Оазис. Лев Николаевич Толстой – Вы ее знали до замужества? – спросила я у дяди, когда измучавшая насъ въ лучшее время л?та своимъ 10 часовымъ пос?щеніемъ Анна Васильевна Корчагина съ своими молчаливыми дочерьми и несноснымъ крикуномъ мужемъ наконецъ у?хала. Я ходила провожать ихъ на крыльцо и, вернувшись на терасу къ дяд?, зам?тила, что онъ, отставивъ руку съ потухнувшей сигарой, особенно задумчиво и н?жно смотр?лъ, не видя, на темную въ т?ни зелень липовой аллеи съ ея обсыпанными цв?томъ в?твями. Любовно-н?жное и тихое выраженіе его глазъ теперь и улыбка, морщившая подъ с?дыми усами его губы, въ то время какъ онъ вспоминалъ съ Анной Васильевной какое то давнишнее его пос?щеніе ихъ какой то Казанской деревни, заставляло меня думать, что что то было особенное между ними. Но такъ странно было думать, чтобы между дядей, занятымъ только политикой, картами и службой и Анной Васильевной, такого дурнаго и непріятнаго тона дамой, съ напомаженнымъ пустымъ м?стомъ пробора волосъ, и занятой только т?мъ, чтобы быть comme il faut, могла быть когда нибудь любовь, что я не в?рила себ?. — – А что? – сказалъ онъ, когда я спросила его, и опять чуть зам?тно радостно улыбнулся. – Ничего, я такъ. — – Ты думаешь, что она всегда такая была! Она была прелестна, и едва ли я кого нибудь такъ не то что сильно, но такъ хорошо любилъ, какъ ее. – Что вы говорите? Не можетъ быть, – вскрикнула я съ такимъ удивленіемъ, что онъ почти засм?ялся. – Ты думаешь, что вамъ однимъ позволено любить? – Н?тъ, серьезно? – Еще какъ серьезно! Въ жизни у вс?хъ насъ, а особенно у меня в моей пустын? Сахар?, [въ] жизни были оазисы, и это едва ли не лучшій! Нав?рно лучшій. — Тонъ его поб?дилъ меня. Я ужъ не удивлялась, но всей душой сочувствовала ему и хот?ла и не могла понять, какъ это могло быть. Онъ долго посмотр?лъ на меня. – Дядя, разскажите мн?. – Вотъ, когда ты такъ смотришь… – Ну, хорошо, я расскажу. Только постой. Ты вид?ла у брата мой портретъ? – Ну да, про который я проиграла… – [1]…пари, что это не я. – Да, но ты помни, что этотъ сертукъ былъ тогда новомодной. Ну, да вотъ дай свой поясъ. – Мн? широкъ, – сказала я, снимая. [2]Онъ отм?рилъ три четверти съ двумя пальцами, прикинулъ себ? за спину, – концы пояса чуть показались по краямъ его живота. – Ну вотъ, это была моя талія.[3] И этаго ничего не было, – сказалъ онъ, своей красивой загор?лой рукой поднимая длинные б?лые бакенбарды. – Ну, однимъ словомъ, вы были кто-то такой, но не дядя, а въ тысячу разъ хуже. – Пожалуй, что хуже. Но я былъ такой. – Ну вотъ… – Я былъ еще въ университет?… – Н?тъ, да вы хорошенько все, все разскажите, чтобъ я поняла. Я не могу представить себ?, чтобы вы тоже соблазнялись. – Ну, хорошо.[4] Мн? было 16 л?тъ. Я только что поступилъ въ университетъ и по[с]л? напряженнаго, столь чуждаго 16-ти л?тнему,[5] здоровому, полному жизни малому труда приготовленія къ экзамену прі?халъ къ дяд? въ деревню. Ходя въ грохот? мостовой по раскаленнымъ майскимъ солнцемъ пыльнымъ городскимъ улицамъ, по бульварамъ съ запыленными липками, я думалъ о деревн?, настоящей деревн?, въ которой я выросъ и [воображалъ себя] въ деревн? большимъ, студентомъ, <безъ принужденныхъ занятій,> съ правомъ когда хочу ?хать верхомъ, купаться, идти на охоту, лежать съ книжкой въ саду и ничего не д?лать кром? того, что мн? хочется, и это счастье казалось мн? столь великимъ, что я не в?рилъ въ его возможность и отгонялъ мысль о немъ, чтобы не потерять посл?дней силы работать къ экзамену. Но экзамены прошли, съ своими страшными тогда и тотчасъ же забытыми перипетіями, съ сомнительнымъ баломъ изъ латыни; я над?лъ мундиръ и снялъ его и, распростившись съ профессоромъ, у котораго жилъ, въ первый разъ одинъ по?халъ на почтовыхъ и прі?халъ къ дяд? и скоро зам?тилъ, что я ожидалъ слишкомъ многаго, что было все то, чего я ожидалъ, но что въ этомъ положеніи, въ деревн?, ожидалъ [я] еще большаго, и еще больше была несоответственность того, что я им?лъ, съ т?мъ, чего желалъ, ч?мъ она была, когда я держалъ экзамены. Дядя, бывшій лейбъ гусаръ, воспитанный у езуитовъ, утонченный, остроумный старикъ (какъ мн? тогда казалось, ему было подъ 50) принялъ меня ласково и отвелъ мн? комнатку во флигел?. Дядя ц?нилъ въ людяхъ больше всего вн?шность, чистоплотность, элегантность одежды, р?чи и манеръ. Съ свойственной молодости способностью подд?лываться подъ чужіе взгляды, я тотчасъ же усвоилъ себ? то, что ему нравилось, и онъ былъ мною вполн? доволенъ. Я сходился съ нимъ и съ теткой за об?домъ и ужиномъ, иногда сид?лъ и, чувствуя себя польщеннымъ его вниманіемъ, какъ къ большому, слушалъ его разсказы, слушалъ его музыку и р?чи о музык?, и самъ разсказывалъ ему. Иногда онъ заходилъ ко мн? въ мой флигель и радовался на чистоту и акуратность, въ которой я держалъ свое пом?щеніе. Меня вн?шнее устройство моей жизни тоже радовало. Это было въ первый разъ, что я самъ по своему устроился и одинъ жилъ. По утрамъ я пилъ кофе у себя. Я вставалъ рано, купался, над?валъ чистое б?лье. Челов?къ пока чисто-чисто (я очень взыскателенъ былъ тогда на чистоту) убиралъ мою комнату. Я приходилъ, акуратно и изящно разставлялъ свои вещицы у окна и садился съ книгой за кофе. Я читалъ философскія книги. И первые дни это радовало меня; но скоро я отрывался отъ книги, смотр?лъ въ окно на елку и групу березъ, между которыми у дяди жилъ прежде медв?дь, и красота этих березокъ, этой елки, травы курчавой, св?та и т?ни, мухъ, собаки, свернувшейся кольцомъ, такъ начинали волновать меня, что я признавался себ?, что эта акуратность, чистота, свобода и философія – не то, что что то другое, такое, которое удовлетворитъ мои желанія, нужно мн?. Я представлялъ себ?, какъ дядя жилъ встарину, когда былъ молодъ, какъ я буду жить посл?, и въ душ? поднималась тревога, и я придумывалъ, что бы мн? д?лать, чтобы не пропустить время и наслаждаться какъ должно. Медв?дь? – Охота? – Да, надо охотиться. Я заводилъ дружбу съ[6] Семеномъ садовникомъ, и мы вставали до зари и шли на охоту.[7] Все это было прекрасно: раннее утро, роса, мочившая ноги, глушь л?са, жажда къ утру и купанье въ озер?, – но нестолько потому, что время было не охотничье, и мы ничего не убили, сколько опять потому же, что эти охотничьи прогулки вызывали [во] мн? еще более сильныя и неудовлетворенныя желанія. Купер[овскій] Патфайндеръ,[8] Американскіе д?вственные л?са, возможная величественная д?ятельность въ этихъ л?сахъ представлялись мн?. И все то, что было теперь, было не то и только раздражало меня и приводило въ уныніе. Тоже было съ рыбной ловлей, съ верховой ?здой, съ музыкой, которой я началъ опять учиться, съ пос?щеніями сос?дей, къ которымъ меня возилъ дядя. Я начиналъ съ восторгомъ и уб?ждался тотчасъ же, что это – не то, и бросалъ. Я былъ свободенъ, молодъ, здоровъ, я былъ счастливъ, – должно бы это называться счастьемъ, – но въ душ? моей жила тоска, поэтическая юная тоска праздности и тщетнаго ожиданія великаго счастія, которое не приходило. – Что это Алена Силовна нынче ужасно любезничала, – сказалъ дядя жен?, когда мы возвращались изъ церкви въ Троицынъ день. – Она назвалась прі?хать съ дочерью. – Ты вид?лъ дочь? – спросилъ онъ у меня. – Она изъ Смольнаго. Elle est gentille.[9] Не правда ли? Я покрасн?лъ, какъ всегда красн?лъ, когда говорили о женщинахъ. Я о женщинахъ зналъ только, что они опасны, и боялся ихъ. – Да, кажется, – отв?чалъ я искренно, потому что во время об?дни я чувствовалъ н?сколько разъ, что я задыхаюсь отъ быстроты біенія моего сердца. И всякій разъ, оглянувшись, я встр?чался съ взглядомъ дочери Алены Силовны. Хороша или дурна она была, я не могъ знать, потому что лицо ея представлялось мн? всякій разъ въ сіяніи недоступнаго мн? блаженства. Я не в?рилъ, что она смотр?ла на меня. Я былъ, в?роятно, на дорог? ея взгляда. Я помнилъ только что-[то] тонкое, воздушное и взглядъ н?жный и ласкающій полузакрытыхъ глазъ. И помню, что было тамъ, около этого взгляда, блескъ, волоса и б?лизна шеи. – Да, очень, – отв?чалъ я. – Это, кажется, на твой счетъ она такъ любезничала. Faites lui la cour, mon cher.[10] Вотъ теб? и занятіе. – Ахъ, Владиміръ Ивановичъ, она нев?ста, – сказала тетка. – Ну, да онъ не отобьетъ ее. Да за кого выдаютъ? – За сына Ивана Федор[овича]. – Путейца? Ну, отбей, я разр?шаю. Т?мъ разговоръ кончился. Но мн? онъ не понравился. Какъ могъ дядя такъ см?яться о томъ, что для меня такъ важно! Важно для меня было то, – я зналъ, – что вс? мущины, даже молодые, бываютъ влюблены и бываютъ любимы, но про себя я не см?лъ думать, чтобы я когда нибудь могъ быть любимымъ. Когда я влюбился въ первый разъ въ Зину Кобелеву, она только посм?ялась надо мной; а потому я уже давно р?шилъ, что я никогда не буду влюбляться, чтобы не испытать такого же мученья, и постараюсь жить безъ этаго. Дядя же такъ легко, шутя, растравлялъ мою эту рану. И про кого же онъ говорилъ это? Про это небесное вид?ніе, бывшее мн? въ церкви. Разв? я см?лъ думать объ этомъ? а онъ заставляетъ думать, и мн? больно. – «Нарочно, если он? прі?дутъ, я уйду съ ружьемъ. И лучше – всетаки она догадается, что я ушелъ отъ нее нарочно, и можетъ быть пожал?етъ». Но я не усп?лъ исполнить своего нам?ренія. Посл? об?да я пошелъ ходить съ Трезоромъ и легъ на трав?, завязывая узелки на травахъ и думая о томъ, какъ я такъ буду играть на фортепіано, что (такъ какъ я не буду играть ни для кого) будутъ тайно подкупать моего лакея, чтобы слушать по ночамъ мои фантазіи. Я слышалъ даже эти фантазіи и отбивалъ басъ л?вой рукой, какъ Трезоръ пришелъ и лизнулъ меня въ носъ. Я взялъ его за лапы и сталъ играть его лапами фантазіи, какъ вдругъ изъ за рощи вы?хала коляска, и, несомн?нно, она засм?ялась и указала на меня. Я приподнялся и поднялъ шляпу. Он? про?хали, и она улыбнулась. Я всего прекраснаго ожидалъ отъ нея, но не этой прелестной, н?жной, ласковой, братской и шельмовской улыбки. – «Н?тъ, я не пойду на охоту, а если пришлютъ за мной, над?ну новый сертукъ и пойду въ домъ. Я скажу, что собаки гораздо умн?й, ч?мъ мы думаемъ»… Я шелъ, думалъ и все улыбался все той же улыбкой, какъ она улыбнулась. Кучеръ ихъ стоялъ и смотр?лъ на меня. Какой милый былъ кучеръ! какая коляска, старая, починенная, но милая, н?жная коляска. Какія были лошади съ заплетенными гривками. Правая гн?дая съ согнутыми передними ногами обмахивалась головой отъ мухъ. Только у нея могли быть такія лошади. Я никогда не видалъ больше такихъ лошадей, лошадей совершенно особенныхъ, новыхъ и такихъ, которыя въ своемъ вид? выражали счастіе, радость, об?щаніе блаженства. Въ запах? пота отъ лошадей было тоже новое и блаженное выраженіе. Лакей Павелъ пришелъ, улыбаясь, передать слова дяди: «Приказали придти помогать барышень занимать». Я понималъ, что можно было занимать Алену Силовну и другую, которая сид?ла на переди, – кажется, это была воспитанница и крестница Алены Силовны, – но ее, Пашеньку, – ее звали такъ, – никто не могъ занимать. Она могла сид?ть, в?чно улыбаться, и больше ничего не нужно было, и вс? будутъ счастливы. Трудно мн? было войти въ комнату, гд? они сид?ли (въ диванной у фортепіано), трудно и сов?стно, какъ сов?стно оборванцу нищему внести свои лохмотья въ осв?щенную яркимъ св?томъ пышную залу бала. Мн? стыдно и больно было выставить свое ничтожество на яркомъ св?т?, которымъ она осв?щала все вокругъ себя. Но я вошелъ. Все сіяло, и стоило мн? подойти къ ней и пожать ея руку, какъ робость моя уже прошла. Вс? сіяли: тетка, Алена Силовна, воспитанница и въ особенности дядя, любившій хорошенькихъ: онъ, видимо ухаживалъ ужъ за ней.   Комментарий В. Ф. Саводника Сохранилась одна рукопись-автограф этого отрывка, занимающая два полулиста писчей бумаги, согнутой пополам, и еще одну четвертку (всего 10 страниц in 4°); бумага фабрики Говарда. Почерк крупный и связный; помарок и поправок сравнительно немного; на некоторых страницах оставлены небольшие поля, другие исписаны сплошь. На странице 9 на полях есть заметка, не имеющая никакого отношения к тексту: «Алекс. банкъ. Щуровъ Кон. Ал.». Судя по почерку и по цвету чернил, отрывок написан в два приема: первые две с половиной страницы написаны черными чернилами, а продолжение, начиная со слов: «Мн? было 16 л?тъ…» – рыжими; это совпадает с внутренним построением самого отрывка, первая часть которого представляет собой как бы введение в последующий рассказ. Время написания отрывка может быть определено только приблизительно. А. Е. Грузинский приурочивает его к 1863 г., относя к этому отрывку запись в Дневнике от 23 февраля этого года: «Начал писать: не то. Перебирал бумаги – рой мыслей и возвращение или попытка возвращения к лиризму. Он хорош. Не могу писать, кажется, без заданной мысли и увлечения» («Лев Толстой. Неизданные художественные произведения», со вступительными статьями А. Е. Грузинского и В. Ф. Саводника, изд. «Федерация». М. 1928, стр. 231). Однако упоминание о «лиризме», которым, действительно, проникнут отрывок «Оазиса», еще не дает достаточных оснований для столь определенного приурочения. Судя по качеству бумаги и по характеру почерка, резко отличающегося от почерка молодых лет Толстого и напоминающего почерк более позднего периода, отрывок можно отнести скорее ко второй половине или даже к концу 1860-ых гг. Отрывок «Оазис» впервые был напечатан в указанном выше издании (стр. 233—240). Рукопись хранится в архиве Толстого в Всесоюзной библиотеке им. В. И. Ленина. (Папка XX, 2.)   ПРЕДИСЛОВИЕ К СЕДЬМОМУ ТОМУ. В настоящий том входят произведения 1856—1869 гг. Кроме рассказа «Поликушка», печатаемого по тексту «Русского вестника», в этот том включены варианты к этому рассказу, извлеченные из черновых рукописей Толстого, а также шесть произведений, опубликованных после его смерти: «Тихон и Маланья», «Идиллия», «Сон», «Оазис», «Зараженное семейство» и «Комедия в 3-х действиях». Впервые печатаются следующие наброски и рассказы художественного содержания в большинстве Толстым не озаглавленные. «Отрывки рассказов из деревенской жизни», «Рождественская елка», «Анекдот о застенчивом молодом человеке», «Степан Семенович», «Убийца жены» и четыре драматических отрывка: «Дворянское семейство», «Практический человек», «Дядюшкино благословение» и «Свободная любовь». Группу отрывков философского содержания, впервые публикуемых, составляют: «О характере мышления в молодости и старости», «О насилии», «О религии» и «Философский отрывок». В число впервые печатаемых отрывков публицистического содержания входят: «Заметка о Тульской полиции» и «О браке и призвании женщины». В текстологических работах настоящего тома деятельное участие принимала А. И. Толстая-Попова. Н. М. Мендельсон. A. C. Петровский. В. Ф. Саводник.   РЕДАКЦИОННЫЕ ПОЯСНЕНИЯ. Тексты произведений, печатавшихся при жизни Л. Н. Толстого, печатаются по новой орфографии, но с сохранением больших букв, когда в воспроизводимом тексте Толстого стоит большая буква, и с воспроизведением начертаний до-Гротовской орфографии в тех случаях, когда эти начертания отражают произношение Л. Н. Толстого и лиц его круга (брычка, цаловать). При воспроизведении текстов, не печатавшихся при жизни Л. Н. Толстого (произведения неотделанные, незаконченные, только начатые, а также черновые тексты опубликованных произведений, соблюдаются следующие правила: Текст воспроизводится с соблюдением всех особенностей правописания, которое не унифицируется, т. е. в случаях различного написания Толстым одного и того же слова все эти различия воспроизводятся («этаго» и «этого»). Слова, пропущенные явно по рассеянности, дополняются в прямых скобках, без всякой оговорки. В местоимении «что» над «о» ставится знак ударения в тех случаях, когда без этого было бы затруднено понимание. Это «ударение» не оговаривается в сноске. Ударения (в «что» и других словах, поставленные самим Толстым, воспроизводятся, и это оговаривается в сноске. На месте слов, неудобных в печати, ставится в двойных прямых скобках цыфра, обозначающая число пропущенных редактором слов: [[1]]. Неполно написанные конечные буквы (как, например, крючок вниз, вместо конечного «ъ» или конечных букв «ся» в глагольных формах) воспроизводятся полностью без каких-либо обозначений и оговорок. Условные сокращения (т. н. «абревиатуры») типа «к-ый», вместо «который», и слова, написанные неполностью, воспроизводятся полностью, причем дополняемые буквы ставятся в прямых скобках: «к[отор]ый», «т[акъ] к[акъ]» и т. п., лишь в тех случаях, когда редактор сомневается в чтении. Слитное написание слов, объясняемое лишь тем, что слова в процессе беглого письма, для экономии времени, писались без отрыва пера от бумаги, не воспроизводится. Описки (пропуски букв, перестановки букв, замены одной буквы другой) не воспроизводятся и не оговариваются в сносках, кроме тех случаев, когда редактор сомневается, является ли данное написание опиской. Слова, написанные явно по рассеянности дважды, печатаются один раз, но это оговаривается в сноске. После слов, в чтении которых редактор сомневается, ставится знак вопроса в прямых скобках: [?]. На месте не поддающихся прочтению слов ставится [1 неразобр.] или [2 неразобр.], и т. д., где цыфры обозначают число неразобранных слов. Из зачеркнутого в рукописи печатается (в сноске) лишь то, что редактор признает важным в том или другом отношении. Незачеркнутое явно по рассеянности (или зачеркнутое сухим пером) рассматривается как зачеркнутое и не оговаривается. Более или менее значительно по размерам места (абзац или несколько абзацев, глава или главы), перечеркнутые одной чертой или двумя чертами крест-на-крест и т. п., воспроизводятся не в сносках, а в самом тексте и ставятся в ломаных < > скобках; однако в некоторых случаях допускается воспроизведение и отдельных зачеркнутых слов в ломаных скобках в тексте, а не в сноске. Написанное Толстым в скобках воспроизводится в круглых скобках. Подчеркнутое печатается курсивом. Дважды подчеркнутое – курсивом с оговоркой в сноске. В отношении пунктуации: 1) воспроизводятся все точки, знаки восклицательные и вопросительные, тире, двоеточия и многоточия (кроме случаев явно ошибочного употребления); 2) из запятых воспроизводятся лишь поставленные согласно с общепринятой пунктуацией; 3) ставятся все знаки в тех местах, где они отсутствуют с точки зрения общепринятой пунктуации, причем отсутствующие тире, двоеточия, кавычки и точки ставятся в самых редких случаях. При воспроизведении «многоточий» Толстого ставится столько же точек, сколько стоит у Толстого. Воспроизводятся все абзацы. Делаются отсутствующие в диалогах абзацы без оговорки в сноске, а в других, самых редких случаях – с оговоркой в сноске: Абзац редактора. Примечания и переводы иностранных слов и выражений, принадлежащие Толстому и печатаемые в сносках (внизу страницы), печатаются (петитом) без скобок. Переводы иностранных слов и выражений, принадлежащие редактору, печатаются в прямых [ ] скобках. Пометы *, **, ***, **** в оглавлении томов, на шмуцтитулах и в тексте, как при названиях произведений, так и при номерах вариантов, означают: * – что произведение печатается впервые, ** – что напечатано после смерти Л. Толстого, *** – что не вошло ни в одно из собраний сочинений Толстого и **** – что печаталось со значительными сокращениями и искажениями текста.   Иллюстрации Фототипия с фотографического портрета Толстого 1862 г. (размер подлинника) между XII и 1 стр. стр.   Примечания 1 Абзац и многоточие редактора.   2 Абзац и многоточие редактора.   3 Зачеркнуто: И волосы были такіе, какъ у тебя.   4 Зачеркнуто: Я на 1-мъ курс? прі?халъ, какъ всегда, на л?то домой.   5 Зачеркнуто: возрасту   6 Зачеркнуто: Игнатомъ   7 Зачеркнуто: Но время было не охотничье   8 В подлиннике: Куперъ Потфейндеръ   9 [Она мила.]   10 [Поухаживай за ней, мой милый.]