Идиллия. Лев Николаевич Толстой [ВТОРАЯ РЕДАКЦИЯ] оно заработки хорошо, да и гр?хъ бываетъ отъ того. 1. <Петръ Евстратьичъ теперь большой челов?къ – управляющій. Легко сказать, надъ двумя деревнями начальникъ, какъ баринъ, повел?ваетъ. Одинъ сынъ въ купцахъ, другой чиновникъ, за дочерью, сказываютъ, 5 000 приданаго далъ; да и самъ живетъ въ хол?, какъ баринъ, каждый годъ деньги въ Москву посылаютъ. – А такой же нашъ братъ – изъ мужиковъ взялся, Евстрата Трегубова сынъ. Да и не Евстрата сынъ оно; в?дь только по сказкамъ числится Евстратовымъ сыномъ, а настоящее д?ло вотъ какъ было. – Изв?стно, чей бы бычокъ не скакалъ, а теля то наше. И мудреное д?ло, какъ этотъ гр?хъ случился. Не мало въ т? поры народъ дивовался. Тогда народъ проще жилъ, и такія д?ла за чудо были. Бабушка Маланька, Петра Евстраточа мать, и теперь жива, съ братомъ Ромашей живетъ. Сынъ къ себ? сколько звалъ – не хочетъ. Я, говоритъ, мужичкой родилась, мужичкой и помру, гр?ха меньше; покуда силишка есть, брату подсобляю, внучатъ покачаю, кое что по домашнему приберу; а Петруша сильный сталъ, съ сильными гр?ха больше. Такъ и живетъ, отъ сына гостинцы получаетъ, благословенье ему въ письм? посылаетъ, и радость ея вся, что въ праздникъ б?ленькимъ платочкомъ повяжется, чистенько приберется, костыликъ возьметъ, къ ранней об?дни сходитъ, a посл? полдней кого грамотнаго зазоветъ къ себ?, велитъ бумажку почитать. На бумажк? сонъ пресвятой д?вы Богородицы списанъ, ей богомолочка прохожая пожертвовала; а ужъ пуще всего любитъ, кто ей псалтырь почитаетъ. Въ милостын? тоже у ней отказа н?тъ, и переночевать всякаго челов?ка пуститъ, и къ усопшему сама безъ зову идетъ. Зато-то бабушку Маланьку, нe за сына, а за доброд?тель ее, и старый и малый въ деревне, вс? теперь почитаютъ. Что молодость то значитъ. Теперь бы бабушка Маланька сама себя не узнала, какой она была л?тъ 40 тому. Тогда ее не бабушкой звали, а – Маланька Дунаиха, за то что она первая хороводница, плясунья, игрица первая по деревн? была. Худаго за ней и тогда, до этаго случая, ничего не было, только веселая бой-баба была. Изъ деревни она была не изъ нашей, а изъ Малевки, сосваталъ ее Евстратовъ отецъ за сына, по знакомству ли, или что нев?стъ своихъ не было, только чужая она. Старикъ еще въ пор? былъ, на сына другую землю принялъ и жилъ исправно; лошадей головъ 8 было съ жеребятами, дв? коровы, пчелки были (и теперь у нихъ ведется та же порода). Барщина была по Божьему, му?ки не было; свекровь хозяйка настоящая была, одна за троихъ работала; кром? того солдатка, ихняя сестра, съ ними жила, подсобляла. Такъ что молодайка нужды не видала.> По старинному порядку, выдали ее замужъ[1] 15 л?тъ. Она была д?вочка. Въ первое время, когда она, бывало, несетъ съ солдаткой ушатъ воды, то качается, какъ лозинка. И мужа своего совс?мъ не любила, только боялась.[2] Когда онъ подходилъ къ ней, она начинала плакать, щипать и даже кусать его. Такъ что первое время вс? плечи, вс? руки у него были въ синякахъ. Таки она не любила его два года. Но такъ какъ баба она была красивая и смирная и из дому хорошаго, то ее не принуждали къ тяжелой работ?, и она понемножку, года черезъ три или четыре, стала выравниваться, повыросла, раздобр?ла, разрумянилась, перестала бояться – стала привыкать, привыкать, и такъ наконецъ привыкла къ мужу, что плакала, когда отецъ его въ городъ усылалъ.[3] Вошолъ къ нимъ въ избу разъ шутникъ Петра и говоритъ: – Вишь, по комъ воетъ, конопатаго чорта-то какъ жал?етъ. И хот?лъ онъ съ ней поиграть. – Конопатый, да лучше тебя, что ты чистый. А вотъ что теб? отъ меня будетъ, – сказала она и ткнула его пальцемъ подъ носъ. <Да и баба же стала на вс? руки. Въ праздникъ уберется въ ленты, галуны, выйдетъ на улицу – (краля изо вс?хъ бабъ молодайка, Ермилины жили богато и изъ дому то было и мужъ гостинцы приваживалъ) какъ купчиха какая – глаза св?тлые, брови черные, лицо б?лое. Войдетъ въ хороводъ съ платочкомъ Борша водить, или ленту сниметъ, плясать пойдетъ, языкомъ прищелкиваетъ, такъ ажъ пятки въ[4] спину влипаютъ – картина; – > Бывало, пройти ей нельзя, всякой поиграть хочетъ, старики и т? приставали. Со вс?ми она см?ялась, a мужу в?рна была, несмотря на то что мужа часто дома не бы[вало]. И въ работ? первая опять баба она была, въ покосъ ли, въ жнитво-ли ухватку себ? им?ла, что впереди вс?хъ, бывало, вс?хъ замучаетъ, а домой идетъ, п?сни поетъ, передъ хороводомъ пляшетъ. <Свекоръ съ свекровью не нарадуются на сноху, что настоящая баба стала, только скучали, что Богъ д?тей не даетъ.—> – Что не рожаешь, буде гулять-то, – скажетъ, бывало, старуха.– Порадовалась бы, хоть внучку бы покачала, право.— – A разв? я бы не рада, скажетъ, ужъ и то людей стыдно. Намеднись и то изъ церкви ребятницы прошли, молитву принимали, всего второй годъ замужемъ, а ужъ д?ти. Такъ у т?хъ, небось, мужья дома живутъ. Какъ вспомнитъ про мужа, опять завоетъ, начнетъ причитать. Изв?стно, годъ, другой погулять баб? не порокъ, ну а какъ баба то ражая, a д?тей не рожаетъ, и народъ см?яться станетъ. <Отъ этого то Маланьк? пуще тошно было, какъ свекоръ мужа услалъ. Старикъ старинный мастеръ былъ по колесной части и хорошихъ людей зналъ. Какъ Евстратка понялъ, его отецъ и сталъ посылать на заработки. А въ это самое л?то, какъ гр?хъ то случился, и вовсе его отдалъ за 100 верстъ до самаго Покрова, a себ? работничка нанялъ. Сына то за 120 рублей отдалъ, а работнику всего 32 рубля да рукавицы далъ, такъ изв?стно разсчетъ.> Скучно ей было безъ мужа. Д?ло молодое, рабочее, баба въ самой пор?, жили же исправно и мясо ?ли – тотъ пристаетъ, другой пристаетъ, а мужа почти полгода не видать. <И п?сня поется: «Безъ тебя, мой другъ, постеля холодна». Придетъ ввечеру домой <сердешная>, поужинаетъ, схватитъ постелю да къ солдатк? въ чуланъ. Страшно, говоритъ, Настасьюшка, одной. Да еще все просится къ стенк?, а то все, говоритъ, чудится, что вотъ вотъ – схватитъ кто меня за мои ноженки. 2. <Между т?мъ д?ломъ подошли покосы.> Петра и Павла отпраздновали, платки, сарафаны, рубахи дорогiе попрятали бабы по сундучкамъ, а то пошли опять на пруду вальками стучать, гости разъ?хались, ц?ловалникъ одинъ въ кабак? остался, мужики похмелились, у кого было, кто съ вечеру, кто поутру косы поотбили, подвязали брусницы на обрывочки и, какъ пчелы изъ улья, повысыпали[5] на покосы. Повсюду по лощинамъ, по дорогамъ, заблест?ло солнушко на косахъ. Погода стояла важная; до праздника дни за три м?сяцъ народился погожій – серпъ крутой. Обмылся м?сяцъ, и пошли красные дни. Покосы время веселое; и теперь весело, а встарину еще лучше того было. Разрядются бабы, съ п?снями на работу, съ п?снями домой. Другой разъ, ночи короткія – винца возьмутъ, всю ночь прогуляютъ. – <Маланька впереди вс?хъ, что въ хоровод?, что на работ?. Гогочетъ, заливается, съ мужиками см?ется, съ прикащикомъ см?ется, барина и того не оставила, а близко къ себ? никого не пущаетъ. – > Пришелъ сейчасъ посл? Пасхи староста пов?щать <еще зорька только занимается>. Старостой тогда Михеичь ходилъ, молодой былъ, и своя хозяйка первая еще жива была: только іорникъ насчетъ бабъ былъ. И мужичина б?лый, окладистый, брюхо на?лъ, въ сапогахъ, въ шляпахъ щеголялъ. Приходитъ въ избу, одна Маланька не од?мши, босикомъ, дома была, въ печи убиралась, старикъ на двор? съ работникомъ на пахоту убирался, старуха скотину погнала, а солдатка на прудъ ушла. Сталъ къ ней приставать. – Я тебя и на работу посылать не стану. – A мн? что работа? Я, – говоритъ, – люблю на барщину ходить. На народ? весел?й. А дома, все одно, старикъ велитъ работать. – Я, – говоритъ, – теб? платокъ куплю. – Мн? мужъ привезетъ. – Я мужа твоего на оброкъ выхлопочу, – в?дь ужъ я докажу прикащику, такъ все сд?лаю. – Не нужно мн? на оброкъ. Съ оброка то голые приходятъ. – Чтожъ, – говоритъ, – это такое будетъ; долго мн? съ тобой мучиться? – оглянулся, что никого въ изб? н?тъ, да къ ней. – Мотри, Михеичь, не замай! – какъ схватитъ ухватъ, да какъ огр?етъ его. А сама см?ется. – Разв? можно теперь? вотъ хозяинъ придетъ. Разв? хорошо? – Такъ когда жъ, съ работы? – Ну, изв?стно, съ работы. Какъ пойдетъ народъ, а мы съ тобой въ кусты схоронимся, чтобъ твоя хозяйка не видала. А сама на всю избу заливается, хохочетъ. – А то, молъ, разсерчаетъ твоя Марфа-то, старостиха. Такъ что и самъ не знаетъ староста, шутитъ ли, или см?ется. А тутъ старикъ вошелъ обуваться, а она все свое, и свекора не стыдится. Нечего д?лать, пов?стилъ, какъ будто зат?мъ только приходилъ – бабамъ с?но[6] гресть въ заклахъ, мужикамъ возить,—и пошелъ съ палочкой по другимъ избамъ.– Кого и не сл?дуетъ, вс?хъ[7] пошлетъ; кто и винца поставитъ, и то мало спуска даетъ, а Маланьку безо всего, или вовсе отпуститъ, или выбираетъ, гд? полегче. Только она за это ничего ему не покорялась, а все см?ется, приду – говоритъ. То же и съ другими. Мало ли ей въ это л?то случаевъ было. Да и сама она говаривала. Никогда такого л?та не было. Сильная, здоровая, устали не знала, и все ей весело.—Уберется, выйдетъ на покосъ, ужъ солнышко повзойдетъ изъ за л?су около завтрака, пойдетъ съ солдаткой, п?сню заиграетъ. Идетъ разъ такимъ манеромъ черезъ рощу – покосъ на Калиновомъ лугу былъ. – Солнышко вышло, день красный, а въ л?су еще холодокъ стоитъ, роса каплетъ, птицы заливаются, а она пуще ихъ. Идетъ, платокъ красный, рубаха шитая, босикомъ, коты на веревочк?, только б?лыя ноги блестятъ да плечи подрагиваютъ. Вышли на поле, мужики господскую пашутъ. Много мужиковъ, сохъ 20 на 10 десятинахъ. Гришка Болхинъ ближе къ дорог? былъ, – шутникъ, мужикъ, – завид?лъ Маланью, завернулъ возжу, подошелъ поиграть, другіе побросали, со вс?ми см?ется. Такъ до завтрака пробалясничали бы, кабы не прикащикъ верхомъ. – Что вы, сукины д?ти, такіе сякіе, короводы водить. Рысью на нихъ запустилъ, такъ пашня подъ копытами давится, грузный челов?къ былъ. – Вишь бляди, въ завтракъ на покосъ идутъ. Я васъ. Да какъ Маланьку призналъ, такъ и сердце прошло, самъ съ ней посм?ялся. – Вотъ я, – говоритъ, – тебя мужицкій урокъ допахать заставлю. – Чтожъ, давай соху, я выпашу проти мужика. – Ну буде, буде. Идите, вонъ еще бабы идутъ. Пора, пора гресть. Ну, бабы, ну. Совс?мъ другой сталъ. Такъ, какъ пришла на лугъ, стали порядкомъ, какъ пошла передомъ ряды раскидывать, такъ рысью ажно, см?ется прикащикъ, а бабы ругаютъ, что чортъ, замучала. Зато какъ пора об?дать ли, домой, ужъ всегда ее къ прикащику посылаютъ; другіе ворчатъ, а она прямо къ начальнику, что, молъ, пора шабашить, бабы запот?ли, али какую штуку отмочитъ, и ничего. Разъ какая у ней съ прикащикомъ штука приключилась. Убирались съ покосами, стогъ кидали, а погода необстоятельная была, надо было до вечера кончить. За полдень безъ отдыха работали, и дворовые тутъ же были. Прикащикъ не отходилъ, за об?домъ домой посылалъ. Тутъ же, подъ березками, съ бабами с?лъ. Только пооб?далъ, – что, говоритъ, ты, кума Маланья,– онъ съ ней крестилъ; – спать не будешь? – Н?тъ, зач?мъ спать. – Поди ка сюда, поищи мн? въ голов?, Маланьюшка. Легъ къ ней, она см?ется. Только бабы позаснули, и М[аланья] то задремала; гляд?ла, гляд?ла на него, красный, потный лежитъ, и задремала. Только глядь, а онъ поднялся, глаза красные выкатилъ, самъ какой то нескладный. – Ты меня, – говоритъ, – приворотила, чертова баба. Здоровый, толстый, схватилъ ее въ охабку, волочетъ въ чащу. – Что ты, – говоритъ, – Андрей Ильичь, нельзя теперь, народъ проснется, срамъ, приходи, – говоритъ, – лучше посл?. Отпусти раньше народъ, а я останусь. Такъ и уговорила. А какъ отпустилъ народъ, она впередъ вс?хъ дома была. Сказывалъ парнишка, Андрей Ильичъ долго все за стогомъ ходилъ. – И это ея первая охота была, что всякаго обнадежитъ, а потомъ посм?ется. Такъ-то, какъ прі?халъ баринъ въ самые Петровки, былъ съ нимъ камердинъ – такая бестія продувная, что б?да. Самъ, бывало, разсказываетъ, какъ онъ у барина деньги таскаетъ, какъ онъ барина обманываетъ. Да это бы все ничего, только насчетъ <бабъ ужъ такой подлый, что страхъ>. Сбирались его тогда мужики побить, да и побили бы, спасибо, скоро у?халъ. А изъ нашего же брата. Полюбилась ему Маланька, сталъ тоже подъ?зжать, рубль серебра давалъ, синенькую, красенькую давалъ. – Ничего, – говоритъ, – не хочу. Такъ на хитрости поднялся. Старосту угостилъ что-ли, стакнулся съ нимъ. Весной еще было – молотили, темно начинали. – Я, – говоритъ, – пол?зу на скирдъ, а ты и пошли скидать одну. Тамъ моя будетъ. – Ладно. Только вл?зла она на скирдъ, онъ къ ней. – Постой, – говоритъ, – тутъ не ловко. Взяла, снопы раскидала, яму сд?лала да его туда и столкни а сама долой, л?стницу сняла да на другой скирдъ, раскрыла1 подаетъ. Разсв?ло ужъ, такъ сказала,—то-то см?ху было. Бабы сб?жались, партки съ него стащили, напихали хаботья и опять над?ли. Такъ все не пронялся, все старосту просилъ ее въ садъ посылать дорожки чистить. Тутъ то на нее баринъ наткнулся. И не слыхать за нимъ этаго прежде было. Видно, ужъ баба то хороша была. Только, – разсказывала сама, – смотрю, идетъ баринъ, дурной, худой такой, чудно какъ-то все на немъ. Прошелъ, я за работу, скребу; только хот?ла отдохнуть, смотрю – опять по дорожк? идетъ. Дорожки тамъ густыя, крытыя. Ну, думаю, по своему д?лу гуляетъ. Только покосилась на него, такъ и впился въ меня глазами. Такъ до об?да покою не давалъ, все ходитъ, смотритъ. Такъ измучалась, что б?да, на покос? легче. А не подходить. Баринъ то, видно, такъ на нее глядитъ, изв?стно, господамъ, д?лать нечего, а она думаетъ, за работой смотритъ, такъ старается, что одна всю дорожку выскребла. Только хорошо, идетъ этотъ камердинъ опять къ ней. – Барину, – говоритъ, – ты дюже полюбилась, вел?лъ придти вечеромъ въ ранжерею. Ладно, думаетъ, это все твои штуки: приду, дожидайся. – Мотри же. – Сказано, приду. Вечеромъ взяла скребку, пошла домой; только думаетъ, что и въ самомъ д?л? баринъ, пожалуй, звалъ. Зазвала солдатку, задами пол?зли къ ранжере?, смотрятъ – ходитъ. Солдатка какъ закричитъ по мужицки, такой голосъ она ум?ла д?лать: – Кто тутъ? Баринъ б?жать. Бабы см?ялись, см?ялись, пришли домой, покатываются – вс?мъ разсказали. На другой день опять въ садъ посылаютъ. <Только поваръ пришелъ, говоритъ: такъ и такъ, ты в?рно камердину не в?ришь, такъ онъ меня прислалъ. Что взаправду онъ тебя хочетъ и непрем?нно вел?лъ приходить. – Ладно, я, – говоритъ, – думала, что камердинъ, такъ пошутила, испугать хот?ла, а теперь приду. Какъ работу кончила, такъ прямо въ домъ да на д?вичье крыльцо. – Чего, молъ, теб?? – Баринъ вел?лъ. Вышла барыня. – Чья ты? – говоритъ, – какая ты, – говоритъ, – хорошенькая. Зач?мъ тебя баринъ звалъ? – Не могу знать. Вызвали барина, красный весь пришелъ. – Приди, – говоритъ, – посл? съ отцомъ, a мн? теперь некогда. А то разъ днемъ къ ней подшелъ, такое началъ говорить, что она не поняла ничего. Только хот?лъ ее за руку взять, она какъ пустится б?жать, и ушла отъ него>. Такъ-то она гд? хитростью, гд? обманомъ, a гд? силой. Разъ поставили солдатъ къ нимъ въ избу. Изв?стно, вс? вм?ст? спать легли. Почти рядомъ. Съ вечера юнкеръ, изъ господъ чтоли, свекора напоилъ; какъ потушили св?чу, пол?зъ къ ней. Такъ она его такъ огр?ла, что хот?ли жаловаться, чуть глазъ не выбила ему. А то другой разъ офицеръ стоялъ, такъ тоже об?щала, да зам?сто себя ночью солдатку подсунула. 3. Такъ-то она никому спуску не давала. Мало того: кто къ ней не пристаетъ, такъ она сама пристанетъ – раздразнитъ да и посм?ется. – Не сдобровать теб?, пов?са, наскочишь, – бывало, скажешь ей. – А чтожъ, – скажетъ, – коли они меня любятъ, разв? я виновата. Чтожъ, плакать что ль. Отчего не посм?яться. <Жилъ у нихъ въ это л?то работникъ, Андреемъ звали, изъ Телятинокъ онъ былъ, Матрюшки Короваихи сынъ. Теперь онъ большимъ челов?комъ сталъ; а тогда б?дн?е ихъ двора по всей окружности не было. Отъ б?дности отдали малаго, а сами Богъ знаетъ какъ перебивались. – <Андрюшка тогда былъ вовсе мальчишка, годовъ 16, 17. Длинный, худой, вытянулся, какъ шалашъ, куда хочешь шатни, силишки вовсе не было. И какъ онъ работалъ, Богъ его знаетъ, изъ посл?днихъ силъ выбивался. Малый же старательный, смирный. Хозяина пуще становаго боялся. Да и всякаго старшаго мужика уважалъ. Бывало, въ праздникъ, чужой за виномъ пошлетъ – б?житъ, старается. А ужъ съ бабами или д?вками – ну да д?вки у насъ какiя – поиграть, этаго отъ него никогда невидно было. Какъ красная д?вушка зарумянится и сказать въ отв?тъ ничего не ум?етъ, коли съ нимъ баба пошутитъ. Лицомъ, правда, чистый, акуратный былъ, глаза св?тлые, волосы русые,[8] ну да все какой красавецъ – такъ, работникъ мальчишка—армячишка платаный, рубашенка посконная, въ дырьяхъ, шляпенку какую то у ямщиковъ старую вым?нилъ – босикомъ али въ лаптишкахъ, и т? самъ сплелъ – вся и обувь была. Такъ в?дь и работнику лядащему покоя не дала, совс?мъ одурила малаго. – Онъ самъ сказывалъ: – Пришелъ я, – говоритъ, – въ домъ, боюсь, страхъ. Хозяинъ ничего, указалъ все, вел?лъ, чт? работать; когда на барщину пошлетъ, когда съ собой возьметъ; косить или что? не принуждаетъ, пожал?етъ; что самъ ?стъ, то и мн? дастъ; старуха тоже молочка другой разъ дастъ; попривыкъ къ нимъ, только молодайки пуще вс?хъ боялся. Богъ ее знаетъ, чего ей отъ меня нужно было. Запрягать ли начну, или за соломой на гумно скотин? пойду, подскочитъ, вырветъ изъ рукъ. «Вишь,– говоритъ, – телятинскій увалень, коли поворотится, коли чт?». И сама начнетъ, да такъ-то живо, скоро все сд?лаетъ, засм?ется, уйдетъ. А то за об?дъ или за ужинъ сядемъ, боюсь все чего-то, глазъ не поднимаю; гляну на нее, а она все на меня косится, подмигнетъ другой разъ, см?ется. А то пройдетъ, ущипнетъ, а сама какъ ни въ чемъ не бывало. Пойдутъ съ солдаткой на амбаръ спать. – Андрюшка, а Андрюшка! – слышу, зовутъ. Подойду. – Чего? – Кто тебя звалъ? И заливаются, см?ются. Проснулся разъ, въ саняхъ на двор? спалъ, что бабы помираютъ, см?ются, на меня глядя. – Заспался, – говорятъ, – поди, хозяинъ зоветъ. Пошелъ. – Что ты, – говоритъ, – измазался, хоть помойся, табунъ шарахнется, настоящій чортъ; на, поглядись въ зеркальце. Всего сажей испачкали. – По?хали разъ за с?номъ въ Кочакъ, хозяинъ послалъ, съ бабами. Только сгребли въ валы, копнить стали. Баба такъ и кипитъ, подпрыгиваетъ съ вилками, пуда по 3 на граблю захватитъ, и Андрюха съ ними. Только скопнили посл?днюю, жарко, мочи н?тъ, запот?ли, Андрюха навилину посл?днюю положилъ, вл?зъ на копну, топчетъ. – Что ты, – говоритъ, – Андрюшка, никогда съ бабами не играешь? – Н?тъ, чего играть, копнить надо. – И не знаешь, какъ? – Не знаю. – Хочешь, я поучу? Онъ молчитъ. Схватила его, повалила подъ себя и ну мять, а солдатка на нихъ с?на навалила да сама навалилась. – Мала куча, – кричитъ. Андрюха вывернулся изъ-подъ нея, ухватилъ[9] за голову и ну ц?ловать, такъ осм?лился. Такъ разсерчала. – Вишь сволочь, работничишка, ц?ловаться л?зетъ губищами своими погаными. Вскочила, такъ засрамила, что б?да. Малый совс?мъ ошал?лъ. Пришелъ домой, ничего не понимаетъ, что хозяинъ велитъ. Хозяинъ любилъ его, такой малый смирный, усердный, что поискать. – Что, молъ, съ Андрюхой сд?лалось, ужъ не умираетъ ли? – Какъ же, умираетъ, онъ все съ бабами играетъ. Пора умирать гладуху такому въ самую рабочую пору. Вотъ и я умирать стану. Пуще малаго засрамила, что хоть б?жать, мочи ему не стало. Приворотила его совс?мъ посл? этаго раза, что какъ бы только посмотр?ть на нее, а самъ боится пуще начальника какого. – Боится, а ночи не спитъ, днемъ не спитъ, все за ней ходитъ. Разъ на покос?, у Воронки, вм?ст? мужики и бабы были, косили заклы, а бабы гребли на Калиновомъ лугу. Пошли бабы купаться въ об?дъ и мужики тоже; мужики съ одной стороны, бабы с другой стороны р?ки. Тишка шестипалый, даромъ что женатый, шутникъ былъ, подплылъ къ бабамъ, началъ топить Маланьку. – Платокъ замочу, – кричитъ, – брось, брось, чортъ, чуть не захлебнулась.[10] Откуда ни вывернулся Андрюшка, да къ Тишк?: – Что ты ее топишь? Подрались было. – Какъ завидитъ, М[аланья] купаться пойдетъ, зал?зетъ въ камыши, смотритъ. Разъ его бабы застали, повыскочили изъ воды, такъ въ рубах? въ воду втащили. Совс?мъ одур?лъ малый, только пища то не очень сытная, чаемъ не поили, да и работа день деньской, а какъ вечеръ, такъ въ ночное [съ] старикомъ, такъ некогда о пустякахъ то думать было. – Особенно съ того раза, <какъ> посл? покоса то она его осрамила, ничего ужъ онъ съ ней не говорилъ. Чт? бы не д?лала, не буду, говоритъ, виду показывать. Хорошо. Погода вс? покосы въ этотъ годъ стояла важн?йшая. Не с?но, а чай убирали; наканун? скосятъ, а на другой день въ валы греби.[11] Барское все убрали, и свое мужички посвозили, – тогда угодей много было, – возовъ по 6 на брата привезли, и еще дальній покосъ въ рощ? оставался воза по два, да еще подрядилъ дворникъ нашу барщину изъ-полу убрать казенные луга. Онъ ихъ нанималъ. Барщина у насъ большая была, и затяглыхъ много. Взялись такіе, у которыхъ лишній народъ былъ. У старика Евстратова работникъ былъ да солдатка, такъ самъ съ старухой на барщину ходилъ, а Андрюху съ М[аланьей] послалъ къ дворнику. Верстъ за 9 отъ деревни дворниковъ покосъ былъ. Собралось косъ 20. Наканун? еще мужики пошли, скосили, на другой день бабы прі?хали; заложили тел?ги, забрали хл?ба, квасу, огурцовъ, котелочки, крупъ и по?хали на нед?лю. Всю дорогу п?сни,[12] см?хи; бабы, мужики челов?къ по 10 въ тел?гу нас?ли. Андрюха своего хозяйскаго п?гаго меренка заложилъ – первая лошадь въ деревн? была (и теперь заводь этотъ у нихъ ведется). Уложилъ косы, у другихъ ребятъ взялъ, бабы – грабли, котелки, с?лъ съ бабами, какъ князь съ княгиней ?дутъ. Даже народъ см?ется. Вы?хали на большую дорогу. Сталъ[13] народъ перегоняться. М[аланья] говоритъ: – Пошелъ! – Хозяинъ не вел?лъ. – Вишь попъ какой. Валяй! – Смотри, я отв?чать буду, а не ты. – Ну, пошелъ! Вырвала у него возжи. – Ну, сама д?лай. Взялъ сл?зъ, пошелъ п?шкомъ. Такое сердитое лицо сд?лалъ. Какъ прі?хали мужики – изъ себя же старосту выбрали – показалъ м?сто, живо лошадей поотпрягли, поспутали, ящики посняли, загородили, деревья понагнули, шалашики под?лали, с?нцомъ покидали, пошла работа. Андрей приходитъ. – Гд?, – говоритъ, – меринъ? – А я почемъ знаю? Разв? я работница? Ты бы ломался. Что съ бабой говорить. Махнувъ рукой, пошелъ у мужиковъ спрашивать. Нашелъ, спуталъ. Обид?лась М[аланья], ничего не сказала. Постой, я те вымещу, думаетъ. Пошла работа: бабы въ валы гребутъ, п?сни поютъ. Мужики за ними копнятъ вилами. Старикъ дворникъ прі?халъ, шутить съ народомъ. – Пожалуйста, братцы, постарайтесь, – говоритъ, – погода не устоитъ, вамъ же хуже. – Винца полведра поставь. – Ладно, – говоритъ. Такъ любо-дорого смотр?ть, какъ работа пошла. Въ об?дъ полчаса вздохнули, опять за д?ло. На барщин? того бы въ три дня не сработали. Весело, дружно. Одному только Андрюх? пуще другихъ дней тошно.[14] Разсчетъ возьму, думаетъ,[15] пойду къ матушк?, скажу – на дорог? наймусь. А самъ все на Маланью смотритъ. – Подъ горой, видать, она передомъ по косогору идетъ, и ногой и граблей подкидываетъ с?но, въ два аршина загребаетъ, сама п?сню поетъ, а нето гогочетъ, на всю рощу заливается. На него и не посмотритъ ни разу. Еще ему тошн?й того. Н?тъ, бросить надо, думаетъ себ?, не тотъ я челов?къ. Пришли къ тел?гамъ, ужъ темно, поужинали, винца выпили. Маланья Андрюшк? слова не сказала. Которые старше, спать полегли. Бабы по стаканчику выпили, такъ– то раскуражились, что и спать не хотятъ. Стали хороводы водить. Старикъ дворникъ съ ними; еще за виномъ послали. Андрюх? грустно еще пуще того: все народъ богатый, да и свои, а онъ чужой, работникъ; вино же онъ не пиль и привыкать не хот?лъ. Взялъ армячишко, ломоть хл?ба отломилъ, пошелъ въ сторону на копну, у березы стояла. С?но не готово еще было. Сгребли только отъ росы, – завтра разваливать опять хот?ли, на погоду глядя. – С?но сырое, зеленое еще, пахучее. – Поскидалъ верхъ сырой, крупный – л?сное с?но – постелилъ армякъ – легъ; такъ-то ему грустно, грустно стало. Тамъ, изъ-за л?су, бабы кричатъ, см?ются – ребята за ними гоняются, Маланьинъ голосъ слышно, – дымокъ до него доносить в?теркомъ. А на неб? чисто, чисто, зв?здочки дрожатъ. Легъ навзничь, какъ ни усталъ, сталъ[16] на зв?зды смотр?тъ. За л?скомъ затихло все, а ему все не спится. Со скуки сталь п?сню п?ть. Только, что такое – копна шевелится. – Кто тутъ? Глядь, бабы. – Кто ты, чего? Узналъ – солдатка съ парнемъ прошла въ кусты, другая баба и есть Маланья; взяла, ничего не говоримши, подошла къ нему, с?ла на копну. – Это я. Что пересталъ – пой, Андрюша.[17] Андрюшка зароб?лъ, хочетъ п?ть, какъ будто голосъ пропалъ. – Что жъ ты, пой. Взяла его за рукавъ, дергаетъ. – Я люблю эту п?сню, наскучили мн? мужики, я отъ нихъ ушла. Пой же. – Ну… Оставь. – Что теб?, скучно? Молчитъ. – Чего теб? скучать? Вотъ мн? безъ мужа такъ скучно, а теб? что? Сытъ, сухъ, чего теб? еще?[18] – Что теб? въ муж?, у тебя и безъ мужа много. <– Не милъ мн? никто, Андрюша. Тошно, скучно мн?, мочи моей н?тъ. Не милъ мн? никто, окромя мужа. – А что жъ ты съ бабами не играешь? – Что жъ, я чужой, у васъ своихъ ребятъ много. – Ты серчаешь на меня? – Н?тъ, за что жъ? – Экой ты горькой, право, посмотрю я на тебя, нелюбимой ты, право. А за мерина разсерчалъ? – Н?тъ, Маланьюшка, я теб? всю правду скажу… ты меня оставь. Что я теб??… я работникъ… а то совс?мъ глупъ сталъ… в?дь самъ себ? не властенъ… я на тебя и не смотр?лъ прежде… мало ли, кажется, другихъ бабъ по деревн?… право, ты оставь… А что скучно, такъ дома давно не былъ… <Она молчала и складывала занав?ску вдвое, потом вчетверо и опять раскладывала.> – А что жъ, женить скоро? – А Богъ знаетъ. – Я бы за тебя пошла. Андрюшка помолчалъ. Въ кустахъ зашум?ло и свиснулъ кто-то. Андрюха засм?ялся.>[19] – Вишь, Настасья хозяина нашла.[20] – Я бы пошла за тебя. Маланья встала, с?ла на кол?ни къ Андрюх?, об?ими руками взяла его за щеки и поц?ловала. – Никто мн? не милъ, никто мн? не милъ. Изъ кустовъ зашевелилось, она вскочила и поб?жала къ солдатк?. – Что ты со мной д?лаешь, что ты со мной сд?лала, – сказалъ Андрюха и ухватилъ[21] ее за руку. Но она вырвалась: – Брось, вишь народъ идетъ, увидитъ. Андрюха не спалъ всю ночь, а она съ солдаткой пришла къ тел?гамъ и завалилась спать посередь бабъ и заснула, какъ мертвая, ничего не слыхала, не видала. Андрей долго сид?лъ на копн?, слушалъ, рыскалъ около тел?гъ, но Маланья не встала; слышалъ онъ только, какъ собаки лаяли на станціи, какъ п?тухи закричали, птицы проснулись, мужики пришли, см?нились изъ ночнаго, какъ роса холодная покрыла землю и с?но. Онъ самъ не помнилъ, какъ заснулъ. На восход? его разбудили. Маланья была такая же, какъ всегда, какъ будто ничего не было. — 4. Какъ роса посошла, позавтракали, принялся народъ опять зa работу. Самая веселая работа подошла, возить, въ стоги метать; кто по?халъ хворосту на падрину рубить, кто тел?ги запрягалъ, кто копны разваливалъ, кто жеребій кидаетъ. День былъ красный, а старики говорили, что по прим?тамъ не устоять: росы мало было, табакъ у дворника въ тавлинк? къ крышк? прилипъ, ласточки низомъ летали, и мгла въ воздух? была, изъ дали не син?ло и такъ то парило, что силъ не было. До об?да ужъ порядочный стогъ скидали, съ тел?гъ подавать стали и зa большими вилами послали – не доставали. На скирду 3-е подавальщиковъ, 2 съ каждой стороны, одинъ очесываетъ. Дворнику сначала клали. Онъ самъ распустилъ поясокъ, тоже подаетъ – брюхо толстое – такъ и льетъ съ него. — Бабъ возить заставили. Маланька съ солдаткой возятъ; только привезетъ, на возу сидитъ, мужики закрутятъ, валютъ, чтобъ ее свалить, только усп?вай соскакивать,[22] а то вывалютъ съ с?номъ, то-то см?ху. Разъ не посп?ла, вывалили. Андрюха въ подавальщикахъ былъ со мной. Хоть наша сторона по легче была, въ т?ни, а замаялся мой малый безъ привычки, такъ что б?да. Ну изв?стно, передъ народомъ старается не отстать, навилитъ, навилитъ, – особо, какъ бабы смотрятъ, – перегнется, перехватитъ – другой разъ не подъ силу, ну подъимешь. Пойдетъ, ноги подламываются, навилина надъ головой, сверху на потное лицо сухія травки сыпятся, липнутъ. Тутъ зарость, чьи скор?е подаютъ. «У насъ больше». И шумъ, и см?хъ, и работа то, и запахъ, какъ одур?лый сд?лаешься. А дворникъ все подгоняетъ – тучки собираются; что подгонять, д?ло свое – стараются изъ посл?дней моченки. Къ об?ду скидали одинъ стогъ, вывершили, веревку перекинули, спустились. Андрюха пошелъ, рукъ не чуетъ. Чуть вздремнули, другой кидать стали. Охабками сначала живо идетъ, по зеленому листу падрины, потомъ выше, выше наши бабы зарются, б?да. Тучки же заходятъ. – Братцы, кидай пупомъ, живо, ведро поставлю. То-то закип?ло. А тучка ближе, ближе, в?теръ поднялся. Зал?зъ наверхъ дворникъ, на него кидать пошли; борода раз– в?вается, не усп?етъ огребать, завалили совс?мъ; выл?зетъ, опять завалятъ. – Давай еще! Принимай! Вали съ бабой! Круче вывершивай, отопчи, одергивай сверху. Еще осталось много ли? – Дв? копны за кустами. Бабамъ ?хать пришлось – не знаютъ, говорятъ. Андрюха мой, вижу, ослаб?лъ вовсе, бьется, да ужъ какъ листъ дрожитъ. – Ступай, ты знаешь. A в?теръ сильн?й, сильн?й, тучка такъ и надвигаетъ, борода и рубаха у дворника треплются, какъ на скворешниц?. Обтеръ потъ Андрюха, пол?зъ въ тел?гу. – Давай бабу еще на верхъ, – кричитъ. – Намъ давай. Послали солдатку. Одернули съ колесъ с?но.[23] Маланька встала, ухватилась за возжи, только ноги да груди подрагиваютъ. Андрей, какъ кулекъ какой, черезъ кочки треплется. За кусты по?хали. Подъ?хали, сл?зъ навивать Андрюха, баба на возу принимать осталась, только посм?евается, глядя на него, ничего не говоритъ, охабками укладываетъ по грядкамъ, на него поглядываетъ. Хот?лъ онъ навилину подать, подкосились ноги, упалъ на с?но, моченьки не стало,[24] пересталъ навивать. – Что жъ ты? – А вотъ убью себя. Душегубка ты, вотъ что, злод?йка, да, убью тебя и себ? конецъ сд?лаю. Соскочила к нему. – Что ты, Андрей! Аль[25] одур?лъ, али испортили? Схватилъ ее за рученки: – Не мучай ты меня, Маланьюшка, мочи моей не стало, али прогони ты меня съ глазъ своихъ ясныхъ, не вели ты мн? жить на б?ломъ св?ту, али пожал?й ты меня сколько нибудь. Знаю я, что не мн? чета за тобой ходить, и хозяинъ у тебя мужикъ хорошій. Не властенъ я надъ собою. Умираю – люблю тебя, св?тъ ты мой ясный. А самъ ухватилъ ее зa руки, заливается плачетъ. – Вишь, силы н?тъ навивать, а влипъ, какъ репейникъ, брось, вишь что выдумалъ. Брось, говорятъ, вотъ я хозяину скажу. – Да в?дь ты сама… зач?мъ ты вчера меня ц?ловала? – Вчера хот?лось, а нынче работать нужно. Ну, вставай, брось. Нонче ночь наша будетъ. – Правда, Маланьюшка? – А то разв? лгать буду. Правда, что ночь будетъ. Вишь дождикъ. Ну! Нечего д?лать, очнулся кой какъ, навилъ возъ, перекинулъ веревку, по?хали. Идетъ подл?. – Не обманешь? – В?рно. А сама все см?ется. Скидали возъ, только усп?ли, а ужъ дождикъ крапитъ. Живо подъ тел?ги забился народъ, шабашъ. Дворниково с?но убрали, свое осталось. – Д?лать нечего, пошелъ народъ по домамъ. В?дь догадалась же, шельма. Андрея оставила съ тел?гой, сама съ солдаткой домой пошла. Только вышли, Никифоръ, что съ солдаткой жилъ, за ними. Отстала солдатка, М[аланья] одна домой пошла. Дождичекъ прошелъ, солнышко проглянуло, идти л?сомъ. Маланька разулась, подобрала паневу на голову, идетъ, ноги б?лые, стройные, лицо румяное, ну какъ ни приберется, все красавица – красавица и есть. — Тутъ ее, видно, Богъ и наказалъ за вс? шутки и за Андрюху. Дворникъ с?но гуртовщику запродалъ и гуртовщика то въ этотъ самый день звалъ на покосъ с?но посмотр?ть. – Идетъ Маланька черезъ поляну и о чемъ думаетъ, Богъ ее знаетъ: и солдатка тутъ съ Н[икифоромъ] въ голов? и Андрюха – сама ушла, и жалко ей кр?пко Андрюху, и все; идетъ, видитъ – на встр?чу челов?къ на кон? верхомъ ?детъ. Кафтанъ купеческой, картузъ, изъ кафтана рубаха александринская, сапоги козловые, конь низовой, молодецкой и на кон? с?докъ, изъ себя молодчина – орелъ, одно слово сказать, толстый, румяный, чернобровый, волоса черные, кудрявые, бородка, усы чуть пробиваются. ?детъ, трубочку, м?дью выложенную, покуриваетъ, плеткой ременной помахиваетъ. Изъ себя, сказать, что красавецъ, кто его не зналъ. Маланька не видывала его въ жизнь, а мы такъ коротко знали Матв?й Романыча, гуртовщика. Такой шельмы другой, даромъ что молодой, по всей губерніи не было. Насчетъ ли бабъ, д?вокъ обмануть, скотину чумную спустить, лошадьми барышничать, рощицу гд? набить, отступнаго взять – дошлой былъ, даромъ что годовъ 20 съ ч?мъ, и отецъ такая же каналья. – Здравствуй, тетушка, куда Богъ несетъ? А самъ поперекъ дороги сталъ. – Домой идемъ, что дорогу загородилъ, я и обойду. Повернулъ лошадь, за ней по?халъ. Посмотритъ на него баба – орелъ, думаетъ, это не Андрюх? чета. – Какъ тебя зовутъ, молодайка? – A теб? начто? – Да нато, чтобы знать, чья такая красавица бабочка. – Какая ни есть, да не про тебя. Нечего см?яться то. – Какой см?яться. Да я для такой бабочки и ничего не пожалею. Какъ звать? – Маланьей. Чего еще нужно? (Онъ опять дорогу загородилъ). Сл?зать сталъ. – Мотри! – да граблями на него. – А по отчеству какъ? – Радивоновна. Сл?зъ, пошелъ съ ней рядомъ. – Ахъ, Маланья Радивоновна, хоть бы поотдохнула минутку, ужъ такъ то ты мн? полюбилась. А Маланька какъ чуетъ чего недобраго, и лестно ей, и любо, и жутко, все скор?е шагу прибавляетъ. – Ты своей дорогой ступай, а я своей. Вотъ мужики сзади ?дутъ. Теб? дорога туда, a мн? сюда. – Маланья Радивоновна, мн?, – говоритъ, – за тобой не въ тягость идти. Взялъ изъ кармана платокъ красный, досталъ, ей подаетъ. – Не нужно мн? отъ теб? ничего, брось. – Матушка, красавица, Малашенька! —говоритъ. – Что велишь, то и сд?лаю, полюби только меня. Какъ увидалъ тебя, не знаю что надо мной сд?лалось. Красавица ласковая, полюби ты меня! И Богъ знаетъ, что съ нею сд?лалось, такая бой-баба съ другими. Только потупилась, молчитъ и сказать ничего не ум?етъ. Схватилъ онъ ее за руки. – Негаданная, незнатая ты моя красавица, Маланья Радивоновна, полюбилъ я тебя, что силы моей н?ту. 10 м?сяцевъ дома не бывалъ, – самъ бл?дный какъ полотенцо сталъ, глазами блеститъ, – мочи моей н?тъ. – Сложилъ руки такъ то: – Богомъ прошу тебя, – голосъ дрожитъ, – постой на часъ, сверни ты съ дороги, Маланья Радивоновна, ут?шь ты мои т?леса. — Растерялась, только и сказала: – Ты чужой, я тебя не знаю. – Я чужой, и стыдъ съ собой увезу. Да какъ схватитъ ее на руки, – мужикъ здоровый, – понесъ ее сердешную. Разузналъ все объ ней, гд? дворъ, и гд? ночуетъ, вынулъ кошелекъ изъ-за, пазухи, досталъ ц?лковый рубль, далъ ей. Взвыла баба: – Пожал?й ты меня, не срами. – Вотъ теб?, – говоритъ, – моя память, а завтра какъ темно, такъ я засвищу на задворк?. Проводилъ ее до выхода изъ л?су, с?лъ на коня и былъ таковъ. 5. Пришла домой, старикъ, старуха ничего не знаютъ, не в?даютъ, а видятъ – баба другая стала. Ни къ чему не возьмется, все куда б?гаетъ. Андрюх? еще тошн?е стало. Пришелъ онъ разъ къ ней на гумно, сталъ говорить, такъ какъ на злод?я напустилась, остервенилась вовсе, заплакала даже. – И не см?й ты говорить мн? ничего, навязался – чортъ – пошутить нельзя, – заплакала даже, – отъ тебя мн? горе все. Ничего не понялъ, еще тошн?е стало Андрею, а все уйти силы н?тъ. Хот?лъ отецъ его на другое м?сто поставить, много лишковъ давали, такъ н?тъ, – говоритъ, – я даромъ зд?сь жить стану, а въ чужіе люди не пойду. Тутъ, съ этаго покоса, и погода перем?нилась, дожди пошли беспрестанные; которая мужицкая часть осталась, такъ и сопр?ла въ лугахъ. Кое-что, кое что высушили по ригамъ. Съ утра и до вечера лило; грязь, ни пахать – изъ рукъ соха вырывается, гужи размокаютъ, ни с?но убирать, ничего. – Идетъ разъ Андрюха въ ригу, на барщину, по лужамъ посклизается, шлепаетъ; видитъ, баба, накрымшись платкомъ, съ хворостиной, голыми ногами по грязи ступаетъ – корову Маланька искала. Дождь такъ и льетъ какъ изъ ведра ц?лый день, скотину въ пол? не удержатъ пастухи. Смотритъ, гуртовщикъ ?детъ, поровнялся съ ней. – Нынче, – говоритъ. Маланька голову нагнула. «Такъ вотъ кто», думаетъ Андрей. Пришелъ домой, спать не легъ, все слушалъ. Слышитъ, свиснулъ кто то за гумнами. Маланька выскочила, поб?жала. Пришелъ Андрей къ овину, видитъ – мужикъ чужой. – Ты кто? – Работникъ. – Не сказывай, на двугривенный. Взялъ Андрей двугривенный, что станешь д?лать. Только не Андрей одинъ узналъ, стали зам?чать по деревн?: часто на?зжаетъ гуртовщикъ, Маланька съ солдаткой б?гаетъ. – Ну, да мало ли что говорятъ, в?рнаго никто не зналъ. Прі?зжаетъ разъ Евстратъ ночью. Слышалъ ли онъ, или такъ, – бабы н?тъ. – Она, – говорятъ, – на гумно пошла. Пошелъ въ овинъ – голоса. Задрожалъ даже весь. Въ сарай, глядь – сапоги. – Эй, кто тамъ? – да дубиной какъ треснетъ; дворникъ въ ворота, да б?жать. Малашка выскочила въ рубах? одной, въ ноги. – Чьи сапоги? – Виновата. – Ладно-жъ, ступай въ избу. А самъ сапоги взялъ понесъ. Легъ спать одинъ. Утромъ взялъ черезсед?льню свилъ, видитъ Андрей. Зазвадъ бабу въ чуланъ, ну жучить; что больше бьетъ, то больше сердце расходится. – «Не гуляй, не гуляй! – за волоса да объ земь, глазъ подбилъ. А она думаетъ: «Въ брюх? то что сидитъ, не выбьешь». Мать стала просить. Какъ крикнетъ: «Кто меня учить съ женой будетъ!» что мать застыдилась, прощенья просить стала. Запрегъ лошадь, по?халъ съ Андреемъ пахать. Сталъ допрашивать. – Ничего не знаю. Прі?халъ домой, отпрегъ, баба ужинать собираетъ – летаетъ, не ходитъ; умылась, убралась, синякъ видно, и не см?етъ взглянуть. Поужинали. Старики пошли въ чуланъ. Легъ на полати, къ краю, ничего не говоритъ. – Туши лучину. Потушила. «Что будетъ д?лать?» думаетъ. Слышитъ, разувается. Ладно. Видитъ, прошла мимо окна. В?дь шесть м?сяцевъ дома не былъ, да и побилъ. Такъ то мила она ему. Подл? него зашевелилась молча. Приподняла армякъ, какъ прыгнетъ къ нему, какъ козочка, въ одной рубах?, обняла, чуть не задушила. – Не будешь? – Не поминай! Съ т?хъ поръ и забыла думать о дворник?.[26] А Евстратъ сапоги продалъ за 6 р. и см?ялся часто: – Не попался онъ, я бы съ него и армякъ снялъ. Андрюха дожилъ до Покрова и пошелъ домой и долго все не забывалъ, а тутъ на него землю приняли, женили. Черезъ 9 м?сяцевъ Маланья родила, выпечатала въ дворника, и любимый ее былъ старшій этотъ самый Петрушка. ВАРИАНТЫ ИЗ РУКОПИСЕЙ «ИДИЛЛИИ» ИДИЛЛІЯ не играй съ огнемъ – обозжешься. [ПЕРВАЯ РЕДАКЦИЯ] [1.] Маланья Дунаиха взята изъ чужой деревни – Малевки. Сосваталъ ее старикъ Дутловъ за старшаго сына но знакомству. Своихъ нев?стъ тогда въ деревн? не было, да и д?вочка была славная и изъ дому хорошаго. – Замужъ она вышла всего годочковъ 14; вовсе ребенокъ несмысленой была. Ни силы еще, ни понятія вовсе не было. На груди занав?ску гд? хочешь перетяни, какъ скатерть на стол? постели. Чуть прим?тно, что не парень паневу над?лъ. Не скажешь, что баба, даромъ что платкомъ повязана. Понесетъ ушатъ съ водой, такъ какъ лозинка качается. А Евстрата – мужа такъ звали – съ перваго начала страхъ не любила. – Какъ огня боялась. Онъ, бывало, къ ней, а она плакать, щипать, кусать его примется. Вс? плечи, руки у него въ синякахъ были. И не м?сяцъ и не два, а годъ и другой и третій не любила она его. Ну, бабочка она акуратная изъ себя, смирная, да и жили то Дутловы по Божьему и исправно, такъ и не принуждали дюже молодайку ни къ работ?, ни что. — Дутловы въ то время – хоть не богачи были – а люди съ достаткомъ. Старикъ самъ въ пор? еще былъ, тягло тянулъ, сына женилъ, другую землю принялъ; второй сынъ, Трифонъ, ужъ подсобка была, пахалъ; солдатка еще съ ними жила, барщина не тяжелая была; лошадей было головъ 8 съ жеребятами, дв? коровы, пчелки были (и теперь у нихъ та же порода ведется). Дороже всего, что старикъ мастеръ былъ по колесной части, и Евстратка у него понялъ хорошо, такъ что кром? всего наработки хорошіе были; и въ работ? то натуги не было, и ?ли хорошо, въ праздникъ и винца купятъ. Прошелъ годъ, и два, и три, какъ Маланька въ дворъ вошла, повыросла, разрумянилась, раздобр?ла, повыравнялась бабочка, такъ что узнать нельзя. Въ праздникъ уберется – бусы, ленты, платокъ ковровый, выйдетъ на улицу – изо вс?хъ бабъ баба. И изъ дому то было, да и мужъ гостинцами дарилъ, какъ купчиха какая. Платокъ алый, брови черные, глаза св?тлые, лицо румяное, чистое, сарафанъ ситцевый, коты строченые, сама какъ береза б?лая была, никакой бол?зни никогда надъ собой не знала. Выйдетъ ли въ хороводъ борша водить – краля; или плясать пойдетъ, – такъ ажъ пятки въ спину влипаютъ – картина. Къ работ? тоже очень ловка и сносна стала. Съ граблями ли, съ серпомъ, на барщин? ли, дома – никого впередъ не пуститъ, такую ухватку себ? взяла, эамучаетъ бабъ вс?хъ, а домой идетъ – п?сню запоетъ, помужицки такъ, изъ за рощи слышно, <али пляшетъ передъ хороводомъ>. А домой придетъ – ужинать соберетъ, старух? подсобитъ. – Свекоръ съ свекровью не нарадуются, какая молодайка вышла, а мужъ и души не чаялъ. Бывало, ни въ праздникъ, ни въ будни пройти ей не дадутъ; всякой поиграть хочетъ – старики, и т? приставали. Со вс?ми см?ется, только худого ничего не слышно было; однаго мужа любила, такъ то къ нему привыкла, что какъ на нед?лю ушлетъ его отецъ за ободьями,[27] или что, такъ какъ тоскуетъ <воетъ воетъ, словно по матери родной убивается>; a прі?детъ мужъ, и не знаетъ какъ приласкать, не то что прежде – къ себ? подойти не пускала, какъ кобылка степная. – Вишь, по комъ вое, – говоритъ ей разъ сос?дъ Никита, – конопатаго чорта то какъ жал?я, какого добра не видала, – пошутилъ онъ. Такъ какъ вскинется на него. Хот?лъ онъ было поиграть съ ней – куда. – Конопатый, да лучше тебя, что ты чистый, а вотъ что теб? отъ меня. Да какъ ткнетъ ему пальцемъ подъ носъ. Оно точно, Евстратъ-то ея конопатый былъ и изъ себя нескладный, длинный, грубой, неразговорчивой мужикъ былъ. Только что здоровъ, противъ него силой другого по деревн? не было, и хозяинъ иастоящій былъ. Даромъ что молодой, отецъ его однаго, бывало, за всякими д?лами посылаетъ. Что я, что Евстратка, все одно, говоритъ. И Евстратка жену еще пуще любить сталъ, только въ одномъ скучалъ, что д?тей не было. Бывало и старуха скажетъ: – Что не рожаешь, буде гулять-то: порадовалась бы, хоть внучку покачала, Маланьюшка, право. – A разв? я бы не рада, – скажетъ, – ужъ и то людей стыдно. Намеднись и то Ризунова изъ церкви съ младенцомъ прошла, молитву принимала; всего второй годъ замужемъ. Такъ у ней небось мужъ дома живетъ. Изв?стно, годъ-другой погулять баб? не порокъ, ну, а какъ баба то ражая, въ самой пор?, a д?тей не рожаетъ, и народъ см?яться станетъ. Отъ этаго Малань? на третій годъ пуще тошно стало, какъ свекоръ мужа на все л?то въ работу за 100 верстъ отдалъ. Сына за 120 р. отдалъ, а работника нанялъ за 32 р. да рукавицы. Хозяину разсчетъ, a баб? горе. Взвыла баба, какъ проводила его, какъ будто сердце что чуяло. Какъ по матери родной убивалась. И п?сня поется: «Безъ тебя, мой другъ, постеля холодна». <Д?ло молодое, жаркое, въ самомъ соку баба, всегда съ народомъ, съ молодыми ребятами на работ? съ утра до поздней ночи. Тоже и мясо ?ла. Тотъ пристаетъ, другой пристаетъ, а мужа черезъ три м?сяца жди>. Днемъ см?ется, см?ется съ народомъ, a посл? ужина схватитъ, сердешная, постель да къ солдатк? въ чуланъ. Страшно, – говоритъ, – Настасьюшка, одной. Да еще все просится къ ст?нк?. Все, говоритъ, – чудится, что вотъ вотъ схватитъ кто меня за мои ноженки, потащитъ меня – боюсь страхъ. – A сама не знаетъ, чего боится. И баба кажись не таковская, чтобы побояться чего нибудь. 2. И прежде приставали къ баб?, а какъ мужъ у?халъ, такъ вовсе покою съ утра до вечера давать не стали. Она и сама говорила, что такаго веселья, какъ въ это л?то, никогда ей не было. И случаевъ много ей было, коли бы захот?ла пустяками заниматься. – Придетъ, бывало, съ утра староста пов?щать, еще зорька занимается; къ другимъ десятскаго пошлетъ, а ужъ къ Дутловымъ самъ зайдетъ, часъ ц?лой сидитъ, съ бабами шутитъ. Старостой Михей ходилъ, малый молодой, немученый и до бабъ іорникъ б?да былъ. Какъ только одну захватитъ, и начнетъ: – Только прикажи, что хочешь сд?лаю, никуда посылать не стану, мужа на оброкъ выхлопочу, платокъ куплю, что велишь, все сд?лаю, все могу, только не мучь ты меня. Такъ ни да, ни н?тъ не скажетъ. – На барщину, – говоритъ, – посылай, мн? весел?й на міру работать, дома таже работа; платка твоего мн? не нужно, мн? мужъ привезетъ; на оброкъ мы и такъ не хотимъ, a сд?лать ты мн? ничего не можешь. Не боюсь тебя, да и все. Честью просить станетъ: – Маланьюшка, матушка, в?дь много другихъ бабъ, а ни одна не мила. Обниметъ ее, такъ см?ется: – Ладно, ладно, – говоритъ. – Разв? можно теперь, хозяинъ придетъ, разв? хорошо? – Такъ когда жъ? съ работы? – Изв?стно, съ работы, какь пойдетъ народъ, а мы съ тобой въ кусты схоронимся, чтобъ твоя хозяйка не видала. – А сама на всю избу заливается, хохочетъ. – А то, моль, разсерчаетъ дюже твоя Марфа то старостиха. Такъ что не знаетъ староста, шутитъ-ли, н?тъ-ли. При свекор?, при свекрови все свое кричитъ, не стыдится. Нечего д?лать, пов?ститъ, какъ будто зат?мъ только и приходилъ, пойдетъ съ палочкой по другимъ избамъ. А все кого другихъ и лишній разъ пошлетъ, и на тяжелую работу, а Дутловы какъ хотятъ, такъ и ходятъ, и все изъ за Маланьки. – Маланька охотница была на барщину ходить, особенно на покосъ. Дома пріуправится, уберется, какъ на праздникъ, возьметъ грабли, въ завтраки выйдутъ съ солдаткой на покосы. Идетъ разъ такимъ манеромъ черезъ рощу. Покосъ на Калиновомъ лугу былъ. Солнышко повышло изъ за л?са, день красный, а въ л?су еще холодокъ. Опоздали они съ солдаткой, разулись, идутъ л?скомъ, гутарютъ. Только вышли на пол?, мужики господскую пашню поднимаютъ. Много мужиковъ, сохъ 20 на десяти десятинахъ по дорог? было. Гришка Болхинъ ближе вс?хъ къ дорог? былъ, – шутникъ мужикъ, – завид?лъ бабъ, завернулъ возжу, уткнулъ соху, вышелъ на дорогу, сталъ играть съ бабами, не пускаетъ. Онъ слово, а они два; другіе ребята молодые тоже сохи побросали, подошли, вс?хъ Маланька переполошила, п?сню заиграли, плясать вздумали. Такую гульбу сд?лали, какъ свадьба ровно. Глядь, а изъ за рощи прикащикъ верхомъ ?детъ. – Какъ завид?лъ, плеть поднялъ, запустилъ черезъ пашню рысью на мужиковъ. По щетку лошадь въ пашн? вязнетъ – челов?къ грузный. – Сукины д?ти, такіе сякіе, хороводы водить, вотъ я васъ. Мужики, какъ тараканы изъ подъ чашки, по десятинамъ разб?жались, а бабы грабли на плеча вскинули, идутъ, какъ ни чего не бывало. См?ется Маланька. Никого не боялась. Наскакалъ прикащикъ. – Я, – говоритъ, – васъ найду, – къ мужикамъ, да на бабъ съ плетью, я васъ, такія сякія, курвы устюжныя, – такая у него пословица была, – въ об?дъ на покосъ идутъ; да еще хороводы на пол? водятъ. Совс?мъ было осерчалъ, да какъ Маланьку призналъ, такъ и сердце прошло, самъ съ ней посм?ялся. – Вотъ я, – говоритъ, – тебя, мужицкіе уроки допахивать заставлю. – Что жъ, – говоритъ, – давай соху, я проти мужика выпашу. – Ну буде, буде. Идите, вонъ еще бабы идутъ. Пора, пора гресть. Ну, бабы, ну! Совс?мъ другой сталъ. — За то придетъ на лугъ, поставятъ бабъ на ряды тресть, выйдетъ Маланька впередъ, такъ б?гомъ начнетъ растресать, такъ что бабы ругать зачнутъ: замучала, молъ, совс?мъ. А начальнику, изв?стно, любо – см?ется. Зато когда об?дать или шабашить пора, замучаются бабы, промежъ себя поговариваютъ, <пора бы отпустить>, Маланька прямо къ начальнику идетъ, отпустить проситъ, и отпустятъ. Никого она не боялась. Въ рабочую пору разъ как-то сп?шная уборка была, ц?лый день работали, a об?дать домой не отпускали. Хл?бца закусили, прис?ли отдохнуть на полчасика. И прикащикъ за об?домъ домой посылалъ, тутъ же съ бабами въ холодокъ с?лъ. – Что, кума, спать будешь? – говоритъ. Онъ съ Маланькой крестилъ. – Н?тъ, – говоритъ, – зач?мъ спать, только раззадоришься. – Такъ поищи въ голов?, Маланьюшка, смерть люблю. Легъ къ ней на кол?ни, какъ разъ заснулъ. Такъ что жъ? Взяла березокъ, в?никовъ нарвала, – бабы ей подали, – убрала ему в?нками голову всю, за рубаху натыкала, въ носъ ему листьевъ засунула. Проснулся, гогочутъ бабы, на него глядючи – покуда хватился. И ничего. А то прі?халъ баринъ въ это же л?то, былъ съ нимъ холопъ, такая бестія продувная, что б?да. Самъ, бывало, разсказываетъ, какъ барина обманываетъ, у него деньги таскаетъ. Это бы все ничего, только насчетъ бабъ такой подлый былъ, что страхъ. Комментарий А. С. Петровского ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ «ИДИЛЛИИ». Мысль повести «Идиллия» была подана Толстому рассказом яснополянской крестьянки. 25 мая 1860 г. он пишет в Дневнике: «Андреева мать много рассказывала. Как она побиралась и у богомолочек хлебушка попросила – слезы. Главное, от кого она понесла Андрея. «Положи ноги в телегу. Утешь мои телеса. Отпечатала». «Андреева мать» – повидимому, мать Андрея Ильича Соболева, бывшего долгое время приказчиком в Ясной поляне и неоднократно упоминаемого в Дневниках и в «Воспоминаниях детства». Это предположение приобретает большую убедительность, если мы вспомним, что героиня «Идиллии» Маланья – мать «большого человека – управляющего Петра Евстратьича», и что Петр Евстратьевич Воробьев был управляющим имением брата Льва Николаевича, гр. H.H. Толстого. Описывая в повести живых еще в Ясной поляне лиц, Толстой иногда слегка маскирует их, давая им имена сходных по положению лиц из другой деревни. Записанное в Дневнике выражение «утешь мои телеса» целиком перенесено в «Идиллию» и вложено в уста гуртовщика – соблазнителя Маланьи; также и «отпечатала» – в несколько измененном виде: «Через 9 мес[яцев] М[аланья] родила, выпечатала в дворника». Через несколько месяцев, уже за границей, рассказ крестьянки начинает претворяться в замысел литературного произведения. Об этом свидетельствует несколько дневниковых записей, которые – если не с полной уверенностью, то, во всяком случае, без большой натяжки – можно отнести к «Идиллии». 7 августа 1860 г. Толстой записывает в Дневнике: «Мысль повести. Работник из всех одолел девку или бабу. Формы еще не знаю». 8 августа: «Форма повести: смотрит с точки мужика; уважение к богатству мужицкому, консерватизм; насмешка и презрение к праздности; не сам живет, а Бог водит». 29 августа: «Дорогой пришла мысль о простоте рассказа – живо представляя слушателя Андрея». 28 октября: «Дописать первую главу с обеда. После обеда письма. Утро писал, помешали Semainville и зов обедать. Написал не больше половины главы. Писем не писал: Завтра до завтрака писать письма и докончить главу и 3-ю, ежели успею» Если последняя запись не относится к «Казакам», над которыми Толстой – хотя и не систематически – продолжал работать за границей, то она может быть приурочена только к «Идиллии», рукопись которой делится на пять глав. Наконец, последнее упоминание о работе над «Идиллией» мы усматриваем в записи, открывающей Дневник 1861 г., не датированной, но непосредственно предшествующей записи от 13 апреля: «Что прошло в эти 4 месяца? Трудно записать теперь. Италия, Ницца, Флоренция, Ливурно. Попытка писания Акс[иньи]». Эта запись нуждается в объяснении. Последние годы перед женитьбой Льва Николаевича были периодом очень сильного увлечения его яснополянской крестьянкой Аксиньей Аникановой, изображенного в носящем несомненно автобиографические черты рассказе «Дьявол». Если сравнить героиню «Дьявола» Степаниду с Маланьей из «Идиллии» или из «Тихона и Маланьи», то портретное сходство заставит прийти к заключению о тождественности изображенного в них прототипа. Та же Аксинья – и на этот раз даже под своим именем – изображена в лице жены Илюшки Дутлова в написанной почти одновременно повести «Поликушка». Это позволяет нам дешифрировать «попытку писания Акс.», как «попытку писанья Аксиньи». Следует однако заметить, что последняя запись, как и записи от 7, 8 и 29 августа, может быть с одинаковым правом отнесена как к «Идиллии», так и к «Тихону и Маланье», где под именем Маланьи фигурирует, видимо, та же Аксинья. Если наше предположение верно, то в рассказе Толстого мы имеем приурочение рассказа Андреевой матери к личности Аксиньи. У нас нет данных, чтобы судить, возвращался ли Толстой к работе над «Идиллией» после приезда в Россию, или она была закончена за границей. Надписи крупными буквами поперек текста рукописи № 1, намечающие основные вехи рассказа, как будто говорят о намерении подвергнуть его новой обработке. Возможно, что рассказ, написанный в форме сказа, не удовлетворил Толстого, и он тогда же вернулся к той же теме – и к той же героине – в повести «Тихон и Маланья», которую по справедливости следует рассматривать лишь как новую редакцию «Идиллии». При жизни Толстого «Идиллия» не увидела света. Оба варианта ее были напечатаны, по не вполне исправной копии, во II томе «Посмертных художественных произведений Льва Николаевича Толстого», под ред. В. Г. Черткова, изд. А. Л. Толстой, М. 1911, стр. 153—173 и 245—249. По подлинной рукописи они печатаются впервые в настоящем издании. ОПИСАНИЕ РУКОПИСЕЙ «ИДИЛЛИИ». В архиве Толстого в Всесоюзной библиотеке имени В. И. Ленина хранятся две черновых рукописи рассказа «Идиллия». 1. (Папка VI. 42, I.) Автограф Толстого. Тетрадка в 18 листов белой писчей бумаги, без клейма и водяных знаков, форматом в 4°. Листы были вырваны из шнуровой тетради с пробитыми по левому краю сверху и снизу двумя круглыми дырками, и сшиты посредством продетого через верхнюю дырку шнурка. Лл. 1—18 исписаны сильно выцветшими чернилами с обеих сторон, кроме л. 18, который на обороте остался белым, и нумерованы позднее другими, синими, чернилами рукою С. А. Толстой. Вверху первого листа, у самого верхнего края, надписанное Л. Н. Толстым, повидимому, позднее заглавие: «Оно заработки хорошо да и гр?хъ бываетъ съ ними». После заглавия, посреди строки, цыфра «1». Рукопись разделена на пять нумерованных арабскими цыфрами, посреди строки, глав. Не датирована; на основании дневниковых записей должна быть отнесена ко второй половине 1860 г. Л. 1 начинается: «Оно заработки хорошо да и гр?хъ бываетъ отъ того»; затем, посреди строки, цыфра «1», и далее: «Петръ Евстратьичъ теперь большой челов?къ – управляющій». Л. 18 recto кончается: «и любимый былъ ея старшій, этотъ самый Петрушка». 2. (Папка VI, 42, 2.) Автограф Толстого. 6 листов из той же тетради, исписанных с обеих сторон выцветшими чернилами и нумерованных синими чернилами позднее. В обложке, на которой рукой С. А. Толстой написано: «Идиллія. Гр. Л. Н. Толстого. 2-ой вариантъ». Заглавие на первом листе: «Идиллія. Не играй с огнемъ – обозжешься». Рядом со словом «Идиллія» рукою С. А. Толстой, в круглых скобках, прибавлено: «Написано до 1862-го года». Датируется так же, как и рук. № 1. Л. 1 начинается (после заглавия): «Маланья Дунаиха взята изъ чужой деревни – Малевки». Л. 6 recto кончается: «только насчетъ бабъ такой подлый былъ, что страхъ». ПРЕДИСЛОВИЕ К СЕДЬМОМУ ТОМУ. В настоящий том входят произведения 1856—1869 гг. Кроме рассказа «Поликушка», печатаемого по тексту «Русского вестника», в этот том включены варианты к этому рассказу, извлеченные из черновых рукописей Толстого, а также шесть произведений, опубликованных после его смерти: «Тихон и Маланья», «Идиллия», «Сон», «Оазис», «Зараженное семейство» и «Комедия в 3-х действиях». Впервые печатаются следующие наброски и рассказы художественного содержания в большинстве Толстым не озаглавленные. «Отрывки рассказов из деревенской жизни», «Рождественская елка», «Анекдот о застенчивом молодом человеке», «Степан Семенович», «Убийца жены» и четыре драматических отрывка: «Дворянское семейство», «Практический человек», «Дядюшкино благословение» и «Свободная любовь». Группу отрывков философского содержания, впервые публикуемых, составляют: «О характере мышления в молодости и старости», «О насилии», «О религии» и «Философский отрывок». В число впервые печатаемых отрывков публицистического содержания входят: «Заметка о Тульской полиции» и «О браке и призвании женщины». В текстологических работах настоящего тома деятельное участие принимала А. И. Толстая-Попова. Н. М. Мендельсон. A. C. Петровский. В. Ф. Саводник. РЕДАКЦИОННЫЕ ПОЯСНЕНИЯ. Тексты произведений, печатавшихся при жизни Л. Н. Толстого, печатаются по новой орфографии, но с сохранением больших букв, когда в воспроизводимом тексте Толстого стоит большая буква, и с воспроизведением начертаний до-Гротовской орфографии в тех случаях, когда эти начертания отражают произношение Л. Н. Толстого и лиц его круга (брычка, цаловать). При воспроизведении текстов, не печатавшихся при жизни Л. Н. Толстого (произведения неотделанные, незаконченные, только начатые, а также черновые тексты опубликованных произведений, соблюдаются следующие правила: Текст воспроизводится с соблюдением всех особенностей правописания, которое не унифицируется, т. е. в случаях различного написания Толстым одного и того же слова все эти различия воспроизводятся («этаго» и «этого»). Слова, пропущенные явно по рассеянности, дополняются в прямых скобках, без всякой оговорки. В местоимении «что» над «о» ставится знак ударения в тех случаях, когда без этого было бы затруднено понимание. Это «ударение» не оговаривается в сноске. Ударения (в «что» и других словах, поставленные самим Толстым, воспроизводятся, и это оговаривается в сноске. На месте слов, неудобных в печати, ставится в двойных прямых скобках цыфра, обозначающая число пропущенных редактором слов: [[1]]. Неполно написанные конечные буквы (как, например, крючок вниз, вместо конечного «ъ» или конечных букв «ся» в глагольных формах) воспроизводятся полностью без каких-либо обозначений и оговорок. Условные сокращения (т. н. «абревиатуры») типа «к-ый», вместо «который», и слова, написанные неполностью, воспроизводятся полностью, причем дополняемые буквы ставятся в прямых скобках: «к[отор]ый», «т[акъ] к[акъ]» и т. п., лишь в тех случаях, когда редактор сомневается в чтении. Слитное написание слов, объясняемое лишь тем, что слова в процессе беглого письма, для экономии времени, писались без отрыва пера от бумаги, не воспроизводится. Описки (пропуски букв, перестановки букв, замены одной буквы другой) не воспроизводятся и не оговариваются в сносках, кроме тех случаев, когда редактор сомневается, является ли данное написание опиской. Слова, написанные явно по рассеянности дважды, печатаются один раз, но это оговаривается в сноске. После слов, в чтении которых редактор сомневается, ставится знак вопроса в прямых скобках: [?]. На месте не поддающихся прочтению слов ставится [1 неразобр.] или [2 неразобр.], и т. д., где цыфры обозначают число неразобранных слов. Из зачеркнутого в рукописи печатается (в сноске) лишь то, что редактор признает важным в том или другом отношении. Незачеркнутое явно по рассеянности (или зачеркнутое сухим пером) рассматривается как зачеркнутое и не оговаривается. Более или менее значительно по размерам места (абзац или несколько абзацев, глава или главы), перечеркнутые одной чертой или двумя чертами крест-на-крест и т. п., воспроизводятся не в сносках, а в самом тексте и ставятся в ломаных < > скобках; однако в некоторых случаях допускается воспроизведение и отдельных зачеркнутых слов в ломаных скобках в тексте, а не в сноске. Написанное Толстым в скобках воспроизводится в круглых скобках. Подчеркнутое печатается курсивом. Дважды подчеркнутое – курсивом с оговоркой в сноске. В отношении пунктуации: 1) воспроизводятся все точки, знаки восклицательные и вопросительные, тире, двоеточия и многоточия (кроме случаев явно ошибочного употребления); 2) из запятых воспроизводятся лишь поставленные согласно с общепринятой пунктуацией; 3) ставятся все знаки в тех местах, где они отсутствуют с точки зрения общепринятой пунктуации, причем отсутствующие тире, двоеточия, кавычки и точки ставятся в самых редких случаях. При воспроизведении «многоточий» Толстого ставится столько же точек, сколько стоит у Толстого. Воспроизводятся все абзацы. Делаются отсутствующие в диалогах абзацы без оговорки в сноске, а в других, самых редких случаях – с оговоркой в сноске: Абзац редактора. Примечания и переводы иностранных слов и выражений, принадлежащие Толстому и печатаемые в сносках (внизу страницы), печатаются (петитом) без скобок. Переводы иностранных слов и выражений, принадлежащие редактору, печатаются в прямых [ ] скобках. Пометы *, **, ***, **** в оглавлении томов, на шмуцтитулах и в тексте, как при названиях произведений, так и при номерах вариантов, означают: * – что произведение печатается впервые, ** – что напечатано после смерти Л. Толстого, *** – что не вошло ни в одно из собраний сочинений Толстого и **** – что печаталось со значительными сокращениями и искажениями текста. Иллюстрации Фототипия с фотографического портрета Толстого 1862 г. (размер подлинника) между XII и 1 стр. стр. Примечания 1 Зачеркнуто: молодою, вовсе д?вчонка, несмысленокъ была, годочковъ 14, и силъ вовсе не было. На груди занав?ску гд? хочешь перевежи, какъ скатерть на стол? – вовсе ребенокъ была. Понесетъ бывало 2 Зачеркнуто: А акуратненькая, чернобровинькая бабочка была, только <молодость еще> молода. 3 Зачеркнуто: такъ взвыла, какъ по матери родной убивалась. «Что, говорю, воешь, – какъ то я къ свекору ее зашелъ въ то время, вижу заливается баба. – Вишь какого добра не видала, – говорю, – конопатаго чорта-то». Я пошутилъ (онъ точно конопатый, не хорошій изъ себя былъ, только силенъ ужасть былъ и мужикъ добрый), «какого добра не видала», пошутилъ я ей, значитъ. Такъ какъ вскинется на меня. 4 Зачеркнуто: жопу. 5 В подлиннике: посывыпали 6 В подлиннике: с?номъ 7 В подлиннике: вс?ми 8 Зачеркнуто: и п?сни играть гораздъ былъ, 9 В подлиннике: ухватила 10 Зачеркнуто: Просто это было въ старину. Ну а Андрюха ни за что при бабахъ разд?ваться не станетъ, все стыдится. – Только 11 Поперек рукописи от слова: Особенно до: греби, написано: Андрюха р?шился серчать 12 В подлиннике: п?сню 13 В подлиннике: стали 14 Поперек рукописи от слов: Мужики за ними до слов: Разсчетъ возьму, написано: свечера приехали 15 В подлиннике: думаю 16 Зачеркнуто: песню петь 17 Зачеркнуто: И такой голосъ тихой и не см?ется. 18 Зачеркнуто: Да какъ завоетъ. 19 Поперек рукописи от слов: Не милъ мн? никто, до слов: Андрюха засм?ялся. написано: заставила его борта водить. И что см?шного, что б?дный ушелъ, заплакалъ. Она пришла къ нему. 20 Зачеркнуто: A мн? никто не милъ, окромя мужа. 21 В подлиннике: ухватила 22 Поперек рукописи, со слов: Бабъ возить заставили, до слов: усп?вай соскакивать, написано: Все чище, чище. 23 В подлиннике: с?номъ 24 Зачеркнуто: заработался, значитъ, малый. – Что ты, али спать? – Баба см?ется, только глядь, он какъ полотенцо б?лое. 25 Зачеркнуто: умираешь 26 В подлиннике рукой С. А. Толстой сверху надписано: гуртовщик?. 27 В подлиннике: обидями