ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ Вступление. Благородны были прежние дамы, Любя доблесть пуще златой корысти, Ибо нынешним Редко что любезнее прибыли. А какие от высокой души Воспрезрели те скаредные обычаи,— Тем да сбудется счастливая жизнь, А по смерти — бессмертная слава. Вековечная хвала Брадаманте, Возлюбившей не золото и не трон, А дух, а доблесть, А Руджьерово благородное сердце; И поистине тем она достойна Столь высокой паладиновой любви, Подвизавшей ристателя на подвиги, Дивные в веках. Вот и мною сказано, как Руджьер, К Руджьеру А с ним двое из клермонтского рода, с товарища- Сиречь Альдигьер и Рикардет, ми присоеди- Вышли в помощь двум узным братьям; няется Мар- И еще мною сказано, как предстал физа. Гордый перед ними рыцарь, А в зеленом щите его — чудо-птица, Вечно юная и единственная под солнцем. Как завидел встречный Трех стоявших наготове разить, Пожелалось ему испытать, Таковы ли они духом, как видом? «Не найдется ли,— кричит он,—меж вас, Кто отважится со мною померяться, Чей меч быстрей и копье острей, Пока кто-то кого-то да не опешит?» «Я готов,— в ответ Альдигьер,— И мечом кружить и копьем разить, Но другое нынче над нами дело, И такое (подожди—и увидишь), Что не то что на бой, а и на толк с тобой Нам негоже тратить нужное время,— Сюда будут сотен пять или шесть, С ними-то и быть нам помужествовать, 6 Потому что честь и любовь Велят вырвать у них двух наших сродников»,— И поведывает, для каких они причин Здесь явились конно и оружно. «Таково благороден ваш ответ,— Молвит встречный,—что боле я ни слова, Ибо верно вижу: Мало в рыцарстве рыцарей, как вы. 7 Я хотел переведаться булатом, Чтобы вызнать, каков в вас дух; Но как нынче у вас иной показ,— Я доволен и отрекаюсь вызова, А прошу лишь принять в ваш строй Мой щит, мой шлем, И надеюсь, что и я покажусь Быть достоин такого сдружества». 8 Всякому, наверно, охота Знать по имени, кто же был таков Сей приставший к Руджьеру и товарищам Сопоборником в столь отважный час? То была (не хочу сказать: то был), То была Марфиза—та, которая Так недавно злосчастному Зербину Горе-спутницу всадила в седло, 9 Разудалый Руджьер и два клермонтских Рады видеть друга с собой к плечу, Полагая в нем заведомого рыцаря, А не рыцаршу, какова она есть. А по малом времени Смотрит Альдигьер и кажет друзьям Вдали знамя, веемое ветром, А под знаменем многий ратный люд. 10 Как явились они ближе Они напада- И узнался их маврский наряд, ют на плени- Стало зримо, что они—сарацины, телей И меж ними несомненные два Малагиса и Узных узника на убогих клячах, Вивиана. И ждут майнцского золота в промен. Говорит Марфиза: «Они здесь: Не пора ли нам к балу-карнавалу?» 11 А Руджьер: «Еще съехались не все Званые к балу-карнавалу, А бал не мал, А нам править его чин по чину. Так помедлим: оно уже недолго». Говорят и видят: Показались и майнцские изменники — Стало, впрямь пора пускаться в пляс. 12 Вот съехались майнцские изменники, За которыми целый караван Злата, платий и пышных сбруй, И два пленника, Среди копий, мечей и стрел Страждущие, видя, что вот их ждут, И уже заклятый их Бертолагий В перемолвке с сарацинским вождем. 13 Ни Амонов сын, ни Бовы Не стерпели пред майнцским супостатом: Каждый вскачь, Каждый бьет копьем вперевес, И один—напробой седла и панциря, А другой—сквозь шлем и в лицо.— Так да сгинут все злобные неистовцы, Как под копьями кончился Бертолагий! 14 А Руджьер, а Марфиза, Как по знаку, не ждав иной трубы, С места в битву, и ломятся их копья, Вырвав жизнь одному, двоим, троим. Руджьерову острию Подстать сам басурманский воевода, А и он дух вон, И за ним два других отходят к праотцам. 15 Под ударами в растерянных смятение, А в смятении — крайняя погибель. Майнцским мнится, Что на них—сарацинская измена; Мавры мечутся И кричат про убийство и разбой; И пошел меж ними бой — луки в руки, Копья вперевес, клинки наголо. 16 Налетит Руджьер то на тех, то на этих, Подвиги Что ни скок, то десять с ног, что ни взмах, Руджьера и то двадцать в прах; Марфизы. А не менее того и красавица Рубит вправо и губит влево. Скольких тронет сталь, Стольким ввек уже не встать: Пред мечами их что шлемы, что панцири — Как сушняк пред лесным огнем. 17 Кто видывал, Кто слыхивал, Как в бортном рое встает раздор, И пчелы на пчел вылетают в бой, Но насвистнет несытая касатка Бить, губить, глотать тех и этих Без числа,— Тот узнает Руджьера и Марфизу. 18 А Рикардет и его двоюродный По-иному пляшут меж двух племен: Небрегут язычеством, Держат глаз лишь на майнцской стороне. Недаром у Ринальдова брата Каков дух, такова и мощь, А от майнцской ненависти Еще вдвойне. 19 И с того же вражества Сын Бовы, как яростный лев, Не ленясь мечом, Дробит шлемы, как яичные скорлупы. А и всякий рад Изъявить себя новым Гектором, Если рядом — Марфиза и Руджьер, Цвет и сила истого рыцарства. 20 Рубится Марфиза, Озирается на товарища, И в уме верстает их силою, И каждый—диво, каждому—хвала, Но превыше хвал Руджьерова доблесть: Мнится он несравненен, Верится, не сам ли то Марс Сшел на битву с пятого неба? 21 Диво—его удары, Диво — не знающие промаха; Рубится его меч Бализарда, Сечет сталь, как бумажный лист, ВскалЫвает шлемы и панцири, Рассекает всадников до седла — Валятся на траву На-пол справа и на-пол слева; 22 Одним взмахом Сокрушает седока и коня; Голова за головой летят с плеч, Грудь за грудью валятся с туловищ; Пятерых он разит единым разом — А кабы поболее было веры В ту истину, похожую на ложь, Я начел бы и более, да нельзя: 23 Добрый наш Турпин без обмана Гласит правду, а там хоть верь, хоть нет; Но такое он молвит о Руджьере, Что послушавши, всяк объявит: лжет! А равно и перед Марфизою Что ни воин, то как лед перед пламенем; Как она с Руджьеровой доблести, Так и он с нее не сводит глаз. 24 И как он ей — Марс, Так она ему мнилась бы Беллона, Ежели бы ведал он вопреки Виду, что не ратник она, а ратница, И едва ли не впереспор Они били тот подлый люд, : Чья и плоть, и кость, и кровь, и жиль Изъявляли, кто способнее рубит. 25 Столько духа и столько доблести Освобожде- В четырех бойцах, те пленни- Что они сокрушили и тех и этих, ков. Что уже бегущим ничто не впрок, Кроме пят и копыт,— Хорошо, у кого есть конь Не в рысь, а в скачь, А не то несручно биться пешему. 26 Ни кольчужника в поле, ни погонщика, Бегут вправо—мавр, влево—Майнц, Те бросая пленников, эти—выкуп, Всё—тем, чей верх. С Малагиса и Вивиана узы—прочь, В лицах—радость, а в сердцах—вдвое, Расторопные слуги Тащат тюки—наземь и на возы. 27 Вдоволь там нашлось серебра Славного сосудного чекана, Вдоволь платий Лучшего и тончайшего шитья, И ковров для королевских палат, Тканых фландрским шелком и золотом, И другие богатства и роскошества, Но еще и вино, и хлеб, и снедь. 28 Сняли рыцари шлемы и увидели, Что споборником их была девица, Ибо явлены золотые кудри И нежное из-под забрала лицо. Ей поклон и честь И прошенье не утаить свое имя; А она, меж друзей всегда учтивая, Не замедлила сказ о себе. 29 Видевши, какова она в битве, Все глядят на нее во все глаза, А она—на единого Руджьера: Все слова—г* нему, остальные ей ничто. Но уже зовут их служители Отдых К пиршественному роскошеству у Мерлинова Под горою, защитою от зноя, водоема Где был ключ, а над ключом водоем. 30 То Мерлинов ключ, Каковых четыре по целой Франции, А под ним —водоем, Беломраморен, глажен и блестящ. А по ободу того водоема Резана кудесником дивная резьба: Что ни образ, то словно дышит, Весь как жив и едва не говорит. 31 В той резьбе являлся очам чудовищный с иносказа- Лесной зверь, видом гнусен, зол и лют, тельным Волчий зуб, волчий лоб, изображени- Впалый бок от жадного голода, ем Алчно- Когти львиные, а уши ослиные, сти. А всем прочим туловом как лиса; И он рыщет по Франции, Англии, Италии, Испании, По Европе, по Азии, по конец земель, 32 Всех язвит, всех губит, Кто убог, кто высок, А тлетворнейше— Кто король, кто князь, владетель, наместник; Пуще же всего, Осквернив пречистый Петров престол, Оно выжрало пап и кардиналов, Заронивши соблазн в святую веру. 33 Не выстоит перед чудищем Ни единая вставшая стена, Никакой не защитен город, Все оплоты, все ворота—вразлет. Словно ширится оно в божество, Словно впрямь оно — бог для суеверящих, И уже налагает длань поять Ключи неба и ключи ада. 34 А над чудищем видится паладин, Кудри венчаны державными лаврами, С ним три юных В златых лилиях по царским нарядам, И под тем же знаменьем некий лев, Вышед вместе, бьется с чудовищем, И над всеми писаны имена, Чьи над теменем, чьи по краю платий. 35 Первым вбил по крайнюю рукоять Свой булат в брюхо скаредному хищнику Тот, чье имя Франциск французский; Вслед ему — австрийский Максимилиан И Карл Пятый, державный император, Прободающий пикою злую пасть; А стрелою разящий в грудь Назван Генрихом Восьмым из Британии. 36 И у Льва Значится на спине: Десятый, И тот лев вгрызся в уши злому зверю, Измозжив его для приспевших ратников. Словно свеян страх,— Так стекаются смыть грехи отцов Немногие те,> но лучшие, Кем из чудища исторгается жизнь. 37 Три рыцаря и Марфиза Долго медлили перед теми ликами, В жажде знать, от кого повержен хищник, Черным ядом сквернивший столько стран. Хоть и значились в камне имена, Но неведомые,— И пытали воители меж собою, Кто что знает, дабы сказать другим. 38 Только Малагис молчал да слушал, Малагис над И тогда-то молвил ему Вивиан: ним пророче­ «Ты, как видно, о зрелище небессведущ, ствует об Твой и сказ: итальянских Кто войнах. Здесь копьем, мечом, стрелой свергает чудище?» Малагис в ответ: «Это повесть, досель еще не памятная. 39 Знайте: все, чьи здесь ни резаны имена, Никогда не хаживали по свету, А взойдут через семь веков К вящей славе грядущего поколения. Мудрый волхв британский Мерлин При царе Артуре, Велев скласть водоемные каменья, Велел врезать в них деянья потомков. Это чудище изверглось из недр Ада о ту древнюю пору, Как настали у людей мера, вес, закон и суд, И поля всполосовались межами. Но не вмиг полонило оно мир, Тех и этих обошед стороною; И досель, уже повсеместное, Разит только подлый люд и черную чернь. 41 От начальных пор до наших дней Росши и выросши, Так оно и впредь Взрастает выше и круче всех чудовищ,— Сам Пифон, Писанный для нас в старинных хартиях, Вполовину не был таков Бешен, страшен, гнусен и лют. 42 Тут и быть от него великому поеду — Всем извод, погубление и скверна: Здесь на белом камне Малая лишь малость тех черных бед. И когда не станет сил звать о помощи,— Эти, Чьи на камне имена ярче пламени, Придут вызволить свет из злой невзгоды. 43 Первым рушителем хищного зверя Станет сей французский Франциск,— Немногие с ним к плечу И никто впереди: В королевском блеске, в рыцарской доблести Он затмит Многих, прежде слывших столь славными: Так светила меркнут пред вставшим Фебом. 44 В первый год счастливого королевствования, Не упрочивши еще венца на челе, Он ударит с Альп, Прорвав ковы, замкнувшие тропу, Движим гневом, благородным и праведным, Что доселе не отмщены Те обиды, которыми на французов Яро грянул стадный скотопас. 45 С лучшим цветом Франции Он ниспустится в ломбардские нивы И размечет Гельвецию, которая Больше ввек не воздымет гордый рог. А в позор и срам Флорентийцу, Риму и испанскому воинству Он скруглит твердыню, Мнимую дотоль необорной. 14 Песнь XXVI 46 И к тому-то сокрушению Паче всякого иного оружия Ему будет тот меч, которым он Вырвет жизнь развратительного чудища: Всякий стяг Перед тем мечом иль вспять иль в прах, И ни ров, ни вал, ни тын, ни камень Никакому городу не укров. 47 Просияет сей государь Всем величьем счастливых воевателей — Душой Кесаря, зоркостью ума, Явленного над Тразименой и Треббией, И удачею Александра, Без которой все замыслы—туман и дым. А в щедротах Ему нет ни примера, ни подобия. 48 Таковым своим сказом Малагис Похвала Заронил в сердца рыцарей желание современни­ Знать по имени кам автора. Всех убийц убийственного чудища. И меж первыми был прочтен Бернард, О ком сказано в Мерлиновой похвале, Что его Бибиена им возвысится, Как Сиена и смежная Флоренция. 49 Никому не стать впереди Сйгизмунда, Иоанна, Людовика Из Тонзагов, из Сальвиатов, из Арагонцев, Трех заклятых врагов исчадью ада. Вот Франциск Гонзаг, За которым — Фредерик, его отпрыск, А с ним зять его и с ним свойственник его, Тот урбинский, этот феррарский. 50 При урбинском его сын Гвидобальд Ни отцу и никому не уступит доблестью; Два Фиеска, Синибальд и Оттобон, Травят лютую тварь, и каждый быстр; Граф Газольский В жарком звере разогрел острие Царь-стрелы, ибо лук его — от Феба, А от Марса—меч. 51 Два Геракла, два Ипполита, И еще Геракл, и еще Ипполит, Тот Гонзаго, а этот Медичи, Гонят чудище, травят и томят; Не отстанут Ни за сыном Юлиан, ни за братом Фердинанд; Андрей Дориа быстр и остр, Франциск Сфорца никому не попустит. Но лишь в срам и поношение женщинам.— А напрасно, Ибо, право, на две ли, три ли злых Между ними надо быть сотне добрых. 123 Правда, скольких я ни любил, Ни одна не явила себя верною, Но не положу я хулы на всех, А скажу: такова уж моя недоля. Много есть, а пуще было таких, О которых никто не молвит худа, Но что делать — знать судьба: будь и в стах Одна злая, так ей-то я и надобен. 124 А хотелось бы, Пока я не сед и не мертв, Отыскать такую, чтобы воскликнуть: Вот она, благоверная даже мне! Ежели чудо сбудется (А надежда на то во мне жива) — Неустанно стану слагать ей славу Устно и книжно, прозою и стихом! 125 А не меньше, чем против дамы, Кипя гневом на своего короля, Сарацин хулою на ту и этого Равно рвется разумом из брегов: Жаждет видеть, Чтоб на царство его грянула злая буря, Чтоб по Африке—ни камня на камне, В каждом доме — смерть, 126 Чтоб, низвергнувшись, король Аграмант Влачил жизнь тщетно, скудно, скорбно, слезно, И чтоб он, Родомонт, Вернул честь ему, воссадил на престоле, Явил плод своей вечной верности, И тогда увидится: честный друг Вправе быть поддержан в добре и в худе, Даже ежели он один против всех. 127 Так-то пышучи сарацин Родомонт Буйным сердцем на государя и даму, останавлива­ Скачет долгий день за долгим днем, ется Сам не спит и Фронтину не даст прохлады на постоя­ На второй или третий Перегон, лом дворе. Глядь, а он уже и у Соны, Потому что держал на юг, Чтоб из лукоморья отчалить в Африку. Видит: Сона от берега до берега Вся в плотах, расшивах, ладьях, Сквозь вздохи, но громким голосом, Чтоб услышал близстоявший Руджьер. 58 Говорит она: «Я вела в поводу, Как то велено было твоей сестрицею, Ее дивного, славного и любимого Коня, имя которому Фронтин, А вела я его к городу Марселю, Где сулилась она в немного дней Быть сама, а мне приказала Доспеть раньше и ждать ее с конем. 59 Я была отважна в том мнении, Что никто не найдется здрав Посягнуть на коня, о коем сказано, Что он хаживал под Ринальдовой сестрой. Но тщетно — Не отъехала я и на тридцать миль, Как отъял того коня сарацин, Не смотря, что он Фронтин, и кто наездница. 60 Умоляла я его день, умоляла я его другой, А не взяв ни мольбами, ни угрозами, Я с худою хулою Бросила его невдали, Где он нынче трудит себя и с лошадью, Упражняясь с мечом в руке Против столь неленивого поединщика, Что хоть сей бы за меня отомстил!» 61 Чуть дослышав такие слова, Руджьер Руджьер скок с ковра, и к Рикардету: вызывается За услугу отомстить, (Говорит он, просит и умоляет) В воздаяние, награду и мзду Пусть позволится ему вслед за дамою Одному сыскать того сарацина И расчесться с ним за такого скакуна. 62 Рикардет, Хоть и мнилось ему нестаточным Возложить на друга свой долг, Уступил Руджьеровой воле, И, простившись тот с добрыми товарищами, Удалился за Иппалкою вслед, Их оставив изрядно недоуметь, Удивляясь его поспешливой доблести. 63 Как отъехали они прочь, Не умедлила Иппалка поведать Все, с чем послана Тою, в чьем сердце навек его печать. Без потайки и вымысла Молвит, что ей вверено госпожою, А что прежде сказано-де не так, То для глаза и слуха Рикардета. 64 Молвит и о том, Кто отбил у нее коня Со спесивою речью: «Коль он—Руджьеров, То угоднее мне вдвойне; Буде же Руджьеру охота вздорить, Объяви: Имя мне—Родомонт, А дела мои блещут по всей вселенной». 65 Руджьер слышит, и в груди его пышет Жар неистовства, зримый по очам,— Оттого ли, что Фронтин ему люб, Оттого ли, что он дар его дарительницы, Оттого ль, что похитчик столь презрителен,— Но ему и обида и позор, Ежели не вырвет коня у взявшего И не выметит Родомонту достойной мздою. 66 Едет рыцарь, путеводясь красавицею, но размино- Соступиться с басурманом лицо к лицу, вывается с И доехали они до распутья, Родомонтом. Где путь низом и где путь верхом; И хоть оба ведут в тот самый дол, Где Иппалка покинула похитчика, Но нагорный краток и крут, А долинный долог, но прост и ровен. 67 Жарким разжигаясь желанием Отбить коня и отмстить за себя, Обращает она рыцаря в гору, Где прямей тропа,— Между тем, как алджирский богатырь И татарин, и с ними их красавица Свой держали путь по легкой низине И поэтому с Руджьером разминулись. 68 Вам памятно, Что они отдалили свой раздор До подмоги королю Аграманту, И вина раздора при них сам-третья — Доралиса. Уведайте же теперь, Что приспели они прямиком к тому ключу, Где Марфиза, Рикардет, Малагис, Вивиан И Альдигьер расположились для отдыха. 69 Марфиза, уступив увещающим, Взяла женственный наряд и убор Из казны, которую для Ланфузы Майнцские назначили изменники; И хоть редко показывалась очам Без шелома и доброго доспеха, Но теперь, совлекшись брони, Была зрима как истинная дама. 70 И такую ее завидевши, Мандрикард Вдруг взомнилось татарскому королю нападает на Залучить ее и вручить Рикардета с Родомонту в замену Доралисы,— товарищами. Неразумный! словно любовь Такова, что любовницу любовник Потерявши ли, променявши ли, Приутешится ласками иной! 71 Себе уберечь девицу, А сопернику доставить другую, Словно вмиг мила И желанна непрежняя, как прежняя,— С тем кладет он взор на Марфизу, Чья краса и прелесть любому в честь, А всех рыцарей, которые с ней, Зычно кличет к копью и в поле. 72 Малагис и Вивиан, Двое наготове за всех, Тотчас с места и тотчас в бой, Оба Чаяв двух себе супостатов, Но стоял перед ними лишь один — Ни на шаг, ни на взмах не дрогнул к поприщу Африканский царь. 73 Вивиан с отвагою первый К сшибке вскачь, и копье наперевес, А испытанный сарацин Мчит сугубою мощью ему навстречу. Оба метят, Где бы легче вскроить броню: Бьет француз язычника в шлем—тщетно! Тот не пал и даже не дрогнул. 74 А язычник во всю тяжесть копья Дробит в дребезги щит, как хрупкий лед, И бросает Вивиана из седла в траву, В нежные муравные объятия. Порывается Малагис Ко мгновенной мести за падшего, Но и вмиг лег вслед, Не отмстив, а сходствуя в доле брату. Родной брат впереди двоюродных — Грудь в доспех, стопы в стремена, Конь в опор И отважно навстречу сарацину. В гулкий шлем гремит острие Под затвор басурманова забрала — И копье вразлет на четыре части, А язычнику в седле хоть бы что. 76 А язычник из седла во всю мощь Справа влево с такою силою Ударяет, что щит и бронь Всколоты, как скорлупы, И проходит злая сталь через белое плечо, И шатается Альдигьер в бок и набок, И ложится навзничь в цветы и травы, Бледен лик, а доспех кровав. 77 А уже налетает Рикардет, На скаку настораживает копье, Да такое, Что воочью борец достоин Франции; И на том потерпел бы Мандрикард, Будь они равны на чашах жребия — Но нет: Конь с копыт, а его виной седок с седла. 78 Ни единого паладина пред собой Он Не имея сарацин ревнователем, сражается Помышляет он деву своей добычею с Марфизою. И въезжает к Мерлинову ключу, Восклицая: «Дама, Вы—моя, Ибо встать за вас на брань уже некому Не перечьте: таков обычай в воинстве». 79 Вскинув гордый лик, Отвечает Марфиза: «Ты ошибся: Впрямь бы я—твоя по праву воинства, Будь мне паладином и повелителем Хоть единый из сверженных тобой. А я не их, я ничья, я сама своя — И кто хочет, Тот отбей меня у меня. 80 Я привычна и к щиту и к копью, И ссадила немало поединщиков!» И велит подать ей коня и бронь, И проворные стремянные послушливы. Сняла юбку, осталась в куртке, Явив стан, которого стать В каждом члене была подобна Марсовой, А девичество сияло в лице. 81 Поверх лат опоясывает меч, Легким взлетом вскакивает в седло, Шпорит раз, шпорит два И бросает коня то вбок, то вкруг, А потом Копье к бою и вскачь на сарацина, Как под Троей на фтийского Ахилла Пенфесилея. 82 Как стекло, Древки вдребезг по самые рукояти, А не дрогнули ни всадник, ни всадница Ни на перст. Попытать желая Марфиза, Тот ли будет бой Грудь в грудь, Налетает на ярого с клинком в руке. 83 Не сломив басурман соперницы, Изрыгает хулу в твердь и в сушь и в хлябь, И соперница, не сразив разимого, Мечет в небо не меньше злую брань. У того и у той в руках мечи Ходят стуком по заговорным латам — На обоих заговорные латы, И в такой это день всего нужней. 84 Таков панцирь, такова кольчуга, Родомонт Что никоему не взять острию, разнимает И секлась бы сеча бьющихся, День и два, и Марфиза Не вступись промежду них Родомонт, едет с ними. Укоряя соперника задержкою: «Бой так бой: Хочешь драться—дерись сперва со мною. 85 Не затем ли мы с тобой перемиривались, Чтобы вызволить из бедствия нашу рать, А дотоле Не затеивать иных битв и браней?» — И засим, учтиво оборотясь, Показал Марфизе спутного вестника И поведал, что он от короля И велит им спешить к нему на помощь: 86 А Марфизе не станет ли угоднее, Отменив или отдалив борьбу, Вместе с ними На подмогу встать Троянову трону, Отчего и чище и выше Ее слава возлетит до небес, Чем пустою сварою Препинать столь достойный подвиг? 87 В давней жадности Испытать Марфиза Карловых паладинов И ни с чем иным Из дальнейших земель явясь во Францию, Как увериться, в правду или в ложь Вьется слава об их имени, Тотчас вняв Аграмантову невзгоду, Тотчас обок спутников правит в путь. 88 А меж тем' Тем Вслед Иппалке Руджьер по горным тропам временем Тщетно рыскавши, наконец достиг Руджьер, Родомонтова поворота, отослав И по свежему копытному следу Иппалку, Быстрой рысью К Мерлинову устремляется ключу, Рассудив, что недолго уж до обидчика. 89 А Иппалке он велит воротиться В Монтальбан, До которого день пути, А отвлекшись к Мерлину, станет долее. А о том, чтоб отбить коня Фронтина, Пусть не будет никакого сомнения — В Монтальбане ли, в ином ли краю, Вскорости оно услышится. 90 И дает ей грамотку, писанную в Агрисмонте, И с тех пор носимую на груди, А изустно твердит иное многое В оправдание всякой своей вины. Впечатлевши сказанное и откланявшись, Оборачивает Иппалка коня И не дальше, как ввечеру, Взъехала к Монтальбану. 91 Скачет Руджьер за сарацином настигает По свежему копытному следу Родомонта. И достиг его у Мерлинова ключа Вкупе с Мандрикардом, Обещавшихся во всем их пути Не чинить друг другу недоброго, Пока помощью не приспеют в стан, Угрызаемый угрозой от Карла. 92 Узнает Руджьер скакуна Фронтина, Узнает на нем седока, И вскруглясь хребтом над копьем, Выкликает соперника громким кликом,— Но как Иов, Так безропотен в тот день Родомонт, Укротивши обычайную ярость И отвергши, чего искал и искал. 93 Это в первый и это в последний раз Царь Алджирский отверг свой бой, Но такая в нем пламенела страсть С честью вызволить своего государя, Что считай он Руджьера в своих когтях Крепче зайца у проворного парда, Он и то не замедлил бы свой путь , Ни на взмах, ни на два булатом. 94 Он знал, Что соперник, ревнующий о Фронтине,— Тот Руджьер, которому нет Равных витязей в рыцарственной славе, Тот, которого жаждал он давно Попытать молву заведомой сталью,— А не стал: Тяготила его царская осада. 95 Будь не так — Он сыскал бы спорника на крае света; Но теперь, хоть вызови сам Ахилл, Он не стал бы иным, чем вам поведано: Таково в нем нынче гневные пламена Спят под пеплом. Он гласит Руджьеру свою причину И зовет Руджьера на тот же подвиг, 96 Каковой его подвиг будет долг Руджьер Верного господину паладина; зовет к бою А свершив, Родомонта Им достанет воли доспорить. за коня, А Руджьер: «Готов Я домедлить поединком, покуда Мы не вызволим Аграманта из-под Карла, Но сперва отдай мне коня. 97 Хочешь ли дождать, чтоб весь стан и двор Стал свидетелем моему доказу, Что не славно и что не честно Ты похитил у дамы моего коня,— Прочь с Фронтина и отдай его мне, А не то — Ни отбою тебе, ни перебою Ни на малый час». 98 Но покуда Руджьер твердит алджирскому «Или конь, или брань!», А тот вдолге сулит и того и ту, А немедля ни того и ни этой,— Подступает к рыцарю Мандрикард а Мандрикард С новым спросом, Руджьера Ибо взвиделся ему на Руджьеровом щите за герб. Орел, царь птиц: 99 На лазоревом поле белый орел, Славный герб старинных троянцев, Потому что Руджьеров род Был от племени всесильного Гектора. Но того не знав, Мандрикард Нетерпимою почитал обидою, Что иной, как он, Держит щит с белой Гёкторовой птицею. 100 Тот орел, идейского хищник Ганимеда, Украшал и Мандрикардов доспех,— А какою победною наградою Он стяжался близ Опасных Твердынь, И вручился рыцарю чародеицею В тех оружьях, которые Вулкан Исковал для троянского героя,— Это, верно, вам памятно между прочего; 101 И о том, как Руджьер и Мандрикард Уж однажды схаживались на бой За того орла, и чем разъялись, Я ни слова—об этом знает всяк. С той поры и до сей поры Не сводила их судьба, и теперь, Взвидев щит, Мандрикард грозится с зычной яростью: «К бою! 102 Ты украл мой герб — Мы за это сходимся не впервые: Снес я раз—неужели ждешь, Что снесу второй, наглец ты безмозглый? Но когда ни угрозою, ни укорою Из тебя не вымести этот бред, Берегись узнать, Что уж лучше бы ты смирился сразу!» 103 Как сухое полено на огне Вспыхивает от малого дыха, Так при первом слышимом слове Огнем гнева брызжет Руджьер: «Ты на том ли затеял меня взять, Что со мной тягается твой споспешник? Берегись — меня станет отъять у каждого И Фронтина, и Гекторова орла! 104 За тот щит я однажды с тобою схватывался, И тому невеликий срок, Но тогда миновался ты погибелью, Потому что был не при мече; Но что было сказано, будет сделано, И не в радость тебе тот белый орел, Древний знак моего знатного рода, По закону мой, по захвату твой». 105 «По захвату—твой!» — Выкрикнул Мандрикард, выхватил тот клинок, Тот клинок, который Бросил в чаще неистовый Роланд. Нет Руджьеру иных законов, Кроме рыцарских — видя, что у недруга Меч в руке, Он отбрасывает копье свое прочь, 106 Сжал щит, взмел меч, Добрый меч, преславную Бализарду, Но меж них бросает коня Родомонт, за Родомонтом Марфиза, Он теснит одного, она другого, Марфиза Оба честью просят: «Назад!» тщетно их Родомонт на Маидрикарда в досаде, разнимает. Что и раз и два он нарушил уговор - 107 Давеча, польстясь на Марфизу, Он пять крат грянул сталь о сталь, Нынче же за Руджьеров герб Въявь забыл про короля Аграманта. «Ежели таков твой черед,— Родомонт кричит,— то доспорь со мною: Наш спор Дольше прочих и больше прочих. 108 Лишь на том и положен между нами Замирительный уговор; А как кончим счеты — Я отвечу вот этому за коня, Ты — за щит, Ежели останешься жив; Но я чаю с тобою счесться так, Что тебе уж станет не до Руджьера». 109 «Не по-твоему выйдет счет,— Отзывается Мандрикард Родомонту,— Ты с меня получишь больше, чем ждешь, Попотевши от темени до пят, А меня еще достанет, Как бездонно бьющего ключа, На Руджьера, и тысячу Руджьеров, И на целый свет, кому жизни не жаль!» ПО Жарче гнев, горше брань Разгорается отселе и оттоле: Разом с Руджьером, разом с Родомонтом Ищет сшибки отчаянный Мандрикард; А Руджьер не привык к обидам, И ему бы не мир, а раздор и спор. Мечется Марфиза меж тем и этими, Но одной не сладить. 111 Так мужик, когда в водополье Река ломится на новый простор, Впопыхах не хочет ее пустить Ни в зеленый луг, ни в житную ниву, Замкнет здесь, загородит там, Где-то выправит, глядь, а где-то Подается мягкая глина, И вода точит токи сквозь запруды,— 112 Так Марфиза, Над Руджьером, Мандрикардом, Родомонтом (Каждый—удалец напоказ, Каждый рвется перевысить соперников) Бьется их унять, Но впустую тратит труд и время: Оттяни она одного, Два другие, глядь, бешенствуют снова. 113 Тщетно их усилившись примирить, «Государи мои,—кричит она,—послушайтесь! Отложите спор, Пока станет Аграмант безопасен! Ежели же каждому лишь свое, То и я хочу счесться с Мандрикардом И увидеть, таков ли он в оружии, Чтобы взять меня у меня? 114 А коль в помощь Аграманту — то в путь, И конец раздорам!» А Руджьер: «Не за мною остановка, Лишь верни он моего коня! А немногими говоря словами,— Конь иль бой: Или мертв здесь полягу, или Стану в стан на своем скакуне». 115 Родомонт в ответ: «Одно просто, другое не гораздо! А мое тебе слово: Коли худо будет нашему государю, То виною—ты, Ибо я ни на час не прочь от должного». Но Руджьеру то слово нипочем — Он выхватывает ярый клинок, 116 Он, как вепрь, рушится на Алджирского, Начинается Бьет щитом, теснит плечом, схватка Растерявши того и помутив вчетвером. Столь, что выронил он стопою стремя. Но Мандрикард — в крик: «Хочешь биться, Руджьер,— бейся со мною!» И, самого себя злее и коварнее, Он шеломит Руджьера клинком в шелом. 117 Пал Руджьер грудью к конской гриве, Хочет распрямиться — невмочь, Потому что вторым в него ударом Улиенов гремит Родомонт, И кабы не адамантный закал, Быть бы шлему разрублену по щеки. Распростер Руджьер бессильные длани, И роняет узду, и роняет меч. 118 Скакун скачет с седоком в чисто поле, Бализарда лежит в пыли; Вспыхнула Марфиза, Что один меж двух Бит недавний спутник ее оружия, И по славному своему веледушию, Налетев, Рушит меч о Мандрикардово темя. 119 А Родомонт за Руджьером вслед: Лишь ударь, и взял бы Фронтина,— Но воспрянув Рикардет с Вивианом Преграждают путь меж этим и тем: Один бьет Родомонта вперехват, Отпирая теснящего от Руджьера, А другой — то был Вивиан— Вложил меч в длань очнувшегося рыцаря. 120 Чуть опамятовавшись И в руке с Вивиановым клинком Мчит Руджьер немедлящей местью На Алджирского короля,— Как лев, Взят быком на рога, не чует боли, Но порыв, но гнев, но ярость Его силят довершить свою месть. 121 Руджьер рушится на мавра, как гром: Будь в его руке Бализарда, в том начальном бою Выбитая сказанным коварством,— Верю, что и шлем Не упас бы Родомонтова лба— Шлем, который Немврод Вавилонянин Выковал для вызова небесам. 122 Тут и Распря, Рассудив, что ссор и свар не избыть, И ни миру не стать, ни перемирию, Говорит Гордыне, своей сестре, Что уже пригожая им пора Бестревожно вернуться к своим монашествам. Добрый путь им; а мы останемся здесь, Где Руджьер ошеломил Родомонта: 123 Ошеломил с такою силою, Что сотрясшись в шлеме и в стальной скорлупе, Панцирною спиною Распростерся Родомонт на Фронтиновом крестце. Трижды, четырежды, вправо, влево Клонится, валится долу головой, Изронивши бы и меч из руки, Не случись он прикован к рукавице. 124 А меж тем пред Марфизою Мандрикард В многом поте лица и тела И ее поневолил попотеть, Но столь истовы были их доспехи, Что не вскрылась ни единая щель, И досель оба ратовали вровень, Как вдруг, изворачиваясь, Марфизин скакун Приневолил вступиться и Руджьера. 125 Изворачиваясь, Марфизин скакун, Выгнув бег свой по нетвердому лугу, Оскользнулся, и не смог уберечься, Чтоб не рухнуть на правый бок; А вспешая встать, Был он сбит грудь в грудь конем Златоуздом, С не по-рыцарски басурманским ездоком, И полег вновь. 126 Руджьер, видя воительницын урон, Не помедлил Помощью: Вольною рукой, Оглушившей уносимого Родомонта, Он татарина бьет в шлем, И рассек бы и голову и тулово, Будь в его руке — Бализарда, А на Мандрикарде — иной шишак. 127 Родомонт, опомнясь, Озирается, а пред ним — Рикардет; Вспамятовал царь, каково ему пришлось От сего Руджьерова вспомогателя, Мчит к нему Злою мздою благому делу,— Но Пересек его умысел Малагис. 128 Малагис, Малагис немалый в могучей магии, колдовством Хоть и не был при черной книге, прерывает Чьею силою останавливал солнце, бой. Но держав в уме Заклинание, влаственное над демонами, Вмиг вогнал взъяряющего нечистого В Доралисина жеребца. ' 129 В жеребца нерослого и усадистого С Стордилановой дочерью на хребте Вмолвил Вивианов брат Такового преисподнего ангела, Что умевший быть Лишь красавицыной послушен руке, Взмелся На шестнадцать локтей ввысь и на тридцать локтей вбок. 130 Взмелся, Но красавицы не сронил с седла; Вскрикнула она в выси, Почитаючи себя погибшею,— А скакун, коснувшись земли, Движим дьяволом, Мчится под кричащею прочь С такой прытью, что стрелой не настичь. 131 С первым звоном ее голоса Улиенов Родомонт позабыл разить И летит помочь Вслед невестиной неистовой скачке. А за ним Мандрикард, Ни Руджьера не тронувши, ни Марфизы, Ни спросив и ни сказав замирения, Мчит вдогон и ему и Доралисе. 132 А Марфиза, взнявшись с земли, Доралиса, Вся пылая стыдом и гневом, Родомонт и Рвется мстить—не может, Мандрикард, Видя недруга в тщетном далеке: а за ними И Руджьер по таком исходе брани Руджьер Исторгает, как лев, не взрыд, а взрык, и Марфиза Ибо знает, что никаким коням скачут Не поспеть за Фронтином и Златоуздом. к Парижу. 133 Ни Руджьер без отбитого скакуна Не желает отстать от царя Алджирского Ни Марфиза не уволит татарина, Не явив ему себя во всю стать; Ни тому, ни той Не достойно бросить спор в полуспоре, И решаются оба, как один, По пятам преследовать изобидчиков. 134 А коли не взять на ходу, То доскакать и до сарацинского стана, Куда лег их путь К вспоможенью от Карловой осады. Где надежда, туда дорога, Но не вдруг, Ибо вежество Руджьеру велит Перемолвиться с прежними товарищами. 135 Отъезжает паладин Отдать честь брату милой повелительницы, Изъявляет дружбу по гроб Во всякой его взгоде и невзгоде И отменно учтиво просит Снесть привет и благородной сестрице — Так учтиво, Что ни в ком малого подозрения; 135 Отдает пристойный поклон Вивиану, Малагису и раненому Альдигьеру, а они в ответ, Долг за долг, готовы к его услугам. А Марфиза так буйно рвалась в Париж, Что и не подъехала к остававшимся, И лишь издали отдали ей привет Вивиан, Малагис, Рикардет, 137 Но в невольном лежал простерт бессилии Альдигьер. Поскакали храбрые на Париж, Двое впереди, остальные следом,— А какие от этих и от тех Небывалые содеялись подвиги К вящей пагубе государевым людям, О том речь моя в следующей песне. ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ / Что затеет женщина, то выходит Вступление. Часто лучше бездумно, чем подумавши: Уж таков один из неисчетных Даров им от всевышнего неба. А мужчинам, увы, гораздо хуже: Ежели они не успеют Помедлить да посудить да поразмыслить, То и губят зря и время и силы. 2 Малагисова, о которой сказано, Всем казалась бы хороша затея, Вызволив из великой беды Двоюродного его Рикардета,— Ан нет, Ибо сгнавши Родомонта и Мандрикарда, Не взгадал он, что они устремятся К пущей пагубе всем Христовым верным. 3 Пораздумай он малый миг, И уж верно Уберег бы он брата Без урона крещеному народу, Повелевши одержащему бесу Умчать деву На такой Восток или Запад, Чтоб о ней уж не видано и не слыхано: 4 Наши бы за нею влюбленные Поскакали на край света, как в Париж; Но увы! в безвременье Малагис Не предусмотрел предусмотримого,— И вот злоба, изгнанница небес, В вечной жажде крови, огня и сечи, Взяла путь к государевой большой беде, Ибо ей иного не указано. Всев в коня, Доралиса Бес помчал захолонувшую всадницу возвращает- Через реки, рвы, дубравы, болота, ся к отцу. Кручи, пропасти, Сквозь британский стан и французский стан И все сонмище Христовых поборников До шатров Короля Гранады, ее родителя. Родомонт же и Агриканов сын В первый день Поспевали издали за маячившей, А потом уж пропал и вид, И они лишь по горячему следу, Как псы, Жадные до зайца или серны, Доспешив, узнали, что она—при отце. Берегись, Карл: Ринальд На тебя неминучая встала буря— уезжает Подступают к стану неистовые, от Карла А за ними царь Градасс и царь Сакрипант,— искать Между тем как для вящей твоей беды Анджелику. Похитила у тебя злая судьбина Оба светоча разума и могучести, Чтобы стал ты незряч во тьме. 8 Те два светоча—Роланд и Ринальд, Один—впрямь безумен и неистов, В дождь, в ясь, в снег, в зной Рыщет голый через горы и долы, А другой—ни на мало не разумнее, Обездолил в беде тебя собой, Устремясь из Парижа прочь В поиск за несысканной Анджеликою. 9 С того дня, как коварный старый волхв, О котором мною давно поведано, Ввел его в нестаточный обман, Будто граф Роланд умкнул Анджелику,— Вспала ему в сердце ревность, Не всякому любящему вмочь, И он бросился в Париж, а оттоле Ему выпало в путь в британский край, 10 Ныне же, Славной битвой сбив врагов под осаду, Он опять в Париж, обыскал Все дома, и палаты, и обители,— В каменной стене Не укрылась бы красавица от влюбленного; Но вотще: ни ее и ни Роланда, И тоска неволит его им вслед. 11 Взмыслилось ему, что Роланд С нею нежится в Браве или в Англанте; Рыщет, ищет он, А ее ни тут и ни там; Он опять в Париж, Полагая такому паладину Не в хвалу Долго быть вдалеке от битв; 12 Ждет в Париже и день и два и три, А Роланда нет; Снова он в Англант, снова в Браву, Ловит вести, Скачет днем и ночью, В знойный жар и в росный рассвет Под луной и солнцем Двести раз перемеривши те дороги. 13 А меж тем вековечный враг, В оны дни подвигший Еву к запретному Яблоку, улучил его отъезд, Взвел мертвящий взор на ратного Карла, Взвидел, какова Сатана Здесь способна пасть на крещеных пагуба, торопит И сколь было в свете сарацинской силы, помощь Грянул в брань. к Аграманту. 14 Он вложил в душу Славному Градассу и лихому Сакрипанту, Вместе вызволенным Из Атлантовых призрачных хором, Ополчиться в сокрушение Карлу И в подмогу Аграмантову табору — И по чуждым землям Он соблюл их и выстелил им путь; 15 А другому своему повелел Уторапливать Родомонта и Мандрикарда По следам, где третий Горячил Доралисина коня; А четвертого отрядил не давать Отдыха Марфизе и Руджьеру, Но чуть крепче напрягая узду, Чтобы им доспелось не вместе с первыми. 16 Славная чета Оттого умедлилась получасьем, Что угадывал ангел черных сил, Поборая на Христовых заступников: Быть бы вновь Замедлительной распре о знатном скакуне, Кабы встретились на общей мете Родомонт с Руджьером. 17 Доспевают'четверо Родомонт, До межи, откуда видны Руджьер, Осажденный вал и осадный вал, Мандрикард А над ними веемые знамена; и Марфиза И по малом сговоре вторгаются Положили грянуть в Карлов Поперек великому Карлу стан. В вызволенье теснимого вождя. 18 Плечом к плечу Вторгшись в сердце христианского стана, Кличут клич: «Испания! Африка!», Изъявляя басурманскую мощь. Стан вскипает: «К оружию! к оружию!», Но крута ему бранная рука, И уже весь тыл Прежде боя рассыпается в бег. 19 В смуте крещеное воинство Полошится, не поняв, кто о ком: Песнь XXVII Нападение сарацинов на Карлов стан. На первом плане-Доралиса, за которой следуют Градасс и Сакрипант; далее —Родомонт, одиноко скачущий влево Лудовико Ариосто, т. II Не гвасконцы ли, не швейцарцы ли Обычайный нацелили набег? Торопливо несведущие толпятся Полк к полку, язык к языку, Кто на трубный гуд, кто на барабанный бой; Гул встает и раскатывается в небо. 20 Выезжает великий государь, Весь в броне, а голова напоказ, А за ним — отменные паладины; Вопрошает, отколе такой разор; Угрожает, укрощает бегущих; Видит сверженных, кто в грудь, кто в лицо, Кому взрублено горло, кому теМя, Кто без рук по кисть, кто по локоть. 21 Едет дальше, а кругом на земле В красной влаге стоячей крови Страшно топлены Те, кому уж ни лекаря, ни знахаря; Грозен вид — Лежат срублены руки, ноги, плечи, головы, И от ближнего до дальнего вала Что ни шаг, то труп. 22 Где проскачет Невеликий взвод о великой славе, Там и полоса Скорбным знаком людскому незабвенью. Едет Карл, дивясь на злую резню С гневом и досадою, Словно в двор к кому ударила молния, И тот взором следит ее следы. 23 Не успела та первая подмога Достичь стана Ливийского царя, Как с другого края спешит вторая — То Марфиза и отважный Руджьер. Славная чета, Вскинув очи, взмеряет путь короче К осажденному государю,— и вперед. 24 Так в подкопный взрыв Длинной нитью черного пороха Прихотливый пробегает огонь, За которым и взору не уметиться, И вдруг грянет ввысь Толщей стен и скальными осколками,— Как предстали Марфиза и Руджьер И явили себя в мгновенной сече. 25 Тут-то вдоль, тут-то поперек Руки напрочь, головы пополам Всем, кто слаб Отстраниться с просекаемой просеки. Видывал ли кто ураган, Мчащийся по склонам иль мчащий долом, Круша справа и минуя слева,— Тот представь этих двух меж стольких толп. 26 Многие, Уклонясь Родомонта и тех, кто с ним, До поры благодарствовали Богу, Что быстра нога и ловка стопа,— А- потом грудь о грудь, лоб в лоб Набежав на Марфизу и на Руджьера, Видели врасплох, Что ни в стать, ни в бег, а судьбы не минуть, 27 Не в огне, так в полыме, А не минет должного ни плоть, ни кость: Так опасливо лиса с лисенятами Ждет спастись, а встречает песью пасть, Когда ловчий с логова Ее вздымет огнем и Дымом И берет дурманную Там, отколе не чаяно беды. 28 Въезжают Марфиза и Руджьер Карл Спасителями в сарацинскую ограду: с уроном Всюду очи ввысь, отступает Всюду в добрый час славят Вышнего, в Париж. Ни в ком страха пред франкскими паладинами, Каждый раб готов хоть один против ста, И у всех в уме Тотчас вновь обагрить лихое поле. 29 Грозно грянули Роги, трубы, турские тулумбасы, Вьются в ветре Каждый стяг и каждая хоругвь; А насупротив Карловы вожди Строят швабов к швабам, бриттов к бриттам, Строят Францию, Италию, Англию,— И жестокая заваривается брань. 30 Страшный Родомонт, Яростный Мандрикард, И Руджьер, цвет рыцарской доблести, И Градасс, чьей славою полон свет, И с бестрепетным Марфиза челом, И черкесский царь, ни пред кем не худший, Всею мощью клонят франкского Карла Взмолиться к святым и укрыться в Париж. 31 Необорным жаром Таковы те рыцари и та дама, Что ни думою, государь мой, не сдумать, Ни пером поведать. То и мера, Сколько пало в этот день перебито И каков урон державному Карлу; А у мавров ведь еще и Феррагус! 32 Не в подъем мостам, Люди бьются в давке и тонут в Сене, И мечтают об Икаровых крыльях, Ибо смерть впереди и позади. Паладины в плену до одного, Кроме венского графа и датского Оджьера—т У Оджьера в черепе, А у Оливьера пробой в плече. 33 Ежели бы и Брандимарт Бросил стан вслед Ринальду и Роланду, То не выстоять бы Карлу в Париже, Лишь бы выйти из пламени живым. Но что мог Брандимарт, то и сделал Брандимарт, А что нет, то и он оставил яростным. Такова была усмешка Судьбины — Вновь обстать Аграманту государя. 34 Стон и плач Архангел Сирых старцев, чад и вдовиц Михаил Возлетел из облачного надземья избивает К светлым высям, чтоб святой Михаил праздную Нисклонил архангельский взор Распрю. Ко Христовым верным Франции, Британии, Алеманнии, Волку в снедь и ворону выстелившим поля 35 И узрел, и зарделся триблажеЯный, Что неладно послужил он Творцу, Вдавшись Вероломной Распре в подлый обман: Велено было ей Взжечь раздор между рыцарей язычества, А она что и сделала, то сделала Поперек. 36 И как верный служитель, крепкий Больше сердцем, чем памятным умом, Вдруг хватясь, Что забыл завет, дорогой, как жизнь, Мечется второпях До хозяйского глаза сгладить грех;— Так архангел не дерзает ко Господу, Не воздавши долга, который взят. 37 Устремив крыло К тем обителям, где видана Распря, Он обрел ее в собрании чина При избрании настоятельных лиц— Любо ей смотреть, Как брат брату мечет в головы требниками! Ухватил ее ангел за волоса И колотит руками и ногами. 38 А потом—крестом По спине, да по рукам, да по темени; В крик кричит злополучная, Обымает ноги божьему вестнику, А тот гонит ее в тычки, Сломя голову, к африканскому стану, Приговаривая: «Поберегись: Только встреться, где не след,— будет хуже!» 39 Вся избитая по плечам И по хребту, Ужасаясь вновь подпасть под побои, Трепеща пред гневом, Распря Со всех ног бежит по кузнечные меха — Оживить запаленные огни, Запалить незапалённые И раздуть в сердцах пожар до небес, 40 Восстает пожар Распря В Родомонтовой душе, в Руджьеровой, возбуждает в Мандрикардовой, Родомонта Да такой, что спешат они к государю и Мандри- В добрый час, покуда Карл не теснит, карда И поведывают ему.сдои раздоры, к поединку. И откуда и как они пошли, И чтобы государь усмотрел, Кому с кем причинно сражаться первому. 41 А Марфиза твердит и о своем — , Добороть борьбу С королем Татарии: Ради вызова его она здесь, И своей чередою не поступится Ни на день, ни на час, А стоит на том, Чтобы первой помериться с соперником. 42 Первым и Родомонт Рвется счесться, Потому что, начав, не кончил Ради помощи африканскому стану; И Руджьер бросает крепкое свое слово, Что невмочь ему терпеть Родомонта на своем скакуне, Коли им не спрянуться прежде прочих; 43 А татарский на это Мандрикард Поперек Руджьеру Хочет боя за белокрылый герб, Бел от ярости До того, что готов один на троих Сразу, ежели трое не уклонятся. А те трое и не уклонились бы, Не явись на них царский приговор. 44 Увещаньями ли, напоминовеньями ли Гнул их к миру Аграмант, сколько мог, Но уверившись, Что ни миру им внять, ни перемирью, Домогается по крайности, Чтобы стало в них согласие, кто за кем, И к тому концу Назначает решить чреду их жребием. 45 Указует вверить четыре жребия, И на первом писаны Родомонт и Мандрикард, На втором же Мандрикард и Руджьер, А на третьем Руджьер и Родомонт, И на четвертом Мандрикард и Марфиза. Брошен жребий в волю зыбкому случаю; Первым выпал Черед биться алджирцу с Мандрикардом, 46 Второй жребий — Мандрикарду с Руджьером, Третий—Родомонту с Руджьером, А Марфизин с Мандрикардом—на дне, И Марфиза нахмуривает лоб, И Руджьер не меньше того невесел, Полагая, что тем первым двоим Станет сил счесться крайним счетом, Ничего не оставя ни Марфизе, ни ему. 47 Было близ Парижа урочище, Подготовка Шагов в тысячу в обход или менее, поединка. А вокруг, Как для зрелища, немалая насыпь. Некогда то был замок, Но огнем и мечом порушен в прах Таков вид И у нас, как идешь из Пармы и Борго. 48 Огорожена здесь ограда, Кол к колу, четыре угла, Замкнута, как водится, отовсюду, Только емкие ворота с двух сторон. А как вышел день, когда царский суд Велел быть большой битве паладинов, Вскинулись пред теми двумя воротами Два шатра. 49 В западном шатре Исполином встал алджирский король, Облекаемый в драконьи чешуи Сакрипантом и жарким Феррагусом,— Между тем, как Градасс и владетельный Фальзирон В восточном шатре Возлагают Гекторовы доспехи На преемника Агриканова престола. 50 На амвоне просторном и высоком Восседал африканский государь, С ним испанский, с ним Стордилан И иные знатнейшие меж язычества. Благо, кому верхний присест Дали вал и деревья выше вала,— Ибо густ народ и густы со всех сторон Волны люда к великому побоищу. 51 Где воссела королева Кастилии — Там вокруг нее вельможные дамы Арагона, Севильи, Гранады, И до самых Атлантовых столпов, А меж ними—Стордиланова дочь, У которой наряд — два покрывала, Одно розово, а другое зелено, Только розовое выцвело добела. 52 А Марфиза одета таково, Как подобно быть даме и воительнице: Верно, так блистала Ипполита в челе фермодонтских войск. А уж выехал и глашатай С Аграмантовыми знаками на плаще, Огласить уставы и запреты, Чтоб ни духом, ни делом за них не сметь. 53 Битвы Жаждет сбившийся народ и корит Непоспешных паладинов, как вдруг Раздается из Мандрикардова шатра Градасс Шум и крик, все громче и громче,-— ссорится Узнайте же, государь мой, с Мандри­ Что не кто иной, как сериканский удалец кардом Царь Градасс случился тому затейщиком. за Ролан­ дов меч, 54 Обряжая в бой Сериканский царь царя татарского, Возлагал тому к левому бедру Меч, дотоле бывший Роландов, И увидел на рукоятном яблоке Имя Дурендаль и Альмонтов знак,— Ибо юный отбил его Роланд У злосчастного над ручьем в Аспромонте. 55 Взвидевши, не стал он в сомнении, Что пред ним тот самый англантский меч,, Для которого С самолучшею левантийскою ратью Он невдолге тому назад Укротил Кастилию, попрал Францию,— Но никак ему нынче невдогад, Почему тот клинок в ножнах татарина. 56 Вопрошает он, давно ль и отколь Взялся меч, и добром или насильно? И ему повествует Мандрикард, Что с Роландом он бился великой битвою, Пока граф не прикинулся помещай, Ибо стыден ему был страх Воевать со мной без конца и срока За тот славный меч. 57 Так-де зверь бобер Отгрызает себе свое пахучее, За спиною заслышавши ловчий гон, Ничего не взыскующий, кроме этого. Недослушав, Градасс крикнул: «Не быть ему твоим, И ничьим, ибо он по чести—мой, Ценой столького злата, труда и воинства! 58 Коли надобно, ищи себе новый, А за этот я тебе не должник: Я беру его, где нашел, Будь Роланд умен или будь безумен! Ты присвоил меч в пути, без свидетельства,— Я при всех вызываю тебя на суд, Божий суд на рыцарском поле, Где язык правоты моей — булат! 59 Отбей меч, А потом выходи на Родомонта: Таковы старинные наши свычаи — Заслужи оружье, а после—в бой!» А татарин, вскидывая чело: «Слаще слуху Не бывает мне вызова на брань,— Но дождись Родомонтова сожелания, 60 Но добейся себе первого боя, Чтоб алджирец потерпел быть вторым,— Ая Ни тебе, ни ему не спнусь ответом!» Но Руджьер обоим: «Не сметь Рушить сговор и путать жребий! Или быть Родрмонту первым, Или быть вторым, но первым—мне;. 61 Если правду гласил Градасс, «Прежде битвы умей стяжать оружие»,-— То не вздеть тебе лат о белокрылом орле, Прежде, нежели не снимешь их с меня! Но чего я хочу, о том сказал: Будь по жребию, Чтобы мне воевать вторым, Если первым воюет царь алджирский; 62 Если же смешаете череду, То и я помеха, Чтоб не сметь тебе быть с моим щитом, Нынче же не померившись со мною!» Отзывается Мандрикард в разъярении: «Будь ты Марс, будь он Марс, И тогда бы не положить вам запрет Ни на знатный доспех, ни на отменный меч!» 63 И железный сжавши кулак, В бешенстве Так хватил он короля сериканского, Что тот выронил из руки Дурендаль. Не гадав Градасс Таковой безрассудной дерзновенности, В расплохе Обнаружил себя обезоруженным. 64 За такую обиду стыдом и гневом Пышучи, как огнем, Пуще он терзается оттого, Что такой с ним срам на виду у всех; И, подавшись назад на малый шаг, Кривую выхватывает саблю, Рвется мстить, а Мандрикарду ничто Ни его супостатство, ни Руджьерово: 65 «Выходите на меня хоть вдвоем, Выводите на меня Родомонта, Африку, Испанию, целый свет — Ни пред кем не отворочу лица!» — Так гремит бесстрашный, И вращает Альмонтовым клинком, И надменно выставил щит Вперекор и Градассу и Руджьеру. 66 «Мне,— кричит Градасс,— Дай образумить сумасброда!» А Руджьер ему: «Нипочем: Никому не уступлю мою битву!» «Прочь!» — «Сам прочь!» Оба в крик, и никто назад ни шагу. Неслыханная затеялась бы потеха — Бой втроем,— 67 Кабы ярости их наперехват Не рванулись многие, Не жалея на себе испытать, Каково, губя себя, спасать ближнего; Но и то ни в ком бы не стало удержи, Не явись испанский король, А за ним—державный сын Трояна, Всеми чтимый, как не чтился никто. 68 Повелевши Аграмант доложить, В чем причина столь новой распри, Многотрудно увещевал Градасса На единый хотя бы день По-людски, по-рыцарски Уступить Мандрикарду Гекторов клинок, Пока спорится грозный спор Мандрикарда и Родомонта. 69 Но меж тем, как государь Аграмант а Сакрипант Подступает унять того и этого, с Родо- Из другого гремит шатра монтом Новый спор— за Руджъе- Родомонта с Сакрипантом, рова коня. Потому что черкесский Сакрипант С Феррагусом стоял при поединщике, Облекая его вдвоем В прародительский Немвродов доспех; 70 А как подошли они к жеребцу, Пенно грызшему пышные узды, К тому самому лихому Фронтину, За которого буйствовал Руджьер, И со тщанием всмотрелся черкес, Ладно ль кован и ладно ль убран Тот скакун, которому выпало Вымчать в поле такого седока,— 71 Он в упор, Разглядевши тавро, черты и стати, Узнает заведомо, Что пред ним его же конь Белолоб, Столь любимый, В стольких схватках выстраданный скакун, Что лишась его, долго ходил он пеш От большого горя. 72 А похитил из-под него коня Памятный Брунель При Альбракке в оный самый день, Когда взял он у Анджелики перстень, У Роланда Бализарду и рог, У Марфизы—меч, И коня с Бализардою вручил Руджьеру, А Руджьер перезвал его Фронтином. 73 Вот, уверясь, что глаз не лжет, Обратился черкесский царь к алджирскому: «Знайте, сударь, конь этот—мой, Отлученный кражею при Альбракке. Многие суть тому свидетели, Но как нынче они далече, То я сам и с мечом в руке Докажу мою правду любому спорщику. 74 По товариществу, Нас связавшему в недавние дни, Я готов: пусть он нынче будет твой, Ибо ты и впрямь без него не можешь,— Но условившись тебе признавать, Что он мой и от меня тебе дан; А не то позабудь свои помышления Или жди сразиться о нем со мной». 75 Родомонт, которого горделивей При оружье не хаживал никто, Родомонт, отважной могучестью Перевысивший всякую старину, Грянул: «Сакрипант, Лишь посмей кто иной такое вымолвить,— Пожалел бы, что рожден с языком; 76 По товариществу ли, Одержавшему нас нынче, как ты твердишь, Но увижу я тебя и сдержусь, Лишь сказав: помедли Звать на бой, пока не взвидишь, каков Сведу счет я с пышущим татарином, Потому что с такого ты примера Сам попросишь, моля: владей конем.» 77 «Подлость тебе вежество! — Бешенствует гневливый черкес,— Но прямым тебе словом говорю: Позабудь о моем скакуне! Не быть ему твоим, Покуда в руке моей меч, А не станет меча— Буду биться клыком и когтем!» 78 От слов к делу, В крик, в брань, в бой— Жжет быстрей, чем пламя в соломе, В душах гнев. Родомонт — в доспехе и шеломе, Сакрипант—и кольчугою не прикрыт, Но таков он ловок, Словно меч ему заслон с всех сторон. 79 Сколько ни безмерны Родомонтова мощь и пыл, А не свыше зоркости и проворства, Коими силен Сакрипант — Не быстрей кружится ' По зерну мукомольное колесо, Чем рукой и чем ногой изворотлив Черкесский царь. 80 Но бросаются сгоряча между ними, Клинки вон, Феррагус и Серпентин, А за ними Изольер и Грандоний И иные многие из маврских мужей,— Оттого-то шум. Через поле долетевший к шатру, Где стеклися тщетные примирители Руджьера и Градасса с татарским царем. 81 Добегает заведомая весть Аграмант До державного Аграманта, тщетно Что схватились за коня лютой схваткою пытается Сакрипант и Родомонт. их при- Сокрушенный столькими разладицами, мирить. Говорит король Марсилию: «Будь Здесь, чтоб эти два не сделали хуже, А о тех двух вздорщиках сам досмотрю». 82 Пред своим королем и государем Родомонт Взнуздывает гнев, отступает на шаг, И не меньше чтителен царь черкесский. Властным зраком, важным гласом Аграмант пытает, о чем их спор, И дознавшись, гнетет их к замирению,— Тщетно! 83 Черкесский царь Не отдаст своего коня алджирскому, Ежели алджирский не склонится Произнесть просительные слова; А тот, надменный, Отвечает: «Ни небо и ни ты Не добьешься, чтоб я кому поволил То, что мне по силе и по руке!» 84 Вопрошает черкеса государь, В чем его владенье и в чем утрата, И черкес о том поведывает подряд, А поведывая, краснеет от смуты, Когда речь о том, как тонкий наглец Застиг впавшего в томное мечтание И подпер ему седло о четыре древка, И увел коня прямо из подпруги. 85 Как заслышала о той конской краже, Марфиза Меж иными представ на шум, узнает Марфиза,— Брунеля Помутилась в лице, припомянув, и увозит Как в тот день лишилась она меча; на расправу. Узнает коня, От нее летавшего, как на крыльях, Узнает и славного Сакрипанта; 86 Видит, как вокруг те и те, Многажды слышавшие Брунелевы Похвальбы, обращаются к Брунелю С явным видом, что это он; Заподозривает, Вопрошает того, другого, третьего И уверивается, что похитчик Был Брунель; 87 И уведывает, что за покражу, За которую быть бы ему в петле, Небывалым он образом приял В государский дар тингисское царство. Старая вскипает обида, Скорая вздумывается месть За тот глум и посмех, С каким хищник скалился, скравши меч. 88 Велит она стремянному Подать шлем, а уж панцирь на груди — Ибо бранную сбрасывать броню Доводилось дерзкой за все свои дни Десять раз и едва ли более, Верь, не верь; Вздев шелом, она восходит туда, Где Брунель на верхних скамьях меж лучшими, 89 И такого дает туза, ему в грудь, Так вздирает его за космы в воздух, Как орел, Хищным когтем вцепившийся в цыпленка,— И влечет туда, где суд и ряд Тщится править державный сын Трояна; А Брунель, в недоброй чуясь руке, Слезным визгом взывает о пощаде. 90 Сколько крика, шума и гама Ни мятежилось над битвенным полем, Но таков был слышен Брунель, Вопиющий о пощаде и помощи, Что на вопль его и на вой Отовсюду сбегается народ; А Марфиза пред африканским владыкою Гласит, гордая, такие слова: 91 «Этого твоего мерзавца данника Я хочу повесить в тугой петле, Потому что, укравши коня у рыцаря, В тот же день и у меня он похитил меч. Ежели кто скажет, что нет, Пусть он выступит и вымолвит, И тогда пред твоим лицом Докажу я его ложь и мое право. 92 А к тому, чтобы не было попрека, Что-де мною выждан раздорный час, Когда лучшие оружные паладины Все попутаны преньями об ином,— Три дня Я помедлю его повешеньем: Выручай его сам или не сам, А не то о нем порадуются стервятники. 93 В трех часах пути Стоит башня, а перед башней роща: Там и жду я, А при мне—лишь служанка и слуга. Кто захочет отбить того мерзавца — Приходи!» Так сказала, Повернулась, и в путь, не ждав ответа, 94 А Брунеля бросив, вхватясь в волосья, Жалким воплем Выкликавшего чаемых заступников, Пред собой поперек коня. Смутен стоял Аграмант Аграмант И не знал, как расплесть узлы с узлами: колеблется, В тяжкую было ему обиду, Что похитился его человек. 95 Не любил он Брунеля и не чтил, А питал лишь ненависть, • Помышлявши и сам ему удавку, Как остался тот без волшебного кольца; Но что сделалось, то ему не в честь: Стыд огнем в лице, И он рвется сам вслед Марфизы Отплатить бесчестье полною мздой. 96 Но разумный спутник король Собрин Отвергает его от того помысла, Не приличного-де Государскому его величеству— Побеждать, даже если побеждать Предстоит и заведомо и верно, То не во хвалу, а в хулу Будет слава, что он осилил женщину; 97 Ас такою брань соперницею Обернется едва ли не бедой. А по крайней по Собриновой думе Смертный столп Брунелю бы в самый раз, И кабы мановением бровей Мог он быть уволен от вислой казни,— Пусть не дрогнет бровь, Не переча свершиться правосудию. 98 «А к Марфизе,—молвит Собрин,— Ты, пославшись, посулись быть судьею, Пред которым плут не минует петли, И мстящая будет удоволена. А коли упрямая скажет „нет" — Пусть сама с ним что хочет, то и делает: Ибо ради дружбы ее с тобою Мне не жаль ни Брунеля, ни иных шишей». 99 Скромному и разумному Внял Собринову совету король, Нё пустился Марфизе вслед, Не пустил ей вслед своих рыцарей Ни на бранный спор, ни на добрый уговор, А взнуздал свою доблесть и смирился, Чтобы пущую замирить вражду, Буйным шумом вставшую в стане. 100 А неистовая о той вражде, а Распря Ненавистница мира, ликует Распря, ликует. Рыщет, радуясь, от шатра до шатра, Ищет и не сыщет душе простора, А за ней Гордыня Пляшет вскачь, плещет пламя вблизь и вдаль, Победный вопль Взвивши вестью в архангеловы уши. 101 Дрогнул Париж, замутилась Сена На тот гласный крик, грозный зык; Прокатился гул до Арденнскйх чащ, Полоша зверей по темным логовам, Дозвучал до Альп и Севенн, До брегов Байонны, Руана, Арля, Внемлют Рона, Сона, Гаронна, Рейн, Матери детей прижимают к сердцу. 102 А те пятеро паладинов, Доралиса Первыми ввязавшихся в смертный спор, сама должна Таковы в нем заузили узлы, сделать Что не расплесть и по Фебову вещению. выбор; И тогда-то государь Аграмант Порешил рассечь завязь первой распри Меж алджирцем и королем Татарии За прекрасную Стордиланову дочь. 103 Государь Аграмант, И к тому и к этому вновь и вновь Приступавшись повторными советами, Братски добрыми, государски правыми, Как уверился, что и этот и тот Слухом глух, а духом враждебен Обездолиться Той красавицей, о которой спор,— 104 Изъявил он самолучший исход Двум любовникам в равное изволье: Пусть сама Изберет себе угодного мужа, А как скажет она то свое слово, То с него уж ни взад и ни вперед. Оба рады: Каждый чает себе удачи. 105 Король Сарзы — ибо его любовь Много древнее Мандрикардовой, И к нему Доралисина всеми лость-»— Верх дозвольства женскому целомудрию, И поэтому он ждет для себя Приговора, дарующего счастье, И не только он, А и с ним вся берберийская рать, 106 Ибо всякому знамениты его подвиги в ее честь На ристаньях, на турнирах, в войне, А что есть за Мандрикардом подобные, Это, всякому знамо, ложь. Мандрикард же памятует Много тайных раз по закате солнца, Знает, что надежда крепка в руке, И смеется над пустыми людскими толками. 707 • Вот славные оба притязателя, она Заручив уговор пред государем, избирает Подступают к обоюдной красавице, Мачдрь- И она, потупив стыдливый взор, кард: Объявляет: татарин ей милее. Застывают в изумлении Все; как громом грянутый, Родомонт Не подымет сгорающего лица; 108 А как сгнался багрец стыда Свычным гневом, Он кричит, что неправилен приговор, Что мечом об этом поясе Пред лицом короля и всех, кто здесь, Он желает победы или бесчестия, А не женским судом, Для которого что недолжно, то и мило! 109 Мандрикард в ответ, С новым пылом вскинувшись: «Будь по-твоему!» И тут быть бы вновь челноку В дальнем плаванье до ближней пристани, Не вспеняй Родомонту Аграмант, Что ему-де уж неподстать Вызывать к ответу царя-соперника; Только тем челну и сбит парус ярости. 110 Видя дважды в единый день Родолита, Родомонт себя при всех опозоренного — ПОКИ<>(4 • , Государем, которого он без спору чтил, сарацит н. И возлюбленною дамою,— стан, Не желает здесь больше ни ногой, Забирает из великого своего полчища Лишь двух слуг И спешит вон из вражеского стана. 111 Как тоскливый бык, Уступив свою телицу сопернику, Бредет прочь от привычных пажитей, Ищет дальних рощ, брегов, песков, Где мычать ему и полднем и полночью, А любовного буйства не избыть,— Так, смятенный скорбью, Удаляется отверженный царь алджирский. 112 Было ринулся оружный Руджьер Вслед врага и коня своего Фронтина, Но как вспомнился, Что обязан битвою и татарину,— Повернул с Родомонтовой тропы, Чтобы сведаться сталью с Мандрикардом Прежде, чем приспеет король Градасс О Роландовой ратовать Дурендали. 113 Тяжко ему зреть скакуна, Уводимого зримо и безвредно, И он крепкий зарек себе зарок, Кончив начатое, отбить отъятого. А черкесский между тем Сакрипант, Не имев Руджьеровых помешательств И о том же соревнуя коне, Быстро прочь по Родомонтову следу; 114 И настиг бы, кого искал, Не случись ему в пути дивный случай, Сбив с тропы И замедлив до закатного часа. Он увидел Д а м у , п а ъ ш у й ^ в сегаскую во5Ш^ Вмиг он в воду, выводит ее на сушу, 115 Но едва собрался опять в седло — Глядь, коня его нет, как не было; Он вдогон, и гонял его до вечера, И настиг с немалым трудом, А настигши, уже и сам не знал, Как вернуться на путеводные тропы: Двести миль Избродил он, взыскуя Родомонта; 116 Где сыскал, как бился, как был побит С превеликим себе уроном И остался без коня и в плену, О том скажется впереди; а покуда Моя повесть — о том, в каком пылу Против дамы и государя Отъезжал от стана Родомонт И какими словами клял их, едучи. 117 Жгучие вздохи проклиная Раскаляли ветер в его пути. женский Эхо род. С жалостию вторило из полых скал. «О,^- стенал он,— женская душа, Как изменчива, как ты переменчива! О тоска, о горе, кто вверится тебе, Верности не ведающая! 118 Ни служенье без срока, ни любовь без края, Явленная стотысячекрат, Не осилила тебя, не поволила Устоять такой, какова была. Не за то я тобой забыт, Что помыслился хуже Мандрикарда: Всем невзгодам моим одна вина — Твой женский пол: 119 Клятый пол, Верно, созданный Природой и Господом В взыск и в бремя мужскому роду, Как гадючья поползь, Как медведь, как волк, Как в заразном воздухе Мухи, комары, осы, оводы, А меж сеяний плевел и овсюг! 120 Ах, почто благодатная Природа Не судила рождаться мужам без жен, Как рождает людской привой Плод от груши, и яблони, и смоковницы! Но и сам я знаю, почто,— Звуча звуком твоего имени: Ты, Природа,—женского рода, Так какой в тебе разум или добро? 121 Из шипов рождаются розы, А чистейшие лилии из гниющих трав,— Не чваньтесь же, не кичитесь же, Что дано вам рождать мужчин, О женщины, Дерзкие, мерзкие, злостные, несносные, коварные, неблагодарные, В ком ни веры, ни разума, ни любви, А лишь пагуба веку и человеку!» 122 Таковыми и несчетными разными Стенал стонами он во весь свой путь, То вполголоса толкуя сам с собой, Но лишь в срам и поношение женщинам,— А напрасно, Ибо, право, на две ли, три ли злых Между ними надо быть сотне добрых. 123 Правда, скольких я ни любил, Ни одна не явила себя верною, Но не положу я хулы на всех, А скажу: такова уж моя недоля. Много есть, а пуще было таких, О которых никто не молвит худа, Но что делать — знать судьба: будь и в стах Одна злая, так ей-то я и надобен. 124 А хотелось бы, Пока я не сед и не мертв, Отыскать такую, чтобы воскликнуть: Вот она, благоверная даже мне! •> Ежели чудо сбудется (А надежда на то во мне жива) — Неустанно стану слагать ей славу Устно и книжно, прозою и стихом! 125 А не меньше, чем против дамы, Кипя гневом на своего короля, г Сарацин хулою на ту и этого Равно рвется разумом из брегов: Жаждет видеть, Чтоб на царство его грянула злая буря, Чтоб по Африке—ни камня на камне, В каждом доме—смерть, 126 Чтоб, низвергнувшись, король Аграмант Влачил жизнь тщетно, скудно, скорбно, слезно, И чтоб он, Родомонт, Вернул честь ему, воссадил на престоле, Явил плод своей вечной верности, И тогда увидится: честный Друг Вправе быть поддержан в добре и в худе, Даже ежели он один против всех. 127 Так-то пышучи сарацин Родомонт Буйным сердцем на государя и даму, '/ останавлива- Скачет долгий день за долгим днем, ется Сам не спит и Фронтину не даст прохлады. на постоя- На второй или третий перегон, лом дворе. Глядь, а он уже и у Соны, Потому что держал на юг, Чтоб из лукоморья отчалить в Африку. 128 Видит: Сона от берега до берега Вся в плотах, расшивах, ладьях, Отовсюду правящих снедь и сыть На потребу осадному ополчению, Потому что от самого Парижа И до Мертвых Вод и испанских гор Вся земля, что направо по пути, Полегла под басурманскую руку. 129 А где нету водного ходу, Там поклажу сваливают на угор И за людною охраною Тянут далее вьючно и тележно. Для того по всем берегам Согнан крепкий скот со всей Франции, А погонщики над рекою В постоялых дворах справляют вечерю. 130 Как застигла здесь алджирского Короля слепая черная ночь, Зазывает его здешний гостиник, И король невсхотно, а встал в постой. Конь расседлан, выставлен стол, Брашна, вина корсские и грецкие, Потому что сарацин, хоть и маврам мавр, А пивал знатней всякого француза. 131 Добрым видом, добрым столом Услужал хозяин славному гостю, Ибо всякому Зрячему вдогад: Славен гость и велик отменной доблестью. Но как был Родомонт себе сам не свой, И далече витало его сердце, Не умев отстать от былой подруги,— Он молчал. 132 Был гостиник проворен и умен, Как немногие слыханы во Франции, Уберегши добро и двор и дом В стольком люде, пришлом, чужом и вражественном, И созвал гостиник свою родню, Чтобы всем быть наготове для рыцаря,— Но и те стоят и молчат, Видя паладина в глухом раздумье. 133 Долго сарацин в забытье Странствовал умом из думы в думу, Взоры долу, Никому не вздымая глаза в лицо; А по многом молчанье и вздыханье, Как проснувшийся из тяжкого сна, Поднял брови, поднял очи И обвел хозяина и весь круг. 134 И взломал безмолвие, И смягчась повадкою и лицом, Вопросил гостиника и домашних, А женаты ли они? Отвечают ему гостиник и прочие: Точно так. Он опять вопрошает: а доподлинно ли Они знают, что жены им верны? 135 Все гласят, что жены у них добрые и верные, А гостиник один молчит, А потом и сказал: «Верь кто как хочет, Гостиник Я-то знаю, это не так, начинает И за вашу за пустую уверенность ему расска­ Говорю вам, что все вы как без ума; зывать... То же скажет и господин паладин, Чтоб не выдалось черное за белое,— 136 Потому что как чудная птица феникс Лишь одна на весь божий свет, Так один лишь муж Может зваться изъят из женской козненности. Каждый мнит себя тем благословенным, Тем единственным, кому тот венец,— Но коли единственный, Как же вы им будете сразу все? 137 Я и сам, как вы, блуждал умом, Полагая, что честных женщин больше; Но один вельможный венецианин, С кем свела меня благая судьба, Вразумил меня истинными примерами И извел из невежественной тьмы. Иоанн Франциск Валерий — Никогда не забуду его прозвания! 138 Все обманы мужних жен и любовниц Знал он наперечет А еще и много урочных случаев Древних, недавних, собственных, да таких, Что явил мне въявь: Честных женщин нет ни простых, ни знатных, А к которой молва добрей, Значит, та лишь искуснее хоронится. 139 И меж теми его рассказами (А их столько, что не упомнишь и треть) Был такой, что врезался в мою память Крепче, чем во мрамор резец, И кто его ни услышит, Всяк рассудит о женщинах в точь, как я. Не хотите ли, господин мой, послушать— Вам в угоду, а вот этим в укор?» 140 Отвечает ему сарацин: - «Есть ли нынче мне что милей и угоднее, Чем такой твой рассказ, пример и случай, Столь согласный моей душе? Сядь напротив, чтобы я тебя видел: Мне так лучше слышать, тебе говорить!» Стало быть, в ближней моей песне Будет все, что услышал Родомонт. ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ Любезные мои дамы и дамские Вступление. угодники, Ради Господа Бога, не слушайте о том, Что гостиник сказывал Родомонту В поношенье вам, бесчестье и хулу,— Хоть и ведомо, что из низких уст Не прибудет вам ни добра, ни худа, И что всякий невежа и грубиян Чем глупее, тем бывает болтливее. 2 Пропустите же эту песнь, потому что Мой рассказ хорош и без нее: Я ее здесь вставил лишь вслед Турпину, А не вперебой и назло. Как я вас люблю, Я не только изъявлял вам словесной славою, А и пуще на тысячу ладов: Весь я ваш и не могу быть иначе. Эти три или четыре листа Переверните, не читая ни строчки, А кто все же прочтет — не верь, Как не верят нелепице и вздору! С тем и расскажу, Как, уверясь, что все готовы слушать, Сел гостиник напротив паладина И повел ему вот такую повесть: 4 «Астольф, король лангобардский, ...как красив Тот, который приял свою державу был король От инока-брата, ланго­ Так был смолоду хорош, как никто другой бардский, Такой красы не настиг бы кистью Ни Апеллес, ни Зевксис, ни иной великий: Каждый, поглядев, восклицал: „Прекрасен!", Но тверже всех это знал он сам. 5 Меж всех он окрестных королей Не тем почитал себя превыше, Что велик саном, Обилен народом, богат казною, А тем, что свет Громче всех прославлял его лик и облик. Ликуя, Он сладострастно внимал хвалы. 6 А был меж любимцами его двора Фавст Латин, именитый римский рыцарь, Тоже не раз и не два хваливший Государев ясный лик и тонкость рук; Его-то однажды и спросил король, А видывал ли тот и в Италии и далее, Кто был бы столь же Одарен красою, как мнится он? 7 Отвечает ему Фавст: „По всему, Что вижу я и слышу от каждого, Немногие в свете с тобой сравнятся, И этих немногих — всего один, а еще И этот один—мой брат Иоконд. красивее Из всех иных, Иоконд, Точно так, никакой тебе не равен,— Лишь он—как ты, и краше, чем ты" 8 Немыслимо это королю, Надменному пресловутым первенством, И крайнее возымел он желание Хваленого красавца узреть в лицо: Требует, чтобы Фавст Брата своего и доставил и представил, А тот твердит, Что весьма оно не просто, и вот почему: 9 Брат его во всю его жизнь Ни ногой не ступал из своего Рима, А живет он покойно и досужно Из тех средств, что дала ему судьбина, Отцово наследное добро Не умножив и не умалив, И путь в королевскую Павию Ему дальше, чем до скифского Дона. 10 А еще не легче того Отлучить его от милой жены, К которой он так уж страстен, Что о чем она, о том и он. Однако ж, в угоду государю, Фавст пойдет и сможет, что вмочь и невмочь: И впрямь королю не отказать На просьбы, подарки и посулы. 11 Вот уехал он и приехал в Рим, как Иоконд В отеческий дом, прощался И просил и упросил того брата с женой, Пуститься с ним ко двору, А немало положивши труда, Убедил утихнуть и. жену его, Вразумив, сколь она его обяжет И сколь много блага придет в их дом. 12 Уже выбрал Иоконд отъездный день, Снарядил коней, скликнул слуг, Собрал самые лучшие наряды — Ведь где краше платье, краше и лицо,— А жена его днем ему и ночью С очами, полными плача, Говорила, что не вынесет муки, Что умрет в разлуке, 13 Что едва она о том лишь помыслит, Как и сердце из груди вон; А Иоконд ей: „Любовь моя, не плачь (И сам плачет) — Коли будет все подобру, Ворочуся не дольше, как в два месяца, Не замедлив днем, Хоть сули мне король полкоролевства". 14 А красавице ничто не утешно — Долог срок, И чудо, Коли доживет она до поры, И от горя день и ночь ей невмочь Ни вкушать яств, ни смежать вежд,— И уже раскаивался Иоконд, Что подался на братнины искания. 15 Снимает жена с шеи цепочку, На которой самоцветный крест, А в кресте частицы мощей, По далеким собранные местам Святым чешским паломником, который На возвратном пути из Ерусалима Умер в доме ее отца, Завещав святыню странноприимцу,— 16 И тот крест вручает она супругу, Чтоб хранил и помнил ее любовь; Тот берет, умилившись сердцем,— Хоть и без подпор Ни долгий срок, ни далекий путь, Ни добрая доля, ни недобрая Не порушили бы верной его памяти, Что живей, чем жизнь, и сильней, чем смерть 17 В ночь Пред зарею, назначенной к расставанью, Еле она не умерла В объятьях отлучного Иоконда, Не смежила вежд, И лишь утром, когда Иоконд, с последним Поцелуем всев в седло, канул вдаль, Она пала, изнеможенная, на ложе. 18 А Иоконд не миновал и двух миль, как жена Как хватился, что нет креста,— Иоконда Ночью положил он его в изглавье, изменила А поутру и не вспомнил о том. ему, Говорит он: „Ах, Есть ли мне какое оправдание, Чтоб не вздумалось моей милой жене, Что безмерность любви моей умалилась?" 19 Думает он, думает и судит так, Что ему и неладно и негодно Посылать посланцев за тем крестом, За которым надобен сам он. Так решив, говорит он брату: „Доезжай до Баккана и подожди; А мне нужно вернуться в Рим,— Не тревожься, догоню по дороге. 20 У меня такая нужда, Что ее никому не препоручишь". И сказавши „С богом!" — Коня в рысь, и прочь, сам-един. В час, как тьма бежит перед солнцем, Он уже переехал Тибр, Едет к дому, соступает из стремени, И к постели, где крепко спит жена. 21 Не сказавши слова, отдернул полог, Глядь — и что же? Его верная, его любящая супруга Почивает с хорошеньким дружком. Иоконд узнал его с мигу, Потому что видел не в первый раз,— Это был молодец из его челяди, Им самим из ничтожества взятый в дом. 22 Каково он тут весь оцепенел, И душе его стало совсем не радостно,— Вы поверьте уж лучше с моих слов, Чем самим вам страдать в таком искусе. Одоленный гневом, хотел он Вырвать меч и обоих истребить, Но ему не попустила любовь, Против воли все влекшая к изменнице. 23 Не дозволил прихотливый Амор Очевидному своему служителю Отлучить застигнутую с обидою Даже в столь великой ее вине. Вышел он неслышимо, Сошел с лестницы, сел в седло, Шпорясь страстью, шпорит коня, И еще до ночи настигнул брата. 24. Всякий видит, что лица на нем нет, как он Всякий чует, что сердце в нем не весело, мучился, Но никто глубоко не смотрит, Никому его тайна не вдогад. Они думают, что ездил он в Рим, А он ездил в рогатое Корнето. Всем понятно, что виною любовь, А в каком виде — непонятно. 25 Полагает брат его горе В том, что он оставил жену одну, А тот мучится, напротив, о том, Что она осталась в нескучном обществе. Лоб наморщен, губы надуты, Едет, бедный, не подымая глаз; Фавст его силится утешить, Но без проку, ибо не знает, как. 26 Льет бальзам улелеять боль, А она не тише, и только пуще: Не смыкает рану, а рвет Всякое вспоминание о супруге, Нет покоя ни днем, ни ночью, Сон бежит и век не смежит, И лицо, столь блиставшее красою, Отцветает и уж совсем не то. 27 Очи ввалились в череп, Нос торчит меж иссохших щек,— На что ни взглянешь — Непригоже и в образчик не гоже. А где горе, там хвори: он в горячке Отлежал и у Арбии и у Арно, И последки славленной красоты Свянули, как сорванная роза. 28 Досадно Фавсту Видеть брата в такой его судьбе, Песнь XXVIII 61 А того досаднее Уличиться в обмане пред государем, Что сулил-де красавца из красавцев, А привез—как пугало ч Но что делать,— едет, везет, и вот Они въехали в королевскую Павию. 29 А чтобы не вздумали по внезапности,, Будто он-де без ума в голове, Посылает он королю грамотку, Что брат его здесь, но едва живой, И что прелесть его лица Так попортилась от скорбящего сердца, . А еще и от лютой лихорадки, Что уже он не тот, что был. 30 Радуется король Их приезду, как любезному дружеству, Потому что желанней всего на свете Ему видеть, каков собой Иоконд, И в угоду ему, что гость Красотой по нем второй, а не первый, Хоть и видно, что кабы не недуг, Был бы тот не хуже, а то и лучше. 31 Поселяет его король в своем дворце, Видит повседневно, слушает повсечасно, Печется о его роздыхе, Всяческую оказывает честь. А Иоконд все тает, Все снедаясь черной думой о злой жене: Ни. от юных игр, ни от струнных Ни на мало не молкнет его тоска. 32 Были его покои как королю В самом верхнем жилье дворца, изменила А насупротив—старинная горница. его жена, Здесь, один, Всех чуждаясь, провождал он часы, Множа в сердце бремя горьких помыслов И поверить ли? Здесь ему и выпало исцеление. 33 В уголке той горницы, очень темной, Потому что ставни держал он на затворе, Он увидел щель меж стеной и полом, Из которой лучом прорезался свет. Приложился глазом и зрит такое, Чему бы услышавши не поверил, Да и въяве Сам не склонен к своим очам. 34 Видит: пред ним опочивальня королевы, Самая богатая, самая тайная, 62 Песнь XXVIII Ни для кого никогда не вступная, Кроме самых доверенных особ. А в той опочивальне был мерзкий карлик Со своей королевой в затейливой борьбе, И так-то ловок и искусен, Что уж он-то все над ней, а она под ним. 35 В изумлении, в оцепенении Стал и стыл Иоконд, как во сне, А уразумевши, что сон не сон, Еле-еле сам себе верит: «Как! — говорит,—кривому горбуну Отдается женщина, Чей супруг меж всех царей любезней и краше? Ах, какая лакомость!» 36 И припомянулась ему его жена, Прежде столь хулимая За предательство тому юному холопу,— А теперь он готов ее простить: Не ее вина, а женского пола, Что один мужчина ей нипочем, И коль все одним дегтем мазаны, То у ней хоть любовник не урод. 37 В тот же час и на то же место Подошел он и в следующий день, Видит тот же срам Королю от королевы и карлика; И еще был день в трудах; и еще, И ни даже им субботнего отдыха, А всего странней Ее жалость, какой он к ней холодный. 38 А потом и такой случился день, Что была королева в тоске и смуте, Дважды звавши карлика, А карлика нет и нет; И на третий раз служанка докладывает, Что негодник занят иной игрой, Ставка в грош, Но из-за нее он сюда ни шагу. 39 От такого причудливого позорища как Иоконд Просветляет Иоконд чело и взор, рассказал Плач стал смех, об этом Сам игрив подстать своему имени, королю, Весел, толст И румян, как эдемский херувим. Царь и брат и двор лишь диву даются На такую быструю перемену. 40 Хочет царь узнать, Отчего настало ободрение; Столь же хочет сам Иоконд Повестить царя о его обиде; Но не хочет, чтоб тот был строже Ко своей жене, чем он сам к своей; И желая рассказу быть безвредну, Он велит присягнуть на святом причастии. 41 Он велит королю присягнуть, Что какое бы ни узналось неугодное Дело, хоть коснись оно даже Самого государева величества, Он ни нынче, ни после не встанет мстить, Он смолчит, Чтоб злодей не сведал ни сном, ни духом, Как он уличен перед властителем. 42 Присягнул король, Ожидая всякого, но не этого; И тогда поведал ему Иоконд Тайный корень столь долгой хвори: Что застиг-де он неверную Свою жену да с пошлым слугой, И домучился бы до смертной тоски, Не приспей ему утешное зрелище. 43 Во дворце его величества Некий вид смягчил его стыд: Если точно жена его порочна, То хоть не одна такова,— И подведши короля к известной скважине, Предъявил ему гнусного седока, Как он шпорит подседельную тварь, А она резвей играет ногами. 44 Каково оно пришлось королю, Вы поймете без долгих заверений: Бледен, яр, Готов биться лбом о все стены сразу, Кричать криком, крушить присягу,— А пришлось и ему замкнуть уста И сглотнуть горючую ту обиду, Ибо клятва была на святом причастии. 45 „Что делать мне? Брат, окажи совет, Молвит он Иоконду,— Коли ты не дозволил мне утолить Правый гнев жестокою местью!" как они А Иоконд: поехали „Бросим наших, попытаем чужих, пытать Как чужие попытали наших: чужих Таковы ли податливы и те? женщин, 46 Мы оба молоды, оба пригожи, Лучше нас—кого найдешь? Ежели женщины беспротивны уродам, То какая выстоит нас? А коли не младость и не пригожесть, То не пуст и кошелек,— Итак, ни шагу вспять, пока Не сорвем трофеи с тысячи красавиц! 47 Дальний путь, разность мест, Новые и новые женщины Свеют с сердца ' Горькую любовную страсть". Король рад, и без дальних слов В веселую снарядился дорогу С нашим рыцарем и двумя щитоносцами. 48 Переряжены, объезжают они Италию, Францию, Фландрию, Англию, И сколь ни было милых лиц, Ни одно не случилось нелюбезно. И они давали, и им давали, И пустела мошна, но себе не во вред; Льнули к многим, А многие сами льнули к ним. 49 Месяц здесь, месяц там, Так они увериваются опытом, Что и чести женской и верности Сколько есть в их женах, столько и во всех. А потом припостылело друзьям Гнаться гоном за новыми и новыми, Потому что стучась в иные двери, Этак можно и живым не уйти. 50 Лучше,—думают они,—заведем как они Лишь одну, но по нраву нам обоим, завели себе ',- Чтоб была она общею утехою Пламету, И никто ни к кому не ревновал. „В самом деле,— говорит к о р о л ь - Отчего мне вдвоем с тобой привольнее? Оттого, что из всех на свете женщин Ни одной не довольно одного. 51 Итак, Без надсады, а в меру естества Будем жить ею в радости и сладости И не ведать ни зависти, ни ссор. Да и даме не придется жалеть: Будь у каждой женщины по два мужа, Им была б она вернее, чем одному, И умолкли бы многие жалобы". •52 Король молвил, а римлянин и рад; Укрепясь в таком своем решении, Они рыщут по горам, по долам И находят, чего искали: Есть в испанской Валенции гостиница, В ней гостиник, а у гостиника дочь, Хороша и обличием и обычаем. 53 Она в цвете своей весны, Еще нежном, еще горчащем, У ее отца детей полон дом, И великая неохота к бедности,— Вот они и сладились без труда, Чтобы взять девицу себе в угоду, И была бы она при них повсюду, Лишь бы с ней обходились подобру. 54 Взяв девицу, живут они с ней на радость, Тот и этот, в мире и любви, Как два меха, которые в одной печке, Тот и этот, раздувают огонь. Собираются они в путь по всей Испании, А потом и по Сифаксову царству; И как выехали поутру из Валенции, Так приехали вечером в Зативу. 55 Господа отправились посмотреть Улицы и площади, дворцы и храмы, Как водилось у них в обычае Всюду, где случался им путь; А девица остается меж слуг, А слуги расседлывают коней, Стелют ложа, готовят ужин К возвращению высоких стояльцев. 56 А меж слуг в той харчевне был молодчик, как Пламета Прежде живший при девицыном батюшке, обманула их Знавший дочку с первых ее затей, обоих, Чем она ему, тем и он был ей. Вмиг узнавшись, не подали они вида, Потому что боялись быть примечены; А не ставши вокруг ни господ, ни слуг, Тотчас вскинули очи в очи. 57 Парень спрашивает, куда она держит путь, И с которым из двух хозяев? Отвечает Пламета все, как есть (Ее звать Пламетой, а парня — Греком), „Увы!—восклицает Грек,— Как мечтал я, что заживу с тобою, Ах, Пламета, ах, моя душа, А теперь никогда уж нам и не свидеться! Лудовико Ариосто, т. II 58 Ты уходишь, ты отдалась другим, И мне горьки мои сладкие помыслы, Что ужо я в поте своих трудов Прикопив монет От хозяйского ли жалования, От щедрот ли даятельных гостей, Ворочусь к твоему отцу в Валенцию, И он даст мне тебя, и мы поженимся". 59 Девица пожимает плечами, Говорит, мол, слишком поздно; а Грек Плачет, стонет и гнет свое: „Ах, не дай мне умереть безотрадно! Обойми меня, приласкай меня, Дай мне изойти вожделеньем, Ибо каждый передразлучный миг Мне залог, что умру я удоволенный!" 60 Отвечает сострадательная девица: „Верь, И во мне не меньше того желанье,— Но здесь, лри всех, Нет для нас ни места, ни времени". А молодчик: „Люби ты меня хоть в четверть — Так нашла бы и место и эту ночь, Чтобы вместе нам хоть малость порадоваться". 61 „Как же так,—говорит подружка,— Коли я всю ночь одна меж двоих, И всегда в потехе Или с тем, кто справа, или с тем, кто слева?" А дружок: „Тебе нипочем И из этой вызволиться неволи, Стало бы охоты, А охоты станет из сущей жалости". 62 Тут она, подумав, и говорит: „Приходи, как увидишь, что все задремлют", И рассказывает, Как ему и войти и выйти. Вот дождался Грек урочного сна, Тронул дверь, подается дверь, Входит крадучись, Мягкой поступью вщупываясь в путь, 63 Движется длинными шагами, На одну ногу встанет, другую вытянет, Словно он идет по стеклу, Словно под стопою хрупкие яйца. Выдлиннивши руку, На ходу нашаривает постель, И где чувствует ноги спящих, Туда вскальзывает молча, лицом вперед. 64 Меж двух ног Навзничь распростертой Пламеты Он достиг ее, и сжал ее, и уже Не сходил с нее до самого поутрия: Лихо всадничал, Не меняя коня затем, что незачем, А она поспевала так уж в лад, Что не надобно никакой разминки. 65 И король слышал, и Иоконд слышал Такую возню, что тряслась кровать, Но каждый думал, Что с ним рядом усердствует его друг. Грек доездил свою езду И ушел, как пришел, той же дорогою; Встало солнце, взметнув золотые стрелы, Встала и Пламета, скликает слуг. 66 Говорит вполсмеха король товарищу как обман „Долго же ты, братец, наездничал, раскрылся, Всю ночь не сходил с коня, Не пора ли теперь и отдохнуть?" А Иоконд в ответ: „Это ты мои говоришь слова: Самому тебе надобна отдышка После столькой ночной гоньбы!" , 67 „Я и рад бы,— Говорит король,— спустить мою гончую, Кабы ты хоть на мало сошел с седла, Чтобы мог я доправить мое дело". А Иоконд: „Ты мой больший, я твой меньший, Ты нас сторг—тебе и расторгнуть: Так зачем говорить обиняками? Взял бы да приказал бы: слазь!" 68 То один кольнет, то другой, Встает спор, Начинаются обидные речи, Никоторый не хочет быть дурачен, Подзывают Пламету (а она Невдали и дрожит, что все раскроется), Чтоб сама им в лицо сказала: кто Лжив из двух отпирающихся? 69 „Говори,— сурово гласит король,— И не бойся ни меня, ни вот этого: Кто был удалец, Во всю ночь не делившийся с товарищем?" Каждый ждет, Что соперник уличится в обмане; А Пламета, видя такое дело, Бух им в ноги: не чаяв быть жива, 70 Молит милости, Что склонил-де ее, слабую, на любовь Некий юноша, и она, Пожалев его страждущее сердце, Нынче ночью впала-де в грех, И так дале, не вымышляя ни слова, Как она управлялась меж двоих, Чтобы каждый подумал бы на соседа. 71 Смотрит король на Иоконда, и как Смотрит Иоконд на короля, все тому И дивуются, онемелые, посмеялись. Сроду не гадавши таких проказ. А потом, сузив глаз, разинув рот, Таким закатились хохотом, Что, не в силах дух перевесть, Оба навзничь рухнули на подушки. 72 А отхохотавшись До слез в глазах, до колотья в груди, Говорят: „Да какая же могота Устеречься от женского обмана, Коли мы не устерегли ее здесь, Каждый чуя ее собственным боком? Будь хоть столько в муже глаз, сколь на темени влас, А и то не уследит он измены. 73 Мы пытали тысячу самых лучших — Ни одна не стала нам в отпор; Сколько дальше ни пытай — все едино: Будь же эта проба делу конец. Видимо и ведомо: наши жены Не черней и не коварней других; А коли так, То воротимся к ним, себе на радость". 74 Так-то порешив, Велят девке прикликнуть полюбовника И при всех дают его ей в мужья, Положив за ней доброе приданое. А сами в седло, И обратно, от запада к востоку, К прежним женам, Но уже без прежних о них забот». 75 На том кончил гостиник свою повесть, Один старик Слушанную с превеликим вниманием, тщетно И сам Родомонт заступается Не сказал ни слова по самый ее конец, за женщин. А потом изрек: «Истинно несчетны коварства женщин: Тысячную запечатлеть их часть Недостало бы всех чернил на свете!» 76 А был меж присущими некий муж, Зрел годами, здрав мыслью и пылок духом, И не могши снести такой позор, Причинимый всему женскому полу, Обратясь он лицом к повествователю, Вымолвил такие слова: «Много нам доводится слышать вздоров— Таков и твой. 77 От кого бы ты это ни услышал, Будь он свят, как евангелист, Но в таком суде Говорит в нем одно предубеждение. Претерпев одну ли, двух ли недобрых, Он бесчестно пышет злобой на всех,— Но дай срок, сам услышишь: минет гнев, И хула померкнет перед хвалою. 78 А хвале Будет много вольнее, чем злословию, Потому что на сотню достославных Достохульна есть едва ли единая. Не хулить, а охранять от хулы Подобает нам столькие добродетели; Если твой Валерий сказал иное— Это он не от сердца, а в сердцах. 79 Молвите: меж многими вами Хоть единый соблюл ли верность сам? Кто посмеет уверять, что при случае Он не сманит жену ближнего своего? Хоть единый есть ли такой на свете? Кто сказал, тот лжет; кто поверил, глуп. А и то ведь женщина (не блудница и не срамница) Никогда не ступит первый шаг. 80 Ежели же всякий Отвернется и от лучшей из жен, Льстясь надеждою залучить чужую Без потраты времени и труда,— То каков же окажет он себя, Коли дама или девица Вдруг сама подступит зовом и золотом? Да уж тут любой из кожи вон! 81 Коли женам постылеют мужья, То не без причин, Ибо видят, какая в них охота От домашнего к чужому добру. Хочешь быть любимым—люби: Чем дается, тем и воздается. А моя будь воля, Я бы дал мужьям неспорный закон: 82 Закон: всякой жене, застигнутой в измене, Смерть,— Ежели нельзя доказать, Что и муж хоть единожды ей изменник. А докажет—и нет на ней вины, И ни муж, ни суд не угроза. Ибо велено Господом Христом: Чего себе не хочешь, того другим не делай. 83 Что и можно им вменить, да и то не всем,— Это невоздержие; Но опять же кто из нас без пятна? Ни единого не сыщешь мероимного. А сколь многое и стыдней и срамней — Плутни, лихоимство, разбой, кощунство, Душегубство и прочее, ужаснейшее — Почитай, что лишь мужчины и творят!» 84 К таковым-то доводам был готов Честный старец примерить и примеры Многих дам, ни думою и ни делом Не пятнавших должную чистоту. Но, враждуя истине, сарацин Грозным взором Наложил ему печать на уста Но и тем не пременил его суждения. 85 Так уставив басурман конец прению, Встал от стола И в постель до поры, когда заря Сгонит с неба ночную темень и сырость. Но и ночь Не ко сну была, а к вздохам о даме. Восстает он с первым лучом Родомонт И велит снарядить насад для плавания. едет на юг. 86 А держа в любви и чести Добрый рыцарь доброго коня, Того доброго коня, за которого Встал он в спор с Сакрипантом и Руджьером, И увидевши, что двухдневною ездою Конь заезжен тягостней, чем достоин, Он возводит бегучего на насад, Ему в отдых, себе в поспешку. 87 Велит кормчему оттолкнуть ладью, Весла на воду, А ладья не велика, не тяжка, И проворна по течению Соны. Но от тяжкой думы Не уйти Родомонту ни вскачь, ни вплавь: На корме она с ним и на носу, И за седлом примостится конским. 88 То она в уме, то она в груди, Не приемлет никоего ободрения; Нет поправы злополучному, Ибо враг в его же земле, И неведомо, отколе быть благу, Если встали на него и свои, Если денно и нощно его терзает Тот, которому взять бы его под сень: 89 Плывет день, плывет ночь Родомонт, угнетаясь душевным бременем, А не может выкоренить из сердца Ту обиду от дамы и государя. Та же боль, та же скорбь, Что была на седле, то и на палубе. Он в воде, но огонь не угасим; Он в езде, но от себя не уедет. 90 Как больной, Изможденный терзающею горячкою, То на правый ляжет бок, то на левый, В тщетном чаянье обрести покой; Но что справа, то слева Все ему круто и трудно,— Так язычнику от его недуга Не защита ни земля, ни вода. 91 Невтерпеж плыть — Родомонт пускает коня по суше, Он минует Лион, Вьенну, Баланс, Перед ним—авиньонский знатный мост, Ибо земли и эти и иные, Что от Роны и до испанских гор, С Аграмантовых и Марсилиевых побед Отдались под их высокую руку. 92 Держит вправо, в сторону Мертвых Вод, Чтоб оттуда взять путь к своему Алджиру, Как вдруг видит: над рекой городок, Ублаженный и Вакхом и Церерою, Но заглохший В утешеньях, чинимых от воюющих; Справа море, а слева по долине Золотые зыблются поля. 93 Видит: на пригорочке — церковь, Невеликая, недавняя, А при ней ни единого служителя С самых пор, как и здесь вспылала брань. И с того ли, что было здесь красиво И не слышно опостылевшей войны, Останавливается Родомонт И не хочет более ехать в Африку. 94 Таково ему здесь по нраву пришлось, Что сменял он свой Алджир на эту церковь, А коня и поклажу и людей Водворил на том же самом подворье. Невдали, по дороге к Монпелье И некоторому знатному замку Над рекою было село, Дозволяя им всяческое довольство. 95 Здесь-то ставши, печальный сарацин Родомонт (А печален был он повсечасно) встречает Раз однажды видит, что по тропе, Изабеллу с По зеленому протоптанному лугу, отшельником Приближается к обители его прекрасная дама, А при ней белобородый монах, А за ними конь в поводу, На котором вьюк под черным покровом. 96 Кто она, и кто он, и что за вьюк,— Вы уже смекаете; Так узнайте же красавицу Изабеллу, За которой в гробу—ее Зербин: Я ее покинул в пути в Прованс Под надзором светлого старца, Вразумившего ее обречь Господу Свои дольшие достойные годы. 97 Хоть она и бледна и смятена, И не всчесаны кудри, И несчетны вздохи жаркого сердца, И очи, как два ручья, И судьба ее, горестная и тягостная, Впечатлелась в чертах лица,— Все же столькая в нем явлена прелесть, Словно в нем — престол Граций и Любви. 98 Как завидел сарацин столь прекрасную Пред собою даму—и вмиг Он забыл охуждать и опорочивать Нежный сонм, столь красящий свет, И он судит, что никто не милей, Чем она, быть второй его возлюбленной, Чтобы новою любовью исторгнуть прежнюю, Как клином клин. 99 Он спешит навстречу, он самым Кротким взором и добрым словом Вопрошает, какая над ней беда, И она ему поведывает свою волю Бросить грешный мир, Стать любезной святым трудом Всевышнему; А язычник — в надменный смех: Ни закона ему, ни веры, ни бога. 100 Говорит, что такой-де помысел Глуп и ложен, И она-де возбранна, как скупец, Сокрывающий в землю свое богачество, Ни себе не в прок, Ни другим не в потребу; Будь в затворе медведь, и лев, и змий, Но не будь красота и непорочность! 101 Тут монах, почуявши, что неопытной Нужна помощь, чтоб не сбиться с пути, Мудрым кормчим сел у кормила, Щедро выставил для духовного пированья Изобилье сладчайших яств и брашен; Но у басурмана отроду порчен вкус — Он воротит нос, не отведавши, 102 Прерывает вновь и вновь монахову речь, Понуждает его умолкнуть, И не смогши, рвет узду терпения И заносит на него ярую длань... Но сказавши больше, Я, пожалуй, скажу не в меру много; А не в меру говорливый чернец Мне урок здесь и кончить эту песню. ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ 1 Ах, мужские непостоянные души, Вступление. Как они увертливы в быстрых думах! Всякой мысли своя отмена, А пуще — той, что от любовного гнева. Только что сарацинский рыцарь Так уж кипел против женского пола, Что я-то думал, такие страсти Не то что не угаснут, но даже не остынут! 2 Милые дамы! За все его о вас неподобные речи Теперь ему нет от меня прощенья, Пока он бедою не выкупит обиды! И тому порукою перо и чернила, Что каждый скажет: чем вас порочить, Лучше б он молчал, закусивши губы! 3 Да уже и видно, Родомонт Каково он был несмыслен и глуп, расправля­ Замахнувшись мечом своего буйства ется Без разбора на каждую и на всякую,— с отшель­ Но едва он увидел Изабеллу, ником И уже в нем душа не на том месте, Желанье гонит желанье, Он забыл, каков был. 4 Новою любовью томясь и мучаясь, Мечет он бесплодные словеса, Чтобы дрогнул дух, Весь вперившийся в Господа Вседержителя. Но пустынник ей как щит и как бронь: Чтобы чистый не порушился помысел, Он в заступу ей и в отпор врагу Бьет на сильные речи троесильными. 5 Долго протерпел басурман Неуемную монашью строптивость, Многажды сказавши ему: «Ступай, Коли хочешь, один в свою пустыню»,— Но как тот разит его и разит, Не желая ни мира, ни перемирия,— Ярый рыцарь хвать старика за бороду, И уж сколько схватил, столько и вырвал. 6 Пуще осерчав, Он впился, как клещами, тому в горло, Раскружил по воздуху раз и два, И бросает в дальнее море. А что дальше — не знаю и не скажу, О монахе молва неодногласная: То ли грянулся он в скалы, да так, Что не сыщешь, где ноги, а где череп, 7 То ли рухнул в зыбь За три мили, а может быть, и далее, И не смогши плыть, захлебнулся С тщетными молитвами на устах, То ли некий, сойдя в нему, святой Зримой дланью извлек его на сушу,— Понимай, кому как нравится, А моей о нем повести конец. 8 От докучливого вызволясь болтуна, и подступа- Злобный Родомонт ет с любовью Обратил просветлевшее чело к Изабелле. К нежной даме, горестной и смятенной, И гласит ей любовные слова, Что она-де душа его и сердце И утеха и сладкая надежда, И все прочее, что молвится подряд. 9 Он такой изъявляет нрав, Что ни помысла-де в нем о насилии, Что пресветлый милый лик Угасил в нем заведомую гневливость, Что держа он в руках заветный плод, Не желает впиться в его подкожье, Ибо хочет принять его по-доброму В дар. 10 Так он чаял, по малости клоня, Умолить Изабеллу себе в угоду; Но она, Как мышка перед кошкою, Одинокая на чужой стороне, Лучше заживо рада бы в огонь, И лишь думает, нет ли где исхода Беспорочной вынесть женскую честь. 11 И она сокровенно замышляет Прежде смерть приять от своей руки, Чем злодей совершит свое желаемое И понудит ее в великий грех Против витязя, от жестокой судьбы Испустившего дух в ее объятьях, И которому свят ее обет Вечной верности. 12 Она видит: слепая страсть Изабелла Все бурливее в басурманском царе, сулит Родо И дрожит, и ждет худой управы, монту На какую не станет противления. неуязвимое Разное примеривая на ум, зелье. Вот она изыскивает такое, Чтоб во славе соблюсти чистоту, А уж как — об этом сейчас расскажется. 13 Говорит она подступающему вновь Уж без прежнего Вежества в словах и делах Сарацинскому домогателю: «Ежели изъявится ваша воля, Чтоб осталась без вреда моя честь, То воздастся от меня некий дар, Драгоценнейший моего бесчестия. 14 За недолгую такую усладу, Каких по свету не исчислить, Не взгнушайтесь благом Прочным, истинным, лучшим меж иных. Миловидных жен Будет вам и сотня и тысяча, Но такого, как я, не даст вам дара Ни одна. 15 Ведома мне трава, И она здесь растет и мною виделась, И как ту траву в кипарисном огне Отварить, сочетав с плющом и рутою, И сцедивши отвар руками девственницы,— Станет влага, в которой трижды Омовенная недоступна плоть Ни мечу, ни пламени. 16 Трижды, говорю я, омывшись, Круглый месяц будешь неуязвим: Что ни склянка, то месяц, Ибо дольше зелью действия нет. И я знаю его варить, и сварю, И ты нынче же уверишься в моей правде, И коли не лгу— Это лучше, чем у ног вся Европа. 17 А в отдарок за этот дар Поклянись же ты мне твоею верою, Что ни словом худым, ни делом Не уронишь мою девичью честь». Таковая речь Вновь взывает Родомонта к учтивости: Так-то хочет он стать неуязвим, Что сулит и просимое и свыше: 18 Чтоб увидеть чудотворное зелье, Он готов-де ее хранить и беречь, И ни тенью Не коснется красавицы насилие. Но душа его словам не верна, Ибо нет в нем ни любови, ни боязненности Ни ко Господу, ни ко всем святым, И во лжи он коварнее целой Африки. 19 Тысячу он крат Заклинает красавицу не печалиться, От ее трудов взыскуя зелья, Чтобы сделаться, как Кикн и Ахилл. И она по кручам и темным долам, Изабелла Одаль от людей и'жилья для мнимой Бродит, тайные сыскивая травы, пробы А над ней неотступный сарацин. 20 Собрав вдоволь Здесь и там, с корнями и без корней, Возвращаются они о закате, И всю ночь Целомудренная подвижница Пенит травы, бодрствуя над котлом, Но при тайностях ее и при явностях — Неотступный алджирский царь. 21 От соседства ее огня, В необширной палимого пещере, Он, всю ночь со слугами тешась в зернь, Стал такую чувствовать жажду в горле, Что по малу ли, по многу ли, опорожнил Два бочонка греческого вина, На большой дороге Незадолго отбитых его людьми. 22 Родомонт не пивал вина, Отреченного Магометовою верою, А единожды отведавши, Слышит сласть пуще нектара и манны. Проклинает он басурманский закон, Осушает чашки и фляжки, Вкруговую идут добрые кубки, И у пьющих голова колесом. 23 Тут красавица, зельный свой котел подставляет Снявши с пламени, отсечь себе Говорит Родомонту: «Чтобы ты голову Не сказал, что слова мои—на ветер, Я тебе такой явлю пример, На каком и неуч научится Усмотреть, где правда, где ложь, И в пример даюсь сама, и немедля. 24 Умудрись В дивных свойствах благодетельной влаги, Убедись, Что она — не отравный яд: Я омоюсь ею от самого Темени по шею и грудь — И тогда пытай на мне меч и руку, И крепка ли та, и остер ли тот». 25 И она омылась, И она с весельем в лице Подставляет нагую шею варвару, Обуянному необорным вином,— И зверообразный Верит, рубит крутым клинком сплеча, И отъемлется от былого тулова Голова, обитель самой Любви. 26 Трижды переворотясь, Внятным гласом гласит она Зербина, Вслед которому дева столь негаданное Изыскала бегство из вражьих рук. О, блаженная, к вечной Ты, кому дороже жизни и младости своей Имя верности славе. И забвенной меж нами чистоты, 27 Лети с миром, пресветлая душа! Будь у слова сила, Как бы я усиловался украсить Мои строки изящностями художеств, Чтобы тысячу и тысячу лет Твое славное имя звенело миру! Лети с миром ко престолу Творца Стать всесветным примером святой верности! 28 И с небесного престола Творец, Канув взором к несравненному подвигу, Возгласил: «Ты превыше той, Чья погибель низвергла трон Тарквиния, И за то в непреложных моих законах Будь закон, Нерушимый до скончанья веков, В чем клянусь неприступными влагами: 29 Кто в грядущем будет крещен Твоим именем, каждая да возвысится Ликом, духом, разумением, вежеством В запредельную добродетель и честь, Каждая да будет певцам Песней славы, заслуженной и истинной, Чтоб вовек гремели Геликон, Парнас и Пинд Изабеллы именем, Изабеллы!» 30 И на то всевышнее слово Усмирилось море, сияет высь, И восходит чистейшая душа В третье небо, в Зербиновы милые объятья. А внизу, в позоре и прахе, Родомонт Остается нещадный новый Брусе, воздвигает Избывая хмель Изабелле И кляня свое пагубное блуждание. гробницу 31 Ищет он хоть малостью утолить Изабеллину блаженную душу: Если телу ее он в смерть, То хоть память жила бы вечной жизнью. И приискивает такой тому путь: Церковь, где жила она и погибнула, Обратить в гробницу, А уж как,— я сейчас перескажу. 32 Изо всех окрестных мест, добром и силою, Он сгоняет стройщиков, И когда их стало тысяч шесть, То велит им из горных скал Рубить глыбы, складывать мавзолей Снизу доверху локтей в девяносто, А внутри—церковь, И в той церкви два гроба двух любовников. 33 Мощен мавзолей, Как над Тибром строенный Адрианом; А при нем он велит поставить башню, Чтобы здесь задержаться на житье, А при башне над бегучей рекой — Узкий мост шириной в два локтя: Длинный, Но такой, что двум коням не пройти — 34 Двум коням не пройти бок о бок, Ни разминуться грудь в грудь, А по краю ни ограды, ни поручня, Куда хочешь, туда и падай. Будь ты рыцарь крещеный или язычный, и украшает А плати дорогой ценой, ее трофеями Ибо воля Родомонта—воздать гробнице с проходя­ Тысячу трофеев своих добыч. щих рыцарей. 35 В десять дней Выстроился мост, Но медлительней высился мавзолей, И не доверху воздвигнулась башня, Хоть уже и встал На высоком дозоре человек, Чтоб о каждом подъезжающем рыцаре Гулкий рог подавал бы знак. 36 И тогда снаряжался Родомонт И навстречу, на тот иль этот берег, Чтоб откуда ни ехал рыцарь к башне, А насупротив стал бы алджирский царь. Мост им поле, И какой оступится конь, Тот и в реку, а река глубока: Ввек не видано поприща ужаснее! 37 Чаял сарацин, что отваживаясь Вновь и вновь ристать над рекой, Пав в которую, Неминучей испил бы он воды, Той водой Он омоется и выйдет чист От греха, причинного винной влагой,— Словно бы вода, размывая хмель, Омывает и хмельные деяния. 38 И прошло там в мало дней много рыцарей: Кто попутно,, Ибо самый был торный путь Той дорогой в Италию и Испанию, А кто в жажде попытать свою мощь, Ибо честь им лучше, чем жизнь; Но который ни схватывался о первенстве, Всяк терял доспехи, а то и жизнь. 39 Ежели побит басурман — Родомонт лишь снимал с него оружие, И надписывал, с кого оно снято, И подвешивал на мраморный кров. А кто был крещен, того в подземелье, А потом (мне думается) — в Алджир. И меж этих-то трудов вдруг является Но является Неистовый Роланд. неистовый Роланд, 40 По нечаянности Прилучился обезумевший граф К той реке, над которой Родомонт Строил башню, строил гробницу, А достроил доселе только мост, И за тем мостом Предстоял всеоружно, взняв забрало, В самый час, как приспел сюда Роланд. 41 Шпоримый неистовством, Роланд прочь препону и скок на мост,— Но навстречу издали, Пеш под сенью высокой башни И гнушаясь противостать булатом, Гремит голосом мрачный Родомонт: «Прочь с дороги, смерд, Хам, нахал, наглец и дерзавец! 42 Этот мост не для тебя, скотский лоб, А для паладинов и рыцарей!» Но Роланд в своей великой заботе Слухом глух и бежит вперед. «Надобно дурака проучить»,— Говорит язычник, и в заносчивости Выступает свалить его в стремнину, Знать не зная, кто перед ним. 43 А в тот час Подъезжает к реке и тому мосту Юная красавица, Светла ликом, пестра платьем, скромна образом; И была это (вспомните, государь!) и Родомонт Та, искавшая милого своего Брандимарта не может По всем местам, и только не там, с ним Где он был за парижскими стенами. справиться. 44 Подъезжает и видит Флорделиза (Так ее зовут), Как с Роландом схватился Родомонт И с моста его ладит сбросить в реку. Знавши, узнает Путешественница англантского графа И стоит, полна изумления: От какого безумства стал он наг? 45 Хочет досмотреть до конца Эту ярость меж двух могучих; А они, один и другой, Всею силой ломят друг друга с моста. «И откуда в дураке столько сил?» — Цедит гордый басурман через зубы, И в досаде, в обиде, в гневе Так и сяк охаживает врага. 46 То он правою рукою, то левою Изловчит захват, То он левую, то правую Вдвинет ногу меж вражьих ног: Как медведь Тщетно тужится своротить колоду, И не сладит, и пуще зол и глуп,— Так и Родомонт вкруг Роланда. 47 А Роланд, чей ум Выпал вон, и осталась только сила, Только сила, которой равных Нет иль мало сыщется под луной,— Как стоял, так возьми да бух С моста в реку, не выпуская недруга! Оба вмиг ко дну, Пена к небу, гул по округе. 48 Расцепившись они в воде, Кто куда: Роланд гол, плывет, как рыба, Руки вмах, ноги врозь, И на берег, а став на берегу, Бегом прочь, С честью, нет ли, на то и не оглядываясь. А язычник под гнетом лат Еле медленно выкарабкался на сушу. 49 Этим временем Флорделиза Без помехи минула мост, Обошла гробницу со всех сторон, Нет ли где Брандимартовой приметы: Но не видя ни меча, ни плаща, Едет далее в даль искать любезного. Мне же следует следовать Роланду По ту сторону моста и реки. 50 Безумство — Исчислять все Роландовы безумства, Ибо столько их, что невесть, где конец. Но продолжу, выбрав Важные, достойные песни И уместные к моему рассказу,— Стало быть, не смолчу и о том, Что пришлось в Пиренеях по-над Тулузою. 51 Многие миновавши места > В горах И держась пустым лбом на запад солнца, Роланд Граф, расправля­ гонимый яростным горем, ется с дрово­ Добежал до гор, рубами, Что меж франкской землей и терраконской; А в горах была узкая тропа Вдоль по круче над глубоким ущельем, 52 И на самом ему перевале Вдруг навстречу два молодца, Дроворубы, с дровами на осле; Сразу видят по образу и подобию, Что бегущий — без царя в голове, И кричат, грозя голосом, чтобы он — Прочь с дороги, Хоть вспять, хоть в бок. 53 Но Роланд им в ответ ни слова, А как вздымет ногу, Да как двинет осла их прямо в грудь Всею силой сверх всякой силы: Тот взлетел, как птичка небесная, И обрушился на дальнем холме За версту по ту сторону долины. 84 54 А Роланд набегает на двух молодчиков: Одному повезло не по уму В страхе свергнуться с крутого откоса Сверху донизу в шестьдесят локтей, И на том сыпучем пути Прокатиться сквозь колючий терновник, Исцарапавши лицо свое в кровь, Но оставшись вольным и неувечным; 55 А другой Закарабкался на скалу и на отрог, Чтобы выше утаиться от бешеного, Но вотще — Тот, нещадный, Хвать подпрыгнувшего за обе ноги И, насколько стало развода рук, Разорвал его на две половины — 56 Точь в точь, Как расхватывают курицу или цаплю, Чтобы бросить теплые потроха Вдоволь ловчему соколу или ястребу. Хорошо, кто остался жив, А не сломал себе, скатываясь, шею! Он поведал это диво соседям, А они Турпину, а этот—нам. 57 И такого и всякого диковинного а в Испании Много вытворив на горном пути, встречает Вот спускается, наконец, заблудший, Анджелину Лицом в полдень, в испанскую страну, и Медора.. А по ней—вдоль моря, Терраконский лижущего песок: И его надоумило безумие В том песке завести себе приют, 58 Чтоб укрыться от солнечного паления. Вот он сходит на сыпучую сушь,— Как вдруг Наезжает почти что на него С юным мужем красавица Анджелика, Съехав с тех же (как рассказано) гор, И, рукой подать, минует Роланда, Потому что не может его узнать, 59 Потому что Роланд — как не Роланд, Ничего в нем не осталось от прежнего: С самых пор, как решился он рассудка, Шел он гол и под солнцем и в ночи, И родись он в египетской Сиене, Или где гараманты чтут Аммона, Или в кряжах, откуда брызжет Нил,— Он и то бы не был так черен: 60 Очи впали в череп, Лицо высохло, как голая кость, Космы в клочьях, борода в комьях, Заскорузел, скорбен, страшен и груб. Как увидела его Анджелика— И дрожит и шарахается прочь, И визжит, оглушая небо криками, И бежит под Медорову скрыться длань. 61 А как взвидел Анджелику Роланд,— Вмиг неистовец на ноги и к ней: Такова в нем вспыхнула лакомость На ее пленительный лик. Ни следа в нем памяти, Что любил он ее и ей служил,-— Мчит вдогон, Как собака за красной зверью. 62 Юный муж, видя бешеного вслед За красавицею, На него бросает коня, Улучает мечом его в загривок, Чает ссечь с плеч Голову, но нет—ибо Роландова Кожа.крепче, чем кость и сталь, Отроду хранима благими чарами. 63 А Роланд, почуяв удар, м п <. Повернулся и с поворота -тюа по Сарацинскому коню во всю шзшту Кулаком "чг! .<,;< Бьет в лоб, Череп вдребезги, как стекло, Конь в прах, А Роланд в тот же миг — за убегающей. 64 Анджелика гонит свою кобылу, Анджелика Не щадит ни шпорами, ни хлыстом, спасается Все ей мало, волшебным Хоть лети она стрелой с тетивы, перстнем, Тут-то ей и в ум, что при ней — Чудо-перстень; она хвать его в рот И в спасительной прежней его силе Исчезает, как огонек под вздохом. 65 Но от страха ли, Но от взмаха ли неловкой руки, Оттого ли, что взбрыкнула кобыла, Я не знаю, а только в самый миг, Как взялось кольцо и сплылось лицо, Она вон из седла, Ноги кверху и навзничь на песок. 66 Упади она пядью ближе, И не минул бы ее сумасброд, А споткнулся бы, и не быть ей в живых; Но судьба распорядилась по-доброму. Лишь одна беда — Нужно вновь искать лошадь под седло, Потому что уже ей не видать Той, которая пылит от Роланда. 67 Не печальтесь — она свое найдет; А покамест поспешим за паладином, Из которого пышет прежний пыл, а Роланд Хоть уже не видно прекрасной дамы. бежит Он бежит за лошадью по песку, по Испании. Ближе, ближе, Вот догонит, вот схватил за гриву, Вот схватил за узду, и вот стоят. 68 Радуется рыцарь, Словно не коня залучил, а девушку, Оправляет поводья и узду, А потом прыжок, и в седле,— И вскачь, Не считая верст, вправо, влево, Ноги в стремени, конь в узде, Ни себе вздохнуть, ни ему глотнуть. 69 Пожелавши он прянуть через ров, Вдруг и рухнул в ров вместе с лошадью; Сам вскочил и ничего не почувствовал, А она под ним чуть жива. Смотрит глупый, как с нею быть, И не знает, и взваливает на плечи, И бредет под такою ношею На три выстрела лучною стрелой. 70 А когда уже стало невподъем — Ставит наземь и тянет за узду; Лошадь тащится медленно и хромко, Он ей: «Ну же! ну!» — а все не в толк; Да она бы и в галоп Не поспела за бешеною волею! Тут он стаскивает с нее узду, Вяжет поводом за правую ногу 71 И волочит за собою вслед, Приговаривая: «Так-то тебе легче!» А дорога вся в злых камнях, Иной колет, иной ранит, иной свежует: От такого хода В малом времени тварь уже мертва,— А Роланд бежит и бежит, Ничего не видя и не зная. 72 Он бежит к закату, Тащит мертвую тушу за узду, А захочет есть — Разоряет города и деревни, Рвет плоды, и мясо, и хлеб, И пощады от него — никому: Кто убит, а кто покалечен, Все вперед, и покоя ни на миг. 73 Попадись бы на том пути его дама — Тут бы ей и конец, Потому что он любил и губил, Не деля ни черного, ни белого. Ах, проклятый перстень, Ах, проклятый рыцарь, его даритель! Будь не он — и отомстил бы Роланд За себя и за тысячи влюбленных! 74 И не ей одной, А и всех бы дам на ту же расправу — Все они вероломны, Ни в одной из них чести ни на грош! Впрочем, Пока струны еще в лад моей песне, Лучше я помедлю ее звенеть, Чтобы слушавшим не навеялась скука. ПЕСНЬ ТРИДЦАТАЯ 1 Ах, когда рассудок Вступление. Уступает гневливому порыву, И слепая ярость Жжет к обиде руку или язык,— То потом уже беды не поправишь. Хоть тоскуй, хоть плачься: Таково напрасно плачусь и я За сердитое слово в прошлой песне. 2 Как недужный, Исстрадавшись, Не находит более сил к терпенью И клянет все направо и налево, Но проходит боль, проходит страсть, Исторгавшая хулящее слово, Он опомнился, кается, горюет, Но что сказано, того не вернуть. Лишь по вашей, красавицы, любезности Льщусь надеждою быть от вас прощен: Попустите мне вздорную ту речь, Обуянную жестокою страстью, А взвините мою врагиню—ту, О ком стражду, и ропщу, и раскаиваюсь: Бог судья ей, А она-то знает, как я ее люблю. Я уж сам не свой, как Роланд, И не меньше достоин снисхождения, Чем Роланд, который По испанским взгорьям и взморьям Роланд, Много дней волок за собою лошадь, истреблял Давно мертвую, а ему хоть бы что. людей Но пришлось ему околелую бросить, и лошадей, Как пришел он к устью большой реки. Плавал он, как выдра: Мигом в воду, и вылез на тот берег, А на том берегу у водопоя Стадо, а над стадом конный пастух. Он стоит и не сторонится, Видючи, что встречник один и гол. А рехнувшийся Роланд ему: «Эй! Дай коня в промен на мою лошадь! Моя лошади— вон на том берегу, Посмотри — увидишь и отселева; Она мертвая, в том лишь и беда; Если хочешь — справь ее в леченье. А сам ссядь со своей и отдай ее добром И с прибавкою, на то моя воля!» Пастух—в смех, Отвернулся и прочь к своему броду. «Я хочу твою лошадь—слышишь?» — Подступая, свирепеет Роланд. Взял пастух узловатую свою дубину, Размахнулся по нему, да и хвать! Ярость Хлынула по графу превыше мер: Кулаком он пастуха по башке, Череп вдребезги, тот падает мертв; А Роланд—в седло, В сто дорог, и на всех крушит, А коню—ни овса, ни сена, Два-три дня—и безумец без коня. Но Роланду все нипочем: Пеш не ходит, Сколько встретит лошадей—все его, А хозяева лежат перебиты. 9 Так доходит он до самой Малаги, И уж там-то, как нигде, Стер в прах Край и люд Так, что тем и в год не опомниться: Столько изгубил сумасброд, Столько снес и сжег домов и хижин, Что и нет как нет полугорода. 10 Идет дальше, и вот земля Зизеры переправ­ Смотрит на пролив ляется Гибралтарский, он же — Зибельтерский, из Испании Хочешь — зови так, хочешь—так. в Африку; А от берега отчаливает Емкий челн, а в нем досужий народ: Освежиться Нежным бризом над безмятежным морем 11 Сумасброд им: «Стой!» — Потому что хочет плыть с ними вместе; Но такого им спутника не надобно, Он кричит и вопит, а толку нет: Мчит ладья, как перелетная ласточка. Роланд бьет коня палкою и пяткою, Загоняет с берега в море. 12 Конь упрямится, но силы не те: Соступает он с суши в воду, По колени;, по брюхо, по хребет, Вот уже и голову еле видно, А ни шагу вспять: Так охаживает его прут меж глаз. Бедный! Или смерть ему, или плыть до самой Африки. 13 Не видать уже Роланду челна, За которым Он неволился в хлябь — Скрылся зыбью от низового взора; Но все гонит он коня ему вслед, Хочет в Африку поперек пролива,— Конь захлестывается, В нем воды все больше, души все меньше, И приходит ему конец — 14 Пошел ко дну, потянул седока; Но Роланд выпрастывает руки, Движет ноги, загребает ладонями, Тяжко дышит, расталкивает волну,— А кругом безветрие, Воздух свеж, в море тишь, И то благо, а будь понепогоднее — Не выйти бы паладину живым. 15 Но судьба улыбчива дуракам — 'И выносит его через пучину На то взморье, что около Сеуты За два лучных выстрела от башен и стен. Пеш, поспешен, Долго шел он наугад на восход, Как вдруг видит: стоит на его дороге Черное полчище без сметы и числа... 16 Тут мы и простимся с блуждателем: Дайте срок, его время впереди. А о том, что сделалось Анджелика с Анджеликою, возвращается Избежавшей безумных его рук, на родину. Как она улучила час и челн Воротиться в отеческие пределы И Медору вверила скиптр над Индиею,— Этому, государь, пусть отыщется певец поискусней. 17 Мне же нынче петь Многое иное, что ближе сердцу — Нынче сказу моему поворот К королю татарскому, без соперника Наслаждавшемуся тою красою. Коей равных в Европе больше нет С той поры, как Анджелика в отъезде, А чистейшая Изабелла — в раю. 18 Горд Мандрикард Тем Предпочтеньем красавицына сердца, временем, Но дотоль его радость не полна, бросив . Доколь двое встают на него спориться: жребий, Первый спор — от молодого Руджьера, За кем быть белокрылому гербу, А второй — от владыки Сериканского, Притязателя на Роландову Дурендаль. 19 Ни державному рассечь Аграманту, Ни Марсилию такого узла: Не о том уже и речь, Чтобы вновь они сделались друзьями, А чтобы хоть тот или этот Замирился спор, Уступи Градасс татарину Меч Или Руджьер—троянские латы. 92 Песнь XXX 20 Но ни Руджьер в тех латах его не пустит На другого спорщика, ни Градасс Не желает Роландову мечу Ни с которым скреститься, кроме собственного; «Полно!—им гласит Аграмант,— Прочь слова, пусть решит раздоры жребий: Поглядим, как предусмотрит судьбина — За кого она, того и верх. 21 Мне в угоду, себе в почет Бросьте жребий, кому выйти на бой, Но условившись: На ком участь, тот спорит оба спора, Победивший за себя победит И за друга, а выронивший победу— . : И чужую выронит и свою. 22 Друг подобны другу В доблести Руджьер и Градасс: Кто ни выйдет биться, Тот заведомо явит себя героем. Кому верх — То укажет божие провидение; А кому пасть—и то не в укор, Ибо все доверяются судьбине.» 23 На такие гАграмантовы речи Оба паладина—ни слова, Соглашенные к< Кто ни выйдет, тот выйдет за двоих. Вот уже начертаны На двух схожих жребиях два их имени, Брошены в сосудец, Сотрясены, смешались,— 24 Малый отрок опустил руку в урну, Руджьер Извлекает писаное — и вот выходит Оглашается Руджьерово имя, на Мандри- А Градассово покоится на дне. карда Нет слов, з а себя и з а \ Как ликует Руджьер о таком выборе, Традасса. И горюет сериканский Градасс; Но что небо велит, того не минуть. 25 Всю страсть, весь пыл Обращает сериканский король В толк и благо Руджьеровой победе: Что где в пользу, где щит, а где клинок, Какой верен удар, какой неверен, В чем пытать удачу, а в чем не след,— От своей бывалости Сказ за сказом взводит ему на ум. 26 До заката уговорного того дня Обступали советные товарищи И того поединщика и этого, Как то водится меж добрых бойцов; А народ Вперебой, жадный видеть бой, Рвался к зрелищным местам вокруг поприща, Наготове прободрствовать хоть всю ночь. 27 Ждет тупая чернь, Ропот Чтоб два витязя померялись силами, разум- Не загадывая умом нейших. Дальше куцего своего погляденья. Но король Собрин и король Марсилий И любой, кому вдомек зло и благо, Порицают спор И его дозволыцика Аграманта. 28 На уме у них великий урон Сарацинскому воинству и народу От погибельной судьбы, Все равно, татарина ли, Руджьера ли: Тот и сей Надобнее на Пипинова Карла, Чем хоть десять тысяч иных, Меж которыми не сыщешь достойного. 29 Аграмант на их правду не перечит, Но обещанного не воротить: Просит он Руджьера и Мандрикарда Уступить, в чем он уступил, Потому что спор их—из-за безделицы, И не стоит он божьего суда, А коли невмочь им отказ, То хотя б изволили перемедлить — 30 Перемедлить схваткою Только месяцев пять иль шесть, Чтоб изгнать короля Карла из Франции, Отбив скиптр его, багряницу и венец. Но тверд паладин и упрям другой, Хоть и оба рады служить властителю: Каждому Мнится в стыд согласиться первым. 31 Но и пуще государя и всех Жалобы Тщетных Мандрикардовых убеждателей Доралисы. Просит, молит, сетует, стонет Стордиланова прекрасная дочь: Молит волею совпасть с общей волею И желанием африканского царя, Сетует и стонет, Ибо в ней о нем тревога и страх. 32 «Торе! — она тоскует,— Быть ли в моем сердце покою, Если новые и новые страсти Вас бросают в железо и на брань? Велика ли радость, Что погасла ваша прежняя битва С тем, другим, Если жаждется вам новая, пущая? 33 Надо ли мне было гордиться, Что столь сильный рыцарь, столь славный царь За меня отважился На опасность, на ярость, на бой, на смерть, Ежели за малую малость Вы пускаетесь на ту же беду? Не любовь, А природная вас неволит злоба! 34 Ежели же воистину Изъявляли вы свою мне любовь, То молю вас той самою любовью, Заклинаю той болью, мне бьющей в душу: Не пылайте О той белой птице в щите Руджьера — В том ли польза и в том ли вред, У кого она есть, у кого ее нет? 35 Мала прибыль, грозна погибель В том бою, к которому ваша страсть: Отобьете ль Руджьерова орла— Невелик улов от великих трудов; А коли не ухваченная за прядь Повернется к вам судьбина затылком — Взмерит ваш урон Лишь мое перетерзанное сердце. 36 Если ваша не дорога вам жизнь, А милее рисованная птица, То по дорожите моею, Ибо после вас мне не быть! И не смерть тяжка, Ибо с вами я взялась в жизнь и в гибель, А печаль, Что умру я не первая, а за вами». 37 Таковые и подобные речи, Похвальба | Таковые с ними вздохи и слезы Мандрикардей Расточала молящая во всю ночь, 1 Побуждая любовника к замирению. I А он, 1 Осушая сладкий плач в влажных взорах, ] И впивая сладкий стон с алых губ, j Сам в слезах, ответствует увещанием: | 38 «Ах, жизнь моя, Ради Господа, Не жальтесь пустыми страхами! Да восстань на меня на одного Карл и мавр со всей Францией и Африкой, То и тут беспричинна бы вам печаль: Мало же вы меня знаете, Коли в страх вам единственный Руджьер! 39 Мне ли вам напамятовать, как один, Без меча и без ятагана, Лишь куском я копья скрушил с пути Целый полк оружного рыцарства? Сам Градасс, коли спросишь, то и скажет, Скажет с болью и со стыдом, Как он в Сирии был моею добычею,— А Градасс не чета Руджьеру в славе. 40 Истинно скажу: ни Градасс, Ни ваш родич Изольер не оспорит, Ни черкесский царь Сакрипант, Ни всеславный Грифон, ни Аквилан, Ни иные, которых больше сотни, Что они, некрещеные и крещеные, На единой тропе попали в плен, А из плена все вызволены мною. 41 Грянь в тот знатный день на меня Совокупно и Франция и Ливия — Не было бы громче мне славы, Нежели тогда и от них. Так незрелый ли Руджьер Стал один на один в урон и в срам Ныне мне— С Дурендалью и в Гёкторовых латах? 42 Ах, зачем Я поял вас, не ставши на бой? Взвидевши мое богатырство, Вы прозрели бы и Руджьеров удел. Осушите же ваши слезы, Не печальте себя вещей тоскою: Движет мною честь, А не белая птица на щите». 43 Так он молвил; Неудача но слезная красавица замирения. Много лучшего молвила в ответ, И слова ее подвигнули бы столб, А не только паладинову душу. Хоть она в шелку, а он в стали, Но победа ее быстра: Коли царь взмолвит вновь о воссогласии, Мандрикард сулит сказать: я готов. 44 Так и стало бы; но когда поутру Под Авророй, предшественницей Солнца, Мужественный Руджьер, Ради прав своих на орлие знаки Не терпя отлагательных слов и дел Скорому суду, Взъехал в поле, обспевшееся людом, В латах грудь, в губах рог,— 45 Лишь заслышал горделивый татарин Звон, надменно звавший на брань, И уже в нем ни думы о воссогласии, Вмиг с одра, в крик к мечу, лик таков, Что сама и Доралиса не смеет Ни о мире молить, ни о полумирье: Неминучий Наступает рыцарский бой. 46 Вскидывает Мандрикард доспех, Торопя непроворных щитоносцев, Разом взмелся на лихого коня, Под парижским ходившего паладином, И скорей к тому урочному поприщу, Где булат — конец перекорам. В тот же час там и царь и двор: Медлить не с руки. 47 Блещущие шеломы Поединок Вздеты и приряжены; Мандрикар Копья — в руках; труба и Руджьер Быстрым гулом бросает в бледность Сотни лиц; и с древками вперевес, Шпоря скакунов, Бойцы сшиблись с такою мощью, Словно небо оземь, земля вразлет. 48 У того и у другого в щите — Белокрылый летун царя Юпитера, Как когда-то, по-иному пернат, Он не раз являлся в фессальских бранях. Какова в героях сила и гнев, Кажет тяжесть копий, а пуще — Как и в сшибке каждый несокрушим, Что утес в прибое и башня в буре. 49 Древки—в дребезги, дребезги — в высь; И Турпин не заблуждается, пишучи, Что иные воротились в огне, Взвившись в сферу поднебесного пламени. Рыцари — за мечи, И с неистовостью Секут в сталь, удар на удар, С первых взмахов целясь разить в забрало. 50 С первых взмахов целясь в забрало, А отнюдь Не в коня, чтобы свалить седока, Ибо конь в бою не участник. Кто решит, что таков был уговор, Тот неправ, сам не зная древних правил, Ибо и без уговора Бить в коня—стыд, позор и вечный срам. 57 Бьют в забрала, а забрала—двойные, Но и то еле держатся под клинком. Яр удар, скор другой, част, как град, Бьющий ветви, листья, зерна, колосья, Пустив прахом чаемый урожай. Не безведомо вам, Как разят Дурендаль и Бализарда, И с чьего разят они плеча! 52 Но и тот и другой настороже, И разят еще не в полную славу. Первый был урон По Руджьеру от руки Мандрикарда, С богатырского знаменитого взмаха Раскроившей ему надвое щит, Вссекшей панцирь злым мечом до белого тела Чуть не насмерть. 53 Дрогнуло и застыло сердце Вкруг- стоящих о рыцаревой беде, Ибо мало, если не все О Руджьеровой болели победе; И кабы судьбина Повершала общую волю, Был бы Мандрикарду или плен или гроб — Так удар его горек видевшим. 54 Не иначе, как некий вышний ангел Тот удар отвел от бойца, Ибо грозный, как никогда, Вмиг Руджьер отвесил меру за меру: Бьет булатом свысока прямо в шлем, Но с такою неистовою поспешностью, Что не мне его винить, Коли пал удар не навзруб, а вплашмь. 55 Порази он недруга острием — Тщетны бы все чары о шлеме Гектора! Но и так ошеломленный Мандрикард, Уронив поводья, Трижды Пошатнулся пасть, стремя голову, .довико Ариосто, т. II Пока мчал его по кругу лихой Златоузд, Все томясь о непривычном наезднике. 56 Но ни змей под пятой, ни лев под стрелой Не толикою пышут лютой яростью, Как татарин, Оглушась и опамятовавшись вновь. Сколько вздыбилась гордыня и гнев, Столько вздыбилась доблесть и могучесть: Бросил он коня на врага И заносит булат в крутую высь. 57 Он заносит булат, метит в шлем, Он и впрямь рассек бы его по грудь, Но Руджьер приключился изворотливее. Только вскинул тот грозящую длань — Он разит его самым острием Снизу, Вскрыв кольчугу в точь под правою мышцею. 58 Воротясь из раны Бализарда в жаркой красной крови, Попретила Дурендали разить Тем ударом, для которого вскинулась; Но и то Руджьер отпал на крестец И от боли смежил ресницы, А будь шлем его не столь закален, , Ему век бы не встать из-под удара. 59 Но Руджьер вновь шпорит коня И мечом улучает Мандрикарда В правый бок, Где не в помощь ни металл, ни закал Против стали, не ведающей промаха, Потому что лезвие заколдовано Прорубающими чарами против Латных чар и кольчужных чар: 60 Где коснулось, там просеклось И доранилось до татариновых ребер. Тот взревел лютой бранью в небеса, Громче моря, бушующего о скалы, И стяжав последнюю мощь, Отвергает с яростию Оный щит о белокрылом орле И двумя руками вздымает лезвие. 61 «Ах! — кричит Руджьер,—то и видно, Что не стоишь ты этого орла — То взрубил ты его, то отринул ты его, Так тебе ли притязать: он-де твой?» Но с такою речью в устах Он и взведал всю ярость Дурендали, Ибо легче бы Рухнула бы в лоб ему каменная гора. 62 Рухнула, раскроиЕ забрало, И добро, что не раскроив лицо; Просекла седло, Две оковки которому не защита; В сталь, как в воск, Врезалась, дорезалась до бедра И такою впечатывается раною, От которой долгая Руджьеру страда. 63 У того и у другого бойца Руджьер Кровь по латам в две красные струи,— убивает Посмотрев, не скажешь, Мандрикар- Чья забота легче, чья круче. да. Но о том оповещает Руджьер Острием многомстящего меча, Вметивши крушащий удар В левый бок, коль щит не защита. 64 Острие, Пробив панцирь, вбивает в бок на пядь Тропу к сердцу,— И пришло Мандрикарду позабыть Белокрылую ли ту птицу, Знаменитый ли тот клинок, Милую ли жизнь, Что дороже даже, чем щит и меч. 65 Но не вовсе он умер без отмщения — В тот последний миг Он сотряс свой меч, уж не свой, И заведомо Он Руджьеру бы и лоб пополам, Кабы тот не осек его крепь и мощь, Его крепь и мощь Тем ударом под правую руку. 66 Расставаясь с жизнью, Так ударил Руджьера Мандрикард, Что и толстый обод и железный шишак Всколоты, булат Просекает кожу и кость, На два пальца врезаясь в череп, И Руджьер рухнул в прах, как труп, Хлынув кровью из взрубленного темени. 67 Первым рухнул наземь Руджьер, А второй еще держался в седле, И уже у всех на уме, Что победа и прибыль—Мандрикардовы, И уже в общей смуте Доралиса, Столько раз бросавшись из смеха в плач, Руки ввысь, благодарит небеса О желанном исходе ратоборства. 68 Но когда несомненно стало явлено, Что кто жив, тот жив, а кто мертв, тот мертв,— Скорбь и ликование Посменялись в соревнующих душах: Король, графы, князья, лучшие рыцари, Общее Радуясь наперебой, ликование. Изнемогшего обмывают Руджьера, Величая его славу и честь. 69 Каждый рад Руджьеровой радостью, И что в сердце, то и на языке; Лишь Градасс Одно молвит, а иное мыслит, Ликом светел, но в тайнике души Томясь завистью о знатной удаче И кляня тот случай и ту судьбу, Что Руджьеру выпала с добрым жребием. 70 Можно ли рассказать, С каким сердцем, пылом, любовью, милостью Прилежал Аграмант к тому Руджьеру, Без которого ни взвить знамена, Ни ступить из Африки, Ни средь стольких полчищ он не был тверд? Нынче же он дорог ему пред всеми, Истребив Агриканов татарский род. 71 И не только рыцари Таковы о Руджьере, но и дамы, В свите войска из Африки и Испании До французской доспевшие земли. И сама Доралиса в слезах над бледно-белым Милым, может быть, была бы, как все, Кабы не был женский стыд ей уздою. 72 Говорю я «может быть», Но и вправду, почему бы и нет, По такой Руджьеровой красоте, И нравах, и доблестях, и подвигах? Сколько мы с Доралисою познакомлены, Столько знаем переменчивость ее чувств, Вместных и Руджьеру, Лишь бы сердцу праздно не пустовать. 73 Мандрикард ей прекрасен, покуда жив, Но велик ли прок от усопшего? И не надобнее ль ее печалям Молодой и удалой бодрец? А меж тем Не умедлил к Руджьеру и самолучший Царский лекарь, досматривает раны, И уже он изъят из грозной смерти. 74 С превеликою заботою Аграмант Руджьера приняв под сень, День и ночь пребывал с ним безразлучен От приязни своей и попечительности, А у ложа его сложил Мандрикардов щит, доспех и оружие, Все оружие, кроме лишь меча Дурендали, Градассовой угоды. 75 И не только оружие, а и вся Мандрикардова снасть идет к Руджьеру, И меж прочего—Златоузд, Знатный конь сумасбродного Роланда; Но его передарил паладин Государю, завидев его охоту... Впрочем, полно: пора нам от Руджьера К той, которая томится о нем. 76 Страстную тоску Тем Ожидающей расскажу Брадаманты, временем • До которой в Монтальбан Брадаманта Донесла Иппалка весть о любезном: в Монталь- Как коня Фронтина бане У нее отбил Родомонт, Как сыскался у водоема Руджьер С Рикардетом и Агрисмонтскими братьями, 77 Как она отправилась вместе с ним, Уповая доследить сарацина, Дабы конский вор Поплатился, что изобидел даму, Как с тропы Сбился рыцарь и не сбылся их умысел, И какая тому причина, Что доселе не поспел он в Монтальбан. 78 Она молвила от слова до слова Все, что молвил, оправдываясь, Руджьер, Она вынула с белой своей груди Грамотку, им писанную к возлюбленной; получает Брадаманта, взявши ее, прочла письмо от Взором, больше смутным, чем светлым, Руджьера, А была бы радостнее, Не мечтай она о Руджьере вживе: 79 Ожидавши она Руджьера вживе, Обрела Руджьерово лишь письмо, И с того-то смутился ее взор И тревогою, и досадою, и обидою. От души, порывающейся к милому, Лобызает она грамотку в двадцать крат, И кабы не слезный поток, То сгореть бы той во пламенных вздохах. 80 И четыре раза и шесть Перечитывает она рукописание, И четыре раза и шесть Хочет слышать от вестницы устные слова — Вся в слезах, И ни малого бы ей утешения, Ежели бы не надежда Вскорости узреть своего Руджьера. 81 Положил Руджьер себе время Пятнадцать дней или двадцать, Клятвенно посуливши Иппалке, Что отнюдь он долее не промедлит. Брадаманта сетует: «Ах, тоскует Кто порукою, что не встанут случайности, о нем Вечно сущие, а в войне еще пущие, На помеху Руджьерову возврату? 82 Ах, Руджьер, Я любила тебя больше себя, А ты любишь больше меня То заведомо вражественное племя? Тем, кому помочь бы, ты враг, А кому врагом бы, ты в помощь: Ладно ли Столь не ведать, кого бить, кого миловать? 83 Если ты не знаешь, то знают камни: От Трояна принял смерть твой отец — Так тебе ли от Троянова сына Отвращать и срам его и урон его? Это ли твоя месть? А кто истинно мстит твоим злодеям, Тем награда от тебя такова, Что я гибну, кровь от их крови!» 84 Таковые и иные слова Не раз, не два Изливала она заочному Руджьеру, А Иппалка твердила ей, бодря, Что Руджьер неколебим в своей верности, И что надобно его нажидать До урочного возвратного дня, Ибо больше поделать ей и нечего. 85 Наперсницыны утешества • И надежда, сопутница всех влюбленных, Угашая страх, Останавливают повсечасные слезы И велят Брадаманте пребывать В Монтальбане до заветного срока,— До заветного уговорного срока,— Но Руджьер того срока не соблюл. 86 Да не станет ему в укор, Что порушил он верную присягу, Ибо многие приключились причины, Понуждавшие прочь от бывших клятв, Ибо месяц и долее, чем месяц, В полусмерти Он лежал, как пласт, на одре, Мучась раной татариновой сечи. 87 Весь урочный срок и ревнует Нажидала его страстная красавица — его Тщетно! к Марфизе. Хоть узнала она от Иппалки и от брата, Как Руджьер оружием вызволил И его, и Малагиса, и Вивиана,— Но и та Была радость ей отравлена горечью: 88 Ибо ей поведала эта весть О Марфизе, красе ее и доблести, И как вкупе с нею Отъезжал Руджьер, Собираясь туда, где злополучный Был тесним от недругов Аграмант. Рада, но не весела Наша дева столь достойной споспешнице: 89 Пригнетает ее тяжкая дума, Что коли Марфиза и впрямь Так прекрасна, как славится молвой, То в столь долгом Руджьер сопутствии Чудо, ежели в нее не влюблен. Страшно верить, трудно надеяться: Ждет несчастная рокового дня, Вся в слезах, и ни на шаг из Монтальбана. 90 Здесь-то в ее бытность В Мон- Князь, владетель, первейший в ее братьях тальбан (Не по возрасту, а по чести, приезжает Ибо двое годами были старше), Ринальд Ринальд, Чья меж ними слава, как солнце меж звезд, Предстал в замок в один прекрасный полдень, А с ним паж и более никого. 91 Дело было в том, что из Бравы Ворочаючись однажды в Париж (Как он ездил, сказал я, день за днем, Анджеликина взыскивая следа), Он уведал недобрую весть О своих Малагисе и Вивиане, Что грозит им майнцский полон,— И немедля поворотил к Агрисмонту. 92 Там услышал, что они спасены, А враги их погублены и разметаны, И тому причиною Удальство Марфизы и Руджьера, И что все родные его и двоюродные В Монтальбанских уже стенах,— Он ни часу не хочет ждать, пока Не обымет своих единокровных. 93 Предстает Ринальд в Монтальбан, Обымает мать, жену, детей, братьев И двоюродных, вызволенных из плена,— Посмотреть на него меж них, и молвишь: Это ласточка с кормом в клювике Меж изголодавшихся птенцов,— А помедливши день ли, два ли, Уезжает, и с ним его родня: 94 Алард, Рикард, Рикардет и с братьями И Гвискард, меж сынов Амона старший; отправляет­ Малагис и Вивиан ся к Парижу. Дружно и оружно спешат за доблестным Единая Брадаманта, Ожидая многожеланного дня, Молвилась недужною И не стала осьмою с семью братьями. 95 А недужна была она и впрямь, Но не плотскою горячкою, А палила ей жаждущую душу Перемежная любовь. Вот Ринальд покидает Монтальбан С лучшим цветом своего рода,— А как выручили они Карла и Париж, О том скажется в следующей песне. ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ Что блаженней, что усладительней, Нежели удел влюбленной души? Не было бы сладостнее житья, Нежели Аморово служение, Ежели бы не жалило сердец Черное подозрение, Страх, мученье, отчаянье, безумство — Ревность. Сколько прочей горечи Ни вмешается в желанную сласть — Не в ущерб это ей, а в умножение, Чтобы тоньше почувствовалась любовь. Как вода после жажды и еда После голода вкусней и дороже, И как только изведавший войну Радуется миру,— Так и любящий готов претерпеть, Что очами не видит того, что видит Сердцем, ибо чем дальше его даль, Тем живительней потом его близость: А служить без мзды, Но не без надежды — Не в обузу, ибо за добрый труд, Хоть нескорая, а дастся награда. Все обиды, досады, горести, Все мучения, все казни любви Западают в память, Приправляя вкус грядущего блага; Но когда проникнет в недужный дух Язва яда, дыханье ада, То какому счастию потом ни быть, А оно уж влюбленному не в радость. Такова та отравленная рана, Где ни в помощь ни бальзам, ни припарки, Ни колдуньин воск, ни ведь мин пришепт, Ни дозор за благовсходными звездами, Ни какие там еще волхвованья Заповедал знающим Зороастр,— Злая рана Мучит раненых, пока не умрут. Неисцельная, Как она врезается прямо в грудь Вслед неложному ли, ложному ли сомнению, Отчаивающая, Помрачающая разум и смысл, Как она выворачивает все лица, О ревность, Брадамантин похитившая покой! 7 Не о той я тревоге, которую Заронили в душу ей Иппалка и брат, А о вести, которая через несколько Дней ей круто грянула в грудь, Пред которой прежняя — как ничто; А какая весть, об этом — не сразу, Ибо нынче забота моя—Ринальд, С всеми братьями скачущий к Парижу. 8 Скачут день, скачут два, и вдруг Черный Им навстречу— рыцарь Рыцарь с дамою, черен плащ, черен щит, поражает Лишь по черному — белая полоса. Ринальдовых Наезжает и вызывает на бой братьев, Первоскачущего удальца Рикардета. Тот готов: Отпустил поводья, берет разбег; 9 Не назвавшись, не молвив лишних слов, Мчатся двое один на один, А Ринальд с товарищи Отъезжают посмотреть, что же станется. «Усидеть бы мне по-моему, по-умелому, И он мигом выбьется из седла»,— Думает Рикардет; Но не так приключилось, как подумалось. 10 Незнакомец рыцарь Так уметил под самое забрало, Что и сшиб Рикардета и отшиб На два древка в сторону, распростертого. Наказать обидчика Незамедлительно наезжает Алард, Но и он ошеломлен и распластан, А от сшибки щит пополам. 11 Гвискард, видя, что два родные свержены, Навостряет копье наперевес, А Ринальд кричит ему: «Стой! Третий бой — он мой!» — Но еще не завязал он шлема, Как Гвискард уже на скаку,— - Но и он не удачливее прежних: Сбит, пал в прах. 12 Рвутся вперебой в бой Вивиан, Малагис, Рикард— Но Ринальд унимает перекоры, Всеоружно выехавши вперед Со словами: «Пора в Париж,— Слишком долго, Если стану я дожидать, покуда Вас посбросят одного за одним». 13 Так сказал он, но про себя, неслышимо, бьется Чтобы не было срамов и обид. с Ринальдом Поединщики уже на скаку, Сшиблись — И Ринальд как сидел, так усидел, Ибо был один сильнее всех спутников. Копья — в дребезги, как стекло, А два рыцаря не дрогнули ни На перст. 14 Только худо двум скакунам — Оба навзничь и оба наземь. Баярд вмиг встал прям, Из бега готовый в бег, Но другому пришлось не по добру - - Он сломал себе плечи и хребет. Видит встречный, конь его мертв,— Вырвал ноги из стремян, встал пеш. 15 Говорит он Амонову сыну, Без копья в руке вставшему над ним: «Государь мой, ты лишил меня этого Скакуна, который мне лучше всех, И велит мне долг Эту смерть не оставить неотмщенною. Соберись же с силою, Ибо быть меж нами большому бою». 16 Отвечает ему Ринальд: «Коли ты За коня, а не за кого другого Рвешься в бой, возьми из моих коней: Верь, они не хуже!» А соперник: «Ты, видно, бестолков, Коли думаешь, что речь о коне; Что ж, для непонятливого Объясню тебе, как по писанному, так. 17 Я так мыслю, что тебе не к лицу, Коли мы не сведаемся булатом, Попытав, Кто кого здесь лучше или не лучше? ДЛЯ такой игры, Хочешь, будь в седле, хочешь, пеш, Лишь бы руки не оставались праздны: Мой клинок покажет тебе меня!» 18 На такие слова Ринальд не медлит, Говорит: «Хочешь боя — будет бой, А чтобы твою Не смущали отвагу мои спутники, Я велю им отъехать и обождать, А со мною Лишь останется мальчик держать коня»,— И он крикнул, чтобы прочие отъехали. 19 По душе незнакомому Вежество удалого паладина; Вот и спешился Ринальд, и Баярдовы Коноводцу отдает повода; А как, вволю отъехав, скрылся из виду Братский его взвод,— Вздел он щит, обнажил он меч И зовет поединщика к сражению. 20 И сражение завелось таково, Что на свете не видывано жарче! По началу ни этот и ни тот Долгой доблести не ждет от соперника; А потом, как посравнились в бою, То не в радость и не в досаду Забывают и гордыню и гнев, А берутся за боевую науку. 21 С грозным грохотом, Круто и нещадно То удары их скосят тяжкий щит, То урубят панцирь, вссекут кольчугу. Но не столько им забота разить, Сколько отражать, Ибо самый малый промах меж равными Одному из них—смертная беда. 22 Бились час, бились полтора,— ночь их Уж и солнце опускается в волны, разнимает. • Наплывая сумеречной прохладою С окоема во все концы земли, А ярым ударам Ни затишья, ни перетишья, Ибо движет витязями Не злость, не страсть, а рыцарственная честь. 23 И подумывает Ринальд: Ведь и впрямь таков силен неведомец, Что не только выстаивает цел и смел, А и держит его в волосе от гибели, И в такой уж вгоняет жар и пот, Что не гадано, чем кончится сеча; И он рад бы ту игру не доигрывать, Лишь бы воинской чести не в ущерб. 24 А неведомый паладин, Сам не ведая, Что его меченосный супостат, С ним сошедшийся в невраждебном бою, Есть тот самый владетель Монтальбана, Чья немолчна слава на бранном поле,— Тоже видит, что перед ним Муж превыше всех оружным опытом, 25 И он тоже сыт Своим помыслом отмстить за коня, И он прочь бы от опасной игры, Кабы не грозила дурная слава. А уже повсюду темень и мрак, Все удары ложатся мимо—г Тщетен как напор, так отпор, Если даже меча в руке не видимо. 26 Монтальбанец первый заводит речь, Что негоже-де ратовать в потемках, А верней помедлить, Пока вымерит небо непоспешный Арктур; Так не лучше ли укрыться под сень, Где ни в чем не будет ему опасности, А забота и услуга и честь Как повсюду, где бы его ни приняли. 27 Долгие не надобны были просьбы, И любезный гость принял зов. Они вместе пускаются туда, Где стояли монтальбанские подзнаменные; А Ринальд у стремянного берет Славного коня в пышной сбруе, И к копью привычного и к мечу, И подводит в Дар отважному встречному. 28 Едучи, Это Распознал тот встречный, что с ним — оказывается Ринальд, Лесной Ибо довелось паладину Гвидон. По пути к привалу назваться вСлух. А как были они друг другу братья, То такая вступила в них любовь, Такой негой тронула сердце, Что от радости у них слезы из глаз. 29 Впрямь тот рыцарь Был ни кто, как Лесной Гвидон, Чьи уже поведал я странствия С Сансонетом, Марфизой и Оливьеровыми сынами. А что раньше не случилось им встреч, В том виною негодный Пинабель, Их державший в плену и под присягою Соблюдать его неистовый устав. 30 И услышав, что Ринальд есть Ринальд, Славный меж славными, Пуще жданный, чем солнце для слепца, Гвидон молвит с превеликою радостью: «Государь мой, Неужели жестокая судьба Лоневолила меня воевать С тем, кто всех мне любимее и чтимее? 31 Я рожден от Констанции на Эвксинском Дальнем бреге, а зовусь Гвидон, Как и вы, Отпрыск семени знаменитого Амона; Я приплыл Лишь затем, чтобы видеть вас и наших; И желая воздать вам честь, Я ли встал супостатом и обидчиком? 32 О прощении прошу, о прощении, Что не понял в лицо ни вас, ни их: Ежели что можно изгладить — Только молвите, я ни в чем поперек!» И за многими объятьями и лобзаньями С той ли, с этой ли стороны Отвечает ему Ринальд: «Не в печаль Будь тебе минувшая сеча, 33 Ибо нет тому тверже заверения, Что ты поросль от нашего ствола, Нежели твоя Столь воочию явленная доблесть. Будь в тебе покойнее нрав, Мы бы сделались к тебе недоверенней: Не от лани—лев, Не от горлинки.— орлы или кречеты!» 34 ' Едучи ли так, беседуючи, Ехали они, беседовали И достигли Ринальдовых шатров, Где и молвил Ринальд своим товарищам, Что пред ними не иной, как Гвидон, Жданный и желанный; И на то была немалая радость, Ибо-всем он явился схож с родителем. 35 Не перескажу, Каковы здесь были речи и встречи От Аларда, от Рикардета, Вивиана, Альдигьера, Малагиса И от прочих и родных и двоюродных, И от каждого господина и рыцаря; Лишь скажу, Что от всех ему был почет и ласка. Милым братьям мил их Гвидон Он присоеди­ И всегда бы, няется а пуще того нынче, к отряду, Пред большим их делом: а за ним И едва из-за океана солнце Трифон, Лучезарным высветилось венцом, Аквилант Как Гвидон встал в строй и Сансонет. Под знамя своих братьев и родичей. Едут день, едут два, И уже в десяти они верстах От ворот осажденного Парижа Выезжают к сенскому берегу, а там Добрый случай их сводит с двумя рыцарями: То Грифон и то Аквилант, Один черный, другой белый, Оба—чада Оливьера с Гисмондою. И с обоими беседует дама, Не простая с виду: На ней платье белоснежного шелка, Оторочено шитым золотом, Тонок стан, кроток лик, Только взор печален и плачевен; А по облику и по мановению У нее к ним немалый разговор. Узнает их Гвидон, а они Гвидона, Потому что незадолго расстались, И сказал Гвидон Ринальду, что вот Двое доблестных, меж лучшими лучших, И пойди они с нами на Париж — Никаким бы сарацинам не выстоять. И сказал Ринальд Гвидону вослед, Что они и впрямь отменные витязи: Он признал их по знатному убранству И по ведомым плащам поверх лат, Черному и белому, А они признали, взглянув, И Гвидона, и Ринальда, и братьев, И приветили их, и обнялись, Отложивши старинные раздоры. А какие в Труфальдинову пору Были у них свары и обиды,— Долго бы говорить; Но теперь—гнев забыт, и все как братья. А потом подъезжает Сансонет, И Ринальд, оборотясь к запоздавшему, Воздает ему достойный привет, О его наслышанный громкой доблести. 42 А красавица, Флорделиза Изблизи увидевши Ринальда рассказы- И узнав его, ибо знала всех вает им Паладинов, подходит к нему с вестью о безумии И заводит речь: «Государь, Роланда. Твой двоюродный, знаменитый Роланд, Столп державы и оплот святой церкви, Ныне рыщет, став из мудрого сущеглуп: 43 Отчего причинилась такая странность, Мне безведомо, Но я видела меч его и доспех, По дубравной разметанные поляне, И я видела вежественного витязя, Бережно сбиравшего их отсель и оттоль, А потом взмостившего на дерево, Словно славный и прекрасный трофей. 44 Только меч Вмиг был схищен Агрикановым сыном, А тебе ли не достовестно, Сколь грозна всему крещеному миру Дурендаль, Вновь явившись в языческие руки? А еще им залучен неприкаянный Вкруг доспехов бродивший Златоузд. 45 А потом я увидела: Роланд Несся, голый, С криком, с ревом, без стыда и без смысла, Истинно неистовствуя, И кабы не собственный глаз, Не поверить бы столь горькому горю»,— И она поведывает про тот Мост, с какого он рухнул с Родомонтом. 46 «А слывущим Роландовым друзьям,— Говорит она,— сколь о том ни молвлено, Ни единый, Сострадая такой крутой невзгоде, Не пустился сыскать друга и пронять ему ум, Взяв в Париж или в иное доброе место. Ах, я знаю- кабы знал Брандимарт, Он бы ринулся на любые страсти!» 47 Та красавица была Флорделиза, Драгоценная Брандимартовой душе И к нему искавшая путь в Париж; А Роландов, говорит она, меч, Быв предметом спора и вздора Меж татарином и меж сериканцем, По гатариновой гибели Ныне блещет в Градассовой руке. 48 Сокрушается Ринальд, не щадясь, О такой о нечаянной печали, И в груди его тает ретивое, Как под солнцем—лед. Непреложно Порешил он за Роландом пойти, найти, А нашедши, Уповает изъять его из ярости. 49 Но как волей Господа или случая Под его рукой уже свелся взвод, Он желает сначала отринуть Вражий стан от парижских стен, Но не вдруг, А дождавшись пополуночной тьмы О четвертой или о третьей страже, Когда сон брызнет в очи влагой Леты. 50 До скончанья дня Ринальд с Он укрылся со своими в лесу, товарищами А как солнце склонилось к древней влаге, нападает на Простирая за собою потемки, сарацинский И незримые под его лучами стан В пополуночном вызвездились небе Агнцы, овны, львы, безжалые скорпии,— Ринальд молча поднял свой полк. 57 С ним Гвидон, Грифон, Алард, Аквилант, Вивиан, Сансонет,— Едут за версту впереди, Ни стука, ни звука. В Аграмантовом стане—сон. Он ударил на дремлющую охрану,— Все порублены, никто не ушел; А потом — впереполох на сонных ратников. 52 С первого приступа — Вкруг нечаявшего воинства Все — покойники, Ни единого пленного. А как стража сломлена,— Сарацинам солоно: Сонные, устрашенные, Безоружны они отбить прибой. 53 А Ринальд велит Пущего ради ужаса Дунуть в трубы, грянуть в роги И до звезд вскликнуть клик: «Ринальд!» А сам шпорит ретивого Баярда,— И вмах чрез вал: Грудью в конных, копытом в пеших, Крушит кущи, топчет шатры. 54 Не было меж нехристей смельчака, У которого не встали бы волосы, Когда грянул в воздухе Грозный зов: «Ринальд! Монтальбан!» Побросав, что схвачено, Бежит Африка, рушится Испания, Не желая ждать В стольких стонах изведанного пыла. 55 А за ним, и не слабее — Гвидон, Не слабее и Оливьеровы чада, И Алард, и Рикардет, и иные, И сечет себе просеку Сансонет, Альдигьер и Вивиан Друг пред другом красуются ударами; Что ни воин под Клермонтским стягом, То храбрец. 56 Было у Ринальда семь сот Монтальбанских и окрестных, Свычных к бою в холод и зной, Не слабее Ахиллесовых мирмидонян: Каждый в деле таков, Что не дрогнет сотнею перед тысячею, И меж всеми прочими под луною Не сыскать им никоего сравнимого. 57 И хотя Ринальд не обилен Ни землею, ни золотою казною, Но таков он взором добр, словом прост, И во всем повсечасно вместе с воинством, Что из них его никто никогда Не покинет ни за многие прибыли. И кабы не крайняя надоба, Их не вывел бы он из Монтальбана; 58 Ныне же он всех, кроме считанных, Вел их в помощь властному Карлу, И они, его славные подзнаменные, Грянули на окаянный стан, Как на рунное стадо над фалантским Галезом Лютый ВОЛК Или на брадатое кинифийское— Лев. 59 Карл, уведомясь, Флорделиза Что Ринальд подступает под Париж, встречает И намерен ночью врасплох на помощь, Брандимар- Изготовился та. И в потребный миг Ударяет навстречу с паладинами, А при них—сын щедрого Моноданта, Флорделизин умный и верный друг, 60 Тот, которого столько дней и верст Она тщетно искала по целой Франции, Ныне же издали угадала По доспеху и ведомому гербу. А ее усмотревши, Брандимарт Забыл биться, вмиг стал нежен и вежествен, Подъезжает, обымает, лобзает Тысячу и сверх тысячи раз. 61 Дивная в те давние времена Была вера к дамам и девам, Что без спутников отваживались они По горам и долам в чужие край, А вернувшись, были всем хороши И ничьим не тронуты подозрением! Тут и молвила Флорделиза милому, Что Роланд Англантский спятил с ума. 62 Столь неладной вести и столь нелепой Ни из чьих бы не поверил он уст, Но поверил из Флорделизиных, Ибо верил ей и в ином, поважней,— А она говорила не с чуждых слов, Но о том лишь, что видела воочию, И когда, и где, Знав и ведав Роланда пуще прочих. 63 Рассказала она, как Родомонтов Узок мост, Над которым блистательная гробница, Вся в отбитых доспехах и плащах, Рассказала страшные на нем чудеса От неистового Роланда, Как он свергся с язычником в стремнину С превеликою опасностью утонуть. 64 Брандимарт, любя графа всей душой Брандим Пуще сына, брата и друга, едет спа Положил его искать и сыскать, Роланда, -- Не пугаясь ни трудов, ни опасностей, И унять его буйную беду Врачеваниями ли, заклинаниями ли; Всел в седло Й с красавицею пустился в дорогу. 65 А дорога взялась в тот край, Где был видан красавицею безумец, И вот Привела их к Родомонтову мосту. Стража кличет алджирского короля, Набегают быстрые щитоносцы, И когда Брандимарт подъехал к башне, Родомонт уже в латах и на коне, 66 И кричит Криком, свычным его надменной дерзости: «Кто б ты ни был И пришел сюда сбившись или назло,— Прочь с коня, вон из лат, И сложи доспех пред гробницею, А не то падешь жертвой милой тени, И тогда моей пощады не жди». 67 Не желает Брандимарт гордецу бьется Отвечать по-иному, как булатом,— с Родомонтом Шпорит знатного скакуна Батольда И вперед, сломя голову, Изъявляя по всеувиденье, Что никто ему не ровня в бранном пылу. А по узкому вскачь на него мосту — Родомонт, и копье наперевес. 68 Родомонтов конь, Свычный в скачке сбивать других и третьих, Сломя голову, с высоты, Мчался к битве уверенною поступью, А другой, смутясь непривычностью, Шел нетвердо, и робко, и дрожа. Дрожал и мост, Чуть не падая, узкий и без поручней. 69 Двое рыцарей, славные в поединках, Двумя копьями, как лесные стволы, Не шутя Грянули удар на удар, И от тяжкой мощи двух сшибшихся Дали маху ретивые два коня, Оба на мосту рухнули, Каждый с всадником в железном седле. 70 Рвавшимся им встать Так, как нудили их шпорные шипья, Тесен был простор, Некуда ступить копытом, И ударились оба кувырком В воду С всплеском до небес, как когда упал к нам в По Неученый солнечный колесничий. 77 Два коня Шли на дно под тягой двух рыцарей, Словно ищущих в донной глубине, Не сокрыта ли где для них наяда? Нехристю с его скакуном С того моста в реку Этот скок не первый и не второй, И он ведает, где какое дно, 72 Твердое ли, зыбкое ли, Мелкое ли, приглубое ли, Над волною он высится по грудь И теснит перевесом Брандимарта. А того закрутил водоворот, А скакун его вязнет в донном иле И песке, и ему не встать, И вот-вот коню и всаднику быть на дне. 73 Их вздымает волной, несет на стрежень, Тянет вглубь, Конь вверху, Брандимарт внизу, А с моста чуть живая Флорделиза Источает слезы,- просьбы, мольбы: «Ах,— взывает,— Родомонт, Родомонт, Ради чтимой твоей покойницы Не попусти захлебнуться такому рыцарю! 74 Вежественный витязь, Если знал ты любить — помилуй любящую! Ради Господа, довольно и плена В той гробнице, что на твоей скале! Много на ней знатных добыч, Но такая — всех и краше и лучше». И достигла Умным словом тронуть крутое сердце: 75 Родомонт спасает ее любовника, и попадает Уж тонувшего под конем, к нему Уж без сил дышать, в плен. И, не жаждав, упившегося по горло Но спасает не прежде, чем отняв Меч и шлем, А потом выволакивает полумертвого И уводит в башню с иными пленными. 76 Вся угасла в красавице радость, Как увидела, что милый в плену; Но и то ведь лучше, Чем увидеть его мертвым в реке. И горюя не о нем, а о себе, Что она причиной его похода, Рассказавши,, как на страшном мосту Была зрительницей Роландова дела,— 77 Вот ойа пускается прочь, Чтоб сыскать знаменитого Ринальда, Сансонета, Лесного Гвидона Иль еще кого от Пипинова двора, На сухом пути и водном пути Сильного противостать сарацину Не смелее, так удачливее, нежели Брандимарт. 78 Много она ехала дней, Чая встретить рыцаря, чей бы вид Дозволял уповать, что он осилит Сарацина и вызволит возлюбленного. Долго рыскала, ищучи, и вдруг Ей навстречу боец подстать, Златошитый плащ поверх лат, По кайме — кипарисовые листья; 79 Кто он был, о том в другой раз, А теперь я поспешен быть в Париже И поведать о великом побоище Маврских толп от Ринальда и Малагиса. Сколько тут бежало и сколько Отлетело, пав, к стигийскому брегу,— Мне не счесть, а Турпин пытался счесть, Да не смог: слишком темно было в воздухе. 80 Первым сном спал в царской сени Аграмант, и вдруг он разбужен вестью, Аграмант Что не миновать ему плена, отступает Если тотчас не ударится в бег. от Парижа Озирается государь— в Ар ль. Всюду смута, все бегут, кто куда, Побросав щиты, потеряв голову, Безоружные, полуголые. 81 Сам не свой, Поспешает он облечься в доспех, А к нему бросаются Фальзирон, Его брат Балугант и сын Грандоний С верным словом, что быть большой беде, Коли здесь ему плен или погибель, И что благо, Коли выйдет отсюда цел. 82 А за ним Марсилий, а за ними Собрин, А за ними прочие в общем голосе, Что чем ближе Ринальд, Тем ближе конец, И приспей сюда паладин С лютым сердцем и людным войском, То заведомо и царю и ближним Стыть во прахе или страдать в цепях; 83 Так не лучше ли с теми, кто не дрогнул, Отойти в Нарбон или в Арль, Оба места хорошие и крепкие, Годные надолго продлить войну: Быть бы живу, И отплатит государь за позор, Вмиг собравши новую рать К всеконечному Карлову сокрушению. 84 Хоть обиден и досаден уход — Аграмант не ослушался советующих: И летит, как на крыльях, верным следом В Арль. Благо ему было, Что пути его скрыла ночь! Двадцать тысяч с ним сарацинства Из Ринальдовых вырвались сетей. 85 А сколь многих поверг Ринальд, Его братья и сыны Оливьеровы, Сколько пало, изведавши напор Семи сот Ринальдовых подзнаменных, Скольким вынул душу Сансонет, Сколькие, спасаясь, тонули в Сене,— Кто сочтет, сочти Вешний цвет, сев Фавония и Флоры! 86 Сказывают: и Малагис Был немалым дольщиком в том полнощном Одолении, но не потому, Что кровавил поля и крушил панцири, А исторгши чернокнижною силою Из гееннских тартаров Столько полчищ, щетинящихся копьями, Что и двум бы Франциям не вместить; 87 Столько встало грома, Барабан в барабан, металл в металл, Столько ржанья, Столько пеших криков и гиков, Что отгрянули в дальнюю даль Горы, холмы, долы, В дрожь и в бегство бросая басурманов. 88 Но за всем не позабыт и Руджьер, Трудный после раны: Царь велел привязать его к коню, У которого мягче выступка, Довезти до безопасной реки, И на палубу, И в ладье, бестревожно, в город Арль К войсковому сбору. 89 А сто тысяч или около ста Показавших тыл Ринальду и Карлу Разбежались от франкского булата По полям, лугам, лесам и горам; Но закрылись им все пути, И багрова ими сделалась зелень. Не таков лишь сериканский Градасс, Ipadacc Чей шатер дальше всех от государева: ищет Ринальда 90 Как доспела до него молва, Что напавший есть Ринальд Монтальбан- ский, Он ликует сердцем, Скачет в радости, Благодарствует вышнему творцу, Что толикая выпала удача— Нынче же стяжать Несравненного скакуна Баярда,— 91 Ибо верно уж вами было читано, Сколь давно король Градасс вожделел Знаменитою владеть Дурендалью И ристать на том лучшем из скакунов; Для того-то Он пришел во Францию с стами тысяч, И уже за того коня Бросил вызов Ринальду к единоборству 92 И уже ожидал его к развязке На условленном морском берегу, Как вдруг все расчеты попутал Малагис, Своего двоюродного понудив Против воли в челн и меж волн. Долго молвить, Но с той самой поры король Градасс Мнил отменного паладина низким трусом. 93 Оттого и возликовал он, уведав, Что Ринальд сам нагрянул в черный стан; Вздевши латы, всевши в седло На альфанскую свою кобылицу, Рыщет, ищет, Кого встретит во тьме — всех в прах, И в смятении Ливия и Франция, Что равно их крушит его копье. 94 Ищет, кличет Зычным голосом там и тут, Кличет пуще, где павших гуще; И нашлись ойи, и сошлись, И состукнулись клинок о клинок, А их копья тысячей дребезгов Взвились в высь, К звездной колеснице царицы Ночи. 95 Не по латным знакам, и вызывает А по страшным взмахам его на бой И по знатному коню, царю боя за коня Угадал Градасс лихого Ринальда, Баярда. И не медлил криком Попрекнуть его нерыцарским делом, Что в урочный ой день и час Уклонился от битвенного берега. 96 «Ты,— кричит,—хотел Скрыться, Чтоб ввек с тобою мы не свиделись; Но смотри: я здесь, И сокройся ты хоть в небо, хоть в недро, Где струится Стикс,— Я тебя настигну с твоим конем В горнем свете и в преисподнем мраке! 97 Ежели в тебе Недостало духа со мной померяться И достало ума понять, что слаб, И дороже тебе жизнь, а не честь,— То сочтись со мной без опаски, Отдав миром твоего скакуна, И живи, коли живется, но только пеш, Не срамя собою конного рыцарства». 98 На такую речь хвать за меч Рикардет и Гвидон, Лесной Воитель — Проучить сериканского гордеца; Но Ринальд им вмиг поперек И претит обидеть обидчика: «Я ли Не управлюсь расчесться и без вас?» 99 А потом, оборотясь к басурману, Говорит: «Выслушай и услышь В ясном слове, Что и я был на должном берегу, А порукою Моей правде мой добрый меч, Чтобы ты облыжно не голосил, Будто слаб я рыцарственным духом». 100 Потому прошу: Прежде битвы Выслушай мою праведную правду, Отступись от порочащих слов; А потом, как прежде, Мы поспорим пешие о Баярде В одиноком месте, лицом к лицу, Как тобою было даве назначено». 101 Вежествен сериканский король, Как то свойственно благородным душам, И готов он внять Паладинову честному оправданию. Они спешиваются на речном берегу, И Ринальд в прямодушной своей повести Раскрывает скрытое, Призывает в свидетели небеса, 102 А еще призывает Малагиса, Малагиса, сведущего пуще всех, И поведывает Малагис свои чары Слово за слово, ничего не утая. А потом Ринальд говорит: «Что тебе доказано глазовидцем, То желаю подтвердить и мечом, Здесь ли, нынче ли, как тебе угодно». 103 Не желая король Градасс Новым спором спутывать старый, Принимает Ринальдовы оправдания, А на веру ли, нет ли, о том молчит. Решено ими нынче единоборствовать Не на зыбком береге у Барселоны, А сойтись поутру У недальнего ручья, 104 И Ринальду иметь с собой коня, Чтобы он стоял от обоих одаль: Одолеет ли Ринальда Градасс — И по праву уведет скакуна, А падет Градасс В замогильный хлад Или сдастся без сил,— И Ринальд уйдет с Роландовой Дурендалью. 105 Ибо мной уж вам поведано, Как от милой Флорделизы Ринальд Странную услышал и страшную Весть о том, что Роланд, его двоюродный, Выжил из ума, И что был о его оружии спор, И что за Градассом остался меч, Столько лавров стяжавший Роланду. 106 Сговорясь, Оба Возвращается Градасс к своим присным, готовятся Хоть и увещал его паладин к поединку. Разделить с ним его ночную сень. А как встал рассвет, Воружились Ринальд и сарацин И предстали к сказанному ручью Посражаться о Баярде и Дурендали. 107 О Ринальдовом воеборстве С таким рыцарем один на один Все в тревоге его друзья и товарищи, И великую являют печаль: Мощь, пыл, ум,— Всё в Градассе; а ныне, возымев Меч великого Милонова сына, Всех он выбелил страхом за Ринальда. 108 Пуще прочих в волнении и сомнении Вивианов волхвовательный брат: Он бы рад, Чтобы схватка осталась без исхода, Но боится, вступясь, не миновать Монтальбанского великого гнева, Как навлек он его и в прежний раз, Умкнув витязя в челне из опасности. 109 Но пока они в смуте, в горе, в страхе, Ринальд бодр и рад, Что сейчас он свергнет хулу, Столько времени давившую сердце, И заставит замолкнуть злую речь От Понтьера и от Высокого Листвия. С верой и отвагой Выезжает он искать торжества. 110 Встретились два соперника и приветились У прозрачного ручья поутру, Час в час, Таково и любезны и приязненны, Словно кровью и любовью един Род клермонтский и король сериканский. А каков у них сбылся бой, О том речь моя в следующей песне. ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ 1 Обещавши и запамятовши, Вступление. Нынче вспомнил я, что должен был петь, Как запало тяжкое подозрение В душу дамы, страдавшей о Руджьере: Горше горького, злее злого, Ядовитее змеиного зуба, А запало оно и грызло грудь От нечаянного Рикардетова сказа. 2 Должен был я петь, А запел по-иному, потому что Встал Ринальд на моем пути, А потом Гвидон и его заботы; Так, от одного к одному, И отстал я думой от Брадаманты. Нынче всё я вспомнил, и нынче Подождут меня Ринальд и Градасс, Но сперва мне нужен Аграмант, Аграмант о котором я сказал, собирает Что увел он в Арль силы Всех, кто спасся из ночного побоища, в Арле. Ибо там их всего наиудобнее И собрать, и умножить, и снабдить: Африка впереди, Испания вправо, Из речного устья повсюду путь. А в Испании Марсилий скликает в войско Пеших и конных, кто силен, кто слаб; Волею и неволею снастятся к бою Бывшие и пришлые в Барселону корабли; Аграмант не жалеет ни сил, ни денег, Что ни день у него совет; Под поборами и данями Страждут африканские города. Родомонту Он сулит, но тщетно сулит Дочь Альмонта, свою двоюродную, А в приданое — оранский престол,— Но не в силах отозвать гордеца От того замостья, Где унизана гробница со всех сторон Латами и седлами от побитых. А Марфиза была' не такова: Лишь заслышав Аграмантов от Карла ночной разгром, Смерть, и плен, и раны застигнутых, И уход его с немногими в Арль,— Тотчас в путь, И без зова в подмогу королю Предлагает добро свое и руку. А у стремени ее — Брунель, Казнь Невредимый, в вольный дар королю, Брунеля. Десять дней и десять ночей Протерзавшийся, вздернут или не вздернут; Но никто ни добром, ни недобром Не истребовал его под защиту, И она, не марая низкою кровью гордых рук, Вывела его из темницы, Отпустила все давние обиды И свела к Аграманту в город Арль. Но уж здесь король, То-то радуясь Марфизиной помощи, Сам вменил себе в благодарный долг Оказать ей себя судьбой Брунеля: Угадал, что хотела она его Вздернуть, и поступил по намеренью: Палач бросил его в дикую глушь На поживу коршунам и воронам, А Руджьер, который уже единожды Спас его по изволению Божию, Был недужен и бессилен помочь, А когда узнал, было поздно: Так Брунель и встретил судьбу один. 10 А тем временем Тем Брадаманте мнятся бесконечны временем Двадцать дней, по миновении коих Брадамс К верной ждущей обещался Руджьер. ждет Не так медленно длятся дни Руджьер Для острожника или для изгнанника, До желанной воли И до милой и родной стороны. 11 Тревожится она, уж не хромы ли Кони Солнца Эт и Пироэй, Невредимо ли колесо, Слишком медленно вращаясь к закату; Каждый день ей дольше, чем тот, Когда Божий иудей препнул солнце, Каждая ночь — Дольше, чем зачавшая Геркулеса. 12 Сколько раз вставала в ней зависть К медведям, и соням, и барсукам! Как она бы проспала эти дни, Ничего не чуяв, До желанного дня, когда Руджьер Ее взбудит из ленивой дремоты! Но тщетно: Во всю ночь ей и часу не проспать. 13 Справа мнет перину и слева, А покоя нет. Вновь и вновь отворяет ставни Посмотреть, не Тифонова ли супруга Рассыпает пред рассветной звездою Белые лилии и алые розы; А дождется дня— Жаждет вновь видеть небо в звездном блеске. 14 За четыре или за пять Дней до срока уже она всечасно Ждет Милой вести; едет Руджьер! Каждый день она на высокой башне И оттуда смотрит на густые Рощи, светлые поля и дорогу Из далекой Франции в Монтальбан. 15 Чуть завидится издали Латный блеск или некто на коне, У нее просветляется лоб и взоры Упованьем, что это сам Руджьер; Если кто без лат или пеш, Она чает, что это его посланец; А обманется и в том и в другом— Снова ловит новые обольщения. 16 То сама она — в латы и в седло И в дорогу, ему навстречу, То, не встретив, решает, что уже Он другой дорогою в Монтальбане, И как мчалась прочь, Мчит обратно, и все напрасно: Милого не видно ни там, ни тут, А уж сроки подходят и проходят. 17 Прошел день, прошло два, Жалобы И еще три, шесть, и восемь, и двадцать, Брадаманты. А не видно милого и не слышно; И тогда начинает она рыдать Так, что тронулись бы жалостью Змеевласые фурии в преисподней тьме, И разит руками ясные очи, Золотые кудри, белую грудь. 18 Молвит: «Мне ли Гнаться вслед тому, кто бежит? Гнаться за гнушающимся? Молить безответного? Предаваться ненавидящему? Столь влюбленному в самого себя, Что сойди богиня с небес, Он и ею не зажжет свою душу! 19 Гордец знает, как я его люблю, А не хочет ни любви, ни служения. Злодей знает, что о нем моя смерть, Но подаст мне руку не раньше смерти. Чтобы повесть моих мук Не согнула его дерзкую волю, Он скрывается от меня, как черный змий, Не желающий слышать чарных песен. 20 О, Любовь, Удержи убегающего, Или вновь вороти меня в ту жизнь, Где ни ты и никто мной не тиранствовал! Ах, тщетное мое чаянье Пробудить в тебе, Любовь, искру жалости! Верно, нет тебе, Любовь, большей радости, Чем точить нам из очей реки слезные! 21 Ах, на что и сетовать, Как не на безумную страсть! Она вскинула мою душу в высь, Прямо к солнцу, вспаляющему крылья, И покинула меня на весу, И я рухнула, но и то не конец: Она вновь меня вскидывает и жжет, И я падаю вечно и без удержа. 22 Только сетовать ли на страсть, Если я сама ей раскрыла сердце, :1 В ИКО Ариосто, т. II И она ссадила с престола ум, И ничем уже мне ее не выгнать, Никакою не обуздать уздою, Только жечься в полымя из огня И ждать гибели, Ибо зло с каждым часом злей и злей? 23 Но и сетовать ли мне на себя? Чем виновна я? Тем, что полюбила! Диво ли, Что любовь сильней женских чувств? Есть ли щит и есть ли заслон, - , , < Чтобы душу не поранили Ясный лик, знатный вид, разумный толк? Ах! горе, кто не смеет смотреть на солнце. 24 А еще ввели меня в обман Благовестные речи Посулившие высшее блаженство Увенчанием той любви. Ежели, увы! Это ложь, и завет Мерлина—вздор,;— Стыд Мерлину, Но избыть ли Руджьера из души? 25 Стыд Мерлину, стыд Мелиссе, Из-за них моей муке нет конца, Из-за них, изведших из преисподней' Духов, Мнимых отпрысков от моих стеблей, Чтобы взять меня в рабство обольщением— Не завидуя ли Моей сладостной сердцу беспечальности?» 26 Гнуло ее горе, Она узнает Не давало вольно вздохнуть, о Марфизе. Но всему наперекор В недра сердца вкрадывалась надежда, Обновляясь вспоминаньями О Руджьеровых предразлучных словах И веля вопреки уму и чувству ; Ждать и ждать его вновь и вновь. 27 С этою надеждою, Облегчавшей угнетенную душу, . i Протерпела она сверх двадцати Дней еще и двадцать и тридцать, Как вдруг, Вновь пустившись на Руджьерову встречу, Узнает злополучная ту весть, От которой все надежды покончились. 28 Едет ей навстречу гвасконский рыцарь Прямиком из африканского стана, Где он был в плену С той великой баталии при Париже. Много молвивши ему добрых слов, Вот дошла она до желанного спроса О Руджьере, И уж больше ни слова о чем другом. 29 Близко видевши басурманский двор, Повествует ей рыцарь все подробности, Как Руджьер С Мандрикардом рубился грудь в грудь, Как побил его он насмерть, и как Целый месяц смертно мучился раною. Кабы тут его повести и конец— Нет Руджьеру честнейшего оправдания. 30 Но еще он говорит, что была В стане рыцарша, именем Марфиза, Красавица, Смелая и умелая во всякой сече, И ее Руджьер, а она Руджьера Любят так, что их и не видят врозь, И ни в ком сомнения, Что они заручены и помолвлены, 31 И как минется Руджьерова боль— Быть их свадьбе, И о том заранее радостны Басурманские короли и князья, Потому что и в том и в той Доблесть выше доблести, И взрастет от них Небывалая рыцарская порода. 32 Что гвасконец думал, то и болтал, Ибо впрямь в африканском целом войске Повселюдно Такова была дума, и вера, и молва. Где один к другому явно хорош, Там и слухи, А уж вылетевши из уст, Всласть растет молва и злая и добрая. 33 Началось с того, Что пришли они вместе в подмогу маврам И нигде не являлись друг без друга; Укрепилось тем, Что покинувши сарацинский стан (И с Брунелем за седлом, как я сказал), Она вновь без зова Приспевает, чтоб увидеть Руджьера, 34 Приспевает в стан навестить Тяжко раненного, И не раз, и не два, а и без счета, Целый день до вечера с ним в шатре; И от этого у всех на устах Толк, что гордая, Для которой все и всяк нипочем, Лишь к Руджьеру хороша и смиренна. 35 Таковые гвасконские слова Ревность Брадаманте Брадамант Такой болью пали в грудь, такой мукою, Что едва она высидела в седле. Молча поворотила коня, Вся — неистовство, гнев и ревность, И домой, Опустевши от последней надежды. 36 Не сняв лат, лицом ниц Бросилась на ложе, Чтоб не крикнуть бы, чтоб себя не выдать бы, Закусив постельную ткань; Но припомнивши выслушанный сказ, Не перенесла Ужаса, и выдохнув страсть, Дала волю такому плачу: 37 «Горе мне! кому верить? Кто не лжив и кто не жесток, Ежели и лжив и жесток Ты, Руджьер, мой верный, мой любящий? Слыхано ли в древних трагедиях Таковое вероломное зло, Чтобы смерилось С тем, что я и что сделал ты? 38 Ах, Руджьер, Всех ты и прекраснее и отважнее, Никому не равняться с твоей доблестью, Твоим вежеством, твоим нравом; Где же, где между всех твоих блистаний Твердость, верность, Пред которою никнет все иное? 39 А ужели тебе не ведомо: Без нее и храбрость и нравность—прах? Лишь в ее сиянии Зримо все, что прекрасно и хорошо! Диво ли обмануть Ту, кому ты царь, кумир, бог, Ту, которая по твоему слову В самом солнце увидит хлад и мрак? 40 К чему в тебе жалость, Если ты не жалел убить любившую? Что тебя согнет, Ежели не тягостно вероломство? Как казнишь вражду, Коли так терзаешь мою любовь? Если нет для тебя возмездия— Нет и правды в небесах! 41 Нечестива злая неблагодарственность Пуще всякого иного греха, За нее и лучший из ангелов Свергся с неба в черную пустоту; А за тяжкий грех—тяжкий бич, Если сердце не омоется раскаяньем. Ты, неблагодарный и нераскаянный, Берегись бича! 42 Ты не только мне безжалостный пытчик, Ты еще и тать, И не только укравши мое сердце (В этом будь прощен!), А предавши мне себя самого И похитивши в укор справедливости: Вороти же мне этого себя, Ибо не простится, кто держит краденое! 43 Ты, Руджьер, меня покинул, а я Не хочу, и хотевши не могла бы, Но хочу я и могу Умереть, чтоб избыть тоску и муку. Только больно, что умру не в любви: Ежели бы дали всевышние Умереть, пока была я любима,— Не было бы слаще, чем эта смерть». 44 Таковой исполнясь решимости, Брадаманта Вся в жару, она с ложа скок едет И вперяет свой клинок в левый бок, умирать Й тогда лишь видит, что вся в железе. и мстить. Тут ее осеняет лучший дух, И она говорит себе: «О женщина, Твой ли знатный род Хочешь ты запятнать такой кончиною? 45 Не достойней ли поспешить во стан, Где всегда открыта славная смерть? Может быть, Руджьер, Увидав твою гибель, еще впечатлится; А быть может, он сам тебя пронзит, И тогда чего желать тебе более? От кого тебе стала жизнь не в жизнь, Тот ее и взымет. 46 А и то быть может, пока жива, Ты отмстишь Марфизе, Погубительнице твоей, Перенявшей Руджьера бесчестной страстью». Таковые мысли пришлись красавице По душе, И она свою битвенную снасть Метит знаками смертной воли и отчаяния: 47 Плащ сверх лат Был, как блеклая листва, под которою Срублен сук, или высох ствол, А по краю выткались кипарисные Пни, которым уже не зеленеть, Испытав двулезвийную секиру,— Какова печаль, таков наряд. 48 И взяла она Астольфова скакуна И то самое золотое копье, Пред которым задетому не выстоять,— А когда и зачем и от кого Взял его и дал его ей Астольф,— Здесь о том невместно повторствовать; Но какая в нем цепенящая сила, Взявшей невдогад. 49 Одна, Без щитника, без подщитных, От ворот она вниз и впрямь к Парижу, К сарацинскому недавнему стану, Ибо здесь еще не слышано, Что уже паладин Ринальд Вкупе с Карлом и магом Малагисом Отразил беду от парижских стен. 50 Вот уже за ее спиною Она И кадуркский Каор, и та гора, встречает Где рождается Дордонь и те земли, Улланию На которых и Клермонт и Феррант, и трех Как вдруг королей. Брадаманта видит: навстречу Едет дама, у седла ее—щит, А бок о бок—три сопутные рыцаря: 51 Впереди и позади—чередой Щитоносцы и свитные красавицы; И спросила Брадаманта мимоедущего, Кто их госпожа? Отвечает спрошенный: «То посланница К государю франкской земли Из-за льдистого океана От Забвенного острова.' 52 От Забвенного острова^—Исландии Этот щит Королева, одаренная Господом Красотою превыше красоты, Державному посылает Карлу С уговорною просьбою, Пораскинув умом, его вручить Наилучшему из нынешних рыцарей. 53 Полагая себя, и не спроста, Наилучшею красавицею на свете, Она хочет себе подстать Сыскать рыцаря всесильного и всесмелого, Ибо воля ее тверда И ни тысячей споров не колеблема: Лишь тому, кто превыше всех оружием, Вверить в дар свое сердце и себя. 54 И такого-то паладина, которого Дух и длань испытаны стократ, Уповает она обресть При державном дворе славного Карла. А те трое, которые при ней,— Короли, Один готский, другой свейский, третий норский, И подобных им мало или нет. 55 Из земель не ближних, но и не дальних К оному Забвенному острову, Прозываемому так оттого, Что немногие к нему дерзают плаватели, Влюблены они в королеву И желают каждый себе женой, А для этого рады на подвиги, Неумолчные до скончания небес. 56 Но ни их и ни иного кого Не угодно ей признать первейшими; Говорит она: «Велика ли честь Оказать себя по здешним окрестностям? Если даже меж вами меж троими И пересияет единый двух,— То и славно, но то и не довольно, Чтобы слыть наилучшим меж всех, кто есть. 57 К великому Карлу, Чтимейшему и мудрейшему из владык, Я пошлю золотой мой щит С уговорной просьбою Его вверить паладину, который Славен быть превыше всех удальством; Будь он в Карловой службе или в иной, Мне вождем—государево суждение. 58 А как примет государь этот щит И вручит его тому храбрецу, Какового не отыщется жарче Ни при франкском, ни при ином дворе,— То который из вас своею доблестью Этот щит воротит ко мне, Тому дастся моя любовь и страсть Как супругу и господину». 59 С таковых-то слов И явились три короля из-за дальнего Моря, чтоб отбить ее щит Или пасть от руки его стяжавшего». Таковой поведавши сказ Чутко внемлющей дочери Амона, Латник шпорит коня И вдогон за отъехавшими спутниками. 60 А она ему не вслед ни в рысь, ни в мах: Она ищет Медленно ночлега Едет по тропе, размышляя, Что тут может статься, и какой Быть надежде, раздору и розни В франкском рыцарстве, ежели государь Впрямь захочет Обличить и одарить в нем сильнейшего. 61 Тяжела ее сердцу дума, Но тяжеле прежняя, О Руджьере, которого любовь Отнялась и передалась Марфизе. В этой мысли погребена душой, Не следит она дороги, не знает, Куда едет и где найдет В эту ночь пристойное пристанище. 62 Как ладья, Сорванная ветром и валом, Без кормила и кормчего Праздно рыщет по воле пучин,— Так и юная влюбленная, Обратясь всею думою к любезному, Держит путь по Рабиканову нраву, И рука от поводьев как за сто верст. 63 А вздымает очи и видит: солнце Миновало Бокховы города И нырком легло В лоно волн по ту сторону Марокко. А не дело Ждать ночлега под ветками в лесу: Ветер хладен и воздух влажен, И дождем и снегом грозится мрак. 70 Отвечает приворотник: уже Занят замок рыцарями и дамами, И уже они у огня Ждут, когда пожалует ужин. «Коли ужин, то не для них,— Говорит воительница,— Ступай, я жду, Ваш обычай мне ведом и выгоден». 71 Приворотник спешит к досужим рыцарям С вестью, Нежеланною, ибо кому охота Выходить в непогожий холод Под наставший ливень? Но встают, снаряжаются кое-как, И которые встали, те идут, Не спеша* к дожидающейся ратнице. 72 А то были те самые три рыцаря, Каковым лишь немногие подстать, Те три рыцаря, незадолго виденные При посланнице из-за дальних морей, Поклялись которые воротить Светлый щит из Франции в Исландию: Попришпоривши, Они раньше приспели, чем Амонова дочь. 73 Немногие им подстать, Но она — одна из тех немногих, И невзгодно ей В холоде и голоде ночевать свою ночь. В башне Все столпились у окон и бойниц Посмотреть на бой под луной, Брезжущей сквозь мокрые тучи. 74 Как ликует пылающий любовник, В ожиданье украдчивых услад Наконец Слыша ключ в осторожном повороте,— Так рвущаяся Испытать своих встречных Брадаманта Слышит и ликует: Вскрылся вход, спущен мост, и едут рыцари. 75 Только соступили они с моста, В ряд ли, друг за другом ли,— И она выезжает на удар И пускает коня во весь опор И наводит Астольфово копье— То, которое Хоть и Марса Как коснется, так валит с седла. 76 Первый скачет свейский король — Первый и распластывается навзничь, Таково хватило его в шишак То копье, не умеющее промаха. За ним готский Вмиг с коня и шпорами вверх; А потом, перевернувшись, и третий Головою ныряет в хлябь и грязь. 77 Разбросав в три удара трех бойцов— Она Пятки вверх, темя вниз— занимает Подъезжает она к гостиной башне замок. С клятвою Выйти вновь на любой зов в любой спор. Принимает ее башенник, По увиденному Оказав ей по доблести и честь. 78 Привечает ее и дама, Тех вчерашних спутница королей, Как я сказывал, ехавшая с Забвенного Острова ко франкскому государю: На учтивый Брадамантин поклон Так она мила и любезна, Что встает навстречу и с ясным взором Берет за руку и ведет к очагу. 79 Отлагает воительница щит, Съемлет шлем, А со шлемом и золотой наголовник, Одержатель девических ее волос. Пали кудри, Окутали плечи И являют взорам красавицу, Чья не меньше доблести красота. 80 ' Как раскроется занавес, И очам в свете тысячи светцов Встанут своды, встанут дворцы В золоте, и в росписях, и в ваяньях, Или как изъявится из-за тучи Солнцев ясный и яркий лик,— Так, сняв шлем, Разверзает она райскую прелесть. 81 Исцелительно выстриженные мнихом, Стали кудри хоть и не те, что были, Но уже такой долготы, Что невмочь им быть узлом на затылке. Узнает воительницу Видывавший ее в деле не раз Башенник, И еще к ней любезнее и почтительнее. 82 Сели при очаге И питают слух приятной беседою, Между тем как для телесных потреб Не замедливает и прочее питание. Спрашивает гостья гостиника, Давний или новый, И с кого здесь пошел такой обычай? А хозяин повел такую повесть. 83 Во властвование короля Фарамонда Была у королевича Клодиона Красавица, нежностью и вежественностью Несравненная в оные времена. Так он к ней был страстен, Что не оставлял ее взглядом, Словно Аргус, блюдущий И о — Какова любовь, такова ревность. 84 Он держал ее в этом отчем замке, Из которого—ни ногой, А при нем было десять рыцарей, Самолучших во французской земле. Здесь и принял он славного паладина Тристана, сопутствуемого дамою, Им отбитой у злого великана, Ее влекшего силою в полон. 85 Тристан прибыл в час, когда солнце Уже минуло берега Севильи, И просил себе входа и приема, Ибо нет иного на двадцать верст. Клодион же, многолюбивый И многоревнивый, ответил, Что пока здесь красавица, ни единому Пришлецу сюда входа нет. 86 Долгими повторными уговорами Не сумевши рыцарь снискать пристанище, Говорит: «Чего не хочешь охотою, Сделаешь неволею!» И сурово бросает вызов Клодиону с его десятерыми, Посулив ему копьем и мечом Обличить его низменное невежество,— 87 С уговором: ежели королевич С его присными будет бит, А Тристан усидит в седле,— Быть Тристану в башне, а им на холоде. Не стерпевши такового позора, Королевич идет на смертный бой: Свержен сам и свержены десять рыцарей, Тристан—в башню, ворота—на запор. 88 Вошед в башню, видит красавицу, Столь любезную прежнему господину,— Ту, которой нещедрая Природа Несравненных не пожалела красот,^- И вступает с ней в добрую беседу, Между тем как изгнанный страждет страстью, Горит горем и взывает к победителю Снизойти к мольбе—вернуть даму. 89 Хоть Тристану она не дорога, А мила лишь Изольда, кроме коей Не велит ему колдовской напиток Ни любить кого, ни ласкать,— Но чтобы воздать КлодиоНу За его злоумышленную грубость, Говорит он: «А было бы неладно Столь прелестную выдать из этих стен! 90 Если же Клодиону тоска Спать под небом одному, без подруги, То со мною есть другая дама, Хоть не столь, а тоже хороша; Я ее готов Отпустить на полную его волю, Но красивейшая По закону и праву будь с сильнейшим». 91 Отлученный, огорченный, осмеянный, Клодион промаялся до зари, Как на страже Вокруг замка, где вольно спал осиливший, И томясь не от ветра и от стужи, А в тоске по отъявшейся подруге. На заре Тристан Воротил ненадобную красавицу 92 И унял его тоску заверением, Что какою взял, такою и отдал, Удовольствуясь тем, что королевич Проскучал под звездами всю ту ночь, Хоть его нестаточное невежество Заслужило и худшего позора; Не в зачет ему и то, что причиною Таковых поступков была Любовь, 93 Ибо долг Любви—претворять Грубость в вежество, а не в грубость вежество. С тем Тристан и в путь, Клодион же скорей из башни вон, Поручивши ее ближнему рыцарю С уговором на будущие времена: Кто придет под кров, С тем отныне такому быть обычаю: 94 Какой рыцарь сильнее и какая Дама краше, тем и приют, А кто будет побит, тот прочь Из покоя и ночуй в чистом поле. Оттого и пошел обычай, И вы видите: так и по сей день». А пока башенник вел свой сказ, Стольник стелет обильный стол, 95 Стелет стол в просторной палате, Краше той палаты не видывано, И вот входят девушки,- в руках— факелы, 1 Улланию И ведут Брадаманту в трапезную сень. хотят Как вошла она об руку со спутницею — выгнать из У обеих разбежались глаза: замка, Таково все крутые стены Крыты сплошь отменною росписью. 96 Такова краса всех сторон, Что в забаву глазам, в забвенье брашнам, Хоть усталая дневными трудами И взыскует подкрепления плоть. Скорбно стольнику, скорбно повару, Что стоит и простывает снедь, И сказали они так: «А не лучше ли Напитать прежде глад, а после—глаз?» 97 Сели, Простирают к яствам персты, Как вдруг башенник видит, что нельзя В одной башне быть двум прекрасным дамам: Кто краше—спи всю ночь, кто некраше— ступай прочь В хлещущий ливень и свищущий ветер! Делать нечего: коль не вместе прибыли, То одна другую гони с гнезда! 98 Зовет двух стариков И зовет бывалых домашних женщин, Все глядят на одну и на другую И равняют, и мерят красоту, А потом гласят, Что заведомо краше дочь Амонова, И победна в споре красы, Как была победна в споре доблести. 99 А исландской посланнице, Предстоявшей с немалою тревогою, Говорит хозяин: «Госпожа, Не корите нас верностью обычаю, По которому должно гнать вас прочь, Ибо всем нам видимо, что другая, Хоть и не в наряде, Но лицом и обликом краше вас». 100 Как мгновенно темное Облако из влажного дола Встанет в небо и сумрачный покров Навлечет на сияющее солнце— Так на строгий тот приговор, Обрекающий на холод и ливень, Изменилась красавица лицом И не так уже мила и прекрасна. 101 Изменилась и побледнела лицом, Ибо слышать такой суд ей не в радость; Но по чести своей и по добру Брадаманта, не желая гонительства, Мудро молвит: «А как я посмотрю — но Брада­ И неладен такой суд и неправеден, манта Где не выслушано ни против, ни за, за нее И не взвешено, которое полновесней. заступается. 102 Я приемлю защиту на себя И скажу вам: краше ли я, не краше ли, А пришла я сюда не для красы И мерюсь не красавицыными мерами. Такова ли я, как она, или нет,— Кто сравнит, не снявши с меня доспеха? А о чем не знаешь, о том молчи, А чтоб никому во вред, молчи вдвое. 103 Мало ли у кого Кудри длинны, а сам отнюдь не дева? Как рыцарь ли я, как дама ли Здесь явилась, видит всяк, кто не слеп! Если каждый мой взмах—мужской, Для чего же величать меня женщиною? А у вас закон—изгонять Даме—даму, а не рыцарю—даму. 104 Для примера, Пусть я женщина (хоть и спорю, что нет), Но не столь красавица, как она,— Неужели За нехватку пригожести в лице Вы отымете добычу моей доблести? Что стяжалось отвагою и мечом, То не след терять по нелицелепию. 105 Стало быть, такой ваш обычай — «Кто некраше, та и прочь»— Не принудит меня уйти, Гоже ли мне к уходу, нет ли.. Посему неравен Спор меж мною и этою красавицею, Ибо и проспорив в красе, Я останусь при прежней своей выгоде. 106 А где выгода невыгоде не равна, Там и суд не в суд: От расчета ли, от щедроты ли, А для гостьи незапретен ее приют! И отважься кто сказать, Что решила я нездраво и неправо, — : Я готова Показать, кто прав, а кто нет!» 107 Так-то вышло, что Амонова дочь, Сжалившись над нежною дамою, Столь негоже гонимою под дождь, Где ни крова, ни навеса, ни сени, Убедила башенника отстать — Умной мыслью, тонким словом, А пуще последнею угрозою; И он сделался понятлив и тих. 108 Как под летним зноем, Когда жаждет иссохшая трава, Цветок, Изнемогший без целительной влаги, Оживает, впивая милый дождь,— Так посланница, Увидавшись под столь крепкой защитою, Вновь, как прежде, мила и весела. 109 Тут приступлено к усладительным яствам, Столько времени стывшим праздно, И уже никакой заезжий рыцарь Не являлся к ним новым докучателем. Все довольны, и одной Брадаманте Не избыть привычной грусти и скорби: Вечен страх ревнивого сердца, И не слышат вкуса ее уста. ПО Отужинав И спеша развлечь не вкус, а взор, Брадаманта встала, А за нею встала посланница, И хозяин единому из слуг Подал знак засветить повсюду свечи; Озарилась горница со всех сторон, И увиделось, о чем сейчас поведаю. 4J»r ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ 1 Тимагор, Полигнот, Паррасий, Вступление. Протоген, Аполлодор, Тиманф, Апеллес, между всеми знаменитейший, И ты, Зевксис, и прочие былые, Чьи дела и тела Извела нещадная Парка, Но чья слава жива в страницах книг, Пока есть кому и читать и слушать; 2 И все бывшие и сущие при нас— Леонардо, Мантенья, Джанбеллино, Бастиан, Тициан, Рафаэль, Честь Кадора, Урбино и Венеции, Двое Досси и ты, Микель— Ангел, а не смертный, резцом и кистью, Чьи творения—перед нашими взорами, Как былые —в нашей вере и молве; 3 Ныне зримые И гремевшие в двух тысячах лет, Ваша кисть на дщицах и на стенницах Нам явила чудеса; Но ни вдаве слыхано и ни внове видано, Чтобы живопись вскрывала грядущее. И однако знаема Быль, что писана раньше, чем сбылась! 4 Но такое дело не в хвалу Ни старинному, ни днешнему зографу, А лишь чарам, Пред которыми в трепете духи ада. Ту палату, что пета в прежней песни, Расписали демоны в одну ночь По Мерлиновой черной книге Из Аверна или Нурсийского грота. 5 Позабылось в новые дни Это диво, несомненное в древних; И теперь, обратясь к той росписи, Пред которой, верно, уже я ждусь, Я скажу: служителю подан знак Хозяин Зажечь свечи, откатывается ночь, замка Разгоняемая сиянием, расска­ Всюду свет, как днем, зывает, 6 И хозяин говорит: «Да будет ведомо — Здесь представлены бранные дела, Из которых виданы лишь немногие, Но и те прежде писаны, чем деланы, Прежде гаданы, чем писаны. Кто воззрит — прозрит Все грядущие победы и беды Нашим воинствам в италийской земле. Все походы, предсущие французам как Мерлин И к добру и к худу с Альпийских гор, предсказал Здесь представил впредь на тысячу лет неудачи Вещий Мерлин французов В поучение от британского Артура в Италии Фарамонду, Маркомирову сыну; А к чему и тот труд, и тот урок, Я открою вам самым быстрым словом. Франкский Фарамонд, Из-за Рейна первый поправший Галлию, Возымел мечту Обуздать и невступную Италию, Ибо видел, что римская держава Час за часом ближе к концу, И позвал в союз Артура Британского, А они друг другу были сверстны. Но Артур, Ничего не вершивший без Мерлина, Без Мерлина, без демонова сына, Прозиравшего дальние века, От Мерлина уведал и поведал Фарамонду, сколь много бед Ждет его народ в Апеннинской Стороне меж моря и Альп. 10 И открыл Мерлин королю: Кто ни примет его французский скиптр, Всяк узрит свою рать в погибели От меча, от глада, от мора: Будут кратки радости, долги горести, Будут скудны прибыли, скверны убыли Им в Италии, ибо не дано Франкским лилиям корня в этих почвах. 11 Не безверен был Фарамонд И повел знамена в иные земли; А Мерлин, Видя будущий день, как прошлый, По великой Фарамондовой просьбе Чародейно расписал сей чертог Всеми оными франкскими деяниями, Явив взору грядущее, как сущее. 12 Пусть поймет потомок, Что победа и слава суждена Всем, кто примет Италию под щит Против буйного варварского напора; Песнь XXXIII В Тристановом замке Брадаманте показывают картины будущих Итальянских войн. На дальнем плане —побитые ею северные короли со свитою Если же кто спустится с гор Гнуть ее под гнет и гонение,— Да уразумеет, Что найдет за горами верный гроб». 13 Так промолвивши, при Меро- Он подводит их к началу той росписи, вингах Где король ополчается Сигиберт, иКаро- Льстясь на золото кесаря Маврикия. лингах, Вот он сходит с Юпитеровых гор На равнину меж Тицином и Амбром, А навстречу—Автарий, и с Автарием— Отпор, битва, погром, побег. 14 Вот Клодовей Через горы ведет Свои сто тысяч; Вот и беневентский Князь с неравной ратью ему в отпор. Вот он мнимо оставил стан,— И как рыба в сеть Впали франки, спеша к ломбардским винам На позор и погибель. 15 Вот нашествует Хильдеберт С пущей силой и с лучшими вождями, Но и он в Ломбардии Не добудет ни славы, ни добыч, Ибо грянет небесный меч, Встанет смертный зной и поносный мор, По путям и полям полягут павшие, И вернется из десяти один. 16 Зрятся далее и Пипин и Карл, Друг за другом нисшедшие в Италию — Оба для счастливых удач, Ибо оба явились не с обидою, А один—ради пастыря Стефана, И другой—для Адриана и Льва, Чтоб смирить Айстульфа, пленить преемника И восставить святой престол, 17 А близ них молодой Пипин Простер воинство От Теснин до Палестринского берега, Не жалея трудов и трат, Чтобы вытянуть мост от Маламокко До Риальто, и биться на мосту, И бежать, растеряв своих в пучине, Когда море бурею смыло мост. 18 Вот Людовик следует Из Бургундии на разгром и в плен, И пленившему клятвенно сулит, Что не вздымет уж на него оружия; Но все клятвы ему—ничто, Вновь он рвется, вновь он бьется в силках, И теряет очи, как крот, И друзья уносят его за Альпы. 19 Вот и арльский гонит Гугон Из Италии двоих БеренГариев, А они опять берут верх, То баварами ставлены, то гуннами. Только силою понужденный к миру, Он недолго жил, И недолго за ним его наследник, А Италия сделалась Беренгариевой. 20 Новый Карл для нового пастыря при Анжуй- Внес в Италию огнь и меч, цах, Двумя битвами побив двух державцев По прозваньям Манфред и Конрадин; Но невдолге весь его люд, Тяжкой мукой налегший на подвластных, Под вечерний звон По всем градам перерезан намертво. 21 А засим являет вам роспись— Но не тотчас, а после многих лет,— Как спускается новый галльский вождь С бранным вызовом светлому Висконти, Как он пешими своими и конными Облагает Александрийскую твердь,— А владетель, оставив полк в отпоре, По округе раскидывает свою сеть, 22 И запав в западню, Злополучное французское племя, Предводимое на свою беду Рьяною дружиной Арманиака, Полегло в полях И пленилось в Александровой крепости, И разбухнув кровавою влагою, Стали красны и Танар и По». 23 Показавши одного за другим Трех Анжуйских и четвертого Маркского, Говорит показыватель: «Гнул их гнет Давнов, марсов, салентинцев и бруттиев, Но ни франкская помощь, ни латинская Им не впрок: Каждый как придет, так уйдет, Изгоняем Альфонсом и Фердинандом. 24 Вот Восьмой перед вами Карл при Сходит с Альп в пышном цвете целой Франции Карле VIII, И, не тронув ни меча, ни копья, Забирает королевство за Лирисом, Кроме той скалы, Подминающей Тифеево тулово, Для которой обороною встал Иник Вастский из Авалова рода». 25 И хозяин башни, Продолжая Брадаманте свой сказ, Показал ей на Искию и молвил: «Прежде, чем смотреть впереди, Я перескажу, Что не раз пересказывал мне, отроку, Црадед, А ему — его отец, 26 А его отцу — отец или дед, И так вдаль, До того, кто узнал обо всем об этом От волхва, явившего здесь без красок Роспись алую, синюю и белую; А тот волхв, показывая государю Эту сень на этой скале, Так поведал то, что я поведываю: 27 Он вещал, что в этих местах От того их доблестного защитника, Чьей отваге ничто — пожар От окрестных брегов и до Сицилии, В эту пору или на малость позже (Были названы год и день) Будет сын, Первый между первыми в Божьем мире. 28 Не таков хорош собою Нирей, Ахилл—мощью, Улисс — отвагою, Быстротою—Лад, а умом — Нестор, столько живший и столько знавший, Не таков милосерд и щедр Юлий Цезарь в старинной славе, Каков этот, родящийся на Искии, Пред которым примолкнут их хвалы. 29 Горд Крит, Что родил всевышнего внука Неба, Рады Фивы Геркулесом и Бахусом, Счастлив Делос близнецом и близницею; Так и этому дастся острову Перевысить славою небеса, Когда явится на нем тот великий Князь, на коем все милости богов. 30 Говорил Мерлин, повторял Мерлин: Бережется его рожденье до века, Когда гнет пригнет властвующий Рим, Чтобы он воротил свободу Риму. Но не стану упреждать мою повесть, Ибо в ней еще встанут его дела»,— Так он молвив, вновь Обратился к славным Карловым подвигам. 31 «Вот,— он молвил,—страждет Людовик Мор, Что раскрыл врата Италии Карлу, Пожелав лишь унять, но не изгнать Его давнего испанского соперника; Вот он вкупе с венецианами Перепнул королю обратный путь, Но отважный, взяв копье на удар, Прорывается, презрев преграждающих. 32 А не такова была доля Тех полков, что остались в новом царстве, Потому что Фердинанд с мантуанскою Силой так нагрянул на них, Что за малые месяцы ни на суше, Ни на море не оставил живой души. И была бы в радость ему победа, Кабы не погубленный кознью вождь». 33 И, представив образ Славного Альфонса Пескарского, Молвит: «В тысяче изъявившись подвигов Ярче камня, который огнеок, Вот он впал в ту сеть, Двоеличным разброшенную эфиопом, И пронзен стрелой,— Лучший рыцарь грядущего столетия». 34 А затем он показывает, как при Людо­ С италийцем Двенадцатый Людовик, вике XII, Сшедши с Альпов и выкоренивши Мора, Сеет Лилии в висконтийскую земь; Но потом он по Карловым следам Ведет воинство к Гарильянским гатям, А там перед ним в упор Оно бито, рассеяно и топлено. 35 И таков же и разгром и разгон Франкской силе в апулийской округе, Где завлек ее дважды в сеть испанский Фердинанд Гонзальв. Но как здесь мрачна, Так сиятельна предстала Удача Королю в удолиях По Между Альп, Апеннин и шума Адрии». 36 И при сих словах Вспомнив неупомненное, Обращается он показом вспять к, И к тому, кто предал вверенный замок, И к тому вероломному швейцарину, Кто, наемный, взял наемщика в плен,— А и тем и другим безбитвенно Далась победа французскому королю. 37 И показывает, как милостью того короля Цезарь Борджий стал грозен по Италии, Как он гнал в изгнание Всех подвластных, всех владетелей Рима, И как тот король из болонских стен Вывел Пилы, а ввел Желуди Й как генуэзский бунт Им разметан и брошен под ярмо, 38 И примолвил: «Видите: мертвецы Устилают поля при Джарададе, Град за градом распахивает врата, И единая еле держится Венеция, И первосвященнику не дано, Перешед пределы Романии, Отбить Модену у феррарского князя И оттоле искать новых добыч: 39 Нет, у папы отобрана Болонья, И в Болонью вновь входят Бентиволии; Вот французский стан Стал под Брешией, и Брешии нет; В тот же миг Государь спешит спасти Фельзину, Римский стан в разгроме, и вот Обе рати сошлись в низинах Кьясси. 40 Слева Франция, Испания справа, Грозен бой, в том строю и в этом Рушатся полки, багровя землю, Рвы полны по край людскою кровью, Марс не знает, к кому склонить победу, Но Альфонсовой доблестью решено: Устоял француз, уступил испанец. 41 Равенна в руинах, Папа в горе кусает губы, И лавиною Рушит с гор германскую ярость, Чтоб оттоль до Альп Ни единого не стало француза И чтоб отпрыск Мора процвел В вертограде, опустелом от Лилий. 42 И вернулся француз, и вновь разбит Тем же вероломным гельветом, Коим предан и продан был юношин отец, И кому отважно вверился юноша. Но уже пред вами Из-под тяжести Фортунина колеса Воздвиг новый король новое войско, при Фран- Чтоб отмстить новарский позор, циске I. 43 И грядет, овеваемый Удачею — Вот, у войск в челе, французский Франциск, Так сломивший швейцарству рог, Что едва осталось живо их племя, И уже мужланам не в спесь Красоваться неподобною славою Усмирителей государям И хранителей Христову престолу. 44 Посмотрите, он взял Милан, Он вступает в согласье с юным Сфорцею; Посмотрите: бережет Бурбон Его город от тевтонского буйства; Но смотрите: пока храбрый король Вдалеке ищет новых подвигов, Оставляя город под гордый гнет,— Он лишается своего захвата. 45 Вот иной, и не французский Франциск, Именем и доблестью схожий с дедом, Милостию святого Престола, Изгнав галлов, вновь властвует в отечестве. Вновь приходит Франция, но уже Не летит налетом, а встала, взнуздана, Над Тицином, где мантуанский князь Прекратил ей путь, преградил ей тропы: 46 Мантуанский князь Фредерик В первом цвете юношеской свежести Приобщил себя вековечной славе И булатом, и умом, и усердством. Вот Павия охранена от Франции, Вот смирён в своих замыслах Лев Морей, И смотрите, пред вами два героя, Ужас франкам и слава италийцев, 47 Одной крови, из одного гнезда: Первый—сын того маркграфа Альфонса, Чьею кровью багровилась земля, Когда впал он в эфиопские ковы: Не его ли ум Вновь и вновь гонит франков из Италии? А другой, столь и светлый и приветливый, Сам зовется Альфонс и правит Вастом. 48 Это я о нем, храбреце, Возвестил вам, указуя на Искию, Что еще от Мерлина Фарамонду Вещим словом предречено Быть его рожденью назначену О ту пору, когда надобнее всего Для Италии, для Державы, для Церкви Его помощь от варварских обид. 49 Со своим Пескарским двоюродным Под знаменами Проспера Столпа Посмотрите, как дорого он взял При Бикоке с француза и с гельвета! Но опять Ладит Франция наверстать неладное, И король двумя ратями грядет Сам —в Ломбардию, а там — на Неаполь. 50 Но судьба играет людьми Словно ветер — прахом: Миг — взовьет до небес, и миг — Вновь повыстелит пылью в прежнем поле. И судьба сулила, чтобы король, Меря войску прибыль и убыль Не по ратям, а по тратам, взомнил Под Павиею собрать целых сто тысяч. 51 Но король был вверчив и добр, А служители короля были скаредны, И немногие были вокруг знамен, Когда грянула ночная тревога, Что идет на приступ Тот испанец, тот хитрец, для которого Вслед за Вастским и за Пескарским братьями Безопасны пути хоть в рай, хоть в ад. 52 Посмотрите: иссякает в бою Лучший цвет французского рыцарства, Посмотрите, в кольце клинков и копий Отбивается отважный король; Мертв конь, А король не сдастся и не подастся, Хоть и все враги — на него, А ему на подмогу —ни единый. 53 Король яро отбивается, пеш, С головы до ног покрыт вражьей кровью; Но и доблесть клонится перед силою — Вот он схвачен, вот в испанском плену, И за тот разгром И за плен великого короля Величаются первыми венками Неразлучные Пескарский и Вастский. 54 Как павийская рать сокрушена, Так другая, в трудном пути к Неаполю, Остается, как огонек, Вкруг которого — ни масла, ни воска. Вот, оставив испанцам сыновей, Возвращается король в королевство, И несет в Италию новый пожар, А враги несут пожар во Францию. 55 Вот раззор и вот резня Повсеместно по рушащемуся Риму, Вот позор и вот пожар Пожирают мирское и священное; А союзный сонм, Видя зарево, слыша стон и крик, Устремляется не впрямь, а вспять, Оставляя врагу Петрова пастыря. 56 Король шлет с Лотрекрм новую рать — Не для подвигов в Ломбардии, А затем, чтобы и главу и члены Святой Церкви изъять из мерзких рук; Но уже первосвященник на воле До прихода неспешного вождя,— И француз облегает город Над Сирениным гробом и рыщет вкруг. 57 Государев флот Снялся в помощь обложенному городу, А его Филипп перед вами Дориа Окружает, жжет, топит и дробит. Но Судьбина меняется в лице — И французы, досель благоволимые, Без меча погибают злою горячкою, И из тысячи единый вернется жив». 58 Много по чертогу Брадаманта Было писано пестро и красно, тоскует по Долго бы пересказывать, Руджьеру. Чем пленялись две красавицы, поглядев. Дважды, трижды Обошед, не умели они уйти. И под каждым чудным образом Золотые перечитывали письмена. 59 Так взирающих, так толкующих Двух красавиц и всех, кто был им вслед, Приглашает, наконец, на покой Попечительный их гостеприимец. И уже все спят, Лишь единая не спит Брадаманта: Как ни ляжет то туда, то сюда,— Ни на правом нет ей сна, ни на левом. 60 Чуть сомкнула очи перед зарей— А в очах Руджьер, И Руджьер говорит: «Почто терзаешься, Почто веришь тому, чего и нет? Раньше реки ринутся вспять, Чем к другой красавице мои помыслы: Я тебя люблю, Как зеницу ока и душу сердца». 61 И еще говорит: «Я здесь, Чтоб исполнить обет, приняв крещение, А замедлил, потому что во мне Не любовная рана, а иная». Отлетает сон, Нет Руджьера, И опять она льет горькие слезы, И опять твердит сама себе так: 62 «Ах, моя отрада—неверный сон, А мое мученье — верное бдение! Быстрым призраком истаяло счастье, А страда моя крута и не призрачна. Отчего я не вижу и не слышу То, что видела и слышала сонная? Почему вы, очи мои, лишь зрите, Как закроетесь—свет, а как раскроетесь - беду? 63 Сладок сон мой, сулитель мира, Горько бденье, грозящее на брань; Сладок сон мой, но ах, обманен, Горько бденье, и увы, оно не ложь. Если правда — в тягость, а лживость — в сласть,— Не знавать бы мне вовек правды-истины! Если сон мне—в радость, а бденье—в гнет,— Век бы спать мне, не зная просыпа! 64 Благо зверю, который, как уснет, По полгода не размыкает веки! Я не верю, будто такой Сон подобен смерти, а бденье—жизни; Для меня в моей судьбе всё не так: Сон мне—жизнь, бденье—смерть, Если же доподлинно смерть есть сон— Смерть, приди и навек закрой мне очи!» 65 А уже из-за окоема Она еще раз Алым цветом вставал солнечный край, побивает И развеялись туманы, и новый трех День казался непохож на былой,— королей. И встает Брадаманта с одра, Грудь — в сталь, путь—в даль,— Песнь ХХХ1П 157 Не забывши, однако, поблагодарствовать Доброму башеннику за приют и честь. 66 Выезжает и видит, что посланница С щитоносцами и девичьей Свитой Уже выехала из башни туда, Где ее дожидаются трое рыцарей — Трое рыцарей, которых вчера Золотое копье посбило с седел, И которые прострадали ночь Под ненастным небом, дождем и ветром. 67 А вдобавок Пусто брюхо у них и у коней, Стучат зубы, ноги топчут грязь, Но всего того им досаднее, И досаднее им и тяжелей, Что посланница оповестит госпожу, Как от первого же они франкского копья Биты. 68 И, пылая умереть иль отмстить Одним разом за три обиды, Чтобы вестница, которая звалась (Я забыл об этом сказать) Уллания, Пременила к лучшему Свой худой приговор об их отваге,— Чуть завидев на тропе Амонову дочь, Шлют ей вызов. 69 Шлют ей вызов, не зная, что она— Дева, ибо статью она не дева; А она не хочет его принять, Потому что спешит и не тратит времени; Но когда они стали наседать Так, что не уйти без позора,— Что ж, копье на удар, и два, и три, Те с копыт, и вот конец поединку. 70 Брадаманта, не снизойдя ни взглядом, Повернулась и прочь из глаз; А они, из заморских далей Приспешившие с золотым щитом, Еле вставши на ноги, Растерявши весь былой задор, Стыли в диве, не зная молвить слова И не смея вскинуть взор на Улланию — 71 На Улланию, которой сто раз Похвалялись они путем-дорогою, Что из них троих Самый слабый сладит с славнейшим рыцарем. А Уллания, видя, как они Едут, сбавив пыл, глаза в землю, Им еще сказала, что из седла Их повышиб и не рыцарь, а женщина. 72 «А коли побила нас женщина— Побитые Говорит она,— то чего и ждать, налагают Встреться вам Ринальд или Роланд, на себя Незадаром прославленные почестями! покаяние. Дайся щит одному из них — Неужели выстояли бы вы тверже, Чем пред женскою рукой? Я не верю, да ведь и вы не верите! 73 Так оно и будь: Не пытайте уж более вашу доблесть! А кому из вас взбалмошно помыслится И во Франции искать новых встреч, Тот умножит уроном свой позор, Свой позор и вчерашний и сегодняшний, Если только ему не лестно пасть От руки такого противоборца!» 74 Как уверились три рыцаря, Что и впрямь они ратовали с дамою, И молва о том чернее, чем смоль, Ляжет на их доброе имя,— И как за Улланией вслед Десять дев подтвердили ее правду,— Они в горести и ярости Чуть не бросились на свои мечи, 75 А потом, в негодовательном неистовстве Поснимали доспехи с своих плеч, Не оставили ни клинка на боку И все бросили в ров, что возле башни, Давши клятву: коли женской рукой Они биты и пометаны в пыль, То чтобы очиститься от позора, Они целый год не взденут лат, 76 Будут странствовать лишь пешком, По равнине ли, в гору ли или под гору, И покуда не выйдут сроки, Ни один не всядет в броне в седло, А потом пусть и броню и коня Вновь добудет себе битвенным мужеством. И пошли бесконно и безоружно, А за ними свита, и вся верхом. 77 Брадаманта же ввечеру В неком замке на Парижской дороге Слышит весть, что король Аграмант Разбит Карлом и братом ее Ринальдом. В этом замке был ей и стол и дом, Но ни стол, ни дом ей не в радость — Еле ест, еле спит И нигде не находит себе места. 78 Но еще не тот о ней сказ, Тем временем Чтобы я не воротил мою повесть бой К тем двум рыцарям, Ринальда на бреге ручья и Традасса Привязавшим своих коней бок о бок Ради битвы, которая была Не за царство и государство, А за то, чтоб храбрейшему разить Дурендалью и ристать на Баярде. 79 Не было ни трубы, Ни иного гласа или гласителя, Чтоб условить им удар и отпор, Чтобы вжалить в сердце бранную ярость. Оба разом рвут мечи из ножен, Взмахами проворными и умелыми, И пошли греметь клинок о клинок, И пошли пылать гневливые души. 80 Никакие два другие меча Не нашлись бы столь тверды и калены, Чтобы трижды Так состукнувшись, уцелеть в руках, Но такой был у них закал, Но такой искус в таких бранях, Что сшибались острие в острие И не разлетались на сто осколков. 81 Вправо, влево Умным шагом ловко шагнув, Уклонялся Ринальд от Дурендали, ' Чей он знал удар и разруб. Не жалел размахов король Градасс, Но размахи сеялись в ветер, А коли и задевали — Задевали легко и не вредя. 82 А его противоборёц Метче метил, грозя его руке, Или в бок, Или в щель между лат и шлема. Но доспех был тверд, как алмаз, Ни единая чешуйка не треснула,— Оттого так тверд, Что он кован колдовскими чарами. 83 Не передохнув, Бились столько и бились так, 160 Песнь XXXIII Что ни взгляда в сторону,— Лишь друг другу в свирепое лицо,— Как вдруг прерван Разнимает их пыл иная схватка: чудовищною Оборачиваются лбами на шум, птицею. Глядь — Баярд в превеликой опасности. 84 Глядь — Баярд дерется с чудовищем, А оно—как птица, и больше, чем он: Клюв—в три локтя, Голова и тело—нетопыря, Перья черные, как чернила, Коготь длинный, острый и злой, В очах пламя, во взоре лютость, Два крыла за плечами, как два паруса. 85 Коли это птица, То не знаю, где такие живут: Не видал я таких ни в жизни, ни в книгах, Лишь один и пишет о ней Турпин. Оттого и мнится, Что была эта птица—адский дух, В этом облике призванный Малагисом, Чтобы битве положился конец. 86 Таково же рассудил и Ринальд, И куда как круто словом и делом Подступился он потом к Малагису, Но отперся Малагис от вины И поклялся светом, живящим солнце, Что перед Ринальдом он чист как чист. Так или не так, Но насело чудище на Баярда. 87 Разом рвет ременные Конь поводья, в буйной борьбе Метит в чудище зубом и копытом, А оно взлетит и опять Колким когтем Вцепится то в спину, то в бок, то в бок. Смят Баярд, и не зная обороны— Вскачь и прочь. 88 Скачет в ближний лес, Ищет чащу гуще, А за ним и над ним вдогон крылатое Держит взор по его следам. Скакун в дебрь, скакун в глушь, Там пещера, он кроется под своды, А чудовище, потеряв гонимого, Взмыло ввысь и ищет новых добыч. 162 Песнь XXXIII Если надобен Ринальду Баярд— Пусть, как я к нему, придет ко мне в Индию: 95 Сериканская для него земля Не страшнее, чем дважды мне французская!» Так сказал, и прямым путем Правит к Арлю, а в Арле—корабли, И с Баярдом в поводу, с Дурендалью на бедре На смоленом челне плывет он в Африку. , Но о том — в другой раз, А теперь покину я их и Францию. 96 И теперь поведу рассказ Тем Вслед Астольфу, временем который своего гиппогрифа Астольф на Так привадил к поводьям и к седлу, гиппогрифе Что летал быстрее орла и сокола. летит Пролетев поперек и вдоль в Эфиопию Всю он Францию от моря до моря, Повернул коня К тем горам, что на Пиренейском западе. 97 Над Наваррой, над Арагоном Он летит, на потеху земных зевак; Слева от него Терракон, • Справа — Бискайя, впереди — Кастилия, Вдалеке — Галисия и Лиссабон. Правит он к Кордове и Севилье, Не минуя ни единого города Ни в приморском, ни в пригорском краю; 98 Видит Кадикс, видит столпы Геркулеса, предел для первоплавателей, И приходит ему на ум Просечь Африку от Атланта до Египта. Перед ним — Ивиса, В Балеарских славная островах, А потом он натягивает узду, И—к Арзилле, за испанское море. 99 Видит Фец, Марокко, Оран, Гиппон, И Алджир, и Бузею, и премногие Города, гордящиеся венцом Золотым, а не зеленым и лиственным; Шпорит вдаль, на Бизерту и Тунис, Видит Капсу, видит остров Альзербу, Береникин город и Птолемеев, Вплоть до нильских семи уст и до Азии. 100 Все пересмотрел он места Между взморьем и лесистым Атлантом, «•чИн+1 А потом, поворотившись спиной К каменной Карене, Устремился над сыпучею степью К Альбойаде, в нумидийский предел Позади оставив и Баттов гроб И Аммонова развалины храма. 101 Достигает второго Тремизена, Где живут по Магометову жезлу, И летит со всех крыл Через Нил, к эфиопам верной веры. Его путь — по воздушной меже Меж нубийскою Добадою и Коалою: Там слывут христиане, а там нехристи, И меж теми и меж этими брань. 102 В Эфиопии царствует царь Сенап, У которого крест наместо скиптра, А под ним—народы, грады и руды Золотые вдаль до Красного моря. Он блюдет такую веру, как наша, Спасительную от злобной геенны, И единственно, ежели не обманываюсь, Здесь крещаются не водою, а огнем. 103 Князь Астольф снижает коня Над Сенаповым широким двором, А дворец эфиопского государя Крепко строен, а пуще пышен: Крючья и затворы, Мостовые цепи, вратные цепи, Все, что мы куем Из железа, здесь ковано из золота. 104 Пламенного золота Здесь так много, а все оно в цене; Высятся палатные своды На колоннах ясного хрусталя; Поверх стен горят полосой Белизна, багрец, лазурь, желть и зелень, А меж ними, поровну друг от друга, Яхонт и сапфир, топаз и смарагд. 105 В плитах пола^ в стенах и в сводах Блещут знатные каменья и жемчуги; Здесь родится благовонный бальзам, Малой долей дарясь Иерусалиму; Мускус Наш отсюда, и амбра лишь отсюда; Словом, все, что у нас столь драгоценно, Лишь отсюда плывет ко всем брегам. 106 Говорят, сам египетский султан Платит дань эфиопу и покорствует, Ибо тот своеволен отвести Плодотворный Нил в стороннее ложе, И тогда поразится голодом И Каир и Каирова округа. Свои люди зовут его—Сенап, Наши люди — Иоанн-Первосвященник. 107 Сколько было эфиопских царей, пресле- Всех он больше и всех богаче, дуемому Но несчастен и с мощью и с казною, гарпиями. Ибо слеП; А еще того худшее мучение Горше сердцу и тягостнее телу,— То, что он, хоть и славится богат, Страждет голодом. 108 Пожелает ли он есть или пить, Побуждаясь жестокою потребою,— Тотчас адская налетит Стая гарпий, лютых и беспощадных, Хищным клювом, хватким когтем Бьющих блюда, рвущих пищу, А чего утробою не вместят, То оставят поганое и зловонное. 109 Было так, что в пылкие свои дни, В царственной своей доле, Быв не только превыше всех казною, Но и дерзостнее всех и отважнее, Стал он горд, как бес, И замыслил встать войной на Всевышнего: Он всхотел взойти на ту гору гор, Из которой льется великий Нил, ПО Ибо не на той ли горе, Выше туч вознесшейся в небеса, Слывет быть тот земной Эдем, В коем древле блюлись Адам и Ева. Со слонами, с верблюдами и с пешим Воинством горделивец дерзнул, Ежели там есть кто живой, Покорить его под свои законы. 111 Но Всесильный покарал его спесь, Ниспослав к его полчищам архангела, Положившего замертво тысяч сто, А царю затмившего очи ночью. Тут-то и приспели к нему Адских бездн ужасные чудища: Что не вырвут, то запятнают, Не оставят ни поесть, ни попить. Песнь XXXIII 165 112 И его отчаянью нет конца, Потому что было ему провещано, Что его столу не избыть Хищной хватки и злобной вони, Коль не явится в вышине Некий всадник на крылатом коне; А как мнилось ему сие немыслимо, Он оставил надежду навсегда. 113 Но как взвидел изумленный народ Выше крыши, выше стен, выше башен Всадника в небесах,— Вмиг бегут с дивной вестью к государю, А у государя уже в уме Вещее пророчество, и от радости Забыв посох, простерши руки, Шатким шагом он спешит к низлетающему. 114 Астольф выкружил в небе круг да круг Астольф И спускается на дворцовый двор, является А к нему уже ведут короля; к царю, Пал король, к ладони ладонь, И взывает: «Мессия! ангел божий! Знаю, нет прощенья моим грехам; Но не наш ли удел людской—грешить, И не вам ли дано прощать нас, кающихся? 115 За мою вину Не дерзаю просить былого зрения, Хоть и верю, сие в воле твоей, Ибо ты — светлый дух, любезный Господу; Будь мне казнью не зреть твой лик, Но да минется мой всечасный голод: Отгони Душных гарпий, хищников моей снеди! 116 И тогда по обету моему Тебе встанет над дворцом храм из мрамора, Золот вход, золот свод, Самоцветы и внутри и снаружи, Наречется он святым твоим именем И твое в нем изваяется сие чудо». Так сказал незрячий король, Порываясь припасть к стопам Астольфовым. 117 Отвечает ему Астольф: «Я не ангел, не с неба и не Мессия— Смертен я и грешен, И ничуть не достоин твоей хвалы. Что смогу, то сделаю, Чтоб побить и прогнать твоих чудовищ, Но хвали не меня за то, а Господа, В твой удел поведшего мой полет. 118 Будь же к Господу твой обет, Твои храмы и твои алтари!» Так он молвил, и пошли они в горницы, А за ними—вельможная толпа. И приказывает король поварам . Править пир, ставить стол, В крепком уповании, Что на сей раз он не минет куска. 119 В золотом чертоге Астольф Снаряжается отменное пиршество, бьется Пред Сенапом воссел Астольф, с гарпиями Несут кушанья; И вот в воздухе Слышен сильный свист страшных крыл, И слетают с неба на запах снеди Гнусные и грязные гарпии. 120 В стае их было семь: Лица женские, выцветшие, бледные, Ссохшиеся и сморщившиеся голодом — Как посмотришь, так лучше умереть; Крылья тяжкие, широкие, темные, Лапы цепки и когти кривы, Брюхо вспухшее пахуче, а хвост Длинный, как змеиный, и вьется кольцами. 121 Не успели послышаться, Как уже и увиделись на столе: Когтят снедь, крушат снасть И такой испускают кал, Что не вынесешь, не занявши носа, Столько смрада. Увлекаемый благородною яростью, Обнажает Астольф на хищных меч, 122 Бьет в грудь, бьет в зад, Кого в шею, а кого под крыло,— Только попусту: Все удары как будто по мякине. А чудовища меж кубков и чаш Ни одной не минули, И не прежде взвиваются и прочь, Чем все яства расхищены и измараны. 123 В превеликой быв надежде король, Что избавится герцогом от мучительниц, Плачет И стенает в безнадежном отчаянии. И тогда-то герцог вспомнил про свой спасительный Рог, И догадывается: в нем Самолучшая на чудищ управа. 124 Он приказывает королю и князьям и прогоняет Заложить себе уши перетопленным их волшебным Воском, чтоб на грянувший гул ; рогом. Не бежать им стремглав куда попало; Берет повод, вскакивает в седло Гиппогрифово, рог наизготове, И велит дворецкому Вновь выставить и стол и снедь. 125 Под открытым выставляются небом Новый стол и новая снедь, И вот гарпии вновь при своем свычае, И Астольф берется за рог. Птичий слух не заперт — Звук не в мочь, и они несутся прочь, Уже в ужасе не думая - Ни о пище и ни о чем. 126 Паладин им вслед Шпорит скакуна в открытое небо Из дворца, из города, Гулким не умолкая рогом, Вьет погоню в воздухе в высь, А они от него к знойному полдню, К той горе из гор, на которой, Если где, то начинается Нил. 127 А под каменным корнем той горы Глубью разверзается подземелье, Чрез которое заведомый вход В преисподние гееннские бездны. Здесь Сокрывается хищная станица, И к Коциту и за Коцит В глубь и глубь от грозного гула. 128 Пред кромешною адовою пастью, Где тропа из света во тьму, Славный герцог смолк страшным рогом И крылатого обуздал скакуна. Но пока я не повел его далее, Я хочу соблюсти мой обычай: Лист исписан с лица и с оборота, Пора кончить песню и отдохнуть. 168 Песнь XXXIV ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ' О, Гарпии, Вступление. Жадные, всеядные, беспощадные, Вышней Правдой насланные к всем столам Ослепленной многогрешницы Италии! Умирают голодом Добрые матери и невинные дети, Видя чудишей, в едином пиру Пожирающих пищу всей их жизни. ? ' Худо сделал тот, кто отверз Долго, долго замкнутые провалы, Из которых алчба и смрад Смертным мором хлынули на Италию. Закатилась ясная жизнь, Кончился покой, И уже его в войнах, в бедствах, в скудостях Долго не было, и нет, и не будет. ? Й Не будет до самого того дня, Когда вскинет она волосы праздным чадам И прогонит забытье, кликнув: «Где же новые Зет и Калаид, Кто избавит пиршество От зловонья и от хищных когтей, Как те двое спасли Финея и как Храбрый рыцарь спас царя эфиопского?» ( Храбрый рыцарь со страшным рогом Вслед Гнал проклятых гарпий и в ход и в лет за гарпиями] До подножия той горы, Астольф Где они ввились в подземелье. спускается Паладин прилагает ухо к устью в ад. И внемлет Стоны, вопли и вечный плач — Верный знак, что здесь-то и недра ада. i Коли так, Астольф желает войти Посмотреть на отлученных от света И проникнуть в преисподние пропасти До самой средины земли. «И чего бояться,-^ Говорит он,— если рог мой при мне? Отшатну им трехгортанного пса, Прогоню Плутона и Вельзевула!» | Сходит он с крылатого скакуна, Вяжет его к гнутому дереву, 170 Песнь XXXIV И спускается в черную пещеру-— Рог в руке, в роге жизнь его и смерть. Только сделал он несколько шагов — Дым бьет в нос, бьет в глаз, Гуще серы, черней смолы,— Но и это Астольфу не преграда. Что ни шаг, то гуще мрак, круче дым, И уже Мнится, что вперед он не в силах И пора выручаться вспять. Вдруг он видит: > Что-то движется над его головою, Как на виселице труп на ветру, . Много: дней дождем мытый, солнцем сушенный. Так бессветно, почти черно Было в дымном подземельном ущелье, Что не видно и не внятно Астольфу, Кто над ним проносится в вышине. Хочет он доведать его мечом И раз и два, - Но сие, должно быть, бесплотный дух: < Меч как будто рубит по воздуху. И вдруг слышится скорбный глас: «Ах, идущий-, иди, но не вреди! Слишком тяжек и этот черный дым, Все пронявший здесь от адского пламени». Изумленный герцог Встал и молвит: «Коли Господь всемилостиво Обескрылит душащий тебя дым,— Дай мне весть о том, кто ты есть; 10 А желаешь ли о себе уведомить Белый свет,— я готов служить!» Тень ответствует: «Мне любезно ожить в людской молве, И такая во мне к тому охота, Что исторгну я рассказ из души И поведаю мое имя и быль, Хоть и больно мне от каждого слова. 11 Государь, я—Лидия, Дочь большого лидийского царя, Приговором правосудного Господа Обреченная на дымную казнь, Потому что к верному любовнику моему Я не знала ни жалости, ни милости. Здесь без счету таких, как я,— Каков грех, такова и кара. 12 Еще глубже, где гуще дым й хуже, Здесь терзается злая Анаксарета: Ее плоть каменеет на земле, А душа принимает муки, Потому что удрученного ею Допустила влюбленного до петли. Рядом Дафна горюет, что не в меру Истомила Аполлона гоньбою; 13 Но не в мочь Исчислять мне их каждую за каждой, Ибо свыше всякого счета Здесь томится неблагодарных жен; Но еще того более—мужчин, За такую же страждущих вину, Но в страшнейшей наказуемых бездне, Где слепит их дым и палит их огнь. 14 Женский пол мужского доверчивее, Оттого и тяжелейшая казнь Их злодеям: здесь Тесей и Ясон, Здесь смутитель Латинова паренья, Здесь и тот, чьей кровью Стыд Фамари омыл Авессалом; И еще они, и еще оне, Обманув те супруг, а те супругов. 75 Но мой сказ не о них, а обо мне И о той вине, какою мучусь. Я была так прекрасна и горда, Что никто не краше и не надменнее; И что я не сказала бы сама, Красоты во мне больше ли, гордыни ли, Потому что краса, пленяя взоры, И родит в душе гордыню и спесь. 16 А в то время во Фракии был рыцарь, как воевал Слывший лучшим на свете меж воителей, для нее И от верных слышавший самовидцев Алъцест, О моей несравненной красе и прелести. И пришло ему в ум Мне единой вверить свою любовь, Полагая славною своею доблестью Стать любезну моей душе. 77 Пришел в Лидию, увидел меня И пленился пленом еще безвыходнейшим; Вчелся в рыцари отчего двора, Процвел славою,— Долго бы мне сказывать, каковы Многоразные явлены и дивные Доблести в неисчетных его подвигах Пред неблагодарным королем. 18 Карию, Памфилию, Киликию Он повергнул отчему скипетру,— Без него ни на кого никакого Войска и не сылывал государь. А когда подумалось молодцу, Что уже заслуги к тому довольны, Он пришел к королю за те победы Испросить в награду—моей руки. 19 Тут его король и отверг, Назначавший меня к большему браку, А не для того, у которого, Кроме доблести, ничего и нет. ' Ибо скаредность и корысть, В коих корни всяческого порока, Так глушили отчий дух, что к достоинству Он невнятлив, словно к лире осел. 20 Альцест (Таково было имя того рыцаря) От облагодетельствованного увидевшись Оскорблен, отъезжает прочь, Угрожая, что немало раскается Мой отец, поскупившись на меня. А отъехал он к царю Арменийскому, Моего отца сопернику и врагу, 21 И того арменийского царя Он взбивает на брань против лидийского, А за всюду славные свои подвиги Сам встает в челе его полков. Он сулит Все плоды всех побед царю Армении, А единую мою красоту— В дар себе. 22 Не сказать, не смерить, Сколько было урону в той войне: Он разбил четыре воинства, Он в год Не оставил отцу ни пяди царства, Кроме только замка На утесе неприступной скалы, Где тот скрылся с сокровищами и с ближними. 23 Здесь осев осадою, Он в такое привел отца отчаяние, Что уже отец готов Дать меня ему в жены и в невольницы И за мной полцарства, Лишь бы остальную избыть беду, Потому что уже ему приходится И паденье, и плен, и смерть. А пока не пал, • Он пытает всякое средство И меня, причину его невзгод, С той скалы отсылает во стан Альцеста. Я иду, как она Чтоб предаться ему в добычу обнадежила И молить за то сменить гнев на милость его ложною И оставить отцу отцово царство. любовью, Как заслышал Альцест про мой приход, Выбегает бледен и трепетен, Будто он и не победитель, А разбит и в плену. Видя его жар, Завожу я речь не так, как задумывала, А по выдавшемуся случаю: Какова его страсть, такова и моя мысль. Начинаю бранить его любовь И жестокость, от которой столь стражду, Потому что у моего отца Столь он круто требовал меня силою,— А улыбчивее был бы успех В считанные дни, Если бы, начавши, он и продолжил бы, Как любезно и королю и всем. И хоть с первых слов мой отец Отказал ему в заслуженной чести, Ибо такова уж его природа, Ч т о на первый спрос он не скажет «да»,— Это не предлог Вдаться в гнев и расстаться с службою; Быв усерден за часом час, Он скорее бы достиг желанной цели. А и откажи мой отец, Я умела бы его умолить, Чтобы стал мой влюбленный моим мужем; А и окажись он упрям, Я сыскала бы тайные пути, И Альцест не остался бы в обиде; Но Альцест иное взобрал на ум, И моя любовь навеки несбыточна. А что я — пред ним, Двигнутая любовью к отцу, То да ведомо ему будет: отнюдь Не на сласть ему мое лицезрение, Ибо тотчас обагрится земля, Ежели кривое свое желание Утолит он мною, Не претясь заведомым насилием. 30 Таковою и подобною речью В таковую м о ю ввергся он власть, Ч т о казнился, каясь, Пуще всякого святого отшельника: Пал к ногам, рвет с пояса нож, Простирает в мои ладони, Молит Смертной мздою воздать ему за грех. 31 Усмотревши его в такой тоске, Умышляю довершить мою победу И пристойную подаю надежду Вновь предстать достойным меня, Ежели изгладит вину, Возвратив отцу исконное царство И меня домогаясь впредь Услуженьем, любовью, но не силою. 32 С клятвенными его уверениями Ухожу чиста, как пришла, Не понесши ни малого лобзания,— Таково он согнулся под ярмо, Таково он тронут страстной раной, Что Любови не надобно новых стрел. Он идет к арменийскому королю, Для которого — все его победы, 33 И словами самыми лучшими понудила Умоляет воротить моему отцу к новым Все, что взято, пусто и выжжено, тщетным И довольствоваться прежнею Армениею. подвигам Но король, Вспыхнув гневом о две щеки, Говорит Альцесту: «О том забудь: Я воюю его до смертной пяди! 34 Ежели ты стал сам не свой Бабьим словом — тебе же хуже! Не упросишь ты меня потерять, Ч т о стяжалось трудом целого года». Альцест молит, Альцест гневен, что мольбы его втуне, И грозится Не добром, так силою, а взять свое. 35 Гнев все круче, Слова злы, дела еще злей: Обнажает Альцест на короля Меч И меж тысячи присных его закалывает, А потом, еще солнце не зашло, С киликийцами своими и фракийцами Расточил арменийские полки. 36 Вслед победе, Щедрой платою не с отца, а отцу, Он в полмесяца воротил ему все царство, А потом, воздавая за злой урон, Сверх иных добыч Изоброчил ему великою данью И Армению и каппадокийцев, А войсками прористал до Гирканских вод. 37 Воротился, а вместо торжества Мы замыслили предать его смерти— А коли не предали, То страшась отплат от больших друзей. Я притворно его люблю, Тешу чаяньем взять меня жейою, Но сначала повелеваю явить Свою доблесть на наших неприятелях. 38 Одного ли, с немногими ли спутниками Шлю его на страшные дела, Где ему и погибнуть бы сто раз, А ему во всем победа и одоление: Возвращается со славою, С кем ни бился из чудищ и врагов — То с гигантами, а то с лестригонами, Разорителями отческих мест. 39 Ни от мачехи, ни от Еврисфея Так не мучился и оный Алкид В Лерне, в Немее, в Аркадии, во Фракии, Над Ибером, над Тибром, над Ахелоем, В Нумидийских степях, везде, везде,— Как любовник, Мнимым словом моим и смертным умыслом Обрекаемый лишиться меня. 40 Не сломивши его с первого подступа, Подступаюсь вторым — Обращаю его на всех, кто близок, Чтобы встать меж ним и ними вражде. и, отрек­ У Альцеста шись, Нет желаний, кроме моих: довела Готов к брани по единому знаку, до гибели. Не отсмотрит друга от недруга. 41 А когда таковым-то образом Пали все враги моего отца, И когда Альцест Оказался без последнего друга,— Я срываю притворное лицо, Раскрываю сокровенное, Объявляю, каков он мне постыл, И как я желаю его погибели. 42 Но предать его погибели не с руки, Потому что не миновать бесчестья И жестоких слов Он всех ведавших, сколь он нам спасителен. Посему мне довольно, чтобы он Скрылся с глаз, Чтобы его я не видела и не слышала, Чтобы не было ни письма, ни слова. 43 По толикой моей неблагодарности Его дух надломляется от скорбных мук, И взывавшего тщетно о милости Постигает хворь, а за хворью смерть. И за тот мой грех Мои очи в слезах, а лик в дыму Во веки веков, Ибо адовым мукам нет скончания». 44 Смолкла Лидия; Астольф Герцог дальше стремит пытливый шаг, запирает Но все гуще гарпий Черный мрак, наказующий предательства, в аду И уже ему далее ни на пядь, И уже он вспять, и уже, Коли жизнь мила, Должен в прыть поспешать от злого дыма 45 Шевелит он железными ногами Так, что скажешь: не в шаг, не в рысь, а в бег; Всходит выше, Уже виден пещерный вход и выход, И уже под дневным лучом Тает черный удушающий мрак, И уже он с надсадою и досадою Выбирается из дыма под светлый свод. 46 А чтобы не стало того пути Для возврата чудищ о жадном чреве, Он сгребает скалы, он рубит Дерева, в коих перец и амом, И сколь сил в руках, Громоздит горою ограду Перед тем пещерным зевом, да так, Что уж гарпиям ни входу, пи выходу. 47 А как черный дым адских смол В тех кромешных подземельных провалах Запятнал ему не только наряд, Но и въелся сквозь латы и сквозь платья, То пустился он изыскать воды И нашел Бьющий ключ из лесного камня, И омылся от головы до ног. ттххш 177 48 А потом—на крылатого и в воздух, Чтобы взвиться до гребня той горы, Чей цредел в молве Превозносится до лунного круга. Таков в витязе любопытный пыл, Что не смотрит он в земь, а смотрит в небо, и взлетает Выше, выше— на гору И уже он на горной спине. земного рая. 49 Как топаз, рубин, сапфир, жемчуг, золото, Хризолит, гиацинт, диамант,- Были здесь цветы, распещренные Добрым ветром по радостным холмам. Зелень трав Зеленее была земного смарагда, Зелень трав Красовалась в вечных цветах и плодах. 50 Меж цветами пели певчие птицы — Синие, зеленые, белые, желтые, красные, Лепетали ручьи, светились заводи, Как кристалл. Нежный ветер, несменный в нежном веянье, Зыбкой зыбью Колебал надгорную свежесть, Умеряя истомляющий полдень. 51 Нежный ветер с цветов, плодов и зелени Свеивал и смешивал Сладкие ароматы, целительные душе. А на ровном месте стоял дворец, Весь как из живого огня, Блеск и свет Разливавший превыше смертных зрений. 52 Астольф правит крылатого скакуна Медленно и плавно Ко дворцу, раскинутому на тридцать миль, И дивится направо и налево, И как Взглянет—низкой, мерзкой и душной Ему помнится человечья земля, Словно бог и природа ею гнушаются,— Таково здесь все ясно и прекрасно. 53 Как приблизился к лучистому крову,— Занялся в нем дух, Ибо видит: стена из цельного яхонта, Ярче и жарче, чем камень огнеок. О знатное зодчество, Дедал Дедалов! Что в подлунной с тобой сравнится? СТЫДНО . : Даже вспомнить семь чуд земного света! 54 Из сияющей сени святого дома Его Выступает к герцогу старец, встречает Риза белая, алый плащ, апостол Та как млеко, тот как багрец, Иоанн. Белы кудри, бела брада, Низвивающаяся густо до пояса, А достолюбезный лик Знаменует небесного избранника. 55 Светел взором, привечает он рыцаря, Благочестно сшедшего с седла, И гласит: «Не без Господнего промысла, О барон, ты обрелся в земном раю: Твоего тебе желания Ни причина тебе не ведома, ни цель, Но уверуй: в том высокая тайна, Что приспел ты из присеверных сфер. 56 Как помочь державному Карлу, Как отвесть грозу от Христовой веры,— Вот к какой ты думе, Сам не думав, летел ко мне так долго. Не твоим умом, не твоей доблестью, Сын мой, велся ты в праведный предел, И без вышней воли Тщетны были бы и конь твой и рог. 57 Но ужо на досуге будет речь, К каковым уготоваться деяниям, А покамест подкрепи твое тело,— Долгий пост тебе не в прок». Так сказав, Изумляет старец доброго герцога, Объявив о себе, что он есть тот, Кто святое писал благовествование,— 58 Иоанн, любезнейший Искупителю, И о коем меж братьев была молва, Что не смертью замкнутся его годы, Ибо Сын Господень сказал Петру: «Что тебе за дело, Если сей пребудет, пока приду?» Не сказал он: «Сей не умрет», Но заведомо имел сие в помысле. 59 Оттого и восторгнут он сюда, Где уже обитель Праотца Еноха и пророка Илии, Не узревших последнего своего солнца: Здесь, вдали от земного тлена, Они радуются вечной весне, Пока грянет архангелова труба, И Господь Христос сойдет в белом облаке. 60 Сии Божьи мужи с приветной ласкою Паладину назначают его покой, А другой—коню, Вдоволь полный отборного овса. Угощается гость плодами райскими, И такой в них вкус, Что ему простителен мнится грех Соблазненных плодом первоослушников. 61 Славный герцог, любитель всех нечаянностей, Удоволил плоть Щедрой пищею и достойным сном; Он А воспрянув в утренний час, рассказывает Когда юная вставала Заря Астольфу С ложа мужа, доселе, не постылого,— судьбу Зрит вновь Роланда. Иоанна, возлюбленного Господом. 62 Сей, подав ему десницу, повел Речь о многом, достойном здесь молчания, А потом и говорит ему:- «Сын мой, Ты не знаешь, что деется во Франции — Знай же: ваш Роланд, Сбившись с верного пути своих подвигов, Страждет Божией карою,—ибо Бог суров, коли правый стал неправ. 63 Ваш Роланд, При рождении приявший от Господа Вышний пыл и вышнюю силу, И несмертную неязвимость пред мечом, А сие затем, Чтобы стал он оплотом правой веры, Как на филистимлян Самсон, Поборатель избранного народа,— 64 Ваш Роланд ко Господу своему За все блага воздал худым воздаянием, Обездолив помощью Ему вверенный христианский люд; Ослепясь грешной страстию к язычнице, Дважды и не дважды Он уже выходил на злобный бой С добрым своим братом,— 65 И Господь за сие судил Обнажить ему грудь и бок и чрево, А рассудок обуять и отъять, Чтоб не помнил он ни себя, ни ближнего. Сказано в Писании: так казнился Царь Навуходоносор, Обезумленный Господом на семь лет, Будто бык, кормиться травой и сеном. 66 Но как был паладинов грех Много менее Навуходоносорова, То ему к очищению Божий срок Ставлен в три недолгие месяца. А уж как потом его опамятовать,— О том знать верный сказ наших уст В сию высь ты и впущен Искупителем. 67 Велен тебе путь Вкупе с нами Прочь от сей земли — В лунный круг, к нам ближайший из небесных, Ибо средство образумить Роланда- Там, в Луне; И как ночью взойдет она над нами, В путь!» 68 Таковые и подобные речи Астольф Изливал апостол целый день; с апостоло А как солнце омылось в Океане летят И луна явила небесный рог,— на Луну. Снаряжается Колесница, ристательница небес, Та, которая с иудейских гор Илию Пророка восторгла к высям; 69 Четырех красноогненных коней Впряг в ярмо вествователь слова Божия, Воссадил Астольфа рядом с собой И повел поводьями в вышину, И колеса закружились по воздуху К средостению вечного огня,— Но апостоловым чудом Миновали они его, не вспыхнувши. 70 А прошед сквозь огненное кольцо И приблизясь к лунному царству,— Видят: Вся луна — как из безупречной стали И такая же или чуть поменее, Чем земельный шар, Этот шар с морями и сушами, Влагою оплавленный со всех сторон. 71 Удивляется Астольф вдвое, Что таков велик этот мир, М а л о ю лишь круглостью Из земного видимый окоема, И что надобно отсель принащуриваться, Чтоб земные разглядеть сушь и хлябь, Ибо, не светимые своим светом, Их черты не брезжутся в высоту. 72 На луне — не то, что у нас: Не те реки, не те поля, озера, Не те горы, холмы и долы, А меж них и замки и города, А дома в них уж такие большие, Каких отроду не видывал паладин, А леса пространные и дремучие, Где охочи нимфы гонять зверей. 73 Некогда герцогу засматриваться— Не затем он сюда взнесен, И ведет его святой апостол В узкий дол меж двух крутых гор — Диво! — Лунный дол Где отвсюду собрайо во одно земных Все, что теряно нами в нашем свете, потерь. От беды ли, от давности ли, от глупости ли 74 И не только здесь царства и богатства, Вечные жертвы Фортунина колеса, А и то, чего даже судьбе-изменнице Ни дать, ни взять. Здесь слава, Как червями точимая долгим временем, Здесь несчетные мольбы и обеты, Нами, грешными, взносимые к Господу; 75 Здесь влюбленные стоны и слезы, Время, праздно траченное в игре, Лень глупцов, Тщетные и несбыточные умыслы, А уж вздорные желания и мечты Громоздятся горами по всей долине: Словом, все, Что внизу терялось, вверху отыщется. 76 Паладин пробирается от груды к груде, Вопрошает вожатого о той, о сей; Видит: куча надутых пузырей, А внутри их—шум и кипение; Слышит: это царственные венцы Древней Лидии, Ассирии, Персии, Греции, Прежде славных, А теперь вся их слава—напрасный звук. 77 Золотые и серебряные крюки, Крюк к крюку, суть ничто, как подношения Государям, князьям и покровителям В тщетном чаяньи ответных даров. Вот венки, а под венками— удавки; Спросив, слышит: сие—лести льстецов; А цикады, которые надтреснуты— Образ песен в хвалу земных владык. 78 Золотые узы, алмазные столбы Зрелись знаками любовного злополучия; Орлие когти Были властью, вверенной от князей Своим ближним; одышливые меха— Это милость, которая—как дым, Государей ко своим ганимедам, Преходящая с быстрым цветом лет. 79 Города и замки, Полны золота, стояли в развалинах; Он спросил и слышит: Это—тщетные договоры и заговоры. Ползли змеи с девическими лицами— Труд мошенников и ложномонетчиков; В сто кусков разбившись, лежали чаши — Услужение нещедрым дворам; 80 Опрокинутые варева в прах — «Что такое?»—спросил рыцарь наставника, И ответ ему: «Это—благостыня, Завещаемая на помины души». Крутой грудою Ароматные цветы рассыпались в гниль — Это был Константинов дар (Дар не в дар!) папе римскому Сильвестру. 81 Здесь и прутья в птичьем клею — Это, милые красавицы, ваши прелести; Но невмочь мне стих за стихом Исчислять, что предстало паладину,— Хоть начти я тысячу, будет мало: Здесь всё, Кроме, разве что, нашего безумства: Оно с нами, и от нас ни на шаг. 82 Здесь нашел он и собственные свои Астольф^ И дела и дни, канувшие втуне,— находит Да и тех не признал бы без толкователя. сосуд Наконец, пришел он к тому добру, с Рол О котором мы и не молим Господа, умом. Слишком веря, что оно-то при нас: Это здравый смысл, Здесь гора его больше всего прочего. 83 Он—как влага, тонкая и летучая, Не замкнешь, так истает в пар, И позамкнут в нарочитых сосудцах, Тот поболее, а иной поменее; А который поболее всех иных, В том и есть великий разум Англантского Сумасшедшего графа, и на нем Так и писано: «Роландов рассудок». 84 И на прочих Тоже писано, в котором чей ум. Здесь лихой паладин сыскал изрядную Часть и собственных мозгов,—но не то Ему в диво, а то, что рядом — Умы тех, у кого во лбу Никакого не заподозрить ущерба,— А оказывается, вот где их толк! 85 Кого спятило любострастие, кого Любочестие, кого любокорыстие, Кого тщетное упование на вельмож, А кого колдовательные вздоры, Кого знатные камци, кого живопись, Кого что; Здесь мозги пустых мудрецов, Звездочетов, а пуще стихоплётов. 86 С дозволения патмосского провидца Астольф поднял с земли свой добрьщ ум, Взнес сосудец к носу И вдохнул и стал не то, что был: Турпин сказывает, Что отныне он жил куда умней, Пока вновь не сбился с пути И опять не запятил ум за разум. 87 А еще берет Астольф тот сосуд, Самый емкий, самый полный, самый - тяжкий, В коем всё, чем мудр Англантский граф. А пред тем, как низлететь ему вспять С светоносной сферы в дольние сферы, Приводит его святой апостол Ко дворцу, близ которого — река. 88 В том дворце сто покоев, и все полны Дворец Пряжею — людских Льняной, шерстной, шелковой, хлопчатой, судеб. Толще, тоньше, краше, лучше и хуже. А над ними седая с веретеном Сидит пряха и вывивает нити, Как в деревне летом, Обобрав и отмочив шелковичный сбор. 89 А как кончит одну кудель — Подают ей вместо конченной новую, А те нити берет другая женщина, Делит лучшие к лучшим, худые к худшим. «Что у них за дело?» — Вопрошает рыцарь апостола; И апостол в ответ: «Сии суть Парки, Выпрядающие нити ваших жизней. . 90 Сколько длится прядь, Столько длится человеческий срок, А Природа и с Природою Смерть Назначают, где рваться той и этому. А забота о лучших и о худших Надобна для того, Чтоб из лучших сплелось убранство рая, А из худших—путы для адских грешников». 91 И для всех тех пряж, В витых нитях ждущих избранной участи, На железных, золотых и серебряных Листках писаны должные имена, И листки громоздятся в кучи, Из которых носит их прочь и прочь Некий старец без отдыха и устали. 92 Старец прыток, старец ловок, Старец отроду легок на ходу, И в широкой он пазухе плаща Несет прочь имена за именами, А куда несет и зачем, О том речь моя в следующей песни, Ежели, как прежде, Склонен слух и угоден сказ. ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ 1 Государыня вы моя, Вступление Кто вернет мне с неба мой прежний разум? С той поры, как пронзилась моя душа Вашим взором,— час от часу я безумнее. Не о ране жалуюсь, А молюсь, чтоб она была, как есть, Ибо ежели пойдет она вширь, То и я случусь не лучше Роланда.. 2 Чтобы вновь обрести мой толк, Мне не надобно и рваться по воздуху Ни к земному раю, ни к лунному,— Не в такую даль его занесло,— А на вашем, государыня моя, светлом Лике, в ясных очах, на белоснежной Он блуждает груди, и до потерянного Доискались бы вот эти мои уста. Песнь XXXV 185 3 Под просторными дворцовыми кровами Пророчество Шел наш рыцарь между будущих жизней, об Ипполите Миновав те, которые уже Эсте. На сужденные навились веретена,— Как вдруг Замечает кудель светлее золота; Будь дроблён и дражайший бы алмаз,— Из него не свить бы сравнимой пряди. 4 Удивительна Его взору чудесная кудель, И безмерно его желание Знать, кому такая жизнь и когда. И поведал ему благовествующий, Что родится сей за двадцать лет До того, как настанет год Господень, Значен знаками «тысяча» и «пятьсот». 5 И как эта пряжа Бесподобна блеском и красотою, Так проблещет великолепный век Того мужа, который отселе явится, Потому что вся громкая и редкая Благодать, какою дарит Человека природа и судьба, Ему дастся бессменно и безобманно. 6 «Меж ветвистых устий царицы рек (Так сказал он) есть малое селение, Перед ним—широкая По, Позади — болото с туманным зевом; И сие-то место в теченье лет Воссияет меж градами Италии — Не столь дворцами и твердынями, Сколь красою нравов и светом наук. 7 Не случайна была и не слепа Судьба, взнесши сей взлет в такую высь, Но служила Господней воле, Чтобы град был достоин сего мужа. Так, чтобы взрастить лучший плод, Трижды зорок садовник над привоем; Так и златодел не жалеет злата, Чтоб оплавить дорогой самоцвет. 8 Под покровом лучше сего и краше Не жила ни единая душа, А из здешних сфер Ни в прошедшем не сходил, ни в грядущем Столь высокий дух, Сколь творивший Ипполита из Эсте. Ипполит из Эсте — Будет зваться сей Божий благоизбранный: 9 Все красы, расточенные между многими, Малой частью каждому в честь, Соберутся в украшенье сему единому Мужу, о котором твой спрос. Велик мудростью, велик доблестью, А уж чем еще он велик — Коли я начну рассказ, то Роланду Не дождаться ввек своего ума». 10 В таковой беседе Старец Провождал христолюбец лихого герцога, Время А обшедщи все покои дворца, над рекою Где прялись человеческие жизни, Забвения. Вот они выходят к речному берегу, Где водна мутится и бьет песок, И находят над-рекой старика, У которого имена за пазухою. // Помните ли вы, не помните ли, А в конце моей прежней песни Я сказал вам о ходоке, который Лицом стар, а телом быстр, как олень, У него полон плащ людских имен, Он их носит из неисчерпной груды, И бросает драгоценные в реку, А реке название—-Лета. 12 Я сказа'д: как он встанет над волной, Так и вытрясет из складок плаща Имена, чеканенные в металле, Не жалея ни серебра, ни золота. Без числа их кружится вглубь, Никому от них ни малого проку: На сто тысяч легших в донный песок Хорошо, коли выплывет единое. 13 А над той рекою и вкруг реки Вьются вороны, вьются коршуны, Вьются жадные галки, и шумят Разногласным криком, карком и граяньем; Как увидят сыплющееся золото — Налетают стаями на добро, Кто ухватит клювом, кто когтем, Но никто, ухватив, не унесет: 14 Как ни бьет крыло по воздуху — А не в мочь с такой тяготою в полет, И нисходит в Лету Достопамятство драгоценных имен. Между всеми птицами лишь два лебедя, — Белоснежные, как герб вашей милости,— Возлетают радостно, взвивши в клюв Всякое угодное имя. 15 Так-то некоторых Сберегают благодатные птицы От топительных умыслов старика, А все прочие пожраны забвением. То в лет, то вплавь, Но минуют те два святые лебедя Злую реку, а на том берегу Перед ними высятся холм и храм. 16 Сие место свято Бессмертию, И из этого храма на холме К той окраине летейской купели Сходит нимфа, Из лебяжьих уст берет имена, Пригвождает в храме Вкруг кумира на срединном столпе, И отсель они зримы во веки вечные. 17 Кто таков старик, Для чего он топит попусту славные. Имена, и о птицах, и о храме, Светлая из коего сходит нимфа, В чем их тайна и сокровенный смысл,— Пылок паладин Знать, и обращает свой спрос к святителю, И таков ему на это ответ: 18 «Знай: Хвала Там, у вас, не дрогнет и лист, поэзии, Здесь, у нас не подав об этом знака. спасаюи Все, что в небе, и все, что На земле, от забве Меж собою разновидно, но соответственно. Этот старец, долгобрадый и быстробежный, Здесь творит, что у вас творит Время. 19 Как совьется тут нить на колесо, Так прервется там век у человека, И останется там—слава, здесь—имя: Навсегда бы, Кабы не было хищниками на них На луне—косматого старца, Под луною —Времени: Этот топит в реке, а та—в забвении. 20 И как здесь Эти коршуны, вороны и галки И все прочие рвутся выхватить из волн Имена, которые покрасивее,— Так внизу Все шуты, плуты, льстецы, блудни, ябедники, Все, которые при княжьих дворах Лучше честных и желаннее добрых,— 21 Все, слывущие тонкими за то, t Что живут по-свиному и по-ослиному,— Лишь обрежется их хозяину жизнь Паркою, а пуще Вакхом с Венерою, Все они, ленивые и подлые, Лишь и знающиелнабивать живот, Носятся с его именем на устах День, два, три, а потом ничего не помнят. 22 Но как лебеди взносят в храм с певчей радостью Те спасенные чеканные имена,— Так поэты охраняют достойных От забвения, злейшего, чем смерть. О, владыки умные и разумные, С древнего Цезаря бравшие пример, Благо вам наречь друзьями поэтов — С ними вам и воды Леты не в страх! 23 Редки лебеди, редки и певцы — Те певцы, над кем не ложная слава; Потому что не терпят в небесах Преизбытка в сонмах увековеченных, А еще по скаредности князей, Из?за коих вдохновение нищенствует, Доблесть попрана, торжествует порок И забвенны благородные знания. 24 Истинно, сам Господь Помрачил их ум, отемнил их взор, Ибо обездоливши себя песнями, Обреклись они на полную смерть: Злой нрав Их не выдаст из-под гробной плиты, А умей они дружить с певчим племенем, Слаще нарда была бы о них молва. 25 Ни благочестивый Эней, Ни отважный Ахилл, ни гордый Гектор Не бывали такими, какими помнятся,— Тысячи и тысячи были лучше. Но потомки их, не жалея в дар Ни дворцов, ни великих имений, Вознесли их в несравненную честь, Оказавши честь перу сочинителей. 26 Не так свят, не так благ Был и Август, сколь протрубил Вергилий,— Но любил он хорошие стихи, И за то ему простились проскрипции. Злой Нерон Небесами отвергнутый и землею Уравнялся бы, верно, славою с лучшими, Кабы знал дружить с писчими людьми. 27 Чрез Гомера Агамемнон победоносен, А троянцы биты, и поделом, И примерная Пенелопа ради мужа Терпит сто обид от женихов. Но коли сказать тебе истину, То на деле было совсем не так: Греки биты, троянцы победительны, А Пенелопа — блудница из блудниц; 28 И напротив того — о целомудренной Карфагенской королеве Элиссе Не худая ли носится молва Оттого лишь, что Марон к ней немилостив? А что я о том и прям и пространен,— Не дивись, Потому что писателей я люблю, Ибо сам в земной жизни был писателем. 29 И того, что я стяжал надо всеми, Не отымет ни время и ни смерть, В каковой судьбе мне порукою Всепрославленный мною Иисус Христос. Оттого мне и больно, что пред пишущими Ныне вежество замкнуло врата, И они стучат, днем, ночью, бледные, тощие,— Тщетно! 30 Что сказал я, то и скажу: Стали редки и писцы и ученые, Ибо где ни корма, ни логова, Там и дикому зверю не житье». Так прорек боговещий старец, Просверкав ярым пламенем в очах, А потом обратил к Астольфу Умудренною улыбкою просветленный лик. 31 Но хочу я оставить их вдвоем — Удалого герцога и апостола, Ибо с неба пора мне и на землю: Мои крылья не держат в такой выси. Я спущусь к прекрасной даме, чей дух Осажден жестоким приступом ревности; Я ее покинул, когда она Трех царей побила недолгим боем. 32 А потом на пути к Парижу В тот же вечер, в попутном замке Вдруг узнала, что Аграмант разбит Ее братом и спасается в Арль, По наслышке преследуемый Карлом. Полагая, что при царе и Руджьер, Она тотяас с первым светом рассвета И сама поворотила на юг. 33 А поворотивши на юг, Тем вре- Повстречала она в полудороге менем Даму, видом знатную, ликом милую, Брадаманта Но в печали и с слезами в глазах. встречает То была возлюбленная Флорделизу Брандимарта, Монодантова сына, Потерявшая своего любезного Над мостом в Родомонтовом плену. 34 Она ехала, ищучи воителя, Чтобы дрался на земле и в воде, Словно выдра, да так отважно, Чтобы встать басурману поперек. Повстречавши безутешную, Брадаманта, безутешная и сама, Привечает ее учтиво и спрашивает, Отчего в ней такая грусть? 35 Флорделиза смотрит, Видит: рыцарь точь в точь каков ей нужен, И пошла рассказывать и про мост, Преграждаемый королем Алджирским, И про то, как он отбил ее милого, И не потому, что сильней, А лишь потому, что хитрому на руку Узкий мост и глубокая река. 36 «Ежели,—говорит,—ты храбр и добр Так, как мнишься быть по виду и облику,— Отомсти, ради всевышнего Господа, Изобидчику, Брандимартову и моему! Или хоть скажи, Где мне в сей земле отыскать отважного, Так искусного биться с басурманом, Чтоб не в прок тому ни мост, ни река. 37 Ты не только выйдешь таков, Как пристало вежественному странствователю, Но и станешь благодетелем самому Верному из верных меж слуг Любви. А еще какие в нем доблести — Говорить не мне, Ибо кто о толиком сам не ведает, Тот, конечно, и слеп и глух». 38 Веледушная красавица, Коей в радость всякий достойный случай Препрославиться в чести и в хвале, Тотчас хочет за нею к тому мосту, А сугубо потому, что в отчаянии: Ей и смерть мила С той поры, как положила несчастная, Что без. милого Руджьера ей жизнь не в жизнь. 39 Говорит Брадаманта: «Такому подвигу Рада вся моя и сила и доблесть Для твоей молодой любви, Для других причин, тебе ненадобных, А превыше всех причин—для того, Что сказала ты о нем небывалое, Будто друг твой верен в любовной службе, Я же думала, что уж верных и нет». 40 И при сих последних словах Испустила вздох из самой души И сказала: «Пойдем!» — и, минув день, Подступила к ужасной переправе. Сметливая стража Громким рогом трубит о них владетелю, Сарацин облекается в доспехи И является над мостом на холме. 41 Взвидевши воительницу, Угрожает он скорою ей погибелью, Ежели она и коня и лат Не обяжет той ведомой гробнице. Брадаманта, Знавши истину Изабеллиной участи, Ей поведанную от Флорделизы, Отвечает горделивому так: 42 «Зверственная душа, почему За твой грех должны каяться невинные? Здесь твоя уместней над гробом кровь, Ибо ты здесь убийца, и заведомый! Здесь желанней всех Лат и сбруй от поверженных тобою Будет жертвой и будет приношением, Если я отмщу, тебя убив! 43 И еще мой дар усопшей угоднее Оттого, что я женщина, как она, И предстала сюда с единым помыслом Мстить! Но намерясь меряться доблестью, Между нами надобен уговор: Ежели побьешь ты меня — Мне да будет все, что и прежним пленным, 44 Если же (йа что уповаю), Я тебя побью,— Ты отдашь мне и скакуна и латы И обяжешь этой самой гробнице, А все прочие поснимешь с камней, И отпустишь на волю всех невольников». Отвечает Родомонт: «Ты права, Но невольники мои не при мне — 45 Они сосланы мною в мою Африку, Но тебе я обещаю и клянусь: Ежели случите* такое диво, Что ты высидишь в седле, а я нет — Быть невольным вольными В стольком времени, в скольком мой гонец Повестит им спешную мою волю — Если подлинно я буду побит. 46 Если же повержена будешь ты (А я знаю, что так тому и быть), То не надобно мне с тебя ни лат, Ни на латах побежденного имени,— Но твое лицо, кудри, очи, Ярко дышащие любовью и радостью, Мне да будут победным даром, Чтобы ненависть твоя прешла в любовь. 47 А что пасть предо мною не позор, Тому знаменьем сила моя и удаль!» Ничего не ответила воительница, Только искривила губы Горьким смехом, Отошла ко всходу узкого мостика И пришпорила с золотым копьем Грянуть в гордого мавра. 48 Родомонт пускает коня в разбег, Брадаманта Гулким гулом раскатывается мост, побивает Поражая слух в далекую даль, Родомонта. Он мчится к бою; Но золотое копье как било, так бьет— И язычник, доселе столь воительный, Снят с седла, повисает в воздухе И воткнулся в мост головою вниз. 49 Проезжая мимо него, Еле было пути коню красавицы,— В малом волосе от беды Он ее не сбросил в речную пену. Но так легок чудесный Рабикан, Зачатый от ветра и пламени, Что пронес ее по самому краю, Как пронес бы по острию меча. 50 Повернувшись к поверженному язычнику, Говорит она легкие слова: «Видишь, Кто побит и кто высидел в седле?» довико Ариосто, т. II Сарацин, без смысла, без слов, Не умея понять, что пал от женщины, И не волен и не мочен откликнуться, Как оцепенев. 57 Молчалив и мрачен, Встал, отходит на четыре шага, Рвет с плеч, бьет оземь Щит и шлем и прочий доспех, И торопится прочь, один и пеш, Но не упустив повеления Щитоносцу: дать волю пленным узникам,, Как о том условлено. 52 Он ушел, и только о нем и слышано, Что сокрылся он в темные пещеры. J Между тем Брадаманта ко гробнице Пригвоздила и латы и шлем и щит, И велела, прочтя написанное, Снять доспехи всех рыцарей, о коих Ведомо, что те из Карлова стана, А других добыч отнюдь не снимать. 53 Здесь оставил латы и Монодантов Брандимарт, и Сансонет, и Оливьер, Все повышедши на Роландов поиск ' И пришедши прямой тропой сюда, К собственному плену, А отселе в сарацинскую даль. Их-то латы воительница велит Снять с гробницы и замкнуть в подземелье. 54 Но осталось на каменной стене Все, что добыто с басурманских витязей, А меж ними—и доспех короля, Сакрипан Тщетно рыскающего за конем уезжает Белолобом- искать Короля черкесского, Анджелику Приблуждавшего сюда, с холма в дол, Чтоб лишиться и второго коня И уйти налегке и без оружия. 55 Он ушел налегке и без оружия От того погибельного моста, , Потому что единоверцев Родомонт Отпускал на все четыре стороны^ Но прегррдому рыцарю не в охоту Казать нос в сарацинский стан, Ибо после великой похвальбы Ему срам возвращаться в таком образе; 56 А взяло его желание вновь сыскать Анджелику, к которой о» единой Чувствен, и о коей прослышал (От кого — не знаю), Что она воротилась-де в свой Катай; И он тотчас помчался ей вослед Под стрекалом страсти,— Я же вновь вернусь к Амоновой дочери. Надписавши надпись, Брадаманта Как она освободила сей мост, с Флорделй- Обернулась она благоприязненно зою едут К Флорделизе, в Арль. Томной сердцем, грустной ликом, слезной взором, И спросила,, куда.она держит путь.- - Флорделиза, в ответ: «Мой путь — : Прямо к Арлю и в сарацинский стан; 58 Там я чаю корабля с корабельщиками, Чтобы плыть до заморских берегов, Ибо нет мне покоя до той поры, Ч т о найду я супруга и господина. Чтобы вызволить его из узилища, Постою не раз и еще не раз, А обманет Родомонтов обет - Попытаю снова и снова». 59 Брадаманта говорит: «Я хочу Разделить твой путь До поры, до города Арля; А в том Арле, ради меня, Отыщи при Аграманте Руджьера, Чья заполнила слава целый свет, И вручи ему этого скакуна, С коего низвергла я басурмана, 60 И вручая, ты скажи ему так: «Некий рыцарь надеется всенародно Показать и доказать, Что пред ним ты истинный ломщик верности. Будь же наготове: Вот скакун, его сам тебе он шлет, Облачись в кольчугу и панцирь, Жди, и скоро дождешься поединщика». Так ему и скажи; а коли спросит, Кто я есть, отвечай, что знать не знаешь». Отвечает Флорделиза учтиво: «За твое добро Рада я тебе услужить Не словами, а самой моею жизнью!» Брадаманта говорит: «Благодарствуй!» И вручает ей Фронтинову узду. 62 Вдоль реки перегон за перегоном Брадаманпы Едут рядом две прекрасные странницы; посылает Вот завидели они Арль, вызов Вот заслышали за устьями море; Руджьеру. За предместьями городскими и слободами Удержала Брадаманта коня, Чтобы стало времени Флорделизе Довести до Руджьера веденный дар. 63 Вступает Флорделиза И в предмостье, и на мост, и в ворота, И находит там себе провожатого. До подворья, где бытовал Руджьер. Делает посольское свое дело. Отдает ему верного Фронтина И, не ждав ответа, Спешит прочь вершить то, за чем пришла. 64 В замешательстве Руджьеровы мысли: Не понять и не решить, От какого он вызван супостата, От кого ему угроза и услуга. Сколь ни вздумает, сколь ни передумает, Кто бы звал его или мог бы звать Вероломцем,— не видит никого, А уж Брадаманты и заведомо. 65 Он готов поверить, Что сие не иной, как Родомонт, Но с какой тут стати такие речи — В толк не взять. А уж кроме Родомонта и вовсе У него ни с кем ни вражды, ни спора,— Так он думает, а дордонская дама Уже кличет к бою и трубит в рог. 66 Летит весть к Аграманту и Марсилию Она Некий рыцарь зовет трубой на бой! побивает А у них в шатре сидел Серпентин, Серпентина Он как вскинется облачиться в панцирь и Грандони^. Посулившись проучить гордеца. Народ валом валит на арльский вал, Не сидится ни малому, ни старому, Всем охота посмотреть, кто кого. 67 Выезжает Серпентин, Звездный Рыцарь, В дивных латах, в пышном плаще,— Только сшиблись, и он уже в пыли, А скакун его — прочь, давай бог ноги. Брадаманта поймала скакуна И любезно подводит к сарацину Со словами: «Встань, сядь и объяви, Чтобы выслали кого поспособнее». 68 Африканский король, со всею свитою Надзиравший бой с крутых стен, Изумлен учтивостью Поединщицы к сверженному врагу; И толкует сарацинский народ: «Ведь могла бы обобрать, а не хочет!» Предстает им Серпентин, И гласит, как велено, вызов лучшему. 69 Яростный вольтернский Грандоний, Торделивейший меж испанских рыцарей, Домогается быть вторым И с угрозою выезжает в поле: «Не спасешься вежеством,— Ежели случишься побит, То предстанешь пред моим королем, А еще того верней — ляжешь мертвым!» 70 А воительница в ответ: «Твоя злость не в ущерб моему вежеству, Оттого я повторяю: вернись, Пока оземь не грянулся всеми латами! Воротись и объяви королю, Что такие, каков ты, мне не надобны: Я пришла искать Боя с воином повыше ценой!» 71 Едкая и колкая речь Сеет пламень в сарациново сердце: С гневом, с пылом, не в силах молвить слова, Поворачивает коня, Поворачивает и поединщица Рабикана и копье в гордеца; Чуть ударило золотое в щит — Рыцарь вон из седла и вверх кувыркою. 72 А великодушная, Подведя к нему коня, говорит: «Я ли не сказала тебе: не лучше ли Быть послом, чем биться бойцом? Вот теперь и объяви королю, Чтобы выслал рыцаря ровень в ровень: Не с руки мне тратиться силою На несвычных ни к мечу, ни к копью!» 73 А народ на валу, не ведая, Кто сей всадник, столь упорный в седле, Прибирает знатные имена, От которых и в зной мороз по коже: У одних в устах Брандимарт, А другие поминают Ринальда; Вспомнили бы и о Роланде, Да уже всевестна его беда. 74 Феррагус, сын Ланфузы, побивает Рвется к третьему бою, говоря: Феррагуса. «Пусть паду — Всё хоть меньше сраму имут предпавшие!» Облекается во всеоружие И из сотни конюшенных коней Избирает избранного, Быстрого и ловкого на скаку. 75 Выезжает на красавицу, Но сперва ей поклон, и она поклон. Говорит красавица: «Окажите Мне любезность, откройте мне себя!» Феррагус именует ей себя, Не в его обычае быть безведому; А она: «Для вас не в отказ, Но другой бы супостат мне желаннее», 76 Он ей: «Кто?»—а она ему: «Руджьер»,— И лишь выговорила — Розовый румянец Озарил ее светлое лицо. И спешит добавить: «Его молва Меня манит попытать славу силою: Никого другого мне не надобно, Лишь хочу узнать, каков он в бою». 77 Речь проста, Но, быть может, иному и сомнительна. Отвечает Феррагус: «Наперед Друг мы с другом смеримся, кто воинственней; И коли со мной Приключится то, что с теми,— беду Выедет поправить тот славный рыцарь, До которого тебе такая охота». 78 Во все время разговора девица Предстояла, взняв забрало с лица, И глядясь в ее чудную красоту, Феррагус, вполовину побежденный, Молча говорит: «То не ангел ли Господнего рая? Не задевшись копьем, уж я сражен Светлым взором». 79 Сшиблись, И взлетает Феррагус из седла. Брадаманта, сдержав его коня, Говорит: «Ступай и сделай, как сказано!» Со стыдом удаляется Феррагус И отыскивает при государе Руджьера И поведывает ему, Что его-то и ждет наезжий рыцарь. 80 Хоть Руджьеру и неведомо, • Кто зовет его к Божьему суду, • Но заране веселится победою: Облекается в панцирь и кольчугу, Не страшится сердцем Никаких ударов, грозных предбившимся,— А уж как он вышел, да что с ним вышло, О том речь моя в следующей песне. ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ 1 Так уж водится: т Вступление. В ком высокий дух, тот всегда таков, Потому что природа и привычка Не умеют вдаваться в перемены., Так уж водится: Низкий дух всегда во всем напоказ,— Коли склонится природа во зло, То уже не избыть сего злосклонства. 2 Благородства и вежества Многи суть примеры в ратной древности И немноги ныне,— а злобы Вдоволь видено, вдоволь слышано В той войне, о мой Ипполит, От которой вражьими ты знаменами Разубрал родные храмы, а вражий флот Пригнал, пленный, к отчему берегу. 3 Не бывало стольких злодейств От татар, от турков, от мавров, Сколько в той войне от преступных рук Платных латников, жалуемых Венециею. Хоть бы и стократ Их наемщики слыли справедливцами— Мимо воли их Жглись пожарами милые места: 4 Недостойнейшая месть!—ибо ведомо, Что не кто, как ты, Сжав при кесаре осадою Падую, Не единожды Препинал пред нею порыв огня, А и где занималось, унимал, В хижине ли, в храме ли,— Таково твое высокое вежество. 5 Но ни слова ни о том, ни о многом Столь же черном, злобном, лютом, свирепом; О едином лишь скажу, Ч т о исторгло бы слезы и из камня,— Это было в день, Когда ринул ты своих храбрецов На тот берег, где замыкались в крепость С кораблей злополучные враги. 6 Как Эней, как Гектор Рвались в воду жечь эллинские суда, Так пред нами Некий Геркулес и некий Александр, Обуянные, горячили коней, Гнав гонимых в такую даль, Ч т о один из-под вражьих стен едва Воротился, а другой не воротился. 7 Воротился Ферруфин, взят Кантельм,— О родитель, о герцог Соры, Ч т о ты чувствовал сердцем и умом, Когда сын твой меж тысячи мечей Схвачен, скручен, обесшеломлен, И с высокой корабельной кормы Покатилась голова его? Ужель Не погиб ты от взгляда, как он от стали? 8 Злой склавон! где учился ты войне? В какой Скифии Ты привык казнить тех, кто взят И обезоружен и беззащитен? Смерть ли вместна поборнику отечества? О солнце, Не сиять бы тебе над страшным веком Сих Танталов, Атреев и Фиестов! 9 Обезглавлен От жестокого варвара самый лучший Между юных, чьей хвалой полон мир От морей до морей, от полдня к полночи! Полифем и Антропофаг Пожалели бы красу его и юность, Но не ты, Злей и круче киклопов и лестригонов! 10 Я не верю, что такое бывало Меж старинных рыцарей, в ком цвело Благородство и вежество: Победив, они сделывались добры. Брадаманта не свирепствовала, Ссадив встречных касанием копья, Но сама Подвела им коней, чтоб всели в седла: 11 Я уже сказал, как она, Сколь прекрасная, столь и доблестная, Опрокинула Звездного Серпентина, И Трандония, и сам-третьего Феррагуса, И сама вернула каждому коня; А еще я сказал, как сей последний Ею послан от рыцарского имени Бросить вызов никому, как Руджьеру. 12 Снаряжается Руджьер, Руджьер Веселясь отвагою, собирается А пред ним государевы господа на бой. Спорят снова и спорят снова, Кто сей удалец, Столь искусный разительным копьем? И пытают они у Феррагуса, Не признал ли он своего собеседника? 13 Отвечает Феррагус: «Он заведомо Не из тех, о ком толкуете вы: Как предстал он без забрала, мне одумалось, Не Ринальдов ли это младший брат; Но как сведал я его мощь, И была эта мощь не Рикардетова, То почаялось: а не их ли сестра, Ибо молвит молва: они похожи. 14 Говорят, она не слабей Ни Ринальда, ни всякого паладина; А уж как я сам погляжу, То сильней и родного и двоюродного». А Руджьер, услыша такую речь, Заалел, Как алеет заря перед восходом, Дрогнул сердцем и не знает, что делать. 15 Страстным острием Уколола эта весть его душу, Он почувствовал в костях жар и хлад От великого страха, От великого страха, что ненавистью Ныне в деве соделалась любовь. В таковом смятении он стал, не зная, То ли быть ему биться, то ли нет? 16 А Марфиза уже как тут, Марфиза Пышет жаром сразиться в поединке, первой Вся в оружии, потому что в оружии выезжает на Повседневно она и повсенощно: Брадаманту Чуть она послышала, что Руджьер и трижды Снаряжается, тотчас ей вдомек, побита. Что лишь выйди он, ему и победа; И спешит переять большую честь. 17 В седло скок, коню шпоры в бок, И вперед в боевое поле, Где Амонова дочь, Замирая, ждет Руджьера под копье и в плен, И одним тревожится: Куда бить, чтоб нечаянно не ранить. Выезжает Марфиза из ворот, А на шлеме у нее птица Феникс, 18 Потому ли птица Феникс, что мнит Себя гордая единственной в свете, Потому ли, что воля ее чиста Никому не быть женой, ни подругою, Но глядит на нее Амонова дочь И, не могши признать черты возлюбленного, Вопрошает об имени и слышит Имя той, что похитила его сердце. 19 Имя той, что мнилась Быть похитчицей Руджьерова сердца, Той, к которой бушует столько, ненависти, Что милей умереть, чем не отмстить! Поворачивает Брадаманта коня И несется не только сбросить в прах, Но пронзить врагиню в самую грудь, Чтобы легче сделалось душе. 20 И пришлось Марфизе, Тотчас сведать, жестко ли на земле; А она к тому была непривычна, И в такое взметается неистовство, Что вскочила, меч наголо, И стремится мстить за крушение. Ей Амонова дочь с коня кричит: «Как ты смеешь? ты мне добыча! 21 Пусть к иным была я вежественна, Но с тобою, Марфиза, не хочу, Потому что слышала, Сколько есть в тебе подлости и спеси!» На такую брань Зашумела Марфиза, как прибой меж скал, Но слова от ярости сперлись в горле, И кричит, а не выкричит ответа. 22 Меч в руке, Не во всадницу, так в коня, в грудь и в брюхо, А Брадаманта скакуна за узду, Махом в бок, ) • Вся кипя обидой и гневом; Вперевес—копье: Чуть оно задело Марфизу — И Марфиза снова свержена в пыль. 23 Чуть у п а л а — и опять на ногах, И опять мечом взыскует недоброго; В третий раз Брадаманта бьет копьем, В третий раз Марфиза простерта навзничь; Хоть сильна Амонова дочь, А едва ли она бы так управилась, Чтобы что ни удар — то в прах; Но уж так ее копье зачаровано. 24 А случилось так, Начинается Ч т о явились между станом и станом сражение. (Между коими мили полторы) Близ того их ратного поприща Рыцари, Наши рыцари, И увидели, как лих в поединке Хоть не вемо, кто, а видно, что свой 25 Как приметил их приспешающих Государь Троянов сын с арльских стен, Не желая он застичься в расплох Никакою бедою, ни напастью, Дает знак Всем к оружию и вон из-за стен, А меж всеми — и Руджьеру, которого Упредила Марфиза к тому бою. 26 Сей влюбленный Трепетал, взирая на эту брань, За свою за любезную красавицу, Ибо крепко зная Марфизину руку; Трепетал, когда та и эта Я р о сшиблись лицо в лицо, Но оторопел, Как увидел, какова была схватка. 27 А как спор их, не в пример другим, Не соспорился с единого раза, Он взирал тревожнее и тревожнее На невиданный поединный бой. Ибо он обеим желал добра, Но любовь любови — Рознь: к одной пылал он безумным пламенем, А к другой был добрый чтитель и друг. 28 Он и рад бы их разнять, Кабы это мыслимо было с честью; Но уже его соратники, Опасаясь, что одолеет Карл, И одолевая, уже осиливает, Напустились на христианский стан, А навстречу — Христовы рыцари, И ударились, и зашлась резня. 29 И над теми и над этими Гремит зычный привычный клич: к оружию! Кто пеш — к коню, кто без лат — в броню, И всяк под свой стяг! Трубят трубы Гулким воем к ближнему бою, Зовут конных, А тимпаны и барабаны — пеших. 30 Ярая и кровавая Брадаманта Заварилась б р а н ь — ищет боя Ни сказать, ни описать. с Руджъе- Доблестная дама Дордонская ром. Гневным сердцем негодуя о том, Что Марфиза ушла от жданной кары, Рыщет, ищет, Нет ли где Руджьера, ее заботы? 31 И признала она юного По серебряному орлу На лазоревом щите, И вперила страстные очи, Видит грудь и плечи и стройный стан И летучий взмах, а потом Как подумала, что их нежит другая,— Обуялась яростью и молвит так: 32 «Эти губы, прекраснейшие и сладчайшие, Целовать ли кому-то, а не мне? Да не будет! Если ты не мой — то ничей. Я не раньше умру в моем отчаянье, Чем и ты умрешь от моей руки: Погублю тебя, Но в аду ты будешь мой, и навеки! 33 Ты меня убил — Дай отмстить! Так велят и законы и обычаи: Кто убил, тому смерть. Ведь и в смерти неравен наш удел: Ты по праву казнишься, я неправо — Я казню того, кто мне ищет смерти, Ты — меня, в чьем сердце к тебе любовь. 34 О рука, почему ты не крепка Разразить булатом злобное сердце? Уж не он ли мне столько крат Рушил душу в любовной безмятежности? Он готов отъять м о ю жизнь, Он не знает жалости к моей боли,— Укрепись же, мой дух, на нечестивца, Убей смертью за сто моих смертей!» 35 И пришпорила коня, но сперва «Берегись,—кричит,— Руджьер-вероломец! Не уйдешь, Взяв добычей гордое сердце девы!» Как услышал Руджьер, так понял, Что впрямь перед ним его владычица, Ибо голос ее носил он в памяти И узнал бы его меж тысяч; 36 То и понял, Что гласят ее тяжкие слова, Ч т о вменяет она ему в вину Преступление обоюдного их завета; И дает он знак К объясненью; но, не своя от горя, Она мчит, лик в забрале, чтобы недруга Бросить наземь и даже не на песок. 37 Как увидел Руджьер ее задор,— Крепче встал в стремена, напрягся в лагах, Выставил копье — Но лишь так, чтоб ни в чем ее не ранить. А и дама, Мчавшись с умыслом ранить и разить, Подоспев, не имела духа Ни повергнуть, ниже нанесть удар. 38 И остались два их копья Праздны — Лишь Любовь при них третьим поединщиком В оба сердца била копьем любви. А не преуспев Посрамить Руджьера, воительница Обращает страсть на большую рать И творит, что навеки стало сказкою: 39 Триста и более, чем триста, Пали враз под златым ее копьем — Ей одной была победа в тот день, Ей одной далось бросить мавров в бег! А Руджьер озирается и рыщет, Они сходят- Пробивается и кличет: «Умру, ся у Атлан- Ежели не смолвимся мы! за что товой Ты бежишь? ах! выслушай, ради Господа!» гробницы. 40 Как ветром полдня, Жарким вздохом веющим из-за моря, Расточаются в токи снег и лед, Незадолго столь твердые и упорные,— Так на краткие те просьбы и жалобы Дрогнув сердце Ринальдовой сестры, Гневом окаменелое, Сразу сделалось нежно и любовно. 41 Отвечать не может или не хочет, Но пришпорив в сторону Рабикана, Удаляется от воинства прочь И дает Руджьеру зовущий знак. А поодаль от битвенного поприща Там была долина, а в ней — Малая поляна, а в средине — Купа кипарисов, все как один. 42 А под теми кипарисами белокаменная Новозданная взносилась гробница; Кто в ней спал — Любознатель прочел бы в краткой надписи; Но не до письмен Приспешающей было Брадаманте, А за нею горячил коня Руджьер, Достигая им дубравы и девы. 43 Но воротимся Марфиза И к Марфизе, которая той порой, вновь Вновь воспрянув в седло, искала счесться схваты­ С той, от коей трижды сшиблена в прах. вается И увидев, что взяла она вкось, с Брада- А за ней—Руджьер, мантой, Не подумала, что виною любовь, А что им охота сравнять обиды. 44 Тотчас шпоры в скакуна, и вперед, Чтоб доспеть до рощи не позже первых. Какова докука двоим от третьей,— Кто любил, тот поймет и без меня. А еще того Брадаманте досаднее, Что пред ней виновница ее зла: Из ума нейдет, Будто движет Марфизою любовь Руджьерова. 45 Снова ей Руджьер вероломен: «Вероломный! — она кричит,— Или мало, что твое вероломство Бьет мне в слух, а желаешь, чтоб и в глаз? Вижу: хочешь ты прогнать меня прочь! Будь по-твоему, по бесчестно-гнусному: Я умру, но я добьюсь, Чтоб со мной умерла моя губительница!» 46 Изострясь злее злой змеи. Устремляется она на Марфизу И копьем улучает в щит, И Марфиза рушится навзничь, До полшлема врывшись челом в песок. Не в расплохе, А рвалась она в сечу всею силою, Но вотще: пала в землю головой. 47 Дочь Амонова, положив Умереть или умертвить врагиню, Опаляет душу единой думою — Не копьем ее свергнуть вновь и вновь, А от плеч отринуть голову, По полшлема воткнутую в песок. Золотое копье отброшено, Меч в ладони, и спрыгивает с коня, 48 Но поздно: Уж Марфиза — против, и так уж зла, Коль и дважды, как единожды, Из седла она выметнулась в прах, Что Руджьеру Не разнять их ни мольбами, ни криками: Обе обуянные Рвутся в битву, голову очертя. 49 Не успели и выхватить мечи, Как уже от бешенства Сшиблись бронь о бронь — Только им и биться, что рукопашно. Два булата, Бесполезные, вон из рук; Ищут новых ударов, а Руджьер Тщетно просит их и молит разняться. 50 А как видит он, что просьбы — тщета, а потом — Приступает силою, с разни- У обеих рвет кинжалы из рук мающим И швыряет под взножье кипариса, Руджьером. К обезвреженным Вновь взывает слезно и угрозно,— Все напрасно! без мечей и ножей Бьются дамы вручную и вножную. 51 А Руджьеру неймется: то одну, То другую, то за пясть, то за локоть Тянет прочь; пока Небывало не вспылила Марфиза. Ее нраву все нипочем, Ни Руджьерово даже дружество — Оторвавшись от соперницы, Она хвать за меч и прямо к нему: 52 «Ты невежа и грубьян, Коль мешаешь, мешаясь, чужому делу; Только это тебе не в прок, Ибо станет меня и на вас обоих!» Кроткими словами Руджьер ищет ее унять; но она Так неистова, Ч т о о чем ей ни тверди — все впустую. 53 Разъярясь и он, Обнажает меч,— Ах, нигде, никогда и никому, Ни в старинном Риме, ни в давних греках Не виделось зрелища Столь отрадного, ладного, ненаглядного, Сколько это — ревнительнице Брадаманте, Ибо в нем ее терзаньям — конец. 54 Подымает с земли свой меч, Отошла и смотрит, И Руджьер ей зрится, как бранный бог, Во всесильстве своем и всеискусстве; А коли он — Марс, То Марфиза — исторгшаяся фурия. Но отважный молодец до поры Биться бьется, да бьется в четверть силы: 55 Ему ведом его клинок, Столько крат испытанный: Где он тронет, Гам пред ним все заклятья — как ничто. Оттого Руджьер и метится Не колоть, не сечь, а биться вплашмь. Долго блюлся, Но на всякое терпение есть конец: 56 Грянула Марфиза, Грозя голову разом пополам; Руджьер вскинул над головою щит, Пал удар в того белого орла, Только чары уберегли металл, Но рука не устояла не дрогнуть; А не будь сии щит и латы — Гекторовы, То не сносить бы ему руки, 57 То и быть бы ему взрублену надвое, Как уметала лютая Марфиза. Едва движучи левою рукою, Едва в силах держать орлиный щит, Забывает Руджьер всякую жаль, Очи его пышут, как светочи, Он кружит острие во весь размах — Берегись, Марфиза, коли заденешься! 58 Я не знаю, как такое случилось: Атлант Такова кругом густа была роща, из гробницы Ч т о клинок вразился в кипарисный ствол, открывает, Вошел в древо и на пядь и на две,— что Руджь­ И тогда-то ер и Мар­ Холм и дол сотряслись великим трясом, физа— И взгремел из той дубравной гробницы брат и Голос громче человечьего голоса: сестра. 59 «Да престанет,— грянуло,— брань, Ибо нечестиво и неправедно, Если брат сестру Или если сестра повергнет брата! Ты, о мой Руджьер, ты, о моя Марфиза, Верьте вещему слову: От единой вы утробы, от единого Сева, и в единый родились час. 60 Ваш зачатель — Руджьер Второй, А родительница — Галациелла, Чьи два брата Умертвили злосчастного отца, А сестру свою, хоть и несшую во чреве Вас, двух отпрысков от их же корней, На захлестывающую смерть Попустили в море на утлой лодке. 61 Но судьбина, До рожденья вас назначивши к славным подвигам, Безопасно привеяла ваш челнок Через Сирт к неживому берегу, Где, явивши вас на свет, Отошла избранница в кущи райские, А по воле Бога и рока Я случился в этот час подле вас. 62 Погребением почтив вашу мать, Сколь могло быть почету в той пустыне, Я окутал вас бережным плащом И унес в мои Каренские горы, Где и повелев Укрощенной львице оставить львенышей, Дважды десять месяцев Вас я вспаивал от ее сосцов. 63 Но как в некоторый день Довелось мне покинуть обиталище, Вдруг нагрянула орава арабов (Может быть, и вам оно памятно) И тебя, Марфиза, схватила в беге, А тебя, быстрейшего, не могла настичь. О тебе, Марфиза, в тоске, Стал Руджьеру я пестуном из пестунов: 64 Сам и ведаешь, Сколько блюл тебя Атлант, пока жил. Но предначертано было в недвижных звездах Пасть тебе изменою меж крещеных; Чтобы свесть тебя с недоброй стези, Я трудился держать тебя поодаль, Но не пересилив твою Волю, изнемог и умер в горести. 65 В предконечный же Час, провидя здесь твой с Марфизой бой, Повелел я адским моим пособникам Здесь сложить гробницу из тяжких глыб, А к Харону воззвал кричащим голосом: «Как умру, Да пребудет дух мой под сею сенью, Пока здесь не спрянутся Руджьер с сестрой!» 66 Много дней Вас я ждал и дождался в должной роще; Посему не омрачай подозрением, Брадаманта, твоей любви! Но приспел мой час Из-под света сойти в селенья теней». Смолк,— И дивятся Марфиза, Руджьер и дочь Амонова. 67 С превеликою отрадою Они узнают Признает Руджьер сестру, она — брата; друг друга. Обнялись Без обиды Руджьеровой влюбленной И пошли припоминать оны дни: «Я сказал», «я была», «я делал»,— И уже никакого в них сомнения, Что поведал им дух святую правду. 68 Открывает Руджьер сестре, Столь тверда в его сердце Брадаманта, Повествует страстную повесть, Сколь он ей обязан всем во всем, Достигает, чтоб недавняя распря Обратилась в великую любовь И чтоб ныне обе Обнялись в полюбовном примирении. 69 Начинает Марфиза свой расспрос: Кто отец их, из какого он рода, Кем убит, Как убит, в поединке или в сече, И на ком вина, что несчастная В злое море была брошена мать? Что она и слышала в малолетстве, То забылось, едва оставя след. 70 Отвечает Руджьер: Руджьер их древний род — расска­ От троянского Гекторова корня, зывает Ибо Гекторов сын Астианакт об их отце Ускользнул из тенет и рук Улисса, и матери. Подменившись сверстным дитятею,— И покинув Трою, Долго странствовал в пучинах, пока Не пришел владеть Мессиной в Сицилии. 77 А потомки его простерли власть Через Сциллу и Харибду по всем Калабрам И, не раз сменив сынами отцов, Утвердились даже в Марсовом городе, Где от них над Римом и миром Не единый был царь и государь От старинных Константа и Константина До Пипинова до Карла Великого. 72 Между ними — Старший Руджьер, Гамбарон, Бовон, Рамбальд, и последний — Тот Руджьер Второй, от которого, Как нам молвлено, понесла наша мать. Полон свет Славных сказов о родительских подвигах,— И Руджьер повел повесть, как король Аголант явился в сию их землю 73 С сыновьями Альмонтом и Трояном И с воительницею дочерью, Многих рыцарей выбившей из седла; И как стала в ней такая любовь к Руджьеру, Что она пошла супротив отца, И крестилась, и повенчалась с милым, Но Руджьеров изменник брат Бельтрам Воспылал к невестке нечистой страстью 74 Ив надежде ее достичь Предал братьев, и отца, и отечество На великие им муки из мук, Отворил ворота Регия недругам, И тогда-то Аголант и злые его сыны Талациеллу на шестом ее месяце • Без весла пустили в зимние бури. 75 С ясным взором Марфиза Братнюю Марфиза внимала речь зовет его И гордилась проистечь из истоков, отомстить Из которых столько великих рек: за отца Она ведала, Аграманту. Что отселе и Монгран и Клермонт, Две породы, сияющие в веках, Чьим мужам — ни подобья, ни сравненья 76 Но когда договорил ее брат, Как отец Аграмантов, дед и дядя Вероломно умертвили Руджьера И злой участи предали их мать,— Не желая она более слушать, Перебила его и крикнула: «Брат! Милуй тебя Бог, Но неправ ты, не отмстив за родителя! 77 Если не достичь До Альмонта и Трояна, покойников,— Кровь на их сынах: Ты в живых, но как в живых Аграмант? Вот пятно, которого не омыть: После столькой тебе обиды Ты не только не умертвил короля, Но живешь и служишь его знаменам? 78 Присягаю пред истинным Христом (Будь мне истинным богом бог отеческий!), Ч т о не совлекусь моих лат Прежде мести за мать и за родителя. Горе мне, Ежели увижу тебя меж войск Аграмантовых или иного мавра Не на их отмстительную погибель!» 79 О как вскинула чело, как возрадовалась На сии слова славная Брадаманта! Побуждает Руджьера и бодрит Повестись по Марфизину увещанью И предстать и назвать себя пред Карлом, Ибо Карл о родителе-Руджьере Столь ревнует честью, хвалой и славою, Ч т о поселе не знает ему равных. 80 Отвечает Руджьер непрекословно, Но Руджьер Что и впрямь изначален этот долг, вынужден Но затем промедлен платеж, помедлить. Ч т о не сразу он узнал то, что знает; Ныне же, Прияв рыцарский меч из Аграмантовых рук, Худо бы он и вероломно бы Встал бы смертью на своего старейшего. 81 Но уже он обещал Брадаманте, Обещает вновь и сестре, Ч т о не минет он ни малого случая Небесчестно уйти от короля, А что он досель не ушел, В том вина не его, а Мандрикардова, Ибо бившись с тартарийским царем, Каков вышел он победен — всеведомо. 82 А тем паче ведомо ей, Повседневно бывшей у его ложа. На такой в ответ на ответ Не молчали и знатные две воительницы; И порешено Воротиться Руджьеру под стяг старейшего, Но лишь до причины С должным правом отъехать в Карлов стан. 83 «Не страшись о нем, а положись На меня,— говорит Марфиза Брадаманте,—и в считанные дни Уж не быть ему под тем Аграмантом». Так она промолвила, Но о чем помыслила — ни гугу. Поклонясь, Повернул Руджьер коня в свою сторону,— 84 Как вдруг Слышен крик из ближнего дола, Будто женщина взывает и плачет; Все насторожили слух,— Но довольно вам доселе поведанного, Здесь пора моей песне принять конец, Ибо много у меня лучшего впереди, Если вам благоугодно дослушать. ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Если бы Вступление. Достойные дамы, Как о всяком ином небезусильном Даре от матери-Природы, Денно, нощно, упорно и преусердно, А с того и небесчестно и небесплодно Ревновали об искусствах, которые Предают добродетель грядущим дням, 2 И сумели сами бы В людской памяти спеть себе хвалу, Чем искать ее от скудных писак, Чья душа, терзаясь, грызется завистью, И что знает доброго, о том молчит, А что злого, о том трубит по свету,— Ежели бы так — Женский род слыл бы славен превыше мужеского. 3 Мало им, надсаживаясь, Величать хвалою певец певца,— Они только и рады, что гласить Все худое, им ведомое о дамах: Топчут в прах, не желают вскинуть взор, Словно в страхе, Ч т о затмят их дамы, как тучи день: Таковы, говорю я вам, все древние. 4 Но какою намеренною силою Ни умалить благо, ни взмучить зло,— Всё не в силах ни рука, ни язык Ни пером, ни криком Угасить Славу женского рода до ничтожества: Всё хоть часть останется незатменна — Хоть и малая часть, и меньше малой. 5 Не едина была Гарпалика, Не едина Томирида, ни та, Ч т о сражалась за Турна, что за Гектора, Ни приведшая тирийцев в заморский край, Ни Зиновия, ни та, что согнула Ассириян, персов и индов,— Но они единые и немногие Бранной славы достойны во все века; 6 И не только в Риме и в Греции Жены чисты, верны, умны, сильны, А повсюду, где солнце сеет свет На бегу от Ганга до Гесперидского Сада,— но безместна их честь, Разве что вестима одна из тысячи, А лишь потому, что о них Все писцы злы, коварны и завистливы. 7 Но да не смутит вас, красавицы, На стезе добра никакая тень, Да не отвратит Страх забвенности от высокой цели! Ежели не вечно доброе — То ведь и не вечно дурное; Ежели досель вам чернил и перьев Не было,— то днесь их не счесть: 8 Вот вам в честь Марулл, вот Понтан, Вот отец и сын — двое Строцци, Вот Капелл, вот Бембо, а вот Тот, кто по себе очертил Придворного; Вот тосканский Аламанн, а за ним Оба равных любимца Муз и Марса, Оба отпрыска владельца, чей край Замкнут Минцием и глубокими заводями; 9 И один из них, Смолоду и сам стремясь душою Чтить и чествовать вас превыше звезд, Оглашая хвалами Парнас и Кинф,— Ныне, вдохновенный любовной верной службою Изабелле, в которой дух так тверд Пред грозою раззора и обиды,— Еще пуще стал сам не свой, а ваш. 10 Он не знает устали Прославлять вас живейшим 1 песнопеньем; Если в ком язвится на вас хула, Он первее всех вскипает к оружию; Нет на свете рыцаря, Столь готового отдать жизнь за честь: Он пером животворит славу ближних, Сам достойный славящего пера. 11 Он ли хорош, Чтобы дама, превзошедшая доблестью Всех носящих дамский наряд, Пребыла вовек тверда в своей твердости Истинною Колонною его любви, Некрушимая превратностями судьбины? Он хорош ей, она ему, Лучшей пары не сдваивалось на свете. 12 У наследных брегов своего Оллия И на зависть братней реке Он стяжал неслыханные трофеи Писчим словом Меж огней, мечей, весел и колес. А за ним славит женщин Геркулес Бентиволий, за ним — Ренат Тривульций, Мой Гвидетт, и Мольца, избранник Феба, 13 Вот и сын моего герцога Геркулес Карнутский v Певчим лебедем расправляет крылья И до звезд гласит наши имена; Вот и Вастский мой господин, Славный петься и греками и римлянами, Но и сам Возжелавший пером предать вас вечности. 14 Но зачем их исчислять, Вас прославивших, славящих и восславящих, Если слава—-в руках у вас самих? Ибо многие от шелков и шитья Отошли и идут тропою Муз Утолить свою жажду Иппокреною, А оттоле возвращаются таковы, Что не нам вас петь, а от вас бы петься. 15 Если каждую из пишущих Захочу почтить я должной хвалой, То вспашу я столько писчих страниц, Что уже ни на что не станет песни; Если же я выберу пять иль шесть, То всем прочим это счтется обидою. Что мне делать? Промолчать обо всех Или в стольком сонме избрать единую? 16 Изберу единую, Но такую, чтобы смолк всякий толк И никто не посмел бы молвить худа, Что о ней пою, а о многих нет. Сладким словом, лучшим из слыханных, Как себя она возносит к бессмертию, Так и всякого, о ком она молвит, Восторгая из гроба к вечной жизни. 17 Как Феб родную свою Луну Ближе держит и ярче озаряет, Чем Венеру, Майю и все светила, В хоре звезд и в разладе с хором звезд,— Так и в ней, как ни в ком, Речи красны, слова сладки, а мысли Так разительнь!, Словно встало в небе второе солнце. Поделом ей имя Виктория Ей, рожденной среди побед И с победой об руку Длящей путь меж трофеев и триумфов. Артемисия по любви к Мавзолу Возвела усопшему мавзолей — Но не больше ли честь Не во гроб, а из гроба вознесть ^ любезного? 19 Если Лаодамия, если Порция, Если Аррия, Аргия, Евадна, Прияв смерть вослед каждая супругу, Заслужили праведную хвалу, То не больше ли честь Вырвать мужа из смерти и судьбы Из-за Леты и из-за Стикса, Девять крат обвившего мертвый дол? 20 Если Македонянин Ревновал Ахилла к меонийской трубе,— Сколь ревнивее, о непобедимый, Он взирал бы к тебе, Франциск Пескарский, Оттого, что верная и любимая Тебе спела жена такую песнь, Что не надобно звучнейшей трубы, Чтоб греметь твоей славе во веки вечные! 21 Если бы писало мое перо, Сколько хочется или сколько можется, Долог был бы сказ, Но и то бы много было не сказано; И подавно позабылась бы повесть О Марфизе и славных ее друзьях, А ведь я обещал ее продлить, Ежели угодно вам станет слушать. 22 А коли вы здесь, чтобы слушать, И коли я здесь, и готов, То оставлю до пущего досуга Излиянье достойных ее похвал,— Не затем, будто песни мои надобны Той, чьи песни и звонче и обильней, А затем, что такова моя страсть Чтить и славить ее до утоления. 23 Милые мои дамы, Повторю, чтоб кончить: во всех веках Многие вы были достойны вечности, Но о вас молчали завистливые певцы. Ныне же молчанью конец: Вы и сами прославите ваши доблести. Будь дано сие воинственным свойственницам — Больше бы нам зналось об их делах: 24 Брадаманта и М а р ф и з а — д в е свойственницы, Чьи былые подвиги и победы Я усиливаюсь вывесть на свет, Но из десяти ускользают девять. А что знаю, того не утаю — Чтобы славные дела не остались В позабытости, и чтоб угодить Вам, красавицы мои чтимые и любимые. 25 Я сказал, Ч т о Руджьер уж откланялся к отъезду И уже (на сей р а з — и без труда) Вырвал меч из кипарисного комля, Как вдруг Руджьер, Замер, внявши недальний громкий плач, Брадаманта И рванулся с сестрою и с подругою, и Марфиза Чтоб помочь, коли надобно помочь. встречают Улланию, 26 Поспешают, а плач все громче, обиженную А сквозь слезы все слышнее слова; Марганором. Добежали, глядь—лужок, а на нем в слезах Три девицы, по-странному одетые: От пупа и ниже Располосовал им платья незнамо кто, И они, чтобы сокрыть сокровенное, Сели наземь и уж не смеют встать. 27 Как Вулканов сын, Мимо матери выросший из праха И Палладой отданный на бережный вскорм Слишком жадной до посмотра Аглавре, Для сокрытья недолжных своих ног Восседал в им созданной колеснице,— Так и эти три Севши наземь, скрывали свои тайности. 28 Столь срамное, столь неподобное Поразило зрелище и эту и ту Героиню так, что зарделись щеки, Словно вешние розы в Пестумских садах. Брадаманта глядь и видит: пред ней Уллания, Та Уллания, которая вестницею Шла во Францию с Забвенного Острова. 29 Узнает она Улланию, узнает Двух сопутниц, все тех же, что и были, И свою обращает речь К той, которая первая в почете. Спрашивает: кто Столь бесчестен, беззаконен, безнравен, Что скрываемое самим естеством Обнажает непристойному взгляду? 30 И Уллания, угадав Как по латам, так по учтивой вымолвке, Что пред нею та, которая давеча Трех наездников ссадила с седла, Повествует, Что в недальнем замке безбожный люд Их не только изобидел одеждою, Но и бил и много чего другого. 31 А где щит и где трое королей, Так давно и далеко ей сопутные, Этого не знает она сама: То ли пали, то ли пленники. И пустилась она в сей путь, Столь досадный для пешего хождения, Чтобы бить челом государю Карлу,— Верно, он не стерпит такого зла. 32 И Руджьер и обе воительницы, Они скачут Сколь отважны, столь и добры, отомстить Помутили ясные взоры, обидчику. Слышучи и видючи столько мук, И не ждавши просьб Оскорбленной отмстить за оскорбление, Забывают все иные дела И во весь опор спешат к тому замку. 33 Но сначала по истой доброте Они скинувши со своих доспехов Покрывала, окутали тело дев, Скрыв от взора ненадобные части; А чтобы Уллании Не топтать уже топтанную тропу, Брадаманта ее берет за седло, А Руджьер и М а р ф и з а — е е спутниц. 34 Севши за седло, Вот Уллания кажет Брадаманте • Лучший путь к злому замку, а в ответ Та сулит ей достойное отмщение. Выбираются из дола на холм, Всходят в кручу то правей, то левей, И пока не запало солнце в запад, Не искали ни приюта, ни отдыха. 35 На хребте крутого холма Отыскалась вечером деревенька, А в ней добрый кров и добрый стол, Уж какие есть, те и есть. Оглянулись путники и диву дались: Всюду женские и женские лица, Кои старые, кои юные, а мужчин Нет, как нет. 36 Не дивился так в старину Сам Ясон со своими Аргоплавателями На тех женщин, которые принесли Смерть отцам, сыновьям, мужьям и братьям, И на целом Лемносе Не оставили и двух мужских лиц,— Как дивился здесь Руджьер И его вечерние сопристанницы. 37 Для Уллании и двух ее дам Сей же час приказали наши рыцари Схлопотать три женские платья — Хоть не пышные, а все же не терзаные. А меж тем Руджьер, Подозвавши одну из местожительниц, Вопрошает, где здесь мужеский пол? А она ему ответствует вот что: 38 «Тебе в диво Им рассказы- Видеть столько нас женщин без мужчин, вают, какой А нам в самую несносную муку Марганор Жить столь жалко отторженным от своих: великий женд- Чтобы горше нам горелось в изгнании, ненавистник, Наши милые мужья, сыновья, отцы Злой отлукой отлучены от нас По угоде нашего утеснителя. 39 Урожденных нас в его земле, До которой здесь два часа дороги, Он нас выжил в эту мерзкую высь, Перемучив жестокими обидами, А мужчинам нашим и нам Грозит смертью и тысячами пыток, Ежели взберутся они сюда, А мы примем их, и это узнается. 40 Так он вражествен к нашему полу, Ч т о не только нас не терпит вблизи, Но и наших не подпускает к нам, Чтобы женским не надышались духом. Дважды эти долы И разделись и оделись лиственною красой С той поры, как наш злодей воссвирепствовал И никто не наставит его на ум,— 41 Потому что люди его боятся, Как боятся лишь смертного конца, Ибо отроду в нем не только злоба, А еще и сила сверх смертных сил. Телом он великан, М о щ ь ю он один одолеет сотню, Он невмочь и нам, его подвластницам, А которые пришлые, тем стократ. 42 Если, сударь, вам дорога Ваша честь и честь троих путешественниц,— Вам бы лучше и вернее и средственнее Вместо этой искать других дорог, Потому что эта ведет В самый замок, в котором наш неистовец Уготовал неласковые обычаи Д а м а м в срам, а паладинам в урон: 43 Черный Марганор (Так зовут властителя и теснителя), Коего не злее и не гнуснее Ни Нерон, ни иные меж тиранами, Жаждет крови людской, а паче женской, Как овечьей крови жаждет волк! И какая ни попадет к нему дама,— Будет изгнана в превеликий позор». 44 «Но с чего в злодее такая дурь?» — Любопытствуя Руджьер и все спутницы, Чинно просят не отказать им в любезности И поведать все от самых начал. «Он всегда,— ответствует женщина,— Был жесток, нещаден и лют; Но когда-то он до поры Свою злобную душу скрывал от глаза. 45 Тогда были у него живы два сына как один его И совсем не похожи на отца: сын погиб Дружелюбны ко всякому приезжему, за женщину, Чужды подлостей и злых непотребств. Замок блистал учтивством и вежеством, Добрыми нравами, веселыми забавами, Потому что отец, хоть и сроду скуп, Ни в какой не отказывал им угоде. 46 Мимоезжие рыцари и дамы Привечались таково по душе, Что отъехавши были без ума От любезности милых гостеприимнее. Были оба брата Из священного рыцарского чина, Один звался Киландр, другой — Танакр, Пылки удалью и царственны видом 47 Так они и жили и были бы Досточестны и достохвальны вовек, Ежели бы не вкогтилась в них страсть, Нарицаемая в мире любовью; И она-де сбила их с прямой стези В лабиринт кривого блужения, А что зналось за ними доброго, Все помрачено и осквернено. 48 Приезжает однажды паладин От двора государя Константинопольского, А при нем сопутственница, Умных нравов и дивной красоты. И вошла в Киландра такая страсть, Что умри, а добудь себе красавицу: Разлучиться с ней — Все равно, что расстаться с милой жизнью. 49 А как не было ни места, ни времени, Чтоб ее преклонить к своей любви, Он отважился отбить ее силою, Снарядился, затаился и встал Одаль замка у самой их дороги, Нераздумчивы лихость и любовь: Как увидел он близящегося рыцаря — Вмах навстречу, и копье вперевес. 50 Льстился разом он уложить врага И похитить победу и красавицу; Но не тут-то: соперник был силен И дробит его доспех в дробь и дребезг. Долетает весть до отца, Досылает он за сыном доставщиков, И встречает мертвого, и с великим Плачем погребает в наследном склепе. 51 Но все так же ворота широки Для любого приезжего и проезжего, Потому что младший Танакр И учтив и вежествен пуще брата. И случилось так, что в этот же год . а другой Из далеких мест отбил себе Приезжает некий барон с женою, женщину Он на диво удал, а она прекрасна. силою, 52 А она прекрасна и добронравна И воистину превыше похвал; И подстать ей муж — Благороден и смел, как редко слыхано. Впору такой красе Быть отрадою столь достойной доблести! Был сей рыцарь Лонговильский Олиндр, А его супруга звалась Друзиллою. 53 И вспылал молодой Танакр Так об этой, как брат его о той, За которую сам познал Злой и горький конец неправой страсти. И как брат, он отважился попрать Богоданный устав гостеприимства, Чем стерпеть, чтобы свело его в гроб Вожделение крутое и лютое. 54 Но как был в очах его пример Братней гибели, Он раскинул так, чтоб Олиндр Не успел воздать за кривое дело: Так иссякла, так истлела вконец Добродетель — его недолгий якорь Пред захлестывавшим потоком порока, Уж давно пожравшим его отца! 55' Тайно, затемно Он поставил по будущей дороге В те и эти пещеры настороже Двадцать латников, И как стало утро, Олиндр Был охвачен со всех путей, Бился долго и бился храбро, Но лишился и жизни и жены. 56 Пал Олиндр, пленена его красавица В таковом отчаянии, Ч т о ничем и никак не хочет жить И о смерти взывает, как о милости. Рвавшись умереть, Она бросилась с наддолинного кряжа,— Но не кончилась, А разбитая, немощная, простерлась в прах. 57 Возложив поверженную на одр, Танакр бережно берет ее в замок, И приказывает зорко лечить. Чтобы выходить милую добычу. А покуда она опоминается, Он уже готовит свадебный чин, Чтобы даме, столь честной и прекрасной, Не любовницей быть, а венчанной женой. ' 58 Ничего другого ему не надобно, но она Лишь о ней все мысли, речи, дела сумела Видит ее обиду, измыслить Знает свою вину, хитрость И оправдывается, но ничто не впрок: Чем он больше трудится ей в угоду, Тем он ей постылей, и тем Она жестче жаждет его погибели. 59 Но, и в ненависти не без ума, Памятует красавица: если Она хочет достигнуть своего, Ей потребно притворство и коварство, Чтоб желание (а желание одно — Смерть Танакру) сокрылось под личиною, Словно канула прежняя любовь, И она уже привержена к новой. 60 Впрямь в лице ее мир, но в сердце — месть, И другого зова она не слышит. Многое вращая в уме, В чем колеблясь, что приняв, что отринув, Рассудила она так, что всего верней Достичь цели собственною погибелью, Ибо где и когда краснее смерть. Как не мстя за любезного супруга? 61 С мнимой радостью на лице Она словно сама торопит свадьбу, Отстраняет медлящие помехи, Не покажет, что сердце поперек, Наряжается, украшается пуще всех, Будто впрямь Олиндра нет в ее памяти; Но желание-де ее такое, Чтобы свадьбе быть по отчим обычаям. 62 А те отчие обычаи Вовсе не были таковы; Но Друзилла, Всею мыслью прилежа лишь к единому, Вымыслила этот обман В погубленье мужнину погубителю И сказала, что свадьба ей угодна По обычаю, а обычай велит: 63 Ежели вдова Собирается за второго мужа, Прежде пусть умилостивит покойного, Отслужив во искупленье обид Достодолжные требы и обедни В самом храме, где покоится прах, А по совершенье священнодействия Пусть супруг супруге вручит кольцо, 64 Ив сие же время Иерей Над восставленным сосудом вина Прочитав благословляющие моления, Изольет благословленное в чашу И подаст нарекаемым супругам, Чтобы первою взяла его новобрачная И пригубила бы его, и испила. 65 Танакр, Не дивясь нимало толикой важности Брачных этих свычаев, говорит: «Будь по-твоему, лишь бы стать нам вместе!» Не догадывался о том злополучный, Что все ближе к нему Олиндрова месть, Потому что вся дума его и воля О едином, и ни о чем другом. 66 А была при Друзилле одна старуха, и убила Вместе схваченная и вместе в плену; насильника Ей-то, кликнув, она сказала ядом; Тихо, на ухо, чтоб никто не слыхал: «Отвари отраву, Тебе ведомую, и доставь ее мне, Ибо я предприяла умертвить Вероломного Марганорова сына. 67 В том спасение и твое и мое, А какое — скажу, дождавшись времени». Пошла старуха, Отварила отраву и принесла. Приливается злотворная влага В сосуд сладкого критского вина, А вино блюдется до свадебного Дня, который уже и недалек. 68 В должный день, Разодевшись шелками и каменьями, Предстает она в храме, где Олиндр В саркофаге почиет на двух опорах. Чинно пето Божие служение, Внемлют, сшедшись, все рыцари и д а м ы И несвычно веселый Марганор Обок с сыном и ближними придворными. 69 А по совершенье священнодействия Иерей благословляет вино И подносит отравленное в золотой Чаще, как повелено Друзиллою. И Друзилла отпила, Сколь пригоже для смертного приятия, И вручила с ясным ликом супругу, И супруг осушил его до дна. 70 Воротивши чашу священнику, Простирает он объятья к Друзилле, Но она, Во мгновенье отринув тишь и кротость, Отражает его в грудь, Пышет лик, пышут пламенные очи, И коснеющим голосом, но ужасным Восклицает: «Предатель, прочь! 71 Ты ли ждешь во мне утех и отрад, Ты, виновник слез моих, мук, терзаний? Ты умрешь, и ты умрешь от меня, Ибо знай, что чаша сия отравлена! Одного мне жаль, Что легка тебе смерть от честных рук, Ибо нет ни казни, ни палача В меру черному твоему лиходейству! 72 Жаль, Ч т о несовершенно сие заклание, Ибо будь во мне по воле и сила — Ни единого не сталось бы промаха! Да простит меня милый мой супруг И да примет жертву м о ю по помыслу: Не могла я так, как хотела, Но убила тебя так, как могла. 73 И коли не в силе моей Наказать тебя казнью по желанию,— Уповаю, что сбудется твоя казнь На том свете, и я ее увижу!» А потом, обративши в высь Ясный лик и смутные очи, Воззывает: «Прими, Олиндр, Благосклонно сию жертву от мстительницы, 74 И взмолись обо мне Сущему Господу, Чтобы стать мне обок с тобой в раю; А коли он скажет, что в ваше царствие Без заслуг не входят, заслуга — вот: Принесла я дар в его храм — Одоленье над нечестивцем и безбожником; А какая выше заслуга, Чем расправа с гнуснейшими и преступнейшими?» 75 Смолкла речь, отлетела жизнь, И казался мертвый лик просветлен, Ч т о отмстилась лютость убийце милого. А пред нею или за нею вслед Отлетел исторженный дух Танакра: Полагаю так, что пред нею, Ибо в больше выпившем—крепче яд. 76 Видя Марганор как Марганор Сына, мертвым павшего ему на руки, впал Сам едва не мертв в бешенство От внезапно вонзившегося горя: Было двое, а не стало ни единого, Й две женщины виной двум смертям: Один принял казнь за одну, А другая умертвила другого. 77 Любовь, гнев, боль, ужас, отчаяние, Жажда смерти и жажда мести Рвут на части осиротелого отца, И он страждет, как стонет море в буре. Рвется на Друзиллу и видит, Что она уж дожила свою жизнь, Но неистовство, как огнь, меч и бич, Его рушит на бесчувственное тело. 78 Как змей, Вбитый пикою в песок, Извиваясь, тщетно грызет зубами, Как пес, Разъярясь на ударивший булыжник, Налетает, гложет и не уйдет,— Так напал на холодеющую Злее пса, злее змея, Марганор. 79 А раздрав ее плоть и растерзав, Но не утолившись и не насытившись, Он напал на дам, коих полон храм, И не пощадил ни единую: Как косец косою, Так косил он губительным мечом — Тридцать нас изгибло, а сто изранено: Не спастись. 80 А таков перед ним был страх, Что никто не смелился поперечить; И что дамы, что прочий люд — Все, кто мог, лишь теснились вон из храмины. Удержали бешеного Доброй силой и просьбами друзья, И оставив в подножье стон и плач, Увели его в замок на утесе. 81 Но неймется гнев; И тогда-то почалось то гонение — Благо, что друзья и народ Умолили не извести нас /до смерти! В сей же день — указ: Быть нам изгнанным из его владений И ютиться в угоду ему здесь, А приблизившейся в замку — погибнуть! 82 Так мужья отторглись от жен, . и какой Так от матерей — сыновья, завел он А которые преступят запрет, закон против Те блюлись, чтобы Марганор не доведался, женщин. Потому что многих Он казнил нещадно и до смерти. А в своем он замке издал закон, Каких круче не слыхано и не читано: 83 Ежели какая женщина Забредет в тот дол ( бывало так),— Быть ей битой розгами по спине, А потом в полосованном наряде, Чтобы заголился природный стыд, Быть изверженной из этих окрестностей. Если же при даме случится рыцарь, То и вовсе ей не выйти живой: 84 Ежели при даме оружный рыцарь — Тотчас душегуб Встащит жертву к сыновнему надгробию И зарежет собственною рукою, А сопутного рыцаря — в темницу, Опозоренного, без меча и коня. Это ему нипочем — У него вкруг замка тысяча латников, 85 А кого и вздумает отпустить — Тот ему поклянись великой клятвою На святом причастии Быть по гроб врагом прекрасному полу. Посему, Ежели не жаль вам себя и дам,— Попытайте сами у тех злодеевых Стен, какая в лютом и мощь и злость». 86 На такую повесть во слушавших Брадаманта, Таково вскипела жалость и гнев, Марфиза Что кабы не ночь на дворе, и Руджьер Они тотчас бы ринулись на приступ. едут на Но пришлось соратникам отдохнуть; Марганора. А когда Аврора Стерла с неба звезды о въезде Солнца, Трое тотчас в латы и вмиг в седло. 87 Не успели они отъехать — Слышат За спиной по дороге дальний топот, И с холма обводят глазами дол. Видят: На один от них лучный перестрел По тропе взбираются двадцать латников, Кои конные, кои пешие, Песнь XXXVII 231 88 И с собою волокут на коне Женщину, Видом старую, Как на плаху, на костер или на виселицу. И хоть было до нее далеко, По лицу и платью она узналась: Угадали поселянки ту самую Старую служительницу Друзиллы, 89 Ту служительницу Друзиллы, которую Вместе с нею заневолил Танакр, И которая госпоже Отварила ту смертную отраву; В божий храм она тогда не пошла, Потому что все поняла заранее, Выскользнула из селения и бежать, Уповая сыскать себе убежище. 90 Но укрывшуюся в Австрийской окраине Выследил ее Марганор И уже не жалел ни сил, ни трат, Чтобы залучить в костер или в петлю. Злая алчность, Распалясь подарками и посулами, Побудила некоего барона, Приютив ее, выдать головой: 91 Связанную по рукам и ногам, Заткнув рот, чтоб не вымолвила слова, Как мешок, на вьючном седле Он дослал ее до города Констанца, А оттоле этот люд Переял ее в добычу хозяину. Дабы он, не умеющий щадить, Утолил над нею свое неистовство. 92 Как большая наша река, Катясь к м о р ю с горного Везула, Принимает Л амбру, Тицин и Адду И другие приливные потоки И несется все круче и напористей,— Так Руджьер и так две его соратницы На такую Маргайорову злую дурь Еще пуще пышут негодованием. 93 Гнев и ненависть За толикие мерзостные дела Им велят разделаться с душегубом, Сколько бы оружных при нем ни шло. Быстрая Смерть не выкупит столь долгих обид: Праведная ему казнь — Трижды медленные муки и пытки. 94 Но первей всего Подобает вызволить схваченную — И соратники шпорами и поводьями Устремляют скакунов вперерез. Отроду Не встречался застигшимся такой напор — Побросав доспехи, добычу, даму, Налегке спасаются кто куда. 95 Так волк, Волокущий хищенное в логово, Уже близок цели, и рад, и вдруг Видит на тропе ловчего и гончих И бросает ношу, и впрыть Только ищет, где гуще чаща. Так, перегоняя погоню, Во все стороны мчались беглецы. 96 И не только доспех и даму, А иные побросали и коней, И попрыгали с утесов и откосов, Полагая, что там их не найти. А Руджьер со спутницами и рад: Тотчас три кобылицы из брошенных Послужили тем дамам, для коих давеча Попотели за седлами скакуны. 97 Налегке Скачут прямо к проклятому посаду, Прихватив с собою и ту старуху, Чтобы видела месть за госпожу: А она боится недоброго, И не хочет, и бьется, и кричит, Но Руджьер ее вскинул за седло И погнал в опор лихого Фронтина. 98 Доскакали, видят: внизу Марфиза Городок во много крыш, хорош, пышен, поражает Отовсюду вхож, Марганора. Потому что вокруг ни рва, ни вала. А среди него крутая скала, У которой на спине крепкий замок. И помчались удальцы прямиком К тому самому Марганорову логову. 99 Как вскакали в улицы — Слышат: стража, что у них за спиной, Загораживает выход заградою, А другая замкнула путь вперед; И тогда-то предстает Марганор С всеоружными пешими и конными И в немногих, но несносных словах Возвещает свои черные законы. 100 Марфиза, у которой уже сговорено И с Руджьером и с Брадамантою, Шпорит на злодея лицо в лицо И во всей своей и" мощи и доблести, Не унизивши копья, Не взмахнувши меча на недостойного, Кулаком Так разит по шлему, что тот пал ни жив, ни мертв. 101 За Марфизою и франкская рыцарственница Устремляет скакуна, и Руджьер Не щадит копья, Положив одним упором шестерых — Того в грудь, сего в живот, В шею, в голову, А в последнем сломил свое древко, Вбивши в спину и выбивши из брюха. 102 А не хуже того и золотое У Амоновой дочери копье — Кого тронет, тот и в прах: как перун, Грянув с неба, дробит, палит и валит. Многолюдье — в бег, Кто в ноля, кто в замок, а кто попрятался По домам, по церквам, за семь запоров, И уже на площади — лишь покойники. 103 Марфиза, Марганора скрутивши в три ремня, Выдает его Друзиллиной старухе, А уж та-то и рада и довольна. И грозит Марфиза спалить огнем Все ликуют Весь посад, коли народ не покается о Марганоро- И не свергнет Марганоров закон вом падении. И ие примет от нее иного, лучшего, 104 Это ей удалось без труда, Ибо люди, без ума перепуганные, Что у рыцарши дело крепче слов И что всех она попалит и порубит, Уж и без того Ненавидели Марганора с его уставами; Все ведь таковы — Кого ненавидят, того и слушаются, 105 И никто никому не верит, Всяк молчит про себя, а между тем Кто казнен, кто изгнан, Кто лишился чести, а кто добра. Но молчащие сердца вопиют, Умоляя Господа о возмездии, И приходит кара, А чем долее ждется, тем страшней. 106 И уже, набухши гневом и ненавистью, Толпа рвется мстить в крик и в бой — Правду говорят: Рухни дерево — всяк к нему по дрова! Будь уроком Марганорова участь Королям: злому делу — злой конец! Рады малые, рады старые Видеть кару за все его грехи. 107 У кого сгубил он Мать, жену, сестру или дочь — Не тая уже мятежного духа, Кто во что, жаждут сами с ним управиться, И с трудом Две лихие всадницы и сам Руджьер Охраняют его, чтоб он погиб От лишений, от мучений, от горя. 108 Той старухе, которая его Ненавидела лютой женской ненавистью, Отдан Марганор наг и связан Так, что не развяжется ни во сто сил. И она багровит ему лицо, Кровью мстя за слезы, А в руке ее острое стрекало, Живо поданное здешним мужиком. 109 А Уллания и две ее девицы В ярой памяти недавнего срама Не стояли, смиривши руки, Потому что не меньше хотели мстить — Но не вровень жажде их были силы, И они утолялись, кто как могла: Та язвит ногтями, эта зубами, Та бьет камнем, эта колет иглой. 110 Как поток, Непомерный от талых льдов и ливней. Рвется с гор в раззор, Снося скалы, стволы, поля и жатвы, А по малом времени Обессилев и обездушев, течет Так убого, что и дети и бабы Перейдут его, не вымочив пят,— 111 Так когда-то Марганор бросал в дрожь единым именем, Ныне же сыскался борец Сломить рог его спеси и выбить силы. Чтобы даже мальчишки для потехи Ему драли космы, бороду и усы. А потом с соратницами Руджьер Обратился к замку на том утесе. 112 Замок сдался на рыцарскую милость. А что было в нем знатного добра. То пошло на поток и разорение, А равно для Уллании и ее девиц. Здесь явился и золотой ее щит И три северных короля, с ним плененные; А пришли они сюда, Как вы помните, бесконно и безоружно, 113 Потому что с того самого дня, Как посбила их с седла Брадаманта, Они шли бесконно и безоружно За посланницей с дальних берегов. . Уж не знаю, к худу или к добру. Что при них не приключилось оружия; Благо было бы встать на бой, Но не благо бы остаться побитыми, 114 Ибо даме тогда бы не миновать. Как и прежним, при ком латные спутники, Быть зарезанной В жертву здешним братьям на их гробах. А остаться срамотой напоказ Все же лучше, чем сгинуть злою смертью; И к тому же, на всякий срам Есть и отповедь: это-де насильно. 115 Две воительницы Закон Прежде, нежели продолжить свой путь, Марфизы Обязали здешних вечною клятвою: и казнь Чтоб мужья уступили женам власть Марганора. Над землею и над всем, что в ней деется, А кто станет против, того казнить. Словом, все, что в иных краях мужья, В этом крае будут вершить их женщины. 116 И еще наложили они обет: Кто придет сюда конный или пеший, Не давать тому приюта И отнюдь не впускать под кров и в дом, Пока те не присягнут перед Господом И святыми крепчайшею из присяг, Что вовеки будут служить красавицам И стоять за них пред всяким врагом; 117 А уж у которого есть жена Или будет вскоре или.не вскоре, Тому быть вовек у нее в покорности И послушествовать манию ее перста. Не успеют облететь дерева, Как она, Марфиза, сюда воротится, И коли не в силе найдет закон — Быть посаду в пожаре и в развалинах. 118 А еще распорядились они Прах Друзиллы Из негожего места, где он был, Перенесть с почетом во храм к супругу. Дело делом, а старуха меж тем Все кровавит Марганорову спину, Не жалея стрекала, и лишь одно Ей в досаду, что силы ее не вечны. 119 А увидевши наши героини При том храме на площади важный столп, На котором тиран запечатлел Свой закон, безумный и нечестивый, Пригвоздили к нему в трофей Щит и шлем и панцирь сего злодея, И велели высечь новый закон, Учрежденный ими в отмену прежнего,— 120 Тот Марфизин закон в отмену прежнего, Столь поносно пагубного для дам; А когда он начертался на камне, Они дольше не умедлили здесь ни дня. Здесь они расстались с исландскими Спутницами, потому что ведь тем Нужно было справить важные платья, Чтоб достойно воспредстать ко двору. 121 А как здесь осталась Уллания, То при ней оставлен и Марганор; Но она, Чтоб он вновь не сбежал и не стал чудесить, Завела его на вышнюю башню И прыжком из прыжков столкнула вниз. Но моя отселе речь не о ней, Брадаманта А о тех, которые правят к Арлю. и Марфиза едут к Карлу 122 Едут они день, едут два, Руджьер — И к обедне доехали до распутья, к Аграманту От которого две дороги: одна В Карлов стан, а другая в Арльские стены. Тут влюбленные обнялись И простились горестнейшим прощанием: Руджьер — в Арль, обе д а м ы — в Карлов стан, И на этом конец моему сказу. И блюла подруга свой долг, Не препятствуя ему праздными просьбами. Не теперь, так впредь Удоволит он общую их любовь; Н о лишившись чести в недолгий миг, Не воротишь ни во сто лет, ни в двести. 7 Оттого и поворотил Руджьер Брадаманта В город Арль, к Аграмантовым дружинам, и Марфиза А Марфиза и Брадаманта, приезжают Став в родстве и в свойстве и в великом к Карлу. дружестве, Вместе скачут туда, где Карл Великий На великий подвиг собрал полки, Уповая осадою или битвою, Но невзгодам Франции положить конец. 8 Брадаманта в Карловом стане Всем на радость ведома и славна, Ей от всех привет и почет, А она кивает то тем, то этим. Как заслышал о ней Ринальд— Выбегает навстречу, а за ним И Рикард, и Рикардет, и все родичи, И ликуют, привечая сестру. 9 А когда проведалось, что при ней — Та Марфиза, великая в оружии, За которой столько громких побед От Катая и до крайней Испании, • То ни мал, ни велик не усидел По шатрам: сбегаются толпищами И теснятся, и толкаются, и калечатся, Чтоб взглянуть на обеих в их красе. 10 Предстают они державному Карлу, И впервые видано (гласит Турпин), Как Марфиза склонила свои колени. Ибо усмотрела, что лишь сему Государю довлела такая почесть Между всех и царей и королей, Крещеных ли, некрещеных ли, Знаменитых доблестью иль казной. 11 Карл Привечает ее, вводит под сень И сажает о себе одесную Выше всех царей, князей и баронов. Отпускаются, кто сам не ушел, Остаются немногие, но первейшие Вельможи и паладины, А меньшой народ разошелся кто куда. 12 Начинает Марфиза лестную речь: Речь «Августейший всепобеднейший кесарь, Марфизы. Ты, возвысивший животворный крест Пред всем миром от индийских морей До Тиринфских столпов и от седой Скифии до палимой Эфиопии, Справедливейший, мудрейший,— твоя Привела меня сюда слава от края света 13 А сказать по истине, Привела меня ревность восстать войной, Чтобы не было такого властителя, Для которого мой закон не закон. Оттого-то я омыла поля Христианской кровию, оттого-то Много я готовила грозных бед, Но нашелся и на меня примиритель. 14 Замышляя новые тебе пагубы, Я уведала (а к а к — д о л о г сказ), Что отец мой — славный Руджьер из Ризы, Умерщвленный злобой родного брата; Мать моя пронесла меня в утробе Сквозь моря и родила в черный час, И семь лет меня вскармливал вещий волхв, А потом умкнули меня арабы. 15 Меня продали персидскому королю, И того короля я зарезала, Когда он польстился на м о ю честь, С королем перебила королевский двор, Выкоренила мерзкий род, И взяла его трон и всю подвластность, И в осьмнадцать моих лет и два месяца Покорила семь окрестных держав. 16 И тогда, ревнуя о твоей славе, Возымела я в сердце моем Перевысить высокое твое имя И бог весть, преуспела бы или нет; Но уже я уняла м о ю страсть, Удержала крылья моей неистовости, Ибо здесь, в твоей земле, мне открылось, Что меж мною и тобою — родство. 17 Мой отец — твой родич и твой служитель, Твой родич, твой служитель—и я; А что было во мне на тебя ревности И вражды, о том помнить не хочу И отныне обращаю ту ненависть На царя Аграманта и на всех, Кто родня его' дяде и отцу, Погубителям моих отца и матери». Песнь XXXVIII 241 18 И сказала, что хочет принять крещение, Марфиза А когда сокрушится Аграмант, принимает То она в угодность Карлу воротится крещение. Покрестить левантийский свой народ, А потом пойдет войной на весь мир, Магомета чтящий и Тривиганта, И сулила всякий добытый край В дань империи и Христовой вере. 19 Государь, Столь же красноречен, сколь мудр и доблестен, Препрославив достойнейшую даму И ее родителя и весь род, Ей держал ответ, учтивый и вежественный, Изъявляя ликом высокий дух, И закончив речь, Приял родственную в место дочернее. 20 Он как дочь Обымает ее, лобзает в лоб, И, ликуя, несут ей свою любовь И Монгранские родичи, и Клермонтские, А того уж и не сказать, каков Ей почет от Ринальда, который помнит, Сколь великие ею явлены подвиги, Когда длился бой вкруг Альбракских стен. 21 И того уж и не сказать, Как ей радостны и юный Гвидон И Грифон, Аквилант, Сансонет, Вместе с нею бившись в жестоком городе, И Малагис, Рикардет, Вивиан, Знавши в ней столь достойную соратницу В побиении испанских врагов И злодеев покупщиков от Майнца. 22 Распоряжено, И сам Карл о том принял попечение, Чтобы в пышный разубралась убор Та крещальня, где креститься Марфизе; А наутро пришли из окрестных мест Князья церкви и святые отцы, Первознатцы закона и благодати, Наставляя Марфизу в Христовой вере. 23 И взошел в святительских ризах И крестил ее архипастырь Турпин, И сам Карл, как должно, новокрещеную Восприял из животворной купели. Но уже пора Выручать пустую от смысла голову Тем сосудцем, который из лунной сферы Мчит Астольф в колеснице Илии. 24 Сходит герцог с сияющего круга Тем временем На земную возвышеннейшую высь Астольф С тем сосудцем, чем счастливый удел — спускается Исцелить знаменитого воителя. с Луны А благовестительный Иоанн Указует ему дивную травку, Дабы он, воротясь к царю нубийскому. Ею тронул и исцелил его очи; 25 Дабы тот за это благо и прежнее Дал ему народ, и Астольф, Вразумив неученых в строй и бой, С тем народом грянул бы на Бизерту, Без ущерба минув дальнюю степь, Где песок слепит человечьи взоры: Все, что надобно к сему, слово за слово Изъясняет ему святейший старец; 26 А потом сажает на летуна, Что летал под Руджьером и под Атлантом, И с напутствием от святого апостола Покидает рыцаь блаженный край. Он летит вдоль Нила, Перед ним распростирается Нубия, Он снижается над столичным городом И вступает в дворец, где ждет Сенап. 27 Безмерно о его возврате и ведет Ликование царское и радость, нубийцев Ибо помнил Сенап о гнусных гарпиях, на От которых избавил его герой. Аграмантову Но когда скрывавшую день Бизерту, Снял с очей его отолстелую влагу И вернул ему Астольф белый свет,— Пал Сенап и взочтил его как Бога. 28 Он не только вверяет ему народ, Чтобы грянуть войною на Бизерту, Но еще сто тысяч Снаряжает и хочет выйти сам. Не вмещает поле столького люда,— А все пеши, Ибо нет в той стороне лошадей, Хоть слонов и верблюдов многое множество. 29 В ночь Накануне ратного выхождения Паладин взмостился на гиппогрифа И на юг До той самой полуденной горы, Из которой дует Австр к двум Медведицам, И сыскал пещеру об узком устье, Из которой излетает он поутру. 30 А по слову апостольского наставника Он, имея при седле полый мех, Ловко и притаясь Приложил его к черной горной Скважине, где спал утомленный Нот,— И наутро, ринувшись к выходу, Тот попал в невемую западню, Схвачен, скручен и похищен для будущности. 31 Веселясь паладин такой добычею, Воротился к Нилу и по заре С черным полчищем выступает в степь, А вослед бредут верблюды с припасами. Без урона Славный вождь довел поход до Атлантских гор, Даже средь сыпучих песков Не страшась заметающего ветра. 32 А достигши перевальной горы, Где открылись взору поля и море, Выставляет он самых лучших И послушнейших из своих людей У подножья круч, Где смыкаются холмы и равнина, А сам Всходит в высь, словно движим великим помыслом. 33 Преклонив колени, превратив Он взмолился к небесному наставителю, для них И познав, что внялась его мольба, камни Градом ринул камни с горного склона, в лошадей. Сколь велик, кто крепко верует в Господа.' Сии камни сверх сущего естества Вырастали, катясь, и обнаруживали Брюхо, ноги, шею, морду и зад, 34 И неслись в долину со звонким ржаньем, Взбрыкивая копытами И являлись взору конями — Этот гнед, тот караков, тот саврас; А бойцы у подножья их брали в дело И за малый час выездили всех, Ибо так уж они и родились — Под седлом и в сбруе. 35 Восемьдесят тысяч и сто и два Пешеборца в один день стали конниками, И пошел с ними Астольф по всей Африке, Сея огнь, грабя скарб, сгоняя люд. А над Африкой в Аграмантово место О ту пору бдели король Бранзард, Король Ферзы и король Альгазера, И они-то прияли его напор. 36 Снаряжается спешная ладья, Как стрела, на веслах и с полным парусом, И несет к Аграманту весть, Что земля его страждет от злых нубийцев. Без отдышки правя день и ночь, Приспевают гонцы к арльскому берегу И находят государя в большом стеснении, А до Карлова стана рукой подать. 37 Всчувствовал король Аграмант, Аграмант На какую беду оставил отчину, созывает Посягнувши на Пипиново царство, военный И скликает вождей на свой совет. совет. Бросив взоры единожды и дважды На царя Марсилия и царя Собрина, Самых старых и самых мудрых Меж представших, начинает он так: 38 «Знаю, что негоже вождю Говорить: об этом-де я не думал,— Все же я измолвлю сии слова, Ибо приключаются в мире бедствия, Не предведомые смертным умам, А за то и вина в вину не вменится. Так и я был неправ, оставив Африку Безоружную пред нубийским мечом; 39 Но никто, коли не единый бог, Пред которым открыто все грядущее, Не предвидел бы, что толиким воинством Угрозит столь дальний народ, Между коим и нами легли сыпучие, Вечным ветром веемые пески. Но сбылось: они идут на Бизерту, И в раззоре. отеческая земля. 40 Посему и прошу я от вас совета: Удалиться ли, ничего не свершив; Или же, начав, продолжать, Пока станет гордый Карл нашим пленником; Или есть какое иное средство Спасти наш и низвергнуть вражий трон? Кто что мыслит, тот то и молви, Дабы знать, что предпринять нам и как». 41 Так сказавши, обратил Аграмант Одесную взор к владыке испанскому В знак того, что на сказанные слова Ждет его ответа и суждения. И Марсилий, встав, Преклонил чело и колено, А потом, воссев, где сидел, Повел речь свою такими словами: 42 «Государь! и благо и худо Марсилий Разрастается в толках человеческих; предлагает Посему ни добрая весть, продолжать Ни дурная не станет мне в досаду войну. И не изотважит превыше меры: Мне равны надежда.и страх, Ибо знаю: что в молве и велико, То на деле и меньше и не так. 43 А чем менее оно имоверно, Тем и менее мне о том заботы. Имоверно ли, Ч т о с таким неисчислимым ополчением На воительную нашу страну Занес меч владыка далекой Нубии, Одолев те пески, в которых некогда Царь Камбис погубил персидский люд? 44 Больше я поверил бы, Что арабы сошли из горных мест На грабеж, на угон и на избиение Там, где не окажется им отпор, А поставленный тобою Бранзард В государево твое место над Африкою Тебе пишет их десятки за тысячи, Чтобы мнилось, что он-де не виноват. 45 Я поверил бы и в такое чудо, Что нубийцы-де прямо свалились с неба, Или что примчались на облаке, Ибо по пути их никто не видел. И от них-то боишься ты беды, Если не придешь со своей подмогою? Худо же ты мыслишь о тех своих, Будто им в угрозу такой народец! 46 Ты отправь туда несколько кораблей, Чтобы лишь явить им свои знамена, И клянусь: не успеют они отплыть, Как уже разбегутся во-свояси Те нубийцы, те робкие арабы, Чей бранный пыл Воспалился только тем, что ты здесь, А меж ними и тобою — большое море. 47 А твое ныне дело—месть, Пока нет при Карле его племянника, Ибо без Роланда Н а м не грозен в его войске никто. Если небреженьем или неведеньем Ты упустишь столь славную победу, То Судьба отвратит свое лицо И настанет нам урон и бесславие». 48 Таковою и подобною речью Увещал в совете испанский вождь Не покинуть сарацинскою силою Этих мест, покуда не изгнан Карл. Но король Собрин, Проницая Марсилиевы помыслы О своем, а не общем государством Благе, взмолвил и ответствовал так: 49 «Отвращавши тебя даве от сей войны, Собрин Я и рад бы случиться лжепророком, предлагает Но коли явилось, что был я прав, кончить То и слушать бы тебе верного Собрина, войну Чем лихого твоего Родомонта поединком. И Альзирда, и Марбалуста, и Мартасина, Каковые жаль, что не здесь, А тем жальче, что не здесь Родомонт. 50 Я хотел бы взглянуть ему в глаза, Похвалявшемуся франкскую силу Сокрушить, словно хрупкое стекло, И пройти войной по аду и раю; А теперь, когда в нем нужда, Он в постыдной праздности чешет брюхо, Между тем, как я, ославленный трусом За мои предречения,— здесь, с тобой; 51 И пребуду я с тобой до конца Этой жизни, и под бременем лет Не премину я за тебя отважиться На славнейших из французских бойцов. Никому Не солгать, что дела мои недостойны: И не более меня, и не столько Совершили иные хвастуны. 52 Говорю сие, чтобы ведалось: Что сказал я тогда и что скажу, Не по робости скажется и низости, А по верной службе и прямой любви. Увещаю тебя; воротись В отчий дом, чем быстрее, тем способнее, Ибо мало в том здравого ума, Кто польстится от своего на чужое. 53 Ты искал чужого, и вот — Тридцать двое нас было, царей-споспешников, А теперь, коли подсчитать, Едва треть, а остальные в могилах. И дай бог, чтобы не пало и более, Ибо ежели продлишь ты войну — Не останется нас ни четверти, ни полчетверти, И в конец изгибнет твой бедный люд. 54 Счастлив ты, что граф Роланд не при Карле: Будь он здесь, нас не стало бы ни единого; Но коли промедлится наша участь, То и это не спасет от беды. Вот Ринальд, Доказавшийся не слабее Роланда, Вот его родня, и вот все Паладины, вечный страх нам, язычникам; 55 А меж ними, как некий юный Марс (Хоть и стыдно мне славить наших недругов) — Храбрый Брандимарт, В каждом деле досторавный Роланду: Испытал его я сам, и видел, Как его испытывали другие. Уж не первый день, как Роланда нет,— А не больше ль мы в убыли, чем в прибыли? 56 Если столько убыли позади, То страшусь, что впереди еще более! Умер Мандрикард, Царь Градасс отказал в своей подмоге, В крайний час покинула нас Марфиза, А равно и алджирский царь — А ведь будь он так верен, как отважен, То не надобны бы ни Мандрикард, ни Градасс. 57 Стольких мы лишились бесценных помощей, Столько тысяч полегло мертвецов; Кто должны подойти, те подошли, Ни ладьи уже не ждется с подмогою. А у Карла четверо новых, Каждый славен, как Ринальд и Роланд, И за дело: от басков и до бактров Не найти таких других четверых. 58 Ведомы ли тебе Сансонет, Лесной Гвидон и два сына Оливьеровы? они больше и грозней, Всякого рыцаря ли, князя ли, Какой встал бы против нас и за кесаря От германских и от иных земель. А за ними впрямь встают иные новые В силу Карлу и на нашу беду. 59 Каждый раз, как ты выступишь на бой, Тебе станет хуже иль вовсе худо. Наша Африка и наша Испания Были биты, числясь десять к пяти; Что же будет, если на нас Встанут к Франции Италия, Германия, англы, скотты, И мы счислимся десять к двадцати? Лишь и быть урону и быть позору! 60 Ты, упорствуя, Здесь теряешь народ, а там престол; А переменившись, спасешь И оставшихся нас, и всю державу. Знаю, честь не велит бросать Марсилия, И неблагодарность—тягчайший грех, Но и здесь не без средства: замирись С Карлом, и порадуйтесь оба! 61 Ежели тебе, Неотмщенному, в стыд просить о мире, И не хочешь ты отложить меча Оттого, что досель он не победен, То подумай же, как взять верх: Верх—твой, Если вверишь свое дело единому, И единый этот будет — Руджьер. 62 Ведомо и мне и тебе, Что Руджьер не слабее мечом к мечу Ни Роланда, ни Ринальда, Ни любого христианского рыцаря. Но в повальной схватке, Будь он мощен сверх смертного естества, Будет он один, А пред ним целый сонм равномогучих. 63 Согласись, и пошли послов К христианскому королю о скончании Брани, чтобы дольше не лить Ему нашей, тебе не нашей крови, И чтобы на твоего он бойца Выслал своего из отважнейших, И они бы рубились до исхода, И один бы одолел, другой пал. 64 И которого короля поединщик Будет бит, тот платит другому дань. На такое, чаятельно, и Карл Согласится взаимное условие. А я верую в Руджьерову длань, И что быть ему победителем; И как правда на нашей стороне, То он сладит с самим господом Марсом». 65 Таковыми словами и сильнейшими А' поединку Вразумил Собрин сделать по его; избраны В сей же день назначены толмачи Руджьер И послами посланы в ставку Карлову. и Ринальд. Карл, имея столько отменных витязей, Полагает победе быть за ним, И вверяет свое дело Ринальду, По Роланде первому между всех. Песнь XXXVIII 249 66 . Равною рады радостью И Христовы и языческие полки, Ибо всем в надсаду и всем в докуку Измождать войною тело и дух. Всякому охота остаток дней В вожделенном провесть отдохновении, Всякий осыпает проклятиями Пыл и буйство бранных ссор и свар. 67 Ринальд, Себя видя в государевом мнении Предпочтенным пред столькими иными, Веселится о достославном подвиге; А Руджьера вменяет ни во что, Полагая, что тому не отбиться, И не веря, что тот ему в версту, Хоть Руджьер и одолел Мандрикарда. 68 А Руджьер, Хоть и честь ему государева воля Быть избранником меж стольких бойцов К совершению великого дела,— Скорбен и уныл; Но не страх сокрушает его душу, Не боится он ни Ринальда, Ни Ринальда и Роланда вдвоем,— 69 Он томится о Ринальдовой сестре, О своей подруге нежной и верной, В каждом слове, которое она ему пишет, Изливающей обиду и упрек. Если старым обидам вслед Он отважится умертвить ее брата,— Верно, сменится любовь ее в ненависть, И такую, что ничем не унять. 70 Молча Страдания Руджьер страждет о нежеланном бое, Брадаманты. Но его красавица, чуть о том заслышав, Ударяется в стон и плач, Бьет в грудь, рвет кудри, Орошает и терзает ланиты И корит и клянет неблагодарного Друга и жестокую свою судьбу. 71 Кто ни одолеет из двух — Ей страдать и за того и за этого: Ежели погибнет Руджьер — Но о том ни слова: так сердце рвется. Если же за многие за грехи Господь Бог возжелал крушенья Франции, То не только братняя смерть — Ждет ее иное, злейшее горе: 72 Стало быть, ей не смочь От хулы, вражды и гнева сородичей Объявить всесветно, Кто душе ее названный супруг,— Как она о том помышляла Днем и ночью сто и тысячу раз, Ибо между ними такие клятвы, Ч т о уже не отступишь и не покаешься. 73 Но дошел ее плач и стон до той Утешительницы, Неизменно помощной во всех превратностях, Какова была вещая Мелисса; И явилась она, и посулила, Что когда настанет урочный час, Она снидет и порушит весь чин Того боя, о котором те слезы. 74 Между тем Р и д ^ Я ^ и Руджьер Выход на Изготавливали к битве оружие, поединок. А в каком быть оружии, объявил Поединщик от римского престола; Но как был он пеш С самых пор, как лишился коня Баярда, То и выбрал он пеший бой, Бронь, кольчугу, секиры и кинжалы. 75 По случайности ли, Потому ли, что умный Малагис Знал, каков удар Бализарды, От которого ничто не убережет,— Но положено было, что воители (Как сказал я) сходятся без мечей; А сходиться им было в широком поле В виду арльских старинных стен. 76 И едва пробужденная Аврора Взошла в небо с Тифонова одра И означила день и час, Предуказанный славному поединку,— Как выходят в поле от двух сторон Изготовщики, и справа и слева Воздвигают в ограде по шатру, А при каждом шатре священный жертвенник. 77 А потом, Полк к полку, выступают сарацины, А меж ними, с всеварварскою пышностью, На гнедом коне, грива черная, Белый лоб и белые ноги,— В ярких латах африканский король. Рядом с ним — Руджьер, Сам Марсилий при нем оруженосцем: 78 Он несет тот шлем, В битве сорванный с короля Татарии, Петый в песнях, тысячу лет назад Украшавший троянского Гектора; А другие бароны и князья Несли каждый другое из оружий, Все в цветных каменьях и в чистом золоте. 79 А с другой от них стороны Грядет Карл со своим великим воинством, Строенным и сряженным, как на битву, А при Карле — его равновельможные, И Ринальд, на котором весь доспех, Кроме шлема, а шлем его — Мамбринов, И несет его датчанин Оджьер. 80 А секиру несет баварский Найм, А другую — Соломон, царь бретонский. Стал вкруг поля по сю сторону Карл, По ту сторону — Испания и Африка. Между ними ни единой души. Лишь пустое и пространное поле, И объявлено: кто в него шагнет, Тому смерть — это место двум воителям. 81 Совершает второй выбор оружия Клятвы Поединщик от сарацинских сил; королей. А потом Вышли два священника, каждый с книгою, В одной писано совершенное житие Господа Христа, а другая книга — Алкоран. Наш священник предстает Перед Карлом, второй—перед Аграмантом 82 Подступает Карл к алтарю, Простирает к небесам свои длани И гласит: «О Господи Всеблагий, Смерть приявший за спасение наше, О Владычица, к которой Господь Снизошел облечься смертною плотию, И в чьем чреве пребывал девять лун, Не нарушив цветения святой девственности,— 83 Будьте мне свидетелями, Ч т о и за себя и за весь свой род Я клянусь платить царю Аграманту И кто будет царствовать ему вслед, Каждый год по двадцать бременей золота, Если ныне мой боец будет бит; И клянусь блюсти между нами мир Во веки веков. 84 Если же я преступлю сию клятву — Да сразит меня сугубый ваш гнев, Да падет он на меня и мой род И ни на кого иного меж присными, Дабы стало сие людям уроком, Каково попрать священный обет». И гласил государь сии слова С взором ввысь и дланию на Евангелии. 85 А потом встают К пышному алтарю своему язычники, И поклялся Аграмант увести Свое воинство за дальнее море И платить такого же Карлу дань,— Если ныне случится пасть Руджьеру,— И блюсти меж ними такой же мир, О каком обетование Карла. 86 И над книгою, Что в руках у его первосвященника, Он призвал в свидетели Магомета, Что как сказано, так он и свершит. А потом большими шагами Клятвы Разошлись владыки каждый к своим, поедиищиков И выходят с клятвами поединщики, А клятвы их таковы: 87 Руджьер молвит: ежели его царь Вдруг порушит чин поединка,— Больше он царю не рыцарь и не барон, А уходит во служение Карлово. И Ринальд гласит: если Карл Замутит такое бесчиние Раньше, чем боец победит бойца,— Он уходит в Аграмантовы рыцари. 88 По свершении такового обряда Начало Разошлись единоборцы каждый к своим, поединка. И по малом времени Трубы грянули к Марсовой игре. Устремились храбрые друг на друга, Меря поступь уменьем и умом; Соступились, и загремел их булат, И пошел сверкать поверху и понизу. 89 То обухом, а то лезвием Метят в голову, метят в подколенья Так проворно, сноровисто и хитро, Что скажи я все, как есть,— не поверят. Но Руджьер, Нападая на брата своей владычицы, Так разит осторожно и оглядчиво, Ч т о не видно в нем прежнего удальца. 90 Отбивается, а не бьет, И не знает сам, чего хочет: Неохота ему губить Ринальда, Неохота и отдать свою жизнь. Но,уже договорил я до места, iW пристало бы перервать мой рассказ; К/что дальше — о том другая песня. Если вам в угоду другая песня. ПЕСНЬ ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ 1 Велико Руджьерово г о р е — Руджьер Круче всех, горше всех, острее всех начинает Оно ломит ему тело и душу, уступать. С двух сторон суля единую гибель: Ежели осилит его Ринальд — От Ринальда, а ежели сам осилит Он Ринальда, то от его сестры, Ибо ненависть ее ужаснее смерти. 2 А Ринальд не ведает этих мук, У него на уме одна победа: Гордым махом ходит его секира, То уметит в локоть, а то и в лоб. Изворачивается добрый Руджьер, Ходит по кругу, отводит удары, А когда разит, то разит Там, где менее Ринальду урона. 3 А языческие князья Смотрят, видят, что бой кругом неравен, Что Руджьер не в меру несмел и вял, Что Ринальд не в меру теснит юнейшего; Сам король, изменясь в лице, Мрачно смотрит и тяжко дышит И клянет Собрина за тот совет, От которого такая невзгода. 4 И тогда-то волшебница Мелисса Мелисса Во всей силе тайных своих наук под видом Пременила свой женский образ, Родомонта Приняв лик алджирского к о р о л я — склоняет И повадкой и видом Родомонт, Аграманта И в таком же, как он, драконьем панцире, нарушить Тот же меч, тот же щит, поединок. Все, как есть. 5 Всев на демона, а д е м о н — к а к конь, Подъезжает к угрюмому Аграманту И нахмурив лоб, громким кликом Восклицает: «Неладно, государь, Посылать непытанного юнца На столь сильного и славного галла В такой битве, За которой ваше царство и честь. 6 Не оставь их биться, как бьются, Чтоб тебе не стало большой беды; А порушить клятву и уговор — Грех на мне! Пусть же каждый явит свой меч — С Родомонтом всяк один стоит сотни!» И на эти слова Троянов сын Так и ринулся в бой без дальней думы. 7 Нипочем ему уговор и клятва, Если рядом алджирский Родомонт, Ибо он дороже ему один Целых тысяч помощных рыцарей. Вмиг со всех сторон Копья к бою, шпоры в бок, кони вскачь, А Мелиссы в ее неверном облике В гуще сечи уж нет как нет. 8 Два единоборца, Видя попран уговор и обет, Опускают натруженные руки, Отлагают взаимную обиду И клянутся не быть ни в чьем строю, Не доведавшись, Кто виною, что уговор порушен: Старый Карл или юный Аграмант; 9 И который явится вероломен, Тому оба станут клятвенно мстить. А уже смешались полки, Начинает. Всякий латник мчит вперед, мчит вспять, общая На ходу схватка. Видно, кто удал, а кто робок: Все поспешливы, Но иной вперед, а иной назад. 10 Как борзый пес У охотника в крепком поводу, Кружа взорами за бегучим зверем, Но не могши прирваться к прочей своре, Тает яростью, рвется, бьется, И томится, и рычит, и визжит,— Так терзались до рокового срока И Марфиза, и Марфизина свойственница: 11 Так терзались, видя перед собой В большом поле большую добычу, А не могши Ни ворваться, ни руку наложить От того государева уговора, И томились, и вздыхали, и тщетно,— А теперь, как порушился уговор, Ликуя, грянули на маврские толпища. Как Марфиза вбила копье во встречного — Так насквозь, и на локоть из спины. Как схватила меч, так четыре Шлема смаху — вдребезги, как стекло. Брадаманта о золотом копье Не уступит, но по иному счету — Кого тронет,— тот и вон из седла: Вдвое наземь, но ни один не насмерть. 13 Бились рядом, Зрительница зрительнице подстать, А потом расскакались кто куда, Круша вправо, влево по гневной прихоти. Кто сочтет одержанных и поверженных Золотым копьем? Кто сочтет порубленных и погубленных От Марфизина крутого клинка? 14 Как под вешним ветром С травянистых плеч Апеннин Талый снег свивается в две струи И несется, мутясь, по разным скатам, В два потока Дробя скалы с круч, корчуя деревья, Снося землю и с той землей зерно, Словно споря, в котором злее вред,— 75 Так две ратницы, кто кого храбрей, Просекали в сече разные просеки. Сея гибель в сарацинскую смуту, Та копьем, другая мечом. Аграмант без сил Удержать убегающих под знаменами, Тщетно ищет, тщетно вращает взоры — Родомонта нет. 22 А Бранзард о Буцифаре печалится, Полагает без него все погибшим: Велика Бизерта, Одному королю не оберечь. Искупить бы пленного: О том думая, и томясь, и тоскуя, Вспоминает он, что в его темнице Много месяцев славный сидит Дудон. 23 На Монакском взял его берегу Король Сарзы в первом своем приплытии, И с тех пор Дудон Датский не покидал узилища. Вот его-то и удумал Бранзард Променять на короля Альгазерского; И послал гонцов в нубийскую рать, Верно зная, что над ней — англичанин, 24 Ч т о над ней паладин Астольф, И товарищ-паладин ему дорог. Благородный герцог и впрямь С королем Бранзардом един в желании. Вот Дудон на воле, Благодарствует вызволителыюму вождю И готов на всякую рать, Будь она на суше или на море. 25 У Астольфа Станет воинства покорить семь Африк, И с того-то Он припомнил завет святого старца Отбить берег Прованса и Мертвых Вод У попрателей сарацинов, И вершит по войску новый набор — Кто способнее к морскому служению. 26 И тогда-то, Из древвснь Взявши полные горсти зеленых листьев листьев Лавров, кедров, пальм и олив, он творит Он, нисшед ко брегу, метнул их в волны,— корабли. О, блаженные д у ш и — л ю б и м ц ы неба! О, Господня милость — удел немногих! • О, диво — Чем предстали листья, припав к воде! 27 Стало их несчетнее и несметнее, Стали длинны, крупны, круты, гнуты, Жилы Обернулись брусьями и канатами, Два конца загнулись остро и вверх, И по влаге выплыли корабли, Столькие и такие разные, Сколько листьев снялось с разных дерев. 28 Дивно видеть, как стали из той россыпи Челны, струги, ладьи и все суда, И какие на них были готовые Мачты, реи, снасти, вёсла и парусы; А чтоб ими править противу бурь, У Астольфа есть довольно искусников, Ибо скликнул он с сардского и корсского островов И гребцов, и кормчих, и снастных. 29 Двадцать семь было тысяч Морской рати, готовой выйти в море, А над нею воеводит Дудон, Свычный биться в море ли, в сухопутье ли. И стояла та корабелыцина при отчале, Ждала ветра в паруса,— как вдруг, Глядь, а к берегу приспевает корабль — К нему > Сарацинский с христианскими пленниками. приплывают Брандимарт 30 А те пленники пали в плен и другие С того моста, узкого и опасного, Родомонто- Где сражался отчаянный Родомонт, вы пленники. Как о том уже я сказывал в свою пору. А меж ними и сам Роландов сват, И сам верный Брандимарт, Сансонет И иные, а всех и не упомнить, Из Германии, Италии и Гвасконии. 31 Корабельщик, Ничего не ведав о неприятелях, Примчал пленных сюда на корабле, Миновав алджирскую пристань, Потому что ретивый ветер Дольше должного гнал его корму. Он хотел влететь в надежный приют, Словно Прокна в щебечущее гнездышко; 32 Но как взвидел он римского орла, А при нем — златолилии и пардусов,— Побледнел, Словно тот, кто небрежною пятою Наступил на отравную змею, В томном сне среди зеленой травы,— И дрожит и отдергивает ногу, И бежит ее ярости и яда. 33 Но ему, корабельщику, не сбежать, И тех рыцарей, тех пленников не сдержать: Вместе с Брандимартом и с Оливьером, С Сансонетом и с столькими другими Он причален к берегу, где Астольф И Дудон веселятся своим товарищам, А ему за этакий перевоз Назначают цепь при галерных веслах. 34 А Отонов сын и Оджьеров, Веселясь о нечаянных гостях, Их ведут в шатер за почестей стол, Их дарят оружьем и всей потребою, А Дудон Замедляет ради них свой отъезд, Ибо добрый совет таких мужей Для него дороже походной спешности. 35 Впрямь он слышит весть, всё как есть, Что во Франции, что с Великим Карлом, И к какому берегу приставать Безопаснее и верней для победы; Но пока он доведывается, вдруг Налетает шум, Вдруг Громче, громче, и трубный звук к оружию, является Да такой, что все смешались умом. безумный Роланд, 36 Астольф и его друзья, Как случились вместе при той беседе, Так и вмиг в доспех, на коней И на крик, туда, где пронзительней, А у встречных пытая, что и где. Доскакали, видят: Человек, Дикий, голый, один крушит все воинство. 37 А в руках его большая дубина, Так длинна, так крепка да так тяжка, Ч т о кого заденет, так тот В прах без сил и похуже, чем без сил. Кругом сотня лежит, у всех дух вон, Никому не выберечься, Разве что из лука стрелять стрелой — А поближе никому не в охоту. 38 Астольф, Дудон, Оливьер, Брандимарт, Как приспели, Так и встали, застывши удивлением О такой буйной силе и могучести,— Как вдруг Видят, скачет лошадь, на ней красавица, И вся в черном, и прямо к Брандимарту, И обеими руками к нему на шею. 39 А была это Флорделиза, которая а за ним Так пылала к милому своему, Флорделиз Что едва не сошла с ума, Когда пал он в плен с опасного моста. И тогда-то она пустилась за море, Услыхав от виновника беды, Что пошел ее милый со всеми рыцарями В алджирский плен. 40 А пришед в Марсель, она видит Сарацинский у берега корабль, А на нем — Седой рыцарь из Монодантова царства, По суху и по морю Уж объездивший немало земель, Ищучи Брандимарта, О котором слышал, что он во Франции. 41 А она, узнавши что он — Бардин, Тот Бардин, который похитил Брандимарта малюткою у отца И взрастил его в Замке Дремучей Чащи,— А она, узнавши, за кем он в путь, Убедила его отчалить вместе С нею в Африку, потому что там — Брандимарт, и сказала, в какой он участи. 42 А как выплыли к африканской земле, То и слышат, что Астольф — пред Бизертою, А при нем, говорят, и Брандимарт, Хоть заведомо никто и не знает. И завидя Флорделиза его живым, Так к нему навстречу и бросилась, Потому что такая радость Ей утеха за всю бывшую скорбь. 43 Славный рыцарь не меньше рад Видеть милую верную супругу, Пуще всех любезную в целом свете,— Принимает, обнимает, сжимает, И ни первым поцелуем не сыт, Ни вторым, ни третьим; А как вскинул очи, то и увидел, Что бок о бок с милой стоит Бардин. 44 Простирает Брандимарт к нему руки, Рвется знать, с чем пришел нежданный гость, Но спросить невмочь, Потому что набегают бегущие От того ужасного, Кто с дубиною, неистов и гол. Посмотрела Флорделиза на голого И воскликнула к Брандимарту: «Это граф!» 45 Тотчас и Астольф Астольф с Угадал Роланда товарищами По одной примете, которую узнают Указали пресвятые в земном раю; Роланда, Но всем прочим Не узнать было вежественного витязя, Потому что по долгому небрежению Был он видом не рыцарь, а как зверь. 46 Жалостию раненный прямо в душу, Отвратясь в слезах, Говорит Астольф Дудону и Олвиьеру: «Это граф Роланд!» Как уставили они зоркие взоры — Стало им вдомек, Стало дивно и стало горько От такой Роландовой незадачи. 47 И такая в них тоска и печаль, Что текут по ланитам большие слезы; А на это им Астольф: «Не время Нынче плакать, а время его спасти!» Скок с коня, а за ним и Брандимарт, Сансонет, Дудон, Оливьер, И со всех сторон Подступаются к Карлову племяннику. 48 Как увиделся Роланд в их кругу, с трудом Как повел неистовою дубиною,— одолевают Мигом его Дал почувствовать, как она тяжка, По щиту над Дудоновой головою; И кабы Оливьеров меч Не убавил удара, не быть бы целу Щиту, шлему, и голове, и тулову. 49 Но прошел удар сквозь щит, пал о шлем, Д у д о н — с ног и в прах,— Тут заносит свой клинок Сансонет, Ссек вгладъ На два локтя Роландову дубину, А из-за спины Брандимарт Охватил его, буйного, за бока, А британец приналег ему на ноги. 50 Пнул Роланд, Отлетел Астольф на десять шагов, Но не выпустил графа Брандимарт, Держит крепко и еще того крепче. Бросился вперед Оливьер, А в лицо ему — кулак, да такой, Что упал он бледен и еле жив, Кровь струею из ноздрей и глазниц, 51 И кабы не добрый шелом, Не остаться бы паладину живу,— Но и то . Рухнул так, словно отдал душу Господу. А уж опять на ногах И Астольф и Дудон с желватым черепом, И отменно ударивший Сансонет, И гурьбою навалились на графа. 52 Дудон сзади Охватил его, хочет подопнуть И не может, Астольф и остальные Держат за руки и не могут сдержать,— Коли видывал кто быка, А на нем, вгрызаясь, повисли псы, А он мечется, мыча, вправо, влево, И трясет, и не может их стрясти,— 53 Тот узнай, каков был Роланд, На себя взгромоздивший стольких рыцарей. Но встает Оливьер с земли, Где свалил его Роландов кулак, Смотрит, видит, что этак не доправиться До того, чего взыскует Астольф, И замыслил осилить Роланда хитростью, И осилил. 54 Он велит принести большие вервия, Каждое с скользящей петлей, И всхлестнуть Графу на руки, на ноги и на тулово, А потом чтоб каждый взял по концу И держал и тянул, куда кто может,— Как быка или коня коновал, Так Роланда опрокинули рыцари. 55 А как грянулся он во прах — Все к нему и на него и веревками Вяжут руки, вяжут ноги, а он Так и сяк ворочается — но тщетно! Приказывает Астольф Ради блага унесть его отселе — И могучий Дудон его взвалил На заплечье и понес к краю моря. 56 И семижды погрузил его в волны И семижды омыл его Астольф, И снялась Грязь и ржавь с его образа и подобия, И замкнул Астольф некоторою травкою Дышущий и пышущий его рот, Чтобы только носом ввивался в легкие Вздох. 57 И как приложил к тому носу и возвращают Князь Астольф приготовленный сосудец, ему здравый В коем замкнут Роландов здравый смысл, ум. То единым он вдохом опустел. Диво! Вмиг вошел в обезумленного ум, И в речах его просиял рассудок, Пуще прежнего ясен и остер. 58 Как очнувшийся от тяжкого сна, Гнетшего видениями Душных чудищ, каких под солнцем нет, И деяний, несвычных и неслыханных, В долгом дивовании Обретает снова себя в себе,— Так Роланд, изъятый из обуяния, Цепенел, изумлен и бессловесен. 59 В Брандимарта, и в Альдиного брата, И в того, кто наставил его на ум, Молча он глядит, молча думает, Как сюда попал он и почему, Обращает взоры вправо и влево, Но никак не поймется, где он есть, Только видит и только удивляется, Ч т о он гол и в путах от рук до ног. 60 И как оный древний Силен Пастухам, пленившим его в пещере, Говорит он: «Solvite т е » , С таким ясным, с таким небеглым взором, Что его развязывают, И дают одежд прикрыть наготу, И наперебой Утешают в скорби о прежней дури. 61 Воротясь в свою истинную суть, Пуще прежнего доблестен и разумен, Исцелился Роланд и от любви,— И уже ему ничто Та, в которой с такою страстью Столько видел он прелести и нежности, И уже единственный его помысел — Воротить все, что трачено в любви. 62 А тем временем Повествует Брандимарту Брандин, Что скончался родитель Монодант, И что брат Зилиант его зовет Царствовать Над народами, ждущими его руки По далеким левантским островам, Их же нет богаче, людней и краше; 63 Увещая, он гласит, Сколь отрадно и сладостно отечество, И единожды вкусив его сладости, Опостылеет странническая жизнь. Брандимарт же ему в ответ, Что по край войны нипочем Не покинет он Карла и Роланда, А потом, коль будет жив, то подумает. 64 На другой же день Роланд Сын Оджьеров отчаливает к Провансу, присоеди- А Роланд остается при Астольфе няется И внимает, что и как на войне. к Астольфу Облегли они Бизерту осадою; перед А победную Бизертой. Честь оставил Роланд своему родичу,— Но Астольф все вершил по слову графа. 65 А каков был осадный чин И каков был приступ, когда, откуда, И как с того приступа ее взяли, И кто был Роланду дольщиком в подвиге,— Не тревожьтесь, об этом будет речь, Не тотчас, так вскоре, А теперь извольте узнать о том, Как французы мавров погнали гоном. 66 В грозный час Тем Всеми брошен остался Аграмант, временем Потому что от него отступились Аграмант Царь Марсилий с войском и царь Собрин: бежит от Ушли в город, на корабли, и в море, Брадаманты Потому что на суше спасенья нет, и Марфизы А за ними не один и не два Сарацинские рыцари и вельможи. 67 Бьется Аграмант, А как стал без сил, Поворотил коня И к воротам, а они недалече. Вслед стучит копытами Рабикан, Погоняем рвущейся Брадамантою Умертвить того, кто столь крат Был разлучник меж нею и Руджьером. 68 Тою же палимая жаждою И Марфиза отомстить за отца Всею шпорою Уторапливает конский полет, Но ни та, Ни другая его не перестигли Вскакать в город, замкнуть запор ворот И искать спасенья от брега в море. 69 Как два борзые породные пардуса, Два красавца с единой своры, Не доспев гоньбой За бегучими ланями ли, оленями ли, Пристыжаются, что без сил их пыл, И понуры и хмуры возворачиваются,— Так, вздыхаючи, воротились две ратницы, Не догнав сарацинского короля. 70 А им мало, И они крушат всех кругом, Вправо, влево, и куда ни ударят — Все повалом и никому не встать. Худо, кто не быстр себя уберечь, Ибо Аграмант во свое спасение Затворяет ворота за спиной 71 И над Роною Разоряет и рушит все мосты: О, злосчастный люд — Скот тирана в потребу его нужностям! Кто потоплен в Роне, кто в море, Кто кровавит собою черный прах, Много пало, а пленных мало, Потому что и выкупа с таких не взять. 72 Сколько в том последнем бою Перебито и наших и не наших, Но не вровень, а больше сарацинов От руки Брадаманты и бешеной Марфизы,— Тому верная память в той земле — Неоглядное поле, все в могильниках, Возле Арля, где Ронские пруды. 73 И пришлось государю Аграманту и отплывав' Вывесть в море тяжелые суда, из Арля А которые не тяжелые, теми в Африку. Подвозить спасающихся с берегов. Два стояли дня, Ибо много беглых и встречны ветры, А на третий вскинули паруса, Уповая плыть в желанную Африку. 74 Между тем государь Марсилий В тяжком страхе за свой испанский край, На который, того и жди, Черной тучею нагрянет возмездие,— Удаляется во свою Валенцию, Строит крепости, укрепляет замки И готовит ту войну, пред какой Рухнет сам и со всеми своими ближними. 75 Вскинул Аграмант паруса Над судами, где ни люда, ни оружия, А лишь скорбь и стон: Каждый выживший плачет по трем павшим, Кто корит царя гордыней, кто лютостью, Кто безумством,— но только про себя: Так уж водится — В сердце ненависть, а в гортани страх. 76 Много, коли два или три Друга, сдвинувшись, разомкнут уста И доверят друг другу гнев и злобу; А всё тешится, думая, Аграмант, Будто все ему преданы и любят,— Потому, Ч т о все лица при нем притворны, А во всех речах—лесть и ложь. 77 Рассудил африканский государь, Что несручно причаливать в Бизерте, Потому что заведомо уже знал, Ч т о тот берег под нубийскою людностью,— А всхотел пройти поодаль, явиться Там, где берег не крут и враг не строг, Соступить и грянуть На подмогу исстраждавшимся своим. 78 Но немилостивая его судьба, Столь разумного не желая исхода, Устремила ему наперерез Ту армаду, на морском берегу. Столь чудесно рожденную из листьев В море он И ко Франции правившую путь,— застигнут Ночью, в темном туманном сумраке, флотом Чтобы стал страшнее расплох. Дудона. 79 Не проведал царь Аграмант, Что уже у Астольфа сто судов, А проведал бы — не поверил бы, Ч т о стряхнула их единая ветвь. И он плыл, сломя голову, Ниотколь не опасаясь угрозы, Не поставив и смотрящего вдаль, Чтобы с мачты дозирал неприметное. 80 Оттого-то Астольфовы корабли С крепким войском и отважным Дудоном, С вечера завидев чужих, Повернули строй, Ощетинив крючья, взготовив цепи, И грянули, Потому что слышно по голосам, Что пред ними — басурманы и недруги. 81 С наветра Налетели тяжелые корабли Таким натиском, Ч т о немало сарацинских пошло на дно; А потом Так пошли сверкать Огни, камни, мечи, с умом да с силою,— Как еще не видывано в морях. 82 В Дудоновых молодцах Пыл и сила пуще бывалого — Все от Бога, ибо настал Час расплаты за все дела язычников — Они метят изблизи, метят издали, Аграманту не укрыться нигде, Бьет град стрел, Бьют крюки, топоры, мечи и пики, 83 Бьют каменья, тяжкие и крутые, С перетянутых крученых тетив, Трещат борта, И в пробоины льется большое море, А еще страшнее кривой огонь, Быстрый вспыхнуть, медленный погаснуть. Корабельщики, спасаясь, кто может, От беды бросаются, кто куда, 84 Иной — в море от врага и меча, И уже не всплыть захлебнувшемуся; Иной, всплыв, бьет руками и ногами, Чтоб спастись на чужой корме, Но чужой корме самой не в подъем, И рука, опасная хваткостью, Остается, вцепившись в шаткий борт, А пловец, отпавши, кровавит волны. 85 Иной, чаявший спасенья в волне, А коли не спасенья, то легкой смерти, Не находит, чего искал, И уже испуская вздох и дух, Обращается вспять, к тому же пламени,— Но конца не минуть, И всползая на пылающий брус, В страхе двух смертей он гибнет обеими. 86 А иной от пики и топора Рвется вплавь, Но вослед ему стрела или камень, И ему далеко не уплыть. Но коли такая моя мила Песня, то не лучше ли, не умнее ли Здесь и перервать, Чем влачить ее, пока не докучит? ПЕСНЬ СОРОКОВАЯ 1 Долог сказ Вступление. Обо всех морских битвенных превратностях, А перед тобою, Веледушный отпрыск непобедимого Геркулеса, это значит носить Вазы в Самос, сов в Афины, в Нил крокодилов, Потому что о чем я только слыхивал, Ты и видел и себя в нем казал. 2 Долгое было зрелище Верному твоему народу В день и в ночь видеть вражьи паруса Меж огнем и мечом на струях Пада. Сколько слышано здесь криков и стонов, Сколько видено крови в речной волне, Сколькими смертями смертельна битва,— Ты и видел и дал увидеть всем. 3 Я не видел, потому что в те дни Я, меняя коней, скакал припасть Ко святым стопам высокого Пастыря, Умоляя для тебя вспоможения; Но не надобны стали ни конь, ни пеш, Ибо ты сокрушил и клык и коготь Золотого венецейского льва, Как доселе оному и не памятовалось. 4 Мне о том поведали Альфонс Тротт, Бывший в деле, и трое Ариостов, И Альберт, Аннибал, Афраний, Петр, Зербинат и Баний, А еще поведали все знамена, Сколькими украсил ты божий храм, И пятнадцать вражьих галер Меж несчетных челнов в плену у берега. 5 Всяк, кто видел тот пожар, тот потоп, Ту такую и столькую резню, Какой резались мы за те ладьи, Мстя за наши разоренные домы,— Тот пойми, каков был смертный урон Бросив Бедным маврам и королю Аграманту флот, Меж соленых волн Аграмант Темной ночью пред Дудоновым натиском. с Собрином спасаются 6 В непросветном мраке бегством. Сшиблись первые суда о суда, Но когда вспылали смолой и серою Корабельные кормы и бока, И прожорливый пламень обольнул Беззащитные галеры и парусники,— Ночь предстала днем, И увиделось все, что было скрыто. 7 И тогда-то Полагавший Аграмант в темноте, Что нежданный недруг ему не в страх И недолгим надломится отпором,— В разъятой тьме Вдруг увидел, чего не чаял, Вражьих стругов вдвое больше, чем собственных,— И вошла в его ум иная дума. 8 Он спускается в самый легкий челн С Златоуздом, добром и лишь немногими И, отпрянувши, неслышно гребет Меж своих и чужих в большое море, Покидая столькие корабли На крутую Дудонову расправу: Жжет их огнь, жрет их хлябь, бьет их сталь, А виновник уже в далеком бегстве. 9 Он в далеком бегстве, а с ним Царь Собрин, и печально Аграманту, Что не верено вещему, когда Предвестил он напавшие напасти. Но пора воротиться к паладину Роланду, Как Астольфа он зовет разорить До подмоги мятежную Бизерту, Чтоб вовек ей не вставать против Франции. 10 Кликнуто по стану: Тем Быть ко приступу на третий день. временем Снаряжает Астольф и корабли, Роланд Потому что не все ушли с Дудоном, готовит Над которыми ставит Сансонета, приступ Равно славного на суше и в море, к Бизерте. И который выводит их на якорь Пред Бизерту, от пристани за версту. 11 А Роланд и Астольф, Как Христовы истинные воители, Ни на что не дерзавшие без Господа, Повелели молиться и говеть Всему войску две ночи и два дня, А на третий, Воедино по трубе встав на брань, Взять Бизерту на поток и разграбление. 12 Истово Почтив Бога молитвою и постом, Собираются за трапезами в стане Друзья, родичи и кто кому люб. Подкрепляют истощенную плоть, Обымаются, проливают слезы И такие произносят слова, Как прощаясь с любезнейшими любезными. 13 Ив Бизерте за крепкою стеной Иереи и страждущий народ Служат службы, бьют в груди, взносят плачи К Магометову невнемлющему слуху. Сколько бдений, сколько жертв и даров Обещает всяк во своем обете! Сколько совокупно в беде обетуется Храмозданий, кумиров, алтарей! 14 Вот, благословленные Кадием, Начало Устремляются бизертяне к стене и в бой,— приступа. И еще не встала Заря От Тифонова ложа в небесный сумрак, Как с суши Астольф и как с моря Сансонет И за каждым оружные ряды По Роландовой трубе Ударяют приступом на Бизерту. 15 С двух сторон от Бизерты — море, С двух других — сухопутный берег, Стены ставлены в старину Кладкою отменною и несвычною, Ни достройки им, ни перестройки, Потому что король Бранзард Не имел уже ни люду, ни времени. 16 Повелел Астольф черному царю Грянуть в зубья бизертских стен Огнем, дротами, пращами и луками, Чтобы у защитников сбило пыл, Чтобы пешие и конные Безопасно подступили к стене С топорами, с каменьями да с бревнами, Кто на что силен, 17 Из рук в руки Кто что нес, то и мечет в ров, Из которого вытянута вода В сто канав, как высушивают болото. Ров засыпан досыта И сравнялся с подножием стены, И уже Астольф, Роланд, Оливьер Снаряжают ратников ввысь на гребень. 18 Не терпя ни малого мига, Увлекаемы жаждою раззора, Презирая грозительные удары, Нубийцы Под щитами черепашьих навесов Устремляют на ворота Бизерты Сокрушающие тараньи л б ы — Но уже басурманы наготове: 19 Огнем, сталью, свалом зубцов и кровель, Как градом, Они рушат доски и бревна Тех снарядов, двинутых к их погибели; В рассветной мгле Много терпят подударные ратники; Но как встало солнце из золотых палат — Повернулась судьба спиною к маврам. 20 Приказал Роланд Усугубить напор с земли и моря. Сансонет вздымает суда, Подплывает к берегу, метит в город, Сеет в недругов каменья и стрелы • Из пращей, и луков, и самострелов, Изготавливает крючья и всходни, Все, чем крепки битвенные ладьи. 21 Оливьер, Роланд, Брандимарт И английский граф, воздушный ристатель Приступают с противной стороны, Ярой бранью взбивают сухопутье, Четверть войска у каждого за спиной, Тот к воротам, тот меж ворот, Каждый, Где бы ни был, сияя в бранных подвигах. 22 Каждого видней В битве порознь, чем в битве воедино: Тысячам взирающим нет сомненья, Кто хвалы достоин и кто хулы. Наезжают турусы на колесах, Подступают слоны, на спинах башни, А те башни такого роста, Ч т о на гребни стен глядят свысока. 23 Брандимарт под стеной и с лестницею, Вот он всходит, зовет с собой своих, И они за ним, все бестрепетны: С этим первоборцем ничто не в страх. Ни единому не вдогляд, Вынесет ли лестница столько ноши: Брандимарт глядит лишь вперед, Всходит, рубит, и вот уже на гребне. 24 Меч в руке, он ступает меж зубцов, Бьет рукою и бьет ногою, Валит, рубит, пронзает и шеломит, Так умело, что только бы и глядеть. . Вдруг Лестница подламывается под тягой лат, Брандимарт один на краю стены, А все прочие — в ров в одну повалку. 25 В Брандимарте все тот же пыл, Он ни шагу вспять, Хоть и видит, что за ним — никого, Хоть и высится целью всем прицелам. Его кличут воротиться, а он Не прочь, а внутрь: Прыгнул в город с крутой стены Высотою в тридцать локтей без малого. 26 Без вреда на твердую земь Пав, как в пух, Он кроит и режет обставших, Как кроят и режут кусок сукна. То он на одних, то он на других, Те и эти от него врассыпную; А свои, которые за стеною, Видя прыгнувшего, мыслят: конец. 27 Разлетается по войску молва, За Бран- Инде в голос, инде в шопот и ропот, димартом- На ходу растет, остальные Все ужаснее сказывает сказ, рыцари. Долетает до Роланда, который Вел на приступ немалые полки, До Отонова сына, до Оливьера, И все шире распростирает крыла. 28 Три вождя, а первый меж них Роланд, Так любивший оного Брандимарта, Как узнали, что всякий лишний миг Грозит гибелью столь славному другу, Вспыхивают царственными сердцами, Ставят лестницы, рвутся ввысь, И такой в их лицах битвенный жар, Ч т о от взгляда трепещут сарацины. 29 В бурю в море Как восстав валы на безумный челн, В буйной ярости рвутся захлестнуть То борта его, то корму, то скулы, Бледный кормщик стонет, Ч т о не выправит ни умом, ни духом, А как грянет последняя волна— Всхлынут хляби, и зальют, и потопят,— 30 Так ударив, три грозные бойца Пробивают путь Такой торный, что все за ними вслед С сотен всходней устремляются в кручу, А барановы головы таранов С громом рушат стены во столько мест, Ч т о уже и не один и не два Вскрыты входы на помощь Брандимарту. 31 Как царь рек, Проломивши берега и плотины, В мантуанские пробьется поля И валами валит и рвет и мечет Жирную землю и желтое жито, И овец, и овчарни, и псов, и пастырей, И вплывают рыбы В ветви вязов, где прежде витали птицы,— 32 С той же яростью Бизерта Ринулся в проломы оружный люд, взята. Сокрушая пламенем и булатом Злополучное племя побеждаемых. Смерть, раззор, Руки по локоть в крови и чужом добре Повергают в прах Пышный и победный престол всей Африки. 33 Грудой грудятся мертвые тела, Кровь из ран Стынет озером черней и страшней, Чем текучий обвод подземных царств. Изгибаясь пламя с кровли на кровлю, Жжет дома и сени, дворцы и храмы, В опустелых, опостылых дворах Плач и стон и биенье в грудь. 34 Победители у всех на виду Из недобрых ворот бредут с добычею — С кем узорочье, с кем сосуд серебра, С кем кумиры старинной боговщины, Кто ведет матерей, а кто детей, Всюду тысячи тысячей насилий, О которых хоть и ведал Роланд, Но ни он, ни британец не мог препятствовать. 35 Буцифар Альгазерский пал От клинка удалого Оливьера; Король Бранзард Наложил на себя отчаянные руки; Взят британским герцогом король Фольв О трех ранах в груди, и все смертельны; Такова судьба Аграмантовых трех вождей над отчиною. 36 Сам же государь Аграмант, Аграмант Бросив флот, оставшись один с Собрином, в отчаянии Из морской дали, рыдая и сетуя, плывет Видел полымя на бизертском берегу, на восток. А уведав изблизи, Ч т о соделалось с отчей его землею, Посягнул поразить себя булатом, Но его удержал король Собрин. 37 Собрин молвил ему так: «Государь, Есть ли радость отраднее твоим недругам, Нежели услышать твою погибель И по ней — верный доступ к целой Африке? Им преграда—твоя жизнь, Она вечный страх для их радости, Ибо ведомо, что пока ты здрав, Не владеть им долго твоею частью. 38 Ты умрешь — и не станет твоим подданным Их надежды, последнего из благ; А надежда жива, коли ты жив, Ч т о вернешься с победою и свободою, А коли умрешь— Л ю д я м плен, земле дань и всюду горе. Если для себя тебе жизнь не в жизнь, То живи, государь, для блага ближних! 39 Твой сосед, Каирский султан, Не откажет тебе в казне и людях, Потому что и ему не в отраду В Африке увидеть франкскую мощь. Родич твой король Норандин Приспешит вернуть силой тебя на царство, А попросишь — и встанут за тебя Турки, персы, арабы, армяне, миды». 40 Таковыми и иными разумными Увещал речами царя мудрец Воротиться к мысли отбить отечество, Но в душе боялся, что быть не так, Ибо ведал, Каково не в прок и во тщетный плач, Если кто, исторгшись своей земли, Призовет себе в помощь пришлых варваров. 41 И тому примеры — Ганнибал, Югурта, другие древние, А меж новых —Людовик Мор, Бывший выдан Людовику Французскому, А тому свидетель — Вашей милости славный брат Альфонс, Повсеместно полагавший безумцами Всех, кто верит не себе, а чужим. 42 И хотя в войне За несносную обиду от папы Из немногих средств свершил он немногое, А заступник его и вспомогатель, Впав в изгнанье, оставил царство недругу,— Всё не преклонился Альфонс Ни угрозами чьими, ни посулами Уступить свою статочность чужим рукам. 43 Аграмант, повернув ладейный клюв, Взял к востоку в большое море, Как вдруг Грозной бурей грянуло с берега И вскричал, вскинув кормчий очи ввысь: «Вижу, Государи мои, встал шквал, На который наша ладья не выплывет! 44 Выслушайте же добрый совет: Есть по левую руку малый остров, И в него бы нам забросить причал, Пока злое опамятуется море.» Аграмант не стал поперек, И они ушли от беды налево. Где спасал мореходцев бережок Между Африкой и Вулкановой кузнею. 45 А на островке ни души, Мирный мирт и смиренный можжевельник, Сладостный приют Зайцам, козам, оленям, ланям, Никому неведомый, кроме Рыболовов, на терновых кустах Влажные простирающих неводы, Пока рыбы дремлют в нестрашном море. 46 Глядь, а здесь Чужой челн, приневоленный судьбиною, А на нем — великий рыцарь и царь Сериканский, исплыв сюда из Арля. Вышед на песок, обнялись Два державца достойно и любезно, Потому что меж ними была дружба И союз в бою у парижских стен. 47 Возмущенным слухом внимал Градасс Царь Градасс Аграмантовой горькой вызывается повести, за него И гласил бодрительные слова, на бой. И по-царски предстал к его услуге, Но не снес помышлений О подмоге из лживого Египта: Каково туда опасен заход, Тому знаменье-де — Помпеево бегство. 48 «А коли и впрямь,— Говорит он,— нубийская орда Налетела терзать твою землю И пожгла твой престольный град, А при ней Астольф и Роланд, Столь недавно без царя в голове,— То придумал я знатнейшее средство, Как избыть твою худую беду. 49 Я во имя твое Призову Роланда к единоборству, И хоть будь он весь — медь и весь — булат, Но противу меня ему не выстоять; А как он падет — Вся Христова мне рать — что овцы волку. И тогда-то не станется за труд Вымести чернокожих из-под Бизерты: 50 Я воздвигну нубийцев на нубийцев, Басурман на христиан через Нил, А за ними арабов и макробов, Знатных, людных, конных,— а вслед И халдеев, и персов, и иных Поддержавных скиптру моей руки, И такая война взойдет на Нубию, Ч т о не станет в Африке ни души. 51 Добрым Аграманту началом Аграмант Посудилась та Градассова мысль, Градасс И возблагодарил он судьбу, и Собрин Ч т о свела его с ним на этом острове. посылают Но одно ему не в лад- Роланду Даже ради вызволенья Бизерты — вызов. Чтобы бился за него царь Градасс, Ибо это—унижение чести. 52 «Если должно вызвать Роланда к битве,— Говорит он,— то вызов — мой, А уж т а м Будь Господня воля в добре и в худе». А Градасс в ответ: «Лучше будь по-моему, но по-новому — Выступим вдвоем На Роланда и того, с кем он явится!» 53 «Будь единоборство ли, двоеборство ли,— Лишь бы мне не стыть в стороне,— Говорит Аграмант,— а о тебе Мне не тайна, что лучше нет соратника». «А я,— Говорит Собрин,— разве и ненадобен? Если стар я, то в опытности — ум, А в беде он не хуже всякой силы». 54 Собрин стар, Но и крепость и мощь его испытаны, И поистине седой его век Равноборен зеленому и юному. Решено по-его и быть: Тотчас сыскан вестник И отправлен к африканскому берегу Бросить вызов паладину Роланду: 55 Пусть Роланд с людьми, один к одному Выйдет к бою на остров Липадузу, Невдали Омываемый теми же волнами. Не щадя ни весел, ни паруса, Доспевал пловец и доспел До Бизерты, а в Бизерте Роланд Делит воинам добычу и пленников. 56 Как воскликнулся всеслышный призыв Роланд Аграманта, Градасса и Собрина — готовится Столь возликовал паладин, к бою. Ч т о осыпал глашатая дарениями. До него дошло, Что его Дурендаль — в руке Градассовой, И чтобы ее воротить, Он готов в погоню до самой Индии. 57 Он судил, что, покинув здешний край, Только в Индии сыщется похититель, А теперь узнал, Ч т о вернет себе свое даже изблизи. А еще он вожделеет отбить Рог Альмонта и коня Златоузда, И стремится в бой, Зная быть их при Трояновом сыне. 58 Избирает он биться сам-третей Оливьера и верного Брандимарта, Зная доблесть и этого и того, Зная от обоих любовь и преданность. А еще ему нужны Добрый меч, добрый конь, и бронь, и копья, Ибо вы ведь помните, Ч т о все трое — не при своем оружии: 59 Ч т о Роланд размыкал свое, Когда буйство смяло его рассудок, А у прочих все добро поотбил Родомонт и держит в прибрежной башне. Да и в Африке, Чего надобно, того не сыскать, Ибо выступив Аграмант на Францию, Все забрал и ничего не оставил. 60 Что сыскалось ржавого и не ржавого, То велел Роланд собрать в одномест И повел друзей Посудить на взморье о близкой сече. Не прошли они и трех верст, Поглядели — видят: В море челн на раздутых парусах, И плывет он к африканскому берегу. 61 Ни пловцов на нем, ни гребцов, А ведут его ветер да удача, И плывет он на полных парусах, И врезается в песчаную пристань. Но об этом сказу еще не срок, Ибо я без меры люблю Руджьера И хочу продлить м о ю повесть Про него и клермонтского воителя. 62 Я домолвил, как сей и оный Тем време­ Пресекли единоборную сечу, нем Видя попраны царские обеты Руджьер, И всех в схватке, кто пеш, кто на коне. поколе­ Кто же ломщик уговорной присяги бавшись, И виновник столького зла, отправляет­ Государь Аграмант или державный Карл? ся вслед Так пытают они ближних и дальних. Аграманту. 63 А Руджьеров некоторый Верный, зоркий и хлопотный слуга, Не сводивший взора с хозяина В сече ратей, вскипевшей вкруг, Подоспел к нему с мечом и с конем, Чтобы встал он поборать за товарищей, И Руджьер, вспоясав меч, всел в седло, Но отворотился от бывшей битвы. 64 Он пустился прочь, Вновь заверив Ринальда в уговоре, Что коли откроется Аграмант Вероломцем — он бросит Аграманта. Более в сей день Не притрагивался рыцарь к мечу, А лишь схватывал встречных и допытывал, Аграмант ли зачинщик или Карл? 65 И от всех он слышит: Аграмант виновник, и только так! А Руджьеру Аграмант не чужой, И покинуть его — вина не малая, Потому что африканский народ Бит и травлен, как мною оповедано, И ниспал с колеса под колесо, Как то любо Кружительнице света. 66 Руджьер судит и спорит сам с собою: Быть ли, нет ли ему с своим вождем? И любовь к возлюбленной Его нудит, клонит, гнет и зовет Не идти за государем в заморье, А поворотиться прочь, И грозит, что не к добру, коли он Не исполнит вешанное Ринальду. 67 Ас другой стороны души Его мучит неспящая тревога, Что покинь он в этот час Аграманта, Сие вменится в малодушный страх: И отъезд его иные поймут, А иные отвергнут и осудят, Ибо-де чего не след обещать, То не грех и не исполнить в обете. 68 День и ночь и новый день Он стоял, одинокий, терзаясь думою, Плыть или не плыть И остаться или не остаться меж франками? Наконец Порешает вслед вождю править в Африку, Ибо страсть его сильна, но сильнее Долг и честь. 69 Обращает он скакуна В Марселе В Арль, где чает быть ливийскому флоту,— он застает А уж в Арле ни ладьи, ни челнока, Дудона А сколько есть сарацин, те все убитые. с пленным Сколько ни было кораблей — флотом. Все увел Аграмант и сжег оставшиеся. Обманувшись в чаянии, Руджьер едет по берегу в Марсель, 70 Едет, чтобы силой или добром На любом насаде доплыть до Африки; А уже к марсельским местам Датский сын привел флот и свой и пленный,— Просяному зернышку Негде пасть, потому что все прибрежье Корабельные стеснили бока, И на каждом и взявшие и взятые. 71 Сколько варварских судов ни спаслось От нцчного огня и хищной хляби,— Все к Марселю привел Дудон, Лишь немногие спаслись без оглядки. С ним и семь кораблей, а на них семь королей, Сдавшихся, Потеряв своих бойцов и пловцов, Неподвижны, скорбны и немы. 72 Дудон сходит на прибрежный песок, Думав здесь найти Великого Карла, А с собой Пышно сводит всех взятых и все взятое. Встал на берегу весь полон, Встали вкруг гордящиеся нубийцы, И гремит По окрестности Дудоново имя. 73 Издали подумал Руджьер, Что у берега — корабли Аграманта, И пришпорил коня, чтобы увериться, И увидел: Стоят пленными насамонский царь, Баливерз, Фарурант, Агрикальт, Манилард, Римедонт, Кларинд, Все в слезах и все потуплены лбами. * 74 А Руджьеру все они не чужие, Он не волен оставить их в беде, И как было ему ведомо, Ч т о бессильна просьба из праздных рук, Он берет копье вперевес, Крушит стражу, Блещет меч, и в привычный малый миг Полегли кругом сотня и сверх сотни. 75 Дудон слышит шум, видит брань, Руджьер Но не ведает бранного виновника; схватывается Негодует, что бежит его люд, с Дудоном. Проливая слезы, в страхе и трепете, Кличет дать ему шлем, коня и щит, Ибо руки, грудь и ноги уже в железе, И в седло, и к копью, и крепко помнит, Что он подлинно франкский паладин. 76 Всем кричит: «С дороги!», Шпорит шпорами конские бока,— И Руджьер, о ту пору в радость пленникам Положивший вторую сотню душ, Понимает, поглядевши, каков Есть Дудон на коне меж всеми пешими, Что он подлинно их начальный вождь,— И горит желанием с ним померяться. 77 А навстречу устремился Дудон; Но увидя, что Руджьер — без копья, Он отбрасывает собственное, Погнушавшись бить из неравных сил. Таковое взвидевши вежество, Говорит Руджьер: «Видимое не лжет, Ч т о сей рыцарь — из тех, что величаются Паладинами франкского двора. 78 Посему-то я хотел бы прознать Его имя раньше чего другого!» Вопрошает и слышит: пред ним Дудон, Отпрыск славного датского Оджьера. Дудон спросом отвешивает спрос, И ответствуется вежеству вежеством. Так сказавшись, Они смерились вызовом и мчат в упор. 79 У Дудона — окованная палица, Много знавшая отменных побед, С ней в руках Он достойный сын славного датчанина. У Руджьера — меч, лучший в свете, Просекающий всякий шлем и бронь, С ним в руках Он достойный содоблестник Дудона. 80 Но всегда в его уме — его дама, Для которой он не хочет обид, А пролить Дудонову кровь — Это ей заведомая обида, Ибо зная он, кто кому родня, Знал и то, что Дудонова родительница Армеллина есть кровная сестра Беатрисе, матери Брадаманты. 81 Оттого-то острием он не колет, Оттого-то лезвием бережет, А когда навалится палица — Отразит мечом иль подастся вбок. Говорит Турпин: Пасть Дудону бы с немногих ударов; Но когда и открывался Дудон, Ударял его Руджьер только вплашмь. 82 Вплашмь, Потому что клинок широк и долог; Но и с этого Над Дудоном таков и гром и блеск, Что ему на очи находит омрак, И едва он держится, не упав. Но в угоду вам, которые слушают, Я домолвлю их сечу в новой песни. ПЕСНЬ СОРОК ПЕРВАЯ 1 Ежели проникнуты ароматами Вступление. Борода ли, кудри ли, платье ли Легкого ли юноши ли, девицы ли, Над которыми плачется Любовь,— Аромат, вздышав, не отдышит, В днях и днях сохранит благоуханье, И сие наилучшая порука, Сколь он сладок излился в первый час. 2 Благодатная влага, за которую Был Икарий терзан первоотведавшими, И с которой, не почуяв усталости, Перешли за Альпы кельты и бойи,— Сберегая вкус до исхода года, Благородных лоз утверждает сладость; Дерево, зеленое и зимою, Доказует красу весенних дней,— 3 Добрый род, Столько лет сиявший сияньем вежесгва, А превыше прошлого — в наши дни, Кажет верный знак, Ч т о первородитель светлейших Эсте В лучших доблестях, Возносящих смертного до небес, Должен был блистать, как в светилах солнце. 4 И как в каждом своем достойном подвиге Руджьер впрямь Несомненные являл миру знаменья Веледушия, доблести и вежества,— Так здесь, Пред Дудоном, как вам о том поведано, Он сдержал свою силу при себе, Пожалев о верной его погибели. 5 Как уверился Дудон, Дудон Что Руджьер не желает ему смерти, признает Потому что уж не раз и не два себя Открывался и был в изнеможении, побежден­ Как увидел, что Руджьер бережет ным Его жизнь и умеривает удары,— Он, хоть силой и мощью уступив, Не желает уступить ему вежеством. 6 «Господин мой,— говорит,— ради Господа, Положим мир: Не бывать, не бывать моей победе, Я побит и пленник вашего вежества». А Руджьер в ответ: «Будь же мир, Я хочу его, как ты, но с условием: Семерых королей, тобою пленных, Отпусти на волю и выдай мне!» 7 И он кажет тех семерых, Ч т о стояли в цепях, потупясь лбами, И гласит: «Да будет им путь Вслед за мною в назначенную Африку!» И на том отпускаются все семь На свободу и вверены паладину; И по взгляду его дается ладья, И на той ладье они правят к полдню. 8 Правят к полдню и ставят паруса, Руджьер И вверяются неверному ветру, с отбитыми А попутный северный пленниками Бодрит кормчего, раздувая ткань; плывет Отбегает берег, в Африку И вокруг лишь простершееся море; и попадает Но как смеркся день — в бурю. Ветер встал вероломствен и предательствен 9 Был он в спину—вдруг он в бок, вдруг он в лоб, И где был, уж т а м его нет, Кружит струг и кружит голову кормчего; Справа, слева, и впрямь, и вкось Вздыбились валы, крутые и грозные, Белым стадом взревела хлябь,— Сколько вод на приступе, Столько нависает смертей. 10 Вихрь в лоб, вихрь в тыл Гонят парусник вперед и назад, Веледушия, доблести и вежества,— Так здесь, Пред Дудоном, как вам о том поведано, Он сдержал свою силу при себе, Пожалев о верной его погибели. 5 Как уверился Дудон, Дудон Что Руджьер не желает ему смерти, признает Потому что уж не раз и не два себя Открывался и был в изнеможении, побежден­ Как увидел, что Руджьер бережет ным Его жизнь и умеривает удары,— Он, хоть силой и мощью уступив, Не желает уступить ему вежеством. 6 «Господин мой,—говорит,— ради Господа, Положим мир: Не бывать, не бывать моей победе, Я побит и пленник вашего вежества». А Руджьер в ответ: «Будь же мир, Я хочу его, как ты, но с условием: Семерых королей, тобою пленных, Отпусти на волю и выдай мне!» 7 И он кажет тех семерых, Что стояли в цепях, потупясь лбами, И гласит: «Да будет им путь Вслед за мною в назначенную Африку!» И на том отпускаются все семь На свободу и вверены паладину; И по взгляду его дается ладья, И на той ладье они правят к полдню. 8 Правят к полдню и ставят паруса, Руджьер И вверяются неверному ветру, с отбитыми А попутный северный пленниками Бодрит кормчего, раздувая ткань; плывет Отбегает берег, в Африку И вокруг лишь простершееся море; и попадает Но как смеркся день — в бурю. Ветер встал вероломствен и предательствен 9 Был он в спину — вдруг он в бок, вдруг он в лоб, И где был, уж т а м его нет, Кружит струг и кружит голову кормчего; Справа, слева, и впрямь, и вкось Вздыбились валы, крутые и грозные, Белым стадом взревела хлябь,— Сколько вод на приступе, Столько нависает смертей. 10 Вихрь в лоб, вихрь в тыл Гонят парусник вперед и назад, Вихрь в бок Крутит крутью, и все клубят к крушению. Кормчий Бледен, стонет, сменяется в лице И кричит и кажет двумя руками, Где поднять, где спустить какую снасть. 11 Но напрасен крик, тщетен знак, Ничего не видно сквозь ночь и ливень, , Бьется голос, Но. невнятен, потому что вокруг Полон воздух воззываний пловцов И морского рушащегося шума, И ни с носа, ни с бортов, ни с кормы Что и крикнется, того не послышать. 12 Ветер в вервиях Свищет яростно, исторгая страшные звуки, Пышут молнии, В гулкий голос раскатывается гром. Кто бросается к веслу, кто к кормилу, Всякий за свое: Тот связывает, тот развязывает, Тот отсосом качает море в море. 13 Бьет Бореева Буря парус с ревом о бревна мачт, В неотступном бешенстве Встает море столбами до небес. Весла в щепьях, И неистовствует злая судьба, Так заворотивши корму, Что беспомощный борт подстал пучине. 14 Правый бок ушел под волну, Миг — и струг опрокинется вверх днищем; Каждый в крик, Ждет конца и вверяет душу Господу, А судьба из беды несет в беду, Разверзается не сбоку, так снизу: Расседаются корабельные доски, И вливается в щели злая хлябь. 15 А со всех сторон Лютый ветер и ломит и неистовствует, А валы то вздымутся до небес, То Перебросят судно с гребня на гребень, Разевая внизу кромешный ад. Пред очами неминучая смерть: Нет пощады. 16 До зари Гнал их ветер и носило их море, До зари и после зари, Потому что ветр не слабел, а силился. Вдруг Перед ними голый утес, Они рвутся прочь, но без сил, И крутая буря метет их к гибели. 17 Трижды и четырежды Бледный кормщик налегает на брус, Ищет, где бы выплыть,— но тщетно! Сломлено его кормило и схлестнуто, И таков напор в парусах, Что уже их не снизишь ни на пядень: Ничего уж не сдумать и не сделать В смертный час. 18 Как взошло плывущим в умы, Руджьер Ч т о ладье их всеконечный конец,— спасается Всяк хватается за свое спасение, вплавь, Всякий о себе, всякий для себя. Кто поспел, тот вбивается в челнок И челн полн, Челн тяжел непомерным людом И едва уж держится на волне. 19 Руджьер видит: корабельщик и кормщик И пловцы и гребцы в беде и в бегстве, И как есть, без доспеха, лишь в кафтане . Хочет в челн; а челн Не в подъем Грузен новыми рвущимися и новыми, И уже волна через край, И уже идет ко дну переполненный. 20 Он идет ко дну, и на нем — Все, кто поотчаялись в большом судне. Слышатся небесам Достослезные клики с мольбой о помощи, Но недолго слышатся, потому Что гневливое накатило море, И не стало отколе быть И стенанью, и жалобе, и плачу. 21 Кто пошел на дно, и конец, Кто всплывает и борется с пучиною: Там покажется из волн голова, Там рука или иная конечность. И Руджьер, Не желая смириться перед бурею, Всплыл и видит: . вблизи нагой утес, Тот, которого спасались, но тщетно. 22 Уповая к той ли твердой скале Выгрести руками или ногами, Он плывет, раздувая губы, Чтоб отринуть докучную волну,— А меж тем а корабль Обезлюдевший брошенный корабль с его ору­ Мчится ветром и мчится валом прочь жием при­ От желавших жить и приявших смерть. бивает к Африке. 23 О людские неверные упования! Сей корабль, обрекшись гибели,— выжил, И, покинутый правившими и плывшими, Без кормила пустился в плавный путь — Самый ветер, Увидав, что на борту ни души, Пременился и постремил корабль Мимо мелей безопасною влагою. 24 И где кормчему правилось вкривь и вкось, Там без кормчего плылось прямо к Африке И прибилось возде самой Бизерты, В трех верстах с египетской стороны. Врезанный в песок, Встал корабль, устали волна и ветер, И тогда-то пришел к нему гуляючи, (Как то было сказано) граф Роланд. 25 Пожелалось Роланду посмотреть, Роланд Точно ль пуст он и точно ли безлюден; с товарища­ И он всходит на легкий борт ми воору­ С Брандимартом и свояком Оливьером. жаются. Заглянув под сень, Видит: в кузове никого, Только славный стоит скакун Фронтин, Да лежат доспех и клинок Руджьера. 26 Ибо так Руджьер торопился выжить, Что ему не пришлось вспоясать меч; И увидевши, узнал паладин Бализарду, для него не чужую, Потому что вы читывали и сами, Как отбил он ее у Фалерины, Фалеринины разоряя сады, И как после похитил ее Брунель, 27 А Брунель под Каренскою горою В вольный дар преподнес ее Руджьеру. Какова Бализарда навзруб и вплашмь, Славно испытал Граф Роланд своей собственною рукою, И ликуя, взблагодарил Всевышнего, Полагая (так сказывал он сам), Что сие Господень дар к крайней надобе. 28 К крайней надобе, потому что он Шел на бой с государем Серикании, Зная быть у грозного молодца И свою Дурендаль, и коня Баярда. Прочий же доспех Он, не знавши его и не пытавши, Не умел ценить и почел Ч т о не так он хорош, как чист и пышен. 29 И как был он заговорен от ран, То не льстясь ни на какие он брони, Уступил доспех Оливьеру, Только меч оставивши на боку, А коня преднамерил Брандимарту, Таковым справедливейшим разделом Пожелав, чтобы каждый из друзей Был бы в прибыли от общей находки. 30 К битвенному дню Предчув- Каждый рыцарь справляет новый плащ, ствия И Роланд в четырех углах герба Флорделизы Представляет Вавилон под перуном, о Бранди- Оливьер же — серебряного пса, марте. Чтобы спал он, откинув сворный повод, Под словами: «Покуда не завижу!» — А вокруг вилось достойное золото. 31 Только Брандимарт положил Ради отческой памяти и чести Бесприкрасно выйти на грозный бой В облачении сумрачном и черном. Флорделиза же сей черный покров Обшивает алым обводом, По которому отменные каменья, А в обводе суконное всё и скорбное. 32 Белою своею рукою Она шила черный плащ для доспеха, Чтоб окутать рыцарю панцирь, А коню его — гриву, грудь и спину. И от первого дня и до последнего, А потом и от последнего дня Не бывало в челе ее веселости, Ни улыбки в лике. 33 В сердце ее страх, в сердце мука,. Ч т о отымется ее Брандимарт: Сто и сто отпускавши его раз В дальние места и большие битвы, Никогда, как нынче, Не бледнела она, не леденела; И что внове ей такая боязнь, Оттого и душа трепещет вдвое. 34 Изготовив оружие и сбрую, П о д ы м а ю т рыцари парус в ветер, Оставляя Астольфа и Сансонета Над послушным войском на берегу. Флорделиза, пронзаясь ужасом, До небес взметает мольбы и жалобы, И доколе хватает взора, Следит парус в дальнем морском бегу. 35 Еле-еле Сансонет и Астольф Увели ее, вперенную в волны, 1 И оставили во дворце на ложе, Сотрясаемую гибельным горем. А меж тем Добрый ветер, попутствуя трем рыцарям, Вынес челн без уклона к тому острову, На котором условлен бой. 36 Сшед на сушу, Роланд Граф Роланд, Оливьер и Брандимарт и Аграмант Не без умысла с друзьями Ставят сень на восточной стороне, на Липадузе. А на западной раскинул шатры В тот же день подоспевший Аграмант; Но как солнце уже склонялось в море, То отложено дело до зари. 37 До зари С двух сторон на страже верные стражи; Но еще не спустилась ночь, Как предстал сарацинам Брандимарт, И с Роландова соизволения Повел речь к африканскому королю, Ибо Аграманту он прежний друг, И под стягом его входил во Францию. 38 И приветившись об руку рука, Христов рыцарь короля басурманского • Как друг Много увещал не пытать сраженья, И от имени Роланда Англантского Под высокую руку его сулил Все края от Нила до Геркулесова знака, Ежели он примет Христов закон. 39 Говорит он: «Я впрямь не лицемерствую, Брандимарт Ибо как любил я вас, так люблю: тщетно Что избрал я своим уделом, хочет при­ То заведомо почитаю добром. мирения. Я познал: Христос — бог, Магомет — глуп, И хочу вас наставить на тот же путь, Путь спасения, Чтобы вам и всем, кто друг, быть со мною 40 В этом благо, А все иное не к вашему добру, Пуще же всего — Если схватитесь с Милоновым сыном. Вам победа в прибыль не столь, Сколь в ущерб случилось бы поражение: Победив, вы добудете немногое, А сраженный потеряете всё. 41 Если вы убьете Роланда и Нас, пришедших победить или пасть, То ужель Вы утраченные воротите ваши земли? Не надейтесь, будто наша погибель Вашей участи станет в перемену, Ибо есть у Карла довольно войск, Чтоб держать ваш край до последней башни». 42 Так сказал Брандимарт, и еще хотел немало, Но прервал его басурманский царь, В лике гордость, в голосе ярость: «Ты поистине рехнулся ума, Коли дерзок Добр иль худ советовать твой совет Там, где и не спрашивают совета! 43 А что ты советуешь мне добро, Как досель, так ныне, Тому верить ли, видя тебя здесь Воедине с франкским Роландом? Верю я иному: Твою душу сжирает злой дракон, Вожделеющий за тобою вслед Целый свет низвергнуть в муку гееннскую. 44 Победить мне или пасть, воротить Мое царство или сгинуть в изгнании,— Это ведомо единому Господу, А не мне, не тебе и не Роланду. Будь же воля Его, А меня мерзкий страх не склонит к низости: Если мне судьба умереть — Пусть умру, не посрамивши породы. 45 Так ступай же прочь, И коли заутра с тобой не будет Крепче меч, чем сегодня твоя речь,— То худого нашел Роланд товарища!» Таковые горячие слова Аграмант исторг из ярого сердца, И на том они разошлись Опочить, пока солнце не прянет в небо. 46 А едва забелелся новый день, Миг — и всяк уже в броне, на коне, И не тратя слов И не ждавши ни срока, ни полсрока, Настораживают копья во все шесть жал,— Впрочем, Мне не след бы для них позабывать О Руджьере в захлестывающем море. 47 Юный рыцарь руками и ногами Тем временем Плыл, взрывая неистовые волны, Руджьер И терзали его ветер и буря, выплывает Но стократ — угрызающая совесть. на скалу. Он страшится возмездия Господня, Что не принял он святого крещения В своевременье в чистейшей из влаг, И теперь купель е г о — с о л ь и горечь. 48 И всплывают в его уме Все посулы, суленные возлюбленной, И та клятва, которую положил Он с Ринальдом, а положив, не держит; И да минет Господень суд, Он обетует трижды и семижды Всею верой своей души Принять крест, коли выйдет жив на сушу, 49 И вовеки не подымать копья За язычников на Христовых воинов, Но тотчас воротившись в франкский стан, Воздать почести государю Карлу, А с своею Брадамантою не вздорствовать И достойно повенчать их любовь. Чудо! помолился, и чуются Крепче силы, и легче ему плыть. 50 Крепче силы, и неколеблем дух; Руджьер плещет, расталкивая волны, А волна волну погоняет, И одна его вверх, другая вниз. То вздымаясь, то упадая телом, С превеликим Руджьер трудом Выбрел на песок И пошел, весь мокрый, по всклону суши. 51 Все другие, вверившиеся морю, В нем не выгреблись и в нем погреблись. На утесе спасся один Руджьер, Ибо так угодно всевышней благости. Но едва взошел он, грязен и дик, С моря в гору, как новый просыпается Страх: Умереть без сил в столь тесном убежище. 40 В этом благо, А все иное не к вашему добру, Пуще же всего — Если схватитесь с Милоновым сыном. Вам победа в прибыль не столь, Сколь в ущерб случилось бы поражение: Победив, вы добудете немногое, А сраженный потеряете всё. 41 Если вы убьете Роланда и Нас, пришедших победить или пасть, То ужель Вы утраченные воротите ваши земли? Не надейтесь, будто наша погибель Вашей участи станет в перемену, Ибо есть у Карла довольно войск, Чтоб держать ваш край до последней башни». 42 Так сказал Брандимарт, и еще хотел немало, Но прервал его басурманский царь, В лике гордость, в голосе ярость: «Ты поистине рехнулся ума, Коли дерзок Добр иль худ советовать твой совет Там, где и не спрашивают совета! 43 А что ты советуешь мне добро, Как досель, так ныне, Тому верить ли, видя тебя здесь Воедине с франкским Роландом? Верю я иному: Твою душу сжирает злой дракон, Вожделеющий за тобою вслед Целый свет низвергнуть в муку гееннскую. 44 Победить мне или пасть, воротить Мое царство или сгинуть в изгнании,— Это ведомо единому Господу, А не мне, не тебе и не Роланду. Будь же воля Его, А меня мерзкий страх не склонит к низости: Если мне судьба умереть — Пусть умру, не посрамивши породы. 45 Так ступай же прочь, И коли заутра с тобой не будет Крепче меч, чем сегодня твоя речь,— То худого нашел Роланд товарища!» Таковые горячие слова Аграмант исторг из ярого сердца, И на том они разошлись Опочить, пока солнце не прянет в небо. 46 А едва забелелся новый день, Миг — и всяк уже в броне, на коне, И не тратя слов И не ждавши ни срока, ни полсрока, Настораживают копья во все шесть жал,— Впрочем, Мне не след бы для них позабывать О Руджьере в захлестывающем море. 47 Юный рыцарь руками и ногами Тем временем Плыл, взрывая неистовые волны, Руджьер И терзали его ветер и буря, выплывает Но стократ — угрызающая совесть. на скалу. Он страшится возмездия Господня, Ч т о не принял он святого крещения В своевременье в чистейшей из влаг, И теперь купель его — соль и горечь 48 И всплывают в его уме Все посулы, суленные возлюбленной, И та клятва, которую положил Он с Ринальдом, а положив, не держит; И да минет Господень суд, Он обетует трижды и семижды Всею верой своей души Принять крест, коли выйдет жив на сушу, 49 И вовеки не подымать копья За язычников на Христовых воинов, Но тотчас воротившись в франкский стан, Воздать почести государю Карлу, А с своею Брадамантою не вздорствовать И достойно повенчать их любовь. Чудо! помолился, и чуются Крепче силы, и легче ему плыть. 50 Крепче силы, и неколеблем дух; Руджьер плещет, расталкивая волны, А волна волну погоняет, И одна его вверх, другая вниз. То вздымаясь, то упадая телом, С превеликим Руджьер трудом Выбрел на песок И пошел, Весь мокрый, по всклону суши. 51 Все другие, вверившиеся морю, В нем не выгреблись и в нем погреблись. На утесе спасся один Руджьер, Ибо так угодно всевышней благости. Но едва взошел он, грязен и дик, С моря в гору, как новый просыпается Страх: Умереть без сил в столь тесном убежище. 52 Но неукротим его дух, И, готовый претерпеть волю Божию, Он упорно правит прямо и вверх Твердый шаг по твердым каменьям. Не прошел он и ста шагов, Руджьер Как глядит, принимает а навстречу преклонный старец, крещение Изможденный постом, на вид отшельник, от святог( Всем обличьем достойный любви и чести, отшельнике 53 И приблизившись, восклицает так: «Савл, Савл, почто меня ты гонишь?» — Каковыми словами Господь Христос Нес целенье поверженному апостолу.— «Ты ль умыслил преплыть моря, Обманувши платою путеводца? Берегись: хоть ты мнишь себя вдали, Но десница Господня того длиннее!» 54 И повел он, пресвятой, свою речь, Ибо ночью было ему от Господа Явлено, Что Руджьер приведется к его скале, И какая Руджьерова былая жизнь, И грядущая жизнь, и злая гибель, И какие Руджьеру суждены Сыны, внуки и иные потомки. 55 И повел он речь, Упрекая, а потом ободряя: Упрекая, что до сей он поры Медлил выгнуть выю под сладким игом, И что должное сбыться вольною волею Призыванию Божию в ответ — Он умедлил до недоброго часа, Когда грянул грозный Господень гром; 56 Ободряя же, что от райских врат Не отринуты ни ранние и ни поздние, И к тому сказав евангельский сказ О равнопожалованных виноградарях. С благодатною ревностию Наставляя его в истинной вере, Он повел его медленною стопою К келье, выбитой в неприступном камне. 57 А над благочестною кельею Поднималась, глядючи на восход, Божья церковь, малая, но пригожая, А оттоль нискатывался к волнам Скат, зеленый миртами, лаврами, Можжевелами и плодными пальмами, Орошаемый чистейшим источником, Вниз журчавшим по уклону холма. 58 Скоро сорок Тому лет, как отшельнический приют Здесь указан от Господа Спасителя Ко подвижничеству святого отца; И питая смиренную свою жизнь Плодом древ и ручейною чистой влагою, Безущербен, крепок и бодр, Он начел себе восемьдесят лет. 59 Запаливши старец в келье огонь, Предложил застольцу земных плодов, А Руджьер, подкрепляя снедью плоть, Обсушил и платье свое и волосы. И тогда-то на спокое святейший муж Вразумил ему таинства нашей веры, И наутро же приял он крещение В чистой влаге при добром старце. 60 Здесь, довольствуясь по месту Пророчество и радостью, отшельника Пребывал Руджьер, о доме Эсте. Ожидая, как вскоре преподобный Препроводит его в желанный край. А меж тем гостеприимец немало Ему сказывал и про царство небесное, И про ту земную судьбу, Что на доле его и его кровных. 61 А Господь всевидящий и всеслышащий Возвестил святому пустынножителю, Что Руджьеру жить на свете, крещенному, Семь лет, день в день, А потом за погибель Пинабелеву (Взяв ответ за Брадамантину месть) И за Бертолагия Примет смерть от нечистых Майнцских рук; 62 И такое Майнцское вероломство Будет тайно и не дастся молве, Ибо где злодеи его погубят, Там и погребут; И не скоро настанет о нем месть От сестры и от верной Брадаманты, Долго будет она его искать, Тяжела утробою, 63 А потом, между Адидже и Брентою, Там, где серные ключи и текучие ручьи, Там, где зелен луг и веселы нивы, Возле всхолмий, ради которых Антенор забыл троянскую Иду И любезный Ксанф, и милый Асканий,— 52 Но неукротим его дух, И, готовый претерпеть волю Божию, Он упорно правит прямо и вверх Твердый шаг по твердым каменьям. Не прошел он и ста шагов, Руджьер Как глядит, принимает а навстречу преклонный старец, крещение Изможденный постом, на вид отшельник, от святог-: Всем обличьем достойный любви и чести, отшельник.. 53 И приблизившись, восклицает так: «Савл, Савл, почто меня ты гонишь?» — Каковыми словами Господь Христос Нес целенье поверженному апостолу.— «Ты ль умыслил преплыть моря, Обманувши платою путеводца? Берегись: хоть ты мнишь себя вдали, Но десница Господня того длиннее!» 54 И повел он, пресвятой, свою речь, Ибо ночью было ему от Господа Явлено, Ч т о Руджьер приведется к его скале, И какая Руджьерова былая жизнь, И грядущая жизнь, и злая гибель, И какие Руджьеру суждены Сыны, внуки и иные потомки. 55 И повел он речь, Упрекая, а потом ободряя: Упрекая, что до сей он поры Медлил выгнуть выю под сладким игом, И что должное сбыться вольною волею Призыванию Божию в ответ — Он умедлил до недоброго часа, Когда грянул грозный Господень гром; 56 Ободряя же, что от райских врат Не отринуты ни ранние и ни поздние, И к тому сказав евангельский сказ О равнопожалованных виноградарях. С благодатною ревностию Наставляя его в истинной вере, Он повел его медленною стопою К келье, выбитой в неприступном камне. 57 А над благочестною кельею Поднималась, глядючи на восход, Божья церковь, малая, но пригожая, А оттоль нискатывался к волнам Скат, зеленый миртами, лаврами, Можжевелами и плодными пальмами, Орошаемый чистейшим источником, Вниз журчавшим по уклону холма. 58 Скоро сорок Тому лет, как отшельнический приют Здесь указан от Господа Спасителя Ко подвижничеству святого отца; И питая смиренную свою жизнь Плодом древ и ручейною чистой влагою, Безущербен, крепок и бодр, Он начел себе восемьдесят лет. 59 Запаливши старец в келье огонь, Предложил застольцу земных плодов, А Руджьер, подкрепляя снедью плоть, Обсушил и платье свое и волосы. И тогда-то на спокое святейший муж Вразумил ему таинства нашей веры, И наутро же приял он крещение В чистой влаге при добром старце. 60 Здесь, довольствуясь по месту Пророчество и радостью, отшельника Пребывал Руджьер, о доме Эсте. Ожидая, как вскоре преподобный Препроводит его в желанный край. А меж тем гостеприимец немало Ему сказывал и про царство небесное, И про ту земную судьбу, Ч т о на доле его и его кровных. 61 А Господь всевидящий и всеслышащий Возвестил святому пустынножителю, Что Руджьеру жить на свете, крещенному, Семь лет, день в день, А потом за погибель Пинабелеву (Взяв ответ за Брадамантину месть) И за Бертолагия Примет смерть от нечистых Майнцских рук; 62 И такое Майнцское вероломство Будет тайно и не дастся молве, Ибо где злодеи его погубят, Там и погребут; И не скоро настанет о нем месть От сестры и от верной Брадаманты, Долго будет она его искать, Тяжела утробою, 63 А потом, между Адидже и Брентою, Там, где серные ключи и текучие ручьи, Там, где зелен луг и веселы нивы, Возле вСхолмий, ради которых Антенор забыл троянскую Иду И любезный Ксанф, и милый Асканий,— Породит она сына в той дубраве, Где все помнит о фригийце Атесте. 64 И взрастет ее сын в красе и силе, По родителю прозовется Руджьер, От троянцев будет признан троянцем И объявлен повелителем края, А от Карла, которому измлада Будет помощен против лангобардов, Примет право на весь пригожий округ И высокий титул маркского графа; 65 И промолвит, даруя, великий Карл: «Este!» — Во благое знаменье сему дому Зваться Эсте во веки веков, Стерев первый и стерев второй звук В прежнем званье, гласившем об Атесте. И еще открыл Господь своему верному, Как Руджьерова отомстится смерть — 66 Как в предутреннем видении Он предстанет верной своей жене И расскажет, кем он убит, И покажет, где он зарыт, И как верная жена и со свойственницею Разорят Понтьер огнем и мечом, А вступивши в возраст, Сын Руджьер побьет Майнцскую породу; 67 И еще велась речь о славном корени И Альбертов, и Обиссонов, и Ассонов, До имен: Николай, Леонелл, Боре, Геркулес, Альфонс, Ипполит, Изабелла. Но и то, прикусив себе язык, Святой старец Доложил Руджьеру не все, что знал, А что нужно, скрыл, и что нужно, молвил. 68 Между тем Роланд, Тем временем Брандимарт и Оливьер, копья к бою, на Липадузе Мчались вскачь на сарацинского Марса, начинается То король Градасс,— тройной И на двух его споборцев, которые поединок. Тоже гнали коней во весь опор, Оглашая брег от моря до моря,— То Собрин и государь Аграмант. 69 Сшиблись, Копья в щепья, щепья в высь, От великого грома вздулось море, От великого грома до самой Франции. Спрянулись Ролад и Градасс, И была бы их сила ровень в ровень, Кабы у Градасса не под седлом Конь Баярд, а с Баярдом он отважнее. 70 Грудью в грудь ударил Баярд На Роландова коня, на слабейшего, Так, что тот лишь качнулся вбок да вбок И всем телом распростерся на поприще. Роланд трижды, Роланд четырежды Бьет и шпорой и тяжкою рукавицею, И не смогши взнять его, сходит пеш, В шуйце щит, и в деснице Бализарда. 71 Оливьер с африканским королем Конь о конь бьются стать под стать, А Собрина Из седла ссадил Брандимарт,— Конь ли то причинен или конник,— Хоть Собрину такое и непривычно, Но своею ли, конскою ли виною, А случился он с коня под конем. 72 Как увидел Брандимарт, что соперник Пал в прах — Он его оставил и грянул в бой На Градасса, повергшего Роланда, Между тем как Аграмант и маркграф Как сразились, так и сражались—г Переломлены копья о щиты, Мечи вон из ножен, и длится сеча. 73 Увидав Роланд, что Градасс Роланд Недосужен к нему оборотиться, оглушает Потому что его теснит Собрина. Брандимарт, не давая ему ни вздоха, Озирается и видит: Собрин Пеш, как он, и как он, без супротивника. О н — к Собрину, гулок шаг, грозен лик, Содрогается небесная твердь. 74 Собрин, видя, каков грядет Роланд, Сжался в латах, как кормщик, на которого Грозно вздыбился взвывший вал, Правит носом к волне и, видя море Вставшим к небу, хотел бы быть на суше,— И под рушащийся меч Фалерины Подставляет щит, 75 Но таков булат в т о м клинке, Что и щит ему не помеха, И такая мощь в той руке, Ч т о подобной не сыскать в целом свете: Породит она сына в той дубраве, Где все помнит о фригийце Атесте. 64 И взрастет ее сын в красе и силе, По родителю прозовется Руджьер, От троянцев будет признан троянцем И объявлен повелителем края, А от Карла, которому измлада Будет помощен против лангобардов, Примет право на весь пригожий округ И высокий титул маркского графа; 65 И промолвит, даруя, великий Карл: «Este!» — Во благое знаменье сему дому Зваться Эсте во веки веков, Стерев первый и стерев второй звук В прежнем званье, гласившем об Атесте. И еще открыл Господь своему верному, Как Руджьерова отомстится смерть — 66 Как в предутреннем видении Он предстанет верной своей жене И расскажет, кем он убит, И покажет, где он зарыт, И как верная жена и со свойственницею Разорят Понтьер огнем и мечом, А вступивши в возраст, Сын Руджьер побьет Майнцскую породу; 67 И еще велась речь о славном корени И Альбертов, и Обиссонов, и Ассонов, До имен: Николай, Леонелл, Боре, Геркулес, Альфонс, Ипполит, Изабелла. Но и то, прикусив себе язык, Святой старец Доложил Руджьеру не все, что знал, А что нужно, скрыл, и что нужно, молвил. 68 Между тем Роланд, Тем врех Брандимарт и Оливьер, копья к бою, на Липа Мчались вскачь на сарацинского Марса,— начинси > То король Градасс,— тройшл И на двух его споборцев, которые поедино* Тоже гнали коней во весь опор, Оглашая брег от моря до моря,— То Собрин и государь Аграмант. 69 Сшиблись, Копья в щепья, щепья в высь, От великого грома вздулось море. От великого грома до самой Франции. Спрянулись Ролад и Градасс, И была бы их сила ровень в ровень, Кабы у Градасса не под седлом Конь Баярд, а с Баярдом он отважнее. 70 Грудью в грудь ударил Баярд На Роландова коня, на слабейшего, Так, что тот лишь качнулся вбок да вбок И всем телом распростерся на поприще. Роланд трижды, Роланд четырежды Бьет и шпорой и тяжкою рукавицею, И не смогши взнять его, сходит пеш, В шуйце щит, и в деснице Бализарда. 71 Оливьер с африканским королем Конь о конь бьются стать под стать, А Собрина Из седла ссадил Брандимарт,— Конь ли то причинен или конник,— Хоть Собрину такое и непривычно, Но своею ли, конскою ли виною, А случился он с коня под конем. 72 Как увидел Брандимарт, что соперник Пал в прах — Он его оставил и грянул в бой На Градасса, повергшего Роланда, Между тем как Аграмант и маркграф Как сразились, так и сражались — Переломлены копья о щиты, Мечи вон из ножен, и длится сеча. 73 Увидав Роланд, что Градасс Роланд Недосужен к нему оборотиться, оглушает Потому что его теснит Собрина. Брандимарт, не давая ему ни вздоха, Озирается и видит: Собрин Пеш, как он, и как он, без супротивника. Он — к Собрину, гулок шаг, грозен лик, Содрогается небесная твердь. 74 Собрин, видя, каков грядет Роланд, Сжался в латах, как кормщик, на которого Грозно вздыбился взвывший вал, Правит носом к волне и, видя море Вставшим к небу, хотел бы быть на суше,— И под рушащийся меч Фалерины Подставляет щит, 75 Но таков булат в том клинке, Что и шит ему не помеха, И такая мощь в той руке, Что подобной не сыскать в целом свете: Породит она сына в той дубраве, Где все помнит о фригийце Атесте. 64 И взрастет ее сын в красе и силе, По родителю прозовется Руджьер, От троянцев будет признан троянцем И объявлен повелителем края, А от Карла, которому измлада Будет помощен против лангобардов, Примет право на весь пригожий округ И высокий титул маркского графа; 65 И промолвит, даруя, великий Карл: «Este!» — Во благое знаменье сему дому Зваться Эсте во веки веков, Стерев первый и стерев второй звук В прежнем званье, гласившем об Атесте. И еще открыл Господь своему верному, Как Руджьерова отомстится смерть — 66 Как в предутреннем видении Он предстанет верной своей жене И расскажет, кем он убит, И покажет, где он зарыт, И как верная жена и со свойственницею Разорят Понтьер огнем и мечом, А вступивши в возраст, Сын Руджьер побьет Майнцскую породу; 67 И еще велась речь о славном корени И Альбертов, и Обиссонов, и Ассонов, До имен: Николай, Леонелл, Боре, Геркулес, Альфонс, Ипполит, Изабелла. Но и то, прикусив себе язык, Святой старец Доложил Руджьеру не все, что знал, А что нужно, скрыл, и что нужно, молвил. 68 Между тем Роланд, Тем врели Брандимарт и Оливьер, копья к бою, на Липаё Мчались вскачь на сарацинского Марса, начинаеп То король Градасс,— тройной И на двух его споборцев, которые поединок Тоже гнали коней во весь опор, Оглашая брег от моря до моря,— То Собрин и государь Аграмант. 69 Сшиблись, Копья в щепья, щепья в высь, От великого грома вздулось море. От великого грома до самой Франции. Спрянулись Ролад и Градасс, И была бы их сила ровень в ровень, Кабы у Градасса не под седлом Конь Баярд, а с Баярдом он отважнее. 70 Грудью в грудь ударил Баярд На Роландова коня, на слабейшего, Так, что тот лишь качнулся вбок да вбок И всем телом распростерся на поприще. Роланд трижды, Роланд четырежды Бьет и шпорой и тяжкою рукавицею, И не смогши взнять его, сходит пеш, В шуйце щит, и в деснице Бализарда. 71 Оливьер с африканским королем Конь о конь бьются стать под стать, А Собрина Из седла ссадил Брандимарт,— Конь ли то причинен или конник,— Хоть Собрину такое и непривычно, Но своею ли, конскою ли виною, А случился он с коня под конем. 72 Как увидел Брандимарт, что соперник Пал в прах — • Он его оставил и грянул в бой На Градасса, повергшего Роланда, Между тем как Аграмант и маркграф Как сразились, так и сражались — Переломлены копья о щиты, Мечи вон из ножен, и длится сеча. 73 Увидав Роланд, что Градасс Роланд Недосужен к нему оборотиться, оглушает Потому что его теснит Собрина. Брандимарт, не давая ему ни вздоха, Озирается и видит: Собрин Пеш, как он, и как он, без супротивника Он — к Собрину, гулок шаг, грозен лик, Содрогается небесная твердь. 74 Собрин, видя, каков грядет Роланд, Сжался в латах, как кормщик, на которого Грозно вздыбился взвывший вал, Правит носом к волне и, видя море Вставшим к небу, хотел бы быть на суше,— И под рушащийся меч Фалерины Подставляет щит, 75 Но таков булат в том клинке, Что и щит ему не помеха, И такая мощь в той руке, Что подобной не сыскать в целом свете: Взрублен щит, Не в подкрепу ему стальные ободы, Взрублен щит, и рушится меч, Дорубаясь под щитом до плеча. 76 Дорубаясь до плеча; на плече Две брони и под бронями кольчуга, Но ни те и ни та не во спасение От кровавой раны, вскроившей плоть. Не бросает Собрин меча, Но ничто его меч против Роланда, Ибо Движущий сферы и светила Непрорубную даровал ему кожу. 77 Вновь бьет граф, Хочет голову ему ссечь с плеч; Собрин, ведая Клермонтскую доблесть И что щит мечу нипочем, Отшатнулся вспять, Но челом не миновал Бализарды: Вплашмь удар, но таков удар, Что разбит шелом и в очах темно. 78 Летит Собрин кувырком Роланд И немалое время лежит без памяти. нападает Рассудив Роланд, что он мертв, на Градасса. Полагает, что эта брань покончена, И бросается на царя Градасса, От которого Брандимарту беда, Ибо крепче басурманин конём И щитом, и мечом, и, верно, силою. 79 Но таков Брандимарт горяч и ловок, И таков под ним удалой Фронтин, Хаживавший прежде и под Руджьером, Ч т о не кажется сарацин сильней, А, пожалуй, вышел бы и слабее, Будь получше Брандимартов доспех. Но доспех Брандимартов не получше, И приходится гнуться то вбок, то вбок. 80 Нет коня, чтоб послушней, чем Фронтин, Отзывался поводьям господина — Как ни грянет на него Дурендаль, Он скользнет то ли влево, то ли вправо. Между тем Оливьер и Аграмант По другую сторону поля Бьются так, что никоторый из двух Не слабей и не сильней супостата. 81 Стало быть, Роланд, Распростерши Собрина по земле, Пеший, ринулся большими шагами На Градасса и в помощь Брандимарту И уже на подступе Вдруг увидел: через поле бежит Добрый конь, с которого пал Собрин. Он оборотился и вслед, и ловит. 82 На бегу Уловил его, вспрыгнул, сел в седло, В левой держит блещущую узду, В правой—меч, острие наперевес. Градасс видит: Роланд скачет, Роланд кличет, А Градассу все нипочем — Что Роланду, что Брандимарту Он до вечера хочет справить ночь. 83 Повернулся от Брандимарта к графу, Острием ударяет в нагортанник, До живого достиг, а в живое не простиг — Не в пробой ему Роландова кожа. А Роланд его разит Бализардою, Пред которой чары ничто: Шлем, щит, бронь, ткань Просекаются рушащимся булатом, 84 В лик, в грудь, в пах Ранен до крови король сериканский, Ни единой капли досель Не проливший сквозь волшебные латы. Ему диво, что чуждый меч Страшен взрубом, как сама Дурендаль, А случись он подлиннее или поближе — И не снесть бы головы на плечах. 85 Испытавшись, Ненадежны ему мнятся доспехи: Осмотрительней он и осторожней Держит бой, привыкая отбиваться. Между тем, Видя Брандимарт, что Роланд Переял его противоборца, Меж двух битв глядит, где бы он нужней. 86 О ту пору боя Брандимарт Распростертый в прахе король Собрин выручает С, лютой болью в плече и темени, Оливьера. Поопамятовавшись, Встал, стоит, взнял забрало, осмотрелся, Видит в схватке теснимого государя И широким шагом скорей к нему Так бесшумно, чтоб никто и не слышал. 87 Подступил к Оливьеру, у которого На уме один Аграмант, И ударил злым ударом его коня В задние подколенья. Падает скакун, Падает Оливьер, а нога В левом стремени смялась конским боком: Не пошевелить. 88 Собрин рубит второю отмашью, Хочет голову ему ссечь с плеч, Но железный ворот был тверд, Кованый Вулканом для князя Гектора. Видит Брандимарт, что беда, Рвется вскачь на Оливьерову выручу, Бьет Собрина в голову, С о б р и н — с ног, Но вскочил, и вновь старик рвется биться: 89 Вновь на Оливьера — Отпустить в вечный отпуск на тот свет Или хоть не выпустить В стременную впавшего западню. Но и у лежащего На свободе сильнейшая из рук, И сколь меч его долог и остер, Столь и рыцарь недосяжен Собрину. 90 Оливьер его чает, отсторанивая, В малом времени вовсе избыть, Ибо видит, тот весь в крови, Красный ток бежит на песок, Так он слаб, что уже едва и держится: Недалек конец. Оливьер вновь усиливается встать,— Но не выбиться из-под конского бока. 91 А меж тем Брандимарт на Аграманта Налетев, бушует вокруг, Бок в бок, грудь в грудь — Вьется конь, как токарное точило. Славен Брандимартов скакун Фронтин, Но не хуже у южного владыки — То отменный Златоузд, Дар Руджьера от гордого Мандрикарда. 92 И крепче его доспех, Закален и испытан всеми пробами; Брандимартов же схвачен наудачу, Как успелось второпях к троеборству. Но отвага его бодрит, Что в победном бою он стяжает лучший,— Хоть уже его правое плечо Обагрилось африканским ударом, 93 И хотя в боку Невеселая рана от Градасса Франкский удалец, Улучив клинком дорваться до недруга, Вскроил щит, Ранил левую руку и тронул правую. Но сие—ничто Против боя Градасса и Роланда. 94 Уж Роланду и доспех не в доспех, Градасс Снес Градасс шлему гребень и нащечья, оглушает Вышиб щит в прах, Роланда Вспорол понизу панцирь и кольчугу, и убивает А не ранил, Бранди- Потому что Роланд заговорен. марта. Сериканцу от него тяжелей: На нем раны и в лоб, и в грудь, и в горло. 95 Наступает на Градасса отчаяние, Ч т о он весь в крови, А Роланд, сколь ни бит и сколь ни рублен, Цел и сух от темени и до пят. В две руки он вздымает Дурендаль, Чтоб рассечь череп, грудь, живот и тулово, И уметил грозный булат Выше лба гордящемуся графу. 96 Будь то не Роланд — Развалился бы он ударом надвое; Но как павши вплашмь, Воротился клинок, блестящ и чист, У Роланда, у ошеломленного, Словно звезды посыпались из глаз — Бросил повод, уронил бы и меч, Не случись он прикован при запястье. 97 Гром и звон булатный о латы Обезумил Роландова скакуна, И, безудержен дрогнувшею дланью ошеломленного, Как помчался он по пыльному праху прочь — Поглядишь, не поверишь. Градасс — вслед, И Баярдом, верно, его настигнул бы,— 98 Но оборотил он взор — Глядь, его государь на пядь от гибели, Ибо доблестный Монодантов сын Левым махом стряс и сшиб его шлем, А десницею Навострил ему в горло злой кинжал, И бессилен перед ним Аграмант, Потому что его меч уже выронен. И ударил злым ударом его коня В задние подколенья. Падает скакун, Падает Оливьер, а нога В левом стремени смялась конским боком: Не пошевелить. 88 Собрин рубит второю отмашью, Хочет голову ему ссечь с плеч, Но железный ворот был тверд. Кованый Вулканом для князя Гектора. Видит Брандимарт, что беда, Рвется вскачь на Оливьерову выручу, Бьет Собрина в голову, С о б р и н — с ног, Но вскочил, и вновь старик рвется биться: 89 Вновь на Оливьера — Отпустить в вечный отпуск на тот свет Или хоть не выпустить В стременную впавшего западню. Но и у лежащего На свободе сильнейшая из рук, И сколь меч его долог и остер, Столь и рыцарь недосяжен Собрину. 90 Оливьер его чает, отсторанивая, В малом времени вовсе избыть, Ибо видит, тот весь в крови, Красный ток бежит на песок, Так он слаб, что уже едва и держится: Недалек конец. Оливьер вновь усиливается встать,— Но не выбиться из-под конского бока. 91 А меж тем Брандимарт на Аграманта Налетев, бушует вокруг, Бок в бок, грудь в грудь — Вьется конь, как токарное точило. Славен Брандимартов скакун Фронтин, Но не хуже у южного владыки — То отменный Златоузд, Дар Руджьера от гордого Мандрикарда. 92 И крепче его доспех, Закален и испытан всеми пробами; Брандимартов же схвачен наудачу, Как успелось второпях к троеборству. Но отвага его бодрит, Что в победном бою он стяжает лучший,— Хоть уже его правое плечо Обагрилось африканским ударом, 93 И хотя в боку Невеселая рана от Градасса Франкский удалец, Улучив клинком дорваться до недруга, Вскроил щит, Ранил левую руку и тронул правую. Но сие — ничто Против боя Градасса и Роланда. 94 Уж Роланду и доспех не в доспех, Градасс Снес Градасс шлему гребень и нащечья, оглушает Вышиб щит в прах, Роланда Вспорол понизу панцирь и кольчугу, и убивает А не ранил, Бранди- Потому что Роланд заговорен. марта. Сериканцу от него тяжелей: На нем раны и в лоб, и в грудь, и в горло. 95 Наступает на Градасса отчаяние, Что он весь в крови, А Роланд, сколь ни бит и сколь ни рублен, Цел и сух от темени и до пят. В две руки он вздымает Дурендаль, Чтоб рассечь череп, грудь, живот и тулово, И уметил грозный булат Выше лба гордящемуся графу. 96 Будь то не Роланд — Развалился бы он ударом надвое; Но как павши вплашмь, Воротился клинок, блестящ и чист, У Роланда, у ошеломленного, Словно звезды посыпались из глаз — Бросил повод, уронил бы и меч, Не случись он прикован при запястье. 97 Гром и звон булатный о латы Обезумил Роландова скакуна, И, безудержен дрогнувшею дланью ошеломленного, Как помчался он по пыльному праху прочь — Поглядишь, не поверишь. Градасс — вслед, И Баярдом, верно, его настигнул бы,— 98 Но оборотил он взор — Глядь, его государь на пядь от гибели, Ибо доблестный Монодантов сын Левым махом стряс и сшиб его шлем, А десницею Навострил ему в горло злой кинжал, И бессилен перед ним Аграмант, Потому что его меч уже выронен. 99 Как оборотился Градасс — Так и вскачь от графа и к Аграманту, А небережный Брандимарт, Положась, что с Роландом не управиться, На Градасса и не глядит и не мыслит, Весь — в клинке, занесенном на язычника. Подскакал сериканец и разит В две руки и во всю мочь Дурендали. 100 Отче на небеси, Упокой душу мученика меж избранных, Ибо трудные исплавав пути, Днесь поник он ветрилом в Твоей пристани. Дурендаль, жестокая Дурендаль, Ты ль безжалостна к твоему Роланду, Что отъемлешь жизнь Его самому верному и любезному? 101 На два пальца шелом был обдан ободом, Но под рушащимся мечом Треснул обод, Раскололся стальной колпак, Помутился лик, И упал Брандимарт прениже стремени, А из взрублеНного лба на песок Хлынью хлынула кровавая влага. 102 А Роланд, отскакав, опоминается, Смотрит, видит: Брандимарт на земле, Видит: сериканец над ним с мечом, Понимает, от кого кто убит, В нем — боль, в нем — гнев, Но не в пору теперь слезам: Боль — в груди, а ярость — рвется наружу; Впрочем, тут и песни моей конец. ПЕСНЬ СОРОК ВТОРАЯ 1 Какой узел, какие узды, какие узы, Вступление. И какой булат, и какой адамант Властны Препнуть ярость, сдержать мерою гнев, Если тот, кого крепкая любовь Клином вбила в незыблемое сердце, От коварства ли. от насильства ли Повергается на позор или смерть? 2 И коли в тот миг Сердце вскинется ко злобству и зверству — Да простится сие, Ибо разум тогда в душе не влаственен. Сам Ахилл, увидев, как друг Окровавился в заемном доспехе, Не насытился убийством убийцы, А терзал его волоком вдоль и вдоль. 3 О непобедимый Альфонс, Не такая ли обуяла ярость Твой народ, когда каменный удар Грянул в бровь твою, и всяк содрогнулся, Что уже ты не жив, и запылал Таким пылом, что врагам не защита Ни окоп, ни вал, ни ров: полегли, Не оставивши по себе ни вестника. 4 Был бы ты на ногах — Верно, меньше бы расходились руки; Но коли ты пал — Боль взметнула твой люд на кровь и смерть, И вернул он Бастию П о д твою высокую длань Не во столько часов, во сколько дней Ее взяли кордовские и гранадские. 5 Не Господь ли то карающий Попустил тебя претерпеть, Да сбылась бы заслуженная мзда За былую их преступную ярость, Когда взяв злополучного Вестиделла, Безоружного, израненного, без сил, В сто клинков Умертвили его вчерашние нехристи. 6 Скажу истинно, чтобы кончить сказ: Нет на свете злейшего гнева, Чем когда старейший ли, отец ли, друг ли Смертно страждет перед твоим лицом. Посему не диво, Роланд Ч т о вскипела Роландова душа, убивает Когда взвиделся лучший из друзей Аграманта Распростерт крушащим клинком Градасса. и Градасса. 7 Как нумидский номад, Увидав змею, шуршащую прочь От ужаленного ей на песке Безмятежно резвившегося дитяти, В яром бешенстве вскидывает палицу,— Так острейший в гневе взметнул клинок Англантский граф На первопредставшего Аграманта,— 8 Аграманта, который, весь в крови, Сорван шлем, выбит меч, взрублен щит, В стольких ранах, что не исчесть, Еле вырвался из Брандимартовых рук, Как от ястреба сокол, чуть живой, Брошен глупым, то ли жадным сокольником. Подскакал Роланд И уметил меж головою и телом. 9 Сорван шлем и неприкрыта гортань, Ссеклась шея, как ссекается стебель: Рухнул в песок Царь ливийский в последней корче тулова, Отлетела душа его к волнам, Где кривым крюком Харон ее выудит. А Роланд над телом его не медлит И летит с Бализардою на Градасса. 10 Как увидел король Градасс Аграмантовы голову и тело,— Небывало он Дрогнул сердцем, помутился лицом И застыл, как невластный над собою, Ожидаючи гибельного графа; И Как нал на него смертный удар, Он ни взмахом не взметнулся в защиту. 11 Поражает его Роланд В правый бок под последнее ребро — Вышел меч из левого бока, Остр на пядь и багров по рукоять: В верный знак, что ни сильнее, ни доблестнее Не бывало рыцаря под луной, Чтоб свалить такого богатыря, Первоборца от всего басурманства. 12 Но не рад паладин такой победе — Брандимарт Прочь с седла, испускает Лик в слезах, дух. И бежит, сколь есть бега, к Брандимарту Видит: Брандимарт Распростерт лежит на кровавом поле, Шлем расколот, как кора топором,— Не защита хрупкий от тяжкой силы. 13 Роланд вскинул забрало над лицом, Видит: лоб Рассечен меж бровей до переносья, Но в устах еще довольно дыхания Помолить, пока жив, Отца небесного О прощении минувших грехов И промолвить в ободрение графу. Током слез орошающему лицо, 14 Таковые слова: «Ах, Роланд, Не забудь обо мне в своих молитвах, Внятных Господу, и обереги М о ю Флор...» и не домолвил: «...делизу». Отлетает рыцарская душа, Звенят в воздухе ангельские напевы, И, покинувши телесный покров, В светлом пенье она восходит к раю. 15 Но Роланд хоть и рад бы ликовать О такой богоугодной кончине, Ибо зрел над ним разверстую твердь Верным знаком горнего вознесения, Но по слабости пристрастного сердца Было ему невмочь Сиротеть о ближайшем, чем и брат,— И ланиты его влажнились плачем. 16 А меж тем опрокинутый Собрин Как упал, так лежал, Истекая ранами в грудь и в бок, И едва доставало в жилах крови; И лежал обездвиженный Оливьер, Не владея поворотить ногою, Ибо ему не встать Из-под рухнувшего конского тулова. 17 Не приди ему на помощь свояк, Отозвавшийся на стоны и слезы, Сам бы он не высвободился; А и высвободившись, Такова была в нем мука и боль, Ч т о нога уже ему не опора: Не ступить и не пошевелить, Ежели бы не дружняя помощь. 18 Не рад паладин победе, Собрина Нет его душе моготы уносят Мертвого видеть Брандимарта израненного. И неверного стопой Оливьера. А меж тем Собрин еще жив И опоминается, Хоть в глазах у него еще темно, Потому что много жизни вытекло кровью. 19 Приказал его Роланд, окровавленного, Взняв с земли, снесть в шатер и отлечить, Сам промолвив в ободрение страждущему, Как родному, доброе слово, Потому что после бранной игры Был он кроток и непамятозлобен. С мертвых взял он брони и взял коней, А все прочее оставил служителям. 20 Здесь достойнейший Фредерик Фульгоз Укоряет мою повесть в неправильности, Потому что, исплавав берберийские Берега из конца в конец, Сам причаливал он к этому острову И нашел, что он так уж крут и дик, Ч т о на склонах меж скал и скал Негде стать даже ровною подошвою, 21 И нестаточно, чтобы целых шесть Лучших рыцарей, краса всего света, Конно бились меж этими каменьями. Но могу я возразигелю возразить, Что в ту пору у подножия этого Каменного кряжа была равнина, Но потом здесь случился тряс земной, И ее покрыло булыжной осыпью. 22 Оттого-то, о светлейший из Фульгозов, Мой яснейший светоч и мой живейший, Если вы за сие меня корили И, быть может, даже пред вашим братом, Чьи победы хранят покой отечества,— То смените неприязнь на приязнь И уже на меня не говорите, Будто я обманщик хотя бы в этом. 23 А тем временем Роланд, вскинув взор К морю, видит вдалеке паруса И под ними кораблик, поспешающий Не иначе, как к его островку. Кто в кораблике,— пока не скажу, Ибо ждут меня другие герои: Мы посмотрим, каково-то во Франции Удальцам, отразившим сарацинов, 24 И посмотрим, какова вдалеке Тем От желанного лучшая из любящих временем Верная страдалица Брадаманта. Брадаманта Обнаружив, что опять не сбылась тоскует Столь недавняя Руджьерова клятва о Руджъере, Пред лицом и наших и вражьих войск, Обманувшись, Не надеется она уж и ни на что. 25 Умножая жалобы и стенанья, Столь уже привычные на устах, Она вновь твердит, как твердила, Ч т о Руджьер — злодей, что судьба — врагиня, А потом, со всех парусов,— Ч т о и небо, Попуская безмездному вероломству, Неключимо, неправедно и немощно. 26 И винит Мелиссу И клянет пещерное прорицалище, Что пошед на их лживый уговор, Она вверглась, как в море, в страсть и горе; И, оборотясь к Марфизе, Изливается в стонах и слезах О ее вероломном однородце, И вверяется и молит помочь. 27 А Марфиза, пожимая плечом, Утешает ее, чем только может, И не верит в такой Руджьеров грех, Чтобы он не воротился к возлюбленной; А коли посмеет, То она не снесет такой обиды, Он вернется сам собой или выйдет с ней на бой — Таково ее рыцарское слово. 28 Умеряет слово девичью горесть, Укрощается, выплакавшись, скорбь. Что ж, посмотрев, как Брадаманта своего милого Честит чванным бесчестным вероломцем, Мы посмотрим, много ли веселее Ее брату, чья кость и плоть и кровь Сожигается пламенем любви,— Славному монтальбанскому Ринальду: 29 Монтальбанскому Ринальду, который а Ринальд Пламенел о прекрасной Анджелике, тоскует об В чью завлекся он любовную сеть Анджелике Светлым ликом ее и черною чарою. Все другие паладины, побив Сарацинскую силу, наслаждались Вожделенным покоем, и лишь Ринальд Страждал пленником любовного плена. 30 Сто гонцов рассылает он на розыски, Рыщет, ищет красавицыны следы, А потом подступает к Малагису, Чьею помощью спасался не раз, И потупив лоб и с краской в лице Понуждает себя к любовной повести И взывает к сроднику: «Вразуми, Где жива желанная Анджелика?» 31 От такого дива В Малагисе и ум вверх дном, Ибо только по Ринальдовой неохоте Не имел Ринальд царевну уже сто раз. И не сам ли Малагис в Анджеликином плену Словом, делом, угрозою и мольбою Преклонял Ринальда к ее любви — Тщетно! 32 И уж он ли не хотел, чтоб Ринальд, Полюбив, изъял его из темницы? А теперь без причины и без пользы Ринальд рвется к нечаянному сам. Поминает Ринальду Малагис, Каково ему стала, Малагису, Та суровость, от которой едва Он не сгинул в темном своем узилище. 33 Но чем нынче кручиннее и досаднее Малагису Ринальдовы мольбы, Тем ему воочию зримее, Сколь великая в нем пышет любовь. И за все те непраздные его просьбы Повергает он былые обиды В океан забвенья И сулит ему скорую полмогу. 34 Говорит: «Дай срок», И надежит доброй надеждой, Что узнается Анджеликин путь И во Франции она или не во Франции. Так сказав, идет Малагис Через В неприступную пещеру меж гор, Малагиса Где он знался с нечистой силой, Ринальд И над черной книгой скликает демонов, узнает о ее отъезде. 35 И у демона, что по любовным делам, Дознается, Отчего это Ринальдово сердце, Быв как сталь, вдруг стало как воск? А в ответ он слышит про два источника, Один гасит, другой взжигает страсть, И испив из одного, не спастись, Кроме как испив из другого; 36 И про то, Как Ринальд, испивши из безлюбовного, Столько времени был и нем и глух К долгим просьбам прекраснейшей Анджелики, И какая потом злая звезда Привела его к любовному току, Чтобы он, испив, воспылал К той, которою гнушался и брезговал. 37 Зла была звезда, жесток рок, Из студеной струи поивший пламенем, Ибо Анджелика в тот самый миг Испила из другого, из бессладостного, И таков ей рыцарь вмиг стал постыл, Ч т о она от него — как от гадюки; А его любовь Кипит пуще, чем прежде била ненависть. 38 О такой-то нечаянной беде Доложил Малагису служебный демон, Не забыв и о том, как Анджелика Предалась африканскому юнцу И оставила для него Европу , И пустилась по неверным волнам В Индию На отчаянном каталанском челне. . 39 И когда пришел Ринальд к Малагису, Стал его Малагис Уговаривать позабыть Анджелику, Потому что предпочла она жалкого Варвара, и уже она так Далеко, что не сыскать ее следу: Впрямь, уж верно она в полупути Со своим Медором к своим владеньям. 40 Страждущий влюбленный Еще снес бы Анджеликин побег, Не лишился бы сна и сновидений От ее левантийского пути,— Но от мысли, что дерзкий сарацин Смял первины девического цвета, Такова вскипает в нем страсть и боль, Каковой вовеки не знало сердце. 41 Нет в нем сил к ответу, В сердце дрожь и дрожь на устах, В губах горечь, как от злобного зелья, Языку не измолвить двух слов. К Малагису он спиною — и прочь, Бешеною гонимый ревностью; Плачет, рвется в муке — и наконец Хочет сам по левантийскому следу. 42 Просится он в отлучку Ринальд У державного Пипинова сына, едет искать Потому-де, что конь его Баярд, Анджелику. Не по-рыцарски хищенный Градассом, Позывает его встать на путь чести, Чтобы сериканский бахвал Не тщеславился, что мечом или копьем Обездолил французского паладина. 43 Отпускает его Великий Карл,— Хоть и жалко и Карлу и целой Франции, Но нестаточен отказ На такую достойную причину. Хочет с ним Гвидон, хочет с ним Дудон, Но Ринальд никоторого не хочет, И один покидает свой Париж, Изливая вздохами муки страсти. 44 Все-то у него на уме, Как сто раз ему давалась красавица, И сто раз он по тупости и глупости Отвергал такую редкую сласть. Отрицаясь стольких утех, Сколько трачено им доброго времени! А теперь за единый с нею день Он готов заплатить хоть целой жизнью. 45 Все-то у него на уме, Как такое могло случиться, Ч т о убогий латник в царевнином Сердце свеял всю прежнюю любовь? Раздирая душу такими' думами, Ринальд едет и едет на восток, К реке Рейну, к Базилейскому городу, И уже перед ним Арденнский лес. 46 Въехал паладин В знатный лес бывалых нечаянностей, В дикие и опасные места В многих милях от городов и замков,— Глядь, смутилось синее небо, На Ринальда Скрылось солнце меж темных туч, нападает И вздымается из черной пещеры чудовище — Женовидное ужасное чудище: Ревность. 47 Тысяча очей, все без век, Не сомкнутся, не подернутся дремою; Тысяча ушей; Вьются волосы змеиными жалами; Из диаволической черноты Выступает устрашительный облик; Хвост, как змей, и велик и дик, Обвивает грудь, выплетает петли. 48 В тысяче и тысяче подвигов Не знавал герой того, что познал, Когда двигнулось на него Угрожающее взорами чудище: Страх, Непостижный людям, прихлынул в жилы,— Но притворствуя привычную удаль, Он дрожащей рукою сжимает меч. 49 Хорошо ратоборствует чудовище — Так и рвется соступиться с соперником: Взметывает змеиную Пасть и сверху на Ринальда в упор. Изовьется справа, изовьется слева— Изворачивается Ринальд и разит Взмахом, отмашью, вновь и вновь, А ни разу проворную не заденет. 50 То змея ему ринется на грудь, Леденя сквозь сталь до самого сердца, То в лицо, Под забрало, и по щекам, и по шее; Дрогнул рыцарь, Шпорит прочь скакуна Ринальд, А чудовище ему вслед не лениво, Скок — и село за седло на крестец. 51 Рыцарь шпорит то вперед, то вбок, А проклятая тварь все за спиною — Не стряхнуть, Как ни береди скакуна. Сердце бьется, точно лист на ветру, А змея и не жалит, Но уж так-то мерзостна и страшна, Что он жизни не рад, кричит и стонет. 52 На последние пути, на трудные тропы Где круче кряж, дремучее лес, тернистее дол, Черен свет,— Мчится, В тщетном чаяньи сбросить с плеч Это злобное, грозное и гнусное; И худой бы случился ему конец, Кабы вдруг не подоспела подмога. 53 Подоспел подмогою некий рыцарь, Ринальда Его латы—светлая сталь, выручает Знак на шлеме — сломленное ярмо, рыцарь Щит — на желтом красное пламя, Презренш Пламенами шит и наддоспешный плащ, Шита и конская попона; Меч у бока, копье в руке, У седла — огнедышащая палица. 54 Огнедышащая, вечнопышущая, Его палица горит — не сгорит, И ни щит, ни шлем, ни бронь От того огня не крепь и не толща. Всюду рыцарю путь, Где сверкнет негасимый его светоч. Он и стался для нашего героя Избавителем от кромешного чудища. 55 Твердый духом, Где заслышал он шум, туда и вскачь; Глядь —и видит, как чудище по Ринальду Оплелось змеею во сто узлов, А ему в тех узлах и жар и дрожь, Потому что оплетшую не сбросить. Рыцарь — к чудищу внаскок, бьет в бок, И летит оно кувырком и влево. 56 Но едва коснулось земли — Снова вздыбилось, и вьется змеей, и бьется. Опускает рыцарь копье, Умышляет на врага верным пламенем; Палицею Бьет, как буря, в змеиные узлы, Не дает зловредному Извернуться ни к худу, ни к добру, 57 Теснит, давит, мстит тысячи обид, А меж тем Окликает паладина советом Поспешить по тропе и ввысь горы. И по той тропе, по тому совету Безоглядно Мчит Рицальд, покуда не скрылся из виду, Хоть и крут был подъем и каменист. . 58 Вновь загнав преисподнее исчадие Грызть себя и жрать себя в злой щели С горьким током В тысячу ручьев из тысячи очей,— Обращается рыцарь вослед Ринальду Быть ему напутником и вождем, Настигает его на горном гребне И зовет его прочь из черных мест. 59 Как увидел вернувшегося Ринальд — Ринальд Рассыпает тысячу благодарностей пьет И клянется, что на весь белый свет из ключа Он восславит его добродеяние, Безлюбовья. И взыскует его имени, Чтобы ведать, кем спаслась его жизнь, И вовеки его превознести Перед Карлом и Карловыми паладинами. 60 Отвечает рыцарь: «Не обессудь, Ч т о не вмиг открою свое прозванье; Пусть лишь тени станут дольше на шаг, И узнаешь ты все без умедления». И поехали они, и приехали Они к светлому свежему ручью, Журча звавшему пастыря и путника Испить сладость забвения о любви. 61 Да, мой государь, эти хладные Струи в сердце гасили страстный жар: Это к ним припав, Анджелика Отвратилась от Ринальда навечно; А когда Ринальд в свой черед Каменел неприязнию к постылой, То и это ни от чего иного, Как хлебнувши из того же ручья. 62 Тут путеводивший Ринальда Рыцарь сдерживает над светлой влагою Взгоряченного своего скакуна И гласит: «Не худо бы и на отдых!» Отвечает ему Ринальд: «Воистину, Ибо не полуденный только зной, Но и тягость от трудного того чудища Побуждает радоваться прохладе». 63 Оба сходят со своих скакунов, Отпускают их пастись по поляне И на зелени в желто-алом цвету Совлекают с голов тяжкие шлемы. Побуждаем жаром и жаждою, Ринальд бросился к студеной струе И в один глоток Изгнал сушь из горла и страсть из сердца. 64 Как увидел вожатый рыцарь, Ч т о приподнял он влажные уста И встает, угрызаясь и малейшими Вспоминаньями о столь буйной любви,— Выпрямился в рост И гласит ему гордо предобещанное: «Знай, Ринальд, мое имя есть Презрение, Я пришел тебя вызволить из ярма». 65 Сказав, исчез, И исчез скакун; Изумился Ринальд такому чуду, Озирается, спрашивает: где он, где? И решает, что это не иначе Как один из Малагисовых слуг Снарядил к нему чародейный призрак Разбить цепь столь томительного плена; 66 Или вовсе напротив: сам Господь По бескрайнему своему милосердию Ниспослал ему, как незрячему Товию, Помощного ангела из горних сфер. Но благая ли, но злая ли Вызволила его дивная сила,— Он возносит ей благодарные хвалы За целение сердца от страстных странностей. 67 Вновь, как встарь, Анджелика ему Ринальд, постыла, исцеленный, И спешить ей вслед спешит Не на край земли, а на час езды на помощь Он уже вменяет себе в бесчестье. Роланду. Всякий вздох его теперь — о Баярде, За которым он пойдет в Сериканию И до Индии, ибо так велит Честь и слово, объявленное Карлу. 68 Приезжает он в Базилейский город И слышит весть, Будто графу Роланду предстоит Бой с Градассом и королем Аграмантом. Это сказывал наверное Приспешивший из Сицилии человек, А что граф уже и бился и победил, Здесь еще не слыхано. 69 Ринальд хочет в том бою Быть с Роландом, а видит себя вдали; Скачет к югу, по трижды в сутки Обновляя коней и провожатых, Близ Констанции переплыл он Рейн, Через Альпы нисходит на Италию, Позади Верона, позади Мантуя, И он видит По, и он едет через По. 70 А уж солнце наклонилось к закату И завиделась первая звезда, Когда стоя Ринальд на берегу В мыслях, вновь ли менять ему оседланного Или заночевать, ' Пока мрак не растает в раннем свете, Вдруг увидел: подъезжает к нему Рыцарь, вежествен видом и повадкою. 71 И учтиво приветившись, вопрошает: Есть ли у Ринальда жена? А Ринальд: «Я и впрямь в узле супружества, Но мне чуден такой вопрос». Тот промолвил: «Хорошо, коли так»,— И во объяснение сказанного Говорит: «Приглашаю тебя провесть Эту ночь под моею кровлею, 72 И ужо я покажу тебе то, Он остана- Что в отраду имущему супружество». вливается А Ринальд, как желая отдохнуть в замке От дорожного столького томления, на реке По Так и отроду имеючи вкус Знать и видеть всяческие нечаянности, Принимает рыцарево Приглашение и едет за ним. 73 За один перелет стрелы От дороги стоял большой дворец, Из которого высыпали толпою Слуги с факелами, осияв им путь. Взошел Ринальд, озирается Ринальд, Видит истинную невидаль: Столько пышности, стройности, красоты, Что не сладить простому человеку. 74 Из порфирного камня и змеиного Был над входом огромный свод; Створы бронзовы, а на них ваянья, Как живые, вращают лики. За порогом, как вскинешь голову — Взор пленится мусийною игрою; А оттоле вход во двор, вкруг которого Колоннады длиною во сто локтей — 75 Все четыре ровные, но по-разному ИСпещрились нескупою рукою; Посредине каждой — врата, За вратами — свод, Из-под свода — вход, Такой плавный, что хоть взвози поклажу; А над каждым из всходов — новый свод, И оттоле путь в большие покои. 76 Верхние вознеслись Своды, давши простор широким створам, Что ни вход, то меж двух столпов, Один бронзовый, другой твердокаменный. Но ни сил, ни времени Не достанет исчислить все красы,— А ведь кроме тех, что в виду, Неисчетные скрыты в подземельях. 77 Гордые столпы, золотыми главами Подпиравшие самоцветный кров, Привозные мраморы, Иссеченные стообразною резьбою, И литье, и роспись, и прочий труд, Многой долей терявшийся во мраке, Изъясняли, что на столько красот Двум царям бы недостало сокровищ. 78 Но превыше иных великолепий, Он видит Столь отрадно ласкавших взор, фонтан с Был среди двора водомет, изображени­ Разливавшийся тысячью свежих струек. ем доброде­ Вкруг него были ставлены столы, тельных дам А стоял он вровень Эсте и Ото всех четырех колонных врат, родственных Отовсюду видим и всюду видящий. домов. 79 Твердою и умелою рукою Изукрашен водомет наподобие Колоннады или светлой беседки, Осеняющей на восемь сторон, А над ним выгибался золотой Свод, расписанный понизу финифтями, И держимый, как небеса, В восемь рук беломраморными статуями: 80 В восемь левых рук, А из правых роги изобилия Изливали в срединный алавастровый Водоем звонкозвучные потоки. И те восемь опор с восьми сторон Были в образе прекраснейших дам, Одеяньем и лицами несхожих, Но единых во красоте и прелести. 81 Каждое из тех изваяний Опирало стопы на плечи двух Нижних статуй, раскрытыми устами Означавших гармонию и песнь, И сие знаменовало, Ч т о представленные в лицах мужи Посвятили свое рвенье и труд Славе жен, которым были опорою. 82 А у каждого из нижних мужей Был в руках пространный и длинный Свиток, в коем с премногою хвалою Изъяснялись прозванья прославлаемых, А пониже были внятно начертаны Собственные певчие имена. В свете факелов Ринальд смотрит на тех мужей и дам. 83 В первой надписи многая хвала Имени Лукреции Борджии, Ч ь ю красу и честь превознес Отчий Рим выше древней соименницы. А те двое, которым дано Несть плечами драгоценное бремя, Суть Антоний Тебальд и Геркул Строцца, Новый Лин и новый Орфей. 84 И не меньше прекрасна и прелестна Рядом та, о коей надпись гласит: «Изабелла, дочь Геркулеса, О которой Феррарская земля, Став ее грядущим отечеством, Будет больше ликовать, чем о прочих Благах, коими ее одарит Щедрая судьбина В легкокрылом полете дальних лет». 85 А те двое, от которых прольется Многозвонная ей слава в веках,— Оба Иоанны и оба Иаковы, Одного зовут Каландра, а другого Барделон. Третья же и четвертая красавицы, Из-под свода струительницы влаг, Суть две равных отчиной, родом, честью, Ликом и душою — 86 Та — Елисавета, Эта — Элеонора, И по слову мрамора, ими Мантуанский гордиться будет край Громче, нежели оным древним Вергилием Мароном, величателем своим. Стопам первой опорою плечо Петра Бембо и Якова Садолета, 87 А стопам второй — ученый Муций Арелий И изысканный Кастильон: Таковы на мраморе имена, Тогда темные, ныне знаменитые. А за ними видится та, В коей такова добродетель, Что подобная ни в ком не царила И не будет в превратностях судьбы. 88 Золотые говорят письмена, Ч т о ей имя — Лукреция Бентиволия И знатнейшая ей хвала, Что ей счастлив быть отцом князь Феррары; А поют,ей песнь Сладкозвучный Камилл, чей голос Рейну И Фельзине столько же чародеен, Сколь Анфрису голос пастыря Феба; 89 И второй певец, чьей хвалою От испанских столпов до самой Индии И от полдня до засеверных стран Возвеличится земля, где Исавр Катит сладкие в соленые воды И где помнят весы о римском золоте,— Гвидон Постум В двух венцах — от Паллады и от Феба. $0 И м я следующей в ряде — Диана: «Не взирайте на гордый вид (Гласит мрамор), ибо великодушием Она столь же прекрасна, как лицом». А ученейший Целий Кальканьин Трубным звоном возвестит ее имя От Инда и до Ибера, И в Монезовом и в Юбином крае,— 91 Вместе с Марком по прозванию Конь, От которого выбьется в Анконе Родник слаще того, который выбит Геликонским, Парнасским ли конем. Близ Дианы вскидывает чело Беатриса, о которой поведано: «Беатриса, благая, была благом Мужу вживе и горем по кончине: 92 Вся Италия при ней побеждала, Вся Италия без нее в полону». Коррегийский рыцарь И краса Бендедеев — Тимофей О ней пишут, словно поют, Оглашая сладкозвучными плектрами Тот поток меж брегом и брегом, Где старинные плескались янтари. 93 А меж этим местом и тем столпом, Где сияла изваянная Борджия, Алавастровый означался лик Дамы столь возвышенно светлой красоты, Что без золота, без каменьев, в черном Платье под белым покрывалом Меж пышнейшими была она краше, Чем звезда Киприды меж прочих звезд. 94 Сколько ни смотрись, не досмотришься, Чем она светилась светлей: Прелестью ли, красою ли, Величавостью ли, честью ли, умом ли. А во мраморе сказано: Кто восхочет молвить о ней достойно, Тот предпримет славнейшее деяние, Но едва ли с ним когда совладеет. 95 Полный сладости, полный прелести Сей прекрасный, сей стройный истукан Словно бы гнушался Низкой песней столь грубого певца, Каков тот, кто единый, без товарища Был опорой ее стопам. Все другие образы именованы, Эти — нет, неведомо почему. 96 Полным кругом Обстояли эти статуи сень, , Овеваемую сладкой прохладой Водоема из точеных кораллов, Из которого чистейший кристалл Растекался живыми ручейками В радость жаждущим кустам и цветам, Желтым, белым и лазоревым в зелени. 97 С вежественным своим гостеприимцем Рыцарь- Долго сидя паладин за столом, хозяин Не преминул и напоминовения предлога Обещавши, исполнить свой обет: Ринальду А поглядывая на него вновь и вновь, чашу. Примечает в нем Ринальд томность сердца, Потому что не проходило мгновения, Чтобы с губ его не срывался вздох. 98 Частым вздымалось желанием Слово спроса к Ринальдовым устам И смолкало, Сдерживаемо учтивою скромностию. Трапезе конец, И присущий отрок выносит к вечере Чашу, Золотую, в самоцветах, а в ней вино. 99 И тогда хозяин с улыбкою Глянувши на Ринальда взор во взор, Хоть и видимо было в его очах Больше слез, чем смеха, Говорит: «Вот теперь-то и пора Мне ответствовать напоминовениям И явить тебе некоторый показ, Милый всем, кто в добром живет супружестве. 100 Всякий ведь из мужей Зорок думать, любим ли он женою, И в чести он или во сраме, Человек он иль некое животное. Рога на л б у — Бремя легкое, но куда как стыдное, Потому что у всех оно на виду, А носящий и не чувствует. Песнь XLI1I 321 101 Кому ведомо, что жена верна, Тот люби ее и держи в почете, А кто думает или знает, что нет,— Мучься. А меж тем не терзаются ли ревностью И такие мужья, чьи жены чисты, И не безмятежны ли многие, У которых давно рога на лбу? 102 Если хочешь ты испытать жену которою (А наверное ведь хочешь, испыты- Потому что, не испытав, вается Очень трудно уладиться душою), верность То без дальних слов жен. Испытаешь, испивши из этой чаши: Для того-то она здесь и стоит, Чтоб исполнилось мое обещание. 103 Выпей и увидишь: Если роговой на тебе убор, То вино твое выплеснется на грудь И ни каплею не порадует губы; Если же супруга твоя верна — Все, что налито, будет выпито: Убедись!» И промолвивши, глядит, А расплещется вино или не расплещется. 104 Убежденный было Ринальд Испытать не весьма ему желанное Простирает руку, берет сосуд И готов пригубить, Но, как будто страшит его питье, Вдруг задумывается большою думою. А теперь дозвольте мне отдохнуть: Что надумалось, со временем скажется. ПЕСНЬ СОРОК ТРЕТЬЯ 1 О проклятая, о неутолимая Вступление. Алчность, Мне не в диво видеть твоей добычею Души низкие, пятнанные пороками; Но когда в твою сеть, но когда на твою цепь Пленены великие дарования, Всем прекрасные, ежели бы не ты,— Это мне в досаду. 2 Иной землю, моря и небеса Мерит мерою, находит причины Дольнего и горнего естества И в Господне заглядывает лоно,— Но, твоею уязвленный отравою, Ничего не ищет, Кроме скопа сокровищ: в них одних Его счастье, надежда и забота. 3 Иной ломит вражьи дружины, Грудью рвется в крепостные врата, Первый пред удары, Последний в отступ,— Но и этому не помочь, Если он по гроб в твоем черном полону. Так и все пытатели всех искусств Чрез тебя затмеваются и меркнут. 4 Что уж и говорить О красавицах, которых я вижу Ко влюбленной службе, красе и доблести Непреклоннее каменного столпа? Но ворвется алчность—и кто поверит? Словно околдованная, Она дастся, не любя, в один миг Старику, мужику, уроду, чудищу! Не напрасна моя печаль: Внемли, кто может, как себе внемлю я! И не сбился я с должного пути, Не забыл, о чем моя песнь,— А повел лишь речь Не к тому, что сказано, а что скажется. Так воротимся же к нашему рыцарю, Пред которым — заманчивый сосуд. Я сказал, что прежде Ринальд Чем пригубить то вино, он задумался, отказы­ А потом и говорит: вается от «Глуп, кто ищет испытания То, чего не хочет найти! Жена моя — женщина, а женщина есть женщина; Буду верить ей, как верил досель: Коли жил я так и живу, То какая мне радость в испытании? 7 Мало радости, а много нерадости: Пытать Господа Господь не велит. Уж не знаю, умен я или нет, А не надобно мне знать, чего не надобно! Унесите это вино — Я пить не хочу и хотеть не хочу, Н а м Господь заповедал знать неверное Пуще, чем Адаму живое древо. 8 Как отец Адам, мимо Божьих уст Прикусив запретное яблоко, Из веселья низвергся в горький плач И засим вовеки скорбел в ничтожестве,— Так и муж, пожелавши о жене Ведать все, что она молвит и делает, Променяет радость на стон и скорбь, И уже ему не знать исцеления. 9 Так сказав На это И постылую отстранивши чашу, рыцарь ему Ринальд видит: вдруг слезы, как река, рассказывает, Хлынули из очей гостеприимца, А переведя дух, Выговорил он: «Будь проклят, Кто взманил меня, ах! ко испытанию, Прочь увлекшему милую м о ю жену. 10 Увы! Почему я не десять тому лет Повстречал твою умную беседу Прежде, чем гряда моих бед Источила мне очи долгим плачем? Я откину занавес: Посмотри в мое горе и пожалей,— Я поведаю тебе исток и исход Непомерного моего многомученичества. 11 Вспомни город повыше здешних мест, как женился Вкруг которого изогнулась заводью он в Мантуе Та река, из Бенакских вод на красавице, Широко изливающаяся в наши. Этот город воздвигся, когда рухнула Агенорова драконья твердыня; В нем я был рожден, Знатен родом, худ домом и рухлядью. 12 Ежели Судьбина Не дозволила мне родиться в золоте, То Природа возместила беду, Одарив меня отменного красотою. Не одна была девица и дама, Пламеневшая обо мне в моей весне, Ибо знал я все учтивства и вежества,— Это так, хоть и грех себя хвалить. 13 А в том городе жил один мудрец, Знаньем выше всякого вероятия, И когда сомкнул он очи для света, Ему было сто двадцать восемь лет. До преклонной старости жил он Одиноко и дико, но потом, Впав в любовь, стяжал золотом красавицу И она ему тайно родила. 14 А чтобы рожденная дочь Не была бы как мать ее, которая Продала за золото чистоту, Коей в мире ничто не драгоценнее, Он ее сокрывает от людей И в уединеннейших Воздвигает местах стараньем демонов Сей обширный и блещущий дворец. 15 Свою дочь, день ото дня хорошеющую, Поручает он растить старым девам, Чтобы ни единого из мужчин Юная не видела и не слышала. А дабы всегда пред очами Был пример добродетельнейших жен, Неприступных для непристойной страсти, Он явил их здесь в красках и в резьбе — 16 Он явил их, целомудренных, И не только славных в былые дни, Чья хвала, хранима преданиями, Не умолкнет в вечные времена, Но и тех, какие в грядущем Возвеличат прекраснейшую Италию, Он велел представить во всей их прелести, Как всех восемь, что над этой водой. 17 А когда старикова дочь Подросла для плодоносного выданья, То ли случай, то ли Божья немилость Обрекли меня стать его избранником. А в приданое за любимым детищем Отказал он Все широкие поля и глубокие пруды Вкруг дворца на двадцать миль во все стороны. 18 А была она прекрасна и добронравна Превосходней всякого вожделения, А с иглой в перстах над шитьем Посрамила бы самую Палладу, А как ступит, как молвит, как воспоет — Мнится, не богиня ли то бессмертная? В благородных же и вольных науках Она знала не менее, чем отец. 19 И умом и прелестью, Каковыми тронулись бы и камни, Она встала мне в такую любовь, Ч т о доселе, припомнив, трепещет сердце. А и для нее Нет отрады больше, чем быть со мною; Долго жили мы душа в душу,— Я виной, что пришел конец. 20 Когда минуло пять лет нашей свадьбе, Умер тесть, И тогда началась моя беда, А с чего — я сейчас тебе поведаю. Между тем, как к моей возлюбленной как Я припал всеми крыльями души,— влюбилась Возгорелась ко мне любовью некая в него Именитая дама из наших мест. колдунья 21 Волхвовательница, Она знала заклинанья и чары, Тмила день, просветляла ночь, Заставляла солнце стать, землю двигнуться. Одного она не могла — Склонить волю м о ю ко исцелению Ее раны тем средством, каковое Я не мог ей дать, обидя жену. 22 Ни великою красою своей и прелестью, Ни любовью, о которой я знал, Ни большими дарами, ни посулами, Никакими настояниями Не склонить было меня угасить Малой искры страстного ее жара, Ибо волю м о ю одерживала Мысль о верной моей жене, 23 И надеясь, и веруя, и зная, Сколь она верна, Я презрел бы красоту и самой Лединой Елены, Или сколько бы мудрости, богатств Ни сулилось идейскому Парису. Но и мой отпор Не сберег меня от чар волхвования. 24 В некоторый день Та колдунья (а имя ей — Мелисса), Подстерегши меня на стороне, Нашла путь сокрушить во мне покой И стрекалом ревности Изгнать вон из сердца былую веру. Стала она хвалить, Сколь хорош я, что верен моей верной,— 25 «Но верна ль твоя верная тебе,— и побудила Этого, не испытав, ты не знаешь. его Верь ей, испытать Коли, могши обмануть, не обманет; жену, Но коли без тебя она ни шагу, Но коли ни на кого ей ни взгляду, То откуда в тебе смелость твердить, Что она столь чиста и целомудренна? 26 Отстранись, покинь дом, Пусть прознают по городам и весям, Что тебя здесь нет, что она Здесь одна для влюбленных просьб и грамоток; Если просьбы, если дары, Если знанье, что грех пребудет втайне, Не уломят ее к попранью ложа,— Тогда радуйся, что она верна». 27 Таковыми и подобными неумолчными Убеждает чародейка словами, Чтобы я уверился в жениной верности Испытанием. Я сказал: «Но даже будь ее верность Не такою, как мнится мне,— Как узнать, Похвала ей довлеет или кара?» 28 А она: «Я подарю тебе чашу Для питья, но удивительных свойств: Ее выделала фея Моргана, Обличая брату Гиневрин грех. Пей, коли жена непорочна, А коли она блудит — не попьешь, Потому что вино губам не дастся, А плеснется и зальет тебе грудь. 29 Прежде чем отъехать, Попытай, и, верно, выйдешь чист, Ибо так сужу и я, что доселе Нет греха на жене; а все ж проверь! Но когда воротишься, То при первой пробе поберегись: Если выпьешь, не омочивши грудь,— Тогда впрямь нет мужей тебя счастливее». 30 Я согласен, я беру ее чашу, Пью, И с утехою вижу, что любезная Впрямь на радость мне верна и честна. А Мелисса: «Теперь ступай, Будь в отлучке месяц или два месяца, Воротись, вновь налей себе вина, И тогда уж то ли выпьется, то ли выльется». 31 Тяжко мне уходить, И не оттого, что во мне сомнение, А оттого, что покинуть милую Не умел я ни на день, ни на час. А Мелисса: «Что ж, Есть другие дороги к той же правде: Я переменю твой и вид и речь, И ты явишься к ней в другом обличий». 32 А да будет, сударь, вам ведомо, как он Что в защите двух бурных устий По искушал 11 Есть поблизости город, чья длится власть в чужом До морского прибоя и отбоя, облике, Не столь древен, но столь же горд и пышен, Сколь иные окрестные города, А воздвигнут он троянцами, спасшимися От Аттилы, Господнего бича. 33 В том краю в своем уделе сидел Юный рыцарь, богатый и пригожий; Как-то раз, догоняя он отбившегося Сокола, попал в мой дворец И увидел м о ю жену, и с одного Взгляда впечатлел ее в жарком сердце, И с тех пор не покладал уже сил, Чтоб ее преклонить к своим желаниям. 34 Но такой случился ему отпор, Ч т о оставил он свои покушения,— А не смог стереть из памяти Врезанный Любовью прекрасный лик. И его-то образ принять Соблазнила меня льстивая Мелисса И преобразила (не знаю, чем) Лицо, кудри, очи мои и речи. 35 Притворясь перед супругою, Будто еду я в далекий Левант, Облечен в вид, -наряд, походку, голос Юного любовника, Я вернулся домой, и Мелисса была со мной В образе прислуживавшего отрока, А при ней — драгоценнейшие каменья От Индийских и Чермных берегов. 36 Зная мой дворец, Я вошел, и Мелисса вошла со мною, Чтоб засталась жена моя одна, Без охраны и даже без служительниц. Я ей изливаю мои мольбы, А затем обнажаю злое жало Всех грехов: алмазы, смарагды, яхонты, Коими бы тронулась любая грудь. 37 Говорю я ей, что это лишь малая Часть того, чего надобно ей ждать, Говорю, какая знатная выгода, Ч т о в отлучке ее супруг, И напоминаю, сколь долго И сколь верно я тверд в моей любви, И что за такую любовь Я достоин хоть немногой награды. 38 Поначалу была она смятена, как она И вскраснелась, и не хотела слушать, уступила Но при виде камней ярче пламеней искушению Тает ее сердце, И тогда она неслышно и кратко Говорит, чего мне ввек не забыть: Ч т о уступит, Если только никто не будет знать. 39 Как отравленная стрела, Это слово пронзило м о ю душу, Смертный хлад растекся по жилам, Голос сперся в горле. А волшебница сбрасывает личину, Вновь преображает меня в меня,— Рассудите же, какова лицом Она стала, увидя себя застигнутой! 40 Оба немы, оба белы, как смерть, Оба мы стояли, потупив взоры, А как шевельнулся язык, То я воскликнул: «Ты ли продала бы меня, жена, Отыщись на м о ю честь покупающий?» А она Только и могла хлынуть плачем. 41 Встал в ней стыд, а не, меньше встал и гнев, Что застиг я ее в таком позоре; Рос без удержу, Обратился в прежестокую ненависть; И решилась она бежать: В час, как солнце сходило с колесницы, Она вышла к реке и села в челн И всю ночь торопилась по течению. 42 А наутро предстает и как Пред тем рыцарем, столь в нее влюбленным, печально В чьем обличий это Искушал я ее себе на зло. кончилось. А как он любил ее с прежним пылом, То не диво, что рад был ее принять, И она повестила мне гонцом, Чтоб уже не ждать ее быть моею. 43 Горе! С той поры они вдвоем и смеются, А я сам от накликанной беды Вечно мучусь и не сыщу себе места. Хуже мне и хуже, Впору умереть, И я умер бы, не прожив и года, Кабы не одно утешение: 44 Утешение, что за десять лет Сколько ни было гостей в этом доме, Каждому я подавал эту чашу, И никто не донес ее до уст. В стольких горестях единая радость — Знать, что я в моей беде не един. Ты меж всеми первый случился мудр Отстранить опасное пытание. 45 А за то, что хотел я о супруге Больше знать, чем велено знать,— До последнего моего, близкого ли, далекого ли Часа нет мне покоя на земле, Первая тому радовалась Мелисса, Но недолгою была ее радость — Полагая в ней исток всех несчастий, Я уже навидеть ее не мог. 46 А она, любив меня больше жизни И надеясь, как минула супротивница, Быть со мной всегда,— Не стерпела томиться моею ненавистью И от той насущной тоски Не замедлила прочь из этих мест В такую даль, Ч т о уже я не слышал о ней ни вести». 47 Так рассказывал опечаленный рыцарь, Ринальд, И когда досказал до конца, посочув- То Ринальд, одоленный жалостью, ствовав. Призадумался и ответствовал так: «Впрямь неладно Мелисса присоветовала Ворошить осиное гнездо — Впрямь и ты не довольно рассмотрителен, Ч т о искал, чего рад бы не найти. 48 Что в твоей красавице алчность Пересилила супружеский долг,— То не диво: не первая и не пятая Она пала в столь нелегкой борьбе. Даже сильный дух даже меньшей мздой Даже к худшему склоняется делу. Разве мало мужчин ради золота Предавали и вождей и друзей? Ежели хотел ты ее отпора — Не вздымал бы столь тяжкого оружия, Потому что ни мрамор, ни булат Не защита от серебра и золота. Ты, скажу я, больше неправ, Искушая, чем она, искусившись: Испытавшись сам, Ты едва ли оказался бы тверже». Так сказавши, Ринальд подъемлется отправляется Из застолья и просится отдохнуть, в дальнейший Чтобы ненадолго смежить глаза путь. И пуститься до зари в путь-дорогу: Времени у него-де мало, А какое есть—на счету. На сие гостеприимен Приглашает его лечь без забот, Сень и ложе к его услугам, Но, послушавшись доброго совета, Мог бы он проспать хоть всю ночь И во сне проехать большое поприще: «Снаряжу тебе,—говорит он,— челн, И на том челне без опасности Ты всю ночь будешь спать и плыть, Сам себя опередив на полсуток». Полюбился Ринальду такой совет, Благодарствует он доброго рыцаря И непромедлительно Сходит к берегу, где ждут его пловцы. Здесь он вольно раскинулся на палубе, Между тем, как челн, Быстр и легок о шести веслах, Словно птица в ветре, скользит в реке. Преклонивши голову, Вмиг заснул государев паладин, Приказавши разбудить себя тотчас, Как настанут феррарские места. Вот осталась Мелара по левую, А Сермида по правую ладонь, Позади — Фигароло и Стеллата, Где разбросил рукава бурливый По; Кормщик правит в правый рукав, Оставляя слева Винеджию, Миновал Бондено, и вот Посветлели впереди небеса, Осыпаемые алыми и белыми Лепестками из кошницы Зари, Когда вскинул Ринальд чело И увидел два Тебальдова замка. 55 «О блаженный град,— Он про- Он воскликнул,— в чьи будущие веки плывает Мой двоюродный Малагис, Феррару Соглядатель звезд, совещатель духов, и остров Проезжая со мною здешний край, Бельведер. Произрек Просиять ему красою и славою В ликовании Италийской земли!» 56 Так измолвив, Плыл он дальше по царственной реке, Увлекаемый крылатою ладьею, И увидел от города невдали . Островок, В оны дни еще пустой и безлюдный, Но отрадный Ринальдовым очам, Знавшим быть ему пышным и прекрасным, 57 Потому что говорил Малагис, Здесь однажды случась ему сопутником, Что когда семь раз по сто раз Под Овном пройдет четвертое небо,— Этот остров станет лучшим из всех, Облегаемых морями ли, озерами ли, реками ли, И кто взвидит его, уж тот забудет Восхвалять Навсикаин отчий край. 58 Было сказано: красою дворцов Превзойдет он остров, милый Тиберию, Небывалостью цветущих порослей Не уступит удолию Гесперид, Столького животного множества И в Цирцеиных не сыщется паствах, А Венера с Купидоном и Грациями Для сих мест оставит и Кипр и Книд. 59 И еще было сказано: таковым Стать ему по воле того, кто, силу Съединив с могуществом, обнесет Ближний город раскатами и оплотами, Дабы выстоял он невспомогаемо Хоть противу целого света; И недаром сей творец будет слыть Сыном Геркулеса и отцом Геркулеса. 60 Проплывая, припоминал Паладин те вещие речи Своего двоюродного, который Их гласил ему не раз и не два; Но таков был невелик и убог Пред его очами грядущий город, Что воскликнул он: «Из этих ли процвести Топей цвету благородных наук? 61 Этому ли малому ли посаду Просиять меж прекраснейших городов, А затонам и заводям вокруг Простереться плодоносными пажитями? Город, город, пред тобой встаю я, чтобы почтить И любовь, и благородство, и вежество Государей твоих, и доблесть Славных рыцарей и нарочитых мужей. 62 Вечно мирно, вечно любовно Да блюдут тебя в радостном обилии По неизреченной Господней милости Праведность и мудрость твоих князей. И да оградишься ты от врагов, И да сокрушатся их козни, И да страждут они, взирая, завистью, А тебе не завидовать им вовек». 63 Так гласил Ринальд Монтальбанский Ринальд Между тем, как стремительный челнок раздумывает Резал воду быстрей, чем режет воздух о женской Кречет, рея на вабило вабящего. верности. С правого в правейший Своротив пролив, вдалеке Он теряет башни и кровли города, И Георгиев посад, и Гайбан, и Фоссу. 64 А Ринальд, чья мысль Обращается от заботы к заботе, Вспоминает благосклонного рыцаря, В чьем дворце он трапезовал вчера, И которому встала из этих мест Столь великая обида и досада; Вспоминает чашу, вином Обличающую женскую неверность, 65 Вспоминает рыцарев сказ, Как во стольких подъятых испытаниях Ни один не сыскался муж, Чтоб испить, не расплескавши напитка. То жалеет, а то, напротив, Говорит: «Хорошо, что не стал я пить: Испилось бы — я знал бы то же, что знаю, А не испилось бы — беда! 66 Вера моя крепка, крепче ей не стать; Даже преуспевши, Невелик мне в испытании прок. А велика была бы недоля — О моей Кларисе Вдруг узнать, чего я прежде не знал. Ставить на кон сто против одного — Значит все отдать, ничего не взявши». 67 В таковом-то размышленье клермонтский Гребец ему Паладин, не поднимая чела, рассказы- Наблюдаем был с великою пристальностью вает об Противосидящим кормчим гребцом. Адонии, Быв догадлив, Проницает тот рыцареву мысль, А быв смел и удачливо речист, Вызывает рыцаря к разговору. 68 И пошел разговор у них о том, Что нерассудителен Искушающий жену искушением, Непосильным женскому естеству; А которая жена целомудрием Защитится от серебра и злата,— Та сумеет пронести свое сердце И сквозь тысячу огней и сквозь тысячу мечей. 69 И примолвил кормщик: «Ты прав, Ч т о большие дары не впрок красавицам, Потому что не всякое сердце Для такого приступа найдет отпор. Может быть, дошла до тебя молва, Как одну прекрасную молодую Уличивши даму в такой вине, Муж обрек ее на смертную гибель. 70 И подавно должен бы памятовать Эту силу злата и серебра Мой хозяин, но в нужнейшее время Он о том забыл и погиб. А уж он-то знал о том случае, Потому что приключился он в городе, Опоясанном медлительным Минцием, Где и он рожден и я рожден. 71 Это случай с Адонием, который Подарил судейской жене Драгоценнейший дар — некую собачку». Говорит ему паладин: «У нас В заальпийском крае о том не слыхано — Ни во Франции, ни на всех моих путях/ Ежели не в труд — расскажи, А уж я не премину тебя выслушать». 72 Начинает кормщик: «А жил в том городе как любил Человек по прозванию Ансельм, он Аргию, С юных лет в долгополой мантии жену Погруженный в Ульпианову премудрость. Ансельма, Искал он себе жену, Доброродную, добронравную, добровидную, И нашел Красавицу красоты неописанной: 73 Такой стати, такой прелести, Ч т о казалась вся — нежность, вся — любовь: Много больше, Чем пристало его сану и тихости. Как досталась она ему — Вмиг он сделался ревнивее всех ревнивцев, Не имея к тому иной причины, Как что слишком она мила и хороша. 74 А еще в том городе жил Рыцарь древнего и знатного рода, Того самого рода, каковой Произрос из драконовой челюсти, И откуда сама была Манто, Основательница и соименница города. Было рыцарево имя Адоний, И случился он в ту красавицу влюблен. 75 Для своей любовной надобы Расточал он без устали добро На пиры, на наряды и на всякий Блеск себе и имени своему. На такие траты Не достало бы и кесаревой казны — В две зимы, не боле, Изроскошествовал он все отчее имение. 76 Дом его, дотоль С утра до ночи полный дружным толпищем, Запустел, ибо не стало к столу Куропаток, перепелок, фазанов; Был Адоний первым, а стал последним, Оскудел до нищенской нищеты И тогда решил уйти в такое место, Где не знают, кто он и кто он был. 77 С таковым намерением, Никому не сказавшись, весь в слезах, Вышел он поутру из города И пошел вдоль топей, что возле стен, Но и в этом горе не мог забыть Повелительницу своего сердца, Тут-то и случился с ним случай, Ч т о из жалкого стал он блаженней всех. 78 Шел он, шел и видит: мужик С большой палкою возится в кустарнике. Спрашивает Адоний, Для чего он так лезет из кожи вон? Отвечает мужик, что в этой поросли как он спас Он приметил старую змею, змею-вол- Да такую уж длинную да толстую, шебницу, Ч т о другой такой ищи — не найдешь; 79 Вот он и намерен ее прикончить И пока не прикончит, не уйдет. Не стерпел Адоний такое слышать, Потому что Он измлада чтил змеиное племя, На своем родовом нося щите Лик дракона, из чьих зубов Его древние взошли прародители. 80 Увещает Адоний мужика Сменить умысел и оставить промысел, И уламывает упрямого ту ползучую И не гнать и не бить и не губить. С тем он и уходит своей дорогою В те места, где никем о нем не слыхано, И живет семь лет На чужбине, в тоске и горьком горе. 81 Ни дальность, ни бедность, Не дающая воли нашим думам, Не помехой были властной любви Жечь и ранить его больное сердце. Наконец побуждает его страсть Вспять к красе, о которой томны взоры: Скорбен, всклочен, в рубище Он бредет туда, откуда пришел. 82 О ту пору случилось нашей Мантуе как Ансель Отрядить посла к святому престолу, расстался Чтобы там у высокого отца с Аргиею, Пребывал он, покуда не отзовут его. Брошен жребий, и пал он на судью, Ах, вовек ему оплакивать это утро! Он оправдывается, он просит, он молит, Объясняет, обещает,— вотще! 83 Таково ему и кручинно, и больно, Словно бы ему жестокие руки Разорвали грудь И живое исторгли сердце. Бел и бледен От ревнивого страха за жену, Умоляет, он ее, как умеет, Соблюсти ему верность и в разлуке, 84 Говорит, что для женщины ничто •— Ни пригожество, ни богатство, ни знатность,— Не залог высокой хвалы, Если имя и нрав ее запятнаны, И что чистота Тем дороже, чем победней в борении, А такому испытанию верности Лучший случай — его отъезд. 85 Таковыми словами и подобными Наставляет он ее в целомудрии, А она, страдая о злой разлуке, Боже правый, как жалобно и слезно Клянется, что раньше солнце Затмится, чем она вознамерится К вероломству, что скорее умрет, Чем вздохнет неладным желанием. 86 Этим клятвам, этим обетам, Он поверив и поумерив горе, Не преминул однакоже приискать Новый повод, чтоб удариться в слезы. Был у него друг, Проницавший в грядущем и зло и благо, В гадании, в волхвовании Знавший все или почти что все. 87 И его-то вопрошает Ансельм О жене своей (а имя ей — Аргия), Будет ли она, разлученная, И верна и честна, или же нет? Тот восходит на дозор, смотрит в небо, Чертит, где какая стоит звезда; Покидает его Ансельм в сих трудах, А наутро приходит за ответом. 88 Звездочет, не желая его обидеть, Поджимает губы, Уклоняется так и так, Но пришлось Ансельму узнать желаемое: Ч т о едва лишь он ступит за порог — Быть его супруге изменницею, И не падши пред красотой и влюбленностью, А польстясь на поживу и корысть. 89 Как былые его тревоги и страхи Приумножились от звездных угроз,— Суди сам, Коли сведущ ты в любовных превратностях. Но всего ему тяжелей, Но всего жесточе томит и мучит То, что всторжествует над целомудренною Алчность. 90 Чтобы женщину оставив Воздержать от названного греха, ей великие От греха, который, как вторгнется, богатства, Так потянет сквернить и алтари,— Собирает он все свое добро И все деньги (а денег было много) И все прибыли и доходы всех угодий, И вручает ей. 91 Говорит он: «Все, что здесь есть,— Все твое: расточай его и трать, Делай с ним, что хочешь, Хоть проешь, хоть продай, хоть раздари, хоть выбрось,— Никакого не спрошу ответа, Лишь бы ты осталась, какая есть, Лишь бы воротила себя, а т а м Хоть не возвращай ни полей, ни долов». 92 И еще говорит он ей: «Оставь Этот город, покуда я не приеду, Й живи в усадьбе, где больше воли И где меньше и людей и забот». Это он сказал потому, Ч т о усадебные пастухи да пахари, Полагал он, не могут помутить Чистых мыслей оставленной подруги. 93 Белыми Аргия руками Обымая неспокойного мужа И слезами, струящимися из глаз, Орошая мужнины щеки, Удручается, что он говорит Так, как будто она уже провинна, Что таков он подозрителен, ибо Его вера ее верности рознь. 94 Долго вспоминать, Что, прощаясь, сказано им и ею; Наконец «В твоих руках моя честь» — Говорит он, кладет поклон и едет, И давая повод коню, Так и чувствует, что разрывается сердце. А она, пока видят очи, Смотрит вслед, все лицо в слезах. 95 Между тем несчастный Адоний, как змея- Бледный, всклоченный, волшебница Шел и шел в родные места, отбла- Уповая, что его не узнают, годарила И пришел к тому пруду возле стен, Адония, Где когда-то спас он змею Из густого кустарника, в котором Ее насмерть затравливал злой мужик. 96 Выйдя к берегу на рассвете дня, Когда в небе еще мерцали звезды, Он глядит и видит, Что навстречу в заморском пышном платье Идет дама, по виду не простая, Хоть при ней ни служителей, ни служительниц. И она, светло его приветивши, Языком скользнула в такую речь: 97 «Рыцарь, хоть мое лицо тебе и не ведомо, Я тебе сродни и твоя должница. Я тебе сродни, потому что Оба мы из гордого Кадмова Племени: я — фея Манто, Заложившая первый камень стен Этой Мантуи, каковое имя (Как ты слышал) дано по мне. 98 Я причастна року, и вот Какова наша доля, причастниц рока: Кроме смерти, Не изъяты мы ни из коих бед, А одна из бед Тяжела бессмертным и паче смерти: Всякую седьмицу Н а м назначено обращаться в змей. 99 Видеться ползучею, Видеться в чешуе — Так уж мерзостно, так уж неподобно, Что любой милее бы умереть; И чтобы ты знал, почему Я твоя должница,— Я тебе открою, что в оный день Н а м грозят неисчетные опасности. 100 Нет на свете твари Ненавистнее, чем змея; и мы В их обличье терпим вражду и злобу, Ибо кто нас ни взвидит, тот и гонит. Ежели не сыщешь себе норы — Вмиг изведаешь, сколь тяжка расправа: Лучше умереть, Чем пластаться раздавленной под пятою. 101 Я тебе должница, Потому что однажды, проходя Этим брегом, ты спас меня от рук Мужика, безжалостного мучителя. Пест XLIII Ежели бы не ты — Не уйти бы мне целою, потому что Полегла бы не мертва, так калечена, Череп вдребезги, хребет перебит. 102 Это так, потому что в дни, Когда мы, в чешуе, змеимся в прахе, То лишаемся волшебственных сил, И уже небеса нам не покорны — Хоть в иные дни по нашему слову Замрет солнце, затмятся его лучи, Дрогнет и подвигнется суша, Станет пламень льдом и пламенем лед. 103 Ныне же я здесь Чтоб воздать тебе добром за добро — И как я совлеклась змеиной кожи, То никоей твоей просьбе не быть вотще. Станешь ты богат Втрое против отеческого, И тому достатку не знать конца — Чем щедрее тратишь, тем больше прибыли. 104 А еще, уведавшись, что доселе Ты томишься в узах давней любви, Я тебе открою Верный путь к достижению вожделенного: Муж далек, Сделай же по моему совету: Ступай в ту подгородную усадьбу, Где жена его, а я за тобой». 105 И ведет она советный сказ, Как ему предстать пред красавицею, Как одеться, как Говорить, умолять и соблазнительствовать, И какой она примет вид, Ибо сколько видов ни есть на свете, Все они подвластны превратительным Ч а р а м феи, преставшей быть змеей. 106 Облачает она его в наряд Нищего скитальца во имя Божие, А сама Обращается в малую собачку, как она И малей и белей горностая, обратилась Шерсть как пух, милый вид, резвый скок,— в драго- Так преобразясь, . ценную Вот пошли они к усадьбе прекрасной Аргии. собачку, Как дошли, так юноша встал Пред жильями, где жили ее работники, Да как начал дудеть в дуду, А собачка плясать на задних лапах. Шум и крик долетают до хозяйки, Вызывают ее полюбопытствовать, И она кличет странника к себе,— Уж таков был жребий судье Ансельму. 108 Гость велит собаке и то и се, А собака слушается и слушается, И по-нашему пляшет и не по-нашему, И на все у нее свой лад и выступка. Ч т о он ей ни скажет, То она и сделает по-людски, Да так, Что ни глаз не свесть, ни дыханья перевесть. 109 На такую невиданную собаку Разгорается у красавицы охота, И велит она верной своей кормилице Посулить за нее гостю богатый кус. А он в ответ: «Да случись у вас хоть столько добра, Чтобы даже и женской впору жадности,— А моей вам собаки и коготка не купить». ПО И отводит кормилицу в уголок И показывает: Молвил псу, что надобно отдарить За любезность золотою монетою,— Пес встряхнулся, золото на полу, Подхватила его ловкая женщина, А на это ей Адоний: «Ужель Я продам такую красу и выгоду? 111 Ведь чего я ни попрошу, То и дастся мне этими щедротами — Как она встряхнется, так и стряхнет Перлы, перстни ли, пышные ли покровы. Но скажи своей госпоже, Ч т о готов я ей служить не для золота, Но коли она мне отдаст одну Свою ночь,— пусть берет м о ю собаку!» 112 Так сказал он, а в Забаву красавице как Аргия Посылает ей новородный перл. уступила Показался кормилице такой платеж соблазну Куда выгодней считанных дукатов: Воротясь, Увещает она хозяйку Согласиться к покупке, за которую Что и дашь, того не убудет. 113 Поначалу красавица отвратилась, Ч т о невмочь-де ей преломить Свою верность, что вовсе-де нестаточно Это самое, о чем говорят, А кормилица точит ее и точит, Что такое-де бывает не всякий день, И добилась, что назначается час Посмотреть на собаку без свидетелей. 114 И пришлось то посмотрение Всеученому супругу в конец концов, Ибо сыпала собака и сыпала Золотые дублоны, самоцветы и жемчуга. Оттого и дрогнуло гордое Сердце, а еще оттого, Ч т о узнала дама во предстоящем Того юношу, который ее любил. 115 Увещания блудолюбной кормилицы, Взор влюбленного и его мольба, Видимая выгода. Дальняя отлучка умного мужа И надежда, что тайна будет в тайне.— Таково осилили целомудрие, Что берет она собаку себе, А себя вручает объятьям юноши. 116 И предолго Н а ш Адоний вкушал желанный плод Ласк красавицы, которую волшебница Так взлюбила, что и осталась при ней. А тем временем, как солнечный круг как обо Обошел двенадцать своих созвездий,— всем узнал Отслужил и воротился ученый муж. муж, Полон страха о звездочетовом слове. 117 Как достиг он отчей земли — Тотчас к звездочету и тотчас спрашивает, Был ли от жены его обман и ложь Или крепко блюлась любовь и верность? Звездочет расчерчивает Небеса, и где какая звезда, И гласит нежеланное слово: Что предсказывалось, то и сбылось! 118 И гласит: обольстясь великой выгодою, Его женщина пала в чужие руки. Сражен Мудрый муж смертельнее, чем булатом. Чтоб увериться (хоть и без того Он уверен в ставшемся по гаданию), Он идет к кормилице, и отводит Ее в сторону, и пытает так и сяк. 119 Дальними заходами Он старается вызнать, как было дело, Но не может добиться ничего, Как ни силился, Потому что кормилице не внове: Отпирается, бровью не ведет, Помнит свой урок и держит хозяина Целый месяц меж сомненья и правды. 720 Если бы он знал, что за боль В правде, как лелеял бы он сомненье! Но не взявши ни мольбой, ни корыстью, Чтобы струны кормилицыной души Откликались ему неложным звуком,— Он решил, как бывалый человек, Подождать, пока женщины поссорятся, Потому что где бабы, там и свары. 727 Как ждалось, так оно и вышло: Чуть случилась у них первая брань, Вмиг кормилица пришла и без зова, Все выкладывает, ни о чем не молчит. Мне уж и не сказать, Каково было бедному судье, Павши духом, скрепиться сердцем, Чтобы вовсе не решиться ума. 722 И задумывает он, обуянный, как он Ч т о умрет, но прежде убьет, хотел ее Чтобы дважды окровавленный нож убить, Спас ее от хулы, его от горя. а она спа­ Возвращается он в свой городской слась, Дом, волнуясь непроглядною яростью, А в усадьбу шлет верного гонца, Повелев ему непростые веления: 123 Повелел объявить любезной Аргии, Ч т о постигла его жаркая хворь, И чтобы она воротилась в город, Ибо вряд ли остаться ему живу. Ежели она его любит, Пусть одна, не ждавши слуг, поспешит Вслед гонцу (он знал: пойдет), а гонец По пути и пересечет ей горло. 124 Отправляется к красавице верный раб, Чтобы сделать все по сказанному, А красавица на коня и в путь, Не забывши с собой свою собачку. А собачка предвестила ей, что грозит, Но велела от пути не воздерживаться, Ибо-де она уж сама В нужный час не оставит ее без помощи. 125 И ведет ее гонец По безлюдным и заплетшимся тропам К некоторой малой реке, С Апеннин спадающей в нашу реку, Где ни городов, ни сел, А дремучие лишь рощи и чащи, Чтобы в этом дальнем неслышном Месте выполнить жестокий приказ. 126 Обнажает он клинок, Говорит госпоже своей, какое Повеление повелел господин, И чтобы она помолилась Господу. Что тут б ы л о — и не сказать: Как ударил казнитель своим булатом, Так ее уже и нет, и вотще Он, искав ее, ушел с посрамлением. 127 Посрамленный, смущенный, сам не свой, как муж Возвращается он к пославшему ее искал, И рассказывает небывалое дело, А уж как оно сделалось,— невесть. Муж не знал, Что в помощницах у жены его — фея, Потому что доносная кормилица Лишь об этом ему и не донесла. 128 Он не знает, что ему делать: Ни отмщенья ему, ни облегченья — Где была соломина, там бревно, Такова натуга легла на сердце, Ибо тайное его стало явным, Да таким, что всякому напоказ: Прежде можно было скрыть, что неладно,— Нынче все прознают его позор. 129 Рассудилось ему так, что изменница Угадав, что в нее метится беда, Не захочет вновь под мужнюю власть, А найдет себе сильного владетеля, Каковой и будет ее держать В посмеянье мужу и в поношенье, А быть может, и другому отдаст, Если вместе он и блудник и сводник. 130 Чтоб не сделалось такой незадачи, Рассылает он письма и гонцов Доискаться до Аргии, допытаться По Ломбардии, не минуя ни городка. А за ними сам Рыщет, ищет спросом и взором, Все урочища обошел, но нигде Ни лица, ни следа ее, исчезнувшей. 131 Наконец, призывает он слугу. Тщетного вершителя злых велений, И приказывает себя отвесть К тому месту, где вдруг не стало Аргии: Может статься, она скрылась в кустах И оттуда нашла тропу к прибежищу. Вот идет он за слугой в гущу чащи, Глядь, а в гуще чащи стоит дворец. 132 Сей дворец воздвигся для милой Аргии как набрел Чародейно быстрым трудом он на чаро­ По веленью хранительницы феи — дейный Весь он мраморный, весь он золотой, дворец, Стены взрачны, покои пышны И уж так, что ни сказать, ни помыслить; Коли посравнишь его со вчерашним, То вчерашний покажется конурою. 133 Что ни полог, что ни занавесь, Все разотканы и расшиты на разный лад; Стойла, клети Блещут блеском, как горницы и ложницы; Всюду чаши золотые и серебряные, Самоцветы синие, зеленые, алые В виде кубков, и чаш, и блюд, И опять без счету шелков и золота. 134 Вот перед таким-то дворцом Обнаружился наш правоискусник, Полагавши здесь найти лес да лес Без единой даже хижинки, И такому диву дался, Что почел себя обезумленным: То ль хмель, то ль сон, То ли вовсе голова не на месте. 135 А перед дворцом эфиоп Толстоносый стоит и толстогубый, Такова уж скаредная харя, Ч т о не видано ни прежде, ни после: Писаный Эзоп, Замаравший бы и райские кущи: Грязный, сальный, гадкий, мерзкий, оборванный,— Сколь ни исчисляй, не исчислишь. 136 Ансельм, никого не видя, Чтоб уведать, чей это дом, Подступает к эфиопу и спрашивает, А эфиоп ему ответствует: «Мой!» Судья веры ему не дает, Полагая, что насмешник дурачится; Но с божбою клянется черный мурин, Ч т о дворец — его и только его. 137 Ежели он хочет — Пусть войдет и оглядит все, как есть, И коли какая ему приглянется Из добра вещица — бери, не жаль. Отдает Ансельм коня коноводу, Переносит ногу через порог, Шаг за шагом ведется по пышным горницам, Смотрит вверх, смотрит вниз, и всюду чудо. 138 Ходит, видит как впал Царский блеск, тонкий труд, яркий вид, в искушен:. И говорит: «Ни в земле, ни на земле Не достанет золота за такое!» Тут-то мурин ему да и скажи: «Всякой вещи своя цена, Есть и этой, И не золотом, не серебром, а дешевле». 139 И желает от Ансельма того, Ч т о Адоний желал от милой Аргии. Дик и бешен Стал Ансельму столь бесчинный спрос: Отпирается трижды и четырежды, А мужлан уламывает и так и сяк, Всякий раз суля наградой дворец, И домогся преклонить его к мерзкой своей похоти. 140 А красавица Аргия, притаившись, Как увидела мужа в таком грехе, Так и выбежала С криком: «Ах, что я вижу над столь ученым!» Он, застигнутый в неподобный миг, Краснеет, немеет,— Ах, зачем ты не разверзлась, земля, Чтоб укрыться в самые твои недра? 141 Для отвода души, для посрамленья мужнина Извергает красавица на него слова: «Как тебя казнить За такое дело с таким мерзавцем, Коли ты назначил мне смерть Лишь за то, что я пошла по природе На столь нежные мольбы столь милого юноши, И с подарком получше всяких замков! 142 Ежели мне смерть, То тебе и ста смертей не довольно! А ведь я в своем месте так сильна, Что могла воздать бы долю за долю! Но и за такую вину и чем Мне не надобно лишнего возмездия: все это Что дал, то и взял, кончилось. Так изволь простить, как и я простила. 143 Будь на том меж нами мир и согласие, А что было, того не поминать, Чтоб ни знаком и чтоб ни звуком Ни тебе меня, ни мне тебя не корить». Не противился супруг Благодатному этому уговору,— Так и стали у них любовь и согласие, Нерушимые по самый их гроб». 144 Так рассказывал гребец, и весьма Распотешил Ринальда своим рассказом, Даже бросив его в огненный стыд За того ученого мужа. Похвалил Ринальд умную жену, Что нашла она по птичке и сетку — Ту самую, Где сама попалась, но с меньшим срамом. 145 Встало солнце, Ринальд И велел паладин выстелить стол, продолжает Щедро уготованный ему с вечера путь. Мантуанским его гостеприимцем. А по левую руку бегут поля, А по правую бескрайние топи; Наплывает и отступает кольцо Стен Ардженты над Сантернскою пастью; 146 Верно, не стояла еще в те дни Бастия, над которою Не к добру себе испанцы держали знамя И на пущую беду для романцев. Как на крыльях, Мчатся путники по правой реке, А потом по мертвой проточине, И к полудню они перед Равенной. 147 Хоть Ринальд и привык бывать безденежен, Но случился при довольных деньгах, Чтобы в добрый час Одарить, расставаясь, водоплавателей. Посуху, меняя коней, Он до ночи приспевает в Аримин, Он не ждет зари в Монтефлоре, И чуть свет, он уже в Урбинском городе. 148 Не было тогда в Урбине Федерика, Изабетты, Гвидона, Ни Франциска, ни Леоноры, Потому что учтиво и не гордо, А заставили бы они паладина Здесь помедлить и вечер, и два, и три, Как неволят они и ныне и прежде Мимоезжих и рыцарей и дам. 149 Но никто его не взял за узду И он скачет прямой скачкою в Калью; Через Апеннины, Где прогрызли их Метавр и Гавн, Через умбров и этрусков о н — в Рим, А из Рима — в Остию, а из Остии — Через море к городу, где сокрыл Благочестный сын Анхизовы кости. 150 С корабля на корабль, И стремится к острову Липадузе, - К битвенному поприщу, Где уж съехались шестеро бойцов. Он торопит корабельщиков, Выгибает весла и паруса, Но лихие ветры Хоть на малость, а претят ему выплыть в срок. 151 Он доспел лишь когда Англантский граф Ринальд Доподвигнул подвиг, трудный и славный, на Липадузе Умертвив Градасса и Аграманта По крутой и по кровавой борьбе, Когда пал Монодантов Брандимарт, И от тяжкого удара и грозного Оливьер простирался на прибрежье, Мучаясь сломанною ногою. 152 Со слезами на ланитах Обнял граф Ринальда и поведал, Как похитила злая смерть Брандимарта, столь любящего и верного. Над разрубленной головою друга Увлажняет Ринальд поникший взор И идет заключить в объятия Оливьера, страждущего стопою. 153 Изливает устами утешение, А помочь невмочь, Потому что бранный пир допирован, И у всех уже яблоки на зубах. Между тем, отплывши, служители Аграмантовы и Традассовы останки Погребают в развалинах Бизерты, И что сталось, о том уже знают все. 154 Рады о Роландовом Торжестве и Астольф и Сансонет, Но полнее ликовали бы, если бы Не смежил светлых взоров Брандимарт. Отемняется веселье раздумьем О погибнувшем, и меркнет чело. Кто решится Возвестить Флорделизе о злой беде? 155 Тою ночью Флорделизе привиделось во сне, Будто бы своею она рукою Выткала и вышила Браднимарту Покрывало, в середине и по краям Распестренное багровыми каплями,— Вышила сама И сама об этом горько печалилась, 156 Говоря: «Повелел мой господин Быть его покрову исчерна-черному — Отчего же наперекор Я расшила его столь неподобно?» В таковом она была удручении, Когда в стан приспела худая весть — Но и ту Астольф таил в сокровенности, Пока вкупе к ней не вшел с Сансонетом. 157 Как вошла, как увидела она, Сколь безрадостны лица их о победе, Так и стала ей ведома без слов Брандимартова погибель. Павши сердцем, Пишась зренья дневного света, Замкнув чувства, которых пять, Она замертво ударилась оземь. 158 А как вновь задышала грудь, Она вскинулась, впивая персты В кудри, в щеки, Выкликая имя, терзая плоть. Рвет и тратит кудри, вопит, Словно л ю т ы м одержимая духом, Или ярая Мечется вакханка в хмельном кругу; 159 Стонет, молит Дать ей нож, чтобы вклинить в грудь; Рвется к пристани, где медлит корабль, Два довезший царские трупа, Чтоб над тем и над этим мертвецом Вознеистовствовать мстящим терзаньем; Хочет за море, чтобы умереть Плоть о плоть с господином и 160 «Ах,— рыдает,— зачем, о Брандимарт, Плач Я тебя без себя отважила к подвигу? Флорделизы Ты доселе ни в единый поход о Бран- Без своей не хаживал Флорделизы! димарте. Будь мы вместе, Я бы не сводила с тебя очей, И нагрянь в тебя сзади злой Градасс, Я бы криком подала тебе помощь! 161 А случись я рядом — Я меж вами приняла бы удар, Голова моя стала бы тебе щит, Ибо жизнь не жалкая мне потеря. Смерти не миновать, И от боли моей никто не в прибыли, А прими я смерть за тебя — И не надобно участи желаннее. 162 А коли тому воспротивятся Злобный рок и черные небеса, То хоть я припала б к его лицу Смертным плачем и последним лобзаньем. И пока не взнеслась его душа В сонме ангелов к престолу Всевышнего, Я сказала бы ему: Ступай с миром,— Там, где ты, скоро быть и мне. 163 Таково ли, Брандимарт, таково ли Царство, ждущее твоего жезла? Таково ли мы вступим в Дамогиру, Так ли я воссяду на твой престол? Ах, судьбина, не знающая пощады, Сколько замыслов, сколько ты рвешь надежд! Ах, зачем я, Пишась лучшего, не лишусь всего!» 164 Таковою и подобною речью Вновь взметя разъяряющую страсть, Вновь она вхватилась в волоса, Словно в них вина и начало бедствия; Длань в длань, зуб в плоть, Ногти в губы и ногти в груди,— Но оставив ее биться в слезах, Обратимся к Роланду с его товарищем. 165 Роланд, Рыцари Вместе с родичем, искавшим лечителя, в Сицилш Отплывает в достойнейшие места К погребению Брандимартова праха — К той горе, которая пламенем Озаряет ночь, д ы м о м застит день. Ветер добр, Нужный берег — справа и недалече. 166 На закате дня В сгонный ветр они вскинули причалы, А безмолвная девственница ночи Светлым рогом казала верный путь. На рассвете нового дня Они выплыли к милому Агригентскому Побережью, где повелел Роланд Быть о полночь погребальному чину. 167 Когда стало все По слову его, И уже стемнелось, То средь рыцарства, сшедшегося на зов Из окрестных сицилийских окраин, В свете факелов, осиявших брег, В крике причетей, плачей и рыданий Роланд встал приять останки того, Кто и в жизни и в смерти любим и дорог. 168 Здесь, у гроба, Согнутый годами, Стыл Бардин, В морском плаче выплакавший все очи, Клявший небо и неправые звезды, Как недужный рыкая лев И разя неистовствующими дланями Седину и морщинистую плоть. 169 Вдвое громок крик, втрое громок плач Стал пред ликом Карлова паладина; А Роланд, взошед к мертвецу, Посмотрев без слов, Побледнев, как сорванный поутру Жесткий жост или мягкий листоцвет, С тяжким вздохом, Не сводя очей, молвил так: 170 «Мощный, милый, верный, Плач Мертвый здесь Роланда и живой на небесах, о Браиди- Где тебе по заслуге по твоей марте. Ввек не ведать ни зноя и ни холода,— Ты прости мне, друг, мои слезы, Не о том они, что ты не со мной, А о том, что я не в твоем веселии. 171 Без тебя я одинок на земле, Без тебя ничто мне в мире не дорого; Быв с тобою в бурю и брань, Почему я не с тобою в затишье? Тяжек мой удел, Не вспарить мне за тобою из тлена; Мы делили недолю, отчего же Я не дольщик твоей высокой прибыли? 172 Но ты в прибыли, я в накладе, Ты один таков, а я не один, Ибо дольщики печали моей — Вся Италия, Франция, Алеманния. О, как всплачется государь мой и родич, Как восстонут паладины его двора, И держава, и Христова церковь Без тебя, вернейшей своей защиты! 173 О, как вскинутся, Избыв страх, по твоей смерти враги! Как возмужествует язычество, Каким вспыхнет пылом, вскипит душой! О, судьба твоей подруги! Отсель Вижу ее слезы, слышу ее стоны: И меня она винит, и меня она клянет, Что при мне сокрушилась ее надежда! 174 Будь же, Флорделиза, тебе и нам, Обездруженным, опорою дума, Что прекрасная Брандимартова смерть Всем живущим желанна и завидна, Ибо Курций, низринувшийся в бездну, И три Деция, и аргивский Кодр Пали с меньшим благом и меньшей честию, Нежели твой муж и господин». 175 Так сказал Роланд. Чередою Черные, белые, серые Выступили иноки, Моля Господа об отошедшей душе, Со святыми да упокоится; И в сиянье светочей средь и вкруг Была ночь, как день. 176 Подняли гроб и понесли Погребет. Избранные графы и рыцари, Бранди­ Крытый пурпурным марта. Шелком, тканым золотом и жемчугом, Меж подушек Царственного убранства Приявший почившего В том же пурпуре и в том же шитье. 177 Триста впереди Шли беднейших нищих, Каждый в черном, В черном до земли. Рыцарских сто отроков Ехали на ста добрых конях, С седел в пыль Скорбные свесив ткани. 178 Сонмом веялись Пред гробом и за гробом Гербные знамена, У несчетных отнятые врагов, Легших в прах К вящей славе римской церкви и кесаря; Зыбились щиты С знаками павших супостатов. 179 Сотня к сотне Шел похоронный чин, Каждый в черном, Факелы в ладонях. С красными очами от слез Шел Роланд, Скорбный за ним Ринальд, Лишь надломленного не было Оливьера. 180 Долго бы сказывать Большой обряд, Исчисляя каждый Светлый факел и черный плащ. Влажны были взоры На пути во храм и во храме: Тронут каждый был чин, и пол, и возраст Мертвой юностью, доблестью, красотой. 181 Положили его в соборе, И когда отплакали дамы, И когда отпели попы Свое «кирие» и все свои песни,— Упокоили его в саркофаге На двух столпах, И укрыл его Ринальд златой тканью В ожиданье достойнейшей гробницы. 182 И не прежде Роланд покинул край, Чем вменил Добыть лучший к тому порфир и мрамор, И чертеж, и отменнейших из умельцев, Чтоб воздвигнула и стены и сень Флорделиза, Вслед Роланду Приспешившая с ливийского берега. 183 А увидя здесь Флорделиза, Затвор- Сколь напрасны рыдания и слезы ничество И несчетные требы и обедни, и смерть Положила в сердце своем Флорделизы. Здесь пребыть, Пока дух ее не покинет плоти, И построила близ гробницы келию, И замкнулась до смертного конца. 184 Тщетны были звательные гонцы, Тщетен был Роланд, Ей суливший во французской земле Жить в чести при государыне Галеране, А коли восхочет она к отцу, То сопутствовать ей до самой Лиццы. А коли угодно служенье Господу, То воздвигнуть ей должную обитель. 185 Тщетно,— ибо денно и нощно Быв при гробе в каянье и мольбе, Недолго она продлилась, Прервав нить свою Паркиным перстом. А уже отваливали от берега Циклопического древнего острова Три французских воителя, скорбя, Что не с ними был и четвертый. 186 Но надобен им лекарь, Роланд, Чтобы печься о храбром Оливьере, Ринальд А забота о нем многая и нелегкая, и Оливьер Ибо впору ему не помоглось, отплывш И стонал он так, на отшем Ч т о тревожно, быть ли ему живу. чий остро* Тут-то кормщик и вымолвил вождям Мысль, которая пришлась им по нраву: 187 Молвил, что невдали На особном острове жив отшельник, Никого и никогда из прибегших Ни советом не минувший, ни подспорьем. Он творит чудеса превыше смертности, Дарит свет незрячим и жизнь покойникам, Крестным знаменьем укрощает вихрь И смиряет неистовые хляби. 188 И коли направить себя к нему — Божий муж В несомнительной силе своей святости Не откажет исцелить Оливьера. Был угоден Роланду такой совет, И велит он ладье спешить к пустыннику; Прям их путь, и на рассветной заре Открывается им заветный остров. 189 Умные корабельщики Подвели корабль под каменный скат. Мореходцами и слугами Маркский граф усажен в бегучий челн, И сквозь пенные мчится он валы К той скале, по скале к святому крову, И под кровом зрит угодника Божия, От чьих рук приял крещенье Руджьер. 190 Божий праведник Как благоприял Роланда с товарищами, Как благословил их кроткой улыбкою, Так и вопросил об их участи, Хоть и сам Знал заране о них от Божьих вестников. А Роланд ему ответствовал, Что печаль их — о доле Оливьеровой, 191 Ибо сей, поборая за Христа, Исцеление Допустился до великой опасности. Оливьера. Добрый муж, Отстранив прискорбные их сомнения, Возвестил исцеление от беды, И не бравши людских мастий и зелий, Вшел в часовню, взмолился ко Спасителю И исшел с отвагою на лице; 792 И во имя присносущего Господа Отца, Сына и со Духом Святым Он прорек Оливьеру благословение. О, сколь силы Христос дарует верящим! Отлетела от рыцаря боль и страсть, Воротилось к надломленному здравие, Стала вновь нога и проворна и тверда; А Собрин стоял рядом и все видел. 193 А Собрин, от собственных ран, Крещение Что ни день, изнывавший все тяжеле, и исцеление Как увидел от святого отца Собрина. Столь великое и зримое чудо, Так и положил, отступясь от Магомета, Исповедать Христа Животворящего; И с смиренным и умиленным сердцем Он взывает о таинстве нашей веры. 794 И крестил его праведник, и молитвою Возродил недужного в прежней силе; А Роланд и товарищи Роландовы Ликовали о таковом обращении Столь же, сколь о друге своем Оливьере, избывшем худую немощь; Но превыше радовался Руджьер, Укрепляясь в вере и набожности. 795 Ибо здесь-то был Руджьер с того самого Дня, как выплыл к отшельниковой скале. Кроткий старец, восстав меж сими рыцарями, Обратил к ним взывающую речь — В чистоте миновать сие удолье Низких мерзостей, зовомое жизнь, Столь угодное подлому неразумию, И блюсти очами небесный свет. 196 Посылает Роланд слугу На корабль за хлебом, сыром и мясом, И святого мужа, забывшего Вкус дичины, приобыкши к плодам, Побуждает от щедрой своей души Вкусить мяса и вина и всех разностей. А утешив трапезой плоть, Повели они долгую беседу. 197 И как водится меж таких бесед, Герои Где одно к одному, к другому, к третьему, узнают Узнается Руджьер Руджъера От Ринальда, Роланда, Оливьера и вступают Быть тем доблестным, чья мощь и чей меч с ним Повсеустно слывут знатнейшей славою,— в дружбу. Ибо до поры и Ринальд Не признал в нем недавнего супротивника. 198 Кто узнал его, так то был Собрин, Чуть увидев его при добром старце, Но ни словом не промолвился, Чтоб не сделать нечаянного вреда. А когда и прочим Стало вестно, что пред ними Руджьер, Своей доблестью, мощью и учтивостью Столь прославленный по целому свету, 199 И что ныне он жив в Христовой вере,— Тотчас каждый с ликованием в лике Подступает, рука к руке, Тот с объятьем, а сей с лобзаньем. Наипаче же ласкает его и чествует Ринальд, Монтальбанский князь. Отчего,— О том речь, коль угодно, в новой песне. ПЕСНЬ СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ В нищих хижинах, в убогих приютах, Вступлени В скудости и в бедственности Часто крепче связуются души дружеством, Нежели в завистных праздных роскошах Меж зазрений и меж коварств Королевских многолюдных чертогов, Где иссякла благость в людских сердцах, А обличья дружества только мнимы. 2 Оттого-то столь зыбок лад и сговор Меж князей и владык: Императоры, папы, короли Нынче в дружбе, а завтра в смертной розни, Потому что иное у них в лице, А иное на душе и на сердце. И кривое и правое для них — одно, Ибо взоры их взыскуют лишь выгоды. 3 Не вместить им дружества, . Ибо дружеству не выстоять, Где не водится непритворная речь Ни о малом деле, ни о великом. Но случись к ним немилостива судьба И сведи их она под утлым кровом,— Тотчас бы познали они, что есть Дружба, коей досель они не ведали. 4 Так святой монах в своей хижине Отшельник Мог вернее связать узлом в знак Истинной любови своих гостей, примирения Чем иные бы в королевских палатах. Таково затянулся этот узел, Что уже не расплесть до самой смерти. Пред отшельниковым они лицом Чище сердцем, чем лебедь перьями, 5 Встали вежественны, встали любезны, Не запятнаны сказанною неправедностью Вечных скрытников С вечной мнимостью в неверном лице. Сколько было при них обид,— Все забыты: Меж единокровных, единочревных Не бывало братственнее любви. 6 Наипаче ласкал и чтил Руджьера Ринальд, Монтальбанский князь,— Оттого, что с мечом в руках Испытал он его пыл и отвагу; Оттого, что вежеством и приветностью Был представший рыцарственнее всех; Но превыше прочего — оттого, Что он знал, сколь многим ему обязан. 7 Знал, от коей грозной беды Оберег Руджьер Рикардета, По велению испанского короля С королевской застигнутого дочерью; А равно и двух сыновей Герцога Бовы, Коих, сказано, отбил он у мавров И у Майнцских Бертолагиевых злодеев. 8 По такому долгу Рад Ринальд Руджьера любить и чтить, И одно ему в досаду, Что досель оно никак не моглось, Бывшим им при разных дворах, Одном Карловом, другом Африканском. А как ныне Руджьер предстал крещен, То Ринальду вдвойне милей отплачивать. 9 От Ринальда Руджьеру честь и почесть побуждает По безмерному рыцарственному вежеству; выдать А премудрый пустынножитель, Брадамант Видя их во дружелюбии, говорит: за Руджьер «Единому надобно свершиться (И никто сего не оспорит): Что как есть между вами дружество, Так да будет между вами родство: 10 Дабы два знатнейшие племени, Не имущие равных во благородстве, Породили миру потомство Блеском ярче кругобежного солнца, Возрастающее красою Год от года и век от века (Мной вещает Бог!) До поры, пока небо вращает звезды». 11 И последуя словом слову, Просветленный старец внушил Ринальду Вверить сестрину руку в дар Руджьеру, И ни тот, ни другой не поперечили; А Роланд и с ним Оливьер Похваляли столь славное родство, Полагая, что и Амон и Карл И вся Франция не замедлят согласием. 12 А не знали они того, не зная. Ч т о Амон, и с Карлова изволения, что Али В эти дни Брадаманту обещал просват. Константину, кесарю греческому, ее за гре Для Леона, милого сына ческого И великого престолонаследника, принца Ибо юноша к ней пылал, Леона. Не видавши, по единому слуху. 13 Но сказал Амон, Что не вправе он судить воедине, • Не спросившись суждения Ринальдова, А Ринальда нет при дворе; И хотя, воротясь, Ринальд заведомо Будет счастлив о столь высоком свойственнике, Но, по крайнему к сыну уважению, Он, Амон, умедлит дать последний ответ. 14 А Ринальд, вдали От отца и его державных помыслов, Здесь, на острове, обещал сестру С одобрения Роландова И других паладинов в святой сени, А тем паче с настоянья пустынника — Дать женою Руджьеру, и о том Полагал Амона в скорейшей радости. 15 День, и ночь, и день Герои Неотступны рыцари от святителя, отъезжают Забывая о возвратном пути во Францию По споспешном веянье ветра. Но гребцы, Изнемогши докучным промедлением, Вновь и вновь торопили их к отплытию, Приневолив покинуть святого мужа. 16 Руджьер, Столько дней не сходивший с этих скал, Распростился с светлым своим Наставителем во истинной вере; А Роланд подарил Руджьеру меч, И коня Фронтина, и Гёкторово Всеоружье в знак высокой своей любви И того, что прежде было оно Руджьеровым. 17 И хоть больше у паладина Было прав на чарованный клинок, С столь великим некогда трудом Из ужасного исхищенный сада, Нежель у Руджьера, которому И коня и меч добыл хитрый вор,— Но Роланд вручил ему сей дар По единому просьбенному слову. 18 И благословенные набожным Старцем, воротились они в ладью, Весла в вал, парус в ветр, И была им столь добрая погода, Что о лучшей и не моля, Достигают они марсельской пристани. Здесь они подождут, Пока я не приведу к ним Астольфа. 19 Как заслышал Астольф об их победе, Между тем Столь кровавой и столь нерадостной, Астольф, То удумав, что Франция отныне вернув суда Безопасна от напастей из Африки, в листья, Рассудил а коней Отпустить нубийского государя в камни, Восвояси с великим его полчищем Тою же дорогою, какой привел. 20 Корабли, В ночном море сокрушившие нехристей, Привелись Уджьеровым сыном к берегу, И едва сошел с них черный народ, — Чудо! — Вновь с боков и с носов и с корм Стали листья, взвихрились в налетевшем Ветре и сокрылись навек из глаз. 21 Пешие и конные Двинулись нубийские вспять полки, А британский князь Возвеличил Сенапа в благодарности, Ч т о пришел он ему в подмогу Сам со всею силою и могучестью. А в дорогу вручил ему Астольф Бурный ветер в мешке из кожи: 22 Бурный ветер в кожаном был плену, Тот, который полдневной яростью, Словно море, волнует степной песок, Гонит валом, взметает смерчем; А вручил его Сенапу Астольф, Чтобы быть им в дороге безопасным, А ужо как достигнут родных земель, Пусть и выпустят злого из узилища. 23 А еще повествует нам Турпин, Что, минуя Атлантово подножье, Все их кони вновь стали камни, И нубийцы с чем пришли, с тем ушли. Между тем Астольф, возвраща- Торопясь во Францию, ставит станы ется во Ратной стражи в мавританских местах, Францию. И уже гиппогриф ширяет крыльями. 24 Взмах — и он в Сардинии, Взмах — и он на Корсском берегу, А оттуда за море, Левой мышцей подтянув удила, В легкий скок По приморьям привольного Прованса До пределов, назначенных крылатому Пресвятым апостолом Иоанном. 25 А святой Приказал, как прискачут они в Прованс, Отпустить без узды, седла и шпор Гйппогрифа на все четыре стороны; И уже на лунном кругу, Где почиют все земные потери, Каменели звуки рога, который Онемел, чуть рыцарь достиг небес. 26 Вот Астольф доспел до Марселя, А в Марселе Оливьер и Роланд И владетель Монтальбанский, а с ними И храбрец Собрин и храбрейший Руджьер. А коли не так они веселы, Как пристало после громких побед, То виною Их печаль о невозвратном товарище. 27 Карл Великий от сицилийских вестников Карл Знал, что два царя убиты, а третий взят, встреча Знал о Брандимартовом смертном подвиге, паладинов Знал и то, как изъявился Руджьер; и Рудж И отрадою сиял его лик, Словно сбросилось несносное бремя, Столь давившее рамена, Что и сбросившись, чувствовалась тягость. 28 В честь Тех столпов и оплотов святой державы По велению Карлову первейшая Вышла знать на сонские берега, Вышел Карл с вельможным полком Королей и герцогов и с супругою В свите дев благородных, пышных, взрачных, Все навстречу победным паладинам. 29 Государь, светлолик и благ, Паладины, и друзья, и сородичи, Знать и чернь Расточают героям знаки радости; Слышны крики: «Монгран и Клермонт!» А как минули объятия и лобзания, То Ринальд, Роланд, Оливьер Преподводят к государю Руджьера. 30 И поведывают: Сей есть сын Руджьера из Рисы, Равнодоблестный отцу, а каков Он в сраженье, то знают наши рати. Приспевают и знатные воительницы Марфиза и Брадаманта, И сестра спешит в братнины объятья, А другая стыдлива и скромна. 31 Чинно сшедшему Велит Карл Руджьеру взойти в седло И держаться о бок, Не дозволив ни малого отказа От больших государевых честей. О Руджьеровом ко Христу обращении Было Карлу донесено Тотчас, как воитель причалил к берегу. 32 Пышным празднеством, шумным торжеством Воротившихся встретил паладинов Город, Выстлан листвием, перевит венками, Овеваясь облаком И цветов и зелени, Рассыпаемых дамами и девицами Из балконов и окон на героев. 33 В поворотах Встали арки, и трофеи, и росписи, Где Бизерта в раззоре и пожаре И другие славные подвиги. Там помосты, а на помостах зрелища, Лицедеи, плясатели, игрецы; И со всех сторон Крупно писано: «Избавителям державы». 34 В шумном гуле труб, свисте флейт И иного мусикийского лада, В пляске, смехе, приветном ликованье, В многолюдной разиогласице Государь сшел с коня пред дворцом И немало дней Услаждался с друзьями пиром, плясками И личинами, и потешным боем. 35 Между тем Ринальд поведал отцу, Амон проти­ Ч т о назначил сестру свою Руджьеру, вится браку И о том уже объявлено Брадаманты Пред лицом Оливьеровым и Роландовым, и Руджьера. И они, как он, Полагают ни равному и ни лучшему Ни по крови, ни по доблести Не бывать между рыцарством родству. 36 Гневен стал Амон, Чтоб бесспросно Посмел сын его помолвить сестру, Сговоренную им за Константинова Сына и наследника, а отнюдь Не за рыцаря, который без царства И без пяди под солнцем, котому что Знатность, доблесть без именья — ничто. 37 Вслед Амону и Беатриса-мать Клянет сына, хулит самоуправца Скрыто и открыто претя Брадаманте быть женою Руджьеровой, Коли прочено ей быть Госпожою могущего Востока. А Ринальд тверд: Ни на пядь не поступится обещанным. 38 Мать, надеясь, что любезная дочь В ее воле, зовет ее соизмолвить, Ч т о милее смерть, Чем супружество неимущего рыцаря; Ей и дочь не дочь, Коли встанет за брата, за. обидчика: Пусть скажет «нет» — И не станет подпоры для Ринальда. 39 Брадаманта безмолвствовала; Не отваживалась она перечить матери, Так уж чтя ее и любя, Что и мысль ей не шла об ослушании; Но и то ей страшно Объявить, будто хочет, чего не хочет, А не хочет, потому что не может, От любви не в силах править собою. 40 Ни нет, ни да: Только вздохи, и ни слова ответа. Но отшедши в неслышимый покой, Излилась она горькими слезами И хоть малую долю своей беды Изомстйла белой груди и светлым косам: Бьет в грудь, рвет косы, И такие, плача, гласит слова: 41 «Ах! хочу я того, чего не хочет Жалобы Та, кто вправе владеть моим хотеньем! Брадаманты. Разве матерняя Воля меньше для меня, чем моя? Ах, грех, Тяжкий грех, худая хула, Коли девушка не желает мужа По той воле, которая ей закон! 42 Горе мне! дочерний ли долг, О мой милый Руджьер, повелевает Мне с тобою расстаться и предать Себя новым желаньям, любви, надеждам? Или я отрину Почитанье и послушанье Добрых чад ко добрым родителям Для своих благ, утех, забав и радований? 43 Знаю, ах! знаю Все, что должно, что нужно доброй дочери; Только что из того, Если мой рассудок слабее чувства? Если гонит его Любовь, Отсторанивает, не дозволивает Мне владеть собой по уму, А не по ее и слову и делу? 44 Я Амонова дочь и Беатрисы, Но я в рабстве у госпожи Любви: Провинюсь ли — Мать с отцом пожалеют и простят, Но ослушавшись Любви — Чьи молитвы спасут меня от казни, Чтоб внялось хоть малое оправданье, Чтоб не пала на меня скорая смерть? 45 О как долго, о как упорно Я влекла Руджьера в Христову веру, Довлекла — и что же? Все добро м о е — н а пользу не мне! Так пчелы Творят мед, но творят не для себя. Но чем быть за другим, а не за Руджьером,— Лучше смерть! 46 Я ослушна отцу с матерью, но Я послушна брату, А мой брат не гораздо ли разумливей Не потупленным старостью умом? А что по сердцу Ринальду, то по сердцу И Роланду: оба они со мною, А они для целого света Всех,французов и важней и грозней. 47 Если подлинно в них двоих Цвет и блеск и слава Клермонта, Если каждый выше, чем в рост, Возвышается над иными рыцарями, То зачем надо мною господин Мой отец Амон, а не брат с товарищем? Не хочу! И к тому же я обещана Греку — зыбким словом, Руджьеру — твердым». 48 Брадаманта страждет и мучится, Колебания А не менее того и Руджьер, Руджьера. Потому что весть, еще не разнесшаяся, От него не скрыта: Ропщет на судьбину, Отымающую самое его лучшее, Ни богатства не дав ему, ни царства, А от этого так много обид. 49 Все иное, что есть людям благого От природы иль от собственных сил,— Все иное ему далось Столько и такое, как немногим: Красотою он выше всех красот, Силе его нет супротивника, Веледушием, царской светлостью Ни единый так не славен, как он. 50 Но толпа, В чьем суде и почет и унижение (А толпа суть все, Кроме мужа, который мудр, И ни скипетр, ни венец, ни тиара Короля, или кесаря, или папы Не изымет из толпы, а лишь мудрость, Божий дар, лишь немногим данный),— 51 Сказанная толпа Рабствует лишь богатству: Где богатство, т а м и ее восторг, А где нет, там ничто не мило, Будь то доблесть, благость, ум, красота, Сила, ловкость Или пылкость духа; а наипаче Сие видно, когда прочится брак. 52 Говорит Руджьер: «Пусть Амон Сулит дочь в великие государыни; Но к чему столь скорый Зять Леон? Удели он мне малый год — И нетщетна моя надежда Сбить с престола и кесаря и наследника, Взять венец И достойным стать Амонова рода. 53 Но коли по сказанному так тотчас Свекром дочери сделается Константин; Но коли ничто — Тот обет Ринальда с его двоюродным Пред лицом блаженного старца, И маркграфа Оливьера, и царя Собрина,— Что мне делать? неужели терпеть? Или лучше сгинуть? 54 Что мне делать? мстить? Но кому? отцу ли моей возлюбленной? Долго ли оно будет, недолго ли, Глупо оно будет, разумно ли, Но обречь на смерть Злого старца и всю его породу — Это малая мне отрада, Ибо воля моя совсем не в том. 55 Воля моя в том, Чтоб у милой быть в любви, а не в ненависти; Если же от руки моей выпадет Смерть Амону, беда родне,— То не вправе ли милая Положить меня врагом и отвергнуть? Что мне делать? стерпеть ли? не стерпеть ли? Правый Господи! лучше умереть. 56 Нет, не лучше умереть — Лучше умертвить мне того Леона, Что помехой помутил мое счастье — Умертвить Леона и кесаря-отца! Ни Елена троянскому своему похитчику, Ни еще древней Прозерпина Пирифою не станет горше, Чем отцу и сыну такая моя боль. 57 Милая моя, а тебе не больно ли Ради грека позабыть о Руджьере? Приневолит ли тебя твой отец, Хоть с тобою твой брат и твой двоюродный? Но страшусь: Вдруг Амонова воля моей дороже, И тебе желаннее быть за кесарем, Чем за рыцарем, который ни с чем? 58 Царственное имя, Государское звание, пышность, блеск Развратят ли гордый дух, доблесть, честь Возлюбленной моей Брадаманты? Вменит ли она в ничто М о ю верность и свое обещание? Или лучше встанет она враждой На отца, чем забыть о данном слове? 59 Так и схоже Рассуждал с собою Руджьер, и часто Уловляли его слова Близстоявшие, А они не раз и не два Брадаманта Доносили его муку до той, ободряет Каковая была ее виновницею Руджьера. И страдала его болью, как своей. 60 Наигорше же Стала та ей Руджьерова печаль, Что она-де предпочтет ему грека; И тогда-то для вдохновения сил И изъятия гнетущего вздора Посылает она Верную служительницу свою С таковыми к возлюбленному словами: 61 «Руджьер, какова я была и есть, такова И пребуду до гроба и за гробом. Будь Любовь ко мне милостива или нет, Ввысь ли, вниз ли метнет меня судьбина, Я в моей тебе верности — как утес, Нерушимый бурями и прибоями. Ни в погоду, ни в непогоду Я не дрогнула и не дрогну вовек. 62 Раньше выгранится Под свинцом или дресвою алмаз, Нежели надломит мне душу Гнев любви или гнет судьбины; Раньше вспенятся Горные гремучие реки в кручу, Нежели пременятся мои думы От превратностей радостных или злых. 63 В тебе власть над сердцем моим Выше меры и выше веры: Никогда никто Не взносил таких присяг к повелителю, И ни царь и ни государь Столь не тверд на царстве и государстве: Твоего у тебя никто не исторгнет, И не надобен ни оплот, ни окоп. 64 И не ополчить ополчений, Чтобы приступом меня пересилить, И не взять меня золотом, Ибо честному сердцу оно — ничто, И ни знатность, и ни царский венец, Вожделенный для бессмысленной черни, И ни красота Не взманит мои взоры: ты прекраснее. 65 Не томись тревогою, будто новый Впечатлеется в моем сердце лик: В нем врезан твой, И уже ничьему его не вывести, Потому что оно камень, не воск, И не раз его, не сто и не двести Ударяла резцом Любовь, Высекая твои черты на твердости. 66 Гранный камень, кристалл, слоновья кость, Единожды резанные, Раньше сломятся, Нежедь перекроются иной резьбой. Таково и сердце м о е — Тверже мрамора упорно булату: Вдребезги вздробит его Любовь, Но иного лика на нем не высечет». 67 Таковые и иные слова; Дыша верою, любовью и бодростью, Ста смертями мертвому Сто бы крат воротили жизнь. Но уже обольщаясь они мечтою Избежать непогоды при верной пристани, Новым валом, черным и бурным, Вновь отринуты в пучинную даль. 68 Брадаманта, Брадаманта Спеша делом опередить слова, просится Вспыхивает в сердце привычным палом, выйти Отлагает почтительный чин, за того, кто И приходит к Карлу, и молвит: не сможет «Государь, ее победить. Если вам от дел моих мнится прок,— То не откажите мне в малом даре. 69 Попрошу я лишь о честном и правом, Но до спроса Умоляю о вашем царском слове Снизойти ко просьбе моей всемилостиво». Карл ответствует: «Доблестию твоей Ты стяжала всяческую награду — Я клянусь: Попроси хоть полцарства, и получишь».— 70 «Одного лишь прошу у вашей милости,— Говорит девица,— Если дастся мне муж, то пусть такой, Чтоб умел осилить меня в оружии. С всяким женихом Пусть я сведаюсь пешая или конная: Кто случится сильнее, тот мне муж, А кто нет, тот ищи себе другую». 71 Император с просветленным лицом Рад, что просьба подстать просительнице, И гласит, что воля его тверда: Быть по сказанному до малейшей мелочи. Таково беседовано Всеуслышно и без потайки, И о том в сей же день домчалась весть До престарых Амона и Беатрисы, 72 Каковые неистовцы на дочь Амон Воспылали негодующим гневом, отсылает Ибо зримо зрелось, Брадаманту Что ей по сердцу не Леон, а Руджьер. в Крепкий И чтобы не сделалось по ее, Замок. Мать с отцом Ее тайно увозят от двора В Крепкий Замок. 73 Крепкий Замок, Незадолгий дар от Карла Амону, Возвышался на морском берегу Между Перпиньяном и Каркассоною. Здесь она и держалась, как в темнице, С преднамереньем плаванья на Восток, Чтобы вольно или невольно, Быть ей за Леоном, а не Руджьером. 74 Доблестная девица, Сколь отважная, столь же и почтительная, Хоть и не сторожилась стражею, Хоть вольна была во входе и выходе, Но мирилась с отеческою уздою, В сердце же своем Порешила: лучше узы, казнь, смерть, Нежели забыть о Руджьере. 75 Ринальд, Видя отчий над сестрою обман, И что братняя мощь уже беспомощна, И обет его Руджьеру — тщета, Отлагает сыновний чин, Мечет скорбные речи в лицо родителя, Но родителю те речи — ничто: Как он хочет, так с дочерью и поделает. 76 Руджьер, слыша такую весть Руджьер И страшась утратить свою красавицу, едет И что греческий Леон, пока жив, на восток Отобьет ее добром или силою, против Молча полагает в сердце своем: Леона. Пусть умрет, поспешив августейший стать божественным! И стремится в путь — Отца с сыном лишить жизни и царства. 77 Облекается он в броню, Прежде Гекторову, потом Мандрикардову, И седлает ретивого Фронтина, И вздевает новый щит, плащ и гребень. Для такого подвига его знак — Уж не белый орел в лазурном поле, А единорог, Цветом снежный по червленому пурпуру. 78 Избирает самого верного Меж оруженосцами и велит Ни пред кем нигде никак не промолвиться, Что его господин — Руджьер; И вперед, через Мозу, через Рейн, и Австрию, и Венгрию, вскачь По Дунаю, по правому его берегу, И глядит: впереди Белград. 79 Где втекает Сава в большую реку, Леон А оттуда льется к большому морю, сражается Там он видит: раскинулся ратный стан, с булгарами А над ним веют кесаревы знамена. при Это хочет государь Константин Белграде. Взять свой город из булгарского плена: Здесь он сам, Здесь и сын его Леон с многой силою. 80 А в Белграде и вокруг на холме И внизу вкруг подножия и до берега Перед греками — булгарская рать, А меж ними льется водная Сава. Хочет грек навести себе пеший мост, А булгарин хочет его отпятить; И когда подоспел Руджьер, Оба воинства секлись в жаркой сече. 81 Греков четверо против одного, У них строены насады с намостами, А на лицах ярая воля Перепрянуть силой с брега на брег. С таковым-то умыслом князь Леон Дальним кругом всшел выше по течению, Повернул к реке, Навел мост, перевел дружину 82 И с великой силой конной и пешей (В ней без малого было двадцать тысяч) Он ударил вниз по реке Крутым натиском в неприятеля сбоку. Видя Константин Сына и дружину на левом береге, Строит в строй к насаду насад И стремит по намостам большое воинство. 83 Царь и вождь булгарский Ватран, Воин истовый, отважный, разумный, Вправо, влево Отбивается от натиска — тщетно! Ибо князь Леон Крепким охватом свергнул его с седла, И, не сдавшийся, Он пронзается тысячею мечей. 84 Стойкие досель, Потеряв булгары первоначальника И увидев беду со всех сторон, Обращают тыл, бегут, скрывши взоры. Тут-то въехал Руджьер в греческий строй, Руджьер Тут-то он увидел побоище, приходит Тут-то он булгарам спешит помочь на помою, ь На погибель кесарю, а пуще—Леону: булгарам. 85 Шпорит Фронтина, Быстрого, как ветер, Мчит вперед, Где булгары бегут из дола в горы: И удерживает, и поворачивает На врага, и уставляет копье, И бросает вскачь скакуна На страх в небе и Марсу и Юпитеру. 86 Первым он настиг Рыцаря в багрянице, По которой шит колос проса, Весь из шелка и весь из злата: То был сестрич, племянник Константинов, Мил ему, как сын: Раздробил ему Руджьер щит и бронь, И прошло острие сквозь грудь и спину. 87 Свалил мертвого, схватил Бализарду, Налетел на ближнее полчище, Рубит вправо, рубит влево, Кому голову сечет, кому тулово, Кому в горло, кому в грудь, кому в бок, Красен меч, Летят руки, ноги, плечи, заплечья, Кровь рекой заливает дол. 88 Пред такими пред ударами Все в испуг, ни в одном не встанет дух: Вмиг Пременяется битвенное зрелище — В беглом войске вскипает бранный пыл, Вновь булгары грудью на греков, Строй в расстрое, И знамена кесаревы в бегу. 89 Августейший князь Леон Леон, видя с возвышенного места восхищаете Свое войско битым, поник душой Руджьером И с тревогою взирает и скорбию На того губительного бойца, Кем одним сокрушились его дружины; Но и каково ни горе, Он не может не воздать ему честь. 90 По плащу, по знакам, По оружию, блещущему золотом, Разумеет он, что булгарский выручник Сам не из булгар. Изумляясь подвигам, высшим смертности, Он гадает, не из горних ли сфер ("прянул ангел Посечь греков за столькие т грехи? 91 А имея дух и высок и светел, Сердцем чувствует князь Леон К столь отважному не вражду, а любовь, Не желает ему ни малого худа, Рад бы Видеть вшестеро павшими своих, Рад бы лучше лишиться полуцарства, Чем уведать гибель такого рыцаря. 92 Как дитя, Если мать всердцах его бьет и гонит, Не к сестрице бежит и не к отцу, А все к ней же и с теми же объятиями, — Так Леон преклоняется к Руджьеру, Избивателю его же полков, Потому что доблесть зовет к любви Больше, чем обида зовет ко злобе. 93 Но хотя к Руджьеру Леон Поли восторга, зато Руджьер Леона Ненавидит и мыслит о едином: Своеручно предать его погибели. Он поводит очами, ищет, кличет, Кто бы свел его с супостатом к лицу,— Но благая судьба и греческая Осторожность не дают им сойтись. 94 Леон, Чтоб не все бы полегло его воинство, Трубит сбор . И зовет государя и родителя Воротиться из заречья во стан, Благо, ежели дорога отступна; А сам с уцелевшими немногими Пробивается к дальней переправе. 95 А за ним без числа от горы до берега Распростерлись павшие от булгар — Полегли бы все, Кабы не было реки в перепутье. Кто к мостам и с мостов и захлебнулся, Кто бежит Без оглядки искать дальнего брода, Кто в оковах и влачится в Белград. 96 Так кончен бой, Руджьер В каковом булгары, лишась водителя, преследует Не преминули бы смерти и сраму, Леона. Не явись к их победе новый рыцарь, Дивный рыцарь, у которого белый На червленом поле единорог. Благодарные Все к нему, ликуя и торжествуя: 97 Привечают, преклоняют колени, Кто лобзает руку, кто ногу, Каждый льнет, Счастлив лицезреть, пуще тронуть Существо, подобное божеству. И взывают кликами до небес — Быть им мстителем, властителем и воителем. 98 Отвечает им Руджьер, что готов Быть властителем и воителем, но не тотчас, Ибо он не примет ни жезл, ни скиптр, И не вступит в белградские твердыни Прежде, Чем настигнет кесарева Леона И по сю еще сторону реки Сокрушит его и исторгнет душу: 99 Лишь для этого Он верстал сюда столько тысяч верст! Так промолвив и ни мига не медля, От булгарских торопится он полков Вслед Леону, стремящемуся к мостам, Как на крыльях, вперегон перехвату. Быстр Руджьер, И не ждет он даже оруженосца. 100 Но Леон, спасаясь не в бег, а в лет, Таково опередил настигающего, Ч т о промчался через мост без помех, И взломал намосты, и сжег насады. Подскакал Руджьер к реке ввечеру — А ему ни пути и ни ночлега. Едет вдоль по берегу при луне, Но нигде ни крепостцы, ни подворья. 101 Всю он ночь не слезши с седла Он Бродит, сам не зная, куда направиться: приезжш А как новый засветился рассвет, в город Смотрит, слева невдали виден город. Унгиаро. И решил он там и передневать, Чтобы верному Фронтину не быть без отдыха, На котором, не ставши, не помедливши, В эту ночь он отъездил столько верст. 102 А тем городом властвовал Унгиард, Верный подданный кесаря Константина, Многими ему конными и пешими Послуживший в неконченной войне. Город был открыт, Руджьер входит, и так отменно принят, Что ни лучшего места, ни богаче Не надобно ему для постоя. 103 А на том же постоялом дворе Стоял рыцарь из романского края, Бившийся в той битве, Где явился Руджьер и спас булгар, Избежавший его руки, Но испуганный небывалым страхом: Все дрожал он и все ему мерещился Грозный враг с единорогом в щите. 104 И как впрямь он увидел этот щит, Так и понял, что щитоносный рыцарь Есть тот самый, от которого столько Пало греков в пагубном их бою. Тотчас он бежит во дворец, Просит важного разговора с правителем, И допущен, и гласит ему все,— Что и я скажу.в следующей песне. ПЕСНЬ СОРОК ПЯТАЯ 1 На взметчивом колесе Фортуны Вступление. Чем выше наши жалкие взлеты, Тем раньше Низлетим мы стремглав и вверх ногами, В том порукой Поликрат, и лидийский Государь, и Дионисий, и прочие, Коим несть имен, С высшей славы сверженные в убожество. 2 И напротив, Чем кто ниже в круженье колеса, Тем тот ближе К вознесенью в коловратном бегу. Иной голову кладет под топор, А назавтра владычествует светом, Как те Сервий, Марий, Вентидий В старину, а в наше время — Людовик: 3 Тот, чья дочерь за сыном моего Государя, и который, разбитый При святом Альбине, в плену Своих недругов, был на миг от гибели; Или как великий Матвей Корвин, Незадолго избегший много худшего; Но лишь минул черный час, и один Приял трон французов, а другой — венгров. 4 Таковыми-то примерами, Древними и новыми, зримо видно 1 Что нет худа без добра, а добра без худа, Что в конце обоих—как честь, так срам, И негоже человеку надежиться Ни богатством, ни царством, ни по бедностью, Но негоже и отчаиваться в беде, Ибо нет прекращенья коловращенью. 5 Так Руджьер, Побив войско Леона и отца его, Обнадежился свыше мер и сил . Своей доблестью и своею удачею И уже уповал один, как есть, Без пособы, без подмоги, Против ста дружин, и конных и пеших, Своеручно казнить и отца и сына,— 6 Но Фортуна, чтоб без нее ни на шаг, Показала ему в немного дней, Сколь быстра она взвергнуть и низвергнуть, И сменить гнев в милость, а милость в гнев, Ринув на него обиду и пагубу От внезапного гонителя — от того Рыцаря, который в недавней сече Сам чуть спасся от Руджьеровых рук. 7 Этот рыцарь Унгиарду донес, Унгиард Ч т о тот самый воитель, от которого схватывает Полегли Константиновы полки, Руджьера Здесь дневал и здесь приночует, И коли схватить его в плен, То судьбина, уловленная за прядь, Без труда и без борьбы соизволит Государю ввергнуть булгар в ярмо. 8 А уже Унгиарду небезвестно От разгонных битвенных беглецов, Каковые, не сразу переправившись, Притекают без конца и со всех сторон, Что побита побоищем Половина кесаревых дружин, И каков был единый удалец, Одно войско спасший, другое смявший; 9 А что нынче он сам и без промедленья, Очертивши голову, лезет в петлю,— Это дивно Унгиарду, и он Кажет радость ликом, знаком и словом. Выждав ночи, когда Руджьер заснет, Тихо, тихо засылает он стражу, И не чаявшего беды Они хвать удальца на сонном ложе! 10 Так-то преданный собственным щитом Руджьер впал в Новенградское узилище От Унгиарда, жестокого из жестоких, Торжествующего яркое торжество. Голый, связанный, Что он мог, пробудившись ото сна? А Унгиард гонит гонного гонца С спешной новостью к кесарю Константину. 11 Кесарь же Константин, и уведомляет Ночью снявшись с берега Савы, об этом Отступил полками в Белетику, кесаря. Город свойственника своего Андрофила, Сыну коего В бранной встрече простиг, как воск, И броню и грудь Сильный муж, ныне сущий в плену Унгиардовом 12 Кесарь вкруг Белетики Твердил стены, крепил врата, Опасаючись беды от булгар, Что с таким они сильным предводителем Не единым нагрянут страхом, А конечною погибелью всем, кто жив. Но заслышав, что вождь их взят, Он опять бесстрашен пред целым светом. 13 На душе его млечное блаженство, Он от радости не знает, что делать: «Больше уж булгарам не быть!» — Возглашает он, ликуя и твердо, Ибо как в единоборном бою Отрубив супостату обе руки, Отрубивший знает свою победу,— Так ликует кесарь о плене сильного. 14 А не менее веселится отца Сын, И не только чая отбить Белград И прибрать под меч болгарские области, Но надеясь, что пленник станет друг И соратник новому благодетелю, А с таким товарищем не завиден Даже Карл и с Роландом и с Ринальдом. 15 Но иную волит волю сестра Руджьер Государева, Феодора, выдан Чьего сына Руджьер пронзил копьем в тюрьм;. Сквозь броню и грудь и спину насквозь. Феодоре. Брату своему Константину Рухнула она в ноги И взяла и обняла его душу, Горестные слезы пролив на грудь. 16 Говорит: «Не встану, Государь мой, покуда не дозволишь Воздать казнью сыновнему погубителю, Ныне сущему во твоем плену. Сын мой тебе племянник, Он тебя любил, для тебя Он свершил столь много высоких подвигов,— Посуди, за него ли не отмстить? 17 Посуди, не из жалости ли к нашему Гореванью всевышний Вседержитель Увел злобного с поля брани, Словно птицу с разлету в твою сеть, Чтобы милый сын на стигийском Берегу не скитался неотмщен? Подари же мне его, подари: Дай унять м о ю муку его мукою». 18 Таково ее горе, и стон, и скорбь, Таковы умолительны взывания, Таково она не хочет отпасть от ног, Хоть и трижды, хоть и четырежды Ободрял и вздымал ее Константин, Что она достигла угодного: Он велит Привести к нему и выдать ей спохваченного. 19 И не минуло и малого дня — Рыцарь Единорога Взят, доставлен и предан был в жестокие Руки кесаревой сестры. Заживо его четверить На позор и презрение народу— Ей и этого мало, и она Измышляет худшее и страшнейшее. 20 Повелела неистовая, Взяв в железа руки, ноги и шею, Бросить рыцаря в подземелье башни, Где вовек не свечивал Фебов луч,— И никоего ему пропитания, Кроме куса мшелого хлеба, Да и то не во всякий день; А уж стража лютее самой владычицы. 21 О, ежели бы Амонова Благородная и прекрасная дочь, О, ежели бы доблестная Марфиза Лишь узнали про Руджьерову казнь,— Та и эта Устремились бы, не щадясь, его спасти, И самой Брадаманте ни во что Ни Амон бы не стал, ни Беатриса! 22 Между тем повелитель Карл Тем В исполненье сказанных обещаний временем Выдать деву лишь за того, Брадам а Кто не меньше и не хуже ее в оружии, возвраии:- Трубным звуком ется Повещает такую свою волю ко двору. При дворе и по всем концам державы, А оттоле — в молве по край земли. 23 Весть гласит: Кто желает взять Амонову дочь, Тот пред нею выстой с мечом в руках, От воската и до заката солнца, И кто выстоит, не быв побежден, Тот да славится ее победителем, И она уж не вправе на отказ. 24 А какое избрать оружие, Пусть о том попечется притязатель, Потому что она равно Свычна биться и конною и пешею. Амон, Не хотев и не могши спорить с властью, Уступя, воротился ко двору После многих толков и сам и с дочерью. 25 Даже нравная, даже гневная Мать на дочь обряжает в такую честь Ее в платья тонкие и богатые, Разноцветные и разнопокройные. Брадаманта предстает ко двору, Но увидевши, Что возлюбленного здесь нет как нет, Показался ей и двор хуже прежнего. 26 Как заставши в мае или апреле Сад в красе цветов и листвы, Вновь его увидеть в недолгий день, Когда зимнее солнце жмется к югу, Опустелым, щетинистым и колючим,— Так красавице по ее возврате Без Руджьера Нынче мнится и самый двор не в двор. 27 Расспросить не смеет,— Потому что боится подозрения, Но настерегает слух И без спросов ловит всякое слово. Слышит, что отъехал, Но никто не знает, куда и с чем, Ибо, едучи, не молвил он слова Никому, кроме спутного щитоносца. 28 Ах, как она вздыхает! и ах, Как боится, что отъезд его — бегство! Ах, как страх ее множится от мысли, Что бежал он, спеша ее забыть! Что увидевши Амона врагом И отчаявшись поять ее в жены, Он умчался, чтобы больше ее не видеть, Тем надеясь стряхнуть с себя любовь! 29 Что, быть может, он даже вознамерился, Чтобы лучше избыть былую страсть, Отыскать себе в далекой земле Даму И пред нею положить свое сердце По пословице: клин от клина вон. Но за этой мыслью другая мысль Ей приводит в ум Руджьерову верность, 30 И корит ее (и внятен укор) За пустое и злое подозрение. Так одна ее мысль ему винительница, А другая — заступница, а она То склоняется слухом к той, то к этой, И не знает, которая верней. Но любезней сердцу одна, И приходит чаще, а злая — реже. 31 И она, вспоминая вновь и вновь, Ч т о не раз ей молвлено от Руджьера, Кается и скорбит, Что грешила подозрительной ревностью, И как будто воочию перед ним, Биет в грудь и гласит свою вину: «Грех,— говорит,— на мне; Но причина греха причинна злейшему. 32 Та причина есть Любовь, Она тоскует Впечатлевшая мне в душу твой светлый об отъезде облик, Руджьера. Твой пыл, твой ум, Твою доблесть, что у всех на устах; Оттого мне и мнится, что какая Дама и девица тебя ни взвидит, Та и вспыхнет о тебе и усилится Из моей тебя любви перенять в свою. 33 Ах, зачем в меня Любовь не вчеканила Твои думы так зримо, как твой лик! Знаю, верю: каков в догадке, Ты таков же предстал бы мне воочию, И тогда бы ревность, Вновь и вновь подступающая ко мне, Отразилась бы не с трудом, как ныне, А единожды, и насмерть, и в прах. 34 Я как скаред, Так приникший к кладу своих богатств, Что уже ему без него не жить И по самый гроб за него тревожиться. Так и я, не видя тебя, Руджьер, Подпадаю негаданному страху, И хоть знаю, что он обман и ложь, Но бессильна не быть ему добычею. 35 Но едва предстанет Моим взорам твой пленительный лик, О Руджьер, о возлюбленный, Нынче скрывшийся неведомо где,— Знаю: минет мой мнимый страх, Воссияет праведная надежда. Воротись же, о мой Руджьер, воротись: Вызволи надежду из гнета страха! 36 Как на склоне солнца Все протяжней пугающие тени, А едва опять взойдет светозарное — Тени втянутся, а испуги минутся; Так и я без Руджьера — в страхе, А завижу Руджьера — и страха нет. Воротись же, о мой Руджьер, воротись: Не дозволь надежде сгинуть под страхом! 37 И как ночью жива каждая искорка, А взойди рассвет — и она померкнет, Так, когда мое солнце не со мною, Каждый страх вострит на меня угрозы, А явись лишь оно на небосклоне — Страх бежит, и воротится надежда. Воротись же, воротись, о мой светлый, И развей погубляющие страхи! 38 Если солнце ниже и дни короче,— Вся земная краса бежит от взоров, Воют ветры, настают льды и снеги, Не цветут цветы, не щебечут птицы. Так и ты, о мое милое солнце, Если скроешь утешное сиянье,— Встанут страхи, встанут злые, и станет Не одна в году, а многие зимы. 39 Воротись же, воротись, мое солнышко, Приведи весну, так долго желанную, Растопи тяжелые льды и снеги, Разгони с души докучные тучи!» Как Прокна, как Филомела, Улетев искать корму для малюток, Вдруг вернутся к пустому гнезду и стонут, Или как голубка грустит о друге,— 40 Так плакала Брадаманта О потерянном ли, нет ли Руджьере, Вновь и вновь орошая слезами лик, Но таясь, сколь было можно таиться. Ах, сколь горше была бы ее боль, Ежели бы знала, чего не знала: Ч т о ее нареченный в плену и муке Дожидается кровожадной казни! 41 А меж тем жаднокровность злой старухи, Тем В чьем плену томился преславный рыцарь, временем Для которого она измышляла Леон спасает Небывалые терзанья и казни,— Руджьера Донеслась по воле всевышней Благости из темницы. До великодушного кесарева Сына и взбудила его спасти И не дать погибнуть толикой доблести. 42 Благородный сей Леон, Как взлюбил Руджьера, еще не зная, Что Руджьера, и единственно видя Его доблесть превыше смертных доблестей,— Много дум в душе выпряв и соткав, Изыскал некий путь его спасения, Чтобы злая сестра его отца Не прознала обиду и не вздорила. 43 Ключеносцу Руджьерова узилища Он потайно говорит, что ему Пожелалось увидеть заточенного Раньше, чем свершится его судьба, И наставшей ночью, взявши спутником Верного бойца, хоть сейчас впохват, Он велит насмотрщику отворить, Но отнюдь его, Леона, не выдавши. 44 И насмотрщик один и без помощника Скрыто вводит Леона с его бойцом В стены, Где блюдется узник для лютой казни. Как вошли, как склонился он к замку, Обратя к ним спину,— Они вмиг ему удавку взахлест, Тут ему и конец. 45 Вскрыт в полу вход, Из которого свешен канат для спуска, И Леон нисходит, факел в руке, В подземелье, где Руджьер в тьме темницы. Видит: о.н в цепях, На помосте на пядень под водою; Не случись никого на выручу — В месяц или меньше он был бы мертв. 46 Обнимает Леон Руджьера с ласкою И гласит: «Рыцарь, Твоей доблестью ты поял меня в плен Доброхотного вечного служения, И твоя мне жизнь дороже моей, И твоя мне утеха пуще собственной, И твоя мне дружба превыше И отца и всей на свете родни. 47 Я— Леон, сын кесарев, И пришел сюда, знай, тебе помочь, Хоть и ведаю, Что коли дойдет оно до отца — Быть мне изгнану Или вечный терпеть мне отчий гнев, Ибо велика на тебе ненависть За полегший люд под Белградом». 48 И ведет Леон свою речь, Возвращая полумертвого к жизни, А меж тем расторгает его железа. Говорит Руджьер: «Нет предела моему благодарствию: Жизнь моя — от вас, Будь она отныне для вас, И за вас я ее отдам, когда скажете». 49 Так исшел Руджьер из темницы, Призна- Сам не узнан и спутники не узнаны, тельность А в темнице остался мертвый стражник. Руджьера. И Леон скрывает друга в свои палаты, Чтобы дня четыре, и пять, и шесть Там он жил безмолвен и безопасен, И сулит ему коня и доспех Воротить, отъятые Угниардом. 50 Утром узнано: Вход открыт, стражник мертв, Руджьера нет. Кто виновник,— толкуют так и сяк, Каждый думает, никто не додумается, Но готовы любого подозреть, Только не Леона, Потому что от него бы верней Ждать расправы, а не подмоги узнику. 57 А Руджьер от толикого благородства Так растерян, так изумлен, Так переменяется в мыслях, Его гнавших сюда за тысячи верст, Что как посравнить, Нипочем не схожи былые с новыми: В прежних всё было злоба, гнев и яд, Новые любовью цветут и преданностью. 52 В думах ночь, в думах день, Ни о чем ином ни слова, ни помысла, Как о том, какою отплатою Ему красен столь вежественный долг. Мнится: Долго ли, коротко ли ему жить, Но прими он, служа, хоть сто смертей,— Это малое воздаяние спасшему. 53 А меж тем долетает весть, Леон просит Какой выкликнул клич державец Франции, Руджьера Чтобы всяк, кто хочет взять Брадаманту, биться Потягался с ней мечом и копьем. за него с Бра- Леону это не в радость, дамантою. У него побледнели щеки, Ибо знает он меру своих сил И заранее видит, что не выстоит. 54 Но решил он беглым умом, Что превыше силы полезна хитрость, Если в поле выйдет с его гербом Этот рыцарь, чье имя еще не ведомо, Потому что мощь его и пыл Перемогут всякого из французов, И коли он встанет на брань — Быть красавице побитой и взятой. 55 Но для этого надобно, во-первых, Побудить воителя в чуждый бой, Во-вторых же, чтоб тонок был подмен, И не вышло никоего подозрения. Призывает Леон Руджьера, Говорит убедительные слова, Просит быть его битвенником той битвы, Не свое принявши имя и знаки. 56 Грек красноречив, Но сильнее всякого красноречия Величайший пред ним Руджьеров долг, Долг, которого ввек ему не выплатить. Крут платеж и едва ли мыслим; Но с веселым ликом И с тяжелым сердцем Руджьер гласит, Что к любому готов для него он подвигу. 57 Только он это вымолвил, Раздалась в душе его злая боль, И томила, терзала его и мучила Денно, нощно и во всякий час. Неминучий видя себе конец, Он нимало, однако же, не раскаивается, Ибо легче ему хоть сто смертей, Чем ослушаться кесаревича Леона. 58 Смерть — его удел: Ведь расстаться с милой—расстаться с жизнью, Испустив ли дух от тоски и горя Или, ежели горе не берет, Собственной рукою расторгнув плоть, Чтобы вольная душа отлетела, Ибо нет беды несноснее, нежели Видеть милую свою не своей. 59—60 С м е р т ь — е г о намерение, Но какая, он еще не решил: То он хочет не выдать своей силы И девицыну удару подставить грудь, Потому что нет Лучше смерти, чем смерть от милой длани; То опять в его уме непреложен Долг предать свою милую Леону, 61 А уже с государева изволения Леон едет Немедлительно собрался Леон свататься Конно и оружно и многолюдно В путь, При себе имея Руджьера Вновь в троянской броне и на Фронтине: День за днем, И они во Франции, пред Парижем. 62 Пред воротами В чистом поле раскинул Леон шатры И тотчас посылает вестников Повестить о нем франкского короля. Карл Великий Вышел сам, рад, и милостив, и щедр, А Леон ему гласит, для какой Он пришел причины, и просит: 63 Да противостанет ему красавица, Пожелавшая в мужья лишь сильнейшего, Ибо он пришел поять ее в жены Или пасть от ее руки. Карл трубит зов И велит Брадаманте быть наутро В битвенной ограде, Возведенной в ночь у парижских стен. 64 В ночь Руджьер Пред урочною битвою готовится Был Руджьер таков, как казнимый к бою. Пред рассветом, когда его казнят. К бою Он избрал оружием лишь клинок, Не прияв ни копья, ни скакуна, Ибо не желалось ему быть узнанным. 65 Не затем он отверг копье, Ч т о боялся золотого, которое Было у Аргалия, было у Астольфа, И любого ссаживало с седла, Потому что о такой чародейственной Его силе неведомо никому, Кроме оного короля Галафрона, От которого и обрел его сын; 66 И Астольф, и после Астольфа Брадаманта полагали, что не Чары, а единственно их могучесть Перед ними сокрушала врагов, И что всякое В их деснице столь же грозно копье,— А затем лишь не бьется Руджьер верхом, Что не хочет казать своего Фронтина, 67 Потому что по скакуну Брадаманте вдомек признать и всадника, А скакун ей ведом и ездивши И стоявши в Монтальбанском дому. У Руджьера единое на уме — Не быть бы узнану И не дать бы ни малого о себе Догаданья Фронтином ли, не Фронтином ли. 68 Даже меч Он берет не свой, ибо ведает, Ч т о перед его Бализардою Все закалы всех бронь—как мягкий воск. Да и новому мечу Тупит млатом он злое лезвие, И в таком-то он оружии С первым блеском солнца идет на бой. 69 Чтобы видом стать, как Леон, Он вздевает сверх панциря Леонов Плащ, а в руку берет червленый щит, На котором двуглавый орел из золота. Это ему не в труд, Ибо ростом и статью одинаковы Тот и этот. Этот — предстал и ждет, Тот — скрыт и незрим. 70 Но не таково Побужденье Руджьеровой противницы, Ибо ежели Руджьер тяжким молотом Тупит меч, чтоб не колол, не рубил, То красавица вострит его так, Чтоб клинок проникнул сквозь сталь и дожива, Чтобы каждый бы удар Доколол и дорубил бы до сердца. 71 Как арабский конь Поединок Пышет пылом на беговой черте, Брадами? Не сдержать копыт, с неузнан Ноздри вздуты, уши торчмя,— Руджьер Так прекрасная воительница Знать не зная, что пред нею Руджьер, Ждет трубы, рвется в бой, И как будто в жилах не кровь, а пламя. 72 Как гром И за громом вихрь, от которого Море дыбом, с земли столбом Черный прах до грозных небес, Звери в лес, скотина в бег, пастух мечется, Рвется воздух дождем и градом,— Так на трубный дева звук — наголо Меч, и в бой на милого на Руджьера. 73 Но как древний дуб, но как глыбы стен Пред Бореем, Но как в яром море крутой утес. День и ночь дробимый прибоями,— Так Руджьер Тверд в броне, Вулканом кованой Гектору, Против ненависти, буйства и ярости, Бьющей сталью в лицо и в бок и в грудь. 74 Острием и лезвием Бьется вбиться воительная девица Между лат и лат К утоленью и выходу от гнева. Метит в грудь, метит в бок, Вьется слева и вьется справа, 63 Да противостанет ему красавица, Пожелавшая в мужья лишь сильнейшего, Ибо он пришел поять ее в жены Или пасть от ее руки. Карл трубит зов И велит Брадаманте быть наутро В битвенной ограде, Возведенной в ночь у парижских стен. 64 В ночь Руджьер Пред урочною битвою готовится Был Руджьер таков, как казнимый к бою. Пред рассветом, когда его казнят. К бою Он избрал оружием лишь клинок, Не прияв ни копья, ни скакуна, Ибо не желалось ему быть узнанным. 65 Не затем он отверг копье, Ч т о боялся золотого, которое Было у Аргалия, было у Астольфа, И любого ссаживало с седла, Потому что о такой чародейственной Его силе неведомо никому, Кроме оного короля Галафрона, От которого и обрел его сын; 66 И Астольф, и после Астольфа Брадаманта полагали, что не Чары, а единственно их могучесть Перед ними сокрушала врагов, И что всякое В их деснице столь же грозно копье,— А затем лишь не бьется Руджьер верхом, Что не хочет казать своего Фронтина, 67 Потому что по скакуну Брадаманте вдомек признать и всадника, А скакун ей ведом и ездивши И стоявши в Монтальбанском дому. У Руджьера единое на уме — Не быть бы узнану И не дать бы ни малого о себе Догаданья Фронтином ли, не Фронтином ли. 68 Даже меч Он берет не свой, ибо ведает, Ч т о перед его Бализардою Все закалы всех бронь—как мягкий воск. Да и новому мечу Тупит м л а т о м он злое лезвие, И в таком-то он оружии С первым блеском солнца идет на бой. 69 Чтобы видом стать, как Леон, Он вздевает сверх панциря Леонов Плащ, а в руку берет червленый щит, На котором двуглавый орел из золота. Это ему не в труд, Ибо ростом и статью одинаковы Тот и этот. Этот — предстал и ждет, Тот — скрыт и незрим. 70 Но не таково Побужденье Руджьеровой противницы, Ибо ежели Руджьер тяжким молотом Тупит меч, чтоб не колол, не рубил, То красавица вострит его так, Чтоб клинок проникнул сквозь сталь и дожива, Чтобы каждый бы удар Доколол и дорубил бы до сердца. 71 Как арабский конь Поединок Пышет пылом на беговой черте, Брадалищ Не сдержать копыт, с неузнанн Ноздри вздуты, уши торчмя,— Руджъеро Так прекрасная воительница Знать не зная, что пред нею Руджьер, Ждет трубы, рвется в бой, И как будто в жилах не кровь, а пламя. 72 Как гром И за громом вихрь, от которого Море дыбом, с земли столбом Черный прах до грозных небес, Звери в лес, скотина в бег, пастух мечется, Рвется воздух дождем и градом,— Так на трубный дева звук — наголо Меч, и в бой на милого на Руджьера. 73 Но как древний дуб, но как глыбы стен Пред Бореем, Но как в яром море крутой утес, День и ночь дробимый прибоями,— Так Руджьер Тверд в броне, Вулканом кованой Гектору, Против ненависти, буйства и ярости, Бьющей сталью в лицо и в бок и в грудь. 74 Острием и лезвием Бьется вбиться воительная девица Между лат и лат К утоленью и выходу от гнева. Метит в грудь, метит в бок, Вьется слева и вьется справа, И терзается, угрызается, Что уметить легко, а ударить нелегко. 75 Кто в осаде Держа город, крепкий твердынею, То рванется на приступ стен и башен, То к воротам, то засыпает ров,— Но лишь попусту губит свою же силу, А взять невмочь,— Так красавица силится и усердствует, А не взрубит ни кольчуги, ни лат. 76 В щит, в шлем, в бронь Бьет булатом и рассыпает искры, В лоб, в грудь, в длань Разит впрямь и вкось, вновь и вновь, Чаще, Чем грохочет град по гремящей крыше,— А Руджьер настороже, Отобьется, а девы не коснется. 77 Отобьется, увернется, упрется, И куда нога, туда и рука, То щит вперед, То клинок вкруговую против вражьего, А красавицы не коснется, А коснется, так там, где не во вред. Солнце клонится, Дева жаждет победного конца — 78 Дева помнит: Если не всторопится, ей беда, Ибо стать ей невестою жениху, Коль не сломит его до склона солнца. А уж Феб за Алкидовыми столпами Погружал чело в океан, И в воительнице Иссякают и сила и надежда. 79 Стынет надежда — Вскипает ярость, Чаще частят удары Взрубить в час, что не взрублено и в день. Так труженик, Над урочной промедливши работой, Видя день на закате, хлопочет, силится, Но уже нет ни времени, ни сил. 80 О несчастная, Если бы ты уведала, Ч т о разится тобою тот Руджьер, Для которого ткется твоя жизнь,— Знаю, Ты скорее вонзила бы удар В собственную грудь, Ибо милый тебе себя дороже. 81 Карл и Карловы Леон Ближние, взирая на мнимого объявлен Жениха, каков он крепок и быстр победителе Пред самою Брадамантою, Руджьер Как он ловок отбиться, не поранивши,— скрывается Пременяют суд И гласят: «Они достойны друг друга — И он ей подстать, и она ему подстать». 82 И как солнце кануло, Карл велит поединщикам разойтись И вещает приговор: безотказно Быть девице Леоновой женой. А Руджьер, не передохнув, Не сняв шлема, не расслабив кольчуги, На нерослой лошадке спешит к шатрам, Где Леон таится и томится. 83 Дважды Братски обнимает его Леон, В две ланиты Он лобзает его, откинув шлем. «Ныне,— говорит,— и вечно Ч т о со мною захочешь, то и делай: Ни в чем для тебя отказу, Трать меня и все, что у меня. 84 Никакою отплатою Мне твоей услуги не отслужить, Даже возложив на твое чело Мой венец». А Руджьеру жизнь не мила — Так-то гнет и давит его кручина,— Отдает он без звука чужие знаки И берет своего единорога. 85 И усталый и безнадежный, Не промедливши ни малого мига, Он уходит под свой намет; А в полуночи Вздел доспех, оседлал коня И не молвив слова, никем не слышим, Едет прочь, Держа путь наобум коня Фронтина. 86 Целую эту ночь Жалобы Лесом, лугом, прямо и путано Руджьера. Шел Фронтин, нес Руджьера на хребте, А Руджьер не умолкал в тоскованиях: Звал он смерть, Говорил, что довольно с него мучений, Что единою пресечется погибелью Нескончаемо ломящая боль. 87 «На кого,— стенал он,— мне сетовать, Кто лишил меня сразу и всего? Если мстить, то какому мстить обидчику? Я один Был себе крушителем и лишителем, И за все, что свершилось, казнь одна — От моей руки да на м о ю голову. 88 Будь обида от меня только мне, Я бы, сталось бы, Изыскал бы для себя оправдание, Объявил бы, что не того я хотел. Но коли обида — моей возлюбленной, Как простить? Я помиловал бы себя для себя, Но ее не оставлю неотмщенную. 89 Чтоб отмстить, С м е р т ь — м о й долг, и охота, и отрада, Потому что исцелит мое сердце Только смерть. Сожаление мое — о едином, Что не умер я раньше той обиды: Ах, если бы Я погиб в Феодориной темнице! 90 Знаю, злая Истерзала бы меня лютой казнью, Но по крайности Брадаманта оплакала бы мой удел; А уведав, каков я есть отступник, Предпочтя Леона ее любви, Она вправе Ненавидеть меня живым и мертвым». 91 С таковыми и иными словами, Вздохами, всхлипами Он к рассвету нового дня Забрел в чащу, нехоженную и темную, И в отчаянности решась умереть Тайной смертью, Рассудил, что это место подстать Совершению жестокого умысла. 92 Входит в сень Густолиственной ветвистой дубравы, Скакуна Фронтина Отпускает на вольную пастьбу И гласит: «О мой избранный Фронтин, Будь я властен воздать тебе всею мерою,— Преисполнился бы завистью Сам крылатый конь, что меж горних звезд, 93 Ибо не достойней тебя во славе Арион, Киллар И все прочие кони, о которых Н а м поведали греки и латины; Пусть иные в ином и хороши, Но никоему не выпало радости Похвалиться Такой честью и счастием, как тебе, 94 Потому что дама, которой нет Ни прекрасней, ни вежественней, ни доблестней, Так тебя любила, Что питала и седлала своей рукою. Так тебя любила моя красавица — Ах. моя ли? Я отрекся, и она не моя! О, зачем я медлю пронзиться сталью!» 95 Если так Руджьер плачется и мучится, Жалоб Умиляя сердца птиц и зверей, даману, Потому что больше некому слышать Его стоны и видеть слезы из глаз,— То нимало того не лучше Брадаманте в городе Париже, Ибо нет ей ни отмолвки, ни отсрочки, Чтоб не даться новому жениху. 96 А как ей желанен один Руджьер, То она готова Отступиться от слова, впасть в вражду Карлу и двору и друзьям и родичам, А коли не так, Принять смерть от клинка или от яда, Потому что лучше не быть в живых, Чем в живых и быть без Руджьера. 97 «Милый мой Руджьер,— восклицает,— где ты? Неужели так далеко, Что не слышал клика к брачному бою, Клика, громкого всем, но не тебе? Если бы ты слышал,— Знаю, знаю, что ты предстал бы первым; Горе мне! о чем Мне и думать, как не о самом страшном? Статочно ли, Чтобы все услышали, а ты нет? Если же, услышавши, Ты не здесь, то погиб или в плену! Уж не сын ли Константинов тебе раскинул сеть, Чтоб изменой заградив тебе путь, Быть здесь первым? 99 Я достигла государевой милости Не бывать за тем, кто меня слабей, Полагая, что ты единственный, С кем не выстою я мечом к мечу: Ты один, и никто, коли не ты! Но Господь покарал м о ю заносчивость — Кто не знатен ни одним славным подвигом, Тот мне муж. 700 Он мне муж за то, что не мог Мною быть убит или взят в неволю — Справедливо ли это? пусть Карл согласен — я не согласна! Знаю, Что ославлюсь вероломна и ветрена, Но не первая такова и не последняя Между жен и дев! 707 Я верна единому моему милому, И та верность крепче скалы, И подобной не видано и не ведано Меж былых и сущих на свете жен! Пусть для всех иных я ветрена, Пусть Говорят, что я как лист на ветру — Лишь бы мне не быть без Руджьера». 702 Таковые и иные слова, Со слезами смешанные и вздохами, Изливала она во всю ночь, За несчастным сгустившуюся единоборством. Но когда тенистый Ноктурн Скрался в север, в киммерийские пропасти,— Благосклонное небо к ее супружеству Помогло. 103 Вразумил Господь поутру Марфиза Доблестную воительницу Марфизу объявляет, Объявить пред Карловым ликом что Брада- Несносимую обиду Руджьерову, манта с Ч т о не молвив слова, Руджьером У него отъемлют его жену, муж и жена. А что Брадаманта ему жена, В том Марфиза свидетель и доказчик, 104 А коли Брадаманта поперечит, То она, Марфиза, гласит при всех, Что своими ушами слышала От нее Руджьеру брачущие слова, Что уставленными обрядами Таково был освящен их союз, Что отныне ее уже не можно Ни отнять, ни другому отдать. 105 Правду ли, неправду ли, А сказала так Марфиза затем (Я так думаю), Чтоб добром ли, нет ли, унять Леона, , И на то была Брадамантина воля, Потому что Ни прямей, ни честней пути не виделось Одного отринуть, другого воротить. 106 Государь смущен, Призывает он тотчас Брадаманту И пред Амоновым он лицом Вопрошает о Марфизином слове. Брадаманта ни да, ни нет, Только клонит потупленные взоры, Так что всякий видит, Что Марфиза сказала святую правду. 107 Рад Ринальд и рад Роланд, Что заслышалась добрая причина К расторжению нового родства, О котором Леон уже в уверенности, И что как Амон ни прети, А все быть Брадаманте за Руджьером, И без прения, без насилия Перейти ей к супругу от отца,— 108 Ибо если сказаны были клятвы,— Но Али Дело твердо, и так тому и быть: тверд в Ч т о обещано, то сдержится, сопротив- Честь по чести, без огня и меча. лении. Но Амон Говорит: «Это сговор, да не ладный, Ибо даже ежели ваша ложь — Правда, то она вам не в помощь. 709 Если это правда (а я Полагаю, что ложь), что Брадаманта Сдуру вымолвила обет, А за нею Руджьер, что быть им вместе, То когда это молвлено и где? Признавайтесь прямо, ясно и честно, Ибо вижу я: дело было так, Ч т о Руджьер еще не был крещен по-божески; ПО А коли он не был крещен, То уж как меня ни морочь, Не бывать обету сбывчиву Меж крещеною девою и нехристем! Стало быть, Не напрасно поратовал Леон, И державному нашему государю Нет потребы нарушить свой указ. 111 Что вы нынче сказываете, Надобно бы прежде сказать, Чем прокликнулся по ее же прошению Тот призыв, на который приспел Леон». Так Амон Поперек и Ринальду и Роланду Круто рушил любовный уговор, А король молчал меж тем и этими. 112 Как в порыве Австра или Борея Прошумит в вершинах листва лесная, Как Нептун от яростного Эола По прибойным скалам раскатит гулы,— Так кругами расходится молва, И бежит и кипит по целой Франции Стольким толком, стольким слухом, Ч т о все прочее, приглохши, молчит, 113 Кто стоит за Руджьера, кто За Леона, но больше за Руджьера: Таких десятеро на одного. Государь не с теми и не с другими, А желая разумного суда, Ждет раздумья смотрительных советников. И тогда-то, отсрочив сватовство, Вновь предстала им Марфиза и молвит: 114 «Пока жив мой брат, Марфиза Не пристало невесте за другого. предлагает Если хочет Леон ее домочься, поединок Пусть вспылает он отнять его жизнь: между Кто кого уложит в гроб, • Леоном и Тот владей невестою без соперника!» Руджъером, Слышит Карл и велит Как и все, так и это сказать Леону. 115 Леон, Несомнительный в будущей победе, Пока рядом рыцарь единорога, Для которого все подвиги нипочем, И не зная, в какую лесную глушь Увело его гложущее горе, А надеясь, что проездится и воротится,— Принимает вызов. 116 Но в недолгом он времени раскаялся, . Ибо тот, на коего был расчет, Не вернулся ни тотчас, ни завтра, ни послезавтра, И никто ничего о нем не знал. Без него Леон Леон ищет Неспокоен противостать Руджьеру рыцаря- И велит, чтобы не было ему сраму, поборник. Разыскать единорожного рыцаря. 117 Посылает по городам и весям, Посылает вблизь, посылает вдаль, А все мало,— 1 Сам садится в седло и едет вслед, Но ни сам, ни государевы посланные Никаких не доведались бы вестей, Не явись Мелисса*—- а с чем, Я скажу вам в наступающей песне. ПЕСНЬ СОРОК ШЕСТАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ 1 Если плавателю не лгут чертежи, Вступлеь То уже недолго мне плыть до пристани, Чтоб на твердом вознести берегу Благодарность за морское спасение В том пути, где столько я крат бледнел От гибели или вечного блуждания. Но уже мне мнится, уже мне видится Впереди долгожданная земля, 2 И уже мне слышится — Гудит в воздухе, отдается в волне Трубный гул, колокольный звон, Перевившись приветственными кликами, И уже узнаются лица Всех, кто справа и слева сшелся к морю, Радуясь О свершенье столь долгого пути. 3 Ах, какие дамы, прекрасные и разумные, Ах, какие рыцари блещут на берегу! Как они меня любят, Как я им обязан за ту любовь! Вот я вижу: на краю волнолома Мамма, и Джиневра, и все Корреджии, Вместе с ними Вероника Гамбара, Избранница Феба и Аонид, Вот вторая Джиневра, и вот Юлия, Обе — поросли того же ствола; Ипполита Сфорца, Тривулышя Домицилла, питомица священных недр, Вот Эмилия Пия, Маргарита, Грациоза, Анджела Борджия, И Риккарда Эсте, а с ней Бланка, и Диана, и с сестрами. Вот прекраснейшая, умнейшая, достойнейшая Турка Барбара и с нею Лаура — Двое, коих От Востока до Запада лучше нет. Вот Джиневра третья, Украшающая дом Малатеста, И ничьи государские палаты Никогда не славились такою красой. Будь она в Аримине и тогда, Когда Цезарь, гордый покорной Галлией, Колебался на краю Рубикона, Ополчиться ли враждою на Рим,— Верю: преклонивши знамена И к стопам ее повергши трофеи, Он бы принял веления ее уст, И жива была бы римская вольность. Вот жена, вот мать, Вот родные сестры и вот двоюродные Господина Боццоло, вот Торелли, Бентивольи, Висконти, Паллавичини, Вот сама Превзошедшая славой красы и прелести Всех слывущих днесь и прослывших встарь Между греков ли, латинов ли, варваров ли,— Юлия Гонзага, Что куда ни ступит, куда ни взглянет, Всякая иная краса Посторонится и подивится, как богу. С нею свойственница, вечная в верности, Хоть и долго гонимая судьбиною; Здесь и арагонская Анна, Светоч Вастов, 9 Ясная, прекрасная, вежественная, мудрая, Оплот Верности, чистоты и любви, И с сестрою, Пред которой меркнет свет всех красавиц; И Виктория, единственная Вопреки и смерти и року Из стигийских исторгнувшая сумраков Всепобедного своего супруга; 10 И феррарские мои дамы, и урбинские, И от Мантуи, и от всей Ломбардии, И от всей Тосканской, Сколько есть в ней красавиц, стороны, А меж ними кавалер, и они Таково объемлют его почетом, Что я вижу сквозь сияние стольких ликов: Это цвет Ареция, Аскольт Единственный! 11 Вот его племянник Бенедикт, В красной шляпе, в красной мантии, С кардиналами из Болоньи и Мантуи, Кем столь славен святой конклав. И у всех (обольщаюсь я или нет?) О моем прибытии Столько радости в их ликах и знаках, Что вовек мне достойно не воздать. 12 Здесь Лактанций, здесь Клавдий Птолемей, Павел Панса, Триссин, Латинский Ювенал, и все Капилупи, Сакс, и Мольца, и Флориан Монтин; И, прямейшую проторивши тропу К аонийской влаге, Оный Юлий Камилл, а с ним, я вижу, Марк Антоний Фламиний, Санга, Берна, 13 Вот мой господин Александр Фарнезский, И какие спутники вслед за ним: Федр, Капелла, Порций, Филипп Из Болоньи, Вольтерран, Магдалин, И Пиерий, и Блоссий, и кремонский Вида, кладезь высокого витийства, И Ласкарь, и Музур, и Навигерий, И Андрей Марон, и чернец Север. В этом сонме два славных Александра, Первый Орологий, второй Гварин; Вот и Марий Ольвит, и вот божественный Аретин, бич владык, Двое Иеронимов, Соименных Истине и Гражданству, И Майнард, Теокрен и Целий, Панницат и Леоницен. Предо мной Бернард Капелл, предо мной Петр Бембо, Из убогой и низкой обычайности Взнявший ввысь чистый, сладкий наш язык; А за ним, я вижу, Гаспар Обиций, Дивный в каждом слове из-под пера; Здесь Фракастор, здесь Беваццан, Трифон Гавриил, Бернард Тасс; Предо мной и смотрят в меня Николай Аманий, Николай Тьепол И Антон Фульгоз, Самый радостный на всем берегу, И мой друг Валерий В стороне от дам, и наверное, С ним согласен Бариньян, потому что Ими он обижен и им не друг. Вот высокие умом Пик и Пий, Породненные кровью и любовью; С ними третий, чествуясь лучшими, Мной не виданный, Но коль ведомые знаки не лгут — Это он, кого так жажду узреть: Яков Саннадзар, Сведший Муз с горных высей к морскому брегу. Вот ученый, вот верный, вот пытливый Пишущий Пистольф, а при нем Ангиар и три Аччайоли Рады, что уже мне моря не в страх. Вижу: здесь и Аннибал Малагуций, Мой сородич, и Одоард, Чей еще послышится голос От индийских стран и до западных столпов. Для меня торжествуют торжество Виктор Фавст, Танкред И без счету прочих, мое приплытье Всем угодно, и рыцарям, и дамам; Близок брег, и попутен ветр: Медлить не для чего — Так домолвим же, как мудрая Мелисса Доброго Руджьера спасла из смерти. 20 Уж говорено, Мелисса Сколь желанно было мудрой Мелиссе приводит Сочетать Брадаманту и Руджьера Леона Нерушимым супружеским узлом. к Руджьеру Держа в сердце их взгоды и невзгоды, Она ведала о них всякий час, Рассылая по всем путям угончивых Духов: каждый вмиг вослед — вмиг назад 21 И она, проведавши, Что Руджьер в томленье и тоске В темном лесе, где уже порешил он Принять смерть, не ев и не пив,— Встала ему на помощь И, покинувши обычайную сень, Тронулась по тропе, Где заведом был навстречу Леон,— 22 Леон, который, Разослав всех гонцов во все места, Сам пустился в поиск за рыцарем, У которого на щите единорог; И впрямь, Зауздав к езде под седло Некоего духа, в тот день прислужного, Она встретила Константинова сына. 23 Она встретила его и промолвила: «Государь мой, Если ваше благородство и вежество Сколь в лице горит, столь в душе царит,— Окажите услугу и подмогу Лучшему меж рыцарей наших дней, Каковой без подмоги и услуги Скоро, скоро испустит дух. 24 Лучший рыцарь, носивший и носящий Шуйцей щит и десницей меч, Рыцарь, коего прекраснее и любезнее В целом свете не бывало и нет, Рыцарь, в высшем вежестве быв единственным, Ах, умрет, ежели не станет ему спасителя. Поспешите, государь, ради Господа, Пока мыслимо славному помочь!» 25 Тотчас всходит в Леонов ум, Ч т о рекомый рыцарь Есть тот самый, о розыске которого Рыщет сам он и рыщут все гонцы. Шпорит он коня Вслед зачинщице столь доброго дела, И она ведет его в ближний лес, Где Руджьер уже прощается с жизнью. 26 Отыскавши, видят: Леон Он, три дня не ев, изнемог увещевает Таково, что приподымись он на н о г и — Руджьера. И не выстоит и рухнет врасплох. Весь в железе, он лежал на земле, Шлем на лбу и меч на боку, А под головою — Бранный щит, в котором единорог. 27 Здесь он в мыслях, какова от него Милой даме измена и досада И обида, от великой тоски Впав в отчаянность, Кусал губы, грыз кулаки, Изливал неокончательные слезы И не видел сквозь обуявший бред, Как пришли к нему Леон и Мелисса,— 28 Не смолк стонами, не утих вздохами, Не иссяк слезами; А Леон стоит, Леон слушает, Леон сходит с коня, подходит к павшему, Понимает, что причина тоски Есть любовь, но не ведает того, О какой красавице столько муки, Ибо имени не выговорил Руджьер. 29 Близится Леон, близится, Подступает лицом к лицу И приветствует рыцаря, как брат, И склоняется, и приемлет в объятия; Только рад или не рад Был Руджьер нечаянному Леону, Я не знаю, ибо это ему Нежеланная докука в вольной смерти. 30 Самые любезные, самые любовные, Самые ласковые Обращает Леон к нему слова И гласит: «Не преминь открыть причину . Скорби: мало на свете неизбывных Бедствий: всякому сыщется облегченье, Если знать, отколе оно пошло: Пока жив, отчаиваться не надобно. 31 Горько мне, что ты скрылся от меня, Зная во мне друга, И не только с тех пор, как неразвязный Узел долга связал меня с тобою, Но с тех самых, как все велело Быть мне вековечным твоим врагом. Это ли тебе не порука, Ч т о с тобою дом мой, друзья и жизнь? 32 Не погневайся со мной разделить Твое горе и оставь мне изведать, Не поможет ли делу сила, лесть, Деньги, ловкость или хитрые ковы! Ежели удачи не будет — Смерть при тебе; Но не след умирать, покамест Все свершимое не свершено». 33 И лились его просьбы таково Руджьер Увещательно, ласково и кротко, открывается Что Руджьер, которого сердце Леону. Было не из стали и не из камня, Видит, что отказывая в ответе, Выйдет он недобр и неучтив, А поэтому ответствует, И не раз и не два запнувшись голосом 34 «Государь мой,— гласит он,— я открою • Кто я есмь, но когда бы ты это знал Прежде, ты о смерти моей не менее Был бы радостен, чем радостен я. Я Руджьер, Ненавистный тебе, ненавидевший тебя, И от Карлова я двора На погибель твою пришел пришельцем, 35 Чтоб вовек не быть за тобою Брадаманте, которую, как слышано, За тебя просватал старый Амон. Но Человек предполагает, Бог располагает — Пременила меня твоя великая Доброта, и ненависти конец, А я предан тебе на веки вечные. 36 Ты меня просил, безымянного, Для тебя добыть красавицу; мне Таково сие было, как исторгнуть Сердце вон из груди и дух из сердца; Но ты видел: Твоя воля дороже мне моей. Брадаманта — твоя: будь так! Я блаженней твоим благом, чем собственным. 37 Будь же тебе в радость, Что, расставшись с ней, я расстанусь с жизнью, Потому что легче не жить, Чем влачить свои дни без Брадаманты. А еще потому, что пока я жив, Ты не станешь ей законным супругом, Ибо мы обручены, и нельзя Быть жене за двумя мужьями сразу». 38 Так дивуется Пред собой узнавши Леон Руджьера, Что ни слова не сплести и ни бровью не повести И ноги не занести ни для шага: Стал, как статуя, В божьем храме ставленная в дар,— Таково пред ним воочию благородство, Каких не было и впредь не бывать. 39 В Руджьере признав Руджьера, Леон Не сменил он к нему добра на зло, уступает А лишь пуще Руджьеру Ему боль Руджьерова — как своя. Брадаманту. Для сего-то, а равно и для изъявления, Что в нем подлинно кесарева кровь, Уступая Руджьеру в чем ином, Он не хочет уступить в благородстве. 40 Говорит он: «Ежели бы в тот день, Когда пал мой люд пред твоею доблестью, Я во гневе и ненависти уведал бы: «Вот Руджьер»,— Я пленился бы тою твоею доблестью Столь же, сколь пленился, не знав, не ведав, И иссякла бы ненависть, и в душе Такова же встала бы любовь, как нынче. 41 Ненавистно было имя Руджьерово Мне, не знав, что Руджьер есть ты: Это так; но отринь дурные думы, Будто ненависть движется и жива. Если бы изъял я тебя из уз, Зная истину столь, сколь знаю днесь,— Не иное Предприял бы я, нежели предприму. 42 Я, не быв, как есмь, твой должник, Доброй волею сделал бы то, что сделал; Кольми паче ныне на мне сей долг, Не воздавши коего, я бесчестен! Отказался ты от воли твоей, Чтобы быть тебе ни с чем, мне — при всем; Но не будет так: Мне милей твой дар отдать, чем удерживать. 43 Для тебя, а не для меня — Та красавица, к которой недаром Я привержен любовью, но не столь, Чтоб, лишась ее, рвать все нити жизни. Не хочу я, чтобы ценою Смерти ты разрушил бы для меня Узы брака меж тобою и ею, Чтобы стать ей по закону моей супругою; 44 Нет: скорей лишусь и ее, И всего на свете, и самой жизни, Нежели из-за меня наилучший В целом рыцарстве рыцарь претерпит боль. Горько мне единственно недоверие,— Что, располагая мной, как собой, Ты решился приять скорее смерть, Чем м о ю дружелюбственную помощь». 45 Таковыми и иными словами, Кои пересказывать мне невмочь, Отрицал он всякий Довод, на котором стоял Руджьер, И заставил его вымолвить: «Будь Всё по слову твоему: не умру! Но каким тебе воздать воздаянием Что двукратно ты подарил мне жизнь?» 46 Сладких яств, драгоценных вин Руджьер Тотчас приказала подать Мелисса и Леон В подкрепление Руджьеру, который являются Без такой подмоги ни жив, ни мертв. к Карлу В сей же час заслышал скакун Фронтин Великому. Конский поезд и приспешил к хозяину, А Леон велел стремянным Оседлать его и подвесть к Руджьеру. 47 И Руджьер взмостился в седло Лишь с великим трудом и дружней помощью — Таково иссякла в нем сила, Столь кипевшая за немного дней, Когда он один побил целый стан И подвигнул подвиг в чужом доспехе. Подкрепясь, отправились они в путь, В полчаса достигли ближней обители, 48 Где и пребыли До заката дня, другого и третьего, Пока рыцарь единорога Не вернулся в прежнюю свою силу. А засим Мелисса и принц Леон Препроваживают Руджьера к столице, Где оказывается, Что пришли накануне послы булгарские, 49 И что это племя, избрав Королем своим Руджьера, прислало О том деле к державному двору, Полагая там быть и новоизбранного, Чтобы взнесть присягу И предаться во власть и взложить ему венец. Бывший с ними Рассказал Руджьеров оруженосец, 50 . Какова была битва у Белграда, Где Руджьер булгарам стяжал победу, А Леона и с кесарем-отцом Сокрушил, побивши многое воинство, И за это возглашен королем В предпочтение даже и соплеменникам; А потом как был он взят Унгиардом и предан Феодоре, 51 И какая долетела потом Весть, что страж темницы его зарезан, Дверь открыта и он бежал, А куда, о том никто не известен. Въехал Руджьер в Париж Неприметным путем, никем не видим, А наутро он и Леон Предстают пред очи Карла Великого. 52 Был Руджьер под знаком двуглавого Золотого орла в червленом поле И по уговору Облачен в тот самый доспех и плащ, На котором от недавней борьбы Колоты и рублены зияли дыры, Чтоб не стало сомнения ни в ком: Это — рыцарь, бившийся с Брадамантою. 53 В царственном уборе, в расшитом платье, Без доспеха Рядом шел с Руджьером Леон, А вокруг—достойная свита. Преклонившись перед вышедшим Карлом, Встал Леон рука об руку с товарищем, На котором сошлись все взоры, И промолвил так: 54 «Вот герой, который выстоял бой От восхода и до запада Солнца, И не выпали ему от поединщицы Ни тесненье, ни плен, ни смерть,— А посему, веледушный государь мой, Если верен кликнутый вами клич, То за ним успех, И он здесь, чтобы взять ее женою. 55 По условию, которое выкликнуто, Здесь никто не оспорит его прав: Если Брадаманта — награда доблестнейшему,— Кто достойней? Если дастся она влюбленнейшему — То никто не влюблен, как он. А кому захочется поперечить — Он готов постоять за себя мечом». . 56 В изумлении Карл и Карлов двор, Руджьер Полагавшие, открывает Что в той битве бился кесаревич Леон, себя. А не рыцарь, никому не ведомый. И тогда меж всеми стекшимися встает, Чуть дождав конца Леоновой речи, Марфиза И такие бросает в ответ слова: 57 «Здесь нет Руджьера, Чтоб померяться с этим молодцом,— Посему, чтобы не было повадно Отбивать у беззащитного жену, Я, сестра его, Выйду в бой на любого, кто дерзнет Посягнуть на братнину Брадаманту И сказать, что он лучше, чем Руджьер!» 58 И таков ее гнев и пыл, Что народ тревожится, Как бы не схватилась она за меч,' Не дождавшись государева слова. Рассудил Леон, Что настала Руджьеру пора открыться, Вскинул он его забрало И к Марфизе: «Вот кто тебе ответит!» 59 Как седой Эгей, За проклятою трапезою услышав, Ч т о подносит он отраву родному Сыну, наущаемый злой женою, И кабы замедлил узнаться меч, Сын пал бы мертв,— Такова была Марфиза, узнав В ненавистном ей рыцаре Руджьера. 60 Подбегает она, обнимает она И, обняв, не разымает объятий; А Ринальд, а Роланд, а Великий Карл Лобызают его справа и слева; Не иссякнут ласкою Ни Дудон, ни Оливьер, ни Собрин; Все бароны и паладины Торжествуют Руджьерово торжество. 61 А когда покончились лобызания, То Леон, умев красно говорить, Перед К а р л о м и перед всеми внимателями Повел повесть, Как Руджьеровы лихость и удальство (Сколь ни пагубные греческим ратям) При Белграде Изумили его сверх всех обид, 62 И поэтому-то, когда Руджьер Схвачен был и выдан терзательнице, Он, Леон, вопреки всему родству Вызволил его из темницы, И за то Руджьер По безмерному своему веледушию Таковую оказал благодарность, Какой не было слыхано и не будет; 63 И о той Руджьеровой благодарности Леон молвил от слова и до слова, И примолвил о том, в какой великой Муке о разлуке с своей любезной , Он решился умереть, и уже Был бы мертв, коль не приспела бы помощь. И таков был чувствителен рассказ, Что у всех во взорах стояли слезы. 64 И такие он уветливые Обращает мольбы к жестоковыйному отцу, Что не только тронулся и склонился, Что не только переменился душой, Н о и сам Воспросил Амон Руджьера простить его, И принять его тестем и отцом И владеть красавицей Брадамантою: 65 Той, к которой, в укромном своем покойчике Лившей слезы о несчастной судьбе, Быстрым бегом, громким криком Долетела весть из многих уст. И от этой вести Вся в ней кровь Откатилась от мучимого сердца, И.едва она от счастья не кончилась. 66 До того в ней не стало силы, Что едва она выстояла на ногах, Хоть всеведомы Гордый дух ее и великая мощь. Кто на плаху, в петлю, на колесо Иль еще какой страшнейшей расправе Обречен и вдруг слышит крик помилованья,— Тот не меньше ликует под черным платом. 67 Рад Монгран, рад Клермонт, В новый узел свою сплетая поросль, А не рад Ганелон, не рад Граф Ансельм, Фалькон, Гины и Гйнамы. Но и зависть свою и злобу Сокрывают они притворным ликом, И, как лис, затаясь на зайца, Ждут отмстить, 68 Ибо многих и много раз В злом роду побили Ринальд с Роландом, И хотя усобные их обиды Добрым словом укротил государь, Но опять взмела их Пинабелева смерть и Бертолагиева; Скрыв они коварство до поры, Притворились не знать того, что знают. 69 Между тем помянутые булгарские • Руджьер Ко двору явившиеся послы провоз- Для сыскания избранного на царство глашен Паладина с единорогом в щите, королем Как услышали, что он здесь, булгарским. Возблагодарили свою удачу, И припавши к его стопам, Умоляли воротиться в Булгарию, 70 Где его в Адрианополе ждут Царский жезл и царский венец, А Булгарии надобна защита, Потому что вновь грозит ей бедой Ополчившийся с новой многой силою Кесарь Константин, Но они, коль с ними король Руджьер, Отобьют у кесаря его кесарство. 71 И Руджьер приял их венец И не поперечил прошениям, А в Булгарию посулил прийти Через три, коль судьбе угодно, месяца. Но, услышавши такие посулы, Августейший сказал ему Леон, Что отныне меж греками и булгарами Будет мир, 72 И не надобно новому королю Поспешать к своим дружинам из Франции, Ибо он, Леон, уломит отца Уступить повоеванное болгарам. Лишь тогда-то не Руджьеровы доблести, а весть О его возглашении на царство Побудили суеславную Брадамантину мать склониться к зятю. 73 Царственна и роскошественна Приготов­ Собиралась Брадамантина свадьба, ления Ибо пекся о ней сам Карл, к свадьбе. И не меньше, чем пекся бы о дочери, Потому что для такой невесты И такого невестиного рода Ему было, державному, не жаль Расточить хоть половину державы. 74 Кликнут клич: Поле чести распахнуто для всех, У кого с кем спор, В девять дней всех рассудит Божий суд. А за городской стеной Разметнулись наметные шатры, Шелк и золото, ветви и цветы, Ни прекраснее не бывать, ни привольнее. 75 Ибо ввек не видывано в Париже Столь несчисленных заморских гостей, Знатных, бедных, всяких, Греческих, латинских и варварских,— Что вельмож, Что послов, о т о с л а н н ы х от всех стран, И они-то расположились, прохладствуя, Под наметами, в кущах и шатрах. 76 А в канунную ночь Возвела чаровательница Мелисса В несказанной великолепной пышности Свадебный покой, Ибо издавна Был желанен этот ей союз, Ибо ведала прозорливица, ведала, Каковым и скольким процветет он добром. 77 Н а д брачным ложем Брачное Превеликий шатер ложе, Встал богат и пышен и сладостен, Коему подобных ни встарь, ни впредь Ни войною не, взыскивалось, ни миром, Принесенный от фракийского берега, Где его поставил себе в потеху Ныне обездоленный Константин. 78 По согласию ли Леонову, К удивлению ли Леонову, и затем, Чтоб явить ему отменный пример Укрощения преисподнего змия, Как она по воле своей Помыкает безбожною его нечистью,— Повелела она стигийским гонцам Тот шатер принесть в Париж из Константинополя. 79 От державца Греции, Константина, Среди бела дня Сей шатер С всеми брусьями, тканями и вервиями Повелела она принесть по воздуху И украсить им Руджьеров желанный брак, А по миновании Столь же дивно вернуть, откуда взято. 80 Уж тому две тысячи лет, Как покрылся тот шатер чудным пологом, А расшила его со всех сторон, Не жалея ни времени, ни тщания, Илионская Обуянная пророческим даром Дева, коей было имя Кассандра, В славный дар великому брату Гектору. 81 Лучший и вежественнейший рыцарь, Должный встать меж Гекторова потомства, (Хоть и долог срок от корня до поросли, Но провидица провидела вдаль) Своеручно вышился на том покрове Ярким золотом и веселым шелком, И покуда Гектор Был в живых, он любил и шитье и шившую. 82 Но когда в измене нашел он смерть И когда трояне пали пред греками, И коварный Синон открыл врата, И настало худо хуже писаного,— Сей покров достался в удел Менелаю, который его оставил У Протея, египетского царя, В выкуп за похищенную супругу — 83 За Елену, которую у него Переял было сей тиран египетский; От Протея наследовался покров Птолемеями, а от них Клеопатрою, А от Клеопатры в Левкадском море Взял его Агриппа с иной добычей, И потом от Августа и Тиберия Был он в Риме до самого Константина — 84 До того Константина, о котором Вечно плакать красавице Италии, Ибо стал ему Тибр постыл И умкнул он в Византии чудесный полог; А у нового Константина С тем шатром возымела его Мелисса: Золотые вервья, слоновьи брусья, В ткани — лики, достойные Апеллеса. 85 Здесь три Грации в тонких одеяньях крытое Вспомогали рождающей королеве пологом с И явили миру младенца, краше коего изображ\ - Ни в златом, ни в иных веках не ведано. нием жизт, Здесь Юпитер и речистый Меркурий, кардинала Здесь Венера и Марс из полных дланей Ипполит. Рассыпали эфирные соцветья, Амброзийным дышащие дыханьем. 86 А по свитку буквицами начертывалось Имя: Ипполит; И его, окрепшего, вела в путь Добродетель, попутная Удачею. И еще показывало шитье Длинновласых и длиннополых Послов, посланных северным Корвином К отрокову родителю. 87 И представлено было, как простился он С Геркулесом и матерью Леонорою, И как он пришел на Дунай, Где народ сбегался к нему, как к богу, И представлен мудрый венгерский царь, Вдиве чтивший зрелое разумение В столь еще незрелом и нежном отрочестве И вознесший его сверх всех вельмож. 88 Вот ему вручается Скиптр Стригонии в молодые руки, Вот он юношествует при властном Во дворце и в шатре на бранном поле, Вот на турков, вот на немцев Наступает походами государь,— Ипполит при нем, Научаясь веледушью и доблести. 89 Вот он в свежем своем цвету Посвящается наукам и художествам, И над древними хартиями Фуск Просветляет ему темные смыслы: «Если хочешь бессмертия и славы, Делай так и не делай так»,— Мнятся слышны слова его, ибо столь Ярко вышиты лица и движения. 90 Вот он, юный, Кардиналом воссевши в Ватикане, Таковы являет слова и мысли, Что высокий хор в изумлении: Что же явится в совершенные лета? И дивящиеся мнятся их речи: «О, блажен наш век, Если сей примет плащ Петра Апостола!» 91 По другую сторону полога Были юные отдыхи, знатные забавы: То он в скальных Альпах травит медведя, То в болотных низинах — кабана, То за ланью, то за серной На испанском ристает жеребце, А настигнув, быстрее вихря, Одним взмахом их делит пополам. 92 Вот он в чтимом сонме Философов и поэтов, И один ему чертит бег планет, А другой небеса, а третий землю; И один с веселой песней, другой с печальною, Кто о подвигах, а кто о любви; И со всех сторон струнный звон, А он ступит, и что ни шаг, то прелесть. 93 С той и с этой расшиты стороны Лишь юнейшие годы знаменитого, А вокруг запечатлела провидица Все свершения его добродетелей: Мудрость, мужество, правосудность, умеренность И ту пятую, В коей щедрые блещут милости и дарения, Ибо всеми он сияет пятью. 94 Здесь он зрится рядом С обездоленным князем инсубрийским, С ним в совете, С ним под знаменем, на котором змеи, Неизменен верностью В счастье и в несчастье, Оградит в беде, не покинет В бегстве, ободрит в удручении. 95 Здесь он зрится в думных заботах О спасении брата и Феррары И дослеживает, и открывает И являет справедливейшему Альфонсу Заговор, От любимейших умышленный родичей, И за то зовется званьем, которое Цицерону дал вызволенный Рим. 96 Зрится он в сияющих латах, Поспешая спасти святой престол Малой и непослушливой Ратью против стройного неприятеля; И едва предстал он В стан поборников апостольской церкви, Как пожар угас, не вспылав: воистину Он пришел, увидел, победил. 97 Зрится он у отчего брега Сокрушителем корабельного множества, Коего не хаживало сильней Из Венеции на турков и греков. Он ударил, он ломит, он победен И ведет несметный полон В дар державному брату, а себе — Только честь, ибо честь неотторжима. 98 Рыцари и дамы Дивятся, не разумея, На вышитые картины, А грядущие смыслы им неведомы: Смотрят лики, читают надписи, Радуются выделке; И лишь Брадаманта,- Мелиссою Вразумленная, ликует, но молчит; 99 Да Руджьер, Хоть и меньше выучен, чем невеста, Вспоминает, как Атлант ему встарь Меж потомков пророчил Ипполита. Кто опишет, кто воспоет Свадебный Государево праздничное вежество? праздник. Столько здесь потех для всех, Столько брашен в нескончаемых пиршествах! 100 Чтоб померяться, кто пред кем удал, Всякий день сшибаются сотни копий, Бьются конные, бьются пешие, И дружинно, и один на один. А меж всеми красуется Руджьер, Что ни день, что ни ночь, победен в схватках И в борьбе, и в пляске, И во всем превосходнейший остальных. 101 Но в последний день, Является В час, когда настал величальный пир Родомонт И воссели с Карлом Руджьер по левую, и вызывает А по правую руку Брадаманта, Руджьера Глядь — на бой. Из-за поля к свадьбе во весь опор Скачет рыцарь, весь в черном сам и конь, Ростом грозен и видом страшен. 102 Это был король Алджирский, который, Посрамленный Брадамантою на мосту, Дал священную клятву: пока не минет Год, и месяц, и день,— Не вздевать доспеха, не знать Ни рукою меча, ни ногою стремени, А застыть отшельником в тайной келье — Так казнили себя былые рыцари. 103 Хоть и много слышано им в тот год И о Карле и о своем государе, Но, твердя зарок, Он, как чуждый, не брал булата в руки. А лишь минул год, Минул месяц и минул день,— Вновь он конный, в латах, с клинком, с копьем Приспешил во Францию и к Парижу. 104 И не спешась и не склонив чела, И ни малостью не явив почтенья В знак презрения к Карлу и его Столькой знати и столькому народу, Таковым надменьем Всех поверг он в изумленную немость: Ни глотка в устах, ни словца из уст — Только внемлют рыцареву глашению. 105 Став пред Карловым лицом и Руджьеровым, Гордым гласом и гордым криком «Я царь Сарзы,— воззвал он,— Родомонт, И тебя, Руджьер, выкликаю к бою, Чтоб до запада солнца доказать: Ты—изменник твоему государю, И тебе вовек Не пристала честь меж добрых рыцарей. 106 А измена твоя — у всех в глазах: Ты христианин и не отопрешься; Но чтобы ни в ком не взялось сомнения, Я пришел доказать ее мечом. Выставь за себя, кого хочешь,— Я готов; Если мало — выставь втрое и вшестеро: Я пред всеми постою за мои слова». 107 Руджьер встал, прям, Руджьер И с соизволения государева принимает! Так гласит: это ложь, и всяк есть лжец, вызов. Кто посмеет прозвать его изменником: Он служил своему королю Безупречно для низких оговорщиков, И каков был долг, Такова была верная его служба. 108 В подкрепление же сих слов Он сразится без всякого себе заступника, Хоть и мог бы выставить, Уповательно, не одного и не двух. Тут Ринальд, тут Роланд, Тут маркграф с черным сыном и белым сыном, И Марфиза, и Дудон,— все и враз Поднимаются на гордеца за Руджьера, 109 Потому что говорят: новобрачному Не пристало мутить собственный брак. А Руджьер в ответ: «Не трудитесь: Низкие увертки — не для меня!» И тотчас Взял он латы, снятые с татарина, Граф Роланд привязал ему обе шпоры, Король Карл опоясал его мечом, ПО Брадаманта и Марфиза Облекли ему панцирем грудь и плечи, Скакуна подводит Астольф, Держит стремя всходящему датский сын, А вокруг очищают поле Найм, Ринальд и маркграф Оливьер, Изгоняя всякого неуместного Из ограды, где правят бранный спор. 111 Дамы и девицы, сменясь в лице, Трепетны, как горлинки, Когда гонит их с пажитных лугов Черный вихрь, громыхая громом, Полыхая молниею, грозя • Градом и дождем урожайным нивам,— Трепетны о Руджьере,— ибо Непосилен мнится такой соперник. 112 И всему народу, Даже рыцарям и даже баронам Мнится: это так,— Ибо памятен Родомонт в Париже, Где огнем и где мечом Разорил он столько, что разорения И остался и останется след, Небывалый во всем французском царстве. 113 Трепетнее всех Сердце Б р а д а м а н т ы — не потому, что Она верит, что мощью или доблестью . , Сарацин сильней, чем Руджьер, Или что за ним больше правды, Столь охотного спутника побед,— Но не в силе она стоять без трепета: Где любовь, там и страх. 114 Ах, она бы рада Сама бы выйти на бой, Хоть и зная, Что заведомая ждет ее гибель, Ибо лучше ей тысячно умереть, Чем единожды Видеть, как любезный супруг Между жизнью и смертью бросает жребий. 115 Но не знает она слов Умолить Руджьера отдать ей подвиг, И с тоской в лице и с трепетом в сердце Она смотрит на роковую брань. Вот Руджьер и вот Родомонт Конный бой. справа, слева Ринулись, их копья наперевес, Сшиблись, вдребезги острия—как льдины, Древки в щепья, щепья до облаков — как птицы! 116 Вбилось в щит басурманово копье, Вбилось в самую выпуку, но тщетно: Таково был нерушим Закаленный Вулканом булат для Гектора. А Руджьерово Копье грянуло, и копье пронзило Вражий щит, хоть он и в пядь толщиной, Хоть и в пядь костяной меж двух булатов. 117 Ежели бы то копье Не сломилось от тяжкого удара И вздробясь щепою Не взмелось бы россыпью в небеса,— Быть бы панцирю биту и пробиту, Хоть случись он четырежды адамантовый, И конец бы схватке,— но нет: Копье сломлено, кони, храпя, отселись. 118 Шпорами и уздами Вновь вздымают бьющиеся коней, От копья к клинку Яростны удары и нещадны, Справа, слева Изворачивают гибких скакателей, Жалящие острия Устремляют туда, где тоньше латы. 119 На груди Родомонтовой Уж не та драконова чешуя, И не тот Немвродов Меч в руке и шелом на челе, Потому что прежний доспех Он, сраженный донною из Дордонны, Пригвоздил к святым стенам над мостом, Как об этом, помнится, я уж сказывал. 120 Иной добрый на нем доспех, Не таков, как прежде, отменный; Но ни тот, ни сей, ни изряднейший Против Бализарды не устоят, Коей не помеха ни чары, Ни отделка, ни ковка, ни закал: Ею Руджьер усердствуя Прорубает вражью сталь вновь и вновь. 121 Обагровленный Взвидя панцирь, являющий очам, Что уже не единожды и не дважды Меч сквозь сталь всекался в плоть,— Басурманин в пущей ярости, в пущей лютости, Чем бушующее море зимой, Отвергает щит И двуручным взмахом рушится на Руджьера. 722 Как на водной По, На две палубы расставясь опорами, Вздыбленный вручную и воротом Рушится на сваи чугунный груз,— Так ударил в Руджьера Родомонт В две руки, тяжелее всякой гири; Спас шлем — Без него бы надвое и конник и конь. 725 Руджьер клонится вперед и назад, Руджьер вскидывает руки и ноги; Сарацин бьет вновь, Не давая мгновения опомниться; Бьет и в третий,— Но мечу не в мочь быть молотом: вдребезги Разлетается клинок, и язычник Остается с опустелыми дланями. 124 Разъяренному это не помеха — Налетает на Руджьера, а тот Как без чувств: таково гудит шелом, Таково помрачился ум и разум. Но из забытья Вырывает его железной дланью Сарацин, схватив за горло, да так, Ч т о и вон из седла и прямо оземь. 125 Прямо оземь, и тотчас на ногах, Полон гнева, палим стыдом, Потому что, оборотясь к возлюбленной, В милом лике видит он страх, И едва ее не покинула жизнь, Как увидела его распростертого. Чтоб омыть позор, Руджьер меч наголо и на супостата. 126 Родомонт на него конем, А Руджьер отпрядывает и мимо, И проскоком хвать за узду Левою рукою Родомонтова Скакуна и кружит вокруг, а правою Метит всаднику в бок, в живот и в грудь, И уже тому не в радость две раны: Та в ребро, другая в бедро. 127 Но у Родомонта в руке Рукоять меча, который изломан, Он и ею разит Руджьера в шлем, И еще бы удар, и быть бы худу. Но Руджьеру судьба взять верх — Он хватается за железную руку Правой, левой,— И срывает сарацина с седла. 128 Но по вящей тот и силе и ловкости Пеший бой. Пал и встал с Руджьером наравне, Пеший против пешего, Хоть Руджьер с мечом, а он без меча. Руджьер держит его на отдаль, Не подпустит ближе, чем на взмах, Ибо не с руки ему рукопашество С исполином, который дюж и раж. 129 Видит кровь На боку врага, на бедре и всюду, Ждет, Что, бессилясь, он выпадет из борьбы; Но язычник, стиснувши всею силою Рукоять былого меча, Так метнул и уметил ее в Руджьера, Что шеломит его вновь пуще прежнего. 130 Грянулся удар В нащечье и в наплечье, Дрогнул Руджьер, покачнулся Руджьер, Еле удержался Руджьер, но выстоял. Хочет супротивник его подмять — Но пораненная нога его обманывает, И усиливаясь сверх сил, ,Он упал на одно колено наземь. 131 А Руджьеру дорог и миг: Он разит в нагрудье, разит в забрало, Его меч — как молот, Его длань вбивает врага в песок. Но взметнулся басурман, Но опять всхватился, встеснился, сплелся, И опять они кружат, жмут и гнут Из последних сил и последней выучки. 132 Сила Родомонтова Истекает ранами в бедро и в бок; Выучка и ловкость Руджьерова, В неисчетных пытанная боях, Обнадеживает преуспеть, И где гуще вражья кровь, глубже взруб, Там и тяжче Налегает он грудью, дланью, наступью. 133 Яр и злобен, Руджьера Родомонт Кружит, сжавши горло и грудь и плечи, То притянет, то оттянет, то вскинет И вращает высоко над землею, Дозирая, куда р и н у т ь — и в прах. А Руджьер — весь дух, ум, и доблесть — Держит верх. 134 И вот, Изловчась Руджьер протянутой дланью, Родомонту стиснул левую грудь, Впился, вставился Правою пятой меж вражьих колен, И взметнул Родомонта с земли, И обрушил головой Родомонта наземь. 135 Гривою и загривком Так он врезался во прах, что из ран Красная Половодьем хлынула в поле кровь. У Руджьера удача хохлом в руке — И, чтобы уже не встать сарацину, Он одной рукой кинжал ему к шлему, А другой за горло, а сам на грудь. 136 Как паннонская или как иберская Золотоприманная копь, Рухнув на головы хищным копателям, Врасплох Давит, душит, Не дает ни вдоха душе, ни выдоха,— Так простерся победоносному Попранный сарацин. 137 К забральному зрачку Руджьер Кинжальное острие умерщвляет Приставляя, Руджьер неволит сдаться Родомонта. И надежит сдавшегося жизнию,— Но поверженному Легче смерть, чем малое малодушие, И он молча корчится, бьется, рвется Взять свое. 138 Как молосский пес аланскому псу, Огнь в глазах, пена в зубах, Впавши горлом в неразмычные челюсти, Мучится и силится и вотще, Ибо ярость вровень, а сила — нет, И не вырваться слабому из сильного,— Так никоей ухваткою, ни уловкою Не уйти язычнику от судьбы. 139 Но он корчится, но он изворачивается, Но он ищет воли одной из рук — Той, в которой Острие кинжала и у него Ждет ужалить Руджьера в пах,— Но почувствовал юноша, что пора Нечестивцу Претерпеть столь замедлившую казнь. 140 Дважды, трижды Вскинувши и опустивши булат, Погружает он его в Родомонтов Страшный лик, и на том борьбе конец, И от окоченелого тела К ахеронтским мерзостным берегам Отлетает с хулою та душа, Столь когда-то гордая и надменная. КОНЕЦ. P R O BONO M A L U M . ПРИМЕЧАНИЯ П Е С Н Ь XXVI То была Марфиза —См.: XX, 128—129. Омел на битву с пятого неба?—Пятое небо—небо Марса, по астрономической системе Птолемея. В ту истину, похожую на ложь...— Ср.: «Мы истину, похожую на ложь...» {Данте. Ад, XVI, 124). Беллона.— В римской мифологии богиня войны. . Каковых четыре по целой Франции,..— Неясно, откуда Ариосто взял это число. Во «Влюб­ ленном Роланде» есть три волшебных источника (но только два из них соотнесены с Мерлином). Один родник Мерлина упоминает «Испания». Не исключено, что четыре ариостовских источника — результат сложения. Лесной зверь...— Аллегория алчности, в описании которой Ариосто использует дантовский образ волчицы (Ад, I, 49 слл). «Многосоставность» зверя указывает на сопутствующие алчности пороки: ненасытность («волчий зуб»), жестокость («когти львиные»), невежество I «уши ослиные»), коварство («туловом как лиса»). В златых лилиях по царским нарядам... —До конца неясно, почему Ариосто дал двум Габсбургам и Тюдору (см. след. октаву и прим.) геральдические знаки французского королевского дома. Новейшие комментаторы приняли точку зрения Р. Папини (1903), согласно которой в данном случае «три юных» выступают не как представители различ­ ных династий, а как рыцари, объединенные общим рыцарским обетом (поход на алчность) :: принявшие на время его исполнения знаки их вождя (Франциска). С Львом X подобной трудности не возникает, так как еще Людовик XI даровал Медичи право присоединить к своему родовому гербу французскую лилию. Франциск французский.— Франциск I, король Франции (1515—1547). Известен как меценат, ч частности, широко приглашал к своему двору итальянских художников (Леонардо да Винчи, Бенвенуто Челлини и др.). Увенчан венком триумфатора в знак победы при Мариньяно (см. окт. 45, прим.). ..австрийский Максимилиан.— Германский император (1493—1519). Также известен своим меценатством: основывал университеты, покровительствовал гуманистам (У. фон 1уттен) :•' художникам (Дюрер). За щедрость, граничащую с расточительностью, прозван Мак- •нмилиан Без Гроша. В предыдущей октаве Ариосто представляет Максимилиана в некоем идеальном возрасте, так как ни время создания этой части поэмы (в 1515—1516 г. Максимилиану было сильно за пятьдесят- он родился в 1459 г.), ни соседство со следу­ ющим поколением европейских монархов (Карл вообще был его наследником) не позволя­ ют представить его в качестве юноши. Карл Пятый.— См.: XV, 23, прим. В первых двух 'зданиях поэмы именуется еще Карлом Бургундским (поскольку голландскую и испан- :кую короны он получил в 1516 г., а императорскую —в 1519 г.). Генрих Восьмой.—Король \нглии (1509—1547). Начало его царствования отмечено широким меценатством. Тев Десятый.— См.: XVII, 79, прим. Прославился щедростью и активным культурным ;троительством (заказ Рафаэлю на Ватиканские лоджии, Микеланджело—на сооружение гдеада Сан Лоренцо и гробницы Медичи и др.). Как настали у людей мера, вес, закон и суд...— Ариосто связывает рождение алчности . появлением собственности вслед за Овидием (Метаморфозы, I, 129—150). Ср. также: Вергилий. Георгики, I, 125—127. "•..фон.— В греческой мифологии чудовищный змей, сраженный Аполлоном. Под «Ста­ лиными хартиями» в данном случае могут иметься в виду «Метаморфозы» Овидия (I, 438—444) или «Фиваида» Стация (I, 562—569). дарит с Альп...— В августе 1515 г., через полгода после восшествия Франциска на трон -анцузские войска перешли Альпы, причем двигались они, следуя совету Тривульция •St.: XIV, 9, прим.), через перевал Арджентеро (в направлении Кунео) — тем самым был -кинут план Просперо Колонны, закрывшего перевал Монженевр (в направлении Турина). Те обиоы. которыми на французов...— Имеется в виду поражение французов от швейцарцев («стадный скотопас») в Пьемонте (Новара, 1513). 45 И размечет Гельвецию...— Битва при Мариньяно (13 —14 сентября 1515 г.). закончившаяся поражением швейцарских войск («Гельвеции»), А в позор и срам//Флорентийцу...— Фран­ цузы овладеют Миланским замком («твердыней») «в позор» Флоренции, папе (Льву X) и Испании, которые выступали в союзе со Швейцарией против Франции. 46 Паче всякого иного оружия...— Меч, сокрушающий алчность — щедрость. Есть мнение (Папини), что Ариосто в данном случае намекает на весьма конкретное ее приложение: сдачи Миланского замка, где' укрылся герцог Массимилиано Сфорца, король достиг подкупом. Гвиччардини указывает, кто впустил французов в крепость—Джироламо Мо- роне (Джовио обвиняет некоего Джоваккино, взбунтовавшего солдат, и Филиппо дель Фиески). 47 ...над Тразименой и Треббией...— См.: XVII, 4, прим. ...удачею Александра...— Имеется в виду Александр Македонский. Начало царствования, действительно, складывалось для Франциска счастливо. Но затем последовали поражения при Бикокке (1522) с потерей Милана, под Павией (1525), испанский плен, так что Ариосто в третьем издании поэмы должен был взять назад свое утверждение об удачливости французского короля (см.: XXXIII, 49—57). 48 Бернард — Бернардо Довици да Биббиена (1470—1520), кардинал, приближенный Льва X. автор одной из первых ренессансных комедий («Каландро»), покровитель поэтов и худож­ ников. Биббиена—городок в Тоскане. 49 Сигизмунд.— Сиджисмондо Гонзага (ум. 1525), кардинал, брат Франческо, маркиза Ман- туанского (см. ниже), патронировал переводы с греческого книг по ветеринарному искусству, пригласил в Мантую Джулио Р о м а н е Ариосто подарил ему экземпляр пер­ вого издания поэмы и останавливался в его дворце по пути в Рим в 1512 г. Иоанн.— Джованни Сальвиати (ум. 1553), кардинал (1517), племянник Льва X, епископ Феррары. Людовик.— Людовик Арагонский, кардинал, двоюродный брат Альфонса д'Эсте. Ариосто мог видеть его в Ферраре на карнавале 1507 г. Франциск Гонзаг.— См.: XIII, 60. прим Фредерик.— Федерико II БЪнзага (1500—1540), сын Франческо и Изабеллы (см.: XIII, 59, прим.), в 1521 г. главнокомандующий римскими войсками, маркиз, затем (1530) герцог Мантуанский. ...зять его...—Франческо Мариа делла Ровере (1490—1538), герцог Урбино (1508), племянник папы Юлия II, главнокомандующий папскими войсками (1509, 1511. 1526—1527). Женат на Элеоноре, дочери Франческо Гонзага. ...свойственник его...— Аль­ фонс д'Эсте (см.: III, 50, прим.), шурин Франческо Гонзага по сестре Изабелле. 50 Гвидобалъд.— Гвидобальдо делла Ровере (1514—1574), герцог Урбино. Два Фиеска.— Бра­ тья Синибальдо и Оттобоно из знатного генуэзского рода Фиески. Оттобоно был отцом Джан Луиджи Фиески, возглавившего знаменитый заговор против Андреа Дориа. Граф Газольский.— Луиджи II Гонзага (1500 —1533), граф Саббионетты и Газоло (в Мантуанской марке), поэт («лук его — от Феба») и воин («от Марса—меч»). В стихотворном послании к Ариосто сетует на то, что в «Неистовом Роланде» удостоился похвалы в качестве поэта, поскольку потомки могут подумать, что и воином он был таким же плохим, как стихотворцем. За исключительную силу прозван Родомонтом. Ср.: XXXVII, 8—12. 51 Два Геракла.— Эрколе I д'Эсте (см.: III, 46, прим.) и Эрколе II д'Эсте (см.: III, 58, прим Два Ипполита.— Кардиналы Ипполит I д'Эсте (см.: I, 3, прим.) и Ипполит II д'Эсте (см III, 58, прим.) ...еще Геракл...— Эрколе 1онзага (1505—1563), епископ Мантуи, кардинал, сын Франческо II Гонзага и Изабеллы д'Эсте, брат Федерико (см. выше), регент герцогства при несовершеннолетнем Франческо III, умер, председательствуя на Тридентском соборе. ...еще Ипполит...— Ипполито Медичи (1511-—1535), номинальный правитель Флоренции (1524—1527), архиепископ Авиньонский (1529) и Луккский (1534), вицеканцлер римской курии (1532). Внебрачный сын Джулиано (см. ниже). Юлиан.— Джулиано Медичи (1479— 1516), герцог Немурский, третий сын Лоренцо Великолепного, брат папы Льва X. Фер­ динанд.— Ферранте Гонзага (1507—1557), брат Эрколе Гонзага, вице-король Сицилии и губернатор Милана (от имени Карла V). Ариосто был послан кардиналом Ипполитом д'Эсте поздравить сестру с рождением Ферранте. Андрей Дориа.— См.: XV, 30, пр Франциск Сфорца.— Франческо II Мариа Сфорца (1492—1535), герцог Миланский, сын Лодовико Моро (см.: XII1, 62, прим.). Власть в Милане получил в 1521 г. после и з г н а н м французов войсками Карла V. Последний представитель династии. 52 Два Авала.— См.: XV, 28, прим. Тот утес, которым /'/ Нечестивый сжат Тифей...— Сы XVI, 23, прим. Остров Искья входил во владения маркизов д'Авалос. Гиганты изоб­ ражались змееногими. 53 Фердинанд Гонсалъв.— Фернандес Пэнсало (1443—1515), испанский полководец. Среди его наиболее заметных военных успехов — взятие Гранады (1492) и завоевание Неаполита кого королевства (1503). Монферратский Гульельм.— Гульельмо, маркиз Монферратскии (ум. 1518). 75 Родной брат впереди двоюродных...— Алдигьер, единокровный брат Малагиса и Вивиана. I готов к бою раньше Рикардета, их двоюродного. 81 ...на фтийского Ахилла// Пенфесилея...— Пенфесился в греческой мифологии царица ама­ зонок, пришла на помощь осажденным троянцам и погибла в бою с Ахиллом (Ахилл родился во Фтии, Фессалия). 92 Иов. — Персонаж библейского сказания, испытываемый сатаной с дозволения бога и от­ казавшийся возвести на бога хулу. В средневековой традиции воспринимался как образец покорности и многотерпения. 99 ...Руджьеров род /'/ Был от племени всесильного Гектора...— См.: XXXVI, 70, прим. !00 1анимед.— См.: IV, 47, прим. Это, верно, вам памятно...— См.: XIV, 31, прим. (ср.: XXX, 39—40). 101 Я ни слова — об этом знает всяк.— Поединок Руджьера и Мандрикарда из-за щита с орлом Гектора, о котором рассказывается во «Влюбленном Роланде» (III, VI, 39 слл), был прерван Градассом, который заспорил с Мандрикардом из-за меча Роланда, вернее, из-за права на него претендовать. Эта сцена Боярдо составляет как бы зерно ариостовской темы распри, особенно широко развернутой в этой и следующей песнях. 121 Шлем, который Немврод Вавилонянин...— См.: XIV, 118, прим. П Е С Н Ь XXVII 9 С того дня, как коварный старый волхв...— См.: II, 12—17. ...в Браве или в Англанте...— См.: VI, 34, прим. (Брава) и I, 57, прим. (Англант). 4 Вместе вызволенным...— Здесь Ариосто проявил некоторую забывчивость: Сакрипант и Градасс освободились из дворца Атланта порознь. Первого вместе с Роландом и Фер- рагусом вывела из дворца Анджелика (XII, 33 слл), второго вместе с остальными пленниками Атланта выгнал из дворца рог Астольфа (XXII, 20 слл). - Обычайный нацелили набег?—Имеются в виду наемные отряды, формировавшиеся во времена Ариосто из швейцарцев и гасконцев и охочие до разбоя. : Кроме вьенского графа...— См.: XVII, 16, прим. •з Брандимарт.— Он вернулся в Париж, освободившись из плена во дворце Атланта (см.: XXII, 20 слл). " ...как идешь из Пармы в Борго...— Имеется в виду Кастсль Гвельфо по дороге из Пармы в Борго Сан Доннино (совр. Фиденца). Одно розово, а другое зелено...— Выцветший розовый цвет символизирует угасшую любовь к Родомонту, зеленый—расцветшую любовь к Мандрикарду. • Ипполита в челе фермодонтских войск. - Об Ипполите см.: XXV, 32, прим. Фермодонт — река во Фракии, впадающая в Черное море; на ее берегах по преданию обитали амазонки (ср.: Вергилий. Энеида, XI, 659—663). Он невдолге тому назад...— Градасс, как об этом рассказывается в начальных песнях <Влюбленного Роланда», повел в Европу стопятидесятитысячное войско с единственной целью—овладеть мечом Роланда и конем Ринальда. Завоевал Испанию, осадил Париж, захватил в плен всех паладинов и самого Карла, но сброшенный с коня Астольфом которому помогло волшебное копье Аргалия) вынужден снять осаду, отпустить всех своих пленников и отправиться восвояси. Ср.: XXXI, 91—92, прим. ' Так-де зверь бобер...—Сравнение взято у Ювенала (Сатиры, XII, 34—36) и отражает ~:.спространенное в античности и перешедшее в средневековые бестиарии поверье о само­ оскоплении преследуемого бобра. Его гениталиям приписывались целебные свойства. Что пред ним его же конь Белолоб...-—См.: IV, 46, прим. - А похитил из-под него коня...— Брунель воспользовался глубокой задумчивостью Сак- :чшанта и вывел из-под него коня, посадив седло на подпорки и оборвав подпругу (см. •иже, окт. 84). О событиях, которые резюмируются в этой октаве, см.: Влюбленный Роланд, II, V, 33—41; XI, 6. _ Подлость тебе вежество! — Ср.: «И было доблестью быть подлым с ним» (Данте. Ад, XXXIII, 150). - Как в тот день лишилась она меча...— См.: XVIII, 109, прим. В государский дар тингисское царство — См.: Влюбленный Роланд, II, XVI, 14. О царстве Брунеля см.: XIV, 19, прим. За тот глум и посмех...— Брунель, как об этом рассказывается «Влюбленном Роланде», не торопился скрыться с глаз Марфизы, рассчитывая на .сравненный бег украденного скакуна (Белолоб — Фронтин), и всячески над ней глумился готь до демонстрации оголенного тыла), • ' ж остался тот без волшебного кольца...—См.: IV, 14 слл. • Лрогнул Париж, замутилась Сена...— Ср.: Вергилий. Энеида, VH, 514—518. Севенны.— Г ры во Франции, юг Центрального массива (в низовьях Роны). и по Фебову вещанию.— Имеется в виду оракул Аполлона в Дельфах. Ш Km тоскливый бык...— Ср.: Вергилий. Георгики, III, 220 слл. •» А хотелось бы...—Эта октава появилась в третьем издании поэмы, адресована она Ллессандре Бенуччи (см.: I, 2, прим.). 128 ...от самого Парижа ЦП до Мертвых Вод...— Т . е . в руках сарацин находилась вся центральная и южная Франция. Мертвые Воды.— см.: II, 63, прим. 130 А пивал знатней всякого француза.— Родомонт, тем самым, не признает закон шариата, запрещающий мусульманам употребление вина. Ср., однако: XXIX. 22. 137 Иоанн Франциск Валерий.— Джанфранческо Валерио (ум. 1539), духовное лицо, автор недошедшего до нас сборника новелл (возможно, в нем и проявилось его женоненавист­ ничество), друг Ариосто (ср.: XLVI, 16). Казнен по обвинению в секретных сношениях с врагами Венеции. П Е С Н Ь XXVIII 3 И повел ему вот такую повесть...—Рассказ трактирщика обнаруживает значительно; сходство с рамочным сюжетом «Тысячи и одной ночи». Шахземан, собравшийся ко двору старшего брата Шахрияра, возвращается, желая еще раз на прощанье обнять жену, и застает ее в постели со слугой (у Ариосто Йоконд, не говоря ни слова, удаляется — Шахземан убивает прелюбодеев). При дворе Шахрияра Шахземан живет в непрестанной тоске, пока случайно не видит жену султана в объятиях негра. Тоска Шахземана идет н; убыль, и они с братом, которому он открыл глаза на неверность супруги, отправляются путешествовать. Встреча с женщиной, которая умудрилась изменить любовнику девяносто восемь раз, заставляет Шахземана смириться с неисправимостью женщин, а Шахрияра вдохновляет на своеобразную брачную процедуру, ставшую композиционным принципом «Тысячи и одной ночи». См.: Райна. С. 382—400. Прямого знакомства с «Тысячью и одной ночью» Ариосто иметь не мог, так как сборник был переведен в Европе только в XVIII в. Наиболее вероятен путь устной передачи и в данной связи вряд ли случаен тот вопиющий анахронизм, который Ариосто допустил, сделав автором рассказа своего современника. Не исключено, что он действительно слышал эту историю от Джанфран­ ческо Валерио (это тем более вероятно, что последний был, во-первых, новеллистом, а во-вторых, жителем Венеции, самого открытого для восточных влияний европейского города). 4 Астольф.— Айстульф, король лангобардов (749—756). Его имя и упоминание о брат; ушедшем в монастырь (Рахис) — единственные исторические детали в новелле. Апеллес.— Древнегреческий художник (IV в. до н. э.). Зевксис.— См.: XI, 71, прим. 19 Доезжай до Баккана...— Баккано — селение на Кассиевой дороге, в окрестностях Рима. 24 ...в рогатое Корнето.—Корнето — место в Маремме (совр. Тарквиния), Эпитет в переводе раскрывает внутреннюю форму названия. 27 и у Арбии и у Арно...— Т. е. в Сиене (на Арбии) и во Флоренции (на Арно). 54 ...по Сифаксову царству...— По Африке. Сифакс (ум. 202 г. до н. э.) — царь западной Нумидии, участник Второй Пунической войны. Затива.— Хатива, город к югу от Ва­ ленсии. 57 Пламета.— В оригинале Фьямметта. И м я персонажа не только соответствует описыва­ емому в новелле свойству женской натуры (огонь сладострастия), но и отсылает — з пародийном плане — к постоянной героине творчества Боккаччо. 90 Как больной...— Ср.: Данте. Чистилище, VI, 4 8 — 5 1 . 91 Вьенна.— Вьен (см.: XV, 67, прим.). Баланс — Город на Роне. ...авиньонский знатный мост...— Мост Сен-Бенезе, построенный в XII в., разрушенный в XVII в. (сохранились три арки). 92 Ублаженный и Вакхом и Церерою...— Т. е. богатый и виноградниками, и зерном. 96 Так узнайте же красавицу Изабеллу...— См.: XXIV, 93. П Е С Н Ь XXIX 12 ...об этом сейчас расскажется.— П р я м ы м источником ариостовского рассказа о героичес­ кой хитрости Изабеллы является сочинение венецианца Франческо Барбаро «О деяниях женщин» (конец XV в.), где аналогичным образом спасает свою честь, жертвуя жизнью, некая Друзилла из Дураццо. Сюжет имеет долгую историю: он встречается у византийских хронистов XI и XII в. применительно к христианской мученице, у арабского хрониста XIII в применительно к египетской монахине, у польского хрониста XV в. применительно к монахине из Бранденбургской марки. См.: Райна. С. 404—408. 18 ...он коварнее целой Африки.— Ср. распространенное в Древнем Риме выражение: «верность пунийца». 19 Кикн.— В греческой мифологии сын Посейдона, которому отец даровал неуязвимость погиб, задушенный Ахиллом. Ахилл.— Неуязвимым его сделала мать, Фетида, закаляя в огне (по другому варианту, купая в водах Стикса). 28 Чья погибель низвергла троп Тарквиния...— Имеется в виду Лукреция. Согласно легенде, она, будучи обесчещена Секстом, сыном Тарквиния Гордого, покончила жизнь самоубий­ ством, что привело к изгнанию Тарквиния и падению царской власти в Риме. В чем клянусь непереступнъши влагами...— Водами Стикса клялись боги античного Олимпа. Ср.: Вер­ гилий. Энеида, IX, 104; X, 113 29 Геликон, Парнас, Пинд.-Ъ античной мифологии горы, на которых обитают Аполлон и музы (Геликон — в Средней Греции, на юге Беотии, Парнас — в Фокиде, Пинд — на границе Фессалии и Эпира). Изабеллы именем...— Похвальное слово Ариосто адресовано, в первую очередь, Изабелле д'Эсте (см.: ХПГ, 59—60), но ввиду своего намеренно обобщенного характера может охватить и других его блестящих современниц, носивших то же имя: супругу Фердинанда, короля Неаполя (которую славил Понтано), супругу Федерико III, также неаполитанского короля, королеву Испании, герцогиню Урбинскую (супругу Гвидобальдо делла Ровере). Что касается стилистического оборота, см.: Вергилий. Буколики, \'Г, 44. 30 В третье небо...— Небо Венеры, где Данте помещает души «любвеобильных». Брусе.— Бреус по прозвищу Безжалостный, персонаж поздних романов бретонского цикла (прозаического «Тристана», «Паламеда», итальянской поэмы XIV в. «Фебусс и Бреусс»), ожесточенный преследователь прекрасного пола. 33 Как }iad Тибром строенный Адрианом...— Мавзолей римского императора Адриана (117— 138), круглое здание высотой 21 м на правом берегу Тибра напротив Марсова поля. В средние века использовалось как крепость и получило название замок Св. Ангела. . ...вдруг является II Неистовый Роланд.— См.: XXIV, 14. j i -<> О Юная красавица...— См.: XXIV, 74. ...до гор, II Что меж франкской землей и тарраконской...— До Пиренеев, разделяющих Францию и Арагон («Испания тарраконская» — провинция Древнего Рима). ...как рассказано...— См.: XIX, 41—42. ...в египетской Сиене...— Ныне Ассуан. ...где гараманты чтут Аммана...— О гарамантах см.: XIV, 17, прим. Амон.— В египетской мифологии бог солнца, впоследствии отождест­ вленный с Юпитером. Ср.: ХХХ11Г, 100, примеч. ...в кряжах, откуда брызжет Нил...— Т. е. у истоков Нила (см. о них: XXXIII, 109—110, 126). П Е С Н Ь XXX Зизера.— Ныне Альхесирас (пров. Кадис). ...пусть отыщется певец поискусней.— Призыву Ариосто последовали Лодовико Дольче | «Сакрипант», 1535, неокончен), Пьетро Аретино («Слезы Анджелики», 1538, две первые песни), Винченцо Брузантини («Влюбленная Анджелика», 1550), Лопе де Вега («Красота •Чнджелики», 1602) и др. Ср. беседу Дон Кихота со священником и цирюльником (конец первой главы второй части). к' королю татарскому...—См.: XXVII, 109. Просит, молит, сетует, стонет...— Сцена тщетных молений Доралисы восходит к «Фи- заиде» Стация (II, 332—363), где Аргия просит Полиника отказаться от похода на Фивы, и к свиданию Гектора и Андромахи в «Илиаде» (VI, 390—502). Как он в Сирии был моею добычею...— См.: XIV, 31, прим. Под парижским ходившего паладином...— Мандрикард садится на Златоузда, коня Роланда .ем.: XXIV, 115). Белокрылый летун царя Юпитера...— Орел. Под «фессальскими бранями» имеются в виду " .тва при Фарсале (48 г. до н. э.), где Юлий Цезарь взял вверх над Помпеем, и битва при Филиппах (42 г. до н. э.), где Август и Антоний победили Брута и Кассия. Филиппы, вравда, находятся не в Фессалии, но Ариосто следует в данном случае за теми античными дзторами (например, Вергилий. Георгики, Г, 490), которые помещали два эти сражения ; а н о м месте. Ч т о касается оперения орлов, украшавших значки римских легионов, то здесь Ариосто не совсем точен. В период республики оно было серебряным (т. е. такого ета, как на щитах Руджьера и Мандрикарда); лишь впоследствии римский орел стал :о-иному пернат»: золотым — при императорах, черным — в Средние века. - сферу поднебесного пламени.— В сферу огня, которую античная космография помещала •ежду земной атмосферой и небом Луны. • но решит, что таков был уговор...— В XV—XVI в. было принято вносить в условия - .царских поединков пункт о том, разрешается или запрещается направлять удар в коня. тупить из Африки...— Аграманту, как об этом рассказывается во «Влюбленном •те» (II, I, 69 елл), было предсказано звездочетами, что его поход во Францию "гчечен на неудачу, если в нем не примет участие Руджьер. -лдающей расскажу Брадаманты...— См.: XXIII, 29—32. Как сыскался у водоема Руд- . -.р...— См.: XXVI, 54—55. г - что молвил, оправдываясь, Руджьер...— См.: XXVI, 89—90. 83 От Трояна принял смерть твой отец... — См.: I, 4, прим. В другом месте поэмы (XXXVIII 5) Ариосто называет убийцей отца Руджьера (Руджьера II) не Трояна, а его б р а л Альмонта. 90 Ибо двое годами были старше...— Гвискард и Алард (см. окт. 94). 91 Как он ездил, сказал я...— См.: XXVII, 8—12. Что грозит им майнцский полон...— C v . XXV, 76. 93 Обымает... жену...— См.: XLIII, 66, прим. 94 Алард, Рикард, Рикардет...— Французская традиция называет четырех сыновей Эмоиа пятого дало раздвоение Ришара на Рикарда и Рикардета (см.: XXV, 24, прим.) О старшие стве среди них см.: XXIII, 22, прим. П Е С Н Ь XXXI 5 Зороастр (Заратуштра).—Основатель (или реформатор) религии древних иранцев. В ев­ ропейском восприятии—первооткрыватель магического искусства. 26 Пока вымерит небо непоспешный Арктур...— Пока не зайдет за горизонт Арктур, т.е. п о п не наступит новый день. Арктур (альфа Волопаса) — звезда, нацеленная на хвост Большо? Медведицы. Она находится недалеко от полюса и поэтому движется медленнее д р . : I звезд. Ср.: «И ты, Волопас, смущенный, бросился в бегство, хоть и медлителен был» (Овидий. Метаморфозы, II, 176—177). 28 А как были они друг другу братья...— См.: XX, 5—6, прим. 29 В том виною негодный Пинабель...— См.: XXII, 52—55. зз Не от горлинки — орлы или кречеты — Ср.: «Орлы жестокие не м о г у т / / М и р н ы х на свет произвесть голубок» (Гораций. Оды, IV, IV,31—32. Пер. Н. С. Гинцбурга). 41 А какие... были у них свары и обиды...— Это события первой книги «Влюбленного Ролан­ да». Ринальд в итоге одного из приключений взял на себя зарок отомстить Труффальднк.. запятнавшему себя чудовищным предательством и жестокостью. Тем временем Труффал*- дин, царь Багдада, находится среди защитников Альбракки от татарского царя Агрикана Он готов переметнуться на его сторону и сдать крепость, но татарский царь не хочет • побеждать с помощью предательства. К крепости подходят новые ее защитники, среди ню. Роланд, Грифон и Аквилант, но Труффальдин запирает перед ними ворота и соглашаете» пустить их в крепость лишь при условии, что они поклянутся быть его защитниками. Поэтому когда Ринальд, выполняя свой обет, вызывает Труффальдина, на поединок с низ*, вместо вызванного, выходят в числе прочих Грифон и Аквилант (у Ариосто в 3 a v v . Пинабеля им, следовательно, вторично приходится против воли выступать в качестве рыцарей изменника и злодея). Ринальд в конце концов берет верх и казнит Труффальдина. привязав его к хвосту лошади (казнь Ганелона в «Песни о Роланде»). 43 Но я видела меч его и доспех...— См.: XXIV, 56—57. 45 А потом я увидела: Роланд...— См.: XXIX, 44. 49 Когда сон брызнет в очи влагой Леты.— См.: XXV, 93, прим. 56 ...семь сот...— Традиционная численность Ринальдова отряда в итальянских поэмах слабее мирмидонян...— Мирмидоняне.— В греческой мифологии ахейское племя в Фес­ салии, возглавлявшееся в походе на Трою Ахиллом. 58 Как на рунное стадо над фалантским Галезом...— Как волк на стадо овец («рунное») на р Галез, близ Тарента, берега которого славились тонкорунными овцами («фалантский» Галез, потому что Тарент считался основанным Фалантом.— См.: XX, 14, прим., 21), илщ как лев на стадо коз («брадатое») на р. Киниф в Ливии (откуда во времена Римское республики в Италию для улучшения породы завозились козы). Ср.: Гораций. Оды. II, VI, 10—12. 59 Ударяет навстречу с паладинами...— Выше (XXVII, 32) Ариосто сообщил, что все палади­ ны, кроме Оливьера и Оджьера, попали в плен. 67 Батолъд.— Конь Брандимарта во «Влюбленном Роланде» (II, XIX, 47). 70 ...как когда упал к нам в По... — См.: III, 34, прим. 85 ...сев Фавония и Флоры!—Фавоний (соответствует Зефиру), бог западного ветра, в римской мифологии возлюбленный Флоры, богини весеннего цветения. 91 Ибо верно уж вами было читано...— О походе Градасса см.: XXVII, 55, прим. Что касается поединка Ринальда и Градасса (Влюбленный Роланд, Г, V, 32—55), то он не состоялся по вине Малагиса, которому Анджелика пообещала свободу в обмен на Ринальда (в то врем» предмета се страсти). Малагис повелел демону принять облик Градасса и заманят^ Ринальда на корабль, который и отправил затем в Катай; Градасс же, не дождавшись Ринальда на условленном месте и составив о нем нелестное мнение, двинул свои войск* во Францию (см. также ниже, окт. 99—102). ЮЗ Не на зыбком бреге у Барселоны...— Согласно «Влюбленному Роланду», место их несосто­ явшегося поединка. 109 От Понтьера и от Высокого Листвия.— Владения майнцекого изменнического рода. Примечания 487 П Е С Н Ь XXXII 1 Обещавши и запамятовши... — См.: XXXI, 7. От нечаянного Рикардетова сказа.— См.: XXX, 87—88. 9 Спас его по изволению Божию...— Во «Влюбленном Роланде» (II, XVII, XXI) рассказывает­ ся, как Руджьер, участвуя в турнире в доспехах, одолженных ему Брунелем, убил рыцаря, предательски его ранившего. За убийцу принимают Брунеля, который забрал обратно свои доспехи, и Аграмант посылает его на виселицу. Руджьер открывает правду, и петля в тот раз Брунеля минует. Ариосто может выражать уверенность, что Руджьер и вновь помог бы Брунелю, ибо он принял от него вооружение (краденных коня Фронтияа и меч Бализарду) и тем самым вынужден относиться к нему как к своему рыцарскому восприемнику. ю А тем временем... — Ревнивые мучения Брадаманты обнаруживают значительное число реминисценций из «Героид» Овидия (II) и из «Фьямметты» Боккаччо (III). Двадцать дней...— См.: XXX, 81. н Эт. Пироэй.— Имена двух коней из квадриги, которая в античной мифологии запряжена в колесницу солнца (два других — Эой и Флегон). Невредимо ли колесо...— Солнечной колесницы. Когда Божий иудей препнул солнце...-День битвы израильтян с амореями, на время которой Яхве по молитве Иисуса Навина («божий иудей») остановил солнце и луну. Дольше, чем зачавшая Геркулеса.— В античной мифологии Зевс, чтобы продлить свою брачную ночь с Алкменой (во время которой был зачат Геракл), приказал солнцу трое суток не подниматься над землей. 13 Посмотреть, не Тифоиова ли супруга...— См.: VIII, 86, прим. 19 ...как черный змий, // Не желающий слышать чарных песен.— Ср.: «как глухого аспида, который затыкает уши свои и не слышит голоса заклинателя» (Псалтирь, LVII, 5—6). 24 Благовещие речи...— См.: III, 16—19. 32 А уж вылетевши из уст...— Ср.: Вергилий. Энеида, IV, 174—175. 48 И то самое золотое копье...— См.: XXIII, 14—15. зо ...кадуркский Каор...—«Кадуркский» от кадурков, кельтского племени в Аквитании с глав­ ным городом Дивона (ныне Каор). ...и та гора, //Где рождается Дордонъ...— Гора Санси в Центральном массиве. Клермонт, Феррант.- Два близлежащих города, слившихся в XVH в. (совр. Клермон- Ферран). 54 Один готский...— Один из Готланда (лен в Швеции), один из Швеции, один из Норвегии. 63 Бокховы города.—Мавритания (Бокх — царь Мавритании, тесть Югурты, выдавший его в 105 г. до н. э. римлянам). 65 Но то место не всякому присутственно...— Источниками обычая, принятого в Тристано- вом Камне, являются прозаический «Тристан» и «Роман о Паламеде». См.: Райна. С. 426—443. so Как раскроется занавес...— Ср.: Овидий. Метаморфозы, III, 111 —114. 81 Нсцелительно выстриженные мнихом...— См.: XXV, 24. 83 Фарамонд.— Полулегендарный король франков (V в.). Упоминается в хрониках, начиная с VIII в. (ср.: XXXIII, 7—8). Средневековым французским романом превращен в странст­ вующего рыцаря. В плане сюжетного источника Ариосто продолжает следовать за «Па- ламедом». См.: Райна, 435—438. Словно Аргус, блюдущий По...— В греческой мифологии Аргус—стоглазый великан, при­ ставленный Герой стражем и пастухом к Ио, возлюбленной Зевса, превращенной в корову. 89 Не велит ему колдовской напиток...— Согласно легенде о Тристане, мать Изольды послала с дочерью, просватанной за короля Марка, любовный напиток, предназначенный для нее и для жениха. Случайно Изольда выпила его вместе с Тристаном и напиток связал их нерушимой страстью. 108 Как под летним зноем...— Ср.: Стаций. Фиваида, VII, 223—225. П Е С Н Ь ХХХШ Тимагор, Полигнот...— Перечисляются имена знаменитых древнегреческих художни­ ков, живших в V—IV в. до н. э. (об Апеллесе и Зевксисе см.: XXVIII, 4, прим.). Все эти художники упоминаются Плинием (Естественная история, XXXV, 35—36). И все бывшие и сущие при нас...— Перечисляются знаменитые итальянские худож­ ники— современники Ариосто: Леонардо да Винчи (1452—1519), Андреа Мантенья (1431 —1506), Джованни Беллини (ок. 1430 - 1516), прозванный Джанбеллино, Себа- стьяно Лучани (ок. 1485—1547), прозванный сначала Венецианцем («Бастиан... честь Венеции»), затем—-дель Пьомбо, Тициан Вечеллио (ок. 1490—1576), уроженец Пьеве- ;.ш-Кадоре («честь Кадора»), Рафаэль Санцио (1483 —1520), уроженец Урбино («честь Урбино»), братья Доссо Досси (ок. 1490 — 1542) и Баттиста Досси (ок. 1497—1548 или 1553), Микеланджело Буонарроти (1475 —1564). 4 Аверн.— См.: XIV, 82, прим. Нурсийский грот.— Горная пещера близ Норчи (лат. Нурсия) в Умбрии, которая считалась (наряду с Аверном) местопребыванием Кумской сивиллы. 7 Фарамонд.—См.: XXXII, 83, прим. Маркомир.— Легендарный вождь франков. 8 Из-за Рейна первый поправший Галлию...— Фарамонд считался первым вождем фран­ ков, ступившим на левый берег Рейна. п Где король ополчается Сигиберт...— Ариосто смешивает Сигеберта I, короля Авст- разии (561—575), с его сыном и преемником Хильдебертом П (575—596), который по призыву византийского императора Маврикия (582—606) пошел войной на лангобар­ дов, но был отброшен лангобардским королем Автарием (584—590). ...с Юпитеровых гор...— Имеется в виду Большой Сен-Бернар, перевал в Альпах (лат. mons Iovis). На равнину меж Тицином и Амбром...— На Ломбардскую низменность, орошаемую притоками По Ламбро и Тичино. 14 Вот Клодовей...— Ариосто путает Хлодвига II (зд. Клодовей), короля Нейстрии и Бургундии (639—657) и короля Австразии (656—657), с его сыном Хлотарем III (король в 657—673). Павел Диакон (История лангобардов, IV, 5) рассказывает, что Хлотарь вмешался в распрю лангобардских вождей и выступил против Гримоальда. герцога Беневентского (впоследствии, в 662—671 г. лангобардского короля); послед­ ний, не располагавший равносильным войском, отступил, оставив в руках франков лагерь с большим запасом продовольствия и вина, и ночью атаковал и уничтожил неприятеля, обессиленного неумеренными возлияниями. 15 Вот нашествует Хильдеберт...— См.: окт. 13, прим. Как сообщает Павел Диакон (История лангобардов, III, 31), последний поход Хильдеберта в Италию окончился неудачей, так как его войско было истощено зноем и эпидемией желудочных за­ болеваний. 16 Зрятся далее и Пипин и Карл...— Пипин Короткий (см.: XIV, 107, прим.), призванный в Италию папой Стефаном II (752—757), разбил в 754—756 г. лангобардского короля Айстульфа (см.: XXVIII, 4, прим.) и отдал под власть папы Равеннский экзархат. Карл Великий дважды совершал походы в Италию. Первый раз по призыву папы Адриана I (772—795) он выступил против лангобардского короля Дезидерия (см.: III, 25, прим.). «преемника» Айстульфа, осадил его в Павии и взял в плен (774). Вторично — с целью восстановить на папском престоле Льва III (795—816), не угодившего могуществен­ ной римской группировке, обвиненного ею в клятвопреступлении и любострастии и в 799 г. брошенного в темницу. В благодарность за поддержку Лев III короновал Карла императором (800). 17 А близ них молодой Пипин...— Сын Карла Великого, король Италии (781—810). В 810 г. вел войну с Венецией, занял Адриатическое побережье от северного устья По (зд. «Теснины») до Палестрины (между Кьоджей и Маламокко), выстроил мост до острова Риальто, но мост был разбит бурей. 18 Вот Людовик следует...— Людовик III Бургундский (887—923) воевал в Италии про­ тив Беренгария I, одержал над ним победу и был коронован в Павии (900), но в 902 г. потерпел поражение и был отпущен с клятвенным условием не вторгаться впредь во владения Беренгария. В 904 г. предпринял новый поход в Италию, потерпел пораже­ ние и был как клятвопреступник ослеплен. 19 Вот и арльский гонит Гугон...— Гуго был наместником Прованса (поэтому назван «арльским») при Людовике Слепом (см. выше), затем (928) — правителем Прованса. Он враждовал не с «двумя Беренгариями», а с Рудольфом Бургундским (который разбил в 923 г. Беренгария I и затем боролся за итальянскую корону с Гуго). В 934 г. между двумя соперниками был заключен договор, согласно которому власть в Ита­ лии доставалась Гуго, а Рудольф получал право наследовать королевство Прованса. В 945 г. Беренгарий II (см. о нем: III, 26, прим.) изгнал Гуго из Италии и тот вскоре (947) умер (согласно Ариосто, Беренгарий опирался на помощь германских королей — «баваров» и «гуннов»). Его «наследнику», Лотарю, Беренгарий вернул в 947 г. трон, но в 950 г. сверг его снова и приказал отравить. 20 Новый Карл для нового пастыря...— Карл Анжуйский, граф Прованса (1246—1285), король Неаполя и Сицилии (1266—1285). Инвеституру на Неаполитанское и Сицилий­ ское королевство получил от папы Климента IV и овладел королевством, разбив при Беневенто (1266) Манфреда (1231 —1266), сына императора Фридриха II. Конрадин (1252—1268), последний представитель династии Гогенштауфенов, пытался вернуть Неаполь, но потерпел поражение в битве при Тальякоццо (1268). Восстание на Сицилии (так называемая «Сицилийская вечерня», 30 марта 1282 г.) оставило в руках Карла и его преемников только Неаполитанское королевство. 21 Как спускается новый галльский вождь...— Жан III, граф д'Арманьяк (ум. 1391), во­ евавший на стороне Флоренции против Джан Галеаццо Висконти (1351 —1402), перво­ го герцога Миланского (1395). Осада Алессандрии, окончившаяся поражением фран­ цузов и смертью их предводителя, относится к лету 1391 г. 23 Трех Анжуйских и четвертого Маркского...— «Маркский» — это Жак II, граф де ла Марш (ум. 1438). В 1415 г. стал мужем Джованны II, королевы Неаполя, захватил власть в королевстве, но был свергнут в следующем году. Первый из «Анжуйских» — Людовик III Анжуйский (1403—1434), усыновленный в 1417 г. Джованной II одновре­ менно с Альфонсом Арагонским и вынужденный отстаивать право на трон в борьбе с последним. Второй — его брат и наследник, Рене I Добрый (1409—1480). Получив титул короля Неаполя после смерти Джованны II, он был вынужден уступить коро­ левство (в 1438 —1442) Альфонсу V Арагонскому (ок. 1396—1458), принявшему после победы титул «короля двух Сицилии». Третий—Жан (ум. 1470), сын Рене, пытался захватить Неаполь в 1459—1462 г., но потерпел поражение от Ферранте Арагонского. «Давнами» Ариосто называет жителей Апулии, «марсами» — жителей области Абруц- ци, «салентинцами» — жителей Отранто, «бруттиями» — жителей Калабрии. Ферди­ нанд I (или Ферранте) — внебрачный сын Альфонса V и его наследник, король Неапо­ ля (1458—1494). 24 Вот Восьмой перед вами Карл...— Карл VIII, король Франции (1483 —1498), своим походом в Италию (1494—1495) положил начало эпохе итальянских войн. ...королев­ ство за Лирисом...— Неаполитанское королевство. Лири (в нижнем течении Гарилья- но) — река, являвшаяся границей папского государства и Неаполитанского королевст­ ва (ныне разделяет области Лацио и Кампания). Кроме той скалы...— О. Искья (см.: XVI, 23, прим., XXVI, 52). Иник Вастский.— Инико (баск. Иньиго) II дель Васто, маркиз д'Авалос (ум. 1503), в 1495 г. отстоял остров Искью, атакованный флотом Карла VIII. 26 От волхва...— От Мерлина. 27 Будет сын...— Альфонсо д'Авалос, сын Инико дель Васто (см.: XV, 28, прим.). 28 Нирей.— Прекраснейший из греков, осаждавших Трою (Гомер. Илиада, II, 673—674). Лад.— Олимпийский победитель в беге (Павсаний. Описание Эллады, III, 21,1). Не­ стор.— См.: VII, 44, прим. 29 Горд Крит...— В греческой мифологии Крит считался местом рождения Зевса, внука Урана (божества, олицетворяющего небо). Делос.— Место рождения Аполлона и Ар­ темиды. 31 Людовик Мор.— См.: XIII, 62—63, прим. Считалось, что именно он пригласил в Ита­ лию Карла VIII. Его давнего испанского соперника...— Имеется в виду арагонская династия королей Сицилии и Неаполя. Королем Сицилии в то время, о котором идет речь в октаве, был (с 1479) Фердинанд II Арагонский (король Кастилии в 1474—1504 г. под именем Фердинанда V, король Неаполя в 1504—1516 г. под именем Фердинанда III), королем Неаполя — Фердинанд I (см. о нем: окт. 23, прим.), но он умер во время нашествия французов, и на престол взошел Альфонс II, вынужденный почти тут же отречься в пользу своего сына Фердинанда (см. след. окт.). Вот он вкупе с венецианцами...— Имеется в виду антифранцузская коалиция (Милан, Венеция, император Максимили­ ан, Фердинанд Арагонский) и битва при Форново (см.: XIII, 60, прим.). 32 ...в новом царстве... — В Неаполитанском королевстве. Фердинанд.— Фердинанд II (Феррандино), король Неаполя (1495—1496). ...с мантуанскою // Силой...— Имеется в виду Франческо Гонзага (см.: XIII, 60, прим.). 33 Альфонс Пескарский.— Альфонсо д'Авалос (ум. 1495), маркиз Пескары, брат Инико дель Васто (см.: окт. 24), дядя Альфонсо д'Авалос, о котором шла речь в окт. 27. Вот он впал в ту сеть...— Альфонсо д'Авалос, как об этом рассказывает Ф. Гвиччар- дини в своей «Истории» (II, V), осаждая с войсками Фердинанда II монастырь Санта Кроче в Неаполе, попытался подкупить раба-негра с тем, чтобы тот открыл перед ними ворота; но негр, внешне поддавшись на подкуп, застрелил Альфонсо из лука, когда тот, вызванный ночью на переговоры, поднимался по приставной лестнице на крепостную стену. Погиб Альфонсо 7 сентября 1495 г. С италийцем Двенадцатый Людовик...— Людовик XII (см.: XIV, 8, прим.) предпринял свой первый итальянский поход в 1499 г. В том же году его войска, предводительст­ вуемые «италийцем» Тривульцио (см.: XIV, 9, прим.), взяли Милан («висконтийскую земь»): Лодовико Моро бежал, но в 1500 г. был схвачен и окончил жизнь в заточении. Ведет воинство к Гарильянским гатям...—Людовик XII после завоевания Милана договорился с Фердинандом, королем Испании, о разделе Неаполитанского королев­ ства. Но вскоре союз их дал трещину, и испанские войска изгнали французов из Неаполя. Битва у Гарильяио (об этой реке см.: окт. 24, прим.) произошла в 1503 г. 15 Где завлек ее дважды в сеть...— Фернандес Гонсало (см.: XXVI, 53, прим.), коман-. дующий испанскими войсками в Италии, дважды разбил французов в Апулии — при Семинаре и при Чериньоле (обе битвы состоялись в 1503 г., но раньше сражения у Гарильяно) ...в удолиях ПоЦ Между Альп, Апеннин и шума Адрии.— На Ломбардской низменности, разделенной течением По и ограниченной Альпами, Апеннинами и Ад­ риатическим морем (т. е. в Миланском герцогстве). 36 Я к тому, кто предал вверенный замок...— Бернардино да Корте, подкупленный французами и сдавший им Миланский замок. И к тому вероломному Швейцарии}'...— Швейцарские наемники выдали в 1500 г. Лодовико Моро французам. 37 Цезарь Борджий.— Чезаре Борджа (1476—1507), сын папы Александра VI, главно­ командующий войсками церкви, опираясь на поддержку Людовика XII, подчинил себе большую часть Романьи. И как тот король из болонских стен...— В 1506 г. с помощью французов был изгнан из Болоньи Джованни Бентивольо (герб Бентивольо—пила) и город перешел под власть папы Юлия II (герб Делла Ровере—дуб с золотыми желудями) ...генуэзский бунт...— Бунт Паоло да Нови (1507). 38 Устилают поля при Джарададе... — Битва при Аньяделло (1511), между французскими и венецианскими войсками (Джарадада — Гьяра д'Адда). 39 Нет. у папы отобрана Болонья...— События 1511 г. Посте поражения при Аньяделло Венеции удалось нарушить согласие в направленной против нее Камбрейской лиге (где Людовик XII и Юлий II были союзниками) и объединиться с папой в Священной лиге, направленной против Франции. Стал под Брешией...— См.: XIV, 9, прим. Фельзииа.— Этрусский город, римлянами переименованный в Бононию (зд. синоним Болоньи) ...в низинах Льдсс».—Близ Равенны (о битве при Равенне см.: XIV, 2, прим.). 40 Но Альфонсовой доблестью решено...— См.: XIV, 3, прим. 41 Рушит с гор германскую ярость...— Швейцарские войска. // чтоб отпрыск Мора процвел...— Массимилиано Сфорца (1490—1530), сын Лодовико Моро, в 1512 г. вер­ нул себе отцовское герцогство, утратил власть в 1515 г. после битвы при Мариньяно (см. ниже). 42 И вернулся француз, и вновь разбит...— В сражении при Новаре (1513), где французы были разбиты швейцарцами, поддерживавшими Массимилиано Сфорца. Коим предан и продан был юношин отец... — См.: окт. 36, прим. 43 ...французский Франциск...—См.: XXVI, 35, прим. О его итальянском походе см.: XXVI, 44, примеч. Так сломивший швейцарству рог...— О битве при Мариньяно см.: XXVI, 45, примеч. Красоваться неподобною славою...— На швейцарском знамени было начертано: «Усмирители государей — Блюстители справедливости — Защитники Свя­ той Римской Церкви». 44 Он вступает в согласье с юным Сфорцею...— См.: XXVI, 46, прим. Массимилиано Сфорца был лишен власти, но получил от французского короля пенсион. Посмот­ рите: бережет Бурбон...— Карл III герцог Бурбонский (1490—1527), прозванный «коннетаблем Бурбоном». Последний представитель старшей ветви Бурбонского до­ ма. Участник битвы при Аньяделло, внес решающий вклад в победу французов при Мариньяно. Успешно защищал Миланское герцогство против войск императора Максимилиана (1516). 45 Вот иной, и не французский Франциск...— Франческо II Сфорца (см.: XXVI, 51, прим.). Дед, с которым он «схож»,— Франческо I Сфорца (1401 - 1466), основатель династии. Над Тицином, где мантуанский князь...— Федерико Гонзага (см.: XXVI, 48, прим.) успешно оборонял в J 522 г. Павию от французских и венецианских войск (см. след. окт.). 46 Лев Морей.— Венеция. 47 Первый — сын того маркграфа Альфонса...— Франческо д'Авалос (см.: XV, 28, прим.), сын Альфонсо, маркиза Пескары (см.: окт. 33). А другой...—Альфонсо д'Авалос (см.: окт. 27 слл). 49 Под знаменами Проспера Столпа...— О Просперо Колонна см.: XV, 28, примеч. Бикока.— Местечко близ Милана, где французские войска потерпели в 1522 г. пораже­ ние, вынудившее их окончательно оставить Миланское герцогство. И король двумя ратями грядет...— Поход 1524 г. 51 Когда грянула ночная тревога...— Битва при Павии (1525). «Тот испанец» — Карл V. 54 Вот, оставив испанцам сыновей...— Франциск I, подписав в испанском плену тяжелей­ ший Мадридский договор (1526) и оставив двух сыновей заложниками, вернулся во Францию и, образовав Коньякскую лигу (Франция, Рим, Милан, Венеция), возоб­ новил войну. 55 Вот раззор и вот резня...— В 1527 г. одиннадцать тысяч наемных немецких солдат взяли Рим и подвергли его грабежу и разгрому. А союзный сонм...— Командующий войсками Коньякской лиги Франческо Мариа делла Ровере не двинулся на выручку союзному Риму и допустил, чтобы папу (Климента VII) взяли в плен. 56 Лотрек.-Оце де Фуа, виконт де Лотрек (1485—1528), маршал Франции, воевал в Италии уже при Людовике XII, командовал французскими войсками при Биккоке. пытался предотвратить битву при Павии, подверг разграблению Павию в 1527 г., умер при осаде Неаполя. Но уже первосвященник на воле...— Климент VII сумел договориться с испанцами ...городII Над Сиренииым гробом...— Неаполь по преданию воздвигнут на месте, где была похоронена сирена Партенопа. Филипп Дориа.-- Филиппино Дориа, флотоводец, сначала на службе у Франци­ ска I командовал франко-генуэзским флотом и в Салернском заливе разбил испан­ скую эскадру (1528), взяв в плен маркиза дель Васто. Затем перешел на сторону Испании. К тем двум рыцарям...— См.: XXXI, ПО. Вслед Астольфу...— См.: XXIII, 16. Арзилла.— См.: XIV, 23, прим. Пнин.}/ В древности карфагенская колония в Нумидии, находилась близ совр. г. Ан- наба. Бузея.— Совр. Беджаи^ (Алжир). Капса.— В древности город в Нумидии к юго- западу от Карфагена. Алъзерба.— См.: XVIII, 46, примеч. Береникин город...— Бере- ника, город, названный в честь дочери иудейского царя Агриппы (и возлюбленной императора Тита). Ныне — Бенгази. ...Птолемеев...— См.: XVIII, 165, прим. А потом, поворотившись спиной...— Облетев северное побережье Африки, Астольф пово­ рачивает на км. О Каренских горах см.: VII, 67, примеч. Альбойада.— На картах времен Ариосто имеется замок Альбагада, помещенный на северной границе Нубии. ...Баттов гроб...— Батт, согласно преданию,— основатель Кирены Ливийской (630 г. до н. э.). И Ам- монова развалина храма.— См.: XXIX, 59, прим. Оазис с храмом Амона отстоял от Кирены на 500 км.- > Достигает второго Тремизена...— Первая Тремизена, если следовать Ариосто, находится в Алжире (см.: XIII, 69. прим.); вторая, согласно испанскому глобусу XV в., принадлежа­ вшему герцогам д'Эсте,— город в Нубии на левом берегу Нила. На том же глобусе обозначены Добайя и Кноад (см. ниже Добада и Коала), все эти города идентификации не поддаются. В Эфиопии царствует царь Сенап...— Так Ариосто называет Пресвитера Иоанна (см.: окт. 106), героя популярной средневековой легенды. Согласно этой легенде, Иоанн был царем и первосвященником народа, исповедующего христианство и обитающего либо на азиат­ ском востоке (традиция XIII—XIV в., Марко Поло и др.), либо в Африке у истоков Нила (более поздняя традиция). В Италии легенда была активно воспринята рыцарской литера­ турой (в романе «Уго д'Альверниа», известном в четырех вариантах, один из которых принадлежит Андреа да Барберино; в романе того же Андреа «Гверин Горемыка»). См.: Райна. С. 462—464. Неясным остается происхождение имени, которое Ариосто дал пре­ свитеру (ясно лишь то, что у Ариосто был источник): есть мнение, что Сенап — искажен­ ное имя одного из императоров Эфиопии. Легенда о пресвитере Иоанне сопрягается в «Неистовом Роланде» еще с несколькими античными и средневековыми сюжетными мотивами. Попытка проникнуть в Земной Р а й — э т о тема средневековых сказаний об Александре Македонском, карают же дерзкого гарпии, известные Ариосто по Вергилию (Энеида, III, 210 елл) и Валерию Флакку (см.: XXXIV, 3, прим.). Здесь крещаттся не водою, а огнем.— Марко Поло (Миллион, CXCIV), рассказывая об обряде крещения в стране пресвитера Иоанна, сообщает, что крещение водой дополнялось т а м крещением раскален­ ным железом. Стая гарпий, лютых и беспощадных...- - Ср.: Вергилий. Энеида, III, 227—228. Из которой льется великий Нил.— Ариосто помещает истоки Нила у подножия горы, где расположен Земной рай, опираясь на легендарную традицию, согласно которой Нил является одной из четырех рек Эдема. Загадка истоков Нила была разрешена только в середине XIX в.. хотя экспедиции на их поиски снаряжались уже при императорах Августе и Нероне, а в XVI в. миссионеры-иезуиты дошли до оз. Тана (т. е. до истоков Голубого Нила). В стае их было семь...— Ср.: Вергилий. Энеида, Ш, 216—218; Данте. Ад, XIII, 13- -15. П Е С Н Ь XXXIV Где же новые Зет и Калаид...— Согласно греческому мифу, боги ослепили фракийца Финея и наслали на него гарпий в наказание за то, что истязал своих сыновей (либо за то, что он указал детям Фрикса морской путь из Колхиды в Элладу). От гарпий Финея избавили аргонавты Зет и Калаид, крылатые сыновья Борея. Основной источник Ариосто — «Ар- гонавтика» Валерия Флакка (IV, 422—584). Отшатну им трехгортанного пса...— В греческой мифологии вход в царство мертвых охраняет Кербер, чудовищный трехголовый пес. У Д а н т е — с т р а ж третьего круга ада. ...я — Лидия...— История Лидии имеет источником эпизод «Романа о Паламеде», героями которого являются рыцарь Феб и дочь короля Нортумберленда. Дополнительный источ­ ник— рассказ Овидия (Метаморфозы, XIV, 697—771) об Анаксарете (см.: след. окт.). Ариосто учитывал также новеллу Боккаччо о Настаджо дельи Онести (Декамерон, V, 8) с ее мотивом посмертной кары за жестокость в отношении поклонника. См.: I С. 467—472. Имя ариостовской грешницы восходит, по-видимому, к стиху Горация III, XI, 25). 12 Анаксарета.— Отвергла любовь Ифиса, покончившего с собой, и превращена богами в камень. Дафна. -В греческой мифологии нимфа, которую полюбил Аполлон, но он» спаслась от него, умолив богов превратить ее в лавр. 14 Тесей.— Покинул Ариадну. Ясон.— Оставил Гипсипилу и Медею. ...смутитель Латинот царенъя...— Эней покинул Дидону и «смутил» войной Лаций, где царствовал Латин. Здесь и тот, чьей кровью...— Амнон, сын Давида, изнасиловал и затем отверг Фамарь. с в о и сводную сестру, и был убит Авессаломом, родным братом Фамари (Вторая Книга Царств, XIII). 18 Карию, Памфилию, Киликию...— Области Малой Азии. 36 ...до Тирканских вод. - Гиркания — см.: XVI, 23, прим. 38 ...с лгстригонами...—Лестригоны — В греческой мифологии народ великанов-людоежж (Гомер-, Одиссея, X, 80—132), 39 Ни от мачехи, ни от Еврисфея...-Алкнд (Геракл), преследуемый Герой («мачехок». поскольку отцом Геракла был Зевс, супруг Гёры), вынужден, искулая совершенное в ступе безумия преступление, служить царю Микен Еврисфею, своему двоюродному дяде-' На этой службе Геракл совершает двенадцать подвигов, на шесть из которых Ариостл указывает с помощью географических перифраз: «в Лерне» (город на берегу Арголийскст-> залива)—гидра (второй подвиг); «в Немее» (город на северо-востоке Пелопоннеса) — .те» (первый подвиг); «в Аркадии» — эриманфский вепрь (четвертый подвиг); «во Фракия кони Диомеда (восьмой подвиг); «над И б е р о м » — к о р о в ы Гериона (десятый подвиг); «над Тибром»—возвращаясь со стадом Гериона, Геракл в Италии убил разбойника К а п . похитившего у него часть коров; «над Ахелоем» — сватаясь за Деяниру, Геракл одолел бога реки Ахелоя (не входит в число двенадцати подвигов); «в Нумидийских степях» — победа над Антеем по пути за яблоками Гесперид (одиннадцатый подвиг). 53 Дедал.— См.: XXV, 37, примеч. ...семь чуд земного света!—В древности семью чудесами света считались египетские пирамиды, висячие сады Вавилона, статуя Зевса работы Ф и л и , храм Артемиды в Эфесе, гробница Мавзола, Родосский колосс и Фаросский маяк. 58 Иоанн.— Иоанн Богослов, или Иоанн Евангелист, один из двенадцати апостолов, .тюс*- мый ученик Христа, автор, согласно церковной традиции, четвертого Евангелия, трех посланий и Апокалипсиса. Что не смертью замкнутся его годы...— Согласно распространенной легенде, Иоанн избег смерти. Исходным пунктом для этой легенды в тексте Нового Завета послужил o-rted Христа Петру, вопросившему о судьбе Иоанна: «Если я хочу, чтобы он пребыл, п о п приду, что тебе до этого?» (Иоанн, XXI, 22). 59 Енох.— Библейский патриарх, прадед Ноя. Согласно иудейско-христианской традици*. первый в ряду святых, которые сохраняются в ином мире телесно живыми. Енох должеш вернуться на землю во времена Антихриста и принять мученическую смерть. Им Библейский пророк, считался взятым живым на небо. Вместе с Енохом будет пророче­ ствовать в «конце времен», примет мученическую смерть от Антихриста и воскреснет И Господь Христос сойдет в белом облаке.— Ср.: «И тогда увидят Сына Человеческого, грядущего на облаке с силою и славою великою» (Лука, XXI, 27). 60 Соблазненных плодом первоослушников.— Адама и Еву, соблазненных райским яблок: 61 Когда юная вставала Заря...— См.: VIII, 86, прим. 63 Как на филистимлян Самсон...— См.: XIV, 45, прим. 64 Дважды и не дважды...— Во «Влюбленном Роланде» (I, XXVI—XXVIII; II, X X - Роланд дважды бьется со своим двоюродным братом Ринальдом, оба раза ревнуя его к Анджелике. 65 Царь Навуходоносор...— В Библии царь Вавилона, которого Яхве в наказание за гордынзе лишил разума, и тот семь лет «ел траву, как вол» (Даниил, IV). 68 Та, которая с иудейских гор...— Илия был вознесен на небо в огненной колеснице (Четвер­ тая Книга Царств, II, 11) 69 К средостению вечного огня...— См.: XXX, 49, прим. 70 И такая же или чуть поменее...— Точка зрения Плиния (Естественная история, II, XI i 72 На луне—не то, что у нас...—Окт. 72—82 восходят к одной из «Застольных бесел» («Сон») Леона Баттиста Альберти. 78 ...ко ганимедам...— Ганимеды— Фавориты (о Ганимеде см.: IV, 47, прим.). 80 ...Константинов дар...— См.: XVII, 78, прим. 86 Пока вновь не сбился с пути...— По всей видимости, отсылка к неоконченному продолже­ нию «Неистового Роланда», так называемым «Пяти песням», где в песни IV рассказывает­ ся, как Астольф похитил чужую жену и был заживо проглочен китом. 89 Сии суть Парки...— Ариосто обходится двумя Парками (обычное их число — три): перагл. та, что «вывивает нити», представляет жизнь в ее естественной, равной себе сущнечггж. вторая, та, что «делит лучшие к лучшим»,— жизнь в градации по этическим ценностям П Е С Н Ь XXXV Государыня вы моя...— Обращение к Алессандре Бенуччи (см.: 1, 2, прим.). - Что родится сей за двадцать лет...— Об Ипполите д'Эсте см.: I, 3, прим. ...царицы рек...— По (ср.: Вергилий. Георгики, I, 482: «царь всех рек Эридан»). •та.— В античной мифологии река забвения, текущая в царстве мертвых. Данте помеща­ ет Лету в Земном раю, на вершине горы Чистилища. юснежные, как герб вашей милости...— Герб д'Эсте — белый орел на голубом поле. :: С древнего Цезаря, бравшие пример...— С Цезаря Августа (см.: окт. 26). И за то ему простили проскрипции.— В 43 г. до н. э. второй триумвират (Октавиан, Марк Антоний и Марк Лепид) опубликовал список «врагов отечества» (проскрипции). 27 То на деле было совсем не так....— Переиначивая итоги Троянской войны, которые пред­ полагает «Илиада», и подвергая бурлескной критике «Одиссею», Ариосто продолжает довольно устойчивую античную традицию, представленную, в частности, Дионом Хрисо- стомом (утверждавшим, что греки были побиты под Троей). : Элисса.— Другое имя Дидоны. Согласно более древней, чем римская, традиции, Дидона сохранила верность памяти супруга и взошла на костер, спасаясь от любовного преследо­ вания. В Италии эпохи Возрождения спорил с рассказом Вергилия (Марона) и защищал версию о чистоте Дидоны Петрарка (в «Триумфе Целомудрия»), : 2 А потом на пути к Парижу...— См.: XXXIII, 77. 34 Она ехала, ищучи воителя...— См.: XXXI, 78. 49 Зачатый от ветра и пламени...— См.: VII, 77, прим. И он тотчас помчался ей вослед...— Последнее упоминание о Сакрипанте в поэме. П Е С Н Ь XXXVI 2 В той войне, о мой Ипполит...— Имеется в виду война, завершившаяся битвой под Полеселлой (см.: III, 57, прим.). После победы захваченными венецианскими знаменами был украшен феррарский собор. 4 Недостойнейшая месть!—Месть за поражение Венеции при Аньяделло (см.: XXXIII, 38, прим.). Сжав при кесаре осадою Падую...— Осаду Падуи вели войска императора Мак­ симилиана. 5 Это было в тот день...— 30 ноября 1509 г. венецианцы были вынуждены оставить корабли и укрыться в двух бастионах на берегу По. .6 Как Эней, как Гектор...— См.: Гомер. Илиада, XV, где, однако, Эней упоминается лишь однажды (331) и далеко не в кульминационный момент битвы за корабли. Некий Геркулес и некий Александр...— Эрколе Кантельмо и Алессандро Феруффино. Во время атаки на венецианские бастионы оба оказались в гуще врагов, Феруффино удалось спастись, Кантельмо был взят в плен и обезглавлен. _ 7 О родитель...— Сиджисмондо Кантельмо, герцог Соры (в Лации). s Злой склавон!—Венеция рекрутировала свои наемные отряды из славянского населения Балкан. Сих Танталов, Атреев и Фиестов! — Герои греческой мифологии. Тантал, ис­ пытывая всеведение богов, угостил их мясом своего сына; Атрей, внук Тантала, накормил своего брата Фиеста мясом его детей и был убит сыном Фиеста. 9 Полифем и Антропофаг...— Полифем — в греческой мифологии киклоп, одноглазый вели­ кан, питающийся человеческим мясом; Антропофаг — у Боярдо (И, XVIII) царь лест- ригонов (о лестригонах см.: XXXIV, 38, прим.). 36 Преступление обоюдного их завета...— См.: XXII, 34—35. 40 Как под ветром полдня...— Ср.: Овидий. Метаморфозы, IX. 661—662; Данте. Чистилище, XXX, 85. 60 Ваш зачатель — Руджьер Второй...— Ариосто, сделав Руджьера и Марфизу братом и сест­ рой, использовал мимоходом оброненное Боярдо упоминание о рождении вместе с Руд­ жьером его сестры-близнеца (Влюбленный Роланд, II, I, 73). Вполне вероятно, что и сам Боярдо имел в виду подобное узнавание. Автор «Влюбленного Роланда» в свою очередь использовал итальянскую эпическую традицию, согласно которой Галациелла, сестра Альмонта и Трояна и супруга Руджьера II, была не сожжена сарацинами по взятии Реджо (есть и такой вариант), а тайно переправлена Альмонтом в Африку, где родила двух близнецов и умерла в родах. Этот вариант судьбы Галациеллы известен уже Андреа да Барберино, автору «Аспромонта». П. Райна удалось обнаружить рукопись анонимного и не имеющего названия романа, героями которого являются именно рожденные Галаци- еллой близнецы, зовущиеся Аквилант и Формоза (см.: Райна. С. 449—452). 61 Сирт.— Большой Сирг, залив в Ливии. 64 Но предначертано было в недвижных звездах...— См.: XLI, 61. 70 Отвечает Руджьер: их древний род...— Во «Влюбленном Роланде» (III, V, 18 слл) Руджьер уже излагал Брадаманте свою родословную. Ариосто сильно сокращает древнюю ее часть и кое-что добавляет, приближаясь ко времени своих героев. Согласно Боярдо, пост падения Трои Андромаха укрыла своего и Гёкторова сына Астианакта и подменила ег другим младенцем, которого враги и убили. Астианакта верный рыцарь доставил в Сиш лию, где тот вырос, женился на царице Мессины и погиб в войне с греками. Греки взял Мессину, и вдова Астианакта бежала в Реджо, где произвела на свет Полидора. О Полидора родился Полидант. от Полиданта Фловиан, отец Констанция и Клодовака. О Констанция и императора Константина пошел род Карла Великого (см. генеалогическук таблицу.II), от Клодовака — род Буово Антонского (в более распространенном вариант род Буово также восходит к Константину), один из сыновей которого владел Реджо и бы. предком Руджьера. Источники Боярдо — ((Роман о Гекторе» и «Роман о Трое». Ариост. добавляет к ним сюжеты, связанные с Аспромонтом. Отдаленным историческим фактом побудившим Боярдо связать род Эсте с итальянским югом (Реджо) и через него с Франни ей и Троей, мог быть брак Альберто Аццо д'Эсте с Гарсендой де Мен, которая считал, себя одной крови с потомками Карла Великого; их сын женился на дочери Робера Гвискар, (отсюда возможен ход в Калабрию, в Реджо). 72 И Руджьер повел повесть...— Далее следует расширенный вариант той истории, котора: уже упоминалась Атлантом (окт. 60). 75 ...и Мопгран и Клермоит...— О Клсрмонте см.: II, 67, прим. Монгран (Монграна) — ш французском эпосе основателем этого дома является Гарен де Монглан. В итальянскс. традиции — один из сыновей Буово Антонского. Синибальд, воздвигнувший замок Монг рану. Его брат, Гвидон, имел двух сыновей — Кьярамонта (Клермонта) и Бернарда Первый воздвиг замок, названный его именем, но постригся в монахи, и замок вмест: с именем достался Бернарду, ставшему прародителем клермонтской ветви. В современно\ эпическом поколении крови Монграны — Оливьер, крови Клермонта — Роланд и Риналь; (см. генеалогическую таблицу II). П Е С Н Ь XXXVII 5 Тарпалика.— См.: XX, I, примеч. Томирида.— Царица массагетов (VI в. до н. э.); побе тельница Кира. Что сражалась за Турна...— Камилла (см.: XX, 1, прим.). ...что м Гектора....— Пенфесилея (см.: XXVI, 81, прим.). ...приведшая тирийцев в заморски* край...— Дидона. После смерти мужа бежала из Тира в Африку, где основала Карфаген Зиновия.— Царица Пальмиры (ок. 266—272), в ее царствование были завоеваны Мала; Азия и Египет. ...та, что согнула ассириян, персов и индов... — Семирамида (см.: XXV. 36 прим.). Согласно легенде, завоевала Индию. 6 ...до Гесперидского 11 Сада — См.: XIV, 22, прим. 8 Марулл.— Михаил Марулл Тарханиот (1453—1500), латинский поэт, грек по националь­ ности, Ариосто посвятил его смерти стихотворение. Понтаи.— Джованни Понтан' (1426—1503), латинский писатель, гуманист, политический деятель, занимавший видны, посты при неаполитанском дворе. Автор среди прочего трех книг «О супружеской любви- ...двое Строцци...— Тито Веспасиано Строцци (1424 —1505), автор латинских эклог, элегий эпиграмм, речей, эпической поэмы («Борсиада»), придворный герцогов Феррарских, бы." дружен с Ариосто; его сын, Эрколе Строцци (ок. 1471 — 1508), латинский поэт, Ариосто посвятил ему эпитафию. Капелл.— Бернардо Капелло (1498—1565), венецианец, авто: любовных стихотворений, высоко оцененных Бембо. Бембо.— Пьетро Бембо (1470—1547) венецианец, видный литератор, основоположник теории и практики ренессансного к.тас сицизма. Друг Ариосто, адресат нескольких его стихотворений. Тот, кто по себе очерти. Придворного...—Бальдассаре Кастильоне (1478 —1529), писатель, находился на служб герцогов Урбино, автор «Книги о придворном» (1528), в котором создал образ идеальной человека в идеальной общественной среде. Аламанн.— Луиджи Аламанни (1495—1556) итальянский поэт, с 1530 г. жил во Франции, автор эпических и дидактических поэм, лирических и драматических произведений. Был знаком с Ариосто. Оба равных любыми* Муз и Марса...— Луиджи Гонзага (см.: XXVI, 50, прим.) и его тезка (ум. 1549), сын Джампьетро Гонзага. Оба из рода, правившего Мантуей, «краем», который «замкнут- рекой Минчо (зд. Минций). 9 И один из них...— Тот, о котором шла речь в XXVI, 50 ...Парнас и Кинф...— О Парнасе см XXIX, 29, прим. Кинф — гора на острове Делос, где родился Аполлон. Изабелла (ум. 1570).— Дочь Веспасиано Колонна Старшего, вышла замуж за Луиджи Гонзага в 1528 г. (брак держался втайне до 1531 г.). преодолев сопротивление папь; Климента VII, который не мог забыть Луиджи его роль в разграблении Рима в 1527 г. 12 У наследных брегов своего Оллия...— Река Ольо, левый приток По. обозначает владени? Луиджи Гонзага, графство Газоло. «Братняя река» — Минчо. Завидует поэтической слав, Луиджи Гонзага либо Вергилий, родившийся на Минчо, либо вообще всякий мантуанскш' поэт. Геркулес Бентиволий.— Эрколе Бентивольо (1506—1573), феррарец, родственни герцога Альфонса Г. автор нескольких сатир, в одной из которых в качестве собеседник, выведен Ариосто. Ренат Тривульций.— Миланец, автор любовных стихотворений. Мой Гвидетт...— Франческо Гвидетти, флорентинец, один из редакторов «Декамерона» для изд. 1527 г. Согласно не вполне достоверным данным, помогал Ариосто выдержать в его поэме тосканскую чистоту языка. Мольца,—Франческо Мариа Молыда (1489 — 1544), поэт, автор латинских и итальянских любовных стихотворений. Был знаком с Ари­ осто. в Геркулес Карнутский.— Эрколе II (см.: III, 58, прим.), пользовался славой хорошего версификатора. Он носил титул герцога Шартрского, который здесь дается в латинизиро­ ванной форме (карнуты — галльская народность, владевшая городом Аутрикум—совр. Шартром). ...Вастский мой господин...— Альфонсо д'Авалос (см.: XV, 28, прим.; XXVI, 52; XXXIII, 47—49). 14 Иппокрена.— В греческой мифологии источник вдохновения на горе муз Геликоне. п Майя.— В греческой мифологии горная нимфа, мать Гермеса (Меркурия). Зд. обозначает планету Меркурий. В хоре звезд и в разладе с хором, звезд...— Имеются в виду так называемые неподвижные звезды, вращающиеся вместе с небесной сферой, и планеты, движущиеся по своим орбитам. 18 Виктория.— Виттория Колонна (1490—1547), итальянская поэтесса, дочь («рожденная среди побед») Фабрицио Колонна (см.: XIV, 4, прим.), супруга («и с победой об руку») Франческо д'Авалос (см.: XV, 28, прим.). Оплакала в стихах смерть мужа. Артемисия по любви к Мавзолу...— Артемисия II, царица Галикарнаса (в Карий), почтила память своего брата и супруга Мавзола (ум. 353 г. до н. э.) гробницей, которая вошла в число семи чудес света («мавзолей»). 19 Лаодамия.— В греческой мифологии жена Протесилая, покончила самоубийством, узнав о смерти мужа, павшего под Троей от руки Гектора. Порция (ум. 42 г. до н. э.).— Дочь Катона Утического, жена Марка Брута, покончила с собой после смерти мужа. Аррия (Старшая) (ум. 42).— Жена Цецины Пета, приговоренного к смерти за участие в восстании против императора Клавдия. Она первая пронзила себя кинжалом и передала его мужу со словами: «Пет, не больно». Аргия.— В греческой мифологии дочь царя Аргоса Адраста и жена Полиника. Когда Полиник погиб под Фивами, Аргия, согласно варианту мифа, выкрала вместе с Антигоной его тело и возложила на погребальный костер. Всю жизнь оплакивала мужа. Евадна.— В греческой мифологии супруга Капанея, одного из предводи­ телей похода «семерых против Фив». Бросилась на погребальный костер мужа. Девять крат обвившего мертвый дол!—Ср.: «Девятиструйный поток и болота унылые Стикса» (Вергилий. Энеида, V), 439). 20 Если Македонянин//Ревновал Ахилла...— Согласно преданию, Александр Македонский, посетив могилу Ахилла, позавидовал его судьбе, даровавшей ему столь великого певца, как Томер (которого считали уроженцем Меонии). 27 Как Вулканов сын...— Согласно греческому мифу, Эрихтоний, один из первых аттических царей, рожденный землей от семени Гефеста (Вулкана) и имевший полузмеиное-получело­ веческое тело, был отдан Афиной Палладой—спрятанный в ларец — на хранение дочерям афинского царя Кекропа. Аглавра и ее сестры, нарушив запрет богини, заглянули в ларец, за что Афина покарала их безумием. Эрихтоний, чтобы скрыть свою полузмеиную природу, изобрел колесницу. 28 Словно вешние розы в Пестумских садах.— П е с т у м — г о р о д на юге Италии, славившийся в древности розовыми садами. Ср.: «розарии Пестума, дважды в год цветущие» (Вергилий. Георгики, IV, 119—120). 36 Не дивился так в старину...— Согласно греческому мифу, жительницы острова Лемнос, оскорбленные мужьями, перебили всех мужчин на острове. Лемнос-посетили аргонавты во время плавания за золотым руном. Ср.: Данте. Ад, XVIII, 88—93. 37 А она ему ответствует вот что...—Начинается история Марганора, введенная Ариосто в третье издание поэмы. Сам Марганор ведет происхождение от известного персонажа бретонского цикла Бреуса Беспощадного (и причины их мизогинии имеют определенное сходство: Марганор мстит за сыновей, Бреус — за отца и друга). История Киландра воспроизводит распространенный сюжетный стереотип рыцарского романа. История Та- накра обнаруживает знакомство Ариосто одновременно с двумя изложениями рассказа о галатской царице К а м м е — у Франческо Барбаро (О деяниях женщин, II, 1) и у Бальдас- саре Кастильоне (Придворный, III, XXV—XXVI). Первоначальный источник сюжета — сочинение Плутарха «О достоинстве женщин». См.: Райна. С. 454—460. 92 Как большая наша река...— Имеется в виду По, истоки которой находятся у горы Монте-Визо (в древности Везул) и в который впадают реки Ламбро, Тичино (см.: XXXIII, 13, прим.) и Адда. 95 Так волк...— Ср.: Стаций. Фиваида, IV, 363—368; Силий Италик. Пуническая война, VII, 717—722. 106 Рухни дерево — всяк к нему по дрова!—Аналогичная пословица имеется в сборнике Эразма Роттердамского (Адагии, III, I, 86). по Как поток...— Ср.: Вергилий. Энеида, И, 305—307; Овидий. Фасты. II, 219—221. 496 Примечания П Е С Н Ь XXXVIII 2 Больше золота, чем у Креза и Красса...— Крез, царь Лидии (ок. 561—546 г. до в." и Марк Лициний Красе (114—53 г. до и. э . ) , член первого триумвирата, прославлены своим богатством. 12 До Тиринфских столпов...— До Геркулесовых столпов (Геракл двенадцать лет провел в Тиринфе, служа Еврисфею, и воздвиг столпы, исполняя десятый подвиг). 20 Когда длился бой вкруг Альбракских стен.— Отсылка ко «Влюбленному Роланду XVII—XX). Ринальд встречает под Альбракой (о цели его приезда см.: XXXI, 41, прим Марфизу, явившуюся на помощь Галафрону и Анджелике, вступает с ней в поединок, но затем они примиряются и вдвоем обращают в бегство войско Галафрона, к которому Марфиза неожиданно переменилась. Марфиза продолжает помогать Ринальду, и когда тот ведет бой с рыцарями предателя Труффальдина. 21 Сансонет.— Невнимательность Ариосто: Сансонет отправлен вместе с другими плен­ никами Родомонта в Африку и будет освобожден Астольфом (см.: XXXIX, 33). 24 На земную возвышеннейшую высь...— См.: ХХХГП, 110. 29 ...дуст Австр к двум Медведицам...— Австр — то же, что и Нот (см.: XX, 7, прим.). . он, будучи южным ветром, на север (к созвездиям Большой и Малой Медведицы). 30 Он, имея при седле полый мех...— Таким же образом в «Одиссее» (X) Эол пленил ветры, чтобы обеспечить Одиссею спокойное плавание. зз Традом ринул камни с горного склона...— Ср. в изложении Овидия (Метаморфозы, I, 39* слл) миф о Девкалионе и Пирре, которые возобновили после потопа род человеческий, бросая камни. 35 Браизард.— Персонаж «Влюбленного Роланда» (И, XXVIII, 50), король Бузеи Х Х Х Ш , 99, прим.). Король Ферзы...— Фольв, персонаж «Влюбленного Роланда» >У. XXVIII, 52). ...король Альгазера...— Буцифар, персонаж «Влюбленного Роланда» (IL XXVIII, 52). 38 Знаю, что негоже вождю...— Слова Сципиона Африканского, согласно Валерию Максиму (О достопамятных деяниях и речениях, VII, II, 2). 43 Царь Камбис...— Камбис II, царь Персии (530—522 г. до н.э.), после завоевания Египта двинулся против Эфиопии, но погубил войско в ливийских песках. 48 ...взмолвил и ответствовал так...— Собрин вспоминает о военном совете, который собрал Аграмант, решая, нападать ли ему на Францию. Голос Собрина был против войнъ,- (Влюбленный Роланд, II, I, 18—77). Самыми яростными сторонниками нападения быг: кроме Родомонта, Тремизенский царь Альзирд, Марбалуст, царь Орана, и Мартасин, царь гарамантов. В живых остался один Родомонт; Мартасин убит Брадамантой еще во «Влюбленном Роланде» (III, VI, 13—14), Альзирд убит Роландом (XII, 73), Марбалуст — Ринальдом (XVI, 48). 55 Испытал я его сам...— Имеется в виду битва под стенами Парижа, описанная во «Влюб­ ленном Роланде» (III, VIII). Собрину, по-видимому, неизвестно, что Брандимарт вместе с другими пленниками Родомонта отправлен в Африку. 57 ...от басков и до бактров...— От крайнего запада до крайнего востока (бактры — жители Бактрии, древнего государства в Средней Азии, у отрогов Тянь-Шаня). 82 Подступает Карл к алтарю...— Клятвы Карла и Аграманта и сам поединок напоминают поединки Париса и Менелая у Гомера (Илиада. III, 266 слл) и Энея и Турна у Верги.тик (Энеида, XII, 175 215). П Е С Н Ь XXXIX 4 И тогда-то волшебница Мелисса...— Образцом для эпизода с Мелиссой послужил гоме­ ровский рассказ об Афине, вмешавшейся в единоборство Париса и Менелая (Илиада. I 86—104), и рассказ Вергилия об аналогичном вмешательстве Ютурны (Энеида. XII, 222—258). 14 Как под вешним ветром...— Ср.: Вергилий. Энеида, II, 305—307; XII, 523—525. а также. Неистовый Роланд, XXXVII, 110. 20 Раз и два уже обезлюдил царство...— Первый раз отправляясь во Францию, второй раз — после отступления в Арль (ср.: XXXII, 4). " 22 Дудон.— См.: VI, 41, прим. Он был взят в плен Родомонтом во время его первого набега на Францию (Влюбленный Роланд, II, XIV, 64—66, XV, 21, XXVIII, 53). 26 Взявши полные горсти зеленых листьев...— Чудо Астольфа имеет определенное сходство с превращением кораблей Энея в нимф (Вергилий. Энеида, IX, 79—122: Овидий. Метамор­ фозы, XIV, 527—565). зо Как о том уже я сказывал в свою пору.— См.: XXIX, 33; XXXV, 44—45; 51. ...Роландов сват...— Оливьер; брат Альды, жены Роланда. : Словно Прокна в щебечущее гнездышко...— Прокна (см.: III, 52, прим.) была превращена богами в соловья. «Щебечущее гнездышко» — выражение Вергилия (Энеида, X II, 475). 52 Но как взвидел он римского орла...— Знаки империи (орел), Франции (лилии) и Англии (леопард). Словно тот, кто небрежною пятою...— Ср.: X X III, 123. :-•> Человек JI Дикий, голый...— См.: X X X , 15. И тогда-то она пустилась за море...— См.: X X X V, 57—58. Бардин.— Персонаж «Влюбленного Роланда», слуга Моноданта (о котором см.: VI, 34; XIX, 38). Оскорбленный царем, похитил его малолетнего сына и продал графу Замка Дремучей Чащи. Примирившись с Монодантом, отправился на поиски Брандимарта (Влюбленный Роланд, II, X I, 46—47; X III, 10—11, 33—38). о И как оный древний Силен...— Силен у Вергилия (Буколики, VI, 24) обращается к связа­ вшим его пастухам со словами: «Дети, пустите меня». "2 Неоглядное поле, все в могильниках...— Арльский некрополь, относится ко временам римской империи, в Средние века превращен в христианское кладбище. Считался местом захоронения христиан, павших в битвах с сарацинами у отрогов Пиренеи. Ср.: Данте, Ад, IX , 112, 115. И готовит ту войну...— Войну, которая приведет к Ронсевалю. - Иной — в море от врага и меча...— Окт. 84—86 следуют за описанием Лукана (Фарсалия, III, 661—690). ПЕСНЬ X L ...это значит носить//Вазы в Самос...— Делать нечто абсолютно ненужное. Пословица из греческого перешедшая в латинский, и затем в итальянский. : Долгое было зрелище...— Битва при Полеселле (см.: III, 57, прим.; X V, 2; X X X VI, 2). Я не видел...— Шестью днями раньше, 16 декабря 1509 г. Ариосто со всей возможной поспешностью отправился с посольством к папе Ю л и ю II. - Мне о том поведали...— Перечисляются лица из близкого окружения герцога и кардинала д'Эсте: Альфонсо Тротти, управляющий двором Альфонса I; «трое Ариосто» — иден­ тификация затруднительна, один из них, видимо, Альфонсо, двоюродный брат поэта, состоял на службе кардинала; Альберто Честарелли, настоятель церквей Сан Клементе и Сан Грегорио, доверенное лицо кардинала; Аннибале Колленуччо; Афранио деи Конти, из Павии. музыкант, считался изобретателем фагота; Пьегро Моро; Франческо Зербинато, Ариосто посвятил ему эпитафию; после битвы при Полеселле нес одно из взятых венеци­ анских знамен; Лодовико ди Баньо, секретарь кардинала (с 1506), крестный Вирджинио Ариосто, сына поэта, адресат I сатиры Ариосто. ...черному царю...— Сенапу. ...царь рек...— По (см.: X X X V, 6, прим.). И валами валит и рвет и мечет...— Ср.: Вергилий. Георгики, I, 481—483; Энеида, И, 496—499. И вплывают рыбы...— Ср.: Гораций. Оды, I, II, 9—10; Овидий. Метаморфозы, 1, 296. Норандин.— См.: X VII, 23. - Ганнибал.— См.: X VIII, 24, прим. Вынужденный бежать из Карфагена, он был выдан римлянам вифинским царем Прусием и принял яд. Югурпш.— Царь Нумидии (118—105 г. до н.э.), был выдан римлянам его тестем, мав­ ританским царем Бокхом. Людовик Мор.— См.: X X X III, 36, прим. А заступник его и вспомогатель...— Имеется в виду французский король Людовик X II. Французы в очередной раз были вынуждены оставить Италию после битвы при Новаре см.: Х Х Х Ш , 42, прим.). Вулкановой кузнею.— Сицилией («Вулканова кузня» — Этна), ­г ...исплыв сюда из Арля.— См.: Х Х Х Ш , 95. Помпеево бегство.— Помпей (см.: X V, 31, прим.) после поражения при Фарсале бежал в Египет, где был умерщвлен. Басурман на христиан через Нил...— См.: Х Х Х Ш , 101. лакробов...— Легендарный народ долгожителей, обитающий в Эфиопии (см.: Плиний. : гественная история, VI, X X X , 35). Во «Влюбленном Роланде» (I, IV, 34) царь Макробии входит в число вассалов Градасса. но остров Л ипадузу...— Остров Лампедуза в группе Пелагских островов, к югу от шии. На острове имеются развалины старинной башни, прозванной «башней Роланда». Рог Альмонта и коня Златоузда...— Рог был похищен еще Брунелем (см.: X VIII, 109, прим.) и отдан им Аграманту. Коня Руджьер отдал Аграманту в дар (см.: X X X , 75). _ Я домолвил, как сей и оный...— См.: X X X IX , 8—9. -т пленными...— Пулиан, «насамонский царь» (убитый, однако, Ринальдом—X Vf, 46), Баливерз последний раз фигурировал при осаде Парижа (X VI, 75), то же — £арурант, А г р и к а л ь т — э т о еще один случай «воскрешения из мертвых» (см.: X VI, 81), Ма­ ::лард был оглушен ударом Роланда (X II, 84) и остался бездыханным на поле боя (X IV, 29), о Римедонте и Кларинде см.: XIV, 23—24,113. В первом издании «Неистового Роланда» вместо Баливерза и Кларинда значились Бамбираг и Баластр, убитые много раньше (см.: XVI, 8; XVIII, 45). Этих двух «мертвецов» Ариосто заметил и в списке ошибок, приложенном к изд. 1521 г., заменил их на Баливерза и Кларинда. Однако в третье издание это исправление (видимо, по недосмотру) не вошло и утвердилось только в критическом тексте поэмы. П Е С Н Ь XLI 2 Икарий.— Согласно греческому мифу, афинянин, давший приют Дионису и получивший от него в подарок мех с вином. Икарий дал попробовать вина пастухам и те, опьянев, его убили, решив, что он дал им отраву. ...кельты и бойи...— По утверждению Тита Ливия (История Рима, V, 33), кельтские племена направились в Италию, привлеченные вкусом вина. 23 О людские неверные упования!—Ср.: Цицерон. Об ораторе, III, 11, 7. 26 Потому что вы читывали и сами...— См.: VII, 76, прим.; XXV, 15—16. 30 ...Вавилон под перуном...— Вавилонскую башню, сраженную молнией. Символ ниспроверг­ нутой сарацинской гордыни. 31 Ради отеческой памяти и чести...— В знак траура по отцу (см.: XXXIX, 62). 36 Не без умысла...— Чтобы утреннее солнце не было им помехой в бою. 37 Ибо Аграманту он прежний друг...— Согласно «Влюбленному Роланду» (II, XXVII— XXVIII), Брандимарт был с почетом принят при дворе Аграманта, однако в поэме Боярдо ничего не говорится об его участии в походе на Францию. Это тем более невозможно, что к моменту знакомства с Аграмантом он был уже христианином. 53 «Савл, Савл, почто ты меня гонишь?..» — В «Деяниях апостолов» (IX, 4) слова, которые услышал гонитель христиан Савл (будущий апостол Павел) по дороге в Дамаск. 55 Медлил выгнуть выю под сладким игом...— Ср.: «Ибо иго мое благо» (Матфей, XI, 30). 56 И к тому сказав евангельский сказ о... виноградарях.— Матфей, XX, 1 —16. Сказ о хозяине, нанявшем работников в свой виноградник и заплатившем им поровну, независимо от того, когда они были наняты и сколько грудились. Притча о царстве небесном. 61 ...за погибель Пинабелеву...— См.: XXII, 91. ...за Бертолагия...— См.: XXVI, 13. 63 А потом, между Адидже и Брентою...— Брадаманта родит сына между реками Адидже (впадает в Венецианский залив) и Брентой (то же), неподалеку от замка Атесте, будущего Эсте («фригийского», ибо основанного выходцами из Трои), у подножия Эвганейских холмов, богатых серными источниками. Эти места так понравились Антенору (одному из троянских старейшин, советнику Приама), что он после падения Трои решил поселиться здесь, основав город (Падую) и забыв ради новой родины Иду (гора в Троаде), Ксанф (река у Трои) и Асканий (озеро во Фригии). Легенду об основании Падуи Антенором см.: Тит Ливии. История Рима, I, 1; Вергилий. Энеида, I, 247—248. 64 И взрастет ее сын...— См.: III, 24, примеч. А от Карла, которому измлада...— См.: III, 25, прим. 65 Domini hie este — традиционная формула инвеституры («Будьте здесь господами»). Этимо­ логия фантастическая (правильная — в стихах 5—6). 67 И еще велась речь о славном корени...— См.: III, 26—59. Об Изабелле д'Эсте см.: XIII, 59, прим. П Е С Н Ь XLII 2 Сам Ахилл, увидев, как его друг...— Друг Ахилла Патрокл вышел на бой с Гектором в доспехе, одолженном ему Ахиллом («заемном»). Ахилл, мстя за друга, не удовлетворил­ ся смертью Гектора, но терзал его тело, привязав к колеснице. 3 Не такая ли обуяла ярость...— Речь идет о битве под Бастией (см.: III, 53—54, прим.), во время которой герцог Альфонс был оглушен ударом камня. 5 ...злополучного Вестиделла...— См.: III, 54, примеч. ...вчерашние нехристи.— Крещеные арабы и евреи, сражавшиеся в испанском отряде. 20 Фредерик Фульгоз.— Федерико Фрегозо (ок. 1480—1541), из знатной генуэзской семьи, командовал флотом, посланным на борьбу с пиратами, и разбил их в морском бою на траверсе Бизерты. Впоследствии архиепископ Салернский и кардинал (1539), один из вдохновителей католической Реформы. Выведен в качестве собеседника в «Рассуждениях о народном языке» Бембо и в «Придворном» Кастильоне. С Ариосто встречался в 1507 г. в Урбино. Его упоминание в поэме в таком откровенно причудливом контексте можно, видимо, объяснить желанием поэта отблагодарить знатное генуэзское семейство, один из членов которого, Оттавиано Фрегозо (см. о нем ниже), дал Ариосто привилегию на издание «Неистового Роланда» (впервые окт. 20—22 появились в изд. 1521 г.). 22 ...даже пред вашим братом...— Оттавиано Фрегозо, дож Генуи (1513 —1522). 31 И не сам ли Малагис в Анджеликином плену...— Во «Влюбленном Роланде» (Г, V) рас­ сказывается, что Анджелика, находившаяся под действием источника любви, обещала Ю Я поведаю тебе исток и исход...— Рассказ рыцаря восходит к истории Кефала и Прокриды. известной Ариосто из Овидия (Метаморфозы, VII, 672—866) и из драматического перелс - жения вышеупомянутого Никколо да Корреджо (его «Кефал» представлен в Ферраре в 1478 г. и опубликован в 1510). См.: Райна. С. 496—498. п Вспомни город повыше здешних мест...— Город — Мантуя, река — Минчо, вытекающая из оз. Гарда (лат. Бенак) и впадающая в По. Этот город воздвигся, когда рухнула...— Т.е. когда пали Фивы, взятые эпигонами. Фивы были воздвигнуты К а д м о м , сыном А тенора (поэтому твердыня «агенорова»), родоначальники фиванских родов выросли из посеянных К а д м о м зубов дракона (поэтому твердыня «драконья»). О Манто и основании Мантуи см.: XIII, 59, прим. 18 Посрамила бы самую Палладу...— См.: XI, 75, прим. 23 Лединой Елены...— Елены, дочери Зевса и Леды (см.: III, 50, прим.). ...идейскому Парису...— См.: XI, 70, прим. 24 Мелисса.— Идентична покровительнице Руджьера и Брадаманты. 28 Ее выделала фея Моргана...— Имеется в виду эпизод французского прозаического «Романа о Тристане»: фея Моргана, желая посеять вражду и смуту при дворе своего брата, короля Артура, посылает ему рог, имеющий свойство опрокидывать свое содержимое на грудь неверной жены. В стихотворном «Персевале» также имеется похожий рог, и он, как у Ариосто, обливает обманутого мужа. См.: Райна. С. 498—504. 32 А воздвигнут он троянцами...— Согласно легендарному преданию, Феррара (а речь идет о ней) была основана падуанцами, бежавшими из своего города в страхе перед нашествием гуннов (Атилла вторгся в Италию в 452 г.). Падуя ведет свое происхождение от троянца Агенора (см.: XLI, 63, прим.), поэтому и беженцы из Падуи названы «троянцами». 53 Вот осталась Мелара по левую...— Мелара и Фикароло находятся на левом берегу По, Сермида и Стеллата — на правом, в Мантуанской области. Близ Стеллаты По р а з д е л я л а на два рукава, один из которых шел к Венеции, другой — к Ферраре. 54 Бондено.— Городок в месте впадения Панаро в По. Осыпаемые алыми и белыми...— Ср.: Х Х Х Ш , 13 ...два Тебальдовы замка.— Крепость, построенная Тедальдо д'Эсте ок. 970 г. на северной границе Феррары и снесенная в 1860 г. 55 Проезжая со мною здешний край...— Это путешествие Ринальда и Малагиса вымышлен.: Ариосто. Окт. 56—59 впервые появились в изд. 1532 г. 56 Островок...— Бельведере, во времена Ариосто стал местом отдыха герцогского семейства и двора, был украшен изысканной парковой архитектурой и экзотической флорой и фауной. 57 Что когда семь раз по сто раз...— Когда солнце, расположенное в четвертой небесной сфере, семьсот раз соединится с созвездием Овна, что происходит весной. Т. е. когда пройдет семьсот лет (весен). Павсикаин отчий край.— Остров феаков, на котором находи­ лись вечно плодоносящие сады Алкиноя (Одиссея, VII, 112—128). Навсикая — дочь Ал- киноя, оказала помощь Одиссею. 58 ...остров, милый Тиберию...— Капри, который император Тиберий в последние семь лет жизни избрал своей резиденцией ...удолию Гесперид...— См.: XIV, 22, примеч. Ив Цирцеи- ных не сыщется паствах...— Остров Цирцеи (Кирки) населен животными, в которых она превратила людей. Для сих мест оставит и Кипр и Книд.— О Кипре см.: XVIII, 136, прим.: Книд — город в Карий (Малая Азия), центр культа Афродиты (Венеры). 59 Сыном Геркулеса и отцом Геркулеса.— Альфонс I, сын Эрколе I и отец Эрколе II. 63 С правого в правейший...— Правый рукав По (см.: окт. 53, прим.) за Феррарой вновь разделялся, образуя островок Сан Джорджо, на По ди Волано (слева) и По ди Примаро (справа). На левом берегу По ди Примаро, в шести милях от Феррары находилась башня Гайбана (рухнула в 1765 г.), на правом берегу — башня Фосса (также ныне не существует). 66 О моей Кларисе...— Согласно «Четырем сыновьям Эмона», женой Ринальда (Рено) была сестра Иона, гасконского короля. 70 Опоясанном медлительным Минцием...— в Мантуе (см.: XIII, 59, прим.; XXXVII, 8). 71 Это случай с Адонием...— Нижеследующая новелла, как и предыдущая в этой же песни, восходит к истории Кефала и Прокриды. Однако если в рассказе рыцаря с чашей Ариосто использовал лишь первую часть сюжета, то теперь он берет сюжет целиком: не только испытание жены, но и ответное испытание мужа. Больше всего аналогий — с версией Гигина (Сказания, 189). Полностью сюжет встречается также у Антонина Либерала (Метаморфо­ зы, 41). Кроме того, в первой части ариостовского рассказа заметны мотивы декамероновс- ких новелл V, 8 и V, 9 (безответная любовь героя, его расточительство и обнищание), а во второй — новеллы II, 9 (ревность и месть обманутого мужа). См.: Райна. С. 504—511. 72 Погруженный в Ульпианову премудрость.— В занятия юриспруденцией. Ульпиан (ум. 228) — знаменитый римский законовед. 74 Произрос из драконовой челюсти...— См.: окт. 11, прим. 98 Нам назначено обращаться в змей.— Сам по себе мотив превращения волшебного помощ­ ника (помощницы) в животное (змею) принадлежит к числу фольклорных универсалий. Ч т о касается закона еженедельной метаморфозы, которому подчинены феи, то Ариосто. видимо, почерпнул его из романа Андреа да Барберино «Гверин Горемыка», где аналогич- ным образом Сивилла Нурсийская и все ее присные обращаются в отвратительных рептилий, как только наступит час воскресной мессы. См.: Райна. С. 509. 116 Обошел двенадцать своих созвездий...— Прошел год. 135 Эзоп.— Безобразие Эзопа, легендарного греческого баснописца, стало нарицательным. 145 Стен Ардженты над Сантернской пастью...— Замок Арджента (см.: III, 41, прим.) на пра­ вом берегу По ди Примаро, в 18 милях от Феррары, в месте впадения в По реки Сантерно. 146 Бастия...— См.: III, 53—54, прим.; XLII, 3—5 ...по мертвой проточине...— Рукав По, пролегавший в заболоченной местности, ныне не существует. 147 Хоть Ринальд и привык бывать безденежен...— Традиционная черта. Мятеж Рено против императора был переосмыслен в дальнейшей традиции в качестве разбоя из-за денег: в «Моргайте» Пульчи Ринальд прямо выходит на большую дорогу. О бедности Ринальда сохранились воспоминания даже во «Влюбленном Роланде». Аримин.— Римини. Монтеф- лор.— Монтефиорйто, к югу от Римини. 1 4 8 Не было тогда в Урбине...— Называются современные и близкие ко времени Ариостб правители Урбино и их жены: Федерико III ди Монтефельтро, герцог Урбино (1474.—1482); Элизабетта Гонзага (см.: XLII, 86, прим.); ее муж, Гвидобальдо I ди Монтефельтро, сын . Федерико, герцог Урбино (1482—1508); Франческо' Мариа делла Ровере (см.: XXVI, 49, прим.); его жена, Леонора Гонзага (см.: XLII, 86, прим.). 149 ...в Калью...— Ринальд от Урбино через Кальи выходит на прямую дорогу к Риму («виа Фламминиа»). Через Апеннины...— Ринальд переваливает через Апеннины по проходу, проложенному при императоре Веспасиа'не; Метавр (Метауро), однако, здесь не протекает, а река Гавн просто не существует. Ошибка Ариосто имеет литературный характер (и восходит к Клавдиану). Гавн, видимо, результат неточной латинизации, которой подверг­ лось название реки Кандильяно, притока Метауро. ...к городу, где сокрыл...Анхизовы кости...— К городу Трапани на Сицилии, где Эней похоронил своего отца Анхиза (Вергилий. Энеида, III, 707—713). ;51 Он доспел лишь когда Англантский граф...— См.: XLII, 23. 163 Дамогира.— Согласно «Влюбленному Роланду» (II, XIII, 31), Дамогира — столица царства Дальних Островов, где царствует Монодант. 165 К той горе, которая пламенем...— К Этне. 166 ... девственница ночи...— Луна. Быть о полночь погребальному чину.— Похороны Бран- димарта строятся по образцу похорон Палланта в «Энеиде» (XI, 21—99). 174 Курций.— Марк Курций, в 362 г. до н. э. бросился в пропасть, открывшуюся на Форуме, чтобы отвести от Рима гнев богов ...три Деция...— Публий Деций Мус, консул, в 340 г. до н. э. во время первой войны Рима с самнитами пошел на смерть, исполняя волю богов, явленную ему в сновидении; его сын повторил тот же подвиг в 295 г. до н. э. во время II Самнитской войны; его внук, погибший в войне с Пирром (279 г. до н. э.) ...аргивский Кодр...— Согласно легендарной традиции, последний царь Афин (XI в. до н. э.). Пошел на смерть в битве с дорийцами, узнав, что оракул предсказал победу той стороне, чей царь погибнет. 181 ...«кирие»...—Купе eleison (Господи, помилуй) — католическое церковное песнопение. 184 Галерана.— Традиционный персонаж Каролингова цикла, сестра Марсилия и жена Карла. Ницца.— См.: XVIII, 74, прим. В Лицце, согласно «Влюбленному Роланду», царствовал Долистон, отец Флорделизы. 185 Недолго она продлилась...— Смерть Флорделизы имеет значительное сходство со смертью дочери короля Нортумберленда («Роман о Паламеде»), которая уже послужила Ариосто моделью для Лидии (см.: XXXIV, 11, прим.). См.: Райна. С. 489. Циклопического древнего острова...— По античному поверью, в кузнице Вулкана под Этной трудились циклопы. 189 0/?1 чьих рук приял крещенье Руджьер.— См.: XLI, 55—67. П Е С Н Ь XLIV 7 Оберег Руджьер Рикардета...— См.: XXV, 7 слл. Коих, сказано, отбил он у мавров...— См.: XXV, 74 слл; XXVI, 2 слл. :2 Константину, кесарю греческому...— Не исключено, что Ариосто имел в виду конкретных исторических лиц. Константин V Копроним, император Византии (741—775), вел победо­ носную войну с болгарами (см. ниже) и имел намерение женить своего сына, Льва IV Хазара (император в 775—780), на принцессе французского двора (а вдова Льва IV, Ирина, собиралась заключить брак с Карлом Великим), б И того, что прежде было оно Руджьеровым.— См.: XLI, 25, 29. 17 Из ужасного исхищснный сада...— См.: XLI, 26, прим. Ни Елена троянскому своему похитчику...— Похищение Елены стало причиной Троянской войны, в которой погиб похититель Парис и весь род Приама. Пирифой спустился в Аид, чтобы похитить супругу владыки подземного царства, и был в наказание прикован к камню у входа в царство мертвых. 77 ...единорог/IЦветом снежный...— Старинный герб д'Эсте. 79 Взять свой город из бухарского плена...— Современный исторический фон для эпизода греко-болгарской войны — наступление турок на Балканах (Белград был ими взят в 1529 г.) П Е С Н Ь XLV 1 Поликрат.— Тиран Самоса (535—522 г. до н. э.), при его правлении остров достиг апогея могущества и доминировал в Эгейском море. Обманутый сатрапом Сард, Поликрат был схвачен и казнен. ...лидийский 11Государь — Крез (см.: XXXVIII, 2, прим.), побежденный Киром и взведенный на костер, вспомнил слова Солона о том, что никто не может считать себя счастливым прежде смерти. Кир его помиловал. Дионисий.— Дионисий Младший, тиран Сиракуз (367—344 г. до н. э.), был свергнут и стал школьным учителем. (Крез и Дионисий в качестве примеров непостоянства фортуны упоминаются Овидием: Письма с Понта, IV, III, 35—38). 2 Сервий.— Сервий Туллий, царь Рима (578—534 г. д о н . ) . ) . Легенда приписывает ему низкое происхождение (сын рабыни, согласно Валерию Максиму). Марий - - 1ай Марий (см.: III, 33, прим.) выдвинулся из простых солдат. Изгнанный Суллой и внесенный в проскрипционные списки, вернулся в Рим и в седьмой раз был избран консулом. Вентидий.— Публий Вентидий Басе, из низкого звания стал консулом (43 г. до н. э.), победителем парфян (38 г. до н. э.) и был удостоен триумфа. Людовик.— Людовик XII (см.: XIV, 8, прим.), будучи еще Людовиком Орлеанским возглавил мятеж французских фе­ одалов против Анны, регеитши при несовершеннолетнем Карле VIII. Разбитый в 1488 г. при Сент-Обене-дю-Кормье (см. ниже: «при святом Альбине»), был взят в плен. 3 ...чья дочерь за сыном моегоЦ Государя...— Рената Французская (см.: XIII, 72, прим.). Матвей Корвин.— Король Венгрии Матяш - (1458—1490), при своем предшественнике Владиславе V был в заключении и получил свободу после его смерти. ю ...Новенградское узилище... — Новиград, в Хорватии. п Белетика. — Идентификации не поддается. Высказывалось предположение, что речь идет 0 Белчине (Болгария). 39 Как Прокна, как Филомела... — См.: X, 113. прим.; XXXIX, 31, прим. 71 Как арабский конь... — Ср.: Вергилий. Гёоргики, III, 83—85. 75 Кто в осаде... — Ср.: Вергилий. Энеида, V, 439—442. 78 ...за Алкидовыми столпами...—За геркулесовыми. 92 Сам крылатый конь, что меж горних звезд... —Пегас, превращенный в созвездие. 93 Арион.—Конь, подаренный Посейдоном Адрасту и владевший человеческой речью. Кил- лар.—Конь Полидевка. 102 Но когда тенистый Ноктурн... — Бог ночи (Ноктурн) обитал, согласно античной мифоло­ гии, у киммерийцев (сказочный народ, живущий у Азовского моря). Ср.: Овидий. Метамор­ фозы, XI, 592—593. 104 Что своими ушами слышала...—Руджьер и Брадаманта обменялись брачным обещанием (XXII, 34—35), но Марфиза при этом не присутствовала. О своем обручении с Брадаман- той Марфизе рассказывал Руджьер (XXXVI, 68). 112 Как в порыве Австра или Борея...—Ср.: Вергилий. Коргики, IV, 261—262; Энеида. X. 97—99; Данте. Чистилище, XXVIII, 19—21. П Е С Н Ь XLVI 1 Если плавателю не лгут чертежи...—Ср.: Вергилий. 1ёоргики, II, 41: IV, 116—117; Данте. Чистилище, I, 1—2; Рай, II, 1—9 (отождествление поэтического творчества с мореплава­ нием). 3 Мамма. — Прозвище Беатриче, дочери Никколо да Корреджо (см.: XLII, 92, прим.) и жены Никола Квирико Санвитале. Джиневра. — Либо дочь Никколо Рангони и жена сына Никколо да Корреджо, Джангалеаццо, либо дочь Гвидо да Корреджо и жена (в первом браке) Джованни Бентивольо, синьора Болоньи. ...все Корреджии... — Сестры Беатриче, Изотта и Элеонора. Вероника Гамбара (1485—1550). — Известная поэтесса, жена графа Джильберто X да Корреджо. 4 ...вторая Джиневра... — Вероятно, дочь Вероники гамбара и жена Паоло Фрегозо. Юлия. — Неизвестное лицо. Ипполита Сфорца (1481 — ок. 1520).— Дочь Карло Сфорца и жена феррарца Алессандро Бентивольо (Банделло посвятил ей первую новеллу своего сборника). Тривульция Домщилла. — Домитилла, дочь миланца Джованни Тривульцио и жена Франческо Торелло, графа Монтекларучоло, отличалась образованностью, красо­ той и прекрасным голосом; родители (как писали современники) с детства посвятили ее музам («священным недрам» дельфийского оракула Аполлона). Эмилия Пия. — Эмилия (ум. 1528), из семейства Пио ди Карпи, жена Антонио да Монтефельтро. Маргарита.— Маргарита Гонзага, внебрачная дочь Франческо Гонзага, фрейлина герцогини Элизабетты (см.: XLII, 86). Грациоза. — Грациоза Маджи, жена Энеа Пио ди Карпи, придворная дама герцогов д'Эсте, отличалась прекрасным голосом и игрой на лютне. Анджела Борджия. — Фрейлина (и двоюродная сестра) Лукреция Борджа (см.: XIII, 69). предмет соперничества братьев Ипполита и Джулио д'Эсте. Риккарда Эсте. —Единственная известная представи­ тельница рода Эсте, носившая имя Риччарда — это супруга Никколо III и мать Эрколе 1 (см.: XLII, 90, прим). Бланка. Диана. — Бьянка, дочь Сиджисмондо д'Эсте (и внучка Риччарды), жена Альбериго Сансеверино; Диана, сестра Бьянки (см.: XLII, 90, прим). Известна еще только одна дочь Сиджисмондо по имени Лукреция (см.: XIII, 65, прим). 5 Турка Барбара. — Либо дочь герцога Бранденбургского и супруга Лодовико Гонзага по прозвищу Турк, либо (что более вероятно, учитывая положение в списке имен) оДна из представительниц знатного феррарского рода Турки. Лаура. — Лаура или Эустокия Диа- нти (ум. 1573), фаворитка, затем третья жена Альфонса I; от союза с ней пошла моденская ветвь Эсте. Джиневра третья...—Джиневра д'Эсте, сестра Эрколе II и супруга Сиджис­ мондо Малатеста, синьора Римини. 6 Колебался на краю Рубикона... — Рубикон — река, служившая в древности границей между цизальпинской Галлией и Италией, без разрешения сената войскам переходить за эту границу было запрещено. Двинув войска через Рубикон (17 декабря 50 г. до н. э.), Юлий Цезарь начал гражданскую войну. 7 Вот жена, вот мать... — Боццоло — замок на левом берегу Ольо; синьором его был Федерико Гонзага, его жена - Д ж о в а н н а Орсини, его мать — Антония дель Бальцо. Торел- ли. — Знатный род. Известна Барбара Торелли (1475—1533), вдова Эрколе Бентивольо, затем — Эрколе Строцци, хозяйка литературного салона в Ферраре, автор, по крайней мере, одного (и незаурядного) стихотворения. Бентивольи. — Род властителей Болоньи (1401 —1506); одна из встречающих, скорее всего, Костанца Бентивольо, жена Лоренцо Строцци (брата Эрколе Строцци). Висконти. — Род властителей Милана (до 1447). Пал- лавичини.—Знатный миланский род. 8 Юлия Гонзага. — Джулия. Гонзага (1513 —1556), дочь Лудовико Гонзага (из саббионетской ветви), супруга Веспасиано Колонна Младшего, сына Просперо Колонна (см.: XV, 28, 1 прим.). Славилась красотой. В 1534 г. ее пытался похитить знаменитый пират Барбаросса. С нею свойственница... — Изабелла Колонна (см. о ней и ее «верности»: XXXVI, 9, прим.). ...арагонская Анна... —Женой Альфонсо д'Авалос, маркиза дель Васто (см.: XV, 28, прим.), была Мария (род. после 1503 —1568), дочь Фердинанда, графа ди Кастеллана, внучка Фердинанда I Арагонского (см.: Х Х Х Ш , 23, прим.). 9 И с сестрою...—Джованна Арагонская (1502—1575), супруга Асканио Колонна. Поэты превозносили ее как образец женской красоты. Портрет кисти Рафаэля в Лувре. Вик­ тория. — Виттория Колонна (см.: XXXVII, 18, прим.). ю Аскольт Единственный!—Франческо Аккольти (1485—1535), аретинец, поэт-импровиза­ тор, прозванный за свое мастерство «единственным». 11 Бенедикт.—Бенедетто Аккольти (ум. 1548), кардинал Равенны, секретарь папы Климента VII. С кардиналами из Болоньи и Мантуи...--Первый — это Лоренцо Кампеджи (1474— 1539). болонский правовед, епископ Болоньи, кардинал (1517), один из крупнейших церковных дипломатов своего поколения; Ариосто имел с ним дела, когда решил (в 1530) узаконить своего сына Вирджинио. Второй - -Эрколе Гонзага (см.: XXVI, 51, прим.). 12 Лактанций.- -Латтанцио Толомеи, из Сиены, литератор. Клавдий Птолемей. — Клаудио Толомеп (1492—1555 или 57), его родственник, известен работами об итальянском языке, автор сочинений по истории, поэт. Павел Панса. — Пауло Панса, из Генуи, латинист, кардинал. Триест. — Джанджорджо Триссино (1478—1550), известный литератор, один из ранних теоретиков и практиков классицизма, автор, среди прочего, первой «правильной» трагедии «Софонисба» и героической поэмы «Италия, освобожденная от готов». Будучи изгнан из Венеции, несколько лет (до 1514) прожил в Ферраре. Латинский Ювенал...— Латино Джовенале деи Манетти, из Пармы, литератор, в 1534 г. стал папским антиквари- усом. Капилупи. — Восемь братьев Капилупи из знатного мантуанского рода, наиболее известны: Лелио ( 1 4 9 7 - 1 5 6 0 ) , Камилло (1504—1547), Ипполито (1511 — 1580). Прослави­ лись как дипломаты на службе маркизов и герцогов Гонзага, занимались и литературой. Сакс. — Панфило Сасси (ок. 1455 —1527), из Модены, латинский и итальянский поэт (в том числе известный и как импровизатор). Молъца. — Франческо Мариа Мольца (см.: XXXVII. 12, прим.). Флариан Монтин. — Флориано Флориани да Монтаньяна (женился на фрейлине Катерины Корнаро — с этим браком соотнесено действие «Азоланских бесед» Бембо). Юлий Камилл. — Джулио Камилло Дельминио (1479—1544), латинский и итальянский поэт, автор сочинений по риторике и «Театра наук» (так и не увидевшего свет и вряд ли написанного), универсального пособия для овладения всеми областями знания, в первую очередь красноречием и поэзией («проторивший тропу к аонийской влаге»). Марк Антоний Фламиний (1498—1550). — Известный латинский поэт, в почете при дворе Льва X. Сан- га.— Джованбаттиста Санга (ум. 1532), из Рима, латинский поэт, секретарь Климента VII. Берна. — Франческо Берни (ок. 1497—1535), один из самых известных авторов бурлескных стихов, переделал, тосканизировав, «Влюбленного Роланда», надолго вытеснив из литера­ турного обихода оригинал, служил у крупных итальянских прелатов и у Климента VII. 13 Александр Фарнезский.— Алессандро Фарнезе (1468—1549), папа под именем Павла III (1534); литератор и меценат, инициатор католической Контрреформации. Федр.— Томмазо Ингирами (ок. 1470—1516), из Вольтерры, префект Ватиканской библиотеки, профессор риторики (прозванный Федром или Федрой после исполнения в Риме заглавной партии в «Федре» Сенеки). Капелла.— Бернардино Капелла (ок. 1460—1524), римлянин, латинский поэт, оратор, активный член римских литературных академий, начиная с академии Помпо- ния Лета. Порций.— Камилло Поркари, римлянин, поэт, профессор риторики, епископ в понтификат Льва X. ... Филипп 11 Из Болоньи...— Филиппо Бероальди (1472—151 тинский поэт, префект Ватиканской библиотеки, доверенное лицо Льва X, издатель ТапиИ та. Вольтерран.— Марио Маффеи, из Вольтерры, латинский поэт. Магдалин.— Эванз- желиста Паоло Маддалени, римлянин, латинский поэт. Пиерий.— Джампьетро Валернаво Больцани (1477—1558), из Беллуно, поэт, прозаик, археолог, наставник Ипполита и Алес- сандро Медичи (прозванный Пиерием как ревнитель муз — Пиэрид). Блоссий.— Б ь я з я ш Паллаи (ум. 1550), из Сабины, секретарь Климента VII и Павла III. Вида.— Марко Д ж ж » ламо Вида (1485—1566), епископ, участник Тридентского собора, известный латинскж* поэт («Христиада») и теоретик поэзии («Поэтическое искусство»). Ласкарь.— Иоанн Л а с п - рис (ок. 1445—1534), из Константинополя, один из виднейших пропагандистов эллинской культуры в Западной Европе (во Флоренции при Лоренцо Великолепном, в Риме г г * Льве X, во Франции при Франциске I). Музур.— Марк Музура (ум. 1517), с Крита, учекяк Ласкариса, профессор греческой грамматики в Падуанском университете, кардинал. Нжг герий.— Андреа Наваджеро (1483—1529), из Венеции, ученик Музуры, латинский поэт, библиотекарь и историк Венецианской республики. Андрей Марон.— См.: III, 56, приз*. ... чернец Север. — Северо, из Вольтерры, поэт, монах камальдульского монастыря. 14 Орологий.— Алессандро дельи Оролоджи, падуанский литератор. Гварин.— Алесеанлх»:- Гварино, поэт, секретарь Альфонса I, профессор Феррарскогр университета (внук Гвариьс да Верона и дядя автора «Верного пастуха»). Марий Ольвит.— Марио Эквикола (1470— 1525), секретарь Изабеллы д'Эсте, историк Мантуи, автор «Книги о природе любты?» (прозванный Ольвитом как уроженец Альвиты в Кампании). Аретин.— Пьетро Арет (1492—1556), одна из самых ярких фигур XVI в., разносторонний и одаренный писателя беззастенчиво использовавший свое перо и свою славу в целях саморекламы и шантаж» («божественный» и «бич владык» — это его самохарактеристики). Двое Иеронимов...—- Джироламо Верита (по-итальянски его фамилия значит «истина»), из Вероны, по?-. Джироламо Читтадини (его фамилия переводится как «гражданин»), ломбардец, лати— ский поэт. Майнард.— Джованни Майнарди (1462—1536), придворный врач Ипполит» д'Эсте, лечил Ариосто во время его предсмертной болезни. Теокрен.— Бенедетто Тальякаг> не (ок. 1480—1536), из Сарзаны, секретарь Генуэзской республики (1514), воспитатель детей Франциска I, латинский поэт. Целий.— Челио Кальканьини (см.: XLII, 90, прим-V Панницат.— Никколо Марио Паниццато, латинский поэт, профессор риторики в Ферраг- ском университете. Леоницен.— Никколо Леоничено (1428—1524), из Виченцы, врач ii л тератор, служил в Ферраре (при Эрколе I и Альфонсе I). 15 Бернард Капелл.— См.: XXXVII, 8, прим. Петр Бембо.— См.: XXXVII, 8, прим. Злее* Бембо упомянут как автор «Рассуждений в прозе о народном языке» (1525), где излагает.; идея наддиалектного литературного языка, ориентированного на грамматику и словарь итальянской литературной классики. Гаспар Общий.— Гаспаре Обицци, из Падуи, пос­ ледователь Бембо. Ариосто гостил у Обицци в ноябре 1521 г. Фракастор.— Джироламо Фракасторо (1478—1553), знаменитый астроном, географ, геолог (заложивший основь; палеонтологии), врач (автор поэмы «О французской болезни»), философ (диалог «Наваге- рий или О поэтике»). Беваццан.— Агостино Беваццано (был жив в 1549), латинский поэт при дворе Льва X и Климента VII. Родом из Тревизо. Трифон Гавриил.— Венецианскиз патриций и эрудит, своего рода арбитр в вопросах поэзии, пользовавшийся всеобщим признанием, но ничего не публиковавший. Был жив в 1549 г. Бернард Тасс.— Бернарде Тассо (1493—1569), из Бергамо, лирический и эпический поэт (поэма «Амадиджн секретарь герцогини Ренаты, князя Сансеверино. Отец Торквато Тассо. 16 Николай Аманий.— - Никколо Аманио (ок. 1468—до 1528), из Кремы, поэт. Николай Тье- пол.— Никколо Тьеполи, венецианский патриций, латинский поэт, реформатор Пал; а • - ского университета. Антон Фулъгоз.— Антониотто Фрегозо (ум. 1532), из миланск;н Фрегозо, придворный Лодовико Моро, автор аллегорических и бурлескных стихов. Ва » рий.— Джанфранческо Валерио (см.: XXVII, 137, прим). Бариньян.— Пьетро Бариньяно (не было в живых в 1549), из Пезаро (или из Брешии), поэт, придворный Льва X. п Пик.—Джанфранческо Пико делла Мирандола (1470—1533), племянник знаменитого гуманиста и философа Джованни Пико, эрудит, автор работ по разным областям знания, полемизировал с Бембо по вопросу о подражании. Пий.—Альберто III Пио ди Карт (1475—1531), двоюродный брат Пико, соученик Ариосто в школе Грегорио да Сполет: адресат нескольких его стихотворений. Заметная фигура в политической жизни Италии эпохи итальянских войн. Яков Саннадзар.— Якопо Саннадзаро (1458—1530), знаменитый неаполитанский писатель, автор «Аркадии», положившей начало жанру пасторали в ново­ европейской литературе. Здесь упомянут как автор «Рыбачьих эклог». 18 Пистольф.— Бонавентура Пистофило, из Понтремоли, канцлер и нотариус Альфонса I (et рукой написан указ о зачислении Ариосто в штат герцогского двора), адресат одной из сат;:т Ариосто и нескольких писем. Ангиар.— Либо Пьетро Мартире д'Англари, поэт и путешест­ венник, либо Джироламо Анджериано (1470—1535), эрудит. ... три Аччайоли...— Пьетро Антонио, его сын Якопо, его племянник Аркелао — флорентийцы, на службе при феррарском дворе. Аннибал Малагуций. — Аннибале Малагуцци (1482—1545), из Реджо, двоюродный брат Ариосто, адресат двух его сатир. Одоард.— Из Реджо, поэт, сведений о нем почти нет. 19 Виктор Фавст.— Профессор греческого в Венеции, автор небольшого трактата «О коме­ дии». Заведовал строительством судов в Венецианском арсенале., Танкред.— Анджело Танкреди, профессор Падуанского университета. 59 Как седой Эгей...— Медея подговорила Эгея, царя Афин, отравить его сына Тесея, росшего на стороне и пришедшего в Афины неузнанным., Эгей узнал сына по оставленному ему мечу и успел отшвырнуть чашу с ядом. 67 А не рад Гапелон, не рад...— И далее называются второстепенные персонажи Каролингова цикла из майнцского рода: граф Ансельм — отец Пинабеля (см.: II, 58); Фалькон — упомя­ нут во «Влюбленном Роланде» (I, II, 51); Гинам Байонский — известен «Историям Риналь­ да» и «Влюбленному Роланду» (I, III, 43); Гин — сын Гинама. 81 Лучший и вежественнейшийрыцарь...— Иполит д'Эсте. 82 Но когда в измене нашел он смерть...—Ариосто придерживается не гомеровской версии, согласно которой Ахилл убил Гектора в честном бою (хотя и в «Илиаде» Гектор обманут Афиной), а традиции, восходящей к апокрифу Диктиса Критянина и изображающей смерть Гектора результатом предательской ловушки. Синон.— Мнимый перебежчик, убе­ дивший троянцев ввести в город оставленного греками деревянного коня и ночью выпу­ стивший прятавшихся в коне греческих воинов. Менелаю, который его оставил...— Соглас­ но варианту мифа, в Трое с Парисом находился призрак Елены, а сама Елена все время Троянской войны провела в Египте, пользуясь гостеприимством царя Протея. Обмен Елены на шатер —вымысел Ариосто. 83 Птолемеи.— Династия, царствовавшая в Египте с 323 по 30 г. до н. э. А от Клеопатры в Левкадском море...— Марк Агриппа (63—12 г. до н. э.), ближайший сподвижник Октави- ана Августа, одержал в 31 г. до н. э. решительную победу над флотом Марка Антония и Клеопатры (битва при Акции). Левкадское море — Ионическое. 84 Ибо стал ему Тибр постыл...— Имеется в виду перенос столицы из Рима в Констан­ тинополь (330). Апеллес.— См.: XXVIII, 4, прим. 85 Вспомогали рождающей королеве...— Элеоноре Арагонской (см.: XIII, 68, прим.). Здесь Юпитер и речистый Меркурий...— Античные божества символизируют телесные и духо­ вные совершенства, которыми одарен Ипполит: Юпитер — величие, Меркурий -красно­ речие, Венера — красоту, Марс — мужество. 87 И как он пришел на Дунай...— Семи лет Ипполит получил епископство Эстергомское (см. след. окт.) и отправился в Венгрию, где правил Матвей Корвин (см.: XLV, 3, прим.) и Беатриче Арагонская, тетка Ипполита. 88 Вот на турков, вот на немцев...— Ипполит застал конец царствования Корвина и не был свидетелем его побед над турками (завоевание Боснии —1463, Молдавии и Валахии — 1467) и германцами (подчинение Богемии—1468—1479, Силезии и Моравии—1478). 89 Фуск.— Томмазо Фуско (ум. до 1517), наставник, затем секретарь Ипполита д'Эсте. 90 Вот он. юный...— Кардиналом Ипполит стал в 14 лет. Если сей примет плащ Петра Апостола!—Т. е. если станет папой. 93 И ту пятую...— Щедрость, которую Ариосто добавляет к естественным добродетелям. 94 С обездоленным князем инсубрийским...— С Лодовико Моро (см.: XIII, .62, прим.). Об «инсубрийском» крае см.: III, 62, прим. О «змеях» см.: там же. 95 Заговор, II От любимейших умышленный родичей...— Заговор Джулио и Ферранте д'Эсте (см.: III, 60—62, прим.). Роль Ипполита в раскрытии заговора исторически достоверна. И за то зовется званьем...— Звание отца отечества, присвоенное Цицерону сенатом за подавление заговора Каталины (63 г. до н. э.). 96 Зрится он в сияющих латах...— Имеется в виду вклад Ипполита в подавление попытки Бентивольо вернуть Болонью (1507), перешедшую под власть папы Юлия II. Он пришел, увидел, победил.— Слова Юлия Цезаря после победы при Зеле (47 г. до н. э.) над царем Боспора Фарнаком II. 97 Зрится он у отчего брега...— Битва при Полеселле (см.: III, 57; XV, 2; XXXVI, 2; XL, 2—4). В письме кардиналу Ипполиту от 25 декабря 1509 г. Ариосто писал: «Сего дня дошло до нас известие, что Ваше Высокопреосвященство вместе с герцогом разбили на По венециан­ ский флот... Сердечно тому радуюсь, ибо, не говоря об общем благе, и моей музе будет что прибавать к историям, украшающим шатер Руджьера». 102 Это был король Алджирский, который...— См.: XXXV, 48—52. 108 Тут маркграф с черным сыном и белым сыном...— Оливьер с Аквилантом и Грифоном, по Датский сын...— Дудон. ill Трепетны, как горлинки...— Ср.: Вергилий. Энеида, И, 515—517. 119 Уж не та драконова чешуя...— См.: XIV, 118. Как об этом, помнится, я уж сказывал.— См.: XXXV, 52. 136 Как паннонская или как иберская...— Венгерская и испанская. 140 Дважды, трижды...— Последняя октава строится по образцу заключительных строк «Энеиды» (XII, 950—952). Pro bono malum — Злом за добро. Сентенция общего порядка, не имеющая прямого отношения к судьбе поэмы. Здесь не может иметься в виду неблагодарность Ипполита д'Эсте, поскольку сентенция была помещена уже в первом издании. ЛУДОВИКО АРИОСТО Н Е И С Т О В Ы Й РОЛАНД Песни XXVI—XLVI Утверждено к печати Редакционной коллегией серии "Литературные памятники" Российской Академии наук Редакторы издательства O.K. Логинова, Л.М. Стенина. Художник В.Г. Виноградов. Художественный редактор Н.Н. Михайлова. Технический редактор Н.Н. Кокина. Корректоры Н.П. Гаврикова, Ф.И. Грушковская ИБ № 47495 Сдано в набор 08.01.92. Подписано к печати 20.11.92. Формат 70xl00Vl6- Гарнитура тайме. Печать офсетная. Усл.печ.л. 43,86. Усл.кр.отт. 45,15. Уч.-изд.л. 38,9. Тираж 20000 экз. Тип. зак. № 4086 Ордена Трудового Красного Знамени издательство "Наука" 117864 ГСП-7, Москва, В-485, Профсоюзная ул., 90 2-я типография издательства "Наука" 121099, Москва, Г-99, Шубинский пер., 6