Даешь сердце! Василий Макарович Шукшин Дня за три до Нового года, глухой морозной ночью, в селе Николаевке, качнув стылую тишину, гулко ахнули два выстрела. Раз за разом… Из крупнокалиберного ружья. И кто-то крикнул: – Даешь сердце! Эхо выстрелов долго гуляло над селом. Залаяли собаки. Утром выяснилось: стрелял ветфельдшер Александр Иванович Козулин. Ветфельдшер Козулин жил в этом селе всего полгода. Но даже когда он только появился, он не вызвал у николаевцев никакого к себе интереса. На редкость незаметный человек. Лет пятидесяти, полный, рыхлый… Ходил, однако, скоро. И смотрел вниз. Торопливо здоровался и тотчас опускал глаза. Разговаривал мало, тихо, неразборчиво и все как будто чего-то стыдился. Точно знал про людей какую-то тайну и боялся, что выдаст себя, если будет смотреть им в глаза. Не из страха за себя, а из стыда и деликатности. Он даже бабам не понравился, хоть они уважают мужиков трезвых и тихих. Еще не нравилось, что он – одинок. Почему одинок, никто не знал, но только это нехорошо – в пятьдесят лет ни семьи, никого. И вот этот-то человек выскочил за полночь из дома и дважды саданул из ружья в небо. И закричал. Недоумевали. В полдень на ветучасток к Козулину прехал грузный, с красным, обветренным лицом участковый милиционер. – Зравствуй, товарищ Козулин! Козулин удивленно посмотрел на милиционера. – Зравствуйте. – Надо будет… это… проехать в сельсовет. Протокол составить. Козулин поискал что-то глазами на полу… – Какой протокол? Для чего? – Что? – Протокол-то зачем? Я не понял. – Стреляли вчера? Вернее, ночью. – Стрелял. – Вот надо протокол составить. Предсельсовета хочет это… побеседовать с вами. Чего стрельбу-то открыли? Испугались, что ль, кого? – Да нет… Победа большая в науке, я отсалютовал. Участковый с искренним интересом, весело смотрел на фельдшера. – Какая победа? – В науке. – Ну? – Я отсалютовал. А что тут такого? Я – от радости. – Салют в Москве производят, – назидательно пояснил участковый. – А здесь – это нарушение общественного порядка. Мы боремся с этим. Козулин снял халат, надел пальто, шапку и видом своим показал, что он готов. У ворот ветучастка стоял мотоцикл с коляской. Предсельсовета ждал их. – Это… оказывается, ночью-то, салют был, – заговорил участковый и опять весело посмотрел на Козулина. – Мне вот товарищ Козюлин объяснил… – Козулин, – поправил фельдшер. – А? – Правильно – Козулин. – А какая раз… А-а! – понял участковый и засмеялся. И тяжело сел в большое кожаное кресло. И вынул из планшета бланк протокола. – Извиняюсь, я без умысла. Председатель скрипнул хромовыми сапогами, поправил правой рукой ремень гимнастерки (из другого рукава свисала аккуратная лакированная ладонь протеза), пригласил фельдшера: – Садись, товарищ Козулин. Козулин тоже сел в глубокое кресло. – Так что случилось-то? Почему стрельба была? – Вчера в Кейптауне человеку пересадили сердце, – торжественно произнес Козулин. И замолчал. Председатель и участковый ждали – что дальше? – От мертвого человека – живому. У участкового вытянулось лицо. – Что, что? – Живому человеку пересадили сердце мертвого. Трупа. – Что, взяли выкопали труп и… – Да зачем же выкапывать, если человек только умер! – раздраженно воскликнул Козулин. – Они оба в больнице были. – Ну, это бывает, бывает, – снисходительно согласился председатель, – пересаживают отдельные органы. Почки… и другие. – Другие – да, а сердце впервые. Это же – сердце! – Я не вижу прямой связи между этим… патологическим случаем и двумя выстрелами в ночное время, – строго заметил председатель. – Я обрадовался… Я был ошеломлен, когда услышал, мне попалось на глаза ружье, я выбежал во двор и выстрелил… – В ночное время. – А что тут такого? – Что? Нарушение общественного порядка трудящихся. – Во сколько это было? – строго спросил участковый. – Не знаю точно. Часа в три. – Вы что, до трех часов радио слушаете? – Не спалось, слушал… Участковый многозначительно посмотрел на председателя. – Какая это Москва в три часа говорит? – "Маяк". – "Маяк" всю ночь говорит, – подтвердил председатель, но внимательно смотрел на фельдшера. – Кто вам дал право в три часа ночи булгатить село выстрелами? – Простите, не подумал в тот момент… Я – шизя. – Кто? – не понял милиционер. – Шизя. На меня, знаете, находит… Теряю самоконтроль. – Фельдшер как бы в раздумье потрогал лоб, потом глаза – пальцами. – Ширво коло ширво… Зубной порошок и прочее. Милиционер и председатель недоуменно переглянулись. – Простите, – еще раз сказал фельдшер. – Да мы-то простим, товарищ Козулин, – участливо произнес председатель, – а вот как трудящиеся-то? Им некоторым вставать в пять утра. Вы же человек с образованием, вы же должны понимать такие вещи. – Кстати, – по-доброму оживился участковый, – а чего вы-то салютовать кинулись? Ведь это не по вашей части победа-то, – вы же ветеринар. Не кобыле же сердце пересадили. – Не смейте так говорить! – закричал вдруг фельдшер. И покраснел. Помолчал и тихо и горько спросил: – Зачем вы так? Некоторое время все молчали. Потом заговорил председатель: – Горячиться не надо. Конечно, это большое достижение ученых. Дело не в том, кому пересадили, все мы, в конце концов, животный мир, важно само достижение. Тем более, что это произошло на человеке. Но, товарищ Козулин, еще раз говорю вам: эта ваша самодеятельность с салютом в ночное время – грубое нарушение покоя. Мало ли еще будет каких достижений! Вы нам всех граждан психопатами сделаете. Раз и навсегда запомните это. Кстати, как у вас с дровами? Фельдшер растерялся от неожиданного вопроса. – Спасибо, пока есть. У меня пока все есть. Мне здесь хорошо. – Фельдшер мял в руках шапку, хмурился. Ему было стыдно за свой выкрик. Он посмотрел на участкового: – простите меня – но сдержался… Участковый смутился: – Да ну, чего там… Председатель засмеялся: – Ничего. Кто, как говорят, старое помянет, тому глаз вон. – Но кто забу-удет, – шутливо погрозил участковый, – тому два долой! Протокол составлять не будем, но запомним. Так, товарищ Козулин? – При чем тут протокол? – сказал председатель. – Интеллигентный товарищ… – Интеллигентный-то интеллигентный… а дойдет до наших в отделении… – Мы вас больше не задерживаем, товарищ Козулин, – сказал председатель. – Идите работайте. Заходите, если что понадобится. – Спасибо. – Фельдшер поднялся, надел шапку, пошел к выходу. На пороге остановился… Обернулся. И вдруг сморщился, закрыл глаза и неожиданно громко – как перед батальоном – протяжно скомандовал: – Рр-а-вняйсь! С'ирра-а! Потом потрогал лоб и глаза и сказал тихо; – Опять нашло… До свиданья. – И вышел. Милиционер и председатель еще некоторое время сидели, глядя на дверь. Потом участковый тяжело перевалился в кресле к окну, посмотрел, как фельдшер уходит по улице. – У нас таких звали: контуженный пыльным мешком из-за угла, – сказал он. Председатель тоже смотрел в окно. Ветфельдшер Козулин шел, как всегда, скоро. Смотрел вниз. – Ружье-то надо забрать у него, – сказал председатель. – А то черт его знает… Участковый хэкнул. – Ты что, думаешь, он правда "с приветом"? – А что? – Придуривается! Я по глазам вижу… – Зачем? – не понял председатель. – Для чего ему? Сейчас-то?.. – Ну, как же – никакой ответственности. А вот спроси сейчас справку – нету. Голову даю на отсечение – никакой справки нету. А билет есть. Ты говоришь: ружье… У него наверняка охотничий билет есть. Давай на спор: сейчас поеду, проверю – билет есть. И взносы уплачены. Давай? – Все же я не пойму: для чего ему надо на себя наговаривать? Участковый засмеялся. – Да просто так – на всякий случай. Мало ли – коснись: что, чего? – я шизя. Знаем мы эти штучки!