Газ из горелки. Джеймс Джойс Леди и дженты, вы в недоуменье: Возможно ли небо - и землетрясенье: Из-за того, что польстил сатане Ирландский писатель в чужой стране? Лет десять назад он прислал мне опус — С обеих сторон я глядел в телескопус И прочитал все рассказы стократ, Как вдоль-поперек, так вперед-назад. Я издал бы их вплоть до последнего слова, Но чудом, с благословенья Христова, Вдруг прояснился бесовский язык, И авторский умысел я постиг. Да, я виноват перед милой Ирландией, Честь ее, можно сказать, была в длани моей; Всегда этот остров другим в назиданье Ссылал таланты свои в изгнанье И, кельтским юмором руководим, Предавал вождей одного за другим. Действительно, не остроумное ль дело Засыпать известью очи Парнелла? И еще: осушил не ирландский ли ум Римской барки протекший трюм? Сам папа в долгу бы не мог быть большем, Чем он теперь перед Билли Уолшем. О Эйре, чистейшая страсть моя, Страна, где Христос и Кесарь друзья! Страна, где трилистник на воле в поле! (Минутку, миледи, я вытру сопли). А критика — мне не поставит преград она: Я печатал вирши Маунтени Маттона, И пьесу его, где всякий твердит: «Недоделок», «дешевка» и «содомит», И комедию об апостоле Павле, И о чем-то таком — не о женских ногах ли,— Сочинил ее Мур, он из джентов джент И живет на свой законный процент; Я печатал мистику — есть ли разница Между ней и поваренной книгой Казинса? — От них, говоря на родном языке, Пардон, изжога в прямой кишке; Я печатал фольклор, на Юге и Севере Собранный Златоустейшей Грегори; Я печатал писавших важно и глупо, Я печатал Патрика чуть не Колумба; Я печатал великого Джоя Синга, Иже меж ангелов, как снежинка, В пижонской сорочке, которую слямзил Из чемодана с фамилией «Маунзел». И вот, наконец, подведу я итог На парне, одетом в австрийский желток, Который несет итальянские мерзости Джон-Уайзу Пауэру, О'Лири Кертису И о Дублине пишет такой позор, Что черный негр не берет в набор. Свиная отрыжка! Да разве я трону В печати памятник Веллингтону, Сидни-Перейд, сэндимаунтский трамвай, Даунсовы лакомства, уильямсов чай? Да будь я проклят хотя б за желанье Выдать ирландские наши названья! Удивительно только, что этот нахал Курчавой Лужи нигде не назвал. Миледи, печатный станок не намерен Столь гнусной хулою порочить Эрин! Я друг беднякам — уж который год Дела мои рыжий шотландец ведет: Шотландцы бедные — нынче даже У них нет Стюартов для продажи. Как китайский шелк, моя совесть легка, А душа снятого нежней молока. Колумб свидетель моей уступки — Я сотню скинул с него при покупке Его несчастного «Айриш ревью». Вот как люблю я страну мою! А кто-то там к эмигрантским невзгодам Тащится поездом и пароходом — Так я, чтоб умерить людские страданья, Издаю нечитаемые расписанья; И крыльцо моей фирмы — место для встреч, Здесь ежевечерне играют в кетч Одна добродетельная девица И англичанин, чин из полиции, Так что приезжий слышит все слухи От грязной пьяной дублинской шлюхи. Кто там сказал: не противься злу? Я книгу его превращу в золу, И ссыплю прах в кривобокую урну, И каяться буду упрямо и бурно — Трещать, кряхтеть, пищать в песнопеньях — И все это стоя на тощих коленях. В великий пост я подставлю сам Покаянный голый зад небесам И, слезами в печатне моей обливаясь, В ужаснейшем прегрешенье признаюсь. И метранпаж мой из Беннокбурна Окунет свою правую руку в урну И начертает у всех на виду Memento homo[1 - Помни о человеке (лат.)(Прим. перев.).] на голом заду. Сколько гнева, боли, злой иронии в этом стихотворении или, как писал сам Джойс, «инвективе в духе Свифта». Сарказм Джойса понятен каждому, кто знает о печальной судьбе его книги «Дублинцы» в Ирландии — сборника рассказов, давно уже занимающего почетное место в классике зарубежной литературы XX века. Издатели не хотели печатать «Дублинцев»: их пугала смелость критического взгляда Джойса, откровенность его психологических описаний, отказ от лакировки ирландской действительности. Джойса наперебой обвиняли в аморализме, в презрении традиций. Редакторы требовали переработки текста. Но Джойс не уступал. Драматически сложились отношения Джойса и с Джорджем Робертсом, главой издательства «Маунзел», от лица которого в стихотворении ведется повествование. Робертс был человеком, достаточно приметным в литературном мире Дублина. Он составил себе имя на издании произведений писателей — активных участников Ирландского литературного возрождения: Августы Грегори, Джона Синга[2 - Его имя, а также имена других представителей Ирландского литературного возрождения Джойс сознательно искажает. (Прим. автора.)] и других. Стремясь укрепить свою славу либерала, Робертс заключил с Джойсом, в то время молодым прозаиком, о котором тем не менее уже заговорили в Дублине, контракт на издание его первой большой книги. Однако, внимательно прочитав текст «Дублинцев», Робертс не на шутку перепугался. У него не было никаких сомнений, что власти будут шокированы многочисленными антибританскими выпадами Джойса, его крайне непочтительным отношением к ирландской католической церкви. Кроме того, Робертс опасался и обвинений в диффамации: соотечественники без труда могли узнать себя во многих джойсовских персонажах. Положение Робертса было не из простых. Он был связан дружескими узами с семьей Джойса, к тому же не хотел прослыть ретроградом. И Робертс, презрев осторожность, решился опубликовать текст. Но на его счастье, этому помешал наборщик, который заявил, что под страхом смертной казни не станет печатать книгу, столь оскорбительную, с его точки зрения, для Ирландии. Вот тут-то Робертс понял, что дело приняло слишком серьезный оборот, и в сентябре 1912 г. сжег гранки рукописи, которая пролежала в его издательстве без малого три года. Этот скандал стал последней каплей, переполнившей чашу терпения Джойса: он принял окончательное решение уехать из Ирландии. И по пути из Дублина в Триест написал «Газ из горелки» — остросатирическое, бурлескное, откровенно фарсовое стихотворение. История с публикацией «Дублинцев» навсегда осталась для Джойса незаживающей раной. Отчасти поэтому в 1939 г., в зените славы, он отказался от приглашения Уильяма Батлера Йейтса стать членом Ирландской литературной академии. Джойс часто с горечью повторял, что слишком хорошо помнит, как ирландские филистеры кинули в лицо Парнеллу, борцу за свободу родины, кусок негашеной извести.     Е.Гениева Примечания 1 Помни о человеке (лат.)(Прим. перев.). 2 Его имя, а также имена других представителей Ирландского литературного возрождения Джойс сознательно искажает. (Прим. автора.)