Разговоры за чайным столом. Евгений Петрович Петров, Илья Арнольдович Ильф В семье было три человека — папа, мама и сын. Папа был старый большевик, мама — старая домашняя хозяйка, а сын был старый пионер со стриженой головой и двенадцатилетним жизненным опытом. Казалось бы, все хорошо. И тем не менее ежедневно за утренним чаем происходили семейные ссоры. Разговор обычно начинал папа. — Ну, что у вас нового в классе? — спрашивал он. — Не в классе, а в группе, — отвечал сын. — Сколько раз я тебе говорил, папа, что класс — это реакционно-феодальное понятие. — Хорошо, хорошо. Пусть группа. Что же учили в группе? — Не учили, а прорабатывали. Пора бы, кажется, знать. — Ладно, что же прорабатывали? — Мы прорабатывали вопросы влияния лассальянства на зарождение реформизма. — Вот как! Лассальянство? А задачи решали? — Решали. — Вот это молодцы! Какие же вы решали задачи? Небось трудные? — Да нет, не очень. Задачи материалистической философии в свете задач, поставленных второй сессией Комакадемии совместно с пленумом общества аграрников-марксистов. Папа отодвинул чай, протер очки полой пиджака и внимательно посмотрел на сына. Да нет, с виду как будто ничего. Мальчик как мальчик. — Ну, а по русскому языку что сейчас уч… то есть прорабатываете? — Последний раз коллективно зачитывали поэму «Звонче голос за конский волос». — Про лошадку? — с надеждой спросил папа. — «Что ты ржешь, мой конь ретивый, что ты шейку опустил?» — Про конский волос, — сухо повторил сын. — Неужели не слышал? Гей, ребята, все в поля Для охоты на Коня! Лейся, песня, взвейся, голос. Рвите ценный конский волос! — Первый раз слышу такую… м-м-м… странную поэму, — сказал папа. — Кто это написал? — Аркадий Паровой. — Вероятно, мальчик? Из вашей группы? — Какой там мальчик!.. Стыдно тебе, папа. А еще старый большевик… не знаешь Парового! Это знаменитый поэт. Мы недавно даже сочинение писали — «Влияние творчества Парового на западную литературу». — А тебе не кажется, — осторожно спросил папа, — что в творчестве этого товарища Парового как-то мало поэтического чувства? — Почему мало? Достаточно ясно выпячены вопросы сбора ненужного коню волоса для использования его в матрацной промышленности. — Ненужного? — Абсолютно ненужного. — А конские уши вы не предполагаете собирать? — закричал папа дребезжащим голосом. — Кушайте, кушайте, — примирительно сказала мама. — Вечно у них споры. Папа долго хмыкал, пожимал плечами и что-то гневно шептал себе под нос. Потом собрался с силами и снова подступил к загадочному ребенку. — Ну, а как вы отдыхаете, веселитесь? Чем вы развлекались в последнее время? — Мы не развлекались. Некогда было. — Что же вы делали? — Мы боролись. Папа оживился. — Вот это мне нравится. Помню, я сам в детстве увлекался. Браруле, тур де-тет, захват головы в партере. Это очень полезно. Чудная штука — французская борьба. — Почему французская? — А какая же? — Обыкновенная борьба. Принципиальная. — С кем же вы боролись? — спросил папа упавшим голосом. — С лебедевщиной. — Что это еще за лебедевщина такая? Кто это Лебедев? — Один наш мальчик. — Он что, мальчик плохого поведения? Шалун? — Ужасного поведения, папа! Он повторил целый ряд деборинских ошибок в оценке махизма, махаевщины и механицизма. — Это какой-то кошмар! — Конечно, кошмар. Мы уже две недели только этим и занимаемся. Все силы отдаем на борьбу. Вчера был политаврал. Папа схватился за голову. — Сколько же ему лет? — Кому, Лебедеву? Да немолод. Ему лет восемь. — Восемь лет мальчику, и вы с ним боретесь? — А как по-твоему? Проявлять оппортунизм? Смазывать вопрос? Папа дрожащими руками схватил портфель и, опрокинув по дороге стул, выскочил на улицу. Неуязвимый мальчик снисходительно усмехнулся и прокричал ему вдогонку: — А еще старый большевик! Однажды бедный папа развернул газету и издал торжествующий крик. Мама вздрогнула. Сын сконфуженно смотрел в свою чашку. Он уже читал постановление ЦК о школе. Уши у него были розовые и просвечивали, как у кролика. — Ну-с, — сказал папа, странно улыбаясь, — что же теперь будет, ученик четвертого класса Ситников Николай? Сын молчал. — Что вчера коллективно прорабатывали? Сын продолжал молчать. — Изжили наконец лебедевщину, юные непримиримые ортодоксы? Молчание. — Уже признал бедный, мальчик свои сверхдеборинские ошибки? Кстати, в каком он классе? — В нулевой группе. — Не в нулевой группе, а в приготовительном классе! — загремел отец. — Пора бы знать! Сын молчал. — Вчера читал, что этого вашего Аркадия, как его, Паровозова не приняли в Союз писателей. Как он там писал? «Гей, ребята, выйдем в поле, с корнем вырвем конский хвост»? — «Рвите ценный конский волос», — умоляюще прошептал мальчик. — Да, да. Одним словом: «Лейся, взвейся, конский голос». Я все помню. Это еще оказывает влияние на мировую литературу? — Н-не знаю. — Не знаешь? Не жуй, когда с учителем говоришь! Кто написал «Мертвые души»? Тоже не знаешь? Гоголь написал. Гоголь. — Вконец разложившийся и реакционно настроенный мелкий мистик… — обрадованно забубнил мальчик. — Два с минусом! — мстительно сказал папа. — Читать надо Гоголя, учить надо Гоголя, а прорабатывать будешь в Комакадемии, лет через десять. Ну-с, расскажите мне. Ситников Николай, про Нью-Йорк. — Тут наиболее резко, чем где бы то ни было, — запел Коля, — выявляются капиталистические противоре… — Это я сам знаю. Ты мне скажи, на берегу какого океана стоит Нью-Йорк? Сын молчал. — Сколько там населения? — Не знаю. — Где протекает река Ориноко? — Не знаю. — Кто была Екатерина Вторая? — Продукт. — Как продукт? — Я сейчас вспомню. Мы прорабатывали… Ага! Продукт эпохи нарастающего влияния торгового капита… — Ты скажи, кем она была? Должность какую занимала? — Этого мы не прорабатывали. — Ах, так! А каковы признаки делимости на три? — Вы кушайте, — сказала сердобольная мама. — Вечно у них эти споры. — Нет, пусть он мне скажет, что такое полуостров? — кипятился папа. — Пусть скажет, что такое Куро-Сиво? Пусть скажет, что за продукт был Генрих Птицелов? Загадочный мальчик сорвался с места, дрожащими руками запихнул в карман рогатку и выбежал на улицу. — Двоечник! — кричал ему вслед счастливый отец. — Все директору скажу! Он наконец взял реванш. 1934 В рассказе речь идет о педагогических извращениях в практике школьного преподавания. Он является откликом Ильфа и Петрова на постановления СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 16 мая 1934 года «О структуре начальной и средней школы в СССР», «О преподавании гражданской истории в школах СССР» и «О преподавании географии в начальной и средней школе СССР». В постановлениях говорилось о введении общего типа образовательной школы для всего Советского Союза: начальной, неполной средней и средней Группы переименовывались в классы, нулевая группа — в приготовительный класс Критиковалось преподавание в школах за то, что «связное изложение гражданской истории» подменяется «отвлеченными социологическими схемами», а «преподавание географии.. страдает существенными недостатками, крупнейшими из которых являются отвлеченность и сухость изложения, недостаточность физико-географического материала, слабая ориентировка по карте, перегрузка преподавания и учебников по географии статистико-экономическим материалом и общими схемами, вследствие чего учащиеся выходят из школы, не обладая зачастую элементарными географическими познаниями».