Привет Сивому. Василий Макарович Шукшин Эта история о том, как Михаил Александрович Егоров, кандидат наук, длинный, сосредоточенный очкарик, чуть не женился. Была девушка… женщина, которая медленно, ласково называла его – Мишель. Очкарика слегка коробило, что он Мишель, он был русский умный человек, поэтому вся эта… весь этот звякающий чужой набор – «Мишель», «Базиль», «Андж» – все это его смущало, стыдно было, но он решил, что он потом, позже, подправит свою подругу, она станет проще. Пока он терпел и «Мишеля», и многое другое. Ему было хорошо с подругой, легко. Ее звали Катя, но тоже, черт возьми, – Кэт. Мишель познакомился с Кэт у одних малознакомых людей. Что-то такое там отмечалось, день рождения, что ли, была Кэт. Мишель чуть хватил лишнего, осмелел, как-то само собой получилось, что он проводил Кэт домой, вошел с ней вместе, и они весело хихикали и болтали до утра в ее маленькой милой квартирке. Мишеля приятно удивило, что она умная женщина, остроумная, смелая… Хотя опять же – эта нарочно замедленная речь, вялость, чрезмерная томность… Не то что это очень уж глупо, но зачем? Кандидат, грешным делом, подумал, что Кэт хочет ему понравиться, и даже в душе погордился собой. Хочет казаться очень современной, интересной… Дурочка, думал Мишель, шагая утром домой, в этом ли современность! Кандидат нес в груди крепкое чувство уверенности и свободы, редкое и дорогое чувство. Жизнь его обрела вдруг важный новый смысл. «Я постепенно открою ей простую и вечную истину: интересно то, что естественно. Чего бы это ни стоило – открою!» – думал кандидат. Дальше – больше: Мишель все ходил и ходил к Кэт, изредка начинал говорить, что не вся же литература – «Аэропорт»! Кэт тихо, медленно смеялась, они ласкались… Мишель погружался в некий зыбкий, медленный, беззаботный мир, и его уже меньше тревожило, что все время – музыка и музыка, беспрерывно, одинаково; что свет – где-то под ногами, что по-прежнему вялые жесты Кэт, медленные слова… Он их не слушал. Он решил, что, пожалуй, стоит маленько расслабиться. Все потом войдет в свои берега. Есть в природе весна, есть разливы… Мы потом славно все наладим: она неглупа, она поймет, что не вся литература – «Аэропорт», да даже дело не в том: пусть «Аэропорт», но пусть рядом будут реальные измерения вещей: например, прожит день, оглянулся – что-то сделано, такой сокровенный праздник души, не знать хоть иногда праздника – величайшая бедность. Конечно, конечно, думал Мишель, переливая в руках мягкие струи душистых волос Кэт, конечно, она знает в совершенстве искусство нежности, ласки, но мы прибавим к этому нечто трезвое, деловое. Мы обретем! – Катя, – говорит Мишель, – что, если мы… у меня скоро отпуск, махнем-ка мы в Сибирь. На Алтай. Возьмем рюкзаки – и пешком. Там очень развита народная медицина, я бы хотел подсобрать материал… – Найн, – нарочно сердила его Кэт чужими словами и смеялась. – Но-о, Мишель. А смеялась она обворожительно, медленно, тихо, обещающе, зазывно… ну, черт знает как двусмысленно. Мишель бросался ее целовать, а Кэт слабо отбивалась и говорила: – Ну, хватит, Мишель, хватит… «А здоровый я мужчина!» – думал про себя Мишель. Ему было хорошо. Так продолжалось с месяц. И как-то Мишель пришел к ней опять вечером. Пришел… и оторопел: на диване, где он вчера еще вольно полулежал, весьма тоже вольно полулежал здоровый бугай в немыслимой рубашке, сытый, даже какой-то светлый от сытости. – Здравствуйте, – сказал Мишель. Он постарался сказать спокойно, но сердце у него заболело. А дальше он и вовсе ошалел: Кэт была в халатике, он сразу этого не заметил. Но ведь это при нем она ходила в халатике, почему же еще при ком-то? Что это? Бугай в цветастой рубашке сел на диване и несколько насмешливо, несколько снисходительно смотрел на длинного опрятного кандидата. – Знакомьтесь, – спокойно, медленно сказала Кэт, – Серж, я тебе говорила… Серж кивнул. Мишель продолжал нелепо стоять: он не знал, как ему быть. Потом он сел. В комнате было накурено, но не душно, а как-то сладко-приторно: звучала тихая музыка. Кандидат чувствовал себя очень скверно… Он встал и подошел к Сержу. – Михаил Александрович, – представился он. И протянул руку. «Может, это ее родственник?» – подумал он. Серж снисходительно подал свою руку. И кивнул снисходительно… Кандидату вовсе стало нехорошо: какой родственник! Родственники не смотрят так насмешливо, так снисходительно, это сидел наглый соперник. Кандидат опять сел. – Кофе? – как ни в чем не бывало спросила Кэт; она была мила и спокойна. – Коньяк? – Что вы предпочитаете? – тоже спокойно, медленно спросил бугай в тропической рубашке; как-то умели они так говорить – вяло, медленно у них получалось. «Как в лучших домах Лондо?на», – пришло на ум кандидату, он то и дело где-нибудь слышал эту до омерзения глупую фразу, а теперь сам почему-то вспомнил. Он обозлился на себя за это. И за то еще обозлился, что растерялся. И за то еще, что не может никак обрести верный тон в этой ситуации. В таком идиотском положении он еще не бывал. – Коньяк, пожалуй, – неожиданно тоже медленно сказал кандидат, но в его медленности явно зазвучала ирония; кандидат воспрянул духом: кажется, найден верный тон, единственно возможный. – А вы? – Да, пожалуй, – медленно сказал бугай, не услышав чужой иронии. Кэт услышала иронию и внимательно посмотрела на Мишеля… непонятно усмехнулась. – Серж, в холодильнике, – сказала она. Серж встал и медленно пошел на кухню. – В чем дело? – спросил кандидат, когда Серж вышел. Сердце его так забилось, так горько и обидно стало, что голос его дрогнул, ирония исчезла. – Что? – Кэт стряхнула пепел с сигареты «Кент» в пепельницу. – О чем ты? – Кто это? – Знакомый… – Как знакомый? – Близко. – Но… Не понимаю! – загорячился кандидат. – Что значит «близко»? Кэт медленно засмеялась… В эту минуту кандидату захотелось подойти и влепить ей пощечину. Вошел Серж с коньяком и еще с какой-то бутылкой. – Я нашел там виски, – сказал он. – Я, пожалуй, займусь виски. У тебя есть содовая? – Там же, внизу. Серж поставил бутылки и опять медленно отбыл на кухню. – В чем дело? – совсем зло спросил кандидат. – Кто это? – Мой старый знакомый, я же сказала. Друг, если угодно. А что? – Не понимаю… – Кандидат опять потерялся, и было очень больно. – У нас, кажется, были не те отношения… – Тебе было плохо со мной? – Но я считал, что… Не понимаю! Ничего не понимаю! – Ты считал, что ты единственный и неповторимый? – Значит, между нами все? – очень глупо спросил кандидат. И сам опять обозлился на свою глупость. – Почему? – спросила Кэт. – Ты можешь приходить… – По графику, что ли? – Не надо хамить, – устало и медленно сказала Кэт. «Не уйду! – решил кандидат. – Что будет, то и будь. Я вам покажу… Сан-Франциско!» Вошел Серж с содовой. У него были покатые мощные плечи и обширная грудь. – Вам коньяк или виски? – спросил он вежливо и снисходительно; он чувствовал себя в этой квартирке вполне хозяином. «Чего же он-то не обижается, что еще вчера хозяином тут был я? – изумлялся кандидат. – Это ж надо так войти в роль… сверхсовременных людей. Или это уж скотство какое-то». – Мне бы водки, – сказал кандидат; он с отчаяния пошел на рискованный шаг: решил выпить хорошенько и, может быть, сказать этим «джентльменам» всю правду о них. Но он мало пил, совсем почти не пил, и скоро пьянел. Однако нарочно потребовал водки – в этом был некий вызов, и это его устраивало. – Есть в этом доме водка? – Есть? – спросил Серж хозяйку. При этом не скрыл снисходительной усмешки. – Нет, – кратко сказала Кэт. – Ну тогда виски, – сказал кандидат. – С содовой. – Он тоже пристроился играть «джентльмена», и Кэт, он видел, поняла это, а Серж не понимал пока, думал, что кандидат пыжится за ними и делает это плохо, поэтому он становился все более вежливым с Мишелем, все более ироничным и снисходительным. – Как съездили? – спросила Кэт Сержа. Развернула цветную бумажку, взяла что-то в рот и стала жевать. И дальше она все время жевала, даже когда говорила. Жевала тоже медленно. – Интересно было? – Было недурно. – Кто был? – Были Алка с Владиком, Радик… Еще двое, ты их не знаешь. – Радик один был? – Один. Было недурно. Погода несколько портила пейзаж… – Почему Радик был один? – Ты же знаешь Радика! Настроение – побыть одному. Вообще недурно было. – Говоря это, Серж налил в три хрустальные рюмки; себе и Кэт умело брызнул из сифона содовой, кандидату пододвинул сифон, чтобы тот сам разбавил себе, как найдет нужным. Кандидат принципиально не стал разбавлять. Кэт чуть отпила и опять закурила. Серж выпил половину, закурил тоже и откинулся на спинку стула, и даже стул наклонил назад. Кандидат шарахнул всю рюмку и крякнул. Кэт и Серж продолжали беседовать. – Что делали? – спросила Кэт. – Ну, сама знаешь… В пасмурную погоду дулись в преферанс. Кстати, – оживился Серж, – потом знаешь кто приехал? Сивый! – Да? – Подкатывает мотор, смотрим – вылезает Сивый. В пылище!.. Выволакивает из багажника ящик шампанского… «Закуска – ваша!» – орет. – Сивый один был? – спросил кандидат. На него удивленно посмотрели. – Сивый был один, – сказал Серж, несколько озадаченный. – Что это он? – удивился кандидат Мишель. – Сдурел, что ли, один ездит. – Вы знаете Сивого? – заинтересовался Серж. – Ну, мерин такой… сероватый, срыжа?. – Не надо хамить, Мишель, – медленно, без всякой, впрочем, тревоги сказала Кэт. Серж пристально посмотрел на Мишеля. – Еще, что ли, врежем? – спросил Мишель. И взял бутылку с виски, взял другую рюмку, побольше, набухал полную. – Ну, со знакомством? – подержал рюмку, ожидая, не присоединятся ли к нему… К нему не присоединились, Мишель выпил один. – Кхух!.. – выдохнул он. – Обожаю виски. У вас «Кент»? Позвольте?.. Серж пододвинул ему пачку. – Не фонтан сигареты, да? – сказал Мишель, неумело закуривая, – он не курил. – У вас есть что-нибудь лучше? – спросил Серж. – «Марлборо», дома оставил, – изо всех сил медленно и лениво сказал кандидат. Он тоже откинулся назад со стулом и стал рискованно покачиваться. – На электрооргане. Вышел уже и хватился: где же у меня «Марлборо»-то? Потом вспомнил: играл на электрооргане и там, наверно, оставил. Ну, думаю, у Кэт кто-нибудь будет, я стрельну. У вас есть электроорган? – спросил он Сержа. – Нет, у меня есть балалайка. – Фи-и… и вы на ней играете? – Да, я на ней играю. – И как на это смотрит Сивый? – Сивый… Слушает и плачет. – И Радик плачет? Что же вы такое играете, что они плачут? – «Не шей ты мне, матушка, красный сарафан». – Прекрасная мелодия… Чего же тут плакать? Хотя… понятно: кадры. Вообще, как сейчас обстоят дела с кадрами? По-моему, неплохо? Как Сивый на этот счет думает? Кэт перестала жевать и с интересом смотрела на Мишеля. Серж в упор разглядывал сухопарого кандидата… Не знал, как все это понимать. Кандидат катастрофически пьянел. Злое мстительное чувство ослабло, ему стало весело, просто смешно. – Ну-с, как Сивый думает о проблеме кадров? – опять спросил он Сержа. – Сивый? – переспросил Серж. И в голосе его зазвучала угрожающая нотка. – Сивый думает, что за… – Серж! – сказала Кэт. – А призы Сивый берет? – продолжал расспрашивать кандидат. – Берет. Хотите, я вам покажу парочку его призов? – А когда же он думает? – не унимался кандидат. – Во время рысистых испытаний? Серж требовательно посмотрел на Кэт: он больше не мог терпеть. – Мишель, не надо хамить, – нормально, не лениво, сказала Кэт. – А кто хамит? – удивился Мишель. – Мы просто беседуем. Скажите, пожалуйста, много было народу? Серж молчал. – Вы не заметили, Вороной был там или нет? Кстати, как Сивый чувствует себя в самолете? Не ржет от удовольствия? А то я с Вороным летал однажды, он как заржет!.. – Ну, хватит, – решительно сказал Серж. И встал. – Сейчас ты у меня заржешь… – И схватил кандидата короткой сильной рукой и поволок к выходу. – Серж, не очень там, – сказала Кэт. Очки у кандидата слетели, хрустнули под ногами… Он хотел оглянуться на Кэт, но не успел – вылетел в коридор. За ним вышел Серж и ударил его в челюсть. Кандидат стукнулся головой об стенку, но – странно – не ощутил боли. Серж еще раз ударил его, на этот раз по зубам… И теперь больно не стало, только стало солоно во рту и тесно. «Как же ты жесток!.. – с омерзением подумал беспомощный человек, смутно видя перед собой того, кто бил. – Как ты гадок». – Еще? – спросил Серж. – Давай, – сказал кандидат. Еще некоторое время смутно маячила перед ним квадратная туша Сержа; потом она исчезла… Послышались удаляющиеся шаги. – Привет Сивому! – сказал кандидат. Шаги остановились… С полминуты, наверно, лестница молчала в пустоте, потом открылась дверь и закрылась; щелкнул замок. Кандидат достал платок, вытер окровавленный рот и стал ощупью спускаться вниз по лестнице. Странное у него было чувство: и горько было, и гадко, и в то же время он с облегчением думал, что теперь не надо сюда приходить. То, что оставалось там, за спиной, – ласки Кэт, сегодняшнее унижение – это как больница, было опасно, был бред, а теперь – скорей отсюда и не оглядываться. «О-о! – подумал о себе кандидат Михаил Александрович. – Ну как, Мишель?»