Сомов и другие. Максим Горький ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА: С о м о в. А н н а - его мать. Л и д и я - его жена. Я р о п е г о в. Б о г о м о л о в. И з о т о в. Д у н я ш а - горничная. Ф ё к л а - кухарка. Т р о е р у к о в. Л и с о г о н о в. С и л а н т ь е в. Т и т о в а. А р с е н ь е в а - учительница. Д р о з д о в. Т е р е н т ь е в. Л ю д м и л а. К р ы ж о в. К и т а е в. С е м и к о в. М и ш а. С о м о в - инженер, лет 40, говорит суховато; под его сдержанностью чувствуется сильное нервное напряжение, в сценах с матерью - резок и даже груб, в сцене с женой, обнаруживая своё честолюбие, откровенен не потому, что говорит искренно, а потому, что проверяет себя. А н н а - его мать, - лет 60, женщина бодрая, хороших "манер". Л и д и я - лет 27, ленивые движения, певучий голос, жить ей одиноко и скучно; Арсеньева оживляет воспоминания юности её, и потому она тянется к ней. Я р о п е г о в - лет 40-42, - школьный товарищ Сомова, человек, которого Лидия объясняет правильно. Б о г о м о л о в - лет 60, - обижен, обозлён. И з о т о в - лет 55, - картёжник, любит поесть, выпить. Т р о е р у к о в - неудавшийся авантюрист, человек, способный на всё из мести за свои неудачи. Т и т о в а - лет 45, - толстая, пошлая, неглупая. А р с е н ь е в а - лет 30, - человек, увлечённый своим делом. Т е р е н т ь е в - лет 35, - рабочий, директор завода, добродушен. Д р о з д о в - лет 30, - красив, суров, недоверчив. К и т а е в - лет 30. К р ы ж о в - за 60 лет. С е м и к о в - лет 25-23, - вялый парень. М и ш а - лет 20. Д у н я ш а - тоже. Л ю д м и л а - 18-20 лет. Ф ё к л а - за 60 лет. Л и с о г о н о в - тоже. С и л а н т ь е в - лет 45. ПЕРВЫЙ АКТ Новенькая, деревянная дача. Терраса; у стола - А н н а С о м о в а, в капоте, пенснэ; читает газету; пред нею - кофейный прибор. Д у н я ш а. Спекулянт масло принёс. А н н а. Во-первых: надо говорить - частник, а не спекулянт. Д у н я ш а. Мы так привыкли. А н н а. Спекулянт - обидное слово, обижать людей -дурная привычка. Во-вторых: где Фёкла? Д у н я ш а. Ушла куриц покупать, что ли... А н н а. Пусть Силантьев подождёт. Д у н я ш а. Он денег хочет. А н н а. Просит, а не - хочет. Д у н я ш а. Не хотел бы, так не просил. А н н а. Вы говорите много лишнего. Пусть придёт сюда. - (Сердито, через газету смотрит вслед Дуняше. Отшвырнув газету, подходит к перилам террасы. На лестнице Силантьев, мужик лет 45.) Здравствуйте, Силантьев! С и л а н т ь е в. Доброго здоровья, Анна Николавна. А н н а. Ну, что у вас, как - дочь? С и л а н т ь е в. Плохо. А н н а. Не помогает доктор? С и л а н т ь е в. Нет. Да ведь какой она доктор, извините... А н н а. Что ж она говорит? С и л а н т ь е в. Да ведь что ей говорить? Она не её, она - меня всё лечит. Не так, видишь ты, думаю я, не её мыслями. Я ей говорю: "Ты - брюхо лечи, а не душу, душу лечить - дело не твоё! Ты, говорю, себе душу-то полечи". А н н а. Очень жаль, что Маша захворала, я так привыкла к ней. С и л а н т ь е в. Новая-то у вас бойка больно. А н н а. Да, вот до чего дожили мы, Силантьев! С и л а н т ь е в. Не говори! Дышать нечем. Комсомол этот, Мишка: "На Кавказ, говорит, надобно Марью-то". Это - в старину солдат на Кавказ посылали, а она девка. (Сомов вышел, стоит у стола, разбирая газеты, прислушивается.) С и л а н т ь е в. Учит меня: "Ты, говорит, богатый, а для дочери денег жалеешь". А н н а. Они - завистливы на чужое богатство. С и л а н т ь е в. Ну да! Понимают, что человек без денег - как птица без крыльев... А н н а. А всё, что у нас отняли, - промотали... С о м о в. Надо бы кофе... А н н а. Ах, ты здесь? Позвони... С о м о в. Не действует звонок. Вы уж сами... А н н а. Идите в кухню, Силантьев, я там расплачусь с вами. С и л а н т ь е в. Дрова тут возил я вам. Да за двух зайцев... [Силантьев уходит.] А н н а. Хорошо, хорошо! (Подходит к двери, звонит.) Звонок действует. С о м о в. Не одобряю я эти твои беседы. А н н а. Ах, вот почему не звонит звонок! Ты что хочешь, чтоб я онемела, когда все кругом возмущены? С о м о в. А ты организуешь возмущение, да? А н н а. Мне кажется - с матерью не следовало бы говорить иронически! И даже не поздоровался. С о м о в. Прости. Но твои "беседы с народом", вроде этого торгаша, Лисогонова и... А н н а. Ты считаешь глупыми? Нет, уж ты разреши мне это! Ты живёшь с умниками, а я привыкла жить с глупыми, но честными... С о м о в. Я должен сказать, что мне особенно не нравится этот, хотя и полуумный, но подозрительный учитель пения... А н н а. Он - учитель истории, а пению учит по нужде. Ты ведь знаешь, что теперь в России истории нет... С о м о в. Послушай, мама... [Входит Яропегов.] Я р о п е г о в. Бонжур (добрый день (франц.) - Ред.), мадам! Николай, у тебя в спальне мухи есть? С о м о в. Есть. Я р о п е г о в. Советую: бей мух головной щёткой! С о м о в. Нелепая у тебя привычка начинать день глупостями! Я р о п е г о в. Это - не глупости, а ценное открытие. Я вчера, ложась спать, перебил щёткой несколько десятков мух. Кстати - об открытиях: Иваненко сообщает, что открыл богатейшие залежи полиметаллической руды. Везёт советской власти! А н н а. А - кто везёт? Это - вы, вы везёте! Страшно подумать, что вы делаете... (Возмущена почти до слёз, уходит, говоря.) Только и слышишь: там открыли, тут нашли... Ужас! Я р о п е г о в. Боевое настроение мамаши всё повышается... С о м о в. Здесь это ещё более неуместно, чем в городе. Я р о п е г о в. Ты хотел весной отправить её и Лидию за границу? С о м о в. Неудобно было хлопотать. (Дуняша вносит кофе.) Я р о п е г о в. Как спали, Дуня? Д у н я ш а. Лёжа, Виктор Павлович. Я р о п е г о в. А что во сне видели? Д у н я ш а. Ничего не видала, я сплю закрыв глаза. Я р о п е г о в. Браво! [Дуняша уходит.] С о м о в. Дерзкая девчонка. Я р о п е г о в. Очень милая курочка! С о м о в. Я смотрю на неё не с точки зрения петуха. Я р о п е г о в. Ты что сердишься? Не выспался? С о м о в. Вчера Терентьев наговорил мне комплиментов, с этим, знаешь, чугунным его простодушием. И кончил так: "Замечательный, говорит, вы работник, товарищ Сомов, любуюсь вами и думаю: скоро ли у нас свои такие будут?" Я р о п е г о в. Ну, и - что ж? Чувствует, что мы не товарищи, а или гуси или свиньи. С о м о в. Ты всё шутишь, Виктор, грубо и неумно шутишь. Смазываешь себя жиром шуточек, должно быть, для того, чтоб оскорбительная пошлость жизни скользила по твоей коже, не задевая души. Я р о п е г о в. Какой язык! С о м о в. И забываешь о том, что нам необходимо полное доверие с их стороны. Я р о п е г о в. Я склонен думать, что пользуюсь таковым. С о м о в. Ты! Доверие необходимо нам всем, а - не единице! Против нас - масса, и не надо закрывать глаза на то, что её классовое чутьё растёт. Ты читаешь им что-то такое, ведёшь беседы по истории техники, что ли... они принимают это как должное... Я р о п е г о в (смеётся). Они лезут ко мне в душу, точно в карман, где лежат их деньги. Говоря правду - мне это нравится. С о м о в. То есть тебя это забавляет, но ты ошибаешься, думая, что они относятся к тебе лучше, более доверчиво, чем ко мне, Богомолову. [Входит Фёкла.] Ф ё к л а. Николай Васильич... С о м о в. Что вам нужно? Ф ё к л а. Анна Николаевна спрашивает: придёт к завтраку кто-нибудь? С о м о в. Да. Двое. Ф ё к л а. А что готовить? С о м о в. Ну... Всё равно! Я р о п е г о в. Что у вас есть? Ф ё к л а. Курочка есть хорошая. Я р о п е г о в. Опять курочка! Побойтесь бога... Ф ё к л а. Нет уж, покорно благодарю, боялась, да перестала! Телятина есть. Я р о п е г о в. Фёкла Петровна, - неужто бога-то не боитесь? Ф ё к л а. Нет, Виктор Павлыч, весёлый человек, не боюсь! Я - старушка неверующая, мне бог столько судьбы-жизни испортил, -- вспомнить горестно! Так чего же готовить? Мозги есть. Я р о п е г о в. Мозгов у нас своих избыток. Ф ё к л а. А - не хватает завтрак заказать. С о м о в. Послушайте, идите к жене... Ф ё к л а. Почивает ещё. С о м о в. Ну... Вы мешаете нам! Ф ё к л а. Так я - ушла. А опоздает завтрак, уж не моя вина. [Уходит.] С о м о в (раздражён). Удивляюсь, как ты можешь болтать с этой дурой! Я р о п е г о в. Это, брат, замечательная старуха! Жизнь её - сплошная драма, но она рассказывает её в юмористическом тоне! С о м о в. Ах, пошли ты её к чёрту! Я р о п е г о в. Нет, ты попробуй, вообрази драму в юмористическом тоне... С о м о в. Послушай, ты нарочно дразнишь меня? Я р о п е г о в. Тебя вот оцарапало простодушие Терентьева, и ты уже готов! Воспринимаешь жизнь трагически. С о м о в. Брось болтать чепуху, Виктор. Я р о п е г о в. У тебя, брат, кислая дворянская закваска, а у меня: дед - дьякон, отец - унтер-офицер... С о м о в. Ах, не говори пошлостей... Я р о п е г о в. Ну, брат, классовая заквасочка - не подлость, это ты бухнул зря! (Пауза.) С о м о в. Геологи чересчур много открывают. Рентабельность этих открытий весьма сомнительна. Протасов сравнивает геологов с девицами, которые, торопясь выйти замуж, слишком декольтируются. Я р о п е г о в. То есть хотят угодить властям? Я слышал, что последний доклад его - насквозь антисоветская пропаганда. С о м о в. Чепуха! Просто он - как всегда - грубовато говорил... Я р о п е г о в. Вообще у вас тут атмосферочка ядовитая. Это - что? Воздействие шахтинского процесса? С о м о в. Ядовитости - не замечаю, а "самокритика" сильно растёт. Ну, разумеется, и шахтинское дело нельзя забыть. Кроме того, разлад в Кремле... Я р о п е г о в. Возбуждает надежды? С о м о в. Говорит о том, что товарищи трезвеют. Я р о п е г о в. Гм? Так ли? По-моему, лучшие из них - неизлечимые алкоголики от идеологии. Идеологии у них - девяносто процентов. А р с е н ь е в а (входит на лестницу). Лидия Борисовна дома? С о м о в. Да. У себя. Пожалуйста... Я р о п е г о в. Это - что? С о м о в. Учительница, подруга жены по гимназии. Я р о п е г о в. Какая... гм! Партийка? С о м о в. Не знаю, не знаю! Слушай, Виктор, к завтраку приедет Богомолов... Я р о п е г о в. Настраиваюсь благоговейно. С о м о в. Он, вероятно, начнет говорить о фабрике Лисогонова, о её восстановлении, расширении и так далее. Я - решительно против этого. Не вижу смысла реставрировать и обогащать мелкие предприятия туземцев. Ты знаешь мою точку зрения: ориентация на европейца, на мощность... Советская власть должна вернуться к концессиям, иначе... Я р о п е г о в (закуривая). И так далее. В общем - гениально. С о м о в. У Богомолова - личные причины, какая-то старая связь, даже, кажется, родство с Лисогоновым. (Гудок автомобиля.) О, чёрт! Кто это? Я р о п е г о в. Терентьев. И этот, новый, его заместитель. С о м о в. Не очень приятная фигура. Я р о п е г о в. Интересный парень, кажется. [Входят Терентьев и Дроздов.] Т е р е н т ь е в. Почтение строителям! (Дроздов молча пожимает руки.) С о м о в. Добрый день, Иван Иванович... Т е р е н т ь е в. День - хорош, да вот из Москвы - нагоняй нам. Читали? С о м о в. Нет. Где? Т е р е н т ь е в. А - вот! Я р о п е г о в (Дроздову). Курите? Д р о з д о в. Спасибо. Я р о п е г о в. Охотник? Д р о з д о в. Балуюсь. А - как вы догадались? Я р о п е г о в. Видел вас в лесу с ружьём. Д р о з д о в. Ага! (Отходит в дальний угол террасы.) С о м о в. Ну, это пустяки! Т е р е н т ь е в (вздыхая). Самокритика, конечно... С о м о в. Да, загибают... (Лидия, Арсеньева - выходят из комнаты.) Л и д и я. Может быть, ты позовёшь товарищей к себе? С о м о в. Да. Пожалуйте, Иван Иванович. Т е р е н т ь е в (пристально и удивлённо смотрит на Арсеньеву, зовёт). Борис - идём! (Трое ушли. Яропегов остался, сидит на перилах.) Л и д и я (звонит). Да, очень скучно! .В городе все недовольны, живут надув губы, ворчат, сплетничают на партийцев, рассказывают старые московские анекдоты. А р с е н ь е в а. Город затхлый. Л и д и я. И ни одной шляпы к лицу нельзя найти. А р с е н ь е в а. А ты сама сделай. Я р о п е г о в. Зато - легко потерять лицо. Л и д и я. Вы зачем тут подслушиваете? Знакомьтесь: Виктор Павлович Яропегов, Екатерина Ивановна Арсеньева. Я р о п е г о в. Весьма рад! Л и д и я. Я - не умею делать шляп. И вообще ничего не делаю. Я р о п е г о в. Это - лучше всего гарантирует от ошибок. Л и д и я. Жалкая ирония. Вот вы, инженеры, делаете и всё ошибаетесь, и вся ваша деятельность - ошибка. Я р о п е г о в. Совершенно так же думает Анна Николаевна. С её политико-эстетической точки зрения в сельском пейзаже церковь гораздо уместнее, чем фабрика. (Дуняша - в дверях.) Л и д и я. Кофе, Дуняша, кофе! И хлеба. Вы ужасно медленно спешите на звонки. Д у н я ш а. Наверху была. [Уходит.] Я р о п е г о в. Вы, я слышал, учительница? А р с е н ь е в а. Да. Я р о п е г о в. Совершенно не похожи. А р с е н ь е в а. Это - порицание или комплимент? Я р о п е г о в. Комплименты говорить вам я не решаюсь, да и времени для этого много требуется. А р с е н ь е в а. Мне приятно, что вы дорожите временем. Л и д и я. Ты, Катя, осторожнее с ним, он отчаянный ухажёр, как теперь говорят. (Дуняша приносит кофе.) С о м о в (кричит). Виктор! Я р о п е г о в. Пардон (извините (франц.) - Ред.) [Уходит.] А р с е н ь е в а. Кто это? Л и д и я. Приятель мужа, был женат на сестре его, овдовел. Очень талантливый, забавный, пьяница, немножко - шут, нахал и бабник. Вот, если хочешь замуж... А р с е н ь е в а. Нет, спасибо! После такой характеристики расхотелось. Л и д и я (смеётся). Ты удовлетворена жизнью? А р с е н ь е в а. Нет, конечно. Я даже и не представляю, как можно быть удовлетворённой в наше время. Л и д и я (подумав). Это ты сказала что-то серьёзное, я не понимаю! А р с е н ь е в а. Очень просто понять. Людей, для которых жизнь была легка и приятна, - не может удовлетворить то, что она разрушается, а те, кто разрушает, - не удовлетворены, что разрушается она не так быстро, как хотелось бы. Л и д и я. Вот какая ты стала... философка! И тебе искренне хочется, чтоб старая жизнь скорее разрушилась? А р с е н ь е в а. Да. Л и д и я. Как просто! Да, и - всё! Но ведь ты сказала, что не партийка? А р с е н ь е в а. Я сочувствую работе партии. Л и д и я (вздохнув). Ты была такая... независимая! Не понимаю, как можно сочувствовать, когда все против партии. А р с е н ь е в а. Все, кроме лучших рабочих. И ведь вот муж твой и его друг... Л и д и я. Ну-у, муж!.. Он скрепя сердце, как говорится... А р с е н ь е в а. Разве? Л и д и я. А Яропегов, он, знаешь, едва ли вообще способен чувствовать, сочувствовать. Он такой, знаешь... пустой! Вот он - независим. Сочувствовать - значит, уже немножко любить кого-то, а любовь и независимость не соединяются, нет! А р с е н ь е в а. Ты замени кого-то чём-то. Л и д и я. Не понимаю! И - вообще - что случилось? Фабрики всегда строили. А р с е н ь е в а. Строили, да - не те люди и не для того, для чего теперь строят. Вот тебе нравится независимость, но она будет возможна для одного только тогда, когда все будут независимы. Л и д и я. Это и называется - утопия? Кстати: ты купалась? А р с е н ь е в а. Да. Л и д и я. Удивительно ты говоришь - да! Вот идёт Миша. М и ш а. А, чёрт... Л и д и я. Он всегда ругается. М и ш а. Вовсе не всегда. Л и д и я. Надо сказать: здравствуйте, а он говорит: чёрт! М и ш а. Китайские церемонии! А у вас тут гвозди торчат, взяли бы молоток да забили. Л и д и я. Не хочу забивать гвозди! Садитесь, кофе дам. М и ш а. Не хочу. Товарищ Арсеньева... Л и д и я. Знаешь, товарищ Арсеньева, Миша влюблён в меня. М и ш а. Я? В вас? Ну, уж это - дудочки! Вы даже и не нравитесь мне. Л и д и я. Серьёзно? М и ш а. Ну, конечно! Л и д и я. Я очень рада, если так. М и ш а. Да уж так! А радоваться - нечему. И - неправда, что вы рады. Интеллигенты любят нравиться, всё равно кому... Л и д и я. Вы успокоили меня, Миша! М и ш а. Успокоил? Эх вы... Чем это я вас успокоил? И вовсе вы ничем не беспокоились. Мешаете только... Л и д и я. Я - молчу. А р с е н ь е в а. Вы, Миша, не в духе? М и ш а. Да что же, товарищ Арсеньева!.. Бюрократ этот, Дроздов, доски для эстрады запретил брать на стройке, как же мы расширим эстраду? Китаев разрешил, а он - нельзя! Тоска! И тоже всё шуточки шутит, как будто интеллигент какой-нибудь. А р с е н ь е в а. Дроздов - здесь, я поговорю с ним. Л и д и я. Пейте кофе, Миша! М и ш а. Ладно. То есть - спасибо! И потом к занавесу надобно два полотнища пришить, а он говорит -это пустяки! Флаги истрёпанные, и мало флагов... И, говорит, вы должны действовать самообложением, а - каким чёртом мы самообложимся? Л и д и я. Ох, Миша... М и ш а (успокоительно). Ну, ничего! Вы сама тоже, поди-ка, здорово ругаетесь, это и по лицу видно. Без этого - не проживёшь... Мы и так за месяц утильсырья сдали на сорок семь рублей да на укреплении плотины заработали семьдесят три, так ведь на ремонт избы-читальни да по ликбезу... (Терентьев, Дроздов, Сомов.) Т е р е н т ь е в. Значит - так: вы едете на фабрику, я побегу взглянуть, что делают на стройке. А р с е н ь е в а. Можно вас на пару слов? Д р о з д о в. Всегда готов! (Идут, Миша за ними.) С о м о в. Хотите кофе, Иван Иванович? Т е р е н т ь е в (глядя вслед уходящим). С удовольствием. С удовольствием. С о м о в. До свидания. (Ушёл.) Т е р е н т ь е в. Погода-то, Лидия Петровна, а? Отличная погода! Л и д и я. Очень хорошая погода. Т е р е н т ь е в. Именно! Это... эта женщина - кто такая? Л и д и я. Учительница в Селищах, подруга моя. Т е р е н т ь е в. Та-ак. Что же это я её не видал раньше? Л и д и я. Да она здесь только с осени и недавно воротилась из Москвы... Т е р е н т ь е в. А вы... давно знаете её? Л и д и я. В гимназии учились вместе. Т е р е н т ь е в. В каком городе? Л и д и я. В Курске. Т е р е н т ь е в. Ага! Вот оно что! Л и д и я, Что это вас обрадовало? Т е р е н т ь е в. Тут... случай такой! Черносотенный городок! Я был в нём при белых. Л и д и я. Ужасные дни! Т е р е н т ь е в. Да, на войне страшновато. Особенно - ежели отступать. Наступать - это очень легко. А р с е н ь е в а (возвращается). Ну, Лида, мне нужно идти в село. Т е р е н т ь е в. Погодите-ко, позвольте... то есть - извините! Ведь вы - дочь доктора Охотникова? А р с е н ь е в а. Да. Но я вас не помню... Т е р е н т ь е в. Ну - где же помнить! Однако это я самый лежал у вас, в квартире, в Курске, раненый... А р с е н ь е в а. Фёдор... забыла как! Узнать вас трудно. Т е р е н т ь е в. Ещё бы! Почти восемь лет прошло. К тому же я тогда был Степан Дедов, а настоящее имя моё Иван Терентьев. И растолстел, всё в автомобилях живу. Вот видите - встретились, а? Чёрт знает что! Учительствуете? А р с е н ь е в а. Да. Т е р е н т ь е в. Так. В партии? А р с е н ь е в а. Нет. Т е р е н т ь е в (несколько огорчён). Почему? А р с е н ь е в а. Сразу не расскажешь. Т е р е н т ь е в. А я думал, что вы, после того - в партию! Ваше поведение... А р с е н ь е в а. Ну, какое же поведение! Т е р е н т ь е в. Однако - риск! А р с е н ь е в а. Тогда не одна я рисковала. Т е р е н т ь е в. Нашли бы меня у вас - пуля вам или - вешалка... Ну, а отец? А р с е н ь е в а. Его, как врача, мобилизовали белые, а на другой день какой-то пьяный офицер застрелил его... Л и д и я. Как ты... спокойно! Т е р е н т ь е в. Та-ак! Хороший был человек! (Лидии.) "Вы, говорит, желаете жить? Ну, так делайте что вам велят!" (Смеётся.) Вот история! И даёт рыбий жир. Противная жидкость, да и команда эдакая: делай, что велят! А я с девятнадцати лет делал чего не велят, и мне уже было двадцать семь. В тюрьме сидел, в ссылке был, бежал, работал нелегально, считал себя совсем готовым человеком. И - вдруг: делай что велят, пей рыбий жир! Положим, кроме рыбьего жира, питаться нечем было. (Арсеньевой.) Его ведь звали Иван Константинович? Что ж, Катерина Ивановна, - по всем правилам нам следует возобновить знакомство? А р с е н ь е в а. Я - не прочь. Т е р е н т ь е в. Чудесно! (Лидии.) Заговорили мы вас? То есть это я заговорил... Л и д и я. Нет, что вы! Мне интересно... Хорошо встретились вы... Т е р е н т ь е в. Хорошо? Да, бывает. Д р о з д о в (за террасой). Катерина Ивановна - ждём! Ваня всегда с дамами. Т е р е н т ь е в. Это - с больной головы на здоровую. Д р о з д о в. Ты, Ваня, с Катериной Ивановной осторожно, она человек враждебный нам. Т е р е н т ь е в. Не верю! А р с е н ь е в а. Не нам, а - вам, товарищ Дроздов. До свидания, Лида. Л и д и я. Ты вечером придёшь? А р с е н ь е в а. Нет. Л и д и я. Приходи! А р с е н ь е в а. Не могу, дело есть. (Идёт с Дроздовым.) Так вы не забудете? Д р о з д о в. Всегда готов служить вам. А р с е н ь е в а. Не мне, а ликбезу. Я в услугах ваших не нуждаюсь. Д р о з д о в. Строго. [Арсеньева и Дроздов уходят.] Т е р е н т ь е в (задумчиво глядя вслед им). Ну, пойду и я. До свидания. (Лидия одна, позванивает чайной ложкой по графину с водой.) Д у н я ш а [входит]. Лисогонов пришёл... Л и д и я. Вы знаете, что Николай Васильевич уехал. Пусть он идёт к Анне Николаевне. Д у н я ш а. Он вас спрашивает. Л и д и я. Я не могу принять его. [Входит Лисогонов.} Д у н я ш а (усмехаясь). А он уж кругом обошёл, старый чёрт... Л и с о г о н о в. Разрешите, уважаемая... Л и д и я (встаёт). Что вам угодно? Я чувствую себя плохо. Л и с о г о н о в. Все, все плохо чувствуют себя! Местность нездоровая, болото близко, - местность эта не для интеллигентных людей... Рабочие, конечно... Л и д и я. Вы именно ко мне, да? Л и с о г о н о в. Именно-с! Вот вы на спектакле сожаление выразили, что теперь нельзя достать кружев старинных. Действуя по симпатии, всё можно достать! И вот-с мамаши моей кружева желал бы преподнести... Л и д и я. Простите, я должна... распорядиться... [Уходит] Л и с о г о н о в (прячет кружева, ворчит). Дура, дура... (Надулся, покраснел.) (Анна Сомова, Титова.) А н н а. Здравствуйте, Евтихий Антонович! Л и с о г о н о в. Нижайшее почтение! Т и т о в а. Чего в карман прячешь, Евтихий, человек тихий? Л и с о г о н о в. Платок. Т и т о в а. Двадцать лет человека знаю и - хоть бы что! Замариновался, как гриб в уксусе. Л и с о г о н о в. В слезах замариновался. Т и т о в а. Чужих слёз ты много пролил, это известно! Л и с о г о н о в. Любишь ты, Марья Ивановна, насмешки... Т и т о в а. А что мне любить осталось? А н н а. Лидия сказала - кружева продаёте? Л и с о г о н о в. Я? Нет. То есть я хотел... но могу и продать. А н н а (рассматривает кружева). Русские... Л и с о г о н о в. Не знаю-с. (Титовой.) Нам, обойдённым людям, смеяться друг над другом не следовало бы. Т и т о в а. Разве я со зла смеюсь? Я - от удивления. Гляжу вот на тебя, сома, и - смешно: как это сом допустил, что ерши на сухое место загнали его и стал он ни рыба, ни свинья? А н н а. Марья Ивановна грубовато говорит, такая у неё манера, а говорит она всегда умно. Л и с о г о н о в. За это, за ум и прощается ей... Т и т о в а (рисуясь). И на пролетариев смотрю - удивляюсь! Ах ты, думаю, пролетариат, пролетариат, и куда ты, пролетариат, лезешь? Л и с о г о н о в. Н-да... Величайшие умы и силы, от Христа до Столыпина, пробовали жизнь по-новому устроить... А н н а. Надолго испортили жизнь. Т и т о в а. А, бывало, придёшь к частному приставу, дашь ему кусочек денег, скажешь: "Ах, какой вы чудный!" Верит, идиот, и способствует. А н н а. В полиции офицера гвардии служили... Л и с о г о н о в. И все были сыты... Т и т о в а. И везде, на всех видных местах, благожелательные идиоты сидели... А н н а (обиженно). Но - почему же идиоты? Т и т о в а. Так уж теперь считают их, а они, конечно, просто благожелательные были. Я хорошо людей знаю, у меня ведь магазин модный был и отделеньице наверху для маленьких удовольствий. Посещали меня всё богачи да кокоточки, генералы да ренегаты... А н н а. Позвольте, - какие ренегаты? Т и т о в а. Ну, эти... как их? Деренегаты. А н н а. Дегенераты? Т и т о в а. Вот, вот! Попросту - выродки... А н н а. Смешная вы. Т и т о в а. Я - добрая, я никого не хаю, все люди кушать хотят и удовольствия немножко. Л и с о г о н о в. И уж не так жадны, брать - брали, да - не всё! А поглядите, до чего теперь жадно стали жить! А н н а. Да, да! Всякую дрянь собирают, какое-то утильсырьё, это в России-то! Какой стыд перед Европой! Т и т о в а. А что им Европа? Они вон мордву грамоте научили... (Дуняша - выглянула с половой щёткой в руке.} А н н а. Пойдёмте в лес, посидим там. Т и т о в а. На песочке, над рекой, Где приволье и покой. Л и с о г о н о в. Земля у нас золотом плюётся, так сказать... А н н а. Как ваши дела? Л и с о г о н о в. Да - что же? Вокруг - строятся, а мой заводик стоит, как был. Случится что-нибудь... переворот жизни, например, - у всех прибыло, всем - пристроено, а я окажусь, как есть, в нищих... Т и т о в а. Врёшь, Евтихий! Деньжонки у тебя есть... Л и с о г о н о в. Какие? Где? Т и т о в а. Золотые. Спрятаны. А н н а. Сколько же вы хотите за кружево? Л и с о г о н о в. Да... как сказать? Кружево редкое. (Ушли. Дуняша вышла, убирает со стола, напевая. Метёт.) [Входит Фёкла.] Ф ё к л а. Ты что это, Дунька, замёрзла? Скоро час, а у тебя не убрано. Д у н я ш а. Не хулигань, старуха! Вон тараканы-то, только что выползли отсюда. Ф ё к л а. Титова-то бо-огатая была! Дом свиданий держала в Москве. Д у н я ш а. Это что за дом? Ф ё к л а. Вроде публичного для замужних. Д у н я ш а. Старик тут о перевороте говорил. Ф ё к л а. А о чём ему говорить? Они все тут кругом только об этом и говорят. (Взяла два куска сахара.) Без стыда, без страха. Вон они уселись, три мухомора. Д у н я ш а. Ты бы сахар-то не брала. Ф ё к л а. Ничего, я - не себе, а ребятишкам сторожа. (Смотрит в деревья.) Ты на кого сердишься? Д у н я ш а. Рабочая, крестьянская власть, а господа остались, - вот на кого. Ф ё к л а. Не сердись, они - старенькие, помрут скоро! Глупые. В старости надобно бы хорошо жить, в старости - ни жарко ни холодно, ничему не завидно. Д у н я ш а. Замолола! Ф ё к л а. Верно говорю! В молодости живёшь - беспокоишься в кого влюбиться да - как -нарядиться, я вот всё это исполняла, да дурочкой и осталась. (Дуняша ушла, Фёкла, позевнув, дремлет.) А скоро мне, Феклуше, каюк! Вот эдак-то и с тобой будет, Дунька... Значит - учись! Все учатся... гляди-ко! Не будешь учиться, - проживёшь как мышь... в погребе... (Лидия, Богомолов [выходят] из комнат.) Л и д и я (Фёкле). Вы что тут делаете? Ф ё к л а. Помогаю Дуняшке. Л и д и я. А там дверь открыть некому... Ф ё к л а (уходя). Дверь открыть - просто. Л и д и я (Богомолову). Прислуга совершенно несносна. Б о г о м о л о в. Да, рассуждает. Все, знаете, рассуждают. Мы работаем. Работаем и получаем за это возмездие, например, в форме шахтинского процесса, понимаете... Л и д и я. Яропегов говорит, что в этом случае инженеры действительно шалили. Б о г о м о л о в. Он это говорил? Кому? Л и д и я. Мне. Б о г о м о л о в. Шалили? Л и д и я. Да. Б о г о м о л о в. Это он... посмешить вас хотел! Он вообще... любит шуточки, словечки. Л и д и я. Кажется, - Николай едет. Б о г о м о л о в. Да, да, он! Яропегов, эдакий, понимаете, вроде старинного нигилиста. Ни в чох ни в сон - не верит. Ну и мы ему верить не должны, так? [Входит Сомов.] С о м о в. Извините, Яков Антонович, - опоздал! Б о г о м о л о в. По-ожалуйста! С о м о в. Завтракаем, Лида? Л и д и я. Всё готово... С о м о в. Прошу к столу! А где мать? Л и д и я. Идёт. С о м о в. Водочки? Б о г о м о л о в. Водку хорошо пить с Яропеговым, - да вот и он! Здравствуйте, дорогой! [Входит Яропегов.] Я р о п е г о в. Моё почтение. Б о г о м о л о в. Я вот только что, знаете, сказал, что вы, умея вносить во всякое дело остроту, эдакую,понимаете... лёгкость... Я р о п е г о в. Водку пью легко? Б о г о м о л о в, Что и делает её приятней. Даже, знаете, некролог Садовникова вы написали несколько... Я р о п е г о в. Покойников некрологи не интересуют. Б о г о м о л о в (смеётся). Да ведь некрологи-то не для лих и пишутся, а -для нас. А н н а [входит]. Здравствуйте, Яков Антонович! Б о г о м о л о в. Моё почтение, уважаемая. А н н а. Ф-фу! Посмотрели бы вы на реке - ужас! Мужчины, женщины, совершенно голые... Б о г о м о л о в. Да, да! Как в раю... А н н а. Как в аду... это - вернее! С о м о в (подвигая стул матери). Садись, мама! Б о г о м о л о в. Эх, замечательная водка была в наше время! ВТОРОЙ АКТ У Терентьева. Тоже новенькая дача с небольшой террасой, на террасу выходит дверь и два окна; с неё до земли четыре ступени. Сад: четыре молодые ёлки, они - полузасохли; под каждой - клумба для цветов, но цветов нет, клумбы заросли травой. Две окрашенные в зелёную краску скамьи со спинками. У забора - кегельбан, начинается он небольшим помещением, в котором стоит койка, стол, два стула. В двери и окнах мелькает фигура Л ю д м и л ы , племянницы Терентьева. На террасе играют в шахматы К и т а е в и С е м и к о в. К и т а е в. Не видишь? Шах королеве! С е м и к о в. Ах ты... Скажи пожалуйста! К и т а е в. Тебе, Семиков, на шарманке играть, а не в шахматы. С е м и к о в. Не Семиков, а Семи-оков! В "Известиях" напечатано о перемене фамилии. Семик - языческий праздник, суеверие, - понял? К и т а е в. А ты - играй, двигай! С е м и к о в. Вот я и вставил оник: Семи-о-ков! Пустой кружочек, а облагораживает. К и т а е в. Да ты - играй! Ну, куда полез? Шах королю! С е м и к о в. Какой несчастный случай! К и т а е в. Ну тебя к чертям! Неинтересно с тобой. (Закуривает. Вышла Людмила, взяла стул, ушла. Оба смотрят вслед ей, потом друг на друга. Семиков складывает шахматы в ящик. Доносится пение скрипки.) С е м и к о в. И под стихами приятно подписать: Се-ми-оков. К и т а е в. А всё-таки как ловко ни играй на скрипке, - гармонь преобладает её. С е м и к о в. Теперь стихи легко у меня текут. К и т а е в. Как слюни. Я, брат, творчество твоё - не люблю, жидковато оно. С е м и к о в. Ты не понимаешь, а Троеруков... К и т а е в. Он тебя хвалит, потому что - запуганный интеллигент. Хотя - башковатая личность... Правильно говорит: конечно, говорит, существует масса, но - без героев история прекращается. Это - верно: ежели я себя не чувствую героем, так меня вроде как и нет совсем. Тут можно дать такой пример: построили судно, так допустите его плавать, а ежели оно всё на якоре стоит, - так на кой чёрт его нужно? С е м и к о в. Да, это верно! К и т а е в. Или пошлют человека в болото - плавай! А - куда по болоту поплывёшь? Вот, примерно, я... Л ю д м и л а. Китаев, ну-ка поди сюда, помоги. [Китаев уходит.] (Семиков вынул книжку из кармана, читает, шевелит губами.) [Входит Миша.] М и ш а. Ты чего тут делаешь? С е м и к о в. В шахматы играл. М и ш а. Спевка - здесь, в семь? С е м и к о в. Да. М и ш а. Арсеньеву - не видал? С е м и к о в. Была, занавес чинить ушла. М и ш а. Стихи читать будешь? С е м и к о в. Могу. М и ш а. Старые? (Людмила в дверях.) С е м и к о в. Нет, вчера написал: Года за годами бегут, А людям жить всё трудней, И я понять не могу Бешеный бег наших дней. Куда они мчатся, куда? М и ш а. Ну, ты это брось! Кому интересно, чего ты не понимаешь? Л ю д м и л а. Как это, Ванечка, в башке у тебя заводятся такие скушные слова? Пахинида какая-то... С е м и к о в. Говорят - "панихида", а не "пахинида". Л ю д м и л а. Ну - ладно, сойдёт и пахинида! Сбегай-ко в клуб, там, наверное, дядя, скажи - обед давно готов. И Арсеньеву зови, если она там... (Семиков обижен, уходит. Людмила садится на стул.) Знаешь, как Саша Осипов прозвал его? Стихокрад; он, говорит, чужие стихи ворует, жуёт их и отрыгает жвачку, как телёнок. Ой, Мишка, надоело мне хозяйничать! Учиться хочу, а как быть? Уговариваю дядю - женился бы! А я - в Москву, учиться! Ежели здесь останусь - замуж выскочу, как из окна в крапиву. М и ш а (солидно). Замуж тебе - рано! Л ю д м и л а. Много ты понимаешь в этом! Не бойся, за тебя не пойду. М и ш а. Да я бы и не взял эдакую... Л ю д м и л а. Ох, ты... барашек! Нет, серьёзно, Мишка, ты - умный, ты послушай: дядю оставить на чужого человека - тоже не годится, работает он, как пятеро хороших, пить-есть ему - некогда, обшить, обмыть его - некому, о себе подумать - не умеет. М и ш а. Ты с Арсеньевой посоветуйся... Л ю д м и л а. Советовалась. Она решает просто - учиться! А мне дядю-то жалко, он меня на ноги поставил. Начала от скуки цветы сажать. Ну, - люди из сил выбиваются, а я - цветочки поливаю. Стыдно. М и ш а. Да уж... Смешновато. Л ю д м и л а. Костю Осипова не видал? М и ш а. Нет. Не понимаю, где он увяз? Третьего дня пошёл в Селище, в сельсовет... [Арсеньева входит.] А р с е н ь е в а. А я вас ищу, Миша! Вот вам парусина, краска, кисти, лозунги ликбеза, идите-ка, намалюйте их поскорее, получше. М и ш а. Дело знакомое. Людка, у тебя - можно? Л ю д м и л а. Иди, только не очень пачкай там. М и ш а. Ладно. Буду - не очень. А р с е н ь е в а. Почему у тебя мордочка скучная? Л ю д м и л а. Всё потому же... А р с е н ь е в а. Слушай-ка, у Сомовых работает кухарка. Л ю д м и л а. Знаю, Фёкла, забавная старуха... А р с е н ь е в а. Не нравится ей там. Вот, давай пристроим её к дяде. Человек она хороший, честный и неглупа. Л ю д м и л а. Поговорить бы с ней. Кто это? (Крыжов идёт, осматриваясь.) Л ю д м и л а. Вам кого, дедушка? К р ы ж о в. Иван Терентьев здесь живёт? Л ю д м и л а. Здесь. К р ы ж о в. Ну вот, я к нему. Дочь, что ли? Л ю д м и л а. Племянница. К р ы ж о в. А это - жена? Л ю д м и л а. Нет ещё. К р ы ж о в. Невеста, значит. Л ю д м и л а. Тоже нет. А р с е н ь е в а. Знакомая, в гости пришла. К р ы ж о в. Ну, это ваше дело! Умыться бы мне, девушка, да - испить водицы, а? Запылился старик. Л ю д м и л а. Идите сюда. ([Людмила и Крыжов уходят.] Арсеньева идёт в кегельбан, садится к столу, развязывает узел, в нём - потрёпанные флаги, щёлкает ножницами, начинает шить. Идут Дроздов, Терентьев.) Д р о з д о в (угрюмо). Есть песок в машине, есть! Т е р е н т ь е в. Старые рабочие очень замечают это. Д р о з д о в. А откуда песок сыплется - непонятно. Т е р е н т ь е в. Вот, сегодня должен бы старик один придти, могу сказать, - учитель мой... А р с е н ь е в а. Он уже пришёл. Т е р е н т ь е в. Ага, Катерина Ивановна! Рад. Д р о з д о в. Я тоже рад. Т е р е н т ь е в. Он - в горницах, старик? А р с е н ь е в а. Да. [Терентьев уходит.] Д р о з д о в. Мы с вами, Катерина Ивановна, встречаемся всегда в хорошие дни. А р с е н ь е в а. Это вы - о погоде? Д р о з д о в. О ней. Не помню, чтобы встречал вас в дождь, в пасмурный день! А р с е н ь е в а. Редко встречаемся мы. Д р о з д о в. Значит - надобно встречаться чаще, - верно? А р с е н ь е в а (смеясь). Ловкий вы... Д р о з д о в. Ничего, парнишка - не промах! И всегда, встречая вас, я чувствую... А р с е н ь е в а. Зависимость погоды от моей личности, да? Д р о з д о в. Вот - именно! Благодарить вас хочется. А р с е н ь е в а. Не беспокойтесь. Д р о з д о в. Даже - поцеловать готов. А р с е н ь е в а. А я к этому не готова. Д р о з д о в. Приготовьтесь. (На террасу вышел Терентьев с куском хлеба в руках, стоит, прислушивается, хмурясь, пятится в дверь.) А р с е н ь е в а. Вам не кажется, что вы немножко нахал? Д р о з д о в. Нет, не кажется! Есть песенка: Ты, говорит, нахал, говорит, Каких, говорит, немало... А р с е н ь е в а. Не продолжайте, дальше - неверно! (Терентьев исчез.) Д р о з д о в. Но, говорит, люблю, говорит, Тебя, говорит, нахала... А р с е н ь е в а. Борис Ефимович! Вы бы попробовали отнестись ко мне серьёзно, а? Д р о з д о в. Вы - обиделись? А р с е н ь е в а. Попробуйте! Может быть, это будет более достойно и вас и меня. Д р о з д о в. Не сердитесь, не надо! Честное слово... у меня к вам большая симпатия! Работница вы у нас - что надо! А если я шучу... А р с е н ь е в а. Шутить надобно умеючи, не надоедая. Вы, кажется, у Яропегова шутить учитесь? Д р о з д о в. Почему - у Яропегова? А р с е н ь ев а. Не идёт это к вам. Человек вы, я знаю, не плохой... Д р о з д о в (серьёзно). А - чем плох Яропегов? (Идут Терентьев, Крыжов, за ними Людмила.) Л ю д м и л а. Товарищ дядя! Скажи толком - обедать-то будем? Т е р е н т ь е в. Отстань! Мы с Борисом закусили, Крыжов - не хочет. Погоди, ещё двое придут... Л ю д м и л а. Что ж ты не сказал мне? Ведь не хватит. Т е р е н т ь е в. Иди к чертям, Людмила! Борис... К р ы ж о в. Порядка-то у вас нет? Т е р е н т ь е в. Ну-ко вот послушай, Борис... Давайте, на солнышко. (Арсеньева собирает флаги, хочет уйти.) Т е р е н т ь е в (сухо). Вы не мешаете нам. Л ю д м и л а (Арсеньевой). Давай помогу. К р ы ж о в (набивая трубку). История, братья-товарищи, такая: приехала к нам, на завод, компания, чтобы, значит, реконструировать, расширить и так и дальше. Завод действительно заслужил этого, ещё до революции износился, и подлечить его давно следовало; мы, старьё, три года этого, как милостыню, просили. Ну, началась работка! Двигается всё туда-сюда, не торопясь, того - нет, того - не хватает. Командовал старик, моих лет, а раньше - Богомолов приезжал, тоже старик. Д р о з д о в. Яков Антонов? К р ы ж о в. Кто это? Д р о з д о в. Богомолов-то? К р ы ж о в. Не знаю. Детали рассказывать - не буду, а прямо скажу: устроили так, что раньше болванка из кузницы ко мне шла четыре часа, а наладили дело - идёт семь часов. И так и дальше всё. У меня - записано. Я и говорю старикам: как будто чего-то неладно вышло, братья-товарищи? Видим, говорят, однако - может, так и надо. (Китаев на террасе, мрачно жуёт что-то.) К р ы ж о в. Всё-таки решили поговорить с директором, он у нас литейщик с Лысьвенского завода, партизан, красным командиром был, по армии скучает. "Вот, говорим, Демид, брат-товарищ, какие штуковины наблюдаются". - "Вы, говорит, старики, неправильно считаете, и вообще, говорит, специалист, как паук, своё дело знает". И так и дальше. Успокоил. (Китаев ушёл, потом вынес бутылку пива, сел, пьёт. Постепенно начинает вслушиваться в рассказ, встаёт, подходит к скамье. Людмила шьёт, тихонько напевая, Арсеньева, не переставая шить, внимательно слушает.) К р ы ж о в. Успокоил, ну - не меня! Я, погодя немного, в завком. Там - тоже успокаивают. Ну, тут я поругался, эх, говорю, братья-товарищи, так вас и разэдак. Н-да. Погорячился. Какие, говорю, вы хозяева? И так и дальше. Вызывают в ГПУ, там у нас хороший парень сидит, однако и он тоже: "Ты, говорит, товарищ, разлад в работу вносишь!" А молодёжь начала и высмеивать меня. В стенгазету попал: склочник, бузотёр. Н-да. Только рабкор один, комсомолец Костюшка Вязлов, на моей стороне, ну - ему веры нет, он у меня на квартире живёт. Даже внука моя, тоже комсомолка, и та - против. Ну, ладно! Однако я всё считаю, записываю и вижу - нет, моя правда: нехорошо сделано! Стало так туго мне, что огорчился, выпивать начал. Девятнадцать лет сверлил, тридцать четыре на заводе, всё знаю лучше, чем дома у себя. Понял, что дело моё - плохо, пожалуй, и пить привыкну на старости лет. Ну и решил, скрепя сердце рассчитался и - в Москву! Вдруг тебя, Иван, вижу на станции. И вот я вам, братья-товарищи, прямо говорю: там дело нечисто, повреждённое дело! У меня кетрадка есть, в ней сосчитано всё, все часы, вся волокита... Д р о з д о в. Можно взглянуть? К р ы ж о в. На то и писано, чтоб читали. Разберёшь ли? Писатель я не Демьян... победнее его буду... Д р о з д о в. Разберу. К р ы ж о в (Арсеньевой). Ты что глядишь на меня? Понравился? А р с е н ь е в а. Очень. К р ы ж о в (толкая Терентьева локтем). Слыхал? Хо-хо! Вон оно что! У меня дочь старше тебя, только - дурой выросла. Ребят - родит, а - больше ничего не умеет. Вот внука, так эта - что надо! В Свердловск поехала, учиться. Ты - партийка? А р с е н ь е в а. Нет. К р ы ж о в. А чего делаешь? А р с е н ь е в а. Ребят учу. Д р о з д о в. Иван! К р ы ж о в. Вам, молодым, надобно в партию записываться, круче дела-то загибать. Я вот ехал сюда - горой, водой, лесом, парусом, - как говорится, гляжу: тут - строят, там - строят, инде - выстроили, ух ты, мать честная! Бойко взялись за дело, крепко! Конечно, я и по докладам, по газетам знал, ну, а когда своим глазом видишь, это уж другой номер! (Дроздов и Терентьев, сидя на другой скамье, рассматривают книжку.) Т е р е н т ь е в. Склочником он не был. Д р о з д о в. Да, не похож! А цифры - нехорошо поют. К и т а е в. А ты - в партии? К р ы ж о в. Я - нет. Мне - не надо, я и без того - природный пролетар. До Октября, до Ленина, я даже и понимать не хотел партию. Думал так это, молодёжь языки чешет. И дело у меня - строгое, требует всех сил. А заседать я - не мастер, да и грамотой не богат. Года три тому назад хотели меня в герои труда произвести, ну - я чинов-званий не любитель, упросил, чтобы не трогали. К и т а е в. Это - напрасно! Коллектив знает, что делает, ему герой нужен... К р ы ж о в. Герой, голова с дырой... Д р о з д о в. Видишь? (Терентьев молча кивает головой.) Д р о з д о в. Зови-ко его в комнаты. К и т а е в. Куда же ты едешь? К р ы ж о в. Вот сюда приехал. Л ю д м и л а. Что же обедать - завтра будем? Никто не идёт. Т е р е н т ь е в. Отвяжись! Подь-ка сюда, Крыжов. К р ы ж о в (идя). Порядка у тебя, видать, нет насчёт обеда-то? Остался ты, видно, как был, - беспорядочный, а? (Хлопает Терентьева ладонью по спине.) Приятно мне, что встретились! Л ю д м и л а (около Арсеньевой). Бестолочь какая! И так - почти каждый день. А р с е н ь е в а. Какой интересный старик! Л ю д м и л а. Молодые - интереснее. Дроздов, например, а? Замечаешь, как он присматривается к тебе? А р с е н ь е в а. У него такая служба... Л ю д м и л а. Обыкновенная - мужская. А мне инженер нравится. А р с е н ь е в а. Который? Л ю д м и л а. Яропегов, конечно! Он в клубе читал лекцию по истории земли, по металлам, - интересно! Весёлый, чёрт! А р с е н ь е в а. Что ж он - ухаживает за тобой? Л ю д м и л а. Заговаривает. Смешит. Я - люблю весёлых! А р с е н ь е в а. Ты бы лучше со своим с кем-нибудь веселилась. Л ю д м и л а (вздыхая). Свои, свои... Вон Китаев просит записаться с ним. А р с е н ь е в а. Неприятный парень. Д р о з д о в (с террасы). Катерина Ивановна! Можно вас на минутку? (Арсеньева идёт.) Д р о з д о в. Помогите нам расчётец сделать - ладно? Папироску хотите? А р с е н ь е в а. Не курю. Бросила. Д р о з д о в. Отчего? А р с е н ь е в а. Ребятам дурной пример. Д р о з д о в. Резонно. (Ушли. Людмила шьёт.) К и т а е в. Скушно по воскресеньям! Л ю д м и л а. Тебе и в будни скучно. К и т а е в. Так - как же? Сходим, запишемся, а? Л ю д м и л а. От скуки? К и т а е в. Зачем - от скуки? От любви. Л ю д м и л а. У тебя на пиджаке - капуста. К и т а е в. Капусту я не ел. Л ю д м и л а. Ну, тогда что-нибудь из носу. К и т а е в. Ты очень грубая барышня. Л ю д м и л а. Вот видишь! А приглашаешь меня в загс. (Силантьев стоит за углом террасы.) К и т а е в. Потому что влюбился. От любви и скучаю. Л ю д м и л а. А что чувствуют, когда влюбляются? К и т а е в. Это - в зависимости от девушки. Л ю д м и л а. Всё-таки? К и т а е в. Ну... примерно, как в опере "Деймон" - желаю видеть вечной подругой жизни... Л ю д м и л а. А - она? К и т а е в. Она, конечно, смеётся. Любовь - дело весёлое, игристое дело! Л ю д м и л а. Ух, какой ты глупый, даже страшно!.. (Убежала.) С и л а н т ь е в [входит]. Здравствуйте, товарищ Китаев! Я - к вам. К и т а е в. Ну? С и л а н т ь е в. Доски у меня взяли, те самые... К и т а е в. Кто взял? С и л а н т ь е в. Мишка-комсомол. К и т а е в. Так просто - пришёл и взял? С и л а н т ь е в. Нет, конечно, за деньги, только он платить стесняется. К и т а е в. Почему? С и л а н т ь е в. Нету денег у него, погоди, говорит! А мне нужно, я - бедный человек... К и т а е в. Ты - не человек, а кулак. С и л а н т ь е в. Какой же я кулак? У кулака пальцы сжаты, а у меня вот они - растопырены, потому - держать мне нечего. К и т а е в. От тебя водкой пахнет. С и л а н т ь е в. Ну, так что? Водку и немец пьёт. К и т а е в. Немец - пиво! У тебя в кармане бутылка. С и л а н т ь е в. Она мне не мешает. К и т а е в. Ну, ступай! Доски меня не касаются. С и л а н т ь е в. Так ведь вы заведуете клубом и всем этим... устройством. Ведь я вам за них... К и т а е в. Ступай, ступай! Доски получишь... Водку пьёте, черти... С и л а н т ь е в. Эх, трудно с вами, товарищи! Не деловой вы народ! (Уходит.) (Троеруков навстречу; мимоходом - перешёптываются. Крыжов вышел с бутылкой нарзана, прошёл в кегельбан, прилёг на койку, курит.) К и т а е в. Устал, старик? К р ы ж о в. Есть немножко. К и т а е в. Что там у вас, - вредители работают? (Крыжов не отвечает.) К и т а е в. Много вокруг нас чужого народа. К р ы ж о в. Выметем. (Троеруков смотрит на часы, щёлкнул крышкой.) К и т а е в. А, учитель! Ты - что? Т р о е р у к о в. Спевка у меня. К и т а е в. Почему - здесь? Т р о е р у к о в. Эстрада не готова. К и т а е в (щёлкнув пальцем по бутылке нарзана). Аш два о! - Вода, значит. (Отводит Троерукова в сторону.) Стишки мои прочитал? Т р о е р у к о в. Как же... К и т а е в. Ну - что? Т р о е р у к о в. Правду сказать? К и т а е в. Обязательно! Т р о е р у к о в. Стишки -дрянь, но - от души. К и т а е в. То есть - как это? Т р о е р у к о в. Очень просто, вы - не обижайтесь, товарищ Христофор. По форме они - дрянь, но по искренности - неплохи. (Китаев мычит.) Т р о е р у к о в. Видите ли: одно дело слова, другое - мелодия. Мелодия - подлинная песня души, то есть -самое настоящее, самая глубокая правда человека, - ваша правда... К и т а е в. Угу! Да... Т р о е р у к о в (оглядываясь, вполголоса). Например "Интернационал" можно петь церковно, на третий глас, на шестой. (Поёт.) Отречёмся от старого мира. К и т а е в (удивлён). Ах, чёрт! В самом деле. Это - смешно... Т р о е р у к о в. И многие, когда поют "Интернационал", так не отрекаются от старого мира, а взывают к воскресению его; новый-то им уже надоел, понимаете... К и т а е в. Верно! Поют некоторые! Ах ты, щучий сын! Замечаешь! Т р о е р у к о в. Теперь, возвращаясь к вашим стишкам... К и т а е в. Ты смотри, никому не говори, что я сочиняю! Т р о е р у к о в. Я - помню! Ни-ни, никому! Так вот, стишки... В чём их недостаток? В том, товарищ Христофор, что вы взялись не за своё дело. По натуре вашей, вы - разрушитель, вам разрушать надо, а вы - строите и воспеваете стройку, казённое, не ваше дело. Поэтому слова не совпадают у вас с мелодией души, с настоящей вашей правдой, - вашей! Понимаете? К и т а е в. Верно! Ей-богу, это - верно! Ах, чёрт! Действительно... Я и сам чувствую - не идёт у меня! Не то пишу! Т р о е р у к о в. Вот видите! К и т а е в (воодушевляясь). Ты - сам посуди: я - кто? Боец! Партизан. Я в армию пошёл, потому что - конюх, смолоду лошадей люблю, скакать люблю. У меня - натура есть, понимаешь! А меня мотали, мотали да - вот, наблюдай, как посёлок строят! Т р о е р у к о в. Ну да! К и т а е в. Я, бывало... Да я... поголовно истреблял... как собака тараканов! Хлеба не давать? Так я ж их поголовно! Как в сказке: ахну, и нет ничего, только пыль, брызг и сапоги! Вы - кто? Помещики, дворянство, буржуазия или просто - люди? Да я вас так, что от всей вашей массы только одни уши останутся... А теперь вот... Т р о е р у к о в. Время не для вас, не для героев! К и т а е в. Понимаешь? Теперь я - кто? Д р о з д о в (вышел на террасу, оглянулся, идёт в сторону Крыжова, мимоходом). В самом деле, товарищ Китаев, вспомни-ко, - кто ты... К и т а е в. Я помню! Д р о з д о в. Не забывай. (Троерукову.) Вы что тут? Т р о е р у к о в. Спевка будет здесь. (Китаев и Троеруков скрываются за углом дачи. Дроздов, посмотрев на Крыжова, идёт к террасе. Встречу ему Терентьев.) Т е р е н т ь е в. Ну, что он? Д р о з д о в. Спит. Т е р е н т ь е в. Значит: решили - завтра в Москву его? Д р о з д о в. Ну да. Ты Китаева хорошо знаешь? Т е р е н т ь е в. Вовсе не знаю. Он сюда недавно прислан. Д р о з д о в. Дурак он, кажется. Т е р е н т ь е в. А что? Д р о з д о в. Чего он возится с этим учителем пения? Т е р е н т ь е в. Учитель-то, похоже, полуумный. Кстати, Дроздов, ты за Арсеньевой ухаживаешь... Д р о з д о в. А кому это вредно? Т е р е н т ь е в. Ты ведь это так, для развлечения... Д р о з д о в (усмехнулся, напевает). Эх ты, моя белая, Что ты со мной сделала? Т е р е н т ь е в. Погоди, я - серьёзно! Она мне вроде как бы жизнь спасла... Д р о з д о в. Рассказывал ты. Тогда они ещё плохо понимали нас, потому, изредка, и спасали. Если ты серьёзно, так - гляди, не ошибись... Т е р е н т ь е в. Я, брат, года три бредил о ней... даже вот не женился. Может быть, это достойно смеха... Ты, конечно, моложе меня, красивый. Д р о з д о в. Ну, ладно... Т е р е н т ь е в. Так что... вот! Понимаешь эту штуку? Д р о з д о в. Ладно, понял. Человек она как будто хороший, работница на все руки... Т е р е н т ь е в. Образованная. Д р о з д о в. Всё это так! Но не нравится мне приятель её, этот учитель пения, малосольная морда. Т е р е н т ь е в. Он ей - не приятель, и говорит она о нём нехорошо. Д р о з д о в. А что - нехорошо? Т е р е н т ь е в. Ты лучше сам спроси её. Д р о з д о в. Мы живём среди хитрого народа, словам надо верить осторожно. (Людмила вышла, ставит на стол две бутылки пива, стаканы.) Л ю д м и л а. Вы что же - откупорили бутылки, а - не пьёте? Испортится. Т е р е н т ь е в. Это - да! Д р о з д о в. Вчера у Сомова был большой буржуазный выпивон и разъедон. Жена его, эдакая - просят руками не трогать - в платье сопливенького цвета. Какая-то толстуха в красном... как мясная туша. Троеруков на скрипке пилил, рояль балабонила. Я шёл мимо около полуночи, эх, думаю... Т е р е н т ь е в. Пускай веселятся, лишь бы честно работали... Д р о з д о в. Честно! Сие последнее есть самое главное, как говорил один товарищ у нас в кружке... лет пятнадцать тому назад... Т е р е н т ь е в. Тебе - сколько? Д р о з д о в. Тридцать три. Шахтинский процесс... [Входит Миша.] М и ш а. Товарищ Дроздов, - за Селищами раненого нашли... Л ю д м и л а. Сашу Осипова? М и ш а. | Неизвестно ещё... Д р о з д о в. | Почему ты думаешь, что Осипова? Л ю д м и л а. Он говорил мне, что грозят избить его... Д р о з д о в. Кто? Л ю д м и л а. Да - не знаю я! Д р о з д о в. Ну, надо ехать... Л ю д м и л а. Наверно, наверно, Сашу Осипова... Т е р е н т ь е в. Не кричи! Ещё не установлено. Л ю д м и л а. У вас - всё не установлено! И кто клуб поджигал, и кто Маше Валовой голову проломил. М и ш а. Я - с вами, товарищ Дроздов, - можно? К и т а е в (идёт). Почему шум? Л ю д м и л а. Осипова Сашу избили. К и т а е в. Хулиганил, наверно... Л ю д м и л а. Врёте! (Крыжов проснулся, слушает, набивая трубку.) К и т а е в. Почему - вру? Л ю д м и л а. Он про вас в стенгазете писал, вот почему! К и т а е в. Кто под пулями гулял, тому стенгазета - муха! К р ы ж о в. Убили кого-то? Т е р е н т ь е в. Рабкора ранили. К р ы ж о в. Эта мода и у нас есть. У нас сразу видно: кто рабкора считает врагом, доносчиком - значит, это чужой человек, не наш. Л ю д м и л а. Ай, как хочется мне туда! К р ы ж о в. На покойника поглядеть? Л ю д м и л а. Да - не покойник... К р ы ж о в (с упрямством старика). В покойнике ничего интересного нету. (Китаеву.) Дремал я тут, слышал, экую чепуху городил ты, парень! К и т а е в. Ты - стар, тебе моих мыслей не понять! К р ы ж о в. Где понять! Глупость - трудно понять. А этот, который с тобой балагурил, - поп, что ли? К и т а е в (отходит). Не любишь молодых-то? К р ы ж о в. Зачем? Молод да умён - два угодья в нём. Осердился. Вот теперь, отдохнув, я бы поел... Т е р е н т ь е в. Идём. Л ю д м и л а. Ну вот, нашли время... (Уходят. Китаев пьёт пиво. Появляется Троеруков.) Т р о е р у к о в. Опаздывают певцы. К и т а е в. Придут. Петь - не работать, придут! Т р о е р у к о в. Вы, товарищ Китаев, шофёром были? К и т а е в. Кто тебе сказал? Т р о е р у к о в. Не помню. К и т а е в. Ну, а если - был, так - что? Т р о е р у к о в. Правда, что шофёр так может срезать человека крылышком автомобиля, что никто не заметит? К и т а е в (пристально разглядывая его). И человек этот - не заметит? Т р о е р у к о в. О нём - речи нет. К и т а е в. Так. А... зачем ты спрашиваешь? Т р о е р у к о в. Чтобы знать. Меня ловкость интересует. И - не верю, что это можно сделать безнаказанно. К и т а е в (не сразу). Ты - чему учишь? Петь? Т р о е р у к о в. Да. К и т а е в. Ну и - учи! Автомобиль тебя не касается. Т р о е р у к о в. И - хорошо! А то - коснётся крылышком, и - нет меня! К и т а е в (смотрит на него). Это... какая же мелодия в башке у тебя? Т р о е р у к о в. Это просто любопытство. Вот, начинают собираться наконец! Товарищи! Сильно опаздываете... (Идут: Дуняша, ещё две девицы, двое рабочих.) К и т а е в (посмотрев на них, берёт бутылку пива). Предлагаю выпить! Кто - за? Кто - против? Воздержавшихся - нет? Принято единогласно... (Наливает, пьёт.) (Собрались певцы. Дуняша и Людмила запевают.) Вдоль да по речке, Вдоль да по Казанке Серый селезень плывёт. (Китаев подошёл и тоже поёт. На террасе - Крыжов, хохочет, притопывая ногой. Терентьев, Арсеньева, глядя на него, тоже смеются.) К и т а е в. Эх, мать честная! Здорово, ребята! (Кричит.) А мы его по макушке Бац, бац, бац! ТРЕТИЙ АКТ У Сомовых. Та же терраса. Поздний вечер. Луна. Л и д и я - в кресле. Я р о п е г о в - шагает мимо неё. Я р о п е г о в. Допустим, что ты говоришь правильно... Л и д и я. Говори мне - вы! Тут свекровь ходит. Я р о п е г о в. Несёт дозорную службу. Л и д и я. И вообще - довольно! Всегда говори со мной на вы! Я р о п е г о в. Слушаю. Итак - допустим, что ты - пардон, вы рассуждаете правильно. Но у меня другой рисунок души, и я совершенно не выношу драм. Л и д и я. У тебя - нет души. Я р о п е г о в. Решено говорить на вы... Л и д и я. Тише! (Дуняша подаёт Лидии стакан молока.) Л и д и я. Спасибо. Теперь вы свободны... Вот у Дуняши - есть душа. Она презирает всех нас. Я р о п е г о в. Разве душа - орган презрения? Л и д и я. Орган честных чувств. Дуняша честная с людьми. Я р о п е г о в. Какой-то писатель проповедовал честность с собой. Это что-то вроде собаки, - собаки, которая водит слепого. Л и д и я. А вы - не честный. Я р о п е г о в. Спасибо. И - Сомов? Л и д и я. Вы - все! Я р о п е г о в (закуривая). Виноваты предки. Чёрт их научил избрать местом жительства этот идиотский земной мир! Представьте огромный арбуз, намазанный маслом. Страшно неудобно человеку стоять на нём, - скользишь направо, налево, вперёд, назад. Л и д и я. Вы глупо шутите! Я р о п е г о в. Может быть. Но - безобидно. Л и д и я. С вами не стоит говорить о серьёзном. Я р о п е г о в. Это - верно, ибо: что есть истина? Л и д и я. Я думаю, вы кончите самоубийством. Я р о п е г о в. Н-ну... едва ли! Л и д и я. Или - сопьётесь. Я р о п е г о в. Это - возможно. Л и д и я. Вы вообще несчастный человек. Я р о п е г о в. Не чувствую себя таковым. Л и д и я. Ложь. Я р о п е г о в. Но может случиться, что я пойду к какой-нибудь Дуняше и скажу ей: "Дуня - перевоспитай меня..." Л и д и я. Удивительно пошло и лживо. Я р о п е г о в. Напрасно рычите, Лида, я говорю... от души. В эту весну я особенно близко присмотрелся к рабочим, к мужикам. Рабочий довольно быстро перешивает мужичка на свою колодку, и вообще... дьявольски интересно жить в этой среде! Много свирепого, не мало глупого, но всё, что понято, понято отлично! Чувствовал я себя там... весьма молодо... Л и д и я. Не верю я тебе, ни одному слову не верю! (Идёт к лестнице.) Я р о п е г о в (следуя за нею, касается плеча её). Послушай, - что значит всё это? Откуда, вдруг... Л и д и я (стряхивая его руку). Не - вдруг! Тупой человек... Я... не знаю... я не могу понять... (Молча смотрит в лицо ему.) Скажи мне - в двух словах - что такое фашизм? Я р о п е г о в. В двух словах? Н-ну, это... трудно... Л и д и я. Не хочешь сказать, да? Я р о п е г о в (пожав плечами). Почему - не хочу? Н-ну... Ты знаешь: жизнь - борьба, все пожирают друг друга, крупные звери - мелких, мелкие - маленьких. Фашисты - мелкие звери, которым хочется быть крупными, а маленькие зверьки тоже хотят вырасти. Крупный зверь заинтересован в том, чтоб мелкий был жирнее, а мелкий - в том, чтоб маленький жирел. Для этой... доброй цели необходимо... именно то, что существует, то есть полная свобода взаимного пожирания, а для свободы этой необходима частная собственность, зверячий порядок. Вот большевики и пытаются уничтожить основу зверячьего быта - частную собственность... Понятно? (Лидия молча идёт с лестницы.) Я р о п е г о в (вздохнув). Ничего нового в фашизме - нет, это очень дряхлая и скверненькая катавасия... Зачем понадобилось тебе знать это? (Ушли. На террасу выходят: Сомов, Богомолов, Изотов. Сомов несёт миску с крюшоном, Изотов стаканы. Затем Сомов плотно закрывает дверь и окна в комнату. Богомолов отирает платком лицо и шею. Изотов - закуривает.) Б о г о м о л о в. Дышать нечем. И з о т о в. Н-да. Хлеба - горят. Б о г о м о л о в. Думаете - неурожай будет? И з о т о в. Говорят. Б о г о м о л о в. Недурно бы, знаете, а? (Сомову.) Мы - одни? С о м о в. Да. Но - кажется - мы переговорили обо всём? Б о г о м о л о в. И установлено: оборудование - накопляется, а строительство, понимаете, задерживается, насколько это возможно. И з о т о в. Это - как аксиома. Б о г о м о л о в. Затем: людей, которым наши планы не ясны... И з о т о в. Или - ясны, но - не нравятся... Б о г о м о л о в. Или - слишком ясны, - людей этих, понимаете, сдерживать в их стремлении отличиться пред товарищами. И з о т о в. Переводить с практической на канцелярскую работу. Б о г о м о л о в. И другими, знаете, приёмами. Вообще - сдерживать! И з о т о в. Правильно. С о м о в. Нужно ли повторять всё это? Б о г о м о л о в. Не мешает, знаете, не мешает. (Изотову.) Вы, Дмитрий Павлович, несколько того... понимаете, несколько чрезмерно обнаруживаете ваш пессимизм, тогда как мы должны показывать себя оптимистами, верующими, понимаете, фантазиям товарищей... С о м о в. Они - не глупы, у них есть чутьё. И не всё у них фантазии. Б о г о м о л о в. Именно? С о м о в. Разговоры о пятилетке, социалистическое соревнование... И з о т о в. Карьером - далеко не ускачут. Б о г о м о л о в. Но надо нахлёстывать, знаете, - нахлёстывать! Поощрять фантазии одних, развивать скепсис - других, понимаете... А пессимизм - неуместен в нашем положении. И з о т о в. Я не пессимист, но, когда рискуешь головой... Б о г о м о л о в (возбуждается). Головы, знаете, не имеют особой ценности, ежели они служат для того, чтоб по головам били дикие люди, да-с! Головы, понимаете, надобно держать выше, чтоб кулак дикаря не доставал до них! Надобно, понимаете, помнить, что руководство промышленным прогрессом страны - в наших руках-с и что генштаб культуры - не в Кремле сидит-с, а - именно в нашей среде должен быть организован, - понимаете! За нас - история, вот что надобно усвоить, - история! Пред нами безграничные возможности. Довольно адвокатов у власти, власть должна принадлежать нам, инженерам, - понимаете? И з о т о в. Да, во Франции адвокаты командовали и командуют бездарно. С о м о в. Командует - капитал... Б о г о м о л о в. Далее вы скажете, что правительство служит промышленникам и так далее, сообразно догматике товарищей. Но - забастовка адвокатов - ничего не может изменить, а если забастовка инженеров? Как вы думаете? То-то! Вы, дорогой, немножко, знаете, заражены нигилизмом Виктора Яропегова. И з о т о в. Неприятный мужчина. С о м о в. Он - талантлив. Б о г о м о л о в. Н-но! И з о т о в. Ему бы фельетончики писать в газетах товарищей. Б о г о м о л о в. Он, понимаете, как раз из тех, кого надобно сдерживать. Таких, знаете, следует сажать на бумажки, пришпиливать к бумажкам... С о м о в. Вы забываете, что такие - грамотны и умеют считать... Б о г о м о л о в. Н-ну, мы будем пограмотнее. Мы - похитрее... С о м о в. Тише говорите, здесь - гуляют. И з о т о в. В будни-то! С о м о в. За решёткой - дорога к реке. Сегодня снова приходил Лисогонов. Б о г о м о л о в. Был и у меня. Всё спрашивает, когда будет пущена его фабрика. И з о т о в. Дрянь фабрика. Старьё. Б о г о м о л о в. Не брезгуйте, не брезгуйте! На неё можно затратить миллиона три. Можно и больше. И з о т о в. Ага! Вы - с этой точки зрения? Ну, омерщвлять капитал такими порциями - длинная история! Б о г о м о л о в. Но, между прочим, знаете, и это полезно. Между прочим! Мелочи - незаметны, но туча комаров - одолевает медведя, знаете! С о м о в. У Лисогонова - диабет. Он умрёт скоро, наследников не имеет. Б о г о м о л о в. Найдутся! И з о т о в. Сын есть. Б о г о м о л о в. Сын - помер. Диабет, знаете, и у меня есть. Доктора запретили вино, природа - запретила женщин, осталось одно удовольствие карты... С о м о в. Яропегов идёт. И з о т о в. Пьяный? [Входит Яропегов.] Б о г о м о л о в. Ну, нам - пора! Виктор Павлович! Совершили прогулочку под луной? Я р о п е г о в (выпивши). Именно. И даже - с девицей. Б о г о м о л о в. С хорошенькой? Счастливец! Вчера я видел вас тоже... кажется, с племянницей директора завода? Я р о п е г о в. Именно с ней. Б о г о м о л о в. Демократ вы! Что ж? Мы все - демократы. Я р о п е г о в. Из принципа: "С волками жить, по-волчьи выть". Б о г о м о л о в. Всегда он скажет что-нибудь такое, знаете... остренькое! Дивная привычка! Н-ну, пошли! Да, - чуть не забыл! Виктор Павлович, - дорогой! Заключение ваше по поводу изобретения этого молодого человека... как его? Я р о п е г о в. Которого? Кузнецова или Зибера? Б о г о м о л о в. Первого. Оптимистическое заключение! Сосчитали вы неверно. Слишком оптимистично. Уж - простите! Но в комиссии я буду возражать. Я р о п е г о в. Это - ваше право. И - обязанность. Б о г о м о л о в. Да, да, - буду против! Я р о п е г о в. Поспорим. Б о г о м о л о в. Ну - всех благ! (Идут. Сомов провожает. Яропегов пьёт крюшон.) С о м о в. Не знаешь, где жена? Я р о п е г о в. На берегу, с Арсеньевой, Терентьевым. Там комсомольцы рыбу неводом ловят. С о м о в. Терентьев, кажется, ухаживает за учительницей? Я р о п е г о в. Мужчины вообще любят ухаживать за женщинами. С о м о в. А ты всё пьёшь? Я р о п е г о в. А я всё пью. С о м о в (шагая по террасе). Тебе не кажется, что учительница эта дурно действует на Лидию? Я р о п е г о в. На неё безделье дурно действует. Ты бы советовал ей заняться чем-нибудь, вот хоть ликвидацией безграмотности. С о м о в. Посоветуй ты... Я р о п е г о в. Я для неё не авторитет. О чём беседовали с Яковом? С о м о в. Так... Вообще о делах. Я р о п е г о в. Сдаётся мне, что он хочет похерить изобретение Кузнецова. С о м о в. Странное подозрение! Какая у него может быть цель? Я р о п е г о в. Удовлетворение злобы. С о м о в. Ты куда? Я р о п е г о в. В гости приглашён, к Троерукову.(Ушёл.) (Сомов ходит по террасе, остановился, прислушивается. Вошёл в комнату, открыл окно. Идут: Терентьев, Лидия, Арсеньева, Миша и Дуняша.) Т е р е н т ь е в. Мира - нет, Лидия Петровна, мира и не будет до поры, пока весь рабочий народ всемирной массой своей не обрушится на врага. Л и д и я. Вы... верите в это? Т е р е н т ь е в. Ну, ещё бы не верил! Разве это можно - не верить в то, для чего живёшь - работаешь? А р с е н ь е в а. Идите, Миша, выпейте водки... М и ш а. Да я - не пью! А р с е н ь е в а. Грудь и ноги разотрите, а то простудитесь. М и ш а. Никогда в жизни не простужался... Д у н я ш а. А ты - иди! Не форси... М и ш а. Ух, надоели! Что я - барышня? [Миша и Дуняша уходят.} Л и д и я. Какой славный мальчик! Т е р е н т ь е в. У нас - сотни тысяч таких козырей. Недавно одного кулаки подстрелили, в правую сторону груди насквозь. В больницу его без сознания привезли, а пришёл в себя - первое слово: "Долго хворать буду?" Он, видите, к приёму на рабфак боится опоздать, - вот в чём штука! Молодёжь у нас отличной продукции. Конечно, есть и брак, так ведь "в семье не без урода", а семейка-то великовата! Л и д и я. Сыро становится. Катя, ты не зайдёшь ко мне? А р с е н ь е в а. Нет. В шесть утра еду в город, надо кое-что приготовить, там районная конференция учителей. Т е р е н т ь е в. А мне пора к дому. Будьте здоровы! Л и д и я. Доброй ночи. Ты - надолго? А р с е н ь е в а. Дней на пять. Т е р е н т ь е в. Вы, Катерина Ивановна, штучку эту разберёте мне? А р с е н ь е в а. Да. Я уже сделала это. Т е р е н т ь е в. Отлично! [Арсеньева и Терентьев уходят.] (Лидия села на скамью у террасы, вынула папиросу, но, изломав её, швырнула прочь.) С о м о в (через перила). Сыровато, ты бы шла домой. Л и д и я. Принеси мне шаль. (Идут Анна Сомова, Титова.) Т и т о в а. Ведь они - как действуют? Тут у одного мужика, вдовца, дочь заболела... А н н а. Да, да, у Силантьева, знаю! Т и т о в а. Так они её просто похитили и увезли - будто бы в санаторию... А н н а. Ужас! Т и т о в а. Положим, она - комсомолка. А н н а. Полный произвол... Это вы, Лидия? Л и д и я. Как видите - я. А н н а. Николай - дома? (Сомов бросает шаль из окна.) Т и т о в а. Здравствуйте, строжайший человек! С о м о в. Моё почтение. А н н а. Пойдёмте ко мне, сыграем. Т и т о в а. С удовольствием. Чайком угостите? А н н а. Конечно, если горничная соблаговолит. Вы знаете, мы зависим от прислуги... [Анна и Титова уходят.] С о м о в (жене). Иди сюда, упрямая! Сыро же! (Лидия идёт. Сомов встречает её на террасе, обнял.) Ты была с Терентьевым и Арсеньевой? Добродушный мужик. Что он говорил? Л и д и я. Так много, что половины я не поняла, а другую не помню. Там Дуняша и его племянница пели - "Потеряла я колечко", - смешные слова, но очень грустили песня. С о м о в. Глупая песня. А что такое эта Арсеньева - в конце концов? Л и д и я. Она удивительно просто и веско говорит - "да!" И "нет" тоже веско. С о м о в. Ну, это ты что-то из забытых пьес Ибсена! Скажи, ты не чувствуешь, что она плохо влияет на тебя? Л и д и я. Плохо? Почему? С о м о в. Ну... Наводит грустные мысли - и вообще... Л и д и я. Нет, я этого не чувствую. А грустные мысли... Вот зеркало наводит их на меня. С о м о в. Это - чепуха. Ты нисколько не изменилась, даже стала красивее. Л и д и я. Спасибо! Но мне кажется, что "потеряла я колечко..." С о м о в. И это - чепуха. Я тебя люблю не меньше. Я очень люблю тебя. Л и д и я. Я - не о любви, а о том колечке, которое связывает с жизнью... С о м о в. Ну, вот! Вот это - несомненно от Арсеньевой... Л и д и я. Как... торопливо ты сказал, что очень любишь меня. С о м о в. Ох, ты опять впадаешь в этот твой новый тон! Знала бы ты, как это неуместно! Нет, тебя необходимо поскорее отправить за границу. Я думаю сделать это осенью... Л и д и я. А я - хочу за границу? С о м о в. Это тебя развлечёт. Даже если и не хочешь - нужно ехать. Это удобнее. Л и д и я. Для кого? С о м о в. Для тебя. Я же говорил тебе, что возможны крупные события. Это - между нами, и ты, пожалуйста, не откровенничай на эту тему с учительницей... Л и д и я. А - на другие темы? С о м о в. Вообще я прошу тебя держаться с ней осторожно, особенно в тех случаях, если она начнёт что-нибудь выспрашивать. Она выспрашивает? Л и д и я. Она рассказывает, выспрашиваю я. С о м о в. О чём? Л и д и я. О пионерах, комсомольцах, о ликвидации безграмотности... С о м о в. Тебе это интересно? Л и д и я. Я не понимаю - какие радости находит в этом молодая, красивая женщина? Арсеньева - находит. С о м о в. Это - радость нищих духом, Лида. Л и д и я. А я - не нищая? С о м о в. Что за вопрос? Конечно - нет! Л и д и я. Приятно знать. Но - каким скучным голосом сказал ты это! С о м о в. Оставь этот... нелепый тон! А н н а (из комнат). Коля, ты не помнишь кличку собаки вице-губернатора?.. С о м о в. Что такое? А н н а [входит]. Ах, прости! Как ты кричишь! Я забыла кличку собаки Туманова, которую ты так любил. С о м о в. Джальма! Джальма... А н н а. Мерси. Вы, кажется, ссоритесь? С о м о в. Ничуть. С чего ты взяла? А н н а. Очень рада, если ошибаюсь. Вы оба так нервничаете последнее время. Это - нездорово. (Ушла.) (Сомов сердито закуривает.) Л и д и я. Продолжай. С о м о в. Да. Так вот - неизбежны крупные события... Л и д и я. Война? С о м о в. Может быть... Л и д и я. И - снова революция? С о м о в. Почему - революция? Переворот, хочешь ты сказать... Л и д и я. Ну да, - революция назад. Контрреволюция? С о м о в. Это пустое слово - контрреволюция. Я говорил тебе: жизнь борьба за власть... за прогресс, культуру... Л и д и я. Да, да, я помню. Ты говорил это, когда мы были близки... С о м о в. Не выдумывай! Ты мне всё так же близка. Л и д и я. В спальне. С о м о в. Ты хочешь понять меня? Л и д и я. О, давно хочу! С о м о в. Ну, так - пойми! Рабочие захватили власть, но - они не умеют хозяйничать. Их партия разваливается, массы не понимают её задач, крестьянство - против рабочих. Вообще - диктатура рабочих, социализм - это фантастика, иллюзии, - иллюзии, которые невольно работой нашей поддерживаем мы, интеллигенты. Мы - единственная сила, которая умеет, может работать и должна строить государство по-европейски, - могучее, промышленное государство на основах вековой культуры. Ты - слушаешь? Л и д и я. Конечно. С о м о в. Власть - не по силам слесарям, малярам, ткачам, её должны взять учёные, инженеры. Жизнь требует не маляров, а - героев. Понимаешь? Л и д и я. Это - фашизм? С о м о в. Кто тебе сказал? Это... государственный социализм. Л и д и я. Фашизм - это когда у власти маленькие звери, чтоб ими питались крупные? Нужно, чтоб мелкие звери были жирные?.. С о м о в. Что за чепуха! Откуда это? Л и д и я. Виктор сказал. С о м о в. Виктор? Чёрт... Но - ты же видишь: он - человек пьяный, он морально разрушается, он уже ничего не понимает в действительности... Л и д и я. Ты - крупный? С о м о в. Что? Л и д и я. Ты - крупный зверь? С о м о в. Послушай, Лидия, - что ты говоришь? Что с тобой? Л и д и я. Я - не знаю. Как ты побледнел, и какие злые глаза у тебя... С о м о в. Я спрашиваю... Я должен знать - что с тобой? Л и д и я. Я - сказала: не знаю. Но мне кажется, что ты... двоедушен и что этот противный старик, и волосатый Изотов, и горбун - вы все двоедушные... Подожди, не хватай меня. Я должна бы говорить иначе, но у меня нет сильных слов, нет сильных чувств. С о м о в. Ты становишься истеричкой - вот что! Это - потому, что у тебя нет детей. Л и д и я. Детей не хочешь ты... С о м о в. И потому, что ты уже не любишь меня... я - знаю! Л и д и я. Ничего не знаешь! Ни-че-го! Всегда бывает так: когда я говорю с тобой как с человеком - ты ведёшь меня в спальню. С о м о в. Неправда! Л и д и я. И во всех романах - так: она заговорила с ним как с другом, а он сказал: раздевайся!.. С о м о в. Стой, Лидия! Довольно! Слушай и - пойми. Ты... не глупа, ты должна понять. Молчи!.. Я двоедушен? Да! Иначе - нельзя! Невозможно жить иначе, преследуя ту великую цель, которую я поставил пред собой. Я - это я! Я - человек, уверенный в своей силе, в своём назначении. Я - из племени победителей... Л и д и я. Крупный зверь? С о м о в. Роль побеждённого, роль пленника - не моя роль! Богомолов старый идиот... Л и д и я. Ты хочешь быть вождём, Наполеоном? Очень крупным? С о м о в. К чёрту... Л и д и я. Не кричи... С о м о в. Лидия! То, что ты сказала, имеет для меня... огромное значение... Тебе надули в уши... Тебя хотят сделать врагом твоего мужа... Л и д и я. Нет, Николай, ты - не крупный... С о м о в. Не смей шутить! Л и д и я. Да - не кричи же! С о м о в. Ты должна подумать... Может быть, эта Арсеньева... Л и д и я. Тише! Кто-то идёт... (Пение за сценой. Оба слушают. Сомов закуривает папиросу, дрожат руки. Он отходит от жены, глядя на неё изумлённо и тревожно.) С о м о в. Как могло случиться, Лидия, что ты, вдруг... (Слышно, что поют двое, Яропегов и Троеруков, на голос "Интернационала".) Любовь считал он чистым вздором, Тра-та-та-та! Тра-та-та-та-а! Вдруг пред его учёным взором Она предстала как мечта. С о м о в. Вот - слышишь? Вот - Виктор... (Яропегов, Троеруков, за ними - Лисогонов, все трое сильно выпивши.) Я р о п е г о в. Чета супругов при луне... Учитель - катай! Т р о е р у к о в. О, как завидно это мне! (Лисогонов, пытаясь подняться, сел на лестнице.) Я р о п е г о в. Браво, каналья! Лидочка - извини! Благодаря бога мы выпили! Мы так весело выпили, что... вообще... выпили! Учитель истории... композитор - пой! На третий глас! Никола, слушай! Учитель - раз-два! Т р о е р у к о в. Отречёмся от старого мира, Отряхнём его прах с наших ног. С о м о в. Прошу прекратить!.. Виктор - ты понимаешь... Я р о п е г о в. Ни черта не понимаю! Страшно рад! Не хочу понимать! Л и д и я (смеясь). Виктор! Вы с ума сошли! Я р о п е г о в. Вот именно! Страшно рад. И почему нельзя петь? Разве кто-нибудь дрыхнет? С о м о в. Я прошу тебя... Т р о е р у к о в. Простите... Позвольте мне объяснить, я - учитель пения, пре-пода-ватель! Я говорю молодёжи: слова - чепуха! Смысл всегда в мелодии, в основной музыке души, в милой старинной музыке... бессмертной... Я р о п е г о в (Сомовым). Это он - ловко! Это - не без ума! Это, брат, такая ракалья... Т р о е р у к о в. Хорошо, говорю я, церковь мы ликвидируем, но идея церковности, соборности, стадности... она - жива! (Смеётся.) Жива! Я учу владеть голосами... го-ло-совать. Голое - совать, совать голое слово! Я учу молодёжь. С о м о в. Послушайте! Довольно! Я р о п е г о в. Нет, он - хитрая бестия! Ты - пойми: совать в жизнь пустое, голое слово, а? Замечательно придумал, негодяй! Учитель! Ты негодяй? Т р о е р у к о в. Да! Я р о п е г о в. Видишь - сам понимает! Самосознание, брат... Чёрт знает, как интересно! Лида - интересно? Л и д и я. Страшно интересно! Т р о е р у к о в. Я - негодяй, да! Я не гожусь в рабы д-дикарей... (Лидия хохочет.) С о м о в (Троерукову). Вон отсюда! Пьяный дурак! (Анна идёт.) Т р о е р у к о в. Н-нет, не дурак! И - меня нельзя оскорбить... А н н а (строго). Господа! Вы слишком шумно веселитесь... Я р о п е г о в. Одолевает радость бытия... Т р о е р у к о в. Вот - Анна Николаевна, она знает, что я не оскудел! Троеруков - не оскудел! Он может бороться, он способен мстить... Его стиснули - он стал крепче! Трагическое веселье, Анна Николаевна. Веселье глубокого отчаяния. А н н а. Я понимаю, но не забывайте, что мы живём в окружении врагов. С о м о в. Я прошу тебя, Виктор, - уведи этого шута! Я р о п е г о в. Слушаю. Я - тоже шут! Беспризорные, за мной! Учитель - шагом марш! Пой. Т р о е р у к о в. Я очень прошу... Я р о п е г о в. Никто, брат, ни черта не даст! Пой! (Поёт.) Отречёмся от старого мира И полезем гуськом под кровать. Т р о е р у к о в. Саша Чёрный сочинил, гениальный Саша, талантливейший! Аверченко... Гениальный! "Сатирикон" - а? Где все они, где? Никого нет, ничего! Всё погибло... Я р о п е г о в. Пой, чёртова шляпа! Лисогонов, варёный идиот, шагай! (Идут вдвоём, поют в темпе марша.) Чёрный, гладкий таракан Тихо лезет под диван. От него жена в Париж Не уедет, нет - шалишь! Я р о п е г о в (орёт). Браво! [Яропегов и Троеруков уходят.] С о м о в (жене). Пойдём, Лидия... Л и д и я. Нет, я не хочу... А н н а. Это - кто? Ах, это - Лисогонов. Вам - плохо? Л и с о г о н о в (опускаясь на колени). Дорогие... А н н а. Что с вами? Зачем вы? Л и с о г о н о в. Любимые... Работайте! Покупайте. Снабжайте! Как я буду благодарен вам... Л и д и я. Чего он хочет? С о м о в. Просто - пьян! Нам нужно кончить, Лида... Л и д и я. Что - кончить? Подожди... А н н а. Встаньте! Л и с о г о н о в. Не могу. Мне - запретили пить, но я - вот... выпил! Тоска! Один! Сын был... Подлец, и негодяй... А н н а. Николай, помоги ему! Л и с о г о н о в. Пошёл служить им... против отца и нар-рода! Издох, как пёс... заездили! От чахотки. Он смолоду был чахоточный. Жена первая... его мать, дворянка, тоже чахоточная... Вот как! Николай Васильевич... прошу вас Христом богом... Л и д и я. Какой гнусный человек! А н н а. Нужно понять: он - страдает! Л и д и я (мужу). О чём он просит тебя? С о м о в. Ты же видишь, он - пьян! Л и д и я. А - трезвый? А н н а. Николай, да помоги же мне... С о м о в. Ну, вы! Вставайте... А н н а. Как грубо! Сведи его с лестницы. С о м о в. Идите... Эх вы... Л и с о г о н о в. Родной мой - фабричку-то, фабричку... Об... оборудуйте, пора! Везде - строят, всем - покупают... (Лидия смеётся.) А н н а. Какой неуместный, какой жестокий смех! Какая жёсткая душа у вас, Лидия. Люди сходят с ума... Л и д и я. Вообразите, что я - тоже... (Ушла в комнату.) А н н а (грозя пальцем вслед ей, бормочет). Подожди! Смеётся тот, кто смеётся последний. С о м о в (идёт). Где Лидия? А н н а. Бедный мой Николя! Какая жизнь... С о м о в (шипит). Что вам угодно? Это всё ваши... ваши приятели... (Убежал в комнаты.) А н н а. Боже мой... я не узнаю сына. Боже мой... ЧЕТВЁРТЫЙ АКТ Там же, у Сомовых. Поздний вечер. На террасе - С е м и к о в, сидит, пишет, шевелит губами, считает, загибая пальцы; рядом с ним на полу свёрток чертежей. Из комнат выходит с подносом чайной посуды Д у н я ш а. Д у н я ш а. Ты всё ещё ждёшь, франтик? С е м и к о в (бормочет). К своей какой-то тёмной цели... Д у н я ш а. Сочиняешь? Ты бы частушки сочинил на Китаева, на дурака. С е м и к о в. Китаев - грубый, а не дурак. Д у н я ш а. Ну, много ты понимаешь в дураках! Вот сочини-ка что-нибудь смешное. С е м и к о в. Я смешное не люблю. Д у н я ш а (показав ему язык). Мэ-э! Тебе и любить-то - нечем. Туда же - не люблю... (Лидия вышла.) Л и д и я. Кого это? Д у н я ш а. Вот - сочинителя. (Ушла.) С е м и к о в. Лидия Петровна, вы эту книжку читали? Л и д и я (взяла книгу). "Одеяние духовного брака". Нет. Что это значит - духовный брак? С е м и к о в. Тут - вообще... о боге... Л и д и я. Вы верующий? С е м и к о в. Нет, - зачем же! Но он говорит: хоть не веришь, а знать надо. Л и д и я. Кто это - он? С е м и к о в. Учитель пения. Л и д и я. Он, кажется, чудак? И пьёт? С е м и к о в. Нет, он очень серьёзный... Образованный. Я в этой книжке ничего не понял. Тут предисловие Метерлинка, так он прямо говорит, что Рейсбрук этот писал пустынными словами. Л и д и я. Вот как? С е м и к о в. Да. Я вот записал: "Созерцание - это знание без образов, и всегда оно выше разума". Это, по-моему, верно. Мысли очень мешают творчеству, сочиняешь и всё думаешь, чтобы хорошо вышло. А он говорит, что хорошо будет, если не думать, а только слушать музыку своей души, тогда и будет поэзия. В жизни - никакой поэзии нет. Л и д и я. Это - вы говорите или он? С е м и к о в. Он. Но он верно говорит, по-моему. Только я никак не могу без образов. Я вот пишу: И, в облаках погребена, Чуть светит бледная луна, И тёмной массой идут ели К своей какой-то тайной цели. Л и д и я. Что же? Кажется, - это не плохо. С о м о в (выбежал). Э, голубчик, что же вы пришли, а не сказали? С е м и к о в. Я сказал Дуняше... С о м о в. Давайте чертежи... Дуняша! Вы не для Дуняши работаете. Можете идти! Впрочем - подождите! Л и д и я. Вы - скоро? С о м о в. Да. Сейчас. (Ушёл.) С е м и к о в. Я выписал ещё вот: "При посредстве разума высказывается многое о начале, которое выше разума. Но постижение этого начала гораздо легче при отсутствии мысли, чем при её посредстве". Л и д и я (рассеянно). Да... С е м и к о в. Но - как же без мысли-то? Ведь вот заметно, что и собаки о чём-то думают. Л и д и я (потирая лоб). Видите ли, Семиков... С е м и к о в. Я переменил фамилию, на Семиоков. Так - лучше для творчества. А то - Семиков, Кузнецов, Горшков, - какая тут поэзия? (Выходят: Изотов и ещё двое, один - толстый, другой - сутулый; они прощаются с Лидией почтительно и молча.) И з о т о в. Могу прислать вам масла. Л и д и я. Спасибо, у нас есть... И з о т о в. Анна Николаевна сказала - нет. А мёд - есть? Могу прислать. Отличный мёд! Л и д и я. Я спрошу свекровь. И з о т о в. Имейте в виду: товарищи организуют пищевой голод... (Лидия указывает глазами на Семикова.) И з о т о в. Я, конечно, подразумеваю мужика, он сам всё ест. Он рассердился на город и ест масло, яйца, мясо - всё ест! Дразнит нас, скотина. Вы, дескать, хотите без мужика жить? Гвоздей, ситца не даёте? Так я тоже ни зерна не дам! Хо-хо! Ну, до свидания! Л и д и я. В город? И з о т о в. Нет, мы здесь ночуем, у Богомолова. Винтить будем. Старик у нас - азартнейший винтёр. Его - маслом не корми, но - обязательно - винт! Всех благ! Л и д и я. Вы сегодня весёлый. И з о т о в. Дела идут хорошо. Отлично идут дела! (Ушёл.) С е м и к о в. О рыбах я тоже выписал... Л и д и я. Что? О рыбах? С е м и к о в. О том, что чешуя у рыб - разная и что люди тоже не могут быть одинаковы. Но ведь чешуя-то - одёжа, вроде пиджака или толстовки... (Сомов, Богомолов.) С о м о в. Слушайте-ка, голубчик, вы небрежно работаете! Напутали там чёрт знает как! Можете идти. (Семиков быстро исчезает.) Б о г о м о л о в. Чистенький какой парнишка... С о м о в. Глуповат. Стихи пишет, ну и... Б о г о м о л о в. В его возрасте глупость, знаете, только украшает... Л и д и я. Чаю выпьете? Б о г о м о л о в. Нет, спасибо! Н-да, молодёжь... Большой вопрос. Конечно, она получит право носить брюки и галстуки каких угодно цветов, н-но многие потребуют столыпинских галстуков, а? Л и д и я. Вы очень... мрачно шутите... Б о г о м о л о в. Живём в эпоху мрачных шуток-с! Да, кстати: Яропегов - писал вам? С о м о в. Один раз. Б о г о м о л о в. Ну, как он? Поправился? С о м о в. Вероятно. Б о г о м о л о в. Странный случай, а? Ну, я удаляюсь! Старик, болтлив стал... Доброй ночи! (Идёт.) Д у н я ш а [входит]. Самовар подать? Л и д и я. Да. Пожалуйста. Кто это ходит там? Д у н я ш а. Катерина Ивановна с Фёклой. [Уходит.] Л и д и я (зовёт). Катя, иди чай пить... А р с е н ь е в а. Спасибо. Минут через десять. [Арсеньева и Фёкла уходят.} С о м о в (проводив Богомолова). Зачем ты позвала её? Л и д и я. Чай пить. С о м о в. Ты как будто избегаешь оставаться глаз на глаз со мною после той истерической сцены... Л и д и я. Мы условились не вспоминать о ней... С о м о в. Не избегаешь, нет? Л и д и я. Как видишь. С о м о в. Должен сознаться, Лида, что всё-таки тот вечер... очень болезненно ушиб меня! И я продолжаю думать, что эта Арсеньева... А н н а (входит). Ты - об Арсеньевой, да? Она хочет быть любовницей увальня Терентьева и, кажется, уже добилась этого, об этом все говорят! Л и д и я. Например - Титова. А н н а. Это - пошловатая, но очень умная женщина! Мы, конечно, поставлены в необходимость вести знакомство со всякой швалью, но, Лида, я совершенно отказываюсь понять, что интересного находишь ты в этой сухой, глуповатой учительнице и - возможно - шпионке? Л и д и я. Вы всё ещё не оставили надежду воспитать меня?.. С о м о в. Продолжая в этом тоне, вы поссоритесь, как всегда. Л и д и я. Я никогда ни с кем не ссорюсь. А н н а. Но тебе всё более нравится раздражать меня... Л и д и я. Не ссорюсь и начинаю думать, что это один из моих пороков. С о м о в. Довольно, Лида! Вы, мама, тоже... А н н а. Ты лишаешь меня права... С о м о в. Тише! Идёт эта... Куда ты, Лидия? Л и д и я. Я пройдусь с нею к реке. С о м о в. Надеюсь, - не до полуночи? ([Лидия уходит.} Дуняша вносит самовар.) А н н а. Вы, Дуня, сегодня снова устроили в кухне базар... Д у н я ш а. Что же нам - шёпотом говорить? А н н а. Нет, конечно, но эти ваши... дикие песни! Д у н я ш а. Кому - дикие, а нам - приятны. Вы - отпускайте меня вовремя, вот и будет тихо. Я работаю не восемь часов, а тринадцать. Это не закон! (Ушла.) А н н а (заваривая чай). Разрушается жизнь. Всё разрушается. (Сомов стоит у перил, смотрит в лес.) А н н а. Как хочешь, Николай, но ты неудачно выбрал жену! Я предупреждала тебя. Такое... своекорыстное и - прости! - ничтожное существо. Ужас! Ужас, Николай... Вообще эта семья Уваровых - морально разложившиеся люди. Отец её был либерал... дядя - тоже, хотя - архиерей. Архиерей - либерал! Ведь это... я не знаю что! И вот теперь ты, такой сильный, умный, талантливый... Боже мой! С о м о в. Вы кончили, да? А н н а. Не так зло, Николай! Не забудь, что говоришь с матерью. С о м о в. Послушайте меня молча, если можете... Я не однажды говорил вам, что в моём положении всякие... пустяки... А н н а. Я надеюсь, что мать - не пустяк? С о м о в. Нет, но она занимается пустяками, которые могут компрометировать меня. Ваше поведение... весьма забавно, но - я не могу относиться к нему юмористически. А н н а. Я не желаю слушать! Ты не имеешь права ограничивать... С о м о в. Не говорите фразами из учебника грамматики... (Фёкла идёт.) А н н а. Что вам нужно? Ф ё к л а. Спекулянта-то нашего заарестовали, Анна Николаевна... А н н а (перекрестилась маленьким крестом, почти незаметно). Вот видишь? Это был честный, разумный человек. Наверное, это ошибка, Фёкла... Ф ё к л а. Да, ошибся, говорят; доски на стройке воровал, что ли. Это, конечно, его дело, да он сегодня должен был доставить разное для кухни... А н н а. Ну, что же! Найдите другого поставщика... Идите! Ф ё к л а (задумчиво). Тут есть одна баба, тоже кулачиха, да уж очень стерва. А н н а. Прошу не ругаться! С о м о в. От кого вы узнали об аресте? Ф ё к л а. Мишутка-комсомол сказал. А н н а. Идите, идите... Договоритесь с кем-нибудь... Ф ё к л а. Ну, хорошо! Я уж с этой... стерлядью. Других-то нету. (Ушла.) А н н а. Вот, Николай, как уничтожают людей! Силантьев был влиятельный мужик. Он, рабочий Китаев, Троеруков... С о м о в. Вор, дурак и пьяный шут, но они могут втянуть... могут поставить вас в положение очень глупое... А н н а. За всю мою жизнь я никогда не была в глупом положении. Ты должен понять, что с тобою говорит не только женщина, которая родила тебя, но - одна из тысяч женщин нашего сословия, оскорблённых, униженных, лишённых права на жизнь, - одна из тысяч! С о м о в. Да, да, хорошо! Я говорил вам... вы знаете, что страна переживает тяжёлый кризис... А н н а. Ты со мной не говоришь, ты мне приказываешь. Со мной говорит Яков Антонович, человек, которого ты должен бы... С о м о в (изумлён). Богомолов? Что же он? А н н а. Я - всё знаю, Николай! Я знаю героическую его работу, его жизнь подвижника, он - святой человек, Николай! А около тебя этот Яропегов, и ты так наивно, так детски доверчив с ним... Яков Антонович - в ужасе! Он боится, что Яропегов предаст и тебя и... С о м о в (с тихой яростью). Богомолов... старый идиот... болтун... мелкий взяточник, вот - Богомолов! Что он говорил? А н н а. Николай! Ты с ума сходишь! С о м о в (схватил её за плечи, встряхнул). Молчите! Это вы сошли с ума! Запру в сумасшедший дом! Понимаете? Не смейте говорить с Яковом! И ни с кем - слышите? Этого... учителя - не принимать! А н н а. Николай! Что ты делаешь? Опомнись! (Плачет.) С о м о в (оттолкнул её). Завтра вы переедете в город. А н н а. Ты делаешь дурное дело! Служить большевикам... ты, которого... С о м о в (резко поднял её со стула). Идите к себе. Завтра - в город! Слышите? А н н а. Пусти меня! Пусти... (Идёт. В двери - оглянулась.) Ты внушаешь мне страшную мысль, - проклясть тебя! С о м о в. Не разыгрывайте трагикомедии... Довольно! ([Анна уходит.] Шагает по террасе. Закуривает. Спички ломаются. Остановился, прислушивается. Бросил коробку спичек за перила.) Т р о е р у к о в (на лестнице, с палкой в руке, прихрамывает). Добрый вечер. С о м о в. Что вам угодно? Т р о е р у к о в. Спички. (Протягивает коробку.) С о м о в. Что? Т р о е р у к о в. Спички упали. С о м о в. К чёрту! Что - вам - угодно? Т р о е р у к о в. Записка от Якова Антоновича. С о м о в (взял, читает, смотрит на него). Садитесь. (Взглянул на записку.) Ну-с, что же? Богомолов предлагает взять вас на место Семикова... Вы это знаете? Т р о е р у к о в. Да. С о м о в. Вы... преподавали историю? Т р о е р у к о в. Чистописание, рисование. Невеждам говорю, что преподавал историю. С о м о в. Вот как? (Не сразу.) Сидели в тюрьме, да? Т р о е р у к о в. Два раза. Четыре месяца и одиннадцать. С о м о в. За убеждения, конечно, да? То есть за болтовню? (Троеруков молчит. Смотрят друг на друга.) С о м о в. Мало. На месте ГПУ я бы вас - в Соловки. Лет на десять. Т р о е р у к о в. Вы шутите или оскорбляете? С о м о в. А - как вам кажется? Т р о е р у к о в. Кажется - хотите оскорбить. С о м о в. Ну и что же? Т р о е р у к о в. Это - напрасно. Я так отшлифован оскорблениями, что от них не ржавею. Вы дадите мне работу? С о м о в. Нет. Т р о е р у к о в. Можно спросить - почему? С о м о в. Спросите, но я не отвечу. Т р о е р у к о в. До свидания. (Встал.) Так и сказать Якову Антоновичу? С о м о в. Так и скажите... Впрочем - постойте! Вы способны говорить откровенно? Т р о е р у к о в. Зависит от того - о чём и с кем. С о м о в. О себе. Со мной. Т р о е р у к о в. Зачем? С о м о в. Вот как? Таким я вас не представлял. Любопытно. Вы давно знаете Богомолова? Т р о е р у к о в. Пять лет. С о м о в. И... что же вы о нём думаете? Можно узнать? Т р о е р у к о в. Старый человек, не очень умный, обозлённый и неосторожный... (Сомов молча смотрит на него. За террасой голоса Арсеньевой, Лидии.) Т р о е р у к о в. Могу уйти? С о м о в. Нет. Пойдёмте-ка ко мне... Вы как будто... человек неглупый, а? Т р о е р у к о в. Не имею оснований считать себя дураком. С о м о в. И не плохой актёр? Т р о е р у к о в. Все люди - актёры. (Ушли. Входят женщины.) А р с е н ь е в а. Не знаю, как я могла бы помочь тебе. Л и д и я. И я не знаю. А р с е н ь е в а. Уж очень ты слабовольна. Л и д и я. Вот это я знаю. Будем пить чай? А р с е н ь е в а. Да. И детей нет. Л и д и я. Он - не хочет. Да и - какая я мать? А р с е н ь е в а. Он очень эгоистичен? Л и д и я. Он - честолюбив. И - чёрствый. Он вообще... мало похож, совсем не похож на того человека, каким я видела его до замужества. А р с е н ь е в а. Ты - сильно влюбилась? Л и д и я. Да. Впрочем - не знаю. Может быть, я просто хотела скорее выйти замуж. Отец ненавидел революцию, рабочих и всё... И меня тоже. Он стал такой страшный. Мы жили в одной комнате, иногда мне казалось, что он хочет убить меня. Он говорил: "Если б не ты, я бы дрался с ними". Ты помнишь его? А р с е н ь е в а. Смутно. Л и д и я. Ночью он молился, рычал: "Господи, покарай, покарай!" Я не могла уснуть, пока он сам не уснёт. Утром проснусь, а он сидит на диване и смотрит на меня - так, что я не могу пошевелиться. А р с е н ь е в а. Разведись, Лида, поживи со мной; у меня есть мальчик, приёмыш, беспризорный, удивительно забавный, талантливый. Л и д и я. Я такая... дрянь! Знаешь, мне даже противно видеть себя в зеркале. Такое ненавистное, чужое лицо... А р с е н ь е в а (гладит её плечо, голову). Перестань. Л и д и я. Особенно гадко вспомнить себя... ночью. Он любит, чтоб в спальне горел огонь, понимаешь? Он такой... чувственный и заражает меня. Потом - думаешь: какое несчастие, какой позор быть женщиной! А р с е н ь е в а. Мне очень... грустно с тобой... Л и д и я. Грустно? И только? А р с е н ь е в а. Ты была такая... прозрачная, правдивая, так серьёзно училась, думала. Л и д и я. А я и тогда вижу себя ничтожной. Теперь стала хуже... глупее, нечестной. А р с е н ь е в а. У меня, Лида, нет... мягких слов, я не умею утешать. Л и д и я. Ты всегда была такой. А р с е н ь е в а. Я преданно... искренно люблю людей, которые - вот видишь - строят новую жизнь. И все другие, кроме их, мне уже непонятны. Я даже и себя, иногда, не понимаю. Мне стыдно вспомнить, что я могла думать и чувствовать иначе, не так, как теперь. Л и д и я. Как горячо ты... А р с е н ь е в а. Люди, как Дроздов, Терентьев, действительно - новые люди. Они - в опасном положении, у них гораздо больше врагов, чем друзей. Л и д и я. Рабочие так страшно упрощают всё. А р с е н ь е в а. Они упрощают правду... Л и д и я. Кто-то идёт? Я р о п е г о в (в охотничьих сапогах, с двустволкой за плечами, с чемоданом в руке). Пардон, медам! Я, кажется, втяпался в лирическую сцену? Чай? О, дайте мне скорее чаю! Из оперы "Князь Игорь" - не замечаете? А р с е н ь е в а. Как ваша голова? Я р о п е г о в. Работает - как всегда: гениально! Л и д и я. А болит ещё? Я р о п е г о в. Немножко. Скорее - из вежливости, чем по необходимости. Л и д и я. Где ты... где вы были? Я р о п е г о в. Чёртова глушь. Шестьдесят три километра от ближайшей станции. Леса. Бурелом, валежник, гниль и вообще все прелести лесов, где никто, кроме лешего, не хозяйничал. Проводят ветку - адова работа, но весело! Николай дома? (Рассказывая, он снимает ружьё, ставит его в угол; вынул из кармана револьвер, положил его на подоконник, прикрыл шляпой.) Л и д и я. Кажется, вы чем-то встревожены? Я р о п е г о в. И сам себе - зубы заговариваю, - как вы любите выражаться? А р с е н ь е в а. Ну, Лида, я пойду! Л и д и я. Посиди ещё немножко. Я р о п е г о в. Это не я спугнул вас? А р с е н ь е в а. О, нет, я не пуглива. Л и д и я. Посиди! Я р о п е г о в. А я пойду, взгляну, где Николай. (Ушёл.) А р с е н ь е в а. Какой он жизнерадостный. Л и д и я. Нет, это только слова у него такие, а он - несчастный и притворяется. Я его знаю. Он чем-то встревожен. Он притворяется, но не умеет. И лгать не умеет. А р с е н ь е в а. Его очень любит молодёжь. Л и д и я. Он всегда заговаривает зубы себе и всем. Он был женат на двоюродной сестре мужа, а она ушла с каким-то англичанином в Сибирь и там умерла. У тебя муж - кто был? А р с е н ь е в а. Плохой человек. Л и д и я. Тоже? А р с е н ь е в а (смеясь). Ах ты... Дитя ты ещё! Муж мой был журналист, после Октябрьской революции он показал себя так, что мы разошлись... Л и д и я. Он - где? А р с е н ь е в а. Убит в гражданской войне. Он - белый, корниловец. Т р о е р у к о в (поспешно вышел из комнаты, схватил палку). Извините! (Сбежал с лестницы.) Л и д и я. Вот противный человек. А р с е н ь е в а. Да. Очень. С о м о в (из комнаты). Лида! Л и д и я. Что? С о м о в. На минуту! Л и д и я (ушла, быстро возвращается). Пойдём ко мне наверх... А р с е н ь е в а. Мне пора домой... Л и д и я. Нет, - пойдём! Ты так хорошо говорила со мной сегодня! А р с е н ь е в а. Далеко я живу. Л и д и я (ведёт её). Да, очень далеко от меня, далеко! Но мне так хочется побыть с тобой. (Ушли. Через минуту Сомов - вышел, за ним - Яропегов.) С о м о в. Здесь удобнее. Я р о п е г о в. Чем? (Наливает чай.) С о м о в. Всегда видишь, кто идёт... Я р о п е г о в. Есть такой балет: "Тщетная предосторожность". (Ожёг руку.) А, чёрт... С о м о в. Ты ничего не говорил жене? Я р о п е г о в. Я вскочил на террасу и при этой учительнице заорал, как мальчишка-газетчик: "Попов приехал из-за границы и на вокзале арестован..." С о м о в (ходит). Выхватывая из нашей среды таких, как он, товарищи обезоруживают себя. В конце концов - всё против них. Я р о п е г о в. Ты думаешь? Гм... С о м о в. Богомолов будет... встревожен... Я р о п е г о в. Дуреет старик. Загнал фабрику в трущобу, а можно было построить километров на тридцать ближе к путям и на сухом месте. Вообще работу он ведёт не очень грамотно и спустя рукава. Пристыдят его товарищи, когда разберутся. А они скоро начнут понимать, из их среды уже появляются весьма остроумные парни. С о м о в. Не замечаю. Я р о п е г о в. Ты из-за проектов и бумаг людей не видишь. (Пауза.) Напрасно меня выдернули вы из живого дела. На практической работе я чувствовал себя лучше и пил меньше. У вас тут атмосфера низкого давления и какая-то... всё чихать хочется, а чихнуть - некуда. С о м о в. Виктор! Когда автомобиль свалил тебя... Я р о п е г о в. Числа - не помню. С о м о в. Я не об этом. Шофёр не возбуждает у тебя никаких подозрений? Я р о п е г о в. Подозреваю, что он был пьян, идиот. Трезвый не поедет с погашенными фонарями. С о м о в. Странно, что ты не заметил шофёра и кто сидел с ним... Я р о п е г о в. Когда на человека налетает автомобиль, так человек прежде всего замечает машину, затем - столкновение машины с его брюхом, далее он замечает, что его швырнуло на панель и что башка его неприятно стукнулась о какое-то твёрдое тело. После этого человек утрачивает на некоторое время способность замечать что-либо. А очухавшись, деловито соображает, насколько он испорчен. При всём этом - нет времени знакомиться с шофёром. С о м о в. Это забавно, Виктор, но... Я р о п е г о в. Почему ты вспомнил этот случай?.. С о м о в. Видишь ли, ты - извини! Но мне кажется, что автомобиля вообще не было, а просто ты упал... Я р о п е г о в. Будучи в пьяном виде? На этом и согласимся. С о м о в. Тут всё время ищут шофёра, этот... товарищ Дроздов, должно быть, подозревает хулиганство и, может быть... Я р о п е г о в. Мне следует заявить, что это я сам, в пьяном виде, наскочил на автомобиль? Что ж, можно и заявить. Но гражданин, который поставил меня на ноги... Б о г о м о л о в (идёт поспешно, с зонтиком под мышкой, говорит негромко, задыхаясь, заикается). Виктор Павлович... Действительно - Попов, а? Я р о п е г о в. Именно - он. Б о г о м о л о в. Странно как, знаете? И - почему, а? Я р о п е г о в. Сие - неизвестно. Что вы - с зонтиком? Б о г о м о л о в. От собак. Я думал - палка. Как же это... случилось? Я р о п е г о в. Очень просто: его встретили люди, которые в таких случаях встречают... Б о г о м о л о в. В каких случаях? Я р о п е г о в. Ну, вот - в этих, когда человека арестовать надо... С о м о в. Не так громко, Виктор... Б о г о м о л о в. Надо? Надо... мотивы иметь! Я р о п е г о в. Вероятно, у них есть и мотивы. Б о г о м о л о в (озлобляясь). Вы шутите! Вы всё шутите... Я р о п е г о в. Привычка. Свыше мне дана. С о м о в. Яков Антонович, мне надобно сказать вам несколько слов... Б о г о м о л о в. Сейчас, подождите! (Яропегову.) Ну, встретили и... что же? Я р о п е г о в. И повели. Б о г о м о л о в. Сказали что-нибудь? Я р о п е г о в. Не слышал. Б о г о м о л о в. Портфель у него? Багаж? Я р о п е г о в. Да - что я? Багажный кондуктор? Я видел, что Попова любезно ведут, а он... идёт! И это - всё! Б о г о м о л о в. Любезно! Ой, как нехорошо говорите вы! У вас... коллегиального чувства нет-с! Вы... не понимаете - кто арестован! Кто! Я р о п е г о в. Я сказал: арестован - Попов, вы знаете его, да? Ну, вот. И - чего вы кричите на меня? По какому праву? Б о г о м о л о в. Право старшего товарища... - Иду, Сомов, иду! Не возмущаться такими актами бесправия... (Сомов шепчет в ухо ему.) Да... Иду! Вы извините, Виктор Павлович, но... я - старый человек и - возмущён, знаете! Николай Васильевич - надо сказать Изотову... С о м о в. Да, но мне некого послать... Б о г о м о л о в. Подождите... Тут должен быть... (Кричит.) Кирик Валентиныч, вы - где? (Сбежал с лестницы. Из-за деревьев - Троеруков, шепчутся. Яропегов изумлён. Сомов, нахмурясь, следит за ним. Богомолов возвратился.) Идёмте! Какие волнения... На старости лет... [Богомолов и Сомов уходят.] (Яропегов протёр пальцами глаза, щупает затылок, крутит бородку, бормочет что-то, берёт чемодан, ружьё.) Ф ё к л а [входит]. Здравствуйте, Виктор Павлыч, - приехали? Я р о п е г о в (как сквозь сон). Очевидно... приехал! Как живём, премудрая? Ф ё к л а. Стряпаю да кормлю, вот и всё житьишко! Денег надобно, а взять не у кого, старшая хозяйка - заперлась, не допускает до себя, молодая - пищей не интересуется... Поправились от ушиба-то? Я р о п е г о в. Вполне. Хоть жениться могу... Ф ё к л а. Жениться вам - самое полезное дело. И женитесь - на молодой, вы - весёлый, с вами и молодая скучать не станет. Я р о п е г о в (хочет идти). Так я и сделаю... Ф ё к л а (собирая посуду со стола). А у нас тут всё скандалы, всё аресты. Шпекулянта Силантьева арестовали, Китаева, они, слышь, материал со стройки привыкли красть. Ведь вот какая это дурная привычка - воровать! Ну, Силантьев - пёс его возьми! А рабочему-то воровать не надо бы! Подумал бы: у кого ворует? Сам у себя ворует. Я р о п е г о в (поставил чемодан на пол). Правильно! Китаева, говорите, зацапали? Ф ё к л а. Да, да! И слышно, что будто бы он пьяный хвастался, что на человека наехал, - не он ли это на вас? Я р о п е г о в. Не-ет... Мало ли таких... которые наезжают. Ф ё к л а. Задумчивый вы нынче. Я р о п е г о в. Устал, должно быть. Ф ё к л а. Ну - отдыхайте, отдыхайте... (Несёт посуду в комнату.) (Яропегов уступает ей дорогу, а из двери, оттолкнув Фёклу, бежит Богомолов.) Б о г о м о л о в (задыхаясь). Нет-с, это невозможно. Я - протестую! Это - ваше дело, а - не моё! Это - ваш план! Возражаю! Это вы... перешагнули за рубеж... географический и разума-с! С о м о в. Разрешите напомнить, что Яропегов не посвящён..! Б о г о м о л о в. Не верю-с! Хладнокровием рисуетесь? И в хладнокровие не верю-с! Вот как, Виктор Павлович? Шуточки - шутили? Ловко! Я р о п е г о в. В чём дело, Николай? С о м о в. Как видишь - Яков Антонович в панике. Б о г о м о л о в. Я? В панике? Ложь! Я - возмущён. Я - стар, в старости - ничего не боятся! (Плачущим голосом.) В старости... нечего терять... нечего, да! Я р о п е г о в. Ясно, что в этой интимной беседе третий человек лишний. С о м о в. Давайте обсудим спокойно... Б о г о м о л о в. Спокойно? После сказанного вами? Нет, знаете... С о м о в. Вы сделали целый ряд глупостей... Б о г о м о л о в. Я? Да - что вы? Вы... Наполеоном себя считаете? Позвольте... чёрт возьми! Это - не пройдёт! С о м о в. Подождите. Б о г о м о л о в. Мне ждать от вас нечего... С о м о в. Не от меня... Молчите... Слышите? Б о г о м о л о в. Что такое? Что... слышать? (Сомов - быстро сунул руки в карманы и - сквозь зубы негромко рычит. Богомолов, выпрямляясь, качается на ногах. На террасу входят четверо агентов ГПУ.) А г е н т (очень вежливо). Николай Васильевич Сомов? С о м о в. Это - я. А г е н т. Вы арестованы. Выньте руки из карманов. А вы - кто? Б о г о м о л о в. Яков... Богомолов. Яков Антонович... Богомолов... А г е н т. Вы - тоже арестованы. Здесь живёте, нет? Б о г о м о л о в. Я... случайно. То есть - пришёл в гости. Этот арест... явное недоразумение... Агент. Здесь должен быть ещё... Яропегов, Виктор Павлов. Я р о п е г о в (в двери). Вот он. А г е н т. Подлежите аресту и вы. Я р о п е г о в. Неприятно. А г е н т (усмехаясь). Никогда не замечал, что этот акт приятен для тех, кого арестуют. Я р о п е г о в. Не замечали? Странно. А г е н т (Сомову). Ваш кабинет? С о м о в. Я не держу здесь бумаг. А г е н т. Всё равно, мы должны произвести обыск. С о м о в. Пожалуйста. (Садится на подоконник.) А г е н т. Вы не желаете показать, где ваш кабинет? С о м о в. Вы же будете обыскивать всю дачу, кабинет - в ней. (Нащупал револьвер под шляпой Яропегова.) А г е н т. Хорошо. При обыске отказываетесь присутствовать? Товарищи, займитесь там. (Сел к столу, вынимает бумаги из портфеля. Количество агентов постепенно увеличивается.) Я р о п е г о в (схватил Сомова за руку). Ну, ну, это, брат, не игра! (Вырывает револьвер.) И нельзя стрелять, не подняв предохранитель. (Один из агентов берёт у него оружие.) Не подумайте, что он хотел стрелять в вас. А г е н т (за столом). Нет, мы этого не подумаем, будьте спокойны. (Богомолов - сидит, у него поза человека, который дремлет или крепко задумался. Около Сомова два агента. Яропегов, сидя на перилах, закуривает, наблюдая всех.) С о м о в (Яропегову). Ты... свинья! Я р о п е г о в (спокойно). Потому что не признаю за тобой права самоликвидации? Нет, это их право... (Из комнат выходят Анна, Арсеньева, Лидия, их сопровождает агент.) А н н а (на слова Яропегова). Что, Николай? Я говорила тебе, я говорила! А г е н т. А что, собственно, говорили вы? С о м о в. Это - моя мать... она психически ненормальна. А н н а. Николай! Что ты сказал! (Богомолов встал и тоже порывается вперёд, хочет сказать что-то, но, махнув рукой на Сомова, снова сел.) Л и д и я (негромко). Николай... Это - серьёзно? С о м о в. Не беспокойся. Л и д и я. Нет... Виктор - что это значит? Я р о п е г о в. Я думаю - ликвидация малограмотности... А н н а. Балаганный шут... (Лидия хочет схватить со стола револьвер Яропегова, Арсеньева удерживает её руку, агент - оружие.) Я р о п е г о в (испуган). Что ты, что ты! Ты же не умеешь стрелять! Л и д и я (кричит). Я хочу... я должна убить себя... Я - маленький зверь... Имею право... А н н а. Не притворяйтесь, - вы! Истеричка! А р с е н ь е в а (агенту). Можно увести её? С о м о в. Веди себя прилично, Л и д и я! Л и д и я. Нет, Николай... Я не могу больше... не могу... А г е н т (товарищу). Уведи её в комнату, останься там. Л и д и я. Катя, - не оставляй меня... (Навстречу ей и Арсеньевой - Фёкла, Дуняша, агент.) Ф ё к л а. Ба-атюшки, народу-то сколько! Здравствуйте, товарищи! Д у н я ш а (агенту). Не толкайся! Я - не арестованная! А г е н т. Нечаянно... Ф ё к л а. Виктор Павлыч, - ох! Неужто и вас заарканят? Я р о п е г о в. Уже. Ф ё к л а. Ну, вас, наверно, по пьяному делу! А г е н т. Не шуми, старушка! Ф ё к л а. Да - разве я шумлю? Я тоже не арестованная. Д у н я ш а. Наша власть, а - толкаетесь. Неучи! Ф ё к л а. Зря это - рычите вы, товарищ. Д у н я ш а. Прислуга за господ не отвечает... А г е н т. Довольно! Ф ё к л а. Ну, давай молчим, Дуняшка... (Агент, с чемоданом в руке, вводит на террасу Троерукова. Богомолов, видя его, поднимается со стула, качаясь на ногах.) А г е н т. Гражданин этот бежал куда-то с чемоданом... Т р о е р у к о в. Я его нашёл в лесу... Б о г о м о л о в. Этот... чемодан... этот человек... А г е н т. Гражданин, не волнуйтесь!.. Мы разберём, кто этот человек и что в чемодане... (Богомолов, всхрапнув, падает.) Ф ё к л а. Ой, глядите, старичок-то... А н н а (крестясь). Вот... С о м о в (с надеждой, почти с радостью). Умер? (Возня вокруг Богомолова. Троеруков сделал какой-то знак Сомову, тот усмехнулся. Погас огонь.) А г е н т. Кто погасил? Света! Что с ним? Я р о п е г о в. Должно быть - удар. А г е н т. А где арестованный с чемоданом? (Двое агентов вводят на террасу Троерукова, один из них говорит: "Гражданин этот хотел бежать".) Т р о е р у к о в. Неправда! Просто, - я в темноте упал через перила... А г е н т. Ловко падаете! Послать машину за доктором, и авто скорой помощи. Есть на фабрике такое авто? Живо! Что там, с обыском? (Троерукову.) Ваше имя, гражданин? Род занятий? Т р о е р у к о в. Кирик Валентинов Троеруков, учитель пения. 1931 г.