Экзамен. Василий Макарович Шукшин – Почему опоздали? – строго спросил профессор. – Знаете… извините, пожалуйста… прямо с работы… срочный заказ был… – Студент – рослый парняга с простым хорошим лицом – стоял в дверях аудитории, не решаясь пройти дальше. Глаза у парня правдивые и неглупые. – Берите билет. Номер? – Семнадцать. – Что там? – «Слово о полку Игореве» – первый вопрос. Второй… – Хороший билет. – Профессору стало немного стыдно за свою строгость. – Готовьтесь. Студент склонился над бумагой, задумался. Некоторое время профессор наблюдал за ним. Перед его глазами за его длинную жизнь прошла не одна тысяча таких вот парней; он привык думать о них коротко – студент. А ведь ни один из этой многотысячной армии не походил на другого даже отдаленно. Все разные. «Все меняется. Древние профессора могли называть себя учителями, ибо имели учеников. А сегодня мы только профессора», – подумал профессор. – Вопросов ко мне нет? – Нет. Ничего. Профессор отошел к окну. Закурил. Хотел додумать эту мысль о древних профессорах, но вместо этого стал внимательно наблюдать за улицей. Вечерело. Улица жила обычной жизнью – шумела. Проехал трамвай. На повороте с его дуги посыпались красные искры. Перед семафором скопилось множество автомобилей; семафор подмигнул им, и они все сразу ринулись по улице. По тротуарам шли люди. Торопились. И машины торопились, и люди торопились. «Люди всегда будут торопиться. Будут перемещаться со сверхзвуковой скоростью и все равно будут торопиться. Куда все это устремляется?..» – Кхм… – Студент пошевелился. – Готовы? Давайте. – Профессор отвернулся от окна. – Слушаю. Студент держал в толстых грубых пальцах узкую полоску бумаги – билет; билет мелко дрожал. «Волнуется, – понял профессор. – Ничего, поволнуйся». – «Слово о полку Игореве» – это великое произведение, – начал студент. – Это… шедевр… Относится к концу двенадцатого века… кхэ… Автор выразил здесь чаяния… Глядя на парня, на его крепкое, строгой чеканки лицо, профессор почему-то подумал, что автор «Слова» был юноша… совсем-совсем молодой. – … Князья были разобщены, и… В общем, Русь была разобщена, и когда половцы напали на Русь… – Студент закусил губу, нахмурился: должно быть, сам понимал, что рассказывает неинтересно, плохо. Он слегка покраснел. «Не читал. – Профессор внимательно и сердито посмотрел в глаза студенту. – Да, не читал. Одно предисловие дурацкое прочитал. Черти полосатые! Вот вам – ягодки заочного обучения!» Профессор был противником заочного обучения. Пробовал в свое время выступить со статьей в газете – не напечатали. Сказали: «Что вы!» – «Вот вам – что вы! Вот вам – князья разобщены». – Читали? – Посмотрел… кхэ… – Как вам не стыдно? – с убийственным спокойствием спросил профессор и стал ждать ответа. Студент побагровел от шеи до лба. – Не успел, профессор. Работа срочная… заказ срочный… – Меня меньше всего интересует ваш заказ. Если хотите, меня интересует человек, русский человек, который не удосужился прочитать величайшее национальное произведение. Очень интересует! – Профессор чувствовал, что начинает ненавидеть здорового студента. – Вы сами пошли учиться? Студент поднял на профессора грустные глаза. – Сам, конечно. – Как вы себе это представляли? – Что? – Учебу. В люди хотел выйти? Да? Некоторое время они смотрели друг на друга. – Не надо, – тихонько сказал студент и опустил голову. – Что не надо? – Не надо так… – Нет, это колоссально! – воскликнул профессор, хлопнул себя по колену и поднялся. – Это колоссально. Хорошо, я не буду так. Меня интересует: вам стыдно или нет? – Стыдно. – Слава тебе, Господи! С минуту молчали. Профессор ходил около доски, фыркал и качал головой. Он даже как будто помолодел от злости. Студент сидел неподвижно, смотрел в билет… Минута была глупая и тяжкая. – Спросите еще что-нибудь. Я же готовился. – В каком веке создано «Слово»? – Профессор, когда сердился, упрямился и капризничал, как ребенок. – В двенадцатом. В конце. – Верно. Что случилось с князем Игорем? – Князь Игорь попал в плен. – Правильно! Князь Игорь попал в плен. Ах, черт возьми! – Профессор скрестил на груди руки и изобразил на лице великую досаду и оттого, что князь Игорь попал в плен, и оттого главным образом, что разговор об этом получился очень уж глупым. Издевательского тона у него не получилось – он действительно злился и досадовал, что вовлек себя и парня в эту школьную игру. Странное дело, но он сочувствовал парню и потому злился на него еще больше. – Ах, досада какая! Как же это он попал в плен?! – Ставьте мне, что положено, и не мучайтесь. – Студент сказал это резким, решительным тоном. И встал. На профессора тон этот подействовал успокаивающе. Он сел. Парень ему нравился. – Давайте говорить о князе Игоре. Как он там себя чувствовал? Сядьте, во-первых. Студент остался стоять. – Ставьте мне двойку. – Как чувствовал себя в плену князь Игорь?! – почти закричал профессор, опять испытывая прилив злости. – Как чувствует себя человек в плену? Неужели даже этого не понимаете?! Студент стоя некоторое время непонятно смотрел на старика ясными серыми глазами. – Понимаю, – сказал он. – Так. Что понимаете? – Я сам в плену был. – Так… То есть как в плену были? Где? – У немцев. – Вы воевали? – Да. Профессор внимательно посмотрел на студента, и опять ему почему-то подумалось, что автор «Слова» был юноша с голубыми глазами. Злой и твердый. – Долго? – Три месяца. – Ну и что? – Что? Студент смотрел на профессора, профессор – на студента. Оба были сердиты. – Садитесь, чего вы стоите, – сказал профессор. – Бежали из плена? – Да. – Студент сел. Опять взял билет и стал смотреть в него. Ему хотелось скорей уйти. – Как бежали? Расскажите. – Ночью. С этапа. – Подробней, – приказал профессор. – Учитесь говорить, молодой человек! Ведь это тоже надо. Как бежали? Собственно, мне не техника этого дела интересна, а… психологический момент, что ли. Как чувствовали себя? Это ведь горько – попасть в плен? – Профессор даже поморщился… – Вы как попали-то? Ранены были? – Нет. Помолчали. Немножко дольше, чем требуется для беседы на такую тему. – А как же? – Попали в окружение. Это долго рассказывать, профессор. – Скажите, пожалуйста, какой он занятой! – Да не занятой, а… – Страшно было? – Страшно. – Да, да. – Профессору почему-то этот ответ очень понравился. Он закурил. – Закуривайте тоже. В аудитории, правда, не разрешается, но… ничего… – Я не хочу. – Студент улыбнулся, но тут же посерьезнел. – Деревня своя вспоминалась, конечно, мать?.. Вам сколько лет было? – Восемнадцать. – Вспоминалась деревня? – Я из города. – Ну? Я почему-то подумал – из деревни. Да… Замолчали. Студент все глядел в злополучный билет; профессор поигрывал янтарным мундштуком, рассматривал студента. – О чем вы там говорили между собой? – Где? – Студент поднял голову. Ему этот разговор явно становился в тягость. – В плену – Ни о чем. О чем говорить? – Черт возьми! Это верно! – Профессор заволновался. Встал. Переложил мундштук из одной руки в другую. Прошелся около кафедры. – Это верно. Как вас зовут? – Николай. – Это верно, понимаете? – Что верно? – Студент вежливо улыбнулся. Положил билет. Разговор принимал совсем странный характер – он не знал, как держать себя. – Верно, что молчали. О чем же говорить! У врага молчат. Это самое мудрое. Вам в Киеве приходилось бывать? – Нет. – Там есть район – Подол называется, – можно стоять и смотреть с большой высоты. Удивительная даль открывается. Всякий раз, когда я стою и смотрю, мне кажется, что я уже бывал там когда-то. Не в своей жизни даже, а давным-давно. Понимаете? – У профессора на лице отразилось сложное чувство – он как будто нечаянно проговорился о чем-то весьма сокровенном и теперь, во-первых, опасался, что его не поймут, во-вторых, был недоволен, что проговорился. Он смотрел на студента с тревогой, требовательно и заискивающе. Студент пожал плечами, признался: – Как-то сложно, знаете. – Ну, как же! Что тут сложного? – Профессор опять стал быстро ходить по аудитории. Он сердился на себя, но замолчать уже не мог. Заговорил отчетливо и громко: – Мне кажется, что я там ходил когда-то. Давно. Во времена Игоря. Если бы мне это казалось только теперь, в последние годы, я бы подумал, что это старческое. Но я и молодым так же чувствовал. Ну? Повисла неловкая пауза. Два человека смотрели друг на друга и не понимали, что им, собственно, требуется сейчас выяснить. – Я немного не понимаю, – осторожно заговорил студент, – при чем тут Подол? – При том, что мне показалось очень точным ваше замечание насчет того, что – молчали. Я в плену не был, даже не воевал никогда, но там, над Подолом, я каким-то образом постигал все, что относится к войне. Я додумался, что в плену – молчат. Не на допросах – я мог об этом много читать, – а между собой. Я многое там узнал и понял. Я, например, много думал над вопросом: как бесшумно снимать часовых? Мне думается, их надо пугать. Студент удивленно посмотрел на профессора. – Да. Подползти незаметно и что-нибудь очень тихо спросить. Например: «Сколько сейчас времени, скажите, пожалуйста?» Он в первую секунду ошалеет, и тут бросайся на него. Студент засмеялся, опустив голову. – Глупости говорю? – Профессор заглянул ему в глаза. Студент поторопился сказать: – Нет, почему… Мне кажется, я понимаю вас. «Врет. Не хочет обидеть», – понял профессор. И скис. Но счел необходимым добавить еще: – Это вот почему: наша страна много воюет. Трудно воюет. Это почти всегда народная война и народное горе. И даже тот, кто не принимает непосредственного участия в войне, все равно живет теми же чувствами и заботами, какими живет народ. Я это не из книжек вычитал, сами понимаете. Я это чувствую и верю этому. Долго после этого молчали – отходили. Надо было вернуться к исходному положению: к «Слову о полку Игореве», к тому, что это великое произведение постыдно не прочитано студентом. Однако профессор не удержался и задал еще два последних вопроса: – Один бежал? – Нет, нас семь человек было. – Наверно, думаете: вот привязался старый чудак! Так? – Да что вы! Я совсем так не думаю. – Студент покраснел так, как если бы он именно так и подумал. – Правда, профессор. Мне очень интересно. Сердце старого профессора дрогнуло. – Это хорошо, солдат. Это хорошо, что вы меня понимаете. «Слово» надо, конечно, прочитать. И не раз. Я вам подарю книжку… у меня как раз есть с собой… – Профессор достал из портфеля экземпляр «Слова о полку Игореве», подумал. Посмотрел на студента, улыбнулся. Что-то быстро написал на обложке книги, подал студенту. – Не читайте сейчас. Дома прочитаете. Вы заметили: я суетился сейчас, как неловкий жених. – Голос у профессора и выражение лица были грустными. – После этого бывает тяжело. Студент не нашелся, что на это сказать. Неопределенно пожал плечами. – Вы все семеро дошли живыми? – Все. – Пишете сейчас друг другу? – Нет, как-то, знаете… – Ну, конечно, знаю. Конечно. Это все, дорогой мой, очень русские штучки. А вы еще «Слово» не хотите читать. Да ведь это самая русская, самая изумительная русская песня. «Комони ржуть за Сулою; звонить слава въ Кыеве; трубы трубять въ Новеграде; стоять стязи въ Путивле!» А? – Профессор поднял кверху палец, как бы вслушиваясь в последний растаявший звук чудной песни. – Давайте зачетку. – Он проставил оценку, закрыл зачетку, вернул ее студенту. Сухо сказал: – До свидания. Студент вышел из аудитории. Вытер вспотевший лоб. Некоторое время стоял, глядя в пустой коридор. Зачетку держал в руке – боялся посмотреть в нее, боялся, что там стоит «хорошо» или, что еще тяжелее – «отлично». Ему было стыдно. «Хоть бы „удовлетворительно“, и то хватит», – думал он. Оглянулся на дверь аудитории, быстро раскрыл зачетку… некоторое время тупо смотрел в нее. Потом еще раз оглянулся на дверь аудитории, тихо засмеялся и пошел. В зачетке стояло: «плохо». На улице он вспомнил про книгу. Раскрыл, прочитал: «Учись, солдат. Это тоже нелегкое дело. Проф. Григорьев». Студент оглянулся на окна института, и ему показалось, что в одном он увидел профессора. … Профессор действительно стоял у окна. Смотрел на улицу и щелкал ногтями по стеклу. Думал.