В старые годы. Ги де Мопассан ГОСПОЖЕ КАРОЛИНЕ КОММАНВИЛЬ. Сударыня, Я поднес Вам, когда Вы одна только ее знали, эту маленькую пьеску, которую проще было бы назвать диалогом. Теперь, когда она сыграна перед публикой и ей аплодировало несколько друзей, разрешите посвятить ее Вам. Это мое первое драматическое произведение. Оно принадлежит Вам во всех отношениях, так как, быв подругой моего детства, Вы стали потом моим другом, прелестным и серьезным; и как бы для того, чтобы нас еще более сблизить, наша общая привязанность к Вашему дяде, которого я так люблю, нас, я бы сказал, сроднила. Благоволите, сударыня, принять в дар эти несколько стихов, как свидетельство преданности, уважения и братских чувств Вашего искреннего друга и старого товарища Ги де Мопассана Париж, 23 февраля 1879 г. Я никогда не позволил бы себе опубликовать эту незначительную комедию, не выразив живейшей благодарности просвещенному и благожелательному лицу, которое ее приняло, и талантливым артистам, которые снискали ей аплодисменты. Без г-на Балланда, так великодушно открывающего свой театр безвестным и отвергаемым в других местах авторам, – она, может быть, никогда не была бы сыграна. Без г-жи Додуар, столь тонкой артистки, трогательной и очаровательной в роли старой маркизы, и без г-на Лелуара, исполненного такого достоинства в роли седовласого графа, – никто, без сомнения, не сумел бы ее заметить. Благодаря их участию успех превзошел мои надежды, – и поэтому я хочу написать их имена на первой странице, в знак уверения в моей глубокой признательности. Ги де Мопассан Париж, 23 февраля 1879 г. Комната в стиле Людовика XV. Жарко пылает камин. Зима. Старая маркиза сидит в кресле с книгой на коленях; она, видимо, скучает. Слуга (докладывает) Его сиятельство! Маркиза Входите же скорей! Как мило, что своих вы помните друзей. Почти с тревогой вас я нынче поджидала: Вас видеть каждый день уже привычкой стало; К тому ж какая-то печаль томит меня. Идите ж посидеть со мною у огня; Поговорим. Граф (поцеловав ей руку, садится) И мне, маркиза, грустно что-то, А ведь под старость грусть больнее, чем забота. В сердцах у молодых бьет радость, как родник; В их небе облачко бывает лишь на миг. У них везде – любовь, дела, исканья, цели, А мы, без радости, едва бы жить сумели. Грусть убивает нас, она всегда к нам льнет, Как плющ безжалостный к сухим стволам. И вот – От зла подобного нам защищаться надо. Был у меня д'Армон и – горькая отрада! – Мы пепел прежних дней разворошили вновь, Друзей припомнили, прошедшую любовь… И с этих пор, как тень, что не дает покою, Былая молодость все реет предо мною. В тоске, измученный, пришел я к вам, – вдвоем Мы посидим, мой друг, и вспомним о былом. Маркиза А мне – все холодно; от стужи сердце ноет. Я вижу – снег валит, я слышу – ветер воет. Как в нашем возрасте терзает нас зима; С ней кажется, что ты вот-вот умрешь сама. Ну что ж, поговорим; пусть хоть воспоминанья Былым теплом пахнут на холод увяданья. В них солнце чувствуешь… Граф А для меня зимой И солнца бледен луч, и небо скрыто тьмой. Маркиза Ну, вспомним о каком-нибудь безумном деле… Вы, как я слышала, легко клинком владели: Беспечный юноша, красивый и живой, Богатый светский лев, с надменной головой, Резвились вволю вы; всегда у вас дуэли С мужьями, а у дам сердца рвались и млели – Как многие о том шептали мне не раз, – Лишь только шум шагов им возвещал о вас. Коль не солгали мне – вы были забиякой, Повесой записным, буяном и гулякой; Вам на три месяца пришлось попасть в тюрьму За мужа, что в своем повесился дому, Жену смазливую, как говорят, имея… Жена крестьянина, – о граф, что за идея! Из-за нее – в тюрьму! Будь дамою она, Будь обаятельна, красива и знатна – Тогда пожалуй… Ну, не вспомните ль интрижки Со светской дамою – изящной страсти вспышки И шкаф классический, где застигает вдруг. Под ворохом тряпья, любовника супруг? Граф Но почему всегда, всегда лишь дама света? Мы любим и других. Знатны иль нет – ведь это Пустое! Женщины пленять нас рождены. Где прелесть, красота – там предки не нужны! Маркиза И слушать не хочу о приключенье пошлом! Иные есть у вас: поройтесь лучше в прошлом. Ну, не упрямьтесь, граф, начните же рассказ. Граф Когда вы просите, возможен ли отказ? Пословица, клянусь, недаром утверждает: «Что хочет женщина – того и бог желает»… Представлен ко двору, доверчивый юнец, – Я быстро жизнь узнал; мечтам пришел конец! К примеру: я любил, как водится, безмерно Графиню де Поле. Она казалась верной; И все ж ее с другим застиг я как-то раз. Два месяца подряд, не осушая глаз, Преглупо я рыдал! Но при дворе и в свете Смеялись досыта: ведь рады люди эти Свистать несчастию и выхвалять успех! Коль я обманут был – я возбуждал лишь смех; Подругой вскоре был утешен я другою… Но нежность получал я не один, не скрою: Стихи ей посвящал поэт, соперник мой, – Он звал ее цветком, небесною звездой И как-то там еще. Ему послал я вызов. Он, мирный щелкопер, таких был чужд капризов, И, шпаги убоясь, плохой скропал сонет. Тут надо мной, глупцом, вновь посмеялся свет. Урок на этот раз пресек мои сомненья: С тех пор я начал всех любить – без исключенья. Девизом я себе пословицу избрал: «Кто верит – тот глупец». И с ним я счастлив стал. Маркиза Да, но в былые дни вы, в пламенном томленье, У ног красавицы вздыхая в упоенье, Любовь, и преданность, и нежность ей отдав, – Так вы сказать могли б? Граф О нет! И все ж я прав: Ведь женщина – дитя, ее избаловали, Ей льстили без конца, без меры восхваляли; Присяжные льстецы и рифмачей рои Как бы из крана ей хвалебные струи Точили – весь настой поэзии туманной, – И стала женщина надутой и жеманной. А может ли она любить? Да никогда! Не робкий юноша ей нужен, чьи года Страдают лишь одним: уменьем вдохновенно Любить; ей по сердцу развратник, что мгновенно Умеет вызвать дрожь, в кровь холод влить и зной: Он, видите ли, сей прославленный герой (Заслуга редкая, хоть тип довольно старый) – Первейший ловелас всей Франции с Наваррой. Ни ум, ни красота, ни доблести ему Совсем не надобны. Ведь мил он потому, Что пожил всласть. Пред ним – вот странное явленье! – Сам ангел чистоты падет без промедленья. Но если кто другой попросит только взгляд Как милостыню дать – насмешкой заклеймят! Потребуют луну с небес достать в награду! И это не одна, – поймите же досаду! – Но многие! Маркиза Ах, так? Ну что ж, благодарю! Сейчас и я в ответ вам басню подарю. Однажды старый лис, до мяса очень жадный, Голодный и хромой, брел ночью непроглядной И вспоминал с тоской о пиршествах былых: О жирных кроликах, что в зарослях лесных В те дни он лавливал; о курах на насесте. Но лакомств тех родник иссяк с годами вместе, Проворство потеряв, поститься должен он. Вдруг дичи дух к нему был ветром донесен. Он замер, молнии в его зрачках блеснули: Заметил он цыплят, что на стене заснули, Под крылья головы стараясь подвернуть. Но лис отяжелел, да и опасен путь, – И слицемерил он, хоть есть хотел до дрожи: «Худы… и хороши для тех, кто помоложе!» Граф Маркиза, это зло! Но вам я принужден Напомнить кое-что: Далила и Самсон, Омфала и Геракл, Антоний – Клеопатра… Маркиза Печальна же мораль любовного театра! Граф Нет! Человек есть плод, разъятый пополам. Чтобы счастливым стать, он в мире – здесь иль там – Все дольку отыскать старается вторую, А случай, сам слепец, – ведет его вслепую. И никогда почти на жизненном пути Единую, свою, не суждено найти. Но кто ее найдет – любовь находит с нею… Я верю – были вы той долькою моею, Вас бог назначил мне, лишь вас искал я, но… Не мог найти. Любить мне не было дано! И вот, когда прошли всю жизнь мы с вами розно, – Судьба свела пути… свела, но слишком поздно! Маркиза Вот это лучше… Все ж, коль вы верны грехам, Столь малою ценой не откупиться вам. И знаете ли, граф, с чем ваше сердце схоже? С берлогой старого скупца: в пугливой дрожи Он озирается, когда хоть кто-нибудь К нему придет, – зачем? ограбить? обмануть? – И отвести глаза он хочет грудой хлама. К чему увертки нам? Поговоримте прямо! У скряги – сундучок, монеты полный, скрыт, И сердце каждое всегда свой клад таит. Что скрыли вы? Портрет девчонки, чуть созрелой, Так – лет шестнадцати; идиллии несмелой Воспоминание, что, чуть стыдясь, хранят… Не правда ль? Но порой как жаждешь кинуть взгляд На эти образы, померкшие с годами, Романы юности, пережитые нами… Пускай нахлынет грусть – отрада в грусти той! Как в одиночестве ночном влечет порой В глубь сердца заглянуть и в книжечке заветной Найти сухой цветок, хранящий чуть заметный,: Чуть слышный аромат далекой той весны! Прислушались… еще – и вдруг воскрешены Слова возлюбленной, и вы самозабвенно Целуете цветок, чьи лепестки нетленно В страничках сердца спят, как бы в страницах книг. Пусть старость скорбь несет – вы счастливы на миг: В тоску последних дней и в горечь увяданья Далекой юности влилось благоуханье!.. Граф Вы правы: только что со дна души моей Всплыло забытое, – в теченье стольких дней! Я расскажу его, но будьте откровенны И вы со мной, мой друг! Условья неизменны: Капризом – за каприз, и за рассказ – рассказ. Начните первая. Маркиза Ну что ж, начну… сейчас… Моя история – ребячество простое. Но чувство, в юности душой пережитое, Все крепнет, уходя во глубь минувших дней, Подобное вину: чем старше, тем пьяней. Историек таких вы, верно, тьму слыхали: Романы детские у всех девиц бывали; Их два иль три найдешь у женщины любой, А у меня – один; таков уж жребий мой! Должно быть, потому он сердце мне и ранил И места в жизни всей чрезмерно много занял. Мне восемнадцать лет исполнилось. Читать Романы ветхие любила я, мечтать, По парку старому бродя в густой аллее, И на луну глядеть, что, призрака бледнее, Светила между ив, и слушать ветерок, Что о любви шептал, слетая на листок. Я, как все девушки, ждала и призывала «Его», кого судьба лишь для меня избрала! И вот сбылись мечты: явился мой герой! Он молод был и храбр, к тому ж красив собой… И сердце девичье мучительно заныло: Я полюбила вдруг; меня нашел он милой… Назавтра уезжал мой рыцарь… Что еще? Один лишь поцелуй, скользнувший горячо, Да всё сказавший взор, им – лишь прошла минутка – Забытый… Он шепнул: «Она мила, малютка». То голос сердца был. Но пусть накажет бог Того, кто детскою шутить любовью мог! Ах! Женщина у вас – безлюба? Лишь желанья Играют ею?.. Что ж! То ваших рук созданье! Она могла б любить, – но рады обмануть Вы первую ж любовь, что ей согрела грудь. Бедняжка, я была глупа и легковерна, – Конечно, кажется вам все смешным безмерно – Раз вам любовь смешна… – я так его ждала!.. Он не вернулся, нет… Я к алтарю пошла С маркизом. Но, клянусь, я предпочла того бы! Вот все, что в сердце есть, – груз горечи, не злобы. Откройте мне свое… Граф (улыбаясь) Вам исповедь нужна? Маркиза Как! Насмехаться вновь? Хоть с вами я дружна, Не отпущу грехов, смотрите, будет плохо! Граф Итак – Бретань. Была та страшная эпоха, Что Террором зовут. Дрались по всей земле. Я средь вандейцев был, в отряде у Стоффле. Тут начинается рассказ мой. За Луару Переправлялся враг. Препятствуя удару, Мой маленький отряд (лишь сотня партизан – Друзья отважные, да несколько крестьян), Со мною во главе, отдельными постами Разбился по лугу, укрывшись за кустами: Тыл защищали мы, насколько было сил. Но, дав последний залп, отряд наш отступил, Рассеялся, и вмиг – нет ни души. Нежданно – Передо мной солдат из вражеского стана (Он, верно, меж кустов пробрался к нам ползком!) Вскочил и – выстрелил. В долгу пред шутником Не оставаться же! Его я сбил без дрожи. Две пули мне в плечо всадить успел он тоже! Мои все далеко… И, на решенье скор, Коню я изодрал бока ударом шпор И поскакал в поля. Я мчался как безумный, И ветер бил в лицо, неистовый и шумный… Но наконец без сил, измучен, истомлен, Весь окровавленный, я рухнул. Вижу – склон, А выше – огонек: там хижина жилая, Там голоса слышны. Стучусь я, заклиная: «Во имя короля, откройте поскорей!» – И, захрипев, без чувств свалился у дверей. Я весь закоченел, потратя крови много… Не знаю, долго ли лежал я у порога, Но на постели и в тепле очнулся я. Собралась вкруг меня крестьянская семья: Ко мне склонились все в сочувственной печали И – не очнусь ли я – с тревогой ожидали. И вижу вдруг: среди бретонских мужиков, Как птичка дикая средь вялых индюков, Стояла девушка. Шестнадцать лет! Ребенок! Но вся – изящество! Стан небывало тонок! Прелестное лицо и нежный шелк волос, Под чепчик спрятанных. За пару этих кос И королева бы отдать богатства рада. А ножки! – для графинь и зависть и досада! Да, в добродетели мамаши до конца Я не был убежден: на месте бы отца За право авторства не спрашивал я много! Но как она мила! А взор, глядевший строго И целомудренно!.. Три ночи и три дня Малютке привелось выхаживать меня. И я за ней следил: вот только села – встанет, Неслышно отойдет; молитвенник достанет И молится, О ком? Не обо мне ль, больном? Иль о другом? Скользнет по комнате потом Такими легкими, бесшумными шагами И взглянет на меня янтарными глазами. Цвет глаз – как у орла – прозрачно-золотой, И та же гордость в них с бесстрашной прямотой. Впервые встретив вас, я вновь нашел нежданно, Такой же самый взор, маркиза! Как ни странно, Янтарный этот цвет (как будто луч насквозь В глаза проник) у вас найти мне довелось… Была она такой прелестной и невинной, Что, сам не знаю как (три дня ведь – срок недлинный!), Влюбляться начал я… Тут утром, как назло, Орудий дальний гул и грохот донесло. Хозяин мой вбежал весь бледный, потрясенный: «Беда! там Синие! Видны уж батальоны! Спасайтесь!» И хоть слаб еще я был тогда, Но надобно спешить; вскочил я без труда: Как конь, что весь дрожит, сигнал заслышав к бою, Так я был весь взбодрен тревогой боевою. Спешу, но у крыльца – стоит и ждет она, Вся в черном, капли слез в глазах, бледна, грустна, И держит мне коня. Готов лететь карьером, Я все ж, с коня склонясь любезным кавалером, Превесело ее поцеловал. Тогда Она отпрянула, зардевшись от стыда, И – молнии в зрачках, вся выпрямясь надменно: «О сударь!» – молвила. Тут понял я мгновенно: Она совсем не то, кем я ее считал! Ее манеры! Вид! Как я впросак попал! Дворянской девушке нанес я оскорбленье, Из рода знатного! Малютку, без сомненья, Скрывала старых слуг почтенная семья, Пока ее отец сражался там, где я. Признаться, в глупое попал я положенье! Но – Дон-Кихот в душе (к тому ж воображенье Полно романтикой наивных старых книг) – Я соскочил с коня и перед нею вмиг Колено преклонил: «Мадмуазель, простите Безумный мой порыв! Поверьте и поймите, Что этот поцелуй – не лгу я никогда! – Не ветреником дан. Вы верите мне? Да? И коль позволите, – он дан в знак обрученья. Я вновь сюда вернусь, лишь кончатся сраженья, Чтобы залог любви, что отдан вам, найти». – «Пусть так, – она в ответ, – счастливого пути! Прощайте, мой жених! – шлет поцелуй воздушный, – Готова я вину простить вам простодушно, Но, незнакомец мой, вернитесь поскорей!» И тут я ускакал… Маркиза (печально) Вы не вернулись к ней? Граф Увы!.. Но почему – мне не найти ответа! Я думал: любит ли меня малютка эта? Ведь виделись мы миг! А я люблю? Я сам Не знал. Не мог решить. Ну, я вернусь, но там – Что я найду? – Ее в замужестве счастливом, Любимую другим, в кругу детей шумливом… Что ж, предложение поспешное глупца Скользнуло без следа по ней, как бред юнца; Воспоминания, возможно, и остались… Да и найти ль ее мне там, где мы расстались? Не обманулся ль я? Не сохранить ли мне Воспоминание нетронутым вполне, Чтобы жила она в моих мечтах такою, Какой ее видал?.. Вернуться к ней? Не скрою, – Боялся, что, взглянув, разочаруюсь я… Но смутная печаль с тех пор томит меня, Как наваждение, она мне сердце гложет: Ведь счастье жизни всей я оттолкнул, быть может… Маркиза (с рыданием в голосе) А может быть, она любила вас сильней? Но, впрочем, все равно: вы не вернулись к ней… Граф Мой друг, я совершил большое преступленье? Маркиза Я только что от вас слыхала рассужденье, Что «человек есть плод, разъятый пополам. Чтобы счастливым стать, он в мире – здесь иль там – Все дольку отыскать старается вторую, А случай, – сам слепец, – ведет его вслепую. И никогда почти на жизненном пути Единую, свою, – не суждено найти. Но, кто ее найдет, – любовь находит с нею… Я знаю, были вы той долькою моею, Вас бог назначил мне, лишь вас искал я, но… Не мог найти. Любить мне не было дано: И вот, когда прошли всю жизнь мы с вами розно, – Судьба свела пути… свела, но слишком поздно!..» Да, слишком поздно все… вы не вернулись… нет!.. Граф Вы плачете, мой друг!.. Маркиза Тому уж много лет, Я знала девушку, описанную вами; Рассказ ваш грустен, я – и залилась слезами. Пустое… Граф Та, кому я слово дал шутя, Маркиза, были вы! Маркиза К чему скрывать? Да, я.:. Граф, опустившись на колено, целует ей руку, Он очень взволнован. (После минутного молчания.) Ну, позабудем все. Давно опали розы… Нам не к лицу уже все эти страсти, грозы… Как посмеялся б тот, кто увидал бы нас! Ну, встаньте. Наш роман закончится сейчас: Не в нашем возрасте манить любовь былую! Я вам залог верну; теперь посметь могу я: Ведь я не девочка под сенью сельских струй! (Целует его, потом с грустной улыбкой.) Но как он постарел, ваш бедный поцелуй. ПРИМЕЧАНИЯ Стр. 131. Омфала – мифологическая царица древней Лидии, настолько покорившая влюбленного в нее Геракла, что он согласился выполнять женскую работу – прясть у ее ног. Стр. 134. …страшная эпоха, что Террором зовут. – Эпохой Террора французы называют время якобинской диктатуры от 31 мая 1793 года до 27 июля 1794 года. Стоффле (1751-1796) – один из генералов вандейской контрреволюции. Стр. 136. Синие – войска французской революции XVIII века.