О Московском мятеже в царствование Алексея Михайловича. Николай Михайлович Карамзин Кровопролитіе, мятежи и б?дствія составляютъ главную и, къ нещастью, любопытн?йшую часть всeмірныхъ л?тописей; но Исторія нашего отечества, подобно другимъ описывая жeстокія войны и гибельные раздоры, р?дко упоминаетъ о бунтахъ противъ Властей законныхъ: что служитъ къ великой чести народа Рускаго. Онъ, кажется, Всегда чувствовалъ необходимость повиновенія и ту истину, что своевольная управа гражданъ есть во всякомъ случа? великое б?дствіе для государства. Такимъ образомъ народъ Московскій великодушно терп?лъ вс? ужасы временъ Царя Ивана Васильевича вс? неистовства его Опричныхъ, которые, подобно шайк? разбойниковъ, злод?йствовали въ столиц? какъ въ земл? непріятельской. Граждане смиренно приносили жалобу, не находили защиты, безмолвствовали – и только въ храмахъ Царя Царей молили Небо со слезами тронуть, смягчить жестокое сердце Іоанна. Т?мъ бол?е удивляется Историкъ Россіи, когда царствованіе Государя добраго, милосердаго, народолюбиваго, представляетъ ему для описанія ужасный бунтъ въ столиц? и лютое изступленіе народа… Я говорю о первомъ мятеж?, бывшемъ въ Москв? при Цар? Алекс?? Михайлович?. Онъ ник?мъ изъ Рускихъ Писателей не былъ изображенъ подробно и в?рно; а какъ всякое изъ народныхъ происшествій, самое горестное, оставляетъ для потомства благод?тельное нравоученіе, то мы вздумали собрать разс?янныя изв?стія о семъ б?дственномъ случа?, и предлагаемъ ихъ читателю за достов?рныя. Царь Алекс?й Михайловичь, подобно своему родителю, въ цв?тущей юности сд?лался самодержавнымъ Государемъ. Воспитанный Бояриномъ Морозовымъ, онъ им?лъ къ нему дов?ренность неограниченную, соединенную съ трогательною любовію. Уже Россія наслаждалась миромъ и благоустройствомъ, которое Михаилъ возстановилъ съ великимъ трудомъ и съ явною помощію Неба; но Царь юный и неопытный чувствовалъ нужду въ мудромъ сов?тник? для мудраго управленія государствомъ. Къ нещастію, Борисъ Ивановичь Морозовъ не походилъ характеромъ своимъ на доброд?тельнаго Патріарха Филарета, который былъ истиннымъ Геніемъ-Хранителемъ и Царя и царства во времена самыя опасныя: сей Бояринъ славился умомъ, но унижался склонностями и пороками души слабой: завистію, корыстолюбіемъ и пристрастіемъ къ своимъ угодникамъ. Желая властвовать, какъ Годуновъ при ?еодор? властвовалъ, онъ не им?лъ мудрой, глубокой политики сего великаго челов?ка, изумлявшаго народъ блескомъ своихъ доброд?телей, но приб?гнулъ къ средствамъ хитрости низкой: удалилъ отъ двора многихъ знаменитыхъ Патріотовъ, особенно же родственниковъ покойной Царицы[1], разослалъ ихъ по городамъ Воеводами, окружилъ Царя ближними людьми своими и пристрастилъ его къ охот?, чтобы отвести отъ д?лъ государственныхъ: ибо властолюбивые Министры во вс?хъ земляхъ и во вс? времена боялись трудолюбія Монарховъ. Наконецъ, къ ув?нчанію своихъ хитростей, онъ показалъ ему двухъ прекрасныхъ дочерей Милославскаго; и когла Государь, влюбясь въ большую, соединился съ нею бракомъ, Морозовъ черезъ десять дней женился на меньшой сестр?, над?ясь титломъ Царскаго свояка еще бол?е утвердить права и власть Царскаго Ментора. Р?дко случается, чтобы любимцы Государей пользовались любовію Народною; ихъ судятъ жестоко, ибо судьею бываетъ зависть, которую трудно обезоружить и доброд?тели. Морозова уважали, но не терп?ли: Бояре за его самовластіе, а народъ за разныя новыя подати и откупы, тогда введенные. Говорили, что онъ убдилъ Царя возвысить ц?ну на соль и отдать ее на откупъ Думному Дьяку Назарію Ивановичу Чистову, и что первый Боярин? выдумываетъ такія монополіи для собственной прибыли. Купечество жаловалось на то, что Правительство запретило употребленін неклейменыхъ аршиновъ и наложило на казенные высокую ц?ну. Но сіи жалобы едва ли основательныя[2], не могли бы произвести ужаснаго и всеобщаго возмущенія безъ другихъ причинъ, гораздо важн?йшихъ. Илья Даниловичь Милославскій хотя издавна служилъ при Двор?, но былъ весьма небогатый дворянинъ; сд?лавшись тестемъ Государя, осыпанный вдругъ благод?яніями и возведенный на степень Боярина, онъ старался обратить милость Царскую и на вс?хъ ближнихъ и дальнихъ своихъ родственниковъ, которые скоро заняли важн?йшія м?ста государственныя. Морозовъ охотно способствовалъ ихъ возвышенію, соединивъ честь и пользу своего рода съ честію и пользою Милославскихъ. Сіи люди, по большей части весьма б?дные и привыкшіе въ низкой дол? завидовать богатымъ, съ перем?ною судьбы своей не перем?нились душею: хот?ли только наживаться и не им?ли гордаго честолюбія древнихъ фамилій Боярскихъ; не зная стыда, ужаснаго только для сердецъ благородныхъ, не знали и страха: ибо сильный Морозовъ былъ ихъ свойственникомъ и покровителемъ. Двое изъ новыхъ любимцевъ Фортуны сд?лались особеннымъ предметомъ народной ненависти: Окольничіе Леонтій Плещеевъ и шуринъ его Троханіотовъ. Первый Начальствовалъ въ Земскомъ Приказ?, то есть уголовномъ и гражданскомъ суд? столицы, и жертвовалъ правдою гнусной корысти съ такимъ безстыдствомъ, съ такою дерзостію, что въ наше время трудно пов?рить разсказамъ о д?лахъ сего челов?ка[3]. Онъ разорялъ правыхъ и виноватыхъ; научалъ злод?евъ доносить на богатыхъ людей, бралъ ихъ подъ стражу, заключалъ въ темницу и предлагалъ имъ выкупать себя деньгами. – Троханіотовъ, будучи главою Пушкарскаго Приказа, им?лъ въ своемъ в?д?ніи оружейные и другіе заводы. По уставу Царскому надлежало всякой м?сяцъ выдавать жалованье мастеровымъ людямъ, которые на нихъ работали; но Троханіотовъ не думалъ исполнять его, бралъ деньги себ?, и тирански мучилъ работниковъ, которые см?ли усильно требовать платы и жаловаться. Симъ б?днымъ людямъ съ ихъ семействами оставалось умереть съ голоду. – Напрасно ут?сненные искали правосудія. Челобитныя, вручаемыя даже самому Государю, не им?ли никакого д?йствія: ибо онъ, не читая, отдавалъ ихъ на разсмотр?ніе Боярамъ, которые или не хот?ли или боялись обличать виновныхъ, и всякую жалобу представляли ему въ вид? ложномъ. Граждане Московскіе чувствовали сію несправедливость т?мъ жив?е, что благодатное царствованіе Михаила пріучило ихъ къ царству милости и правосудія; времена прежнихъ насилій и безпорядковъ уже заглаждались въ ихъ памяти. Добрый Царь, отд?ленный отъ народа высокою Кремлевскою ст?ною, не зналъ, что д?лается за нею, и не слыхалъ народнаго вопля. Плещеевъ и Троханіотовъ его слышали, но презирали, вм?ст? съ другими Боярами веселясь безпечно въ новыхъ Кремлевскихъ палатахъ своего родственника Милославскаго[4]. Морозовъ наслаждался любовію молодой, прекрасной супруги и вс?ми удовольствіями власти. Гроза вис?ла надъ его головою; но онъ былъ упоенъ своимъ величіемъ, и зная неограниченную къ себ? милость Царя, не могъ вообразить никакой б?дственной перем?ны своего жребія. Народъ толпился иа красной площади, а въ другихъ частяхъ города собирался передъ церквами, сов?туясь, что ему д?лать. Онъ угадывалъ чувствительное сердце юнаго Монарха; былъ ув?рен?, что Царь защитилъ бы своихъ добрыхъ подданныхъ и наказалъ бы неправду чиновниковъ, естьли бы зналъ, что терпятъ одни, и какъ другіе употребляютъ во зло его дов?ренность. Въ самомъ д?л? могутъ ли Государи хот?ть народнаго прит?сненія? По крайней м?р? сіи прим?ры р?дки въ Исторіи. Все склоняетъ ихъ къ правосудію и милости: собственная польза, слава и щастіе. Личное благо людей, самыхъ знатн?йшнхъ въ государств?, можетъ быть противно общему, только одинъ челов?къ никогда не бываетъ въ такомъ опасномъ искушеніи доброд?тели – и сей челов?къ есть Монархъ самодержавный. – Народныя неудовольствія и сов?щанія были конечно изв?стны двумъ сильн?йшимъ Боярамъ Рускимъ: Морозову и Милославскому; но они не взяли никакихъ д?йствительныхъ м?ръ отвратить мятежъ, и старались, можетъ быть, только закрыть сію тучу отъ Государя, въ безразсудной надежд?, что она сама собою разс?ется. Осл?пленіе властителей бываетъ всегда предтечею Государственныхъ б?дствій. Сіи Бояре могли бы укротить народъ отставкою Плещеева и Троханіотова; но имъ казалось стыдно покориться общему желанію, и людей своей фамиліи явно признатъ недостойными чиновниками. Такія ничтожныя побужденія бываютъ для характеровъ слабыхъ сильн?е государственнаго блага! Объяснивъ главныя обстоятельства тогдашняго времени, безъ которыхъ не льзя им?ть справедливаго понятія о д?йствіяхъ, приступаемъ къ горестному описанію мятежа и крайностей народнаго изступленія. 23 Іюня 1648 году[5], въ день Крестнаго Хода въ монастырь Ср?тенской, Царь, отслушавъ тамъ об?дню, возвращался верхомъ въ Кремлевскій дворецъ свой: многочисленныя толпы народа окружили его на площади. Стой, Государь! кричали ему со вс?хъ сторонъ, и схватили за узду лошадь Царскую. Изумленный Монархъ остановился… Граждане молили его быть отцемъ своего народа; разсказали все, что они терпятъ отъ судьи неправеднаго, Леонтія Плещеева, и просили съ величайшею покорностію, чтобы Государь защитилъ ихъ и на м?сто сего жестокаго челов?ка посадилъ Боярина честнаго и добросов?стнаго. Царь слушалъ съ удивленіемъ и милостиво отв?тствовалъ, что граждане могутъ быть покойны; что онъ самъ изсл?дуетъ д?ло и накажетъ виновнаго. Народъ громогласно изъявилъ благодарность Монарху, и восклицанія: здравія и многія л?та нашему Царю-Государю! провожали его до Спасскихъ воротъ. Такимъ образомъ все могло кончиться мирно, законно и благополучно. Еще народъ не былъ преступникомъ: онъ пожаловался только своему отцу и Монарху на судію недостойнаго; желалъ единственно отставки Плещеева; не требовалъ даже и его наказанія; Умолчалъ о вс?хъ другихъ неудовольствіяхъ своихъ и людяхъ, ему ненавистныхъ. Такая ум?ренност? предв?щала ли злод?йства, которымъ надлежало совершиться въ сей день, б?дственный для Москвы и ц?лой Россіи?.. Къ нещастію, н?которые чиновники, прискакавъ за Царемъ на площадь, и слыша, что сд?лалось, безразсудно вступились за Леонтія Плещеева, начали укорять гражданъ мятежною дерзостію – даже бить ихъ, топтать лошадьми…. Тутъ искры бунта воспылали. Граждане забыли власть законовъ и присвоили себ? насильственную управу. Страшный вопль раздался на площади; камни посыпались на чиновниковъ: народъ въ сл?дъ за ними, вломился въ Кремль, гналъ ихъ до самыхъ палатъ Государевыхъ, и Стр?льцы съ великимъ трудомъ могли остановить его на ступеняхъ крыльца. Б?шенство овлад?ло имъ, и тысячи голосовъ требуютъ, чтобы имъ выдали Плещеева… Бояринъ Морозовъ выходитъ на красное крыльцо, и говоритъ народу именемъ Монарха, что Царь об?щалъ имъ правосудіе и сдержитъ слово свое…. Напрасно; мятежники кричатъ ему:,намъ и тебя надобно; мы хотимъ и твоей головы!».. Едва онъ могъ спастись отъ ихъ злобы во дворецъ Государевъ. Они бросились въ Кремлевскій домъ Морозова; отбили ворота; умертвили в?рнаго слугу, который хот?лъ имъ противиться, и ворвались въ горницу, гд? была супруга Боярина… Сія женщина, молодая и прекрасная, ожидала в?рной смерти отъ неистовыхъ; но они не тронули ее и сказали: благодари Бога, что царица сестра твоя!.. Такимъ образомъ и въ самомъ бунт? народъ не забывалъ уваженія къ Царской фамиліи…. Въ н?сколько минутъ домъ Боярина былъ разграбленъ; сундуки, шкапы взломаны; богатые ковры Персидскіе, парчи, бархаты, соболи и черныя лисицы изорваны на части; м?шки съ ефимками высыпаны на полъ, серебряная посуда выброшена изъ оконъ на улицу; жемчугъ выносили въ шапкахъ и за ничто продавали. Грабители дерзнули даже прикоснуться и къ святын? образовъ и сняли съ нихъ богатыя ризы; изв?стно, что въ старину сіи драгоц?нные оклады составляли въ домахъ главное украшеніе и сокровище. Въ день свадьбы Морозова Государь подарилъ ему великол?пный берлинъ, окованный серебромъ и внутри обитый золотою парчею съ собольею опушкою: народъ изломалъ его. Глубокій погребъ Боярскій, по словамъ одного иностраннаго Писателя, обратился въ колодезь: Н?мецкія и Фряжскія вина лились изъ разбитыхъ бочекъ. Мятежники, опустошивъ домъ перваго Боярина, разд?лились на многія толпы: одн? пошли къ Думному Дьяку Чистову, ненавистному въ столиц? за соляный откупъ; другія къ Плещееву, Троханіотову, къ изв?стнымъ друзьямъ ихъ и помощникамъ, Князьямъ Никит? Одоевскому и Лыкову. Грабежъ въ домахъ ихъ продолжался во всю ночь, до самаго утра. Плещеевъ и шуринъ его спаслися б?гствомъ; но Чистовъ, за н?сколько дней передъ т?мъ упавъ съ лотади, лежалъ больной на постел?. Слыша о бунт? и зная народную къ себ? ненависть, онъ спрятался[6]: неъ?рный слуга указалъ его мятежникамъ, которые тирански умертвили нещастнаго и бросили на двор? въ яму. Олеарій, знавъ лично сего Думнаго Дьяка, описываетъ его челов?комъ суровымъ и корыстолюбивымъ: будучи при Двор? знатенъ и силенъ, онъ д?лалъ великія неудовольствія Голштинскимъ Посламъ за то, что они мало дарили его. Правительство какъ будто бы исчезло въ сіе время, оставивъ столицу въ жертву, можетъ быть, горсти бунтощиковъ: ибо конечно не весь народъ участвовалъ въ такихъ злод?яніяхъ. Морозовъ, сильный въ щастіи, оказалъ всю малость души своей въ опасности, думалъ уже не сов?товать Царю, а единственно спасать жизнь свою, какъ спасаютъ ее люди недостойные власти – то есть, б?гствомъ. Кто родился управлять народомъ, тотъ предупреждаетъ опасность мудростію или отражаетъ ее великодушіемъ, или гибнетъ, держа твердою рукою жезлъ правленія…. Юный Монархъ, оставленный своимъ главнымъ сов?тникомъ, изъявлялъ нер?шительность. Онъ повел?лъ только запереть Кремлевскія ворота, когда народъ разс?ялся по Китаю и Б?лому Городу. На другой день мятежники снова явились на большой площіди и грозили довершить свое мщеніе. Тогда Государь приказалъ собраться въ Кремл? войску иностранному. Н?сколько сотъ Н?мцовъ, подъ начальствомъ офицеровъ своихъ, шли вооруженные сквозъ толпы народа, который издавна не любилъ ихъ и часто оскорблялъ грубыми насм?шками; но тутъ онъ свободно далъ имъ дорогу и говорилъ ласково: добрые Н?мцы! не троньте насъ; а мы впередъ будемъ жить съ вами дружно. Для нихъ отворили Спас-скія Ворота: никто изъ мятежниковъ не дерзнулъ итти въ Кремль за ними. Офицеры иностранные разставили караулы у вс?хъ башенъ и вокругъ дворца, гд? собралися в?рные Бояре, готовые умереть за Царя и отечество. Знатн?йшій между ими былъ Никита Ивановичь Романовъ-Юрьевъ, Дворецкій Государя и ближній его родственникъ, челов?къ умный, но безпечный; благод?тель вс?хъ б?дныхъ въ столиц?, покровитель иностранцевъ и новыхъ обычаевъ, которыми Патріархъ часто укорялъ его въ бес?дахъ, но дружески и ласково: ибо вс? знатные и незнатные любили сего именитаго Боярина. Царь, милосердый по своему характеру природному и юностію л?тъ расположенный къ средствамъ кроткимъ, избралъ его въ посредники между собою и народомъ. Романовъ вы?халъ верхомъ изъ Кремля на площадь, снялъ съ головы высокую боярскую шапку свою и показалъ, что хочетъ говорить народу[7], который, окруживъ его толпами, кричалъ: здравствуй, отецъ нашъ! Доброд?тельный Бояринъ съ чувствительностію изъявилъ гражданамъ, сколь прискорбно сердцу Государя, что они не удовольствовались его об?щаніемъ разсмотр?ть ихъ жалобы, самовольно присвоили себ? право наказывать виновныхъ и сами впали въ преступленіе; что Государь вторично даетъ имъ слово наказать вс?хъ народныхъ прит?снителей, но желаетъ, чтобы добрые граждане усмирились и покойно разошлись по домамъ своимъ…. Народъ отв?тствовалъ, что онъ чувствуетъ власть Царскую, готовъ умереть за него, но не сойдетъ съ площади, пока истинные виновники мятежа: Морозовъ, Плещеевъ и Троханіотовъ, не будутъ ему выданы и наказаны…. Никита Ивановичь Романовъ изъявляетъ гражданамъ благодарность за ихъ усердіо къ Царю, ув?ряя клятвенно, что Морозова и Троханіотова н?тъ во дворц?, и что они б?жали изъ города. Народъ требуетъ Плещеева. Бояринъ об?щаетъ обо всемъ донести Государю, кланяется народу и ?детъ назадъ въ Кремль…. Зд?сь Рускій Историкъ, съ умиленіемъ прославивъ добродушіе Монарха, зам?титъ, что оно перешло за границы государственнаго блага, которое въ такихъ нещастныхъ обстоятельствахъ утверждается бол?е непоколебимымъ мужествомъ власти, нежели ея снисхожденіемъ. Народъ сл?пъ и безразсуденъ: р?шительностію Правителей онъ долженъ быть самъ отъ себя спасаемъ. Вм?сто того, чтобы въ грозномъ ополченіи выслать изъ Кремля Стр?льцовъ и роты иностранныя, съ повел?ніемъ разс?ять мятежниковъ, естьли они не захотятъ усмириться и добровольно исполнить воли Монаршей, Царь приказалъ имъ объявить, что Леонтій Плещеевъ долженъ быть немедленно казненъ въ глаззхъ народа, и другіе так-же, естьли они будутъ пойманы…. Черезъ н?сколько минутъ въ самомъ д?л? отворились Кремлевскія Ворота, и народъ увид?лъ сего нещастнаго: палачь велъ его; судья уголовный держалъ въ рук? приговоръ къ смерти. Мятежники не дали совершиться законному сбряду казни, и съ лютостію растерзали челов?ка, н?когда для нихъ страшнаго… Въ то же время Государь отправилъ Князя Семена Пожарскаго въ сл?дъ за Троханіотовымъ; его догнали близь монастыря Троицкаго, заключили на н?сколько часовъ въ темниц? Земскаго Двора и казнили на площади 25 Іюня. – Сіи дв? жертвы усмирили народъ. Ему изв?стно было, что Морозовъ д?йствительно искалъ спасенія въ б?гств?: ибо ямщики вид?ли его за валомъ – и хот?ли схватить; но онъ ускакалъ отъ нихъ, возвратился въ городъ и тихонько пробрался во дворецъ, какъ въ самое безопасн?йшее для себя м?сто. Мятежники, полагая, что сего Боярина н?тъ въ столиц?, удовольствовались об?щаніемъ Царя наказать его, когда онъ будетъ сысканъ. Изъявивъ Государю благодарность за Его правосудіе, они разошлися по домамъ, и Москва отдохнула, бывъ три дни жертвою мятежа и страха…. Сіе спокойствіе скоро нарушилось б?дствінмъ инаго роду. Въ 10 часовъ утра возстановилась тишина въ город?: въ три часа вечера сд?лался страшный пожаръ на Дмитровк? и на Тверской, который обратилъ въ пепелъ вс? домы, бывшіе за б?лою ст?ною до самой Неглинной; перешелъ даже за сію р?ку и грозилъ обнять пламенемъ главный питейный домъ казенный, гд? стояло множество бочекъ съ виномъ… Китай-городъ и самый дворецъ Государевъ былъ въ опасности. Вм?сто того, чтобы гасить огонь, чернь съ жадностію бросилась въ казенные погреба; пьяные безъ чувствъ падали на улицахъ и задыхались отъ дыма…. Олеарій, описывая пожаръ, разсказываетъ случай нев?роятный. Въ 11 часовъ сей б?дственной ночи, говоритъ онъ, н?сколько иностранцевъ стояло на улиц? и съ ужасомъ смотр?ло на быстрое теченіе пламени. Вдругъ видятъ они монаха, который съ великимъ усиліемъ тащитъ за собою мертвое т?ло, и говоритъ имъ:. помогите мн? бросить его въ огонь; это остатки злод?я Плещеева; нич?мъ другимъ не льзя остановить пожара. Иностранцы не хот?ли сд?лать того; но мальчики, тутъ бывшіе, схватили трупъ и бросили его въ огонь, который въ самомъ д?л?, къ удивленію ихъ, началъ гаснуть…. Черезъ н?сколько дней посл? того Царь угощалъ въ Кремл? всю свою гвардію[8]. Милославскій, спасенный отъ народной злобы достоинствомъ Царскаго тестя, началъ также давать об?ды знаменит?йшимъ изъ купцовъ и гражданъ, помогать б?днымъ, ласкать народъ и снискивать любовь его. Патріархъ вел?лъ Священникамъ утверждать прихожанъ въ тишин?, миролюбіи и повиновеніи властямъ законнымъ. М?сто Плещеева и Троханіотова заняли чиновники достойные, изв?стные столиц? по ихъ любви къ справедливости. Вс? признаки волненія исчезли, и жители Московскіе снова обратились къ мирной Д?ятельности гражданской. Бояре ?здили по улицамъ, и народъ изъявлялъ обыкновенное къ нимъ уваженіе. Тогда столица увид?ла зр?лище великое и р?дкое. Въ л?тописяхъ міра – зр?лище, котораго описаніо останется нав?ки трогательнымъ въ нашей Исторіи для вс?хъ сердецъ истинно Рускихъ, привязанныхъ къ добрымъ своимъ Монархамъ. Объявили народу, что Государь желаетъ говорить съ нимъ. Посл? об?дни – день былъ праздничный – Царь Алекс?й Михайловичь вы?халъ изъ Кремля, сошелъ съ лошади и сталъ на возвышенномъ м?ст?[9]… Граждане со вс?хъ сторонъ т?снились къ нему, громогласно изъявляя усердіо къ священной особ? Монарха. Подл? Него стоялъ добрый и любимый Бояринъ Никита Ивановичь Романовъ-Юрьевъ. Государь съ Ангельскою кротостію сказалъ купечеству и гражданству, что, Ему горестно было св?дать все, претерп?нное ими отъ злыхъ чиновниковъ; что сіи недостойные заслужили казнь, употребляя во зло священную власть закона, которая перешла наконецъ въ руки чистыя и непорочныя; что Бояре добросов?стные, заступившіе м?сто Плещеева и Троханіотова, будутъ править и судить по уставу челов?колюбія и справедливости; что самъ Онъ, не смотря на общую дов?ренность къ симъ почтеннымъ людямъ, будетъ неусыпнымъ окомъ смотр?ть за вс?ми частями правленія; что особенныя привилегіи и монополіи немелленно уничтожатся: что прежняя ц?на соли возстановляется; что выгода и благоденствіе гражданъ составятъ единственный предметъ Его попеченій, и что Онъ вс?ми д?лами Своего царствованія желаетъ пріобр?сти имя Ему любеное: имя отца народнаго»…. Граждане низко поклонились Царю, благодаря Его за милость и желая Ему здравія и долгол?тія, по обычаю Рускихъ…. Тутъ великодушный Царь обратилъ р?чь на Бориса Ивановича Морозова, и сказалъ, что не находя его совершенно правымъ, не находитъ и во всемъ виновнымъ, и не требовавъ еще въ Свое царствованіе никакой жертвы отъ гражданъ, над?ется, что они исполнятъ первую прозьбу Его и простятъ сего Боярина, который – за что Онъ ручается – заслужитъ впредь любовь и дружбу ихъ; что естьли они не хотятъ вид?ть Морозова въ Синклит?, то Онъ изключитъ его изъ сего Верховнаго Сов?та, желая только, чтобы народъ не требовалъ головы челов?ка, который былъ Ему вторымъ отцомъ и Наставникомъ»… Глаза чувствительнаго Монарха наполнились слезами: он? составили неизъяснимо-трогательное заключеніе Его р?чи – и самые т?, которые не давно еще свир?пствовали какъ не истовые мятежники въ столиц?, были поражены сим? зр?лищемъ: упали на кол?на, ц?ловали одежду Царя, ноги Его, и восклицали единогласно: Да будетъ, что угодно Богу и Теб?, Государю! Мы вс? д?ти твои!.. Сердечное удовольствіе изобразилось на лиц? Монарха, до сей минуты печальнаго. Онъ изъявилъ народу Свою признательность; ув?щавалъ его быть кроткимъ и послушнымъ, ув?ряя, что не забудетъ никогда Своихъ Царскихъ об?щаній и в?рно исполнитъ ихъ…. Съ сими словами Государь с?лъ на коня и со всею свитою Бояръ и царедворцевъ возвратился въ Кремль…. Такое д?йствіо Монарха, внушенное ему чувствительнымъ сердцемъ, безъ сомн?нія восхитительно. Дерзну сказать, что сія минута была едва ли не самою прекрасн?йшею изъ тридцати-двул?тняго царствованія Алекс?я Михайловича – минута, въ которую Онъ столь разительно доказалъ н?жную дружбу свою къ воспитателю, и священное уваженіе даннаго слова; ибо Ему легко было и другими средствами спасти Морозова. Одкна пылкая, юная душа могла такъ отважно поручить народу свое драгоц?нное спокойствіе! Жить единственно для щастія подданныхъ, быть истиннымъ отцемъ народнымъ – сіи об?ты, подтвержденные Царемъ въ минуту жив?йшаго чувства признательности, были конечно искренны и начертаны во глубин? Его сердца!.. мысль пл?нительная!.. Но для чего великая наука управлять государствами не есть одно съ прекрасными движеніями чувствительности?… Историкъ строгимъ саномъ своимъ обязанъ казаться иногда жестокосердымъ, и долженъ осуждать то, что ему какъ челов?ку любезно, но что бываетъ вреднымъ въ правленіи, ибо люди не Ангелы! Отирая сладкія слезы свои, онъ скажетъ, что здравая Политика, основанная на опытахъ и знаніи челов?чества, предписывала Царю Алекс?ю Михайловичу совс?мъ иные способы утушить мятежъ. Мудрая верховная власть можетъ быть снисходительною, но никогда не требуетъ снисхожденія; она прощаетъ, но не проситъ – и благодарность должна быть чувствомъ подданныхъ, а не Монарха. Черезъ н?сколько дней посл? того[10] Государь отправился въ монастырь Троицкій. Борисъ Ивановичь Морозовъ, который около двухъ нед?ль скрывался во дворц?, въ первый разъ явился тогда глазамъ народа Московскаго: ?халъ верхомъ подл? Царя, своего спасителя, и на об? стороны низко кланялся гражданамъ. Съ сего времени онъ сд?лался первымъ народнымъ благотворителемъ, и кто вручалъ ему свою челобитную, тотъ могъ в?рно ожидать усп?ха, естьли д?ло его было право. Подобно Боярину Никит? Ивановичу Романову, Морозовъ объявилъ себя также и покровителемъ иностранцевъ. Съ сего же времени Царь Алекс?й Михайловичь началъ царствовать Самъ Собою, часто присутствовать въ Сов?т? и входить во вс? д?ла: ибо Онъ вид?лъ, сколь опасно для Монарха излишно полагаться на Бояръ, которые для особенныхъ, ничтожныхъ выгодъ своихъ могутъ жертвовать благомъ государства, сл?дственно славою и щастіемъ Государя. Но ошибка Царскаго добродушія им?ла вредныя сл?дствія: скоро бунтъ въ Нов?город? и Псков? доказалъ необходимость м?ръ твердыхъ и строгихъ. О. Ф. Ц. Примечания Указатель къ В?стнику Европы 1802–1830 37. О Московскомъ мятеж? въ царствованіе Алекс?я Михайловича (ч. 11, № 18, стр. 119–145). Статья H. М. Карамзина, перепеч. въ П. С. С., изд. Смирдина, т. 1, стр. 398. Зд?сь описанъ первый бунтъ, бывшій въ Москв?, въ царствованіе Алекс?я Михайловича; въ начал? говорится о причинахъ, побудившихъ къ возстанію и о виновности боярина Морозова; за т?мъ сл?дуетъ подробный разсказъ самаго мятежа, заимствованный изъ путешествія Олеарія. Сноски 1 Царь Алекс?й Михайловичь, оплакалъ родителя, черезъ н?сколько днeй лишился и матери и тронъ дорого стоилъ его доброму сердцу. 2 За пудъ соли платили тогда 30 коп?екъ, а прежде 20: такая надбавка не могла быть тягостна и для самыхъ б?дныхъ людей. Введеніе клейменыхъ аршиновъ было нужно для отвращенія всякихъ обмановъ въ м?р?. Купецъ не разорялся, платя въ казну однажды навсегда шесть или семь гривенъ за жел?зной аршинъ. Но Морозова не любили, и вс? выдумки его казались преступленіемъ. Налогъ на соль такъ озлобилъ гражданъ, что они стали гораздо мен?е покупать ее, и казна, вм?сто прибыли, им?ла убытокъ. Между т?мъ попортилось множество рыбы отъ недосоленія. 3 Иностранцы, бывшіе тогда въ Москв?, описали ихъ. 4 Царь подарилъ ему домъ въ Кремл?; но пышный Милославскій изломалъ его и построилъ новый. 5 То есть, въ третій годъ царствованія Алекс?я Михайловича. 6 Подъ в?никами, говоритъ Олеарій. 7 Въ сей піес? н?тъ ни одной черты, которая не была бы историческою въ строжайшемъ смысл?. Авторъ отъ слова до слова повторяетъ зд?сь изв?стія чужстранцевъ, бывшихъ очевидными свид?телями происшествія. 8 То есть, Стр?льцовъ. 9 Олеарій называетъ сіе м?сто театромъ. 10 Въ Л?тописи о мятежахъ сказано, что народный бунтъ начался 2 Iюня; но число, въ ней означенное, можетъ быть опискою. Олеарій, разсказывая достов?рно подрбности, именно говоритъ, что Царь, посл? крестнаго хода, возвращался тогда изъ Ср?тенскаго монастыря; а крестный ходъ въ ceй монастырь бываетъ 23 число Іюня. – Г. Голиковъ, положась на ядро Россійской Исторіи, говоритъ, что Царь Алекс?й Михайловичь наказалъ смертію многихъ мятежниковъ: что не сообразно ни съ другими в?р?йшими изв?стіями, ни съ разумомъ, ни cъ характеромъ Царя. Могъ ли Онъ согласитьоя на казнь Плещеева, Троханіотова. – Просить гражданъ, чтобы они не требовали головы Морозова, и въ то же время казнить ихъ? Авторы Рускихъ записокъ мнимо-усердною ложью своею часто оскорбляютъ память добрыхъ Государей: такъ поступилъ и Хилковъ или, лучше сказать, Переводчикъ его Миссіи, сочинитель Ядра Роcciйcкой Исторіи. Онъ боялcя унизить Алекс?я Михайловича излишнимъ милосердіемъ, и для того вздумалъ изобразить в?роломнымъ Царя великодушнаго и доброд?тельнаго, который нe хот?лъ нарушить и слова, даннаго Его именемъ злод?ю Разину! – Впрочемъ въ н?которыхъ историческихъ запиcкахъ первый мятежъ столицы нe отличeнъ отъ втораго, бывшаго такжe въ цартвованіе сего Монарха.