Капроновая елочка. Василий Макарович Шукшин Двое стояли на тракте, ждали попутную машину. А машин не было. Час назад проехали две груженые — не остановились. И больше не было. А через восемь часов — Новый год. Двое, отвернувшись от ветра, топтались на месте, хлопали рукавицами… Было морозно. — Кхах!.. Не могу больше, — сказал один. — Айда греться, ну ее к черту все. Что теперь, подыхать, что ли? Метрах в двухстах была чайная, туда они и направились. Впереди, припадая на одну ногу, шагал тот, который предложил идти греться. При своей хромоте он шел как-то очень аккуратно, ловко, ладно. Следом, заложив руки за спину, вышагивал мужик метра в два с лишним. Шагавший впереди то и дело оглядывался на тракт; второй сосредоточенно смотрел себе под ноги. Оба были из одной деревни, из Буланова, оба утром приехали в город по своим делам и договорились вместе уехать. Тот, что пониже, работал кладовщиком в Булановской РТС, другой — кузнецом в той же РТС. Кладовщика звали Павлом. Большого мужика — Федором. — Я думаю, их совсем седня не будет, — сказал Павел. — Под Новый год ни один дурак никуда не поедет. Федор промолчал. В чайной было тепло и пусто. Павел прошел к стойке. Федор для приличия обмахнул рукавицей валенки и тоже прошел к стойке. — Налей по сто пятьдесят, — сказал Павел. — Все еще не уехали? — без всякого интереса спросила буфетчица. (Они уже разок приходили греться.) — Не уехали. Новый год с тобой встречать будем. Согласная? — поинтересовался Павел. Молодая толстая буфетчица налила два по сто пятьдесят, отрезала два куска хлеба и только после этого ответила: — Много таких желающих найдется. Павел сдвинул шапку на затылок, весело посмотрел на буфетчицу, сказал неопределенно: — Да-а… Выпили. Присели к столику, молча ели хлеб, макая его в солонку. Вошел еще один посетитель, представительный мужчина в козлиной дохе, в новых негнущихся валенках, в папахе. Сказал громко: — С приближающимся! — У него, видно, было хорошее настроение. Никто ему не ответил. Мужчина подошел к стойке, расстегнул доху. — Сто грамм, голубушка, и чего-нибудь… — вытянул шею, разглядывая полки. — Чего-нибудь на зубок. Павел толкнул коленом Федора, показал глазами на представительного мужчину. Федор кивнул. Этого человека они знали. Жила в их деревне одинокая вдова Нюра Чалова, добрая, приветливая баба. И вот этот самый человек ездил к ней из города по праздникам и в выходные дни. В городе у него была семья, дети, двое, кажется. Нюра знала это, но почему-то отказать не могла — принимала. Все жалели Нюру, а этого гуся осуждали. Мужчина выпил водку, смачно крякнул и подсел с бутербродом к столику. — Тоже ехать? — Мгм. — Нету машин? — Мгм, — односложно отвечал Павел, в упор разглядывая мужчину. — А что делать? — ??? — Черт… Мне надо срочно в Буланово добраться. Что же делать-то? Павел, продолжая нескромно разглядывать ухажера, спросил: — Что, живешь там? — Да нет… — Мужчине стало жарко, он приспустил с плеч доху. Павел увидел у него во внутренних карманах две бутылки водки. — В гости еду. — Понятно, — значительно сказал Павел. — Как же добираться-то будем? — сокрушался мужчина. — А вам не в Буланово? — Пешком, — решительно сказал Павел, отвлекаясь от ухажера. — Я думаю, надо идти, Федор. А то прокукуем тут… А? Федор задумчиво жевал. — Вы тоже в Буланово? — еще раз спросил мужчина. Опять ему не ответили. — Пойдем бором, часа через четыре дома будем. Дорогу я знаю. — Сколько километров? — все пытался влезть в разговор мужчина. И опять на него не обратили внимания. — Как, Федор? — Пошли. — Федор поднялся. — Так вы тоже в Буланово? Или куда? — В Буланово, — сердито ответил Павел. — Черт возьми совсем! — Мужчина потрогал в раздумье гладко выбритый, круглый, как пятка, подбородок. — Что же делать-то? Совсем не идут машины? — Попробуй подожди, может, тебе повезет. Павел с Федором пошли из чайной. Мужчина смотрел им вслед тоскливым взглядом. — К Нюрке опять собрался, — сказал Павел, когда вышли на улицу. — Водка в карманах… Гад. Федор сплюнул на снег, надвинул поглубже шапку. — Всыпать разок хорошенько — перестанет ходить, — сказал он. Помолчал и добавил: — Нюрку только жалко. — Она тоже хороша!.. Знает же, что у него семья, дети!.. — Та-а… чо ты ее осуждаешь? Ихное дело… слабые они. А он, видно, приласкал. Отошли от чайной далеко уже, когда услышали сзади возглас: — Э-э! Их догонял ухажер. — Ты глянь! — изумился Павел. — Идти хочет. Федор ничего не сказал и не сбавил шага. — Пошли!.. Иду с вами! — объявил ухажер таким тоном, точно он кого-то очень обрадовал этим своим решением. Пошли втроем. Окраина городка точно вымерла. Злой ветер загнал все живое под крыши, к камелькам. Под ногами путников громко взыкала мерзлая дорога. — Я седня на заводе разговор слыхал: в девятьсот восьмом году не метеор в тайгу упал, а люди какие-то к нам прилетали. С другой планеты, — заговорил Павел, обращаясь к Федору. — Ерунда все это, — авторитетно заявил ухажер. — Фантазия. — Что-то у них испортилось, и произошел взрыв — малость не долетели, — продолжал Павел, не обращая внимания на замечания ухажера. — Как считаешь, Федор? — А я откуда знаю? — По-моему, люди были, — сам с собой стал рассуждать Павел. — Что-нибудь не рассчитали… Могло горючего не хватить. — Сказки, — уверенно сказал ухажер. — Народу лишь бы поболтать, выдумывают всякие теории. Павел обернулся к нему. — Есть поумнее нас с тобой. Понял? Ухажер не понял. — Ну и что? — А то, что не надо зря вякать. «Сказки»… Ухажер, глядя сверху на Павла, снисходительно усмехнулся. — Верь, верь, мне-то что. — Каждый из себя ученого корчит… — Павел сердито высморкался. — Расплодилось ученых: в собаку кинь — в ученого попадешь. Ухажер опять усмехнулся и посмотрел на Федора. И ничего не сказал. Замолчали. Под ногами тонко пела дорога: взык-взык, взык-взык… Ветер маленько поослаб. Вышли за город. Остановились закурить. — Теперь так: этот лесок пройдем, спустимся в лог, пройдем логом — ферма Светлоозерская будет. От той фермы дорога повернет вправо, к реке… Там пасека попадется. А там километров шесть — и Буланово, — объяснил Павел. Пошли. — А ты чего в городе делаешь? — спросил вдруг Федор, оглянувшись на ухажера. — Как? — Где работаешь-то? — А? По снабжению. — Ухажер расправил плечи, весело посмотрел вперед. Положительно у него были хороши дела. Он радовался предстоящей встрече. — Воруешь? — поинтересовался Павел. — Зачем? — Снабженец не обиделся. — Кто ворует, тот в тюрьме сидит. А я, как видишь, вольный человек. — Значит, умеешь. — А к кому в гости идешь? — опять спросил Федор. Снабженец ответил не сразу и неохотно. — Так… к знакомым. — Сколько ты, интересно, получаешь в месяц? — Павла взволновал вопрос: ворует этот человек или нет? — Девятьсот восемьдесят. По-старому конечно. — А семья какая? — Четверо со мной. — Жена работает? — Нет. — Давай считать, — зловеще сказал Павел. — Двое ребятешек — обуть, одеть: пару сот уходит в месяц? Уходит. Жена… тоже небось принарядиться любит: клади две сотни, а то и три. Пятьсот? Себе одеться — двести. Семьсот?.. А то и все девятьсот: выпить тоже, как видно, не за ворот льешь. Так? На пропитанье клади пять-шесть сот — сколько выходит? А ты одет-то вон как — одна доха небось тыщи две с половиной… — Две семьсот, — не без гордости поправил снабженец. — Вот! — Уметь надо жить, дорогой товарищ. А это последнее дело: увидел, что человек хорошо живет, — значит, ворует. Легче всего так рассуждать. — А где же ты берешь-то?! — Уметь надо, я говорю. И без воровства умные люди крепко живут. Голову надо иметь на плечах. Павел махнул рукой. И замолчал. Прошли лесок. Остановились еще закурить. — Половинку прошли, — сказал довольный Павел и похлопал себя руками по бокам. — Счас там пельмешки заворачивают!.. Водочка в сенцах стоит, зараза. С морозца-то так оно это дело пойдет! Люблю празднички, грешная душа. — А чего ты без жены в гости поехал? — спросил Федор, глядя на снабженца спокойно и презрительно. Тот нехорошо прищурился, окинул громадного Федора оценивающим взглядом, сказал резко: — А твое-то какое дело? — Он, видно, стал догадываться, куда клонит Федор. — Что тебе до моей жены? Федор и Павел удивленно посмотрели на своего попутчика: как-то он очень уж просто и глупо разозлился. Павел качнул головой. — Не глянется. — Мне до твоей жены нету, конечно, дела, — вяло согласился Федор. — Интересно просто. Пошли дальше. Прошли еще километра три-четыре, прошли лог, свернули вправо. Стало быстро темнеть. И вместе с темнотой неожиданно потеплело. Небо заволоклось низкими тучами. Подозрительно тихо сделалось. — Чувствуете, товарищи? — встревоженно сказал снабженец. — Чувствуем! — насмешливо откликнулся Павел; они с Федором шли впереди. Еще прошли немного. Федор остановился, выплюнул на снег окурок, спокойно, ни к кому не обращаясь, сказал: — Счас дунет. — Твою мать-то, — заругался снабженец и оглянулся кругом — было совсем темно. И все та же зловещая давила тишина. — Успеем, — сказал Павел. — Поднажмем малость. Федор двинулся вперед. За ним — Павел и снабженец. — А если не успеем? — спросил снабженец. — А? — Отстань, ну тя! — обозлился Павел. — Трухнул уже? Пошел снег. Поначалу сыпал сухой и мелкий, потом повалил густо, хлопьями. Все пространство от земли до неба наполнилось тихим шорохом. Так продолжалось недолго. Стал дергать нехолодный ветер, и с каждым разом порывы его крепчали. Через десять минут вверху загудело. — Так, — сказал снабженец, останавливаясь. Но оба его спутника молча продолжали идти вперед. Снабженец догнал их. Ветер сперва кружил: то в спину толкал, то с боков. Потом наладился встречный — в лоб. В ушах засвистело, в лицо полетели тысячи маленьких холодных пуль. Дорогу перемело; ноги то и дело вязли в сугробе. Павел раза три отбегал в сторону, пропадая во тьме. Появлялся и кричал бодро: — Верно идем! А идти становилось все труднее. Ветер ревел, бил людей холодными мокрыми ладонями, пытался свалить с ног. Вверху нечто безобразно огромное, сорвавшееся с цепей, бесновалось, рыдало, выло… Снабженец путался в длинной дохе, падал. Один раз упал и потерял рукавицу. — Э-э! — заорал он, ползая в снегу — Подождите! К нему подошел Федор. Долго вместе искали рукавицу. Нашли. Федор помог снабженцу подняться. Павел топтался на снегу кругами — хотел понять: на дороге они или сбились. — Где же пасека-то твоя?! — не скрывая раздражения, крикнул снабженец. — Будет и пасека! Все будет… — ответил Павел. — Терпение! — Он надолго пропал в темноте. Федор и снабженец стояли рядом, спинами к ветру. — Трепач он, — сказал снабженец. Федор повернул к нему голову. — Я говорю, сбился он! — повторил снабженец. Федор промолчал. Он знал это. Неожиданно рядом появился Павел. — Так, братики!.. — Он коротко и невесело хохотнул. — Маленько того… заблудились! — Как? — спросил снабженец. — Но я направление примерно знаю. Надо идти. — Как заблудились?! — опять спросил снабженец. — «Как! Как!» — озверел Павел. — Пасека должна быть, а ее нету, вот как! Заладил, блохастый! — Ты что, смеешься, что ли? — Пошли! — скомандовал Павел. — Главное, идти, не стоять. Я направление знаю: на ветер надо идти. Федор послушно двинулся вперед — на ветер. — Да куда идти?! Куда идти?! — перекрывая вой ветра, заорал снабженец. — Вы что, маленькие, что ли?! Ему не ответили. Двое удалялись от него. Он догнал их, схватился за полушубок Федора, быстро заговорил: — Надо счас в снег зарыться, переждать!.. Я слышал, так делают. Мы же пропадем иначе. Выбьемся из сил и пропадем! Он же не знает, куда идти!.. Федор, не оборачиваясь, крикнул: — Ничо, шагай! С полчаса медленно, с отчаянным злым упорством шли навстречу ветру, проваливаясь по колено в снег. Ветер неистовствовал. Павел остановился наконец, долго соображал, бессмысленно вглядываясь в ревущую тьму. — Ну?! — крикнул Федор. — Придется выходить на тракт. На деревню можем не попасть — ни черта не видно! Сворачиваем! — распорядился он. — Сволочь! — громко сказал снабженец. Это услышали; Павел повернулся и пошел было к нему, но Федор подтолкнул его вперед. — Дерьмо собачье, — проворчал Павел. Опять трое, перегнувшись пополам, медленно побрели по целику. Ветер теперь бил слева. Еще прошло какое-то время. — Я больше не могу! — заявил снабженец. — Все! Остановились. — Как это не можешь? — спросил Павел. — Не могу! Ясно?.. — Снабженец глотнул ветра, закашлялся. — Надо же… кха-кха-кха!.. Надо ж понимать, идиоты! Никуда нам не выйти! — Он сел на снег и согнулся в новом приступе кашля. — Я зароюсь в снег и пережду. К нему подошел Павел. Склонился. — Идти надо, чего ты слюни-то распустил! Куда зароешься, дура сырая?.. Замерзнешь тут, как кочерыжка, и все. Он на сутки зарядил, не меньше. Идти надо! — Уйди от меня, трепач! — взвизгнул снабженец и заматерился. Павел облапил его, стал поднимать. — Пойде-ешь!.. Как Исусик пойдешь у меня, ухажер сучий. Я те зароюсь… Снабженец отчаянно упирался, хрипло, всхлипами дышал… Плюнул в лицо Павлу. — Гад! Завел!.. Павел развернулся и навесил снабженцу в челюсть. Тот упал в снег. Федор, стоявший до этого в сторонке, подошел к ним, оттолкнул Павла. Взяв снабженца за грудки, поднял. — Кому сказано: идти! А то, если я разок вмажу, от тебя одна доха останется. Шагай! Снабженец покорно пошел. — Погоди, — сказал Федор. — Давай твою доху, а сам надевай мой полушубок — легче будет. Снабженец молча снял доху, надел легкий, удобный в ходьбе полушубок. Павел вышел вперед… И опять пошли. Часа в четыре ночи Павел остановился, расстегнул полушубок, вытряхнул из-за пазухи снег, сказал без особой радости: — Буланово — собак слышно. — Он устал смертельно. Постучались в крайнюю избу. Их спросили из-за двери, кто они, откуда… Павел назвал себя, Федора. Им сказали, что не знают таких. Павел заорал: — Вы что, с ума там посходили?! Люди подыхают, а они допрос учинили! — Вышибай дверь, — робко и устало посоветовал снабженец. Их впустили. В избе выяснилось: это не Буланово, а зверосовхоз «Маяк». Павел аж присвистнул. — Какого кругаля дали! Снабженец осторожно отряхивался у порога. Федор снял доху, повесил на стену. Снабженец снял ее, вынес в сенцы и там долго отряхивал с нее снег. — Водки теперь, конечно, не достать? — спросил Павел. — Какая водка! — воскликнул хозяин, зевая и кутаясь в одеяло — в избе выстыло. Из-за его спины выглядывала недовольная заспанная жена. — Я б счас сам с удовольствием похмелился. — Ну, нет так нет. На нет, говорят, и спроса нет, — грустно согласился Павел. Снабженец долго устраивал доху на вешалку, потом присел на припечье. — Давай спать, Федор, — сказал Павел. — Небось не простынем. Они расстелили на полу полушубки, легли, не раздеваясь. Хозяин дал им укрыться свой тулуп. Снабженец залез на печку. Погасили свет. — Стретили Новый год, — вздохнул Павел. — Язви тя в душу. Буран колотил по крыше дома. В печной трубе тоскливо завывало. Во дворе, под окнами, скулила собака. Громко хлопали ворота — когда входили, забыли их закрыть. — Ворота-то… черти вы такие, — сказал хозяин. — Расхлещет теперь. Пришельцы промолчали — никому не хотелось идти закрывать ворота. Минут десять лежали тихо. — Слышь, на печке! — строго сказал Павел. — У тебя есть водка. В карманах, в дохе. Я видел вчера. Мы же отдадим тебе… — Была, — откликнулся негромко снабженец. — Потерял я ее. Выронил. Павел повернулся на бок и затих. С печки послышалось ровное посапывание. Павел неслышно поднялся, подошел к дохе снабженца и стал шарить по карманам — искал водку. Водки действительно не было. В одном кармане он наткнулся на какой-то странный колючий предмет. Павел вытащил его, зажег спичку — то была маленькая капроновая елочка, увешанная крошечными игрушечками. Елочка была мокрая и изрядно помятая у основания. У крестовинки прикреплена бумажка, и на ней написано печатными буковками: «Нюсе, моей голубушке. От Мити». — Положь на место, — сказал вдруг снабженец с печки. Павел положил елочку в карман дохи, лег. — К Нюрке опять пошел? — спросил он. — Не твое дело. — «Митя», — передразнил Павел. — Какой же ты Митя? Ты уж, слава те Господи, целый Митька. — Огурцов Укроп Помидорыч, — зачем-то сказал Федор. И хмыкнул. — До чего ушлый народ! — возмутился Павел. — Залезет вот такой гад в душу с разными словами — и все, и полный хозяин там… — Пошли вы к черту! — громко сказал снабженец. — Чего вы злитесь-то, как собаки? — Да хватит вам, — заворчал хозяин. — Нашли время разговаривать. Дайте доспать нормально. Замолчали. Хозяин через три минуты захрапел. — А то злятся все, как собаки, — сказал снабженец с печки. — Не глянется, что лучше вас живу? Павел и Федор не сразу нашлись, что на это ответить. — Закрой варежку, — сказал наконец Павел. — Ворюга. — Ты меня поймал, чтоб так говорить? — повысил голос снабженец. Чувствовалось, что он привстал. — Я тебя по походке вижу. — Нет, ты поймал меня? — Сдался ты мне — ловить тебя. А от Нюрки тебя, поганца, отвадим, заранее говорю. Придешь седня, мы там поговорим. — Да какое ваше дело?! — почти закричал снабженец. Проснулся хозяин. — Ну, ребята, — сердито заговорил он, — пустил вас как добрых людей, так вы теперь соснуть не даете. Чего вы орете-то? Что, дня не хватает для разговоров ваших дурацких? Замолчали. Долго лежали так. — Как собаки накинутся… — шепотом сказал снабженец. — Гад, — тоже шепотом сказал Павел. — «Милой голубушке…» Голубчик нашелся. Я тя седня в деревне приголублю. Федор хохотнул в рукав. — Мужики, у вас совесть есть или нету? — совсем зло сказала хозяйка. — Вы что?! — Все, спим, — серьезно сказал Павел. — Давай спать, Федор. Скоро все заснули. К утру буран улегся. Павел с Федором проспали; снабженца в избе уже не было. — Ушел, — сказал хозяин. Выпили с хозяином две бутылки водки и пошли навеселе в Буланово. Двенадцать километров отшагали незаметно. В Буланове завернули еще в чайную, еще подкрепились… Совсем хорошо стало на душе. — Пошли к Нюрке зайдем? — предложил Павел. — Поглядим на их… — Пошли, — согласился Федор. — Мне все же охота поговорить с им, — не терпелось Павлу — Доху надел… Сука! А я полушубок не мог взять: по шестьдесят восемь рублей привозили, не мог занять ни у кого. А что я, хуже его работаю?! — Павел кричал и размахивал руками. — Что я, хуже его?! Федор молчал. Нюра ждала гостей… Только не этих. Сидела в прибранной избе — нарядная, хорошая. Стол был застелен камчатной скатертью; на нем стоял начищенный самовар — и все пока, больше ничего. В избе было празднично. — А где он? — сразу спросил Павел. — Кто? — Этот гусь… В дохе-то? Нюра покраснела. — Никого здесь нету. Вы чего? — Не пошел, — сказал Федор. — Он обратно в город уехал. — А-а… струсил! — Павел был доволен. Стал рассказывать Нюре: — Шли ночью с твоим… ухажером. Елочку тебе нес, гад такой. И главное, написал: «От голубчика Мити». Я говорю: если, говорю, я тебя еще раз увижу у Нюрки, ноги повыдергаю. Ты, говорю, недостойный ее! Ты же так ездишь — лишь бы время провести, а ей мужа надо. Да не такого мозгляка, а хорошего мужика! — Не замечал Павел, как меняется в лице Нюра, слушая его. — А ты гони его, если он еще придет! Гони метлой поганой! Митя мне, понимаешь… Федор смотрел на Нюру. Молчал. — Спасибо, Павел, — сказала Нюра. — Ты мне скажи, когда он придет… — Спасибо тебе. Позаботился. А то сидишь одна — и никому-то до тебя нету дела. А ты вот пришел… позаботился… — Нюра отвернулась к окну, кашлянула. — А чего? — не понял Павел. — Ничего. Спасибо… — Голос Нюры задрожал. Она вытерла уголком платка слезы. — Пошли, — сказал Федор. — А ты чего, Нюр? — все хотел понять Павел. — Пошли, — опять сказал Федор. И подтолкнул Павла к двери. Вышли. — А чего она? — Зря, — сказал Федор. — Не надо было. — Чего она, обиделась, что ли? Федор не ответил. — Ей же, понимаешь, делаешь лучше, она — в слезы. Бабье! — Трепесся много, — сказал Федор. — Как сорока на колу. У вас все в роду трепачи были. Балаболки. — А ты-то чо? — Павел приостановился от неожиданности. Федор как шагал, так продолжал шагать. — Федор! — крикнул Павел. — Пошли, у меня пара бутылок дома есть. Пошли? Федор свернул в свой переулок — не оглянулся. Павел постоял еще немного в раздумье. Плюнул в сердцах и тоже пошел домой. — Пошли вы все!.. Им же, понимаешь, лучше делаешь, а они… строют из себя. Я же виноват, понимаешь. Народ!