Полное собрание сочинений и писем в 20 томах. Том 6. Переводы из Гомера. «Илиада». Василий Андреевич Жуковский ОТРЫВКИ ИЗ «ИЛИАДЫ» Жертву принесши богам, да поим ют Ил иону спасенье. Гектор поспешно потек по красиво устроенным стогнам; Замок высокий Пергама пройдя, наконец он достигнув Сксйских ворот, ведущих из града в широкое поле! Там Гетеонову дочь Андромаху, супругу он встретил; С нею был сын. На груди у кормилицы нежный младенец Тихо лежал: как звезда лучезарная, был он прекрасен, Гектор Скамандрием назвал его; от других он был прозван Астианаксом (понеже лишь Гектор защитой был града). Ласково руку пожавши ему, Андромаха сказала: «Неумолимый! отважность погубит тебя. Не жалеешь Ты ни о сыне своем в пеленах, ни о бедной супруге, Скоро вдове безотрадной! Ахейцы тебя неизбежно, Силою всею напав, умертвят. Для меня же бы лучше В землю сокрыться, тебя потеряв: что будет со мною, Вели тебя, отнятого роком могучим, не станет? Горе! уж нет у меня ни отца, ни матери нежной; Мой отец умерщвлен Ахиллесом божественным; Фивы, Град киликиян с блестящим златом вратами разрушив, Сам он убил Гетеона, но не взял оружия; чуждый Мысли такой, он с оружием вместе сожжению предал Кости родителя, в почесть ему погребальный насыпал Холм и платанами горные нимфы тот холм обсадили. Семеро братьев еще у меня оставалось в отчизне — Все они, в день единый, повержены в бездну Аида: Всех беспощадной рукой умертвил Ахиллес быстроногий. Матерь царицу от пажитей густолесистого Плака В рабство добычей войны он увлек, но за выкуп великий Скоро ей отдал свободу, чтоб пала от стрел Артемиды. Гектор, ты все мне теперь: и отец и нежная матерь; Ты мой единственный брат, о Гектор, цветущий супруг мой. Вудь же ко мне сострадателен, здесь останься на башне; Сыну не дай сиротства, супруге не дай быть вдовою; Там на холме смоковницы войско поставь: нападенье Легче оттуда на град; таи открыты для приступа стены. С той стороны уже трикраты на нас покушались Оба Аякса, Идомснсй, Диомед и Атриды». Кротко ответствует гривистым шлемом украшенный Гектор: «О Андромаха, и я о том же печалюсь; но стыд мне Будет тогда от троянских мужей и от жен Ил нона, Вели, как робкий, сюда удалюсь, уклоняся от боя; То запрещает и сердце; доныне привык я спокойно Бодрствовать духом и биться у всех впереди, охраняя Трою, великую славу отца и мою; но предвидит Вещее сердце и тайно гласит мне тревожное чувство: Некогда день сей наступит — падет священная Троя, С нею Приам и народ царя копьеносного бодрый. Но не Трои грядущее горе, не участь Гекубы, Ни же Приамова гибель, ни же столь многих, столь храбрых Братьев моих истребленье, тогда неизбежно падущих В прах под рукою врага, сокрушают ныне так сильно Душу мою, как мысль о тебе, Андромаха, когда ты, Вслед за одсянным медною бронею мужем ахейским, Плача, отсюда пойдешь, лишенная света свободы, Или в Аргосе будешь с рабынями ткать для царицы, Иль утомленная, тяжким сосудом в ключе гнперейском Черпая воду, будешь в слезах поминать о Пергаме. Может быть, видя, как плачешь в своем одиночестве, скажут: «Вот вдова знаменитого Гектора, бывшего первым В войске троянском, в те дни, как сражались у стен III иона. То услыша, ты с новою вспомнишь тоской, что на свете Нет уж того, кто от рабства надежною был бы защитой. Нет! я лучше хочу, чтоб меня бездыханного скрыли В землю, чем слышать о плаче твоем и крушительном плене». Так ответствовал Гектор, и к сыну руки простер он; Робко от них отклонился, и к лону кормилицы с криком Бросился милый младенец, дичася отца, устрашенный Ярким блистанием лат и косматою гривою шлема, Грозно над ним зашумевшею с медноогромного гребня. С грустной улыбкой и мать и отец посмотрели на сына. Шлем с головы снимает поспешно блистательный Гектор, Бранный убор на землю кладет и, на руки взявши Сына, целует его с умиленьем, и нежно лелеет. Громко взывает потом он к бессмертным богам и Зевееу: «Царь Зевес! вы, боги Олимпа! молю вас, да будет Некогда сын мой, как я, благолюбием первый в народе, Столько же мышцею крепок и мощно господствует в Трое. Пусть со временем скажут: отца своего превзошел он! Видя его, из сраженья идущего с пышною броней, Снятой с врага — и такая хвала да порадует матерь». Так сказав, положил он в объятия нежной супруги Сына. Она, улыбаясь сквозь слезы, душистым покровом Персей одела его; и, глубокой печалию полный, Гектор, ее приласкавши рукою, приветно сказал ей: «Ведная, ты не должна обо мне сокрушаться так много; Против судьбы я никем преждевременно сослан не буду В темный Аид; но судьбы ни единый еще не избегнул Смертный, родившийся раз на земле, ни смелый, ни робкий. С миром же в дом свой пойди: занимайся порядком хозяйства, Пряжей, тканьем; наблюдай, чтоб рабы и рабыни в работе Выли прилежны своей; о войне же иметь попеченье — Дело троянских мужей и мое из всех наиболе». Кончив, свой гривистый шлем поднимает блистательный Гектор. Медленным шагом, и часто назад озираясь, и слезы Горькие молча лия, Андромаха пошла и достигла Скоро обители Гектора; много служительниц было Собрано там за работою; все сокрушалися с нею; Заживо Гектор был в доме оплакан своем. Неизбежно, Мнили они, он погибнет; мы вечно его не увидим. Испишу вещая скорбь предсказала им; время настало Сбыться тому, что давно предназначено было: но прежде Славой великой покрылся могучий защитник Пергама. Пал Патрокл от руки благородного Гектора; втуне Шлем Ахиллесов и щит покрывали его; неизбежный Час судьбы наступил — и с Патроклова хладного трупа Гектор совлек Ахиллесову броню, и сеча зажглася Вокруг бездыханного юноши, прежде столь бодрого в битве. «Я к кораблям Антилоха послал возвестить Ахиллесу Гибель Патрокла; но знаю, что к нам не придет он на помощь, Сколь ни кипел бы на Гектора злобою... он безоружен. Нам одним защищать умерщвленного друга. Упорно Будем стоять за него; спасем бездыханное тело». — Так говорил Мснслай Тсламонову сыну Аяксу. «Правда, Атрид знаменитый», — Аякс отвечал Менелаю, — Ты с Морионом Патрокла храни; наклонитесь и тело, Взяв на плеча, несите из боя. Мы ж, оба Аякса, Равные мужеством сердца, всегда неразлучные в битве, Будем стремленье Троян и великого Гектора дружно Грудью своей отражать, охраняя нашествие ваше». — Царь Менелай с Мерионом подъемлют Патроклово тело Сильной рукою с земли: ужаснулись Трояне, увидя Тело во власти ахеян и бросились с воплем за ними. Словно как псы, упредя зверорловцев младых, на лесного Вепря, когда он поранен, кидаются вдруг, но лишь только Бешеный он, о щетинясь, на них обернется, в испуге Все рассыпаются — так и трояне сначала стремятся Бодро вперед, подымая мечи и двуострые копья; Но лишь только Аяксы в лицо им лицом обратятся — Все бледнеют и боя начать ни один не дерзает. Царь Менелай с Мерионом бесстрашно, медлительным шагом. Идут вперед, унося из сраженья Патрокл ово тело; Их защищают Аяксы; блистательный Гектор с Энеем Рвутся, как львы разъяренные, силясь добычу похитить; Страшной грозой к кораблям приближается шумная битва. Робко меж тем Антилох к Ахиллесовой ставке подходит. Он сидел впереди кораблей недалеко от моря, Мрачен, тревожимый думой о том, что уже совершилось. «Горе! — он мыслил: зачем к кораблям в беспорядке теснятся Снова ахейцы, покинув сраженье? Страшусь, что со мною Сбудется то, что давно предсказала мне матерь: что должен Прежде меня от Троян мирмидонец погибнуть храбрейший. Сердце дрожит; уж не пал ли Менетиев сын? Непреклонный Друг! а я умолял уйти к кораблям, отразивши Вражий пожар и отнюдь не испытывать с Гектором силы». Так размышлял Ахиллес — и пред ним с сокрушительной вестью Сын престарелого Нестора, слезы лиющий, явился. «Горе мне! сын благородный Пелея, ты должен о страшной Слышать беде, какой никогда не должно бы случиться! Пал Патрокл; уж теперь за его бездыханное тело Бьются; он наг — оружие Гектор могучий похитил». Мрачное облако скорби лицо Ахиллеса покрыло. Обе он горсти наполнивши пеплом, главу им осыпал; Лик молодой почернел, почернела одежда и сам он, Телом великим пространство покрывши великое, в прахе Был распростерт, и волосы рвал и бился об землю. Девы, им купно с Патроклом плененные, в страхе из ставки Выбежав, громко вопили над ним и перси терзали. С ними стенал Антилох; заливаясь слезами, всей силой Он Ахиллесовы руки держал, чтоб в безумии горя Сам он себе не пронзил изощренным оружием груди. С страшным воплем он плакал. К го услышала матерь, В доме седого отца, на дне глубокого моря, Громко она зарыдала, и к ней собрались Нереиды, Сестры младые, морской глубины златовласые девы. Полон был ими подводный, серебряный дом, поражали Все они перси, печалясь с сестрой. Им Фетида сказала: «Милые сестры, Нсрся бессмертные дочери, много, Много печали на сердце моем; о горе мне бедной! Мне, Ахиллеса великого матери! мною рожденный Сын, столь душой благородный, столь мужеством славный, в героях Первый... он цвел, как младое прекрасное древо; с любовью Нежной воспитанный, вырос, и мной наконец к Илиону Посланный, поплыл туда в кораблях острогрудых... и вечно Мне уж его не увидеть в отеческом доме Пелея; Но доколе и жив он, сиянием дня озаренный, Он осужден на страданье и матерь ему не поможет. Милые сестры, покинем глубокое море; мне должно, Должно сына увидеть, мне должно проведать, какое Новое горе ему, не вступившему в бой, приключилось». Так сказав, из пещеры выходит Фетида, и с нею Сестры, Нереевы дочери, слезы лиющие. Волны Моря кругом их шумят, разделяясь. Достигнувши Трои, На берег всходят одна за другою в том месте, где зрелись Все корабли мирмидонян кругом Ахиллесовой ставки. Матерь к нему подошла, зарыдала над ним и, обнявши Нежной рукой преклоненную голову сына, сказала: «Что же ты плачешь? Что бодрую душу твою сокрушило? Будь откровенен со мною! Зевес громовержец исполнил Все, о чем ты молился, подъемля здесь руки. Ахейцы Много стыда претерпели, утратив тебя и, теснимы Силой врагов к кораблям, безнадежно тебя призывали». Тяжко, тяжко вздохнув, отвечал Ахиллес быстроногий: «Матерь, не тщетно молил я, исполнил Зевес громовержец Все; но какая в том польза, когда потерял я Патрокл а, Друга нежнейшего, милого мне, как сиянье дневное? Он погиб, и оружие Гектор убийца похитил, Крепкое, дивное, дар от богов олимпийских Пелею В оный день, как тебя сочетали, бессмертную, с смертным. Было бы лучше, когда б ты осталась богинею моря, Лучше, когда бы простой, не бессмертной супруги супругом Был Пел ей: бесконечной тоской по утраченном сыне Будешь ты ныне крушиться; уж вечно его не увидишь В доме отца. Да и сердце мое запрещает мне доле Здесь меж живыми скитаться; но прежде Гектор заплатит Мне за Патроклову жизнь, под моею ногой издыхая». Матерь, лиющая слезы, ответствует: «То, что сказал ты, Мне возвещает, что жизни твоей прекращение близко: Сам ты за Гектором вслед неминуемо должен погибнуть — Так повелела судьба». Ахиллес возразил ей угрюмо: «Пусть я погибну теперь! Что в жизни, если Патрокла Мне защитить не дано? Далеко от любимой отчизны Пал он, а я не пришел отразить ненавистную гибель. Что я? Родительских мирных полей суждено не видать мне; Жизни Патрокла спасти я не мог; не мог быть защитой Стольким друзьям благородным, от сильного Гектора падшим. Здесь я сижу, позади кораблей, бесполезное бремя Свету, я, Ахиллес, из всех меднолатных ахеян В битве храбрейший, хотя на совете другим уступаю. О! да погибнут вражда и гнев, отемняющий часто Разум мудрейшим! сначала он сладостней меда, но скоро Пламень снедающий в сердце, вкусившем его, зажигает. Так и меня раздражил Агамемнон, царей повелитель. Но пусть будет прошедшим прошедшее; сколь ни прискорбно Сердцу оно — раздраженное сердце должно покориться. Я иду — не избегнешь меня ты, Патроклов убийца, Гектор. Свой жребий принять я готов, когда ни назначат Вечный Зевес и бессмертные боги Олимпа; и мне ли Ныне роптать на судьбу, когда и Алкид благородный, Сын Громовержца любимый, был некогда ею постигнут? Если подобный удел и пеня ожидает, пусть лягу В землю, дыханье утратив; но славу великую прежде Здесь соберу, быстротечныя жизни в замену; здесь многих Дев полногрудых дарданских принужу крушиться и слезы С юных ланит отирать, закрывши руками Лица и вздохи спирая в груди, раздираемой горем. Скоро узнают, что я отдохнул. А ты не надейся, Матерь, меня удержать: никогда я не буду покорен». «Истину ты говоришь, — отвечала Фетида, — похвально Быть для друзей от беды и от смерти защитой. Но Троя Ныне владеет твоими блестящими латами; хищный Гектор, украшенный ими, ликует — хотя и недолго В них величаться ему: предназначенный час недалеко; Но безоружный, мой сын, не бросайся в тревогу Арея; Здесь помедли, доколе меня не увидишь. Завтра сюда на рассвете, лишь только подымется солнце, С пышной бронею, покованной богом Ифестом, приду я». Так говорила богиня и с сыном могучим простилась. К юным сестрам, среброногим богиням, потом обратяся, «Милые сестры, — сказала, — теперь погрузиться в море, В дом возвратитесь Нерея и старцу седому пучины Всё возвестите. А я на вершину Олимпа к Ифесту Прямо отсель полечу умолять, чтоб оружие дал нам». Кончила; в лоно зыбей погрузились младые богини. Быстро к вершине Олимпа от них полетела Фетида. Тою порою ахейцы от грозного Гектора с громким Воплем бежали к своим кораблям, на брега дллиспонта, Силясь напрасно исторгнуть из боя Патроклово тело; Гектор, как бурное пламя, гнался за ним; уж трикраты За ногу мертвого сзади хватал он, готовый добычу Вырвать из рук у ахеян. И кликал троян, и трикраты Силою всею Аяксы его отражали от трупа. Яростный, пламенный, все низвергал он; то, бегая быстро, Бился в толпе; то, стоя недвижим, сзывал громогласно В битву своих и рвался неотступно на хладное тело. Так над растерзанной ланью, голодный, очами сверкая, Лев космолапый сидит, не тревожася пастырей криком. Тщетно Аяксы отважные борются с ним; овладел бы Он неизбежно Патроклом с великою славой, когда бы Ира с небес не послала Ириду к Пелееву сыну: «Сын Пелеев, беги, беги на помощь к Патроклу; Битва уже подошла к кораблям. Посмотри: убивают Страшно друг друга, одни — отбиваясь, другие — стремяся Тело схватить; Одолеют трояне; блистательный Гектор Скоро похитит Патрокла, и в Трою умчит, и на башне Выставит голову, снятую с плеч в посрамленье ахеян. Полно медлить: иль псам напитаться Патрокловым телом. Встань, безоружный, взбеги на раскат; покажися троянам; Образ твой ужас нагонит на них; ободрятся ахейцы». Так Ахиллесу богиня Ирида сказала и скрылась. Гласом ее возбужденный, вскочил Ахиллес. И Афина Мощные плечи ему облачила эгидой ужасной, Огненной тучей главу обвила, и с нее заблистали Грозно лучи, озаряя окрестность. Как дым, извиваясь, Всходит далеко на острове, ратью врагов обложенном (Бодро весь день осажденные бьются, по сядет лишь солнце, Всюду костры зажигают, и с яркими искрами пламя Всходит великим столбом и, окрест отраженное морем, Светит, чтоб видели путь корабли, приносящие помощь), Так с головы Ахиллеса блистанье в эфир подымалось. Он взбежал на раскат и, став на виду у ахеян, Крикнул... пронзительный крик повторила Паллада Афина Отзывом громким: Троян обуял неописанный ужас. Так оглушительный гром босвыя трубы, возвещая Приступ, незапно мутит осажденных. Едва Ахиллесов Голос послышался, дрогнуло каждого сердце; все кони, Гибель почуя, подняли гривы и с топотом громким Вспять понесли колесницы; правители их в исступленье, С бледным лицом, обратяся назад, неподвижным смотрели Оком на грозный лица Ахиллесова блеск. Троекратно Крикнул он с валу на них — троекратно, разбитые страхом, Войска троян и союзных назад в беспорядке бросались. Тут от своих колесниц и от собственных копий двенадцать Храбрых дарданян погибло. Ахейцы, похитив Патрокла, В ставке простерли его на одре, и друзья окружили Тело. Пришел Ахиллес. Залился он слезами, увидя Друга, пред ним на одре неподвижно лежащего, острой Медью пронзенного: сам он недавно его на сраженье, Броней своей облекши, послал: но назад не пришел он. Тою порой, постоянный в течении Гели ос, волю Иры свершая, сошел неохотно к водам Океана, В них потонувшее солнце исчезло, и войско ахеян После губительной брани в глубокий покой погрузилось. Но трояне вкусить не могли ни покоя, ни пищи, Смутно они собрались на совет. Оперится на копья, Все стояли, и сесть не дерзал ни единый, и всем им Сердце тревожила мысль о явившемся в бои Ахиллесе. Полидамант благомыслящий, Гекторов друг осторожный, Первый подал совет: покинув поле сраженья, В Трою войти. «Нам теперь благовонная ночь благосклонна. Так он сказал. — Ахиллеса держит она. Но заутра, В поле увидя нас, выйдет он в битву. Тогда неизбежно Многие будут добычею псов. Удалимся же в Трою, покуда Время, на торжище ночь проведем под небом открытым; С первым же блеском денницы сберемся на стены; пускай с Боя отведать приближится к ним; лишь напрасно могучих Коней своих утомит; но и в Трою ему не ворваться». Сумрачен, брови нахмуря, ответствовал пламенный Гектор: «Полидамант, осторожный совет твой теперь бесполезен; Нам ли, как робким, бежать в огражденную башнями Трою? Мы ль не устали еще, за стенами теснясь, укрываться? Некогда город Приамов, меж всеми народами славный, Выл знаменит на земле изобилием меди и злата; Но уж давно из печальных жилищ изобилие скрылось. Мы раздражили Зевеса: во Фригии, в крае союзном Пышной Меонии, проданы лучшие утвари наши. Ныне ж, когда мне могучий Кронион, Зевес Вседержитель, Славу послал отразить к кораблям мсднолатных ахеян, Я ли укроюся в Трое? Какой же совет подаешь ты? Кто из троян покорится ему? Здесь я повелитель. Слушайте ж слово мое и мою исполните волю: Пищу пускай по дружинам разделят; насытьтесь, но каждый Будь осторожен, и страж да не дремлет на страже. Заутра С первым сияньем денницы, оружие медное взявши, Мы побежим к кораблям на решительный приступ. И если Правда, что встал Ахиллес, то недоброе время он выбрал; Я не страшуся его, беспощадного, встретить; отважно Стану пред ним, не заботясь, меня ли, его ли украсит Славою бои... неподкупен Арей, и разящих разит он». Гектор сказал, и трояне, согласные с ним, отвечали Плеском шумящим... слепцы! им Паллада затмила рассудок: Злое благому они предпочли и осталися в поле. В горе и плаче ту ночь над Патрокловым телом ахейцы, Глаз не смыкая, всю провели. Ахиллес, положивши Мощные руки на грудь неподвижную друга, со стоном Плакал. Так львица грозная рычет, когда звероловец Львенка младого се из глубокого лога похитил: Злобяся, рыщет она по ущелиям с жалобным ревом. Так Ахиллес вопиял, окруженный толпой мирмидонян: «Боги! сколь были надежды мои безрассудны, когда я, Тщась утолить сокрушенье Менетия, дал обещанье Вместе с украшенным славой Патроклом в Опунт возвратить Трою разрушив и много богатой добычи скопивши, Смертный замыслит одно, а Зевес совершает иное! Оба единую землю мы кровью своей напитаем Здесь, в отдаленном Троянском краю. И меня не увидят Вечно в жилище отцов ни Полей, мой родитель Дряхлый, ни матерь Фетида. Здесь лягу, покрытый могилой, Если же после Патрокла назначено в землю сойти мне, О мой Патрокл! я твое совершу погребенье, повергнув Голову Гектора с броней его пред тобой и двенадцать Юношей пленных, сынов благороднейших Трон, заклавши В почесть твою и обиженной тени твоей в утешенье! С миром же спи у моих кораблей в ожидании мести; Пусть троянки, плененные нами, и денно и нощно Плачут дотоле над телом твоим и перси терзают». С сими словами друзьям повелел Ахиллес благородный, Чистой водою огромный котел треножный наполнив, Прах с запекшейся кровию смыть с Патроклова тела. Ставят треножник на яркий огонь, и шумящей струею Льется в него ключевая вода и хворост бросают В пламя: оно обхватило котел, и вода закипела В медном звенящем сосуде. Омытое теплою влагой, Тело умаслили тучным елеем; потом, ароматной Девятилетнею мазью наполнивши раны, простерли Тихо его на одре и, покрыв полотном драгоценным, Купно и тело и ложе блестящею тканью одели. Зое младая в одежде багряной, бессмертным и смертным День приносящая, встала из вод Океана. Фетида С дивной, Ифестом ей данной бронею пришла к Ахиллесу; Он распростертый лежал над бездушным Патроклом и громко Плакал; окрест мнрмидоняне в мрачном молчанье сидели. Тихо меж ними прошла среброногая матерь богиня К сыну и, за руку взявши его, умиленно сказала: «Сын мой, оставим покоиться мертвого, сколько б о нем мы В сердце своем ни крушились: он силой бессмертных постигнут. Я принесла невредимую броню от бога Ифеста, Чудо красы: ни на ком из людей не бывало подобной». Так сказав, положила Фетида к ногам Ахиллеса Вроню; громкий оружие звук издало: мирмидонян Ужас проникнул: взглянуть не посмел ни единый богине Прямо в лицо, и все трепетали. Но гневом сильнейшим, Вроню узря, закипел Ахиллес; глаза засверкали Искрами, вспыхнув под тенью ресниц, как ужасное пламя; Жадной рукою он броню схватил и, даром чудесным Bora Ифеста плененный, им стал любоваться; но скоро Снова сделался мрачен; потом, обратяся к Фетиде, «Матерь, — сказал он, — оружие дивно твое, и немедля Выйду я в битву. Но сердце мое неспокойно; он будет Здесь бездыханный лежать; насекомые жадные могут В раны влететь, в них червь поселится и может гниенье, В тело проникнувши, образ его опозорить прекрасный». «Будь, мой возлюбленный сын, беззаботен, — сказала Фетида, — С ним неразлучная, стану сама разгонять насекомых, Жадно снедающих тело убитого мужа; хотя бы Медленный года над ним совершился полет, я нетленным Тело его сохраню, и еще он прекраснее будет». С сими словами она проливает на раны Патрокла Сок благовонный амброзии с нектаром евстлопурпурным. Берегом моря поспешно потек Ахиллес благородный; На голос звучный его собралися ахейцы. Прискорбно Руку он подал Атриду9 и был примирительной жертвой Поздний меж ними союз утвержден. Агамемнон могучий Дал повеленье дары отнести к Ахиллесу. Немедля Царь Одиссей с сыновьями почтенного Нестора, с славным 2 - 3454 Сыном Филия Мегитом, с Фоантом и с ними Креонов Сын Л и комод, Морион, Мсланипп к Агамемнону в ставку Идут и, выбрав семь драгоценных треножников, двадцать Светлых сосудов, двенадцать коней и семь рукодельных Пленниц с осьмой Бризсидой, отходят в шатер Ахиллесов, Царь Одиссей впереди с десятью талантами злата. Все потом, окружив Ахиллеса, его приглашают С ними обед разделить: но, тяжко вздохнув, отвечал он: «О друзья! умоляю вас, если хоть мало я дорог Вашему сердцу, не требуйте ныне, чтоб я насладился Вашею пищею: горе всю душу мою раздирает. Нет, не коснусь ни к чему до самыя поздния ночи». Все полководцы простились тогда с Ахиллесом; остались Оба Атрида, Идоменей, Одиссей благородный, Нестор и старец Феникс. Прояснить омраченную душу Друга старались они разговором веселым; но тщетно. Сумрачен был он, лишь битвы единой алкал, непрестанно Думал о мертвом, об нем лишь одном говорил непрестанно: «О, сколь часто бывало, что сам ты заботливо, бедный, В ставку мою прибегал с подкрепительной утренней пищей, Мне возвещая, что войско ахеян шатры покидало, Снова с троянами в битву готовое выйти: а ныне Здесь ты лежишь, бездыханный! Не может мое услаждаться Сердце ни пищей, ни сладким вином без тебя. Я толь сильным Не был бы горем сражен, и услышав о смерти Пелея, Льющего слезы во Фтии своей обо мне отдаленном, Вьющемся в чуждом краю за обиду Клены презренной, Ни же печальную весть получивши о сыне, в Скиросе Мне расцветающем, богоподобном Неоптолеме, Если он жив!» — Я доныне всегда упованием тайным Сердце свое утешал, что погибну один, разлученный С славным конями Аргосом, в Троянской земле, что в пределы Фтии родной возвратяся, ты сам в кораблях белокрылых Сына в Скиросе возьмешь и ему покажешь в отчизне Все богатства мои, рабов и царевы чертоги. Чувствовал я, что тогда уж Полей иль в земле, бездыханный, Будет лежать, иль, может быть, грустно свой век доживая, Вудет согбен от печали и лет, все боясь, что от Трои Вестник придет и скажет ему: «Ахиллеса не стало». Так говорил он и плакал. Сидевшие с ним воздыхали, Каждый о том помышляя, что в доме далеком оставил. Взор сострадательный с неба Зевес на печальных склонивши, Быстро к богине Палладе крылатую речь обращает: «Или, Паллада, покинут тобой Ахиллес благородный? Видишь, как он на брегу, у своих кораблей черногрудых, Плача о мертвом Патрокле, сидит одинокий. Другие Утренней пищей себя подкрепляют; но он не приемлет Пищи. Лети ж и во грудь Ахиллесу амброзии сладкой С нектаром влей, чтоб от голода сил он своих не утратил». Так Зевес говорил, упреждая желанье Афины. Быстро она — как орел с необъятными крыльями, с звонким Криком — к шатрам полетела с небес. Уж ахейцы толпились, В бой ополчаясь. Во грудь Ахиллеса амброзии сладкой С нектаром тайно Афина влила, чтоб от голода силы Он не утратил, и снова потом возвратилась в обитель Зевса. Ахейцы волнами текли, корабли покидая, Словно, как частый, клоками сыплющий снег, уносимый Северным, быстро эфир проясняющим ветром, из ставок Сыпались шлемы бесчисленны, рой за сверкающим роем, Круто согбенные латы, из ясеня твердого копья, С острою бляхой щиты; до небес восходило сиянье; В блеске оружий смеялась земля; под ногами бегущих Берег гремел. Посреди их броней Ахиллес облегался. Зубы его скрежетали, и очи, как быстрое пламя, Рдели, сверкая; Но сердце его нестерпимой печалью Было наполнено. Злобой кипя, на троян разъяренный, Взял он доспехи, чудесное бога Ифеста созданье; Голени в светлые, гладкие поножи прежде облекши, Каждую пряжкой серебряной туго стянул он; огромным Панцирем мощную грудь обложил; на плечо драгоценный Меч с рукоятью серебряной, с лезвием медным повесил. После надел необъятный, тяжкий, блеском подобный Полному месяцу щит: как далекий маяк мореходцам Светит во мгле, пламенея один на вершине утеса — Буря же вдаль от друзей их несет по шумящему морю — Так лучезарно светился божественный щит Ахиллесов, Чудо искусства. Потом на главу он надвинул тяжелый Гривистый шлем; он сиял, как звезда, и густым златовласым Конским хвостом был украшен на нем воздымавшийся гребень. Броней одсянный, силу свою Ахиллес испытуст: Двигался в ней он свободно, и члены обнявшая броня Легче казалася крыл и как будто его подымала. Тут он отцово копье из ковчега прекрасного вынул, Тяжкоогромное — в сонме ахеян его ни единый Двинуть не мог, но легко им играла рука Ахиллеса: Ясень могучий с гордой главы Пелиона срубивши, Создал Хирон то копье для Пелея, врагам на погибель. Автомедон и Алким на коней возложили поспешно Светлую сбрую и удила силой втеснили им в зубы; Туго потом натянувши бразды, впереди колесницы Их укрепили. Автомедон в колесницу с блестящим Прянул бичом. Ахиллес, изготовясь в кровавую битву, Стал позади, как Гелиос дивной бронею сияя. Тут громогласно к Пелеевым бодрым коням он воскликнул: «Ксанф и Валий, славные дети Подарги, вернее, Добрые кони, вы ныне правителю вашему будьте; Сытого боем его к кораблям возвратите; не мертвым В поле оставьте, подобно Патроклу». На то легконогий, Дышащий пламенем Ксанф отвечал, до копыт наклонивши Гордую голову — пышная грива упала на землю; Ира лилейной рукой разрешила язык — он промолвил: «Так, мы живого еще тебя принесем, сын Пелеев; Но предназначенный день твой уж близко. Не нашей Волей, но силою бога и строгой судьбой то свершилось; Нет, не мы замедленьем своим и безвременной ленью Дали троянам похитить Патроклову крепкую броню; Сын густовласыя Литы, бог неизбежный постигнул В битве его и Гектора честью победы украсил. Пусть на бегу мы полет опреждаем Зефира, из легких Ветров легчайшего веяньем крыл благовонных — но ведай: Ты от могучего бога и смертного мужа погибнешь». Он сказал, и язык обезмолвила сила Эринний. Сумрачен ликом, ему отвечал Ахиллес быстроногий: «Ксанф, для чего бесполезно мне смерть прорицаешь? И сам я Знаю, что мне, далеко от отца и от матери, должно Здесь по закону судьбы умереть. Но я все не престану Виться и мучить троян ненасытною битвой». Звучно он крикнул, и с топотом громким помчалися кони; Следом за ним из заград побежали ахейцы. Трояне Ждали их в поле, густыми толпами построясь на холме. Вечный Зевес с многоглавой вершины Олимпа Фемиду Всех богов пригласить на совет посылает. Вогиня Им повелела собраться в обителях неба. Предстали Все, и самые боги потоков и в тенистых рощах, В темных долинах, в источниках тайных живущие нимфы; Древний один Океан не явился. В чертогах, Ифестом Созданных с дивным искусством по воле Зевеса, на тронах Воги сидели кругом Громовержца. Призванью Фемиды Сам Посндон покорился. Он вышел из вод и с другими Сел на совет. Наконец вопросил он владыку Зевеса: «Бог громоносный, зачем ты призвал нас в чертоги Олимпа? Или решить замышляешь ты участь троян и ахеян, Вышедших в поле и снова исполненных яростью битвы?» В тучах гремящий Зевес, отвечая, сказал Посидону: «Бог, колебатель земли, ты мои помышления знаешь, Знаешь, о чем сей совет. И о гибнущих ум мой печется. Здесь я буду сидеть, на скале высочайшей Олимпа, Зрелищем боя себя услаждая. Но вам позволяю К войскам троян и ахеян идти, и можете помощь Той стороне подавать, на которую склонит вас сердце. Вели один Ахиллес нападет на троян — ни мгновенья В поле они не подержатся против Пелидовой силы; Трепет их всех поразил при едином его появленье. Ныне ж, когда он так сильно разгневан погибелью друга, Я страшусь, чтоб, судьбе вопреки, не разрушил и Трои». Так говорил Зевес, и вс пыл ал и бессмертные боем. С неба они, разделяясь, ко враждующим ратям слетели. Мощная Ира пошла к кораблям с ? ал ладой Афиной; С ней Посидон, облегающий землю, и дрмнй, обильный Кознями, щедрый податель богатства, и медленно-тяжкий, Пламенноокнй Ифсст, чрез силу влекущий хромую Ногу. Но шлемом блестящий Арей обратился к троянам, С ним полнокудрый Феб и меткостью стрел Артемида Гордая, Лито, и Ксанф, и Кипр ид а с улыбкой приветной. Был надменны ахейцы, пока не вмешал ися боги В бой — Ахиллес появленьем своим, по долгом покое, Их ободрил, а трояне при виде Пелеева сына, Блеском брони Арею подобного, все трепетали, — Но лишь только сошли олимпийцы ко смертным, дриннис Страшно свирепствовать вдруг начала. То стоя на вале, Подле глубокого рва, то на бреге шумящего моря Гласом могучим Афина кричала. И черной подобен Буре, Арей завывал, то с горней вершины Пергама Клича троян , то бегая взад и вперед у высокой Каликолоны, вне стен, не вдали Симоисова брега. Так олимпийские боги рать на рать возбуждали. Скоро везде запылал разрушительный бой истребленья. Страшно гремел всемогущий отец людей и бессмертных С неба; внизу колебал Посидон необъятную землю; Горы тряслись; от подошвы богатой потоками Иды Всё от вершины ее и Пергам с кораблями дрожало. В царстве глубокой подземный тьмы Айдонен возмутился; Бледен с престола сбежал он и крикнул, страшася, чтоб свыше Твердой земли не пронзил Посидон Сокрушитель, чтоб оку Смертных людей и богов неприступный Аид не открылся, Страшный, мглистый, пустой и бессмертным самим ненавистный. ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЫСОЧЕСТВУ ГОСУДАРЮ ВЕЛИКОМУ КНЯЗЮ КОНСТАНТИНУ НИКОЛАЕВИЧУ свой труд с глубочайшим почтением посвящает В. Жуковский ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ. ОТРЫВОК ПИСЬМА Вы спросите, как мне пришло в голову приняться за «Одиссею», не зная греческого языка, и из мечтателя романтика сделаться трезвым классиком? Вот вам простой ответ: перешедши на старости в спокой- ное пристанище семейной жизни, я захотел повеселить душу первобыт- ною поэзиею, которая так светла и тиха, так животворит и покоит, так мирно украшает все нас окружающее, так не тревожит и не стремит ни в какую туманную даль. Старость — второе ребячество; под старость любишь рассказы; поэтому и мне захотелось присоседиться к просто- душнейшему из всех рассказчиков, и не имея в запасе собственных басен, повторить по-русски его греческие стародавние басни. Одним словом, цель моя была: потешить самого себя на просторе поэтическою болтовнёю; это мне и удалось: XII песен Одиссеи кончены; были бы кончены и все XXIV, но в последние два года всякого рода тревоги по- мешали мне приняться за продолжение труда моего. Пока моя главная цель достигнута, муза Гомерова озолотила много часов моей устарелой жизни; но то, что меня самого так сладостно, так беззаботно утешало, будет ли утехою и для читателей-соотечественников, с которыми хочу поделиться своими сокровищами, занятыми у Гомера? Не знаю. Если это случится — то меня будет радовать мысль, что на Руси останется твердый памятник поэтической моей жизни. Быть верным представи- телем Гомера... но как же, спросите вы, не зная Гомерова языка, гово- рить языком его по-русски? Это я должен вам объяснить. Мне помогла немецкая совестливая, трудолюбивая ученость. В Дюссельдорфе (где я прожил три года) я нашел профессора Грасгофа, великого эллиниста, который в особенности занимается объяснением Гомера. Он взял на себя помочь моему невежеству. Собственноручно, весьма четко он пе- реписал мне в оригинале всю Одиссею; под каждым греческим словом поставил немецкое слово, и под каждым немецким грамматический смысл оригинального. Таким образом, я мог иметь перед собою весь буквальный смысл Одиссеи и имел перед глазами весь порядок слов; в этом хаотически-верном переводе, недоступном читателю, были, так сказать, собраны передо мною все материалы здания; недоставало только красоты, стройности и гармонии. И вот в чем состоит собствен- но труд мой: мне надлежало из данного нестройного выгадывать скры- вающееся в нем стройное, чутьем поэтическим отыскивать красоту в безобразии и творить гармонию из звуков, терзающих ухо; и всё это не во вред, а с верным сохранением древней физиономии оригинала. В этом отношении и перевод мой может назваться произведением ори- гинальным. На вопрос: имел ли я успех? сам не могу быть себе судьею, ибо не могу сравнивать. Вы можете слышать самого Гомера — спросите у него, доволен ли он своим гиперборейским представителем, и сооб- щите мне его мнение. Я старался переводить слово в слово, сколько это возможно без насилия языку (от чего верность рабская становится рабскою изменою), следовал за каждым словом и в особенности старал- ся соблюдать их место в стихе тем словам, которые на этом месте произ- водят особенное поэтическое действие. Повторю здесь то, что сказал о труде моем в другом месте: «Перевод Гомера не может быть похож ни на какой другой. Во всяком другом поэте, не первобытной, а уже поэте- художнике, встречаешь с естественным его вдохновением и работу ис- кусства. В Гомере этого искусства нет; он младенец, видевший во сне все, что есть чудного на земле и небесах, и лепечущий об этом звонким, ребяческим голосом на груди у своей кормилицы природы. Это тихая, широкая, светлая река без волн, отражающая чисто и верно и небо, и берега, и все, что на берегах живет и движется; видишь одно верное отражение, а светлый кристалл отражающий как будто не существует: око его не чувствует. Переводя Гомера (и в особенности Одиссею), не- далеко уйдешь, если займешься фортуною каждого стиха отдельно, ибо у него, т. е. у Гомера, нет отдельно разительных стихов, а есть поток их, который надобно схватить весь, во всей его полноте и светлости: надобно сохранять каждому стиху его физиономию, но так, чтобы его отдельность сливалась с стройностию целого и в ней исчезала. И в вы- боре слов надлежит наблюдать особенного рода осторожность: часто самое поэтическое, живописное, заносчивое слово потому именно и не годится для Гомера; всё имеющее вид новизны, затейливости нашего времени, все необыкновенное — здесь не у места; оно есть, так сказать, анахронизм; надобно возвратиться к языку первобытному, потерявше- му уже свою свежесть, потому что все его употребляли; заимствуясь у праотца поэзии, надобно этому обветшалому, изношенному языку воз- вратить его первоначальную свежесть и новость и отказаться от всех нововведений, какими язык поэтический, удаляясь от простоты перво- бытной, по необходимости заменил эту младенческую простоту. Одним словом, переводя Гомера, надобно отказаться от всякого щегольства, от всякой украшенности, от всякого покушения на эффект, от всякого кокетства; надобно производить действия неощутительно целым, про- стотою, неразительностию, неприметностию выражений, стройностию широких, обильных периодов, иногда прерываемых как будто без на- мерения, отдельными стихами, мало блестящими, так, чтобы каждый стих в периоде и каждое слово в стихе составляли одну общую гармо- нию, не нарушая ее никаким отдельным, разительным, часто диким звуком. Эта работа весьма трудная; для нее нет ясных правил; долж- но руководствоваться одним чутьем; и для меня эта работа была тем труднее, что я в этом отношении не мог согласоваться с оригиналом, ибо его не знаю, а мог только угадывать. Но зато какое очарование в этой работе, в этом подслушивании первых вздохов Анадиомены, рож- дающейся из пены моря (ибо она есть символ Гомеровой поэзии) — в этом простодушии слова, в этой первобытности нравов, в этой смеси дикого с высоким и прелестным, в этой живописности без излишества, в этой незатейливости и непорочности выражения, в этой болтовне, часто чересчур изобильной, но принадлежащей характеру безыскус- ственности и простоты, и в особенности в этой меланхолии, которая нечувствительно, без ведома поэта, кипящего и живущего с окружаю- щим его миром, всё проникает, ибо эта меланхолия не есть дело фан- тазии, созидающей произвольно грустные сетования, а заключается в самой природе вещей тогдашнего мира, в котором все имело жизнь, пластически могучую в настоягцем, но и все было ничтожно, ибо душа не имела за границею мира никакого будугцего и улетала с земли безжиз- ненным призраком, и вера в бессмертие, посреди этого кипения жизни настоящей, никому не шептала своих великих всеоживляющих утеше- ний». Вот вам моя поэтическая исповедь. Прибавлю: я везде старался сохранить простой, сказочный язык, избегая всякой натяжки, пользо- вался, где мог, возвышенностию церковно-славянского диалекта, но строго держался языка русского, присвоенного общим употреблением; и по возможности соглашал его формы с формами оригинала (которые все материяльно для меня сохранены в переводе подстрочном), согла- шал так, чтобы Гомеровский стих был ощутителен в стихе русском, не принуждая его кривляться по-гречески. ПЕСНЬ ПЕРВАЯ СОДЕРЖАНИЕ ПЕРВОЙ ПЕСНИ Первый день Собрание богов. Они определяют, что Одиссей, преследуемый По- сидоном и против воли удерживаемый нимфою Калипсо на острове Огигии, должен наконец возвратиться в свое отечество Итаку. Афина, под видом Ментеса, является Телемаку и дает ему совет посетить Пилос и Спарту и выгнать женихов Пенелопы из Одиссеева дома. Телемак в первый раз говорит решительно с матерью и женихами. Ночь. Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который, Странствуя долго со дня, как святой Ил ион им разрушен, Многих людей города посетил и обычаи видел, Много и сердцем скорбел на морях, о спасенье заботясь 5 Жизни своей и возврате в отчизну сопутников; тщетны Выли, однако, заботы, не спас он сопутников: сами Гибель они на себя навлекли святотатством, безумцы, Съевши быков Гелиоса, над нами ходящего бога, — День возврата у них он похитил. Скажи же об этом '° Что-нибудь нам, о Зевесова дочь, благосклонная Муза. Все уж другие, погибели верной избегшие, были Дома, избегнув и брани и моря; его лишь, разлукой С милой женой и отчизной крушимого, в гроте глубоком Светлая нимфа Калипсо, богиня богинь, произвольной 15 Силой держала, напрасно желая, чтоб был ей супругом. Но когда, наконец, обращеньем времен приведен был Год, в который ему возвратиться назначили боги В дом свой, в Итаку (но где и в объятиях верных друзей он Всё не избег от тревог), преисполнились жалостью боги 20 Все; Посидон лишь единый упорствовал гнать Одиссея, Богоподобного мужа, пока не достиг он отчизны. Но в то время он был в отдаленной стране эфиопов (Крайних людей, поселенных двояко: одни, где нисходит Бог светоносный, другие, где всходит), чтоб там от народа Пышную тучных быков и баранов принять экатомбу. Там он, сидя на пиру, веселился; другие же боги Тою порою в чертогах Зсвссовых собраны были. С ними людей и бессмертных отец начинает беседу; В мыслях его был Эгист беспорочный (его же Атридов Сын, знаменитый Орест, умертвил); и о нем помышляя, Слово к собранью богов обращает Зевес Олимпиец: «Странно, как смертные люди за все нас, богов, обвиняют! Зло от нас, утверждают они; но не сами ли часто Гибель, судьбе вопреки, на себя навлекают безумством? Так и Згист: не судьбе ль вопреки он супругу Атрида Взял, умертвивши его самого при возврате в отчизну? Гибель он верную ведал; от нас был к нему остроокий Эрмий, губитель Аргуса, ниспослан, чтоб он на убийство Мужа не смел посягнуть и от брака с женой воздержался. «Месть за Атрида свершится рукою Ореста, когда он В дом свой вступить, возмужав, как наследник, захочет», так Сказано дрмием — тщетно! не тронул Згистова сердца Бог благосклонный советом, и разом за все заплатил он». Тут светлоокая Зевсова дочь Афинея Паллада Зевсу сказала: «Отец наш, Крон ион, верховный владыка, Правда твоя, заслужил он погибель, и так да погибнет Каждый подобный злодей! Но теперь сокрушает мне сердце Тяжкой своею судьбой Одиссей хитроумный; давно он Страждет, в разлуке с своими, на острове, волнообъятом Пупе широкого моря, лесистом, где властвует нимфа, Дочь кознодея Атланта, которому ведомы моря Все глубины и который один подпирает громаду Длннноогромных столбов, раздвигающих небо и землю. Силой Атлантова дочь Одиссея, лиющего слезы, Держит, волшебством коварно-ласкательных слов об Итаке Память надеяся в нем истребить. Но, напрасно желая Видеть хоть дым, от родных берегов вдалеке восходящий, Смерти единой он молит. Ужель не войдет состраданье В сердце твое, Олимпиец? Тебя ль не довольно дарами Чтил он в троянской земле, посреди кораблей там ахейских Жертвы тебе совершая? За что ж ты разгневан, Крон ион?» Ей возражая, ответствовал туч собиратель Кронион: «Странное, дочь моя, слово из уст у тебя излетело. Я позабыл Одиссея, бессмертным подобного мужа, Столь отличенного в сонме людей и умом и усердным Жертв приношеньем богам, беспредельного неба владыкам? Нет! Посидон, обволнитель земли, с ним упорно враждует, Все негодуя за то, что циклоп Полифем богоравный Им ослеплен: из циклопов сильнейший, Фоосою нимфой, Дочерью Форка, владыки пустынно-соленого моря, Выл он рожден от ее с Посидоном союза в глубоком Гроте. Хотя колебатель земли Посидон Одиссея Смерти предать и не властен, но, по морю всюду гоняя, Все от Итаки его он отводит. Размыслим же вместе, Как бы отчизну ему возвратить. Посидон отказаться Должен от гнева: один со всеми бессмертными в споре, Вечным богам вопреки, без успеха он злобствовать будет». Тут светлоокая Зевсова дочь Афинея Паллада Зевсу сказала: «Отец наш, Кронион, верховный владыка! Если угодно блаженным богам, чтоб увидеть отчизну Мог Одиссей хитроумный, то дрмий аргусоубийца, Воли богов совершитель, пусть будет на остров Огигский К нимфе прскраснокудрявой ниспослан от нас возвестить ей Наш приговор неизменный, что срок наступил возвратиться В землю свою Одиссею, в бедах постоянному. Я же Прямо в Итаку пойду возбудить в Одиссеевом сыне Гнев и отважностью сердце его преисполнить, чтоб созвал Он на совет густовласых ахеян и в дом Одиссеев Вход запретил женихам, у него беспощадно губящим Мелкий скот и быков криворогих и медленноходных. Спарту и ? ил ос песчаный потом посетит он, чтоб сведать, Нет ли там слухов о милом отце и его возвращенье, Также, чтоб в людях о нем утвердилася добрая слава». Кончив, она привязала к ногам золотые подошвы, Амброзиальные, всюду ее над водой и над твердым Лоном земли бсспрсдсльныя легким носящие ветром; После взяла боевое копье, заощренное медью, Твердое тяжкоогромное, им же во гневе сражает Силы героев она, громоносного бога рожденье. Бурно е вершины Олимпа в Итаку шагнула богиня. Там на дворе, у порога дверей Одиссеева дома, Стала она с медноострым копьем, облеченная в образ Гостя, тафийцев властителя, Ментеса; собранных вместе Всех женихов, многобуйных мужей, там богиня узрела; В кости играя, сидели они перед входом на кожах Ими убитых быков; а глашатаи, стол учреждая, Вместе с рабами проворными бегали: те наливали Воду с вином в пировые кратеры; а те, ноздреватой Губкой омывши столы, их сдвигали и, разного мяса Много нарезав, его разносили. Богиню Афину Прежде других Телемак богоравный увидел. Прискорбен Сердцем, в кругу женихов он сидел, об одном помышляя: Где благородный отец и как, возвратяся в отчизну, Хищников он по всему своему разгоняет жилищу, Власть восприимет и будет опять у себя господином. В мыслях таких с женихами сидя, он увидел Афину; Тотчас он встал и ко входу поспешно пошел, негодуя В сердце, что странник был ждать принужден за порогом; приближас Взял он за правую руку пришельца, копье em принял, Голос потом свой возвысил и бросил крылатое слово: «Радуйся, странник; войди к нам; радушно тебя угостим мы; Нужду ж свою нам объявишь, насытившись нашею пищей». Кончив, пошел впереди он, за ним Афинея Паллада. С нею вступя в пировую палату, к колонне высокой Прямо с копьем подошел он и спрятал его там в поставе Гладкообтесанном, где запираемы в прежнее время Копья царя Одиссея, в бедах постоянного, были. К креслам богатым, искусной работы, подведши Афину, Сесть в них ее пригласил он, покрыв наперед их узорной Тканью; для ног же была там скамейка; потом он поставил Стул резной для себя в отдаленье от прочих, чтоб гостю Шум веселящейся буйно толпы не испортил обеда, Также, чтоб втайне его расспросить об отце отдаленном. Тут принесла на лохани серебряной руки умыть им Полный студеной воды золотой рукомойник рабыня, Гладкий потом пододвинула стол; на него положила Хлеб домовитая ключница с разным съестным, из запаса Выданным ею охотно; на блюдах, подняв их высоко, Мяса различного крайчий принес и, его предложив им, Кубки златые на браном столе перед ними поставил; Начал глашатай смотреть, чтоб вином наполнял ися чаще Кубки. Вошли женихи, многобуйные мужи, и сели Чином на креслах и стульях; глашатаи подали воду Руки умыть им; невольницы хлеб принесли им в корзинах; Отроки светлым напитком до края им налили чаши. Подняли руки они к приготовленной пище; когда же Выл удовольствован голод их лакомой пищей, вошло им В сердце иное — желание сладкого пенья и пляски: Пиру они украшенье; и звонкую цитру глашатай Фемию подал, певцу, перед ними во всякое время Петь принужденному; в струны ударив, прекрасно запел он. Тут осторожно сказал Телсмак светлоокой Афине, Голову к ней приклонив, чтоб его не слыхали другие: «Милый мой гость, не сердись на меня за мою откровенность; Здесь веселятся; у них на уме лишь музыка да пенье; Зто легко: пожирают чужое без платы, богатство Мужа, которого белые кости, быть может, иль дождик Где-нибудь мочит на бреге, иль волны по взморью катают. Вели б он вдруг перед ними явился в Итаке, то все бы, Вместо того, чтоб копить и одежды и золото, стали Только о том лишь молиться, чтоб были их ноги быстрее. Но погиб он, постигнутый гневной судьбой, и отрады Нет нам, хотя и приходят порой от людей земнородных Вести, что он возвратится, — ему уж возврата не будет. Ты же теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая: Кто ты? Какого ты племени? Где ты живешь? Кто отец твой? Кто твоя мать? На каком корабле и какою дорогой Прибыл в Итаку и кто у тебя корабельщики? В край наш (Это, конечно, я знаю и сам) не пешком же пришел ты. Также скажи откровенно, чтоб мог я всю истину ведать: В первый ли раз посетил ты Итаку, иль здесь уж бывалый Гость Одиссеев? В те дни иноземцев сбиралося много В нашем доме: с людьми обхожденье любил мой родитель». Дочь светлоокая Зевса Афина ему отвечала: «Все откровенно тебе расскажу; я царя Анхиала Мудрого сын, именуюся Ментесом, правлю народом Всслолюбивых тафийцсв; и ныне корабль мой в Итаку Вместе с моими людьми я привел, путешествуя темным Морем к народам иного языка; хочу я в Темесе Меди добыть, на нее обменявшись блестящим железом; Свой же корабль я поставил под склоном Нейона лесистым На поле, в пристани Ретре, далеко от города. Наши Предки издавна гостями друг другу считаются; это, Может быть, слышишь нередко и сам ты, когда посещаешь Деда героя Лаэрта... а он, говорят, уж не ходит Более в город, но в поле далеко живет, удрученный Горем, с старушкой служанкой, которая, старца покоя, Пищей его подкрепляет, когда устает он, влачася По полю взад и вперед посреди своего винограда. Я же у вас оттого, что сказали мне, будто отец твой Дома... но видно, что боги его на пути задержали: Ибо не умер еще на земле Одиссей благородный; Где-нибудь, бездной морской окруженный, на волнообъятом Острове заперт живой он иль, может быть, страждет в неволе Хищников диких, насильственно им овладевших. Но слушай То, что тебе предскажу я, что мне всемогущие боги В сердце вложили, чему неминуемо сбыться, как сам я Верю, хотя не пророк и по птицам гадать неискусен. Будет недолго он с милой отчизной в разлуке, хотя бы Связан железными узами был; но домой возвратиться Верное средство отыщет: на вымыслы он хитроумен. Ты же теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая: Подлинно ль вижу в тебе Одиссеева сына? Ты чудно С ним головой и глазами прекрасными сходен; еще я Помню его; в старину мы друг с другом видал ися часто; Было то прежде отплытия в Трою, куда из ахеян Лучшие с ним в крутобоких своих кораблях устремились. С той же поры ни со мной он, ни я с ним нигде не встречались». «Добрый мой гость, — отвечал рассудительный сын Одиссеев, — Все расскажу откровенно, чтоб мог ты всю истину ведать. Мать уверяет, что сын я ему, но сам я не знаю: Ведать о том, кто отец наш, наверное, нам невозможно. Лучше б, однако, желал я, чтоб мне не такой злополучный Муж был отцом: во владеньях своих он до старости б поздней Дожил. Но, если уж ты вопрошаешь, то он, из живущих Самый несчастливый ныне, отец мне, как думают люди». Дочь светлоокая Зевса Афина ему отвечала: «Видно, угодно бессмертным, чтоб был не без славы в грядущем Дом твой, когда Пенелопе такого, как ты, даровали Сына. Теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая, Что здесь у вас происходит? Какое собранье? Даешь ли Праздник, иль свадьбу пируешь? Не складочный пир здесь, конечно. Кажется только, что гости твои необузданно в вашем Доме бесчинствуют: всякий порядочный в обществе с ними Быть устыдится, позорное их поведение видя».— «Добрый мой гость, — отвечал рассудительный сын Одиссеев, — Если ты ведать желаешь, то все расскажу откровенно. Некогда полон богатства был дом наш; он был уважаем Всеми в то время, как здесь неотлучно тот муж находился. Ныне ж иначе решили враждебные боги, покрывши Участь его неприступною тьмою для целого света; Менее стал бы о нем я крушиться, когда бы он умер: Если б в троянской земле меж товарищей бранных погиб он Иль у друзей на руках, перенесши войну, здесь скончался, Холм гробовой бы над ним был насыпан ахейским народом, Сыну б великую славу на все времена он оставил... Ныне же Гарпии взяли его, и безвестно пропал он, Светом забытый, безгробный, одно сокрушенье и вопли Сыну в наследство оставив. Но я не о нем лишь едином Плачу; другое великое горе мне боги послали: Все, кто на разных у нас островах знамениты и сильны, Первые люди Дулихия, Зама, лесного Закинфа, Первые люди Итаки утесистой мать Пенелопу Нудят упорно ко браку и наше имение грабят; Мать же ни в брак ненавистный не хочет вступить, ни от брака Средств не имеет спастись; а они пожирают нещадно Наше добро, и меня самого напоследок погубят». С гневом великим ему отвечала богиня Афина: «Горе! Я вижу, сколь ныне тебе твой отец отдаленный Нужен, чтоб сильной рукой с женихами бесстыдными сладить. О, когда б он в те двери вступил, возвратяся внезапно, В шлеме, щитом покровенный, в руке два копья медноострых!.. Так впервые увидел его я в то время, когда он В доме у нас веселился вином, посетивши в Эфире Ила, Мсрмсрова сына (и той стороны отдаленной Царь Одиссей достигал на своем корабле быстроходном; Яда, смертельного людям, искал он, дабы напоить им Стрелы свои, заощренные медью; но Ил отказался Дать ему яда, всезрящих богов раздражить опасаясь; Мой же отец им его наделил по великой с ним дружбе). Если бы в виде таком Одиссей женихам вдруг явился, Сделался б брак им, судьбой неизбежной постигнутым, горек. Но — того мы, конечно, не ведаем — в лоне бессмертных Скрыто: назначено ль свыше ему, возвратясь, истребить их В этом жилище, иль нет. Мы размыслим теперь совокупно, Как бы тебе самому от грабителей дом свой очистить. Слушай же то, что скажу, и заметь про себя, что услышишь: Завтра, созвав на совет благородных ахеян, пред ними Все объяви ты, в свидетели правды призвавши бессмертных; После потребуй, чтоб все женихи по домам разошлися; Матери ж, если супружество сердцу ее не противно, Ты предложи, чтоб к отцу многосильному в дом возвратилась, Где, приготовив все нужное к браку, богатым приданым Милую дочь, как прилично то сану, ее наделит он. Также усердно советую, если совет мой ты примешь: Прочный корабль с двадцатью снарядивши гребцами, отправься Сам за своим отдаленным отцом, чтоб проведать, какая В людях молва про него, иль услышать о нем прорицанье Оссы, всегда повторяющей людям Зевесово слово. Пилос сперва посетив, ты узнай, что божественный Нестор Скажет; потом Менелая найди златовласого в Спарте: Прибыл домой он последний из всех меднолатных ахеян. Если услышишь, что жив твой родитель, что он возвратится, Жди его год, терпеливо снося притесненья; когда же Скажет молва, что погиб он, что нет уж его меж живыми, То, незамедленно в милую землю отцов возвратяся, В честь ему холм гробовой здесь насыпь и обычную пышно Тризну по нем соверши; Пенелопу ж склони на замужство. После, когда надлежащим порядком все дело устроишь, Твердо решившись, умом осмотрительным выдумай средство, Как бы тебе женихов, захвативших насильственно дом ваш, В нем погубить иль обманом, иль явною силой; тебе же Быть уж ребенком нельзя, ты из детского возраста вышел; 3 - 3454 35 Знаешь, какою божественный отрок Орест перед целым Светом украсился честью, отмстивши Згисту, которым Выл умерщвлен злоковарно его многославный родитель? Так и тебе, мой возлюбленный друг, столь прекрасно созревший, Должно быть твердым, чтоб имя твое и потомки хвалили. Время, однако, уж мне возвратиться на быстрый корабль мой К спутникам, ждущим, конечно, меня с нетерпеньем и скукой. Ты ж о себе позаботься, уваживши то, что сказал я». — «Милый мой гость, — отвечал рассудительный сын Одиссеев, — Пользы желая моей, говоришь ты со мною, как с сыном Добрый отец; я о том, что советовал ты, не забуду. Но подожди же, хотя и торопишься в путь; здесь прохладой Ваней и члены и душу свою освежив, возвратишься Ты на корабль, к удовольствию сердца богатый подарок Взяв от меня, чтоб его мне на память беречь, как обычай Ксть меж людьми, чтоб, прощаяся, гости друг друга дарили». Дочь светлоокая Зевса Афина ему отвечала: «Нет! Не держи ты меня, тороплюсь я безмерно в дорогу; Твой же подарок, обещанный мне так радушно тобою, К вам возвратяся, приму и домой увезу благодарно, В дар получив дорогое и сам дорогим отдаривши». С сими словами Зевесова дочь светлоокая скрылась, Выстрой невидимо птицею вдруг улетев. Поселила Твердость и смелость она в Телемаковом сердце, живее Вспомнить заставив его об отце; но проник он душою Тайну и чувствовал страх, угадав, что беседовал с богом. Тут к женихам он, божественный муж, подошел; перед ними Пел знаменитый певец, и с глубоким вниманьем сидели Молча они; о печальном ахеян из Трои возврате, Некогда им учрежденном богиней Афиною, пел он. В верхнем покое своем вдохновенное пенье услышав, Вниз по ступеням высоким поспешно сошла Пенелопа, Старца Икария дочь многоумная: вместе сошли с ней Две из служанок ее; и она, божество меж женами, В ту палату вступив, где ее женихи пировали, Подле столба, потолок там высокий державшего, стала, Щеки закрывши свои головным покрывалом блестящим; Справа и слева почтительно стали служанки; царица С плачем тогда обратила к певцу вдохновенному слово: «Фсмий, ты знаешь так много других, восхищающих душу Песней, сложенных певцами во славу богов и героев; Спой же из них, пред собранием сидя, одну; и в молчанье Гости ей будут внимать за вином; но прерви начатую Песню печальную; сердце в груди замирает, когда я Слышу ее: мне из всех жесточайшее горе досталось; Мужа такого лишась, я всечасно скорблю о погибшем, Столь преисполнившем славой своей и Эллад,у и Аргос». — «Милая мать, — возразил рассудительный сын Одиссеев, — Как же ты хочешь певцу запретить в удовольствие наше То воспевать, что в его пробуждается сердце? Виновен В том не певец, а виновен Зевсе, посылающий свыше Людям высокого духа по воле своей вдохновенье. Нет, не препятствуй певцу о печальном возврате данаев Петь — с похвалою великою люди той песне внимают, Всякий раз ею, как новою, душу свою восхищая; Ты же сама в ней найдешь не печаль, а печали усладу: Был не один от богов осужден потерять день возврата Царь Одиссей, и других знаменитых погибло немало. Но удались: занимайся, как должно, порядком хозяйства, Пряжей, тканьем; наблюдай, чтоб рабыни прилежны в работе Были своей: говорить же не женское дело, а дело Мужа, и ныне мое: у себя я один повелитель». Так он сказал; изумяся, обратно пошла Пенелопа; К сердцу слова многоумные сына приняв и в покое Верхнем своем затворяся, в кругу приближенных служанок Плакала горько она о своем Одиссее, покуда Сладкого сна не свела ей на очи богиня Афина. Тою порой женихи в потемневшей палате шумели, Споря о том, кто из них с Пенелопою ложе разделит. К ним обратяся, сказал рассудительный сын Одиссеев: «Вы, женихи Пенелопы, надменные гордостью буйной, Станем спокойно теперь веселиться: прервите ваш шумный Спор; нам приличней вниманье склонить к песнопевцу, который, Слух наш пленяя, богам вдохновеньем высоким подобен. Завтра же утром вас всех приглашаю собраться на площадь. Там всенародно в лицо вам скажу, чтоб очистили все вы Дом мой; иные пиры учреждайте, свое, а не наше Тратя на них и черед наблюдая в своих угощеньях. Если ж находите вы, что для вас и приятней и легче Всем одного разорять произвольно, без платы, — сожрите Все; но на вас я богов призову; и Зевес не замедлит Вас поразить за неправду: тогда неминуемо все вы, Так же без платы, погибнете в доме, разграбленном вами». Он замолчал. Женихи, закусивши с досадою губы, Смелым его пораженные словом, ему удивлялись. Но Антиной, сын двпейтов, ему отвечал, возражая: «Сами боги, конечно, тебя, Тел смак, научили Выть столь кичливым и дерзким в словах, и беда нам, когда ты В волнообъятой Итаке, по воле Крониона, будешь Нашим царем, уж имея на то по рожденью и право!» Кротко ему отвечал рассудительный сын Одиссеев: «Друг Антиной, не сердись на меня за мою откровенность: Если б владычество дал мне Зевес, я охотно бы принял. Или ты мыслишь, что царская доля всех хуже на свете? Нет, конечно, царем быть не худо; богатство в царевом Доме скопляется скоро, и сам он в чести у народа. Но меж ахейцами волнообъятой Итаки найдется Много достойнейших власти и старых и юных; меж ними Вы изберите, когда уж не стало царя Одиссея. В доме ж своем я один повелитель; здесь мне подобает Власть над рабами, для нас Одиссеем добытыми в битвах». Тут Эврнмах, сын Полибиев, так отвечал Телсмаку: «О Телемак, мы не знаем — то в лоне бессмертных сокрыто, — Кто над ахейцами волнообъятой Итаки назначен Царствовать; в доме ж своем ты, конечно, один повелитель; Нет, не найдется, пока обитаема будет Итака, Здесь никого, кто б дерзнул на твое посягнуть достоянье. Но я желал бы узнать, мой любезный, о нынешнем госте. Как его имя? Какую своим он отечеством славит Землю? Какого он рода и племени? Где он родился? С вестью ль к тебе о желанном возврате отца приходил он? Иль посетил нас, по собственной нузкде заехав в Итаку? Вдруг он отсюда пропал, не дождавшись, чтоб с ним хоть немного Мы ознакомились; был человек не простой он, конечно». — «Друг двримах, — отвечал рассудительный сын Одиссеев, — День свиданья с отцом навсегда мной утрачен; не буду Волее верить ни слухам о скором его возвращенье, Ниже напрасным о нем прорицаньям, к которым, сзывая В дом свой гадателей, мать прибегает. А нынешний гость наш Выл Одиссеевым гостем; он родом из Тафоса, Ментес, Сын Анхиала, царя многоумного, правит народом Всслолюбивых тафийцев». Но так говоря, убежден был В сердце своем Телемак, что богиню бессмертную видел. Те же, опять обратившися к пляске и сладкому пенью, Начали снова шуметь в ожидании ночи; когда же Черная ночь посреди их веселого шума настала, Все разошлись по домам, чтоб предаться беспечно покою. Скоро и сам Телемак в свой высокий чертог (на прекрасный Двор обращен был лицом он с обширным пред окнами видом), Всех проводивши, пошел, про себя размышляя о многом. Факел зажженный неся, перед ним с осторожным усердьем Шла Эвриклся, разумная дочь Певсенорида Опса; Куплена в летах цветущих Лаэртом она — заплатил он Двадцать быков, и ее с благонравной своею супругой В доме своем уважал наравне, и себе не позволил Ложа коснуться ее, опасался ревности женской. Факел неся, Эвриклся вела Телемака — за ним же С детства ходила она и ему угождала усердней Прочих невольниц. В богатую спальню она отворила Двери; он сел на постелю и, тонкую снявши сорочку, В руки старушки заботливой бросил ее; осторожно В складки сложив и у глад и в, на гвоздь Эвриклся сорочку Подле кровати, искусно точеной, повесила; тихо Вышла из спальни; серебряной ручкою дверь затворила; Крепко задвижку ремнем затянула; потом удалилась. Он же всю ночь на постеле, покрытый овчиною мягкой, В сердце обдумывал путь, учрежденный богиней Афиной. ПЕСНЬ ВТОРАЯ СОДЕРЖАНИЕ ВТОРОЙ ПЕСНИ Второй день — до рассвета третьего дня Рано поутру Телемак повелевает глашатаям созвать граждан Ита- ки на площадь и требует всенародно, чтоб женихи покинули дом его. Антиной дерзко ему ответствует. Предвещательное явление орлов; его толкует Галиферд, которому грубо возражает Эвримах. Телемак требу- ет корабля для отплытия в Пилос. Ментор упрекает народ в равноду- шии к сыну Одиссееву; против него восстает Леокрит, который потом самовольно распускает народное собрание. Афина, под видом Ментора, ободряет молящегося ей Телемака обещанием дать ему корабль и про- вожатых. Ключница Эвриклея готовит запас на дорогу. Афина, полу- чив от Ноэмона корабль, приготовляет его к отплытию; потом, усыпив женихов, пировавших в доме Одиссеевом, уводит с собою Телемака на берег моря, куда приносят и все приготовленные на дорогу запасы. Те- лемак вместе с мнимым Ментором, не простясь с Пенелопою, пускается в море. Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос; Ложе покинул тогда и возлюбленный сын Одиссеев; Платье надев, изощренный свой меч на плечо он повесил; После, подошвы красивые к светлым ногам привязавши, 5 Вышел из спальни, лицом лучезарному богу подобный. Звонкоголосых глашатаев царских созвав, повелел он Кликнуть им клич, чтоб на площадь собрать густовласых ахеян; Кликнули те; собрал ися на площадь другие; когда же Все собрал ися они и собрание сделалось полным, '° С медным в руке он копьем перед сонмом народным явился — Выл не один, две лихие за ним прибежали собаки. Образ его несказанной красой озарила Афина, Так что дивилися люди, его подходящего видя. Старцы пред ним раздал ися, и сел он на месте отцовом. г> Первое слово тогда произнес благородный Эгипций, Старец, согбенный годами и в жизни изведавший много; Сын же его Антифонт копьевержец с царем Одиссеем В конеобильную Трою давно в корабле крутобоком Поплыл; он был умерщвлен Полифемом свирепым в глубоком *° Гроте, последний, похищенный им для вечерния пищи. Три оставалися старцу: один, Эврином, с женихами Буйствовал; два помогали отцу обрабатывать поле; Но о погибшем не мог позабыть он; об нем он все плакал, Все сокрушался; и так, сокрушенный, сказал он народу: 2~> «Выслушать слово мое приглашаю вас, люди Итаки; Мы на совет не сходились ни разу с тех пор, как отсюда Царь Одиссей в быстроходных своих кораблях удалился. 4о Кто же нае собрал теперь? Кому в том внезапная нужда? Юноша ли расцветающий? Муж ли, годами созрелый? Слышал ли весть о идущей на нас неприятельской силе? Хочет ли нас остеречь, наперед все подробно разведав? Или о пользе народной какой предложить нам намерен? Должен быть честный он гражданин; слава ему! Да поможет Зевс помышлениям добрым его совершиться успешно». Кончил. Словами его был обрадован сын Одиссеев; Встать и к собранию речь обратить он немедля решился; Выступил он пред людей, и ему, к ним идущему, в руку Скипетр вложил Певсенёор, глашатай, разумный советник. К старцу сперва обратяся, ему он сказал: «Благородный Старец, он близко (и скоро его ты узнаешь), кем здесь вы Собраны, — это я сам, и печаль мне великая ныне. Я не слыхал о идущей на нас неприятельской силе; Вас остеречь не хочу, наперед все подробно разведав, Также о пользах народных теперь предлагать не намерен. Ныне о собственной, дом мой постигшей, беде говорю я. Две мне напасти; одна: мной утрачен отец благородный, Вывший над вами царем и всегда, как детей, вас любивший; Волее ж злая другая напасть, от которой весь дом наш Скоро погибнет и все, что в нем есть, до конца истребится, Та, что преследуют мать женихи неотступные, наших Граждан знатнейших, собравшихся здесь, сыновья; им противно Прямо в Икариев дом обратиться, чтоб их предложенье Выслушал старец и дочь, наделенную щедро приданым, Отдал по собственной воле тому, кто приятнее сердцу. Нет; им удобней, вседневно врывался в дом наш толпою, Наших быков, и баранов, и коз откормленных резать, Жрать до упаду и светлое наше вино беспощадно Тратить. Наш дом разоряется, ибо уж нет в нем такого Мужа, каков Одиссей, чтоб его от проклятья избавить. Сами же мы беспомощны теперь, равномерно и после Будем, достойные жалости, вовсе без всякой защиты. Если бы сила была, то и сам я нашел бы управу; Но нестерпимы обиды становятся; дом Одиссеев Грабят бесстыдно. Ужель не тревожит вас совесть? По крайней Мере чужих устыдитесь людей и народов окружных, Нам сопредельных, богов устрашитеся мщенья, чтоб гневом 4? Вас не постигли самих, негодуя на вашу неправду. Я ж к олимпийскому Зевсу взываю, взываю к Фемиде, Строгой богине, советы мужей учрегкдаюц$ей! Наше Право признайте, друзья, и меня одного сокрушаться Горем оставьте. Иль, может быть, мой благородный родитель Чем оскорбил здесь умышленно меднообутых ахеян; Может быть, то оскорбленье на мне вы умышленно мстите, Грабить наш дом возбуждая других? Но желали бы лучше Мы, чтоб и скот наш живой и лежачий запас наш вы сами Силою взяли; тогда бы для нас сохранилась надежда: Мы бы дотоле по улицам стали скитаться, моля вас Наше отдать нам, покуда не все бы нам отдано было; Ныне ж вы сердце мое безнадежным терзаете горем». Так он во гневе сказал и повергнул на землю свой скипетр; Слезы из глаз устремились: народ состраданье проникло; Все неподвижно-безмолвны сидели; никто не решился Дерзостным словом ответствовать сыну царя Одиссея. Но Антиной поднялся и воскликнул, ему возражая: «Что ты сказал, Телемак, необузданный, гордоречивый? Нас оскорбив, ты на нас и вину возложить замышляешь? Нет, обвинять ты не нас, женихов, пред ахейским народом Должен теперь, а свою хитроумную мать, Пенелопу. Три совершилося года, уже наступил и четвертый С тех пор, как, нами играя, она подает нам надежду Всем, и каждому порознь себя обещает, и вести Добрые шлет к нам, недоброе в сердце для нас замышляя. Знайте, какую она вероломно придумала хитрость: Стан превеликий в покоях поставя своих, начала там Тонко-широкую ткань и, собравши нас всех, нам сказала: «Юноши, ныне мои женихи, — поелику на свете Нет Одиссея, — отложим наш брак до поры той, как будет Кончен мой труд, чтоб начатая ткань не пропала мне даром; Старцу Лаэрту покров гробовой приготовить хочу я Прежде, чем будет он в руки навек усыпляющей смерти Парками отдан, дабы не посмели ахейские жены Мне попрекнуть, что богатый столь муж погребен без покрова». Так нам сказала, и мы покорились ей мужеским сердцем. Что же? День целый она за тканьем проводила, а ночью, Факел зажегши, сама все натканное днем распускала. Три года длился обман, и она убеждать нас умела; Но когда обращеньем времен приведен был четвертый — Все нам одна из служительниц, знавшая тайну, открыла; Сами тогда ж мы застали ее за распущенной тканью; Так и была приневолена нехотя труд свой окончить. Ты же нас слушай; тебе отвечаем, чтоб мог ты все ведать Сам и чтоб ведали все равномерно с тобой и ахейцы: Мать отошли, повелев ей немедля, на брак согласившись, Выбрать меж нами того, кто отцу и самой ей угоден. Ксли же долее будет играть сыновьями ахеян... Разумом щедро ее одарила Афина; не только В разных она рукодельях искусна, но также и много Хитростей знает, неслыханных в древние дни и ахейским Женам прекрасно-кудрявым неведомых; что ни Алкмене Древней, ни Тиро, ни пышно-венчанной царевне Микене В ум не входило, то ныне увертливый ум Пенелопы Нам ко вреду изобрел; но ее изобретенья тщетны; Знай, не престанем твой дом разорять мы до тех пор, покуда Будет упорна она в помышленьях своих, ей богами В сердце вложенных; конечно, самой ей в великую славу То обратится, но ты истребленье богатства оплачешь; Мы, говорю, не пойдем от тебя ни домой, ни в иное Место, пока Пенелопа меж нами не выберет мужа». — «О Антиной, — отвечал рассудительный сын Одиссеев, — Я не дерзну и помыслить о том, чтоб велеть удалиться Той, кто меня родила и вскормила; отец мой далеко; Жив ли, погиб ли, — не знаю; но трудно с Икарием будет Мне расплатиться, когда Пенелопу отсюда насильно Вышлю — тогда я подвергнусь и гневу отца и гонснмо Демона: страшных Эриний, свой дом покидая, накличет Мать на меня, и стыдом пред людьми я покроюся вечным. Нет, никогда не отважусь сказать ей подобного слова. Вы же, когда хоть немного тревожит вас совесть, покиньте Дом мой; иные пиры учреждайте, свое, а не наше Тратя на них и черед наблюдая в своих угощеньях. Нел и ж находите вы, что для вас и приятней и легче Всем одного разорять произвольно, без платы, — сожрите Все; но на вас я богов призову, и Зевес не замедлит Вас поразить за неправду: тогда неминуемо все вы, Так же без платы, погибнете в доне, разграбленном вами». Так говорил Телемак. И внезапно Зевес громовержец Свыше к нему двух орлов ниспослал от горы каменистой; Оба сначала, как будто несомые ветром, летели Рядом они, широко распустивши огромные крылья; Но, налетев на средину собрания, полного шумом, Начали быстро кружить с непрестанными взмахами крыльев; Очи их, сверху на головы глядя, сверкали бедою; Сами потом, расцарапав друг другу и груди и шеи, Вправо умчались они, пролетев над собраньем и градом. Все, изумленные, птиц провожали глазами, и каждый Думал о том, что явление их предвещало в грядущем. Выступил тут пред народом Галиферд, многоопытный старец, Сын Мастеров; из сверстников всех он один по полету Птиц был искусен гадать и пророчил грядущее; полный Мыслей благих, обратяся к согражданам, так им сказал он: «Выслушать слово мое приглашаю вас, люди Итаки. Прежде, однако, дабы женихов образумить, скажу я Им, что беда неизбежная мчится на них, что недолго Будет в разлуке с семейством своим Одиссей, что уже он Где-нибудь близко таится, и смерть и погибель готовя Всем им, что также и многим другим из живущих в Итаке Горновозвышенной бедствие будет. Размыслим же, как бы Вовремя нам обуздать их; но лучше, конечно, когда бы Сами они усмирились; то ныне всего бы полезней Выло для них: не безопытно так говорю, но наверно Зная, что будет; сбылось, утверждаю, и все, что ему я Здесь предсказал перед тем, как пошли кораблями ахейцы В Трою и с ними пошел Одиссей многоумный. По многих Бедствиях (так говорил я) и спутников всех потерявши, Всем незнакомый, в исходе двадцатого года в отчизну Он возвратится. Мое предсказанье свершается ныне». Кончил. Ему отвечал Э ври мах, сын Полибиев: «Лучше, Старый рассказчик, домой возвратись и своим малолетним Детям пророчествуй там, чтоб беды им какой не случилось. В нашем же деле вернее тебя я пророк; мы довольно Видим летающих на небе в светлых лучах Гели оса Птиц, но не все роковые. А царь Одиссей в отдаленном Крае погиб. И тебе бы погибнуть с ним вместе! Тогда бы Здесь ты не стал предсказании таких вымышлять, возбуждая Гнев в Телемаке, уже раздраженном, и, верно, надеясь Что-нибудь в дар от него получить для себя и домашних. Слушай, однако, — и то, что услышишь, исполнится верно, —- Гели ты этого юношу с старым своим многознаньем Будешь пустыми словами на гнев возбуждать, то, конечно, Это в сугубое горе ему самому обратится; Против нас всех он один ничего совершить не успеет. Ты ж, безрассудный старик, навлечешь на себя наказанье, Тяжкое сердцу: мы горько заставим тебя сокрушаться. Ныне я боле полезный совет предложу Тслемаку: Матери пусть повелит он к Икарию в дом возвратиться, Где, приготовив все нужное к браку, богатым приданым Милую дочь, как прилично то сану ее, наделит он. Иначе, думаю, мы, сыновья благородных ахеян, Мучить ее не престанем своим сватовством. Никого здесь Мы не боимся, ни полного звучных речей Телемака, Ниже пророчеств, которыми ты, говорун поседелый, Всем докучаешь, — ты нам оттого ненавистней; а дом их Весь разорим мы на наши пиры, и от нас воздаянья Им не иметь никакого, пока на желаемый нами Врак не решится она; ожидая вседневно, кто будет Ею из нас, наконец, предпочтен, мы к другим обратиться Медлим невестам, чтоб выбрать, как следует, жен между ними». Кротко ему отвечал рассудительный сын Одиссеев: «О Дври мах, и вы все, женихи знаменитые, боле Вас убеждать не хочу и вперед не скажу вам ни слова; Боги все ведают, все благородным ахейцам известно. Вы же мне прочный корабль с двадцатью приобыкшими быстро По морю плавать гребцами теперь снарядите: хочу я Спарту и Пилое песчаный сперва посетить, чтоб проведать, Есть ли там слухи какие о милом отце и какая В людях молва про него, иль услышать о нем прорицанье Оссы, всегда повторяющей людям Зевесово слово. Если узнаю, что жив он, что он возвратится, то буду Ждать его год, терпеливо снося притесненья; когда же Скажет молва, что погиб он, что нет уж его меж живыми, То, незамедленно в милую землю отцов возвратяся, В честь ему холм гробовой здесь насыплю и должную пышно Тризну по нем совершу; Пенелопу ж склоню на замужство». Кончив, он сел и умолкнул. Тогда поднялся неизменный Спутник и друг Одиссея, царя беспорочного, Ментор. Вверил ему Одиссей при отплытии дом, быть покорным Старцу Лаэрту и все сберегать повелевши. И полный Мыслей благих, обратяся к согражданам, так им сказал он: «Выслушать слово мое приглашаю вас, люди Итаки: Кротким, благим и приветливым быть уж вперед ни единый Царь скиптроносный не должен, но, правду из сердца изгнавши, Каждый пускай притесняет людей, беззаконствуя смело, Вели могли вы забыть Одиссея, который был нашим Добрым царем и народ свой любил, как отец благодушный. Нужды мне нет обвинять женихов необузданно-дерзких В том, что они, самовластвуя здесь, замышляют худое. Сами своею играют они головой, разоряя Дом Одиссея, которого, мыслят, уж мы не увидим. Вас же, граждане Итаки, хочу пристыдить: здесь собравшись, Вы равнодушно сидите и слова не скажете против Малой толпы женихов, хоть самих вас число и большое». Сын Эйвеноров тогда, Леокрит, негодуя, воскликнул: «Что ты сказал, безрассудный, зломышленный Ментор? Смирить Гражданам ты предлагаешь; но сладить им с нами, которых Также немало, на пиршестве трудно. Хотя бы внезапно Сам Одиссей твой, Итаки властитель, явился и силой Нас, женихов благородных, в его веселящихся доме, Выгнать оттуда замыслил, его возвращенье в отчизну Выло б жене, тосковавшей так долго по нем, не на радость: Злая погибель его бы постигла, когда бы нас многих Вздумал один одолеть он; неумное слово сказал ты. Вы ж разойдитеся, люди, и каждый займися домашним Делом. А Ментор пускай и мудрец Галиферд, Одиссею Верность свою сохранившие, в путь снарядят Телемака; Долго, однако, я думаю, здесь просидит он, сбирая Вести; пути же ему своего совершить не удастся». Так он сказав, распустил самовольно собранье народа. Все, удалясь, по своим разошлися домам; женихи же В дом Одиссея, царя благородного, вновь возвратились. Но Телемак одиноко пошел на песчаное взморье. Руки соленою влагой умыв, возгласил он к Афине: «Ты, посетившая дои ной вчера и в туманное поре Плыть повелевшая мне, чтоб разведал я, странствуя, нет ли Слухов о милом отце и его возвращенье, богиня, Мне помоги благосклонно; ахейцы мой путь затрудняют; Паче ж других женихи многосильные, полные злобы». Так говорил он, молясь, и пред ним во мгновение ока, Сходная с Ментором видом и речью, предстала Афина. Голос возвысив, богиня крылатое бросила слово: «Смел, Телемак, и разумен ты будешь, когда обладаешь Тою великою силой, с какою и словом и делом Все твой отец, что хотел, совершал; и достигнешь желанной Цели, свой путь беспрепятственно кончив; когда ж не прямой ты Сын Одиссеев, не сын Пенелопин прямой, то надежды Нет, чтоб успешно ты мог совершить предприятое дело. Редко бывают подобны отцам сыновья; все большею Частию хуже отцов и немногие лучше. Но будешь Ты, Телемак, и разумен и смел, поелику не вовсе Ты Однссеевой силы великой лишен; и надежда Есть для тебя, что успешно свершишь предприятое дело. Пусть женихи, беззаконствуя, зло замышляют — оставь их; Горе безумным! Они в слепоте, незнакомые с правдой, Смерти своей не предвидят, ни черной судьбы, ежедневно К ним подступающей ближе и ближе, чтоб вдруг погубить их. Ты же свое предпринять путешествие можешь немедля; Будучи другом твоим по отцу твоему, снаряжу я Быстрый корабль для тебя и последую сам за тобою. Но возвратися теперь к женихам; а тебе на дорогу Пусть приготовят съестное, пускай им наполнят сосуды; Пусть и в амфоры вина нацедят и муки, мореходца Снеди питательной, в кожаных, плотных мехах приготовят. Тою порой я гребцов наберу; кораблей же в Итаке, Морем объятой, немало и новых и старых; меж ними Лучший я выберу сам; и немедленно будет он нами В путь изготовлен, и спустим его на священное море». Так говорила Афина, Зсвесова дочь, Телемаку. Голос богини услышав, он берег немедля покинул. В дом возвратяся с ? счал и ю милого сердца, нашел он Там женихов многосильных: одни обдирали в покоях Коз, а другие, зарезав свиней, на дворе их палили. С колкой усмешкой к нему подошел Антиной и, насильно За руку взявши его и назвавши по имени, молвил: «Юноша вспыльчивый, злой говорун, Телемак, не заботься Боле о том, чтоб вредить нам иль словом, иль делом, а лучше Дружески с нами без всяких забот веселись, как бывало. Волю ж твою не замедлят ахейцы исполнить: получишь Ты и корабль и отборных гребцов, чтоб скорее достигнуть В Пилос, любезный богам, и узнать об отце отдаленном». Кротко ему отвечал рассудительный сын Одиссеев: «Нет, Антиной, неприлично мне с вами, надменными, вместе Против желанья сидеть за столом, веселясь беззаботно; Будьте довольны и тем, что имущество лучшее наше Вы, женихи, разорили, покуда я был малолетен. Ныне ж, когда, возмужав и советников слушая умных, Все я узнал и когда уж во мне пробудилася бодрость, Я попытаюсь на шею вам Парк неизбежных накликать, Так ли, иначе ли, съездив ли в Пилос, иль здесь отыскавши Средство. Я еду — и путь мой напрасен не будет, хотя я Еду попутчиком, ибо (так было устроено вами) Здесь мне иметь своего корабля и гребцов невозможно». Так он сказал и свою из руки Антиноевой руку Вырвал. Меж тем женихи, изобильный обед учреждая, Многими колкими сердце его оскорбляли речами. Так говорили одни из ругателей дерзко-надменных: «Нас Телемак погубить не на шутку замыслил; быть может, Многих он в помощь себе приведет из песчаного ? ил оса, многих Также из Спарты; о том он, мы видим, заботится сильно. Может случиться и то, что богатую землю -Эфиру Он посетит, чтоб, добывши там яду, смертельного людям, Здесь отравить им кратеры и разом нас всех уничтожить». — «Но, — отвечали другие насмешливо первым, — кто знает! Может случиться легко, что и сам, как отец, он погибнет, Долго бродив по морям далеко от друзей и домашних. Тем он, конечно, и нас озаботит: тогда нам придется Все разделить меж собой их имущество; дом же уступим Мы Пенелопе и мужу, избранному ею меж нами». Так женихи. Телемак же пошел в кладовую отцову, Зданье пространное; злата и меди там кучи лежали; Много там платья в ларях и душистого масла хранилось; Куфы из мины с вином многолетним и сладким стояли Рядом у стен, заключая божественно-чистый напиток В недре глубоком, на случай, когда Одиссей возвратится В дом, претерпевши тяжелых скорбей и превратностей много. Двери двустворные, дважды замкнутые, в ту кладовую Входом служили; почтенная ключница денно и нощно Там с многоопытным, зорким уссрдьсм в порядке держала Все Эвриклся, разумная дочь Певсенорида Опса. В ту кладовую позвав Эвриклею, сказал Телемак ей: «Няня, амфоры наполни вином благовонным, вкуснейшим После того дорогого, которое здесь бережешь ты, Помня о нем, о несчастном, и все уповая, что в дом свой Царь Одиссей возвратится, и смерти и Парк избежавши. Им ты двенадцать наполни амфор и амфоры закупорь; Так же и кожаных, плотных мехов приготовь, о ржа ною, Полных мукой; и чтоб в каждом из них заключалося двадцать Мер; но об этом ты ведай одна; собери все припасы В кучу; за ними приду ввечеру я, в то время, когда уж В верхний покой свой уйдет Пенелопа, о сне помышляя. Спарту и Пилос песчаный хочу посетить, чтоб проведать. Нет ли там слухов о милом отце и его возвращенье». Кончил. Ему Эвриклся, усердная няня, заплакав, С громким рыданьем крылатое бросила слово: «Зачем ты, Милое наше дитя, отворяешь таким помышлсньям Сердце? Зачем в отдаленную, чуждую землю стремишься Ты, утешение наше единое? Твой уж родитель Встретил конец меж народов враждебных от дома далеко; Здесь же, покуда ты странствовать будешь, коварно устроят Ков, чтоб известь и тебя, и твое все богатство разделят. Лучше останься у нас при своем; ни малейшей нет нужды В страшное море тебе на беды и на бури пускаться». Ей отвечая, сказал рассудительный сын Одиссеев: «Няня, мой друг, не тревожься; не мимо богов я решился В путь, но клянись мне, что мать от тебя ни о чем не узнает Прежде, пока не свершится одиннадцать дней иль двенадцать, Или покуда не спросит сама обо мне, иль другой кто Тайны не скажет, — боюсь, чтоб от плача у ней не поблекла Свежесть лица». Эвриклся богами великими стала Клясться; когда ж поклялася и клятву свою совершила, Тотчас она, благовонным вином вес амфоры наливши, Кожаных плотных мехов приготовила, полных мукою. Он же, домой возвратившися, там с женихами остался. Умная мысль родилася тут в сердце Паллады Афины: Вид Телемака принявши, она обежала весь город; К каждому встречному ласково речь обращая, собраться Всех пригласила она ввечеру на корабль быстроходный. После, пришед к Ноэмону, разумного Фрония сыну, Дать ей просила корабль — Ноэмон согласился охотно. Солнце тем временем село, и все потемнели дороги. Легкий корабль на соленую влагу спустив и запасы, Нужные каждому прочному судну, собравши, на самом Выходе в море из бухты его поместила богиня. Люди сошлися, и в каждом она возбудила отважность. Новая мысль родилася тут в сердце Паллады Афины: В дом Одиссея, царя благородного, вшедши, богиня Сладкий сон на пирующих там женихов навела, помутила Мысли у пьющих и вырвала кубки из рук их; влеченью Сна уступивши, они по домам разошлись и недолго Ждали его, не замедлил он пасть на усталые вежды. Тут светлоокая Зевсова дочь Телемаку сказала, Вызвав его из устроенной пышно палаты столовой, Сходная с Ментором видом и речью: «Пора, Телемак, нам; Все собралися уж евстлообутыс спутники наши; Сидя у весел, они ожидают тебя с нетерпеньем; Время идти; не годится нам доле откладывать путь свой». Кончив, Паллада Афина пошла впереди Телемака Быстрым шагом; поспешно пошел Телемак за богиней. К морю и к ждавшему их кораблю подошедши, они там Спутников густокудрявых нашли у песчаного брега. К ним обратилась тогда Телемакова сила святая: «Братья, принесть поспешим путевые запасы; они уж Все приготовлены в доме, и мать ни о чем не слыхала; Также ничто и рабыням не сказано; тайну одна лишь Знает». И быстро пошел впереди он; за ним все другие. Взявши запасы, они их на прочно устроенном судне Склали, как то повелел им возлюбленный сын Одиссеев. Скоро и сам он вступил на корабль за богиней Афиной; Подле кормы корабельной она поместилась; с ней рядом Сел Телемак, и гребцы, отвязавши поспешно канаты, Также взошли на корабль и сели на лавках у весел. Тут светлоокая Зевсова дочь даровала им ветер попутный, Свежий повеял зефир, ошумляющий темное море. Бодрых гребцов возбуждая, велел Телемак им скорее Снасти устроить; ему повинуясь, сосновую мачту Подняли разом они и, глубоко в гнездо водрузивши, В нем утвердили ее, а с боков натянули веревки; Белый потом привязали ремнями плетеными парус; Ветром наполнившись, он поднялся, и пурпурные волны Звучно под килем потекшего в них корабля зашумели; Он же бежал по волнам, разгребая себе в них дорогу. Тут корабельщики, черное быстрое судно устроив, Чаши наполнили сладким вином и молясь сотворили Должное вечнорожденным, бессмертным богам возлиянье, Паче ж других светлоокой богине, великой Палладе. Судно всю ночь и все утро спокойно свой путь совершало. ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ СОДЕРЖАНИЕ ТРЕТЬЕЙ ПЕСНИ Третий и четвертый день, до вечера пятого Прибытие Телемака в Пилос. Он находит Нестора, приносящего на берегу моря жертву Посидону вместе с народом. Нестор, по просьбе Телемака, рассказывает о том, что случилось с ним, с Менелаем и не- которыми другими ахейскими вождями после разрушения Трои. Он советует Телемаку посетить Менелая в Лакедемоне? Телемак остается ночевать в доме Нестора. На другой день, по совершении жертвы, обе- щанной Нестором Афине, Телемак вместе с младшим сыном Нестора Пизистратом отправляется в путь; они ночуют у Диоклеса и на следую- щий вечер приезжают в Лакедемон. Гели ос с моря прекрасного встал и явился на медном Своде небес, чтоб сиять для бессмертных богов и для смертных, Року подвластных людей, на земле плодоносной живущих. Тою порою достигнул корабль до Нелеева града 5 Пышного, ? ил оса. В жертву народ приносил там на бреге 4 - 3454 5* Черных быков Посидону, лазурнокудрявому богу; Выло там девять скамей; на скамьях, по пяти сот на каждой, Люди сидели, и девять быков перед каждою было. Сладкой отведав утробы, уже сожигали пред богом Ведра в то время, как в пристань вошли мореходцы. Убравши Снасти и якорем шаткий корабль утвердивши, на землю Вышли они; Телемак, за Афиною следуя, также Вышел. К нему обратяся, богиня Афина сказала: «Сын Одиссеев, теперь уж застенчивым быть ты не должен; Ибо затем мы и в море пустились, чтоб сведать, в какую Землю отец твой судьбиною брошен и что претерпел он. Смело приближься к коней обуздателю Нестору; знать нам Должно, какие в душе у него заключаются мысли. Смело его попроси, чтоб тебе объявил он всю правду; Лжи он, конечно, не скажет, умом одаренный великим». — «Но, — отвечал рассудительный сын Одиссеев богине, — Как подойти мне? Какое скажу я приветствие, Ментор? Мало еще в разговорах разумных с людьми я искусен; Также не знаю, прилично ли младшим расспрашивать старших?» Дочь светлоокая Зевса Афина ему отвечала: «Многое сам, Телемак, ты своим угадаешь рассудком; Многое демон откроет тебе благосклонный; не против Воли ж бессмертных, я думаю, был ты рожден и воспитан». Кончив, богиня Афина пошла впереди Телемака Быстрым шагом; за нею пошел Телемак; и поспешно К месту подходят они, где пилийцы, собравшись, сидели; Там с сыновьями и Нестор сидел; их друзья, учреждая Пир, суетились, вздевали на вертелы, жарили мясо. Все, иноземцев увидя, пошли к ним навстречу и, руки Им подавая, просили их сесть дружелюбно с народом. Первый, их встретивший, Несторов сын, ? и зи страт благородный Ласково за руки взявши обоих, на бреге песчаном Место на мягких разостланных кожах занять пригласил их Между отцом престарелым и братом младым Фрасимедом. Сладкой утробы отведать им дав, он вином благовонным Кубок наполнил, вина отхлебнул и сказал светлоокой Дочери Зевса эгидодержавца Палладе Афине: «Странник, ты должен призвать Посидона владыку: вы ныне Прибыли к нам на великий праздник его; совершивши Здесь, как обычаи велит, перед ним возлияньс с молитвой, Ты и товарищу кубок с напитком божественно-чистым Дай; он, я думаю, молится также богам, поелику Все мы, люди, имеем в богах благодетельных нужду. Он же моложе тебя и, конечно, ровесник со мною; Вот почему я и кубок тебе наперед предлагаю». Кончив, он передал кубок с вином благовонным Афине. Выл ей приятен поступок разумного юноши, первой К ? предложившего кубок с вином благовонным; и стала Голосом громким она призывать Посидона владыку: «Царь Посидон земледержец, молюся тебе, не отвергни Нас, уповающих здесь, что желания наши исполнишь. Нестору славу с его сыновьями, во-первых, даруй ты; После богатую милость яви и другим, благосклонно Здесь от пилийцсв великую ныне приняв экатомбу; Дай нам потом, Телемаку и мне, возвратиться, окончив Все, для чего мы приплыли сюда в корабле крутобоком». Так помолясь, совершила сама возлиянье богиня; После двуярусный кубок она подала Телемаку; В свой помолился черед и возлюбленный сын Одиссеев. Те же, изжарив и с вертелов снявши хребтовое мясо, Роздали части и начали пир многославный; когда же Выл удовольствован голод их сладким питьем и едою, Речь обратил к посетителям Нестор, герой Геренейский: «Странники, мне уж теперь неприлично не будет спросить вас, Кто вы, понеже уж пищею вы насладились довольно. Кто ж вы, скажите? Откуда к нам прибыли влажной дорогой; Дело ль какое у вас? Иль без дела скитаетесь всюду, Взад и вперед по морям, как добычи и ки вольные, мчася, Жизнью играя своей и беды приключая народам?» С духом собравшись, на то рассудительный сын Одиссеев Так, отвечая, сказал (и Афина ему ободрила Сердце, чтоб Нестора мог он спросить об отце отдаленном, Также чтоб в людях о нем утвердилася добрая слава): «Сын Нелеев, о Нестор, великая слава ахеян, Знать ты желаешь, откуда и кто мы; всю правду скажу я: Мы из Итаки, под склоном лесистым Нейона лежащей; Прибыли ж к вам не за общим народным, за собственным делом; Странствую я, чтоб, молву об отце вопрошая, проведать, 4* 53 Где Одиссей благородный, в бедах постоянный, с которым Ратуя вместе, вы град Ил ион, говорят, сокрушили. Прочие ж, сколько их ни было, против троян воевавших, Бедственно, слышали мы, в стороне отдаленной погибли Все; а его и погибель от нас неприступно Кронион Скрыл; где нашел он конец свой, не знает никто: на земле ли Твердой он пал, пересиленный злыми врагами, в зыбях ли Моря погиб, поглощенный холодной волной Амфитриты. Я же колена твои обнимаю, чтоб ты благосклонно Участь отца моего мне открыл, объявив, что своими Видел глазами иль что от какого услышал случайно Странника. Матерью был он рожден на беды и на горе. Ты же, меня не щадя и из жалости слов не смягчая, Все расскажи мне подробно, чему ты был сам очевидец. Если же чем для тебя мой отец, Одиссей благородный, Словом ли, делом ли, мог быть полезен в те дни, как с тобою В Трое он был, где столь много вы бед претерпели, ахейцы, Вспомни об этом теперь и поистине все расскажи мне». Так Телемаку ответствовал Нестор, герой Геренейский: «Сын мой, как сильно напомнил ты мне о напастях, в земле той Встреченных нами, ахейцами, твердыми в опыте строгом, Частью, когда в кораблях, предводимые бодрым Пел и дом, Мы за добычей по темно-туманному морю гонялись, Частью, когда пред крепким Приамовым градом с врагами Яростно бились. Из наших в то время все лучшие пали: Лег там Аякс бедоносный, там лег Ахиллес, и советов Мудростью равный бессмертным Патрокл, и лежит там мой милый Сын Антилох, беспорочный, отважный, и столько же дивный Легкостью бега, сколь был он бесстрашный боец. И немало Разных других испытали мы бедствий великих, о них же Может ли все рассказать хоть один из людей земнородных? Если б и целые пять лет и шесть лет ты мог беспрестанно Вести сбирать о бедах, приключившихся бодрым ахейцам, Ты бы, всего не узнав, недоволен домой возвратился. Девять трудил ися лет мы, чтоб их погубить, вымышляя Многие хитрости, — кончить насилу решился Кронион. В умных советах никто там не мог наряду быть поставлен С ним: далеко опереживал всех изобретеньем многих Хитростей царь Одиссей, благородный родитель твой, если Подлинно сын ты его. С изумленьем смотрю на тебя я; С ним и речами ты сходен; но кто бы подумал, чтоб было Юноше можно так много с ним сходствовать умною речью? Я ж постоянно, покуда воину мы вели, на совете ль, В сонме ль народном, всегда заодно говорил с Одиссеем; В мненьях согласные, вместе всегда мы, обдумавши строго, То лишь одно избирали, что было ахейцам полезней. Но когда, ниспровергнувши город Приама великий, Мы к кораблям возвратил ися, бог разлучил нас: Кронион Бедственный путь по морям приготовить замыслил ахейцам. Выл не у каждого светел рассудок, не все справедливы Были они — потому и постигнула злая судьбина Многих, разгневавших дочь светлоокую страшного бога. Сильную распрю богиня Афина зажгла меж Атридов: Оба, созвать вознамерясь людей на совет, безрассудно Собрали их не в обычное время, когда уж садилось Солнце; ахейцы сонм ися, вином охмеленные; те же Стали один за другим объяснять им причину собранья: Требовал царь Менелай, чтоб аргнвекие мужи в обратный Путь по широкому моря хребту устремились немедля; То Агамемнон отвергнул: ахейцев еще удержать он Мыслил затем, чтоб они, совершив экатомбу святую, Гнев примирили ужасной богини... младенец! Вще он, Видно, не знал, что уж быть не могло примирения с нею: Вечные боги не скоро в своих изменяются мыслях. Так, обращая друг к другу обидные речи, там оба Брата стояли; собрание евстлообутых ахеян Воплем наполнилось яростным, на два разрознившись мненья. Всю ту мы ночь провели в неприязненных друг против друга Мыслях: уж нам, беззаконным, готовил Зевес наказанье. Утром одни на прекрасное море опять кораблями (Взяв и добычу и дев, глубоко опоясанных) вышли. Но половина другая ахеян осталась на бреге Вместе с царем Агамемноном, пастырем многих народов. Дали мы ход кораблям, и они по волнам побежали Быстро: под ними углаживал бог многоводное море. Скоро пришед в Тенедос, принесли мы там жертву бессмертным, Дать нам отчизну моля их, но Дий непреклонный еще нам Медлил дозволить возврат: он вторичной враждой возмутил нас. Часть за царем Одиссеем, подателем мудрых советов, В многовесельных пустясь кораблях, устремилась в обратный Путь, чтоб Атриду царю Агамемнону вновь покориться. Я же поспешно со всеми подвластными мне кораблями Поплыл вперед, угадав, что готовил нам бедствие демон; Поплыл со всеми своими и сын бедоносный Тидея; Позже отправился в путь Менелай златовласый: в Лесбосе Нас он нагнал, нерешимых, какую избрать нам дорогу: Выше ль скалами обильного Хиоса путь свой на Псиру Править, ее оставляя по левую руку, иль ниже Хиоса мимо открытого воющим ветрам ? и манта? Дия молили мы знаменье дать нам; и, знаменье давши, Он повелел, чтоб, разрезавши море по самой средине, Шли мы к Эвбее для скорого близкой беды избежанья; Ветер попутный, свистя, зашумел, и, рыбообильный Путь совершая легко, корабли до Гереста достигли К ночи; от многих быков возложили мы тучные бедра Там на алтарь Посидонов, измерив великое море. День совершился четвертый, когда, добежав до Аргоса, Все корабли Диомеда, коней обуздатсля, стали В пристани. Прямо тем временем в Пилос я плыл, и ни разу Ветер попутный, вначале нам посланный Днем, не стихнул. Так возвратился я, сын мой, без всяких вестей; и доныне Сведать еще я не мог, кто погиб из ахеян, кто спасся. Что ж от других мы узнали, живя под домашнею кровлей, То вам, как следует, я расскажу, ничего не скрывая. Слышали мы, что с младым Ахиллеса великого сыном Все мирмиДоны его, копьеносцы домой возвратились; Жив, говорят, Филоктет, сын Пеанов возлюбленный; здраво Идоменей (никого из сопутников, с ним избежавших Вместе войны, не утративши на море) Крита достигнул; К вам же, конечно, и в дальнюю землю дошел об Атриде Слух, как домой возвратился он, как умерщвлен был Згистом, Как и Эгист, наконец, по заслуге приял воздаянье. Счастье, когда у погибшего мужа останется бодрый Сын, чтоб отмстить, как Орест, поразивший Эгиста, которым Выл умерщвлен злоковарно его многославный родитель! Так и тебе, мой возлюбленный друг, столь прекрасно созревш Должно быть твердым, чтоб имя твое и потомки хвалили». Выслушав Нестора, так отвечал Телемак благородный: «Сын Нелсев, о Нестор, великая слава ахеян, Правда, отмстил он, и страшно отмстил, и ему от народов Честь повсеместная будет и будет хвала от потомства. О, когда б и меня одарили такою же силой Воги, чтоб так же и я мог отмстить женихам, наносящим Столько обид мне, коварно погибель мою замышляя! Но благодати великой такой ниспослать не хотели Боги ни мне, ни отцу — и удел мой отныне терпенье». Так Телемаку ответствовал Нестор, герой Геренейский: «Сам ты, мой милый, о том мне своими словами напомнил; Слышали мы, что, твою благородную мать притесняя, В доме твоем женихи беззаконного делают много. Знать бы желал я: ты сам ли то волею сносишь? Народ ли Вашей земли ненавидит тебя, по внушению бога? Мы же не ведаем; может случиться легко, что и сам он Их, возвратяся, погубит, один ли, созвав ли ахеян... О! когда б возлюбить светлоокая дева Паллада Так же могла и тебя, как она Одиссея любила В крае троянском, где много мы бед претерпели, ахейцы! Нет, никогда не бывали столь боги в любви откровенны, Сколь откровенна была с Одиссеем Паллада Афина! Если бы ею с такою ж любовью и ты был присвоен, Самая память о браке во многих из них бы пропала». Нестору так отвечал рассудительный сын Одиссеев: «Старец, несбыточно, думаю, слово твое; о великом Ты говоришь, и ужасно мне слушать тебя; не случится То никогда ни по просьбе моей, ни по воле бессмертных». Дочь светлоокая Зевса Афина ему отвечала: «Странное слово из уст у тебя, Телемак, излетело; Богу легко защитить нас и издали, если захочет; Я ж согласился б скорее и бедствия встретить, чтоб только Сладостный день возвращенья увидеть, чем, бедствий избегнув, В дом возвратиться, чтоб пасть пред своим очагом, как великий Пал Агамемнон предательством хитрой жены и Згиста. Но и богам невозможно от общего смертного часа Милого им человека избавить, когда он уж предан В руки навек усыпляющей смерти судьбиною будет». Так отвечал рассудительный сын Одиссеев богине: «Ментор, не станем о том говорить мы, хотя и крушит нам Сердце оно; уж его возвращения мы не увидим: Черную участь и смерть для него приготовили боги. Я же теперь, о ином вопрошая, хочу обратиться К Нестору — правдой и мудростью всех он людей превосходит; Был, говорят, он царем, повелителем трех поколений, Образом светлым своим он бессмертному богу подобен — Сын Нелеев, скажи, ничего от меня не скрывая, Как умерщвлен был Атрид Агамемнон пространнодержавный? Где Менелай находился? Какое губящее средство Хитрый Эгист изобрел, чтоб удобнее сладить с сильнейшим? Иль, не достигнув Аргоса, еще меж чужими людьми он Был и врага своего тем отважил на злое убийство?» — «Друг, — Телемаку ответствовал Нестор, герой Герененекий, — Все расскажу откровенно, чтоб мог ты всю истину ведать; Подлинно так все случилось, как думаешь сам ты; но ест б В братнем жилище Эгиста живого застал, возвращаясь В дом свой из брани Троянской, Атрид Менелай златовласый, Трупа его бы тогда не покрыла земля гробовая, Хищные птицы и псы бы его растерзали, без чести В поле далеко за градом Аргосом лежащего, жены Наши его б не оплакали — страшное дело свершил он. Тою порою, как бил ися мы на полях илионских, Он в безопасном углу многоконного града Аргоса Сердце жены Агамемнона лестью опутывал хитрой. Прежде самой Клитемнестре божественной было противно Дело постыдное — мыслей порочных она не имела; Был же при ней песнопевец, которому царь Агамемнон, В Трою готовяся плыть, наблюдать повелел за супругой; Но, как скоро судьбина ее предала преступленью, Тот песнопевец был сослан Згистом на остров бесплодный, Где и оставлен: и хищные птицы его растерзали. Он же ее, одного с ним желавшую, в дом пригласил свой; Множество бедр на святых алтарях он сожег пред богами, Множеством вкладов, и златом и тканями, храмы украсил, Дерзкое дело такое с нежданным окончив успехом. Мы же, покинувши землю троянскую, поплыли вместе, Я и Атрид Менелай, сопряженные дружбою тесной. Были уж мы пред священным Сунионом, мысом Аттинеким; Вдруг Мснсласва кормщика Феб Аполлон невидимо Тихой своею стрелой умертвил: управляя бегущим Судном, кормило держал многоопытной твердой рукою Фронтис, Онеторов сын, наиболе из всех земнородных Тайну проникший владеть кораблем в наступившую бурю. Путь свой замедлил, хотя и спешил, Менелай, чтоб на бреге Честь погребения другу воздать с торжеством надлежащим; Но когда на своих кораблях крутобоких опять он В темное море пошел и высокого мыса Малеи Быстро достиг — повсеместно гремящий Кронион, замыслив Гибель, нагнал на него многошумное ветра дыханье, Поднял могучие, тяжкие, гороогромные волны. Вдруг корабли разлучив, половину их бросил он к Криту, Где обитают кидоны у светлых потоков Ярдана. Виден там гладкий утес, восходящий над влагой соленой, В темное море вдвигаясь на крайних пределах Гортины; Там, где великие волны на западный берег у Феста Нот нагоняет и малый утес их дробит, отшибая, Те корабли очутились; проворством спаслися от смерти Люди; суда ж их погибли, разбившись об острые камни. Пять остальных кораблей темноносых, похищенных бурей, Ветер могучий и волны ко брегу Египта примчали. Там Менелай, собирая сокровищ и золота много, Странствовал между народов иного языка, и в то же Время Згист совершил беззаконное дело в Аргосе, Смерти предавши Атрида, — народ покорился безмолвно. Целые семь лет он властвовал в златообильной ? икс не; Но на осьмой из Афин возвратился ему на погибель Богоподобный Орест; и убийцу сразил он, которым Был умерщвлен злоковарно его многославный родитель. Пир учредив для аргивян великий, свершил погребенье Он и преступнице матери вместе с Згистом презренным. В самый тот день и Атрид Менелай, вызыватсль в сраженье, Прибыл, богатства собрав, сколь могло в кораблях уместиться. Ты же недолго, мой сын, в отдаленье от родины странствуй, Дом и наследье отца благородного бросив на жертву Дерзких грабителей, жрущих твое беспощадно; расхитят Все, и без пользы останется путь, совершенный тобою. Но Менелая Атрида (советую, требую) должен Ты посетить; он недавно в отечество прибыл из чуждых Стран, от людей, от которых никто, занесенный однажды К ним по широкому морю стремительным ветром, не мог бы Жив возвратиться, откуда и в год долететь к нам не может Быстрая птица — толь страшно великой пучины пространство. Ты же поедешь отсюда иль морем со всеми своими, Или, когда пожелаешь, землею: коней с колесницей Дам я, и сына с тобою пошлю, чтоб тебе указал он Путь в Лакедемон божественный, где Менелай златовласый Царствует; можешь ты сам обо всем расспросить Менелая; Лжи он, конечно, не скажет, умом одаренный великим». Кончил. Тем временем солнце померкло и тьма наступила. К Нестору слово свое обративши, сказала Афина: «Старец, твои рассудительны речи, но медлить не станем; Должно отрезать теперь языки, и царю Посидону Купно с другими богами вином сотворить возлняньс; Время подумать о ложе покойном и сне миротворном; День на закате угас, и уж боле не будет прилично Здесь нам сидеть за трапезой богов; удалиться пора нам». Так говорила богиня; почтительно все ей внимали. Тут для умытия рук им служители подали воду; Отроки, светлым кратеры до края наполнив напитком, В чашах его разнесли, по обычаю справа начавши; Вросив в огонь языки, сотворили они возлняньс, Стоя; когда ж сотворили его и вином насладились, Сколько желала душа, Телемак благородный с Афиной Стали к ночлегу на свой быстроходный корабль собираться. Нестор, гостей удержавши, сказал: «Да отнюдь не позволят Вечный Зевес и другие бессмертные боги, чтоб ныне Вы для ночлега отсюда ушли на корабль быстроходный! Разве одежд не найдется у нас? Неужели я нищий? Будто уж в доме моем ни покровов, ни мягких постелей Нет, чтоб и сам я и гости мои насладились покойным Сном? Но покровов и мягких постелей найдется довольно. Можно ль, чтоб сын столь великого мужа, чтоб сын Одиссеев Выбрал себе корабельную палубу спальней, пока я Жив и мои сыновья обитают со мной под одною Кровлей, чтоб всех, кто пожалует к нам, угощать дружелюбно?» Дочь светлоокая Зевса Афина ему отвечала: «Умное слово сказал ты, возлюбленный старец, и должен Волю исполнить твою Телемак: то, конечно, приличней. Здесь я оставлю его, чтоб покойно под кровлей твоею Ночь он провел. Самому ж мне на черный корабль возвратиться Должно, чтоб наших людей ободрить и о многом сказать им: Я из сопутников наших старейший годами; они же (Все молодые, ровесники все Телемаку) по доброй Воле, из дружбы его в корабле проводить согласились; Вот для чего и хочу я на черный корабль возвратиться. Завтра ж с зарею пойти мне к народу отважных кавконов Нужно, чтоб там заплатили мне люди старинный, немалый Долг. Телемака же, после того как у вас погостит он, С сыном своим в колеснице отправь ты, коней повелевши Дать им проворнейших в беге и силою самых отличных». Так им сказав, светлоокая Зевсова дочь удалилась, Быстрым орлом улетев; изумился народ; изумился, Чудо такое своими глазами увидевши, Нестор. За руку взяв Телемака, ему дружелюбно сказал он: «Друг, ты, конечно, и сердцем не робок и силою крепок, Если тебе, молодому, так явно сопутствуют боги. Здесь из бессмертных, живущих в обителях светлых Олимпа, Был не иной кто, как Диева славная дочь Тритогена, Столь и отца твоего отличавшая в сонме аргивян. Будь благосклонна, богиня, и к нам и великую славу Дай мне, и детям моим, и супруге моей благонравной; Я же телицу тебе однолетнюю, лбистую, в поле Вольно бродящую, с игом еще незнакомую, в жертву Здесь принесу, ей рога изукрасивши золотом чистым». Так говорил он, молясь; и Палладою был он услышан. Кончив, пошел впереди сыновей и зятьев благородных В дом свой богато украшенный Нестор, герой Геренейский; С Нестором в царский богато украшенный дом и другие Также вступили и сели порядком на креслах и стульях. Старец тогда для собравшихся кубок наполнил до края Светлым вином, чрез одиннадцать лет из амфоры налитым Ключницей, снявшей впервые с заветной амфоры той кровлю. Им он из кубка свое сотворил возлняньс великой Дочери Зевса эгндодержавца; когда ж и другие Все, сотворив возлиянье, вином насладились довольно, 6? Каждый к себе возвратился, о ложе и сне помышляя. Гостю желая спокойствия, Нестор, герой Геренейский, Сам Телемаку, разумному сыну царя Одиссея, В звонкопространном покое кровать указал прорезную; Лег близ него Пизистрат, копьевержец, мужей предводитель, Вывший из братьев один неженатый в жилище отцовом. Сам же, во внутренний царского дома покой удаляся, Лег на постели, перестланной мягко царицею, Нестор. Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос; С мягкой поднялся постели и Нестор, герой Геренейский, Вышсд из спальни, он сел на обтесанных, гладких, широких Камнях, у двери высокой служивших седалищем, белых, Ярко сиявших, как будто помазанных маслом, на них же Прежде Нелей восседал, многоумием богу подобный; Но уж давно уведен был судьбой в обитель Аида. Ныне ж на камнях Нслссвых Нестор воссел, скиптроносный Пестун ахеян. К нему сыновья собрал ися, из спален Вышсд: Зхсфрон, Персей, Стратион, и Аретос, и юный Богу подобный красой Фрасимед; наконец и шестой к ним, Младший из братьев, пришел Пизистрат благородный. И рядом С Нестором сесть приглашен был возлюбленный сын Одиссеев. Речь обратил тут к собравшимся Нестор, герой Геренейский: «Милые дети, мое повеленье исполнить спешите: Паче других преклонить я желаю на милость Афину, Видимо, бывшую с нами на празднике бога великом. В поле один за телицей беги, чтоб немедленно с поля Выгнал ее к нам пастух, за стадами смотрящий; другой же Должен на черный корабль Телемаков пойти и позвать к нам Всех мореходных людей, там оставя лишь двух; напоследок Третьим пусть будет немедленно златоискусник Лаэркос Призван, чтоб золотом чистым рога изукрасить телице. Прочие ж все оставайтесь при мне, повелевши рабыням В доме устроить обед изобильный, расставить порядком Стулья, дрова приготовить и светлой воды принести нам». Так он сказал; все заботиться начали: с поля телицу Скоро пригнали; пришли с корабля Телемаковы люди, С ним переплывшие море; явился и златоискусник, Нужный для ковки металлов принесши снаряд: наковальню, Молот, клещи драгоценной отделки и все, чем обычно Дело свое совершал он; пришла и богиня Афина Жертву принять. Тут художнику Нестор, коней обуздатель, Золота чистого дал; оковал им рога он телицы, Тщася усердно, чтоб жертвенный дар был угоден богине. Взяли телицу тогда за рога Стратион и Эхефрон; Воду им руки умыть в обложенной цветами лохани Вынес из дома Аретос, в другой же руке он с ячменем Короб держал; подошел Фрасимед, ратоборец могучий, С острым в руке топором, поразить изготовяся жертву; Чашу подставил Персей. Тут Нестор, коней обуздатель, Руки умывши, ячменем телицу осыпал и, бросив Шерсти с ее головы на огонь, помолился Афине; Следом за ним и другие с молитвой телицу ячменем Так же осыпали. Несторов сын, Фрасимед многосильный, Мышцы напрягши, ударил, и, в шею глубоко вонзенный, Жилы топор пересек; повалилась телица; вскричали Дочери все, и невестки царевы, и с ними царица, Кроткая сердцем, Климёнова старшая дочь Эвридика. Те же телицу, приникшую к лону земли путсносной, Подняли — разом зарезал ее Пизистрат благородный. После, когда истощилася черная кровь и не стало Жизни в костях, разложивши на части ее, отделили Ведра и сверху их (дважды обвивши, как следует, кости Жиром) кровавого мяса кусками покрыли; все вместе Нестор зажег на костре и вином оросил искрометным; Те ж приступили, подставив ухваты с пятью остриями. Ведра сожегши и сладкой утробы вкусив, остальное Всё разрубили на части и стали на вертелах жарить, Острые вертелы тихо в руках над огнем обращая. Тою порой Телемак Пол и кастою, дочерью младшей Нестора, был отведен для омытия в баню; когда же Дева его и омыла и чистым натерла елеем, Легкий надевши хитон и богатой облекшись хламидой, Вышел из бани он, богу лицом лучезарным подобный; Место он занял близ Нестора, пастыря многих народов. Те же, изжарив и с вертелов снявши хребтовое мясо, Сели за вкусный обед, и заботливо начали слуги Бегать, вино наливая в сосуды златые; когда же Был удовольствован голод их сладким питьем и едою, Нестор, герой Геренейский, сказал сыновьям благородным: «Дети, коней густогривых запрячь в колесницу немедля Должно, чтоб мог Телемак по желанию в путь устремиться». То повеление царское было исполнено скоро; Двух густогривых коней запрягли в колесницу; в нее же Ключница хлеб и вино на запас положила, с различной Пищей, какая царям лишь, питомцам Зевеса, прилична. Тут в колесницу блестящую стал Телемак благородный; Рядом с ним Несторов сын Пизистрат, предводитель народов, Стал; натянувши могучей рукою бразды, он ударил Сильным бичом по коням, и помчалися быстрые кони Полем, и Пилос блистательный скоро исчез позади их. Целый день мчалися кони, тряся колесничное дышло. Солнце тем временем село, и все потемнели дороги. Путники прибыли в Феру, где сын Орзилоха, Алфеем Светлым рожденного, дом свой имел Диоклес благородный; Дав у себя им ночлег, Диоклес угостил их радушно. Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос. Путники, снова в свою колесницу блестящую ставши, Быстро на ней со двора через портик помчалися звонкий, Часто коней погоняя, и кони скакали охотно. Пышных равнин, изобильных пшеницей, достигнув, они там Кончили путь, совершенный конями могучими быстро; Солнце тем временем село, и все потемнели дороги. ПЕСНЬ ЧЕТВЕРТАЯ СОДЕРЖАНИЕ ЧЕТВЕРТОЙ ПЕСНИ Вечер пятого дня и весь шестой день Телемак и Пизистрат, прибыв в Лакедемон, вступают во дворец царя Менелая, который, празднуя свадьбу сына и дочери, приглашает их на семейственный пир свой. И он, и Елена узнают Телемака. Сред- ство, употребленное Еленою для развеселения гостей; она и Менелай рассказывают о подвигах Одиссея. На другое утро Менелай, по просьбе Телемака, сообщает ему все то, что сам слышал от прорицателя Протея о судьбе вождей ахейских и о заключении Одиссея на острове Калипсо; потом он убеждает Телемака погостить несколько времени в доме его. Тем временем женихи, узнав об отплытии Телемака, приходят в ужас и замышляют умертвить его на возвратном пути. Скорбь Пенелопы, узнавшей от глашатая Медона о замысле их и об отплытии сына. Афи- на, тронутая молитвою горестной матери, посылает ей ободрительное сновидение. Антиной со своею дружиною пускается в море и останав- ливается близ острова Астера ждать Телемака. В царственный град Лаксдсмон, холмами объятый, прибывши, К дому царя Менслая Атрида они обратились. Пир он богатый давал многочисленным сродникам, свадьбу Сына и дочери милыя празднуя в царском жилище. 5 К сыну губителя ратей Пелида свою посылал он Дочь, уж давно с ним в троянской земле договор заключивши Выдать ее за него, и теперь сочетали их боги; Много ей дав колесниц и коней, молодую невесту В град мирмидонский, где царствовал светлый жених, снарядил он. ю В Спарте же дочь он Алсктора выбрал невестой для сына, Крепкого силой, прижитого им с молодою рабыней В поздних годах, Мегапента. Клене ж детей не хотели Воги с тех пор даровать, как желанная ей родилася Дочь Эрмиона, подобная дивной красой Афродите. г> Шумно пируя в богато украшенных царских палатах, Сродники все и друзья Менслая, великого славой, Полны веселия были; на лире певец вдохновенный Громко звучал перед ними, и два прыгуна, соглашая С звонкою лирой прыжки, посреди их проворно скакали. *° Тою порой Телемак благородный с младым Пнзнстратом, К царскому дому прибыв, на дворе из своей колесницы Вышли; им встретился прежде других -Этеон многочтимый, Спальник проворный царя Менслая, великого славой. С вестью о них по дворцу побежал он к владыке Атриду; **> Влизко к нему подошедши, он бросил крылатое слово: «Царь Менелай, благородный питомец Зевеса, два гостя Прибыли, два иноземца, конечно из племени Дия. Что повелишь нам? Отпрячь ли их быстрых коней? Отказать ли Им, чтоб они у других для себя угощенья искали?» ? С гневом великим ему отвечал Менелай златовласый: «Ты, Этеон, сын Воатов, еще никогда малоумен Не был, теперь же бессмысленно стал говорить, как младенец; Сами не раз испытав гоетслюбие в странствии нашем, Мы напоследок покоимся дома, и Дни да положит Бедствиям нашим конец. Отпрягите коней их; самих же Странников к нам пригласить на семейственный пир наш обоих». Так говорил Менелай. Дтеон побежал, за собою Следовать многим из царских проворных рабов повелевши. Иго с ретивых коней, опененное потом, сложили; К яслям в царевой конюшне голодных коней привязали; В ясли же полбы насыпали, смешанной с ярким ячменем; К светлой наружной стене прислонили потом колесницу. Странники были в высокий дворец введены; озираясь, Дому любезного Зевсу царя удивлял ися оба; Все лучезарно, как на небе светлое солнце иль месяц, Выло в палатах царя Менслая, великого славой. Очи свои, наконец, удовольствовав сладостным зреньем, Начали в гладких купальнях они омываться; когда же Их омыла и чистым елеем натерла рабыня, В тонких хитонах, облекшись в косматые мантии, оба Рядом они с Менслаем властителем сели на стульях. Тут поднесла на лохани серебряной руки умыть им Полный студеной воды золотой рукомойник рабыня; Гладкий потом пододвинула стол; на него положила Хлеб домовитая ключница с разным съестным, из запаса Выданным ею охотно; на блюдах, подняв их высоко, Мяса различного крайчий принес и, его предложив им, Кубки златые на браном столе перед ними поставил. Сделав рукою приветствие, светлый сказал им хозяин: «Пищи откушайте нашей, друзья, на здоровье; когда же Свой утолите вы голод, спрошу я, какие вы люди? В вас не увяла, я вижу, порода родителей ваших; Оба, конечно, вы дети царей, порожденных Зевесом, Скиптродсржавных; подобные вам не от низких родятся». Тут он им подал бычатины жареной кус, из почетной Собственной части его отделивши своею рукою. Подняли руки они к предложенной им пище и голод Свой утолили роскошной едой и питьем изобильным. Голову к спутнику тут приклонив, чтоб подслушать другие Речи его не могли, прошептал Телемак осторожно: «Нестеров сын, мой возлюбленный друг, Пизистрат благородный, Видишь, как много здесь меди сияющей в звонких покоях; Блещет все златом, сребром, янтарями, слоновою костью; Зевс лишь один на Олимпе имеет такую обитель; Что за богатство! Как много всего! С изумленьем смотрю я». Вслушался в тихую речь Телемака Атрид златовласый; Голос возвысив, обоим он бросил крылатое слово: «Дети, нам, смертным, не можно равняться с владыкою Зевсом, Ибо и дом и сокровища Зевса, как сам он, нетленны; Люди ж иные поспорят богатством со мной, а иные Нет; претерпевши немало, немало скитавшись, добра я Много привез в кораблях, возвратясь на осьмой год в отчизну. Видел я Кипр, посетил финикиян, достигнув Египта, К черным проник эфиопам, гостил у сидонян, эрсмбов; В Ливии был, наконец, где рогатыми агнцы родятся, Где ежегодно три раза и козы и овцы кидают; В той стороне и полей господин и пастух недостатка В сыре и мясе и жирно-густом молоке не имеют; Круглый там год изобильно бывают доимы коровы. Той же порой, как в далеких землях я, сбирая богатства, Странствовал, милый в отечестве брат мой погиб от убийцы Тайно, никем не предвиден но, хитрым предательством женским. С тех пор и все уж мои мне сокровища стали постылы. Но об этом, кто б ни были вы, уж, конечно, отцы вам Все рассказали... О, горестно было мне зреть истребленье Дома, толь светлого прежде, толь славного многим богатством! Рад бы остаться я с третью того, чем владею, лишь только б Были те мужи на свете, которые в Трое пространной Кончили жизнь, далеко от Аргоса, питателя коней. Часто, их всех поминая, об них сокрушаясь и плача, Здесь я сижу одиноко под кровлей домашней; порою Горем о них услаждаю я сердце, порой забываю Горе, понеже нас скоро холодная скорбь утомляет. Но сколь ни сетую в сердце своем я, их всех поминая, Мысль об одном наиболее губит мой сон и лишает Пищи меня, поелику никто из ахеян столь много Бедствий не встретил, как царь Одиссей; на труды и печали Был он рожден; на мою же, досталося часть сокрушаться, Видя, как долго отсутствие длится его; мы не знаем, Жив ли он, умер ли; плачет о нем безутешный родитель 5 - 3454 Старец Лаэрт, с Пенелопой разумной, с младым Телемаком, Вывшим еще в пеленах при его удаленье из дома». Так он еказав, неумышленно скорбь пробудил в Телемаке. Крупная пала с ресницы сыновней слеза при отцовом Имени; в обе схвативши пурпурную мантию руки, Ею глаза он закрыл; то увидя, Атрид догадался; Долго, рассудком и сердцем колеблясь, не знал он, что делать: Ждать ли, чтоб сам говорить о родителе юноша начал, Или вопросами выведать все от нет понемногу? Тою порой, как рассудком и сердцем колеблясь, молчал он, К ним из своих благовонных, высоких покоев Клена Вышла, подобная светлой с копьем золотым Артемиде. Кресла богатой работы подвинула сесть ей Адреста; Мягкий ковер шерстяной положила ей в ноги Алкнппа; Фило пришла с драгоценной корзиной серебряной, даром Умной Алкандры, супруги Полиба, в египетских Фивах Жившего, много сокровищ имея в обители пышной. Две сребролитные дал он Атриду купальни и с ними Два тросножных сосуда и золотом десять талантов; Также царице Клене супруга его подарила Прялку златую с корзиной овальной; была та корзина Вся из сребра, но края золотые; и эту корзину Фило, пришедши, поставила подле царицы Клены, Полную пряжи сученой; на ней же лежала и прялка С шерстью волнистой пурпурного цвета. На креслах Клена Села, прекрасные ноги свои на скамью протянувши. Сев, с любопытством она у царя Менслая спросила: «Мог ли узнать ты, Атрид благородный, питомец Зевеса, Кто иноземные гости, наш дом посетившие ныне? Я же скажу — справедливо ли, нет ли, не знаю, — но сердце Нудит сказать, что еще никогда (с изумленьем смотрю я) Мне ни в жене не случалось, ни в муже подобного встретить Сходства, какое наш гость с Телемаком, царя Одиссея Сыном, имеет; младенцем его Одиссей благородный Дома оставил, когда за меня, недостойную, все вы, Мужи ахейские, в Трою пошли истребительной ратью». Царь Менелай отвечал благородной царице Клене: «Что ты, жена, говоришь, то и я нахожу справедливым. Дивное сходство! Такие же ноги, такие же руки, То же в глазах выражение, та ж голова и такие ж Кудри густые на ней; а когда, помянув Одиссея, Стал говорить я о бедствиях, им за меня претерпенных, Пала с ресницы его, я заметил, слеза, и, схвативши В обе пурпурную мантию руки, он ею закрылся». Тут Пизистрат благородный сказал Менелаю Атриду: «Царь многославный, Атрид, богоизбранный пастырь народов, Спутник мой подлинно сын Одиссеев, как думаешь сам ты; Но, осторожный и скромный, он мнит, что ему неприлично, Вас посетивши впервые, себя выставлять в разговоре Смелом с тобою, плснящим всех нас божественной речью. Старец, родитель мой, Нестор его повелел в Лакедёмон Мне проводить; у тебя ж он затем, чтоб ему благосклонно Дать наставление ты соизволил: что делать? Немало Горя бывает в родительском доме для сына, когда он Розно с отцом, не имея друзей, сиротствует, как ныне Сын Одиссеев: отец благородный далеко; в народе ж Нет никого, кто б ему от гонений помог защититься». Царь Менелай, отвечая, сказал Пизистрату младому: «Боги! Так подлинно сын несказанно мне милого друга, Столько тревог за меня претерпевшего, дом посетил мой. Я ж самого Одиссея отличнее прочих ахеян Встретить надеждой ласкался, когда б в кораблях быстроходных Путь нам домой по волнам отворил громовержец Кронион; Град бы в Аргосе ему я построил с дворцом для жилища; Взял бы его самого из Итаки с богатствами, с сыном, С целым народом; и область для них бы очистил, моими Близко людьми населенную, мой признающую скипетр; Часто видались тогда бы, соседствуя, мы, и ничто бы Нас разлучить не могло, веселящихся, дружных, до злого Часа, в который бы скрыло нас черное облако смерти. Но столь великого блага нам дать не хотел непреклонный Бог, запретивший ему, несчастливцу, возврат вожделенный». Так говоря, неумышленно всех Менелай опечалил; Громко Клена Аргивская, Диева дочь, зарыдала; Сын Одиссеев заплакал, и с ними Атрид прослезился; Плача не мог удержать и младой Пизистрат: он о брате Вспомнил, о брате своем Антилохс прекрасном, который Был умерщвлен лучезарной Денницы возлюбленным сыном. Вспомнив о брате, Атриду он бросил крылатое слово: «Подлинно, царь Менелай, ты разумнее всех земнородных. Так говорит и отец престарелый наш Нестор, когда мы Дома в семейных беседах своих о тебе вспоминаем. Ныне ж послушайся, царь многоумный, меня; не люблю я Слез за вечерней трапезою — скоро подымется Зое, В раннем тумане рожденная. Мне же отнюдь не противен Плач о возлюбленных мертвых, постигнутых общей судьбиной; Нам, земнородным страдальцам, одна здесь надежная почесть: Слезы с ланит и отрезанный локон волос на могиле. Врата утратил и я; не последний меж бранных аргивян Был он; его ты, конечно, видал; а со мной никогда здесь Он не встречался; его я не знал; но от всех был отличен, Слышали мы, он и легкостью ног и отважностью в битвах». Царь Менелай златовласый ответствовал так Пизистрату: «Друг, основательно то, что сказал ты; один лишь разумный Муж и годами старейший тебя говорить так способен. Вижу из слов я твоих, что отца своего ты достойный Сын; без труда познается порода мужей, для которых Счастье и в браке и в племени их уготовал Кронион; Так постоянно и Нестору он золотые свивает Годы, чтоб весело в доме своем он старел, окруженный Бодрой семьей сыновей, и разумных, и с копьями первых. Мы же, печаль отложив и отерши пролитые слезы, Снова начнем пировать; для умытия рук подадут нам Светлой воды, а наутро опять разговор с Телемаком Я заведу, и окончим мы завтра начатое ныне». Так он сказал, и умыться им подал воды Асфалион, Спальник проворный царя Менслая, великого славой. Подняли руки они к предложенной им лакомой пище. Умная мысль пробудилась тогда в благородной Клене: В чаши она круговые подлить вознамерилась соку, Гореусладного, миротворящего, сердцу забвенье Бедствий дающего; тот, кто вина выпивал, с благотворным Слитого соком, был весел весь день и не мог бы заплакать, Ксли б и мать и отца неожиданной смертью утратил, Кслн б нечаянно брата лишился иль милого сына, Вдруг пред очами его пораженного бранною медью. Диева светлая дочь обладала тем соком чудесным; Щедро в Кгипте ее Полидамна, супруга Фоона, Им наделила; земля там богатообильная много Злаков рождает и добрых, целебных, и злых, ядовитых; Каждый в народе там врач, превышающий знаньем глубоким Прочих людей, поелику там все из Пеанова рода. Соку в вино подмешав и вино разнести повелевши, Стала царица Клена беседовать снова с гостями: «Царь Менелай благородный, питомец Зевеса, и все вы, Дети отцов знаменитых, различное людям различным, Злое и доброе, Дий посылает, все Дню возможно. Радуйтесь ныне, сидя за трапезой вечерней и сладким Сердце свое веселя разговором; а я о бывалом Вам расскажу — хоть всего рассказать и припомнить нельзя мно,- Как Одиссей, непреклонный в бедах, подвизался, и что он, Дерзко-решительный муж, наконец, предпринял и исполнил В крае троянском, где много вы бед претерпели, ахейцы. Тело свое беспощадно иссекши бичом недостойным, Рубищем бедным покрывши плеча, как невольник, вошел он В полный сияющих улиц народа враждебного город; Образ принявши чужой, он в разодранном платье казался Нищим, каким никогда меж ахеян его не видали. Так посреди он троян укрывался; без смысла, как дети, Выли они; я одна догадалася, кто он; вопросы Стала ему предлагать я- он хитро от них уклонился; Но когда, и омывши его и натерши елеем, Платье на плечи ему возложила я с клятвой великой Тайны его никому не открыть в Ил ионе враждебном Прежде его возвращения в стан к кораблям крутобоким, Все мне о замысле хитром ахеян тогда рассказал он. Многих троян длинноострою медью меча умертвивши, Выведал в городе все он и в стан невредим возвратился. Многие вдовы троянские громко рыдали, в моем же Сердце веселие было: давно уж стремилось в родную Землю оно, и давно я скорбела, виной Афродиты Вольно ушедшая в Трою из милого края отчизны, Где я покинула брачное ложе, и дочь, и супруга, Столь одаренного светлым умом и лица красотою». Царь Менелай отвечал благородной царице Клене: «Истинно то, что, жена, рассказала ты нам о бывалом; Случай имел я узнать помышленья, поступки и нравы Многих людей благородных, и много земель посетил я, Но никогда и нигде мне досель человек, Одиссею, Твердому в бедствиях мужу, подобный, еще не встречался. Вот что, могучий, он там, наконец, предпринял и исполнил, В чреве глубоком коня (где ахейцы избранные были Скрыты) погибельный ков и убийство врагам приготовив; К нам ты тогда подошла — по внушению злому, конечно, Демона, дать замышлявшего славу враждебным троянам, — Вслед за тобою туда же пришел Деифоб благородный; Трижды громаду ты с ним обошла и, отвеюду ощупав Ребра се, начала вызывать поименно аргивян, Голосу наших возлюбленных жен подражая искусно. Мне ж с Диомедом и с бодрым царем Одиссеем, сокрытым В темной утробе громады, знакомые слышались звуки. Вдруг пробудилось желанье во мне и в Тидеевом сыне Выйти наружу иль громко тебе извнутри отозваться; Но Одиссей опрометчивых нас удержал; остальные ж, В чреве коня притаяся, глубоко молчали ахейцы. Только один Антиклес на призыв твой подать порывался Голос; но царь Одиссей, многосильной рукою зажавши Рот безрассудному, тем от погибели всех нас избавил; С ним он боролся, пока не ушла ты по воле Афины». Тут Менелаю сказал рассудительный сын Одиссеев: «Царь благородный Атрид, богоизбранный пастырь народов, Вдвое прискорбней, что он не избег от губящего рока; Выло ли в пользу ему, что имел он железное сердце?.. Время, однако, уж нам о постелях подумать, чтоб, сладко В сон погрузившись, на них успокоить усталые члены». Так он сказал, и Клена велела немедля рабыням В сенях кровати поставить, постлать тюфяки на кровати, Пышнопурпурные сверху ковры положить, на ковры же Мягким покровом для тела косматые мантии бросить. Факелы взявши, пошли из столовой рабыни; когда же Все приготовлено было гостям, проводил их глашатай; В сенях легли на постелях и скоро покойно заснули Сын Одиссеев и спутник его Пизистрат благородный. Скоро во внутренней спальне заснул и Атрид златовласый, Подле царицы Клены, покрытой одеждою длинной. Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос; Ложе покинул и царь Менелай, вызыватсль в сраженье; Платье надев, изощренный свой меч на плечо он повесил; После, подошвы красивые к светлым ногам привязавши, Вышел из спальни, лицом лучезарному богу подобный. Сев к Телемаку, его он поздравствовал; после спросил он: «Что побудило тебя по хребту беспредельного моря В царственный град Лакедемон прибыть, Телемак благородный? Нузкда какая? Своя иль народная? Правду скажи мне». Сын Одиссеев возлюбленный так отвечал Менелаю: «Царь многославный, Атрид, богоизбранный пастырь народов, Здесь я затем, чтоб узнать от тебя о судьбе Одиссея. Гибнет мое достоянье, мои разоряются земли, Дом мой во власти грабителей жадных, безжалостно бьющих Мелкий наш скот и быков криворогих и медлен походных; Мать Пенелопу они сватовством неотступным терзают. Я же колена твои обнимаю, чтоб ты благосклонно Участь отца моего мне открыл, объявив, что своими Видел глазами иль что от какого случайно услышал Странника. Матерью был он рожден на беды и на горе. Ты же, меня не щадя и из жалости слов не смягчая, Все расскажи мне подробно, чему ты был сам очевидец. Ксли же чем для тебя мой отец Одиссей благородный, Словом ли, делом ли, мог быть полезен в те дни, как с тобою В Трое он был, где столь много вы бед претерпели, ахейцы, Вспомни об этом теперь и поистине все расскажи мне». С гневом великим воскликнул Атрид Менелай златовласый: «О, безрассудные! Мужа могучего брачное ложе, Сами бессильные, мыслят они захватить произвольно! Ксли бы в темном лесу у великого льва в логовище Лань однодневных, сосущих птенцов положила, сама же Стала б по горным лесам, по глубоким, травою обильным Долам бродить и обратно бы лев прибежал в логовище — Разом бы страшная участь птенцов беспомощных постигла; Страшная участь постигнет и их от руки Одиссея. Ксли б, — о Дий громовержец! о Феб Аполлон! о Афина! — В виде таком, как в Лезбосе, обильно людьми населенном, Где, с силачом Филомиледом выступив в бой рукопашный, Он опрокинул врага на великую радость ахейцам, — Вели бы в виде таком женихам Одиссей вдруг явился, Сделался б брак им, судьбой неизбежной постигнутым, горек. То же, о чем ты, меня вопрошая, услышать желаешь, Я расскажу откровенно, и мною обманут не будешь; Что самому возвестил мне морской проницательный старец, То и тебе я открою, чтоб мог ты всю истину ведать. Все еще боги в отечество милое мне из Кгипта Путь заграждали: обещанной я не свершил экатомбы; Боги же требуют строго, чтоб были мы верны обетам. На море шумно-широком находится остров, лежащий Против Кгипта; его именуют там жители Фарос; Он от брегов на таком расстояньи, какое удобно В день с благовеющим ветром попутным корабль пробегает. Пристань находится верная там, из которой большие В море выходят суда, запасенные темной водою. Двадцать там дней я промедлил по воле богов, и ни разу С берега мне не подул благосклонный отплытию ветер, Спутник желанный пловцам по хребту многоводного моря. Мы уж истратили все путевые запасы и люди Бодрость теряли, как, сжалясь над нами, спасла нас богиня, Хитрого старца морского цветущая дочь Идофея. Сердцем она преклонилась ко мне, повстречавшись со мною, Шедшим печально стезей одинокой, товарищей бросив: Розно бродили они по зыбучему взморью и рыбу Остросогбенными крючьями удили — голод терзал их. С ласковым видом ко мне подошедши, сказала богиня: «Что же ты, странник? Дитя ль неразумное? Сердцем ли робок Лень ли тобой овладела? Иль сам ты своим веселишься Горем, что долго так медлишь на острове нашем, не зная, Что предпринять, и сопутников всех повергая в унылость?» Так говорила богиня, и так, отвечая, сказал я: «Кто б ни была ты, богиня, всю правду тебе я открою: Нехотя здесь я в бездействии медлю; быть может, нанес я Чем оскорбленье богам, беспредельного неба владыкам. Ты же скажи мне (всё ведать должны вы, могучие боги), Кто из бессмертных, меня оковав, запретил мне возвратный Путь по хребту многоводного, рыбообильного моря?» Так вопросил я, и так, отвечая, сказала богиня: «Все объявлю откровенно, чтоб мог ты всю истину ведать; Здесь пребывает издавна морской проницательный старец, Равный бессмертным Протей, египтянин, изведавший моря Все глубины и царя Посидона державе подвластный; Он, говорят, мой отец, от которого я родилася. Ксли б какое ты средство нашел овладеть им внезапно, Все б он открыл: и дорогу, и долог ли путь, и успешно ль Рыбообильного моря путем ты домой возвратишься? Ксли ж захочешь, божественный, скажет тебе и о том он, Что у тебя и худого и доброго дома случилось С тех пор, как странствуешь ты по морям бесприютно-пустынным». Так говорила богиня, и так, отвечая, сказал я: «Нас ты сама научи овладеть хитромыслснным старцем Так, чтоб не мог наперед он намеренье наше проникнуть: Трудно весьма одолеть человеку могучего бога». Так говорил я, и так, отвечая, сказала богиня: «Все объявлю откровенно, чтоб мог ты всю истину ведать; Здесь ежедневно, лишь Гелиос неба пройдет половину, В веянье ветра, с великим волнением тсмныя влаги, Вод глубину покидает морской проницательный старец; Вышсд из волн, отдыхать он ложится в пещере глубокой; Вкруг тюлени хвостоногие, дети младой Алозидны, Стаей ложатся, и спят, и, покрытые тиной соленой, Смрад отвратительный моря на всю разливают окрестность. Только что явится Зое, я место найду, где удобно Спрячешься ты посреди тюленей; но товарищам сильным Трем повели за собою прийти с кораблей крутобоких. Я же тебе расскажу о волшебствах коварного старца: Прежде всего тюленей он считать и осматривать станет; Их осмотрев и сочтя по пяти, напоследок и сам он Ляжет меж ними, как пастырь меж стада, и в сон погрузится. Вы же, увидя, что лег и что в сон погрузился он, силы Все соберите и им овладейте; жестоко начнет он Виться и рваться — из рук вы его не пускайте; тогда он Разные виды начнет принимать и являться вам станет Всем, что ползет по земле, и водою, и пламенем жгучим; Вы ж, не робея, тем крепче его, тем сильнее держите. Но, как скоро тебе человеческий голос подаст он, Снова принявши тот образ, в каком он заснул, — вы немедля Бросьте его; и тогда, благородному старцу свободу Давши, спроси ты, какой из богов раздражен и успешно ль Рыбообильного моря путем ты домой возвратишься?» Кончив, она погрузилась в морское глубокое лоно. Я же пошел к кораблям, на песке неподвижно стоявшим, Многими, сердце мое волновавшими, мыслями полный; К морю пришед и к моим кораблям, на вечернюю пищу Собрал людей я; божественно-темная ночь наступила; Все мы заснули под говором волн, ударяющих в берег. Встала из мрака младая с перстами багряными Зое; Вдоль по отлогому влажно-песчаному брегу, с молитвой Прежде колена склонив пред богами, пошел я; со мною Выли три спутника сильных, на всякое дело отважных. Тою порой, погрузившись в глубокое море, четыре Кожи тюленьи из вод принесла нам богиня; недавно Содраны были они. Чтоб отца обмануть, на песчаном Береге ямы она приготовила нам и сидела, Нас ожидая. Немедля все четверо к ней подошли мы. В ямы уклавши и кожами сверху покрыв нас, богиня Там повелела нам ждать, притаясь; нестерпимо нас мучил Смрад тюленей, напитавшихся горечью влаги соленой - Сносно ль меж чудами моря живому лежать человеку? Но Идофея беде помогла и страдание наше Кончила, ноздри амброзией нам благовонной помазав: Выл во мгновение запах чудовищ морских уничтожен. Целое утро с мучительной мы пролежали тоскою. Стаею вышли из вод, наконец, тюлени и рядами Друг подле друга вдоль шумного берега все улеглиея. В полдень же с моря поднялся и старец. Своих тюленей он Жирных увидя, пошел к ним, и начал считать их, и первых Счел меж своими подводными чудами нас, не проникнув Тайного кова; и сам напоследок меж ними улегся. Кинувшись с криком на сонного, сильной рукою все вместе Мы обхватили его; но старик не забыл чародейства; Вдруг он в свирепого с гривой огромною льва обратился; После предстал нам драконом, пантерою, вепрем великим, Быстротекучей водою и деревом густовершинным; Мы, не робея, тем крепче его, тем упорней держали. Он напоследок, увидя, что все чародейства напрасны, Сделался тих и ко мне, наконец, обратился с вопросом: «Кто из бессмертных тебе указал, Менелай благородный, Средство обманом меня пересилить? Чего ты желаешь?» Так он спросил у меня, и, ему отвечая, сказал я: «Старец, тебе уж известно (зачем притворяться?), что медлю Здесь я давно поневоле, не зная, на что мне решиться, Сердцем тревожась и спутников всех повергая в унылость. Лучше скажи мне (всё ведать должны вы, могучие боги), Кто из бессмертных, меня оковав, запретил мне возвратный Путь по хребту многоводного, рыбообильного моря?» Так у него я спросил, и, ответствуя, так мне сказал он: «Должен бы Зевсу владыке и прочим богам экатомбу Ты, с кораблями пускался в путь, совершить, чтоб скорее, Темное море измерив, в отчизну свою возвратиться. Знай, что тебе суждено не видать ни возлюбленных ближних В светлом жилище своем, ни желанного края отчизны Прежде, пока ты к бегущему с неба потоку Египту Вновь не придешь и обещанной там не свершишь экатомбы Зевсу и прочим богам, беспредельного неба владыкам. Иначе боги увидеть отчизну тебе не дозволят». Так он сказал, и во мне растерзалося милое сердце: Выло мне страшно, предавшись тревогам туманного моря, Вновь продолжитсльнотрудным путем возвращаться в Египет. Так напоследок, ответствуя, хитрому старцу сказал я: «Что повелел ты, божественный старец, то все я исполню; Ты же теперь объяви, ничего от меня не скрывая: Все ль в кораблях невредимы ахейцы, с которыми в Трое Мы разлучил ися, Нестор и я, возвратились в отчизну? Кто злополучный из них на дороге погиб с кораблями? Кто на руках у друзей, перенесши тревоги, скончался?» Так я спросил у него, и, ответствуя, так мне сказал он: «Царь Менелай! Не к добру ты меня вопрошаешь, и лучше б Выло тебе и не знать и меня не расспрашивать: горько Плакать ты будешь, когда обо всем расскажу я подробно. Многих уж нет; но и живы осталися многие; двум лишь Только вождям меднолатных аргивян домой возвратиться Смерть запретила (кто пал на сраженье, то ведаешь сам ты); Третий живой средь пустынного моря в неволе крушится. С длинновесельными в бурю морскую погиб кораблями Сын Оилеев Аякс; Посидон их к великой Гирейской Бросил скале; самого же Аякса из вод он исторгнул; Спасся 6 от гибели он вопреки раздраженной Афине, Если б в безумстве изречь не дерзнул святотатного слова: Он похвалился, что против богов избежит потопленья. Дерзкое слово царем Посидоном услышано было; Сильной рукой он во гневе схватил свой ужасный трезубец, Им по Гирейской ударил скале, и скала раздвоилась; Часть устояла: кусками рассыпавшись, в море другая Рухнула вместе с сидевшим на ней святотатным Аяксом; С нею и он погрузился в широкошумящее море; Так он погиб, злополучный, упившись соленою влагой. Брат твой сначала судьбы избежал: невредимо ко брегу Он с кораблями достиг, сохраненный владычицей Ирой. Но тогда, как в виду неприступных утесов Мал ей Был он, внезапно воздвигнулась буря, и рыбообильным Морем его, вопиющего жалобно, к крайним пределам Области бросило той, где Фиест обитал и где после Царское было жилище Фиестова сына, Зги ста. Скоро, однако, опять успокоилось море, и боги Ветер попутный им дали: в отечество их проводил он. Радостно вождь Агамемнон ступил на родительский берег. Стал целовать он отечество милое; снова увидя Землю желанную, пролил обильно он теплые слезы. Но издалека с подзорной стоянки увидел Атрида Сторож, Згистом поставленный (злое замысля, ему он Дать обещал два таланта); и там наблюдал он уж целый Год, чтоб Атрид не застал их врасплох, возвратяся внезапно. С вестью о нем роковой побежал он в жилище Згиста. Ков смертоносный тогда хитроумный Згист приготовил: Двадцать отважных мужей из народа немедля он выбрав, Скрыл их близ дома, где был приготовлен обед изобильный; Взяв колесницы с конями, к царю он Атриду навстречу С ласковым зовом пошел, замышляя недоброе в сердце; Введши его, подозрению чуждого, в дом, на веселом Пире его он убил, как быка убивают при яслях; Люди, с Атридом пришедшие, все до единого пали, Но и Згистовы с ними сообщники также погибли». Так он сказал, и во мне растерзалося милое сердце: Горько заплакав, упал я на землю; мне стала противна Жизнь, и на солнечный свет поглядеть не хотел я, и долго Плакал, и долго лежал на земле, безутешно рыдая. Но напоследок сказал мне морской проницательный старец: «Царь Менелай, сокрушать столь жестоко себя ты не должен; Слезы твои ничему не помогут: а лучше подумай, Как бы тебе самому возвратиться скорее в отчизну. Или застанешь его ты живого, иль будет Орестом Он уж убит; ты тогда подоспеешь к его погребенью». Так он сказал, ободрился мой дух, и могучее снова Сердце мое, несмотря на великую скорбь, оживилось. Голос возвысив, я бросил Протею крылатое слово: «Знаю теперь о двоих; объяви же, кто третий, который, Морем объятый, живой, говоришь ты, в неволе крушится? Или уж нет и его? Сколь ни горько, но слушать готов я». Так я Протея спросил, и, ответствуя, так мне сказал он: «Это Лаэртов божественный сын, обладатель Итаки. Видел его я на острове, льющего слезы обильно В светлом жилище Калипсо, богини богинь, произвольно Им овладевшей; и путь для него уничтожен возвратный: Нет корабля, ни людей,мореходных, с которыми мог бы Он безопасно пройти по хребту многоводного моря. Но для тебя, Менелай, приготовили боги иное: Ты не умрешь и не встретишь судьбы в многоконном Аргосе; Ты за пределы земли, на поля Елисейекие будешь Послан богами — туда, где живет Радамант златовласый (Где пробегают светло беспечальные дни человека, Где ни метелей, ни ливней, ни хладов зимы не бывает, Где сладкошумно летающий веет Зефир, Океаном С легкой прохладой туда посылаемый людям блаженным), Ибо супруг ты Елены и зять громовержца Зевеса». Так он сказав, погрузился в морское глубокое лоно. Я же с друзьями отважными вновь к кораблям возвратился, Многими, сердце мое волновавшими, мыслями полный; К морю пришед и к моим кораблям, на вечернюю пищу Собрал людей я; божественно-темная ночь наступила; Все мы заснули под говором волн, ударяющих в берег. Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос: Сдвинули с берега мы корабли на священное море; Мачты подняв и развив паруса, на судах собралися Все мореходные люди и, севши у весел на лавках, Разом могучими веслами вспенили темные воды. Снова направил к бегущему с неба потоку Египту Я корабли и успешно на бреге его совершил экатомбу; После ж, когда примирил я богов, совершив экатомбу, Холм гробовой Агамемнону брату на вечную память Там я насыпал; и поплыли мы, и послали попутный Ветер нам боги; в отечество милое нас проводил он. Ты ж, Телемак, у меня погостишь и отсель не поедешь Прежде, пока не свершится одиннадцать дней иль двенадцать; После тебя отпущу с дорогими подарками; дам я Трех быстроногих коней с колесницей блестящей, и с ними Редкой работы кувшин, нз которого будешь вседневно Ты, поминая меня, пред богами творить возлняньс». — «Царь Менелай, — отвечал рассудительный сын Одиссеев. — Долго меня не держи, тороплюся домой я безмерно; Здесь у тебя я с великою радостью мог бы и целый Год провести, не подумав в отчизну к родным возвратиться, Так несказанно твои разговоры и речи пленяют Душу мою; но сопутники в Пилосе гкдут с нетерпеньем Ныне меня: ты ж, напротив, желаешь, чтоб здесь я промедлил. Дай мне в подарок такое, что мог бы удобно хранить я Дома; коней же в Итаку мне взять невозможно: оставь их Здесь утешеньем себе самому; ты владеешь землею Тучных равнин, где родится обильно и лотос и галгант С яркой пшеницей, и полбой, и густо цветущим ячменем. Мы ж ни широких полей, ни лугов не имеем в Итаке; Горные пажити наши для коз, не для коней привольны; Редко лугами богат и коням легконогим приютен Остров, объятый волнами; Итака же менее прочих». Он замолчал. Улыбнулся Атрид, вызыватсль в сраженье; Ласково щеки ему потрепавши рукою, сказал он: «Вижу из слов я твоих, что твоя благородна порода, Сын мой; но вместо коней я могу подарить и другое, Это легко мне; из многих сокровищ, которыми дом мой Полон, я самое редкое, лучшее выберу ныне; Дам пировую кратеру богатую; эта кратера Вся из сребра, но края золотые, искусной работы Bora Ифеста; ее подарил мне Федим благородный, Царь сидонян, в то время, когда, возвращаясь в отчизну, В доме его я гостил, и ее от меня ты получишь». Так говорили о многом они, беседуя сладко. В доме царя собрал ися тем временем званые тети, Коз и овец приведя и вина дорогого принесши (Хлеб же прислали их жены, ходящие в светлых повязках). Так все готовилось к пиру в высоких палатах Атрида. Тою порой женихи в Одисссевом доме бросаньем Дисков и дротиков острых себя забавляли, собравшись Все на мощеном дворе, где бывали их буйные игры. Но Антиной с Эвримахом прекрасным сидели особо, Прочих вожди, перед всеми отличные мужеской силой. Фрониев сын Ноэмон, подошед к ним, сидевшим особо, Слово такое сказал, обратясь к Антиною с вопросом: «Может ли кто мне из вас, Антиной, объявить, иль не может, Скоро ль назад Телемак из песчаного ? ил оса будет? Взят у меня им корабль — самому мне он надобен ныне: Плыть мне в Злиду широкополянную нужно; двенадцать Там у меня кобылиц и табун лошаков работящих; Дикие все; я хотел бы поймать одного, чтоб объездить». Так он сказал; женихи изумились; войти не могло им В мысли, чтоб был он в Нелеевом Пил осе; мнили, напротив, Все, что ушел он иль в поле к стадам, иль к своим свинопасам. Строго тогда Антиной, сын -Эвпейтов, спросил Ноэмона: «Все объяви нам по правде: когда он уехал? Какие Выли с ним люди? Свободные ль, взятые им из народа? Или наемники? Или рабы? Как успел он то сделать? Также скажи откровенно, чтоб истину ведать могли мы: Силою ль взял у тебя он корабль быстроходный, иль сам ты Отдал его произвольно, как скоро о том попросил он?» Фрониев сын Ноэмон, отвечая, сказал Антиною: «Отдал я сам произвольно, и всякий другой поступил бы Так же, когда бы к нему обратился такой огорченный С просьбою муж — ни один бы ему отказать не помыслил. Люди ж, им взятые, все молодые, из самых отличных Выбраны граждан; и их предводителем был, я заметил, Ментор иль кто из бессмертных, облекшийся в Менторов образ: Ибо я был изумлен несказанно — божественный Ментор Встретился здесь мне вчера, хоть и сел на корабль он с другими». Так он сказавши, пошел, чтоб к родителю в дом возвратиться. Но Антиной с Эвримахом исполнены были тревоги; Бросив игру, женихи собрал ися и сели кругом их. К ним обратяся, сказал Антиной, сын Двпейтов, кипящий Гневом, — и грудь у него подымалась, теснимая черной Злобой, и очи его, как огонь пламенеющий, рдели: «Горе нам! Дело великое сделал, так смело пустившись В путь, Телемак; от него мы подобной отваги не ждали: Нам вопреки, он, ребенок, отсюда ушел самовольно, Прочный добывши корабль и отличнейших взяв из народа. Будет вперед нам и зло и беда от него. Но погибни Сам от Зевеса он прежде, чем бедствие наше созреет! Вы ж мне корабль с двадцатью снарядите гребцами, чтоб мог я, В море за ним устремившись, его на возвратной дороге Между Итакой и Замом крутым подстеречь, чтоб в погибель Плаванье вслед за отцом для него самого обратилось». Так он сказал, изъявили свое одобренье другие. Вставши, все вместе они возвратилися в дом Одиссеев. Но Пенелопа недолго в незнанье осталась о хитром Буйных ее женихов заговоре на жизнь Телемака; Вес ей Мёдон, благородный глашатай, открыл: недалеко Был он, когда совещались они, и подслушал их речи. С вестью немедленно он по дворцу побежал к Пенелопе. Встретив его на пороге своем; Пенелопа спросила: «С чем ты, Медон, женихами сюда благородными прислан? С тем ли, чтоб мне объявить, что рабыням царя Одиссея Должно, оставив работы, обед им скорей приготовить? О, когда бы они от меня отступились! Когда бы Это их пиршество было последним в обители нашей! Вы, разорители нашего дома, губящие жадно Все достояние в нем Телемаково, или ни разу В детских вам летах от ваших разумных отцов не случалось Слышать, каков Одиссей был в своем обхождении с ними, Как никому не нанес он ни словом, ни делом обиды В целом народе; хотя многосильным царям и обычно Тех из людей земнородных любить, а других ненавидеть, Но от него не видал оскорбленья никто из живущих. Здесь же лишь ваше бесстыдство, лишь буйные ваши поступки Видны; а быть за добро благодарными вам неуместно»* Умные мысли имея, Медон отвечал Пенелопе: «О царица, когда бы лишь в атом все зло заключалось! Но женихи величайшей, ужаснейшей нам угрожают Ныне бедой — да успеха не даст им Зевес громовержец! Острым мечом замышляют они умертвить Телемака, Выждав его на возвратном пути: о родителе сведать Поплыл он в Пилос божественный, в царственный град Лакедемон» Так он сказал; задрожали колена и сердце у бедной Матери; долго была бессловесна она, и слезами Очи ее затмевались, и ей не покорствовал голос. С духом собравшись, она, наконец, отвечая, сказала: «Что удалиться, Медон, побудило дитя мое? Нужно ль Выло вверяться ему кораблям, водяными конями Быстро носящим людей мореходных по влаге пространной? Иль захотел он, чтоб в людях и имя его истребилось?» Выслушав слово ее, благородный Медон отвечал ей: «Мне неизвестно, внушенью ль он бога последовал, сам ли В сердце отплытие в Пилос замыслил, чтоб сведать, в какую Землю родитель судьбиною брошен и что претерпел он». Кончив, разумный Медон удалился из царского дома. Сердцегубящее горе объяло царицу; остаться Доле на стуле она не могла; хоть и много их было В светлых покоях ее, но она на пороге сидела, Жалобно плача. С рыданием к ней собрал ися рабыни, Сколько их ни было в царском жилище и юных и старых. Сильно скорбя посреди их, сказала им так Пенелопа: «Слушайте, милые; дал мне печали Зевес Олимпиец Более всех, на земле современно со мною рожденных; Прежде погиб мой супруг, одаренный могуществом львиным, Всякой высокою доблестью в сонме данаев отличный, Столь преисполнивший славой своей и Элладу и Аргос. Ныне ж и милый мой сын не со мною; бесславно умчали Бури отсюда его, и о том я не сведала презкде; О вы, безумные, как ни одной, ни одной не пришло вам Вовремя в мысли меня разбудить? А, конечно, уж знали Все вы, что он собрался в корабле удалиться отсюда. О! для чего не сказал мне никто, что отплыть он замыслил! Или тогда б, отложивши отъезд, он остался со мною, Или сама б я осталася мертвою в этом жилище. Но позовите скорее ко мне старика Дол иона; Верный слуга он; в приданое дан мне отцом и усердно Смотрит за садом моим плодоносным. К Лаэрту немедля Должен пойти он и, сев близ него, о случившемся ныне 6 - 3454 Старцу сказать; и Лаэрт, вес разумно обдумав, быть может, С плачем предстанет народу, который губить допускает Внука его, Одиссеева богоподобного сына». Тут Эвриклся, усердная няня, сказала царице: «Свет наш царица, казнить ли меня беспощадною медью Ты повелишь, иль помилуешь, я ничего не сокрою. Выло известно мне все; по его повеленью дала я Хлеб и вино на дорогу; с меня же великую клятву Взял он: молчать до двенадцати дней, иль пока ты не спросишь, Где он, сама, иль другой кто отъезда его не откроет. Свежесть лица твоего, он боялся, от плача поблекнет. Ты же, царица, омывшись и чистой облекшись одеждой, Вместе с рабынями в верхний покой свой пойди и молитву Там сотвори перед дочерью Зевса эгидодержавца; Ею, конечно, он будет спасен от грозящия смерти. Но не печаль старика, уж печального; вечные боги, Думаю я, не совсем отвратились еще от потомков Аркезиада; и род их всегда обладателем будет Царского дома, и нив, и полей плодоносных в Итаке». Так Эвриклся сказала; утихла печаль, осушились Слезы царицы. Омывшись и чистой облекшись одеждой, Вместе с рабынями в верхний покой свой пошла Пенелопа. Чашу наполнив ячменем, она возгласила к Афине: «Дочь непорочная Зевса эгидодержавца, Афина, Если когда Одиссей благородный в сем доме обильно Тучные бедра быков и овец сожигал пред тобою, Вспомни об этом теперь и спаси Одиссеева сына, Козни моих женихов злонамеренных ныне разрушив». Так помолилась она, и не втуне осталась молитва. Тою порой женихи в потемневшей палате шумели. Так говорили иные из них, безрассудно надменных: «Верно, теперь многославная паша царица готовит Свадьбу, не мысля о том, что от нас приготовлено сыну». Так говорили они, не предвидя того, что и всем им Было готово. Созвав их, сказал Антиной, негодуя: «Буйные люди, советую вам от таких неразумных Слов воздержаться, чтоб кто-нибудь здесь разгласить их не вздумал. Лучше, отсель удаляся в молчанье, исполним на деле То, что теперь на совете согласном своем положили». Выбрав отважнейших двадцать мужей из народа, поспешно С ними пошел к кораблям он, стоявшим на бреге песчаном. Сдвинув с песчаного брега корабль на глубокое море, Мачту они утвердили на нем, все уладили снасти, В креп коре ме иные петли просунули длинные весла, Должным порядком потом паруса натянули. Когда же Смелые слуги с оружием их собралися, все вместе, Сев на корабль и его отведя на открытое взморье, Ужинать стали они в ожиданье пришествия ночи. Той порою в высоком покое своем Пенелопа Грустно лежала одна, ни еды, ни питья не вкушавши, Мыслью о том лишь тревожась, спасется ли сын беспорочный, Или погибнет, сраженный рукою убийц вероломных? Словно как лев, окружаемый мало-помалу стрелками, С трепетом видит, что скоро их цепью он будет обхвачен, Так от своих размышлений она трепетала. Но мирный Сон прилетел и ее улсленл9 и все в ней утихло. Добрая мысль пробудилась тогда в благосклонной Палладе: Призрак она сотворила, имевший наружность прекрасной Дочери старца Икарня, светлой Ифтимы, с которой Царь фессалийския Феры, могучий Эвмел, сочетался. В дом Одиссеев послала тот призрак Афина, дабы он Там, подошед к погруженной в печаль Пенелопе, ей слезы Легкой рукою отер и ее утолил сокрушенье. В спальню проникнул, ремня у задвижки не тронув, бесплотный Призрак, подкрался и, став над ее головою, промолвил: «Спишь ли, сестра Пенелопа? Тоскует ли милое сердце? Боги, живущие легкою жизнью, тебе запрещают Плакать и сетовать: твой Телемак невредим возвратится Скоро к тебе; он богов никакой не прогневал виною»* Мнимой сестре Пенелопа разумная так отвечала, Полная сладкой дремоты в безмолвных вратах сновидений: «Друг мой, сестра, как пришла ты сюда? Ты доныне так редко Нас посещала, в далеком отсюда краю обитая. Как же ты хочешь, чтоб я перестала скорбеть и крушиться, Горе, объявшее дух мой и сердце мое, позабывши? Прежде погиб мой супруг, одаренный могуществом львиным, Всякой высокою доблестью в сонме данаев отличный, Столь преисполнивший славой своей и Элладу и Аргос; Ныне ж и милый мои сын не со мной: он отважился в море, Отрок, нужды не видавший, с людьми говорить не обыкший. Боле о нем я крушуся теперь, чем о бедном супруге; Сердце дрожит за него, чтоб беды с ним какой не случилось На море злом иль в чужой стороне у чужого народа. Здесь же враждебные люди его стерегут, приготовив В мыслях погибель ему на возвратной дороге в отчизну». Темный призрак, ответствуя, так прошептал Пенелопе: «Будь же спокойна и сердца не мучь, безрассудно тревожась. Спутница есть у него и такая, которой бы всякий Смертный с надеждою вверил себя — для нее все возможно, — Дочь громовержца Афина сама. О тебе сожалея, Доброю вестью твой дух ободрить мне велела богиня». Мнимой сестре Пенелопа разумная так отвечала: «Если ты вправду богиня и слышала голос богини, То, умоляю, открои и его мне печальную участь. Где он, злосчастный? Еще ли он видит сияние солнца? Или его уж не стало и в область Аида сошел он?» Темный призрак, ответствуя, так прошептал Пенелопе: «Я ничего не могу объявить о судьбе Одиссея; Жив ли, погиб ли, сказать мне нельзя; пусторечне вредно». Призрак тогда, сквозь замочную скважину двери провеяв Воздухом легким, пропал. Пробудяся от сна, Пенелопа Ложе покинула; сердцем она ожила, поелику Явно в глубокую полночь предстал ей пророческий образ. Тою порой женихи в корабле водяною дорогой Шли, неизбежную мысленно смерть Телемаку готовя. Есть на равнине соленого моря утесистый остров Между Итакой и Замом гористым; его именуют Астером; он невелик; корабли там приютная пристань С двух берегов принимает. Там стали на страже ахейцы. ПЕСНЬ ПЯТАЯ СОДЕРЖАНИЕ ПЯТОЙ ПЕСНИ Седьмой день до конца тридцать первого Совет богов. Они посылают Эрмия к нимфе Калипсо с повелением отпустить немедленно Одиссея. Калипсо дает Одиссею орудия, нуж- ные для постройки плота. В четыре дня судно готово, и на пятый день Одиссей пускается в путь, получив от Калипсо все нужное на дорогу. Семнадцать дней плавание продолжается благополучно. На осьмнад- цатый Посидон, возвращаясь от эфиопов, узнает в море Одиссея, плы- вущего на легком плоту своем; он посылает бурю, которая разрушает плот; но Одиссей получает от Левкотеи покрывало, которое спасает его от потопления; целые три дня носят его бурные волны; наконец ввече- ру третьего дня он выходит на берег феакийского острова Схерии. Эос, покинувши рано Тифона прекрасного ложе, На небо вышла сиять для блаженных богов и для смертных. Боги тогда собрались на великий совет; председал им В тучах гремящий Зевес, всемогущею властию первый. Стала Афина рассказывать им о бедах Одиссея, В сердце трсвожася долгой неволей его у Калипсо: «Зевс, наш отец и владыка, блаженные, вечные боги, Кротким, благим и приветливым быть уж теперь ни единый Царь скиптроносный не должен, но, правду из сердца изгнавши, '° Каждый пускай притесняет людей, беззаконствуя смело, — Ксли могли вы забыть Одиссея, который был добрым, Мудрым царем и народ свой любил, как отец благодушный; Брошенный бурей на остров, он горе великое терпит В светлом жилище могучей богини Калипсо, насильно 15 Им овладевшей; и путь для него уничтожен возвратный: Нет корабля, ни людей мореходных, с которыми мог бы Он безопасно пройти по хребту многоводного моря. Ныне ж враги и младого хотят умертвить Телемака, В море внезапно напав на него: о родителе сведать *" Поплыл он в Пилос божественный, в царственный град Лаксдсмон». Ей возражая, ответствовал туч собиратель Кронион: «Странное, дочь моя, слово из уст у тебя излетело. Ты не сама ли рассудком решила своим, что погубит Некогда всех их, домой возвратясь, Одиссей? Телсмака ж 35 Ты проводи осторожно сама — то, конечно, ты можешь; Пусть невредимо он в милую землю отцов возвратится: Пусть и они, не свершив злодеянья, прибудут в Итаку». Так отвечав, обратился он к Эрмию, милому сыну: «Эрмий, наш вестник заботливый, нимфе прекрасно кудрявой *° Ныне лети объявить от богов, что отчизну увидеть Срок наступил Одиссею, в бедах постоянному; путь свой Он совершит без участия свыше, без помощи смертных; Морем, на крепком плоту, повстречавши опасного много, В день двадцатый достигнет он берега Схерии тучной, Где обитают родные богам феакййцы; и будет Ими ему, как бессмертному богу, оказана почесть: В милую землю отцов с кораблем их отплыв, он в подарок Меди, и злата, и разных одежд драгоценных получит Много, столь много, что даже из Трои подобной добычи Он не привез бы, когда б беспрепятственно мог возвратиться Так, напоследок, по воле судьбы, он возлюбленных ближних, Землю отцов и богато украшенный дом свой увидит». Кончил. И медлить не стал благовестник, аргусоубийца. К светлым ногам привязавши свои золотые подошвы, Амброзиальныс, всюду его над водой и над твердым Лоном земли бсспрсдсльныя легким носящие ветром, Взял он и жезл свой, по воле его наводящий на бодрых Сон, отверзающий сном затворенные очи у спящих. В путь устремился с жезлом многосильный убийца Аргуса. Скоро, достигнув Пиерии, к морю с эфира слетел он; Быстро помчался потом по волнам рыболовом крылатым, Жадно хватающим рыб из отверстого бурею недра Бездны бесплодносоленой, купая в ней сильные крылья. Легкою птицей морской пролетев над пучиною, Дрмий Острова, морем вдали сокровенного, скоро достигнул. С зыби широко-туманной на твердую землю поднявшись, Берегом к темному гроту пошел он, где светлокудравой Нимфы обитель была, и ее самое там увидел. Пламень трескучий сверкал на ее очаге, и весь остров Был накурен благовонием кедра и дерева жизни, Ярко пылавших. И голосом звонко-приятным богиня Пела, сидя с челноком золотым за узорною тканью. Густо разросшись, отвеюду пещеру ее окружали Тополи, ольхи и сладкий лнющие дух кипарисы; В лиственных сенях гнездилися там длиннокрылые птицы, Копчики, совы, морские вороны крикливые, шумной Стаей по взморью ходящие, пищи себе добывая; Сетью зеленою стены глубокого грота окинув, Рос виноград, и на ветвях тяжелые грозды висели; Светлой струею четыре источника рядом бежали Близко один от другого, туда и сюда извиваясь; Вкруг зеленели густые луга, и фиалок и злаков Полные сочных. Когда бы в то место зашел и бессмертный Бог — изумился б, и радость в его бы проникнула сердце, Был изумлен и богов благовестник, сразитель Аргуса; Но, посмотревши на все с изумленьем и радостью сердца, В грот он глубокий вступил напоследок; и с первого взгляда Нимфа, богиня богинь, догадавшися, гостя узнала (Быть незнакомы друг другу не могут бессмертные боги, Даже когда б и великое их разлучало пространство). Но Одиссея, могучего мужа, там Эрмий не встретил; Он одиноко сидел на утесистом бреге и плакал; Горем и вздохами душу питая, там дни проводил он, Взор, помраченный слезами, вперив на пустынное море. Эрмия сесть приглася на богато украшенных креслах, Нимфа, богиня богинь, у него с любопытством спросила: «Эрмий, носитель жезла золотого, почтенный и милый Гость мой, зачем прилетел? У меня никогда не бывал ты Прежде; скажи же, чего ты желаешь? Охотно исполню, Ксли исполнить возможно и если властна я исполнить. Прежде, однако, ты должен принять от меня угощенье». С сими словами богиня, поставивши стол перед гостем, С сладкой амброзией нектар ему подала пурпуровый. Пищи охотно вкусил благовестник, убийца Аргуса. Душу довольно свою насладивши божественной пищей, Словом таким он ответствовал нимфе прекраснокудрявой: «Знать от меня ты — от бога богиня — желаешь, зачем я Здесь? Объявлю все поистине, волю твою исполняя. Послан Зевссом, не сам произвольно сюда прилетел я, — Кто произвольно захочет измерить бесплодного моря Степь несказанную, где не увидишь жилищ человека, Жертвами чтущего нас, приносящего нам экатомбы? Но повелений Зевеса эгидодержавца не смеет Между богов ни один от себя отклонить, ни нарушить. Ведомо Дню, что скрыт у тебя злополучнейший самый Муж из мужей, перед градом Приама сражавшихся девять Лет, на десятый же, град ниспровергнув, отплывших в отчизну; Но при отплытии дерзко они раздражили Афину: Бури послала на них и великие волны богиня. Он же, сопутников верных своих потеряв, напоследок, Схваченный бурей, сюда был волнами великими брошен. Требуют боги, чтоб был он немедля тобою отослан; Ибо ему не судьба умереть далеко от отчизны; Воля, напротив, судьбы, чтоб возлюбленных ближних, родную Землю и светло-устроенный дом свой опять он увидел». Так он сказал ей. Калипсо, богиня богинь, содрогнувшись, Голос возвысила свой и крылатое бросила слово: «Воги ревнивые, сколь вы безжалостно к нам непреклонны! Вас раздражает, когда мы, богини, приемлем на ложе Смертного мужа и нам он становится милым супругом. Так Орион светоносною Зое был некогда избран; Гнали его вы, живущие легкою жизнию боги, Гнали до тех пор, пока златотронныя он Артемиды Тихой стрелою в Ортигии не был внезапно застрелен. Так Язион был прекраснокудрявой Деметрою избран; Сердцем его возлюбя, разделила с ним ложе богиня На поле, три раза вспаханном; скоро о том извещен был Зевс, и его умертвил он, низринувши пламенный гром свой. Ныне я вас прогневала, боги, дав смертному мужу Помощь, когда, обхватив корабельную доску, в волнах он Гибнул — корабль же его быстроходный был пламенным громом Зевса разбит посреди беспредельнопуетынного моря: Так он, сопутников верных своих потеряв, напоследок, Схваченный бурей, сюда был волнами великими брошен. Здесь приютивши его и заботясь о нем, я хотела Милому дать и бессмертье и вечноцветущую младость. Но повелений Зевеса эгидодержавца не смеет Между богов ни один отклонить от себя, ни нарушить; Пусть он — когда уж того так упорно желает Кронион — Морю неверному снова предастся; помочь я не в силах; Нет корабля, ни людей мореходных, с которыми мог бы Он безопасно пройти по хребту многоводного моря. Дать лишь совет осторожный властна я, дабы он отсюда Мог беспрепятственно в милую землю отцов возвратиться». Ей отвечая, сказал благовестник, убийца Аргуса: «Волю Зевеса уважив, немедля его отошли ты, Или, богов раздражив, на себя навлечешь наказанье». Так отвечав, удалился бессмертных крылатый посланник. Светлая нимфа пошла к Одиссею, могучему мужу, Волю Зевеса принявши из уст благовестного бога. Он одиноко сидел на утесистом бреге, и очи Выли в слезах; утекала медлительно капля за каплей Жизнь для него в непрестанной тоске по отчизне; и, хладный Сердцем к богине, с ней ночи свои он делил принужденно В гроте глубоком, желанью ее непокорный желаньем. Дни же свои проводил он, сидя на прибрежном утесе, Горем, и плачем, и вздохами душу питая и очи, Полные слез, обратив на пустыню бесплодного моря. Близко к нему подошедши, сказала могучая нимфа: «Слезы отри, злополучный, и боле не трать в сокрушенье Сладостной жизни: тебя отпустить благосклонно хочу я. Бревен больших нарубив топором медноострым и в крепкий Плот их связав, по краям утверди ты перила на толстых Брусьях, чтоб по морю темному плыть безопаснее было. Хлебом, водой и вином пурпуровым снабжу изобильно Я на дорогу тебя, чтоб и голод и жажду легко ты Мог утолять; и одежды я дам; и пошлю за тобою Ветер попутный, чтоб милой отчизны своей ты достигну.!, Если угодно богам, беспредельного неба владыкам, — Мне же ни разумом с ними, ни властью равняться не можно». Так говорила она. Одиссей, постоянный в бедах, содрогнулся; Голос возвысив, он бросил богине крылатое слово: «В мыслях твоих не отъезд мой, а нечто иное, богиня; Как же могу переплыть на плоту я широкую бездну Страшного, бурного моря, когда и корабль быстроходный Редко по ней пробегает с Зсвссовым ветром попутным? Нет! против воли твоей не взойду я на плот ненадежный Прежде, покуда сама ты, богиня, не дашь мне великой Клятвы, что мне никакого вреда не замыслила ныне». Так говорил он. Калипсо, богиня богинь, улыбнулась; Щеки ему потрепавши рукою, она отвечала: «Правду сказать, ты хитрец, и чрезмерно твой ум осторожен; Странное слово, однако, ответствуя мне, произнес ты. Но я клянусь и землей плодоносной и небом великим, Стикса подземной водою клянусь, ненарушимой, страшной Клятвой, которой и боги не могут изречь без боязни, В том, что тебе никакого вреда не замыслила ныне. Нет, я советую то, что сама для себя избрала бы, Ксли б в таком же была, как и ты, затрудненье великом; Правда святая и мне дорога; не железное, верь мне, Бьется в груди у меня, а горячее, нежное сердце». Кончив, богиня богинь впереди Одиссея поспешным Шагом пошла, и поспешно пошел Одиссеи за богиней. С нею (с бессмертною смертный), достигнув глубокого грота, Сел Одиссей на богатых, оставленных дрмием, креслах. Нимфа Калипсо, ему для еды и питья предложивши Пищи различной, какою всегда насыщаются люди, Место напротив em заняла за трапезой; рабыни Кй благовонной амброзии подали с нектаром сладким. Подняли руки они к приготовленной лакомой пище: После ж, когда утолен был их голод питьем и едою, Нимфа Калипсо, богиня богинь, Одиссею сказала: «О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный, В милую землю отцов, наконец, предприняв возвратиться, Хочешь немедля меня ты покинуть — прости! Но когда бы Сердцем предчувствовать мог ты, какие судьба назначает Злые тревоги тебе испытать до прибытия в дом свой, Ты бы остался со мною в моем безмятежном жилище. Был бы тогда ты бессмертен. Но сердцем ты жаждешь свиданья С верной супругой, о ней ежечасно крушась и печалясь. Думаю только, что я ни лица красотою, ни стройным Станом не хуже ее; да и могут ли смертные жены С нами, богинями, спорить своею земной красотою?» Кй возражая, ответствовал так Одиссеи многоумный: «Выслушай, светлая нимфа, без гнева меня; я довольно Знаю и сам, что не можно с тобой Пенелопе разумной, Смертной жене с вечно юной бессмертной богиней, ни стройным Станом своим, ни лица своего красотою равняться; Всё я, однако, всечасно крушась и печалясь, желаю Дом свой увидеть и сладостный день возвращения встретить, Если же кто из богов мне пошлет потопление в темной Бездне, я выдержу то отверделою в бедствиях грудью: Много встречал я напастей, немало трудов перенес я В морс и битвах, пусть будет и ныне со мной, что угодно Дню». Он кончил. Тем временем солнце зашло, и ночная Тьма наступила. Во внутренность грота они удалившись, Там насладились любовью, всю ночь проведя неразлучно. Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Зое; Встал Одиссей и поспешно облекся в хитон и хламиду. Светлосеребряной ризой из тонковоздушныя ткани Плечи одела богиня свои, золотым драгоценным Поясом стан обвила и покров с головы опустила. Кончив, она собирать начала Одиссея в дорогу; Выбрала прежде топор, по руке ему сделанный, крепкий, Медный, с обеих сторон изощренный, насаженный плотно, С ловкой, красиво из твердой оливы сработанной ручкой; Острую скобель потом принесла и пошла с Одиссеем Вместе во внутренность острова: множество там находилось Тополей черных, и ольх, и высоких, дооблачных сосен, Старых, иссохших на солнечном зное, для плаванья легких. Место ему показав, где была та великая роща, В грот свой глубокий Калипсо, богиня богинь, возвратилась. Начал рубить он деревья и скоро окончил работу; Двадцать он бревен срубил, их очистил, их острою медью Выскоблил гладко, потом уровнял, по снуру обтесавши. Тою порою Калипсо к нему с буравом возвратилась. Начал буравить он брусья и, все пробуравив, сплотил их, Длинными болтами сшив и большими просунув шипами; Дно ж на плоту он такое широкое сделал, какое Муж, в корабельном художестве опытный, строит на прочном Судне, носящем товары купцов по морям беспредельным. Плотными брусьями крепкие ребра связав, напоследок В гладкую палубу сбил он дубовые толстые доски, Мачту поставил, на ней утвердил поперечную раину, Сделал кормило, дабы управлять поворотами судна, Плот окружил для защиты от моря плетнем из ракитных Сучьев, на дно же различного грузу для тяжести бросил. Тою порою Калипсо, богиня богинь, парусины Крепкой ему принесла. И, устроивши парус (к нему же Все, чтоб его развивать и свивать, прикрепивши веревки), Он рычагами могучими сдвинул свой плот на священное море. День совершился четвертый, когда он окончил работу. В пятый его снарядила в дорогу богиня Калипсо. Ваней его освежив и душистой облекши одеждой, Нимфа три меха на плот принесла: был один драгоценным Полон напитком, другой ключевою водою, а третий Хлебом, дорожным запасом и разною лакомой пищей. Кончив, она призвала благовсющий ветер попутный. Радостно парус напряг Одиссей и, попутному ветру Вверившись, поплыл. Сидя на корме и могучей рукою Руль обращая, он бодрствовал; сон на его не спускался Очи, и их не сводил он с Плеяд, с нисходящего поздно В море Воота, с Медведицы, в людях еще Колесницы Имя носящей и близ Ориона свершающей вечно Круг свой, себя никогда не купая в водах океана. С нею богиня богинь повелела ему неусыпно Путь соглашать свой, ее оставляя по левую руку. Дней совершилось семнадцать с тех пор, как пустился он в Вдруг на осьмнадцатый видимы стали вдали над водами Горы тенистой земли феакТшн, уже недалекой: Черным щитом на туманистом море она простиралась. В это мгновенье земли колебатель могучий, покинув Край эфиопян, с далеких Солнмских высот Одиссея В море увидел: его он узнал; в нем разгневалось сердце; Страшно лазурнокудрявой тряхнув головой, он воскликнул: «Дерзкий! Неужели боги, пока я в земле эфиопян Праздновал, мне вопреки, согласились помочь Одиссею? Чуть не достиг он земли феакиян, где встретить напастей, Свыше ему предназначенных, должен конец; но еще я Вдоволь успею его, ненавистного, горем насытить». Так он сказал и, великие тучи поднявши, трезубцем Воды взбуровил и бурю воздвиг, отовсюду прикликав Ветры противные; облако темное вдруг обложило Море и землю, и тяжкая с грозного неба сошла ночь. Разом и Эвр, и полуденный Нот, и Зефир, и могучий, Светлым рожденный Эфиром, Ворей взволновали пучину. В ужас пришел Одиссей, задрожали колена и сердце. Скорбью объятый, сказал своему он великому сердцу: «Горе мне! Что претерпеть, наконец, мне назначило небо! С трепетом вижу теперь, что богиня богинь не ошиблась Мне предсказав, что, пока не достигну отчизны, я в море Встречу напасти великие: все исполняется ныне. Страшными тучами вкруг обложил беспредельное небо Зевс, и взбуровил он море, и бурю воздвиг, отовсюду Ветры противные скликав. Погибель моя наступила. О, троекратно, стократно счастливы данаи, в пространной Трое нашедшие смерть, угождая Атридам! И лучше 6 Выло, когда 6 я погиб и судьбу неизбежную встретил В день тот, как множество меднооковаиных копий трояне Вросили разом в меня над бездыханным телом Пелида; С честью б я был погребен, и была б от ахеян мне слава; Ныне ж судьба мне бесславно-печальную смерть посылает...» В это мгновенье большая волна поднялась и расшиблась Вся над его головою; стремительно плот закружился; Схваченный, с палубы в море упал он стремглав, упустивши Руль из руки; повалилася мачта, сломясь под тяжелым Ветров противных, слетевшихся друг против друга, ударом; В море далеко снесло и развившийся парус и райну. Долго его глубина поглощала, и сил не имел он Выбиться кверху, давимый напором волны и стесненный Платьем, богиней Калипсою данным ему на прощанье. Вынырнул он напоследок, из уст извергая морскую Горькую воду, с его бороды и кудрей изобильным Током бежавшую; в этой тревоге, однако, он вспомнил Плот свой, за ним по волнам погнался, за него ухватился, Взлез на него и на палубе сел, избежав потопленья; Плот же бросали туда и сюда взгроможденные волны: Словно как шумный осенний Ворей по широкой равнине Носит повсюду иссохший, скатавшийся густо репейник, По морю так беззащитное судно повсюду носили Ветры; то быстро Корею его перебрасывал Нот, то шумящий Эвр, им играя, его предавал произволу Зефира. Но Одиссея увидела Кадмова дочь Левкотея, Некогда смертная дева, приветноречивая Ино, После богиня, бессмертия честь восприявшая в море. Стало ей жаль Одиссея, свирепой гонимого бурей. С моря нырком легкокрылым она поднялася, взлетела Легким полетом на твердосколоченный плот и сказала: «Бедный! За что Посидон, колебатель земли, так ужасно В сердце разгневан своем и с тобою так упорно враждует? Вовсе, однако, Tc6as не погубит он, сколь бы ни тщился. Сам на себя положися теперь (ты, я вижу, разумен); Скинувши эту одежду, свой плот уступи произволу Ветров и, бросившись в волны, руками работая смело, Вплавь до земли феакиян достигни: там встретишь спасенье. Дам покрывало тебе чудотворное; им ты оденешь Грудь, и тогда не страшися ни бед, ни в волнах потопленья. Но, лишь окончишь свой путь и к земле прикоснешься рукою, Сняв покрывало, немедля его в многоводное море Брось от земли далеко и, глаза отвратив, удал ися». Кончив, богиня ему подала с головы покрывало. После, спорхнув на шумящее море, она улетела Быстрокрылатым нырком, и ее глубина поглотила. Начал тогда про себя размышлять Одиссей богоравный; Скорбью объятый, сказал своему он великому сердцу: «Горе! Не новую ль хитрость замыслив, желает богиня Гибель навлечь на меня, мне советуя плот мой оставить? Нет, я того не исполню; не близок еще, я приметил, Берег земли, где, сказала она, мне спасение будет. Ждать я намерен по тех пор, покуда еще невредимо Судно мое и шипами надежными связаны брусья; С бурей сражаясь, по тех пор с него не сойду я. Но, как скоро волненье могучее плот мой разрушит, Брошуся вплавь: я иного теперь не придумаю средства». Тою порою, как он колебался рассудком и сердцем, Поднял из бездны волну Посидон, потрясающий землю, Страшную, тяжкую, гороогромную; сильно он грянул Ею в него: как от быстрого вихря сухая солома, Кучей лежавшая, вся разлетается, вдруг разорвавшись, Так от волны разорвал ися брусья. Один, Одиссеем Пойманный, был им, как конь, убежавший на волю, оседлан. Сняв на прощанье богиней Калипсою данное платье, Грудь он немедля свою покрывалом одел чудотворным, Руки простерши и плыть изготовясь, потом он отважно Кинулся в волны. Могучий земли колебатель при этом Виде лазурнокудрявон тряхнул головой и воскликнул: «По морю бурному плавай теперь на свободе, покуда Люди, любезные Зевсу, тебя благосклонно не примут; Будет с тебя! Не останешься, думаю, мной недоволен». Так он сказавши, погнал длинногривых коней и умчался В Згию, где обитал в евстлозданных, высоких чертогах. Добрая мысль пробудилась тогда в благосклонной Пал л аде: Ветрам другим заградивши дорогу, она повелела Им, успокоясь, умолкнуть; позволила только Борею Бурно свирепствовать: волны ж сама укрощала, чтоб в землю Всслолюбивых, угодных богам фсакиян достигнуть Мог Одиссей благородный, и смерти и Парк избежавши. Так он два дня и две ночи носим был повсюду шумящим Морем, и гибель не раз неизбежной казалась; когда же С третьим явилася днем лучезарнокудрявая Зое, Вдруг успокоилась буря, и на море все просветлело В тихом безветрии. Поднятый кверху волной и взглянувши Быстро вперед, невдали пред собою увидел он землю. Сколь несказанною радостью детям бывает спасенье Жизни отца, пораженного тяжким недугом, все силы В нем истребившим (понеже злой демон к нему прикоснулся), После ж на радость им всем исцеленного волей бессмертных, Столь Одиссей был обрадован брега и леса явленьем. Поплыл быстрей он, ступить торопяся на твердую землю. Но, от нее на таком расстоянье, в каком человечий Внятен нам голос, он шум бурунов меж скалами услышал; Волны кипели и выли, свирепо на берег высокий С моря бросаясь, и весь он был облит соленою пеной; Не было пристани там, ни'залива, ни мелкого места, Вкруть берега подымались; торчали утесы и рифы. В ужас пришел Одиссей, задрожали колена и сердце; Скорбью объятый, сказал своему он великому сердцу: «Горе! На что мне дозволил увидеть нежданную землю Зевс? И зачем до нее, пересиливши море, достиг я? К острову с моря, я вижу, везде невозможен мне доступ; Острые рифы повсюду; кругом, расшибался, блещут Волны, и гладкой стеной воздвигается берег высокий; Морс ж вблизи глубоко, и нет места, где было б возможно Твердой ногой опереться, чтоб гибели верной избегнут!». Ксли пристать попытаюсь, то буду могучей волною Схвачен и брошен на камни зубчатые, тщетно истратив Силы; а если кругом поплыву, чтоб узнать, не найдется ль Где-нибудь берег отлогий иль пристань, страшуся, чтоб снова Бурей морскою я не был похищен, чтоб рыбообильным Морем меня, вопиющего жалобно, вдаль не умчало, Или чтоб демон враждебный какого из чуд, Амфитритой В море питаемых, мне на погибель не выслал из бездны: Знаю, как злобствует против меня Посидон земледержец». Тою порой, как рассудком и сердцем он так колебался, Быстрой волною помчало его на утесистый берег; Тело 6 его изорвалось и кости 6 его сокрушились, Ксли 6 он вовремя светлой богиней Афиной наставлен Не был руками за ближний схватиться утес; и к нему прицепившись, Ждал он, со стоном на камне вися, чтоб волна пробежала Мимо; она пробежала, но вдруг, отразясь, на возврате Сшибла с утеса его и отбросила в темное море. Ксли полипа из ложа ветвистого силою вырвешь, Множество крупинок камня к его прилепляется ножкам: К резкому так прилепилась утесу лоскутьями кожа Рук Одиесесвых; вдруг поглощенный волною великой, В бездне соленой, судьбе вопреки, неизбежно б погиб он, Ксли б отважности в душу его не вложила Афина. Вынырнув вбок из волны, устремившейся прянуть на камни, Поплыл он в сторону, взором преследуя землю и тщася Где-нибудь берег отлогий иль мелкое место приметить. Вдруг он увидел себя перед устьем реки светловодной. Самым удобным то место ему показалось: там острых Не было камней, там всюду от ветров являлась защита. К мощному богу реки он тогда обратился с молитвой; «Кто бы ты ни был, могучий, к тебе, столь желанному, ныне Я прибегаю, спасаясь от гроз Посидонова моря. Вечные боги всегда благосклонно внимают молитвам Водного странника, кто бы он ни был, когда он подобен Мне, твой поток и колена объявшему, много великих Бед претерпевшему; сжалься, могучий, подай мне защиту». Так он молился. И бог, укротив свой поток, успокоил Волны и, на морс тишь наведя, отворил Одиссею Устье реки. Но под ним подкосились колена; повисли Руки могучие: в море его изнурилося сердце; Вспухло все тело сто; извергая и ртом и ноздрями Воду морскую, он пал, наконец, бездыханный, безгласный, Память утратив, на землю; бесчувствие им овладело. Но напоследок, когда возвратились и память и чувство, С груди своей покрывало, богинею данное, снявши, Бросил его он в широкую, с морем слиянную реку. Быстро помчалася ткань по теченью назад, и богиня В руки ее приняла. Одиссей, от реки отошедши, Скрылся в тростник, и на землю, ее лобызая, простерся. Скорбью объятый, сказал своему он великому сердцу: 7 - 3454 99 «Горе пне! Что претерпеть я еще предназначен от неба! Вели на бреге потока бессонную ночь проведу я, Утренний иней и хладный туман, от воды восходящий, Вовсе меня, уж последних лишенного сил, уничтожат: Воздух пронзительным холодом вест с реки перед утром. ??° Если же там, на пригорке, под кровом сен истого леса В чаще кустов я засну, то, конечно, не буду проникнут Хладом ночным, отдохну, и меня исцелит миротворный Сон; но страшусь, не достаться б в добычу зверям плотоядным». Так размышлял он; ему, наконец, показалось удобней ??? Выбрать последнее; в лес он пошел, от реки недалеко Росший на холме открытом. Он там две сплетенные крепко Выбрал оливы; одна плодоносна была, а другая Дикая; в сень их проникнуть не мог ни холодный, Сыростью дышащий ветер, ни Гелиос, знойно блестящий; ??> Даже и дождь не пронзал их ветвистого свода: так густо Выли они сплетены. Одиссей, угнездившись под ними, Лег, наперед для себя приготовив своими руками Мягкое ложе из листьев опалых, которых такая Груда была, что и двое и трое могли бы удобно В зимнюю бурю, как сильно б она ни шумела, там скрыться. Груду увидя, обрадован был Одиссей несказанно. Вросясь в нее, он совсем закопался в слежавшихся листьях. Как под золой головню неугасшую пахарь скрывает В поле далеко от места жилого, чтоб пламени семя ?9° В ней сохраниться могло безопасно от злого пожара, Так Одиссей, под листами зарывшися, грелся, и очи Сладкой дремотой Афина смежила ему, чтоб скорее В нем оживить изнуренные силы. И крепко заснул он. ПЕСНЬ ШЕСТАЯ СОДЕРЖАНИЕ ШЕСТОЙ ПЕСНИ Тридцать второй день Афина в сновидении побуждает Навзикаю, дочь феакийского царя Алкиноя, идти вместе с подругами и рабынями мыть платья в потоке. юо Они собираются близ того места, где находится Одиссей, погруженный в глубокий сон. Их голоса пробуждают Одиссея. Он приближается к Навзикае и просит ее дать ему одежду и убежище; царевна приглаша- ет его следовать за нею в город и дает ему нужные наставления. Он провожает Навзикаю до Палладиной рощи, находящейся недалеко от города. Так постоянный в бедах Одиссей отдыхал, погруженный В сон и усталость. Афина же тою порой низлетела В пышноустроснный город любезных богам феакиян, Живших издавна в широкополянной земле Иперейской, 5 В близком соседстве с циклопами, диким и буйным народом, С ними всегда враждовавшим, могуществом их превышая; Но напоследок божественный вождь Навзитой поселил их В Схсрии, тучной земле, далеко от людей промышленных. Там он им город стенами обвел, им построил жилища, Храмы богам их воздвиг, разделил их поля на участки. Но уж давно уведен был судьбой он в обитель Аида. Властвовал царь Алкиной, многоумисм богу подобный. В дом Алкиноя вступила богиня Афина Паллада; Сердцем заботясь о скором возврате домой Одиссея, г» В тайную девичью спальню проникла она, где покойно, Станом и видом богине подобясь младой, почивала Дочь Алкиноя, любезного Зевсу царя, Навзикая. Подле порога дверей с двух сторон две служанки, Харитам Юным подобные, спали, и накрепко заперты были *° Светлые двери. К царевне воздушной стопою приблнжась, Стала над самым ее изголовьем богиня Афина, Образ принявшая девы младой, мореходца Диманта Славного дочери, дружной с царевною, с ней однолетней. В виде таком подошед к Навзикае, богиня сказала: 25 «Видно, тебя беззаботною мать родила, Навзикая! Ты не печешься о светлых одеждах; а скоро наступит Врачный твой день: ты должна и себе приготовить заране Платья и тем, кто тебя поведут к жениху молодому. Доброе имя одежды опрятностью мы наживаем; *° Мать и отец веселятся, любуяся нами. Проснись же, Встань, Навзикая, и на реку мыть соберитеся все вы Утром; сама я приду помогать вам, чтоб дело скорее Кончить. Недолго останешься ты незамужнею девой; Много тебе женихов меж людьми знаменитого рода В нашей земле, где сама знаменитою ты родилася. Встань и явися немедля к отцу многославному с просьбой: Дать колесницу и мулов тебе, чтоб могла ты удобно Взять вес повязки, покровы и разные платья, чтоб также Ты не пешком, как другие, пошла; то тебе неприлично — Путь к водоемам от стен городских утомительно долог». Так ей сказав, светлоокая Зевсова дочь полетела Вновь на Олимп, где обитель свою, говорят, основали Воги, где ветры не дуют, где дождь не шумит хладоносный, Где не подъемлет метелей зима, где безоблачный воздух Легкой лазурью разлит и сладчайшим сияньем проникнут; Там для богов в несказанных утехах вес дни пробегают. Давши царевне совет свой, туда полетела Афина, doc тогда златотронная, встав, разбудила младую Светлоубранную деву. И, сну своему удивляясь, Тотчас она, чтоб родителей, мать и отца, о виденье Чудном своем известить, к ним пошла в их покои.. Царица Влиз очага там сидела в кругу приближенных служанок, Нити пурпурные тонко суча; а в дверях отворенных Встретился ей и отец: на совет он владык многоумных Шел, приглашенный туда от знатнейших мужей феакийских. С видом приветным к отцу подошед, Навзикая сказала: «Милый, вели колесницу большую на быстрых колесах Дать мне, чтоб я, в ней у клав все богатые платья, которых Много скопилось нечистых, отправилась на реку мыть их. Должно, чтоб ты, заседая в высоком совете почетных Наших вельмож, отличался своею опрятной одеждой; Пять сыновей воспитал ты и вырастил в этом жилище: Два уж женаты, другие три юноши в летах цветущих; В платьях, мытьем освеженных, они посещать хороводы Наши хотят. Но об этом одна я забочусь в семействе». Так говорила она; о желанном же браке ей было Стыдно отцу помянуть; догадался он сам и сказал ей: «Дочка, ни в мулах тебе и ни в чем нет отказа. Поди же; Дам повеленье рабам заложить колесницу большую, Выстроколесную; будет при ней для поклажи и короб». Кончив, рабам повеление дал он. Ему повинуясь, Взяли они колесницу большую, се снарядили, Вывели мулов и к дышлу, как следует, их привязали. 7' ю1 Взяв из хранильницы платья и в короб уклав их, царевна Все поместила на быстроколесной, большой колеснице, Мать же корзину со всякой едой, утоляющей голод, Ни принесла; отпустила с ней полный вином благородным Мех; не забыла и лакомства дать, В колесницу царевна Стала, приняв от царицы фиал золотой с благовонным Маслом, чтоб после купанья себя и рабынь натереть им. Вич и блестящие вожжи взяла Навзикая и звучно Мулов стегнула; затопав, они побежали проворной Рысью, везя нелениво и груз и царевну. За нею Следом пошли молодые подруги ее и служанки. К устью реки многоводной достигли они напоследок. Выли устроены там водоемы: вода в них обильно Светлой струсю лилася, нечистое все омывая. К месту прибыв, отвязали от дышла они утомленных Мулов и их по зеленому брегу потока пустили Сочно-медвяной травою питаться; потом с колесницы Сняли все платья и в полные их водоемы ногами Крепко втоптали, проворным усердием споря друг с другом. Начали платья они полоскать и потом, дочиста их Вымыв, по взморью на мелко-блестящем хряще, наносимом На берег плоский морскою волною, их все разостлали. Кончив, они искупались в реке и, натершись елеем, Весело сели на мягкой траве у реки за обед свой, Влажные платья оставив сушить лучезарному солнцу. Пищей насытив себя, и подруг, и служанок, царевна Вызвала в мяч их играть, головные сложив покрывала; Песню же стала сама белорукая петь Навзикая. Так стрелоносная, ловлей в горах веселясь, Артемида Многовершинный Тайгет и крутой двримант обегает, Смерть нанося кабанам и лесным легконогим оленям; С нею, прекрасные дочери Зевса эгидодержавца, Бегают нимфы полей — и любуется ими Латона; Всех превышает она головой, и легко между ними, Сколь ни прекрасны они, распознать в ней богиню Олимпа. Так красотою девичьей подруг затмевала царевна. Стали они, наконец, собираться домой; в колесницу Мулов опять заложили и в короб у клал и одежды. Тут светлоокая дева Паллада придумала средство, Как пробудить Одиссея, чтоб, с ним повстречавшись, царевна В город людей феакийеких ему указала дорогу: Вросила мяч Навзикая в подружек, но, в них не попавши, Он, отраженный Афиною, в волны шумящие прянул; Громко они закричали; их крик пробудил Одиссея. Он поднялся и, колеблясь рассудком и сердцем, воскликнул: «Горе! К какому народу зашел я? Выть может, здесь область Диких, не знающих правды людей? Иль, может быть, встречу Смертных приветливых, богобоязненных, гостеприимных? Кажется, девичий громкий вблизи мне послышался голос. Или здесь нимфы, владелицы гор крутоглавых, душистых, Влажных лугов и истоков речных потаенных, играют; Или достиг, наконец, я жилища людей говорящих. Встанем же; должно мне все самому испытать и разведать». С сими словами из чащи кустов Одиссей осторожно Выполз; потом жиловатой рукою покрытых листами Свежих ветвей наломал, чтоб одеть обнаженное тело. Вышел он — так, на горах обитающий, силою гордый, В ветер и дождь на добычу выходит, сверкая глазами, Лев; на быков и овец он бросается в поле, хватает Диких оленей в лесу и нередко, тревожимый гладом, Мелкий скот похищать подбегает к пастушьим за градам. Так Одиссей вознамерился к девам прскраснокудрявым Наг подойти, приневолен к тому непреклонной нуждою. Выл он ужасен, покрытый морскою засохшею тиной; В трепете все разбежалися врозь по высокому брегу. Но Алкиноева дочь не покинула места. Афина Бодрость вселила ей в сердце и в нем уничтожила робость. Стала она перед ним; Одиссей же не знал, что приличней: Оба ль колена обнять у прскраснокудрявыя девы? Или, в почтительном став отдаленье, молить умиленным Словом ее, чтоб одегкду дала и приют указала? Так размышляя, нашел, наконец, он, что было приличней Словом молить умиленным, в почтительном став отдаленье (Тронув колена ее, он прогневал бы чистую деву). С словом приятноласкатсльным он обратился к царевне: «Руки, богиня иль смертная дева, к тебе простираю. Ксли одна из богинь ты, владычиц пространного неба, То с Артемидою только, великою дочерью Зевса, Можешь сходна быть лица красотою и станом высоким; Ксли ж одна ты из смертных, под властью судьбины живущих, То несказанно блаженны отец твой и мать, и блаженны Братья твои, с наслаждением видя, как ты перед ними В доме семейном столь мирно цветешь, иль свои восхищая Очи тобою, когда в хороводах ты весело пляшешь. Но из блаженных блаженнейшим будет тот смертный, который В дом свой тебя уведет, одаренную веном богатым. Нет, ничего столь прекрасного между людей земнородных Взоры мои не встречали доныне; смотрю с изумленьем. В Делосе только я — там, где алтарь Аполлонов воздвигнут, — Юную стройно-высокую пальму однажды заметил (В храм же зашел, окруженный толпою сопутников верных, Я по пути, на котором столь много мне встретилось бедствий). Юную пальму заметив, я в сердце своем изумлен был Долго: подобного ей благородного древа нигде не видал я. Так и тебе я дивлюсь! Но, дивяся тебе, не дерзаю Тронуть коленей твоих: несказанной бедой я постигнут. Только вчера, на двадцатый мне день удалося избегнуть Моря: столь долго игралищем был я губительной бури, Гнавшей меня от Огигии острова. Ныне ж сюда я Демоном брошен для новых напастей — еще не конец им; Верно, немало еще претерпеть мне назначили боги. Сжалься, царевна; тебя, испытавши превратностей много, Первую здесь я молитвою встретил; никто из живущих В этой земле не знаком мне; скажи, где дорога В город, и дай мне прикрыть обнаженное тело хоть лоскут Грубой обвертки, в которой сюда привезла ты одежды. О, да исполнят бессмертные боги твои все желанья, Давши супруга по сердцу тебе с изобилием в доме, С миром в семье! Несказанное там водворяется счастье, Где однодушно живут, сохраняя домашний порядок, Муж и жена, благомысленным людям на радость, недобрым Людям на зависть и горе, себе на великую славу». Дочь Алкиноя, ответствуя, так Одиссею сказала: «Странник, конечно твой род знаменит: ты, я вижу, разумен. Дий же и низким и рода высокого людям с Олимпа Счастье дает без разбора по воле своей прихотливой: Что ниспослал он тебе, то прими с терпеливым смиреньем. Ксли ж достигнуть ты мог и земли и обителей наших, То ни в одежде от нас и ни в чем, для молящего, много Бед претерпевшего странника нужном, не встретишь отказа. Град наш тебе .укажу; назову и люден, в нем живущих. В граде живет и землей здесь владеет народ феакиян; Я Алкиноя, царя благодушного, дочь; Алкиноя ж Ныне державным владыкой своим признают фсакийцы». Тут обратилась царевна к подругам своим и служанкам: «Стойте! Куда разбежалися вы, у страшась иноземца? Он человек незломышленный; нет вам причины страшиться; Не было прежде, вы знаете, нет и теперь и не может Выть и вперед на земле никого, кто б на нас, феакиян, Злое замыслил; нас боги бессмертные любят; живем мы Здесь, от народов других в стороне, на последних пределах Шумного моря, и редко нас кто из людей посещает. Ныне же встретился нам злополучный, бездомный скиталец: Помощь ему оказать мы должны — к нам Зевес посылает Нищих и странников; дар и убогий Зевесу угоден. Страннику пищи с питьем принести поспешите, подруги; Прежде ж его искупайте, от ветров защитное место Выбрав в потоке». Сказала; сошлись ободренные девы. В месте, от ветров защитном, его посадив, как велела Им Навзикая, прекраснокудрявая дочь Алкиноя, Мантию с тонким хитоном они близ него положили. После, принесши фиал золотой с благовонным елеем, Стали его приглашать к омовению в светлом потоке. Но Одиссей благородный отрекся и так отвечал им: «Девы прекрасные, станьте поодаль: без помощи вашей Смою с себя я соленую тину и сам наслею Тело: давно уж елей благовонный к нему не касался. Но перед вами купаться не стану я в светлом потоке; Стыдно себя обнажить мне при вас, густовласые девы». Так он сказал; и они, удаляся, о том известили Царскую дочь. Одиссей же, в поток погрузившися, тину, Грязно облекшую плечи и спину его и густые Кудри его облепившую, смыл освежительной влагой; Чисто омывшись, он светлое тело умаслил елеем; После украсился, данным младою царевною платьем. Дочь светлоокая Зевса Афина тогда Одиссея Станом возвысила, сделала телом полней и густыми Кольцами кудри, как цвет гиацинта, ему закрутила. Так, серебро облекая сияющим золотом, мастер, Девой Палладой и богом Ифестом наставленный в трудном Деле своем, чудесами искусства людей изумляет; Так красотою главу облекла Одиссею богиня. Вере го м моря пошел он и сел на песке, озаренный Силой и прелестью мужества. Царская дочь изумилась. Слово потом обратила она к густовласым подругам: «Слушайте то, что скажу вам теперь, белорукие девы; Думаю я, что не всеми богами Олимпа гонимый -Этот скиталец в страну феакиян божественных прибыл; Прегкде и мне человеком простым он казался; теперь же Вижу, что свой он богам, беспредельного неба владыкам. О, когда бы подобный супруг мне нашелся, который, Здесь поселившись, у нас навсегда захотел бы остаться! Вы ж чужеземцу еды и питья принесите, подруги». Так говорила царевна. Не повинуяся воле, Девы немедля еды и питья принесли Одиссею. С жадностью голод и жажду свою утолил богоравный, Твердый в бедах Одиссей: уж давно не касался он пищи. Добрая мысль пробудилась тут в сердце разумной царевны: Чистые платья собрав, в колесницу она их уклала, Мулов потом запрягла крепконогих и, став в колесницу, Так Одиссею, его приглашая с собою, сказала: «Время нам в город; вставай, чужеземец, и следуй за нами; Дом, где живет мой отец, я тебе укажу; там, конечно, Встретишь и всех знаменитых людей феакийских; но прежде Мой ты исполни совет (ты, я вижу, разумен): покуда Будем в полях мы, трудом человека удобренных, следуй С девами вместе за быстрой моей колесницею ровным С мулами шагом — у вас впереди я поеду; потом мы В город прибудем... с бойницами стены его окружают; Пристань его с двух сторон огибает глубокая; вход же В пристань стеснен кораблями, которыми справа и слева Берег уставлен, и каждый из них под защитною кровлей; Там же и площадь торговая вкруг Посидонова храма, Твердо на тесаных камнях огромных стоящего; снасти Всех кораблей там, запас парусов и канаты в пространных Зданьях хранятся; там гладкие также готовятся весла. Нам, фсакийцам, не нужно ни луков, ни стрел; вся забота Наша о мачтах, и веслах, и прочных судах мореходных; Весело нам в кораблях обтекать многошумное море. Я ж от людей порицанья избегнуть хочу и обидных Толков; народ наш весьма злоязычен; нам встретиться может Где-нибудь дерзкий насмешник; увидя нас вместе, он скажет: «С кем так сдружилась царевна? Кто этот могучий, прекрасный Странник? Откуда пришел? Не жених ли какой иноземный? Что он? Морскою ли бурею к нам занесенный из дальних Стран человек (никаких мы в соседстве не знаем народов)? Или какой по ее неотступной молитве с Олимпа на землю Бог низлетевший — и будет она обладать им отныне? Лучше б самой ей покинуть наш край и в стране отдаленной Мужа искать; меж людей феакийских никто не нашелся Ей по душе, хоть и много у нас женихов благородных». Вот что рассказывать могут в народе; мне будет обидно. Я ж и сама бы, конечно, во всякой другой осудила, Если б, имея и мать и отца, без согласья их стала, В брак не вступивши, она обращаться с мужчинами вольно. Ты же совет мой исполни (тогда и родитель мой помощь Скорую даст и отечество ты не замедлишь увидеть): Есть близ дороги священная роща Афины из черных Тополей; светлый источник оттуда бежит на зеленый Луг; там поместье царя Алкиноя с его плодоносным Садом в таком расстоянье от града, в каком человечий Внятен нам голос. Там сев, подожди ты до тех пор, покуда Мы не прибудем на место и царских палат не достигнем; когда же Ты убедишься, что царских палат уж могли мы достигнуть, Встань и во внутренность града войди и расспрашивай встречных, Где обитает родитель мой, царь Алкиной многославный. Дом же его ты узнаешь легко: бессловесный младенец Может дорогу к нему указать; ни один феакисц Здесь не имеет такого жилища, в каком обитает Царь Алкиной. Окруженный строеньями двор перешедши, Шагом поспешным пройди ты сквозь залу к покоям царицы; Там перед ярко блестящим ее очагом ты увидишь С чудным искусством прядущую тонкопурпурные нити Подле колонны высокой, в кругу приближенных служанок. Там же и кресла царевы стоят у огня, и, на них он Сидя, вином утешается, светлому богу подобный. Мимо царя ты пройди и, обнявши руками колена Матери милой моей, умоляй, чтоб она поспешила День возвращенья в отчизну тебе даровать, чужеземцу. Если моленье твое с благосклонностью примет царица, Будет тогда и надежда тебе, что возлюбленных ближних, 1,5 Светлый свой дом, и семью, и отечество скоро увидишь». Кончив, ударила звучно блестящим бичом Навзикая Мулов; затопав, они от реки побежали проворной Рысью; другие же, пешие, следом пошли; но царевна Мулов держала на крепких вожжах, чтоб от них не отстали **° Девы и странник, и хлопала звучным бичом осторожно. Солнце садилось, когда к благовонной Палладиной роще Вместе достигли они. Одиссей, там оста в ш ися, начал Дочери Зевса эгидодержавца Палладе молиться: «Дочь непорочная Зевса эгидодержавца, Паллада, 335 Ныне вонми ты молитве, тобою не внятой, когда я Гибнул в волнах, сокрушенный земли колебатсля гневом; Дай мне найти и покров и приязнь у людей фсакийских». Так говорил он, моляся; и был он Палладой услышан; Но перед ним не явилась богиня сама, опасаясь 330 Мощного дяди, который упорствовал гнать Одиссея, Богоподобного мужа, пока не достиг он отчизны. ПЕСНЬ СЕДЬМАЯ СОДЕРЖАНИЕ СЕДЬМОЙ ПЕСНИ Вечер тридцать второго дня Одиссей входит в город; у ворот встречается с ним Афина под видом феакийской девы; она окружает его мглою, и он, никем не примечен- ный, приближается к Алкиноеву дому. Описание царского дома и сада. Вошед в палату, где царь в то время пировал с гостями, Одиссей при- ближается к царице Арете, и мгла, его окружавшая, исчезает. Он молит царицу о даровании ему способа возвратиться в отчизну. Царь пригла- шает его сесть за трапезу. По окончании пиршества гости расходятся. Одиссей, оставшись один с Алкиноем и Аретою, рассказывает им, как он покинул остров Огигию, как буря его бросила на берега Схерии и как получил он свою одежду от царевны Навзикаи. Алкиной дает ему обещание отправить его на корабле феакийском в Итаку. Так Одиссей богоравный, в беддх постоянный, молился. Тою порою царевну везли крепконогие мулы В город. Достигнув блестящих царевых палат, Навзикая Взъехала прямо на двор и сонма с колесницы; навстречу Вышли ее молодые, бессмертным подобные, братья; Мулов отпрягши, в покои они отнесли все одежды. Царская дочь на свою половину пошла; развела там Яркий огонь ей рабыня эпирская Звримедуза (Некогда в быстром ее корабле увезли из Эпира, В дар Алкиною почетный назначив, понеже, над всеми Он феакийцами властвуя, чтим был как бог от народа. Ею была Навзикая воспитана в царском жилище). Яркий огонь разведя, приготовила ужин старушка. В город направил тем временем путь Одиссей: но Афина Облаком темным его окружила, чтоб не был замечен Он никаким из надменных граждан феакийских, который Мог бы его оскорбить, любопытствуя выведать, кто он. Но, подошед ко вратам крспкозданным прекрасного града, Встретил он дочь светлоокую Зевса богиню Афину В виде несущей скудель молодой феакийския девы. Встретившись с нею, спросил у нее Одиссей богоравный: «Дочь моя, можешь ли мне указать те палаты, в которых Ваш обладатель, божественный царь Алкиной, обитает? Многоиспытанный странник, судьбою сюда издалека Я заведен; мне никто не знаком здесь, никто из живущих В городе вашем, никто из людей, обитающих в поле». Дочь светлоокая Зевса Афина ему отвечала: «Странник, с великой охотой палаты, которых ты ищешь, Я укажу; там в соседстве живет мой отец беспорочный; Следуй за мною в глубоком молчанье; пойду впереди я; Ты же на встречных людей не гляди и не делай вопросов Им: иноземцев не любит народ наш: он с ними не ласков; Люди радушного здесь гостелюбия вовсе не знают; Быстрым вверяя себя кораблям, пробегают бесстрашно Бездну морскую они, отворенную им Посидоном; Их корабли скоротечны, как легкие крылья иль мысли». Кончив, богиня Афина пошла впереди Одиссея. Быстрым шагом, поспешно пошел Одиссей за богиней. Улицы с ней проходя, ни одним из людей феакийских, На море славных, он не был замечен; того не хотела Светлокудрявая дева Паллада: храня Одиссея, Тьмой несказанной его отовсюду она окружила. Он изумился, увидевши пристани, в них бесконечный Ряд кораблей, и народную площадь, и крепкие стены Чудной красы, неприступным извне огражденные тыном. Но, подошед к многославному дому царя Алкиноя, Дочь светлоокая Зевса богиня Афина сказала: «Странник, с тобою пришли мы к палатам, которых искал ты; В них ты увидишь любезного Зевсу царя Алкиноя В сонме гостей за роскошной трапезой; войди, не страшася; Мужу бесстрашному, кто бы он ни был, хотя б чужеземец, Всё по' желанью вернее других исполнять удается. Прежде всего подойди ты, в палату вступивши, к царице; Имя царицы Арета; она от одних происходит Предков с высоким супругом своим Ал к и ноем; вначале Сын Навзитой Посидоном земли колебателем прижит Выл с Перибоей, всех дев затмевавшей своей красотою, Младшею дочерью мужа могучего Эвримсдона, Вывшего прежде властителем буйных гигантов; но сам он Свой погубил святотатный народ и себя самого с ним. Дочь же его возлюбил колебатель земли; от союза С ней он имел Навсифоя; и первым царем феакиян Выл Навсифой; от него родились Рексенор с Ал к и ноем; Но Рексенор, сыновей не имев, сребролуким застрелен Выл Аполлоном на пире вторичного брака, оставив Дочь сиротою, Арету; и, с ней Алкиной сочетавшись, Так почитает ее, как еще никогда не бывала В свете жена, свой любящая долг, почитаема мужем; Нежную сердца любовь ей всечасно являют в семействе Дети и царь Алкиной; в ней свое божество фсакийцы Видят, и в городе с радостно-шумным всегда к ней теснятся Плеском, когда меж народа она там по улицам ходит. Кроткая сердцем, имеет она и возвышенный разум, Так, что нередко и трудные споры мужей разрешает. Вели моленья твои с благосклонностью примет царица, Вудет тогда и надежда тебе, что возлюбленных ближних, Светлый свой дом, и семью, и отечество скоро увидишь». Так говоря, светлоокая Зевсова дочь удалилась; Морем бесплодным от Схерии тучной помчавшись, достигла Скоро она Марафона; потом в многолюдных Афинах В дом крепкозданный царя дрехтея вошла. Одиссей же Тою порой подошел ко дворцу Алкиноя; он сильно Сердцем тревожился, стоя в дверях перед медным порогом. Вес лучезарно, как на небе светлое солнце иль месяц, Выло в палатах любезного Зевсу царя Алкиноя; Медные стены во внутренность шли от порога и были Сверху увенчаны светлым карнизом лазоревой стали; Вход затворен был дверями, литыми из чистого злата; Притолки их из сребра утверждались на медном пороге; Также и князь их серебряный был, а кольцо золотое. Две — золотая с серебряной — справа и слева стояли, Хитрой работы искусного бога Ифеста, собаки Стражами дому любезного Зевсу царя Алкиноя: Были бессмертны они и с течением лет не старели. Стены кругом огибая, во внутренность шли от порога Лавки богатой работы; на лавках лежали покровы, Тканные дома искусной рукою прилежных работниц; Мужи знатнейшие града садил ися чином на этих Лавках питьем и едой наслаждаться за царской трапезой. Зрел ися там на высоких подножиях лики златые Отроков: светочи в их пламенели руках, озаряя Ночью палату и царских гостей на пирах многославных. Жило в пространном дворце пятьдесят рукодельных невольниц: Рожь золотую мололи одни жерновами ручными, Нити сучили другие и ткали, сидя за станками Рядом, подобные листьям трепещущим тополя; ткани ж Были так плотны, что в них не впивалось и тонкое масло» Сколь феакийские мужи отличны в правлении были Быстрых своих кораблей на морях, столь отличны их жены Были в тканье: их богиня Афина сама научила Всем рукодельным искусствам, открыв им и хитростей много. Был за широким двором чстырсхдссятинный богатый Сад, обведенный отвеюду высокой оградой; росло там Много дерев плодоносных, ветвистых, широковершинных, Яблонь, и груш, и гранат, золотыми плодами обильных, Также и сладких смоковниц и маслин, роскошно цветущих; Круглый там год, и в холодную зиму и в знойное лето, Видимы были на ветвях плоды; постоянно там веял Теплый зефир, зарождая одни, наливая другие; Груша за грушей, за яблоком яблоко, смоква за смоквой, Грозд пурпуровый за гроздом сменял ися там, созревая. Там разведен был и сад виноградный богатый; и грозды Частью на солнечном месте лежали, сушимые зноем, Частию ждали, чтоб срезал их с лоз виноградарь; иные Выли давимы в чанах; а другие цвели иль, осыпав Цвет, созревали и соком янтарно-густым наливались. Саду границей служили красивые гряды, с которых Овощ и вкусная зелень весь год собирались обильно. Два там источника были; один обтекал, извиваясь, Сад, а другой перед самым порогом царева жилища Светлой струею бежал, и граждане в нем черпали воду. Так изобильно богами был дом одарен Алкиноев. Долго, дивяся, стоял перед ним Одиссей богоравный; Но, поглядевши на все с изумленьем великим, ступил он Смелой ногой на порог и во внутренность дома проникнул. Там он узрел феакийских вождей и старейшин, творящих Зоркому богу, убийце Аргуса, вином возлняньс (Он от грядущих ко сну был всегда призываем последний). Быстро палату пиров перешел Одиссей богоравный; Скрытый туманом, которым его окружила Афина, Прямо к Арете приблизился он и к царю Алкиною, Обнял руками колена царицы, и в это мгновенье Вдруг расступилась его облекавшая тьма неземная. Все замолчали, могучего мужа внезапно увидя; Все в изумленье смотрели. Царице Арете сказал он: «Дочь Рексенора, подобного силой бессмертным, Арета, Ныне к коленам твоим, и к царю, и к пирующим с вами Я прибегаю, плачевный скиталец. Да боги пошлют вам Светлое счастье на долгие дни; да наследуют ваши Дети ваш дом и народом вам данный ваш сан знаменитый. Мне ж помогите, чтоб я беспрепятственно мог возвратиться В землю отцов, столь давно сокрушенный разлукой с своими». Кончив, к огню очага подошел он и сел там на пепле. Вес неподвижно молчали, и долго молчание длилось. Но, наконец, Дхеней, благородного племени старец, Ранее всех современных ему феакиян рожденный, Сладкоречивый, и старые были и многое знавший, Добрых исполненный мыслей, сказал, обратясь к Алкиною: «Царь Алкиной, неприлично тебе допускать, чтоб молящий Странник на пепле сидел очага твоего перед нами. Почесть ему оказать ожидаем твоих повелений; С пепла поднявши, на стул среброкованный с нами его ты Сесть пригласи и глашатаю в чаши вина золотого Влить повели, чтоб могли громолюбцу Зевесу, молящих Странников всех покровителю, мм совершить возлняньс. Гостю ж пускай из запаса даст ключница пищи вечерней». Так он сказав, пробудил Алкиноеву силу святую. За руку взяв Одиссея, объятого думой глубокой, С пепла он поднял его и на креслах богатых с собою Рядом за стол посадил, повелев уступить Лаодаму, Сыну любимому, подле сидевшему, место пришельцу. Тут для умытия рук поднесла на богатой лохани Полный студеной воды золотой рукомойник рабыня; Гладкий потом пододвинула стол; на него положила Хлеб домовитая ключница с разным съестным, из запаса Выданным сю охотно. Едой и питьем изобильным Сердце свое насладил Одиссей, многославный страдалец. Тут Понтоною глашатаю бросил крылатое слово Царь феакиян: «Наполни кратеры вином и подай с ним Чаши гостям, чтоб могли громолюбцу Зевесу, молящих Странников всех покровителю, мы совершить возлняньс». Так он сказал, и, наполнив медвяным вином все кратеры, В чашах пирующим подал его Понтоной; возлняньс Стоя они совершили и вдоволь питьем насладились. Царь Алкиной, обратившись к гостям, произнес: «Приглашаю Выслушать слово мое вас, мужей феакийских, дабы я Высказать мог вам все то, что велит мне рассудок и сердце. Кончился пир наш; теперь по домам на покой разойдитесь; Завтра же утром, с собою и прочих вельмож пригласивши, Снова придите, чтоб странника здесь угостить и бессмертным Вместе свершить экатомбу. Потом учредим отправленье Гостя почтенного так, чтоб под нашей надежной защитой Он без тревог и препятствий поспешно и весело прибыл В край, им желаемый, сколь бы отсюда он ни был далеко; Также, чтоб он ни печали, ни зла на дороге не встретил Прежде, пока не достигнет отчизны; когда же достигнет, Пусть испытает все то, что судьба и могучие Парки В нить бытия роковую вплели для него при рожденье. Ксли же кто из бессмертных под видом его посетил нас, То на уме их, конечно, есть замысел, нам неизвестный; Ибо всегда нам открыто являются боги, когда мы, Их призывая, богатые им экатомбы приносим; С нами они пировать без чинов за трапезу садятся; Даже когда кто из них и один на пути е фсакийским Странником встретится — он не скрывается; боги считают Всех нас родными, как диких циклопов, как племя гигантов». Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Царь Алкиной, не тревожься напрасно таким помышленьем; Вечным богам, беспредельного неба владыкам, ни видом Я не подобен, ни станом; простой человек я, из всех, вам В мире известных людей земнородных, судьбою гонимых, Самым злосчастнейшим бедственной жизнью моей я подобен. Боле других бы я мог рассказать о великих напастях, Мной претерпенных с трудом непомерным по воле бессмертных; Но несказанным, хотя и прискорбен, я голодом мучусь; Нет ничего нестерпимей грызущего голода: нами Властвуя, он о себе вспоминать ежечасно неволит Нас, и печальных и преданных скорби душой. Сколь ни сильно Скорби душою я предан, но тощий желудок мой жадно Требует пищи себе и меня забывать принуждает Все претерпенное мной, о себе лишь упорно заботясь. Вы же, молю вас, как скоро пробудится светлая Зое, Мне, злополучному, путь учредите в отчизну возвратный; Много я бед претерпел, но готов и погибнуть, лишь только б Светлый свой дом, и семью, и рабов, и богатства увидеть». Кончил; они, изъявив одобреньс, решили в отчизну Гостя отправить, пленившего всех их столь умною речью. После, свершив возлняньс и вкусным вином насладившись, Каждый в свой дом удалился, о ложе и сне помышляя. Но Одиссей богоравный остался в палате столовой; Царь Алкиной и царица Арета остались с ним вместе; рабыни Тою порой со столов всю посуду поспешно убрали. Тут белорукая с гостем беседовать стала Арета. Мантию с тонким хитоном, сотканные сю самою Дома с рабынями, в платье пришельца узнавши, царица Голос возвысила свой и крылатое бросила слово: «Странник, сначала сама я тебя вопрошу; отвечай мне: Кто ты? Откуда? И платье свое от кого получил ты? Нам ты сказал, что сюда был морской непогодою брошен». Светлой царице ответствовал так Одиссей хитроумный: «Трудно, царица, мне будет тебе рассказать всю подробно Повесть о бедствиях, встреченных мною по воле рожденных Древним Ураном богов, — об одном расскажу откровенно: В поре находится остров Огигия; там обитает Хитроковарная дочь кознодся Атланта Калипсо, Свстлокудрявая нимфа, богиня богинь. И не водят Общества с нею ни вечные боги, ни смертные люди. Я же один, злополучный, на остров ее был враждебным Демоном брошен, когда мой корабль сокрушительным громом Зевс поразил посреди беспредельно-пустынного моря. Спутников всех (поглотила их бездна) тогда я утратил. Сам же, на киле разбитого судна, обхваченном мною, Девять носившися дней по волнам, на десятый с наставшей Ночью на остров Огигию выброшен был, где Калипсо, Свстлокудрявая нимфа, живет. И, приют благосклонно Дав мне, богиня меня угощала, кормила, хотела Мне, наконец, даровать и бессмертье и вечную младость. Сердца, однако, она моего обольстить не успела. Целые семь лет утратил я там, и текли непрестанно Слезы мои на одежды, мне данные нимфой бессмертной. Год напоследок осьмой приведен был времен обращеньем; Вдруг мне она повелела покинуть свой остров — не знаю, Зевса ль она убоялась, сама ль изменилася в мыслях? Сел я на крепкосколоченный плот, и она, наделивши Хлебом меня, и душистым вином, и нетленной одеждой, Следом послала за мной благовеющий ветер попутный. Дней совершилось семнадцать с тех пор, как пустился я в морс Вдруг на осьмнадцатый видима стала вдали над водами Ваша земля, и во мне оживилося милое сердце, Столь несказанно страдавшее. Много, однако, еще мне Вед колебатель земли Посидон непреклонный готовил: Ветры подняв, заградил предо мной он дорогу, и море Все беспредельное вдруг затревожилось; был я не в силах, Жалобно стонущий, судном владеть на взволнованной бездне: Буря его изломала в куски, и, в кипящую влагу Бросясь, пустился я вплавь: напоследок примчали К вашему брегу меня многошумные ветры и море; Гибели б мне не избегнуть, когда б на утесистый берег Был я волною, скалами его отшибаемой, кинут: Силы напрягши, я в сторону поплыл и скоро дости гнул Устья реки — показалось то место приютным, там острых Не было камней, там всюду от ветров являлась защита; На берег вышсд, в бессилие впал я; божественной ночи 8 - 3454 Тьма наступила; тогда, удалясь от потока, небесным, Зевсом рожденного, я приютился в кустах и в опадших Спрятался листьях; и сон бесконечный послали мне боги. Там под защитою листьев, с печалию милого сердца, Проспал всю ночь я, все утро и за полдень долго; Солнце садилось, когда усладительный сон мой был прерван: Дев, провожавших царевну твою, я увидел на бреге; С нею, подобные нимфам, они, там резвяся, играли. К ней обратил я молитву, и так поступила разумно Юная царская дочь, как немногие с ней одинаких Лет поступить бы могли, — молодежь рассудительна редко. Сладкой едой и вином искрометным меня подкрепивши, Мне искупаться в потоке велела она и одежду Эту дала мне. Я кончил, поистине вес рассказав вам». Он умолкнул. Ему Алкиной отвечал благосклонно: «Странник, гораздо б приличнее было для дочери нашей, Если б она пригласила тебя за собою немедля Следовать в дом наш: к ней первой ты с просьбой своей обратился». Так он сказал, и ему возразил Одиссей хитроумный: «Царь благородный, не делай упреков разумной царевне; Следовать мне за собою она предложила немедля; Я ж отказался — мне было бы стыдно; при том же подумал Я, что, меня с ней увидя, на нас ты разгневаться мог бы: Скоро всегда раздражаемся мы, земнородные люди». Царь Алкиной, возражая, ответствовал так Одиссею: «Странник, в груди у меня к безрассудному гневу такому Сердце несклонно; приличие ж должно во всем наблюдать нам. Если б — о Дий громовержец! о Феб Аполлон! о Афина! — Если б нашелся подобный тебе, в помышленьях со мною Сходный, супруг Навзикае, возлюбленный зять мне, и если б Здесь поселился <>н„. Дом и богатства бы дал я, когда бы Волей ты с нами остался; насильно же здесь иноземца Мы не задержим, то было бы Зевсу отцу неугодно. Твой же отъезд я устрою, чтоб было тебе то известно, Завтра: ты, сладкому отдыху мирно продавится, будешь Сонный в спокойном безветрии плыть и достигнешь В землю отцов иль в иную какую желанную землю, Сколь бы она ни лежала далеко, хотя бы в Эвбею, Дале которой уж нет ничего, по сказанью отважных нб Наших пловцов, с златовласым туда Рада мантом ходивших, — Тития, сына Земли, посетил он и, сколь ни далек был **5 Путь по глубокому морю, его без труда совершили В сутки они, до Эвбеи доплыв и назад возвратившись. Сам ты узнаешь, как быстры у нас корабли, как отважно Веслами море браздят мореходцы мои молодые». Так он сказал; пролилося веселие в грудь Одиссея; п° Голос возвысивши свой, произнес он такую молитву: «Дий, наш отец, да исполнится все, что теперь обещал мне Царь Алкиной, и да будет всегда на земле плодоносной Слава ему! А меня проводи безопасно в отчизну». Так говорили о многом они, собеседуя сладко. w Тою порой повелела царица Арета рабыням В сенях поставить кровать, на нее положить пурпуровый Мягкий тюфяк и богатый ковер разостлать; на ковер же Теплым покровом для тела косматую мантию бросить. Факелы взявши, пошли из столовой рабыни; когда же *?? Было совсем приготовлено мягко-упругое ложе, Близко они подошед к Одиссею, ему доложили: «Странник, иди почивать; для тебя приготовлено ложе». Радостно было усталому гостю призванье к покою; Сладко-целительный сон, наконец, он вкусил безмятежно, i,r> В звонко-пространных сенях на кровать прорезную возлегши. Скоро и царь Алкиной, с ним простяся, во внутренней спальне Лег на постель и заснул близ супруги своей благонравной. ПЕСНЬ ОСЬМАЯ СОДЕРЖАНИЕ ОСЬМОЙ ПЕСНИ Тридцать третий день Алкиной, предложив собравшимся на площади гражданам устроить отправление Одиссея в его отечество, приглашает вельмож и людей корабельных к себе на обед. Пение Демодока во время пира. Потом игры: бег, бросание диска, борьба, кулачный бой. Одиссей, оскорблен- ный Эвриалом, бросает камень и всех изумляет своею силою. Пляска, во время которой Демодок поет об Арее и Афродите. Все возвращаются во дворец. Одиссей одарен изобильно. За вечернею трапезою Демодок 8 "7 поет о коне деревянном и подвигах вождей ахейских. Песнь его из- влекает слезы из очей Одиссея; царь Алкиной вопрошает плачущего о причине его скорби и просит, чтобы он рассказал свои приключения. Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос — Мирный покинула сон Алкиноева сила святая; Встал и божественный муж Одиссей, городов сокрушитель. Царь Алкиной многовластный повел знаменитого гостя На площадь, где невдали кораблей фсакийцы сбирались. Сели, пришедши, на гладко обтесанных камнях друг с другом Рядом они. Той порою Паллада Афина по улицам града, В образ облекшись глашатая царского, быстро ходила; Сердцем заботясь о скором возврате домой Одиссея, К каждому встречному ласково речь обращала богиня: «Вы, фсакийские люди, вожди и владыки, скорее На площадь вес соберитесь, дабы иноземца, который В дом Алкиноя премудрого прибыл вчера, там увидеть: Бурей к нам брошенный, богу он образом светлым подобен». Так говоря, возбудила она любопытное рвенье В каждом, и скоро наполнилась площадь народом; и сели Вес по местам. С удивленьем великим они обращали Взор на Лаэртова сына: ему красотой несказанной Плечи одела Паллада, главу и лицо озарила, Стан возвеличила, сделала тело полнее, дабы он Мог приобресть от людей феакийских приязнь и вселил в них Трепет почтительный мужеской силой на играх, в которых Им испытать надлежало его, отличась пред народом. Вес собрал ися они, и собрание сделалось полным. Тут, обратяся к ним, царь Алкиной произнес: «Приглашаю Выслушать слово мое вас, людей феакийских, дабы я Высказать мог вам все то, что велит мне рассудок и сердце. Гость иноземный — его а не знаю; бездомно скитаясь, Он от восточных народов сюда иль от западных прибыл — Молит о том, чтоб ему помогли мы достигнуть отчизны. Мы, сохраняя обычай, молящему гостю поможем; Ибо еще ни один чужеземец, мой дом посетивший, Долго здесь, плача, не ждал, чтоб его я услышал молитву. Должно спустить на священные воды корабль чернобокий, В море еще не ходивший; потом изберем пятьдесят два Самых отважных меж лучшими здесь молодыми гребцами; Весла к скамьям прикрепив корабельным, пускай соберутся В царских палатах они и поспешно себе на дорогу Вкусный обед приготовят; я всех их к себе приглашаю. Так от меня объявите гребцам молодым; а самих вас, Скиптродсржавных владык и судей, я прошу в мой пространный Дом, чтоб со мною, как следует, там угостить иноземца; Всех вас прошу, отказаться не властен никто; позовите Также певца Демодока: дар песней приял от богов он Дивный, чтоб все воспевать, что в его пробуждается сердце». Кончив, пошел впереди он; за ним все судьи и владыки Скиптродсржавныс; звать Понтоной побежал Демодока. Скоро по воле царя пятьдесят два гребца, на отлогом Бреге бесплодносоленого моря собравшися, вместе К ждавшему их на песке кораблю подошли, совокупной Силою черный корабль на священные сдвинули воды, Подняли мачты, устроили все корабельные снасти, В крепкоременные петли просунули длинные весла, Должным порядком потом паруса утвердили. Отведши Легкий корабль на открытое взморье, они собрал ися Все во дворце Алкиноя, царем приглашенные. Скоро Все переходы палат, и дворы, и притворы народом Сделались полны — там были и юноши, были и старцы. Жирных двенадцать овец, двух быков криворогих и восемь Оетроклычистых свиней Алкиной повелел им зарезать; Их ободрав, изобильный обед приготовили гости. Тою порой с знаменитым певцом Понтоной возвратился; Муза его при рождении злом и добром одарила: Очи затмила его, даровала за то сладкопенье. Стул среброкованый подал певцу Понтоной, и на нем он Сел пред гостями, спиной прислоняся к колонне высокой. Лиру слепца на гвозде над его головою повесив, К ней прикоснуться рукою ему — чтоб ее мог найти он — Дал Понтоной, и корзину с едою принес, и подвинул Стол и вина приготовил, чтоб пил он, когда пожелает. Подняли руки они к предложенной им пище: когда же Был удовольствован голод их сладким питьем и едою, Муза внушила певцу возгласить о вождях знаменитых, Выбрав из песни, в то время везде до небес возносимой, Повесть о храбром Ахилле и мудром царе Одиссее, Как между ними однажды на жертвенном пире великом Распря в ужасных словах загорелась и как веселился В духе своем Агамемнон враждой знаменитых ахеян: Знаменьем добрым ему ту вражду предсказал Аполлонов В храме Пифийском оракул, когда через каменный праг он Бога спросить перешел, — а случилось то в самом начале Бедствий, ниспосланных богом богов на троян и данаев. Начал великую песнь Демодок; Одиссей же, своею Сильной рукою широкопурпурную мантию взявши, Голову ею облек и лицо благородное скрыл в ней. Слез он своих не хотел показать феакийцам. Когда же, Пенье прервав, сладкогласный на время умолк песнопевец, Слезы отерши, он мантию снял с головы и, наполнив Кубок двудонный вином, совершил возлняньс бессмертным. Снова запел Демодок, от внимавших ему феакиян, Гласом его очарованных, вызванный к пенью вторично; Голову мантией снова облек Одиссей, прослезяся. Были другими его не замечены слезы, но мудрый Царь Алкиной их заметил и понял причину их, сидя Близ Одиссея и слыша скорбящего тяжкие вздохи. Он феакиянам веслолюбивым сказал: «Приглашаю Выслушать слово мое вас, судей и вельмож феакийских; Душу свою насладили довольно мы вкуснообильной Пищей и звуками лиры, подруги пиров сладкогласной; Время отсюда пойти нам и в мужеских подвигах крепость Силы своей оказать, чтоб наш гость, возвратяся, домашним Мог возвестить, сколь других мы людей превосходим в кулачном Бое, в борьбе утомительной, в прыганье, в беге проворном». Кончив, поспешно пошел впереди он, за ним все другие. Звонкую лиру приняв и повесив на гвоздь, Демодока За руку взял Понтоной и из залы пиршественной вывел; Вслед за другими, ведя песнопевца, пошел он, чтоб видеть Игры, в которых хотели себя отличить фсакийцы. На площадь все собралися: толпой многочисленно-шумной Там окружил их народ. Благородные юноши к бою Вышли из сонма его: Акроней, Окиал с Златресм, Навтий, Примней, Анхиал, -Эретмсй с Анабазиомсном; С ними явились Понтей, Прореон и Фоон с Амфиалом, Сыном Полиния, внуком Тектона; пристал напоследок К ним и младой двриал, Навболнд, равносильный Арего: Всех феакиян затмил бы чудесной своей красотой он, Ксли б его самого не затмил Лаодам беспорочный. К ним подошли, наконец, Лаодам, Галионт с богоравным Клитонеоном — три бодрые сына царя Алкиноя. Первые в беге себя испытали они. Устремившись С места того, на котором стояли, пустил ися разом, Пыль подымая, они через поприще: всех был проворней Клитонеон благородный — какую по свежему полю Борозду плугом два мула проводят, настолько оставив Братьев своих назади, возвратился он первый к народу. Стали другие в борьбе многотрудной испытывать силу: Всех двриал одолел, превзошедши искусством и лучших. В прыганье был Анхиал победителем. Тяжкого диска Легким бросаньем от всех Эретмсй отличился. В кулачном Бос взял верх Лаодам, сын царя Алкиноя прекрасный. Тут, как у всех уж довольно насытилось играми сердце, К юношам речь обративши, сказал Лаодам, Алкиносв Сын: «Не прилично ли будет спросить нам у гостя, в каких он Играх способен себя отличить? Он не низкого роста, Голени, бедра и руки его преисполнены силы, Шея его жиловата, он мышцами крепок; годами Также не стар; но превратности жизни его изнурили. Нет ничего, утверждаю, сильней и губительней моря; Крепость и самого бодрого мужа оно сокрушает».- «Умным, — сказал, отвечая на то, двриал Лаодаму, — Кажется мне предложенье твое, Лаодам благородный. Сам подойди к иноземному гостю и сделай свой вызов». Сын молодой Алкиноя, слова двриала услышав, Вышел вперед и сказал, обратяся к царю Одиссею: «Милости просим, отец иноземец; себя покажи нам В играх, в каких ты искусен, — но, верно, во всех ты искусен, Бодрому мужу ничто на земле не дает столь великой Славы, как легкие ноги и крепкие мышцы, яви же Силу свою нам, изгнав из души все печальные думы. Путь для тебя уж теперь недалек; уж корабль быстроходный С берега сдвинут, и наши готовы к отплытию люди». Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Друг, не обидеть ли хочешь пеня ты своим предложеньем? Мне не до игр: на душе несказанное горе; довольно Вед испытал и немало великих трудов перенес я; Ныне ж, крушимый тоской по отчизне, сижу перед вами, Вас и царя умоляя помочь мне в мой дом возвратиться». Но двриал Одиссею ответствовал с колкой насмешкой: «Странник, я вижу, что ты не подобишься людям, искусным В играх, одним лишь могучим атлетам приличных; конечно, Ты из числа промышленных людей, обтекающих море В многовесельных своих кораблях для торговли, о том лишь Мысля, чтоб, сбыв свой товар и опять корабли нагрузивши, Боле нажить барыша: но с атлетом ты вовсе несходен». Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей благородный: «Слово обидно твое; человек ты, я'вижу, злоумный. Боги не всякого всем наделяют: не каждый имеет Вдруг и пленительный образ, и ум, и могущество слова; Тот по наружному виду внимания мало достоин — Прелестью речи зато одарен от богов; веселятся Люди, смотря на него, говорящего с мужеством твердым Или с приветливой кротостью; он украшенье собраний; Бога в нем видят, когда он проходит по улицам града. Тот же, напротив, бессмертным подобен лица красотою, Прелести ж бедное слово его никакой не имеет. Так и твоя красота беспорочна, тебя и Зевес бы Краше не создал; зато не имеешь ты здравого смысла. Милос сердце в груди у меня возмутил ты своею Дерзкою речью. Но я не безопытен, должен ты ведать, В мужеских играх; из первых бывал я в то время, когда мне Свежая младость и крепкие мышцы служили надежно. Ныне ж мои от трудов и печалей истрачены силы; Видел немало я браней и долго среди бедоносных Странствовал вод, но готов я себя испытать и лишенный Сил; оскорблен я твоим безрассудно-ругательным словом». Так отвечав, поднялся он и, мантии с плеч не сложивши, Камень схватил — он огромней, плотней и тяжелс всех дисков, Брошенных прежде людьми феакийскими, был; и с размаха Кинул его Одиссей, жиловатую руку напрягши; Камень, жужжа, полетел; и под ним до земли головами Всслолюбивыс, смелые гости морей, феакийцы Вес наклонились; а он далеко через все перемчался Диски, легко улетев из руки; и Афина под видом Старца, отметивши знаком его, Одиссею сказала: «Странник, твой знак и слепой различит без ошибки, ощупав Просто рукою; лежит он отдельно от прочих, гораздо Далее всех их. Ты в этом бою победил; ни один здесь Камня ни далс, ни так же далеко, как ты, не способен Бросит!»». От слов сих веселье проникло во грудь Одиссея. Радуясь тем, что ему хоть один благосклонный в собранье Был судия, с обновленной душой он сказал предстоявшим: «Юноши, прежде добросьте до этого камня; за вами Брошу другой я и столь же далеко, быть может и далс. Пусть все другие, кого побуждает отважное сердце, Выйдут и сделают опыт: при всех оскорбленный, я ныне Всех вас на бой рукопашный, на бег, на борьбу вызываю; С каждым сразиться готов я — с одним не могу Лаодамом: Гость я его — подыму ли на друга любящего руку? Тот неразумен, тот пользы своей различать не способен, Кто на чужой стороне с дружелюбным хозяином выйти Вздумает в бой; несомненно себе самому повредит он. Но меж другими никто для меня не презрителен, с каждым Рад я схватиться, чтоб силу мою, грудь на грудь, испытать с ним. Знайте, что я ни в каком не безопытен мужеском бое. Гладким луком и самым тугим я владею свободно: Первой стрелой поражу я на выбор противника в тесном Сонме врагов, хоть кругом бы меня и товарищей много Было и меткую каждый стрелу на врага бы нацелил. Только одним Филоктетом бывал я всегда побеждаем В Трое, когда мы, ахейцы, там, споря, из лука стреляли. Но утверждаю, что в этом искусстве со мной ни единый Смертный, себя насыщающий хлебом, сравниться не может; Я не дерзнул бы, однако, бороться с героями древних Лет, ни с Ираклом, ни с Евритом, метким стрелком эхалийскнм; Спорить они и с богами в искусстве своем не страшились; Еврнт великий погиб от того; не достиг он глубокой Старости в доме семейном своем; раздражив Аполлона Вызовом в бой святотатным, он из лука был им застрелен. Далс копьем я достигнуть могу, чем другие стрелою; Может случиться, однако, что кто из людей феакийских В беге пеня победит: окруженный волнами, я силы Все истощил, на неверном плоту не вкушая столь долго Пищи, покоя и сна; и мои вес разрушены члены». Так он сказал; все кругом неподвижно хранили молчанье. Но Алкиной, возражая, ответствовал так Одиссею: «Странник, ты словом своим не обидеть нас хочешь; ты только Всем показать нам желаешь, какая еще сохранилась Крепость в тебе; ты разгневан безумцем, тебя оскорбившим Дерзкой насмешкой, — зато ни один, говорить здесь привыкший С здравым рассудком, ни в чем не помыслит тебя опорочить. Выслушай слово, однако, мое со вниманьем, чтоб после Дома его повторить при друзьях благородных, когда ты, Сидя с женой и детьми за веселой семейной трапезой, Вспомнишь о доблестях наших и тех дарованьях, какие Нам от отцов благодатью Зевеса достались в наследство. Мы, я скажу, ни в кулачном бою, ни в борьбе не отличны; Быстры ногами зато несказанно и первые в море; Любим обеды роскошные, пение, музыку, пляску, Свежесть одежд, сладострастные бани и мягкое ложе. Но пригласите сюда плясунов феакийских; зову я Самых искусных, чтоб гость наш, увидя их, мог, возвратяся В дом свой, там всем рассказать, как других мы людей превосходим В плаванье по морю, в беге проворном, и в пляске, и в пенье. Пусть принесут Демодоку его звонкоглясную лиру; Где-нибудь в наших пространных палатах ее он оставил». Так Алкиной творил, и глашатай, его исполняя Волю, поспешно пошел во дворец за желаемой лирой. Судьи, в народе избранные, девять числом, на средину Поприща? строгие в играх порядка блюстители, вышли, Место для пляски у глад ил и, поприще сделали шире. Тою порой из дворца возвратился глашатай и лиру Подал певцу: пред собранье он выступил; справа и слева Стали цветущие юноши, в легкой искусные пляске. Топали в меру ногами под песню они; с наслажденьем Легкость сверкающих ног замечал Одиссей и дивился. Лирой гремя сладкозвучною, пел Демодок вдохновенный Песнь о прекраснокудрявой Кипрндс и боге Арес: Как их свидание первое в доме владыки Ифеста Выло; как, много истратив богатых даров, опозорил Ложе Ифеста Арей, как открыл, наконец, вес Ифесту Гелиос зоркий, любовное их подстерегши свиданье. Только достигла обидная весть до Ифестова слуха, Мщение в сердце замыслив, он в кузнице плаху поставил, Крепко свою наковальню уладил на ней и проворно Сети сковал из железных, крепчайших, ничем не разрывных Проволок. Хитрый окончивши труд и готовя А рею Стыд, он пошел в тот покой, где богатое ложе стояло. Там он, сетями своими опутав подножье кровати, Их на нее опустил с потолка паутиною тонкой; Выли не только невидимы оку людей, но и взорам Вечных богов неприметны они: так искусно сковал их, Мщенье готовя, Ифест. Западню перед ложем устроив, Он притворился, что путь свой направил в Лемнос, крепкозданный Город, всех боле других городов на земле им любимый. Зорко за ним наблюдая, Арей златоуздный тогда же Сведал, что в путь свой Ифест, многославный художник, пустился. Сильной любовью к прскрасновенчанной Киприде влекомый, В дом многославного бога художника тайно вступил он. Зевса отца посетив на высоком Олимпе, в то время Дома одна, отдыхая, сидела богиня. Арей, подошедши, За руку взял, и по имени назвал ее, и сказал ей: «Милая, час благосклонен, пойдем на роскошное ложе; Муж твой Ифест далеко; он на остров Лемнос удалился, Верно к суровым синтнйям, наречия грубого людям». Так он сказал, и на ложе охотно легла с ним Киприда. Мало-помалу и он и она усыпилнсь. Вдруг сети Хитрой Ифеста работы, упав, их схватили с такою Силой, что не было средства ни встать им, ни тронуться членом; Скоро они убедились, что бегство для них невозможно; Скоро и сам, не свершив половины пути, возвратился В дом свой Ифест многоумный, на обе хромающий ноги: Гслнос зоркий его обо всем известить не замедлил. В дом свой вступивши с печалию милого сердца, поспешно Двери Ифест отворил, и душа в нем наполнилась гневом; Громко он начал вопить, чтоб его все услышали боги: «Дий вседержитель, блаженные, вечные боги, сверитесь Тяжкообидное, смеха достойное дело увидеть: Как надо мной, хромоногим, Зевесова дочь Афродита Гнусно ругается, с грозным Арссм, губительным богом, Здесь сочетавшись. Конечно, красавец и тверд на ногах он; Я ж от рождения хром — но моею ль виною? Виновны В том лишь родители. Горе мне, горе! Зачем я родился? Вот посмотрите, как оба, обнявшися нежно друг с другом, Спят на постели моей. Несказанно мне горько то видеть. Знаю, однако, что так им в другой раз заснуть не удастся; Сколь ни сильна в них любовь, но, конечно, охота к такому Сну в них теперь уж прошла: не сниму с них дотоле я этой Сети, пока не отдаст мне отец всех богатых подарков, Им от меня за невесту, бесстыдную дочь, полученных. Правда, прекрасна она, но ее переменчиво сердце». Так он сказал. Той порой собрались в медностенных палатах Боги; пришел Посидон земледержец; пришел дароносец Эрмий; пришел Аполлон, издалека разящий стрелами; Но, сохраняя пристойность, богини оста л ися дома. В двери вступили податели благ, всемогущие боги: Подняли вес они смех несказанный, увидя, какое Хитрое дело ревнивый Ифест совершить умудрился. Глядя друг на друга, так меж собою они рассуждали: «Злое не впрок; над проворством здесь медленность верх одержала Как ни хромает Ифест, но поймал он Арея, который Самый быстрейший из вечных богов, на Олимпе живущих. Хитростью взял он; достойная мзда посрамителю брака». Так говорили, друг с другом беседуя, вечные боги. К Эрмию тут обратившись, сказал Аполлон, сын Зевеса: «Эрмий, Кронионов сын, благодатный богов вестоносец, Искренне мне отвечай, согласился ль бы ты под такою Сетью лежать на постели одной с золотою Кипридой?» Зоркий убийца Аргуса ответствовал так Аполлону: «Ксли б могло то случиться, о царь Аполлон стреловержец, Сетью тройной бы себя я охотно опутать дозволил, Пусть на меня бы, собравшись, богини и боги смотрели, Только б лежать на постели одной с золотою Кипридой!» Так отвечал он; бессмертные подняли смех несказанный. Но Посидон не смеялся; чтоб выручить бога Арея, К славному дивным искусством Ифссту он, голос возвысив, С просьбой своей обратился и бросил крылатое слово: «Дай им свободу; ручаюсь тебе за Арея; как сам ты — ? ЕРЕВОДЫ ИЗ ГОМЕРЛ «ИЛИЛДЛ». «ОДИССЕЯ» — Требуешь, все дополна при бессмертных богах он заплатит». Ног хромоногий Ифест, отвечая, сказал Посидону: «Нет, от меня, Посидон земледержец, того ты не требуй. Знаешь ты сам, что всегда неверна за неверных порука. Чем же тебя, всемогущий, могу я к уплате принудить, Если свободный Арей убежит и платить отречется?» Ногу Ифесту ответствовал так Посидон земледержец: «Если могучий Арей, чтоб не быть принужденным к уплате, Скроется тайно, то все за него заплатить обязуюсь Я». Хромоногий Ифест отвечал Посидону владыке: «Воли твоей, Посидон, не дерзну и не властен отвергнуть». С сими словами разрушила цепи Ифестова сила. Вог и богиня — лишь только их были разрушены цепи — Быстро вскочив, улетели. Во Фракию он удалился; Скрылася в Кипр золотая с улыбкой приветной Киприда; Выл там алтарь ей в Пафосском лесу благовонном воздвигнут; Там, искупавши ее и натерши душистым, святое Тело одних лишь богов орошающим маслом, Хариты Плечи ее облачили одеждою прелести чудной. Так воспевал вдохновенный певец. Одиссей благородный В сердце, внимая ему, веселился; и с ним веселились Веслолюбивые, смелые гости морей, фсакийцы, Но Алкиной повелел Галионту вдвоем с Лаодамом Пляску начать: в ней не мог превосходством никто победить их. Мяч разноцветный, для них рукодельным Полнбнем сшитый, Взяв, Лаодам с молодым Гали оптом на ровную площадь Вышли; закинувши голову, мяч к облакам темносветлым Вросил один; а другой разбежался и, прянув высоко, Мяч на лету подхватил, до земли не коснувшись ногами. Легким бросаньем мяча в высоту отличась пред народом, Начали оба по гладкому лону земли плодоносной Быстро плясать; и затопали юноши в меру ногами, Стоя кругом, и от топота ног их вся площадь гремела. Долго смотрев, напоследок сказал Одиссей Алкиною: «Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских, Ты похвалился, что пляскою с вами никто не сравнится; Правда твоя; то глазами я видел; безмерно дивлюся». Так он сказав, возбудил Алкнносву силу святую. Царь феакиянам веслолюбивым сказал: «Приглашаю Выслушать слово мое вас, судей и владык феакийских; Разум великий имеет, я вижу, наш гость иноземный; Должно ему, как обычай велит, предложить нам подарки; Областью нашею правят двенадцать владык знаменитых, Праведно-строгих судей; я тринадцатый, главный. Пусть каждый Чистое верхнее платье с хитоном и с полным талантом Золота нашему гостю в подарок назначит обычный. Всё повелите сюда принести и своими руками Страннику сдайте, чтоб весел он был за трапезою нашей. Ты ж, двриал, удовольствуй его, перед ним повинившись, Дав и подарок: его оскорбил неприличным ты словом». Так он сказал, изъявили свое одобренье другие; Каждый глашатая в дом свой послал, чтоб подарки принес он. Но двриал, повинуясь, ответствовал так Алкиною: «Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских, Я удовольствую гостя, желанье твое исполняя. Медный свой меч с рукоятью серебряной в новых Чудной работы ножнах из слоновыя кости охотно Дам я ему, и, конечно, он дар мой высоко оценит». Так говоря, среброкованый меч свой он снял и возвысил Голос и бросил крылатое слово Лаэртову сыну: «Радуйся, добрый отец иноземец! И если сказал я Дерзкое слово, пусть ветер его унесет и развеет; Ты же, хранимый богами, да скоро увидишь супругу, В дом возвратяся по долгопечальной разлуке с семьею». Кончил; ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Радуйся также и ты и, хранимый богами, будь счастлив. В сердце ж своем никогда не раскайся, что мне драгоценный Меч подарил свой, повинным меня удовольствовав словом». Так отвечав, среброкованый меч на плечо он повесил. Солнце зашло; все богатые собраны были подарки; Их поспешили глашатаи в дом отнести Алкиноев; Там сыновья Алкиноя владыки, принявши подарки, Отдали матери их, многоумной царице Арете. Царь же повел знаменитого гостя со всеми другими В дом свой, и если, пришедши, они на возвышенных креслах. Тут, обратяся к царице Арете, сказал благородный Царь: «Принеси нам, жена, драгоценнейший самый из многих Наших ковчегов, в него положивши и верхнее платье С тонким хитоном. Поставьте котел на огонь, вскипятите Воду, чтоб гость наш омылся и, вес осмотревши подарки, Им полученные здесь от людей феакийских, был весел, С нами сидя за вечерней трапезой и пенью внимая. Я же еще драгоценный кувшин золотой на прощанье Дам, чтоб, меня вспоминая, он мог из него ежедневно Дома творить возлияние Зевсу и прочим бессмертным». Так он сказал, и царица Арета велела рабыням Яркий огонь разложить под огромным котлом троеножным. Тотчас котел троеножный на ярком огне был поставлен. Налили воду в котел и усилили хворостом пламя; Чрево сосуда оно обхватило, вода закипела. Тою порою Арета прекрасный ковчег из покоев Внутренних вынесла гостю; в ковчег положила подарки, Золото, ризы и все, что ему феакийские мужи Дали; сама ж к ним прибавила верхнее платье с хитоном. Кончив, она Одиссею крылатое бросила слово: «Кровлей накрыв и тесьмою опутав ковчег, завяжи ты Узел, чтоб кто на дороге чего не похитил, покуда Будешь покоиться сном ты, плывя в корабле чернобоком». То Одиссей богоравный, в бедах постоянный, услышав, Кровлей накрыл и тесьмою опутал ковчег и искусный Узел (как был научен хитроумной Цирцеею) сделал. Тут пригласила его домовитая ключница в баню Члены свои оживить омовеньем; и теплой купальне Рад был испытанный муж Одиссей, той услады лишенный С самых тех пор, как покинул жилище Калипсо, в котором Нимфы ему, как бессмертному богу, служили. Когда же Тело омыла ему и елеем натерла рабыня, Легкий надевши хитон и богатой облекшись хламидой, Вышел он свежий из бани и к пьющим гостям в пировую Залу вступил. Навзикая царевна, богиня красою, Подле столба, потолок подпиравшего залы, стояла. Взор изумленный подняв на прекрасного гостя, царевна Голос возвысила свой и крылатое бросила слово: «Радуйся, странник, но, в милую землю отцов возвратяся, Помни меня; ты спасением встрече со мною обязан». Юной царевне ответствовал так Одиссей многоумный: «О Навзикая, прекрасноцветущая дочь Алкиноя, Ксли мне Иры супруг, громоносный Кронион, дозволит В доме отеческом сладостный день возвращенья увидеть, Буду там помнить тебя и тебе ежедневно, как богу, Сердцем молиться: спасением встрече с тобой я обязан». Так отвечав ей, на креслах он сел близ царя Алкиноя. Выло уж роздано мясо; уж чаши вином наполнялись. Тою порой возвратился глашатай с певцом Демодоком, Чтимым в народе. Певец посреди светлозданной палаты Сел пред гостями, спиной прислонившись к колонне высокой. Полную жира хребтовую часть острозубого вепря Взявши с тарелки своей (для себя же оставя там боле), Царь Одиссей многославный сказал, обратясь к Понтоною: «Эту почетную часть изготовленной вкусно всприны Дай Демодоку; его и печальный я чту несказанно. Всем на обильной земле обитающим людям любезны, Всеми высоко честимы певцы; их сама научила Пению Муза; ей мило певцов благородное племя». Так он сказал, и проворно отнес от него Демодоку Мясо глашатай; певец благодарно даяние принял. Подняли руки они к приготовленной пище; когда же Выл удовольствован голод их сладким питьем и едою, Так, обратясь к Демодоку, сказал Одиссей хитроумный: «Выше всех смертных людей я тебя, Демодок, поставляю; Музою, дочерью Дия, иль Фебом самим наученный, Все ты поешь по порядку, что было с ахейцами в Трое, Что совершили они и какие беды претерпели; Можно подумать, что сам был участник всему иль от верных Все очевидцев узнал ты. Теперь о коне деревянном, Чудном Эпеоса с помощью девы Паллады созданье, Спой нам, как в город он был хитроумным введен Одиссеем, Полный вождей, напоследок святой Илион сокрушивших. Ксли об этом по истине все нам, как было, споешь ты, Буду тогда перед всеми людьми повторять повсеместно Я, что божественным пением боги тебя одарили». Так он сказал, и запел Демодок, преисполненный бога: Начал с того он, как все на своих кораблях крепкозданных В морс отплыли данаи, предавши на жертву пожару Брошенный стан свой, как первые мужи из них с Одиссеем Были оставлены в Трое, замкнутые в конской утробе, Как напоследок коню Илион отворили трояне. В граде стоял он; кругом, нерешимыс в мыслях, сидели Люди троянские, было меж ними троякое мненье: Или губительной медью громаду пронзить и разрушить, Или, ее докативши до замка, с утеса низвергнуть, Или оставить среди Ил иона мирительной жертвой Вечным богам: на последнее все согласились, понеже Было судьбой решено, что падет Илион, отворивши Стены коню, где ахейцы избранные будут скрываться, Черную участь и смерть приготовив троянам враждебным. После воспел он, как мужи ахейские в град ворвалися, Чрево коня отворив и из темного выбежав склепа; Как, разъяренные, каждый по-своему град разоряли, Как Одиссей к Деифобову дому, подобный Арею, Бросился вместе с божественно-грозным в бою Менслаем. Там истребительный бой (продолжал песнопевец) возжегши, Он, наконец, победил, подкрепленный великой Палладой. Так об ахеянах пел Демодок; несказанно растроган Был Одиссей, и ресницы его орошались слезами. Так сокрушенная плачет вдовица над телом супруга, Падшего в битве упорной у всех впереди перед градом, Силясь от дня рокового спасти сограждан и семейство. Видя, как он содрогается в смертной борьбе, и, прижавшись Грудью к нему, злополучная стонет; враги же, нещадно Древками копий ее по плечам и хребту поражая, Бедную в плен увлекают на рабство и долгое горе; Там от печали и плача ланиты ее увядают. Так от печали текли из очей Одиссеевых слезы. Всеми другими они незамечены были; но мудрый Царь Алкиной их заметил и понял причину их, сидя Близ Одиссея и слыша скорбящего тяжкие вздохи. Он феакнянам веслолюбнвым сказал: «Приглашаю Выслушать слово мое вас, судей и владык феакийских. Пусть Демодок звон костру иную лиру заставит умолкнуть; Здесь он не всех веселит нас ее сладкогласием дивным: С тех пор, как пенье божественный начал певец на вечернем Нашем пиру, непрестанно глубоко и тяжко вздыхает Странник; конечно, прискорбие сердцем его овладело. Должен умолкнуть певец, чтоб могли здесь равно веселиться Гость наш и все мы; конечно, для нас то приятнее будет. Здесь же давно к отправлению в путь иноземца готово Все; и подарки уж собраны, данные дружбою нашей. Странник молящий не менее брата родного любезен 9 - 3454 Всякому, кто одарен от богов не безжалостным сердцем. Ты же теперь, ничего не скрывая, ответствуй на то мне, Гость наш, о чем я тебя вопрошу: откровенность похвальна. Имя скажи мне, каким и отец твой, и мать, и другие В граде твоем и отечестве милом тебя величают. Между живущих людей безыменным никто не бывает Вовсе; в минуту рождения каждый, и низкий и знатный, Имя свое от родителей в сладостный дар получает; Землю, и град, и народ свой потом назови, чтоб согласно С волей твоей и корабль наш свое направление выбрал; Кормщик не правит в морях кораблем феакийским; руля мы, Нужного каждому судну, на наших судах не имеем; Сами они понимают своих корабельщиков мысли; Сами находят они и жилища людей и поля их Тучнообильные; быстро они все моря обтекают, Мглой и туманом одетые; нет никогда им боязни Вред на волнах претерпеть или от бури в пучине погибнуть. Вот что, однако, в ребячестве я от отца Навсифоя Слышал: не раз говорил он, что бог Посидон недоволен Нами за то, что развозим мы всех по морям безопасно. Некогда, он утверждал, феакийский корабль, проводивший Странника в землю его, возвращался морем туманным, Будет разбит Посидоном, который высокой горою Град наш задвинет. Исполнит ли то Посидон земледержец, Иль не исполнит — пусть будет по воле великого бога! Ты же скажи откровенно, чтоб мог я всю истину ведать, Где по морям ты скитался? Каких человеков ты земли Видел? Свстлонасслснныс их города опиши нам: Выли ль меж ними свирепые, дикие, чуждые правды? Выли ль благие для странника, чтущие волю бессмертных? Также скажи, отчего ты так плачешь? Зачем так печально Слушаешь повесть о битвах данаев, о Трое погибшей? Им для того ниспослали и смерть и погибельный жребий Боги, чтоб славною песнею были они для потомков. Ты же, конечно, утратил родного у стен илионских, Милого зятя иль тестя, которые нашему сердцу Самые близкие после возлюбленных сродников кровных? Или товарища нежноприветного, кроткого сердцем, Там потерял ты? Не менее брата родного любезен Нам наш товарищ, испытанный друг и разумный советник». ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ СОДЕРЖАНИЕ ДЕВЯТОЙ ПЕСНИ Вечер тридцать третьего дня Одиссей начинает рассказывать свои приключения. Отплытие от берегов троянских. Разрушение Измара, города киконов, и гибель многих сопутников Одиссея. Буря. Посещение лотофагов. Прибытие в область циклопов. Одиссей, оставя у Козьего острова свои корабли, с одним собственным кораблем пристает к недалекому берегу цикло- пов. Выбрав двенадцать из своих корабельных товарищей, он входит с ними в пещеру Полифема. Гибель шести из сопутников Одиссеевых, сожранных циклопом. Опьянив его, Одиссей пронзает ему глаз и потом хитростью спасает себя и товарищей от его бешенства. Они похищают циклопово стадо и возвращаются на Козий остров. Полифем призыва- ет отца Посидона и молит, чтобы он отомстил за него Одиссею. Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссеи богоравный: «Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских, Сладко вниманье свое нам склонять к песнопевцу, который, Слух наш пленяя, богам вдохновеньем высоким подобен. 5 Я же скажу, что великая нашему сердцу утеха Видеть, как целой страной обладает веселье; как всюду Сладко пируют в домах, песнопевцам внимая; как гости Рядом по чину сидят за столами, и хлебом и мясом Пышно покрытыми; как из кратер животворный напиток Льет виночерпий и в кубках его опененных разносит. Думаю я, что для сердца ничто быть утешней не может. Но от меня о плачевных страданьях моих ты желаешь Слышать, чтоб сердце мое преисполнилось плачем сильнейшим: Что же я прежде, что после и что наконец расскажу вам? 15 Много Уран иды боги мне бедствий различных послали. Прежде, однако, вам имя свое назову, чтоб могли вы Знать обо мне, чтоб, покуда еще мной не встречен последний День, и в далекой стране я считался вам гостем любезным. Я Одиссей, сын Лаэртов, везде изобретеньем многих *" Хитростей славный и громкой молвой до небес вознесенный. В солнечноевстлой Итаке живу я; там Нерион, всюду Видимый с моря, подъемлет вершину лесистую; много Там и других островов, недалеких один от другого: Зам, и Дулихий, и лесом богатый Закинф; и на самом Западе плоско лежит окруженная морем Итака (Прочие ж ближе к пределу, где Эос и Гелиое всходят); Лоно ее каменисто, но юношей бодрых питает; Я же не ведаю края прекраснее милой Итаки. Тщетно Калипсо, богиня богинь, в заключении долгом Силой держала меня, убеждая, чтоб был ей супругом; Тщетно меня чародейка, владычица Эи, Цирцея В доме держала своем, убеждая, чтоб был ей супругом, — Хитрая лесть их в груди у меня не опутала сердца; Сладостней нет ничего нам отчизны и сродников наших, Даже когда б и роскошно в богатой обители жили Мы на чужой стороне, далеко от родителей милых. Вели, однако, вел и ни», то о странствии трудном, какое Зевс учредил мне, от Трои плывущему, все расскажу я. Ветер от стен Ил иона привел нас ко граду киконов, Измару: град мы разрушили, жителей всех истребили. Жен сохранивши и всяких сокровищ награбивши много, Стали добычу делить мы, чтоб каждый мог взять свой участок. Я ж настоял, чтоб «емедля стопою поспешною в бегство Все обратились: но добрый совет мой отвергли безумцы; Полные хмеля, они пировали на бреге песчаном, Мелкого много скота и быков криворогих зарезав. Тою порою киконы, из града бежавшие, многих Собрали живших соседственно с ними в стране той ки конов, Сильных числом, приобыкших сражаться с коней и не мене Смелых, когда им и пешим в сраженье вступать надлежало. Вдруг их явилось так много, как листьев древесных иль ранних Вешних цветов; и тогда же нам сделалось явно, что злую Участь и бедствия многие нам приготовил Кронион. Сдвинувшись, начали бой мы вблизи кораблей быстроходных, Острые копья, обитые медью, бросая друг в друга. Покуда Длилося утро, пока продолжал подыматься священный День, мы держались и их отбивали, сильнейших; когда же Гелиос к позднему часу волов отпряженья склонился, В бег обратили киконы осиленных ими ахеян. С каждого я корабля по шести броненосцев отважных Тут потерял; от судьбы и от смерти ушли остальные. Далее поплыли мы в сокрушенье великом о милых Мертвых, но радуясь в сердце, что сани спастся от смерти. Я ж не отвел кораблей легкоходных от брега, покуда Три раза не был по имени назван из наших несчастных Спутников каждый, погибший в бою и оставленный в поле. Вдруг собирающий тучи Зевес буреносца Ворея, Страшно ревущего, выслал на нас; облака обложили Море и землю, и темная с грозного неба сошла ночь. Мчались суда, погружался в волны носами; ветрила Трижды, четырежды были разорваны силою бури. Мы, избегая беды, в корабли их, свернув, уложили; Сами же начали веслами к ближнему берегу править; Там провели мы в бездействии скучном два дня и две ночи, В силах своих изнуренные, с тяжкой печалию сердца. Третий нам день привела светлозарнокудрявая Зое; Мачты устроив и снова подняв паруса, на суда мы Сели; они понеслись, повинуясь кормилу и ветру. Мы невредимо бы в милую землю отцов возвратились, Если б волнение моря и сила Ворся не сбили Нас, обходящих Маллею, с пути, отдалив от Китеры. Девять носила нас дней раздраженная буря по темным Рыбообильным водам; на десятый к земле лотофагов, Пищей цветочной себя насыщающих, ветер примчал нас. Вышсд на твердую землю и свежей водою запасшись, Наскоро легкий обед мы у быстрых судов учредили. Свой удовольствовав голод питьем и едою, избрал я Двух расторопнейших самых товарищей наших (был третий С ними глашатай) и сведать послал их, к каким мы достигли Людям, вкушающим хлеб на земле, изобильной дарами. Мирных они лотофагов нашли там; и посланным нашим Зла лотофаги не сделали; их с дружелюбного лаской Встретив, им лотоса дали отведать они; но лишь только Сладко-медвяного лотоса каждый отведал, мгновенно Все позабыл и, утратив желанье назад возвратиться, Вдруг захотел в стороне лотофагов остаться, чтоб вкусный Лотос сбирать, навсегда от своей отказавшись отчизны. Силой их, плачущих, к нашим судам притащив, повелел я Крепко их там привязать к корабельным скамьям; остальным же Верным товарищам дал приказанье, нимало не медля, Всем на проворные сесть корабли, чтоб из них никоторый, Лотосом сладким прельстясь, от возврата домой не отрекся. Все на суда собрал ися и, севши на лавках у весел, Разом могучими веслами вспенили темные воды. Далее поплыли мы, сокрушенные сердцем, и в землю Прибыли сильных, свирепых, не знающих правды циклопов. Там беззаботно они, под защитой бессмертных имея Все, ни руками не сеют, ни плугом не пашут; земля там Тучная щедро сама без паханья и сева дает им Рожь, и пшено, и ячмень, и роскошных кистей винограда Полные лозы, и сам их Кронион дождем оплождает. Нет между ними ни сходбищ народных, ни общих советов; В темных пещерах они иль на горных вершинах высоких Вольно живут; над женой и детьми безотчетно там каждый Властвует, зная себя одного, о других не заботясь. Есть островок там пустынный и дикий; лежит он на темном Лоне морском, ни далеко, ни близко от брега циклопов, Лесом покрытый; в великом там множестве дикие козы Водятся; их никогда не тревожил шагов человека Шум; никогда не заглядывал к ним звероловец, за дичью С тяжким трудом по горам крутобоким со псами бродящий; Там не пасутся стада и земли не касаются плуги; Там ни в какие дни года не сеют, не пашут; людей там Нет; без боязни там ходят одни тонконогие козы, Ибо циклопы еще кораблей красногрудых не знают; Нет между ними искусников, опытных в хитром строенье Крепких судов, из которых бы каждый, моря обтекая, Разных народов страны посещал, как бывает, что ходят По морю люди, с другими людьми дружелюбно знакомясь. Дикий тот остров могли обратить бы в цветущий циклопы; Он не бесплоден; там все бы роскошно рождал о ся к сроку; Сходят широкой отлогостью к морю луга там густые, Влажные, мягкие; много б везде разрослось винограда; Плугу легко покоряся, поля бы покрылись высокой Рожью, и жатва была бы на тучной земле изобильна. Есть там надежная пристань, в которой не нужно ни тяжкий Якорь бросать, ни канатом привязывать шаткое судно; Может оно простоять безопасно там, сколько захочет Плаватель сам иль пока не подымется ветер попутный. В самой вершине залива прозрачно ввергается в морс Ключ, из пещеры бегущий под сению тополей черных. В эту мы пристань вошли с кораблями; в ночной темноте нам Путь указал благодетельный демон: был остров невидим; Влажный туман окружал корабли; не светила Селена С неба высокого; тучи его покрывали густые; Острова было нельзя различить нам глазами во мраке; Видеть и длинных, широко на берег отлогий бегущих Волн не могли мы, пока корабли не кос пул ися брега. Но лишь коснулнея брега они, паруса мы свернули; Сами же, вышсд на брег, поражаемый шумно волнами, Сну предались в ожиданье восхода на небо Денницы. Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос; Весь обошли с удивленьем великим мы остров пустынный; Нимфы же, дочери Зевса эгидодержавца, пригнали Коз с обвеваемых ветрами гор, для богатой нам пищи; Гибкие луки, охотничьи легкие копья немедля Взяли с своих кораблей мы и, на три толпы разделяся, Начали битву; и бог благосклонный великой добычей Нас наградил: все двенадцать моих кораблей запасли мы, Девять на каждый досталось по жеребью коз; для себя же Выбрал я десять. И целый мы день до вечернего мрака Вли прекрасное мясо и сладким вином утешались, Ибо еще на моих кораблях золотого довольно Выло вина: мы наполнили много скудельных сосудов Сладким напитком, разрушивши город священный киконов. С острова ж в области близкой циклопов нам ясно был виден Дым; голоса их, блеянье их коз и баранов могли мы Слышать. Тем временем солнце померкло, и тьма наступила. Все мы заснули под говором волн, ударяющих в берег. Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос; Верных товарищей я на совет пригласил и сказал им: «Все вы, товарищи верные, здесь без меня оставайтесь; Я же, с моим кораблем и моими людьми удаляся, Сведать о том попытаюсь, какой там народ обитает, Дикий ли, нравом свирепый, не знающий правды, Или приветливый, богобоязненный, гостеприимный?» Так я сказал и, вступив на корабль, повелел, чтоб за мною Люди мои на него все взошли и канат отвязали; Люди взошли на корабль и, севши на лавках у весел, Разом могучими веслами вспенили темные воды. К берегу близкому скоро пристав с кораблем, мы открыли В крайнем, у самого моря стоявшем утесе пещеру, Густо одетую лавром, пространную, где собирался Мелкий во множестве скот; там высокой стеной из огромных, Грубо набросанных камней был двор обведен, и стояли Частым забором вокруг черноглавые дубы и сосны. Муж великанского роста в пещере той жил; одиноко Пас он баранов и коз и ни с кем из других не водился; Выл нелюдим он, свиреп, никакого не ведал закона; Видом и ростом чудовищным в страх приводя, он несходен Выл с человеком, вкушающим хлеб, и казался лесистой, Дикой вершиной горы, над другими воздвигшейся грозно. Спутникам верным моим повелел я остаться на бреге Влиз корабля и его сторожить неусыпно; с собой же Взявши двенадцать надежных и самых отважных, пошел я С ними; и мы запаслися вина драгоценного полным Мехом: Марон, Аполлона великого жрец, Звантеев Сын, обитавший в разрушенном Измаре, им наделил нас В дар, благодарный за то, что его мы с женою и с сыном — Сан уважая жреца — пощадили во граде, где жил он В роще густой Аполлона; меня ж одарил он особо: Золота лучшей доброты он дал мне семь полных талантов; Дал сребролитную дивной работы кратеру и налил Целых двенадцать больших мне скудслей вином, драгоценным, Крепким, божественно-сладким напитком; о нем же не ведал В доме никто из рабов и рабынь и никто из домашних, Кроме хозяина, умной хозяйки и ключницы верной. Если когда тем пурпурно-медвяным вином насладиться В ком пробуждалось желанье, то, в чашу его нацедивши, В двадцать раз боле воды подбавляли, и запах из чаши Выл несказанный: не мог тут никто от питья воздержаться. Взял я с собой тем напитком наполненный мех и съестного Полный кошель: говорило мне вещее сердце, что встречу Страшного мужа чудовищной силы, свирепого нравом, Чуждого добрым обычаям, чуждого вере и правде. Шагом поспешным к пещере приблизились мы, но его в ней Не было; коз и баранов он пас на лугу недалеком. Начали всё мы в пещере пространной осматривать; много Было сыров в тростниковых корзинах; в отдельных закутах Заперты были козлята, барашки, по возрастам разным в порядке Там размещенные: старшие с старшими, средние подле Средних и с младшими младшие; ведра и чаши Были до самых краев налиты простоквашей густою. Спутники стали меня убеждать, чтоб, запасшись сырами, Боле я в страшной пещере не медлил, чтоб все мы скорее, Взявши в закутах отборных козлят и барашков, с добычей Нашей на быстрый корабль убежали и в море пустились. Я на беду отказался полезный совет их исполнить; Видеть его мне хотелось в надежде, что, нас угостивши, Даст нам подарок: но встретиться с ним не на радость нам было. Яркий огонь разложив, совершили мы жертву; добывши Сыру потом и насытив свой голод, остались в пещере Ждать, чтоб со стадом в нее возвратился хозяин. И скоро С ношею дров, для варенья вечерния пищи, явился Он и со стуком на землю дрова перед входом пещеры Бросил; объятые страхом, мы спрятались в угол; пригнавши Стадо откормленных коз и волнистых баранов к пещере, Маток в нее он впустил, а самцов, и козлов и баранов, Прежде от них отделив, на дворе перед входом оставил. Кончив, чтоб вход заградить, несказанно великий с земли он Камень, который и двадцать два воза чстырсколссных С места б не сдвинули, поднял: подобен скале необъятной Был он; его подхвативши и вход им пещеры задвинув, Сел он и маток доить принялся надлежащим порядком, Коз и овец; подоив же, под каждую матку ее он Клал сосуна. Половину отлив молока в плстсницы, В них он оставил его, чтоб оно огустело для сыра; Все ж молоко остальное разлил по сосудам, чтоб после Пить по утрам иль за ужином, с пажити стадо пригнавши. Кончив с заботливым спехом работу свою, наконец он Яркий огонь разложил, нас увидел и грубо сказал нам: «Странники, кто вы? Откуда пришли водяною дорогой? Дело ль какое у вас? Иль без дела скитаетесь всюду, Взад и вперед по морям, как добычники вольные, мчася, Жизнью играя своей и беды приключая народам?» Так он сказал нам; у каждого замерло милое сердце: Голос гремящий и образ чудовища в трепет привел нас. Но, ободрясь, напоследок ответствовал так я циклопу: «Все мы ахейцы: плывем от далекия Трои; сюда же Бурею нас принесло по волнам беспредельного моря. В милую землю отцов возвращаясь, с прямого пути мы Сбились; так было, конечно, угодно могучему Зевсу. Служим мм в войске Атрида, царя Агамемнона; он же Всех земнородных людей превзошел несказанною славой, Город великий разрушив и много врагов истребивши. Ныне к коленам припавши твоим, мы тебя умоляем Нас, бесприютных, к себе дружелюбно принять и подарок Дать нам, каким завсегда на прощанье гостей наделяют. Ты же убойся богов; мы пришельцы, мы ищем покрова; Мстит за пришельцев отверженных строго небесный Кронион, Бог гостслюбец, священного странника вождь и заступник». Так я сказал; с неописанной злостью циклоп отвечал мне: «Видно, что ты издалека, иль вовсе безумен, пришелец, Ксли мог вздумать, что я побоюсь иль уважу бессмертных. Нам, циклопам, нет нужды ни в боге Зевесс, ни в прочих Ваших блаженных богах; мы породой их всех знаменитей; Страх громовержца Зевеса разгневать меня не принудит Вас пощадить; поступлю я, как мне самому то угодно. Ты же теперь мне скажи, где корабль, на котором пришли вы К нам? Далеко ли иль близко отсюда стоит он? То ведать Должен я». Так, искушая, он хитро спросил. Остерегшись, Хитрыми сам я словами ответствовал злому циклопу: «Бог Посидон, колсбатель земли, мой корабль уничтожил, Бросив его недалеко от здешнего брега на камни Мыса крутого, и бурное море обломки умчало. Мне ж и со мною немногим от смерти спастись удалося». Так я сказал, и, ответа не дав никакого, он быстро Прянул, как бешеный зверь, и, огромные вытянув руки, Разом меж нами двоих, как щенят, подхватил и ударил Оземь; их череп разбился; обрызгало мозгом пещеру. Он же, обоих рассекши на части, из них свой ужасный Ужин состряпал и жадно, как лев, разъяряемый гладом, Съел их, ни кости, ни мяса куска, ни утроб не оставив. Мы, святотатного дела свидетели, руки со стоном К Дню отцу подымали; наш ум помутился от скорби. Чрево наполнив свое человеческим мясом и свежим Страшную пищу запив молоком, людоед беззаботно Между козлов и баранов на голой земле растянулся. Тут подошел я к нему с дерзновенным намереньем сердца, Острый свой меч обнаживши, чудовищу мстящею медью Тело в том месте пронзить, где под грудью находится печень. Меч мой уж был занесен; но иное на мысли пришло мне: С ним неизбежно и нае бы постигнула верная гибель: Все совокупно мы были б не в силах от входа пещеры Слабою нашей рукою тяжелой скалы отодвинуть. С трепетом сердца мы ждали явленья божественной Эос: Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос. Встал он, огонь разложил и доить принялся по порядку Коз и овец; подоив же, под каждую матку ее он Клал сосуна; окончавши с заботливым спехом работу, Снова из нас он похитил двоих на ужасную пищу. Съев их, он выгнал шумящее стадо из темной пещеры. Мощной рукой оттолкнувши утес приворотный, им двери Снова он запер, как легкою кровлей колчан запирают. С свистом погнал он на горное пастбище тучное стадо. Я ж, в заключенье оставленный, начал выдумывать средство, Как бы врагу отомстить, и молил о защите Палладу. Вот что, размыслив, нашёл, наконец, я удобным и верным: В козьей закуте стояла дубина циклопова, свежий Ствол им обрубленной маслины дикой; его он, очистив, Сохнуть поставил в закуту, чтоб после гулять с ним; подобен Нам показался он мачте, какая на многовесельном, С грузом товаров моря обтекающем судне бывает; Выл он, конечно, как мачта длиной, толщиною и весом. Взявши тот ствол и мечом от него отрубивши три локтя, Выгладить чисто отрубок велел я товарищам; скоро Выглажен был он; своею рукою его заострил я; После, обжегши на угольях острый конец, мы поспешно Кол, приготовленный к делу, зарыли в навозе, который Кучей огромной набросан был в смрадной пещере циклопа. Кончив, своих пригласил я сопутников жеребий кинуть, Кто между ними колом обожженным поможет пронзить мне Глаз людоеду, как скоро глубокому сну он предастся. Жеребий дал четырех мне, и самых надежных, которых Сам бы я выбрал, и к ним я пристал не по жеребью пятый. Вечером, жирное стадо гоня, людоед возвратился; Но, отворивши пещеру, в нее он уж полное стадо Ввел, не оставив на внешнем дворе ни козла, ни барана (Выло ли в нем подозреньс, иль демон его надоумил). Снова пещеру задвинув скалой необъятно тяжелой, Сел он и маток доить принялся надлежащим порядком, Коз и овец; подоив же, под каждую матку ее он Клал сосуна. И окончив работу, рукой беспощадной Снова двоих он из нас подхватил и по-прежнему съел их. Тут подошел я отважно и речь обратил к людоеду, Полную чашу вина золотого ему предлагая: «Выпей, циклоп, золотого вина, человечьим насытясь Мясом; узнаешь, какой драгоценный напиток на нашем Выл корабле; для тебя я его сохранил, уповая Милость в тебе обрести: но свирепствуешь ты нестерпимо. Кто же вперед, беспощадный, тебя посетит из живущих Многих людей, о твоих беззаконных поступках услышав?» Так говорил я; взяв чату, ее осушил он, и вкусным Крепкий напиток ему показался; другой попросил он Чаши. «Налей мне, — сказал он, — еще и свое назови мне Имя, чтоб мог приготовить тебе я приличный подарок. Есть и у нас, у циклопов, роскошных кистей винограда Полные лозы, и сам их Кронион дождем оплождает; Твой же напиток — амброзия чистая с нектаром сладким». Так он сказал, и другую я чашу вином искрометным Налил. Еще попросил он, и третью безумцу я подал. Стало шуметь огневое вино в голове людоеда. Я обратился к нему с обольстительно-сладкою речью: «Славное имя мое ты, циклоп, любопытствуешь сведать, С тем, чтоб, меня угостив, и обычный мне сделать подарок? Я называюсь Никто; мне такое название дали Мать и отец, и товарищи так все меня величают». С злобной насмешкою мне отвечал людоед зверонравный: «Знай же, Никто, мой любезный, что будешь ты самый последний Съеден, когда я разделаюсь с прочими; вот мой подарок». Тут повалился он навзничь, совсем опьянелый; и набок Свисла могучая шея, и всепобеждающей силой Сон овладел им; вино и куски человечьего мяса Выбросил он из разинутой пасти, не в меру напившись. Кол свой достав, мы его острием на огонь положили; Тотчас зардел он; тогда я, товарищей выбранных кликнув, Их ободрил, чтоб со мною решительны были в опасном Деле. Уже начинал положенный на уголья кол наш Пламя давать, разгоревшись, хотя и сырой был; поспешно Вынул его из огня я; товарищи смело с обоих Стали боков — божество в них, конечно, вложило отважность; Кол обхватили они и его острием раскаленным Втиснули спящему в глаз; и, с конца приподнявши, его я Начал вертеть, как вертит буравом корабельный строитель, Толстую доску пронзая; другие ж ему помогают, ремнями Острый бурав обращая, и, в доску вгрызаясь, визжит он. Так мы, его с двух боков обхвативши руками, проворно Кол свой вертели в пронзенном глазу: облился он горячей Кровью; истлели ресницы, шершавые вспыхнули брови; Яблоко лопнуло; выбрызгнул глаз, на огне зашипевши. Так расторопный ковач, изготовив топор иль секиру, В воду металл (на огне раскаливши его, чтоб двойную Крепость имел) погружает, и звонко шипит он в холодной Влаге: так глаз зашипел, острием раскаленным пронзенный. Дико завыл людоед — застонала от воя пещера. В страхе мы кинулись прочь; с несказанной свирепостью вырвав Кол из пронзенного глаза, облитый кипучею кровью, Сильной рукой от себя он его отшвырнул; в исступленье Начал он криком циклопов сзывать, обитавших в глубоких Гротах окрест и на горных, лобзаемых ветром, вершинах. Громкие вопли услышав, отвеюду сбежались циклопы; Вход обступили пещеры они и спросили: «Зачем ты Созвал нас всех, Полифем? Что случилось? На что ты Сладкий наш сон и спокойствие ночи божественной прервал? Коз ли твоих и баранов кто дерзко похитил? Иль сам ты Гибнешь? Но кто же тебя здесь обманом иль силою губит?» Им отвечал он из темной пещеры отчаянно диким Ревом: «Никто! Но своей я оплошностью гибну; Никто бы Силой не мог повредить мне». В сердцах закричали циклопы: «Если никто, для чего же один так ревешь ты? Но если Волен, то воля на это Зевеса, ее не избегнешь. В помощь отца своего призови, Посидона владыку». Так говорили они, удаляясь. Во мне же смеялось Сердце, что вымыслом имени всех мне спасти удалося. Охая тяжко, с кряхтеньем и стоном ошарив руками Стены, циклоп отодвинул от входа скалу, перед нею Сел и огромные вытянул руки, надеясь, что в стаде, Мимо его проходящем, нас всех переловит; конечно, Думал свирепый глупец, что и я был, как он, без рассудка. Я ж осторожным умом вымышлял и обдумывал средство, Как бы себя и товарищей бодрых избавить от верной Гибели; многие хитрости, разные способы тщетно Мыслям моим представлялись, а бедствие было уж близко. Вот что, по думанье долгом, удобнейшим мне показалось: Выли бараны большие, покрытые длинною шерстью, Жирные, мощные, в стаде; руно их, как шелк, волновалось. Я потихоньку сплетенными крепкими лыками, вырвав Их из рогожи, служившей постелею злому циклопу, По три барана связал; человек был подвязан под каждым Средним, другими двумя по бокам защищенный; на каждых Трех был один из товарищей наших; а сам я?.. Дебелый, Рослый, с роскошною шерстью был в стаде баран; обхвативши Мягкую спину его, я повис на руках под шершавым Врюхом; а руки (в руно несказанно-густое впустив их) Длинною шерстью обвил и на ней терпеливо держался. С трепетом сердца мы ждали явленья божественной Эос. Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос: К выходу все побежали самцы, и козлы и бараны; Матки ж, еще нсдоенные, жалко блеяли в закутах, Брызжа из длинных сосцов молоко; господин их, от боли Охая, щупал руками у всех, пробегающих мимо, Пышные спины; но, глупый, он был угадать не способен, Что у иных под волнистой скрывалося грудью; последний Шел мой баран; и медлительным шагом он шел, отягченный Длинною шерстью и мной, размышлявшим в то время о многом. Спину ощупав его, с ним циклоп разговаривать начал: «Ты ль, мой прекрасный любимец? Зачем же пещеру последний Ныне покинул? Ты прежде ленив и медлителен не был. Первый всегда, величаво ступая, на луг выходил ты Сладкорастущей травою питаться; ты в полдень к потоку Первый бежал; и у всех впереди возвращался в пещеру; Вечером. Ныне ж идешь ты последний; знать, чувствуешь сам ты, Всдный, что око мое за тобой уж не смотрит; лишен я Светлого зренья гнусным бродягою; здесь он вином мне Ум отуманил; его называют Никто; но еще он Власти моей не избегнул! Когда бы, мой друг, говорить ты Мог, ты сказал бы, где спрятался враг ненавистный; я череп Вмиг раздробил бы ему и разбрызгал бы мозг по пещере, Оземь ударив его и на части раздернув; отмстил бы Я за обиду, какую Никто, злоковарный разбойник, Здесь мне нанес». Так сказав, он барана пустил на свободу. Я ж, недалеко от входа пещеры и внешней ограды Первый став на ноги, путников всех отвязал, и немедля С ними все стадо козлов тонконогих и жирных баранов Собрал; обходами многими их мы погнали на взморье К нашему судну. И сладко товарищам было нас встретить, Гибели верной избегших; хотели о милых погибших Плакать они; но мигнув им глазами, чтоб плач удержали, Стадо козлов и баранов взвести на корабль наш немедля Я повелел: отойти мне от берега в море хотелось. Люди мои собрал ися и, севши на лавках у весел, Разом могучими веслами вспенили темные воды; Но, на такое отплыв расстоянье, в каком человечий Явственно голос доходит до нас, закричал я циклопу: «Слушай, циклоп беспощадный, вперед беззащитных гостей ты В гроте глубоком своем не губи и не ешь; святотатным Делом всегда на себя навлекаем мы верную гибель; Ты, злочестивец, дерзнул иноземцев, твой дом посетивших, Зверски сожрать — наказали тебя и Зевес и другие Вот блаженные». Так я сказал; он, ужасно взбешенный, Тяжкий утес от вершины горы отломил и с размаха На голос кинул; утес, пролетевши над судном, в пучину Рухнул так близко к нему, что его черноострого носа Чуть не расшиб; всколыхалося море от падшей громады; Хлынув, большая волна побежала стремительно к брегу; Схваченный ею, обратно к земле и корабль наш помчался. Длинною жердью я в берег песчаный уперся и судно Прочь отвалил; а товарищам молча кивнул головою, Их побуждая всей силой на весла налечь, чтоб избегнуть Близкой беды; все, нагнувшися, разом ударили в весла. Выв на двойном расстоянье от страшного брега, опять я Начал кричать, вызывая циклопа. Товарищи в страхе Все убеждали меня замолчать и его не тревожить. «Дерзкий, — они говорили, — зачем ты чудовище дразнишь? В море швырнувши утес, он едва с кораблем нас не бросил На берег снова; едва не постигла нас верная гибель. Если теперь он чей голос иль слово какое услышит, Голову нам раздробит и корабль наш в куски изломает, Бросив утес остробокнй: до нас же он верно добросит». Так говорили они, но, упорствуя дерзостным сердцем, Я продолжал раздражать оскорбительной речью циклопа: «Если, циклоп, у тебя из людей земнородных кто спросит, Как истреблен твой единственный глаз, ты на это ответствуй: Царь Одиссей, городов сокрушитель, героя Лаэрта Сын, знаменитый властитель Итаки, мне выколол глаз мой мой». Так я сказал. Заревел он от злости и громко воскликнул: «Горе! Пророчество древнее ныне сбылось надо мною; Некогда был здесь один предсказатель великий и мудрый, Телсм, Эвримисв сын, знаменитейший в людях всевидец; Жил и состарился он, прорицая, в земле у циклопов. Ведая вес, что должно совершиться в грядущем, предрек он Мне, что рука Одиссеева зренье мое уничтожит. Я же все думал, что явится муж благовидный, высокий Ростом, божественной силою мышц обладающий смертный... Что же? Меня малорослый урод, человечишко хилый Зренья лишил, наперед вероломно вином опьянивши. Если ж ты впрямь Одиссей, возвратись; я, тебя одаривши, Стану молить Посидона, чтоб путь совершил ты безбедно По морю; сын я ему; он отцом мне слывет; и один он, Если захочет, погибшее зренье мое возвратить мне Может — один он, никто из людей и никто из бессмертных». Так говорил Полифем. Я, ответствуя, громко воскликнул: «О, когда бы я так же мог верно и гнусную вырвать Душу твою из тебя и к Аиду низвергнуть, как верно То, что тебе колсбатель земли не воротит уж глаза!» Так отвечал я; тут начал он, к звездному небу поднявши Руки, молиться отцу своему, Посидону владыке: «Царь Посидон земледержец, могучий, лазурнокудрявый, Если я сын твой и ты мне отец, то не дай, чтоб достигнул В землю свою Одиссей, городов сокрушитель, Лаэртов Сын, обладатель Итаки, меня ослепивший. Когда же Воля судьбы, чтоб увидел родных мой губитель, чтоб в дом свой Царский достигнул, чтоб в милую землю отцов возвратился, Дай, чтоб по многих напастях, утратив сопутников, поздно Прибыл туда на чужом корабле он и встретил там горе». Так говорил он, моляся, и был Посидоном услышан. Тут он огромнейший первого камень схватил и с размаху В море его с непомерною силой швырнул; загудевши, Он позади корабля тсмноносого с шумом великим Грянулся в воду так близко к нему, что едва не расплюснул Нашей кормы; всколыхалося море от падшей громады; Судно ж волною помчало вперед к недалекому брегу Острова Коз; и вошли мы обратно в ту пристань, где наши В месте защитном оставлены были суда, где печально Спутники в скуке сидели и ждали, чтоб мы воротились. К брегу пристав, быстроходный корабль на песок мы встащили; Сами же вышли на брег, поражаемый шумно волнами. Тучных циклоповых коз и баранов собравши, добычу Стали делить мы, чтоб каждому должный достался участок; Мне же от светлообутых сопутников в дар был особо Главный назначен баран, и его принесли мы на бреге В жертву Крониону, туч собирателю, Зевсу владыке. Тучные бедра пред ним мы сожгли. Но, отвергнув он жертву, Стал замышлять, чтоб, беды претерпев, напоследок и всех я Спутников верных и всех кораблей крепкозданных лишился. Жертву принесши, мы целый там день до вечернего мрака Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались. Тою порою померкнуло солнце, и тьма наступила; Все мы заснули под говором волн, ударяющих в берег. Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос; Спутников верных созвав, я велел, чтоб они на проворных Все кораблях собрал ися и все отвязали канаты. Спутники все собралися и, севши на лавках у весел, Разом могучими веслами вспенили темные воды. Далее поплыли мы в сокрушенье великом о милых Мертвых, но радуясь в сердце, что сами спаслися от смерти. ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ СОДЕЖАНИЕ ДЕСЯТОЙ ПЕСНИ Вечер тридцать третьего дня Одиссей продолжает рассказывать свои приключения. Прибытие на остров Эолию. Эол, повелитель ветров, дает Одиссею проводником Зефира и вручает ему крепко завязанный мех с заключенными в нем 10- 3454 ?47 прочими ветрами. Находяся уже в виду Итаки, Одиссей засыпает. Его сопутники развязывают мех; подымается сильная буря, которая при- носит их обратно к Эолову острову. Но раздраженный Эол повелевает Одиссею удалиться. Лестригоны истребляют одиннадцать кораблей Одиссеевых; с последним пристает он к острову Цирцеи. Волшебница превращает в свиней его сопутников; но Эрмий дает ему средство на- рушить ее чародейство. Одиссей, одолев Цирцею, убеждает ее возвра- тить человеческий образ его сопутникам. Проведя год на ее острове, он требует наконец, чтобы она возвратила его в отечество; но Цирцея повелевает ему прежде посетить Океан и у входа в область Аида вопро- сить прорицателя Тиресия о судьбе своей. Смерть Ельпенора. Скоро на остров Золию прибыли мы; обитает Иппотов сын там, дол благородный, богами любимый. Остров плавучий его неприступною медной стеною Весь обнесен; берега ж подымаются гладким утесом. 5 Там от супруги двенадцать детей родилося Золу, Шесть дочерей светлоликих и шесть сыновей многосильных. Вырастив их, сыновьям дочерей он в супружество отдал. Днем с благородным отцом и заботливой матерью вместе Все за трапезой, уставленной яствами, сладко пируют 10 В зале они, благовонной от запаха пищи и пеньем Флейт оглашаемой; ночью же, каждый с своею супругой, Спят на резных, дорогими коврами покрытых кроватях. В град их прибывши, мы в дом их богатый вступили; там целый Месяц Зол угощал нас радушно и с жадностью слушал 15 Повесть о Трое, о битвах аргивян, о их возвращенье; Вес любопытный заставил меня рассказать по порядку. Но напоследок, когда обратился я, в путь пзготовясь, С просьбой к нему отпустить нас, на то согласясь благосклонно, Дал он мне сшитый из кожи быка девяти годового *" Мех с заключенными в нем бурсносными ветрами; был он Их господином, по воле Крон иона Дня, и всех их Мог возбуждать иль обуздывать, как приходило желанье. Мех на просторном моем корабле он серебряной нитью Туго стянул, чтоб ни малого быть не могло дуновенья -> Ветров; Зефиру лишь дал повеленье дыханьем попутным Нас в кораблях по водам провожать; но домой возвратиться Дий не судил нам: своей безрассудностью все мы погибли. Девять мм суток и денно и нощно свой путь совершали; Вдруг на десятые сутки явился нам берег отчизны. Выл он уж близко; на нем все огни уж могли различить мы. В это мгновенье в глубокий я сон погрузился, понеже Правил до тех пор кормилом один, никому не желая Вверить его, чтоб успешней достигнуть отчизны любезной, Спутники тою порой завели разговор; полагали Все, что с собою имел серебра я и золота много, Мне на прощание данных царем благородным долом. Глядя друг на друга, так рассуждали они меж собою: «Боги! Как всюду его одного уважают и любят Люди, какую бы землю и чье бы жилище ни вздумал Он посетить. Уж и в Трое он много сокровищ от разных Собрал добыч; мы одно претерпели, один совершили Путь с ним — а в дом свой должны возвратиться с пустыми руками. Так и дол; лишь ему одному он богатый подарок Сделал; посмотрим же, что им так плотно завязано в этом Мехе: уж верно найдем серебра там и золота много». Так говорили одни; их одобрили все остальные. Мех был развязан, и шумно исторглися ветры на волю; Бурю воздвигнув, они с кораблями их, громко рыдавших, Снова от брега отчизны умчали в открытое море. Я пробудился и долго умом колебался, не зная, Что мне избрать, самого ли себя уничтожить, в пучину Бросясь, иль, молча судьбе покорясь, меж живыми остаться. Я покорился судьбе и на дне корабля, завернувшись В мантию, тихо лежал. К Эолийскому острову снова Бурею наши суда принесло. Все товарищи с плачем Вышли на твердую землю; запасшись водой ключевою, Наскоро легкий обед мы у быстрых судов совершили. Свой удовольствовав голод едой и питьем, я с собою Взял одного из товарищей наших с глашатаем; прямо К дому дола царя мы пошли и его там застали Вместе с женой и со всеми детьми за семейным обедом. В двери палаты вступив, я с своими людьми на пороге Сел; изумилась царева семья; все воскликнули вместе: «Ты ль, Одиссей? Не зловредный ли демон к тебе прикоснулся? Здесь мы не всё ль учредили, чтоб ты беспрепятственно прибыл В землю отцов иль в иную какую желанную землю?» 10' 1^9 Так говорили они; с сокрушеньем души отвечал я: «Сон роковой и безумие спутников мне приключили Бедствие злое; друзья, помогите; вам это возможно». Так я сказал, умоляющим словом смягчить их надеясь. Все замолчали они; но отец мне ответствовал с гневом: «Прочь, недостойный! Немедля мой остров покинь; неприлично Нам под защиту свою принимать человека, который Так очевидно бессмертным, блаженным богам ненавистен. Прочь! Ненавистный блаженным богам и для нас ненавистен». Кончив, меня он, рыдавшего жалобно, из дому выслал. Далее поплыли мы в сокрушении сердца великом. Люди мои, утомяся от гребли, утратили бодрость, Помощи всякой лишенные собственным жалким безумством. Денно и нощно шесть суток носясь по водам, на седьмые Прибыли мы к многовратному граду в стране лестригонов, Л амосу. Там, возвращался с поля, пастух вызывает На поле выйти другого; легко 6 несонливый работник Плату двойную там мог получать, выгоняя пастися Днем белорунных баранов, а ночью быков криворогих: Ибо там паства дневная с ночною сближается паствой. В славную пристань вошли мы: се образуют утесы, Круто с обеих сторон подымаясь и сдвинувшись подле Устья великими, друг против друга из темныя бездны Моря торчащими камнями, вход и исход заграждая. Люди мои, с кораблями в просторную пристань проникнув, Их утвердили в се глубине и связали, у берега тесным Рядом поставив: там волн никогда ни великих, ни малых Нет, там равниною гладкою лоно морское сияет. Я же свой черный корабль поместил в отдаленье от прочих, Около устья, канатом его привязав под утесом. Поеме взошел на утес и стоял там, кругом озираясь: Не было видно нигде ни быков, ни работников в поле; Изредка только, взвивался, дым от земли подымался. Двух расторопнейших самых товарищей наших я выбрал (Третий был с ними глашатай) и сведать послал их, к каким мы Людям, вкушающим хлеб на земле плодоносной, достигли? Гладкая скоро дорога представилась им, по которой В город дрова на возах с окружающих гор доставлялись. Сильная дева им встретилась там; за водою с кувшином За город вы мм а она; лсстригон Антнфат был отец си; Встретились с нею они при ключе Артакнйском, в котором Черпали светлую воду все, жившие в городе близком. К ней подошедши, они ей сказали: «Желаем узнать мы, Дева, кто властвует здешним народом и здешней страною?» Дом Антифата, отца своего, им она указала. В дом тот высокий вступивши, они там супругу владыки Встретили, ростом с великую гору — они ужаснулись. Та же велела скорей из собранья царя Антифата Вызвать; и он, прибежав на погибель товарищей наших, Жадно схватил одного и сожрал; то .увидя, другие Бросились в бегство и быстро к судам возвратил ися; он же Начал ужасно кричать и встревожил весь город; на громкий Крик отовсюду сбежалась толпа лестригонов могучих; Много сбежалося их, великанам, не людям подобных. С крути утесов они через силу подъемные камни Стали бросать; на судах поднялася тревога — ужасный Крик убиваемых, треск от крушенья снастей; тут злосчастных Спутников наших, как рыб, нанизали на колья и в город Всех унесли на съеденьс. В то время как бедственно гибли В пристани спутники, острый я меч обнажил и, отсекши Крепкий канат, на котором стоял мой корабль темноносый, Людям, собравшимся в ужасе, молча кивнул головою, Их побуждая всей силой на весла налечь, чтоб избегнуть Близкой беды: устрашенные дружно ударили в весла. Мимо стремнистых утесов в открытое море успешно Выплыл корабль мой; другие же все невозвратно погибли. Далее поплыли мы, в сокрушенье великом о милых Мертвых, но радуясь в сердце, что сами спаелнея от смерти. Мы напоследок достигли до острова Эй. Издавна Сладкоречивая, свстлокудрявая там обитает Дева Цирцея, богиня, сестра кознодся Аэта. Был их родителем Гелиос, бог, озаряющий смертных; Мать же была их прекрасная дочь Океанова, Перса. К брегу крутому пристав с кораблем, потаенно вошли мы В тихую пристань: дорогу нам бог указал благосклонный. На берег вышсд, на нем мы остались два дня и две ночи, В силах своих изнуренные, с тяжкой печалию сердца. Третий нам день привела светозарнокудрявая Эос. Взявши копье и дву острый свой меч опоясав, поше.1 я С места, где-был наш корабль, на утесистый берег, чтоб сведать, Где мы? Не встречу ль людей? Не послышится ль чей-нибудь голос Став на вершине утеса, я взором окинул окрестность. Дым, от земли путеносной вдали восходящий, увидел Я за широко разросшимся лесом в жилище Цирцеи. Долго рассудком и сердцем колеблясь, не знал я, идти ли К месту тому мне, где дым от земли подымался багровый? Дело обдумав, уверился я наконец, что удобней Выло сначала на брег, где стоял наш корабль, возвратиться, Там отобедать с людьми и, надежнейших выбрав, отправить Их за вестями. Когда ж к кораблю своему подходил я, Сжалился благостный бог надо мной, одиноким: навстречу Мне он оленя богаторогатого, тучного выслал; Пажить лесную покинув, к студеной реке с несказанной Жаждой бежал он, измученный зноем полдневного солнца. Меткое бросив копье, поразил я бегущего зверя В спину: се проколовши насквозь, острием на другой бок Вышло копье; застонав, он упал, и душа отлетела. Ногу уперши в убитого, вынул копье я из раны, Подле него на земле положил и немедля болотных Гибких тростинок нарвал, чтоб веревку в три локтя длиною Свить переплетши тростинки и плотно скрутив их, веревку Свивши, связал я оленю тяжелому длинные ноги; Между ногами просунувши голову, взял я на плечи Ношу и с нею пошел к кораблю, на копье опираясь; Просто ж се на плечах я не мог бы одною рукою Снесть: был чрезмерно огромен олень. Перед судном на землю Бросил его я, людей разбудил и, приветствовав всех их, Так им сказал: «Ободритесь, товарищи, в область Аида Прежде, пока не наступит наш день роковой, не сойдем мы; Станем же ныне (едой наш корабль запасен изобильно) Пищей себя веселить, прогоняя мучительный голод». Было немедля мое повеленье исполнено; снявши Верхние платья, они собрались у бесплодного моря; Всех их олень изумил, несказанно-великий и тучный; Очи свои удовольствовав сладостным зреньем, умыли Руки они и поспешно обед приготовили вкусный. Целый мы день до вечернего сумрака, сидя на бреге, Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались; Солнце тем временем село, и тьма наступила ночная; Все мм заснули под говором волн, ударяющих в берег. Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос. Спутников верных своих на совет пригласив, я сказал им: «Спутники верные, слушайте то, что скажу вам, печальный: Нам неизвестно, где запад лежит, где является Эос; Где светоносный под землю спускается Гели ос, где он На небо всходит; должны мы теперь совокупно размыслить, Можно ли чем от беды нам спастися; я думаю, нечем. С этой крутой высоты я окрестность окинул глазами: Остров, безбрежною бездной морской, как венцом, окруженный, Плоско на влаге лежащий, увидел я; дым подымался Густо вдали из широко растущего, темного леса». Так я сказал; в их груди сокрушилося милое сердце: В память пришли им и злой лестригон Антифат и надменный Силой своею циклоп Полифем, людоед святотатный; Громко они застонали, обильным потоком проливши Слезы, — напрасно: от слез и от стонов их не было пользы. Тут разделить я решился товарищей меднообутых На две дружины; одною дружиной начальствовал сам я; Избран вождем был дружины другой Кврилох благородный. Жеребьи в медноокованном шлеме потом потрясли мы — Вынулся жеребий твердому сердцем вождю Кврилоху. В путь собрался он, и с ним двадцать два из товарищей наших. С плачем они удалились, оставя нас, горем объятых. Скоро они за горами увидели крепкий Цирценн Дом, сгроможденный из тесаных камней на месте открытом. Около дома толпилнея горные львы и лесные Волки: питьем очарованным их укротила Цирцея, Вместо того чтоб напасть на пришельцев, они подбежали К ним миролюбно и, их окруживши, махали хвостами. Как к своему господину, хвостами махая, собаки Ластятся — им же всегда он приносит остатки обеда, — Так остролапые львы и шершавые волки к пришельцам Ластились. Их появленьем они приведенные в ужас, К дому прекраснокудрявой богини Цирцеи поспешно Вес устремились. Там голосом звонко-приятным богиня Пела, сидя за широкой, прекрасной, божественно-тонкой Тканью, какая из рук лишь богини бессмертной выходит. К спутникам тут обратяся, Политое, мужей предводитель, Мне меж другими вернейший, любезнейший друг мой, сказал им: «Слышите ль голос приятный, товарищи? Кто-то, за тканью Сидя, пост там, гармонией всю наполняя окрестность. Кто же? Богиня иль смертная? Голос скорей подадим ей». Так он сказал им; они закричали, чтоб вызвать певицу. Вышла немедля она и, блестящую дверь растворивши, В дом пригласила вступить их; забыв осторожность, вступили Все; к ври j ох лишь один назади, усомнившись, остался. Чином гостей посадивши на кресла и стулья, Цирцея Смесь из сыра и меду с ячменной мукой и с прамнейским Светлым вином подала им, подсыпав волшебного зелья В чашу, чтоб память у них об отчизне пропала; когда же Ню был подан, а ими отведан напиток, ударом Быстрым жезла загнала чародейка в свиную закуту Всех; очутился там каждый с щетинистой кожей, с свиною Мордой и с хрюком свиным, не утратив, однако, рассудка. Плачущих всех заперла их в закуте волшебница, бросив Им желудей, и свидины, и буковых диких орехов В пищу, к которой так лакомы свиньи, любящие рылом Землю копать. К кораблю Нврилох прибежал той порою С вестью плачевной о бедствии, спутников наших постигшем. Долго не мог, сколь ни силился, слова сказать он, могучим Горем проникнутый в сердце; слезами наполнены были Очи его, и душа в нем терзалась от скорби; когда же Вес мы его в изумленье великом расспрашивать стали, Так рассказал он мне повесть о бедствии посланных наших: «Лес перешедши, как ты повелел, Одиссей многославный, Скоро мы там за горами увидели крепкий Цирцсин Дом, сгроможденный из тесаных камней на месте открытом. В нем, мы услышали, пела прекрасно певица, за тканью Сидя, не знаю, богиня иль смертная. Тотчас мы голос Подали; вышла она и, блестящую дверь растворивши, В дом нас вступить пригласила; забыв осторожность, вступили Все; я остался один назади, предузнавши погибель; Все там исчезли они, и обратно никто уж не вышел. Долго я ждал; напоследок ушел, ничего не узнавши». Так он сказал; и немедля, надев на плечо среброгвоздный, Медный, дву острый мой меч и схвативши свой туго согбенный Лук, я велел Кврилоху меня проводить, возвратившись Той же дорогой со мною; но он, на колена в великом Страхе упав, мне с рыданием бросил крылатое слово: «Нет, повелитель, позволь за тобой не ходить мне; уверен Я, что ни сам ты назад не придешь, ни других не воротишь Спутников наших; советую лучше, как можно скорее, Бегством спасаться, иль все мы ужасного дня не минуем». Так говорил Кврилох, и, ему отвечая, сказал я: «Друг Кврилох, принуждать я тебя не хочу; оставайся Здесь, при моем корабле, утешаться питьем и едою; Я же пойду; непреклонной нузкде покориться мне должно». С сими словами пошел я от моря, корабль там оставив. Той же порой, как, в святую долину спустяся, уж был я Близко высокого дома волшебницы хитрой Цирцеи, дрмий с жезлом золотым пред глазами моими, нежданный, Стал, заступив мне дорогу; пленительный образ имел он Юноши с девственным пухом на свежих ланитах, в прекрасном Младости цвете. Мне ласково руку подавши, сказал он: «Стой, злополучный, куда по горам ты бредешь одиноко, Здешнего края не ведая? Люди твои у Цирцеи; Всех обратила в свиней чародейка и в хлев заперла свой. Их ты избавить спешишь; но и сам, опасаюсь, оттуда Цел не уйдешь; и с тобою случится, что с ними случилось. Слушай, однако: тебя от беды я великой избавить Средство имею; дам зелья тебе; ты в жилище Цирцеи Смело поди с ним; оно охранит от ужасного часа. Я же тебе расскажу о волшебствах коварной богини: Пойло она приготовит и зелья в то пойло подсыплет. Но над тобой не подействуют чары; чудесное средство, Данное мною, их силу разрушит. Послушай: как скоро Мощным жезлом чародейным Цирцея к тебе прикоснется, Острый свой меч обнажив, на нее устремись ты немедля, Быстро, как будто ее умертвить вознамерясь; в испуге Станет на ложе с собою тебя призывать чародейка — Ты не подумай отречься от ложа богини: избавишь Спутников, будешь и сам гостелюбно богинею принят. Только потребуй, чтоб прежде она поклялася великой Клятвой, что вредного замысла против тебя не имеет: Иначе мужество, ею расслабленный, все ты утратишь». С сими словами растенье мне подал божественный дрмнй, Вырвав его из земли и природу его объяснив мне: Корень был черный, подобен был цвет молоку белизною; Моли его называют бессмертные; людям опасно С корнем его вырывать из земли, но богам вес возможно. Эрмий, подав мне растенье, на светлый Олимп удалился. Я же пошел вдоль лесистого острова к дому Цирцеи, Многими, сердце мое волновавшими, мыслями полный. Став перед дверью прекраснокудрявой богини, я громко Начал се вызывать; и, услышав мой голос, немедля Вышла она, отворила блестящие двери н в дом дружелюбно Мне предложила вступить; с сокрушением сердца вступил я. Введши в покои меня и на стул посадив среброгвоздный Редкой работы (для ног же была там скамейка), богиня В чашу златую влила для меня свой напиток; но прежде, Злое замыслив, подсыпала зелье в него; и когда он Кю был подан, а мною безвредно отведан, свершила Чару она, дав удар мне жезлом и сказав мне такое Слово: «Иди и свиньею валяйся в закуте с другими». Я же свой меч изощренный извлек и его, подбежав к ней, Поднял, как будто ее умертвить вознамерившись; громко Вскрикнув, она от меча увернулась и, с плачем великим Сжавши колена мои, мне крылатое бросила слово: «Кто ты? Откуда? Каких ты родителей? Где обитаешь? Я в изумленье; питья моего ты отведал и не был Им превращен; а доселе никто не избег чародейства, Даже и тот, кто, не пив, лишь губами к питью прикасался. Сердце железное бьется в груди у тебя; и, конечно, Ты Одиссей, многохитростный муж, о котором давно мне дрмий, носитель жезла золотого, сказал, что сюда он Будет, на черном плывя корабле от разрушенной Трои. Вдвинь же в ножны медноострый свой меч и со мною Ложе мое раздели: сочетавшись любовью на сладком Ложе, друг другу доверчиво сердце свое мы откроем». Так говорила богиня, и так, отвечая, сказал я: «Как же могу, о Цирцея, твоим быть доверчивым другом, Ксли в свиней обратила моих ты сопутников? Мне же, Гибельный, верно, за мысля обман, ты теперь предлагаешь Ложе с тобой разделить, затворившись в твоей почивальне, — Таи у пеня, безоружного, мужество все ты похитишь. Нет, не надейся, чтоб ложе твое разделил я с тобою Прежде, покуда сама ты, богиня, не дашь мне великой Клятвы, что вредного замысла против меня не имеешь». Так я сказал, и Цирцея богами великими стала Клясться; когда ж поклялася и клятву свою совершила, С нею в ее почивальне я лег на прекрасное ложе. Тою порою заботились в светлых покоях четыре Девы, служанки проворные, все учреждавшие в доме; Все они дочери были потоков и рощ, и священных, Рек, в необъятное лоно глубокого моря бегущих. Дева одна, положивши на кресла подушки, постлала Пышные сверху ковры, на ковры ж полотняные ткани. К каждым креслам другая серебряный чудной работы Стол пододвинула с хлебом в златых драгоценных корзинах. Третья смешала в кратере серебряной воду с медвяным, Сладким вином; на столы же поставила кубки златые. Светлой воды принесла напоследок четвертая дева: Яркий огонь разложив под треножным котлом, вскипятила Воду она; вскипятивши же воду в котле, осторожно Стала сама, из котла подливая воды вскипяченной В свежую воду, плеча орошать мне и голову теплой Влагой: и тем прекратилось томившее дух расслабленье Тела. Когда ж и омыт я и чистым натерт был елеем, Легкий надевши хитон и косматую мантию, с девой В светлый покой я вступил, и она к среброгвоздным, богатым Креслам меня проводила, — была там для ног и скамейка. Тут принесла на лохани серебряной руки умыть мне Полный студеной воды золотой рукомойник рабыня, Гладкий потом пододвинула стол; на него положила Хлеб домовитая ключница с разным съестным, из запаса, Выданным ею охотно, и стала меня дружелюбно Потчевать вкусною пищей; но пища была мне противна. Думой объятый, сидел я с недобрым предчувствием в сердце. Видя, что думой объятый сижу и что к лакомой пище Рук не хочу протянуть я, печалью объятый, Цирцея, Близко ко мне подошедши, крылатое бросила слово: «Что у тебя на душе, Одиссей? Отчего так уныло Здесь ты сидишь, как немой, ни еды, ни питья не вкушая? Или еще ты страшишься какого коварства? Напрасен Страх твой; ты слышал, тебе поклялась я великого клятвой». Так говорила богиня, и так, отвечая, сказал я: «О Цирцея, какой же, пристойность и правду .любящий, Муж согласится себя утешать и питьем и едою Прежде, пока не увидит своими глазами спасенья Спутников? Ксли желаешь, чтоб пищи твоей я коснулся, Спутников дай мне спасенье своими глазами увидеть». Так я сказал, и немедля с жезлом из покоев Цирцея Вышла, к закуте свиной подошла и, ее отворивши, Их, превращенных в свиней девяти годовалых, оттуда Вывела; стали они перед нею; она ж, обошед их Всех, почередно помазала каждого мазью, и разом Спала с их тела щетина, его покрывавшая густо С самых тех пор, как Цирцея дала им волшебного зелья; Прежний свой вид возвратив, во мгновенье все стали моложе, Силами крепче, красивей лицом и возвышенней станом; Все во мгновенье узнали меня и ко мне протянули Радостно руки; потом зарыдали от скорби; их воплем Дом огласился; проникнула жалость и в душу Цирцеи. Влизко ко мне подошедши, богиня богинь мне сказала: «О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный, Медлить не должно; поди на песчаное взморье и верным Спутникам всем совокупно втащить повели на зыбучий Берег корабль твой; потом, все богатства и снасти в пещере Скрыв и товарищей взявши с собою, сюда возвратися». Так мне сказала, и я покорился ей мужеским сердцем. Шагом поспешным пришед к кораблю на песчаное взморье, Близ корабля я на бреге нашел всех товарищей верных, Стонущих громко, из глаз изобильные слезы лнющих. Как запертые в закутах телята, увидя идущих С паствы коров, напитавшихся сочной травой луговою, Все им навстречу бегут, из за град вырывайся тесных, Все окружают, мыча, возвратившихся с пажити маток: Так побежали толпою, увидя меня издалека, Спутники все мне навстречу; и сильно проникла их сердце Радость, как будто б в родную они возвратились Итаку, В наше отечество милое, где родились и цвели мы. Горько заплакав, они пне крылатое бросили слово: «Радостно нам возвращенье твое, повелитель, как будто б В наше отечество, в нашу Итаку мы вдруг возвратились. Но не скрывайся, скажи, где товарищи? Что их постигло?» Так говорили они, вопрошая; им так отвечал я: «Прежде, друзья, совокупною силой корабль на зыбучий Берег втащите; в пещере потом все богатства и снасти Скройте; потом соберитесь и следуйте смело за мною. К спутникам вас поведу я в святую обитель Цирцеи. Всех их, питьем и едой веселящихся, там вы найдете». Было немедля мое повеленье исполнено ими. Но Кврилох, вопреки мне, хотел удержать их; он смело, Голос возвысив, товарищам бросил крылатое слово: «Стойте: куда вы, безумцы? За ним по следам вы хотите В дом чародейки опасной идти? Но она превратит вас Всех иль в свиней, иль в шершавых волков, иль в лесных густогривых Львов, чтоб ее стерегли вы жилище; там с вами случится То ж, что случилось в пещере циклопа, куда безрассудно Наши товарищи следом за дерзким вошли Одиссеем. Он, необузданный, был их погибели жалкой виною». Так говорил Кврилох, и меня побуждало уж сердце Меч длинноострый схватить и его обнаженною медью Голову с плеч непокорного сбросить на землю, хотя он Был мне и родственник близкий; но спутники все, удержавши Руку мою, обратили ко мне миротворное слово: «Ксли желаешь, божественный, пусть Кврилох остается У моря здесь с кораблем и его сторожит неусыпно; Мы же пойдем за тобою в святую обитель Цирцеи». Всех их от моря повел я, корабль наш покинув на бреге; Но Кврилох не остался один с кораблем и за нами Следом пошел, приведенный моими угрозами в трепет. Тою порой остальные товарищи в доме Цирцеи Баней себя освежили; душистым натершись елеем, В легкий хитон и косматую мантию каждый облекся. Я, возвратясь, их нашел за роскошной трапезой сидящих. Свидясь с друзьями и вес рассказав о случившемся с ними, Громко они зарыдали, их воплем весь дом огласился. Близко ко мне подошедши, богиня Цирцея сказала: «Царь Одиссей, многохитростный муж, Лаэртид благородный, Все вы свою укротите печаль и от слез воздержитесь; Знаю довольно я, что на водах многорыбного моря, Что на земле от свирепых людей претерпели вы, — горе Бросив теперь, наслаждайтесь питьем и едою, покуда В вашей груди не родится то мужество снова, с которым Некогда в путь вы пустились, расставшись с отчизною милой, С вашей суровой Итакою. Ныне в бессилии робком, Все помышляя о странствии бедственном, сердце веселью Вы затворяете, — были велики страдания ваши». Так нам сказала, и мы покорились ей мужеским сердцем. С тех пор вседневно, в теченье мы целого года Или прекрасное мясо и сладким вином утешались. Но когда, наконец, обращеньем времен совершен был Круг годовой, миновал ися месяцы, дни пролетели, Спутники все приступили ко мне с убедительной речью: «Время, несчастный, тебе о возврате в Итаку подумать, Вели угодно богам, чтоб спаслись мы, чтоб мог ты увидеть Светло-богатый свой дом, и отчизну, и милых домашних». Так мне сказали, и я покорился им мужеским сердцем. Весело весь мы тот день до вечернего позднего мрака Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались. Солнце тем временем село, и тьма наступила ночная. Спутники все предались в потемневших палатах покою. Я ж, возвратяся к Цирцее, с ней рядом на ложе роскошном Лег, и колена ее обхватил, и богине, склонившей Слух свой ко мне со вниманием, бросил крылатое слово: «О Цирцея, исполни свое обещанье в отчизну Нас возвратить; сокрушается сердце по ней; в сокрушенье Спутники все приступают ко мне и мою раздирают Душу (когда ты бываешь отсутственна) жалобным плачем». Так говорил я, и так, отвечая, сказала богиня: «О Лазртид, многохитростный муж, Одиссей благородный, В доме своем я тебя поневоле держать не желаю. Преяаде, однако, ты должен, с пути уклоняся, проникнуть В область Аида, где властвует страшная с ним Персефона. Душу пророка, слепца, обладавшего разумом зорким, Душу Тирссия ? и вс ко го должно тебе вопросить там. Разум ему сохранен Псрссфоной и мертвому; в аде Он лишь с умом; все другие безумными тенями веют». Так говорила богиня; во мне растерзалоея сердце; Горько заплакал я, сидя на ложе; мне стала противна Жизнь, и на солнечный свет поглядеть не хотел я, и долго Рвался, и долго, простершись на ложе, рыдал безутешно. Но напоследок, богине ответствуя, так я сказал ей: «Кто ж, о Цирцея, на этом пути провожатым мне будет? В аде еще не бывал с кораблем ни один земнородный». Так вопросил я богиню, и так мне она отвечала: «О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный, Верь, кораблю твоему провожатый найдется; об этом Ты не заботься; но, мачту поставив и парус поднявши, Смело плыви; твой корабль передам я Ворею; когда же Ты, Океан в корабле поперек переплывши, достигнешь Низкого брега, где дико растет Персефонин широкий Лес из ракит, свой теряющих плод, и из тополей черных, Вздвинув на брег, под которым шумит Океан водовратный, Черный корабль свой, вступи ты в Аидову мглистую область. Быстро бежит там Пирифлегстон в Ахероново лоно Вместе с Коцитом, великою ветвию Стикса; утес там Виден, и обе под ним многошумно сливаются реки. Слушай теперь, и о том, что скажу, не забудь: под утесом Выкопав яму глубокую, в локоть один шириной и длиною, Три соверши возлияния мертвым, всех вместе призвав их: Первое смесью медвяной, другое вином благовонным, Третье водою и, все пересыпав мукою ячменной, Дай обещанье безжизненно-веющим теням усопших: В дом возвратяся, корову, тельцов не имевшую, в жертву Им принести и в зажженный костер драгоценностей много Бросить, Тирезня ж более прочих уважить, особо Черного, лучшего в стаде барана ему посвятивши. После (когда обещание дашь многославным умершим) Черную овцу и черного с нею барана, — к Зребу Их обратив головою, а сам обратясь к Океану, — В жертву теням принеси; и к тебе тут немедля великой Придут толпою отшедшие души умерших; тогда ты Спутникам дай повеленье, содравши с овцы и с барана, Острой зарезанных медью, лежащих в крови перед вами, Кожу, их бросить немедля в огонь и призвать громогласно Грозного бога Аида и страшную с ним Перссфону; Сам же ты, острый свой меч обнаживши и с ним перед ямой Сев, запрещай приближаться безжизненным теням усопших К крови, покуда ответа не даст вопрошенный Тирезни. Скоро и сам он, представ пред тобой, повелитель народов, Скажет тебе, где дорога, и долог ли путь, и успешно ль Рыбообильного моря путем ты домой возвратишься». Так говорила она; той порой златотронная Эос Встала; богиня, в хитон и хламиду меня облачивши, Светло-серебряной ризой из тонковоздушныя ткани Нежные плечи одела свои, золотым драгоценным Поясом стан обвила и покров с головы опустила. Я же, чертоги ее перешедши, товарищей верных Всех разбудил и, приветствие каждому сделав, сказал им: «Время, друзья, вам от сладкого сна пробудиться; покиньте Ложе; пойдем; нас богиня сама побуждает к отъезду». Так я сказал, и они покорились мне мужеским сердцем. Но и оттуда не мог я отплыть без утраты печальной: Младший из всех на моем корабле, Эльпснор, неотличный Смелостью в битвах, нещедро умом от богов одаренный, Спать для прохлады ушел на площадку возвышенной кровли Дома Цирцеи священного, крепким вином охмеленный. Шумные сборы товарищей, в путь уж готовых, услышав, Вдруг он вскочил и, от хмеля забыв, что назад обратиться Должен был прежде, чтоб с кровли высокой сойти по ступеня Прянул спросонья вперед, сорвался и, ударясь затылком Оземь, сломил позвонковую кость, и душа отлетела В область Аида. Тем временем спутникам так говорил я: «Мыслите, верно, друзья, вы, что в милую землю отчизны Мы возвращаемся? Путь нам иной указала Цирцея: В царстве Аида, где властвует страшная с ним Персефона, Душу Тиресия фивского должен сперва вопросить я». Так я сказал; в их груди сокрушилося милое сердце; Пали на землю они, в исступлении волосы рвали, Всё понапрасну — от слез и от воплей нам не было пользы. Все к своему кораблю, на песчаном стоявшему бреге, Вместе пошли мы, печальные, льющие слезы обильно. Тою порою на брег привела чернорунную овцу С черным бараном Цирцея и, там их оставя, меж нами Тихо прошла, невидимая... Смертным увидеть не можно Вога, когда, приходя к ним, он хочет остаться невидим. ПЕСНЬ ОДИННАДЦАТАЯ СОДЕРЖАНИЕ ОДИННАДЦАТОЙ ПЕСНИ Вечер тридцать третьего дня Одиссей продолжает рассказывать свои приключения. Северный ветер приносит корабль его к берегам киммериян, где поток Океана ввергается в море; совершив жертву теням, Одиссей призывает их. Явление Ельпенора; он требует погребения. Тень Одиссеевой матери. Явление Тиресия и его предсказания. Беседа Одиссея с тенью матери. Тени древних жен выходят из Эреба и рассказывают о судьбе своей Одиссею. Он хочет прервать свою повесть, но Алкиной требует, чтобы он ее кончил, и Одиссей продолжает. Явление Агамемнона, Ахиллеса с Патроклом, Антилохом и Аяксом. Видение судящего Миноса, зверо- ловству ющего Ориона, казней Тития, Тантала и Сизифа, грозного Ге- раклова образа. Внезапный страх побуждает Одиссея возвратиться на корабль; и он плывет обратно по течению вод Океана. К морю и к ждавшему нас на песке кораблю собрал ися Все мм и, сдвинувши черный корабль на священные воды, Мачту на нем утвердили и к ней паруса привязали. Взявши барана и овцу с собой, на корабль совокупно 5 Все мы взошли, сокрушенные горем, лиющие слезы. Выл нам по темным волнам провожатым надежным попутный Ветер, пловцам благовеющий друг, парусов надуватель, Послан приветноречивою, евстлокудрявой богиней; Все корабельные снасти порядком убрав, мы спокойно 10 Плыли; корабль наш бежал, повинуясь кормилу и ветру. Выли весь день паруса путеводным дыханием полны. Солнце тем временем село, и все потемнели дороги. Скоро пришли мы к глубокотекущим водам Океана; Там киммериян печальная область, покрытая вечно 15 Влажным туманом и мглой облаков; никогда не являет Оку людей там лица лучезарного Гелиос, землю ль Он покидает, всходя на звездами обильное небо, С неба ль, звездами обильного, сходит, к земле обращаясь; Ночь безотрадная там искони окружает живущих. *° Судно, прибыв, на песок мы встащили; барана и овцу Взяли с собой и пошли по течению вод Океана 1 1 - 3454 163 Берегом к месту, которое мне указала Цирцея. Дав Пери меду держать с Еврилохом зверей, обреченных В жертву, я меч обнажил медноострый и, им ископавши Яму глубокую, в локоть один шириной и длиною, Три совершил возлияния мертвым, мной призванным вместе: Первое смесью медвяной, второе вином благовонным, Третье водой и, мукою ячмен ною все пересыпав, Дал обещанье безжизненно-веющим теням усопших: В дом возвратяся, корову, тельцов не имевшую, в жертву Им принести и в зажженный костер драгоценностей много Бросить; Тиресия ж более прочих уважить, особо Черного, лучшего в стаде барана ему посвятивши. Дав обещанье такое и сделав воззвание к мертвым, Сам я барана и овцу над ямой глубокой зарезал; Черная кровь полилася в нее, и слетелись толпою Души усопших, из темныя бездны дреба поднявшись: Души невест, малоопытных юношей, опытных старцев, Дев молодых, о утрате недолгия жизни скорбящих, Бранных мужей, медноострым копьем пораженных смертельно В битве и брони, обрызганной кровью, еще не сложивших. Все они, вылетев вместе бесчисленным роем из ямы, Подняли крик несказанный; был схвачен я ужасом бледным. Кликнув товарищей, им повелел я с овцы и с барана, Острой зарезанных медью, лежавших в крови перед нами, Кожу содрать и, огню их предавши, призвать громогласно Грозного бога Аида и страшную с ним Персефону. Сам же я меч обнажил изощренный и с ним перед ямой Сел, чтоб мешать приближаться безжизненным теням усопших К крови, пока мне ответа на даст вопрошенный Тнресий. Прежде других предо мною явилась душа Ельпснора; Бедный, еще не зарытый, лежал на земле путеносной. Не был он нами оплакан; ему не свершив погребенья, В доме Цирцеи его мы оставили: в путь мы спешили. Слезы я пролил, увидя его; состраданье мне душу проникло. Голос возвысив, я мертвому бросил крылатое слово: «Скоро же, друг Ельпснор, очутился ты в царстве Аида! Пеший проворнее был ты, чем мы в корабле быстроходном». Так я сказал; простонавши печально, мне так отвечал он: «О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей многославный, Демоном злым погублен я и силой вина несказанной; Крепко на кровле заснув, я забыл, что назад надлежало Прегкде пойти, чтоб по лестнице с кровли высокой спуститься; Бросясь вперед, я упал и, затылком ударившись оземь, Кость изломал позвоночную; в область Аида мгновенно Дух отлетел мой. Тебя же любовью к отсутственным милым, Верной женою, отцом, воспитавшим тебя, и цветущим Сыном, тобой во младенческих летах оставленным дома, Ныне молю — (мне известно, что, область Аида покинув, Ты в корабле возвратишься на остров Цирцеи) -г о! вспомни, Вспомни тогда обо мне, Одиссей благородный, чтоб не был Там не оплаканный я и безгробный оставлен, чтоб гнева Мстящих богов на себя не навлек ты моею бедою. Бросивши труп мой со всеми моими доспехами в пламень, Холм гробовой надо мною насыпьте близ моря седого; В памятный знак же о гибели мужа для поздних потомков В землю на холме моем то весло водрузите, которым Некогда в жизни, ваш верный товарищ, я волны тревожил». Так говорил Ельпснор, и, ему отвечая, сказал я: «Все, злополучный, как требуешь, мною исполнено будет». Так мы, печально беседуя, друг подле друга сидели, Я, отгоняющий тени от крови мечом обнаженным, Он, говорящий со мною, товарища прежнего призрак. Вдруг подошло, я увидел, ко мне привиденье умершей Матери милой моей Антиклеи, рожденной великим Автоликоном, — ее меж живыми оставил я дома, В Трою отплыв. Я заплакал, печаль мне проникнула душу; Но и ее, сколь ни тяжко то было душе, не пустил я К крови: мне не дал ответа еще прорицатель Тиресий. Скоро предстал предо мной и Тиресия фивского образ; Был он с жезлом золотым, и меня он узнал и сказал мне: «Что, Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный, Что, злополучный, тебя побудило, покинув пределы Светлого дня, подойти к безотрадной обители мертвых? Но отслонися от ямы и к крови мечом не препятствуй Мне подойти, чтоб, напившися, мог я по правде пророчить». Так он сказал; отслоился от ямы, я меч среброгвоздный Вдвинул в ножны; а Тиресий, напившися черныя крови, Слово ко мне обратил и сказал мне, по правде пророча: «Царь Одиссей, возвращения сладкого в дом свой ты жаждешь. Бог раздраженный его затруднит несказанно, понеже Гонит тебя колебатсль земли Посидон; ты жестоко Душу разгневал его ослеплением милого сына. Но, и ему вопреки, и беды повстречав, ты достигнуть Можешь отечества, если себя обуздаешь и буйных Спутников; с ними ты к острову знойной Тринакрии, бездну Темно-лазурного моря измерив, корабль приведешь свой; Тучных быков и волнистых баранов пасет там издавна Гели ос светлый, который все видит, все слышит, все знает. Будешь в Итаке, хотя и великие бедствия встретишь, Ксли воздержишься руку поднять на стада Гслиоса; Ксли же руку подымешь на них, то пророчу погибель Всем вам: тебе, кораблю и сопутникам; сам ты избегнешь Смерти, но бедственно в дом возвратишься, товарищей в море Всех потеряв, на чужом корабле, и не радость там встретишь: Буйных людей там найдешь ты, твое достоянье губящих, Мучащих дерзким своим сватовством Пенелопу, дарами Брачными ей докучая; ты им отомстишь. Но когда ты, Праведно мстя, женихов, захвативших насильственно дом твой, В нем умертвишь иль обманом, иль явною силой — покинув Царский свой дом и весло корабельное взявши, отправься Странствовать снова и странствуй, покуда людей не увидишь, Моря не знающих, пищи своей никогда не солящих, Также не зревших еще ни в волнах кораблей быстроходных, Пурпурно-грудых, ни весел, носящих, как мощные крылья, Их по морям, — от меня же узнай несомнительный признак: Если дорогой ты путника встретишь и путник тот спросит: «Что за лопату несешь на блестящем плече, иноземец?»- В землю весло водрузи — ты окончил свое роковое, Долгое странствие. Мощному там Посидону принесши В жертву барана, быка и свиней оплодителя вепря, В дом возвратись и великую дома сверши экатомбу Зевсу и прочим богам, беспредельного неба владыкам, Всем по порядку. И смерть не застигнет тебя на туманном Море; спокойно и медленно к ней подходя, ты кончину Встретишь, украшенный старостью светлой, своим и народным Счастьем богатый. И сбудется все, предреченное мною». Так говорил мне Тиресий; ему отвечая, сказал я: «Старец, пускай совершится, что мне предназначили боги. Ты же теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая: Матери милой я вижу отшедшую Ауту; близ крови Тихо сидит неподвижная тень и как будто не смеет Сыну в лицо поглядеть и за весть разговор с ним. Скажи мне, Старец, как сделать, чтоб мертвая сына живого узнала?» Так я его вопросил, и, ответствуя, так мне сказал он: «Легкое средство на это в немногих словах я открою: Та из безжизненных теней, которой приблизиться к крови Дашь ты, разумно с тобою начнет говорить; но безмолвно Та от тебя удалится, которой ты к крови не пустишь». С сими словами обратно отшедши в обитель Аида, Скрылась душа прорицателя, мне мой сказавшая жребий. Я ж неподвижно остался на месте; но ждал я недолго: К крови приблизилась мать, напилася и сына узнала. С тяжким вздохом она мне крылатое бросила слово: «Как же, мой сын, ты живой мог проникнуть в туманную область Аида? Здесь все ужасает живущего; шумно бегут здесь Страшные реки, потоки великие; здесь Океана Воды глубокие льются; никто переплыть их не может Сам; то одним кораблям крепкозданным возможно. Скажи же, Прямо ль от Трои с своим кораблем и с своими людьми ты, По морю долго скитавшися, прибыл сюда? Неужели Вес не видал ни Итаки, ни дома отцов, ни супруги?» Так говорила она, и, ответствуя, так ей сказал я: «Милая мать, приведен я к Аиду нуждой всемогущей; Душу Тиресия фи веко го мне вопросить надлежало. В землю ахеян еще я не мог возвратиться; отчизны Нашей еще не видал, бесприютно скитаюсь повсюду С самых тех пор, как с великим царем Агамемноном поплыл В град Илион, изобильный конями, на гибель троянам. Ты ж мне скажи откровенно, какою из Парк непреклонных В руки навек усыпляющей смерти была предана ты? Медленно ль тяжким недугом? Иль вдруг Артемида богиня Тихой стрелою своею тебя без болезни убила? Также скажи об отце и о сыне, покинутых мною: Царский мой сан сохранился ли им? Иль другой уж на место Избран мое и меня уж в народе считают погибшим? Также скажи мне, что делает дома жена Пенелопа? С сыном ли вместе живет, неизменная в верности мужу? Иль уж с каким из ахейских владык сочеталася браком?» Так я ее вопросил; Антиклея мне так отвечала: «Верность тебе сохраняя, в жилище твоем Пенелопа Ждет твоего возвращенья с тоскою великой и тратит Долгие дни и бессонные ночи в слезах и печали; Царский твой сан никому от народа не отдан; бесспорно, Дома своим Телемак достояньем владеет, пирами Всех угощает, как то облеченному саном высоким Следует; все и его угощают. Лаэрт же не ходит Волес в город; он в поле далеко живет, не имея Там ни одра, ни богатых покровов, ни мягких подушек; Дома в дождливое зимнее время он вместе с рабами Спит на полу у огня, покровенный одеждой убогой; В летнюю ж знойную пору иль поздней порою осенней Всюду находит себе на земле он в саду виноградном Ложе из листьев опалых, насыпанных мягкою грудой. Там он лежит, и вздыхает, и сердцем крушится, и плачет, Все о тебе помышляя; и старость его безотрадна. Кончилось так и со мной; и моя совершилась судьбина. Но не сестра Аполлонова с луком тугим Артемида Тихой стрелою своею меня без болезни убила, Также не медленный, мной овладевший недуг, растерзавши Тело мое, из него изнуренную душу исторгнул: Нет; но тоска о тебе, Одиссей, о твоем миролюбном Нраве и разуме светлом до срока мою погубила Сладостномилую жизнь». И умолкла она. Увлеченный Сердцем, обнять захотел я отшедшую матери Ауту; Три раза руки свои к ней, любовью стремимый, простер я, Три раза между руками моими она проскользнула Тенью иль сонной мечтой, из меня вырывая стенанье. Кй, наконец, сокрушенный, я бросил крылатое слово: «Милая мать, для чего, из объятий моих убегая, Мне запрещаешь в жилище Аида прижаться к родному Сердцу и скорбною сладостью плача с тобой поделиться? Иль Псрссфона могучая вместо тебя мне прислала Призрак пустой, чтоб мое усугубить великое горе?» Так говорил я; мне мать благородная так отвечала: «Милый мой сын, злополучнейший между людьми, Персефо Дочь громовержца, тебя приводить в заблужденье не мыслит. Но такова уж судьбина всех мертвых, расставшихся с жизнью. Крепкие жилы уже не связуют ни мышц, ни костей их; Вдруг истребляет пронзительной силой огонь погребальный Все, лишь горячая жизнь охладелые кости покинет: Вовсе тогда, улетевши, как сон, их душа исчезает. Ты же на радостный свет поспеши возвратиться; но помни, Что я сказала, чтоб все повторить при свиданье супруге». Так, собеседуя, мы говорили. Тогда мне явились Призраки жен — их прислала сама Псрсефона; то были В прежнее время супруги и дочери славных героев; Черную кровь обступили они, подбежав к ней толпою; Я же обдумывал, как бы мне их вопросить почередно Каждую; вот что удобнейшим мне, наконец, показалось: Меч длинноострый немедля схватил и, его обнаживши, К крови приблизиться им не дозволил я всею толпою; Друг за другом они по одной подходили и имя Мне называли свое; и расспрашивать каждую мог я. Прежде других подошла 6л а город порожденная Тиро, Дочь Салмонеева, славная в мире супруга Крефея, Сына Эолова; все о себе мне она рассказала: Сердце свое Энипеем, рекою божественно-светлой, Между реками земными прекраснейшей, Тиро пленила; Часто она посещала прекрасный поток Знипея; В образ облекся его Посидон земледержец, чтоб с нею В устье волнистокипучем реки сочетаться любовью; Воды пурпурные встали горой и, слиявшись прохладно прозрачным Сводом над ними, сокрыли от взоров й бога и деву. Девственный пояс ее развязал он, ей очи смеживши Сном: и когда, распаленный, свое утолил вожделенье, За руку взял, и по имени назвал ее, и сказал ей: «Радуйся, богом любимая! Прежде чем полный свершится Год, у тебя два прекрасные сына родятся (бесплоден С богом союз не бывает), и их воспитай ты с любовью. Но, возвратяся к домашним, мое называть им страшися Имя; тебе же откроюсь: я бог Посидон земледержец». Так он сказав, погрузился в морское глубокое лоно. В срок от нее близнецы Пел нас и Нелсй родил ися; Слуги могучие Зевса эгидоносителя были Оба они; обладая стадами баранов, в Иол ? осе Тучнополян истом жил Пел нас; а Нолей жил в песчаном Пилосе. Но от Крефея еще родились у прекрасной Тиро Эзон, и Ферет, и могучий ездок Амифаон. После нее мне предстала Асопова дочь Антиопа. Гордо хвалилась она, что объятия Дий отворил ей: Были плодом их любви Амфион и Цетос; положили Первое Фив семикратных они основанье и много Башен воздвигли кругом, поелику в широкоравнинных Фивах они, и могучие, жить не могли б без ограды. Амфитрионову после узрел я супругу Алкмену; Сына Иракла, столь славного силой и мужеством львиным, Зевсу она родила, целомудренно с ним сочетавшись. После явилась Мегара; Креон, необузданно-смелый, Был ей отцом; а супругом Иракл, в испытаниях твердый. Вслед за Мегарой предстала Эдипова мать Эпикаста; Страшно-преступное дело в незнанье она совершила, С сыном родным, умертвившим отца, сочетавшися браком. Скоро союз святотатный открыли бессмертные людям. Гибельно царствовать в Кадмовом доме, в возлюбленных Фивах Был осужден от Зевеса Эдип, безотрадный страдалец, Но Эпикаста Аидовы двери сама отворила: Петлю она роковую к бревну потолка прикрепивши, Ею плачевную жизнь прервала; одинок он остался Жертвой терзаний от скликанных матерью страшных Эриний. После явилась Хлорида; ее красотою пленяся, Некогда с ней сочетался Нелсй, дорогими дарами Деву прельстивший; был царь Афион Иасид, Орхомена Града Минийского славный властитель, отец ей; царица ? ил оса, бодрых она сыновей даровала Нелсю: Нестора, Хромия, жадного почестей Периклнмена; После Хлорида и дочь родила, многославную Перу, Дивной красы; женихи отовсюду сошлись, но тому лишь Дочь непреклонный Нелей назначал, кто быков круторогих С поля Филакии сгонит, отняв у царя Ификлеса Силой все стадо его. Беспорочный взялся прорицатель Смелое дело свершить; но ему положили преграду Злая судьба, и темничные узы, и пастыри стада. Но когда миновал ися месяцы, дни пробежали и годы, Круг совершился и Оры весну привели, — Ификлесу Тайны богов он открыл; Ификлесова сила святая Узы его прервала, и исполнилась воля Зевеса. Славная Леда, супруга Тиндара, потом мне явилась; Кй родил ися от брака с Тиндаром могучим два сына: Коней смиритель Кастор и боец Полидевк многосильный. Оба землею они жизнодарною взяты живые; Оба и в мраке подземном честимы Зевесом; вседневно Братом сменяется брат; и вседневно, когда умирает Тот, воскресает другой; и к бессмертным причислены оба. Ифимедею, жену Алоэя, потом я увидел; С ней сочетался, — хвалилась она, — Посидон земледержец; Были плодом их союза два сына (но краток был век их): Отос божественный с славным везде на земле Дфи альтом. Щедрая, станом всех выше людей их земля возрастила; Всех красотой затмевали они, одному Ориону В ней уступая; и оба, едва девяти лет достигнув, В девять локтей толщиной, вышиною же в тридевять были. Дерзкие стали бессмертным богам угрожать, что Олимп их Шумной войной потрясут и губительным боем взволнуют; Оссу на древний Олимп взгромоздить, Пелион многолесный Взбросить на Оссу они покушались, чтоб приступом небо Взять, и угрозу б они совершили, когда бы достигли Мужеской силы; но сын громовержца, Латоной рожденный, Прежде, чем младости пух отенил их ланиты и первый Волос пробился на их подбородке, сразил их обоих. Федру я видел, Прокриду; явилась потом Ариадна, Дочь кознодея Миноса: из Крита бежать с ним в Афины Деву прекрасную бодрый Тезей убедил; но не мог он С ней насладиться любовью; убила се Артемида Тихой стрелой, наущенная Вакхом, на острове Дие. Видел я Мойру, Климену, злодейку жену Эрифилу, Гнусно предавшую мужа, прельстясь золотым ожерельем». Всех их, однако, я счесть не могу; мне не вспомнить, какие Там мне явилися жены и дочери древних героев; Целой бы ночи не стало на то; уж пора мне предаться Сну, удаляся ль на быстрый корабль ваш к товарищам бодры Здесь ли оставшись; а вы мой отъезд учредите с богами». Так говорил Одиссей, — все другие сидели безмолвно В светлой палате, и было у всех очаровано сердце. Тут белорукая слово к гостям обратила Арета: «Что, фсакиянс, скажете? Станом, и видом, и силой Разума всех изумляет нас гость чужеземный. Хотя он Собственно мои гость, но будет ему угощенье от всех нас; В путь же его отсылать не спешите; нескупо дарами Должно его, претерпевшего столько утрат, наделить нам: Много у всех вас, по воле бессмертных, скопилось богатства». Тут поднялся Зхеней, благородного племени старец, Ранее всех современных ему феакиян рожденный. «С нашим желаньем, друзья, — он сказал, — и намереньем нашим Слово разумной царицы согласно; ему покориться Должно, а царь Алкиной пусть на деле то слово исполнит». Кончил. Ответствовал так Алкиной благородному старцу: «Вудет, что сказано, мною на деле исполнено так же Верно, как то, что я жив и что царь я в земле феакиян Веслолюбивых. Но странник, хотя и безмерно спешит он В путь, подозкдет до утра, чтоб имели мы время подарки Наши собрать; отправленье в отчизну его есть забота Общая всем вам, моя ж наипаче: я здесь повелитель». Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских, Если б и целый здесь год продержать вы меня захотели, Мой учреждая отъезд и дары для меня собирая, Я согласился б остаться, понеже мне выгодно будет С полными в милую землю отцов возвратиться руками. Польше почтен и с живейшею радостью принят я буду Всеми, кто встретит меня при моем возвращенье в Итаку». Он у молкнул; ему Алкиной отвечал дружелюбно: «Царь Одиссей, мы, внимая тебе, не имеем обидной Мысли, чтоб был ты хвастливый обманщик, подобный Многим бродягам, которые землю обходят, повсюду Ложь рассевая в нелепых рассказах о виденном ими. Ты не таков; ты возвышен умом и пленителен речью. Повесть прекрасна твоя; как разумный певец, рассказал ты Нам об ахейских вождях и о собственных бедствиях; кончить Должен, однако, ты повесть. Скажи ж, ничего не скрывая, Видел ли там ты кого из могучих товарищей бранных, Вывших с тобой в Илионе и черную встретивших участь? Ночь несказанно долга; и останется времени много Всем нам для сна безмятежного. Кончи ж начатую повесть; Слушать тебя я готов до явления светлой Денницы, Если рассказывать нам о напастях своих согласишься». Так говорил он; ответствовал так Одиссей хитроумный: «Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских, Время на все есть; свой час для беседы, свой час для покоя; Если, однако, желаешь теперь же дослушать рассказ мой, Я повинуюсь и все расскажу, что печального после Я претерпел: как утратил последних сопутников; также Кто из аргивян, избегши погибели в битвах троянских, Пал от убийцы, изменой жены, при возврате в отчизну. После того как рассеяться призракам жен Персефона, Ада царица, велела и все, разлетевшись, пропали — Тень Агамемнона, сына Атреева, тихо и грустно Вышла; и следом за нею все тени товарищей, падших В доме Эгиста с Атридом, с ними вместе постигнутых роком. Крови напившись, меня во мгновенье узнал Агамемнон. Тяжко, глубоко вздохнул он; заплакали очи; простерши Руки, он ими ко мне прикоснуться хотел, но напрасно: Руки не слушались: не было в них уж ни сил, ни движенья, Некогда члены могучего тела его оживлявших. Слезы я пролил, увидя его; состраданье проникло Душу мне; мертвому другу я бросил крылатое слово: «Сын Атреев, владыка людей, государь Агамемнон, Паркой какою ты в руки навек усыпляющей смерти Предан? В волнах ли тебя погубил Посидон с кораблями, Бурею бездну великую всю сколебавши? На суше ль Был умерщвлен ты рукою врага, им захваченный в поле, Где нападал на его криворогих быков и баранов, Или во граде, где жен похищал и сокровища грабил?» Так вопросил я его, и, ответствуя, так мне сказал он: «О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный! Нет, не в волнах с кораблями я был погублен Посидоном, Бурные волны воздвигшим на бездне морской: не на суше Был умерщвлен я рукою противника явного в битве; Тайно Згист приготовил мне смерть и плачевную участь; С гнусной женою моей заодно, у себя на веселом Пире убил он меня, как быка убивают при яслях; Так я погиб, и товарищи верные вместе со мною Были зарезаны вес, как клычистые вепри, которых В пышном дому гостелюбца, скопившего много богатства, Режут на складочный пир, на роскошный обед иль на свадьбу Часто без страха видал ты, как гибли могучие мужи В битве, иной одиноко, иной в многолюдстве сраженья, — Здесь же пришел бы ты в трепет, от страха бы обмер, увидя, Как меж кратер пировых, меж столами, покрытыми брашном, Все на полу мы, дымящемся нашею кровью, лежали. Громкие крики Приамовой дочери, юной Кассандры, Близко услышал я: нож ей во грудь Клитемнестра вонзала Подле меня; полумертвый лежа на земле, попытался Хладную руку к мечу протянуть я: она равнодушно Взор отвратила и мне, отходящему в область Лида, Тусклых очей и мертвеющих уст запереть не хотела. Нет ничего отвратительней, нет ничего ненавистней Дерзко-бесстыдной жены, замышляющей хитро такое Дело, каким навсегда осрамилась она, приготовив Мужу, богами ей данному, гибель. В отечество думал Я возвратиться на радость возлюбленным детям и ближним — Злое, напротив, замысля, кровавым убийством злодейка Стыд на себя навлекла и на все времена посрамила Пол свой и даже всех жен, повеленьем своим беспорочных». Так говорил Агамемнон; ему отвечая, сказал я: «Горе! Конечно, Зевес громовержец потомству Атрея Быть навсегда предназначил игралищем бедственных женских Козней; погибло немало могучих мужей от Клены: Так и тебе издалека устроила смерть Клитемнестра». Выслушав слово мое, мне ответствовал царь Агамемнон: «Слишком доверчивым быть, Одиссей, берегися с женою; Ей открывать простодушно всего, что ты знаешь, не должно; Вверь ей одно, про себя сохрани осторожно другое. Но для тебя, Одиссей, от жены не опасна погибель; Слишком разумна и слишком незлобна твоя Пенелопа, Старца Икария дочь благонравная; в самых цветущих Летах, едва сопряженный с ней браком, ее ты покинул, В Трою отплыв, и грудной, лепетать не умевший, младенец С ней был оставлен тогда; он, конечно, теперь заседает В сонме мужей; и отец, возвратись, с ним увидится; нежно К сердцу родителя сам он, как следует сыну, прижмется... Мне ж кознодейка женя не дала ни одним насладиться Взглядом на милого сына; я был во мгновенье зарезан. Выслушай, друг, мой совет и заметь про себя, что скажу я: Скрой возвращенье свое и войди с кораблем неприметно В пристань Итаки: на верность жены полагаться опасно. Сам же теперь мне скажи, ничего от меня не скрывая: Мог ли ты что-нибудь сведать о сыне моем? Не слыхал ли, Где он живет? В Орхомене ль? В песчаном ли Пилосе? В Спарте ль Светлопространной у славного дяди, царя Менслая? Ибо не умер еще на земле мой Орест благородный». Так вопросил Агамемнон; ему отвечая, сказал я: «Царь Агамемнон, о сыне твоем ничего я не знаю; Где он и жив ли, сказать не могу; пустословие вредно». Так мы, о многом минувшем беседуя, друг подле друга Грустно сидели, и слезы лилися по нашим ланитам. Тень Ахиллеса, Пелеева сына, потом мне явилась; С ним был Патрокл, Антилох беспорочный и сын Теламонов Водрый Аякс, меж ахейцами мужеским видом и силой После Пелеева сына великого всех превзошедший. Тень быстроногого внука Закова, став предо мной, Мне, возрыдавши, крылатое бросила слово: «Зачем ты Здесь, Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный?» Что, дерзновенный, какое великое дела замыслил? Как проникнул в пределы Аида, где мертвые только Тени отшедших, лишенные чувства, безжизненно веют?» Так он спросил у меня, и, ему отвечая, сказал я: «О Ахиллес, сын Пелеев, меж всеми данаями первый, Здесь я затем, чтоб Тиресий слепец прорицатель открыл мне Способ вернейший моей каменистой Итаки достигнуть; В землю ахеян еще я не мог возвратиться; отчизны Милой еще не видал; я скитаюсь и бедствую* Ты же Между людьми и минувших времен и грядущих был счастьем Первый: живого тебя мы как бога бессмертного чтили; Здесь же, над мертвыми царствуя, столь же велик ты, как в жизни Некогда был; не ропщи же на смерть, Ахиллес богоравный». Так говорил я, и так он ответствовал, тяжко вздыхая: «О Одиссей, утешения в смерти мне дать не надейся; Лучше б хотел я живой, как поденщик, работая в поле, Службой у бедного пахаря хлеб добывать свой насущный, Нежели здесь над бездушными мертвыми царствовать, мертвый. Ты же о сыне известием душу теперь мне порадуй. Выл ли в сраженье мой сын? Впереди ли у всех он сражался? Также скажи, Одиссей, не слыхал ли о старце Пелее? Все ли по-прежнему он повелитель земли мирмидонской? Иль уж сто и в Злладе и Фтии честить перестали, Дряхлого старца, без рук и без ног, изнуренного в силах? В области дня уж защитником быть для него не могу я; Ныне уж я не таков, как бывало, когда в отдаленной Трое губил ополченья и грудью стоял за ахеян. Вели б таким хоть на миг я в жилище отцовом явился, Ужас бы сильная эта рука навела там на многих, Власти Пелся не чтущих и старость его оскорбивших». Так говорил Ахиллес, и, ему отвечая, сказал я: «Сведать не мог ничего я о старце Пслее великом; Но о твоем благородном, возлюбленном Неоптолеме Все, Ахиллес, как желаешь, тебе расскажу я подробно. Сам я его в корабле крутобоком моем от Скироса Морем привез к меднолатным данаям в троянскую землю; Там на советах вождей о судьбе Ил иона всегда он Голос свои прежде других подавал и в разумных сужденьях Мною одним лишь и Нестором мудрым бывал побеждаем. В поле ж троянском широком, где гибельной медью мы бились, Он никогда близ дружин и в толпе не хотел оставаться; Быстро вперед выбегал он один, упреждая храбрейших; Много врагов от него в истребительной битве погибло; Я ж не могу ни назвать, ни исчислить, сколь много народа В крас троянском побил он, где грудью стоял за аргивян. Так Зврипила, Телефова сына, губительной медью Он ниспроверг, и кругом молодого вождя вес кстейцы Пали его, златолюбия женского бедственной жертвой. После Мемнона, подобного богу, был всех он прекрасней. В чрево коня, сотворенного чудно Зпеосом, скрыться Был он с другими вождями назначен; а двери громады Мне отворять, затворять и стеречь поручили ахейцы. Все, при вступлении в конские недра, вожди отирали Слезы с ланит, и у каждого руки и ноги тряслися; В нем же едином мои никогда не подметили очи Страха; не помню, чтоб он от чего побледнел, содрогнулся Или заплакал. Не раз убеждал он меня из затвора Дать ему выйти и, стиснув одною рукою двуострый Меч, а другою обитое медью копье, порывался В бой на троян. А когда был разрушен Приамов великий Град, он с богатой добычей, с дарами почетными поплыл В край свой, ни издали метким копьем, ни вблизи длинноострой Медью меча не пронзенный ни разу, как часто бывает В жарком бою, где убийство кипит и Арей веселится». Так говорил я: душа Ахиллесова с гордой осанкой Шагом широким, по ровному Асфодилонскому лугу Гущ° Тихо пошла, веселяся великою славою сына. Души других знаменитых умерших явились; со мною Грустно они говорили о том, что тревожило сердце Каждому; только душа Теламонова сына Аякса Молча стояла вдали, одинокая, все на победу г>* Злобясь мою, мне отдавшую в стане аргивян доспехи Сына Пелеева. Лучшему между вождей повелела Дать их Фетида; судили трояне; их суд им Афина Тайно внушила... Зачем, о, зачем одержал я победу, Мужа такого низведшую в недра земные? Погиб он, г,г,° Водрый Аякс, и лица красотою и подвигов славой После великого сына Пелеева всех превзошедший. Голос возвысив, ему я сказал миротворное слово: «Сын Тсламонов, Аякс знаменитый, не должен ты, мертвый, Доле со мной враждовать, сокрушаясь о гибельных, взятых 555 Мною оружиях; ими данаям жестокое боги Зло приключили: ты, наша твердыня, погиб; о тебе мы Все, как о сыне могучем Пелся, всечасно крушились, Раннюю смерть поминая твою; в ней никто не виновен, Кроме Зевеса, постигшего рать копьсносных данаев 560 Страшной бедою; тебя он судьбине безвременно предал. Но подойди же, Аякс; на мгновенье беседой с тобою Дай насладиться мне; гнев изгони из великого сердца». Так я сказал; не ответствовал он; за другими тенями Мрачно пошел; напоследок сокрылся в глубоком Зребе. "><г> Может быть, стал бы и гневный со мной говорить он иль я с ним, Ксли б меня не стремило желание милого сердца Души других знаменитых умерших увидеть. И скоро В аде узрел я Зевесова мудрого сына ? и носа; Скипетр в деснице держа золотой, там умерших судил он, 5Г° Сидя; они же его приговора, кто сидя, кто стоя, Ждали в пространном с вратами широкими доме Аида. После ? и носа явилась гигантская тень Ориона; Гнал по широкому Асфодилонскому лугу зверей он — Их же своею железной ничем не крушимой дубиной Г5 Некогда сам он убил на горах неприступно-пустынных. Тития также уви*дел я, сына прославленной Геи; Девять заняв десятин под огромное тело, недвижим Там он лежал; по бокам же сидели два коршуна, рвали Печень его и терзали когтями утробу. И руки Тщетно на них подымал он. Латону, супругу Зевеса, Шедшую к Пифию, он осрамил на лугу Панопейском. Видел потом я Тантала, казнимого страшною казнью: В озере светлом стоял он по горло в воде и, томимый Жаркою жаждой, напрасно воды захлебнуть порывался. Только что голову к ней он склонял, уповая напиться, С шумом она убегала; внизу ж под ногами являлось Черное дно, и его осушал во мгновение демон. Много росло плодоносных дерев над его головою, Яблонь, и груш, и гранат, золотыми плодами обильных, Также и сладких смоковниц и маслин, роскошно цветущих. Голодом мучась, лишь только к плодам он протягивал руку, Разом все ветви дерев к облакам подымал ися темным. Видел я также Сизифа, казнимого страшною казнью: Тяжкий камень снизу обеими влек он руками В гору; напрягши мышцы, ногами в землю упершись, Камень двигал он вверх; но едва достигал до вершины С тяжкою ношей, назад устремленный невидимой силой, Вниз по горе на равнину катился обманчивый камень. Снова силился вздвинуть тяжесть он, мышцы напрягши, Тело в поту, голова вся покрытая черною пылью. Видел я там, наконец, и Ираклову силу, один лишь Призрак воздушный; а сам он с богами на светлом Олимпе Сладость блаженства вкушал близ супруги Гсбеи, цветущей Дочери Зевса от златообутой владычицы Иры. Мертвые шумно летали над ним, как летают в испуге Хищные птицы; и, темной подобяся ночи, держал он Лук напряженный с стрелой на тугой тетиве, и ужасно Вдруг озирался, как будто готовяся выстрелить; страшный Перевязь блеск издавала, ему поперек перерезав Грудь златолитным ремнем, на котором с чудесным искусством Львы грозноокие, дикие вепри, лесные медведи, Битвы, убийства, людей истребленье изваяны были: Тот, кто свершил бы подобное чудо искусства, не мог бы, Сам превзошедши себя, ничего уж создать совершенней. Взор на меня устремив, угадал он немедленно, кто я; Жалобно, тяжко вздохнул и крылатое бросил мне слово: «О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный, Иль и тобой, злополучный, судьба непреклонно играет Так же, как мной под лучами всезрящего солнца играла? Сын я Крон иона Зевса; но тем от безмерных страданий Не был спасен; покориться под власть недостойного мужа Мне повелела судьба. И труды на меня возлагал он Тяжкие. Так и отсюда был пса троеглавого должен Я увести: уповал он, что будет мне труд не по силам. Я же его совершил, и похищен был пес у Аида; Помощь мне подали Зрмий и дочь громовержца Афина». Так мне сказав, удалился в обитель Аидову призрак. Я ж неподвижно остался на месте и ждал, чтоб явился Кто из могучих героев, давно знаменитых и мертвых. Видеть хотел я великих мужей, в отдаленные веки Славных, богами рожденных, Тезея царя, Пиритоя, Многих других; но, толпою бесчисленной души слетевшись, Подняли крик несказанный; был схвачен я ужасом бледным, В мыслях, что хочет чудовище, голову страшной Горгоны, Выслать из мрака Аидова против меня Персефона, Я побежал на корабль и велел, чтоб, не медля нимало, Люди мои на него собрались и канат отвязали. Все на корабль собралися и сели на лавках у весел. Судно спокойно пошло по течению вод Океана, Прсгкде на веслах, потом с благовеющим ветром попутным. ПЕСНЬ ДВЕНАДЦАТАЯ СОДЕРЖАНИЕ ДВЕНАДЦАТОЙ ПЕСНИ Вечер тридцать третьего дня Одиссей оканчивает свое повествование. Возвращение на остров Эю. Погребение Ельпенора. Цирцея описывает Одиссею опасности, ему на пути предстоящие. Он покидает ее остров. Сирены. Бродящие скалы. Плавание между утесов Харибды и Скиллы, которая разом похи- щает шестерых из сопутников Одиссея. Вопреки Одиссею, корабль его останавливается у берегов Тринакрии. Сопутники его, задержанные на острове противными ветрами, истощив все свои запасы, терпят голод и наконец, нарушив данную ими клятву, убивают быков Гелиоса. Раз- 12 - 3454 *79 драженный бог требует, чтобы Зевес наказал святотатство, и корабль Одиссеев, вышедший снова в море, разбит Зевесовым громом. Все по- гибают в волнах, кроме Одиссея, который, снова избегнув Харибды и Скиллы, брошен наконец на берег Калипсина острова. Быстро своим кораблем Океана поток перерезав, Снова по многоисплытому морю пришли мы на остров Эю, туда, где в жилище туманно рождснныя Зое Легкие Оры ведут хороводы, где Гслиое всходит; 5 К брегу пристав, на песок мы корабль быстроходный встащили; Сами же, вышсд на брег, поражаемый шумно волнами, Сну предались в ожиданье восхода на небо Денницы. Встала из мрака младая с перстами пурпурными -Эос. Спутников скликав, послал я их к дому Цирцеи, чтоб взять там т Труп Эльпе норов, его принести и свершить погребенье. Много дерев нарубив, мы на самом возвышенном месте Берега предали тело земле с сокрушеньем и плачем. После ж того как сожжен был со всеми доспехами мертвый, Холм гробовой мы насыпали, памятный столб утвердили. 11 Гладкое в землю на холме воткнули весло; и священный Долг погребения был совершён. Но Цирцея узнала Скоро о нашем прибытии к ней от пределов Аида. Светлой одеждой облекшись, она к нам пришла; и за нею С хлебом, и мясом, и пеннопурпурным вином молодые *° Девы пришли; и богиня богинь, к нам приближась, сказала: «Люди железные, заживо зревшие область Аида, Дважды узнавшие смерть, всем доступную только однажды, Бросьте печаль и беспечно едой и питьем утешайтесь Ныне, во все продолжение дня, с наступленьем же утра 8Р» Далее вы поплывете; я путь укажу и благое Дам наставленье, чтоб снова какая безумием вашим Вас не постигла напасть, ни на суше, ни на море темном». Так нам сказала, и мы покорились ей мужеским сердцем. Жертву принесши, мы целый там день до вечернего мрака >" Ели прекрасное мясо и сладким вином утешались. Солнце тем временем скрылось, и тьма наступила ночная. Люди в том месте легли, где корабль утвержден был канатом; Мне же Цирцея приветливо руку дала; и когда я Сел в отдаленье от прочих, легла близ меня и вопросы Стала мне делать; и ей обо всем рассказал я подробно. Светлая так напоследок сама мне сказала богиня: «Дело одно совершил ты успешно; теперь со вниманьем Выслушай то, что скажу, что потом и от бога услышишь. Прежде всего ты увидишь сирен; неизбежною чарой Ловят они подходящих к ним близко людей мореходных. Кто, по незнанью, к тем двум чародейкам приближась, их сладкий Голос услышит, тому ни жены, ни детей малолетных В доме своем никогда не утешить желанным возвратом: Пением сладким сирены его очаруют, на светлом Сидя лугу; а на этом лугу человечьих белеет Много костей, и разбросаны тлеющих кож там лохмотья. Ты ж, заклеив товарищам уши смягченным медвяным Воском, чтоб слышать они не могли, проплыви без оглядки Мимо; но ежели сам роковой пожелаешь услышать Голос, вели, чтоб тебя по рукам и ногам привязали К мачте твоей корабельной крепчайшей веревкой; тогда ты Можешь свой слух без вреда удовольствовать гибельным пеньем. Ксли ж просить ты начнешь иль приказывать станешь, чтоб сняли Узы твои, то двойными тебя пусть немедленно свяжут. После, когда вы минуете остров сирен смертоносный, Две вам дороги представятся; дать же совет здесь, какую Выбрать из двух безопаснее, мне невозможно; своим ты Должен рассудком решить. Опишу я и ту и другую. Прежде увидишь стоящие в море утесы; кругом их Шумно волнуется зыбь Амфитриты лазоревоокой; Имя бродящих дано им богами; близ них никакая Птица не смеет промчаться, ни даже амброзию Зевсу Легким полетом носящие робкие голуби; каждый Раз пропадает из них там один, об утес убиваясь; Каждый раз и Зевес заменяет убитого новым. Все корабли, к тем скалам подходившие, гибли с пловцами; Доски одни оставались от них и бездушные трупы, Шумной волною и пламенным вихрем носимые в море. Только один, вес моря обежавший, корабль невредимо Их миновал — посетитель Аэта, прославленный Арго; Но и его на утесы бы кинуло морс, когда б он Там не прошел, провожаемый Ирой, любившей Язона. После ты две повстречаешь скалы: до широкого неба 12' 181 Острой вершиной восходит одна, облака окружают Темносгущенные ту высоту, никогда не редея. Там никогда не бывает ни летом, ни осенью светел Воздух; туда не взойдет и оттоль не сойдет ни единый Смертный, хотя б с двадцатью был руками и двадцать Ног бы имел, — столь ужасно, как будто обтесанный, гладок Камень скалы; и на самой ее середине пещера, Темным жерлом обращенная к мраку дреба на запад; Мимо ее ты пройдешь с кораблем, Одиссей многославный; Даже и сильный стрелок не достигнет направленной с моря Выетролстящей стрелою до входа высокой пещеры; Страшная Скилла живет искони там. Вез умолку лая, Визгом пронзительным, визгу щенка молодого подобным, Всю оглашает окрестность чудовище. К ней приближаться Страшно не людям одним, но и самым бессмертным. Двенадцать Движется спереди лап у нее; на плечах же косматых Шесть подымается длинных, изгибистых шей; и на каждой Шее торчит голова, а на челюстях в три ряда зубы, Частые, острые, полные черною смертью, сверкают; Вдвинувшись задом в пещеру и выдвинув грудь из пещеры, Всеми глядит головами из лога ужасная Скилла. Лапами шаря кругом по скале, обливаемой морем, Ловит дельфинов она, тюленей и могучих подводных Чуд, без числа населяющих хладную зыбь Амфитриты. Мимо ее ни один мореходец не мог невредимо С легким пройти кораблем: все зубастые пасти разинув, Разом она по шести человек с корабля похищает. Влизко увидишь другую скалу, Одиссей многославный: Ниже она; отстоит же от первой на выстрел из лука. Дико растет на скале той смоковница с сенью широкой. Страшно все морс под тою скалою тревожит Харибда, Три раза в день поглощая и три раза в день извергая Черную влагу. Не смей приближаться, когда поглощает: Сам Посидон от погибели верной тогда не избавит. К Скиллиной ближе держася скале, проведи без оглядки Мима корабль быстроходный: отраднее шесть потерять вам Спутников, нежели вдруг и корабль потопить, и погибнуть Всем». Тут умолкла богиня; а я, отвечая, сказал ей: «Будь откровенна, богиня, чтоб мог я всю истину ведать: Если избегнуть удастся Харибды, могу ли отбиться Силой, когда на сопутников бросится жадная Скилла?» Так я спросил, и, ответствуя, так мне сказала богиня: «О необузданный, снова о подвигах бранных замыслил; Снова о бос мечтаешь; ты рад и с богами сразиться. Знай же: не смертное зло, а бессмертное Скилла. Свирепа, Дико-сильна, ненасытна, сражение с ней невозможно. Мужество здесь не поможет; одно здесь спасение — бегство. Горе, когда ты хоть миг там для тщетного боя промедлишь: Высунет снова она из своей недоступной пещеры Все шесть голов и опять с корабля шестерых на пожранье Схватит; не медли ж; поспешно пройди; призови лишь Крате йю: Скиллу она родила на погибель людей, и одна лишь Дочь воздержать от второго на вас нападения может. Скоро потом ты увидишь Тринакрию остров; издавна Гелиос тучных быков и баранов пасет там на пышных, Злачных равнинах; семь стад составляют быки; и бараны Столько ж; и в каждом их стаде числом пятьдесят; и чиело то Вечно одно; не плодятся они, и пасут неусыпно Их Фаатуса с Лампетией, пышнокудрявые нимфы. Гелиос их Иперион с божественной прижил Неерой. Светлая мать, дочерей воспитавши, в Тринакрии знойной Их поселила, чтоб там, от людей в удалении, девы Тучных быков к баранов отцовых пасли неусыпно. Будешь в Итаке, хотя и великие бедствия встретишь, Если воздержишься руку поднять на стада Гелиоса; Если же руку подымешь на них, то пророчу погибель Всем вам: тебе, кораблю и сопутникам; сам ты избегнешь Смерти; но, всех потеряв, одинок возвратишься в отчизну». Так говорила она. Златотронная Эос явилась На небе; в дом свой богиня пошла, разлучившись со мною. Я ж, к своему кораблю возвратясь, повелел, чтоб немедля Спутники все на него собрались и канат отвязали; Все на него собрал ися и, севши на лавках у весел, Разом могучими веслами вспенили темные воды. Был нам на темных водах провожатым надежным попутный Ветер, пловцам благо веющий друг, парусов надуватель, Послан приветноречивою, светлокудрявой богиней. Все корабельные снасти порядком убрав, мы спокойно Плыли; корабль наш бежал, повинуясь кормилу и ветру. Я ж, обратяся к сопутникам, так им сказал, сокрушенный: «Должно не мне одному и не двум лишь, товарищи, ведать То, что нам всем благосклонно богиня богинь предсказала: Всем вам открою, чтоб, зная свой жребий, могли вы бесстрашно Или погибнуть, иль смерти и Ксры могучей избегнут!». Прежде всего от волшебного пенья сирен и от луга Их цветоносного нам уклониться велела богиня; Мне же их голос услышать позволила; прежде, однако, К мачте меня корабельной веревкой надежною плотно Вы привяжите, чтоб был я совсем неподвижен; когда же Стану просить иль приказывать строго, чтоб сняли с меня вы Узы, — двойными скрутите мне узами руки и ноги». Так говорил я, лишь нужное людям моим открывая. Тою порой крепкозданный корабль наш, плывя, приближался К острову страшных сирен, провожаемый легким попутным Ветром; но вдруг успокоился ветер, и тишь воцарилась На море: демон у гладил пучины зыбучее лоно. Вставши, товарищи парус ненужный свернули, сцепили С мачты его, уложили на палубе, снова на лавки Сели и гладкими веслами вспенили тихие воды. Я же, немедля медвяного воску укруг изрубивши В мелкие части мечом, раздавил на могучей ладони Воск; и мгновенно он сделался мягким; его благосклонно Гелиос, бог жизнедатель, лучом разогрел теплоносным. Уши товарищам воском тогда заклеил я; меня же Плотной веревкой они по рукам и ногам привязали К мачте так крепко, чтобы нельзя мне ничем шевельнуться. Снова под сильными веслами вспенилась темная влага. Но в расстоянье, в каком призывающий голос бывает Внятен, сирены увидели мимо плывущий корабль наш. С брегом он их поравнялся; они звонкогласно запели: «К нам, Одиссей богоравный, великая слава ахеян, К нам с кораблем подойди; сладкопеньем сирен насладися, Здесь ни один не проходит с своим кораблем мореходец, Сердцеусладного пенья на нашем лугу не послушав; Кто же нас слышал, тот в дом возвращается, многое сведав. Знаем мы вес, что случилось в троянской земле и какая Участь по воле бессмертных постигла троян и ахеян; Знаем мы всё, что на лоне земли многодарной творится». Так нас они сладкопеньсм пленительным звали. Влекомый Сердцем их слушать, товарищам подал я знак, чтоб немедля Узы мои разрешили; они же удвоенной силой Начали грссть; а, ко мне подошед, Пери мед с Эврилохом Узами новыми крепче мне руки и ноги стянули. Но когда удалился корабль наш и более слышать Мы не могли уж ни гласа, ни пенья сирен бедоносных, Верные спутники вынули воск размягченный, которым Уши я им заклеил, и меня отвязали от мачты. Остров сирен потеряли мы из виду. Вдруг я увидел Дым и волненья великого шум повсеместный услышал. Выпали весла из рук у гребцов устрашенных; повиснув Праздно, они по волнам, колыхавшим их, бились; а судно Стало, понеже не двигались весла, его принуждавшие к бегу. Я же его обежал, чтоб людей ободрить оробелых; Каждому сделав приветствие, ласково всем им сказал я: «Спутники в бедствиях, мы не безопытны; всё мы сносили Твердо; теперь же беда предстоит не страшнее постигшей Нас, заключенных в пещере свирепою силой циклопа. Мужеством, хитрым умом и советом разумным тогда я Всех вас избавил; о том не забыли вы, думаю; будьте ж Смелы и ныне, исполнив покорно все то, что велю вам. Силу удвойте, гребцы, и дружнее по влаге зыбучей Острыми веслами бейте; быть может, Зевес покровитель Нам от погибели близкой уйти невредимо поможет. Ты же внимание, кормщик, удвой; на тебя попеченье Главное я возлагаю — ты правишь кормой корабельной: В сторону должен ты судно отвесть от волненья и дыма, Видимых близко, держися на этот утес, чтоб не сбиться Вбок по стремленью — иначе корабль несомненно погибнет». Так я сказал; все исполнилось точно и скоро; о Скиллс ж Я помянуть не хотел: неизбежно чудовище было; Весла б они побросали от страха и, гресть переставши, Праздно б столпились внутри корабля в ожиданье напасти. Сам же я, вовсе забыв повеление строгой Цирцеи, Мне запретившей оружие брать для напрасного боя, Славные латы на плечи накинул и, два медноострых В руки схвативши копья, подошел к корабельному носу В мыслях, что прежде туда из глубокого жадная Скилла Вросится лога и там ей попавшихся первых похитит. Тщетно искал я очами ее, утомил лишь напрасно Очи, стараясь проникнуть в глубокое недро утеса. В страхе великом тогда проходили мы тесным проливом; Скилла грозила с одной стороны, а с другой пожирала Жадно Харибда соленую влагу: когда извергались Воды из чрева ее, как в котле, на огне раскаленном, С свистом кипели они, клокоча и буровясь; и пена Вихрем взлетала на обе вершины утесов; когда же Волны соленого моря обратно глотала Харибда, Внутренность вся открывалась ее: перед зевом ужасно Волны сшибались, и в недре утробы открытом кипели Тина и черный песок. Мы, объятые ужасом бледным, В трепете очи свои на грозящую гибель вперяли. Тою порой с корабля шестерых, отличавшихся бодрой Силой товарищей, разом схватя их, похитила Скилла; Взор на корабль и на схваченных вдруг обративши, успел я Только их руки и ноги вверху над своей головою Мельком приметить: они в высоте призывающим гласом Имя мое прокричали с последнею скорбию сердца. Так рыболов, с каменистого берега длинносогбенной Удой кидающий в воду коварную рыбам приманку, Рогом быка лугового их ловит, потом, из воды их Выхватив, на берег жалко трепещущих быстро бросает: Так трепетали они в высоте, унесенные жадною Скиллой. Там перед входом пещеры она сожрала их, кричащих Громко и руки ко мне простирающих в лютом терзанье. Страшное тут я очами узрел, и страшней ничего мне Зреть никогда в продолжение странствий моих не случалось. Скиллин утес миновав и избегнув свирепой Харибды, Прибыли к острову мы, наконец, светоносного бога. Там на зеленых равнинах быки криворогие мирно С множеством тучных баранов паслись, Гелиосово стадо. С моря уже, находясь на палубе, явственно мог я Тяжкое слышать мычанье быков, на свободе гулявших, С шумным блеяньем баранов; и тут же пришло мне на память Слово слепого пророка Тиресия фивского с строгим Словом Цирцеи, меня миновать убеждавшей опасный Остров, где властвовал Гелиос, смертных людей утешитель. Тут к сокрушенным сопутпикам речь обратил я такую: «Верные спутники, слушайте то, что, печальный, скажу вам: Сведать должны вы пророка Тиресия фивского слово С словом Цирцеи, меня миновать убеждавшей опасный Остров, где властвует Гелиос, смертных людей утешитель: Там несказанное бедствие ждет нас, они утверждают. Мимо, товарищи, черный корабль провести поспешите». Так я сказал; в их груди сокрушилося милое сердце. Мне ж, возражая, ответствовал так Кврилох непокорный: «Ты, Одиссей, непреклонно-жесток; одарен ты великой Силой; усталости нет для тебя, из железа ты скован. Нам, изнуренным, бессильным и столь уж давно не вкушавшим Сна, запрещаешь ты на берег выйти. Могли б приготовить Ужин мы вкусный на острове, сладко на нем отдохнувши. Ты ж нас идти наудачу в холодную ночь принуждаешь Мимо приютного острова в темное, мглистое море. Ночью противные ветры шумят, корабли истребляя. Кто избежит потопления верного, если во мраке Вдруг с неожиданной бурей на черное море примчится Нот иль Зефир истребительно-быстрый? От них наиболе В бездне морской, вопреки и богам, корабли погибают. Лучше теперь, покорившись велению темныя ночи, На берег выйдем и ужин вблизи корабля приготовим. Завтра ж с Денницею пустимся снова в пространное море». Так говорил Кврилох, и товарищи с ним согласились. Стало мне ясно тогда, что готовил нам бедствие Демон. Голос возвысив, безумцу я бросил крылатое слово: «Здесь я один, оттого и ответ, Бврилох, твой так дерзок. Слушайте ж: мне поклянитесь великою клятвой, что, если Встретите стадо быков криворогих иль стадо баранов Там, на зеленых лугах, святотатной рукой не коснетесь К ним и убить ни быка, ни барана отнюдь не дерзнете. Пищею нас на дорогу обильно снабдила Цирцея». Спутники клятвой великою мне поклялися; когда же Все поклялися и клятву свою совершили, в заливе Острова тихом мы стали с своим кораблем крепкозданным. Влизко была ключевая вода; все товарищи, вышсд На берег, вкусный проворно на нем приготовили ужин; Свой удовольствовав голод обильным питьем и сдою, Стали они поминать со слезами о милых погибших, Схваченных вдруг с корабля и растерзанных Скиллой пред нами. Скоро на плачущих сон, усладитель печалей, спустился. Треть совершилася ночи, и темного неба на онпол Звезды склонил ися — вдруг громовержец Кронион Ворся, Страшно ревущего, выслал на нас, облака обложили Море и землю, и темная с грозного неба сошла ночь. Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос; Черный корабль свой от бури мы скрыли под сводом пещеры, Где в хороводы веселые нимфы полей собирались. Тут я товарищей всех пригласил на совет и сказал им: «Черный корабль наш, друзья, запасен и питьем и едою. Бойтесь же здесь на стада подымать святотатную руку; Бог обладает здесь всеми стадами быков и баранов, Гелиос светлый, который все видит, все слышит, все знает». Так я сказал, и они покорились мне мужеским сердцем. Но беспрестанно весь месяц свирепствовал Нот; все другие Ветры молчали; порою лишь Двр подымался восточный. Спутники, хлеба довольно имея с вином пурпуровым, Были спокойны; быков Гелносовых трогать и в мысли Им не входило, когда же съестной наш запас истощился, Начали пищу охотой они промышлять, добывая Что где случалось: стреляли дичину иль рыбу Остросогбенными крючьями удили — голод томил их. Раз, помолиться желая богам, чтоб они нам открыли Путь, одинокой дорогой я шел через остров: невольно, Тою дорогой идя, от товарищей я удалился; В месте, защитном от ветра, я руки умыл и молитвой Теплой к бессмертным владыкам Олимпа, к богам обратился. Сладкий на вежды мне сон низвели нечувствительно боги. Злое тогда Кврилох предложение спутникам сделал: «Спутники верные, слушайте то, что скажу вам, печальный; Всякий род смерти для нас, земнородных людей, ненавистен; Но умереть голодною смертью всего ненавистней. Выберем лучших быков в Гелносовом стаде и в жертву Здесь принесем их богам, беспредельного неба владыкам. После — когда возвратимся в родную Итаку, воздвигнем В честь Гелиоса, над нами ходящего бога, богатый Храм и его дорогими дарами обильно украсим; Ксли ж, утратой своих круторогих быков раздраженный, Он совокупно с другими богами корабль погубить наш В море захочет, то легче, в волнах захлебнувшись, погибнуть Вдруг, чем на острове диком от голода медленно таять». Так говорил Кврилох, и сопутники с ним согласились. Лучших тогда из быков Гслиосовых, вольно бродивших, Взяли они — невдали корабля темноносого стадо Жирных, огромнорогатых и лбистых быков там гуляло, — Их обступили, безумцы; воззвавши к богам олимпийским, Листьев нарвали они с густоглавого дуба, ячменя Воле в запасе на черном своем корабле не имея. Кончив молитву, зарезав быков и содравши с них кожи, Ведра они все отсекли, а кости, обвитые дважды Жиром, кровавыми свежего мяса кусками обклали. Но, не имея вина, возлняньс они совершили Просто водою и бросили в жертвенный пламень утробу, Ведра сожгли, остальное же, сладкой утробы отведав, Всё изрубили на части и стали на вертелах жарить. Тут улетел усладительный сон, мне ресницы смыкавший. Я, пробудившись, пошел к кораблю на песчаное взморье Шагом поспешным; когда ж к кораблю подходил, благовонным Запахом пара мясного я был поражен; содрогнувшись, Жалобный голос упрека вознес я к богам олимпийским: «Зевс, наш отец и владыка, блаженные, вечные боги, Вы на беду обольстительный сон низвели мне на вежды; Спутники там без меня святотатное дело свершили». Тою порой о убийстве быков Гиперионов светлый Сын извещен был Лампетисй, длинноодеянной девой. С гневом великим к бессмертным богам обратясь, он воскликнул: «Зевс, наш отец и владыка, блаженные, вечные боги, Жалуюсь вам на людей Одиссея, Лаэртова сына! Дерзко они у меня умертвили быков, на которых Так любовался всегда я — всходил ли на звездное небо, С звездного ль неба сходил и к земле ниспускался. Кем и же вами не будет наказано их святотатство, В область Аида сойду я и буду светить для умерших». Гневному богу ответствовал так тученосец Кронион: «Гелиос, смело сияй для бессмертных богов и для смертных, 1*9 Року подвластных людей, на земле плодоносной живущих. Их я корабль чернобокий, низвергнувши пламенный гром свой, В море широком на мелкие части разбить не замедлю». (Это мне было открыто Калипсой божественной; ей же Все рассказал вестоносец крылатый Крон ионов, Эрмий). Я, возвратясь к кораблю своему на песчаное взморье, Спутников собрал и всех одного за другим упрекал; но исправить Зла нам уж было не можно; быки уж зарезаны были. Воги притом же и знаменье, в страх нас приведшее, дали: Кожи ползли, а сырое на вертелах мясо и мясо, Снятое с вертелов, жалобно рев издавали бычачий. Целые шесть дней мои непокорные спутники дерзко Вили отборных быков Гелноса и ели их мясо; Но на седьмой день, предызбранный тайно Крон ионом Зевсом, Ветер утих, и шуметь перестала сердитая буря. Мачту поднявши и белый на мачте расправивши парус, Все мы взошли на корабль и пустились в открытое море. Но, когда в отдалении остров пропал и исчезла Всюду земля и лишь небо, с водами слиянное, зрелось, Бог громовержец Кронион тяжелую темную тучу Прямо над нашим сгустил кораблем, и под ним потемнело Море. И краток был путь для него. От заката примчался С воем Зефир, и восстала великая бури тревога; Лопнули разом веревки, державшие мачту; и разом Мачта, сломясь, с парусами своими, гремящая, пала Вся на корму и в паденье тяжелым ударом разбила Голову кормщику; череп его под упавшей громадой Весь был расплюснут, и он, водолазу подобно, с высоких Ребр корабля кувырнувшися вглубь, там пропал, и из тела Дух улетел. Тут Зевес, заблистав, на корабль громовую Бросил стрелу; закружилось пронзенное судно, и дымом Серным его обхватило. Все разом товарищи были Сброшены в воду, и все, как вороны морские рассеясь, В шумной исчезли пучине — возврата лишил их Кронион. Я ж, уцелев, меж обломков остался до тех пор, покуда Киля водой не отбило от ребр корабельных: он поплыл; Мачта за ним поплыла; обвивался сплетенный из крепкой Кожи воловьей ремень вкруг нее; за ремень уцепившись, Мачту и киль им поспешно опутал и плотно связал я, Их обхватил и отдался во власть беспредельного моря. Стихнул Зефир, присмирела сердитая буря; но быстрый Нот поднялся: он меня в несказанную ввергнул тревогу. Снова обратной дорогой меня на Харибду помчал он. Целую ночь был туда я несом; а когда воссияло Солнце — себя я узрел меж скалами Харибды и Скиллы. В это мгновение влагу соленую хлябь поглощала; Я, ухватясь за смоковницу, росшую там, прицепился К ветвям ее, как летучая мышь, и повис, и нельзя мне Было ногой ни во что упереться — висел на руках я. Корни смоковницы были далеко в скале и, расширясь, Ветви объемом великим Харибду кругом осеняли; Так там, вися без движения, ждал я, чтоб вынесли волны Мачту и киль из жерла, и в тоске несказанной я долго Ждал — и уж около часа, в который судья, разрешивши Юношей тяжбу, домой вечерять, утомленный, уходит С площади, — выплыли вдруг из Харибды желанные бревна. Бросился вниз я, раскинувши руки и ноги, и прямо Тяжестью всею упал на обломки, несомые морем. Их оседлавши, я начал руками, как веслами, править. Скилле ж владыка бессмертных Кронион меня не дозволил В море приметить: иначе была б неизбежна погибель. Девять носился я дней по водам; на десятый с наставшей Ночью на остров Огигию выброшен был, где Калипсо Царствует, свстлокудрявая, сладкоречивая нимфа. Принят я был благосклонно богиней. Об этом, однако, Мне говорить уж не нужно: вчера описал я подробно Все и тебе и царице; весьма неразумно и скучно Снова рассказывать то, что уж мы рассказали однажды». ПЕСНЬ ТРИНАДЦАТАЯ СОДЕРЖАНИЕ ТРИНАДЦАТОЙ ПЕСНИ Тридцать четвертый день и утро тридцать пятого Одиссей, одаренный щедро царем Алкиноем, царицею Аретою и феакийцами, покидает с наступлением ночи их остров. Он засыпает. Тем временем корабль феакийский, быстро совершив свое плавание, достигает Итаки. Вошедши в пристань Форкинскую, мореходцы выно- сят Одиссея на берег сонного и там оставляют его со всеми сокрови- щами, полученными им от феакийцев. Они удаляются. Раздраженный Посидон превращает корабль их в утес. Одиссей пробуждается, но не узнает земли своей, которую Афина покрыла густым туманом. Богиня встречается с ним под видом юноши. Он рассказывает ей о себе вы- мышленную повесть; тогда Афина открывается ему, приняв на себя об- раз девы. Спрятав сокровища Одиссеевы в гроте наяд, богиня дает ему наставление, как отмстить женихам, превращает его в старого нищего и, повелев ему идти во внутренность острова к свинопасу Евмею, сама улетает в Лакедемон к Телемаку. Так Одиссей говорил; и сну в потемневшем чертоге Молча внимали другие, и все очарованы были. Тут обратилась к нему Алкиноева сила святая: «Ксли мой дом меднокованый ты посетил, благородный 1 Царь Одиссей, то могу уповать, что препятствий не встретишь Ныне, в отчизну от нас возвращаясь, хотя и немало Вед испытал ты. А я обращуся теперь, фсакийцы, К вам, ежедневно вино искрометное пьющим со мною В царских палатах, внимая струнам золотым песнопевца. 10 Все уж в ковчеге лежит драгоценном; и данные гостю Ризы, и чудной работы златые сосуды, и много Разных подарков других от владык феакийских; пускай же К ним по большому котлу и треножнику прочной работы Каждый прибавит; себя ж наградим за убытки богатым 15 Сбором с народа: столь щедро дарить одному не по силам». Так Алкиной говорил; и, одобрив его предложенье, Вес по домам разошлися, о ложе и сне помышляя. Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос. Каждый поспешно отнес на корабль меднолитную утварь; го Как же ту утварь под лавками судна укласть (чтоб работать Веслами в море могли,, не вредя ей, гребцы молодые), Сам Алкиной, обошедший корабль, осторожно устроил. Все они в царских палатах потом учредили обед свой. Тут собирателю туч, громоносцу Крониону Зевсу, г~> В жертву быка принесла Алкиноева сила святая. Ведра предавши огню, насладились роскошною пищей Гости; и, громко звуча вдохновенною лирой, пред ними Пел Демодок, многочтимый в народе. Но голову часто Царь Одиссей обращал на всемирно-светящее солнце, С неба его понуждая сойти, чтоб отъезд ускорить свой. Так помышляет о сладостном вечере пахарь, день целый Свежее поле с четою волов бороздивший могучим Плугом, и весело день провожает он взором на запад — Тащится тяжкой стопою домой он готовить свой ужин. Так Одиссей веселился, увидя склоненьс на запад Дня. Тогда, обратяся ко всем феакиянам вместе, Слово такое сказал он, смотря на царя Алкиноя: «Царь Алкиной, благороднейший муж из мужей феакийских, В путь снарядите меня, сотворив возлняньс бессмертным; Сами же радуйтесь. Все уж готово, чего так желало Милое сердце, корабль и дары; да пошлют благодать мне Воги Уран иды ныне, чтоб я, возвратяся в отчизну, Дома жену без порока нашел и возлюбленных ближних Всех сохраненных; а вы благоденствуйте каждый с своею Сердцем избранной супругой и с чадами; всё да пошлют вам Доброе боги; и зло никакое чтоб вас не коснулось». Кончил; и все, изъявив одобренье, решили немедля Гостя, пленившего их столь разумною речью, отправить В путь. Обратяся тогда к Понтоною, сказал феакиян Царь благородный: «Наполни кратеры вином и подай с ним Чаши, дабы, помолившись владыке Крон иону Зевсу, Странника в милую землю отцов отпустили мы с миром». Так он сказал и, кратеры наполнив вином благовонным, Подал с ним чаши гостям Понтоной; и они возлняньс Им совершили богам, беспредельного неба владыкам, Каждый на месте своем. Одиссей хитромысленный, вставши, Подал царице Арете двуярусный кубок; потом он, Голос возвысив, ей бросил крылатое слово: «Царица, Радуйся ныне и жизнь проводи беспечально, доколе Старость и смерть не придут в обреченное каждому время. Я возвращаюсь в отеческий дом свой; а ты благоденствуй Дома с детьми, с домочадцами, с добрым царем Ал ки ноем». Слово такое сказав, через медный порог перешел он, С ним повелел Понтоною идти Алкиной, чтоб ему он Путь указал к кораблю и к песчаному брегу морскому. Так же царица Арета послала за ним трех домашних служанок, С вымытой чисто одеждой одну и с хитоном, другую С отданным ей в сохраненье блестящим ковчегом, а третью С светлопурпурным вином и с запасом еды на дорогу. К брегу морскому они подошли, и, принявши из рук их Платье, ковчег, и вино, и дорожную пищу, немедля Всё на корабль отнесли быстроходный гребцы и на гладкой Палубе мягко-широкий ковер с простыней полотняной Подле кормы разостлали, чтоб мог Одиссей бестревожно Спать. И вступил Одиссей на корабль быстроходный; и молча Лег он на мягко-широкий ковер. И на лавки порядком Сели гребцы и, канат отвязав от причального камня, Разом ударили в весла и взбрызнули темную влагу. Тою порой миротворно слетал Одиссею на вежды Сон непробудный, усладный, с безмолвною смертию сходный. Быстро (как полем широким коней четверня, беспрестанно Сильных гонимых бичом, поражающим всех совокупно, Чуть до земли прикасаясь ногами, легко совершает Путь свой) корабль, воздвигая корму, побежал, и, пурпурной Сзади волной напирая, его многошумное море Мчало вперед; беспрепятственно плыл он; и сокол, быстрейший Между пернатыми неба, его не догнал бы в полете,- Так он стремительно, зыбь рассекая, летел через море, Мужа неся богоравного, полного мыслей высоких, Много встречавшего бед, сокрушающих сердце, средь бурной Странствуя зыби, и много великих видавшего браней — Ныне же спал он, забыв претерпенное, сном беззаботным. Но поднялася звезда лучезарная, вестница светлой, В сумраке раннем родившейся Эос; и, путь свой окончив, К брегу Итаки достигнул корабль, обегающий море. Пристань находится там, посвященная старцу морскому Форку; се образуют две длинные ветви крутого Врега, скалами зубчатыми в море входящего; ветрам Он возбраняет извне нагонять на спокойную пристань Волны тревожные; могут внутри корабли на притонном Месте без привязи вольно стоять, не страшась непогоды; В самой вершине залива широкосенистая зрится Маслина; близко ее полутемный с возвышенным сводом Грот, посвященный прекрасным, слывущим наядами нимфам; Много в том гроте кратер и больших двоеручных кувшинов Каменных: пчелы, гнездяся в их недре, свой мед составляют; Также там много и каменных длинных станов; за станами Сидя, чудесно одежды пурпурные ткут там наяды; Вечно шумит там вода ключевая; и в гроте два входа: Людям один лишь из них, обращенный к Борею, доступен; К Ноту ж на юг обращенный богам посвящен — не дерзает Смертный к нему приближаться, одним лишь бессмертным открыт он Зная то место, к нему подошли мореходцы; корабль их Целой почти половиною на берег вепря пул — так быстро Мчался он, веслами сильных гребцов понуждаемый к бегу. Стал неподвижно у брега могучий корабль. Мореходцы, С палубы гладкой царя Одиссея рукой осторожной Сняв с простынею и с мягким ковром, на которых лежал он, Спящий глубоко, его положили на бреге песчаном; После, богатства собрав, от разумных людей феакийских Им полученные в дар по внушенью великой Афины, Бережно склали у корня оливы широкосенистой Все, от дороги поодаль, дабы никакой проходящий, Пользуясь сном Одиссея глубоким, чего не похитил. Кончив, пустилися в море они. Но земли колебатель, Помня во гневе о прежних угрозах своих Одиссею, Твердому в бедствиях мужу, с такой обратился молитвой К Зевсу: «О Зевс, наш отец и владыка, не буду богами Боле честим я, когда мной ругаться начнут фсакийцы, Смертные люди, хотя и божественной нашей породы; Ведал всегда я, что в дом свой, немало тревог испытавши, Должен вступить Одиссей; я не мог у него возвращенья Вовсе похитить: ты прежде уж суд произнес свой. Ныне ж его фсакийцы в своем корабле до Итаки Спящего, мне вопреки, довезли, наперед одаривши Золотом, медью и множеством риз, драгоценно-сотканных, Так изобильно, что даже из Трои подобной добычи Он не привез бы, когда б беспрепятственно в дом возвратился». Гневному богу ответствовал туч собиратель Кронион: «Странное слово сказал ты, могучий земли колебатель; Ты ль не в чести у богов, и возможно ль, чтоб лучший, Старший и силою первый не чтим был от младших и низших? Ксли же кто из людей земнородных, с тобою неравных Силой и властью, тебя не почтит, накажи беспощадно. 13- 3454 »9 Действуй теперь, как желаешь ты сам, как приятнее сердцу». Бог Посидон, колебатель земли, отвечал громовержцу: «Смело б я действовать стал, о Зевес чернооблачный, если б Силы великой твоей и тебя раздражить не страшился; Ныне же мной феакийский прекрасный корабль, Одиссея В землю его проводивший и морем обратно плывущий, Будет разбит, чтоб вперед уж они по водам не дерзали Всех провожать; и горою великой задвину их город». Гневному богу ответствовал так громовержец Кронион: «Друг Посидон, полагаю, что самое лучшее будет, Ксли (когда подходящий корабль издалека увидят Жители града) его перед ними в утес обратишь ты, Образ плывущего судна ему сохранивши, чтоб чудо Всех изумило; потом ты горою задвинешь их город». Слово такое услышав, могучий земли колебатель В Схерию, где обитал феакийский народ, устремился Ждать корабля. И корабль, обтекатель морей, приближался Быстро. К нему подошед, колебатель земли во мгновенье В камень его обратил и ударом ладони к морскому Дну основанием крепко притиснул; потом удалился. Шумно словами крылатыми спрашивать стали друг друга Веслолюбивые, смелые гости морей фсакийцы, Глядя один на другого и так меж собой рассуждая: «Горе! Кто вдруг на водах оковал наш корабль быстроходный, К берегу шедший? Его уж вдали различали мы ясно». Так говорили они, не постигнув того, что случилось. К ним обратился тогда Алкиной и сказал: «Фсакийцы, Горе! Я вижу, что ныне сбылося все то, что отец мой Мне предсказал, говоря, как на нас Посидон негодует Сильно за то, что развозим мы всех по морям безопасно. Некогда, он утверждал, феакийский корабль, проводивший Странника в землю его, возвращался морем туманным, Будет разбит Посидоном, который высокой горою Град наш задвинет. Так мне говорил он, и вес совершилось. Вы ж, фсакийские люди, исполните то, что скажу вам: С этой поры мы не станем уже по морям, как бывало, Странников, наш посещающих град, провожать; Посидону ж В жертву немедля двенадцать быков принесем, чтоб на милость Он преклонился и града горой не задвинул великой». Так он сказал, и быков приготовил на жертву объятый Страхом народ; и, усердно молясь Посидону владыке, Вес феакийские старцы, вожди и вельможи стояли Вкруг алтаря. Той порой Одиссей, привезенный в отчизну Сонный, проснулся, и милой отчизны своей не узнал он — Так был отсутствен давно; да и сторону всю ту покрыла Мглою туманною дочь громовержца Афина, чтоб не был Прежде, покуда всего от нее не услышит, кем встречен Царь Одиссей, чтоб его ни жена, ни домашний, ни житель Града какой не узнали, пока женихам не отмстит он; Вот почему и явилось очам Одиссея столь чуждым Все, и излучины длинных дорог, и залив меж стенами Гладких утесов, и темные сени дерев черноглавых. Вставши, с великим волненьем он начал кругом озираться; Скорбь овладела душою его, по бедрам он могучим Крепко ударив руками, в печали великой воскликнул: «Горе! К какому народу зашел я! Здесь, может быть, область Диких, не знающих правды, людей, иль, быть может, я встречу Смертных приветливых, богобоязненных, гостеприимных. Где же я скрою богатства мои и куда обратиться Мне самому? Для чего меж людьми феакийскими доле Я не остался! К другому из сильных владык в их народе Я бы прибегнул, и он бы помог мне достигнуть отчизны; Ныне ж не знаю, что делать с своим мне добром; без храпенья Здесь не оставлю его, от прохожих расхищено будет. Горе! Я вижу теперь, что не вовсе умны и правдивы Выли в поступках со мною и царь и вожди фсакийцев: Ими я брошен в краю, мне чужом; отвезти обещались В милую прямо Итаку меня и нарушили слово; Их да накажет Зевес, покровитель лишенных покрова, Зрящий на наши дела и карающий наши злодейства. Должно, однако, богатства мои перечесть, чтоб увидеть, Цело ли все, не украли ль чего в корабле быстроходном». Он сосчитал все котлы, все треножники, все золотые Утвари, все драгоценно-сотканные ризы, и целым Вес оказалось; но горько он плакал о милой отчизне, Глядя на шумное море, бродя по песчаному брегу В тяжкой печали. К нему подошла тут богиня Афина, Образ приняв пастуха, за овечьим ходящего стадом, Юного, нежной красою подобного царскому сыну; Кй покрывала двойная широкая мантия плечи, Ноги сияли в сандалиях, легким копьем подпиралась. Радуясь встрече такой, Одиссей подошел к светлоокой Деве и, голос возвысив, ей бросил крылатое слово: «Друг, ты в земле незнакомой мне, страннику, встретился первый; Радуйся; сердце ж на милость свое преклони; сбереги мне Зто добро, и меня самого защити; я как бога, Друг, умоляю тебя и колена твои обнимаю: Мне отвечай откровенно, чтоб мог я всю истину ведать, Где я? В какой стороне? И какой здесь народ обитает? Остров ли это гористый, иль в морс входящий, высокий Берег земли матерой, покровенной крутыми горами?» Дочь светлоокая Зевса Афина ему отвечала: «Видно, что ты издалека пришелец, иль вовсе бессмыслен, Ксли об этом не ведаешь крае? Но он не бесславен Между краями земными, народам земным он известен Всем, как живущим к востоку, где Зое и Гелиос всходят, Так и живущим на запад, где область туманныя ночи; Правда, горист и суров он, коням неприволен, но вовсе ж Он и не дик, не бесплоден, хотя не широк и полями Беден; он жатву сторицей дает, и на нем винограда Много родится от частых дождей и от рос плодотворных; Пажитей много на нем для быков и для коз, и богат он Лесом и множеством вод, безущербно год целый текущих. Странник, конечно, молва об Итаке дошла и к пределам Трои, лежащей, как слышно, далеко от края ахеян». Кончила. В грудь Одиссея веселье от слов сих проникло; Рад был услышать он имя отчизны из уст светлоокой Дочери Зевса эгидодержавца Паллады Афины; Голос возвысив, он бросил крылатое слово богине (Правду, однако, он скрыл от нее хитроумною речью, В сердце своем осторожно о пользе своей помышляя): «Имя Итаки впервые услышал я в Крите обширном, За морем; ныне ж и сам я пределов Итаки достигнул, Много сокровищ с собою привезши и столько же дома Детям оставив; бежал я оттуда, убив Орсилоха, Идомснеева милого сына, который в обширном Крите мужей предприимчивых всех побеждал быстротою Ног; он хотел у пеня всю добычу троянскую (столько Злых мне тревог приключившую в те времена, как во многих Бранях я был и среди бедоносного странствовал моря) Силой отнять, поелику его я отцу отказался В Трое служить и своими людьми предводил; но его я, Шедшего с поля, с товарищем подле дороги укрывшись, Метко направленным медным копьем умертвил из засады: Темная ночь небеса покрывала тогда, никакой нас Видеть не мог человек; и не сведал никто, что убийца Я; но, копьем медноострым его умертвив, не замедлил Я, к кораблю финикийских людей благородных пришедши, Их убедить предложеньем даров, чтоб, меня на корабль свой Взявши и в Пилос привезши, там на берег дали мне выйти Или в Элиду, священную область эпсян, меня проводили: Но берегов их достигнуть нам не дал враждующий ветер, К горю самих мореходцев, меня обмануть не хотевших; Сбившись с дороги, сюда мы приплыли ночною порою; В пристань на веслах ввели мы корабль, и никто не помыслил, Сколь ни стремило к тому нас желанье об ужине; все мы, Вместе сошед с корабля, улеглиея на бреге песчаном; В это мгновенье в глубокий я сон погрузился; они же, Взявши пожитки мои с корабля, их сложили на землю Там, где заснувший лежал на песке я; потом, возвратяся Все на корабль, к берегам многолюдной Сидонии путь свой Быстро направили. Я же остался один, сокрушенный». Кончил. С улыбкой Афина ему светлоокая щеки Нежной рукой потрепала, явившись прекрасною, с станом Стройно-высоким, во всех рукодельях искусною девой. Голос возвысив, богиня крылатое бросила слово: «Должен быть скрытен и хитр несказанно, кто спорить с тобою В вымыслах разных захочет; то было бы трудно и богу. Ты, кознодей, на коварные выдумки дерзкий, не можешь, Даже и в землю свою возвратясь, оторваться от темной Лжи и от слов двоссмыслснных, смолоду к ним приучившись; Но об этом теперь говорить бесполезно; мы оба Любим хитрить. На земле ты меж смертными разумом первый, Также и сладкою речью; я первая между бессмертных Мудрым умом и искусством на хитрые вымыслы. Как же Мог не узнать ты Паллады Афины, тебя неизменно В тяжких трудах подкреплявшей, хранившей в напастях и ныне Всем феакиянам сердце к тебе на любовь преклонившей? Знай же теперь: я пришла, чтоб, с тобой вес разумно обдумав, К месту прибрать здесь все то, что от щедрых людей феакийских Ты получил при отъезде моим благосклонным внушеньем; Также, чтоб знал ты, какие судьба в многославном жилище Царском беды для тебя приготовила. Ты же мужайся; Но берегись, чтоб никто там, ни муж, ни жена, не проникли Тайны, что бедный скиталец- ты сам, возвратившийся; молча Все оскорбленья сноси, наглецам уступая без гнева». Светлой Афине ответствовал так Одиссей богоравный: «Смертный, и самый разумный, с тобою случайно, богиня, Встретясь, тебя не узнает: во всех ты являешься видах. Помню, однако, я, сколь ты бывала ко мне благосклонна В тс времена, как в троянской земле мы сражались, ахейцы. Но когда, ниспровергнувши город Приамов великий, Мы к кораблям возвратились, разгневанный бог разлучил нас. С тех пор с тобой не встречался я, Дисва дочь; не приметил Также, чтоб ты, на корабль мой вступивши, меня от какого Зла защитила. С разорванным сердцем, без всякой защиты, Странствовал я: наконец от напастей избавили боги. Только в стране плодоносной мужей феакийских меня ты Словом своим ободрила и в город мне путь указала. Ныне ж, колена объемля твои, умоляю Зевесом (Я сомневаюсь, чтоб был я в Итаке: я в землю иную Прибыл; ты, так говоря, без сомненья испытывать шуткой Хочешь мне сердце; ты хочешь мой разум ввести в заблужденье), Точно ль, скажи мне, поистине милой отчизны достиг я?» Дочь светлоокая Зевса Афина ему отвечала: «В сердце моем благосклонность к тебе сохранилася та же; Мне невозможно в несчастье покинуть тебя: ты приемлешь Ласково каждый совет, ты понятлив, ты смел в исполнение; Всякий, на чуже скитавшийся долго, достигнув отчизны, Дом свой, жену и детей пламенеет желаньем увидеть; Ты ж, Одиссей, не спеши узнавать, воздержись от расспросов; Прежде ты должен жену испытать; неизменная сердцем, Дома она ожидает тебя с нетерпением, тратя Долгие дни и бессонные ночи в слезах и печали. Я же сомнения в том никогда не имела — напротив, Знала, что, спутников всех потеряв, ты домой возвратишься; Но неприлично мне было вражду заводить с ? оси доном, Братом родителя Зевса, тобой оскорбленным: ты сильно Душу разгневал его умерщвлением милого сына. Но, чтоб ты мог мне поверить, тебе я открою Итаку. Здесь посвященная старцу морскому Форкинская пристань; В самой вершине залива широкосенистую видишь Маслину; близко ее полутемный с возвышенным сводом Грот, посвященный прекрасным, слывущим наядами, нимфам (Самый тот хладный, в утесе таящийся грот, где столь часто Ты приносил экатомбы богатые чистым наядам). Вот и гора Нерион, покровенная лесом широким». Кончив, богиня туман разделила; окрестность явилась; В грудь Одиссея при виде таком пролилося веселье; Бросился он целовать плододарную землю отчизны; Руки подняв, обратился потом он с молитвой к наядам: «Нимфы наяды, Зсвссовы дочери, я уж не думал Здесь вас увидеть; теперь веселитесь моею веселой, Нимфы, молитвой; и будут дары вам обычные, если Дочь броненосная Зевса Афина и мне благосклонно Жизнь сохранит и милого сына спасет от напасти». Дочь светлоокая Зевса Афина ему отвечала: «Будь беззаботен; не этим теперь ты тревожиться должен; Должен, напротив, сокровища в недре пространного грота Спрятать свои, чтоб из них ничего у тебя не пропало. После, все дело обдумав, мы выберем то, что полезней». Кончив, богиня во внутренность грота вошла и рукою Темные стен закоулки ощупала; сын же Лаэртов Все, и нетленную медь, и богатые платья, и злато, Им от людей феакийской земли полученные, собрал; В гроте их склав, перед входом его положила огромный Камень дочь Зевса эгидодержавца Паллада Афина. Оба тогда, под широкосенистою маслиной севши, Стали обдумывать, как погубить женихов многобуйных. Дочь светлоокая Зевса богиня Афина сказала: «О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный, Выдумай, как бы тебе женихов наказать беззаконных, Боле трех лет самовластно твоим обладающих домом, Муча докучным своим сватовством Пенелопу; она же, Сердцем в разлуке с. тобою крушась, подает им надежду Всем, и каждому порознь себя обещает, и вести Добрые шлет к ним, недоброе в сердце для них замышляя». Светлой Афине ответствовал так Одиссей многоумный: «Горе! И мне б, как царю Агамемнону, сыну Атрся, Жалостной гибели в царском жилище моем не избегнуть, Ксли бы вовремя мне ты всего не открыла, богиня! Дай мне теперь наставление, как отомстить им; сама же Мне помоги и такую ж даруй мне отважность, как в Трое, Где мы разрушили светлые стены Приамова града. Стой за меня и теперь, как тогда, светлоокая; смело Выйти готов и на триста мужей я, хранимый твоею Силой божественной, если ко мне ты еще благосклонна». Дочь светлоокая Зевса Афина ему отвечала: «Буду стоять за тебя и теперь я, не будешь оставлен Мной и тогда, как приступим мы к делу; и, думаю, скоро Лоно земли беспредельной обрызжется кровью и мозгом Многих из них, беззаконных, твое достоянье губящих. Прежде, однако, тебя превращу я, чтоб не был никем ты Узнан: наморщу блестящую кожу твою на могучих Членах, сниму с головы златотемные кудри, покрою Рубищем бедным плеча, чтоб глядел на тебя с отвращеньем Каждый, и струпом глаза, столь прекрасные ныне, подерну; В виде таком женихам ты, супруге и сыну (который Дома тобой был оставлен), неузнанный, будешь противен. Прежде, однако, отсюда ты должен пойти к свинопасу, Главному здесь над стадами свиными смотрителю; верен Он и тебе, и разумной твоей Пенелопе, и сыну; Встретишь его ты у стада свиней; близ утеса Коракса, Подле ключа Аретузы лазоревой стадо пасется, Жадно питался там желудьми и водой запивая Пищу, которая тушу свиную густым наливает Жиром; с ним сидя, его обо всем ты подробно расспросишь. Тою порою я в женопрскрасный пойду Лаксдемон Вызвать к тебе, Одиссей, твоего Телемака оттуда: Он же в широкоравнинную Спарту пошел, чтоб услышать Весть о тебе от Атрида и, жив ли еще ты, проведать». Светлой Афине ответствовал так Одиссей многоумный: «Ведая все, для чего же ему не сказала ты правды? Странствуя, многим и он сокрушеньям подвергнуться может На море бурном, во власти грабителей дом свой оставив». ?2° Дочь светлоокая Зевса Афина ему отвечала: «Много о том, Одиссей, ты тревожиться сердцем не должен. Я проводила его, чтоб людей посмотрел и меж ними Нажил великую славу; легко все окончив, теперь он В доме Атреева сына сидит и роскошно пирует. ^ Правда, его женихи стерегут в корабле темногрудом, Злую погибель готовя ему на возвратной дороге; Я им, однако, того не дозволю; и прежде могила Многих из них, разоряющих дерзостно дом твой, поглотит». С сими словами богиня к нему прикоснулася тростью. •,0 Разом на членах его, вдруг иссохшее, сморщилось тело, Спали с его головы златотемные кудри, сухою Кожею дряхлого старца дрожащие кости покрылись, Оба столь прежде прекрасные глаза подернулись струпом, Плечи оделись тряпицей, в лохмотье разорванным, старым •?« Рубищем, грязным, совсем почерневшим от смрадного дыма; Сверх же одежды оленья широкая кожа повисла, Голая, вовсе без шерсти; дав посох ему и котомку, Всю в заплатах, висящую вместо ремня на веревке, С ним разлучилась богиня; что делать, его научивши, "° К сыну его полетела она в Лаксдсмон священный. ПЕСНЬ ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ СОДЕРЖАНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЙ ПЕСНИ Тридцать пятый день Одиссей приходит к Евмею; позавтракав с ним, он уверяет старо- го свинопаса, что господин его скоро возвратится, и подтверждает то клятвою; но Евмей ему не верит. Одиссей рассказывает ему вымышлен- ную о себе повесть. Ввечеру все другие пастухи возвращаются с паствы. Евмей убивает откормленную свинью на ужин. Холодная ночь; Одис- сей вымышленным о себе рассказом побуждает Евмея дать ему теплую мантию на ночь. Все засыпают в доме; один Евмей уходит наблюдать за стадом, оставленным в поле. Тою порою из пристани вкруг по тропинке нагорной Лесом пошел он в ту сторону, где, по сказанью Афины, Жил свинопас богоравный, который усерднее прочих Царских рабов наблюдал за добром своего господина. Он на дворе перед домом в то время сидел за работой; Дом же стоял на высоком, открытом и кругообзорном Месте, просторный, отвсюду обходный; его для свиных там Стад свинопас, не спросясь ни с царицей, ни с старцем Лаэртом, Сам, поелику его господин был отсутствсн, из твердых Камней построил; ограда терновая стены венчала; Тын из дубовых, обтесанных, близко один от другого В землю вколоченных кольев его окружал; на дворе же Целых двенадцать просторных закут для свиней находилось: Каждую ночь в те закуты свиней загоняли, и в каждой Их пятьдесят, на земле неподвижно лежащих, там было Заперто — матки одни для расплода; самцы же во внешних Спали закутах и в меньшем числе: убавляли, пируя, Их женихи богоравные (сам свинопас принужден был Лучших и самых откормленных им посылать ежедневно); Триста их там шестьдесят боровов налицо оставалось; Их сторожили четыре собаки, как дикие звери Злобные: сам свинопас, повелитель мужей, для себя их Выкормил. Сидя тогда перед домом, кроил он из крепкой Кожи воловьей подошвы для ног; пастухи же другие Выли в отлучке: на пажити с стадом свиней находились Трос, четвертый самим повелителем послан был в город Лучшую в стаде свинью женихам необузданным против Воли отдать, чтоб, зарезав ее, насладились едою. Вдруг вдалеке Одиссея увидели злые собаки; С лаем они на него побежали; к земле осторожно, Видя опасность, присел Одиссей, но из рук уронил он Посох, и жалкую гибель в своем бы он встретил владенье, Вели бы сам свинопас, за собаками бросясь поспешно, Выбежать, кинув работу свою, не успел из за грады: Крикнув на бешеных псов, чтоб пугнуть их, швырять он большими Камнями начал; потом он сказал, обратясь к Одиссею: «Выл бы, старик, ты разорван, когда б опоздал я минуту; Тяжким упреком легло б мне на сердце такое несчастье; Мне же и так уж довольно печалей бессмертные дали: Здесь, о моем господине божественном сетуя, должен Я для незваных гостей боровов Одиссссвых жирных Прочить, тогда как, быть может, он сам без покрова, без пищи Странствует в чуждых землях меж народов иного языка (Ксли он только еще где сиянием дня веселится). В дом мой последуй за мною, старик; я тебя дружелюбно Пищею там угощу и вином; отдохнувши, ты скажешь, Кто ты, откуда, какие беды и напасти где встретил». Кончил, и в дом с Одиссеем вошел свинопас богоравный; Там он на кучу его посадил многолиственных, свежих Сучьев, недавно нарубленных, прежде косматою кожей Серны, на ней же он спал по ночам, их покрыв. Одиссею Выл по душе столь радушный прием; он сказал свинопасу: «Зевса молю я и вечных богов, чтоб тебе ниспослали Всякое благо за то, что меня ты так ласково принял». Страннику так отвечал ты, Эвмсй, свинопас богоравный: «Ксли бы, друг, кто и хуже тебя посетил нас, мы долг свой Гостя почтить сохранили бы свято — Зевес к нам приводит Нищих и странников; дар и убогий Зевесу угоден. Слишком же щедрыми быть нам не можно, рабам, в беспрестан Страхе живущим, понеже теперь господа молодые Властвуют нами. Кронион решил, чтоб лишен был возврата Он, столь ко мне благосклонный; меня б он устроил, мне дал 6? Поле, и дом, и невесту с богатым приданым, и, словом, Все, что служителям верным давать господин благодушный Должен, когда справедливые боги успехом усердье Их наградили, как здесь и меня за труды награждают; Так бы со мною здесь милостив был он, когда б мог достигнуть Старости дома; но нет уж его... о! зачем не Клен и н Род истреблен! От нее сокрушились колена славнейших Наших героев: и он за обиду Атрида с другими В Трою неволей пошел истребить Илион многоконный». Так говорил он и, поясом легкий хитон свой стянувши, К той отделенной закуте пошел, где одни поросята Заперты были; взяв двух пожирней, он обоих зарезал, Их опалил, и на части рассек, и, на вертел наткнувши Части, изжарил их; кончив, горячее мясо он подал Гостю на вертеле, ячной мукою его пересыпав. После, медвяным вином деревянный наполнивши кубок, Сел против гостя за стол и, его приглашая к обеду: «Странник, — сказал, — не угодно ль тебе поросятины, нашей Пищи убогой, отведать — свиней же одни беспощадно Жрут женихи, не страшась никакого за то наказанья; Дел беззаконных, однако, блаженные боги не любят: Правда одна, и благие поступки людей им угодны; Даже разбойники, злые губители, разные земли Грабить обыкшис, — многой добычей, им данной Зевесом, Свой нагрузивши корабль и на нем возвращаясь в отчизну, — Страх наказанья великий в душе сохраняют; они же (Видно, им бога какого пророческий слышался голос), Веря, что гибель постигла его, ни свое, как прилично, Весть сватовство не хотят, ни к себе возвратиться не мыслят, В доме, напротив, пируют его и бесчинно все грабят; Каждую Зевсов у ночь там и каждый ниспосланный Зевсом День не одну и не две мы свиньи на съеденье им режем; Там же они и вино, неумеренно пьянствуя, тратят. Дом же его несказанно богат был, никто из живущих Здесь благородных мужей — на твердыне ли черного Зама Или в Итаке — того не имел; получал он дохода Боле, чем десять у нас богачей; я сочту по порядку: Стад криворогих быков до двенадцати было, овечьих Также, и столько ж свиных, и не менее козьих (пасут их Здесь козоводы свои и наемные); также на разных Паствах еще здесь гуляет одиннадцать козьих особых Стад; и особые их стерегут на горах козоводы; Каждый из тех козоводов вседневно, черед наблюдая, В город с жирнейшей козою, меж лучшими выбранной, ходит; Так же вседневно и я, над стадами свиными здесь главный, Лучшего борова им на обед посылать приневолен». Так говорил он, а гость той порою ел мясо, усердно Пил и молчал, женихам истребление в мыслях готовя. Пищей божественной Ауту свою насладивши довольно, Кубок он свой, из которого сам пил, хозяину подал Полный вина — и его свинопас с удовольствием принял; Гость же, к нему обратившися, бросил крылатое слово: «Друг, расскажи мне о муже, которым ты куплен, который Был так несметно богат, так могуч и который, сказал ты, В Трое погиб, за обиду отмщая Атреева сына; Вес расскажи пне, чтоб знал я, не встретился ль где он случайно Мне — и Зевес и другие бессмертные знают, могу ли Что про него рассказать вам — я странствовал так же немало». Так свинопас, повелитель мужей, отвечал Одиссею: «Старец, теперь никакой уж из странников, много бродивших, Радостной вестью об нем ни жены не обманет, ни сына. Часто в надежде, что их, угостив, одарят, здесь бродяги Лгут, небылицы и басни о нем вымышляя; и кто бы, Странствуя в разных землях, ни зашел к нам в Итаку, уж верно Явится к нашей царице с нелепою сказкой о муже; Ласково всех принимает она и рассказы их жадно Слушает все, и с ресниц у внимающей падают капли Слез, как у всякой жены, у которой погиб в отдаленье Муж. Да и ты нам, старик, небылицу расскажешь охотно, Вели хламиду тебе иль хитон за труды посулим мы. Нет! уж, конечно, ему иль собаки, иль хищные птицы Кожу с костей оборвали — и с телом душа разлучилась, Или он рыбами съеден морскими, иль кости на взморье Где-нибудь, в зыбком песке глубоко погребенные, тлеют; Так он погиб, в сокрушенье великом оставив домашних Всех, наипаче меня; никогда, никогда не найти уж Мне господина столь доброго, где бы я ни жил, хотя бы Снова по воле бессмертных к отцу был и к матери милой В дом приведен, где родился, где годы провел молодые. Но не о том я крушуся, хотя и желал бы хоть раз их Образ увидеть глазами, хоть раз посетить их в отчизне, — Нет, об одном Одиссее далеком я плачу; ах, добрый Гость мой, его и далекого здесь не могу называть я Просто по имени (так он со мною был милостив); братом Милым его я, хотя и в разлуке мы с ним, называю». Царь Одиссей хитроумный сказал, отвечая Евмсю: «Если, не веря вестям, утверждаешь ты, друг, что сюда он Боле не будет, и если уж так ты упорен рассудком, Я не скажу ничего; но лишь в том, что наверное скоро К вам Одиссей возвратится, дам клятву; а мне ты заплатишь Только тогда, как входящего в дом свой его здесь увидишь: Платье тогда подаришь мне, хитон и хламиду; до тех пор, Сколь ни великую бедность терплю, ничего не приму я; Мне самому ненавистней Аидовых врат ненавистных Каждый обманщик, ко лжи приневоленный бедностью тяжкой; Я же Зевссом владыкой, твоей гостелюбной трапезой, Также святым очагом Одиссеева дома клянуся Здесь, что наверно и скоро исполнится то, что сказал я; Прсгкде, чем солнце окончит свой круг, Одиссей возвратится; Прежде, чем месяц наставший сменен наступающим будет, Вступит он в дом свой; и мщсньс тогда совершится над каждым, Кто Пенелопу и сына ого дерзновенно обидел». Страннику так отвечал ты, Квмсй, свинопас богоравный: «Нет, ни за вести свои ты от нас не получишь награды, Добрый мой гость, ни сюда Одиссей не придет; успокойся ж, Пей, и начнем говорить о другом; мне и слышать об этом Тяжко; и сердце всегда обливается кровью, когда мне Кто здесь хоть словом напомнит о добром моем господине. Также и клятвы давать не трудись; возвратится ли, нет ли К нам господин мой, как все бы желали мы — я, Пенелопа, Старец Лаэрт и подобный богам Телемак, — но о сыне Боле теперь, чем о славном, родившем его Одиссее, Я сокрушаюсь: как ветвь молодая, воспитан богами Был он; я мнил, что со временем, мужеской силы достигнув, Будет подобно отцу он прекрасен и видом и станом, — Знать, неприязненный демон какой иль враждующий смертный Разум его помутил: чтоб узнать об отце отдаленном, В Пилос божественный поплыл он; здесь же, укрывшись в засаде, Ждут женихи, чтоб, его умертвив на возвратной дороге, В нем и потомство Арксзия все уничтожить в Итаке. Мы же, однако, оставим его — попадется ль им в руки Он, избежит ли их козней, спасенный Зевесом, — теперь ты Мне расскажи, что с тобой и худого и доброт было В свете? Скажи откровенно, чтоб мог я всю истину ведать: Кто ты? Какого ты племени? Где ты живешь? Кто отец твой? Кто твоя мать? На каком корабле и какою дорогой Прибыл в Итаку? Кто были твои корабельщики? В край наш (Это, конечно, я знаю и сам) не пешком же пришел ты». Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Все расскажу откровенно, чтоб мог ты всю истину ведать. Если б мы оба с тобой запаслися на долгое время Пищей и сладким питьем и глаз на глаз осталися двое Здесь пировать на просторе, отправив других на работу, То и тогда, ежедневно рассказ продолжая, едва ли В год бы я кончил печальную повесть о многих напастях, Мной претерпенных с трудом несказанным по воле бессмертных. Славлюсь я быть уроженцем широкоравнинного Крита; Сын я богатого мужа; и вместе со мною других он Многих имел сыновей, им рожденных и выросших дома; Выли они от законной супруги; а я от рабыни, Купленной им, родился, но в семействе почтен как законный Сын был отцом благородным, Кастором, Гилаксовым сыном; Он же от всех обитателей Крита, как бог, уважаем Выл за богатство, за власть и за доблесть сынов многославных; Но приносящие смерть, беспощадно-могучие Керы В область Аида его увели; сыновья же, богатства Все разделив меж собою по жеребью, дали мне самый Малый участок и дом небольшой для житья; за меня же Вышла богатых родителей дочь; предпочтен был другим я Всем женихам за великую доблесть; на многое годный, Был я в деле военном не робок... но вес миновалось; Я лишь солома теперь, по соломе, однако, и прежний Колос легко распознаешь ты; ныне ж я бедный бродяга. С мужеством бодрым Арей и богиня Афина вселили Мне боелюбие в сердце; не раз выходил я, созвавши Самых отважнейших, против врагов злонамеренных в битву; Мыслью о смерти мое никогда не тревожилось сердце; Первый, напротив, всегда выбегал я с копьем, чтоб настигнуть В поле противника, мне уступавшего ног быстротою; Смелый в бою, полевого труда не любил я, ни тихой Жизни домашней, где милым мы детям даем воспитанье; Островесельные мне корабли привлекательней были; Бой и крылатые стрелы и медноблестящие копья, Грозные, в трепет великий и в страх приводящие многих, Были по сердцу мне — боги любовь к ним вложили мне в сердце: Люди не сходны, те любят одно, а другие другое. Презкде, чем в Трою пошло броненосное племя ахеян, Девять я раз в корабле быстроходном с отважной дружиной Против людей иноземных ходил — и была нам удача; Лучшее брал я себе из добыч, и по жерсбыо также Много на часть мне досталось; свое увеличив богатство, Стал я могуч и почтен меж народами Крита; когда же Грозно гремящий Зевес учредил роковой для ахеян Путь, сокрушивший колена столь многих мужей знаменитых, С Идоменеем, царем многославным, от критян был избран Я с кораблями идти к Юнону; и было отречься Нам невозможно: мы властью народа окованы были. Девять там лет воевали упорно мы, чада ахеян; Но на десятый, когда, ниспровергнув Приамов великий Град, мы к своим кораблям возвратилися, бог разлучил нас. Мне, злополучному, бедствия многие Зевс приготовил. Целый месяц провел я с детьми и с женою в семейном Доме, великим богатством моим веселясь; напоследок Сильно в Египет меня устремило желание; выбрав Смелых товарищей, я корабли изготовил; их девять Там мы оснастили новых; когда ж в корабли собрал ися Бодрые спутники, целых шесть дней до отплытия все мы Там пировали; я много зарезал быков и баранов В жертву богам, на роскошное людям моим угощенье; Но на седьмой день, покинувши Крит, мы в открытое море Вышли и с быстропопутным, пронзительнохладным Бореем Плыли, как будто по стремю, легко; и ничем ни один наш Не был корабль поврежден; нас, здоровых, веселых и бодрых, По морю мчали они, повинуясь кормилу и ветру. Дней через пять мы к водам светлоструйным потока Египта Прибыли: в лоне потока легкоповоротные наши Все корабли утвердив, я велел, чтоб отборные люди Там, на морском берегу, сторожить их остались; другим же Дал приказание с ближних высот обозреть всю окрестность. Вдруг загорелось в них дикое буйство; они, обезумев, Грабить поля плодоносные жителей мирных Египта Бросились, начали жен похищать и детей малолетних, Зверски мужей убивая, — тревога до жителей града Скоро достигла, и сильная ранней зарей собралася Рать; колесницами, пешими, яркою медью оружий Поле кругом закипело; Зевес, веселящийся громом, В жалкое бегство моих обратил, отразить ни единый Силы врага не поспел, и отвеюду нас смерть окружила; Многих тогда из товарищей медь умертвила, и многих Пленных насильственно в град увлекли на печальное рабство. Я благовремение был вразумлен всемогущим Зевесом. (О, для чего избежал я судьбины и верной не встретил Смерти в Египте! Мне злее беды приготовил Кронион.) Сняв с головы драгоценно-украшенный кожаный шлем мой, Щит мой сложивши с плеча и копье медноострое бросив, Я подбежал к колеснице царя и с молитвой колена Обнял его; он меня не отвергнул; но, сжалясь, с ним рядом Сесть в колесницу велел мне, лиющему слезы, и в дом свой Царский со мной удалился — а с копьями следом за нами Много бежало их, смертик> мне угрожавших; избавлен Был я от смерти царем — он во гнев привести гостелюбца Зевса, карателя строгого дел злочестивых, страшился. Целых семь лет я провел в стороне той и много богатства Всякого собрал: египтяне щедро меня одарили; Год напоследок осьмой приведен был времен обращеньем; Прибыл в Египет тогда финикиец, обманщик коварный, Злой кознодей, от которого много людей пострадало; Он, увлекательной речью меня обольстив, Финикию, Где и поместье и дом он имел, убедил посетить с ним: Там я гостил у него до скончания года. Когда же Дни протекли, миновалися месяцы, полного года Круг совершился и Оры весну привели молодую, В Ливию с ним в корабле, облетатсле моря, меня он Плыть пригласил, говоря, что товар свой там выгодно сбудем; Сам же, напротив, меня, не товар наш, продать там замыслил; С ним и поехал я, против желанья, добра не предвидя. Мы с благосклонно-попутным, пронзитсльнохладным Бореем Плыли; уж Крит был за нами... Но Дий нам готовил погибель; Остров из наших очей в отдаленье пропал, и исчезла Всюду земля, и лишь небо, с водами слияннос, зрелось; Бог громовержец Кронион тяжелую темную тучу Прямо над нашим сгустил кораблем, и под ним потемнело Море; и вдруг, заблистав, он с небес на корабль громовую Бросил стрелу; закружилось пронзенное судно, и дымом Серным его обхватило; вес разом товарищи были Сброшены в воду, и вес, как вороны морские, расссясь, В шумной исчезли пучине — возврата лишил их Кронион Всех; лишь объятого горем великим меня надоумил Вовремя он корабля остроносого мачту руками В бурной тревоге схватить, чтоб погибели верной избегнуть; 14 - 3454 Ветрам губящим во власть отдался я, привязанный к мачте. Девять носи вншея дней по волнам, на десятый с наставшей Ночью ко брегу феспротов высокобегу щей волною Выл принесен я; Федон, благомыслящий царь их, без платы Долго меня у себя угощал, поелику я милым Сыном его был, терзаемый голодом, встречен и в царский Дом приведен: на его я, покуда мы шли, опирался Руку; когда же пришли мы, он дал мне хитон и хламиду. Там я впервые узнал о судьбе Одиссея; сказал мне Царь, что гостил у него он, в отчизну свою возвращаясь; Мне и богатство, какое скопил Одиссей, показал он: Золото, медь и железную утварь чудесной работы; Даже и внукам в десятом колене достанется много — Столько сокровищ царю Одиссей в сохраненье оставил; Сам же пошел, мне сказали, в Додону затем, чтоб оракул Темно-сенистого Диева дуба его научил там, Как, по отсутствии долгом — открыто ли, тайно ли, — в землю Тучной Итаки ему возвратиться удобнее будет? Мне самому, совершив возлияние в доме, поклялся Царь, что и быстрый корабль уж устроен и собраны люди В милую землю отцов проводить Одиссея; меня же Он наперед отослал, поелику корабль приготовлен Выл для феспротов, в Дулихий, богатый пшеницею, шедших; Он повелел, чтоб к Акасту царю безопасно я ими Выл отвезен. Но они злонамеренным сердцем иное Дело замыслили, в бедствие ввергнуть меня сговорившись. Только от брега феспротов корабль отошел мореходный, Час наступил, мне назначенный ими для жалкого рабства. Силой сорвавши с меня и хитон и хламиду, они мне Вместо их бедное рубище дали с нечистой рубашкой, В жалких лохмотьях, как можешь своими глазами ты видеть. Вечером прибыли мы к берегам многогорной Итаки. Тут с корабля крепкозданного — прея?де веревкою, плотно Свитою, руки и ноги связав мне,- все на берег вместе Вышли, чтоб, сев на зыбучем песке, там поужинать сладко. Я же от тягостных уз был самими богами избавлен. Голову платьем, изорванным в тряпки, свою обернувши, Вережно с судна я к морю, скользя по кормилу, спустился; Вросясь в него, я поспешно, обеими правя руками, Поплыл и силы свои напрягал, чтоб скорее из глаз их Скрыться; в кустарнике, густо покрытом цветами, лежал я, Клубом свернувшись; они ж в бесполезном искании с криком Be га j и мимо меня; напоследок, нашед неудобным Доле напрасно бродить, возвратились назад и, собравшись Все на корабль свой, пустил ися в путь; так самими богами Был я спасен, и они же меня проводили в жилище Многоразумного мужа: еще не судьба умереть мне». Страннику так отвечал ты, Квмей, свинопас богоравный: «Бедный скиталец, все сердце мое возмутил ты рассказом Многих твоих приключений, печалей и странствий далеких. Только одно не в порядке: зачем о царе Одиссее Ты помянул? И зачем так на старости лет бесполезно На ветер лжешь? По несчастью, я слишком уверен, что мне уж Здесь не видать моего господина; жестоко богами Был он преследуем; если б он в Трое погиб на сраженье, Иль у друзей на руках, перенесши войну, здесь скончался, Холм гробовой бы над ним был насыпан ахейским народом, Сыну б великую славу на все времена он оставил... Ныне же Гарпии взяли его, и безвестно пропал он. Я же при стаде живу здесь печальным пустынником; в город К ним не хожу я, как разве когда Пенелопой бываю Призван, чтоб весть от какого пришельца услышать; они же Гостя вопросами жадно, усевшись кругом, осыпают Все — как и те, кто о нем, о возлюбленном, искренно плачут, Так и все тс, кто его здесь имущество грабят без платы. Я ж не терплю ни вестей, ни расспросов о нем бесполезных С тех пор, как был здесь обманут бродягой этольским, который, Казни страшась за убийство, повсюду скитался и в дом мой Случаем был заведен; я его с уважением принял; «Видел я в Крите, в царевом дворце Одиссея, — сказал он, — Там исправлял он свои корабли, потерпевшие в бурю. Летом иль осенью (так говорил Одиссей мне), в Итаку Я и товарищи будем с несметно-великим богатством». Ты же, старик, испытавший столь много, нам посланный Днем, Баснею мне угодить иль меня успокоить не думай; Мной не за это уважен, не тем мне любезен ты будешь — Нет! я Зевеса страшусь гостелюбца, и сам ты мне жалок». Кончил. Вму отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Подлинно, слишком уж ты недоверчив, мой добрый хозяин, Ксли и клятва моя не вселяет в тебя убегкденья; Можем, однако, мы сделать с тобой уговор, и пускай нам Будут обоим поруками боги, владыки Олимпа: Ксли домой возвратится, как я говорю, господин твой — Дав мне хитон и хламиду, меня ты в Дулихий, который Сердцем так жажду увидеть, отсюда отправишь; когда же, Мне вопреки, господин твой домой не воротится — всех ты Слуг соберешь и с утеса низвергнешь меня, чтоб вперед вам Басен нелепых не смели рассказывать здесь побродяги». Страннику так, отвечая, сказал свинопас богоравный: «Друг, похвалу б повсеместную, имя бы славное нажил Я меж людьми и теперь и в грядущее время, когда бы, В дом свой принявши тебя и тебя угостив, как прилично, Жизнь дорогую твою беззаконным убийством похитил; С сердцем веселым Крониону мог бы тогда я молиться. Время, однако, нам ужинать; скоро воротятся люди С паствы — тогда и желанную вечерю здесь мы устроим». Так говорили о многом они, собеседуя сладко. Скоро с стадами своими пришли пастухи свиноводы; Стали свиней на ночлег их они загонять, и с ужасным Визгом и хрюканьем свиньи, спираясь, ломились в закуты. Тут пастухам подчиненным сказал свинопас богоравный: «Лучшую выбрать свинью, чтоб, зарезав ее, дорогого Гостя попотчевать, с ним и самим насладиться едою; Много тяжелых забот нам от наших свиней евстлозубых; Плод же тяжелых забот пожирают без платы другие». Так говоря, топором разрубал он большие полена; Те же, свинью пятилетнюю, жирную, взяв и вогнавши В горницу, с ней подошли к очагу: свинопас богоравный (Сердцем он набожен был) наперед о бессмертных подумал; Шерсти щепотку сорвав с головы у свиньи светлозубой, Бросил ее он в огонь; и потом, всех богов призывая, Стал их молить, чтоб они возвратили домой Одиссея. Тут он ударил свинью сбереженным от рубки поленом; Замертво пала она, и ее опалили, дорезав, Тотчас другие, рассекли на части, и первый из каждой Части кусок, отложенный на жир для богов, был Квмеем Брошен в огонь, пересыпанный ячной мукой; остальные ж Части, на острые вертел ы вздев, на огне осторожно Начали жарить, дожарив же, с вертелов сняли и кучен Все на подносные доски сложили. И поровну начал Пищею всех оделять свинопас: он приличие ведал. На семь частей предложенное все разделив, он назначил Первую нимфам и Эрмию, Майину сыну, вторую; Прочие ж каждому, как кто сидел, наблюдая порядок, Роздал, но лучшей, хребтовою частью свиньи острозубой Гостя почтил; и вниманьем таким несказанно довольный, Голос возвысив, сказал Одиссей хитроумный: «Да будет Столь же, Евмей, и к тебе многомилостив вечный Кронион, Сколь ты ко мне, сироте старику, был приветлив и ласков». Страннику так отвечал ты, Ввмей, свинопас богоравный: «Ешь на здоровье, таинственный гость мой, и нашим доволен Будь угощеньем; одно нам дарует, другого лишает Нас своенравный в даяньях Кронион; ему все возможно». С сими словами он, первый кусок отделивши бессмертным В жертву, пурпурным наполненный кубок вином Одиссею Градорушителю подал; тот сел за прибор свой; и мягких Хлебов принес им Мезавлий, который, в то время как в Трос Царь Одиссей находился, самим свинопасом из денег Собственных был, без согласья царицы, без спроса с Лаэртом, Куплен, для разных прислуг, у тафийских купцов мореходных. Подняли руки они к приготовленной лакомой пище. После ж, когда насладились довольно питьем и едою, Хлеб со стола был проворным Мезавлием снят; а другие, Сытые хлебом и мясом, на ложе ко сну обратились. Мрачно-безлунна была наступившая ночь, и Зевесов Ливень холодный шумел, и Зефир бушевал дожденосный. Начал тогда говорить Одиссей (он хотел, чтоб хозяин Дал ему мантию, или свою, иль с кого из других им Снятую, ибо о нем он с великим радушием пекся): «Слушай, Евмей, и послушайте все вы: хочу перед вами Делом одним я похвастать — вино мне язык развязало; Сила вина несказанна: она и умнейшего громко Петь и безмерно смеяться и даже плясать заставляет; Часто внушает и слово такое, которое лучше б Было сберечь про себя. Но я начал, и должен докончить. О, для чего я не молод, как прежде, и той не имею Силы, как в Трое, когда мы однажды сидели в засаде! Были Атрид Менелай с Одиссеем вождями; и с ними Третий начальствовал я, к ним приставший по их приглашенмо; К твердо-высоким стенам многославного града пришедши, Все мы от них недалеко в кустарнике, сросшемся густо, Между болотной осоки, щитами покрывшись, лежали Тихо. Была неприязненна ночь, прилетел полуночный Ветер с морозом, и сыпался шумно-холодной метелью Снег, и щиты хрусталем от мороза подернулись тонким. Теплые мантии были у всех и хитоны; и спали, Ими одевшись, спокойно они под своими щитами; Я ж, безрассудный, товарищу мантию отдал, собравшись В путь, не подумав, что ночью дрожать от мороза придется; Взял со щитом я лишь пояс один мой блестящий; когда же Треть совершилася ночи и звезды склонилися с неба, Так я сказал Одиссею, со мною лежавшему рядом, Локтем его подтолкнув (во мгновенье он понял, в чем дело): «О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный, Смертная стужа, порывистый ветер и снег хладоносный Мне нестерпимы; я мантию бросил; хитон лишь злой демон Взять надоумил меня; никакого нет средства согреться». Так я сказал. И недолго он думал, что делать: он первый Был завсегда и на умный совет и на храброе дело. Шепотом на ухо мне отвечал он: «Молчи, чтоб не мог нас Кто из ахеян, товарищей наших, здесь спящих, подслушать». Так отвечав мне, привстал он и, голову локтем подперши, «Братья, — сказал, — мне приснился божественный сон; мы далеко, Слишком далеко от наших зашли кораблей; не пойдет ли Кто к Агамемнону, пастырю многих народов, Атриду, С просьбой, чтоб в помощь людей нам прислать с кораблей не замедлил». Так он сказал. Поднялся, пробудившись, Фоас Андремонид; Сбросив для легкости с плеч пурпуровую мантию, быстро Он побежал к кораблям; я ж, оставленным платьем одевшись, Сладко проспал до явления златопрсстольной Денницы. О! для чего я не млад и не силен, как в прежние годы! Верно, тогда бы и мантию дали твои свинопасы Мне — из приязни ль, могучего ль мужа во мне уважая. Ныне ж кто хилого нищего в рубище бедном уважит?» Страннику так отвечал ты, Евмей, свинопас богоравный: «Подлинно чудною повестью нас ты, ной гость, позабавил; Нет ничего неприличного в ней, и на пользу рассказ твой Будет: ни в платье ты здесь и ни в чем, для молящего, много Бед испытавшего странника нужном, отказа не встретишь; Завтра, однако, в свое ты оденешься рубище снова; Мантий у нас здесь запасных не водится, мы не богаты Платьем; у каждого только одно: он его до износа С плеч не скидает. Когда же возлюбленный сын Одиссеев Будет домой, он и мантию даст и хитон, чтоб одеться Мог ты, и в сердцем желанную землю ты будешь отправлен». Кончив, он встал и, пошед, близ огня приготовил постелю Гостю, накрывши овчиной се и косматою козьей Шкурою; лег Одиссей на постель; на него он набросил Теплую, толсто-сотканную мантию, ею ж во время Зимней, бушующей дико метели он сам одевался; Сладко на ложе своем отдыхал Одиссей; и другие Все пастухи улеглися кругом. Но Евмей, разлучиться С стадом свиней опасаясь, не лег, не заснул; он, поспешно Взявши оружие, в поле идти изготовился. Видя, Как он ему и далекому верен, в душе веселился Тем Одиссей. Свинопас же, на крепкие плечи повесив Меч свой, оделся косматой, от ветра защитной, широкой Мантией, голову шкурой козы длинношерстной окутал, После копье на собак и на встречу с ночным побродягой Взял и в то место пошел ночевать, где клычистые свиньи Спали под сводом скалы, недоступным дыханью Ворся. ПЕСНЬ ПЯТНАДЦАТАЯ СОДЕРЖАНИЕ ПЯТНАДЦАТОЙ ПЕСНИ Тридцать пятый и тридцать шестой день. Утро тридцать седьмого Афина, явяся во сне Телемаку, побуждает его возвратиться в оте- чество. Одаренный щедро Менелаем и Еленою, он покидает вместе с Пизистратом Лакедемон. Ночлег у Диоклеса. На другой день, мино- вав Пилос, Телемак садится на корабль, берет с собою Феоклимена и пускается в море. Тем временем Одиссей объявляет Евмею, что он на- мерен идти в город просить подаяния и вступить в службу к женихам. Евмей его удерживает у себя и советует ему дождаться возвращения Телемакова. По просьбе Одиссея он рассказывает ему о его отце и о его матери, наконец и о том, что с ним самим в жизни случалось. Телемак, прибывши рано поутру к берегам Итаки, посылает корабль свой в го- род, а сам идет к Евмею. Тою порой в Лаксдемон широкоравниннмй достигла Зевсова дочь, чтоб Лаэртова внука, сну об Итаке Милой напомня, понудить скорей возвратиться в отцовский Дом; и она там найма Телемака с возлюбленным сыном 5 Нестора, спящих в сенях Менслаева славного дома. Сладостным сном побежденный, лежал Писистраг неподвижно. Полон тревоги был сон Одиссеева сына: во мраке Ночи божественной он об отце помышлял и крушился. Близко к нему подошедши, богиня Афина сказала: ю «Сын Одиссеев, напрасно так долго в чужой стороне ты Медлишь, наследье отца благородного бросив на жертву Дерзких грабителей, жрущих твое беспощадно; расхитят Всё, и без пользы останется путь, совершенный тобою. Встань; пусть немедля отъезд Менелай, вызыватсль в сраженье, 15 Вам учредит, чтоб еще без порока застать Пенелопу Мог ты: ее и отец уж и братья вступить понуждают В брак с двримахом; числом и богатством подарков он прочих Всех женихов превзошел и приносит дары беспрестанно. Могут легко и твое там похитить добро; ты довольно 20 Знаешь, как женщина сердцем изменчива: в новый вступая Врак, лишь для нового мужа она помышляет устроить Дом, но о детях от первого брака, о прежнем умершем Муже не думает, даже и словом его не помянет. В дом возвратяся, там все, что твое, поручи особливо ц Самой надежной из ваших рабынь, чтоб хранила, покуда Воги тебе самому не укажут достойной супруги. Слушай теперь, что скажу, и заметь про себя, что услышишь: Выбрав отважнейших в шайке своей, женихи им велели, Между Итакой и Замом крутым притаяся в засаде, *° Злую погибель тебе на возвратном пути приготовить. Я же того не дозволю; и прежде могила поглотит Многих из них, беззаконно твое достоянье губящих; Ты ж, с кораблем от обоих держась островов в отдаленье, 2l8 Мимо их ночью пройди; благовсющий ветер попутный Бог благосклонный, тебя берегущий, пошлет за тобою. Но, подошед к каменисто-высокому брегу Итаки, В город со всеми людьми отпусти свой корабль быстроходный; Сам же останься на бреге и после поди к свинопасу, Главному там над свиными стадами смотрителю; верный Твой он слуга; у него ты ночуешь; его же с известьем В город пошлешь к Пенелопе разумной, дабы объявил ей Он, что в отчизну из Пилоса ты невредим возвратился». Кончив, богиня Паллада на светлый Олимп возвратилась. Тут от покойного сна пробудил Телемак Пизистрата, Пяткой толкнувши его и сказавши ему: «Пробудися, Несторов сын Пизистрат; и коней громозвучнокопытных В нашу скорее впряги колесницу; в дорогу пора нам». Несторов сын благородный ответствовал так Телемаку: «Сын Одиссеев, хотя и спешишь ты отъездом, но в путь нам Темною ночью пускаться не должно; рассвет недалеко. Должно притом подождать, чтоб Атрид благородный, метатель Славный копья, Менелай, положив в колесницу подарки Мне и тебе, отпустил нас с прощальным приветливым словом: Сладостно гостю, простившись с хозяином дома, о нежной Ласке, с какою он был угощен, вспоминать ежедневно». Так он сказал. Воссияла с небес златотронная Эос. К ним тут пришел .Менелай, вызыватсль в сраженье, поднявшись С ложа от светлокудрявой супруги, прекрасной Елены. Сын Одиссеев, его подходящего видя, поспешно Тело блестящее чистым хитоном облек и широкой Мантией крепкие плечи, герой многославный, украсил; Встретив в дверях Менслая и ставши с ним рядом, сказал он, Сын Одиссеев, подобный богам Телемак благородный: «Царь многославный, Атрид, богоизбранный пастырь народов, В милую землю отцов мне теперь возвратиться позволь ты; Сердце мое несказанно по доме семейном тоскует». Кончил. Ему отвечал Менелай, вызыватсль в сраженье: «Сын Одиссеев, тебя здесь удерживать боле не буду, Если так сильно домой ты желаешь. И сам не одобрю Я гостелюбца, который безмерною лаской безмерно Людям скучает: во всем наблюдать нам умеренность должно; Худо, если мы гостя, который хотел бы остаться, Нудим в дорогу, а гостя, в дорогу спешащего, держим: Будь с остающимся ласков, приветно простись с уходящим. Но подожди, Телемак, чтоб в твою колесницу подарки Я уложил, их тебе показав, и чтоб также рабыне Сытный вам завтрак велел на отъезд во дворце приготовить: Честь, похвала и услада хозяину, если гостей он, Едущих в дальнюю землю, насыщенных в путь отпускает. Если ж ты хочешь Аргос посетить и объехать Элладу, — Сам я тебе проводник; дай коней лишь запрячь в колесницу; Многих людей города покажу я: никто не откажет Нам в угощенье, везде и подарок обычный получим: Иль дорогой меднолитный треножник, иль чашу, иль крепких Мулов чету, иль сосуд золотой двоеручный». Атриду Так, отвечая, сказал рассудительный сын Одиссеев: «Царь многославный, Атрид, богоизбранный пастырь народов, Должно прямым мне скорей возвратиться путем — без надзора Дом и богатства мои, отправлялся в путь, я оставил; Может, пока за отцом я божественным буду скитаться, Там приключится беда иль похитится что дорогое». Царь Менелай, вызыватсль в сраженье, при этом ответе Тотчас Елене, супруге своей, и домашним рабыням Завтрак велел для гостей на отъезд во дворце приготовить. Близко к Атриду тогда подошел Этеон, сын Воэтов, Только что вставший с постели: он жил от царя недалеко. Царь повелел Этсону огонь разложить и немедля Мяса изжарить; и тот повеленье с покорностью принял. Сам же в чертог кладовой благовонный сошел по ступеням Царь, не один, но с Еленой и с сыном своим Мсгапентом; Вшед в благовонный чертог кладовой, где хранились богатства, Выбрал Атрид там двуярусный кубок, потом Мегапенту Сыну кратеру велел сребролитную взять; а Елена К тем подошла запертым на замок сундукам, где лежало Множество пестрых, узорчатых платьев ее рукоделья. Стала Елена, богиня меж смертными, пестрые платья Все разбирать и шитьем богатейшее, блеском как солнце Яркое, выбрала; было оно там на самом исподе Спрятано. Кончив, они по дворцу к Тслемаку навстречу Вместе пошли; Менелай златовласый сказал: «Благородный Сын Одиссеев, желанное сердцем твоим возвращенье В дои твой тебе да устроит супруг громоогненнмй Иры! Я же из многих сокровищ, которыми здесь обладаю, Самос редкое выбрал тебе на прощальный подарок; Дам пировую кратеру богатую; эта кратера Вся из сребра, но края золотые, искусной работы Бога Ифеста; се подарил мне Федим благородный, Царь сидонян, в то время, когда, возвращаясь в отчизну, В доме его я гостил, и ее от меня ты получишь». С сими словами вручил Телемаку двуярусный кубок Сын благородный Атреев; кратеру работы Ифеста Подал, пришедши, ему Мегапснт, Менелаев могучий Сын, сребролитную. Светло-образная, с пестрым пришедши Платьем, Елена его позвала и, сказала: «Одежду Эту, дитя мое милое, выбрала я, чтоб меня ты Помнил, чтоб этой, мной сшитой одеждой на брачном веселом Пире невесту украсил свою; а дотоль пусть у милой Матери будет храниться она; ты ж теперь возвратися С сердцем веселым в Итаку, в отеческий дом многославный». Кончив, одежду она подала; благодарно он принял. Тут осторожно дары уложил Пизистрат в колесничный Короб, с большим удивленьем все порознь сперва осмотревши. Всех в пировую палату повел Менелай златовласый; Там поместились они по порядку на креслах и стульях. Тут принесла на лохани серебряной руки умыть им Полный студеной воды золотой рукомойник рабыня; Гладкий потом пододвинула стол; на него положила Хлеб домовитая ключница с разным съестным, из запаса Выданным сю охотно, чтоб было для всех угощенье; Мясо на части разрезал и подал гостям сын Воэтов; Кубки златые наполнил вином Мегапснт многославный; Подняли руки они к приготовленной пище; когда же Был удовольствован голод их сладким питьем и едою, Сын Одиссеев и Несторов сын Пизистрат привязали К дышлу коней и, в богатую ставши свою колесницу, Выехать в ней со двора через звонкий готовились портик. Вышел за ними Атрид Менелай златовласый, держащий В правой руке драгоценный, вином благовонным налитый Кубок, чтоб их на дорогу почтить возлняньем прощальным; Стал впереди он коней и, вина отхлебнувши, воскликнул: «Радуйтесь, дети, и Нестору, пестуну многих народов, Мой отвезите поклон; как отец, был ко мне благосклонен В те времена он, когда мы сражал ися в Трое, ахейцы». Сын Одиссеев возлюбленный так отвечал Менелаю: «Нестору все, что о нем ты сказал нам, Зсвссов питомец, Мы перескажем, прибывши к нему. О, когда б, возвратяся В дом мой, в Итаку, и я мог отцу моему Одиссею Так же сказать, как любовно меня угощал ты, как много Разных привез я сокровищ, тобою в подарок мне данных!» Кончил; и в это мгновение справа орел темнокрылый Шумно поднялся, большого домашнего белого гуся В сильных когтях со двора унеся; и толпою вся дворня С криком бежала за хищником; он, подлетев к колеснице, Мимо коней прошумел и ударился вправо. При этом Виде у всех предвещанием радостным сердце взыграло. Несторов сын, Пизистрат благородный, сказал Менелаю: «Царь Менелай, повелитель людей, для кого, изъясни нам, Знаменье это Кронион послал, для тебя ли, для нас ли?» Так он спросил; и, Арея любимец, задумался бодрый Царь Менелай, чтоб ответ несомнительный дать Пизистрату. Длиннопокровная слово его упредила Влсна: «Слушайте то, что скажу вам, что мне всемогущие боги В сердце вложили и что, утвергкдаю я, сбудется верно. Так же, как этого белого гуся, вскормленного дома, Сильный похитил орел, прилетевший с горы, где родился Сам и где вывел могучих орлят, так, скитавшийся долго, В дом возвратясь, Одиссей отомстит; но, быть может, уже он Дома; и смерть женихам неизбежную в мыслях готовит». Ей отвечая, сказал рассудительный сын Одиссеев: «Если то Иры супруг, громоносный Кронион, позволит, Буду, тебя поминая, тебе я как богу молиться». Так отвечав ей, он сильным ударил бичом; понсслися Быстро по улицам города в поле широкое кони. Целый день мчал ися кони, тряся колесничное дышло. Солнце тем временем село, и все потемнели дороги. Путники прибыли в Феру, где сын Орзилоха, Алфеем Светлым рожденного, дом свой имел Диоклес благородный; Дав у себя им ночлег, Диоклес угостил их радушно. Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос. Путники, снова в свою колесницу блестящую ставши, Быстро на ней со двора через портик помчалися звонкий, Часто коней погоняя, и кони скакали охотно. Скоро достигли они до великого ? ил оса града. Сын Одиссеев сказал Пизистрату, к нему обратяся: «Можешь ли, Несторов сын, обещанье мне дать, что исполнишь Просьбу мою? Мы гостями друг другу считаемся с давних Лет по наследству любви от отцов; мы ровесники; этот Путь, совершенный вдвоем, неразрывнее дружбой связал нас. Друг, не минуй моего корабля; но позволь мне остаться Там, чтоб отец твой меня в изъявленье любви не принудил В доме промедлить своем — возвратиться безмерно спешу я». Так он сказал; Пизистрат колебался рассудком и сердцем, Думая, как бы свое обещанье исполнить; обдумав Все, напоследок уверился он, что удобнее будет Звонкокопытных коней обратить к кораблю и к морскому Брегу. Вступя на корабль, положил на корме он подарки: Золото, платье и все, чем Атрид одарил Телемака. После, его понуждая, он бросил крылатое слово: «Медлить не должно; все люди твои собрались; уезжайте Прежде, пока, возвратяся домой, не успел обо всем я Старцу отцу рассказать; убежден я рассудком и сердцем (Зная упрямство его), что тебя он не пустит, что сам он Вслед за тобой с приглашеньем сюда прибежит и отсюда, Верно, один не воротится, так он упорствовать будет». Кончив, бичом он погнал долгогривых коней и помчался В город пилийцев и славного города скоро достигнул. К спутникам тут обратяся, сказал Телемак благородный: «Братья, скорей корабля чернобокого снасти устройте, Все соберитесь потом на корабль, и отправимся в путь свой». То повеление было гребцами исполнено скоро; Все на корабль собралися и сели на лавках у весел. Тою порой Телемак приносил на корме корабельной Жертву богине Палладе; к нему подошел, он увидел, Странник. Убийство свершив, он покинул Аргос и скитался; Был прорицатель; породу же вел от Мелампа, который Некогда в ? ил осе жил овцеводном. В роскошных палатах Между пилийцев Меламп обитал, отличаясь богатством: Был он потом принужден убежать из отчизны в иную Землю, гонимый надменным Нелеем, из смертных сильнейшим Мужем, который его всем богатством, пока продолжался Круг годовой, обладал, меяцу тем как в Филаковом доме В тяжких оковах, в глубокой темнице был жестоко мучим Он за Нелесву дочь, погруженный в слепое безумство, Душу его омрачившее силою страшных Эриний. Керы, однако, избегнул и громкомычащих коров он В Пилос угнал из Филакии. Там, отомстивши за алое Дело герою Нелею, желанную к брату родному В дом проводил он супругу, потом удалился в иную Землю, в Аргос многоконный, где был предназначен судьбою Жить, многочисленным там обладая народом аргивян. В брак там вступив, поселился он в пышноустроенном доме; Двух он имел сыновей: Антифата и Мантия, славных Силой. Родил Антифат О имея отважного. Сыном Выл Оиклссвым Амфиарай, волнователь народов, Милый эгидодержавцу Зевесу и сыну Латоны; Но до порога дней старых ему не судили достигнуть Воги: он в Фивах погиб златолюбия женского жертвой. Выли его сыновья Алкмеон с Амфилохом. Мелампов Младший сын Мантий родил Пол и фей да пророка и Клита. Клита похитила, светлой его красотою пленяся, Златопрестольная Эос, чтоб был он причислен к бессмертным. Силу пророчества гордому дав Аполлон Полифейду, Сделал его знаменитым меж смертных, когда уж не стало Амфиарая; но он в Гипсрезию жить, раздраженный Против отца, перешел; и, живя там, пророчил всем людям. Тот же странник, которого сын Одиссеев увидел, Выл Полифейдов сын, называвшийся Фсоклимсном; Он Телемаку, Афине тогда приносившему жертву, С просьбой к нему обрати в ш ися, бросил крылатое слово: «Друг, я с тобой, совершающим жертву, встречаясь, твоею Жертвой тебя, и твоим божеством, и твоей головою, Также и жизнью сопутников верных твоих умоляю: Мне на вопрос отвечай, ничего от меня не скрывая, Кто ты? Откуда? Каких ты родителей? Где обитаешь?» Кончил. Ему отвечал рассудительный сын Одиссеев: «Все расскажу откровенно, чтоб мог ты всю истину ведать: Я из Итаки; отцом же моим Одиссей богоравный Некогда был; но теперь он погибелью горькой постигнут; Спутников верных созвав, в корабле чернобоком за ним я, Долго отсутственным, странствую, вести о нем собирая». Фсоклимсн богоравный ответствовал внуку Лаэрта: «Странствую также и я — знаменитый был мною в отчизне Муж умерщвлен; в многоконном Аргосе он много оставил Сродников ближних и братьев, могучих в народе ахейском; Гибель и мстящую Керу от них опасался встретить, Я убежал; меж людей бесприютно скитаться удел мой. Ты ж, умоляю богами, скитальца прими на корабль свой, Иначе будет мне смерть: я преследуем сильно их злобой». Кончил. Ему отвечал рассудительный сын Одиссеев: «Друг, я тебя на корабль мой принять соглашаюсь охотно. Едем; и в доме у нас с гостелюбисм будешь ты принят». Так он сказал и, копье медноострое взяв у пришельца, Подле перил корабельных его положил на помосте. Сам же, вступив на корабль, оплывающий темное море, Сел у кормы корабельной, с собою там сесть пригласивши Феоклимена. Гребцы той порой отвязали канаты. Бодрых гребцов возбуждая, велел Телемак им немедля Снасти убрать, и, ему повинуясь, сосновую мачту Подняли разом они и, глубоко в гнездо водрузивши, В нем утвердили ее, а с боков натянули веревки; Белый потом привязали ремнями плетеными парус; Тут светлоокая Зевсова дочь им послала попутный, Зыби эфира пронзающий ветер, чтоб темносоленой Бездною моря корабль их бежал, не встречая преграды. Круно и Халкис они светловодный уже миновали; Солнце тем временем село, и все потемнели дороги. Феу корабль, провожаемый Зсвсовым ветром, оставив Сзади, прошел и священную область эпсян длнду. Острые тут острова Телемак в отдаленье увидел. Плыл он туда, размышляя, погибнет ли там, иль спасется. Тою порой Одиссей с свинопасом божественным пищу Ели вечернюю, с ними и все пастухи вечеряли. Свой удовольствовав голод обильно-роскошной едою, Так им сказал Одиссей (он хотел испытать, благосклонно ль Сердце Евмея к нему, пригласит ли его он остаться В хижине с ним, иль его отошлет неприязненно в город): «Слушай, мой добрый Евмей, и послушайте все вы: намерен Завтра поутру я в город идти, чтоб сбирать подаянье Там от людей и чтоб вашего хлеба не есть вам в убыток. Дай мне, хозяин, совет и вели, чтоб дорогу мне в город Кто указал. Я по улицам буду бродить, и, конечно, Кто-нибудь даст мне вина иль краюшку мне вынесет хлеба; В дом многославный царя Одиссея пришедши, скажу там Людям, что добрые вести о нем я принес Пенелопе. Также пойду и к ее женихам многобуйным; уж верно Мне, так роскошно пируя, они не откажут в подаче. Я же и сам быть могу им на всякую службу пригоден; Ведать ты должен и выслушай то, что скажу: благодатен Эрмий ко мне был, богов благовестник, который всем смертным Людям успех, красоту и великую славу дарует; Мало найдется таких, кто б со мною поспорил в искусстве Скоро огонь разводить, и сухие дрова для варенья «Пищи колоть, и вино подносить, и разрезывать мясо, Словом, во всем, что обязанность низких на службе у знатных». С гневом на то отвечал ты, Ввмей, свинопас богоравный: «Стыдно тебе, чужеземец; как мог ты такие дозволить Странные мысли себе? Ты своей головы не жалеешь, В город сбираясь идти к женихам беззаконным, которых Буйство, бесстыдство и хищность дошли до железного неба: Там не тебе, друг, чета им рабы подчиненные служат; Нет! Но проворные, в платьях богатых, в красивых хитонах, Юноши светлокудрявые, каждый красавец — такие Служат рабы им; и много на гладко-блестящих столах там Хлеба, и мяса, и кубков с вином благовонным. Останься Лучше у нас. Никому ты, конечно, меж нами не будешь В тягость: ни мне, ни товарищам, вместе со мною живущим. После ж, когда возвратится возлюбленный сын Одиссеев, Ты от него и хитон и другую одежду получишь; Будешь им также и в сердцем желанную землю отправлен». Голос возвысив, ему отвечал сын Лаэртов: «Да будешь, Добрый хозяин мой, ты и великому Зевсу владыке Столь же любезен, как страннику мне, о котором с такою Лаской печешься! Несносно бездомное странствие; тяжкой Мучит заботой во всякое время голодный желудок Бедных, которым бродить суткдено по земле без приюта. Здесь я охотно дождусь Телемака, а ты расскажи мне Все, что о славной в женах Одиссеевой матери знаешь, Все, что с отцом, на пороге оставленном старости, было — Вели еще Гелносовым блеском они веселятся; Или уж нет их, и оба они уж в Андовом доме?» Сыну Лаэртову так отвечал свинопас богоравный: «Все по порядку тебе расскажу, ничего не скрывая: Жив благородный Лаэрт, но всечасно Зевеса он молит Дома, чтоб душу его он исторгнул из дряхлого тела; Горько он плачет о долго-отсутственном сыне, лишившись Доброй, разумной и сердцем избранной супруги, которой Смерть преждевременно в дряхлость его погрузила: о милом Сыне крушась неутешно и сетуя, с светлою жизнью Рано рассталась она. Да не встретит никто из любимых Мною и мне оказавших любовь столь печальной кончины! Я же, покуда ее сокрушенная жизнь продолжалась, В город к ней часто ходил, чтоб ее навестить, поелику Выл я в ребячестве с дочерью доброй царицы, Кл и меной, Самою младшею между другими, воспитан; я с нею Рос и, почти как она, был любим в их семействе; когда же Мы до желанного возраста младости зрелой достигли, Выдали замуж в Самосе ее, взяв большие подарки. Был награжден я красивой хламидой и новым хитоном, Также для ног получил и сандалии; после царица В поле к стадам отослала меня и со мной дружелюбней Прежнего стала. Но все миновалось. Блаженные боги Щедро, однако, успехом прилежный мой труд наградили; Им я кормлюсь, да и добрых людей угощать мне возможно. Но от моей госпожи ничего уж веселого ныне Мне не бывает, ни словом, ни делом, с тех пор как вломились, В дом наш грабители: нам же, рабам, иногда так утешно Было б ее навестить, про себя ей все высказать, сведать Все про нее и, за царским столом отобедав, с подачей Весело в поле домой на вседневный свой труд возвратиться». Кончил; ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Чудно! Так в детстве еще ты, Квмей свинопас, из отчизны В землю далекую был увезен от родителей милых? Все мне теперь расскажи, ничего от меня не скрывая: Город ли тот, населенный обильно людьми, был разрушен, 15 - 3454 Где твой отец и твоя благородная мать находились, Или, оставшись у стада быков и баранов один, ты Схвачен морским был разбойником; он же тебя здесь и продал Мужу тому, от него дорогую потребовав цену?»- «Друг, — отвечал свинопас богоравный, людей повел итель,- Ксли ты ведать желаешь, то все расскажу откровенно; Слушай, в молчании сладко-душистым вином утешаясь; Ночи теперь бесконечны, есть время для сна, и довольно Времени будет для нашей радушной беседы; не нужно Рано ложиться в постелю нам: сон неумеренный вреден. Все же другие, кого побугкдаст желанье, пусть идут Спать, чтоб при первых лучах восходящей Денницы на паству В поле, позавтракав дома, с господскими выйти свиньями; Мы на просторе здесь двое, вином и едой веселяся, Память минувших печалей веселым о них разговором В сердце пробудим: о прошлых бедах поминает охотно Муж, испытавший их много и долго бродивший на свете. Я же о том, что желаешь ты знать, расскажу откровенно. Ксть (вероятно, ты ведаешь) остров, по имени Сира, Выше Ортигии, где поворот совершает свой солнце; Он необильно людьми населен, но удобен для жизни, Тучен, приволен стадам, виноградом богат и пшеницей: Там никогда не бывает губящего голода; люди Там никакой не страшатся заразы; напротив, когда там Хилая старость объемлет одно поколенье живущих, Лук свой серебряный взяв, Аполлон с Артемидой нисходят Тайно, чтоб тихой стрелой безболезненно смерть посылать им. Два есть на острове города, каждый с своею отдельной Областью; был же владельцем обоих родитель мой Ктсзий, Сын Орменонов, бессмертным подобный. Случилось, что в Сиру Прибыли хитрые гости морей, финикийские люди, Мелочи всякой привезши в своем корабле чернобоком. В доме ж отцовом рабыня жила финикийская, станом Стройная, редкой красы, в рукодельях искусная женских. Душу се обольстить удалось финикийцам коварным: Мыла она, невдали корабля их, белье; тут один с ней, Тайно в любви сочетался — любовь же всегда в заблужденье Женщин, и самых невинных своим поведением, вводит. Кто и откуда она, у рабыни спросил обольститель? Дон указав своего господина, она отвечала: «Я у роженица меднобогатого града Сидона: Там мой отец Арибант знаменит был великим богатством; Силой морские разбойники, злые тафийцы схватили Шедшую с поля меня и сюда увезли на продажу Мужу тому, от него дорогую потребовав цену». Кй отвечая, сказал финикиец, ее обольститель: «Будешь, конечно, ты рада в отчизну свою возвратиться С нами; опять там увидишь и мать и отца в их блестящем Доме: они же, мы ведаем, живы и славны богатством». Выслушав то, что сказал он, ему отвечала рабыня: «Я бы на все согласилась охотно, когда б, мореходцы, Вы поклялися в отчизну меня отвезти без обиды». Так отвечала рабыня; и тс поклялися; когда же Вес поклялися они и клятву свою совершили, К ним обратяся, рабыня крылатое бросила слово: «Будем теперь осторожны; молчите; из вас никоторый Слова не молви со мной, где меня бы ему ни случилось Встретить, на улице ль подле колодца ль, чтоб кто господину, Нас подсмотрев, на меня не донес: раздраженный, меня он В цепи велит заключить, да и вам приготовит погибель. Скуйте ж язык свой; окончите торг поскорей, и когда вы В путь изготовитесь, нужным запасом корабль нагрузивши, В доме царевом меня обо всем известите немедля; Золота, сколько мне под руки там попадется, возьму я; Будет при том от меня вам еще и особый подарок: Знать вы должны, что смотрю я за сыном царя малолетним; Мальчик смышленый; со мною гулять из дворца он вседневно Ходит; я с ним на корабль ваш приду: за великую цену Этот товар продадите вы людям иного языка». Так им сказавши, она возвратилась в палаты царевы. Те же, год целый оставшись на острове нашем, прилежно Свой крутобокий корабль нагружали, торгуя, товаром; Но когда изготовился в путь нагруженный корабль их, Ими был вестник о том к финикийской рабыне отправлен; В дом он отца моего дорогое принес ожерелье: Крупный электрон, оправленный в золото с чудным искусством; Тем ожерельем моя благородная мать и рабыни Все любовались; оно по рукам их ходило, и цену Разную все предлагали. А он, по условию, молча Кй головою кивнул и потом на корабль возвратился. Из дому, за руку взявши меня, поспешила со мною Выйти она; проходя же палату, где множеством кубков Стол был уставлен для царских вельмож, приглашенных к обеду (Были в то время они на совете в собранье народном), Три двоеручных сосуда проворно она, их под платьем ??° Скрыв, унесла; я за нею пошел, ничего не размысля. Солнце тем временем село, и все потемнели дороги. Пристани славной, поспешно идя, наконец, мы достигли: Там, оплыватель морей, ожидал нас корабль финикийский; Все собрались на корабль, и пошел он дорогою влажной, 'Г5 Взяв нас, меня и ее, и Зевес ниспослал нам попутный Ветер; шесть суток и денно и нощно мы по морю плыли. Но на седьмой день, как то предназначено было Зевссом, Вдруг Артемида изменницу быстрой убила стрелою: Мертвая на пол она корабельный упала морскою /А> Курицей — рыбам ее и морским тюленям на съеденьс Бросили в море; а я там остался один, сокрушенный. Волны и ветер попутный корабль принесли наш в Итаку; Здесь я Лаэртом на деньги его был у хищников куплен. Так я Итаку впервые своими глазами увидел». ^ Выслушав повесть, Квмею сказал Одиссей богоравный: «Добрый Евмей, несказанно всю душу мою ты растрогал, Мне повествуя, какие с тобою беды приключились; С горем, однако, и радость тебе ниспослал многодарный Зевс, проводивший тебя, претерпевшего много, в жилище /мо Кроткого мужа, который тебя и поит здесь и кормит С нежной заботой; и жизнь ты проводишь веселую; мне же Участь не та — без приюта брожу меж людей земнородных». Так говоря о былых временах, напоследок и сами В сон погрузились они, но на малое время; был краток ?95 Сон их: взошла евстлотронная Эос. В то время у брега, Снасти убрав, Телемаковы спутники мачту спустили, Быстро к причалу на веслах корабль привели и, закинув Якорный камень, надежным канатом корабль утвердили у брега; Сами же, вышсд на брег, поражаемый шумно волною, >»» Вкусный обед приготовили с сладким вином пурпуровым. Свой удовольствовав голод питьем и роскошной едою, Так мореходцам сказал рассудительный сын Одиссеев: «В город на веслах теперь отведите корабль чернобокий; Сам же я в поле пойду навестить пастухов и порядком Все осмотреть там; а вечером в город пешком возвращуся; Завтра ж, друзья, в благодарность за ваше сопутствие, вас я В дом наш со мной отобедать и выпить вина приглашаю». Фсоклимен богоравный тогда вопросил Телемака: «Сын мой, куда же пойти присоветуешь мне ты? К какому Жителю горно-суровой Итаки мне в дом обратиться? Или прямою дорогою в ваш дом пойти к Пенелопе?» — «Фсоклимен, — отвечал рассудительный сын Одиссеев, — В прежнее время тебя, не задумавшись, прямо бы в дом свой Я пригласил: мы тебя угостили б как должно; теперь же Худо там будет тебе без меня; ты увидеть не можешь Матери милой; она, на глаза женихам не желая Часто являться, сидит наверху за тканьем одиноко; Но одного я из них назову, он доступнее прочих: То Эвримах благородный, Полибия умного сын; на него же Смотрит в Итаке народ, как на бога, с почтеньем великим. Он, без сомнения, лучший меж ними; усердней других он С матерью брака, чтоб место занять Одиссесво, ищет; Но лишь единый в эфире живущий Зевес Олимпиец Ведает, что им судьбой предназначено — брак иль погибель?» Кончил; и в это мгновение справа поднялся огромный Сокол, посол Аполлонов, с пронзительным криком; в когтях он Дикого голубя мчал и ощипывал; перья упали Между Лаэртовым внуком и судном его быстроходным. Фсоклимен, то увидя, отвел от других Телсмака, За руку взял, и по имени назвал, и шепотом молвил: «Знай, Телемак, не без воли Зевеса поднялся тот сокол Справа; я вещую птицу, его рассмотрев, угадал в нем. Царственней вашего царского рода не может в Итаке Выть никакой; навсегда вам владычество там сохранится». Феоклимену ответствовал сын Одиссеев разумный: «Ксли твое предсказание, гость чужеземный, свершится, Будешь от нас угощен ты как друг и дарами осыпан Так изобильно, что каждый, с кем встретишься, счастью такому Будет дивиться». Потом он сказал, обратяся к ? и рею: «Клитисв сын, благородный Пирей, из товарищей, в Пилос Вместе со мною ходивших, ты самый ко мне был усердный. Будь же таков и теперь, пригласи моего чужеземца В дом свой, и пусть там живет он, покуда я сам не приду к вам». Выслушав, так отвечал Телемаку Пирей копьевержец: «Сделаю все, и сколь долго бы в доме моем он ни прожил, Буду его угощать, и ни в чем он отказа не встретит». Кончил Пирей и, вступив на корабль, приказал, чтоб немедля Люди взошли на него и причальный канат отвязали. Люди, взошед на корабль, поместились на лавках у весел. Тут, в золотые сандалии сын Одиссеев обувши Ноги, свое боевое копье, заощренное медью, С палубы взял; а гребцы отвязали канат и на веслах К городу поплыли, судно отчалив, как то повелел им Сын Одиссеев, подобный богам, Телемак благородный. Сын Одиссеев тем временем шел и пришел напоследок К дому, где множество было в закутах свиней и где с ними, Сторож их, спал свинопас, Одиссеев слуга неизменный. ПЕСНЬ ШЕСТНАДЦАТАЯ СОДЕРЖАНИЕ ШЕСТНАДЦАТОЙ ПЕСНИ Тридцать седьмой день Телемак приходит в жилище Евмея, который принимает его с не- сказанною радостию. Он посылает Евмея в город возвестить Пенелопе о возвращении сына. Одиссей, повинуясь Афине, открывается Теле- маку; они обдумывают вместе, как умертвить женихов. Сии последние тем временем, подстрекаемые Антиноем, составляют заговор против Телемаковой жизни; но Амфином советует им наперед узнать волю Зе- веса. Пенелопа, сведав о замысле, делает упреки Антиною; Эвримах ли- цемерно старается ее успокоить. Евмей возвращается в хижину. Тою порой Одиссей с свинопасом божественным, рано Встав и огонь разложив, приготовили завтрак. Насытясь Вдоволь, на паству погнали свиней пастухи. К Телемаку Бросились дружно навстречу Евмеевы злые собаки; 5 Ластясь к идущему, прыгали дикие звери; услышав Топот двух ног, подходящих поспешно, Лаэртов разумный Сын, изумившийся, бросил крылатое слово Ввмсю: «Слышишь ли, добрый хозяин? Там кто-то идет, твой товарищ Или знакомец; собаки навстречу бегут и, не лая, Машут хвостами; шаги подходящего явственно слышу». Слов он еще не докончил, как в двери вошел, он увидел, Сын; в изумленье вскочил свинопас; уронил из обеих Рук он сосуды, в которых студеную смешивал воду С светло-пурпурным вином. К своему господину навстречу Вросясь, он голову, светлые очи и милые руки Стал у него целовать, и из глаз пол ил ися ручьями Слезы; как нежный отец с несказанной любовью ласкает Сына, который внезапно явился ему через двадцать Лет по разлуке — единственный, поздно рожденный им, долго Жданный в печали, — с такой свинопас Телсмака любовью, Крепко обнявши, всего целовал, как воскресшего; плача Взрыд, своему господину он бросил крылатое слово: «Ты ль, ненаглядный мой свет, Телемак, возвратился? Тебя я, В Пилос отплывшего, видеть уже не надеялся боле. Милости просим, войди к нам, дитя мое милое; дай мне Очи тобой насладить, возвратившимся в дом свой; доныне В поле не часто к своим пастухам приходил ты; но боле В городе жил меж народа: знать, было тебе не противно Видеть, как в доме твоем без стыда женихи бунтовали». Сын Одиссеев разумный ответствовал так свинопасу: «Правду сказал ты, отец; но теперь для тебя самого я Здесь: повидаться пришел я с тобою, Квмсй, чтоб проведать, Дома ль еще Пенелопа, иль браком уже сочеталась С кем из своих женихов, Одиссеево ж ложе пустое В спальной стоит одиноко, покрытое злой паутиной?» Кончил. Вму отвечая, сказал свинопас богоравный: «Верность тебе сохраняя, в жилище твоем Пенелопа Ждет твоего возвращенья с тоскою великой и тратит Долгие дни и бессонные ночи в слезах и печали». Так говоря, у него он копье медноострое принял; В дом тут вступил Телемак, через гладкий порог перешедши. С места поспешно вскочил перед ним Одиссей; Телемак же, Место отрекшись принять, Одиссею сказал: «Не трудися, Странник, сиди; для меня уж, конечно, найдется местечко Здесь; мне очистить его не замедлит наш умный хозяин». Так он сказал; Одиссей возвратился на место; Квмей же Прутьев зеленых охапку принес и покрыл их овчиной; Сын Одиссеев возлюбленный сел на нее; деревянный С мясом, от прошлого дня сбереженным, поднос перед милым Гостем поставил усердный Квмей свинопас, и корзину С хлебом большую принес, и наполнил до самого края Вкусно-медвяным вином деревянную чашу. Потом он Сел за готовый обед с Одиссеем божественным рядом. Подняли руки они к приготовленной пище; когда же Выл удовольствован голод их сладким питьем и едою, Так свинопасу сказал Телемак богоравный: «Отец мой, Кто чужеземный твой гость? На каком корабле он в Итаку Прибыл? Какие его привезли корабельщики? В край наш (Это, конечно, я знаю и сам) не пешком же пришел он». Так отвечал Телемаку Ввмей, свинопас богоравный: «Все расскажу откровенно, чтоб мог ты всю истину ведать; Он уроженец широкоравнинного острова Крита, Многих людей города, говорит, посетил и немало Странствовал: так для него уж судьбиною соткано было. Ныне ж, бежав с корабля от феспротов, людей злоковарных, В хижину нашу пришел он; тебе я его уступаю; Делай что хочешь: твоей он защите себя поверяет». Сын Одиссеев разумный ответствовал так свинопасу: «Добрый Квмей, ты для сердца печальное слово сказал мне; Как же могу я в свой дом пригласить твоего чужеземца? Я еще молод; еще я своею рукой не пытался Дерзость врага наказать, мне нанесшего злую обиду; Мать же, рассудком и сердцем колеблясь, не знает, что выбрать, Вместе ль со мною остаться и дом содержать наш в порядке, Честь Одиссеева ложа храня и молву уважая, Иль, наконец, предпочесть из ахейцев того, кто усердней Ищет супружества с ней и дары ей щедрее приносит; Но чужеземцу, которого гостем ты принял, охотно Мантию я подарю, и красивый хитон, и подошвы Ноги обуть; да и меч от меня он получит двуострый; После и в сердцем желанную землю его я отправлю; Пусть он покуда живет у тебя, угощаемый с лаской; Платье ж сюда я немедля пришлю и с запасом для вашей Пищи, дабы от убытка избавить тебя и домашних. В город ходить к женихам я ему не советую; слишком Буйны они и в поступках своих необузданно-дерзки; Могут обидеть его, для меня бы то было прискорбно; Сам же я их укротить не могу: против многих и самый Сильный бессилен, когда он один; их число там велико». Царь Одиссей хитроумный ответствовал так Телсмаку: «Ксли позволишь ты мне, мой прекрасный, сказать откровенно, — Милым я сердцем жестоко досадую, слыша, как много Вам женихи беззаконные здесь оскорблений наносят, Дом захвативши такого, как ты, молодого троя: Знать бы желал я, ты сам ли то волею сносишь? Народ ли Вашей земли ненавидит тебя, по внушению бога? Или, быть может, ты братьев винишь, на которых отважность Муж полагается каждый при общем великом раздоре? Ксли б имел я и свежую младость твою и отважность — Или когда бы возлюбленный сын Одиссеев, иль сам он, Странствуя, в дом возвратился (еще не пропала надежда) — Первому встречному голову мне бы отсечь я позволил, Ксли бы, им на погибель, один не решился проникнуть В дом Одиссея, Лаэртова сына, чтоб выгнать оттуда Шайку их. Ксли б один я с толпой и не сладил, то все же Было бы лучше мне, в доме моем пораженному, встретить Смерть, чем свидетелем быть там бесчинных поступков и видеть, Как в нем они обижают гостей, как рабынь принуждают Их угождать вожделениям гнусным в обителях царских, Как расточают и хлеб и вино, беспощадно запасы Все истребляя и главного дела окончить не мысля». — «Добрый наш гость, — отвечал рассудительный сын Одиссеев, — Все расскажу откровенно, чтоб мог ты всю истину ведать; Нет, ни мятежный народ не враждует со мною, ни братьев Также моих не могу я винить, на которых отважность Муж полагается каждый при общем раздоре, понеже В каждом колене у нас, как известно, всегда лишь один был Сын; одного лишь Лаэрта имел прародитель Арксзий; Сын у Лаэрта один Одиссей; Одиссей равномерно Прижил меня одного с Пенелопой. И был я младенцем Здесь им оставлен, а дом наш заграбили хищные люди. Все, кто на разных у нас островах знамениты и сильны, Первые люди Дулихия, Зама, лесного Закинфа, Первые люди Итаки утесистой мать Пенелопу Нудят упорно ко браку и наше имение грабят; Мать же ни в брак ненавистный не хочет вступить, ни от брака Средств не имеет спастись; а они пожирают нещадно Наше добро и меня самого напоследок погубят. Но, конечно, того мы не знаем, что в лоне бессмертных Скрыто. Теперь побеги ты, Евмей, к Пенелопе разумной С вестью о том, что из Пилоса я невредим возвратился. Сам же останусь я здесь у тебя; приходи к нам скорее. Но берегись, чтоб никто не проведал, опричь Пенелопы, Там, что я дома: там многие смертию мне угрожают». Так Тслемаку сказал ты, Евмей, свинопас богоравный: «Знаю, все знаю, и все мне понятно, и вес, что велишь ты, Будет исполнено; ты же еще мне скажи откровенно, Хочешь ли также, чтоб с вестью пошел я и к деду Лаэрту? Бедный старик! Он до сих пор, хотя и скорбел о далеком Сыне, но вес наблюдал за работами в поле и, голод Чувствуя, сл за обедом и пил, как бывало, с рабами. С той же поры, как пошел в корабле чернобоком ты в Пилос, Он, говорят, уж не ест и не пьет, и его никогда уж В поле никто не встречает, но, охая тяжко и плача, Дома сидит он, исчахлый, чуть дышащий, кожа да кости». Сын Одиссеев разумный ответствовал так свинопасу: «Жаль! Но его, как ни горько мне это, оставить должны мы; Если бы всё по желанию смертных, судьбине подвластных, Делалось, я пожелал бы, чтоб прибыл отец мой в Итаку. Ты же, увидевши мать, возвратись, заходить не заботясь В поле к Лаэрту, но матери можешь сказать, чтоб немедля, Тайно от всех, и чужих и домашних, отправила к деду Ключницу нашу обрадовать вестью нежданною старца». Кончив, велел он идти свинопасу. Взяв в руки подошвы, Под ноги их подвязал он и в город пошел. От Афины Не было скрыто, что дом свой Евмей, удаляся, покинул; Тотчас явилась богиня, младою, прекрасною, с станом Стройно-высоким, во всех рукодельях искусною девой; В двери вступив, Одиссею предстала она; Телемаку ж Видеть себя не дала, он ее не приметил: не всем нам Боги открыто являются; но Одиссей мог очами Ясно увидеть ее, и собаки увидели также: Лаять не емся, они, завизжав, со двора побежали. Знак головою она подала. Одиссей, догадавшись, Вышел из хижины; подле высокой загради богиню Встретил он; слово к нему обращая, сказала Афина: «Друг Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный, Можешь теперь ты открыться и все рассказать Тслемаку; Оба, условяся, как женихам приготовить их гибель, Вместе подите немедля вы в город; сама я за вами Скоро там буду, и мстительный бой совершим совокупно». Кончив, жезлом золотым прикоснулась она к Одиссею: Тотчас опрятным и вымытым чисто хитоном покрылись Плечи его; он возвышенней сделался станом, моложе Светлым лицом, посмуглевшие щеки стали полнее; Черной густой бородою покрылся его подбородок. Собственный образ ему возвративши, богиня исчезла. В хижину снова вступил Одиссей; Телемак, изумленный, Очи потупил: он мыслил, что видит бессмертного бога. В страхе к отцу обратяся, он бросил крылатое слово: «Странник, не в прежнем теперь предо мной ты являешься виде; Платье не то на тебе, и совсем изменился твой образ; Верно, один из богов ты, владык беспредельного неба; Будь же к нам благостен; золота много тебе принесем мы Здесь с экатомбой великой, а ты нас, могучий, помилуй». Сыну ответствовал так Одиссей, в испытаниях твердый: «Нет, я не бог; как дерзнул ты бессмертным меня уподобить? Я Одиссей, твой отец, за которого с тяжким вздыханьем Столько обид ты терпел, притеснителям злым уступая». Кончив, с любовию сына он стал целовать, и с ресницы Пала на землю слеза — удержать он ее был не в силах. Но — что пред ним был желанный отец Одиссей, не поверя, — Снова, ему возражая, сказал Телемак богоравный: «Нет, не отец Одиссей ты, но демон, своим чародейством Очи мои ослепивший, чтоб после я горестней плакал; Смертному мужу подобных чудес совершать невозможно Собственным разумом: может лишь бог превращать во мгновенье Волей своей старика в молодого и юношу в старца; Был ты сначала старик, неопрятно одетый: теперь же Вижу, что свой ты богам, беспредельного неба владыкам». Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Нет, Телемак, не чуждайся отца, возвращенного в дом свой; Также и бывшему чуду со мною не слишком дивися; К вам никакой уж другой Одиссей, говорю я, не будет, Кроме меня, претерпевшего в странствиях много и ныне Волей богов приведенного в землю отцов через двадцать Лет. А мое превращение было богини Афины, Мощной добычи ицы, дело; возможно ей все; превращен был Прежде я в старого нищего ею, потом в молодого, Крепкого мужа, носящего чистое платье на теле; Вечным богам, беспредельного неба владыкам, легко нас, Смертных людей, наделять и красой и лицом безобразным». Так он ответствовав, сел; Телемак в несказанном волненье Пламенно обнял отца благородного с громким рыданьем. В сердце тогда им обоим проникло желание плача: Подняли оба пронзительный вопль сокрушенья; как стонет Сокол иль крутокогтистый орел, у которых охотник Выкрал еще некрылатых птенцов из родного гнезда их, Так, заливаясь слезами, рыдали они и стонали Громко; и в плаче могло б их застать заходящее солнце, Если бы вдруг не спросил Телемак, обратись к Одиссею: «Как же, отец, на каком корабле ты, какою дорогой Прибыл в Итаку? Кто были твои корабельщики? В край наш (Это, конечно, я знаю и сам) не пешком же пришел ты». Сыну ответствовал так Одиссей, в испытаниях твердый: «Все я, мой сын, расскажу, ничего от тебя не скрывая; Славные гости морей фсакийцы меня привезли к вам; Всех, кто их помощи просит, они по морям провожают. Спал я, когда мы достигли Итаки, и сонный был ими На берег вынесен (щедро меня, отпуская в дорогу, Золотом, медью и платьем богатым они одарили: Все то по воле бессмертных здесь спрятано в гроте глубоком). Прислан сюда я богиней Афиной затем, чтоб с тобою Вместе врагов истребление здесь на свободе устроить. Ты же теперь назови женихов и число их скажи мне; Должно, чтоб ведал я, кто и откуда они и как много Там их, дабы, все подробно обдумав рассудком и сердцем, Мы разрешили, возможно ль двоим, никого не призвавши В помощь, их всех одолеть, иль другие помощники нужны?» Кончил. Ему отвечая, сказал Телемак благородный: «Слышал я много, отец, о деяньях твоих многославных; Как ты разумен в совете, какой копьевержец могучий — Но о несбыточном мне ты теперь говоришь, невозможно Двум нам со всею толпой женихов многосильных бороться. Должен ты знать, что числом их не десять, не двадцать: гораздо Более; всех перечесть их тебе я могу по порядку; Слушай: пришло их с Дулихия острова к нам пятьдесят два, Знатны все родом они, шесть служителей с ними; с Закинфа Острова прибыло двадцать; а с темнолесистого Зама Двадцать четыре: все знатных отцов сыновья; напоследок К ним мы и двадцать должны из Итаки причесть, при которых Фемий, певец богоравный, глашатай Медон и проворных Двое рабов, соблюдать за обедом порядок искусных. Ксли с такою толпою бороться одни мы замыслим, Будет нам мщение горько, возврат твой погибелен будет; Лучше подумай о том, не найдется ль помощник, который Мог бы за нас постоять, благосклонно подавши нам руку?» Сыну ответствовал так Одиссей, в испытаниях твердый: «Выслушай то, что скажу, и в уме сохрани, что услышишь: Вели б Кронион отец и Паллада великая были Наши помощники, стали ль тогда б мы приискивать новых?» Кончил. Ему отвечая, сказал Телемак богоравный: «Подлинно ты мне надежных помощников назвал; высоко, Правда, они в облаках обитают; но оба не нам лишь Смертным одним, но и вечным богам всемогуществом страшны». Сыну ответствовал так Одиссей, в испытаниях твердый: «Оба они не останутся долго от нас в отдаленье В час воздаянья, когда у меня с женихами в жилище Царском последний Аресв расчет смертоносный начнется. Завтра поутру, лишь только подымется -Эос, ты в город Прямо пойдешь; там останься в толпе женихов многобуйных. Позже туда я приду с свинопасом Ввмеем под видом Старого нищего в рубище бедном. Когда там ругаться Станут они надо мною в жилище моем, не давай ты Милому сердцу свободы, и что б ни терпел я, хотя бы За ногу вытащен был из палаты и выброшен в двери, Или хотя бы в меня чем швырнули — ты будь равнодушен. Можешь, конечно, сказать иногда (чтоб унять их буянство) Кроткое слово, тебя не послушают; будет напрасно Все: предназначенный день их погибели близко; терпенье! Слушай теперь, что скажу, и заметь про себя, что услышишь: Я в ту минуту, когда свой совет мне на сердце положит Втайне Афина, тебе головою кивну; то заметя, Все из палаты, какие ни сеть там, доспехи Арея Вверх отнеси и оставь там, их кучею в угол сложивши; Ксли ж, приметив, что нет уж в палате там бывших оружий, Спросят о них женихи, ты тогда отвечай им: «В палате Дымно; уж сделались вовсе они не такие, какими Здесь их отец Одиссей, при отбытии в Трою, покинул: Ржавчиной все от огня и от копоти смрадной покрылись. Мне же и высшую в сердце влагает Зевес осторожность: Может меж вами от хмеля вражда загореться лихая; Кровью тогда сватовство и торжественный пир осквернится: Само собой прилипает к руке роковое железо». Нам же двоим два копья, два меча ты отложишь и с ними Два из воловьей кожи щита приготовишь, чтоб в руки Взять их, когда нападенье начнем; женихам же, конечно, Ум ослепят всемогущий Зевес и Афина Паллада. Слушай теперь, что скажу, и заметь про себя, что услышишь: Ксли ты вправду мой сын и от крови моей происходишь, Тайну храни, чтоб никто о моем возвращенье не сведал Здесь, ни Лаэрт, мой отец, ни Квмей свинопас, ни служитель Царского дома какой, ни сама Пенелопа: мы двое — Ты лишь да я — наблюдать за рабынями нашими будем; Также и многих рабов испытанью подвергнем, чтоб сведать, Кто между ними тебя и меня уважает и любит, Кто, нас забыв, оскорбляет тебя, столь достойного чести». Так, возражая отцу, отвечал Телемак многославный: «Сердце мое ты, отец, уповаю я, скоро на самом Деле узнаешь; и дух мой не слабым найдешь ты, конечно. Думаю только, что опыту всех подвергать бесполезно Будет для нас; я об этом тебя убеждаю размыслить: Много истратится времени, если испытывать всех их, Каждую порознь, начнем мы тогда, как враги беззаботно Будут твой дом разорять и твое достояние грабить. Но я желаю и сам, чтоб, подвергнувши опыту женщин, Мог отличить ты порочных от честных и верных; рабов же Трудно испытывать всех, одного за другим, на работе Порознь живущих; то сделаешь после в досужное время, Ксли уж подлинно знак ты имел от владыки Зевеса». Так говорили о многом они, собеседуя сладко. Тою порой крепкозданный корабль, Телемака носивший В Пилос с дружиной, приблизился к брегу Итаки. Когда же В пристань глубокую острова судно ввели мореходцы, На берег вздвинуть они поспешили его совокупной Силой; а слуги проворные, судно совсем разгрузивши, В Клитиев дом отнесли все подарки царя Менслая. В царский же дом Одиссеев был вестник пловцами немедля Послан сказать Пенелопе разумной, что сын, возвратяся, В поле пошел, кораблю же прямою дорогою в город Плыть повелел (чтоб, о сыне отсутственном в сердце тревожась, Плакать напрасно о нем перестала царица). Тот вестник Встретился, путь свой окончить спеша, с свинопасом, который С вестью подобной к своей госпоже Телемаком был послан. К дому царя многославного оба пришли напоследок. Вслух перед всеми рабынями вестник сказал Пенелопе: «Прибыл обратно в Итаку возлюбленный сын твой, царица». Но свинопас подошел к Пенелопе и на ухо все ей, Что Телемак повелел рассказать, прошептал осторожно. Кончив рассказ и исполнив свое поручение, царский Дом он оставил и в поле к свиньям возвратился поспешно. Но женихи, пораженные, духом уныли; покинув Залу, они у ограды высокого царского дома Рядом на каменных гладких скамьях за воротами сели. Так говорить им тогда Эвримах, сын Полибиев, начал: «Горе нам! Дело великое сделал, так смело отправясь В путь, Телемак, от него мы подобной отваги не ждали. Должно нам, черный, удобнейший к бегу, корабль изготовив, В нем мореходных отправить людей, чтоб они убедили Наших товарищей в город как можно скорей возвратиться». Кончить еще не успел он, как, с места на пристань взглянувши, Только что к брегу приставший корабль Амфином усмотрел там; Снасти и весла на нем убирали пловцы. Обратяся С радостным смехом к товарищам, так он сказал: «Не трудитесь Вести своей посылать понапрасну: они возвратились. Видно, их бог надоумил какой иль увидели сами Быстро бегущий корабль и настигнуть его не успели». Так он сказал; те, поднявшись, пойми всей толпою на пристань. На берег скоро был вздвинут корабль чернобокий пловцами, Бодрые слуги немедля сгрузили с него всю поклажу; Сами ж на площади все женихи собрались; но с собою Там никому заседать не дозволили. Так напоследок, К ним обратясь, Ангиной, сын двпейтов надменный, сказал им: «Горе! Бессмертные сами его от беды сохранили! Каждый там день сторожа на лобзаемых ветром вершинах Друг подле друга толпою сидели; когда ж заходило Солнце, мы, берег покинув, всю ночь в корабле быстроходном По морю плавали взад и вперед до восхода Денницы, Тщетно надеясь, что встретим его и немедля погубим. Демон тем временем в пристань его проводил невредимо. Мы же над ним совершить, что замыслили вместе, удобно Можем и здесь; он от нас не уйдет; но до тех пор, покуда Жив он, исполнить намеренье наше мы будем не в силах; Он возмужал и рассудком созрел для совета и дела; Люди ж Итаки не с прежней на нас благосклонностью смотрят. Должно нам прежде — пока он народа не созвал на помощь — Кончить, понеже он медлить, как я в том уверен, не станет. Злобой на нас разразившись, при целом народе он скажет, Как мы его погубить сговорились и в том не успели; Тайного нашего замысла, верно, народ не одобрит; Могут, озлобясь на наши поступки, и нас из отчизны Выгнать, и все мы тогда по чужим сторонам разбредемся. Можем напасть на него мы далеко от города в поле, Можем близ города выждать его на дороге; тогда нам Все разделить их придется имущество; дом же уступим Мы Пенелопе и мужу, избранному ею меж нами. Ксли же вам не угоден совет мой и если хотите Жизнь вы ему сохранить, чтоб отцовским владел достояньем, — То пировать нам по-прежнему, в доме его собираясь, Будет нельзя, и уж каждый особо, в свой дом возвратяся, Свататься станет, подарки свои присылая; она же Выберет доброю волей того, кто щедрей и приятней». Так говорил он; сидя неподвижно, внимали другие. Тут, обратяся к собранью, сказал Амфнном благородный, Низов блистательный сын, от Аретовой царственной крови; Злачный Дулихий, пшеницей богатый, покинув, в Итаке Он отличался от всех женихов и самой Пенелопе Нравился умною речью, благими лишь мыслями полный. Так, обратяся к собранью, сказал Амфином благородный: «Нет! Посягать я на жизнь Телемака, друзья, не желаю; Царского сына убийство есть страшно-безбожное дело; Прежде богов вопросите, чтоб сведать, какая их воля; Ксли Зевесом одобрено будет намеренье наше, Сам соглашусь я его поразить и других на убийство Вызову; если ж Зевес запретит, мой совет: воздержитесь». Так он сказал, подтвердили его предложенье другие. Вставши, вес вместе они возвратилися в дом Одиссея; В дом же вступив, там на стульях они поместилися гладких. Но Пенелопа разумная, дело иное придумав. Вышла к своим женихам многобуйным из женских покоев; Слух к ней достигнул о замысле тайном на жизнь Телсмака: Все благородный глашатай Медон ей открыл; и, поспешно, Взявши с собой двух служанок, она, божество меж женами, В ту палату вступив, где ее женихи пировали, Подле столба, потолок там высокий державшего, стала, Щеки закрывши свои головным покрывалом блестящим. Речь к Антиною свою обратив, Пенелопа сказала: «Злой кознодей, Антиной необузданный, словом и делом Ты из товарищей самый разумнейший — так здесь в Итаке Все утвергкдают. Но где же и в чем твой прославленный разул Бешеный! Что побугкдает тебя Телемаку готовить Смерть и погибель? Зачем ты сирот притесняешь, любезных Зевсу? Не прав человек, замышляющий ближнему злое. Иль ты забыл, как отец твой сюда прибежал, устрашенный Гневом народа, которым гоним был за то, что, приставши К шайке тафийских разбойников, с ними ограбил феспротов, Наших союзников верных? Кго здесь народ порывался Смерти предать и готов у него был исторгнуть из груди Сердце и все, что имел он в Итаке, предать истрсбленыо; Но Одиссей, за него заступившись, народ успокоил; Ты ж Одиссеево грабишь богатство, жену Одиссея Мучишь своим сватовством, Одисссеву сыну готовишь Смерть. Удержись! Говорю и тебе и другим в осторожность». Тут Эвримах, сын Полибиев, так отвечал Пенелопе: «О многоумная старца Икария дочь, Пенелопа, 16 - 3454 Будь беззаботна; зачем ты такой предаешься тревоге? Не было, нет и не будет из нас никого, кто б помыслил Руку поднять на убийство любимца богов Тел смака. Нет! И покуда я жив и покуда очами я землю Вижу, тому не бывать, иль — скажу перед всеми, и верно Сбудется слово мое, — обольется убийца своею Кровью, моим пораженный копьем; Одиссей, не забыл я, Брал здесь нередко меня на колени и мяса куски мне Клал на ладонь и вина благовонного выпить давал мне. Вот почему и всех боле людей я люблю Телсмака. Нет! Никогда он убийства не должен страшиться, по крайней Мере от нас, женихов. Но судьбы избежать невозможно». Так говорил он, ее утешая, а мыслил иное. Но Пенелопа, к себе возвратяся, там в светлых покоях Плакала горько о милом своем Одиссее, покуда Сладкого сна не свела ей на очи богиня Афина. Смсрклось, когда к Одиссею и к сыну его возвратился Старый Евмей. Он нашел их, готовящих ужин, зарезав Взятую в стаде свинью годовалую. Прежде, однако, Тайно пришед, Одиссея богиня Афина ударом Трости своей превратила по-прежнему в хилого старца, Рубищем жалким одевши его, чтоб Квмсй благородный С первого взгляда его не узнал и (сберечь неспособный Тайну) не бросился в город обрадовать вестью царицу. Встретив его на пороге, сказал Телемак: «Наконец ты, Честный Квмей, возвратился. Скажи же, что видел? Что слышал? В город обратно пришли ль, наконец, женихи из засады? Или еще там сидят и меня стерегут на дороге?» Так, отвечая, сказал Телемаку Квмей благородный: «Сведать о них и расспрашивать мне не входило и в мысли; В городе я об одном лишь заботился: как бы скорее Данное мне порученье исполнить и к вам возвратиться. Шедши ж туда, я с гонцом, от ходивших с тобой мореходцев Посланным, встретился — первый он вес объявил Пенелопе; Только одно расскажу я, что видел своими глазами: К городу близко уже, на вершине дрмейского холма, Был я, когда быстролетный, в глубокую нашу входящий Пристань, корабль усмотрел; я приметил, что было в нем много Ратных; щитами, двуострыми копьями ярко блистал он; ,ir> Это они, я подумал: но правда ли? Знать мне не можно». Так он сказал. Телемакова сила святая блеснула Легкой улыбкою в очи отцу, неприметно Евмсю. Кончив работу и пищу состряпав, они с свинопасом Сели за стол, и порадовал душу им ужин; когда же **' Выл удовольствован голод их сладкой едою, о ложе Каждый подумал и сна благодать ниспослали им боги. ПЕСНЬ СЕМНАДЦАТАЯ СОДЕРЖАНИЕ СЕМНАДЦАТОЙ ПЕСНИ Тридцать осьмой день Телемак уходит в город, повелев Евмею проводить туда и своего гостя. Встреченный радостно матерью и домашними, он потом идет на площадь и приводит оттуда с собою Феоклимена. Пенелопа расспра- шивает его о том, что с ним было во время путешествия; Феоклимен пророчествует ей возвращение Одиссея. Тем временем Евмей отправ- ляется с Одиссеем в город; дорогою встречают они Мелантия, который их обоих оскорбляет. Пришед к своему дому, Одиссей видит на дворе свою старую собаку, которая, узнавши его, умирает. Он входит в пиро- вую палату, просит милостыни у женихов; Антиной, ругаясь им, броса- ет в него скамейкой. Пенелопа зовет его к себе, желая расспросить об Одиссее; он обещается прийти к ней ввечеру. Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос. Сын Одиссеев, любезный богам, Телемак благородный, К светлым ногам привязав золотые сандалии, в руку Взяв боевое копье, заощреннос медью, которым 5 Ловко владел, и готовый в дорогу, сказал свинопасу: «В город иду я, отец, чтоб утешить свиданьем со мною Милую мать: без сомненья, дотоле крушиться и горько Плакать она, безутешная, будет, пока не увидит Сына своими глазами; тебе же, Евмей, поручаю 10 Этого странника; в город поди с ним, дабы подаяньем Мог он себя прокормить; там подаст, кто захочет, Хлеба ему иль вина. Мне нельзя на свое попеченье Всякого нищего брать; и своих уж забот мне довольно; 16' ^5 Если же этим обидится твой чужеземец, тем хуже Будет ему самому; я люблю говорить откровенно». Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Здесь неохотно и сам бы я, друг, согласился остаться; Нашему брату обед добывать подаянием легче В городе, нежели в поле: там каждый дает нам, что хочет. Мне ж не по летам смотреть за скотиной и всякую службу С тяжким трудом отправлять, пастухам повинуяся. Добрый Путь, мой прекрасный; меня же проводит хозяин, когда я Здесь у огня посогреюсь, когда на дворе потеплеет; В рубище атом мне холодно; тело насквозь проницает Утренник резкий; до города ж, вы говорите, не близко». Так отвечал Одиссей. Телемак благородный поспешным Шагом пошел со двора, и недоброе в мыслях готовил Он женихам. Наконец он пришел беспрепятственно в дом свой. Там, боевое копье прислонивши к высокой колонне, Он через двери высокий порог перешел и увидел Первую в доме усердную няню свою 3ври клею: Мягкие клала на стулья овчины старушка. Потоком Слез облилася, увидя его, Эвриклся; и скоро Все собрались Одиссеева дома рабыни; и с плачем Голову, плечи и руки они у него лобызали. Вышла разумная тут из покоев своих Пенелопа, Светлым лицом с золотой Афродитой, с младой Артемидой Сходная; сына она обняла и с любовию нежной Светлые очи, и руки, и голову стала, рыдая Громко, ему целовать и крылатое бросила слово: «Ты ль, ненаглядный мой, милый мой сын, возвратился? Тебя я Видеть уже не надеялась боле, отплывшего в Пилос Тайно, со мной не простясь, чтоб узнать об отце отдаленном. Вес расскажи мне теперь по порядку, что видел, что слышал». Ласково ей отвечал рассудительный сын Одиссеев: «Милая мать, не печаль мне души и тревоги напрасной В грудь не вливай мне, спасенному чудно от гибели верной; Но, сотворив омовенье и чистой облекшись одеждой, Вместе с рабынями в верхний покой свой поди и с молитвой Там обещание дай принести экатомбу бессмертным, Если врагов наказать нам поможет Зевес Олимпиец. Сам я на площадь пойду, чтоб позвать чужеземца, который Ныне ео мною, когда возвращался я, прибыл в Итаку: Вместе с моими людьми он сюда наперед был отправлен; В город его проводить поручил я ? и рею, дабы он В доме его подождал моего возвращения с поля». Так говорил он, и слово его не промчалося мимо Слуха царицы. Омывшись и чистой облекшись одеждой, Вечным богам обещала она принести экатомбу, Ксли врагов наказать им поможет Зевес Олимпиец. Тою порой Телемак из высокого царского дома Вышел с копьем; две лихие за ним побежали собаки; Образ его несказанной красой озарила Афина Так, что дивилися люди, его подходящего видя. Все вкруг него собрались женихи многобуйные; каждый Доброе с ним говорил, замышляя недоброе в сердце. Скоро, от их многолюдной толпы отделясь, подошел он К месту, где Ментор сидел и при нем Антифат с Галифердом, В сердце своем сохранившие верность царю Одиссею. Севши близ них, о себе он им все рассказал, что случилось. Скоро явился Пирей, копьевержец, и Фсоклимен с ним Вместе пришел, погулявши по улицам города; не был Долго к нему Телемак без вниманья; к нему подошел он. Первое слово сказал тут Пирей Одиссееву сыну: «В дом мой пошли, Телемак благородный, невольниц, чтоб взяли Там все подарки, которые ты получил от Атрида». Так, отвечая Пирею, сказал Телемак богоравный: «Нам неизвестно, мой верный Пирей, чем окончится дело; Ксли в жилище моем женихами надменными тайно Буду убит я, они все имущество наше разделят; Лучше тогда, чтоб твоим, а не их тс подарки наследством Выли; но если на них обратится губящая Ксра — Все мне, веселому, сам веселящийся, в дом принесешь ты». Кончив, повел за собою он многострадавшего гостя В дом свой, и скоро туда беспрепятственно прибыли оба. Там, положивши на кресла и стулья свои все одежды, Начали в гладких купальнях они омываться. Когда же Их и омыла и чистым елеем натерла рабыня, В тонких хитонах, облекшись в косматые мантии, оба Вышсд из гладких купален, они поместились на стульях. Тут принесла на лохани серебряной руки умыть им Полный студеной воды золотой рукомойник рабыня, Гладкий потом пододвинула стол; на него положила Хлеб домовитая ключница с разным съестным, из запаса Выданным ею охотно, чтоб пищей они насладились. Против же них, невдали от двухстворных дверей, Пенелопа В креслах за пряжей сидела и тонкие нити сучила. Подняли руки они к приготовленной пище; когда же Был удовольствован голод их сладкой едой, Пенелопа, Старца Икария дочь многоумная, сыну сказала: «Видно, мне лучше на верх мой уйти и лежать одиноко Там на постели, печалью перестланной, горьким потоком Слез обливаемой с самых тех пор, как в далекую Трою Мстить за Атрида пошел Одиссей, — ты, я вижу, не хочешь, Прежде чем здесь женихи многобуйные вновь соберутся, Мне рассказать, что узнал об отце: возвратился ль он, жив ли?» «Милая мать, — отвечал рассудительный сын Одиссеев, — Слушай, я вес расскажу, ничего от тебя не скрывая. Прежде мы прибыли в Пилос, где пастырь людей многославный Нестор меня в благолепно-устроенном принял жилище, Принял так нежно, как сына отец принимает, когда он В дом возвращается, долго напрасно им жданный; так Нестор Сам и его сыновья многославные были со мною Ласковы. Но об отце ничего рассказать он не мог мне; Жив ли, скитается ль где на земле, иль погиб уж, об атом Слухов к нему не дошло. К Менелаю Атриду меня он, Дав мне коней с колесницею кованой, в Спарту отправил. Там я увидел Клену Аргивекую, многих ахеян, Многих троян погубившую, волей богов всемогущих. Царь Менелай, вызыватсль в сраженье, спросил, за какою Нуждою прибыл к нему я в божественный град Лакедемон? Все рассказал я подробно ему, ничего не скрывая. Так на мои мне слова отвечал Менелай златовласый: «О безрассудные! Мужа могучего брачное ложе, Сами бессильные, мыслят они захватить произвольно! Ксли бы в темном лесу у великого льва в логовище Лань однодневных, сосущих птенцов положила, сама же Стала по горным лесам, по глубоким, травою обильным Долам бродить и обратно бы лев прибежал в логовище — Разом бы страшная участь птенцов беспомощных постигла; Страшная участь постигнет и их от руки Одиссея. Ксли 6, — о Дни громовержец! о Феб Аполлон! о Афина! — В виде таком, как в Лесбосе, обильно людьми населенном, — Где, с силачом Филомиледом выступив в бой рукопашный, Он опрокинул врага на великую радость ахейцам, — Ксли бы в виде таком женихам Одиссей вдруг явился, Сделался 6 брак им, судьбой неизбежной постигнутым, горек. То же, о чем ты, меня вопрошая, услышать желаешь, Я расскажу откровенно, и мною обманут не будешь; Что самому возвестил мне морской проницательный старец, То и тебе я открою, чтоб мог ты всю истину ведать. Видел его на далеком он острове, льющего слезы В светлом жилище Калипсо, богини богинь, произвольно Им овладевшей; и путь для него уничтожен возвратный: Нет корабля, ни людей мореходных, с которыми мог бы Он безопасно пройти по хребту многоводного моря». Вот что сказал мне Атрид Менелай, вызыватсль в сраженье. Спарту покинув, я поплыл назад, и послали попутный Ветер нам боги — в отечество милое нас проводил он». Кончил рассказ Телемак: взволновалась душа Пенелопы. Фсоклимен богоравный тогда ей сказал: «Не крушися, Многоразумная старца Икария дочь, Пенелопа, Знает не все он; теперь на мое обратнея вниманьем Слово: я то, что случиться должно, предскажу вам наверно; Сам же Зевесом отцом, гостелюбною вашей трапезой, Также святым очагом Одиссеева дома клянуся В том, что в отечестве милом уже Одиссей, что сокрыт он Где-нибудь в доме иль ходит, незнаемый, все узнавая Здесь, и беду женихам неизбежную в мыслях готовит. Вещая птица, которую видел вблизи корабля я, То мне открыла, и все я тогда ж объявил Телемаку». Феоклимсну разумная так отвечала царица: «Ксли твое предсказание, гость чужеземный, свершится, Будешь от нас угощен ты как друг и дарами осыпан Столь изобильно, что счастью такому все будут дивиться». Так говорили о многом они, собеседуя сладко. Тою порой женихи в Одиссесвом доме бросаньем Дисков и дротиков острых себя забавляли, собравшись Все на мощеном дворе, где бывали их шумные игры. Но когда отовсюду с полей на обед им пригнали Мелкий скот пастухи, приводившие к ним ежедневно Коз и баранов, их кликнул глашатай Медон; был любимец Он женихов, и вседневно к столу их его приглашали. «Юноши, — он им сказал, — вы играли довольно; войдите В дом, и начнем наш обед совокупною силой готовить: Знаете сами, что вовремя пища нам вдвое вкуснее». Так он сказал им. Они, покоряся его приглашенью, Встали и к дому пошли всей толпою; когда же вступили В дом, положивши на гладкие кресла и стулья одежды, Начали крупных баранов, откормленных коз и огромных, Жиром налитых свиней убивать; был зарезан и тучный Бык. И за стряпанье вес принялися они. Той порою В город идти с Одиссеем Ввмей собрался; и, готовый В путь, он сказал наконец, обратяся к Лаэртову сыну: «Добрый мой гость, ты желаешь, чтоб нынче ж тебя проводил я В город, как нам повелел господин мой, — сказать откровенно, Лучше хотел бы я сторожем дома тебя здесь оставить; Но приказанья боюсь не исполнить; бранить господин мой Будет за это меня; а господская брань неприятна. Время, однако, идти нам; уж боле прошло половины Дня; с наступлением вечера холод пронзителен будет». Кончил. Кму отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Знаю, все знаю, и все мне понятно, и вес, как желаешь, Точно исполню; пойдем же, и будь ты моим провожатым. Только сыщи мне какой бы то ни было посох, чтоб мог я Чем подпираться: дорога столь трудная, слышно, что шею Можно сломить». Так сказав, на плеча он набросил котомку, Всю в заплатах, висевшую вместо ремня на веревке. Дал ему в руки Квмей суковатую палку; и оба Вместе пошли, пастухов и собак сторожами оставив Дома. И в город повел свинопас своего господина В образе хилого старца, который чуть шел, подпираясь Посохом, рубище в жалких лохмотьях набросив на плечи. Тихо идя каменистой, негладкой тропой, напоследок К городу близко они подошли. Находился там светлый Ключ; обложен был он камнем, и брали в нем граждане воду. В старое время Итак, Нсрион и Поликтор прекрасный Создали там водоем; окружен он был рощею темных Ольх, над водою растущих; и падал студеной струею Ключ в водоем со скалы, на вершине которой воздвигнут Нимфам алтарь был; всегда приносили там путники жертву. Там козовод повстречался им — сын Долионов Мслантий; Коз, меж отборными взятых из стада, откормленных жирно, В город он гнал женихам на обед; с ним товарищей двое Выло. Увидя идущих, он начал ругаться, и громко Их поносил, и разгневал в груди Одиссеевой сердце. «Подлинно здесь негодяй негодяя ведет, — говорил он, — Права пословица: равного с равным бессмертные сводят. Ты, свинопас бестолковый, куда путешествуешь с этим Нищим, столов обирателем, грязным бродягой, который, Стоя в дверях, неопрятные плечи об притолку чешет, Крохи одни, не мечи, не котлы получая в подарок. Мог бы у нас он, когда бы его к нам прислал ты, закуты Наши стеречь, выметать их, козлятам подстилки готовить; Скоро бы он раздобрел, простоквашей у нас обжираясь, -Это, однако, ему не по нраву, одно тунеядство Любо ему; за работу не примется: лучше, таскаясь По миру, хлебом чужим набивать ненасытный желудок. Слушай, однако, и то, что услышишь, исполнится верно; Вели войти он отважится в дом Одиссея — скамеек Много из рук женихов на его полетит там пустую Голову; ребра, таская его, там ему обломают Об пол». И, так говоря, Одиссея он, с ним поравнявшись, Пяткою в ляжку толкнул, но с дороги не сбил, не принудил Даже шатнуться. И в гневе своем уж готов был Лаэртов Сын, побежавши за ним, суковатою палкою душу Выбить из тела его иль, взорвавши на воздух, ударить Оземь его головою. Но он удержался. Квмсй же Начал ругать оскорбителя; руки подняв, он воскликнул: «Нимфы потока, Зсвссовы дочери, если когда вам Туком обвитые бедра козлов и баранов здесь в жертву Царь Одиссей приносил, не отриньте мольбы, возвратите Нам Одиссея; да благостный демон его нам проводит! Выгнал тогда б из тебя он надменные мысли, забыл бы Ты как шальной по дорогам шататься и бегать без дела В город, стада под надзором неопытных слуг оставляя». Кончил. Мслантий, на то возражая, сказал свинопасу: «Что ты, собака, рычишь? Колдовство ли какое замыслил? Дай срок, тебя, как товар, в корабле чернобоком отсюда Я .увезу и продам в иноземьс за добрые деньги; Здесь же иль сам Аполлон сребролукий сразит Телемака Тихой стрелой, иль, мечом женихов пораженный, погибнет Он, как отец, на чужбине утративший день возвращенья». Так он сказал и ушел, на дороге оставив обоих, Медленней шедших; достигнув обители царской, он прямо Там в пировую палату вступил и за стол с женихами Сел двримаха напротив, к которому был он усердней, Нежели к прочим; ему предложил тут служитель мясного, Ключница хлеба дала и еды из запаса; он начал Ксть. Той порой Одиссей подошел с свинопасом Квмеем К царскому дому: и вдруг им оттуда послышались струны Цитры глубокой, потом раздалося и пенис; Фемий Пел; Одиссей, ухватясь за Ввмесву руку, воскликнул: «Друг, мы, конечно, пришли к Одиссееву славному дому. Может легко быть он узнан меж всеми другими домами: Длинный ряд горниц просторных, широкий и чисто мощенный Двор, обведенный зубчатой стеною, двойные ворота С крепким замком — в них ворваться насильно никто не помыслит. Думаю я, что теперь там обедают; пар благовонный Мяса я чувствую; слышу и стройно звучащие струны Цитры, богами в сопутницы пиру веселому данной». Так отвечал Одиссею Евмей, свинопас богоравный: «Правда, и все ты, как есть, угадал; человек ты разумный; Прежде, однако, должны мы размыслить о том, что нам сделать Лучше: тебе ли во внутренность дома вступить и явиться Там на глаза женихов многобуйных, а мне здесь остаться? Или тебе на дворе подождать одному, а войти к ним Мне? Ты, однако, не медли, чтоб кто здесь с тобой не подрался Или в тебя не швырнул чем* — я так говорю в осторожность». Голос возвысив, ему отвечал Одиссей хитроумный: «Знаю, вес знаю, и мысли твои мне понятны; войди ты Прежде один: я покуда остануся здесь; я довольно В жизни тревожных ударов сносил; и швыряемо было Многим в меня; мне терпеть не учиться, немало видал я Бурь и сражений; пусть будет и ныне со мной, что угодно Дню. Один лишь не может ничем побежден быть желудок, Жадный, насильственный, множество бед приключающий смертным Людям: ему в угожденье и крспкорсбристыс ходят Морем пустым корабли, принося разоренье народам». Так говорили о многом они в откровенной беседе. Уши и голову, слушая их, подняла тут собака Аргус; она Одиссеева прежде была, и ее он Выкормил сам; но на лов с ней ходить не успел, принужденный Плыть в Илион. Молодые охотники часто на диких Коз, на оленей, на зайцев с собою ее уводили. Ныне ж, забытый (его господин был далеко), он, бедный Аргус, лежал у ворот на навозе, который от многих Мулов и многих коров на запас там копили, чтоб после Им Одисссевы были поля унавожены тучно; Там полумертвый лежал неподвижно покинутый Аргус. Но Одисссеву близость почувствовал он, шевельнулся, Тронул хвостом и поджал в изъявление радости уши; Влизко ж подползть к господину и даже подняться он не был В силах. И, вкось на него поглядевши, слезу, от Евмея Скрытно, обтер Одиссей, и потом он сказал свинопасу: «Странное дело, Ввмей; там на куче навозной собаку Вижу, прекрасной породы она, но сказать не умею, Сила и легкость ее на бегу таковы ль, как наружность? Или она лишь такая, каких у господ за столами Часто мы видим: для роскоши держат их знатные люди». Так, отвечая, сказал ты, Евмей свинопас, Одиссею: «Это собака погибшего в дальнем краю Одиссея; Если б она и поныне была такова же, какою, Плыть собираясь в троянскую землю, ее господин мой Дома оставил, — ее быстроте и отважности верно б Ты подивился; в лесу ни в каком захолустье укрыться Дичь от нее не могла; в ней чутье несказанное было. Ныне же бедная брошена; нет уж ее господина, Вчуже погиб он; служанки ж о ней и подумать ленятся; Раб нерадив; не принудь господин повелением строгим К делу его, за работу он сам не возьмется охотой: Тягостный жребий печального рабства избрав человеку, Лучшую доблестей в нем половину Зевес истребляет». Кончил и, в двери светло-населенного дома вступивши, Прямо вошел он в столовую, где женихи пировали. В это мгновение Аргус, увидевший вдруг через двадцать Лет Одиссея, был схвачен рукой смертоносною Мойры. Прсгкде других Телемак богоравный Ввмея, который, Ходя кругом, озирался, увидел; ему головою Подал он знак, чтоб к нему подошел; осмотревшись, пустую Взял он скамью, на которой всегда за столом раздаватель Пищи сидел, чтоб ее рассылать женихам по порядку. Эту скамью пододвинув к столу Телемакову, сел он Против него; предложил тут, приблизившись с блюдом, глашатай Мяса вареного часть им и хлеб, из корзины им взятый. Вслед за Ввмеем явился и сам Одиссей богоравный В образе хилого старца, который чуть шел, подпираясь Посохом, с бедной котомкою, рубище в жалких лохмотьях; Сел он в дверях на пороге, спиной прислоняся к дубовой Прнтолкс (выскоблил острою с кобель ю плотник искусный Гладко ее, наперед топором по снуру обтесавши). Тут свинопасу Евмсю сказал Телемак, подавая Хлеб, из корзины меж лучшими взятый, и вкусного мяса, Сколько в обеих горстях уместиться могло: «Отнеси ты Это, Евмей, старику и скажи, чтоб потом обошел он Всех женихов и у них попросил подаянья — стыдливым Нищему, тяжкой нуждой удрученному, быть неприлично». Так он сказал, и Евмей, повинуясь, пошел к Одиссею. Влизко к нему приступивши, он бросил крылатое слово: «Это прислал Телемак; и велел он сказать, чтоб потом ты, Всех обойдя женихов, попросил подаянья — стыдливым Нищему быть, говорит он, в жестокой нужде неприлично». Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Зевс да пошлет благоденствие между людьми Телемаку, Дав совершиться всему, что теперь замышляет он в сердце!» Так он сказал и, обеими взявши руками подачу, Мясо и хлеб близ себя положил на убогой котомке. Начал он есть; той порой вдохновенно запел пред гостями Фемий; когда же тот вдоволь наелся, а этот у молкнул — Начали вновь женихи бушевать; но богиня Афина, Тайно приближась к Лаэртову сыну, ему повелела Встать и ходить вкруг столов их, прося подаянья: хотела Видеть она, кто из них благодушен и кто беззаконии к; В мыслях же всех без изъятия смерти предать назначала. *5 Встав, он пошел и у каждого начал просить подаянья, Руку к нему простирая, как нищий, скитаться обыкший. С жалостным сердцем они на него в изумленье смотрели, Знать любопытствуя, кто и откуда пришел он. Сидевший С ними пастух козовод, забияка Мслантий, сказал им: г° «Слушайте вы, женихи многославной царицы, я видел -Этого нищего, с ним на дороге сюда повстречавшись; Думаю, был он сюда приведен свинопасом Ввмсем; Сам же не знаю я, кто и в какой стороне родился он». Так он сказал. Антиной на Евмея с досадою крикнул: 1:5 «Ты, свинопас, негодяй всем известный, зачем ты приводишь В город таких развращенных бродяг? Уж и здешняя сволочь Этих столов обирателей нам нестерпимо докучна; Мало, конечно, тебе, что от нищих домашних все ваши Гибнут запасы — чужого еще ты привел к нам обжору». ??> Так, возражая, Ввмей свинопас отвечал Антиною: «Ты, Антиной, неразумное мне и недоброе молвил Слово теперь. Приглашает ли кто человека чужого В дом свой без нужды? Лишь тех приглашают, кто нужен на дело: Или гадателей, или врачей, иль искусников зодчих, Или певцов, утешающих душу божественным словом, — Их приглашают с охотою все земнородные люди; Нищего ж, каждому скучного, кто пригласит произвольно? Ты же из всех женихов Пенелопы к рабам Одиссея Самый неласковый был завсегда, и ко мне особливо; 19° Я не печалюсь об этом, покуда моя здесь царица Здравствует с сыном своим Тслемаком, моим господином». Кротко Ввмею сказал рассудительный сын Одиссеев: «Полно, Евмей, замолчи; говорить с ним не должен ты много; Знаешь, как скор Антиной на обидное слово; он любит т Ссориться сам и других на раздор подбивает охотно». Тут, обратясь к Антиною, он бросил крылатое слово: «Ты обо мне, как о сыне отец благодушный, печешься, Друг Антиной, выгоняя своим повелительным словом Странников, в дом мой входящих, — но будет ли Дий тем доволен? /§°° Дай, что захочешь; не спорю я; сам приглашаю, напротив; Матери также моей не страшися; тебя не осудит Здесь и никто из рабов, в Одиссеевом доме живущих. Но, конечно, подобные мысли тебе не приходят В сердце: себе все берешь ты, другим же давать не охотник». Кончил, и гневно ему возразил Антиной, сын Эвпейтов: «Что ты сказал, Телемак необузданный, гордорсчивый? Ксли б вот это от каждого здесь жениха получил он — Верно, сюда бы три месяца вновь заглянуть не подумал». Так говоря, он скамейку схватил, на которую ноги Клал под столом, и, грозяся, ее показал Одиссею. Прочие ж вес подавали, котомку его наполняя Хлебом и мясом. И, много собрав, Одиссей уж готов был Сесть на порог свой, чтоб данной насытиться пищей; но прежде Он подошел к Антиною и бросил крылатое слово: «Дай мне и ты. Не последним тебя здесь считаю, но первым, Лучшим и самым знатнейшим; царю ты подобишься видом! Щедродаянье должно быть тебе и приличней и легче Всех их; и славить тебя я отныне по всей беспредельной Буду земле. Я и сам меж людьми не всегда бесприютно Жил: и богатоустроенным домом владел, и доступен Всякому страннику был, и охотно давал неимущим; Много имел я невольников, много всего, чем роскошно Люди живут и за что величает их свет богачами. Все уничтожил Кронион — была, без сомненья, святая Воля его, чтоб с дружиной отважных добыч ни ков поплыл Я в отдаленный Вгипет (он там приготовил мне гибель). В лоне потока Египта легкоповоротные наши Все корабли утвердив, я велел, чтоб отборные люди Там, на морском берегу, сторожить их остались; другим же Дал приказание с ближних высот обозреть всю окрестность. Вдруг загорелось в них дикое буйство; они, обезумев, Грабить поля плодоносные жителей мирных Египта Бросились, начали жен похищать и детей малолетних, Зверски мужей убивая, — тревога до жителей града Скоро достигла, и сильная ранней зарей собралася Рать; колесницами, пешими, яркою медью оружий Поле кругом закипело; Зевес, веселящийся громом, В жалкое бегство моих обратил; отразить ни единый Силы врага не посмел, и отвеюду нас смерть окружила; Многих тогда из товарищей медь умертвила, и многих Пленных насильственно в град увлекли на печальное рабство. Я же был жителю Крита, в Египет прибывшему, продан Дметору, сыну Язона, владевшего Кипром; в Итаку Прибыл из Кипра я, много имев на пути злоключений». Гневно сказал, отвечая ему, Антиной, сын Эвпсйтов: «Верно, нам демон такую чуму посылает, такую Порчу пиров! Отойди от стола моего; на средине Стой там, чтоб не было хуже тебе и Египта и Кипра. Что за наглец неотступный! Какой побродяга бесстыдный! Всех почередно ты здесь обошел; и тебе, что попалось Под руки каждому, подали все, не из щедрости: здесь им Есть что подать; подавать же чужое легко. Убирайся ж Прочь». От стола отступив, отвечал Одиссей хитроумный: «Горе! Так, видно, с лицом у тебя твой рассудок несходен; В доме своем ты и соли щепотку мне дать пожалел бы, Если уж здесь, за обедом чужим прохлаждался, хлеба Корку жалеешь мне бросить; а стол ваш, я вижу, обилен». Так он сказал. Антиной, рассердясь, на него исподлобья Грозно очами сверкнул и бросил крылатое слово: «Если еще грубиянить ты вздумал, бродяга, то даром Это тебе не пройдет, и добром ты не выйдешь отсюда». Тут он скамейкой швырнул — и жестоко ударила в спину Подле плеча Одиссея она; как утес, не шатнувшись, Он устоял на ногах, не сраженный ударом; он только Молча потряс головою и страшное в сердце помыслил. К двери потом возвратяся, он сел на порог и, котомку На пол с едой положивши, сказал женихам: «Обратите Слух ваш ко мне, женихи многославной царицы, дабы я Высказать мог вам все то, что велит мне рассудок и сердце. Не было б в том ни беды, ни прискорбия тяжкого сердцу, Если бы кто, за именье свое, за быков, за блестящих Шерстью овец заступаяся, вытерпел злые побои; Мне ж от руки Антиноя побои достались за гнусный, Жадный и множество бед приключающий людям желудок. Если же боги и мщенье Эриний живут и для бедных — Смерть, Ангиной, а не брак вожделенный ты встретишь, обидчик». Гневно, ему возражая, сказал Антиной, сын Эвпейтов: «Ешь и молчи, негодяй; иль беги неоглядкой отсюда; Иначе, так нагрубив мне, ты за ноги будешь рабами Вытащен в дверь, и все кости твои обломаются об пол». Кончил; угрозы его не одобрил никто; негодуя, Так говорили иные из юношей дерзко-надменных: «Ты, Антиной, поступил непохвально, обиду нанесши Этому нищему; что же, когда он один из бессмертных? Воги нередко, облекшися в образ людей чужестранных, Входят в земные жилища, чтоб видеть своими очами, Кто из людей беззаконствует, кто наблюдает их правду». Так женихи говорили; но речи их были напрасны. Злою обидой глубоко в душе Телемак сокрушался Вместе с обиженным; слезы свои утаивши, он только Молча потряс головою и страшное в сердце помыслил. Но Пенелопа разумная, слыша, что был чужеземец В доме их так оскорблен, обратяся к рабыням, сказала: «О, когда бы его поразил Аполлон сребролукий!» Кй Эвринома, разумная ключница, так отвечала: «Ксли бы все исполнялось согласно с желанием нашим, Завтра же светлой Денницы из них ни один бы не встретил». Кончила. Кй Пенелопа разумная так возразила: «Правда, мне все нснависты они, нам от всех притесненьс; Но Антиной наиболее с черною Керою сходен: Принят в наш дом чужеземец и, ходя кругом, подаянья Просит у всех он гостей, приневоленный строгой нуждою, — Подали вес, и свою он наполнил котомку; лишь этот, Вместо подачи, в него, как безумный, скамейкою бросил». Так Пенелопа рабыням своим говорила в покоях Верхних своих. Одиссей же, сидя на пороге, обедал. Кликнуть к себе повелев свинопаса, царица сказала: «Слушай, Квмсй благородный, скажи иноземцу, что я с ним Здесь повидаться желаю, чтоб знать от него, не слыхал ли Он о супруге моем и ему не случилось ли где с ним Встретиться: кажется мне человеком он, много видавшим». Так Пенелопе ответствовал ты, свинопас богоравный: «Вели б твои женихи хоть на миг поутихли, царица, Милое сердце твое он своим бы рассказом утешил. Три дня и три ночи он уж гостит под моею убогой Кровлей; пришел же ко мне, с корабля убежав от феспротов. Мне о своих приключеньях еще он не кончил рассказа; Но как внимают певцу, вдохновенному свыше богами, Песнь о великом поющему людям, судьбине подвластным, В них возбуждая желание слушать его непрестанно, Так я внимал чужеземцу, сидя перед ним неподвижно; С ним Одиссей по отцу, говорит он, считается гостем; В Крите широкоравнинном, отчизне ? и носа, рожденный, Прибыл оттоле сюда он и много превратностей встретил, Скудно мирским подаяньем питаясь; и слышал он, будто Края феспротов, соседнего с нашей Итакой, достигнул Царь Одиссей, возвращался в дом свой с великим богатством». Кончил. Разумная так отвечала ему Пенелопа: «Кликни его самого; я желаю, чтоб сам рассказал он Все мне подробно, покуда игрой на дворе перед дверью Или во внутренних горницах будут они забавляться; Дома они про себя сберегают свои все запасы, Хлеб и вино золотое; их тратят домашние люди; Им же удобней, вседневно врываяся в дом наш толпою, Наших быков, и баранов, и коз откормленных резать, Жрать до упаду и светлое наше вино беспощадно Тратить. Наш дом разоряется, ибо уж нет в нем такого Мужа, каков Одиссей, чтоб его от проклятья избавить. Ксли же он возвратится и снова отчизну увидит, С сыном своим он отмстит им за все». Так царица сказала. В это мгновенье чихнул Телемак, и так сильно, что в целом Доме как гром раздалось; засмеявшись, Квмею, поспешно Кликнув его, Пенелопа крылатое бросила слово: «Добрый Квмей, приведи ты сюда чужеземца немедля; Слово мое зачихнул Телемак; я теперь несомненно Знаю, что злые мои женихи неизбежно погибнут Все: ни один не уйдет от судьбы и от мстительной Керы. Выслушай то, что скажу, и заметь про себя, что услышишь: Ксли меня без обмана он доброю вестью утешит, Мантию дам я ему, и хитон, и красивую обувь». Кончила. Кй повинуясь, пошел свинопас к Одиссею; Близко к нему подошедши, он бросил крылатое слово: «Слушай, отец чужеземец, разумная наша царица, Мать Телемака, тебя приглашает к себе; о супруге Хочет она расспросить, сокрушаясь о нем беспрестанно. Ксли ее без обмана ты доброю вестью утешишь, Мантию ты, и хитон, и красивую обувь получишь. Хлеб же, чтоб свой успокоить желудок, по улицам ходя, В городе можешь сбирать от людей — там подаст, кто захочет». Так Одиссей хитроумный сказал, отвечая Квмею: «Все без обмана я мог бы теперь рассказать Пенелопе, Старца Икария дочери многоразумной; я много Знаю о муже ее: мы одно с ним терпели на свете. Но женихов я боюсь необузданно-дерзких, которых Буйство, бесстыдство и хищность дошли до железного неба; Видел ты сам, как в меня, там ходившего смирно и мысли Злой не имевшего, этот неистовый бросил скамейкой — Кто ж за меня заступился? Никто. Промолчал и прекрасный Сын Одиссеев. Пускай же царица, хотя нетерпенье В ней и велико, дозкдется, чтоб Гелиос скрылся; тогда я Все, что узнать пожелает она о супруге далеком, Кй расскажу, поместясь у огня, чтоб согреться: одет я Плохо — то ведаешь сам ты, тебя я здесь первого встретил». Так он сказал; и Квмсй, повинуясь, пошел к Пенелопе; Встретив его на пороге своем, Пенелопа спросила: «Он не с тобою, Квмсй? Для чего же прийти не хотел он, Бедный? Боится ль обиды какой? На глаза ль показаться Людям стыдится? Стыдливому нищему плохо на свете». Так Пенелопе ответствовал ты, свинопас богоравный: «Нет; он умно рассугкдает, и с ним ты должна согласиться; Он, женихов необузданно-дерзких, царица, бояся, Просит тебя терпеливо дождаться, чтоб Гелиос скрылся; Думаю также и я, что гораздо удобнее будет, Ксли его ты одна обо всем на досуге расспросишь». Выслушав, умная так отвечала Квмею царица: «Странник твой, кто бы он ни был, умно рассуждает; и прав он: В целом свете, нигде посреди земнородных неможно Встретить людей, столь неистовых, столь беззаконно-развратных». Так отвечала Квмею она. Свинопас богоравный, Вес передав ей, пошел к женихам; с Тслемаком в столовой Встретился он и, приблизившись, бросил крылатое слово Шепотом в ухо ему, чтоб его не слыхали другие: «Милый, теперь я иду; за свиньями, за домом, за всеми В доме запасами должно смотреть мне; а ты осторожен Будь здесь, себя береги и смотри, чтоб с тобой никакого Зла не случилось: зломысленных много тебя окружает. Зевс да погубит их прежде, чем бедствие наше созреет!» Кончил. Ему отвечал рассудительный сын Одиссеев: або «Добрый совет ты даешь пне, отец; но ты сан, ночевавши Дома, сюда возвратися поутру с отборной свиньею. Боги мой ум просветят и меня надоумят, что делать». Так отвечал Телемак. Свинопас поместился на гладком Стуле; поужинав сытно и свой удовольствовав голод, В поле пошел он к свиньям острозубым, оставивши царский Дом, оглашаемый шумом пирующих; пеньем и пляской Там веселились. Тем временем темная ночь наступила. ПЕСНЬ ОСЬМНАДЦАТАЯ СОДЕРЖАНИЕ ОСЬМНАДЦАТОЙ ПЕСНИ Тридцать осыиой день Бой Одиссея с Иром. Он напрасно советует Амфиному расстаться с женихами. Пенелопа подает им надежду на скорый брак; они приносят ей подарки. Меланто оскорбляет Одиссея. Эвримах бросает в него ска- мейкою. Женихи расходятся по домам. В двери вошел тут одни всем известный бродяга; шатаясь По миру, скудным он жил подаяньем и в целой Итаке Славен был жадным желудком своим, и нахальством, и пьянством; Силы, однако, большой не имел он, хотя и высок был г> Ростом. По имени слыл Арнеоном (так матерью назван Был при рожденье), но в городе вся молодежь величала Иром его, потому что у всех он там был на посылках. В двери вступив, Одиссея он стал принуждать, чтоб покинул Дом свой; и бросил ему, раздраженный, крылатое слово: «Прочь от дверей, старичишка, иль за ноги вытащен будешь; Разве не видишь, что все мне мигают, меня понуждая Вытолкать в двери тебя; но марать понапрасну своих я Рук не хочу; убирайся, иль дело окончится дракой». Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей благородный: 15 «Ты сумасброд, я не делаю зла никому здесь; и сколько б Там кто ни подал тебе, я не стану завидовать; оба Можем на этом пороге сидеть мы просторно; нет нужды Спор заводить нам. Ты, вижу, такой же, как я, бесприютный Странственник; бедны мы оба. Лишь боги даруют богатство. Воли, однако, рукам не давай; не советую; стар я: Но, рассердясь, я всю грудь у тебя разобью и все рыло В кровь; и просторнее будет тогда мне на этом порот Завтра, понеже уж, думаю, ты не придешь во второй раз Властвовать в доме царя Одиссея, Лаэртова сына», Ир в несказанной досаде воскликнул, ему отвечая: «Он же, прожора, и умничать вздумал! Не хуже стряпухи Старой лепечет! Постой же; тебя проучить мне порядком Должно, приняв в кулаки и из челюстей зубы повыбив Вес у тебя, как у жадной свиньи, истребляющей ниву. Полно ж сидеть; выходи, покажи нам свое здесь уменье; Вот поглядим мы, ты сладишь ли с тем, кто тебя посильнее». Так меж обоими нищими в бранных словах загорелась Ссора на гладком пороге дверей. То приметила прежде Всех Антиноева сила святая. И с хохотом громким Он, к женихам обратяся, воскликнул: «Друзья, поглядите, Что там в дверях происходит. Подобного мне не случалось Видеть нигде; нам чудесную Дий посылает забаву: С старым бродягой поссорился Ир, и, конечно, уж скоро Драка там будет; пойдем поскорее, нам должно стравить их». Так он сказал; женихи, засмеявшись, вскочили поспешно С мест и соперников, грязным одетых тряпьем, обступили. Тут, обратясь к женихам, Антиной, сын Звпейтов, сказал им: «Выслушать слово мое вас, товарищи, я приглашаю; Козьи желудки лежат там на угольях; сами на ужин Их для себя отложили мы, жиром и кровью наливши; Я предлагаю, чтоб тот, кто из двух победителем будет, Взял для себя из желудков обжаренных лучший; потом мы Будем вседневно его приглашать и к обеду; другим же Нищим сбирать здесь столовые крохи вперед не дозволим». Так предложил Антиной, и одобрили все предложенье. Хитрость замыслив, тогда им сказал Одиссей многоумный: «В бой выходить с молодым старику, изнуренному в силах Нищенской жизнию, трудно, друзья; но докучный желудок Нудит меня согласиться, хотя б и стерпеть здесь побои. Слушайте ж то, что скажу: поклянитесь великою клятвой Мне, что, потворствуя Иру, никто на меня не подымет Рук и сопернику верх надо мной одержать не поможет». Так говорил Одиссей; женихи поклялися; когда же Вес поклялися они и клятву свою совершили, Слово к отцу обративши, сказал Телемак богоравный: «Ксли ты сам добровольно желаешь и смело решился Выступить в бой с ним, то страха не должен иметь: кто посмеет Руку поднять на тебя, тот с собою здесь многих поссорит, Я здесь хозяин, защитник гостей, и, конечно, со мною Будут теперь заодно Антиной, двримах и другие». Так он сказал. Женихи согласились. Тогда сын Лаэртов Рубище снял и себя им, пристойность храня, опоясал. Тут обнаружились крепкие ляжки, широкие плечи, Твердая грудь, жиловатые руки, и сделала выше Ростом его, неприметно к нему подошедши, Афина. Все женихи на него с изумленьем великим смотрели; Глядя друг на друга, так меж собою они рассуждали: «Иру беда; за нахальство теперь он заплатит. Какие Крепкие мышцы под рубищем этого нищего скрыты!» Так говорили они. Обуяла великая трусость. Ира его, опоясав, рабы притащили насильно; Бледный, дрожащий от страха, едва на ногах он держался. Слово к нему обративши, сказал Антиной, сын Звпейтов: «Лучше тебе, хвастуну, умереть иль совсем не родиться Было бы, сели теперь так дрожишь, так бесстыдно робеешь Ты перед этим, измученным бедностью, старым бродягой. Слушай, однако, и то, что услышишь, исполнится верно: Ксли тебя победит он и силой своей одолеет, Будешь ты брошен на черный корабль и на твердую землю К злому Эхету царю, всех людей истребителю, сослан. Уши и нос беспощадною медью тебе он обрежет, В крохи изрубит тебя и собакам отдаст на съеденье». Так говорил он. Ужасная робость проникнула Ира; Силою слуги его притащили; и подняли руки Оба. Себя самого тут спросил Одиссей богоравный: Сильно ль ударить его кулаком, чтоб издох он на месте? Или несильным ударом его опрокинуть? Обдумав Все, напоследок он выбрал несильный удар, поелику Иначе мог бы в сердцах женихов возбудить подозренье. Оба тут вышли; в плечо кулаком Одиссея ударил Ир. Одиссей же его по затылку близ уха: вдавилась Кость сокрушенная внутрь, и багровая кровь полилася Ртом; он, завыв, опрокинулся; зубы его скрежетали, Об пол он пятками бил. Женихи же, всплеснувши руками, Все помирали от смеха. А сын благородный Лаэртов, За ногу Ира схватив, через двери и портик к воротам Дома его через двор протащил; и, его приневолив Сесть там, спиною к стене прислонил, суковатую палку Втиснул ему, полумертвому, в руки и гневное бросил Слово: «Сиди здесь, собак и свиней отгоняй; и нахально Властвовать в доме чужом не пытайся вперед, высылая Нищих оттуда, сам нищий бродяга: иль будет с тобою Хуже беда». Он сказал и, на плечи набросив котомку, Всю в заплатах, висевшую вместо ремня на веревке, К двери своей возвратился и сел на пороге. А гости Встретили смехом его и, к нему подступивши, сказали: «Молим мы Зевса и вечных богов, чтоб они совершили Все то, чего наиболе теперь ты желаешь, о чем ты Молишь их сам; навсегда ты избавил от злого прожоры Край наш. Он нами немедленно будет на твердую землю К злому Зхету царю, всех людей истребителю, сослан». Так женихи говорили; был рад Одиссей прорицанью. С угольев снявши желудок, наполненный жиром и кровью, Подал Лаэртову сыну его Антиной; и, два хлеба Взяв из корзины, принес их ему Амфином; он наполнил Кубок вином и сказал Одиссею, его поздравляя: «Радуйся, добрый отец иноземец! Теперь нищетою Ты удручен; да пошлют, наконец, и тебе изобилье Боги!» Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Ты, Амфином, благомысленный юноша, вижу я; знатен Твой благородный отец, повсеместно молвою хвалимый, Нис, уроженец Дулихия многобогатый; его ты Сын, мне сказали; и сам испытал я, сколь ты добродушен. Слушай же, друг, и размысли, размысли о том, что услышишь: Все на земле изменяется, все скоротечно; всего же, Что ни цветет, ни живет на земле, человек скоротечней; Он о возможной в грядущем беде не помыслит, покуда Счастием боги лелеют его и стоит на ногах он; Если ж беду ниспошлют на него всемогущие боги, Он негодует, но твердой душой неизбежное сносит: Так суждено уж нам всем, на земле обитающим людям, Что 6 ни послал нам Кронион, владыка бессмертных и смертных. Некогда славен и я меж людьми был великим богатством; Силой своей увлеченный, тогда беззаконствовал много Я, на отца и возлюбленных братьев своих полагаясь. Горе тому, кто себе на земле позволяет неправду! Должно в смиренье, напротив, дары от богов принимать нам. Вижу, как здесь женихи, самовластно бесчинствуя, губят Все достоянье царя и наносят обиды супруге Мужа, который, я мыслю, недолго с семьей и с отчизной Будет в разлуке. Он близко. О друг, да хранительный демон Вовремя в дом твой тебя уведет, чтоб ему на глаза ты Здесь не попался, когда возвратится в отеческий дом он. Здесь не пройдет без пролития крови, когда с женихами Станет вести свой расчет он, вступя под домашнюю кровлю». Так он сказал и вина золотого, свершив возлняньс, Выпил; и кубок потом возвратил Амфиному. И тихим Шагом пошел Амфином, с головой наклоненной, с печалью Милого сердца, как будто предчувствием бедствия полный; Но не ушел от судьбы он; его оковала Паллада, Пасть от копья Телемакова вместе с другими назначив. Сел он на стул свой опять, к женихам возвратяся беспечно. Тут светлоокая дочь громовержца вложила желанье В грудь Пенелопы, разумной супруги Лаартова сына, Выйти, дабы, женихам показавшись, сильнейшим желаньем Сердце разжечь им, в очах же супруга и милого сына Боле, чем прежде, явиться достойною их уваженья. Так улыбнуться уста приневолив, она Д ври номе, Ключнице старой, сказала: «Хочу я — чего не входило Прежде мне в ум — женихам ненавистным моим показаться; Также хочу и совет там подать Телемаку, чтоб боле С шайкою их, многобуйных грабителей, он не водился; Добры они на словах, но недобрые мысли в уме их». Вй Дври нома, усердная ключница, так отвечала: «То, что, дитя, говоришь ты, и я нахожу справедливым. Выдь к ним и милому сыну подай откровенно совет свой. Прежде, однако, омойся, натри благовонным елеем Щеки; тебе не годится с лицом, безобразным от плача, К ним выходить; красота увядает от скорби всегдашней. Сын же твой милый созрел, и тебе, как молила ты, боги Дали увидеть его с бородою расцветшего мужа». Ключнице верной ответствуя, так Пенелопа сказала: «Нет, никогда, Эвринома, для них, ненавистных, не буду Я омываться и щек натирать благовонным елеем. Боги, владыки Олимпа, мою красоту погубили В самый тот час, как пошел Одиссей в отдаленную Трою. Но позови Гипподамию, с нею пускай Автоноя Также придет, чтоб меня проводить в пировую палату: К ним не пойду я одна, то стыдливости женской противно». Так говорила царица. Поспешно пошла Эвринома Кликнуть обеих служанок, чтоб тотчас послать к госпоже их. Умная мысль родилася тут в сердце Афины Паллады: Сну мироносцу велела богиня сойти к Пенелопе. Сон прилетел и ее улелеял, и все в ней утихло. В креслах она неподвижно сидела; и ей, усыпленной, Все, чем пленяются очи мужей, даровала богиня: Образ ее просиял той красой несказанной, какою В пламенно-быстрой и в сладостно-томной с Харитами пляске Образ Киприды, венком благовонным венчанной, сияет; Стройный ее возвеличился стан, и все тело нежнее, Чище, свежей и блистательней сделалось кости слоновой. Так одаривши се, удалилась богиня Афина. Но белорукие обе рабыни, вбежавши поспешно В горницу, шумом нарушили сладостный сон Пенелопы. Щеки руками спросонья потерши, она им сказала: «Как же я сладко заснула в моем сокрушенье! О, если б Мне и такую же сладкую смерть принесла Артемида В это мгновенье, чтоб я непрерывной тоской перестала Жизнь сокрушать, все не ведая, где Одиссей, где супруг мой, Доблестью всякой украшенный, между ахеян славнейший». Кончив, по лестнице вниз Пенелопа сошла; вслед за нею Обе служанки сошли, и она, божество красотою, В ту палату вступив, где ее женихи пировали, Подле столба, потолок там высокий державшего, стала, Щеки закрывши свои головным покрывалом блестящим; Справа и слева почтительно стали служанки. Колена Их задрожали при виде ее красоты, и сильнее Вспыхнуло в каждом желание ложе ее разделить с ней. Сына к себе подозвавши, его Пенелопа спросила: «Сын мой, скажи мне, ты в полном ли разуме? В возрасте детском Выл ты умней и приличие всякое более ведал. Ныне ж ты мужеской силы достигнул, и кто ни посмотрит Здесь на тебя, чужеземец ли, здешний ли, каждый породу Мужа великого в светлой твоей красоте угадает. Где же, однако, твой ум? Ты совсем позабыл справедливости Дело бесчинное здесь у тебя на глазах совершилось; -Этого странника в доме своем допустил ты обидеть; Что же? Когда чужеземец, доверчиво твой посетивший Дом, оскорбленный там будет сидеть и ругаться им станет Всякий — постыдный упрек от людей на себя навлечешь ты». Матери так отвечал благомысленный сын Одиссеев: «Милая мать, твой упрек справедлив; на него не могу я Сетовать. Ныне я все понимаю; и мне уж не трудно Зло отличать от добра; из ребячества вышел я, правда; Но не всегда и теперь удается мне лучшее выбрать: Наши незваные гости приводят мой ум в беспорядок; Злое одно замышляют они; у меня ж руководца Нет. Но сражение странника с Иром не их самовольством Выло устроено; высшая здесь обнаружилась воля. Ксли б, о Дий громовержец! о Феб Аполлон! о Афина! — Вес женихи многобуйные в нашей обители ныне, Кто на дворе, кто во внутренних дома покоях, сидели, Головы свесив на грудь, все избитые, так же, как этот Ир побродяга, теперь за воротами дома сидящий! Трепетной он головою мотает, как пьяный; не может Прямо стоять на ногах, ни сидеть, ни подняться, чтоб в дом свой Медленным шагом добрссть через силу; совсем он изломан». Так про себя говорили они, от других в отдаленье. Тут, обратясь к Пенелопе, сказал Эвримах благородный: «О многоумная старца Икария дочь, Пенелопа, Ксли б могли вес ахейцы язийского Аргоса ныне Видеть тебя, женихов бы двойное число собралося В доме твоем пировать. Превосходишь ты всех земнородных Жен красотой, и возвышенным станом, и разумом светлым». Так говорил Эвримах. Пенелопа ему отвечала: «Нет, Эвримах, красоту я утратила волей бессмертных С самых тех пор, как пошли в кораблях чернобоких ахейцы В Трою, и с ними пошел мой супруг, Одиссей богоравный. Если б он жизни моей покровителем был, возвратяся В дом, несказанно была б я тогда и славна и прекрасна. Ныне ж в печали я вяну; враждует злой демон со мною. В самый тот час, как отчизну свою он готов был покинуть, Взявши за правую руку меня, он сказал на прощанье: «Думать не должно, чтоб воинство меднообутых ахеян Все без урона из Трои в отчизну свою возвратилось; Слышно, что в бос отважны троянские мужи, что копья Метко бросают; в стрелянии из лука зорки; искусно Грозно-летучими, часто сраженье меж двух равносильных Ратей решащими разом, конями владеют. Наверно Знать не могу я, позволит ли Дий возвратиться сюда мне, Или погибель я в Трое найду. На твое попеченье Все оставляю. Пекись об отце и об матери милой Так же усердно, как прежде, и даже усердней: понеже Буду не здесь я; когда же наш сын возмужает, ты замуж Выдь, за кого пожелаешь, и дом наш покинь». На прощанье Так говорил Одиссей мне; и все уж исполнилось. Скоро, Скоро она, ненавистная ночь ненавистного сердцу Брака наступит для бедной меня, всех земных утешений Зевсом лишенной. На сердце моем несказанное горе. В прежнее время обычай бывал, что, когда начинали Свататься, знатного рода вдову иль богатую деву Выбрав, один пред другим женихи отличиться старались; В дом приводя к нареченной невесте быков и баранов, Там угощали они всех друзей; и невесту дарили Щедро; чужое ж имущество тратить без платы стыдились». Кончила. В грудь Одиссея проникло веселье, понеже Было приятно ему, что от них пожелала подарков, Льстя им словами, душою же их ненавидя, царица. Вй отвечая, сказал Антиной, сын Двпейтов надменный: «О многоумная старца Икария дочь, Пенелопа, Всякий подарок, тебе от твоих женихов подносимый, Ты принимай: не позволено то отвергать, что дарят нам. Мы же, ты знай, не пойдем от тебя ни домой, ни в иное Место, пока ты из нас по желанью не выберешь мужа». Так говорил Антиной; согласил ися все с ним другие. Каждый потом за подарком глашатая в дом свой отправил. Посланный длинную мантию с пестрым шитьем Антиною Подал; двенадцать застежек ее золотых украшали, Каждая с гибким крючком, чтоб, в кольцо задеваясь, держал он Мантию. Цепь из обделанных в золото с чудным искусством, Светлых, как солнце, больших янтарей принесли Звримаху. Серьги — из трех, с шелковичной пурпурною ягодой сходных Шариков каждая — подал проворный слуга Эвридаму; Выл молодому Пизандру, Поликтора умного сыну, Женский убор принесен, ожерелье богатое; столь же Выли не скупы и прочие вес на подарки. Приняв их, Вверх по ступеням высоким обратно пошла Пенелопа. С ней удалились, подарки неся, и младые рабыни. Те же, опять обратившися к пляске и сладкому пенью, Начали снова шуметь в ожидании ночи; когда же Черная ночь посреди их веселого шума настала, Три посредине палаты поставив жаровни, наклали Много поленьев туда, изощренной нарубленных медью, Мелких, сухих, и лучиною тонкой зажгли их, смолистых Факелов к ним подложивши. Смотреть за огнем почередно Выли должны Одиссеева дома рабыни. И с ними Так говорить Одиссей хитромысленный начал: «Подите Вы, Одиссеева дома рабыни, отсюда в .покои Вашей царицы, Икария дочери многоразумной; Сядьте с ней, тонкие нити сучите и волну руками Дергайте, горе ее развлекая своим разговором. Я же останусь смотреть за огнем, и светло здесь в палате Будет, хотя бы они до утра пировать здесь остались; Им не удастся меня утомить; я терпеть научился». Так говорил он. Рабыни одна на другую взглянули С громким смехом; и грубо ему отвечала Меланто, Дочь Долиона (ее воспитала сама Пенелопа С детства и много игрушек и всяких ей лакомств давала; Сердце ж ее нечувствительно было к печалям царицы; Тайно любовный союз с двримахом она заключила); Так отвечала она Одиссею ругательным словом: «Видно, совсем потерял ты рассудок, бродяга; не хочешь, Видно, искать ты ночлега на кузнице, или в закуте, Или в шинке; здесь, конечно, приютней тебе; на слова ты Дерзок в присутствии знатных господ; и душою не робок; Знать, от вина помутился твой ум, иль, быть может, такой уж Ты от природы охотник без смысла болтать; иль, осилив Водного Ира, так поднял ты нос — бсрсгися, однако; Может с тобою здесь встретиться кто-нибудь Ира сильнее; Зубы твои все своим кулаком он железным повыбьет; Вытолкнут в дверь по затылку им будешь ты, кровью облитый». Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей хитроумный: «Я на тебя Тслемаку пожалуюсь, злая собака; В мелкие части, болтунью, тебя искрошить он прикажет». Слово его испугало рабынь; и они во мгновенье Все из палаты ушли; их колена дрожали от страха; Думали все, что на деле исполнится то, что сказал им Странник. А он у жаровен стоял, наблюдая, чтоб ярче Пламя горело; и глаз не сводил с женихов, им готовя Мыслию все, что потом и на самом исполнилось деле. Тою порой женихов и Афина сама возбуждала К дерзко-обидным поступкам, дабы разгорелось сильнее Мщение в гневной душе Одиссея, Лаэртова сына. Так говорить Эвримах, сын Полибиев, начал (обидеть Словом своим Одиссея, других рассмешивши, хотел он): «Слух ваш склоните ко мне, женихи Пенелопы, дабы я Высказать мог вам все то, что велит мне рассудок и сердце. Этот наш гость, без сомнения, демоном послан, чтоб было Нам за трапезой светлей; не от факелов так все сияет Здесь, но от плеши его, на которой нет волоса боле». Так он сказал и потом, обратясь к Одиссею, примолвил: «Странник, ты, верно, поденщиком будешь согласен наняться В службу мою, чтоб работать за плату хорошую в поле, Рвать для забора терновник, деревья сажать молодые; Круглый бы год получал от меня ты обильную пищу, Всякое нужное платье, для ног надлежащую обувь. Думаю только, что будешь худой ты работник, привыкнув К лени, без дела бродя и мирским подаяньем питаясь: Даром свой жадный желудок кормить для тебя веселее». Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Если б с тобой, Эвримах, привелось мне поспорить работой, Если 6 весною, когда продолжительней быть начинают Дни, по косе, одинаково острой, обоим нам дали В руки, чтоб, вместе работая с самого раннего утра Вплоть до вечерней зари, мы траву луговую косили, Или, когда бы, запрягши нам в плуг двух быков круторогих, Огненных, рослых, откормленных тучной травою, могучей Силою равных, равно молодых, равно работящих, Дали четыре нам поля вспахать для посева, тогда бы Сам ты увидел, как быстро бы в длинные борозды плуг мой Поле изрезал. А если б войну запалил здесь Кронион Зевс и мне дали бы щит, два копья медноострых и медный Кованый шлем, чтоб моей голове был надежной защитой, Первым в сраженье меня ты тогда бы увидел; тогда бы Мне ты не стал попрекать ненасытностью жадной желудка. Но человек ты надменный; твое неприязненно сердце; Сам же себя, Эвримах, ты считаешь великим и сильным Лишь потому, что находишься в обществе низких и слабых. Если б, однако, не жданный никем, Одиссей вам явился — Сколь ни просторная плотником сделана дверь здесь, она бы Узкой тебе, неоглядкой бегущему, вдруг показалась». Он замолчал. Эвримах, рассердясь, на него исподлобья Грозно очами сверкнул и слово крылатое бросил: «Вот погоди, я с тобою разделаюсь, грязный бродяга: Дерзок в присутствии знатных господ и не робок душой ты; Видно, вино помутило твой ум, иль, быть может, такой уж Ты от природы охотник без смысла болтать иль, осилив Бедного Ира, так сделался горд — берегися, однако». Так он сказал и скамейку схватил, чтоб пустить в Одиссея; Но Одиссей, отскочивши, к коленам припал Амфинома; Мимо его прошумев, виночерпия сильно скамейка В правую треснула руку, и чаша, в ней бывшая, на пол Грянулась; тот, опрокинутый, навзничь упал, застонавши. Начали громко шуметь женихи в потемневшей палате; Глядя друг на друга, так меж собою они рассуждали: «Лучше бы было, когда б, до прихода к нам, этот незваный Гость на дороге издох, не завел бы у нас он такого Шума. Теперь мы за нищего ссоримся; пир наш испорчен; Кто при великом раздоре таком веселиться захочет?» К ним обратилась тогда Телемакова сила святая: «Буйные люди, вы все помешались; не можете боле Скрыть вы, что хмель обуял вас. Знать, демон какой поджигает Всех на раздор; пировали довольно вы, спать уж пора вам; Может, кто хочет, уйти; принуждать никого я не буду». Так он сказал. Женихи, закусивши с досадою губы, Смелым его пораженные словом, ему удивлялись. Тут, обратяся к собранью, сказал Амфином благородный, Нисов блистательный сын, от Аретовой царственной крови: «Правду сказал он, друзья; на разумное слово такое Вы не должны отвечать оскорбленьем; не трогайте боле Старого странника; также оставьте в покое и прочих Слуг, обитающих в доме Лаэртова славного сына. Пусть виночерпий опять нам наполнит вином благовонным Кубки, чтоб мы, возлияв, на покой по домам разошлися; Странника ж здесь ночевать в Одиссеевом доме оставим, На руки сдав Телемаку: он гость Телемакова дома». Так Амфином говорил, и понравилось всем, что сказал он. Тут Мулион, дулихийский глашатай, слуга Амфиномов, Муж благородной породы, вина намешавши в кратеры, Кубки наполнил до края и подал гостям; совершивши Им возлняньс блаженным богам, осушили все кубки Гости; когда ж, совершив возлняньс, вином насладились Вдоволь они, все пошли по домам, чтоб предаться покою. ПЕСНЬ ДЕВЯТНАДЦАТАЯ СОДЕРЖАНИЕ ДЕВЯТНАДЦАТОЙ ПЕСНИ Вечер тридцать осыиого дня Одиссей вместе с Телемаком выносит оружия из столовой, потом остается один. Меланто снова его оскорбляет. Он рассказывает Пене- лопе вымышленную о себе повесть и уверяет ее, что Одиссей скоро воз- вратится в дом свой. Эвриклея узнает его по рубцу на ноге; он повеле- вает ей молчать. Пенелопа рассказывает ему сон свой, потом говорит, что отдаст руку свою тому из женихов, который победит других стрель- бою из Одиссеева лука; наконец Пенелопа удаляется. Все разошлися; один Одиссей в опустевшей палате Смерть замышлять женихам совокупно с Афиной остался. С ним Телемак; и сказал он, к нему обратяся: «Мой милый Сын, наперед надлежит все оружия вынссть отсюда. 5 Если ж, приметив, что нет уж в палате, как прежде, оружий, Спросят о них женихи, ты тогда отвечай им: «В палате Дымно; уж сделались вовсе они не такие, какими Здесь их отец Одиссей, при отбытии в Трою, покинул: Ржавчиной все от огня и от копоти смрадной покрылись. Также и высшую в сердце вложил мне Зевес осторожность: Может меж вами от хмеля вражда загореться лихая; Кровью тогда сватовство и торжественный пир осквернится — Само собой прилипает к руке роковое железо». Так он сказал. Телемак, повинуясь родителя воле, Кликнул старушку, усердную няню свою Д ври клею; «Няня, — сказал он, — смотри, чтоб служанки сюда не входили Прежде, покуда наверх не отнес я отцовых оружий; Здесь без присмотра они; все испорчены дымом; отца же Нет. Я доныне ребенок бессмысленный был, но теперь я Знаю, что должно отнесть их туда, где не может их портить Копоть». Сказал. Эвриклся старушка ему отвечала: «Дельно! Пора, мой прекрасный, за разум приняться, и дома Выть господином, и знать обходиться с отцовым богатством. Кто же, когда покидать не велишь ты служанкам их горниц, Факелом будет зажженным тебе здесь светить за работой? « Ей отвечая, сказал рассудительный сын Одиссеев: «Этот старик; не трудяся, никто, и хотя б он чужой был, В доме моем, получая наш корм, оставаться не должен». Кончил. Не мимо ушей Эвриклеи его пролетело Слово. Все двери тех горниц, где жили служанки, замкнула Тотчас она. Одиссей с Телемаком тогда принял ися Медные с гребнями шлемы, с горбами щиты, с остриями Длинными копья наверх выносить; и Афина Паллада Им невидимо, держа золотую лампаду, светила. Тем изумленный, сказал Телемак Одиссею: «Родитель, В наших очах происходит великое, думаю, чудо; Гладкие стены палаты, сосновые средние брусья, Все потолка перекладины, все здесь колонны так ясно Видны глазам, так блистают, как будто 6 пожар был кругом их, Видно, здесь кто из богов олимпийских присутствует тайно». Так он спросил; отвечая, сказал Одиссей хитроумный Сыну: «Молчи, ни о чем не расспрашивай, бойся и мыслить: Воги, владыки Олимпа, такой уж имеют обычай. Время тебе на покой удалиться, а я здесь останусь; Видеть хочу поведенье служанок; хочу в Пенелопе Сердце встревожить, чтоб, плача, пеня обо веси расспросила». Так он сказал. Телемак из палаты немедленно вышел; Факел зажженный неся, он пошел в тот покой почивальный, Где по ночам миротворному сну предавался обычно. В спальню пришедши, он лег и заснул в ожиданье Денницы. Тою порою один Одиссей в опустевшей палате Смерть замышлять женихам совокупно с Палладой остался. Вышла разумная тут из покоев своих Пенелопа, Светлым лицом с золотой Афродитой, с младой Артемидой Сходная. Сесть ей к огню пододвинули стул, из слоновой Кости точеный, с оправой серебряной, чудной работы Икмалиона (для ног и скамейку приделал художник К дивному стулу). Он мягко-широкой покрыт был овчиной. Многоразумная села на стул Пенелопа. Вступивши С ней белорукие царского дома служанки в палату, Начали всё убирать там: столы с недоеденным хлебом, Кубки и множество чаш, из которых надменные гости Пили; и, выбросив на пол золу из жаровен, наклали Новых поленьев туда, чтоб нагрелась палата и был в ней Свет. А Меланто опять привязалась ругать Одиссея: «Здесь ты еще, неотвязный? Не хочешь и ночью покоя Дать нам, бродя здесь как тень, чтоб подметить, что в доме служанки Делают. Вон! Говорю я тебе, побродяга; наелся Здесь ты довольно! Уйди, иль швырну я в тебя головнею». Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей хитроумный: «Что ж так неистово ты на меня, сумасбродная, злишься? Или противно тебе, что в грязи я, что, в рубище бедном По миру ходя, прошу подаянья? Что ж делать? Я нищий. Жребий такой уж нам всем, безотрадно бродящим скитальцам. В прежние дни я и сам меж людьми не совсем бесприютно Жил; и богатоустроенным домом владел, и доступен Всякому страннику был, и охотно давал неимущим; Много имел я невольников, много всего, чем роскошно Люди живут и за что величает их свет богачами. Все уничтожил Кронион — так было ему то угодно. Ты, безрасудная, так же (кто знает, как скоро!) утратишь Всю красоту молодую, которою так здесь гордишься; Станешь тогда ты противна своей госпоже; да и может Сан Одиссей возвратиться — надежда не вовсе пропала; Ксли же он и погиб и возврата лишен, то еще здесь Сын Одиссеев, младой Телемак, Аполлонов питомец, Здравствует; знает он все поведенье служанок домашних, Скрыться не может ничто от него; он из детства уж вышел». Так он сказал. Пенелопа, услышав разумное слово, Речь обратила свою, раздраженная, к дерзкой служанке: «Ты, как собака, бесстыдница, злишься; меня ж не обманешь; Знаю твое поведенье; за все головою заплатишь. Разве не слышала ты, как сюда пригласить я велела Этого странника, мысля, что может сказать мне какую Весть о супруге моем, о котором давно так я плачу?» Тут, обратясь к Эвриномс, сказала она: «Эвринома, Стул пододвинь поскорее, покрытый овчиною мягкой; Должно, чтоб здесь иноземец покойно сидел, и свои нам Все рассказал приключенья, и мне отвечал на вопросы». Так говорила она. Эвринома немедленно гладкий Стул принесла и покрыла его густошерстной овчиной; Сесть приглашен был на стул Одиссей богоравный женою. Так, обратяся к нему, начала говорить Пенелопа: «Странник, сначала тебя я сама вопрошу, отвечай мне: Кто ты, мой добрый старик? Кто отец твой? Кто мать? Где родился?» Так, отвечая, сказал Одиссей, в испытаниях твердый: «О царица, повсюду и все на земле беспредельной Люди тебя превозносят, ты славой до неба достигла; Ты уподобиться можешь царю беспорочному; страха Вожия полный и многих людей повелитель могучий, Правду творит он; в его областях изобильно родится Рожь, и ячмень, и пшено, тяготеют плодами деревья, Множится скот на полях и кипят многорыбием воды; Праведно властвует он, и его благоденствуют люди. Ты же, царица, меня вопрошай обо всем; не касайся Только отчизны моей, и семьи, и семейного дома: Горе мне душу глубоко проникнет, когда говорить здесь Буду, о них вспоминая; страдал я немало. В чужом же Доме, в беседе с людьми, предаваться слезам неприлично. Слезы напрасны: бедам не приносят они исцеленья. Может, притом, и на мысли прийти здесь рабыням, сама ты Можешь подумать, что слезы от хмеля мои происходят». 18 - 3454 *75 Так Одиссею, ему отвечая, сказала царица: «Странник, мою красоту я утратила волей бессмертных С самых тех пор, как пошли в кораблях чернобоких ахейцы В Трою, и с ними пошел мой супруг, Одиссей богоравный. Вели б он жизни моей покровителем был, возвратяся В дом, несказанно была б я тогда и славна и прекрасна; Ныне ж в печали я вяну; враждует злой демон со мною. Вес, кто на разных у нас островах знамениты и сильны, Первые люди Дулихия, Зама, лесного Закинфа, Первые люди утесистой, солнечно-светлой Итаки, Нудят упорно ко браку меня и наш дом разоряют; Мне ж не по сердцу никто: ни просящий защиты, ни странник, Ниже глашатай, служитель народа; один есть желанный Мной — Одиссей, лишь его неотступное требует сердце. Те же твердят непрестанно о браке; прибегнуть к обману Я попыталась однажды; и демон меня надоумил Стан превеликий поставить в покоях моих; начала я Темно-широкую ткань и, собрав женихов, им сказала: «Юноши, ныне мои женихи — поелику на свете Нет Одиссея, — отложим наш брак до поры той, как будет Кончен мой труд, чтоб начатая ткань не пропала мне даром; Старцу Лаэрту покров гробовой приготовить хочу я Прежде, чем будет он в руки навек усыпляющей смерти Парками отдан, дабы не посмели ахейские жены Мне попрекнуть, что богатый столь муж погребен без покрова». Так я сказала; они покорились мне мужеским сердцем. Целый я день за тканьем проводила; а ночью, зажегши Факел, сама все, натканное днем, распускала. Три года Длилася хитрость удачно, и я убеждать их умела. Но когда, обращеньем времен приведенный, четвертый Год совершился, промчал ися месяцы, дни пролетели — Все им открыла одна из служанок, лихая собака; Сами они тут застали меня за распущенной тканью: Так и была приневолена ими я труд мой окончить. Способа нет уж теперь избежать мне от гнусного брака; Хитрости новой на ум не приходит: меня все родные Нудят к замужеству; и сын огорчается, видя, как дом наш Грабят; а он уж созрел и теперь за хозяйством способен Сам наблюдать, и к нему уваженье Зевес пробуждает В людях. Скажи ж откровенно пне, кто ты? Уж, верно, не отрасль Славного в древности дуба, не камень от груди утеса». Вй возражая, ответствовал так Одиссей богоравный: «О многоумная старца Икария дочь, Пенелопа, Вижу, что ты о породе моей неотступно желаешь Сведать. Я все расскажу, хоть печаль и усилит рассказ мой В сердце моем. Так бывает со всяким, кто долго в разлуке С милой семьей, сокрушенный, как я, меж людей земнородных Странствует, их посещая обители, сам бесприютный. Но отвечать на вопросы твои я с охотою буду. Остров есть Крит посреди виноцветного моря, прекрасный, Тучный, отвеюду объятый водами, людьми изобильный; Там девяносто они городов населяют великих. Разные слышатся там языки: там находишь ахеян С первоплсменной породой воинственных критян; кидоны Там обитают, дорийцы кудрявые, племя пеласгов, В городе Гноссе живущих. Вдва девяти лет достигнув, Там уж царем был ? и нос, собеседник Крониона мудрый, Дед мой, родитель великого Девкалиона, который Идоменея родил и меня. В корабле крутоносом Идоменей, многославный мой брат, в отдаленную Трою Поплыл с Атридом; мое ж знаменитое имя Антон; После него родился я; он старший и властью сильнейший. В Крите гостил Одиссей; и он мною, как гость, одарен был. В Крит же его занесло буреносною силою ветра: В Трою плывя и у мыса Малеи застигнутый бурей, В устье Амизия ввел он свой быстрый корабль и в опасной Пристани стал близ скалы длифийской, богами спасенный. К Идоменею он в город пришел, утверждая, что гостем Выл он царю, что его почитал и любил несказанно. Но уж дней десять прошло иль одиннадцать с тех пор, как поплыл Царь в кораблях крутоносых в троянскую землю. Я принял Вместо царя во дворце Одиссея, и мной угощен был Он дружелюбно с великою роскошью; было запасов Много у нас; и сопутники все Одиссеевы хлебом, Собранным с мира, и огненноцветным вином, и прекрасным Мясом быков угощаемы досыта были; двенадцать Дней провели богоравные люди ахейские с нами: В море идти не пустил их Борей, бушевавший с такою 18' 277 Силой, что было нельзя на ногах устоять и на суше; Демон его разъярил; на тринадцатый день он утихнул. В море пустились они». Так неправду за чистую правду Он выдавал им. И слезы из глаз их л ил ися; так тает Снег на вершинах высоких, заоблачных гор, тсплоносным Двром согретый и прежде туда нанесенный Зефиром, — Им же растаянным реки полнеют и льются быстрее, — Так по щекам Пенелопы прекрасным струею л ил ися Слезы печали о милом, пред нею сидевшем, супруге. Он же, глубоко проникнутый горьким ее сокрушеньем (Очи свои, как железо иль рог неподвижные, крепко В темных ресницах сковав и в нее их вперив, не мигая), Воли слезам не давал. И, насытяся горестным плачем, Так напоследок ему начала говорить Пенелопа: «Странник, я способ имею, тебя испытанью подвергнув, Выведать, подлинно ль ты Одиссея и спутников, бывших С ним, угощал там в палатах царя, как теперь уверяешь. Можешь ли мне описать ты, какое в то время носил он Платье, каков он был видом и кто с ним сопутники были?» Вй отвечая, сказал Одиссей, в испытаниях твердый: «Трудно ответствовать мне на вопрос твой, царица; уж много Времени с этой поры протекло, и тому уж двадцатый Год, как, мою посетивши отчизну, супруг твой пустился В море; но то, что осталося в памяти, вам расскажу я: В мантию был шерстяную, пурпурного цвета, двойную Он облечен; золотою прекрасной с двойными крючками Вляхой держалася мантия; мастер на бляхе искусно Грозного пса и в могучих когтях у него молодую Лань изваял; как живая, она трепетала; и страшно Пес на нее разъяренный глядел, и, из лап порываясь Выдраться, билась ногами она: в изумленье та бляха Всех приводила. Хитон, я приметил, носил он из чудной Ткани, как пленка, с головки сушеного снятая лука, Тонкой и светлой, как яркое солнце; вес женщины, видя Эту чудесную ткань, удивлял ися ей несказанно. Я же — заметь ты — не ведаю, где он такую одежду Взял? Надевал ли уж дома ее до отбытия в Трою? В дар ли се получил от кого из своих при отъезде? Взял ли в подарок прощальный как гость? Одиссея любили Многие люди; сравниться же пало могло с ним ахеян. Меч медноострый, двойную пурпурную мантию, с тонким, Сшитым по мерке хитоном ему подарив на прощанье, С почестью в путь проводил я его в корабле крепкозданном. С ним находился глашатай; немного постаре годами Был он; его и теперь описать вам могу я: горбатый, Смуглый, курчавые волосы, черная кожа на теле; Звали его Эврнбатом; его всех товарищей боле Чтил Одиссей, поелику он ведал, сколь был он разумен». Так говорил он. Усилилось горе в душе Пенелопы: Все Одиссеевы признаки ей описал он подробно. Горестным плачем о милом, далеком супруге насытясь, Так напоследок опять начала говорить Пенелопа: «Странник, до сих пор одно сожаленье к тебе я имела, — Будешь отныне у нас ты любим и почтен несказанно. Платье, которое мне описал ты, сама я сложила В складки, достав из ларца, и ему подала, золотою Бляхой украсив. И мне уж его никогда здесь не встретить В доме семейном, в отечестве милом! Зачем он, зачем он Нас покидал! Неприязненный демон его с кораблями В морс увел, к роковым, к несказанным стенам Илиона». Кй возражая, ответствовал так Одиссей богоравный: «О многоумная старца Икария дочь, Пенелопа, Нежной своей красоты не губи сокрушеньем; не сетуй Так безутешно о милом супруге. Тебя укорять я В этом не буду: нельзя не крушиться жене об утрате Сердцем избранного мужа, с которым в любви родились ей Дети; красой же богам Одиссей, говорят, был подобен. Ты успокойся, однако, и выслушай то, что скажу я: Правду одну я скажу, ничего от тебя не скрывая, Все объявив, что узнал о прибытии к вам Одиссея В области тучной феспротов, от здешних брегов недалекой. Жив он; и много везет на своем корабле к вам сокровищ, Собранных им от различных народов; но спутников верных Всех он утратил; его крутобокий корабль, виноцветным Морем от знойной Тринакрии плывший, Зевес и блестящий Гелиос громом разбили своим за пожранье священных, Солнцу любезных быков — все погибли в волнах святотатцы. Он же, схвативший оторванный киль корабля, был на остров Выброшен, где обитают родные богам фсакийцы; Почесть ему оказали они, как бессмертному богу; Щедро его одарили и даже сюда безопасно Сами хотели его проводить. И давно б уж в Итаке Выл он; но, здраво размысливши, он убедился, что прежде Разные земли ему для скопленья богатств надлежало Видеть. Никто из людей земнородных не мог с ним сравниться В знании выгод своих и в расчетливом, тонком рассудке — Так говорил мне о нем царь Федон благодушный, который После, бессмертным богам совершив возлняньс, поклялся Мне, что и быстрый корабль уж устроен и собраны люди В милую землю отцов проводить Одиссея; меня же Он наперед отослал, поелику корабль приготовлен Выл для феспротов, в Дулихий, обильный пшеницею, шедших; Мне и богатство, какое скопил Одиссей, показал он. Даже и внукам в десятом колене достанется много — Столько добра им оставлено было царю в сохраненье. Сам же, сказали, пошел он в Додону затем, чтоб оракул Темносенистого Диева дуба его научил там, Как по отсутствии долгом, в отчизну, в желанную землю Милой Итаки ему возвратиться удобнее будет. Жив он, ты видишь сама; и, конечно, здесь явится скоро; Верно, теперь и от милых своих и от родины светлой Он недалеко; могу подтвердить то и клятвой великой; Зевсом метателем грома, отцом и владыкой бессмертных, Также святым очагом Одиссеева дома клянуся Вам, что наверно и скоро исполнится то, что сказал я. Прежде, чем солнце окончит свой круг, Одиссей возвратится; Прежде, чем месяц наставший сменен наступающим будет, Вступит он в дом свой». Ему отвечая, сказала царица: «Если твое предсказание, гость чужеземный, свершится, Будешь от нас угощен ты как друг и дарами осыпан Столь изобильно, что счастью такому все будут дивиться. Мне же не то предвещает мое сокрушенное сердце: Нет! И сюда Одиссей не придет, и тебя не отправим В путь мы отсюда: недобрые люди здесь властвуют в доме; Здесь никого не найдется такого, каков Одиссей был, Странников всех угощавший и всем на прощанье даривший Много. Теперь вы, рабыни, омойте его и постелю, Мантией теплой покрытую, здесь приготовьте, чтоб ног он Спать, не озябнув, до первых лучей златотронной Денницы. Завтра ж поутру его вы, в купальне омывши, елеем Чистым натрите, дабы он, опрятный, за стол с Телемаком Сел и с гостями обедал. И горе тому, кто обидеть Вновь покусится его непристойно: ему никакого Места вперед здесь не будет, хотя б он и сильно озлился. Иначе, странник, поверишь ли ты, чтоб хоть мало от прочих Жен я возвышенных духом и светлым умом отличалась, Если я грязным тебя и нечисто одетым за стол наш Сесть допущу? Нам ненадолго жизнь достается на свете; Кто здесь и сам без любви и в поступках любви не являет, Тот ненавистен, пока на земле он живет, и желают Зла ему люди; от них поносим он нещадно и мертвый; Кто ж, беспорочный душой, и в поступках своих беспорочен — Имя его, с похвалой по земле разносимое, славят Все племена и народы, все добрым его величают». Ей возражая, ответствовал так Одиссей богоравный: «О многоумная старца Икария дочь, Пенелопа, Теплая мантия мне и роскошное ложе противны С тех пор, как Крита широкого снегом покрытые горы, В длин новосел ьном плывя корабле, из очей потерял я. Дай мне здесь спать, как давно уж привык я, на жесткой постели. Много, много ночей провалялся в бессоннице тяжкой Я, ожидая пришествия златопрестольной Денницы; Также и ног омовение мне не по сердцу; по крайней Мерс к моим прикоснуться ногам ни одной не позволю Я из рабынь молодых, в Одиссеевом доме служащих. Нет ли старушки, любящей заботливо службу и много В жизни, как сам я, и зла и добра испытавшей? Охотно Ей прикоснуться к моим с омовеньем ногам я дозволю». Так Одиссею, ему отвечая, сказала царица: «Странник, немало до сих пор гостей к нам из близких, из дальних Стран приходило — умней же тебя никого не случалось Встретить мне; речи твои все весьма рассудительны. Есть здесь В доме старушка, советница умная, полная добрых Мыслей; за ним, злополучным, ходила она; он был ею Выкормлен, ею в минуту рождения на руки принят. Ей, хоть она и слаба, о тебе поручу я заботу; Встань, Эвриклся, моя дорогая разумница, вымой Ноги ему, твоего господина ровеснику; с ним же, Может быть, сходен и видом уж стал Одиссей, изнуренный Жизни к) трудной: в несчастии люди стареются скоро». Так говорила она; Эвриклся закрыла руками Очи, но слезы пробились сквозь пальцы; она возопила: «Свет мой, дитя мое милое! Где ты? За что же Кронион Так на него, столь покорного воле богов, негодует? Кто ж из людей перед громоигрателем Зевсом такие Тучные бедра быков сожигал и ему экатомбы Так приносил изобильно, моля, чтоб он светлую старость Дал ему дома провесть, расцветающим радуясь сыном? Выли напрасны молитвы; навеки утратил возврат он. Горе! Выть может, теперь, никому не родной, на чужбине, Где-нибудь, впущенный в дом богача, он от глупых служанок Встречен такой же там бранью, какой был от этих собак ты, Странник, обижен; зато и не хочешь им, дерзким, позволить Ноги омыть у тебя. То, однако, порядком исполнить Мне повелела моя госпожа Пенелопа. Охотно Сделаю все, и не волю одну госпожи исполняя. Нет! для тебя самого. Несказанно мою ты волнуешь Душу. Послушай, я выскажу мысли мои откровенно: Странников бедных немало в наш дом приходило; но сердце Мне говорит, что из них ни один (с удивленьем смотрю я) Не был так голосом, ростом, ногами, как ты, с Одиссеем Сходен». Сказала. Вй так отвечал Одиссей хитроумный: «Правда, старушка, и сам от людей я, которым обоих Нас повстречать удавалось, слыхал, что во многом друг с другом Мы удивительно сходны, как то мне и ты говоришь здесь». Так отвечал он. Сияющий таз, для мытья ей служивший Ног, принесла Эвриклся; и, свежей водою две трети Таза наполнив, ее долила кипятком. Одиссей же Сел к очагу; но лицом обернулся он к тени, понеже Думал, что, за ногу взявши его, Эвриклся знакомый Может увидеть рубец, и тогда вся откроется разом Тайна. Но только она подошла к господину, рубец ей Вросился прямо в глаза. Разъяренного вепря клыком он Ранен был в ногу тогда, как пришел посетить на Парнасе Автоликона, по матери деда (с его сыновьями), Славного хитрым притворством и клятв нарушением, — Эр| Тем дарованьем его наградил, поелику он много Бедр от овец и от коз приносил благосклонному богу. Автоликон, посетив плодоносную землю Итаки, Новорожденного сына у дочери милой нашел там. Выждав, когда он окончит свой ужин, ему на колена Внука пришла положить Эвриклся. Она тут сказала: «Автоликон, богоданному внуку ты выдумать должен Имя, какое угодно тебе самому: ты усердно Зевса о внуке молил». То приняв предложенье, сказал он Зятю и дочери: «Вашему сыну готово уж имя; Вас посетить собирался, я рассержен несказанно Многими был из людей, населяющих тучную землю; Пусть назовется мой внук Одиссеем; то значит: сердитый. Ксли ж когда он, достигнувши мужеских лет, пожелает Дедовский дом посетить на Парнасе, где наша обитель, Будет он мной угощен и с богатым отпущен подарком». Внук возмужал и пришел за подарком обещанным к деду. Автоликон с сыновьями своими его благосклонно Встретил руки пожиманьем и сладко-ласкательным словом; Бабка ж его Амфитея в слезах у него целовала Очи, и руки, и голову, громко рыдая. Богатый Пир приказал сыновьям многославным своим приготовить Автоликон. И они, исполняя родителя волю, Тотчас пригнать повелели быка пятилетнего с поля; Голову снявши с быка и его распластавши, на части Мясо они разрубили и части, взоткнув их на вертел, Начали жарить; изжарив же, их разнесли по порядку. Сидя они за обедом весь день до вечернего мрака, Кли прекрасное мясо и сладким вином утешались. Солнце тем временем село, и ночь наступила; о ложе Каждый подумал, и сна благодать ниспослали им боги. Встала из мрака младая с перстами пурпурными Эос. Автоликоновы все сыновья, на охоту собравшись, Скликали быстрых собак. Сын Лаэртов отправился с ними. Долго они по крутому, покрытому лесом, Парнасу Шли; напоследок достигли глубоких, встристых ущелий; Гелиос только что начал поля озарять, подымаясь Тихо с глубоких, лиющихся медленно вод Океана; В дикую дебрь углубились охотники все; перед ними, След открывая, бежали собаки; с собаками вместе Автол и ко но вы дети и сын многославный Лаэртов Быстро бежали, имея в руках длиннотенные копья. Страшно-огромный кабан там скрывался, в кустах закопавшись Диких: в тенистую глубь их проникнуть не мог ни холодный, Сыростью дышащий ветер, ни Гелиос, знойно блестящий, Даже и дождь не пронзал их ветвистого свода — так густо Выли они сплетены; и скопилось там много опадших Листьев. Когда же приблизился шум от собак и от ловчих, Быстро бежавших, кабан им навстречу из дикого лога Прянул; щетину встопорщив, ужасно сверкая глазами, Он заступил им дорогу; и первый, к нему подбежавший, Был Одиссей. Он копье длинноострое поднял, готовый Зверя пронзить; но успел Одиссею поранить колено Острым клыком разъяренный кабан; и он выхватил много Мяса, нагрянувши бешено сбоку, но кость уцелела. В правое зверю плечо боевое копье сын Лаэртов Сильно всадил; и, плечо проколов, острием на другой бок Вышло копье; повалился кабан, и душа отлетела. Автоликоновы дети убитого зверя велели Должным порядком убрать и потом Одиссееву рану Перевязали заботливо; кровь же, бежавшую сильно, Заговорили. И все напоследок к отцу возвратились. Автоликон и его сыновья Одиссея, от раны Дав исцелиться ему и его одаривши богато, Сердцем веселого, сами веселые, с миром послали В землю Итаки; отец и разумная мать несказанно Были его возвращению рады; они расспросили Сына подробно о ране, и он рассказал по порядку, Как, на Парнасе ловитвой зверей веселясь с сыновьями Автоликона, он вепрем клычистым был ранен в колено. Зту-то рану узнала старушка, ощупав руками Ногу; отдернула руки она в изумленье; упала В таз, опустившись, нога; от удара се зазвенела Медь, покачнулся водою наполненный таз, пролилася На пол вода. И веселье и горе проникли старушку, Очи от слез затуманились, ей не покорствовал голос. Сжав Одиссею рукой подбородок, она возгласила: «Ты Одиссей! Ты woe золотое дитя! И тебя я Прежде, пока не ощупала этой ноги, не узнала!» Кончив, она на свою госпожу обратила поспешно Взоры, чтоб ей возвестить возвращение милого мужа. Та ж не могла ничего, обратяся глазами в другую Сторону, видеть: Паллада ее овладела вниманьем. Но Одиссей, ухвативши одною рукою за горло Няню свою, а другою ее подойти приневолив Ближе к нему, прошептал ей: «Ни слова! Меня ты погубишь; Я Одиссей; ты вскормила меня; претерпевши немало, Волей богов возвратился я в землю отцов через двадцать Лет. Но — уж если твои для узнания тайны открылись Очи — молчи! И чтоб в доме никто обо мне не проведал! Иначе, слушай — и то, что услышишь, исполнится верно, — Ксли мне Дий истребить женихов многобуйных поможет, Здесь и тебя я щадить, хоть тобой и воспитан, не стану В час тот, когда над рабынями строгий мой суд совершится». Сыну Лаэртову так, отвечая, сказала старушка: «Странное слово из уст у тебя, Одиссей, излетело; Ведаешь сам ты, как сердцем тверда я, как волей упорна: Вес сохраню, постоянней, чем камень, целей, чем железо; Выслушай, друг, мой совет и заметь про себя, что услышишь. Ксли Зевес истребить женихов многобуйных поможет, Всех назову я рабынь, обитающих здесь, чтоб меж ними Мог отличить ты худых и порочных от добрых и честных». Кй возражая, ответствовал так Одиссей хитроумный: «Нет, Эвриклся, их мне называть не трудись понапрасну; Сам все увижу и буду уметь все подробно разведать. Только молчи. Произволу богов предадим остальное». Так говорил Одиссей; и поспешно пошла Эвриклся Теплой воды принести, поелику вся прежняя на пол Вылилась. Вымыв и чистым елеем умасливши ноги, Снова скамейку свою Одиссей пододвинул к жаровне; Сев к ней, чтоб греться, рубец свой отрепьями рубища скрыл он. Умная так, обратяся к нему, Пенелопа сказала: «Странник, сначала сама я тебя вопрошу, отвечай мне: Скоро наступит пора насладиться покоем; и счастлив Тот, на кого и печального сон миротворный слетает. Мне ж несказанное горе послал неприязненный демон; Днем, сокрушаясь и сетуя, душу свою подкрепляю Я рукодельем, хозяйством, присмотром за делом служанок; Ночью ж, когда все утихнет и все вкруг меня, погрузившись Сладостно в сон, отдыхают беспечно, одна я, тревогой Мучась, в бессоннице тяжкой сижу на постели и плачу; Плачет Аида, Пандарова дочь бледноликая, плачет; Звонкую песню она заунывно с началом весенних Дней благовонных поет, одиноко таясь под густыми Сенями рощи, и жалобно льется рыдающий голос; Плача, Итнлоса милого, сына Цетосова, медью Острой нечаянно ею сраженного, мать поминает. Так, сокрушенная, плачу и я, и не знаю, что выбрать, — С сыном ли милым остаться, смотря за хозяйством, за светлым Домом его, за работой служанок, за всем достояньем, Честь Одиссеева ложа храня и молву уважая? Иль, наконец, предпочесть из ахейцев того, кто усердней Брака желает со мной и щедрее дары мне приносит? Сын же, покуда он отроком был неразумным, расстаться С матерью нежной не мог и супружеский дом мне покинуть Сам запрещал; но теперь он, уж мужеской силы достигнув, Требует сам от меня, чтоб из дома я вышла немедля; Он огорчается, видя, как наше имущество грабят. Ты же послушай: я видела сон; мне его растолкуй ты; Двадцать гусей у меня есть домашних; кормлю их пшеницей; Видеть люблю, как они, на воде полоскаясь, играют. Снилося мне, что, с горы прилетевший, орел крутоносый, Шею свернув им, их всех заклевал, что в пространной столовой Мертвые были они на полу все разбросаны; сам же В небо умчался орел. И во сне я стонала и горько Плакала; вместе со мною и много прекрасных ахейских Жен о гусях, умерщвленных могучим орлом, сокрушалось. Он же, назад прилетев и с пустясь на высокую кровлю Царского дома, сказал человеческим голосом внятно: «Старца Икария умная дочь, не крушись, Пенелопа. Видишь не сон мимолетный, событие верное видишь; Гуси — твои женихи, а орел, их убить прилетавший Грозною птицей, не птица, а я, Одиссей твой, богами Ныне тебе возвращенный твоим женихам на погибель». Так он сказал мне, и в это мгновенье мой сон прекратился; Я осмотрелась кругом: на дворе, я увидела, гуси Все налицо; и, толпяся к корыту, клюют там пшеницу». Умной супруге своей отвечал Одиссей богоравный: «Сон, государыня, твой толковать бесполезно: он ясен Сам по себе; сокровенного нет в нем значенья; и если Сам Одиссей предсказал женихам их погибель — погибнут Все: ни один не уйдет от судьбы и от мстительной Ксры». Так, отвечая, сказала царица Лаэртову сыну: «Странник, конечно, бывают и темные сны, из которых Смысла нельзя нам извлечь; и не всякий сбывается сон наш. Создано двое ворот для вступления снам бестелесным В мир наш; одни роговые, другие из кости слоновой; Сны, проходящие к нам воротами из кости слоновой, Лживы, несбыточны, верить никто из людей им не должен; Те же, которые в мир роговыми воротами входят, Верны; сбываются все приносимые ими виденья. Но не из этих ворот мой чудесный, я думаю, вышел Сон — сколь ни радостно было бы то для меня и для сына. Слушай теперь, что скажу, и заметь про себя, что услышишь: Завтра наступит он, день ненавистный, в который покинуть Дом Одиссеев принудят меня; предложить им стреляньс Из лука в кольца хочу я: супруг Одиссей здесь двенадцать С кольцами ставил, бывало, жердей, и те жерди не близко Ставил одну от другой, и стрелой он пронизывал кольца Все. Ту игру женихам предложить я теперь замышляю; Тот, кто согнет, навязав тетиву, Одиссеев могучий Лук, чья стрела пролетит через все (их не тронув) двенадцать Колец, я с тем удалюся из этого милого дома, Дома семейного, светлого, многобогатого, где я Счастье нашла, о котором и сонная буду крушиться». Кй возражая, ответствовал так Одиссей богоравный: «О многоумная старца Икария дочь, Пенелопа, Этой игры, мой совет, не должна ты откладывать. Верь мне, В доме своем Одиссей многохитростный явится презкде, Нежели кто между ими, рукою ощупавши гладкий Лук, тетивою натянет его и сквозь кольца прострелит». Так, отвечая, сказала царица Лаэртову сыну: «Ксли б ты, странник, со мною всю ночь согласился в палате Этой сидеть и меня веселить разговором, на ум бы Сон не пришел мне; но вовсе без сна оставаться нам, слабым Смертным, не должно. Здесь всем нам, землей многодарной кормимым, Боги бессмертные меру, особую каждому, дали. Время, однако, наверх мне уйти, чтоб лежать одиноко Там на постели, печалью перестланной, горьким потоком Слез обливаемой с самых тех пор, как супруг мой отсюда Морем пошел к роковым, к несказанным стенам Илиона. Там отдохну я, а ты ночевать, иноземец, останься Здесь; и ложись на постелю иль на пол, как сам пожелаешь». Так Пенелопа сказавши, пошла по ступеням высоким Вверх — не одна, все рабыни за нею пошли; и, в покос Верхнем своем затворяся, в кругу приближенных служанок Плакала горько она о своем Одиссее, покуда Сладкого сна не свела ей на очи богиня Афина. ПЕСНЬ ДВАДЦАТАЯ СОДЕРЖАНИЕ ДВАДЦАТОЙ ПЕСНИ Ночь с тридцать осьмого па тридцать девятый день. Утро и полдень тридцать девятого дня Одиссей ложится спать в сенях; жалобы Пенелопы его пробуждают. Добрые знамения. Столовую приготовляют к пиру. Являются сперва Евмей, потом Мелантий, который опять оскорбляет Одиссея, и, нако- нец, Филойтий, смотрящий за стадами коров. Знамение удерживает женихов, имевших намерение умертвить Телемака. За столом Ктезипп оскорбляет Одиссея. Чувства женихов приходят в расстройство: Фео- климен предсказывает им близкую гибель. Тут приготовил в сенях для себя Одиссей богоравный Ложе из кожи воловьей, еще не дубленной; покрывши Кожу овчинами многих овец, женихами убитых, Лег он; и теплым покровом его Эвриклся одела. 5 Там Одиссей, женихам истребление в мыслях готовя, Глаз не смыкая, лежал. В ворота, он увидел, служанки, Жившие в тайной любви с женихами, толпой побежали, С хохотом громким, болтая, шумя и крича непристойно. 2Й8 2Й9 Вся его внутренность пламенем гнева зажглась несказанным. Долго не знал он, колеблясь рассудком и сердцем, что делать — Встать ли и, вслед за бесстыдными бросившись, всех умертвить их? Или остаться, дав волю в последний им раз с женихами Свидеться? Сердце же злилось его; как рычит, ощенившись, Злобная сука, щеняток своих защищая, когда их Кто незнакомый берет, и за них покусаться готовясь, Так на бесстыдниц его раздраженное сердце роптало. В грудь он ударил себя и сказал раздраженному сердцу: «Сердце, смирись; ты гнуснейшее вытерпеть силу имело В логе циклопа, в то время, когда пожирал беспощадно Спутников он злополучных моих, — и терпенье рассудку Выход из страшной пещеры для нас, погибавших, открыло». Так усмирял он себя, обращался к милому сердцу. Милое сердце ему покорилось, и снова терпенье В грудь пролилося его; но ворочался с боку он на бок. Как на огне, разгоревшемся ярко, ворочают полный Жиром и кровью желудок туда и сюда, чтоб отвеюду Мог быть он сочно и вкусно обжарен, огнем не прижженный, Так на постели ворочался он, беспрестанно тревожась В мыслях о том, как ему одному с женихов многосильной Шайкою сладить. К нему подошла тут Паллада Афина, С неба слетевшая в виде младой, расцветающей девы. Тихо к его изголовью приблизясь, богиня сказала: «Что же не спишь ты, из всех земнородных несчастнейший? Разве Это не дом твой? Не верною ль в доме ты встречен женою? Сын же таков твой, что всякий ему бы отцом захотел быть». Светлой богине ответствовал так Одиссей хитроумный: «Истину ты говоришь мне, богиня; но сердцем я крепко (В том принужден пред тобой повиниться) тревожусь, не зная, Буду ли в силах один с женихов многочисленной шайкой Сладить? Они всей толпою всегда собираются в доме. Но и другою тревогой мое озабочено сердце: Бели по воле твоей и Крон иона всех истреблю я — Как мне спастися от мщенья родни их? Подумай об этом». Дочь светлоокая Зевса Афина ему отвечала: «Ты, маловерный! Надеются ж люди в беде и на слабых Смертных, ни делом помочь, ни совета подать неспособных, — Я же богиня, тебя неизменно всегда от напасти Всякой хранившая. Слушай, понятно и ясно скажу я: Вели бы вдруг пятьдесят из засады на двух нас напало Ратей, чтоб нам совокупно погибель устроить, — при них же Мы бы похитили коз их, овец и быков круторогих. Спи, ни о чем не тревожась: несносно лежать на постели, Глаз не смыкая; твои же напасти окончатся скоро». С сими словами богиня ему затворила дремотой Очи, потом на Олимп улетела. И всех усладитель Наших тревог, разрешающий сладко усталые члены, Сон овладел им. Супруга ж его, от тревоги проснувшись, Села бессонная в горьких слезах на постели; слезами Вдоволь свою сокрушенную грудь утолив, громогласно Стала она призывать Артемиду и так ей молилась: «О Артемида, богиня великая, дочь громовержца, Тихой стрелою твоею меня порази и из тела Выведи душу мою. О, когда бы меня ухватила Буря и мглистой дорогой со мною умчалася в край тот, Где начинает свой путь Оксан, круговратно бегущий! Были ж Пандаровы дочери схвачены бурею. Боги Мать и отца погубили у них; сиротами остались В доме семейном они; Афродита богиня питала Их молоком, сладкотающим медом, вином благовонным; Ира дала им, от всех отличая их дев земнородных, Ум и красу; Артемида пленительной стройностью стана Их одарила; Афина их всех научила искусствам. Но когда на высокий Олимп вознеслась Китерея Там умолять, чтоб супружества счастие дал непорочным Девам Зевес громолюбец, который, все ведая в мире, Благо и зло земнородным по воле своей посылает, — Гнусные Гарпии, дев беззащитных похитя, их в руки Предали грозных Эриний, чудовищам в рабство. О, если б Так и меня олимпийские боги с земли во мгновенье Сбросили! Если б меня, с Одиссеем в душе, Артемида Свстлокудрявая в темную вдруг затворила могилу Прежде, чем быть мне подругою мужа, противного сердцу! Но и тяжелые скорби становятся легче, когда мы, В горьких слезах, в сокрушении сердца день целый проведши, Ночью в объятия сна предаемся — мы все забываем, Зло и добро, лишь коснется очей он целебной рукою; Мне же и сон мой терзает виденьями страшными демон; Виделось мне, что лежал близ меня несказанно с ним сходный, Самый тот образ имевший, какой он имел, удаляясь; Я веселилась; я думала: это не сон — и проснулась». Так говорила она. Поднялась златовласая Эос. Жалобы плачущей в слух Одиссеев входили; и, слыша Их, он подумал, что ею был узнан; ему показалось Даже, что образ ее над его изголовьем летает. Сбросив покров и овчины собрав, на которых лежал он, Все их сложил Одиссей на скамейке, а кожу воловью Вынес на двор. Тут к Зевесу он поднял с молитвою руки: «Если, Зевес, наш отец, ты меня и землей и водою В дом мой (хотя и подвергнул напастям) привел невредимо, Дай, чтоб от первого, кто здесь проснется, мной вещее слово Было услышано; сам же мне знаменьем сердце обрадуй». Так говорил он, молясь, и Кронион молитву услышал: Страшно ударившим громом из звезднобестучного неба Зевс отвечал. Преисполнилась радостью грудь Одиссея. Слово же первое он от рабыни, моловшей на царской Мельнице близкой, услышал; на мельнице этой двенадцать Было рабынь, и вседневно от раннего утра до поздней Ночи ячмень и пшено там они для домашних мололи. Спали другие, всю кончив работу; а эта, слабее Прочих, проснулася ране, чтоб труд довершить неготовый. Жернов покинув, сказала она (и пророчество было В слове ее Одиссею): «Зевес, наш отец и владыка, На небе нет облаков, и его наполняют, сверкая, Звезды, а гром твой гремит, всемогущий! Кому посылаешь Знаменье грома? Услышь и меня, да исполнится ныне Слово мое: да последним в жилище царя Одиссея Будет сегодняшний пир женихов многобуйных! Колена Мы сокрушили свои непрестанной работой, обжорству Их угождая, — да нынешним кончатся все здесь пиры их!» Так говорила рабыня, был рад Одиссей прорнцанью Грома и слова, и в сердце его утвердилась надежда. Тут Одиссеева дома рабыни сонм ися из разных Горниц и жаркий огонь на большом очаге запалили. Ложе покинул свое и возлюбленный сын Одиссеев; Платье надев, изощренный свой меч на плечо он повесил; После, подошвы красивые к светлым ногам привязавши, Взял боевое копье, лучезарно блестящее медью; Так он ступил на порог и сказал, обратясь к Звриклее: «Няня, доволен ли был угощением странник? Покойно ль Спал он? Иль вы не хотели о нем и подумать? Обычай Матери милой я знаю; хотя и разумна, а часто Между людьми иноземными худшему почести всякой Много окажет, на лучшего ж вовсе и взгляда не бросит». Так говорил Телемак. Эвриклся ему отвечала: «Ты понапрасну, дитя, невиновную мать обвиняешь; С нею сидя, здесь вином утешался он, сколько угодно Выло душе; но не ел, хоть его и просили. По горло Сыт я, сказал. А когда он подумал о сне и постели, Мягкое ложе она приготовить велела рабыням. Он же, напротив, как жалкий, судьбою забытый бродяга, Спать на пуховой постеле, покрытой ковром, отказался; Кожу воловью постлал на полу и, овчин положивши Сверху, улегся в сенях; я покрыла его одеялом». Так Эвриклся сказала. Тогда Телемак из палаты Вышел с копьем; две лихие за ним побежали собаки. На площадь, главное место собранья ахеян, пошел он. Тут всех рабынь Одиссеева дома созвавши, сказала Им Эвриклся, разумная дочь Певсснорида Опса: «Все на работу! Одни за метлы; и проворнее выместь Горницы, вспрыснув полы; на скамейки, на кресла и стулья Пестро-пурпурные ткани постлать; ноздреватою губкой Начисто вымыть столы; всполоснуть пировыс кратеры; Чаши глубокие, кубки двудонные вымыть. Другие ж Все за водою к ключу и скорее назад, поелику Нынешний день женихи не замедлят приходом, напротив, Ранее все соберутся: мы праздник готовим великий». Так Эвриклся сказала. Ее повинуяся воле, Двадцать рабынь побежали на ключ темноводный; другие Начали горницы все прибирать и посуду всю чистить. Скоро прислали и слуг женихи: за работу принявшись, Стали они топорами поленья колоть. Воротились С свежей рабыни водой от ключа. Свинопасом Евмеем Пригнаны были три борова, самые жирные в стаде: Заперли их в окруженную частым забором за граду. Сам же Евмей подошел к Одиссею, спросил дружелюбно: «Странник, учтивее ль стали с тобой Телемаковы гости? Иль по-вчерашнему в доме у нас на тебя нападают?» Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Добрый Евмей, да пошлют всемогущие боги Олимпа Им воздаянье за буйную жизнь и за дерзость, с какою Здесь, не стыдяся, они расхищают чужое богатство!» Так говорили о многом они в откровенной беседе. К ним подошел козовод, за козами смотрящий, Мслантий; Коз, меж отборными взятых из стада, откормленных жирно, В город пригнал он, гостям на обед; с ним товарищей было Двое. И, коз привязавши под кровлей сеней многозвучных, Так Одиссею сказал, им ругаяся, дерзкий Мслантий: «Здесь ты еще, неотвязный бродяга; не хочешь, я вижу, Дать нам вздохнуть; мой совет, убирайся отсюда скорее; Иль и со мной у тебя напоследок дойдет до расправы; Можешь тогда и моих кулаков ты отведать; ты слишком Стал уж докучен; не в атом лишь доме бывают обеды». Кончил. Ему Одиссей ничего не ответствовал; только Молча потряс головою и страшное в сердце помыслил. Третий тут главный пастух подошел к ним, коровник Филойтнй; Коз он отборных привел с нетелившейся, жирной коровой. В город же их привезли на судах перевозчики, всех там, Кто нанимал их, возившие морем рабочие люди. Коз и корову Филойтий оставил в сенях многозвучных; Сам же, приближась к Евмею, спросил у него дружелюбно: «Кто чужеземец, тобою недавно, Евмей, приведенный В город? К какому себя причисляет он племени? Где он Дом свой отцовский имеет? В какой стороне он родился? С виду он бедный скиталец, но царственный образ имеет. Боги бездомно-бродящих людей унижают жестоко; Но и могучим царям испытанья они посылают». Тут к Одиссею, приветствие правою сделав рукою, Ласково он обратился и бросил крылатое слово: «Радуйся, добрый отец чужеземец; теперь нищетою Ты удручен — но пошлют, наконец, и тебе изобилье Боги. О Зевс! Ты безжалостней всех, на Олимпе живущих! Нет состраданья в тебе к человекам; ты сам, наш создатель, Нас предаешь беспощадно беде и грызущему горю. Потом прошибло меня и в глазах потемнело, когда я Вспомнил, взглянув на тебя, о царе Одиссее: как ты, он, Может быть, бродит в таких же лохмотьях, такой же бездомный. Где он, несчастный? Еще ли он видит сияние солнца? Или его уж не стало и в область Аида сошел он? О благодушный, великий мой царь! Над стадами коров ты Здесь в стороне Кефалленской меня молодого поставил; Много теперь расплодилось их; нет никого здесь другого, Кто бы имел столь великое стадо коров крепколобых. Горе! Я сам приневолен сюда их водить на пожранье Этим грабителям. Сына они притесняют в отцовом Доме; богов наказанье не страшно им; между собою Все разделить уж богатство царя отдаленного мыслят. Часто мне замысел в милое сердце приходит (хотя он, Правду сказать, и не вовсе похвален: есть в доме наследник), Замысел в землю чужую со стадом моим, к иноземным Людям уйти. Несказанное горе мне, здесь оставаясь, Царских прекрасных коров на убой отдавать им; давно бы Эту покинул я землю, где столько неправды творится, Стадо уведши с собою, к иному царю перешел бы В службу — но верится все мне еще, что воротится в дом свой Он, наш желанный, и всех их, грабителей, разом погубит». Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Видно, порода твоя не простая, мой честный коровник; Сердцем, я вижу, ты верен и здравый имеешь рассудок; Радость за то объявляю тебе и клянуся великой Клятвой, Зевесом отцом, гостелюбною вашей трапезой, Также святым очагом Одиссеева дома клянуся Здесь, что еще ты отсюда уйти не успеешь, как сам он Явится; можешь тогда ты своими глазами увидеть, Если захочешь, какой с женихами расчет поведет он». Кончил. Ему отвечал пастухов повелитель Филойтий: «Если ты правду сказал, иноземец (и Дни да исполнит Слово твое), то и я, ты увидишь, не празден останусь». Тут и Евмей, свинопас благородный, богов призывая, Стал их молить, чтоб они возвратили домой Одиссея. Так говорили о многом они, от других в отдаленье. Тою порой женихи, согласившись предать Телемака Смерти, сходились; но в это мгновение слева поднялся Быстрый орел, и в когтях у него трепетала голубка. Знаменьем в страх приведенный, сказал Амфином благородный: «Замысел наш умертвить Телемака, друзья, по желанью Нам не удастся исполнить. Подумаем лучше о пире». Так он сказал; подтвердили его предложенье другие. Все они вместе пошли и, когда в Одиссеев вступили Дом, положивши на гладкие кресла и стулья одежды, Начали крупных баранов, откормленных коз и огромных, Жирных свиней убивать; и корову зарезали также. Были изжарены прежде одни потроха, и в кратеры Влито с водою вино. Свинопас двосручные кубки Подал, потом и в прекрасных корзинах коровник Филойтий Хлебы разнес; а Мслантий вином благовонным наполнил Кубки. И подняли руки они к приготовленной пище. Но Одиссею, с намереньем хитрым в уме, на пороге Двери широкой велел Телемак поместиться; подвинув К ней небольшую, простую скамейку и низенький столик, Часть потрохов он принес, золотой благовонным наполнил Кубок вином и, его подавая, сказал Одиссею: «Здесь ты сиди и вином утешайся с моими гостями, Новых обид не страшася; рукам женихов я не дам уж Воли; мой дом не гостиница, где произвольно пирует Всякая сволочь, а дом Одиссеев, царево жилище. Вы ж, женихи, воздержите язык свой от слов непристойных, Также и воли рукам не давайте; иль будет здесь ссора». Так он сказал. Женихи, закусивши с досадою губы, Смелым его пораженные словом, ему удивлялись. Но, обратясь к женихам, Антиной, сын двпейтов, воскликнул: «Как ни досадно, друзья, Телемаково слово, не должно К сердцу его принимать нам; пускай он грозится! Давно бы, Ксли б тому не препятствовал вечный Кронион, его мы Здесь упокоили — стал он теперь говорун нестерпимый». Кончил; но слово его Телемак без вниманья оставил. В это время народ через город с глашатаем жертву Шел совершать: в многотонную рощу метателя верных Стрел Аполлона был ход густовласых ахеян направлен. Те же, изжарив и с вертелов снявши хребтовое мясо, Роздали части и начали пир многославный. Особо Тут принесли Одиссею проворные слуги такую ж Мяса подачу, какую имели и сами; то было Так им приказано сыном его, Телемаком разумным. Тою порою Афина сама женихов возбуждала К дерзко-обидным поступкам, дабы разгорелось сильнее Мщение в гневной душе Одиссея, Лаэртова сына. Таи находился один, от других беззаконной отличный Дерзостью, родом из Зама; его называли Ктезиппом. Был он несметно богат и, гордяся богатством, замыслил Спорить с другими о браке с женою Лаэртова сына. Так, к женихам обратяся, сказал им Ктезипп многобуйный: «Выслушать слово мое вас, товарищи, я приглашаю: Мяса, как следует, добрую часть со стола получил уж Этот старик, — и весьма б непохвально, неправедно было, Вели б гостей Телсмаковых кто их участка лишал здесь. Я ж и свою для него приготовил подачу, чтоб мог он Что-нибудь дать за купанье рабыне, иль должный подарок Сделать кому из рабов, в Однссеевом доме живущих». Тут он, схвативши коровью, в корзине лежавшую ногу, Сильно ее в Одиссея швырнул; Одиссей, отклонивши Голову вбок, избежал от удара; и страшной улыбкой Стиснул он губы; нога ж, пролетевши, ударила в стену. Грозно взглянув на Ктезиппа, сказал Телемак раздраженный: «Будь благодарен Зевесу, Ктезипп, что удар не коснулся Твой головы чужеземца: он сам от него отклонился; Иначе острым копьем повернее в тебя бы попал я; Стал бы не брак для тебя — погребенье отец твой готовить. Всем говорю вам: отныне себе непристойных поступков В доме моем позволять вы не смейте; уж я не ребенок, Все уж теперь понимаю; все знаю, что надобно делать. Правда, еще принужден я свидетелем быть терпеливым Здесь истребленья баранов, и коз, и вина, и богатых Наших запасов, — я с целой толпою один не управлюсь; Новых обид мне, однако, я вам не советую делать; Вели ж намеренье ваше меня умертвить, то, конечно, Будет пристойней, чтоб, в доме моем пораженный, я встретил Смерть там, чем зрителем был беззаконных поступков и видел, Как обижают моих в нем гостей, как рабынь принуждают Злым угождать вожделеньям в священных обителях царских». Так он сказал; все кругом неподвижно хранили молчанье. Но Агелай, сын Дамасторов, так отвечал напоследок: «Правду сказал он, друзья; на разумное слово такое Вы не должны отвечать оскорбленьем; не трогайте боле Старого странника; также оставьте в покое и прочих Слуг, обитающих в доме Лаэртова славного сына. Я ж Тслемаку и матери светлой его дружелюбно Добрый и, верно, самим им угодный совет предложу здесь: В сердце своем вы доныне питали надежду, что боги, Вашим молитвам внимая, домой возвратят Одиссея; Выло доныне и нам невозможно на медленность вашу Сетовать, так поступать вам советовал здравый рассудок (Мог после брака внезапно в свой дом Одиссей возвратиться); Ныне ж сомнения нет нам: мы знаем, что он невозвратен. Матери умной своей ты теперь, Телемак благородный, Должен сказать, чтоб меж нами того, кто щедрей на подарки, Выбрала. Будешь тогда ты свободно в отеческом доме Жить; а она о другом уж хозяйстве заботиться станет». Кротко ему отвечал рассудительный сын Одиссеев: «Нет, Агелай, я Зевесом отцом и судьбой Одиссея (Что бы с ним ни было: жив ли, погиб ли) клянусь перед всеми Вами, что матери в брак не мешаю вступить, что, напротив, Сам убеждаю ее по желанию выбрать, и много Дам ей подарков; но из дома выслать се поневоле Я и помыслить не смею — то Зевсу не будет угодно». Так говорил Телемак. В женихах несказанный Афина Смех пробудила, их сердце смутив и рассудок расстроив. Дико они хохотали; и, лицами вдруг изменившись, Кли сырое, кровавое мясо; глаза их слезами Все затуманились; сердце их тяжкой заныло тоскою. Фсоклимен богоравный тогда поднялся и сказал им: «Вы, злополучные, горе вам! Горе! Невидимы стали Головы ваши во мгле и невидимы ваши колена; Слышен мне стон ваш, слезами обрызганы ваши ланиты. Стены, я вижу, в крови; с потолочных бежит перекладин Кровь; привиденьями, в бездну Эрсба бегущими, полны Сени и двор, и на солнце небесное, вижу я, всходит Страшная тень, и под ней вся земля покрывается мраком». Так он сказал им. Безумно они хохотать продолжали. Тут говорить женихам Эвримах, сын Полибиев, начал: «Видно, что этот, друзья, чужеземец в уме помешался; На площадь должно его проводить нам, пусть выйдет на свежий Воздух, когда уж ему так ужасно темно здесь в палате». Фсоклимен богоравный сказал, обратясь к двримаху: «Нет, Эвримах, в провожатых твоих не имею я нужды; *6г> Две есть ноги у меня, и глаза есть и уши; рассудок Мой не расстроен, и память свою я еще не утратил. Сам убегу я отсюда; я к вам подходящую быстро Слышу беду; ни один от нес не уйдет; не избегнет Силы ее никоторый из вас, святотатцев, губящих ,г° Дом Одиссеев и в нем беззаконного много творящих». Так он сказал, и, поспешно палату покинув, к ? и рею Прямо пошел, и ? и реем был с прежнею ласкою принят. Тою порой, поглядевши с насмешкой один на другого, Начали все Телемака дразнить женихи, над гостями *Г5 Дома его издеваясь, и так говорили иные: «Друг Телемак, на отбор негодяи тебя посещают; Прежде вот этот нечистый пожаловал в дом твой бродяга, Хищник обеденных крох, ни в какую работу не годный, Слабый, гнилой старичишка, земли бесполезное бремя; #° Гость же другой помешался и начал беспутно пророчить. Выслушай лучше наш добрый совет, Телемак многомудрый: Дай нам твоих благородных гостей на корабль крутобокий Бросить, к сикелам отвезть и продать за хорошие деньги». Так говорили они; Телемак, их словам не внимавший, ^ Молча смотрел на отца, дожидаясь спокойно, чтоб подал Знак он, когда начинать с беззаконною шайкой расправу. В горнице ближней на креслах богатых в то время сидела Многоразумная старца Икария дочь, Пенелопа; Было ей слышно все то, что в собранье гостей говорилось. *9° Весел беспечно, и жив разговором, и хохотом шумен Был их обед, для которого столько настряпали сами; Но никогда, и нигде, и никто не готовил такого Ужина людям, какой приготовил с Палладою грозный Муж для незваных гостей, беззаконных ругателей правды. ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ СОДЕРЖАНИЕ ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЙ ПЕСНИ Тридцать девятый день Пенелопа приносит лук и стрелы Одиссеевы; при виде их Евмей и Филойтий проливают слезы; Антиной насмехается над ними. Телемак устанавливает жерди для стрельбы и пытается натянуть лук; Одиссей подает ему знак, чтобы он его оставил. Женихи напрасно стараются натянуть его. Одиссей открывает себя Евмею и Филойтию; они при- готовляются к умерщвлению женихов. После неудачного Эвримахова опыта натянуть лук Антиной предлагает отложить стрельбу до другого дня. Одиссей просит, чтоб ему позволили сделать опыт; женихи тому противятся; но, по приказанию Телемака, лук подан Одиссею; он его натягивает, стреляет и попадает в цель. Дочь светлоокая Зевса Афина вселила желанье В грудь Пенелопы, разумной супруги Лаэртова сына, Лук женихам Одиссеев и грозные стрелы принесши, Вызвать к стрелянию в цель их и тем приготовить им гибель. 5 Вверх по ступеням высоким поспешно взошла Пенелопа; Мягкоодутлой рукою искусственно выгнутый медный Ключ с рукоятью из кости слоновой доставши, царица В дальнюю ту кладовую пошла (и рабыни за нею), Где Одиссеевы все драгоценности были хранимы: Золото, медь и железная утварь чудесной работы. Там находился и тугосгибаемый лук, и набитый Множеством стрел бедоносных колчан. Подарен Одиссею Этот был лук со стрелами давно в Лакедемоне гостем Ифитом, богоподобного Вврита сыном. Они же 15 Встретились прежде друг с другом в Мессенс, где нужно обоим Дом посетить Орхилока разумного было. В Мессене Тяжбу с гражданами вел Одиссей. Из Итаки мсссснцы Мелкого много скота увели; с пастухами оттуда Триста быков круторогих разбойничье судно украло. *° Их Одиссей там отыскивал; юноша, свежести полный, Был он в то время; его же послали отец и геронты. Ифит отыскивал также пропажу: коней и двенадцать Добрых жеребых кобыл и могучих работников мулов. Ифиту иск удался; но погибелью стала удача: 85 К сыну Зевесову, славному крепостью силы великой Мужу, Ираклу, свершителю подвигов чудных, пришел он — В доме своем умертвил им самим приглашенного гостя Зверский Иракл, посрамивши Зевссов закон и накрытый Им гостелюбно для странника стол, за которым убийство ,н Он совершил, чтоб коней громозвучнокопытных присвоить. Ифит, в Мессену за ними пришсд, Одиссея там встретил. Звритов лук он ему подарил; умирая, великий Эврит тот лук злополучному сыну в наследство оставил. Ифита острым мечом и копьем одарив длиннотенным, Гостем остался ему Одиссей; но за стол пригласить свой Друга не мог: прекратил сын Зевесов, Иракл беспощадный, Жизнь благородному Ифиту, Бврита славного сыну, Давшему лук Одиссею и стрелы. И не брал с собою Их никогда Одиссей на войну в корабле чернобоком: Память о госте возлюбленном верно храня, их берег он В доме своем; но в отечестве всюду имел при себе их. Близко к дверям запертым кладовой подошед, Пенелопа Стала на гладкий дубовый порог (по снуру обтесавши Брус, тот порог там искусно уладил строитель, дверные Притолки в нем утвердил, и на притолки створы навесил); С скважины снявши замочной ее покрывавшую кожу, Ключ свой вложила царица в замок; отодвинув задвижку, Дверь отперла; завизжали на петлях заржавевших створы Двери блестящей; как дико мычит выгоняемый на луг Бык круторогий — так дико тяжелые створы визжали. Взлезши на гладкую полку (на ней же ларцы с благовонной Были одеждой), царица, поднявшись на цыпочки, руку Снять Одиссеев с гвоздя ненатянутый лук протянула; Бережно был он обвернут блестящим чехлом; и, доставши Лук, на колена свои положила его Пенелопа; Сев с ним и вынув его из чехла, зарыдала и долго, Долго рыдала она; напоследок, насытившись плачем, Медленным шагом пошла к женихам многобуйным в собранье, Лук Одиссеев, сгибаемый туго, неся и великий Ту л, медноострыми быстросмсртсльными полный стрелами. Следом за ней принесен был рабынями ящик с запасом Меди, железа и с разною утварью бранной. Царица, В ту палату вступив, где ее женихи пировали, Подле столба, потолок там высокий державшего, стала, Щеки закрывши свои головным покрывалом блестящим; Справа и слева почтительно стали служанки. И, слово К буйным своим женихам обратив, Пенелопа сказала: «Слушайте все вы, мои женихи благородные: дом наш Вы разоряете, в нем на пиры истребляя богатство Мужа, давно разлученного с милой отчизною; права Нет вам на то никакого; меня лишь хотите принудить Выбрать меж вами, на брак еогласясь ненавистный, супруга. Можете сами теперь разрешить вы мой выбор. Готова Выть я ценою победы. Смотрите, вот лук Одиссеев; Тот, кто согнет, навязав тетиву, Одиссеев могучий Лук, чья стрела пролетит через все (их не тронув) двенадцать Колец, я с тем удалюся из этого милого дома, Дома семейного, светлого, многобогатого, где я Счастье нашла, о котором и сонная буду крушиться». С сими словами велела она свинопасу Квмею Лук Одиссеев и стрелы подать женихам благородным. Взрыд он заплакал, принявши его; к женихам он пошел с ним; Лук Одиссеев узнав, зарыдал и коровник Филойтий. К ним обратяся обоим, сказал Антиной, негодуя: «Вы, деревенщина! грубая, только одним ежедневным Занят ваш ум! Отчего вы расплакались? Горе ль усилить В сердце хотите своей госпожи? И без вас уж довольно Скорбью томится она бесполезною в долгой разлуке С мужем; сидите же тихо и ешьте; а если хотите Плакать, уйдите отсюда, оставя и лук ваш и стрелы Нам, женихам, на решительный бой. Сомневаюсь, однако, Я, чтоб легко натянул кто такой несказанно упорный Лук. Многосильного мужа такого, каков Одиссей был, Нет между нами. Его я в то время видал — и поныне Помню о нем, хоть тогда и ребенком еще был неумным». Так говоря про других, про себя уповал он, что сладит С луком, натянет легко тетиву и все кольца прострелит. Ведный слепец, он не думал, что первою жертвою будет Стрел Одиссея, который им в собственном доме так дерзко Выл оскорблен, на которого там и других возбуждал он. Тут к женихам обратись, им сказал Телемак богоравный: «Горе! Конечно, мой разум привел в беспорядок Кронион! Милая мать, столь великим умом одаренная, слышу, Здесь говорит, что с супругом другим соглашается светлый Дом мой покинуть; и я, тем довольный, смеюсь, как безумец. Час наступил; женихи, приготовьтесь к последнему делу. В целой ахейской земле вы такой не найдете невесты — Где б ни искали, в священном ли Пилосе, или в Аргосе, Или в Микенах, иль в нашей Итаке, иль там, на пространстве Черной земли матерой, — но хвала не нужна; вы довольно Знаете сами; пора начинать нам свой опыт, берите Лук Одиссеев и силу свою окажите на деле. Я ж и себя самого испытанью хочу здесь подвергнуть. Если удастся мне лук натянуть и стрелою все кольца Метко пробить, удаление матери милой из дома С мужем другим и мое одиночество будет сноснее Мне, уж владеть небессильному луком отца Одиссея». Кончив, он с плеч молодых пурпуровую мантию сбросил; Встал и, с мечом мсдноострым блестящую перевязь снявши, Жерди в глубоких для каждой особенно вырытых ямках, Их по снуру уровняв, утвердил; основанья ж, чтоб прямо Все, не шатаясь, стояли, землей отоптал. Все дивились, Как он искусно порядок, ему незнакомый, устроил. Стал Телемак у порога дверей и, схватив Одиссеев Лук, попытался на нем натянуть тетиву; и погнул он Трижды его, но, упорствуя, трижды он вновь разогнулся. Им овладеть, нацепив тетиву, уповая, в четвертый Раз он готов был с удвоенной силой приняться за дело; Но Одиссей по условью кивнул головой; отложивши Труд, обратился к отцу и сказал Телемак богоравный: «Горе мне! Видно, я слабым рожден и останусь бессильным Вечно; я молод еще и своею рукой не пытался Дерзость врага наказать, мне нанесшего злую обиду. Ваша теперь череда, женихи, вы сильнее; пусть каждый Лук Одиссеев возьмет и свершить попытается подвиг». Так говоря, ненатянутый лук опустил он на землю, К гладкой дверной половинке его прислонивши; но рядом С ним и стрелу перяную он к ручке замочной приставил. Сел он на стул свой потом, к женихам возвратяся беспечно. Тут, обратясь к женихам, Антиной, сын Эвпейтов, сказал им: «С правой руки подходите один за другим вы, начавши С места, откуда вино подносить на пиру начинают». Так Антиной предложил, и одобрили все предложенье. Первый, поднявшийся с места, пошел Леодей, сын Эйнопов. Жертвогадатель их был он и подле кратеры на самом Крае стола за обедом садился. Их буйство противно Выло ему; и нередко он их порицал, негодуя. Первый он должен был взяться за лук роковой, наблюдая Очередь. Став у порога дверей, он схватил Одиссеев Лук; но его и погнуть он не мог; от напрасных усилий Слабые руки его онемели. Он с горем воскликнул: «Нет! Не по силам мне лук Одиссеев; другой попытайся Крепость его одолеть; но у многих мужей знаменитых Душу и жизнь он возьмет. И, конечно, желаннее встретить Смерть, чем живому скорбеть о утрате того, что так сильно Нас привлекало вседневно сюда чародейством надежды. Все мы теперь уповаем, во всех нас пылает желанье Брак заключить с Пенелопой, женой Одиссея; но каждый, Лук испытав Одиссеев и силу над ним утомивши, С горем в душе принужден за другую ахейскую деву Свататься будет, подарки свои расточая; она же Выберет доброю волей того, кто щедрей и приятней». Так говоря, ненатянутый лук опустил он на землю, К гладкой дверной половинке его прислонивши; но рядом С ним и стрелу перяную он к ручке замочной приставил. Сел он на стул свой потом, к женихам возвратяся беспечно. Гневно к нему обратившись, сказал Антиной, сын Эвпейтов: «Странное слово из уст у тебя, Леодей, излетело, Слово печальное, страшное; слышать его мне противно. Душу и жизнь, говоришь ты, у многих людей знаменитых Лук Одиссеев возьмет, потому, что его не способен Ты натянуть. Но бессильным от матери был благородной Ты, без сомненья, рожден, не могучим властителем лука; Многие будут в числе женихов благородных способней Сладить с ним». Кончил. Потом, козовода Мелантия кликнув, «Слушай, Мслантий, — сказал, — здесь огонь ты разложишь; к огню же Близко поставишь покрытую мягкой овчиной скамейку; Жирного сала потом принесешь нам у круг, чтоб могли мы Им, на огне здесь его разогревши, помазывать крепкий Лук Одиссеев: тогда он удобней натянут быть может». Так он сказал. И Мслантий, огонь разложив превеликий, Близко поставил скамейку, покрытую мягкой овчиной; Сала принес напоследок укруг; и, растаявши сало, Начали мазать им лук женихи; но из них никоторый Лука не мог и немного погнуть — несказанно был туг он; Взяться за опыт тогда в свой черед Антиной с Эвримахом Были должны, меж другими отличные мужеской силой. В это мгновение, разом подия вш ися, из дома вместе Вышли Ввмей свинопас и коровник Филойтий; за ними Следуя, залу покинул и царь Одиссей; он, широкий Двор перейдя, за ворота двустворные вышел. Позвавши Там их обоих, он ласково-сладкую речь обратил к ним: «Верные слуги, Квмсй и Филойтий, могу ль вам открыться? Или мне лучше смолчать? Но меня говорить побуждает Сердце. Ответствуйте: что бы вы сделали, если б внезапно, Демоном вдруг приведенный каким, Одиссей, господин ваш, Здесь вам явился? К нему ль, к женихам ли тогда б вы пристали? Прямо скажите мне все, что велит вам рассудок и сердце». Кончил. Кму отвечал простодушный коровник Филойтий: «Царь наш Зевес, о, когда бы на наши молитвы ты отдал Нам Одиссея! Да благостный демон его к нам проводит! Сам ты увидишь тогда, что и я не остануся празден». Тут и Евмей, свинопас благородный, богов призывая, Стал их молить, чтоб они возвратили домой Одиссея. В верности сердца и в доброй их воле вполне убедяся, Так им обоим сказал, наконец, Одиссей богоравный: «Знайте же, я Одиссей, претерпевший столь много напастей, В землю отцов приведенный по воле богов через двадцать Лет. Но я вижу, что здесь из рабов моего возвращенья Только вы двое желаете; я не слыхал, чтоб другой кто Здесь помолился богам о свидании скором со мною. Слушайте ж, вам расскажу обо всем, что случиться должно здесь: Ксли мне Дий истребить женихов многобуйных поможет, Вам я обоим найду по невесте, приданое каждой Дам и построю вам домы вблизи моего, и, как братья, Будете жить вы со мною и с сыном моим Телемаком. Вам же и признак могу показать, по которому ясно Вы убедитесь, что я Одиссей: вот рубец, вам знакомый; Вепрем, вы помните, был я поранен, когда с сыновьями Автоликона охотой себя забавлял на Парнасе». Так говоря, он колено открыл, распахнувши тряпицы Рубища. Те ж, рассмотревши прилежно рубец, им знакомый, Начали плакать; и, крепко обняв своего господина, Голову, плечи, и руки, и ноги его целовали. Головы их со слезами и он целовал, и за плачем Их бы могло там застать захождение солнца, когда бы Им не сказал Одиссей, успокоившись первый: «Отрите Слезы, чтоб, из дому вы шедши, кто не застал вас, так горько Плачущих: тем преждевременно тайна откроется наша. Должно, чтоб снова — один за другим, а не вместе — вошли мы В залу, я первый, вы после. И ждите, чтоб мной был вам подан Знак. Женихи многобуйные, думаю я, не позволят В руки мне взять там мой лук и колчан мой, набитый стрелами; Ты же, Ввмсй, не дождавшись приказа, и лук и колчан мне Сам принеси. И потом ты велишь, чтоб рабыни немедля Заперли в женские горницы двери на ключ и чтоб, если Шум иль стенанье в столовой послышится им, не посмела Тронуться с места из них ни одна, чтоб спокойно сидели Все, ни о чем не заботясь и делом своим занимаясь. Ты же, Филойтий, возьми ворота на свое попеченье. Крепко запри их на ключ и ремнем затяни их задвижку». Так говорил Одиссей им. Он, в двери столовой вступивши, Сел там опять на оставленной им за минуту скамейке. После явились один за другим свинопас и Филойтий. Лук Одиссеев держал Эвримах и его над пылавшим Жарко огнем поворачивал, грея. Не мог он, однако, Крепость его победить. Застонало могучее сердце; Голос возвысив, кипящий досадой, он громко воскликнул: «Горе мне! Я за себя и за вас, сокрушенный, стыжуся: Нет мне печали о том, что от брака я должен отречься, — Много найдется прекрасных ахейских невест и в Итаке, Морем объятой, и в разных других областях ксфалленских. Но столь ничтожными крепостью быть с Одиссеем в сравненье — Так, что из нас ни один и немного погнуть был не в силах Лука его, — то стыдом нас покроет и в позднем потомстве». Но Антиной, сын Эвпейтов, воскликнул, ему возражая: «Нет, Эвримах благородный, того не случится, и в этом Сам ты уверен. Народ Аполлонов великий сего дня Празднует праздник: в такой день натягивать лук неприлично; Спрячем же лук; а жердей выносить нам не нужно отсюда. Пусть остаются; украсть их, конечно, никто из живущих В доме царя Одиссея рабов и рабынь не помыслит. Нам же опять благовонным вином пусть наполнит глашатай Кубки, а лук Одиссеев запрем, совершив возлняньс. Завтра поутру пускай козовод, наш разумный Мслантий, Коз приведет нам отборных, чтоб здесь принести Аполлону, Лука сгибателю, бедра их в жертву. Согнуть он поможет Лук Одиссеев; и силы над ним не истратим напрасно». Так предложил Антиной, и одобрили все предложенье. Тут для умытия рук им глашатаи подали воду; Отроки, светлым кратеры до края наполнив напитком, В чашах его разнесли, по обычаю справа начавши; Вкусным питьем насладились они, сотворив возлняньс. Хитрость замыслив, тогда им сказал Одиссей многоумный: «Слух ваш ко мне, женихи Пенелопы, склоните, дабы я Высказать мог вам все то, что велит мне рассудок и сердце. Вот вам — тебе, Эвримах, и тебе, Антиной богоравный, Столь рассудительно дело решившие, — добрый совет мой: Лук отложите, на волю бессмертных предав остальное; Завтра решит Аполлон, кто из вас победителем будет; Мне же отведать позвольте чудесного лука; узнать мне Дайте, осталось ли в мышцах моих изнуренных хоть мало Силы, меня оживлявшей в давнишнее младости время, Или я вовсе нуждой и бродячим житьем уничтожен». Кончил. Но просьбы его не одобрил никто. Испугался Каждый при мысли, что с гладкоблистающим луком он сладит. Слово к нему обративши, сказал Антиной, сын Эвпейтов: «Что ты, негодный бродяга? Не вовсе ль рассудка лишился? Мало тебе, что спокойно, допущенный в общество наше, Здесь ты пируешь, обедая с нами, и все разговоры Слушаешь наши, чего никогда здесь еще никакому Нищему не было нами позволено? Вес недоволен! Видно, твой ум отуманен медвяным вином; от вина же Всякой, его неумеренно пьющий, безумеет. Выл им Некогда Эвритион, многославный кентавр, обезумлен. В дом Пиритоя, великою славного силой, вступивши, Праздновал там он с лапифами; разума пьянством лишенный, Буйствовать зверски он вдруг принялся в Пиритоевом доме. Все раздражились лапифы; покинув трапезу, из залы Силой его утащили на двор и нещадною медью Уши и нос обрубили они у него; и рассудка Вовсе лишенный, кентавр убежал, поношеньем покрытый. Злая зажглась от того у кентавров с лапифами распря; Он же от пьянства таи первый плачевную встретил погибель. Так и с тобою случится, бродяга бессмысленный, если Этот осмелишься лук натянуть; не молвою прославлен Будешь ты в области нашей; на твердую землю ты будешь К злому Эхету царю, всех людей истребителю, сослан; Там уж ничем не спасешься от гибели жалкой. Сиди же Смирно и пей; и на старости силой не спорь с молодыми». Он замолчал. Возражая, сказала ему Пенелопа: «Нет, Антиной, непохвально б весьма и неправедно было, Вели б гостей Телемаковых кто здесь лишал их участка. Или ты мыслишь, что этот старик, натянувши великий Лук Одиссеев, на силу свою полагаясь, помыслит Мной завладеть и свою безрассудно мне руку предложит. Это, конечно, ему не входило и сонному в мысли; Будьте ж спокойны и доле таким опасеньем не мучьте Сердца — ни вздумать того, ни на деле исполнить неможно». Тут Эвримах, сын Полибиев, так отвечал Пенелопе: «О многоумная старца Икария дочь, Пенелопа, Мы не боимся, чтоб дерзость такую замыслил он, — это Вовсе несбыточно; мы лишь боимся стыда, мы боимся Толков, чтоб кто не сказал меж ахейцами, низкий породой: «Жалкие люди они! За жену беспорочного мужа Вздумали свататься; лука ж его натянуть не умеют. Вот посетил их наш брат побродяга, покрытый отрепьем; Легкой рукой тетиву натянул и все кольца стрелою Метко пробил он». Так скажут. И будет нам стыд нестерпимый». Кончил. Разумная старца Икария дочь возразила: «Нет, Эвримах, на себя порицанье и стыд навлекают Люди, которые дом и богатства отеутственных грабят, Правду забывши; а тут вам стыда никакого не будет; Этот же странник, и ростом высокий и мышцами сильный, Родом не низок: рожден, говорит он, отцом знаменитым. Дайте же страннику лук Одиссеев — увидим, что будет. Слушайте также (и то, что скажу я, исполнится верно), Вели натянет он лук и его Аполлон тем прославит, Мантию дам я ему, и красивый хитон, и подошвы Ноги обуть; дам копье на собак и на встречу с бродягой; Также и меч он получит, с обеих сторон заощренный, После и в сердцем желанную землю его я отправлю». Кй возражая, сказал рассудительный сын Одиссеев: «Милая мать, Одиссссвым луком не может никто здесь Властвовать: дать ли, не дать ли его, я один лишь на это Право имею — никто из живущих в гористой Итаке Иль на каком острову, с многоконной Эли дою смежном. Ксли придет мне на ум, здесь никто запретить мне не может Страннику стрелы и лук подарить и унесть их позволить. Но удались: занимайся, как должно, порядком хозяйства, Пряжей, тканьем; наблюдай, чтоб рабыни прилежны в работе Выли; судить же о луке не женское дело, а дело Мужа, и ныне мое: у себя я один повелитель». Так он сказал; изумяся, обратно пошла Пенелопа; К сердцу слова многоумные сына приняв и в покое Верхнем своем затворяся, в кругу приближенных служанок Плакала горько она о своем Одиссее, покуда Сладкого сна не свела ей на очи богиня Афина. Тою порою, взяв стрелы и лук, свинопас к Одиссею С ними пошел. На него всей толпой женихи закричали. Так говорили одни из ругателей дерзконадменных: «Стой, свинопас бестолковый! Куда ты бредешь, как безумный, С луком? Ты будешь своим же собакам, которых вскормил здесь Сам, чтоб свиней сторожить, на съедение выброшен, если Нам Аполлон и блаженные боги даруют победу». Так говорили они. Свинопас, оглушенный их криком, Лук, оробев, уж готов был поставить на прежнее место; Но Телемак, на него погрозяся, разгневанный, крикнул: «С луком сюда! Ты, Эвмей, ошалел; уж не хочешь ли воле Всех угождать? Не трудись, иль тебя, хоть и стар ты, я в поле Камнями сам провожу: молодой старика одолеет. Ксли бы силой такой я одарен был, какую Вес совокупно имеют они, женихи Пенелопы, В страхе тогда по своим бы домам разбежалися разом Все они, в доме моем беззаконий творящие много». Так он сказал им. Они неописанный подняли хохот. В сердце, однако, у них на него присмирела досада. Волю его исполняя, Эвмей, через залу прошедши, Лук и колчан со стрелами вручил Одиссею; потом он, Кликнув усердную няню его Эвриклею, сказал ей: «Слушай, тебе повелел Телемак, чтоб рабыни немедля Заперли в женские горницы двери на ключ и чтоб, если Шуи иль стенанье в столовой послышится им, не посмела Тронуться с места из них ни одна, чтоб спокойно сидели Все, ни о чем не заботясь и делом своим занимаясь». Кончил. Не мимо ушей Эврнклси его пролетело Слово. Все двери тех горниц, где жили служанки, замкнула Тотчас она; а Филойтий, покинув украдкою залу, Вышел на двор, обнесенный оградой, и запер ворота; Выл там в сенях корабельный пеньковый канат; им связал он Крепко затвор у ворот и, в столовую снова вступивши, Сел там опять на оставленной им за минуту скамейке, Очи вперив в Одиссея, который, в руках обращая Лук свой туда и сюда, осторожно рассматривал, целы ль Роги и не было ль что без него в них попорчено червем. Глядя друг на друга, так женихи меж собой рассуждали: «Видно, знаток он и с луком привык обходиться; быть может, Луки работает сам и, имея уж лук, начатой им Дома, намерен его по образчику этого сладить; Видите ль, как он, бродяга негодный, его разбирает?» — «Но, — отвечали другие насмешливо первым, — удастся Опыт уж верно ему! И всегда пусть такую ж удачу Встретит во всем он, как здесь, с Одисссевым сладивши луком». Так женихи говорили, а он, преисполненный страшных Мыслей, великий осматривал лук. Как певец, приобыкший Цитрою звонкой владеть, начинать песнопенье готовясь, Строит ее и упругие струны на ней, из овечьих Свитые тонкотягучих кишок, без труда напрягает — Так без труда во мгновение лук непокорный напряг он. Крепкую правой рукой тетиву потянувши, он ею Щелкнул: она провизжала, как ласточка звонкая в небе. Дрогнуло сердце в груди женихов, и в лице изменились Все — тут ужасно Зевес загремел с вышины, подавая Знак; и живое веселие в грудь Одиссея проникло: В громе Зевесовом он предвещанье благое услышал. Быструю взял он стрелу, на столе от него недалеко Вольно лежавшую; прочие ж заперты в тесном колчане Были — но скоро их шум женихам надлежало услышать. К луку притиснув стрелу, тетиву он концом оперенным, Сидя на месте своем, натянул и, прицеляся, в кольца Выстрелил, — быстро от первого все до последнего кольца, Их не задев, пронизала стрела, заощренная медью. Тут, обратясь к Телемаку, воскликнул стрелец богоравный: «Видишь, что гость твой тебе, Телемак, не нанес посрамленья. В цель я попал; да и лук натянуть Одиссеев не много Было труда мне. Еще не совсем я, скитаясь, утратил Силы, хотя женихи и ругаются мной беспощадно. Должно, однако, покуда светло, угощенье иное Им приготовить; и пение с звонкою цитрой, душою Пира, на новый, теперь им приличнейший лад перестроить». Так он сказал и бровями повел. Телемак богоравный Понял условленный знак; он немедля свой меч опоясал, В руки схватил боевое копье и за стулом отцовым Стал, ко всему изготовясь, оружием медным блестящий. ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ СОДЕРЖАНИЕ ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ ПЕСНИ Тридцать девятый день Одиссей убивает Антиноя, открывается женихам и отвергает мир- ное предложение Эвримаха. Телемак приносит сверху оружия; он за- бывает затворить дверь, и в нее входит Мелантий, который снабжает оружиями женихов; но схвачен потом Евмеем и Филойтием; они запи- рают его, связанного, наверху. Явление Афины, сперва в виде Ментора, потом в виде ласточки; она приводит в расстройство чувства женихов. Все они, кроме глашатая Медона и певца Фемия, умерщвлены. Одис- сей повелевает вынести трупы из столовой. Казнь рабынь и Меланфия. Одиссей посылает Эвриклею позвать Пенелопу. Рубище сбросив поспешно с себя, Одиссей хитроумный Прянул, держа свой колчан со стрелами и лук, на высокий Двери порог; из колчана он острые высыпал стрелы На пол у ног и потом, к женихам обратяся, воскликнул: 5 «Этот мне опыт, друзья женихи, удалося окончить; Новую цель я, в какую никто не стрелял до сего дня, Выбрал теперь; и в нее угодить Аполлон мне поможет». Так говоря, он прицелился горькой стрелой в Антиноя. Взяв со стола золотую с двумя рукоятями чашу, Пить из нес Антиной уж готов был вино; беззаботно Полную чашу к устам подносил он; и мысли о смерти Не было в нем. И никто из гостей многочисленных пира Вздумать не мог, чтоб один человек на толпу их замыслил Дерзко ударить и разом предать их губительной Кере. Выстрелил, грудью подавшись вперед, Одиссей, и пронзила Горло стрела; острие смертоносное вышло в затылок; На бок упал Антиной; покатилася по полу чаша, Выпав из рук; и горячим ключом из ноздрей засвистала Черная кровь; забрыкавши ногами, толкнул от себя он Стол и его опрокинул: вся пища (горячее мясо, Хлеб и другое), смешавшись, свалилася на пол. Ужасный Подняли крик женихи, Антиноя узрев умерщвленным. Всею толпою со стульев вскочили они и, глазами Бегая вкруг по стенам обнаженным, искали оружий — Не было там ни щита, ни копья, заощренного медью. Гневными начали все упрекать Одиссея словами: «Выстрел твой будет бедою тебе, чужеземец; последний Сделал ты выстрел теперь; ты погиб неизбежно; убил ты Мужа, из всех, обитающих в волнообъятой Итаке, Самого знатного; будешь за то ястребами расклеван». Мнили они, что случайно стрелой чужеземца товарищ Их умерщвлен был. Безумцы! Они в слепоте не видали Сети, которою близкая всех их опутала гибель. Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей богоравный: «А! Вы, собаки! Вам чудилось всем, что домой уж из Трои Я не приду никогда, что вольны беспощадно вы грабить Дом мой, насильствуя гнусно моих в нем служанок, тревожа Душу моей благородной жены сватовством ненавистным, Правду святую богов позабыв, не страшася ни гнева Их, ни от смертных людей за дела беззаконные мести! В сеть неизбежной погибели все, наконец, вы попали». Так он сказал им, и были все ужасом схвачены бледным; Все, озираясь, глазами искали дороги для бегства. Тут Эвримах, сын Полибиев, бросил крылатое слово: «Бели ты подлинно царь Одиссей, возвратившийся в дом свой, Праведны вес обвиненья твои. Беззаконного много В доме твоем и в твоих областях совершилось; но здесь он, Главный виновник всего, Антиной, пораженный тобою, Мертвый лежит. Он один, зломышлсний всегдашних зачинщик, Нас поджигал: не о браке одном он с твоей Пенелопой Думал; иное, чего не позволил Кронион, таилось В сердце его: похищение власти царя; Телемака, Власти державной наследника, смерти предать замышлял он. Ныне судьбой он постигнут; а ты, Одиссей, пощади нас, Подданных; после назначишь нам цену, какую захочешь Сам, за вино, за еду и за все, что истрачено нами; То, что здесь стоят откормленных двадцать быков, даст охотно, Медью и золотом каждый из нас, чтоб склонить на пощаду Гнев твой; теперь же твой праведен гнев; на него мы не ропщем Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей благородный: «Нет, Эвримах, — и хотя бы вы с вашим сполна все богатства Ваших отцов принесли мне, прибавя к ним много чужого, — Руки мои вас губить не уймутся до тех пор, покуда Кровию вашей обиды моей дочиста не омою. Выбор теперь вам один: иль со мной, защищался, бейтесь, Или бегите отсюда, спасаясь от Кер и от смерти, — Знайте, однако, что Ксры вас всех на пути переловят». Так говорил он; у них задрожали колена и сердца. Тут Эвримах, обратясь к женихам устрашенным, воскликнул: «Этот свирепый безжалостных рук не уймет, завладевши Луком могучим и полным стрелами колчаном; до тех пор Будет с порога высокого стрелы пускать он, покуда Всех не положит нас мертвых. Друзья, не дадимся ж без боя В руки ему; обнажите мечи и столами закройтесь Против налета убийственных стрел; всей толпою наперши, Можем мы, сбивши с порога его и из притолок двери Вытеснив, выбежать из дома, броситься в город и в помощь Скликать людей; расстреляет он скоро ужасные стрелы». Так он сказав, из ножен, ободрившийся, выхватил меч свой, Медный, с обеих сторон заощренный, и с криком ужасным Прянул вперед. Но навстречу ему Одиссей богоравный Выстрелил; грудь близ сосца проколола и, в печень вонзившись, Крепко засела в ней злая стрела. Из руки ослабевшей Выронил меч он, за стол уцепиться хотел и, споткнувшись, Вместе упал со столом; вся еда со стола и двудонный Кубок свал ил ися наземь; он об пол стучал головою, Волью проникнутый; ноги от судорог бились; ударом Пяток он стул опрокинул; его, наконец, потемнели Очи. Тогда Амфином благородный, вскочив, устремился В бой; уповая, что против него Одиссей не замедлит Выйти, сошедши с порога, свой меч обнажил он; но сзади Вроам копье Телемак, заощреннос медью; вонзилось Между плечами и грудь прокололо оно; застонавши, Треснулся об пол лицом Амфином. Телемак же проворно Прочь отскочил; он копья не хотел из убитого вырвать, Сердцем тревожась, чтоб, в это мгновение, сбоку напавши, Кто из ахеян его, занятого копья исторженьем, Острым мечом не пронзил неожиданно; свой совершивши Смертный удар, под защиту отца поспешил он укрыться. Близко к нему подбежавши, он бросил крылатое слово: «Щит, два копья медноострых, родитель, и крепкий из твердой Меди, к твоей голове приспособленный, шлем принесу я; Сам же надену и латы; Квмею с Филойтием верным Также надеть их велю; безопаснее в латах нам будет». Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Дельно! Беги и, пока не истратил я стрел, возвратися; Иначе буду, оставшись один, оттеснен от защитных Притолок». Так он сказал; Телемак все исполнил поспешно: Бросясь в ту верхнюю горницу, где находились доспехи, Взял Телемак там четыре щита, и четыре с хвостами Конскими шлема и восемь блестящей окованных медью Копий; и с ношей своей он к отцу возвратился немедля; Прежде, однако, надел на себя меднолитные латы; Медными латами также облекшись, Евмей и Филойтий Стали с боков Одиссея, глубокою полного думой. Он же, покуда еще оставались пернатые стрелы, Каждой стрелой в одного из врагов попадал, не давая Промаха; друг подле друга валяся, они издыхали. Но напоследок, когда истощилися стрелы, великий Лук Одиссей опустил, не имея в нем более нужды, К притолке светлой его прислонил и стоять там оставил. Четверокожным щитом облачивши плеча, на могучей Он голове укрепил меднокованый шлем, осененный Конским хвостом, подымавшимся страшно на гребне, и в руку Взял два копья боевых, заощренных смертельною медью. Там недалеко от главных дверей находилась другая, Тайная дверь; от высокого залы пространной порога Тесный был этою дверью на улицу выход из дома; Доступ желая к нему заградить, Одиссей свинопасу Стать приказал перед дверью, чем всякий исход был отрезан. Тут Агслай, к женихам обратясь, им крылатое слово Бросил: «Друзья, не удастся ль кому потаенною дверью Выбежать, крикнуть тревогу и нам поскорее на помощь Вызвать людей? Уж свои расстрелял он последние стрелы». Кончил. Мслантий, на то возражая, сказал Агслаю: «Нет, Агелай благородный, нельзя; потаенные двери Слишком у них на виду, да и выход так тесен, что целой Может толпе заградить там дорогу один небессильный. Но погодите, оружие вам я найти не замедлю; Горницу знаю, в которой доспехи, из этой палаты Взятые, кучею склал Одиссей, помогасмый сыном». Так Агслаю сказав, злоковарный Мслантий обходом В горницу тайно прокрался, где складсны были доспехи. Вынес оттуда двенадцать великих щитов он, двенадцать Копий и столько же медных, хвостами украшенных шлемов. С ними назад возвратясь, женихам их поспешно он роздал. В ужас пришел Одиссей, задрожали колена, когда он, Вдруг оглянувшись, увидел их в шлемах, с щитами, трясущих Длинными копьями; гибель ему неизбежной явилась. К сыну тогда обратившись, он бросил крылатое слово: «Верно, какая из наших рабынь, Телемак, изменивши Нам, помогает противникам нашим, иль хитрый Мслантий?» Робко на то отвечал рассудительный сын Одиссеев: «Горе! Мое небреженьс причиной всему; я виновник Этой беды — заспешив, позабыл оружейной палаты Дверь запереть; и лазутчик, хитрее меня, побывал там. Слушай, мой честный Евмей, побеги ты туда и за дверью Стань там и жди; кто придет, ты увидишь: служанка ль какая, Или Мслантий? Я сам на него подозренье имею». Так говорили о многом они, собеседуя тайно. Тою порой за оружием хитрый Мслантий собрался Снова прокрасться наверх. То приметив, Ввмей богоравный На ухо так прошептал Одиссею, стоявшему близко: «О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный, Вот он, предатель; его угадал я; он крадется, видишь, Снова туда за оружием; что, государь, повелишь мне Сделать? Убить ли крамольника, если удастся с ним сладить? Или насильно сюда притащить, чтоб над ним наказанье Сам совершил ты за наглое в доме твоем поведенье?» Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «С сыном моим Тслемаком я здесь женихов многобуйных Буду удерживать, сколь бы ни сильно их бешенство было; Ты ж и Филойтий предателю руки и ноги загните На спину; после, скрутив на спине их, его на веревке За руки вздерните вверх по столбу и вверху привяжите Крепким узлом к потолочине; двери ж, ушедши, замкните; В страшных мученьях пускай там висит ни живой он, ни мертвый». То повеление царское было исполнено скоро: Вместе пошли свинопас и Филойтий; подкравшися, стали Справа и слева они у дверей дожидаться, чтоб вышел Он к ним из горницы, где женихам во второй раз доспехи Брал. И лишь только Мслантий ступил на порог (нес прекрасный Гривистый шлем он одною рукою, а в другой находился Старый, широкий, подернутый плесенью щит, в молодые Давние годы герою Лаэрту служивший, теперь же Брошенный, вовсе худой, без ремней, с перегнившими швами), Кинулись оба на вора они; в волоса уцепившись, На пол его повалили, кричащего громко, и крепко Руки и ноги ему, их с великою болью загнувши На спину, сзади скрутили плетеным ремнем, как велел им Сын Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный. Вздернувши после веревкою вверх по столбу, привязали К твердой его потолочине; там и остался висеть он. С злобной насмешкой ему тут сказал свинопас богоравный: «Будь здесь покуда заботливым сторожем, честный Мслантий; Мы для тебя перестлали покойную, видишь, постелю. Верно, теперь не проспишь златотронной, в тумане рожденной Эос в ее восхождении с вод Оксана и в пору Коз на обед женихам многославным отборных пригонишь». Кончил. И, бросив его там, висящего в страшных мученьях, Оба с оружием, дверь за собой затворив, удалились. К месту они подошли, где стоял Одиссей хитроумный. Яростью все там кипели. В дверях на высоком пороге 5'5 Четверо грозно стояли; другие толпились в палате. К первым тогда подошла светлоокая дочь громовержца, Сходная с Ментором видом и речью, богиня Афина. Кй Одиссей, ободрившийся, бросил крылатое слово: «Ментор, сюда! Помоги нам; бывалое дружество вспомни; Много добра от меня ты имел, мой возлюбленный сверстник». Так говорил он, а внутренно мыслил, что видит Афину. Но женихи обратились на Ментора всею толпою. Первый сказал Агслай, сын Дамасторов: «Будь осторожен, Ментор, не слушай его убеждений, не думай в сраженье С нами вступать, подавая ему безрассудную помощь. С нами один он не сладит, свое мы возьмем; но, когда мы, Их пересилив обоих, отца уничтожим и сына, С ними тогда умертвим и тебя, ненавистного, если Вздумаешь здесь к ним пристать; головою заплатишь за дерзость, После ж, когда уничтожит вас медь беспощадная, всё мы, Что ни имеешь ты дома иль в поле, возьмем и, смешавши Вместе с добром Одиссеевым, мезкду собою разделим; Выгоним из дому ваших детей; сыновьям, дочерям здесь Вашим не жить; и расстанутся ваши с Итакою жены». Кончил он. Дерзость его раздражила богиню Афину. Гневными стала она упрекать Одиссея словами: «Нет уж в тебе, Одиссей, той отваги могучей, с которой Ты за Клену Аргивекую, дочь евстлорукую Зевса, Девять с троя нами лет так упорно сражался; в то время Много погибло врагов от тебя в истребительной битве; Хитрость твоя, наконец, и Приамов разрушила город. Что ж? Отчего ты, домой возвратясь, Одиссей, с женихами Так нерешительно, медленно к битве теперь приступаешь? Друг, ободрись; на меня погляди; ты увидишь, как смело Против врагов, на тебя нападающих здесь совокупно, Выступит Ментор Алкимид, тебе за добро благодарный». Кончив, она Одиссею не вдруг даровала победу: Бодрость царя и разумного сына его Телемака Строгому опыту прежде желая подвергнуть, богиня Вдруг превратилась, взвилась к потолку и на черной от дыма Там перекладине легкою, сизою ласточкой села. Тою порой Агелаем, Дамастора сыном отважным, Димоптолем, дврином и Пизандр, сын Поликторов бодрый, С Амфимсдоном и умным Политоеом яростно были В бой подстрекаемы (силой они отличались от прочих, Сколько еще их там было живых и спастись уповавших Воем; другие же, все умерщвленные, кучей лежали). Так, обратясь к остальным, Агелай благородный воскликнул: «Этот свирепый, я думаю, скоро от боя уймется; Ментор покинул его, бесполезно нахвастав; один он С ними теперь на высоком пороге стоит беззащитный. Разом всех копий своих медноострых, друзья, не бросайте; Бросьте сначала вы шесть; и великая будет нам слава, Ксли его поразим, ненавистного, с помощью Зевса; С прочими ж сладить нетрудно, лишь только б сломить Одиссея». Так он сказал, и, ему повинуясь, пустили другие Разом шесть копий; но сделала тщетным удар их Афина: Вкось полетевши, глубоко вонзилося в притолку гладкой Двери одно; а другое в одну из дверных половинок Втиснулось; третье воткнулось в дощатую стену; когда же Всех, женихами в них брошенных копий они избежали, Так, обратяся к своим, Одиссей хитроумный сказал им: «Очередь наша теперь; приступите, товарищи, к делу, Копья нацельте и бросьте в толпу женихов, уничтожить Нас замышляющих, прежде столь много обид нам нанесши». Так он сказал. И, прицелясь, они медноострые копья Кинули разом; и Димоптолема сразил многосильный Сам Одиссей, Телемак — Эвриада, Филотий — Пизандра, Старый Квмсй свинопас поразил Элатона; и разом Все повалились они, с скрсжстанисм стиснувши зубы. Прочие, к дальней стене отбежавши толпой и поспешно Вырвав из трупов кровавых вонзенные в недра их копья, Снова их разом в противников, метко прицелясь, пустили; Снова Афина могучая сделала тщетным удар их. Вкось полетевши, глубоко вонзилося в притолку гладкой Двери одно; а другое в одну из дверных половинок Втиснулось; третье воткнулось в досчатую стену. Однако Амфи медон Телемака поранил, в ручную попавши Кисть: пролетая, копье острием оцарапало кожу. Тронул плечо над щитом у Ввмея Ктезипп длинноострой Медью; копье же, над ним прошумев, водрузилося в землю. Стоя с боков Одиссея, ужасною полного думой, Снова они в женихов неизбежные бросили копья. Звридаманта сразил Одиссей, городов сокрушитель; Амфимсдон был пронзен Телемаком, Полиб — свинопасом; Метко нацелив копьем мсдноострым, Филотий Ктезиппу Грудь просадил; и, удачным ударом хвалясь, он воскликнул: «Сын Полнфердов, лихой на обидные речи, теперь ты Дерзкий язык свой уймешь от ругательств нахальных; предайся В волю богов; им одним подобает и слава и сила. Я же тебя отдарил здесь за ногу коровью, которой Так благосклонно попотчевал ты Одиссея бродягу». Так говорил криворогих быков сторожитель Филотий. Тою порой умерщвлен был Дамасторов сын Одиссеем, Сын Леокритов, младой дйвенор, был убит Тел смаком: Острою медью в живот пораженный, лицом он, со всех ног Грянувшись, об пол ударился, жалобно охнул и умер. Тут с потолка наклонила над их головами Паллада Страшную людям эгиду: и ужас расстроил их чувства. Начали бегать они, ошалев, как коровы, когда их Вешней порою (в то время, как дни прибывать начинают) Густо осыплют на пажити слепни сердитые. Те ж их Вили, как соколы криво когтистые с выгнутым клювом, С гор прилетевшие, бьют испугавшихся птиц, — и густыми Стаями с неба на землю, спасаясь, бросаются птицы; Соколы ж гонят их, ловят когтями, и нет им пощады, Заперт и путь для спасенья, и травлею тешатся люди; Так женихов (разогнав их по горнице) справа и слева, Как ни попало, они убивали; поднялся ужасный Крик; был разбрызган их мозг, был дымящейся кровью их залит Пол. К Одиссею тогда подбежал Леодей, и колена Обнял его, и, трепещущий, бросил крылатое слово: «Ноги целую твои, Одиссей; пощади и помилуй. В доме твоем ни одной из рабынь, в нем живущих, ни словом Я не обидел, ни в дело не ввел непристойное; сам я Многих, напротив, удерживать здесь от постыдных поступков Тщился — напрасно! От зла не отвел я их рук святотатных; Страшною участью все неизбежно постигнуты ныне. Я же, их жертвогадатель, ни в чем не повинный, ужели Лягу здесь мертвый? Такое ли добрым делам воздаянье?» Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей богоравный: «Ксли ты подлинно жертвогадателсм был между ними, То, без сомнения, часто в жилище моем ты молился Дию, чтоб мне возвратиться домой запретил, чтоб с тобою В дом твой моя удалилась жена и чтоб с нею детей ты Прижил, — за это теперь и людей ужасающей смерти Ты не избегнешь». Сказал. И, могучей рукою схвативши Меч, из руки Агслая в минуту его умерщвленья Выпавший, им он молящего сильно ударил по шее; Крикнул он — в крике неконченом с плеч голова покатилась. Но от губительной Ксры избегнул сын Терпиев, славный Песнями Фемий, всегда женихов на пирах веселивший Пеньем; с своею он цитрой в руках к потаенной прижавшись Двери, стоял там, колеблясь рассудком, не зная, что выбрать, Выйти ли в дверь и сидеть на дворе, обнимая великий Зевсов алтарь, охраняющий дом, на котором так часто Жирные бедра быков сожигал Одиссей многославный, Или к коленям его с умоляющим броситься криком? Дело обдумав, уверился он, что полезнее будет, Став на колена, Лаэртова сына молить о пощаде. Цитру свою положив звонкострунную бережно на пол Между кратсрой и стулом серсбряногвоздным, поспешно К сыну Лаэртову дивный певец подбежал, и колена Обнял его, и, трепещущий, бросил крылатое слово: «Ноги целую твои, Одиссей; пощади и помилуй. Сам сожалеть ты и сетовать будешь, когда песнопевца, Сладко бессмертным и смертным поющего, смерти предашь зде Пению сам я себя научил; вдохновением боги Душу согрели мою; и тебя, Одиссей, я, как бога, Буду гармонией струн веселит!». Не губи песнопевца. Будет свидетелем мне и возлюбленный сын твой, что волей В дом ваш входить никогда я не мыслил, что сам не просился Песнями здесь на пиру забавлять женихов, что, напротив, Силой сюда приводим был и пел здесь всегда принужденно». Так он сказав, возбудил Телемакову силу святую. Громко отцу закричал Телемак, находившийся близко: «Стой! Не губи неповинного яростной медью, родитель! С ним и к Медону глашатаю благостен будь: обо мне он В детстве моем неусыпно имел попеченье. Но где он, Честный Медон? Не убили ль его свинопас иль Филотий? Или он сан, злополучный, попал под удар твой смертельный?» Так говорил Телемак; и дошло до Медона благое Слово; дугою согнувшись, под стулом лежал он, коровьей, Только что содранной кожей покрытый, чтоб Ксры избегнуть. Выскочил он из-под стула и, сбросивши кожу коровью С плеч, подбежал к Телемаку и, ноги его обхвативши, Стал целовать их и в трепете бросил крылатое слово: «Здесь я, душа Телемак; заступись за меня, чтоб отец твой Грозномогучий на мне не отмстил беспощадною медью Злым женихам, столь давно, столь нахально его достоянье Грабившим здесь и тебя самого оскорблявшим безумно». Мрачно взглянув исподлобья, сказал Одиссей богоравный: «Будь благодарен ему; он тебя сохранил, чтоб отныне Ведал и сам ты и людям другим говорил в поученье, Сколь здесь благие дела нам спасительней дел беззаконных; Слушай теперь: из палаты, убийством наполненной, вышсд, Сядь на дворе у ворот с песнопевцем, властителем слова; Я же остануся в доме и все здесь устрою, что нужно». Так он сказал; и Медон с песнопевцем, из горницы вышсд, Оба вблизи алтаря, посвященного Зевсу владыке, Сели; но все озирались кругом, опасаясь убийства. Очи водил вкруг себя Одиссей, чтоб узнать, не остался ль Кто неубитый, случайно избегший могущества Ксры? Мертвые все, он увидел, в крови и в пыли неподвижно Кучей лежали они на полу там, как рыбы, которых - На берег вытащив их из глубокозеленого моря Неводом мелкопетлистым — рыбак высыпает на землю; Там на песке раскаленном их, влаги соленой лишенных, Гелиос пламенный душит, и все до одной умирают. Мертвые так там один на другом неподвижно лежали. К сыну сперва обратяся, сказал Одиссей хитроумный: «Должен теперь, Телемак, ты сюда пригласить Э ври клею; Нужное слово желаю я молвить разумной старушке». Так говорил Одиссей. Телемак, повинуяся, отпер Двери, позвал Дври клею и так ей сказал: «Эвриклся, Добрая няня моя, так давно за рабынями в доме Нашем смотрящая, вес сохраняя усердно в порядке. Кличет отец, говорить он с тобою намерен; поди к нам». Кончил. Не мимо ушей Эвриклеи его пролетело Слово. И, двери отперши тех горниц, где жили служанки, Вышла она; и старушку повел Телемак к Одиссею. Взорам ее Одиссей посреди умерщвленных явился, Потом и кровью покрытый; подобился льву он, который, Съевши быка, подымается, сытый, и тихо из стада — Грива в крови и вся страшная пасть, обагренная кровью, — В лог свой идет, наводя на людей неописанный ужас. Кровию так Одиссей с головы был до ног весь обрызган. Трупы увидя и крови пролитой ручьи, Эвриклся Громко хотела воскликнуть, чудясь толь великому делу; Но Одиссей повелел ей себя воздержать от восторга; Голос потом свой возвысив, он бросил крылатое слово: «Радуйся сердцем, старушка, но тихо, без всякого крика; Радостный крик подымать неприлично при виде убитых. Диев их суд поразил; от своих беззаконий погибли; Правда была им чужда, никого из людей земнородных, Знатный ли, низкий ли был он, уважить они не хотели. Страшная участь их всех, наконец, злополучных, постигла. Ты же теперь назови мне рабынь, здесь живущих, дабы я Мог отличить развращенных от честных и верных меж ними». Так он сказал. Эвриклся старушка ему отвечала: «Все я, мой сын, объявлю, ничего от тебя не скрывая; В доме теперь пятьдесят мы имеем служанок работниц, Разного возраста; заняты все рукодельем домашним; Дергают волну; и каждая в доме свою отправляет Службу. Двенадцать из них, поведеньем развратных, не только Против меня, но и против царицы невежливы были. Сын твой в хозяйство вступил; но разумно ему Пенелопа В дело служанок мешаться до сих пор еще запрещала. Я же наверх побегу объявить ей, великую нашу Радость: она почивает; знать, боги ей сон ниспослали». Так, возражая, сказал Одиссей хитроумный старушке: «Нет! не буди, Эвриклся, жены; прикажи, чтоб рабыни — Те, на которых ты мне донесла, — здесь немедля явились». Так говорил Одиссей, и поспешно пошла Эвриклся Кликнуть рабынь и велеть им идти к своему господину. Он же, позвав Телсмака с Филотисм, с старым Эвмеем, Бросил крылатое слово, свою изъявляя им волю: «Трупы теперь приберите; пускай вам помогут рабыни Вынести их, а потом все столы, все богатые стулья Дочиста здесь ноздреватою, мокрою вытрите губкой. После ж, когда приберете совсем пировую палату, Всех поведеньем развратных рабынь из нее уведите; Там на дворе, меж стеною и житною круглою башней, Смерти предайте беспутниц, мечом заколов длинноострым Каждую; пусть, осрамивши развратом мой дом, наказанье Примут они за союз непозволенный свой с женихами». Так говорил он. Тем временем все собрал ися рабыни, Жалобно воя; из глаз их катил ися крупные слезы. Начали трупы они выносить и в сенях многозвучных Царского дома, стеной обведенного, клали их тесным Рядом, один прислоняя к другому, как сам Одиссей им Делать предписывал; дело ж не по сердцу было рабыням. Вынесши трупы, они и столы и богатые стулья Дочиста все ноздреватою, мокрою вытерли губкой. Заступом тою порой Телемак, свинопас и Филойтий В зале просторной весь пол, обагренный пролитою кровью, Выскребли чисто; оскребки же вынесли за дверь рабыни. Залу очистив и все приведя там в обычный порядок, Выйти оттуда они осужденным рабыням велели, Собрали их на дворе меж стеною и житною башней Всех и в безвыходном заперли месте, откуда спасенья Быть не могло никакого. И сын Одиссеев сказал им: «Честною смертью, развратницы, вы умереть недостойны, Вы, столь меня и мою благородную мать Пенелопу Здесь осрамившие, в доме моем с женихами слюбившись». Кончив, канат корабля черноносого взял он и туго Так натянул, укрепивши его на колоннах под сводом Башни, что было ногой до земли им достать невозможно. Там, как дрозды длиннокрылые или как голуби, в сети Целою стаей — летя на ночлег свой — попавшие (в тесных Петлях трепещут они, и ночлег им становится гробом), Все на канате они голова с головою повисли; Петлями шею стянули у каждой; и смерть их постигла Скоро: немного подергав ногами, все разом утихли. Силою вытащен после на двор козовод был Мслантий; Медью нещадною вырвали ноздри, обрезали уши, Руки и ноги отсекли ему; и потом, изрубивши В крохи, его на съедение бросили жадным собакам. Руки и ноги свои, обагренные кровью, омывши, В дом возвратились они к Одиссею. Все кончено было. ??> Тут Одиссей, обратясь к 3ври клее, сказал ей: «Немедля, Няня, огня принеси и подай очистительной серы; Залу нам должно скорей окурить. Ты потом Пенелопе Скажешь, чтоб сверху сошла и с собою рабынь приближенных Всех привела. Позови равномерно и прочих служанок». ^ Так повелел Одиссей. Эвриклся ему отвечала: «То, что, дитя, говоришь ты, и я нахожу справедливым. Прежде, однако, тебе принесу я опрятное платье; Этих нечистых отрепьев на крепких плечах ты не должен В доме своем многославном носить; то тебе неприлично». ?9° Ей возражая, ответствовал так Одиссей многоумный: «Прежде всего мне огня для куренья подай, Эвриклся». Волю его исполняя, пошла Эвриклся и скоро С серой к нему и с огнем возвратилась; окуривать начал Серой столовую он и широкий, стеной обнесенный ?<)5 Двор. Эвриклся, прошед через светлые дома покои, Стала служанок сбирать и немедленно всем им велела В залу прийти; и немедленно, факелы взявши, рабыни В залу пришли; обступивши веселой толпой Одиссея, Голову, плечи и руки они у него целовали. 5<ю Он же дал волю слезам; он рыдал от веселья и скорби, Всех при свидании милых домашних своих узнавая. ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ СОДЕРЖАНИЕ ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЕЙ ПЕСНИ Вечер тридцать девятого и утро сорокового дня Эвриклея приносит радостную весть Пенелопе, которая идет вме- сте с нею в пировую палату. Пенелопа медлит узнать своего супруга. Одиссей, чтобы обмануть жителей города, учреждает шумную пляску; омывшись в купальне, он возвращается к Пенелопе и, сказав ей тайну, только им двум известную, уничтожает все ее сомнения. Все ложатся спать. Одиссей и Пенелопа рассказывают друг другу свои приключе- ния. С наступлением утра Одиссей идет к отцу своему Лаэрту. Сердцем ликуя и радуясь, вверх побежала старушка Весть принести госпоже, что желанный супруг возвратился. Были от радости тверже колена ее и проворней Ноги. Подкравшися к спящей, старушка сказала: «Просимся, Встань, Пенелопа, мое золотое дитя, чтоб очами Все то увидеть, о чем ты скорбела душою вседневно. Твой Одиссей возвратился; хоть поздно, но всё, наконец, он С нами, и всех многобуйных убил женихов, разорявших Дом наш и тративших наши запасы назло Телемаку». Доброй старушке разумная так Пенелопа сказала: «Друг Эвриклся, знать, боги твой ум помутили! Их волей Самый разумнейший может лишиться мгновенно рассудка, Может и слабый умом приобресть несказанную мудрость; Ими и ты обезумлена; иначе в здравом рассудке Ты бы не стала теперь над моею печалью ругаться, Радостью ложной тревожа меня! И зачем прервала ты Сладкий мой сон, благодатно усталые мне затворивший Очи? Ни разу я так не спала с той поры, как супруг мой Морем пошел к роковым, к несказанным стенам Ил иона. Нет, Эвриклся, поди, возвратися туда, где была ты. Ксли б не ты, а другая из наших домашних служанок С вестью такой сумасбродной пришла и меня разбудила — Я бы не ласковым словом, а бранью насмешницу злую Встретила. Старости будь благодарна своей, Эвриклся». Так, возражая, старушка своей госпоже отвечала: «Нет, не смеяться пришла, государыня, я над тобою; Здесь Одиссей! Настоящую правду, не ложь я сказала. Тот чужеземец, тот нищий, которым все так здесь ругались, — Он Одиссей; Телемак о его уж давно возвращенье Знал — но разумно молчал об отце он, который, скрываясь, Здесь женихам истребление верное в мыслях готовил». Так отвечала старушка. С постели вскочив, Пенелопа Радостно кинулась няне на шею в слезах несказанных. Голос возвысив, она ей крылатое бросила слово: «Если ты правду сказала, сердечный мой друг, Эвриклся, Если он подлинно в дом свой, как ты говоришь, возвратился. Как же один он с такой женихов многочисленной шайкой Сладил? Они всей толпою всегда собиралися в доме». Так, отвечая, разумной царице сказала старушка: «Сведать о тон не могла я; мне только там слышался тяжкий Вой убиваемых; в горнице нашей, забившися в угол, Вес мы сидели, на ключ запершись и не емся промолвить Слова, покуда твой сын Телемак из столовой не вышел Кликнуть меня: он за мною самим Одиссеем был послан. Там Одиссей мне явился, меж мертвыми страшно стоящий; Трупы их были один на другом на полу, обагренном Кровью, набросаны; радостно было его мне увидеть. Потом и кровью покрытый, он грозному льву был подобен. Трупы убитых теперь все лежат на дворе за дверями Кучею. Он же, заботяся дом окурить благовонной Серой, огонь разложил; а меня за тобою отправил. Ждет он; пойдем; наконец вам обоим проникнет веселье Душу, которая столько жестоких тревог претерпела: Главное, долгое милого сердца желанье свершилось; Жив он, домой невредим возвратился и дома супругу С сыном живыми нашел, а врагов, истребителей дома, В доме своем истребил: и обиды загладило мщенье». Доброй старушке разумная так Пенелопа сказала: «Друг Эвриклся, не радуйся слишком до времени; всем нам Выло бы счастьем великим его возвращенье в отчизну — Мне ж особливо и милому, нами рожденному сыну; Все я, однако, тому, что о нем ты сказала, не верю; Это не он, а один из бессмертных богов, раздраженный Их беззаконным развратом и их наказавший злодейства. Правда была им чужда; никого из людей земнородных — Знатный ли, низкий ли к ним приходил — уважать не хотели: Сами погибель они на себя навлекли; но супруг мой... Нам уж его не видать; в отдаленье плачевном погиб он». Кй Эвриклся разумная так, возражая, сказала: «Странное, дочь моя, слово из уст у тебя излетело. Он, я твержу, возвратился; а ты утверждаешь, что вечно Он не воротится; если же так ты упорна рассудком, Верный он признак покажет: рубец на колене; свирепым Вепрем, ты ведаешь, некогда был на охоте он ранен; Ноги ему омывая, рубец я узнала; об атом Тотчас хотела сказать и тебе; но, зажав мне рукою Рот, он меня, осторожно-разумный, принудил к молчанью. Время, однако, идти; головой отвечаю за правду; Если теперь солгала я, меня ты казни беспощадно». Доброй старушке разумная так Пенелопа сказала: «Трудно тебе, Эвриклся, проникнуть, хотя и великий Ум ты имеешь, бессмертных богов сокровенные мысли. К сыну, однако, с тобою готова идти я; увидеть Мертвых хочу и того, кто один всю толпу истребил их». С сими словами она по ступеням пошла, размышляя, Что ей приличнее: издали ль с ним говорить, иль, приближась, Голову, руки и плечи его целовать? Перешедши Двери высокий порог и в палату вступив, Пенелопа Села там против супруга, в сиянье огня, у противной Светлой стены; на другом он конце у колонны, потупив Очи, сидел, ожидая, какое разумная скажет Слово супруга, его там своими глазами увидя. Долго в молчанье сидела она; в ней тревожилось сердце; То, на него подымая глаза, убеждалась, что вправду Он перед ней; то противное мыслила, в рубище жалком Видя его. Телемак напоследок воскликнул с досадой: «Милая мать, что с тобой? Ты в своем ли уме? Для чего же Так в отдаленье угрюмо сидишь, не подходишь, не хочешь Слово супругу сказать и его ни о чем не расспросишь? В свете жены не найдется, способной с такою нелаской, Так недоверчиво встретить супруга, который, по многих Бедствиях, к ней через двадцать отсутствия лет возвратился. Ты же не видишь, не слышишь; ты сердцем бесчувственней камня». Сыну царица разумная так, отвечая, сказала: «Сердце, дитя, у меня в несказанном волнении, слова Я про из несть не могу, никакой мне вопрос не приходит В ум, и в лицо поглядеть я не смею ему; но, когда он Подлинно царь Одиссей, возвратившийся в дом свой, мы способ Оба имеем надежный друг другу открыться: свои мы Тайные, людям другим неизвестные, знаки имеем». Кончила. Царь Одиссей, постоянный в бедах, улыбнулся; К сыну потом обратяся, он бросил крылатое слово: «Друг, не тревожь понапрасну ты мать и свободную волю Дай ей меня расспросить. Не замедлит она убедиться В истине; я же в изорванном рубище; трудно в таком ей Виде меня Одиссеем признать и почтить, как прилично. Нужно, однако, размыслив, решить нам: что сделать полезней? Ксли когда и один кто убит кем бывает и мало Близких друзей и родных за убитого мстить остается — Всё, избегая беды, покидает отчизну убийца. Мы ж погубили защитников града, знатнейших и лучших Юношей в целой Итаке: об этом должны мы подумать». Так, отвечая, сказал рассудительный сын Одиссеев: «Вес ты умнее, родитель, придумаешь сам; прославляют Люди твою повсеместно премудрость; с тобою сравниться Разумом, все говорят, ни один земнородный не может; Что повелишь, то и будет исполнено; сколько найдется Силы во мне, я неробким твоим здесь помощником буду». Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Слушай же; вот что мне кажется самым удобным и лучшим: Все вы, омывшись, оденьтесь богато, как будто на праздник; Так же одеться должны и рабыни домашние наши; С звонкою цитрой в руках песнопевец божественный должен Весть хоровод, управляя шумящею пляской, чтоб, слыша Струны и пение в доме, соседи и всякий, идущий Мимо по улице, думать могли, что пируют здесь свадьбу. Должно, чтоб в городе слух не прошел о великом убийстве Всех женихов многославных до тех пор, пока не уйдем мы За город на поле наше, в наш сад плодовитый; там можем Все на просторе устроить, на помощь призвав олимпийцев». Кончил. Его повеление было исполнено скоро; Чисто омывшись, оделись богато, как будто на праздник Все; хоровод учредили рабыни; певец богоравный, Цитру настроив глубокую, в них пробудил вожделенье Сладостных песней и стройно-живой хороводныя пляски. Дом весь от топанья ног их гремел и дрожал, и окружность Вся оглашалася пением звучным рабов и служанок; Всякой, по улице шедший, музыку и пение слыша, Думал: «Решилась свою пировать напоследок царица Свадьбу; неверная! Мужа, избранного сердцем, дождаться, Дом многославный его сохраняя, она не хотела». Так говорили они, о случившемся в доме не зная. Тою порой, Одиссея в купальне омыв, Эвринома Тело его благовонным оливным елеем натерла. Легкий надел он хитон и богатой облекся хламидой. Дочь же великая Зевса его красотой озарила, Станом возвысила, сделала тело полней и густыми Кольцами кудри, как цвет гиацинта, ему закрутила. Так, серебро облекая сияющим золотом, мастер, Девой Палладой и богом Ифестом наставленный в трудном Деле своем, чудесами искусства людей изумляет; Так Одиссея украсила дочь светлоокая Зевса. Вышсд из бани, лицом лучезарный, как бог, возвратился Он в пировую палату и сел на оставленном стуле Против супруги; глаза на нее устремив, он сказал ей: «Ты, непонятная! Боги, владыки Олимпа, не женским Нежноуступчивым сердцем, но жестким тебя одарили; В свете жены не найдется, способной с такою нелаской, Так недоверчиво встретить супруга, который, по многих Бедствиях, к ней через двадцать отсутствия лет возвратился. Слушай же, друг Эвриклся; постель приготовь одному мне; Лягу один я — когда в ней такое железное сердце». Но Одиссею разумная так отвечала царица: «Ты, непонятный! Не думай, чтоб я величалась, гордилась Или в чрезмерном была изумлении. Живо я помню Образ, какой ты имел, в корабле покидая Итаку. Если ж того он желает, ему, Эвриклся, постелю Ты приготовь; но не в спальне, построенной им; а в другую Горницу выставь большую кровать, на нее положивши Мягких овчин, на овчины же полость с широким покровом». Так говорила она, испытанью подвергнуть желая Мужа. С досадою он, обратись к Пенелопе, воскликнул: «Сердцу печальное слово теперь ты, царица, сказала; Кто же из спальни ту вынес кровать? Человеку своею Силою сделать того невозможно без помощи свыше; Богу, конечно, легко передвинуть ее на другое Место, но между людьми и сильнейший, хотя б и рычаг он Взял, не шатнул бы ее; заключалася тайна в устройстве Этой кровати. И я, не иной кто, своими руками Сделал ее. На дворе находилася маслина с темной Сению, пышногустая, с большую колонну в объеме; Маслину ту окружил я стенами из тесаных, плотно Слаженных камней; и, свод на стенах утвердивши высокий, Двери двустворные сбил из досок и на петли навесил; После у маслины ветви обсек и поблизости к корню Ствол отрубил топором, а отрубок у корня, отвеюду Острою медью его по снуру обтесав, основаньем Сделал кровати, его пробуравил, и с кобел ью брусья Выгладил, в раму связал и к отрубку приладил, богато Золотом их, серебром и слоновою костью украсив; Раму ж ремнями из кожи воловьей, обшив их пурпурной Тканью, стянул. Таковы все приметы кровати. Цела ли Эта кровать и на прежнем ли месте, не знаю; быть может, Сняли ее, подпилив в основании масличный корень». Так он сказал. У нее задрожали колена и сердце. Признаки все Одиссеевы ей он исчислил; заплакав Взрыд, поднялась Пенелопа и кинулась быстро на шею Мужу и, милую голову нежно целуя, сказала: «О, не сердись на меня, Одиссей! Меж людьми ты всегда был Самый разумный и добрый. На скорбь осудили нас боги; Было богам неугодно, чтоб, сладкую молодость нашу Вместе вкусив, мы спокойно дошли до порога веселой Старости. Друг, не сердись на меня и не делай упреков Мне, что не тотчас, при виде твоем, я к тебе приласкалась; Милое сердце мое, Одиссей, повергала в великий Трепет боязнь, чтоб меня не прельстил здесь какой иноземный Муж увлекательным словом: у многих коварное сердце. Слуха Елена Аргивская, Зевсова дочь, не склонила б К лести пришельца и с ним не бежала б, любви покоряся, В Трою, когда бы предвидеть могла, что ахеянс ратью Придут туда и се возвратят принужденно в отчизну. Демон враждебный Елену вовлек в непристойный поступок; Собственным сердцем она не замыслила б гнусного дела, Страшного, всех нас в великое бедствие ввергшего дела. Ты мне подробно теперь, Одиссей, описал все приметы Нашей кровати — о ней же никто из живущих не знает, Кроме тебя, и меня, и рабыни одной приближенной, Дочери Актора, данной родителем мне при замужестве; Дверь заповеданной спальни она стерегла неусыпно. Ты же мою, Одиссей, убедил непреклонную душу». Кончила. Скорбью великой наполнилась грудь Одиссея. Плача, приникнул он к сердцу испытанной, верной супруги. В радость, увидевши берег, приходят пловцы, на обломке Судна, разбитого в море грозой Посидона, носяся В шуме бунтующих волн, воздымаемых силою бури; Мало из мутносоленой пучины на твердую землю Их, утомленных, изъеденных острою влагой, выходит; Радостно землю объемлют они, избежав потоплснья. Так веселилась она, возвращенным любуясь супругом, Рук бслонсжных от шеи его оторвать не имея Силы. В слезах бы могла их застать златотронная Эос, Вели б о том не подумала дочь светлоокая Зевса: Ночь на пределах небес удержала Афина; Деннице ж Златопрестольной из вод океана коней легконогих, С нею летающих, Лампа и брата его Фаэтона (Их в колесницу свою заложив), выводить запретила. Так благонравной супруге сказал Одиссей хитроумный: «О Пенелопа, еще не конец испытаниям нашим; Много еще впереди предлежит мне трудов несказанных, Много я подвигов тяжких еще совершить предназначен. Так мне пророка Тиресия тенью предсказано было Некогда в области темной Аида, куда нисходил я Сведать, настанет ли мне и сопутннкам день возвращенья. Время, однако, идти, Пенелопа, на ложе, чтоб, в сладкий Сон погрузившись, свои успокоить усталые члены». Умная так отвечала на то Одиссею царица: «Ложе, возлюбленный, будет готово, когда пожелает Сердце твое: ты по воле богов благодетельных снова В светлом жилище своем и в возлюбленном крае отчизны; Вели же всё, наконец, по желанью исполнили боги, Друг, расскажи мне о новых тебе предстоящих напастях; Слышать и после могла б я о них; но мне лучше немедля Сведать о том, что грозит впереди». Одиссей отвечал ей: «Ты, неотступная! Странно твое для меня нетерпенье. Вели, однако, желаешь, я все расскажу; но не будет Радостно то, что услышишь; и мне самому не на радость Выло оно. Прорицатель Тиресий сказал мне: «Покинув Царский свой дом и весло корабельное взявши, отправься Странствовать снова и странствуй, покуда Людей не увидишь, Моря не знающих, пищи своей никогда не солящих, Также не зревших еще на водах кораблей быстроходных, Пурпурно-грудых, ни весел, носящих, как мощные крылья, Их по морям. От меня же узнай несомнительный признак; Вели дорогой ты путника встретишь и путник тот спросит: «Что за лопату несешь на блестящем плече, иноземец?» — В землю весло водрузи — ты окончил свое роковое, Долгое странствие. Мощному там Посидону принесши В жертву барана, быка и свиней оплодителя вепря, В дом возвратись и великую дома сверши экатомбу Зевсу и прочим богам, беспредельного неба владыкам, Всем по порядку. И смерть не застигнет тебя на туманном Море; спокойно и медленно к ней подходя, ты кончину Встретишь, украшенный старостью светлой, своим и народным Счастьем богатый». Вот то, что в Аиде сказал мне Тиресий». Выслушав, умная так Пенелопа ему отвечала: «Если достигнуть до старости нам дозволяют благие Боги, то есть упованье, что наши беды прекратятся». Так говорили о многом они, собеседуя сладко. Тою порой Эвринома с кормилицей, факелы взявши, Ложе пошли приготовить из многих постилок; когда же Было совсем приготовлено мягкоупругое ложе, Лечь на постелю свою, утомяся, пошла Эвриклся; Факел пылающий в руки взяла Эвринома и в спальню Их повела, осторожно светя перед ними; с весельем В спальню вступили они; Эвринома ушла; а супруги Старым обычаем вместе легли на покойное ложе. Скоро потом Телемак, свинопас и Филойтий, окончить Пляску велев, отослали служанок и сами по темным Горницам, всех отпустив, разошлись, там легли и заснули. Тою порою, утехой любви удовольствовав душу, Нежно-веселый вели разговор Одиссей с Пенелопой. Все рассказала она о жестоких, испытанных ею Дома обидах: как грабили дом женихи беспощадно, Сколько быков круторогих, и коз, и овец, и свиней там Съедено ими, и сколько кувшинов вина дорогого Выпито. Выслушав, все о себе в свой черед рассказал он: Сколько напастей другим приключил и какие печали Сам испытал. И внимала с весельем она, и до тех пор Сон не сходил к ней на вежды, покуда не кончилась повесть. Он рассказал: как вначале ограбил киконов; как прибыл К людям, которые лотосом сладким себя насыщают; Что потерпел от циклопа и как за товарищей, зверски Сожранных ни, отомстил и от гибели спасся плачевной; Как посетил гостелюбца -Эола, который радушно Принял его, одарил и отправил домой; как в отчизну Злая судьба возвратиться ему не дала; как обратно В море его, вопиющего жалобно, буря умчала; Как принесен был он к брегу лихих лестригонов: они же Разом его корабли и сопутников меднообутых Всех истребили; а он с остальным кораблем чернобоким Спасся. Потом рассказал он о хитрых волшебствах Цирцеи; Также о том, как в туманную область Аида, в котором Душу Тиресия велено было спросить, быстроходным Выл приведен кораблем, там умерших товарищей тени Встретил и матери милой отшедшую душу увидел; Как он подслушал сирен сладострастно-убийственный голос; Как меж плавучих утесов, Харибдой и Скиллой, которых Смертный еще ни один не избегнул, прошел невредимо; Как святотатно товарищи съели быков Гелиоса; Как в наказанье за то был корабль их губительным громом Зевса разрушен, и всех злополучных сопутников бездна Вдруг поглотила, а он, избежав истребительной Ксры, К брегу Огигии острова был принесен, где Калипсо Нимфа его приняла, и, желая, чтоб был ей супругом, В гроте глубоком его угощала и даже хотела Дать напоследок ему и бессмертье, и вечную младость, Верного сердца, однако, его обольстить не успела; Как принесен был он бурей на остров людей феакийских, С честью великой его, как бессмертного бога, принявших; Как, наконец, в корабле их он прибыл домой, получивши Множество меди, и злата, и риз драгоценных в подарок. Это последнее он рассказал уж в дремоте, и скоро Сон прилетел, чарователь тревог, успокоитель сладкий. Добрая мысль родилась тут в уме светлоокой Паллады: В сердце своем убедившись, что сном безмятежным на ложе Подле супруги довольно уже Одиссей насладился, Выйти из вод Океана велела она златотронной Эос, чтоб светом людей озарить; Одиссей пробудился. С мягкого ложа поднявшись, сказал он разумной супруге: «Много с тобой, Пенелопа, доныне мы бед претерпели Оба: ты здесь обо мне, ожидаемом тщетно, крушилась; Я осужден был Зевесом отцом и другими богами Странствовать, надолго с милой отчизной моей разлученный. Ныне, опять мы на сладостном ложе покоимся вместе. Ты наблюдай, Пенелопа, за всеми богатствами в доме, Я же потщусь истребленное буйными здесь женихами Все возвратить: завоюю одно; добровольно другое Сами ахейцы дадут, и уплатится весь мой убыток. Надобно прежде, однако, наш сад плодовитый и поле Мне посетить, чтоб увидеть отца, сокрушенного горем. Ты ж без меня осмотрительна будь, Пенелопа. С восходом Солнца по городу быстро раздастся молва о убийстве, Мной совершенном, о гибели всех женихов многобуйных. Ты удал ися с рабынями вместе наверх и сиди там Смирно, ни с кем не входя в разговор, никому не являйся». Кончив, на плечи свои он накинул прекрасную броню, Сына с Фнлойтием, с верным Ввмеем позвал и велел им Также Ареево в руки оружие взять и облечься В брони; то было исполнено; крепкою медью покрывшись, Вышли они, Одиссей впереди, из ворот. Восходила В тихом сиянии Эос. Афина их, мглой окруженных, Вывела тайно по улицам людного города в поле. ПЕСНЬ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ СОДЕРЖАНИЕ ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТОЙ ПЕСНИ Сороковой день Души женихов, приведенные Эрмием в Аид, встречают там Ахил- леса и Агамемнона. Амфимедон рассказывает о погибели женихов Ага- мемнону, который воздает хвалу мужественному Одиссею и благонрав- ной Пенелопе. Тем временем Одиссей открывается отцу; за обедом он узнан Долионом и его сыновьями. Весть о погибели женихов возбуж- дает в городе мятеж. Эвпейт ведет своих сообщников против Одиссея. Одиссей остается победителем. Между враждующими заключается мир с помощью Афины. Эрмий тем временем, бог килленийскнй, мужей умерщвленных Души из трупов бесчувственных вызвал; имея в руке свой Жезл золотой (по желанью его наводящий на бодрых Сон, отверзающий сном затворенные очи у сонных), Им он махнул, и, столпясь, полетели за дрмием тени С визгом; как мыши летучие, в недре глубокой пещеры, Цепью к стенам прилепленные — если одна, оторвавшись, Свалится наземь с утеса, визжат, в беспорядке порхая, — Так, завизжав, полетели за дрмием тени; и вел их дрмий, в бедах покровитель, к пределам тумана и тленья; Мимо Левкада скалы и стремительных вод Океана. Мимо ворот Гелносовых, мимо пределов, где боги Сна обитают, провеяли тени на асфодилонский Луг, где воздушными стаями души усопших летают. Первая им повстречалася тень Ахиллеса Пелида; С ним был Патрокл, Антилох беспорочный и сын Теламонов, Бодрый Аякс, красотою и мужеством бранным и силой, После Пелеева сына, ахеян других затмевавший. Легкой толпою они окружили их. Тихо и грустно Тень Агамемнона, сына Атрсева, тут подошла к ним; Следом за ней подошли и все тени товарищей, падших В доме Згиста с Атридом, с ним вместе постигнутых роком. Слово душа Ахиллеса к душе Агамемнона прежде Всех обратила: «Атрид, нам казалось, что Зевс громолюбец Боле к тебе, чем к героям другим, благосклонствовал; им ты Был над владыками сильными первовластителем сделан В крае троянском, где много мы бед претерпели, ахейцы. Но и тебе повстречать на земле предназначено было Страшную Мойру, которой никто не избег из рожденных. О! для чего, окруженный величием, властью и славой, Ты не погиб меж товарищей бранных у стен Ил иона! Холм бы над прахом твоим был насыпан ахейцами, сыну Славу великую ты навсегда бы в наследство оставил; Ныне ж плачевною смертью по воле судьбины погиб ты». Тень Агамемнона тени Пелидовой так отвечала: «Сын Пелеев, избранник богов, ты завидно был счастлив; Пал далеко от Аргоса в Троянской земле ты, но пало Много тобой умерщвленных троян вкруг тебя, и за труп твой Бились ахейцы славнейшие; ты же под вихрями пыли, Тихий, огромный и страшный, лежал там, забыв колесничный Бой; и день целый мы билися все за тебя, и конца бы Не было битве, когда бы Зевес не развел нас грозою. Вынесши тело из боя твое, к кораблям возвратились С ним мы; его положивши на одр и водою омывши, Маслом натерли прекрасную голову; много рыдало Вкруг бездыханного трупа ахеян, свои от печали Волосы рвавших. И с нимфами моря из бездны глубокой Вышла скорбящая мать; и раздался ее несказанный По морю крик: трепетание страха проникло ахеян; Все всколебались, и все б к кораблям убежали глубоким, Ксли бы их не успел удержать многознающий старец Нестор, всегда подававший советы разумные; полный Мыслей благих, обратяся к товарищам, так им сказал он: «Стойте, ахейцы! Куда вы бежите, аргивяне? Что вас Так испугало? То с нимфами моря из бездны глубокой Скорбная мать подымается мертвого сына увидеть». Так он сказал; ободрились ахейские мужи. И труп твой Нимфы прекрасные, дочери старца морей, окружили С плачем и евстлобожественной ризой его облачили; Музы — все девять — сменялся, голосом сладостным пели Гимн похоронный; никто из аргивян с сухими глазами Слушать не мог сладкопения Муз, врачевательниц сердца; Целых семнадцать там дней и ночей над тобой проливали Горькие слезы бессмертные боги и смертные люди; Но на осьмнадцатый день был огню ты торжественно предан; Мелкого много скота и быков криворогих убили В почесть твою; и в божественной ризе, помазанный сладким Медом и мазью душистою, был ты сожжен; и ахейцы, В медь облачась, у костра, на котором сгорал ты, кипели, Конные, пешие, в быстрых блестя колесницах; великий Говор и шум был; когда же Ифсстово пламя пожрало Труп твой, с восходом Денницы мы собрали белые кости, Чистым вином их омыли, умастили мазью; златую Урну дала сокрушенная мать; Дионис ей, сказала, Ту подарил драгоценную урну, созданье Ифеста. Ныне хранятся в ней кости твои, Ахиллес лучезарный, Вместе с костями Патрокла, погибшего прежде во брани, Но далеко от костей Антилоха, который тобою, После Патрокл о вой смерти, всех боле ахеян любим был. Холм погребальный великий над вашими урнами был тут Ратью святой копьсноснмх аргивян у светло-широких Вод Геллеспонта на бреге, вперед выходящем, насыпан; Будет далеко он на море видим пловцам мореходным Наших времен и грядущего времени всем поколеньям. Мать же твоя принесла тут дары, у богов испрося их; Были ценою победы на играх они для ахеян. Часто бывал, Ахиллес, ты свидетелем игр похоронных В честь многославных, похищенных смертью, царей и героев; Зрел ты, как юноши, алча венца, снаряжал ися к бою,- Здссь же тебя привело б изумление в трепет при виде Чудных даров, среброногой Фетидой в награду победы Нам от богов принесенных: ты был их избранный любимец. Так и по смерти ты именем жив, Ахиллес, и навеки Слава твоя сохранится во всех на земле поколеньях. Мне ж послужило ль к чему окончание славное брани? Страшное Зевс приготовил мне в землю отцов возвращенье: Смерть от Згиста предательством гнусным жены развращенной». Так говорили о многом они в откровенной беседе. Тут им явился, увидели, Зрмий аргусоубийца, Души в Аид женихов, Одиссеем убитых, ведущий. Оба они, изумяся, приблизились к теням; в густом их Сонме душа Агамемнона, сына Атреева, Ауту Амфимедона, Мелантова славного сына, узнала. Житель Итаки, он гостем издавна Атриду считался; Амфимедонову душу душа Агамемнона грустным Словом спросила: «Что сделалось с вами? Зачем вас так много, Юных, прекрасных, в подземную область приходит? Никто бы Лучших не выбрал, когда б надлежало меж первыми в граде Выбрать. В пучине ли вас погубил Посидон с кораблями, Бурю пригнав и великие волны воздвигнув? На суше ль Враг многосильный сразил вас внезапно, захваченных в поле, Где вы ловили его криворогих быков и баранов, Или во граде, где жен похищали и грабили домы Дерзкой толпою? Ответствуй; мне гостем считался ты в жизни. Помнишь ли время, когда твой отеческий дом посетил я, Вызвать спеша Одиссея, чтоб с братом моим Менелаем Шел в кораблях разрушать Ил иона могучие стены? Целый мы плавали месяц по темно-широкому морю Прежде, чем был убежден Одиссей, городов сокрушитель». Амфимсдонова тень отвечала Атрндовой тени: «Сын Атреев, владыка людей, государь Агамемнон, Памятно вес мне, о чем говоришь ты, питомец Зевесов. Ксли же ведать желаешь, тебе расскажу я подробно, Как мы погибли, какую нам смерть приготовили боги. Спорили все мы друг с другом о браке с женой Одиссея; В брак не желая вступить и от брака спастись не имея Средства, нам гибель и смерть замышляла в душе Пенелопа. Слушай, какую она вероломно придумала хитрость. Стан превеликий в покоях поставя своих, начала там Тонко-широкую ткань и, собравши нас всех, нам сказала: «Юноши, ныне мои женихи, — поелику на свете Нет Одиссея, — отложим наш брак до поры той, как будет Кончен мой труд, чтоб начатая ткань не пропала мне даром; Старцу Лаэрту покров гробовой приготовить хочу я Прежде, чем будет он в руки навек усыпляющей смерти Парками отдан, дабы не посмели ахейские жены Мне попрекнуть, что богатый столь муж погребен без покрова». Так нам сказала, и мы покорились ей мужеским сердцем. Что же? День целый она за тканьем проводила, а ночью, Факел зажегши, сама все, натканное днем, распускала. Три года длился обман, и она убеждать нас умела; Но, когда обращеньем времен приведенный четвертый Год совершился, промчалися месяцы, дни пролетели, — Все нам одна из служительниц, знавшая тайну, открыла; Сами тогда ж мы застали ее за распущенной тканью; Так и была приневолена нехотя труд свой окончить. Но лишь, окончив свой труд принужденный, она напоследок Ткань, как луна иль как солнце блестящую, нам показала, Демон враждебный внезапно привел Одиссея в Итаку; В дом он сначала пришел к свинопасу Квмею; туда же Выл приведен и подобный богам Телемак, совершивший Свой от песчаного ? ил оса путь в корабле чернобоком. Оба они, там замыслив ужасную нашу погибель, В город вошли многославный; сперва Телемак, Одиссеев Сын; а за ним напоследок и сам Одиссей хитроумный; Он приведен был Квмеем, одетый в убогое платье, В образе хилого старца, который чуть шел, подпираясь Посохом, рубище в жалких лохмотьях набросив на плечи. Нам же (и самым разумным из нас) не входило ни разу В мысли, чтоб это был сам Одиссей, возвратившийся тайно В дом свой: в него мы швыряли; его поносили словами; Долгое время он в собственном доме с великим терпеньем, Молча, сносил и швыряньс, и наши обидные речи. Но, ободренный эгидоносителем, грозным Зевесом, Он с Телемаком вдвоем все доспехи прекрасные собрал, В дальний покой перенес их и там запертыми оставил; После коварным советом своим побудил Пенелопу, Страшные стрелы и лук Одиссеев тугой нам принесши, Вызвать нас, бедных, к стрелянью и к верной погибели нашей. Мы же (и самый сильнейший из нас) не могли непокорный Лук натянуть тетивою: на то недостало в нас силы; Но, когда поднесен Одиссею был лук свинопасом, Всею толпой на него закричали мы, лук Одиссеев В руки давать запрещая бродяге, хотя и просил он. Нам вопреки Телемак богоравный на то согласился. Взявши могучий свой лук, Одиссей, в испытаниях твердый, Вмиг натянул тетиву, и сквозь кольца стрела пролетела. Прянув тогда на порог, из колчана он высыпал стрелы, Страшно кругом озираясь. И был Антиной им застрелен Первый; и бешено стал посылать он стрелу за стрелою; Не было промаха; падали все умерщвленные; было Ясно, что кто-нибудь помощь ему подавал из бессмертных, Вросясь на нашу толпу, он по всей разогнал нас палате. Страшное тут началося убийство, раздался великий Крик; был разбрызган наш мозг, и дымился затопленный кровью Пол. Так плачевно погибли мы все, Агамемнон. Еще там Наши лежат погребенья лишенные трупы; о нашей Смерти не сведал еще ни один из родных и из ближних; Наши кровавые раны еще не омыты, еще нас Пламень не сжег, и никто не оплакал, и почести нет нам». Амфимедоновой тени Атридова тень отвечала: «Счастлив ты, друг, многохитростный муж, Одиссей богоравный! Добрую, нравами чистую выбрал себе ты супругу; Розно с тобою себя непорочно вела Пенелопа, Дочь многоумная старца Икария; мужу, любящим Сердцем избранному, верность она сохранила; и будет Слава за то ей в потомстве; и в песнях Камен сохранится Память о верной, прекрасной, разумной жене Пенелопе. Участь иная коварной Тиндаровой дочери, гнусно В руку убийцы супруга предавшей: об ней сохранится Страшное в песнях потомков; она навсегда посрамила Пол свой и даже всех жен, поведеньем своим беспорочных». Так говорили о многом они, собеседуя грустно В темных жилищах Аида, в глубоких пределах подземных. Тою порой Одиссей и сопутники, вышсд из града, Поля достигли, которое сам обрабатывал добрый Старец Лаэрт с попеченьем великим, давно им владея. Сад там и дом он имел; отовсюду широким навесом Дом окружен был; и днем под навесом рабы собирались Вместе работать и вместе обедать; а ночью там вместе Спали; была между ними старушка породы сикельской; Старцу служила она и пеклася о нем неусыпно. Так Одиссей, обратясь к Тслемаку и к прочим, сказал им: «Все вы теперь совокупно войдите во внутренность дома. Лучшую выбрав свинью, на обед наш ее там зарежьте; Я же к родителю прямо пойду: испытать я намерен, Буду ль им узнан, меня угадают ли старцевы очи* Или от долгой разлуки я стал и отцу незнакомцем?». Так говоря, он оружие отдал рабам; и поспешно В дом с Телемаком вступили они; Одиссей же направил Путь к плодоносному саду, там встретить надеясь Лаэрта. В сад он вступив, не нашел Долиона, и не было также Там ни рабов, ни детей Долионовых; посланы были Все они в поле терновник сбирать для за грады садовой; С ними пошел и старик Долион указать им дорогу. Старца Лаэрта в саду одного Одиссей многоумный Встретил; он там подчищал деревцо; был одет неопрятно; Платье в заплатах; худыми ремнями из кожи бычачей, Наживо сшитыми, были опутаны ноги, чтоб иглы Их не царапали; руки от острых колючек терновых Он защитил рукавицами; шлык из потершейся козьей Шкуры покровом служил голове, наклоненной от горя. Так Одиссею явился отец, сокрушенный и дряхлый. Он притаился под грушей, дал волю слезам и, в молчанье, Стоя там, плакал. Не знал он, колеблясь рассудком, что сделать: Вдруг ли открывшись, ко груди прижать старика и, целуя Руки его, объявить о своем возвращенье в Итаку? Или вопросами выведать все от него понемногу? Дело обдумав, уверился он напоследок, что лучше Опыту старца притворно-обидною речью подвергнуть. Так рассудив, подошел Одиссей богоравный к Лаэрту. Голову он наклонял, деревцо подчищая мотыгой. Близко к нему подступивши, сказал Одиссей лучезарный: «Старец, ты, вижу, искусен и опытен в деле садовом; Сад твой в великом порядке; о каждом равно ты печешься Дереве; смоквы, оливы, и груши, и сочные грозди Лоз виноградных, и гряды цветочные — вес здесь в приборе. Но, не сердись на меня, не могу не сказать откровенно, Старец, что сам о себе ты заботишься плохо; угрюма Старость твоя, ты нечист, ты одет неопрятно; уж верно Твой господин до тебя так недобр не за леность к работе. Сам же ты образом вовсе не сходен с рабом подчиненным; Царское что-то и в виде и стане твоем нахожу я; Боле подобен ты старцу, который, омывшись, насытясь, Спит на роскошной постели, как всякому старцу прилично. Но отвечай мне теперь, ничего от меня не скрывая: Кто господин твой? За чьим плодоносным ты садом здесь смотришь Также скажи откровенно, чтоб мог я всю истину ведать: Вправду ль на остров Итаку я прибыл, как это сказал мне Кто-то из здешних, меня на дороге сюда повстречавший? Был он, однако, весьма неприветлив; со мной разговора Весть не хотел и мне не дал ответа, когда я о госте, Некогда принятом мною, его расспросить попытался: Жив лии здесь ли еще, иль уж в область Аида сошел он? Ведать ты должен, и выслушай то, что скажу я: давно уж Мне угощать у себя посетившего дом мой случилось Странника; много до тех пор гостей из далеких, из ближних Стран приходило ко мне; но такой между ними разумный Мне не встречался; он назвал себя уроженцем Итаки, Аркезиада Лаэрта, молвою хвалимого, сыном. Принял я в доме своем Одиссея; и мной угощен был Он с дружелюбною роскошью — много запасов имел я В доме; и много подарков мой гость получил на прощанье: Золота дал я отличной доброты семь полных талантов; Дал сребролитную чашу, венчанную чудно цветами, С нею двенадцать покровов, двенадцать широких вседневных Мантий и к верхним двенадцати ризам двенадцать хитонов; Кроме того, подарил четырех рукодельных невольниц: Выли они молодые, красивые; сам он их выбрал». Крупную старец слезу уронив, отвечал Одиссею: «Странник, ты подлинно прибыл в тот край, о котором желаешь Сведать; но им уж давно завладели недобрые люди. Ты понапрасну с таким гостелюбьем истратил подарки; Вели б в Итаке живым своего ты давнишнего гостя Встретил, тебя отдарил бы он так же богато, принявши В дом свой: таков уж обычай, чтоб гости друг друга дарили. Но отвечай мне теперь, ничего от меня не скрывая: Сколько с тех пор миновалося лет, как в своем угощал ты Доме несчастного странника? Странник же этот был сын мой, Сын Одиссей — злополучный! Быть может, далеко от милой Родины рыбами съеден он в бездне морской иль на суше Птицам пустынным, зверям плотоядным достался в добычу; Матерью не был он, не был отцом погребен и оплакан; Не был и дорогокупленной, верной женой Пенелопой С плачем и криком на одр положен; и она не закрыла Милых очей; и обычной ему не оказано чести. Ты же скажи откровенно, чтоб мог я всю истину ведать: Кто ты? Какого ты племени? Где ты живешь? Кто отец твой? Кто твоя мать? Где корабль, на котором ты прибыл в Итаку? Где ты покинул товарищей? Или чужим, как попутчик, К нам привезен кораблем и, тебя здесь оставя, отплыл он?» Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Бели ты знать любопытствуешь, все расскажу по порядку: Я родился в Алибанте; живу там в богатых палатах; Полипимонид Афейд, той страны обладатель, отец мой; Имя дано мне дперит. Сюда неприязненный демон Против желанья меня, от Сикании плывшего, бросил; Свой же корабль я поставил под склоном Нейона лесистым. Должен, однако, ты ведать, что с тех пор уж пять совершилось Лет, как, моё посетивши отечество, сын твой пустился В море. Ему ж при отплытии счастливый путь предсказали Птицы, взлетевшие справа; я весело с ним разлучился; Весело поплыл и он; мы питались надеждою сладкой: Часто видаться, друг другу подарками радуя сердце». Так говорил Одиссей; и печаль отуманила образ Старца; и, прахом наполнивши горсти, свою он седую Голову всю им, вздохнув со стенаньем глубоким, осыпал. Сердце у сына в груди повернулось, и, спершись, дыханье Кинулось в ноздри его, — он сражен был родителя скорбью. Бросясь к нему, он, его обхватя и целуя, воскликнул: «Здесь я, отец! Я твой сын, Одиссей, столь желанный тобою, Волей богов возвратившийся в землю отцов через двадцать Лет; воздержись от стенаний, оставь сокрушенье и слезы. Слушай, однако: мгновенья нам тратить не должно, понеже В доме моем истребил я уж всех женихов многобуйных, Мстя им за все беззакония их и за наши обиды». Кончил. Лаэрт изумленный ответствовал так Одиссею: «Вели ты подлинно сын Одиссей, возвратившийся в дом свой, Верный мне знак покажи, чтоб мое уничтожить сомненье». Старцу Лаэрту ответствовал так Одиссей хитроумный: «Прежде тебе укажу я на этот рубец; мне поранил Ногу, ты помнишь, клыком разъяренный кабан на Парнасе; Был же туда я тобою и милою матерью послан К Автол икону, отцу благородному матери, много (Нас посетив) посулившему дать мне богатых подарков. Если ж желаешь, могу я тебе перечесть и деревья В саде, которые ты подарил мне, когда я однажды, Бывши малюткою, здесь за тобою бежал по дорожке. Сам ты, деревья даря, поименно мне каждое назвал: Дал мне тринадцать ты груш оцветившихся, десять отборных Яблонь и сорок смоковниц; притом пятьдесят виноградных Лоз обещал, приносящих весь год многосочные грозды: Крупные ж ягоды их, как янтарь золотой иль пурпурный, Блещут, когда созревают они благодатью Зевеса». Так он сказал. Задрожали колена и сердце у старца; Все сочтены Одиссссвы признаки были. Заплакав, Милого сына он обнял, потом обеспамятел; в руки Принял его, всех лишенного сил, Одиссей богоравный; Но напоследок, когда возвратились и память и силы, Голос возвысив и взор устремивши на сына, сказал он: «Слава Зевесу отцу! Существуют еще на Олимпе Мстящие боги, когда беззаконники вправду погибли. Но, Одиссей, я страшуся теперь, что подымется в граде Скоро мятеж, и сюда соберется народ, и с ужасной Вестью гонцы разошлются по всем городам ксфаллснским». Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Будь беззаботен; не этим теперь ты тревожиться должен. Лучше пойдем мы в твой дом, находящийся близко отсюда; Я уж туда Телемака с Филойтисм, с старым Евмссм Прямо послал, им велев приготовить обед нам обильный». С сими словами к красивому дому направили путь свой Сын и отец; и, когда напоследок вступили в красивый Дом, Телемак там с Филойтисм, с старым Квмеем, состряпав Пищу, уж резали мясо и в кубки вино разливали. Тою порою, Лаэрта в купальне омывши, рабыня Старцево тело его благовонным елеем натерла, Чистою мантией плечи его облекла; а Афина, Тайно к нему подошедши, его возвеличила ростом, Сделала телом полней и лицу придала моложавость. Вышел из бани он светел. Отца подходящего видя, Сын веселился его красотою божественно-чистой. Взор на него устремивши, он бросил крылатое слово: «О родитель! Конечно, один из богов олимпийских Так озарил красотою твой образ, так выпрямил стан твой!» Кротко на то Одиссею Лаэрт отвечал многославный: «Бели б — о Дий громовержец! о Феб Аполлон! о Афина! — Был я таков, как в то время, когда с кефалленскою ратью Нерикон град на утесе земли матерой ниспровергнул, Если бы в доме вчера я таким пред тобою явился, Броню надел на плеча и, тебе помогая, ударил Вместе с тобой на толпу женихов — сокрушил бы колена Многим из них я; и ты бы, любуясь отцом, веселился». Так говорили они, собеседуя сладко друг с другом. Стряпанье кончив, обильный обед приготовив и севши Вместе за стол надлежащим порядком на креслах и стульях, Весело подняли руки они к приготовленной пище. Скоро с работы пришел и старик Долион с сыновьями; Звать их за стол к ним навстречу рабыня си келье кая вышла. (Всех сыновей воспитала она, а за старым отцом их, Слабым от лет, с неусыпным усердием в доме пеклася.) В двери столовой вступивши, при виде нежданного гостя, Все изумились они и стояли, не трогаясь с места. Ласково к нии обратяся, сказал Одиссей хитроумный: «Что же ты медлишь? Садися за стол к нам, старик; удивленье Ваше оставив, обедайте с нами; давно уж сидим мы Здесь за столом, дожидаясь, чтоб вы возвратились с работы». Так он сказал. Долион, подбежав к своему господину, Руки его целовать с нссказанною радостью начал; Взор на него устремивши, он бросил крылатое слово: «Здесь, наконец, ты, наш милый, желанный! Увидеть нам дали Боги тебя — а у нас уж в душе и надежды свиданья Не было. Здравствуй и радуйся! Боги да будут с тобою! Нам же теперь объяви, чтоб могли мы всю истину ведать, Дал ли уже ты разумной супруге своей Пенелопе Знать о своем возвращенье? Иль вестника должно послать к ней?» Кончил. Ему отвечая, сказал Одиссей хитроумный: «Сказано все ей, старик; не заботься об этом напрасно». Так отвечал Одиссей. Долион поместился на гладком Стуле. Его сыновья, своему поклонясь господину, С словом приветливым руку пожали ему и обедать Сели с другими за стол близ отца своего Дол иона. Так пировали они в многославном жилище Лаэрта. Осса тем временем с вестью ходила по улицам града, Страшную участь и лютую смерть женихов разглашая; Все взволновал ися жители града; великой толпою С ропотом, с воплем сбежался народ к Одисссеву дому; Вынесли мертвых оттуда; одних схоронили; других же В домы семейные их по иным городам разослали, Трупы развезть поручив рыбакам на судах быстроходных. На площадь стали потом все печально сбираться; когда же На площадь все собрались и собрание сделалось полным, Первое слово к народу Звпейт обратил благородный; В сердце о сыне своем, Антиное прекрасном, который, Первый застреленный, первою жертвою был Одиссея, Он сокрушался; и так, сокрушенный, сказал он народу: «Граждане милые, страшное зло Одиссей нам, ахейцам, Всем приключил. Благороднейших некогда в Трою увлекши Вслед за собой, корабли и сопутников всех погубил он; Ныне ж, домой возвратясь, умертвил кефаленян знатнейших. Братья, молю вас — пока из Итаки не скрылся он в Пилос Или не спасся в Злиду, священную землю эпеян, — Выйти со иной на губителя; иначе стыд нас покроет; Мы о себе и потомству оставим поносную память, Ксли за ближних своих, за родных сыновей их убийцам Здесь не отмстим. Для меня же, скажу, уж тогда нестерпима Будет и жизнь; и за ними, погибшими, в землю сойду я. Нет! не допустим, граждане, их праведной кары избегнуть» Так говорил он, печальный, и всех состраданье проникло. Фемий тогда и глашатай Медон, в Одиссеевом доме Ночь ту проведшие, вставши от сна, пред народным собраньем Оба явились; при виде их каждый пришел в изумленье. Умные мысли имея, Медон им сказал: «Приглашаю Выслушать слово мое вас, граждане Итаки; не против Воли Зевесовой так поступил Одиссей благородный; Видел я сам, как один из бессмертных богов олимпийских Там появился внезапно, облекшийся в Менторов образ; Он, всемогущий, то, стоя пред ним, возбуждал в Одиссее Бодрость, то, против толпы женихов обращаясь, гонял их, Трепетных, из угла в угол, и все друг на друга валились». Так он сказал им, и были все ужасом схвачены бледным. Выступил тут пред народ Галиферд, многоопытный старец, Сын Масторов; грядущее он, как минувшее, ведал; С мыслью благой обратяся к согражданам, так им сказал он: «Выслушать слово мое приглашаю вас, люди Итаки; Вашей виною, друзья, совершилась беда роковая; Мне вы и Ментору мудрому не дали веры, когда мы Вовремя вас убеждали унять сыновей безрассудных, Много себе непозволенных дел позволявших, губивших Дом Одиссеев и злые обиды нанесших супруге Мужа, который, мечтали, сюда не воротится вечно. Вот вам теперь мой совет; моему покоритсся слову: Мирно останьтеся здесь, чтоб беды на себя не накликать Злейшей». Сказал; половина большая собранья с свирепым Воплем вскочила; покойно на месте остались другие. Те ж, негодуя на речь Галифердову, вслед за -Эвпейтом Бросились шумно-неистовым сонмом готовиться к бою. Все, облачившися в крепкие медноблестящме брони, За город вышли и там собрал ися великой толпою. Их предводитель Звпейт, обезумленный горем великим, Мнил, что за сына отмстит; но ему не назначено было В дои свой опять возвратиться; его стерегла уж судьбина. Тут светлоокая Зевса Крон иона дочь обратила Слово к отцу и сказала: «Кронион, верховный владыка, Мне отвечай, вопрошающей: что ты теперь замышляешь? Злую ль гражданскую брань и свирепокровавую сечу Здесь воспалить? Иль противникам миром велеть сочетаться?» Кй возражая, ответствовал туч собиратель Кронион: «Странно мне, милая дочь, что меня ты о том вопрошаешь; Ты не сама ли рассудком решила своим, что погубит Всех их, домой возвратясь, Одиссей многоумный? Что хочешь Сделать теперь, то и сделай. Мои же тебе я открою Мысли: отмстил женихам Одиссей богоравный — имел он Право на то; и царем он останется; клятвой великой Мир утвердится; а горькую смерть сыновей их и братьев В жертву забвению мы предадим; и любовь совокупит Прежняя всех; и с покоем обилие здесь водворится». Кончив, велел он идти нетерпеньем горевшей Афине. Бурно в Итаку с вершины Олимпа шагнула богиня. Те же, насытяся вдоволь, обед свой окончили. Голос Свой Одиссей тут возвысил и бросил крылатое слово: «Должно, чтоб кто-нибудь вышел теперь посмотреть: не идут л Так он сказал, и один из младых сыновей Долиона В двери пошел; но с порога дверей, подходящих увидя, Громко воскликнул и быстрое слово Лаэртову сыну Бросил: «Идут! Поспешите! Оружие в руки! Их много!» Все побежали немедля и в крепкие брони оделись; Был Одиссей сам-четверт; Долионовы стали с ним рядом Шесть сыновей. И Лаэрт с Дол ионом оружие также Взяли — седые, нуждой ополченные ратники-старцы, Все совокупно, облекшися в медноблестящие брони, Вышли они, Одиссей впереди, из дверей. К Одиссею Тут подошла светлоокая дочь громовержца Зевеса, Сходная с Ментором видом и речью, богиня Афина; Радостью был он проникнут, ее пред собою увидя. К сыну потом обратяся, он бросил крылатое слово: «Друг Телемак, наступила пора и тебе отличиться Там, где, сражаясь, великою честью себя покрывает Страха не знающий муж. Окажися достойным породы Бодрых отцов, за дела прославляемых всею землею». Кротко отцу отвечал рассудительный сын Одиссеев: «Сам ты увидишь, родитель, что я посрамить не желаю Бодрых отцов, за дела прославляемых всею землею». Так он сказал. Их услышав, Лаэрт вдохновенно воскликнул: «Добрые боги, какой вы мне день даровали! О радость! Слышу, как сын мой и внук мой друг с другом о храбрости Дочь многосильная Зевса, к нему подошедши, сказала: «Бодрый Аркезиев сын, из товарищей всех мне милейший, В помощь призвавши Зевеса-отца и Афину Палладу, Выдь на врага и копье длин ноте иное брось наудачу». Слово ее пробудило отважность великую в старце; Он, помоляся владыке Зевесу и грозной Палладе, Вышел вперед и копье длиннотенное бросил, не целясь. В медноланитный двпейтов шелом он попал, и, защиту Меди пробивши, расколотый череп копье просадило; Грянулся навзничь Эвпсйт, и на нем загремели доспехи. Тут на передних ударя сам-друг, Одиссей с Телемаком Начали быстро разить их мечом и копьем; и погибли Вес бы они и домой ни один не пришел бы обратно, Ксли бы дочь громовержца эгидоносителя Зевса Громко не крикнула, гибель спеша отвратить от народа: «Стойте! Уймитесь от бедственной битвы, граждане Итаки! Крови не лейте напрасно и злую вражду прекратите!» Так возопила Афина; все схвачены трепетом бледным Были они и, оружие в страхе из рук уронивши, Пали на землю, сраженные криком богини громовым; В бегство потом обретясь, устремились, спасался, в город. Громко тогда завопив, Одиссей, непреклонный в напастях, Кинулся бурно преследовать их, как орел поднебесный. Но громовою стрелою Крониона вдруг раздвоилось Небо, и ярко она пред Афиной ударила в землю. Дочь светлоокая Зевса тогда Одиссею сказала: «О Лаэртид, многохитростный муж, Одиссей благородный, Руку свою воздержи от пролития крови, иль будет В гнев приведен потрясающий небо громами Кронион». Так говорила богиня. Он радостно ей покорился. Скоро потом меж царем и народом союз укрепила Жертвой и клятвой великой приявшая Менторов образ Светлая дочь громовержца богиня Афина Паллада. ПЕСНЬ ПЕРВАЯ Гнев нам, богиня, воепой Ахиллеса, Пелеева сына, Гибельный гнев, приключивший ахсянам много великих Бедствий и воинов многих бесстрашные души низведший В область Аида, их трупы оставя на пищу окружным Птицам и псам, — так свершалася воля Крониона Зевса — С тех пор, как сильной враждою разрознены были владыки, Пастырь народов Атрид и герой Ахиллес богоравный. Кто из бессмертных зажег в их груди толь свирепую злобу? Феб, сын Латоны и Зевса. Атридом прогневанный, язву Он ниспослал на ахейскую рать, и бесчисленно гибли Люди, понеже был жрец Аполлонов Хризес недостойно Сыном Атрея обижен. Чтоб выручить дочь из неволи, С выкупом старец богатым пришел к кораблям крепкозданным, Жреческий жезл золотой Аполлоновым лавром обвивши. Всех обходил он ахеян, склоняя сердца их на жалость; Паче ж других убеждал двух Атридов, вождей над вождями: «Вы, Атриды, и вы, броненосцы ахеяне, сила Вечных богов олимпийских да вам ниспровергнуть поможет Город Приамов и путь вам успешный устроит в отчизну; Вы же отдайте мне дочь, за нее многоценный принявши Выкуп и сына Зевесова чтя, стрелоносного Феба». Так он молил: восклицаньем всеобщим решили ахейцы Просьбу исполнить жреца и принять предложенный им выкуп. Но Агамемнону, сыну Атрея, то было противно; Старца моленье отверг он и так раздраженный примолвил: «Вели, докучный старик, от моих кораблей крепкозданных Ты не уйдешь во мгновенье иль снова дерзнешь подойти к ним, Жезл твой и лавр Аполлонов тебя от беды не избавят. Дочь же твоя из неволи не выйдет; до старости поздней В доме моем, в отдаленном Аргосе, с домашними розно, Будет работать она и моею наложницей будет; Но удались и меня не гневи: иль домой ты отсюда Цел не пойдешь». Так сказал он; испуганный жрец удалился. Берегом моря ш и рокоту мящего молча пошел он; Стал вдалеке от судов, сокрушенный, и начал молиться Фебу царю, светлокудрой Латоной рожденному богу: «Вог, облетающий с луком серебряным Хризу и Скиллы Светлый предел, Тенедоса владыка, Сминтей всемогущий, Ксли тебе я когда угодил, изукрасив священный Храм твой и жирные коз и быков пред тобою сожеппи Ведра, мое благосклонно услышь и исполни моленье: Слезы мои отомсти на данаях твоими стрелами». Так говорил он, моляся, и был Аполлоном услышан. Гневный поспешно сошел Аполлон с высоты олимпийской, Тул затворенный и лук за спиною неся; и ужасно Стрелы гремели, стуча о плеча раздраженного бога В грозном его приближенье; как черная ночь подходил он. Сев на виду кораблей, он пустил неизбежные стрелы; Страшно серебряный лук зазвучал, разогнувшись. Сначала В мулов и вольнобродящих собак он стрелял, напоследок Горькие стрелы свои обращать и на ратных данаев Начал: всечасно бесчисленны трупов костры пламенели. Девять уж дней облетала погибель весь стан, на десятый Созвал Пелид Ахиллес на собранье все войско ахеян. Мысли его обратила на то светлорукая Ира: В страхе богиня была, погибающих видя аргивян. Все собралися они, и собрание сделалось полным; Первый, поднявшись, так им сказал Ахиллес быстроногий: «Видно, Атрид, нам придется опять, избраздивши все море, В домы свои возвратиться, ежели только удастся Смерти кому избежать; нас война и чума совокупно Губят: спросить надлежит нам пророка, жреца иль какого Снов изъяснителя — сны равномерно приходят от Зевса — Пусть истолкует он, чем Аполлон так ужасно прогневан? Был ли обет не исполнен? при несть ли ему экатомбу Медлим? иль жертвенный запах отборных козлов и баранов Должен его усладить, чтоб от нас отклонилась зараза?» Кончив, он сел. И тогда поднялся птицейедатель зоркий, Старец Кальхас Тссторид, из вещателей самый премудрый: Ведал он все настоящее; ведал, что было, что будет; Дар звездознанья прияв от бессмертного сына Латоны, Он управлял и судами данаев, плывущими в Трою. Мыслей благих преисполненный, так он сказал Ахиллесу: «Ведать желаешь, Пел ид, многославный любимец Зевеса, Чем раздражен далскопоражающий Феб Олимпиец: Истину всю вам открою; но ты, Ахиллес, поклянися Мне, что и словом и делом меня защитишь, поелику Думаю я, что моим оскорбится пророческим словом Муж, обладатель Аргоса и всех повелитель ахеян. Сильного страшно царя человеку простому прогневать: Вели сперва и воздержит он гнев свой, то памятным сердцем Будет досадовать тайно, покуда себя не насытит Мщсньем. Размысли, ты можешь иль нет даровать мне защиту?» Вещему старцу ответствовал так Ахиллес быстроногий: «Смело открой нам тебе откровенную волю бессмертных; Я ж Аполлоном, любимцем Зевеса (ему же всегда ты Молишься, волю богов возвещая данаям), клянуся Здесь, что, покуда живу и сиянием дня утешаюсь, Руку поднять на тебя не дерзнет ни один из данаев Близ кораблей крепкоздаиных; хотя бы и сам Агамемнон, Между ахейцами первым слывущий, тобой обвинен был». Тут, ободренный, сказал Ахиллесу Кальхас прорицатель: «Бог раздражен не забвеньем обета, не ждет экатомбы; Он за жреца, Агамемноном здесь оскорбленного, гневен; Гневен за то, что не выдали дочери старцу, что выкуп отвергнут; Вот что на нас навлекло все беды и еще навлечет их Много. И Феб далекопоражающих рук не опустит Прежде, покуда, отцу светлоокую деву без всякой Платы, без выкупа выдав, святой не пошлем экатомбы В Хризу: иначе ничто не смирит раздраженного Феба». Так говорил он; и быстро поднялся пространнодержавный Пастырь народов Атрид, повелитель царей Агамемнон, Гневом проникнутый; сердце его преисполнено было Черною злобой, и очи как яркое пламя горели. Грозно взглянув на Кальхаса, воскликнул Атрид Агамемнон: «О зловещатсль! ты доброго мне никогда не пророчил; Сердце твое лишь напасти предсказывать любит; ни разу Словом и делом благим от тебя я порадован не был. Ныне в собранье ахейских вождей утверждать ты дерзаешь, Будто за то нас казнит Аполлон стрелоносец, что мною Был от отца Хризсиды, невольницы пленной, не принят Выкуп; но я несказанно желаю прекрасную деву В дои свой у весть: пне она и самой Клитемнестры супруги Стала милее, понеже ее превосходит высоким Станом, лица красотой, и умом, и искусством в работе. Но и ее уступить я согласен, когда уж так должно, — Лучше, конечно, мне видеть спасенье, чем гибель народа. Только от вас за убыток я должен иметь воздаянье. Мне ль одному без возмездия быть? Неприлично, то все вы Видите сами, чтоб дар мой почетный был мною утрачен». Тут, возражая, сказал Ахиллес богоравный Атриду: «Ты, многосильный Атрид, ненасытный копитель корыстей, Как же ты требовать можешь подарка себе от данаев? Разве имеют в запасе какое богатство данаи Наши добычи из всех городов мы давно разделили; Должно ли все разделенное вновь собирать, чтоб делиться Снова? Отдай ты теперь Хризеиду, покорствуя богу; Втрое и вчетверо будет тебе воздаянье, когда нам Град Илион крепкостенный Кронион разрушить позволит». Царь Агамемнон, ответствуя, так возразил Ахиллесу: «Сколь ты ни силен, Пел ид богоравный, но мыслишь напрасно Сердце мое обольстить; вам меня провести не удастся. Или ты думаешь, сам награжденный богато, что буду Я терпеливо сидеть без награды, твоей покорившись Воле? Пускай за утрату мою отдадут мне данаи То, что по мысли моей и достоинства равного будет. Иначе, если откажут данаи, своею рукою Я иль твое, иль Аяксово, или на часть Одиссею Данное взять к вам приду, не заботясь о вашей досаде. Но об этом и после есть время подумать, теперь же Черный корабль на священное море немедленно спустим, Выберем сильных гребцов и, корабль нагрузив экатомбой, В нем Хризеиду, прекрасную, светлокудравую деву, С миром отпустим к отцу, — корабля ж предводителем будет Идоменей, иль Аякс, иль герой Одиссей богоравный, Или ты сам, Ахиллес, меж ахеян ужаснейший, бога, Злых посылатсля стрел, поспеши усмирить экатомбой». Мрачно взглянув на Атрида, сказал Ахиллес быстроногий: «Ты, облеченный в бесстыдство, копитель богатств ненасытный, Кто из ахеян исполнить твое повеленье захочет, Ксли пошлешь иль в сраженье, иль в трудный поход за добычей? Я же сюда с кораблями пришел не троян копьеносных В битве губить: мне от них никакой не бывало обиды; Не были ими ни кони мои, ни быки своевольно Схвачены, также они и полей многоплодно-обильной Фтии моей не топтали: покрытые густо лесами Горы и море пространно-шумящее нас разлучают. Здесь для тебя мы, чтоб ты веселился, бесстыдный, чтоб брату Честь возвратил и чтоб Трою, собачьи глаза, ниспровергнул, Мстя за свое оскорбленье: но ты и не мыслишь об этом; Ныне ж и взять у меня мой участок добычи грозишься, Стоивший мне несказанных трудов, мне ахейцами данный. Здесь не бывало таких, как твои, мне участков, когда нам Город такой многолюдный троянский разрушить случалось. Время тревог утомительно шумного боя лежало Все на плечах у меня, при разделе ж богатой добычи Лучшая часть доставалась тебе, и, довольствуясь малым, Я к кораблям возвращался, трудом боевым изнуренный. Нет, мне пора возвратиться в мою плодоносную Фтию; Время домой отвести корабли крутоносые. Ты же Здесь без меня ни добыч, ни богатств не сберешь, злой обидчик». Пастырь народов Атрид, возражая, сказал Ахиллесу: «Хочешь бежать ты — беги! Умолять, уж конечно, не буду Я, чтоб остался ты здесь для меня; здесь найдется довольно Бодрых вождей для добытия славы; за нас и Кронион. Ты из питомцев Зевеса царей для меня ненавистней Всех; ты всегдашний заводчик раздоров, смятений и брани. Правда, ты силен; но сила даруется нам без заслуги Небом. Веди же в отчизну свои корабли и дружины, Властвуй спокойно своей плодоносною Фтией; ты здесь мне Вовсе не нужен; о гневе твоем не забочусь; напротив, Слушай: когда уж берет у меня Аполлон Хризеиду* В собственном я корабле и с своими людьми не замедлю Деву послать; но зато из шатра твоего Бризеиду, Дар твой почетный, своею рукою исторгну, чтоб знал ты, Сколь я сильнее тебя, чтоб вперед и другие страшились Дерзостно мне возражать и со мною надменно равняться». Так он сказал. Закипело*в косматой груди Ахиллеса Сердце; меж двух волновался он, сильно озлобленный, мыслей: Острый ли меч от бедра отхватив, сквозь данаев прорваться Прямо к Атриду и разом его умертвить; иль кипучий Гнев успокоить и руку свою воздержать от убийства. Тою порой как рассудком и сердцем он так колебался, Выхватив меч из ножен в половину великий, слетела С неба Афина Паллада — ее светлорукая Ира, Сердцем обоих любя, за обоих тревожась, послала; Став позади Ахиллеса, его за густые схватила Кудри богиня, ему лишь открывшись, незримая прочим. Очи назад обратил, изумясь, Ахиллес; он Афину Разом узнал, устрашенный ее пламенеющим оком. К ней обратился лицом он и бросил крылатое слово: «Дочь потрясателя грозной эгиды, зачем ты, богиня, Здесь? Любоваться ль пришла самовластным нахальством Атрида? Я же тебе говорю, и тому неминуемо сбыться: Жизнию он за свою безрассудную гордость заплатит». Так отвечала Афина богиня лазурные очи: «Гнев успокоить твой, если покорен мне будешь, сошла я С неба — меня светлорукая Ира, тебя и Атрида Сердцем любя, за обоих вас сердцем тревожась, послала. Вдвинь же убийственный меч свой в ножны и спокойся; словами Можешь с ним ратовать, сколько душа пожелает. Тебе же Я предскажу, и мое предсказанье исполнится верно: Некогда втрое богатою платой твое оскорбленье Гордый загладит; теперь усмирися и будь нам покорен». Так, отвечая богине, сказал Ахиллес быстроногий: «Слово, богиня, уважить твое, без сомнения, должно, Сколь бы ни злилась душа; то будет, конечно, полезней: Смертный, покорный богам, завсегда и богами внимаем». Тут, к рукояти серебряной крепкую руку притиснув, Меч свой великий в ножны он, покорствуя слову богини, Вдвинул. Она же на светлый Олимп улетела, в жилище Зсвса-эгидодсржавца, в собрание прочих бессмертных. Снова Пелид обратился с ругательной речью к Атриду. Так он ему говорил, преисполненный яростным гневом: «Пьяница, сердце оленье, собачьи глаза, никогда ты, В панцирь облскшися, воинства в бой не водил, ни однажды С первыми вместе вождями в засаду засев, не решился Выждать врага — ты в сраженье лишь смерть неизбежную видел. Легче, конечно, бродя по широкому стану ахеян, Силой добычи у тех отымать, кто тебе прекословит; Царь-душегубец, ты, видно, не смелых людей повелитель; Иначе, думаю, ныне в последний бы раз так обидно Здесь говорил. Но послушай меня: я священным клянуся Этим жезлом, и столь верно, как то, что ни листьев, ни ветвей Он уж не пустит, покинув, отрубленный, гору, и вечно Зелен не будет — теперь от коры и листов он очищен Острою медью; его скиптроносцы, владыки ахеян, Правды блюстители, держат в руках, на земле сохраняя Зевсов порядок. И ныне моей он великою клятвой Будет. Наступит пора; Ахиллеса ахеяне станут Все призывать. И не будешь ты им, сколь ни сетуй, защитой Против людей истребителя Гектора, их беспощадно В бое толпами губящего; сердце свое лишь измучишь, Поздно рас каясь, что лучшего между ахеян обидел». Так он сказал и, свой жезл, золотыми гвоздями обитый, Вросив на землю, нахмуренный сел. Агамемнон Гневно словами его оскорблять продолжал. Тут поднялся Звонкоголосный, приветноречивый витязь пел и иски и Нестор, которого речи л ил ися как мед благовонный С сладостных уст; два колена людей говорящих, с ним вместе Жившие, кончили жизнь и исчезли; во граде священном Пилосе царствовал он уж над третьим людей поколеньем. Мыслей благих преисполненный, так он сказал пред собраньем: «Горе нам! злая печаль всю Ахейскую землю обымет, Будут Приам, и Приамовы все сыновья, и трояне В сердце своем ликовать несказанно, когда к ним достигнет Слух о раздоре, смутившем вождей знаменитейших наших, Первых меж нами и мудрым советом и мужеством в битве. Дайте, о дайте мне вас образумить! меня вы моложе Оба; и с лучшими, нежели вы, современно на свете Жил, и знавался, и не был от них за ничто принимаем. Я уж не вижу теперь, не увижу и после, подобных Славным любимцам богов Пиритою, Дриасу, Кенею, Или Зксадию, или владыке людей Полифему, Или Тсзею, Згееву богоподобному сыну: Силою с ними, конечно, никто на земле не равнялся; Сами сильнейшие, в бой и сильнейших они вызывали; Страшных кентавров они на горах истребили. В то время Я их товарищем был, к ним пришед из далекого града ? ил оса, призванный ими самими, и подвигов много, Ратуя вместе, тогда мы свершили; никто б из живущих Ныне людей земнородных не в силах был с ними бороться. Но и они мой ценили совет, моему покорялись Слову. И вы покоритесь ему. Нам покорность полезна. Пленницы ты у него не бери, Агамемнон, — ты властен Взять, но ее получил он от рати ахейской в почетный Дар; а тебе, благородный Пслид, неприлично так спорить Дерзко с царем — ни один на земле из царей скиптроносных, Зевсом прославленных, не был подобною честью украшен. Ксли, рожденный богиней, ты в дар получил при рожденье Волее мужества, выше он властью, он царь над царями. Ты же, Атрид, успокойся и к просьбе моей благосклонно Слух преклони, не враждуй с Ахиллесом: ахеянам твердой Он обороною служит в пылу истребительной брани». Нестору так, возражая, ответствовал царь Агамемнон: «Старец! ты правду сказал, и разумен совет твой; но этот Гордый всегда перед всеми себя одного выставляет, Всеми господствует, всем управляет как царь самовластный. Хочет для всех быть законом, который никем здесь не признан. Ксли искусно владеть он копьем научен от бессмертных, Вправе ль за то раздражать здесь людей оскорбительным словом?» Речь перебивши его, отвечал Ахиллес богоравный: «Жалким, достойным презрения трусом пусть буду я признан, Ксли во всем, что замыслишь ты, буду тебе покоряться. Властвуй другими и все им предписывай, я же Власти твоей признавать не хочу и тебе не поддамся. Слушай, однако, и в сердце свое запиши, что услышишь. Против тебя и других за невольницу рук подымать я Вовсе не думаю: данное вами возьмите обратно; Но до того, что мое на моих кораблях крепкозданных, Я ни тебе, ни твоим не дозволю дотронуться. Ксли ж Хочешь, отведай — тогда все ахейцы увидят, как черной Кровью твоею мое боевое копье обольется». Тут, разъяренные оба, ругательный бой прекративши, Встали и собранных всех к кораблям распустили ахеян. К черным своим кораблям Ахиллес возвратился с Патроклом, Сыном Менетия, с ним и другие друзья мирмидоны. 23 - 3454 355 Тою порою корабль на соленую влагу, избравши Двадцать гребцов, повелел Агамемнон спустить с экатомбой, Фебу назначенной; сам Хризеиду прекрасно-младую Взвел на корабль и его Одиссею премудрому вверил. Все собрались мореходцы и в путь устремилиея влажный. Тут повелел очищаться ахеянам царь Агамемнон; Разом омывшись, они все нечистое бросили в море. После ж, дабы усмирить Аполлона, сожгли экатомбу Коз и быков на брегу неприютно-бесплодной пучины. С облаком дыма взошло к небесам благовоние жертвы. Так очищалася рать. Той порою Атрид Агамемнон, Все, чем грозил Ахиллесу, спеша совершить, дврибата Вместе с Талтибием, царских глашатаев, призвал. Выли проворные слуги они; им сказал Агамемнон: «Оба идите в шатер Ахиллеса, Пелеева сына; За руку взяв Вризсиду, ко мне возвратитесь с прекрасной Девой; а если ее не захочет он выдать, за нею Сам я с другими приду, и тогда огорченье сильнее Будет ему». Так сказав, их послал он с грозящим к Пслиду Словом. Пошсд неохотно ко брегу бесплодного моря, Скоро они к кораблям и шатрам мирмидонским достигли. Близ корабля и шатра своего Ахиллес богоравный Мрачный сидел; и не радостно было ему их явленье. Полные страха, глашатаи в смутном молчанье Оба стояли, к нему обратить не дерзая вопроса. Он же, их робким смятеньем растроганный, кротко сказал им: «Милости просим, глашатаи, воли людей и бессмертных Вестники; смело приближьтесь; виновны не вы — Агамемнон, Взять у меня Вризсиду сюда вас приславший, виновен. Друг благородный Патрокл, приведи Брисеиду и выдай Им; пусть за ними последует! Я же в свидетели ныне Вас пред судом и блаженных богов и людей земнородных, Также равно и пред ним, необузданным, здесь призываю: Если случится, что снова в беде я ахеянам буду Нужен... Безумный! он сам на себя и других накликает Злую беду, ни назад, ни вперед не глядя и ахеян, Бьющихся близ кораблей крепкозданных, защиты лишая». Так говорил он. Патрокл благородный, покорствуя другу, Вывел Бризееву дочь из шатра и глашатаям выдал Милую деву. И с нею к ахейским шатрам возвратились Оба. За ними ж она с отвращеньем пошла. И, заплакав, Сел Ахиллес одиноко, вдали от друзей, на пустынном Береге моря седого. Смотря на свинцовые волны, Руки он поднял и, милую мать призывая, воскликнул: «Милая мать, на недолгую жизнь я рожден был тобою. Славу за то даровать обещал мне высокогрсмящий Зевс Олимпиец. Но что ж даровал он? какая мне слава? Царь Агамемнон, владыка народов, меня обесчестил, Взял достоянье мое и теперь им бесстыдно владеет». Так говорил он в слезах, и услышала жалобы сына Мать в глубине неиспытанной моря, в жилище Нерея. Легким туманом с пучины седой поднялася богиня; К сыну, лиющему горькие слезы, приближась, с ним рядом Села она и сказала ему, потрепавши рукою Щеки: «О чем же ты плачешь, дитя? что твою сокрушает Душу? Скажи, не скрывайся, со мной поделися печалью». Так ей, вздохнув глубоко, отвечал Ахиллес быстроногий: «Ведаешь все ты сама; мне не нужно рассказывать. В Фивы, Град дтеонов священный, ходили мы сильной дружиной; Град истребив, мы сюда возвратились с великой добычей; Все разделили как следует между собою ахейцы; Сыну Атрееву даром почетным была Хризеида, Дочь молодая Хризеса, жреца Аполлонова. Тяжким Горем крушимый, чтоб выручить милую дочь из неволи, С выкупом старец богатым пришел к кораблям крепкозданным, Жреческий жезл золотой Аполлоновым лавром обвивши; Всех обходил он ахеян, склоняя сердца их на жалость; Паче ж других убеждал двух Атридов, вождей над вождями. Всех он молил; восклицаньем всеобщим решили ахейцы Просьбу исполнить жреца и принять предложенный им выкуп. Но Агамемнону, сыну Атрея, то было противно; Старца моленье отверг он, жестокое слово примолвив. Жрец удалился разгневанный; Феб, издалека разящий, Жалобный голос им многолюбимого старца услышал; Злую стрелу истребленья послал он, и начали гибнуть Люди; и, смерть разнося по широкому стану ахеян, Фсбовы стрелы ужасно летали. Тогда прорицатель, Ведатель воли далекоразящего бога, открыл нам Гнева причину; и первый я подал совет примириться С Фебом. Атрид раздражился; стремительно встав, он грозил мне Яростным словом: и ныне его совершилась угроза. В Хризу на быстром везут корабле Хризеиду, младую Деву, ахейцы с дарами царю Аполлону. И были Присланы два уж глашатая в царский шатер мой Атридом Взять Вризсиду, за подвиги данную мне от ахеян. Ксли ты можешь, вступиея за честь оскорбленного сына, Милая мать; полети на Олимп к Громовержцу, и если Словом иль делом когда угодила ему, помол ися Ныне за сына. Не раз от тебя я в Пелеевом доме Слышал, как Зевс чернооблачный некогда был лишь тобою, Прочим богам вопреки, от беды и позора избавлен: Против него сговорясь, олимпийцы Афина Паллада, Ира и бог Посидон замышляли связать Громоносца; В помощь к нему ты, богиня, пришла, и от срама избавлен Выл он тобой; на Олимп привела ты сторукого — звали Боги его Бриареем, он слыл у людей Згеоном. Грозный титан, и отца своего превзошедший великой Силою, рядом с Кронионом сел он, огромный и гордый; Им устрашенные, боги связать не посмели Зевеса. Ныне и ты близ Крон иона сядь и, рукою колено Тронув его, помолись за меня, чтоб послал он троя нам Помощь, чтоб к морю они оттеснили ахеян, чтоб, гибель Видя, ахейцы своим похвалились царем, чтоб и сам он, Гордый, пространнодержавный владыка людей Агамемнон Горько постигнул, что лучшего между ахеян обидел». Сыну Фетида в слезах, сокрушенная, так отвечала: «Горе! дитя, для чего я тебя родила и вскормила! Здесь, близ твоих кораблей, не крушась и не плача, сидеть бы Должен ты был, на земле обреченный так мало, так мало Жить. Но безвременно здесь умереть, в сокрушенье истратив Жизнь — для того ли тебя мне родить повелела судьбина? С этою жалобой к молниелюбцу Зевесу отсюда Я подымусь на Олимп снегоносный. Меня он услышит. Ты же вблизи кораблей крепкозданных спокойно, питая Гнев на Атрида, сиди и в сраженье отнюдь не мешайся. Зевс на поток Оксан к эфиопам вчера беспорочным Вместе со всеми богами на праздник пошел; он оттуда Прежде двенадцати дней возвратиться не может. В дом меднокованный к Зевсу тогда я приду и, колена Тронув его, помолюсь о тебе, и молитвы, конечно, Он не отринет». С сим словом исчезла богиня, оставя Гневного сына в тоске по красноопоясанной деве, насильно, Сердцу се вопреки, от него уведенной к Атриду. В Хризу тем временем плыл Одиссей с экатомбой; когда же Быстрый корабль их в глубокую пристань проникнул, свернули Все паруса и у клал и на палубе их мореходцы, Мачту потом опустили в хранилище крепким канатом, Быстро на веслах корабль довели до притонного места, Якорный бросили камень, канатом корабль прикрепили К берегу, сами сошли на волной орошаемый берег. С ними была снесена и великая Фебова жертва; С ними сошла с корабля и сопутница их Хризсида. Деву немедля приведши во храм, Одиссей многоумный Сам ее отдал руками отцу и сказал, отдавая: «Прислан к тебе, о Хризес, я Атридом, владыкой народов, Дочь возвратить и принесть экатомбу священную Фебу В дар за ахеян, чтоб гнев укротился великого бога, Им приключившего тьмы сокрушающих сердце напастей». Так говоря, Хризеиду он отдал; с веселием принял Старец любезную дочь. По порядку потом экатомбой Фебов высокий алтарь окружили ахейцы, омыли Руки и горсти наполнили жертвенным чистым ячменем; Стал посреди их Хризес и, молясь Аполлону, воскликнул: «Бог, облетающий с луком серебряным Хризу и Скиллы Светлый предел, Тснедоса владыка, Сминтей всемогущий, Ты благосклонно услышал мою и исполнил молитву, Честь мне воздав ниспосланием бед на ахеян: Выслушай вновь и исполни молитву мою благосклонно — Гнев свой великий смири и беды отврати от ахеян!» Так говорил он, моляся, и был Аполлоном услышан. Те ж приготовленным в жертву скотам, их ячменем осыпав, Шеи загнули назад, всех зарезали, сняли с них кожу, Тучные бедра отсекли, кругом обложили их жиром, Жир же кровавого мяса кусками покрыли; все вместе Старец зажег на костре и вином оросил искрометным; Те ж приступили, подставив ухваты с пятью остриями; Ведра сожсгши и сладкой утробы вкусив, остальное Все разрубили на части; на вертелы вздев осторожно, Начали жарить; дожаривши, с вертелов сняли и, дело Кончив, обильно-богатый устроили пир; началося Тут пированьс, и все насладил ися пищей; когда же Выл удовольствован голод их сладостно-вкусною пищей, Юноши, чашу до края наполнив вином благовонным, В кубках его разнесли, по обычаю справа начавши. Целый день славив миритсльным пением Феба, ахейцы Громко хвалебный пеан воспевали ему; совокупно Пели они стрелоносного бога; им благосклонно внимал он. Солнце тем временем село, и тьма наступила ночная; Все улеглися на бреге они у причал корабельных. Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос; Плыть собралися они к отдаленному стану ахеян. Ветер попутный им дал Аполлон, и они, совокупно Мачту подняв и блестящие все паруса распустивши, Поплыли; парус середний надулся, пурпурные волны Шумно под килем потекшего в них корабля закипели; Он же бежал по волнам, разгребая себе в них дорогу. К брегу пристав и достигнув широкого стана ахеян, Быстрый корабль свой они на песчаную сушу встянули; Там на подпорах высоких его утвердили и сами Все разошлись, кто в шатер, кто на черный корабль крутобокий. Близко своих кораблей крепкозданных сидел, продолжая Гнев свой питать, Ахиллес богоравный крылатые ноги; Он никогда не являлся уже на совете вождей многославных, Он не участвовал в битвах; в бездействии милое сердце Он изнурял, по тревогах и ужасах брани тоскуя. Тою порою с двенадцатым небо украсившим утром Вечноживущие боги на светлый Олимп возвратились Все, предводимые Зевсом. Фетида, желание сына Помня, из моря глубокого с первым сиянием утра Вышла; взлетев на высокое небо Олимпа, богиня Зевса нашла там; один, от богов отделяся, всю землю Видя, на высшей главе многоглавого был он Олимпа. Сев близ него, окружила колено священное бога Левой рукою Фетида, а правой его подбородок Гладя, Крон иону туч собирателю нежно сказала: «Вели, отец, я тебе меж богами когда угодила Словом иль делом, мое благосклонно исполни моленье: Сына утешь моего, осужденного рано покинуть Жизнь; обесчестил его повелитель царей Агамемнон, Дерзко похитивши данный ему от ахеян подарок. Ты же отмсти за него, миродержец, всесильный Кронион! Пусть побеждают ахеян трояне, пока воздаянья Полного сын за обиду свою от царя не получит». Так говорила она, и не вдруг отвечал Громовержец; Долго сидел он в молчанье; Фетида ж, к объятому прежде Ею колену прижавшися крепче, вторично сказала: «Прямо ответствуй, Зевес; никого ты страшиться не можешь; Иль согласися, тогда утверди мановеньем обет свой; Иль откажи, чтоб узнала я, сколь пред тобою ничтожна». Тяжко вздохнув, воздымающий тучи Зевес отвечал ей: «Трудное дело ты мне предлагаешь; меж Ирой и мною Ссора опять загорится; ругательным словом рассердит Ира меня; перед всеми бессмертными вечно со мною Вздорит она, утверждая, что я за троян заступаюсь. Ты же отсюда уйди, чтоб тебя не приметила Ира. Способ найду я тебе угодить; на меня положися; Слово свое головы мановеньем Знаменье это для всех олимпийцев есть знак величайший Власти моей: неизменно мое, непреложно и твердо Слово, когда подтверждаю его головы мановеньем». Кончил и черногустыми бровями повел Громовержец; Благоуханные кудри волос потряслись на бессмертном Вога челе: содрогнулись кругом все вершины Олимпа. Тайную кончив беседу, они разлучились; с Олимпа В бездну соленую быстрым полетом слетела Фетида; Зевс возвратился к себе, поднял ися почтительно боги С тронов своих перед вечным отцом; ни единый Сидя его не отважился выждать, но, встав, все навстречу Вышли к нему. На высоком престоле он сел. От очей же Иры не скрылось, что к ним приходила беседовать тайно Дочь среброногая старца морского Нерея Фетида; К Зевсу немедленно грубое слово она обратила: «Кто из богов, лицемер, там шептался так скрытно с тобою? Вечно ты любишь, я знаю, себя от меня отклонивши, В тайне с другими советы держать, и ни разу еще ты Мне наперед не сказал откровенно о том, что замыслил». Ире ответствовал так повелитель бессмертных и смертных: «Ира, не мни, чтоб мои все советы постигнуть возможно Выло тебе; и супруга верховного бога не в силах Вынести их. Что тебе сообщить я признаю приличным, Прежде тебя не услышит о том ни бессмертный, ни смертный Вели же что от богов утаить я намерен, не смей ты Спрашивать дерзко о том и моей не разведывай тайны». Ира-богиня воловьи глаза отвечала Зевесу: «Странное слово сказал ты, ужасный Зевес; никогда я Делать вопросы и в тайны твои проникать не дерзала, Все, как хотел, ты задумывал, все исполнял без помехи. Но я тревожуся, мысля теперь, что тебя обольстила Дочь среброногая старца морского Нерея Фетида, Утром с тобой здесь сидя и колена твои обнимая: Вй головы мановеньем, конечно, ты дал обещанье Честь Ахиллесу воздать погублением многих ахеян». Ире ответствовал так воздымающий тучи Кронион: «Вечно, безумная, ты примечать и подсматривать любишь! Труд бесполезный! ничто не удастся тебе! от себя лишь Только меня отдалишь; то стократно прискорбнее будет! Быть ли, не быть ли тому, что тебя устрашает, на это Воля моя. Замолчи же и мне не дерзай прекословить. Или тебе не поможет никто из богов олимпийских, Вели я, встав, подыму на тебя неизбежную руку». Так отвечал он. Богиня воловьи глаза ужаснулась; Села в молчаньи и милое сердце свое усмирила. Было прискорбно то собранным в доме Зевеса бессмертным. Начал тогда многославный художник Ифест, чтоб утешить Мать светлорукую, так говорить, обратясь к ней и к Зевсу: «Горько и всем нам, богам, на Олимпе живущим, несносно Будет, когда вы так ссориться здесь за людей земнородных Станете, всех возмущая бессмертных; испорчен веселый Будет наш пир; и чем далс, тем хуже. К тебе наперед я, Милая мать, обращаюсь, хотя и сама ты разумна: Зевсу-отцу уступи, чтоб не гневался боле отец наш, Сильный Зевес, и чтоб весело мы пировать продолжали: Он громовержец, он царь на Олимпе, он, если захочет, С наших престолов нас всех опрокинет; он бог над богами. Словом приветным порадуй его и к нему приласкайся; Снова он милостив будет ко всем нам, богам олимпийским». Так он сказал и, поспешно приблизившись, кубок двудонный Подал божественной матери в руки, примолвив: «Терпенье, Милая мать; покорися, хотя то тебе и прискорбно; Здесь ненавистных побоев твоих мне своими глазами Видеть не дай: за тебя заступиться не в силах я буду, Как бы того ни хотел; одолеть Олимпийца не можно. Было уж раз, что, когда за тебя я поспорил, меня он, За ногу взявши, с Олимпа швырнул, и летел я оттуда Целый, кувыркаясь, день и тогда лишь, как стало садиться Солнце, совсем бездыханным ударился оземь в Лемносе; Дружески был я синтейцами добрыми поднят пол мертвый». Так говорил хромоногий Ифест. Ира с улыбкой взяла от него поднесенный ей кубок. Стал он потом подносить по обычаю, справа начавши, Сладостный нектар, его из глубокой черпая кратеры; Подняли смех несказанный блаженные боги Олимпа, Видя, как с кубком Ифест, суетясь, ковылял по чертогу. Вечные боги весь день, до склонения солнца на запад, Шумно пируя, себя услаждали роскошною пищей, Дивными звуками цитры, игравшей в руках Аполлона, Также и муз очередным, сердца проницающим пеньем. Но когда уклонилось на запад блестящее солнце, Боги, предаться желая покойному сну, разошлися Все по домам. Им построены были те домы Дивно искусной рукой хромоногого бога Ифеста. Также и молний метатель могучий Кронион в чертоге, Где отдыхал он обычно, блаженному сну предаваясь, Лег и заснул; с ним на ложе легла златотронная Ира. ПЕСНЬ ВТОРАЯ Боги другие и мужи, коней обуздатели, спали Мирно всю ночь, но от Зевса спокойствие сна убегало. Сердцем колеблясь, он мыслил о том, как воздать Ахиллесу Честь истребленьем ахеян при их кораблях крепкозданных. Вот что, размыслив, нашел напоследок он самым удобным — Ввергнуть Атрида в обман, в заблуждение. К богу сна обратился и бросил крылатое слово Кронион: «Вог сновиденья, лети к кораблям крепкозданным Ахеян; В царский шатер Агамемнона, сына Атрсева, вшедши, Все то ему повтори, что теперь от меня ты услышишь. Вывссть немедля он в бой густовласых ахеян В полном оружии». Выли вождями дружин беотийских Леит, Пенслейон, Аркесилай, Профонеор и Хлоний; их рать составляли Жители тучных Хирийских лугов, каменистой Авлиды, Схойния, Схолы, лесисто-глубоких долин Зтеонских, Феспии, Грей, широкопространных полей Микалесса, Светлых окрестностей Харма, Эритры, Илезия, Илы, Жители града Петеона, жители стен Элеона, Копы, Звтрсзы, Охалии, жившие в зданьях красивых Града Медеона, в Тизбе, стадам голубиным привольной, Вкруг Коронеи, на пышно-зеленых лугах Гали а рта, Жители града Платой, полей обработанных Глиссы, Фив крепкостенных, прекрасными зданьями славного града, Града Онхеста, где лес посвящен Посидону заветный, Арны, златым виноградом богатой, лугов благовонных Низы, Мидеи и стен Анфедона, на крайних лежащего гранях; С ними пришло пятьдесят кораблей крепкозданных, и в каждом Было сто двадцать отборных бойцов молодых беотийских. Но аспледонян и всех, Орхомен населявших Мининский, Были вождями Арссвы дети, Ял мен с Аскалафом, — Их родила Астноха, Акторова дочь; потаенно В верхнем покое царева жилища стыдливая дева, Свидясь с Аресм могучим, упала в объятия бога, — Тридцать они кораблей привели к берегам Илиона. Были вождями дружины фокеян Эпистроф и Схедий, Их же отцом знаменитый был Ифит, потомок Навбола; Жители стен Кипариссы, утесов Пифона суровых, Жители града прекрасного Хризы, богатых полей Панопея, Давлиса, Анеморси, соседней с Гиамполсм, также Пахари тучных полей, вдоль Цефиссы священной лежащих, С ними и жители близкой к истокам Цефиссы Лилеи, Сорок судов темноносых оснастив, пришли за вождями. Поставив В строй мсднолатых фоксян, вожди их дружину Левым крылом к беотийскому ближнему строю примкнули. Выл полководцем локриян Аякс Оилей быстроногий; Ростом своим Теламонову сыну, другому Аяксу, Он уступал, но хотя невелик и холстин ною тонкой Вроней покрыт был, могучим метаньем копья побеждал он Между ахейцами всех; населяли ж локрияне грады Кинос, плодами обильную Авгию, Весу, Фронийский Луг, орошенный Воагрием, Тарфу, Опунт, Кал пари й; Сорок привел он с собой кораблей из Локрнды, лежащей Против святых берегов окруженной волнами Эвбеи. Но боелюбных абантов, эвбейский народ, населявший Халкис, Эретрию, область вина Истиэю, приморский Город Коринф, на горе неприступно построенный Диум, Стены Кариста и роскошью нив окруженную Стиру, Вел Эльпенор, многославный потомок Арея; рожден был Он Халконоем, Эвбеи царем; и с веселием в битву Шли с ним абанты его, заплетенные густо на тыле Косы носившие, ясенных копий метатели, броней Медь на груди у врага пробивать приобыкшис ими. Сорок пришло кораблей крепкозданных с эвбейской дружиш Строем к эвбейской дружине примкнули афиняне; градом Их и всей областью властвовал прежде питомец Паллады Царь Зрсхтсй, дароносной Землею рожденный; Палладой Выл он воспитан во храме великом, где жертвой обильной Агнцев и тучных быков утешали ей сердце младые Девы и юноши, празднуя кругосвершение года. Ратью Афин Менестсй полководствовал, сын Пстеона, С ним же из всех на земле обитающих в трудном искусстве Конных и пеших устраивать в битву никто не равнялся, Кроме великого Нестора — старше, однако, его был Нестор годами. Привел пятьдесят кораблей он с собою. Сын Теламонов Аякс от брегов Саламины двенадцать Черных привел кораблей: он придвинул их к строю афинян. Жителей Аргоса, башневенчанного града Тиринфа, Азины, скрытой в глубоком заливе морском Эрмионы, Винобогатых холмов Эпидавра, Эйоны, Трсзсны, Юношей Масия, жителей волнообъятой Эгины Был полководцем герой Диомед, вызыватсль в сраженье; Вождь их второй был Сфенел, многославного сын Капанся; Третий же вождь двриал, богоравный герой, Мекисфесв Сын, Талаона державного внук; но главою над ними Выл Диомед, вызыватсль в сраженье; пришел от Аргоса Он к берегам Ил иона с осьммодесятыо кораблями. Жители древней Микены, домов велелепием славной, Арефиреи прекрасной, Коринфа богатого, светлых Зданий Клеонии, жители града Орнеи, старинных Стен Сикиона, Адрасту подвластного в прежнее время, Жившие в древних стенах Гиперезии, в граде Пеллене, В Згии, в крепко-нагорных стенах Гоноэссы твердынной, Пахари тучных приморских полей, достигавших до самой Гелики, — вслед за царем Агамемноном, сыном Атрея, Сто кораблей привели; полководец избраннейших, сам он Шел перед ними, сияющий медной бронею, прекрасный, Гордый; величие прочих вождей затмевал он, понеже Был их глава и сильнейшей дружиной начальствовал в войске. Жители скрытого между холмов Лакедемона, Спарты, Феры, Мсссаны, где много слетается стад голубиных, Пахари тучных полей, окружающих грады Брисею, Авгию, Амикле, жители Гелоса, близкого к морю, Лаоса, светлых равнин, орошенных Зтилосом, были Братом царя предводимы, отважным в боях Менелаем; Вывел на смотр шестьдесят кораблей он; но строем отдельным Ратных поставил и их, на себя одного уповая, В бой возбуждал: пламенело его нетерпением сердце — Мщенье свершить за позор, приключенный обидой Клены. К ним примкнули пилияне, жители тучных Аренских Пажитей, Фрия, где был перевоз чрез Алфей, Кипариссы, Зпии крепкой, Птслеона, Гелоса, Амфигснеи, Также и града Дориона,тде Тамириса фракийца Встретили музы и в нем уничтожили дар песнопенья: Он из Зхалии шел; посетивши там Зврита, хвастал Он перед ним, что победу одержит, хотя бы и сами Музы, Зевеса-эгидоноситсля дочери, спорить С ним в песнопении стали; и в гневе его ослепили Музы, и дар пробуждать сладкопенье в струнах он утратил. Был полководцем дружины пилиян богатый годами Нестор; он в Трою привел девяносто судов крепкозданных. Люди Аркадии — храбрый народ — на покате Киллсны Жившие (там, где находится Эпитов памятник древний), Жители паств Орхомена, лугов, окружающих Фенос, Рипы, Стратии, напору всех ветров открытой Знипы, Злачнополянной Тегеи, пределов Стимфала, Паррасия, тучной Жатвой обильных полей Мантинеи, прекрасного града, — Агапенора, Анкеева сына, вождем признавали: В Трою привел шестьдесят кораблей он, и много аркадских Воинов храбрых пришло с ним в его кораблях крепкозданных. Сам Агамемнон, владыка народов, его кораблями Теми снабдил для отплытия в темное море, понеже Выло аркадянам вовсе неведомо дело морское. Живших в Злиде священной, в Вупрасии, в крае, который Грады Мирзин пограничный, Гирмину, Алезий до самых Скал Оленийских в пределах своих заключает, четыре Храбрых вождя предводили — у каждого девять летучих, Полных эпейцами, было в строю кораблей: Амфимаху, Сыну Клеата, одна из дружин покорялась; другая Талфию, сыну Звритоса Акториада; вождем был Третьей эпейской дружины Диор, Амаринков отважный Сын, а четвертой начальствовал вождь Поликсен богоравный, Сын Агасфена-властителяг внук знаменитый Авгся. Мужи Дулихия, люди святых островов Згинадских, Жившие на морс шумном соседственно с брегом Злиды, Власть признавали Мегеса, подобного силой Арею; Выл он Пился, коней обуздатсля, сыном, Пился, Ссорой с отцом принужденного скрыться на остров Дулнхий; Сорок Мегсс кораблей быстроходных привел к Ил иону. Царь Одиссей предводителем был кефалонян могучих, Живших в Итаке суровой, на шумно-лесистых вершинах Нерита, вдоль берегов Крокилеи, меж скал Згилиппы; Жители Зама, полей хлебодарных Закинфа и твердой Влизко лежащей Зпирской земли матерой, равномерно Все Одиссею, как Зевс многомудрому, были подвластны. В Трою с собой он двенадцать привел кораблей красногрудых. Сын Андремонов Фоант полководствовал ратью этолян, Живших в стенах Плеурона, в Халкиде приморской, в Олене, В горном краю Каледонском, в окрестностях града ? ил л сны; Войско ж этолян избрало Фоанта вождем, поелику Был Ойнеи уж в Аиде, и не было боле на свете Храбрых его сыновей, и давно Мелеагр светлокудрый В область сведен был подземную; сорок пришло кораблей с ним. С Идомснеем пришли копьсносные критяне; жили В Гноссс они, в окруженной бойницами твердой Гортине, В Ликте, в Милсте, окрест белостенного града Ликаста, В Фесте, в Ритионе, множеством жителей шумнокипящем, Также и в прочих краях многолюдных стоградного Крита. Идоменей, копьевержец могучий, был главным вождем их; С ним Мерион, истребителю ратей Арею подобный; Вместе они обладали осьммодесятмо кораблями. Силы Иракла великого сын Тлеполем из Родоса Девять привел кораблей с необузданно храброй дружиной. Люди его населяли три города: в твердом Камире Жили одни, в светлостенном Ялиссе другие и в Линде Третьи; их вождь Тлеполем, копьеборством герой знаменитый, Был Астиохой Ираклу рожден; Астиоху ж похитил Сильный Иракл с берегов Селлеэнта, потока дфиры, Там, где он многих питомцев Зевсеовых грады разрушил. Старца седого, питомца Арссва. В страхе, что будет Месть за убийство ему от сынов и от внуков Иракла, Он поспешил корабли изготовить и с верной дружиной Храбрых товарищей в темно-пустынное море пустился; Много тревог испытавши, достигли они до Родоса, Где и осталися жить, раздел и вш ися на три колена, Свыше хранимые Зевсом, владыкой бессмертных и смертных; Пролил на них изобилие щедрой рукою Кронион. Прибыло три корабля легкокрылых из Симы с Ниреем, Сыном Харопа-царя и Аглаи, с Ниреем, который Всех затмевал красотою своею данаев, пришедших В Трою; с одним лишь не мог беспорочным Пслйдом равняться; Был он не мужествен; войско его малочисленно было. Жителей волнообъятого Низира, Каза, Картата, Коса (где град свой имел дврипил), островов Калиднийских Были вождями Фейдип и Антифон, два брата; отец их Был знаменитый Фессал Ираклид, повелитель народов; Тридцать они кораблей привели к берегам Илиона. Тс же, которыми был обитаем Аргос Пеласги иски и, Жители Алоса, града Алопы, Трахин многолюдных, Фтии, Эллады, прскрасноцвстущими девами славной (Имя же общее их мирмидоны, эллины, ахейцы), — С ними привел пятьдесят кораблей Ахиллес богоравный. Но в то время они не готовились к бою, в то время Некому было вести их могучего строя в сраженье: Праздно сидел посреди кораблей Ахиллес быстроногий, Злясь за свою Бризеиду, прекраснокудрую деву, Взятую некогда в плен им с трудом несказанным в Лирнсссе: Он ниспровергнул тогда и Лирнессс, и высокие Фивы, После того как Миней и Эпистроф, метатели копий, Дети царя Сслспида Эвена, сраженные в бое им, пали. Праздно он гневный сидел... но воздвигнуться должен был скоро. Жителей тучной Филаки, лугов цветоносных ? и раза, Агнцам привольной И тоны (Деметре любезного края), Морем омытой Антроны, травяных равнин Птелеонских Протесилай многославный вождем был, покуда сияньем Дня веселился; но был он землей уж покрыт, и в Филаке Тяжко о нем тосковала вдова, раздирая ланиты. Дом недостроенным свой он оставил: из всех он ахеян Первый убит был дарданцем, ступя на Троянскую землю Первый. Был избран другой вождь; но войско о прежнем скорбело; Вождь же избранный был храбрый Подаркос, питомец Аресв, Сын обладателя стад Ификлая, Фнлакова сына, Протесилаев родной, но гораздо родившийся позже Брат: был и старше годами и силою крепче Протесилай богоравный, Арею подобный. Имело Войско вождя, но крушилось оно, поминая о мертвом. Сорок в Дарданию прибыло с ним кораблей чернобоких. Живших близ вод Бебенского озера, в Фере и Вебах, Жителей пышного града Иол коса, светлой Глафиры Вождь знаменитый Эвмел предводил, сын Адметов, Алцестой, Самой прекрасной из всех дочерей Пел паса, рожденный; Было одиннадцать с ним кораблей у брегов Илиона. Живших в Метоне, окрест Таумакии, между суровых Скал Олизона, среди цветоносных лугов Мел и бе и Был предводителем дивный стрелок Филоктет. ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ ТЕКСТОВ (Повесть о войне Троянской) Глава первая Сбор войска в Авлидс Время настало свершиться судьбам Ил иона: святое Звание гостя Парис осквернил, приневолив Клену Лестью и силой супруга, и дочь, и отчизну покинуть. Все поднялися Ахейцы, кто волей, стыдом Менслая В гнев приведенный, кто нехотя, хитростью пойманный. Избран Войска вождем и главою царей был Атрид Агамемнон, Многодержавный потомок Пелопса, которого племя Гневным Эринниям предано было богами. В Авлиде Царь скиптроносный велел с кораблями собраться Данаям. Тысяча их кораблей крутогрудых в широком заливе Стала, от бурь огражденная справа и слева стенами Скал, отражающих волны, теснимые узким Эврипом. Стан их, широко покрывший изгибистый берег залива, Полон был крика людского, и конского ржанья, и стука Вроней: там в войско единое вся собралася Эллада. Выли там мужи с брегов Эротаса, где лебеди звонким Гласом трубят по зарям на водах, камышами покрытых; Выли там мужи Микены, Циклопами созданной; были Мужи песчаного Пилоса, злачноравнинной Элиды, Где табунами коней легконогих усыпаны паствы; Были Аттийцы, которых питает Гимст медоносный; Были там мужи Бсоции с тучных долин, Китсроном Многопещерным, где страшная Сфинга жила, осененных; Мужи Фокиды, поймой ключом Касталийским, его же Тайно рождает Парнас двувершинный, где Пифия с богом В страшных терзаньях беседует; мужи Аркадии злачной, Где лавроносный Ликсй обегая, своей семиствольной Звонкой свирелию Пан сладкопению пастырей горных Вторит, незримый. Сошлись отовсюду: с равнин Фессалийских, С пажитей пышных Пенся, из Фтии земли Мирмидонов, С долов Тимфреста, с высот Пелиона, Олимпа и Оссы; Также от многих пришли островов: из Итаки, с утесов Делоса, морем рожденного ложа Латоны; из Крита, Где, окружая пещеру Иди некую, в ней же младенца Зевса поила своим молоком Амалтся, курсты Звоном оружий младенческий крик заглушали, чтоб не был Кроном услышан; с брегов каменистой Китеры, пред ними ж Некогда в тихом сиянии утра из вод поднялася Пены небесная дочь Китерея — Анадиомена. Выло бесчисленно войско: цари и герои Эллады Им предводили. Верховный их вождь Агамемнон, отличный Видом властительным, станом высокий, величия полный, Взором единым вселял уваженье и трепет невольный В каждого, с кем ни встречался, и кто бы он ни был, простой ли Ратник, иль царственный вождь, и один ли, иль с целою ратью. Сходствовал с братом лица красотой Менелай златовласый, Мужеством пламенный, подвигов жадный, всегда выходил он Первый на сбор и других вызывал громогласно в сраженье. Сын Телсмонов Аякс, великан Саламинский, над всеми Чернокудрявой своей головой возвышался, покрытый Тяжким щитом сем и кожным, на всех наводил он великий Трепет железною силой и бешеным мужеством; вместе С братом, воинственным Тевкром, искусным в стрелах из тугого Лука, он был и любовь, и надежда всей рати ахейской. В стане другом находился Аякс, Оился Локрийца Сын: малорослый плечистый силач, быстроногий, как серна, Выл он божественно смел, но свиреп, необуздан и дерзко Всякой святыней ругался. Герой Диомед, сын Тидеев, В бое губительно яростный, так что и в бога Арея Бросить дерзнул бы копьем святотатным, не в бое был кроток, Тих и, ужасный врагу, как младенец, незлобен с своими. Царь Одиссей, обладатель Итаки, был столько ж отважен, Сколько на хитрые козни искусен; притворным безумством Мыслил избегнуть он брани, но в сына вонзить не решился Острого плуга, и сердцем родительским ложь обличилась. Нестор, песчаного Пилоса царь многолетний, был всеми Чтим, как испытанный жизнью мудрец; расцвело и созрело Три поколенья с тех пор, как в Нелеевом граде священном Царствовал он, и на старости мужеством юный; когда он В бой выходил, сединами прекрасный, свои ободрялись; Мнилось им зреть в нем героя минувших давно поколений; Сладостью битвы делиться пришедшего с ними. Врагам же Выл он ужасен, как древнего воина призрак, Аидом Присланный им на погибель. Наследник Иракловых страшных Стрел, Филоктст, многочтимый вождями и войском, был грустью Мрачнобезмолвной снедаем: он тело великого друга Предал огню, но ударом ноги святотатственным в землю Тайну Ираклова гроба открыл, и сердце его сокрушила Мысль о божественном спутнике; в трепете ждал он всечасно Грозных, идущих казнить нарушителей клятвы Эринний. Мужеством, силой, лица красотою и легкостью бега Всех затмевал Ахиллес, сын бессмертной богини, на пире ж Врачном ее раздружились богини и жребий решился Трои. Напрасно богиня, заботясь бессмертие сыну Дать, погружала во пламень его олимпийский. Проникнул Тайну Пелей и с тех пор навсегда разлучились супруги; В доме отца, под водами, в кругу Нереид беспечальных Грустно богиня живет; устарелый Пелей одиноко Скучные годы проводит в земле Мирмидонской. Напрасно Мать, предузнав, что погибнуть во младости сыну, когда он В Трою пойдет; и достигнут!» старости, если избегнет Вран и, его под одеждою девы сокрыла в Скиросе, Где он, любовью окованный, в сладком забвении долго Чужд был себе — но труба перед ним загремела и вспыхнул В деве младой полубог — с геройским презреньем он отдал Долгую жизнь за мгновенную славу. ПРИЛОЖЕНИЯ А. С. Янушкевич ГОМЕР В ТВОРЧЕСКОМ СОЗНАНИИ В. А. ЖУКОВСКОГО Можно без всякого преувеличения сказать, что Гомер был спутником Жуковского на всем протяжении его творческой жизни. Почти 45 лет — от эстетических штудий 1807 г. до незавершенного перевода «Илиады», прерванного смертью поэта в 1852 г., — он мысленно обращался к его наследию, черпая вдохновение для своего творчества. Великий русский лирик, Жуковский через Гомера и в Гомере выяв- лял свой эпический потенциал и отражал тенденции и пути постиже- ния русской словесной культурой гомеровского эпоса и одновременно эпоса нового времени — от лиро-эпической поэмы к роману. Репрезен- тативная природа гомеровского эпоса в творческом сознании Жуков- ского обнаруживается в двух ипостасях: через критико-эстетическую рефлексию, проявившуюся в круге чтения, конспектах, статьях, эпи- столярии, дневниках, педагогических трудах, и через творческую дея- тельность, плодом которой стали «гомеровские сюжеты» в балладах и собственно переводы гомеровских поэм, а также грандиозный замысел «Повести о войне Троянской» — своеобразной антологии античных сю- жетов, извлеченных из мифологии, древнегреческих трагиков и пре- жде всего из «Илиады» и «Одиссеи». Этапы этого пути, длительного во времени и интенсивного в про- странстве творчества, мы и попытаемся обозначить в предлагаемой статье. *** «Конспект по истории литературы и критики» (1805—1810 гг.) — важнейший документ эстетического самоопределения Жуковского. Создававшийся в атмосфере программных элегико-балладных опытов (от «Вечера» до «Людмилы» и «Кассандры»), он запечатлел процесс по- стижения жанрово-родовой специфики литературы. Лирическая, дра- матическая и эпическая поэзия — три основных раздела «Конспекта...», создаваемых на основе штудирования основополагающих трудов запад- ноевропейской эстетики (подробнее см.: Эстетика и критика. С. 13— 21), насыщены «Замечаниями во время чтения», которые фиксируют моменты отталкивания от нормативных поэтик классицизма. Прежде всего Жуковский ратует за свободу творчества: «Всякий выбирай свою дорогу; лишь бы только она привела его [гения] к назначенной цели, которая есть нравиться и восхищать» (С. 65), и это кредо определяет его взгляд на эпическую поэзию. Как и для конспектируемых авторов (Лагарпа, Баттё, Блера, Вольте- ра, Тома), эпические поэмы Гомера для Жуковского — великие образ- цы. Именно в них он черпает материал для размышлений о природе морального и чудесного в эпосе, об историзме и характере националь- ного в поэзии вообще, о сущности героики; именно они становятся точ- кой отталкивания для методологически важных положений о переводе «стихов стихами». Разумеется, раздел «Эпическая поэзия», созданный приблизительно к 1807 г., имеет еще во многом учебный характер й относится к тому типу «экстрактов», который был близок молодому Жуковскому: «чужое» и «свое» находятся здесь в определенных пропорциях. Но путь к своему Гомеру уже очевиден и проблемно обозначен. Прежде всего, опираясь на образцы гомеровского эпоса, Жуковский акцентирует значение эпической поэмы как в истории словесной куль- туры, так и в нравственном развитии общества. «Эпическая поэма есть самая моральная из всех родов поэзии...»; «Эпическая поэма расширяет наши понятия о совершенстве человека...» (С. 65) — эти эстетические максимы автора «Конспекта...» постоянно и отчетливо спроецированы на мир Гомера. Он ищет в его поэмах «главные пружины» эпического действия и воздействия на душу читателя. Необходимо заметить, что пока явное предпочтение отдается «Илиаде», ибо «в "Одиссее" не нахо- дим величия "Илиады"» (С. 77), «"Илиада" есть венец Гомера» (Там же). Жуковский вслед за Вольтером, автором «Опыта об эпической по- эме», сравнивает Гомера с Вергилием и Луканом, Тассо, Камоэнсом и Мильтоном. Конспектируя Блера, он развивает эти сравнения, под- ключая размышления о «Неистовом Роланде» Ариосто и «Генриаде» Вольтера. При штудировании «Лицея» Лагарпа и «Опыта» Баттё по- эмы Гомера, вписанные в большой контекст мировой эпопеи, Жуков- ский делает «оселком» воздействия эпической поэмы на душу человека. Одним словом, весь огромный материал раздела «Эпическая поэзия» гомероцентричен: поэмы Гомера — точка отсчета и образец эпоса, ме- рило нравственных ценностей и эстетических открытий. В перспективе последующих обращений русского романтика к на- следию Гомера важно акцентировать два момента: 1) интерес к поэтике гомеровского эпоса; 2) постоянное внимание к образу Ахилла и прие- мам его изображения. Опираясь на положение о том, что «Гомер воспел историю и басни своего времени», Жуковский подчеркивает: «Гомер в своих баснях со- образовался с своим веком; изображая богов такими, каким верили, лю- дей, какие были» (С. 56). В Гомере и его поэмах он прежде всего видит выражение «исторической» и «национальной» мифологии. «Гомер, — замечает он, — сочинял свои поэмы скоро после Троянской войны; но век его был непросвещен, и все его вымыслы были не иное что, как религия народная, представленная в картине. Он не вымышлял, а изо- бражал то, чему верили его современники» (С. 58); «Гомер изобразил нравы своего времени, простые, близкие к натуре, привлекательные в поэзии и в морали» (С. 76). Опираясь на эти суждения, автор «Кон- спекта...» формулирует важное для себя методологическое положение: «Натура есть модель поэзии. Поэт должен ее описывать и представлять во всей ее неукрашенности» (Там же). И далее постоянно и последовательно Жуковский фиксирует мастер- ство Гомера как «великого живописца» в передаче истории и нравов своего времени, в воссоздании подробностей («В сих-то подробностях поэзия наиболее пленяет человека» — С. 56), в изображении героев, в создании «сильного и пламенного слога» («Огонь и простота составляют главное отличие Гомера» — С. 70; «Язык Гомеров замечателен гением: сила, огонь, живописность, приятность, гармония в высочайшей степе- ни — вот его достоинства» — С. 98), как великого архитектора: «"Илиа- да" есть обширное здание (...), чем больше его рассматриваешь, тем больше удивляешься великому, необъятному духу строителя» (С. 98). Но, пожалуй, главное, что русский романтик отмечает в Гомере и мирообразе его эпоса — «возвышенность духа» (С. 71) и человеколю- бие: «Ненависть незнакома сердцу Гомера» (С. 97). Дух гомеровского эпоса отвечал душевному складу Жуковского, суть поэзии которого и ее символ: «посол души, внимаемый душой». Уже в «Замечаниях во время чтения», которые сопровождают раздел «Эпическая поэзия» с первых страниц, Жуковский обращает свой взор на центрального героя «Илиады» — Ахилла. И во всем гомеровском тексте «Конспекта...» этот образ становится сюжетно и композиционно моделирующим. «В Гомере самое бездействие Ахилла еще больше, так сказать, его выказывает. Герои нам только тогда кажутся возвышенны- ми, когда нет Ахилла: он является, и всё исчезает. Но и Ахилл не в совершенном бездействии; он действует своим гневом; он иногда яв- ляется; и наконец затмевает подвиги всех греков поражением Гектора» (С. 50); «Ахилл есть в сем роде совершеннейшее произведение духа» (С. 76); «Действие "Илиады" есть отмщенный Ахилл; из сего просгого предмета Гомеров гений составил обширную, превосходную поэму» (С. 97. Курсив автора) — эти три последовательно сформулированные эстетические положения воссоздают поэтическую философию гомеров- ского героя, его «отличительный образ». Жуковский подчеркивает силу Ахилла, но эта особенность его ха- рактера имеет не только внешний («сила воина»), но и внутренний смысл — сила человека. Полемизируя с Баттё, Жуковский сравнивает живописца и поэта, подчеркивая, что первый «изображает для глаз фи- зических», второй — «для глаз умственных» (С. 79). Развивая это поло- жение, автор «Конспекта...» обращается для его конкретизации снова к Гомеру и его герою. «Видя положение и жесты Ахилла, изображенного на картине, — замечает он, — я еще должен угадать его чувства и сам себе их выразить. Поэт за меня их выражает; по ним я угадываю по- ложение и наружный вид героя, которые сверх того вижу в описании и могу вообразить с довольною ясностию» (С. 79). Жуковский идею «отмщенного» и «бездействующего» Ахилла связы- вает с природой эпического дара Гомера, который «состоял в искуссгве изображать» (С. 57). Не комментируя подробно свою мысль, он пишет: «Герои Гомеровы ослепительны, но они похожи на романических геро- ев» (Там же). И в этом заявлении — предчувствие балладного Ахилла 1812—1814 гг. Раздел «Эпическая поэзия» и ее гомеровский субстрат — эстети- ческий пролог к гомеровскому тексту Жуковского, к творческому его воплощению. Но и в 1807 г. он словно примеряет гомеровский эпос к новому времени. «...Всё подвержено перемене: люди изменяются с каждым веком, их понятия о вещах и, следовательно, самый образ представления сих вещей должны изменяться вместе с ними» (С. 55) — это эстетическое положение, связанное с чтением «Опыта об эпической поэзии» Вольтера, Жуковский проецирует на свою творческую практи- ку. И в этом смысле 1809—1814 гг. оказываются новым этапом в про- чтении и постижении Гомера и его эпоса. В письмах к Александру Тургеневу из Муратова от 1809—1810 гг. Жу- ковский завязывает крепкий узел вокруг Гомера. Глубокий интерес к истории и замысел исторической поэмы «Владимир» он вписывает в го- меровский контекст. В планах «Владимира» среди многочисленных спи- сков источников Гомер и его «Илиада» занимают едва ли не первое место. Он отмечает Каталог войск у Гомера и делает замечание: «Сравнить с Тас- сом и Виргидием. Можно выдумать очень хорошие описания: для этого надобно заглянуть в древнюю географию...» (ПЖТ. С. 67). Далее следует конкретизация замысла с постоянным обращением к тексту «Илиады»: «Сравнение войска с лебедями и пчелами» (Песнь II). Единоборство Па- риса и Менелая. Приготовление к нему (III книга, ст. 150). Сравнение Диомеда со львом (V, 205). О Славянском гостеприимстве в описании чьей-нибудь смерти — подражание Гомеру VI песни» (Там же). Гомеровский подтекст в поэме из истории Древней Руси естестве- нен. Гомеровские сравнения, описания, образы не только и не столько образец для подражания, сколько лаборатория выработки своего стиля исторического повествования и поэтики национального эпоса. Через «чужое» — к «своему» (не случайно в поле внимания автора эвентуаль- ной поэмы оказывается вся мировая эпическая поэзия — от Гомера и «Слова о полку Игореве» до Вальтера Скотта) — так можно было бы определить направление поисков русского романтика, если не учиты- вать, что гомеровский эпос уже вошел в генетический код поэзии Жу- ковского на правах «чужого — своего». В письме от 12 сентября 1810 г. Жуковский подробно раскрывает процесс постижения поэзии Гомера. «Гомера, — пишет он А. И. Турге- неву, — читаю на Английском, имея перед собою и Фоссов перевод». И далее, конкретизируя характер своего чтения, он высказывает тонкие суждения не только о двух переводах (немецком — Иоганна Фосса и английском — Александра Попа), но и о природе «Гомерова духа»: «Не соглашаюсь однако, чтобы Фоссов перевод был лучше Попова; может быть, в первом найдешь более истинного Гомерова духу и Греческой простоты, но он сух, и чувствительно, что Немец Фосс изо всей силы хо- тел быть Греком. Поп растянут и иногда очень удаляется от Гомерова духа, особливо когда дело дойдет до богов, говоря о которых он вме- шивает такие выражения, которые более приличны новейшим мета- физикам, зато язык его стихотворнее. Эти два перевода по-настоящему надобно читать вместе: один увеличит цену другого; Попова щеголева- тость сделает приятнее Фоссову простоту, а Фоссова сухость сделает еще приятнее Попову блистательную поэзию» (ПЖТ. С. 63). Оба перевода с многочисленными пометами и маргиналиями поэта сохранились в его личной библиотеке (см.: Описание. № 1315, 2651), и весь этот материал (подробнее см. примечания к «Отрывкам из "Илиа- ды"») — отражение последовательного, целенаправленного и творче- ского вхождения в мир Гомера, постижения его тайн и своеобразного «примеривания» его к своим поэтическим замыслам. В статье «О переводах вообще, и в особенности о переводах стихов» (BE. 1810. Ч. 49. № 3. С. 190—198), своеобразном эстетическом пост- скриптуме к эпистолярной рефлексии о переводах Гомера и их чтению, Жуковский, опираясь на размышления Жака Делиля, формулирует свои принципы перевода «стихов стихами». И вновь точкой отталкивания ста- новится материал переводов Гомера. «Тем, которые утверждают, что луч- ший перевод в стихах обезображивает оригинал и ослабляет его красо- ты, — замечает Жуковский, — я укажу на Гомера, переведенного Попом. Многие, знающие греческий язык, утверждают, что английская "Илиада" нравится им более греческой...» (Эстетика и критика. С. 284). Жуков- ский говорит о тех правилах, которых «необходимо надлежит держать- ся, переводя стихи стихами» (Там же). Первое правило, которое он далее и развивает подробно, выражено афористически: «излишнюю верность почитаю излишнею неверностию» (Там же). И далее, обращаясь к раз- личным аспектам языка: отдельным выражениям, соединению оборотов, сравнениям, географическим и этнографическим подробностям, Жуков- ский показывает, что делает и должен делать «переводчик искусный». Он обращает особое внимание на «свойства обоих языков» и «физиономию переводимого писателя», на характер поэмы и «движение слога». Статья «О переводах...» стала методологической основой для про- никновения в мир Гомера, для его русской транскрипции. И хотя до переводов гомеровских поэм было еще далеко, Жуковский готовился к этому шагу долго и тщательно, примеряя «гомеровские одежды» в эсте- тической рефлексии об эпической поэзии, в образном строе историче- ской поэмы «Владимир», в теории перевода, наконец, в оригинальных опытах 1809—1814 гг. Три античные баллады: «Кассандра» (1809), «Ивиковы журавли» (1813), «Ахилл» (1812—1814) — стали первыми экспериментами в воссоздании духа русской античности. Жуковский ищет поэтические средства для стиля русской «баллады рока», для воссоздания в ней античного коло- рита. И если две первые баллады — переводы из Шиллера были ориен- тированы на известный источник и стали одновременно с постижением античности открытием русского Шиллера, то «Ахилл» стал уникальным опытом своеобразной приватизации Гомера, духа его «Илиады». Ис- следователи давно и справедливо отметили связь баллады Жуковского с гомеровским эпосом, и эта связь полисемантична: в ней обнаружива- ется весь предшествующий опыт чтения, эстетического комментария и теоретических размышлений о переводах Гомера. Вряд ли можно согла- ситься с утверждением о зависимости «Ахилла» от гнедичевского пере- вода «Илиады» (Егунов. С. 222): этому противоречит творческая история баллады (подробнее см. комментарий к ней в т. 3 наст, изд.), созданной ранее известных публикаций отрывков из «Илиады» Гнедича. «Кассандра» заканчивалась «гласом»: «Пал великий Ахиллес!» «Ахилл» — монолог гомеровского героя, выбравшего смерть «в молодо- сти со славою», песнь («Лиру взял, ударил в струны, // Тих его печаль- ный глас...») страдающей души. В горниле событий Отечественной войны 1812 г., участником и очевидцем которой был поэт, в атмосфере памяти о ее героях и друге юности — Андрее Кайсарове, трагически погибшем в 1813 г., Жуковский делает античного героя автопсихоло- гическим образом. Вместе с ним «распространяется душа» самого поэта, вобравшего в античной балладе отзвуки и мелодии «Певца во стане русских воинов». Ахилл Жуковского — это поистине герой гомеровско- го эпоса, переведенный на язык патриотической экзальтации Отече- ственной войны 1812 г. «Бездействующий» герой Гомера, говоря языком «Конспекта...» Жу- ковского, «выказывает» себя в душевном и духовном деянии. Насыщая текст монолога Ахилла стилистическими формулами «лирики душев- ных состояний» — «печальный глас», «свет души», «денница печальная», «роковая стрела», «моя весна», «сирая душа», «милый свет», «легкая тень сновиденья», «сладкий глас души родной», «нежный взор», «холм уеди- ненный», — автор баллады «одушевляет» Гомера и вписывает его эпи- ческого героя в мир формирующегося русского романтизма. Дискуссия о гекзаметре, в которой принимали участие друзья- арзамасцы С. Уваров, А. Воейков, К. Батюшков (подробнее см.: Егунов. С. 174—202), не могла пройти мимо внимания Жуковского. Его «Аб- бадона», отрывок из «Мессиады» Клопштока (1814), гекзаметрические стихотворения долбинской осени 1814 г. —- путь к постижению стихо- вой фактуры гомеровского эпоса. В письме к Н. И. Гнедичу от конца 1814-го — начала 1815 г. он пишет: «Вы выбрали себе славную работу: Россия будет Вам благодарна за старика Гомера, которого Вы ей усынов- ляете; я радуюсь, между прочим, и старому гекзаметру, который вотще нашим почетным любимцам Феба, ближе к гармонии вдохновленных лир, чем сухой и прозаический ямб, освященный привычкою» (Книжки недели. 1896. № 1. С. 9). Гекзаметры, которые Жуковский использует в шутливой домашней поэзии, обретают масштаб мировидения. «Гомер на все времена» — так можно определить пафос дальней- шего постижения Жуковским личности и творчества античного певца. В «Выписках из немецкой эстетики и критики» (1818) он обращает вни- мание на следующий фрагмент из статьи Ф. Шиллера «О стихотворе- ниях Бюргера»: «Народного поэта в том смысле, в каком был им Гомер для своего века или трубадур для своего, напрасно искать в наше время. Наш мир уже не гомеровский, где все члены общества стояли по чув- ствам и помыслам примерно на одной ступени» (Эстетика и критика. С. 303. Перевод А. Горнфельда). Жуковский разделяет гердеровскую концепцию народной поэзии. Рассматривая народную поэзию как го- лос истории и выражение национального духа, немецкий просветитель в русле своей концепции органического развития определяет Гомера как народного поэта. Автор «Выписок...» особенно внимательно читает «Предисловие к народным песням» и фиксирует следующий фрагмент этого труда: «Поэзия изначально народна. Она жила в ушах народа, на устах живых певцов, на струнах их арфы; она воспевала историю, события, тайны, чудеса и знамения; она была подобна цветку, раскры- вавшему своеобразие каждого народа, его языка и страны, его дел и предрассудков, страстей и дерзаний, его музыки и его души. Гомер — народный поэт» (Там же. С. 304—305). См. также: Реморова Я. Б. Жуков- ский и немецкие просветители. Томск, 1989. С. 159. Позднее, через 10 лет, он конкретизирует это положение Гердера в переводе его четверостишия «Нотег», предназначенного для журнала «Собиратель». На страницах этого журнала одного автора в разделе «Вы- писки» он приведет гердеровский текст без перевода (Собиратель. 1829. № 2. С. 29), но в рукописях поэта, в папке «Материалов для журнала "Со- биратель"» сохранился перевод Жуковского под немецким заглавием: Homer Веки идут, и веки уходят, а пенье Гомера Всё раздается, и свеж, вечен Гомеров венец. Долго думав, природа вдруг создала и, создавши, Молвила так: одного будет Гомера земле! (Подробнее см.: ПССиП. Т. 2. С. 265, 648—649). Перевод Жуковского точно передает смысл и форму подлинника. Вслед за Гердером Жуковский определяет свой взгляд на Гомера как «вечного поэта». В общем контексте «Собирателя» образ Гомера кор- респондирует с образом и мыслями «Творца великих вдохновений» — Гёте. Еще в стихотворении 1827 г. «К Гёте» Жуковский воспел гений Гёте, который был для него «животворителем». А стихами: «Земле знакомую одежду // Не скоро скинет гений твой» (ПССиП. Т. 2. С. 252. Курсив автора) он предвосхитил формулу: «одного будет Гомера земле» (у Гердера: «егпеп Humerus der Welt»). В «Собирателе» рядом с «Мысля- ми (из Гёте)», утверждающими идею бесконечности времени и вечной жизни «божественного», Жуковский приводит свой перевод фрагмен- та из 6-й песни «Илиады» (ст. 145—149), оформленный под заглави- ем «Главк Диомеду» как самостоятельная мысль античного эпика, его поэтическая максима: Друг, для чего о породе моей меня вопрошаешь? Листьям лесным племена человеков подобны. На землю Ветер 6|юсает увядшие листья; другие выводит Лес, оживая с весной молодою. И люди подобно! Племя одно настает — исчезает племя другое. (ПССиП. Т. 2. С. 266). з*ц В контексте гетевских «Мыслей», с одной стороны, и в соотношении с переложенными Жуковским стихами из 102-го Псалма, опубликован- ными рядом: «Дни человека яко трава. Как сельный цвет отцветает он. Ветер пройдет над ним, и его не будет, и место, на коем он цвел, не узнает его» (Собиратель. 1829. № 1. С. 13), гомеровское пятистишие воспринимается как идея преемственности человеческого бытия и веч- ной жизни поэзии. Эту же мысль развивает и отрывок о Гомере немец- кого поэта, переводчика «Илиады» Фридриха Леопольда Штольберга, включенный в раздел «Поэзия». Гомеровский текст в «Собирателе» стал прологом к поэтическо- му постижению «Илиады». «Малая Илиада» Жуковского, созданная в 1829 г. и органично вошедшая в контекст альманаха «Северные цветы на 1829 год», — продолжение и развитие концепции «своего Гомера» — русского романтического Гомера. Не вступая в соревнование с закон- ченным и готовым к печати переводом Гнедича, Жуковский в «Отрыв- ках из "Илиады"», где перевод гомеровских гекзаметров прослаивался оригинальными стихотворными скрепами, объединяющими фрагменты эпического текста, от балладного «Ахилла» идет к лиро-эпической «Ахи- лиаде». Отбор материала и принципы его поэтической организации ведут к переакцентировке эпического сюжета: «Если цель Гомера пока- зать всю Троянскую войну, то для русского поэта главным оказывается духовное, нравственное содержание жизни древних греков» (Макушки- на С. К). В. А. Жуковский и Гомер: Путь к эпосу. АКД. Томск, 2002. С. 13). Воплощением этой жизни для Жуковского вновь оказывается Ахилл. Его судьба и трагический выбор уже не объект субъективной рефлек- сии, как это было в балладе, а следствие эпического действия. В общем контексте лиро-эпических опытов Жуковского (от «Орлеанской девы» и «Шильонского узника» к «Отрывкам из "Илиады"») античный трип- тих (Вергилий, Овидий, Гомер) имеет свой внутренний сюжет. История разрушения Трои, великой любви Цеикса и Гальционы, трагического выбора Ахилла отчетливо спроецирована на поэзию нового времени, выявляя вечные страсти и вечный поединок человека с судьбой. Лиро-эпические опыты Жуковского 1820-х гг. обладают огромным экзистенциальным потенциалом, и в этом смысле в судьбе Ахилла, в его выборе Жуковский намечал связь гомеровского эпоса с эпосом ново- го времени. «Отрывки из "Илиады"», с их поэтикой фрагментарности и открытого финала, свободой перехода от части к части, авторским вмешательством в канонический текст, героецентризмом и идеями гу- манизма, вводили Гомера и его эпос в мир романтического сознания, и диалог культур придавал «своевольному» переводу мирозиждительный смысл. В «Отрывках из "Илиады"» Жуковский выявлял не просто созвуч- ность гомеровского эпоса мыслям и чувствам современного челове- ка; он формировал в них модель национального эпоса как героико- психологического. Война и мир, воин и человек, жизнь и смерть эпохи Троянской войны, психология и философия судьбы и выбора окрашива- лись в переводе-реконструкции Жуковского стилистическими краска- ми романтической поэзии. Словарь «лирики душевных переживаний», вопросительная интонация, мелодика стиха, связанная с нарушением дактилической формы гекзаметра и разнообразными приемами инто- нирования, психологические оппозиции и антиномии — за всем этим открывалось пространство романтического эпоса и своего Гомера. От «Ахилла» к «Ахиллиаде» — в течение 15 лет, параллельно с пере- водом гнедичевской «Илиады», Жуковский воскрешал Гомера для рус- ского читателя. И если Гнедич знакомил русскую публику с подлинным Гомером, переведенным со всей классической основательностью, то Жу- ковский, не модернизируя античный эпос, искал в нем вечную жизнь страстей, ибо «страсти везде одинаковы, но их изображение различно» (Эстетика и критика. С. 56). В жизни и судьбе гомеровского Ахилла, в его балладном и лиро-эпическом вариантах, он открыл «резервы че- ловечности» (М. Бахтин) «Илиады» и отыскал созвучность ее языка и стиля романтической культуре, эпосу нового времени. 1830-е гг. в творческом сознании-Жуковского неразрывно связаны с освоением большой эпической формы. «Повествовательная поэзия», принципы которой он развивал в эстетической рефлексии (см. письма к П. А. Плетневу), потребовала обращения к новым жанрам (повесть и сказка), новым стиховым моделям (белый ямб, сказовый гекзаметр). Ан- тичные баллады, созданные в 1829—1833 гг. («Торжество победителей», «Поликратов перстень», «Жалобы Цереры», «Элевзинский праздник») со- прягали философию и поэтику шиллеровской античности с гомеровским эпическим колоритом. Так, переводя «Элевзинский праздник» (впервые: Новоселье. Ч. 2. СПб., 1834), Жуковский насыщает текст отсутствующими у Шиллера сложными (составными) эпитетами: «копьеносная Паллада», «крепкостенный град», «светлоглавый Аполлон», «приютно-безопасный кров», «согласно-мерный звон». Эта же особенность гомеровского стиля отчетливо проявляется в поэтике «Ундины», «старинной повесги», вос- ходящей к прозаической повести Ф. де Ламотт-Фуке. Большое количе- ство составных эпитетов, передающих причудливость водной стихии (светло-лазурные, чудно-прозрачные воды) и загадочность, противоре- чивость характера главной героини (мучительно-милое, божественно- милое созданье), придают тексту гекзаметрической сказки гомеровский колорит. Сказки, баллады и повести 1830-х гг. Жуковский окропляет «живой водой» как национального фольклора, так и гомеровского эпо- са. Гомер входит в генетический код его романтической поэзии. По вос- поминаниям И. В. Киреевского, еще в 1830-е гг. Жуковский говорил, что по окончании своего педагогического дела ему «хочется возвратиться к поэзии и посвятить остальную жизнь греческому и переводу "Одиссеи"» (Киреевский И. В. Поли. собр. соч. М., 1861. Т. 1. С. 26). Но поистине гомеровский Ренессанс поэзия Жуковского пережи- вает в 1840-е гг. Замыслы книги «Повестей для юношества», гранди- озной «Повести о войне Троянской», отраженные в многочисленных планах и проспектах, списках и набросках начала 1840-х гг., неизменно включают в себя имя Гомера без всякой конкретизации. Оказавшись с 1841 г. вне родины, оторванный от живого литературного процесса и друзей, Жуковский, может быть, особенно остро ощутил судьбу гоме- ровского Одиссея. Именно «Одиссея», ее перевод, который был скорее «воссозданием, восстановлением, воскресением» Гомера, почти на 7 лет вошла в его жизнь не только как литературный труд, но и как важ- ный фактор жизнестроительства, как «Одиссея духа». В этом смысле необычайно перспективно рассмотрение этого деяния Жуковского че- рез призму религиозно-философского определения как его «Теодиссеи» (подробнее см.: Виницкий. С. 239—261). Как минимум три обстоятельства спровоцировали в начале 1842 г. обращение Жуковского именно к переводу «Одиссеи». Во-первых, ав- топсихологическая ситуация возвращения на родину, так и не реализо- ванная до конца жизни, а также концепция семейной идиллии и мелан- холическое чувство неизбежной утраты. Во-вторых, отторжение отдуха современной поэзии и даже противостояние ему: «Новейшая поэзия, конвульсивная, истерическая, мутящая душу, мне опротивела, хочет- ся отдохнуть посреди свежих видений первобытного мира» (из письма великому князю Константину Николаевичу от 26 октября 1842 г. // С 7. Т. 6. С. 359). В-третьих, творческое честолюбие, стремление оставить о себе память в поколениях: «Моя русская Одиссея будет моим твердей- шим памятником на Руси» (из письма П. А. Плетневу от 1 июля 1845 г. // Переписка. Т. 3. С. 555); «Одно от меня, вероятно, останется потомству: перевод "Одиссеи" (...). Этот перевод почитаю своим лучшим, главным по- этическим произведением» (из письма А. М. Тургеневу от 11 ноября н. ст. 1847 г. // РА. 1892. Ноябрь. С. 392—393. Курсив мой. —А. #.). Судьбоносность этого творения зафиксирована в подробной роспи- си всех его этапов почти подневно, а также в обширной эстетической рефлексии (см. примечания в наст, изд.) по его поводу. По существу, Жуковский написал колоссальный комментарий к своему переводу, где раскрыл свое отношение к поэзии Гомера вообще и к «Одиссее» в част- ности, подробно воссоздал принципы и методику своей работы над пе- реводом, дал свою философию «первобытного мира» и его созвучности миру современному, обосновав связь Гомеровой поэзии с меланхоли- ей и христианскими ценностями, наконец, сделал попытку обосновать необходимость «Одиссеи для юношества». Эта «очищенная» «Одиссея» так и не появилась, хотя Жуковский подготовил список специальных изъятий из текста своего перевода: «Хочется (...), чтобы чтение "Одис- сеи" сделалось доступно всем возрастам» (из письма имп. Александре Федоровне от 12 (24) октября 1843 г. // ПЖиГ. Вып. 1. С. 91). Семилетнее общение с Гомером и постоянная жизнь в мире его «Одиссеи» были спасительны и мирозиждительны для русского роман- тика. «Одиссея» «примиряла» его с жизнью: превратности семейной жизни, недуги и надвигающаяся слепота, гримасы революционных со- бытий 1848 г., тоска по родине — всё это редуцировалось в зеркале «тогдашнего мира, в котором всё имело жизнь, пластически могучую в настоящем, но и всё было ничтожно, ибо душа не имела за грани- цей мира своего будущего и улетала с земли безжизненным призраком; и вера в бессмертие, посреди этого кипения жизни настоящей, нико- му не шептала своих великих всеоживляющих утешений» (из письма А. П. Елагиной от 1844 г. // Москвитянин. 1845. Ч. 1. С. 39). И хотя сам Жуковский жаловался на молчание друзей, сетовал на равнодушие публики и критики к своему творению, перевод «Одиссеи» имел важные последствия: в эпоху становления русского романа, вхож- дения в словесную культуру молодых Тургенева и Гончарова, Достоев- ского и Л. Толстого Жуковский вместе с Гоголем (не случайно создание «Мертвых душ» проходило под знаком «Одиссеи») формировали модель национального эпоса, его этико-философскую основу и мениппейный подтекст. Русский Гомер входил в генетический код русского романа, определяя его эпический потенциал и «резервы человечности». Пути русской прозы и поиски Жуковского в области «повествовательной по- эзии» имели очевидные точки соприкосновения. В конце своего жизненного и творческого пути Жуковский на пер- вый взгляд неожиданно обращается вновь к Гомеру, к переводу «Илиа- ды»: как явствует из письма П. А. Плетневу, к 1 (13) сентября 1851 г. уже были готовы две песни (Переписка. Т. 2. С. 699). В русскую словес- ную культуру к этому времени уже прочно вошел перевод «Илиады» Гнедича. И если «Одиссея» Жуковского, по существу, впервые знако- мила русского читателя с поэтическим переложением этого гомеров- ского творения, то с «Илиадой» всё обстояло иначе: перевод Гнедича не только заполнил эту лакуну, но и получил всеобщее признание, стал литературной классикой. Вряд ли Жуковский вступал в творческое со- ревнование с Гнедичем, ибо хотел даже взять «из перевода Гнедичева все стихи, им лучше меня переведенные, в чем, разумеется, признаться публике» (С 7. Т. 6. С. 593). Можно только догадываться о том, какова была сверхзадача Жуков- ского — переводчика «Илиады», что тревожило его творческое вообра- жение и насколько этот перевод соответствовал его душевному состоя- нию. Не исключено, что, работая над переводом второй части «Одиссеи» (последних двенадцати песен), Жуковский почувствовал созвучность го- меровского эпоса событиям революции 1848 г., очевидцем которой он оказался. И если в своей Теодиссее в столкновении Одиссея с женихами Пенелопы он воссоздал отзвуки распрей во франкфуртском парламен- те и разгул черни (подробнее,см.: Виницкий. С. 240—261), то в работе над «Илиадой» его внимание мог привлечь аллюзионный подтекст бес- смысленного кровопролития и разрушения Трои. Мотивы разорения дома, гибели семейного очага в зеркале европейского хаоса могли об- рести особый масштаб и актуальность. Тем более что замысел «Повести о войне Троянской», который сопровождал работу над переводом гоме- ровских поэм, последовательно и целенаправленно вбирал в себя про- блематику древнегреческой трагедии Еврипида и Софокла. «Илиада» после «Одиссеи» могла в творческом сознании Жуковского обрести тра- гический подтекст фатального крушения мира в его субстанциальном понимании. Наконец, после опыта перевода «Одиссеи» Жуковский, уже обращавшийся к реконструкции сюжета «Илиады», возможно опираясь и на гнедичевский перевод и даже включая в свой текст его фрагменты, не хотел ли подарить русской культуре романтическую «Илиаду», актуа- лизируя ее персоналистский подтекст в судьбе Ахилла?! Но это всё предположения, ибо вместо продолжения перевода «Или- ады» Жуковский обратился к созданию оригинальной поэмы «Стран- ствующий жид», где в центре оказалась история искупления и трагиче- ского выбора библейского героя. Еще в «Конспекте по истории литературы и критики» Жуковский писал: «"Илиада" и "Одиссея". Кто хочет читать Гомера, тот должен вспомнить, что его поэмы после Библии почитаются древнейшими книгами» (Эстетика и критика. С. 70). История Агасфера на фоне судь- бы Наполеона и мировых потрясений нового времени в сознании Жу- ковского соотносилась с гомеровским эпосом. Очевидно одно: Гомер сопровождал Жуковского всю его творческую жизнь и был его постоянным спутником и собеседником. От «Конспек- та...» до предсмертного обращения к переводу «Илиады» Жуковский искал в его поэмах ответы на свои размышления о природе националь- ного эпоса. ПРИМЕЧАНИЯ К ТЕКСТАМ В эдиционной практике три перевода Жуковского из Гомера никогда не объ- единялись в отдельный и специальный том и растворялись в общем корпусе дру- гих текстов. Этому были свои причины. В прижизненных изданиях (а речь может идти только о последнем С 5, так как «Одиссея» и «Илиада» до этого времени еще не были созданы) этого не произошло из-за хронологического принципа располо- жения произведений: поэтому «Отрывки из Илиады» оказались в пятом томе, а «Одиссея» как «новое стихотворение» завершала последние изданные при жизни поэта тома — восьмой и девятый. Перевод «Илиады» Жуковский закончить не успел, и он не смог войти в С 5. В посмертных изданиях в силу ряда обстоятельств (разграничение законченных и незаконченных текстов, жанрово-родовой прин- цип расположения материала, неопределенная хронология и т. д.) гомеровские переводы Жуковского традиционно распределялись по разным томам. Так, в Пол- ном собрании сочинений 1902 г. под ред. А. С. Архангельского (ПСС) «Огрывки из Илиады» находятся в 5 т., «Одиссея» составляет 6—8 т., «Илиада» включена в 5 т. как незаконченный текст. А между тем идея «гомеровского тома» была высказана самим Жуковским. В конце 1848 г. он признавался П. А. Плетневу: «Приходило в голову, и не раз, ис- кушение приняться за Илиаду, дабы оставить по себе полного собственного Гомера» (С 7. Т. 6. С. 593. Курсив мой. —А. Я.). Но если в 1848 г. эта идея носила характер творческого замысла, то незадолго до смерти, когда он уже приступил к переводу «Илиады», в письме к тому же адресату от 22 ноября (4 декабря) 1851 г. оформляет- ся издательская концепция объединения «Одиссеи» и «Илиады» в пределах одного тома. «Прошу, — пишет Жуковский, — исключить, однако, из своей обязанности перепечатывание особенно "Одиссеи", которая может последовать, если окончится начатый мною перевод "Илиады"; если же "Илиада" не переведется, то и перепе- чатывание "Одиссеи" не будет нужно» (Переписка. Т. 3. С. 718). И хотя Жуковскому не удалось оставить «полного собственного Гомера», в исто- рии русской словесной культуры именно Жуковский как никто другой приблизил- ся к осуществлению этого замысла. «Одиссея» навсегда вошла в русскую литера- туру как самый совершенный и, по существу, единственный перевод гомеровской поэмы, а два обращения к «Илиаде» на протяжении 20 лет с разных эстетических позиций и переводческих установок можно рассматривать как оригинальные твор- ческие эксперименты поэта и этапы в постижении русского Гомера. Именно поэтому предлагаемый «гомеровский том» редакционная коллегия дан- ного издания рассматривает как опыт систематизации всего материала, связанного с идеей «полного собственного Гомера» Жуковского. Что касается корпуса текстов, вошедших в данный том, то в его состав включены три перевода Гомера, три этапа его творческого постижения Жуковским: «Отрыв- ки из Илиады» (1828), «Одиссея» (1842—1849), «Илиада» (1849—1850). Несмотря на то что перевод «Илиады» не завершен, мы посчитали возможным включить его в состав основных текстов, так как дошедший до нас текст отражает последнюю волю поэта и в этом смысле является дефинитивным: смерть Жуковского оборвала эту работу. Раздел «Из черновых и незавершенных текстов» включает обнаруженный в ар- хиве фрагмент грандиозного замысла Жуковского, связанного с осмыслением гоме- ровского эпоса — «Повести о войне Троянской». Творческая история этого произ- ведения, причины нереализованности этого замысла — дополнительный материал для понимания пути Жуковского к созданию «полного собственного Гомера». Его размышления об «очищенной Одиссее» как «самой воспитательной книге для юно- шества», идея целостного взгляда на гомеровский мир и античный эпос обретают в «Повести о войне Троянской» свое наглядное выражение. Кроме того, в этот раздел включены впервые публикуемые фрагменты перевода «Отрывков из Илиады», не вошедшие в основной текст. Традиционно переводы Жуковского из Гомера комментировались скупо и односторонне. Это обстоятельство имело свои объективные причины: специали- сты по Жуковскому в большей степени обращали внимание на них как на факты •творческой биографии поэта, специалисты по античной литературе рассматривали их прежде всего с позиций соотношения древнегреческого оригинала и перевода, фиксируя все отступления русского поэта от подлинника. Кроме того, недостаточное внимание к текстологии гомеровских переводов, игнорирование принципов дефинитивности текста приводило к искажению ав- торской воли, к появлению ошибок и опечаток в тексте. Так, опечатка, вкрав- шаяся в посмертные издания (в кн. 6.101 Навсикая вместо «белорукой» стала «бе- локурой»), привела к тому, что А. Н. Егунов обвинял Жуковского в искажении гомеровского подлинника: «на цвет ее волос указания у Гомера нет». Об этом см.: Одиссея. С. 337. В данном издании сделана попытка полного текстологического описания всех известных на сегодняшний день автографов и авторизованных копий переводов Жуковского из Гомера. Некоторые из них впервые введены в научный оборот, что позволило прояснить процесс работы поэта над текстом, а в некоторых случаях уточ- нить их датировку (см., например, «Отрывки из Илиады»). Кроме того, были обна- ружены новые фрагменты текстов, не вошедшие в прижизненные и посмертные из- дания сочинений Жуковского (см. раздел «Из черновых и незавершенных текстов»). Важное место в примечаниях занимают материалы личной библиотеки поэта, хранящиеся в книжных собраниях НБ ТГУ и ПД. Во-первых, описание всех из- даний поэм Гомера, сохранившихся в библиотеке Жуковского, опровергает мне- ние о его «ненаучном» подходе к Гомеру. Во-вторых, многочисленные пометы и записи, нередко являющиеся подстрочным переводом (см. издания «Илиады» в немецком переводе И. Г. Фосса) обогащают представление о характере перевода Жуковского. Обращение к рукописям поэта, прежде всего к подстрочному переводу Карла Грасгофа, вносит существенные коррективы в понимание переводческих принци- пов русского поэта. Как и в предшествующих томах, в основу публикации законченных текстов («От- рывки из Илиады», «Одиссея») положено С 5 как выражение последней авторской воли. Необходимо заметить, что Жуковский, особенно в период работы над «Одис- сеей», придавал важное значение корректуре НС и С 5. В многочисленных письмах к друзьям (см.: Летопись) он подробно говорит об этом. Так, в письме к Д. П. Севе- рину от 12 (24) мая 1849 г. он сообщает: «Быстрота работы ничему не повредила, ибо я поправлял в печатной корректуре, и поправлял с величайшей строгостию, так что иной лист до 5-ти раз был ко мне присылаем» (РА. 1900. Кн. 3. № 9. С. 48). В истории издания гомеровских переводов Жуковского особого внимания за- служивает публикация «Одиссеи» в серии «Литературные памятники» (Гомер. Одис- сея / Перевод В. А. Жуковского; Отв. редактор М. Л. Гаспаров. М.: Наука, 2000), подготовленная виднейшим специалистом в области античной литературы и куль- туры В. Н. Ярхо, к сожалению теперь уже покойным. Приложения, включающие две его программных статьи: «"Одиссея" — фольклорное наследие и творческая индивидуальность» и «В. А. Жуковский — переводчик "Одиссеи"», а также развер- нутые и исчерпывающие примечания к тексту, «Словарь мифологических сюжетов» и «Указатель имен и названий», стали новым и важным этапом в изучении и ком- ментировании перевода Жуковского. Вряд ли к этим разысканиям ученого можно что-либо добавить. Поэтому с лю- безного согласия дочери В. Н. Ярхо Аллы Викторовны Ярхо-Звонкин мы пере- печатываем в данном томе одну из статей указанного выше издания «В. А. Жуков- ский — переводчик "Одиссеи"» и полный текст примечаний, а также «Словарь мифологических сюжетов» как не только выражение глубокого уважения к фунда- ментальному труду, но и образец научного комментария. Дополнением к этим публикациям В. Н. Ярхо стали наши разыскания, связан- ные с творческой историей перевода «Одиссеи». К сожалению, объем текста ав- тографов и крайне неразборчивый почерк позднего Жуковского не позволил на данном этапе изучения творческого наследия Жуковского предложить текстологи- ческий комментарий к «Одиссее». Это требует специального исследования. В комментировании других произведений мы опирались на текстологические принципы, изложенные в статье «От редакции» в 1-м томе наст. изд. В «Приложении», кроме пояснительной статьи «Гомер в творческом сознании В. А. Жуковского», примечаний к текстам, приводится специально подготовленная для данного издания «Летопись работы В. А. Жуковского (по материалам его эпи- столярия) над переводом "Одиссеи"». В заключение хотелось бы выразить самую глубокую признательность и благо- дарность А. В. Ярхо-Звонкин за разрешение использовать в нашем издании публи- кации покойного В. Н. Ярхо, а также Н. В. Самовер, помогавшей в подготовке ру- кописных материалов и любезно познакомившей с рукописью своей статьи о копии перевода «Илиады», находящейся в собрании ? Б МГУ. Отрывки из «Илиады» («Жертву принесши богам, да пошлют Илиону спасенье...») (С. 9) Автографы: 1) Научная библиотека ТГУ. Homers Werke von Johann Heinrich Voss. Erster Band. Vierte verbesserte Auflage. Stuttgart u. Tubingen, j.G. Cotta, 1814. MDCCC XIV.: Homers Werke von Johann Heinrich Voss. I—XII Gesang (S. 159—163). Zweiter Band — S. 152—154,157—160, 162—166, 168—169, 183—184, 194—196, 198—199, 200, 203— 204, 207—208, 211, 212, 214, 216—220. На С. 5—6, на нижней крышке переплета и начиная со С. 204 неопубликованный текст перевода. 2) РГАЛИ. Ф. 198. On. 1. № 15. Л. 1 об. — 22 — черновой (с параллельным пере- беливанием) всего опубликованного текста (Л. 2 об. — 17 об.), с нумерацией сгихов по пятистишиям до 540). На л. 1 об. пронумерованный план перевода из девяти пунктов; на л. 2 — неопубликованные фрагменты под заголовками «Изображение Аполлона» (10 стихов), «Мановение Зевеса» (3 сгиха); на л. 5: «Изображение олим- пийских чертогов» (37 сгихов); начиная сл. 18 об. — неопубликованный перевод (ок. 200 сг.). На л. 16 об., 18 об., 19, 20, 21 — даты: «3 июля—4 августа», «7—8 авт.», «9—10 авг.», «15—6 авг.», «21 авг.—23—24», «25 августа—26 августа». На обложке архивное описание: «Жуковский В. А. Черновик Илиады. Тетрадь I (16 л. 4°) — II (4 пис. л. 4°.). Авт. арх. К. С. Сербиновича». Копии: 1) РНБ. On. 1. № 32. Л. 1—14 — писарская, авторизованная, полный текст, с многочисленными поправками Жуковского. 2) ПД (Онегинское собрание). № 27.778. CXCVIII б. 49. Л.1 — 1об. — писарская, неавторизированная, 37 стихов. См. примечание к ст. 550—551. Впервые: СЦ на 1829 год. С. 76-—119 второй пагинации — с заглавием «От- рывки из Илиады» и примечанием внизу с. 76 под астериском: «Сей перевод сде- лан по некоторым особенным причинам. Переводчик, не знающий по-гречески, старался только угадывать Гомера, имея перед глазами немецкие переводы Илиа- ды — Фоссов и Штольбергов, Сей опыт его не должен быть сравниваем и не может выдержать сравнения с переводом Н. И. Гнедича, который передает нам самого Гомера, вслушиваясь в природный язык его; здесь, так сказать, один отголосок отго- лоска. Стихи, напечатанные курсивом, принадлежат самому переводчику: они служат соединением отрывков, вполне переведенных из Илиады и заимствованных из VI, XVII, XVIII, XIX и XX песней»; подписью «В. Жуковский», разбивкой на пятисти- шия (всего 600). Ц. р. 27 декабря 1828 г. Цензор К. Сербинович. В прижизненных и з д а н и я х: С 4. Т. 6. С. 168—209 — с заглавием «От- рывки из Илиады», в рубрике «Смесь»; С 5. Т. 5. С. 67—98 — в подборке произ- ведений за 1832 г., с заглавием «Отрывки из Илиады» (в оглавлении ошибочно: «Отрывок из Илиады»). Датируется: приблизительно 3—9 августа 1828 г. «Отрывки из Илиады», или «Малая Илиада» (определение А. Н. Егунова), пред- ставляют собой первый опыт перевода В. А. Жуковским гомеровского эпоса. Тра- диционно датируется 1828 г. Основанием для датировки служило письмо В. А. Жу- ковского к А. И. Тургеневу от 2 (14) сентября 1828 года: «Перевожу для детей своих отрывки из "Илиады"; и уже перевел довольно» (ПЖТ. С. 247). Обнаружение чернового автографа позволяет уточнить время работы Жуков- ского над переводом. Дата на л. 16 об.: «3 июля», по всей вероятности, является опиской, так как на этом же листе чуть ниже «4 июля» зачеркнуто и исправлено на «4 августа». И далее, до окончания чернового текста канонических 600 стихов, опубликованных в СЦ, на л. 18 об. — 19 даты: «7 и 8 августа». Неопубликованные около 200 ст. (см. постишные примечания) датированы 10, 15, 16, 21, 23, 24 августа. Все это позволяет датировать черновой автограф «Отрывков из Илиады» прибли- зительно 3—9 августа 1828 г. Что касается времени начала работы (л. 1 об. — 16; ст. 1—490), то никаких документальных свидетельств об этом обнаружить не уда- лось. Но и характер почерка, и параллельная работа над черновым и беловым ва- риантом позволяют предположить, что, по всей вероятное™, Жуковский начал пе- ревод незадолго до начала августа 1828 г., возможно в июле, о чем свидетельствует описка на л. 16 об. Подготовка публикации 600 стихов (см. писарскую копию) в аль- манахе «Северные цветы» оборвала эту работу. Как явствует из письма А. А. Дель- вига к П. А. Вяземскому от 3 ноября 1828 г., уже к этому времени у него был текст «Отрывков из Илиады» и других произведений Жуковского, предназначенных для альманаха: «Жуковский вам кланяется, он мне нынче подарил с лишком 800 сти- хов1, щедро и славно» (Дельвиг А. А. Сочинения. Л., 1986. С. 333). К этому времени публика уже была частично знакома с «Илиадой» Н. И. Гне- дича, чей полный перевод ко времени выхода «Отрывков» Жуковского был впол- не завершен и находился в печати. Это обстоятельство вызвало особое внимание современников к отношениям двух переводчиков. А. С. Пушкин в письме к П. А. Вяземскому в январе 1829 г. вос- клицал: «Читал "Цветы"? Каково "Море" Жуковского и каков его Гомер, за которо- го сердится Гнедич, как откупщик на контрабанду» (Пушкин. Письма. Т. II. М.; Л., 1928. С. 61). По свидетельству А. И. Дельвига, публикация перевода Жуковского послужила поводом к размолвке напечатавшего «Отрывки» А. А. Дельвига с Гнеди- чем (Дельвиг А. И. Мои воспоминания. Т. 1. М., 1912. С. 56. Подробнее см.: Пушкин. Письма. Т. П. М.; Л., 1928. С. 331). «Малая Илиада» не является прямым полемическим выступлением Жуковского в отношении полного перевода Гнедича. Во-первых, этот факт специально оговари- вается при первой публикации текста; во-вторых, упоминание о немецком переводе Фосса и Штольберга, об английском варианте Попа встречаются в росписи за 1805 г., а «отрывки из Гомера» значатся в «Перечне задуманных переводов и подражаний» того же времени (БЖ. Ч. III, С. 436). С другой стороны, П. А. Вяземский утверждает, что Гнедич «в литературе держался всегда без страха и без укоризны. (...) Он был чужд всех проделок, всех мелких страстей и промышленностей (...). Он был в при- ятельских отношениях с Крыловым, Батюшковым, Жуковским, Пушкиным, Бара- тынским, Дельвигом, Плетневым, Тургеневым» (Вяземский. Т. VIII. С. 455). Издание своей «Илиады» Н. И. Гнедич презентует В. А. Жуковскому в 1829 г. с дарственной надписью «Почтенному другу Василию Андреевичу Жуковскому от Гнедича» (Опи- сание. № 2504. С. 340). Однако постоянного сравнения двух «Илиад» переводчикам избежать не удалось. Так, В. Г. Белинский называет «Отрывки» в числе «замеча- тельных переводов Жуковского» и отмечает их отличия ?? гнедичевского варианта: «В отрывках из "Илиады" стих легче, чем стих Гнедича; но в последнем, по нашему мнению, более жизни, более греческого духа и колорита» (Белинский. Т. VII. С. 213). К началу работы над переводом Жуковский имеет оригинальный греческий текст «Илиады» (1823), итальянский перевод М. Чезаротти (1795), английский пе- ревод А. Попа (1771) и немецкий И.-Г. Фосса (1814). См.: Описание. С. 187—190, 365. Он внимательно изучает русский прозаический перевод И. И. Мартынова и его комментарий, исправляя в каждом из четырех выпусков опечатки и логические ошибки, внося стилистическую правку и тщательно отслеживая передачу сложного 1 Эта цифра соответствует общему объему текстов, опубликованных Жуковским в «Се- верных цветах на 1829 год»: кроме 600 стихов «Отрывков из Илиады», это 156 ст. баллады «Торжество победителей», 36 ст. «Видения» и 28 ст. «Моря». Итого 820 стихов. эпитета оригинала. На полях он записывает собственные варианты «сладкоречи- вый»; «богоподобный»; «двуподвижный» и «двоедвижный» — для мартыновских эпитетов «приятнословный», «равнобожный», «обоюдодвижимый» (подробнее см.: БЖ. Ч. III. С. 455—463). Жуковский откликнулся на первый же выпуск «Илиады» Мартынова в серии «Греческие классики», оценив его вспомогательное значение в «Обзоре русской литературы за 1823 год»: «Переводчик, желая облегчить для нас чтение греческих поэтов, переводит с буквальною точностью, не заботясь нисколько о слоге. Книга его избавляет от скучного труда рыться в лексиконе — вот главное ее достоинство. Она не обогащает нашей словесности, но может быть полезна для тех, которые занимаются классической поэзией греков» (Эстетика и критика. С. 112). Источниками, на которые Жуковский опирался непосредственно, по свидетель- ству самого поэта, послужили, прежде всего, немецкий и английский художественные переводы: «По незнанию Гомерова языка лажу с Фоссовым шероховатым, но верным (переводом?); переводя Фосса, заглядываю в Попе и дивлюсь, как мог он при своем поэтическом даровании так мало чувствовать несравненную простоту своего подлин- ника, который совершенно изуродовал жеманным своим переводом» (ПЖТ. С. 247). Между строк «Ilias» JUL=J1 Фосса в личной библиотеке поэта в Томске находится черновой автограф «Малой Илиады», который представляет собой более 800 стихов карандашного текста — перевод отрывков «с листа» и оригинальные связующие фрагменты Жуковского. Как известно, 600 стихов «Отрывков из "Илиады"» охва- тывают 9 сцен, начиная с прощания Гектора и Андромахи и заканчивая картиной битвы богов. Планы Жуковского в издании Фосса и стихи, соответствующие «От- рывкам», были опубликованы Г. А. Чупиной (БЖ. Ч. III. С. 434—454). Однако до соответствующего «Малой Илиаде» фрагмента Жуковский переводит зачин «исто- рии» (13 стихов) — изображение Аполлона и волю Зевса, дважды на нижней крыш- ке переплета и в тексте поэмы (С. 5—6): (Изображение Аполлона) Так молил Хризес и Феб услышал молитву. Быстро потек он с вершины Олимпа разгневанный сердцем, Лук тугой на плече. За спиною колчан затворенный. Стрелы гремели биясь о хребет раздраженного бога В г|юзном полете его: он страшен как ночь приближался, Стал невдали кораблей и лук натянул и прицелясь Выстрелил: с звоном ужасным серебряный лук разогнулся. Месков и псов быстроногих сначала сразил он; но скоро В греков самих неизбежные стрелы направил; погибло Много их; денно н ночно костры погребальны пылали. (Воля Зевса) Так сказал н подвигнул густыми бровями Кронион! Кудри власов амброзийских с главы громовержца шатнулись Все вперед на чело: задрожала вершина Олимпа. После этой завязки следует текст, соответствующий известным «Отрывкам», но на 600 стихе перевод не оканчивается, без всякого пропуска или разделения следу- ют еще 115 сгихов подстрочника из двадцатой песни — в переводе Н. И. Гнедича «Битва богов» (см. ниже). Публикуемая часгь перевода содержит главным образом представление сцен военной брани: рассгановка богов в бою, сражение Ахиллеса с Энеем, поражение Гипподама, Демолеона и Полидора, бой с Гектором и развернутое описание даль- нейшего кровавого пути Ахиллеса. «Малая Илиада» является эскизом полного варианта эпоса, что подтверждают планы Жуковского и отчеркивания фрагментов, пронумерованных цифрами от 1 до 6 в продолжение переведенных стихов (S. 202—317). Вкупе с пометами очевидно вырисовывается третья часть замысла сокращенной «Илиады», содержащая развяз- ку противостояния двух героев. Сначала на небе (спор богов), а затем на земле (ги- бель Гектора и похороны Патрокла) разрешается история войны и противоборства, но отдельной частью и важнейшим финальным акцентом становится речь старого Приама, оплакивающего «самого смелого» и «равного богам в добродетели» сына. Общий замысел продолжения не вошедшего в «Отрывки» сюжета выглядит сле- дующим образом (нумерация отчеркиваний сделана Жуковским; аннотация содер- жания отчеркиваний наша. —?. Н.): (Без нумерации). Приготовление богов к бою (отчеркивание и подстрочный перевод 12 стихов); 1. «Сходка» Ахиллеса с Энеем (отчеркивание и перевод 19 стихов); 2. Битва Ахиллеса с Энеем, поражение от его руки Гипподама и Демолеона (от- черкнуто и переведено 35 стихов); 3. Гибель Полидора от руки Ахиллеса, встреча и битва с Гектором (48 стихов перевода); 4. Речь Ахиллеса над телом убитого им Пелетона, Гера укрощает Гефеста, спор богов (Песнь 21, переведено 14, отчеркнут 121 стих); Возвращение Аполлона, смерть Гектора, плач Андромахи, погребение Патрок- ла (Песни 21—23, отчеркнуто 868 стихов); 5. Речь Приама (Песнь 24, отчеркнуто 25 стихов). Содержание отчеркнутых, но не переведенных стихов не единожды отражается в пяти планах Жуковского вместе с содержанием переведенных, что позволяет го- ворить о целостном осмыслении «Илиады». Ср.: На С. 182 На нижнем форзаце Известие о смерти Патрокла Речь Ахиллеса Перед сражением Вооружение) Сражение с Гектором Сражение с Энеем Погребение Боги в бою Приам Сражение с Энеем — с Полидором — с [нрзб.] Возврагцение Аполлона Сражение с Гектором — погребение Патрокла Приам Более поздний автограф № 2 начинается с подобного нумерованного плана перево- да, содержательно не вошедшего в опубликованные «Отрывки из "Илиады"» (1 об.): 1. Оружие и сходка 2. Предсказание 3. Приготовление к бою и битва 4. Полидор и Гектор 5. Сражение со Скамандром 6. Агенор 7. Сражение с Гектором 8. Погребение Патрокла 9. Приам Помимо текста, полностью соответствующего переводу в издании Фосса, авто- граф содержит оригинальную вставку Жуковского, которая композиционно должна была соединить опубликованные 600 сгихов «Отрывков» с последующим осущест- вленным вчерне и запланированным переводом. Лист 5 занимает не содержащий значительной правки текст из 37 сгихов, разбитый на пятистишия, под заголовком «Изображение олимпийских чертогов» (см. постишный комментарий). Таким образом, замысел перевода «Илиады» носит экспериментальный, пред- варительный, но целостный характер. Сокращение поэмы Гомера не случайно и имеет свою логику. Во-первых, по указанию самого поэта, перевод делается для его воспитанни- ков — великого князя Александра Николаевича и его сестер («перевожу для детей своих отрывки из "Илиады"») — и, очевидно, пред воплощает идею об «образова- тельном» греческом эпосе «для юности», который, по нереализованному позднему замыслу поэта, должен был включать «очищенную, но не искаженную "Одиссею"», а также «лучшие места из трагиков и "Илиады" и "Энеиды"» (СС 1. Т. 4. С. 662.). Поэтому Жуковский, следуя своим же переводческим принципам, выраженным позже в письме С. С. Уварову, и стремясь сохранить насыщенность и динамику внешнего и внутреннего, не только психологического, но и событийного действия, исключает всю предысторию «Илиады», оставляя только краткую завязку, пропу- скает описание языческих игр и состязаний после погребения Патрокла, а также развернутые эпические картины. . Во-вторых, понятен последовательный отбор острейших драматических сцен, развивающих тему отмщения, героической жертвенности и воздаяния. Осмысле- ние «Илиады» в конце 1820-х гг. представляет собой не только значительный шаг на пути к эпосу 1840—1850-х гг., но и часть поэтической историософии романтика. Эскиз «Илиады» создан в период шестилетнего молчания поэта после известных событий на Сенатской площади, а контекст публикации «Отрывков» в «Северных цветах» («Торжество победителей», «Видение» и «Море» Жуковского; стихотво- рения сосланного Кюхельбекера; басни Крылова; перевод «Ирландских мело- дий» Т. Мура Вронченко и Вяземского) позволяет прочесть целостный героико- элегический сюжет как реквием по декабризму, песнь покаяния, поминовения и памяти (подробнее см.: Янушкевич. С. 202—206). Первое обращение к эпосу Гомера играет важную роль в оформлении принци- пов передачи поэтической лексики в переводе «Одиссеи». Не зная греческого, Жу- ковский старается практически дословно передать немецкий текст, его семантику, жертвуя размером и не укладываясь в гекзаметр. В творческой истории «Отрыв- ков» конца 1820-х гг. прослеживается интенсивная работа Жуковского со сложным эпитетом, в результате которой оформляется оригинальная стратегия вир*1уозной и естественной передачи определений. Ср.: Voss Жуковский Гнедич liefslrudelnd глубокошумящий глубокопучинный helmumflatlerl гривистым шлемом украшенный великий erzblinkend медноблестящий огромный breilslimig крутолобый крепкочелый Об оригинальности замысла Жуковского свидетельствует и собственная транс- литерация некоторых имен героев и богов (см. ст. В. Н. Ярхо «О транслитерации имен собственных и названий» в наст, изд.): Voss Hermeias Xanlhos Hafaslos Poseidon Жуковский Эрмес Ксант Ифест Посидон Гнедич Гермес Ксанф Гефест Посейдон Современники высоко оценили этот вольный перевод. В своем «Обозрении Русской словесности 1829 г.» И. В. Киреевский отмечает оригинальность и но- ваторство Жуковского по сравнению с другими вариантами прочтения Гомера: «Здесь в первый раз увидели мы в Гомере такое качество, которого не находили в других переводах: что у других напыщенно и низко, то здесь просто и благород- но; что у других бездушно и вяло, здесь сильно, мужественно и трогательно; здесь все тепло, все возвышенно, каждое слово от души; может быть, это-то и ошибка, если прекрасное может быть ошибкою» («Денница, альманах на 1830 Год, изданный М. Максимовичем». С. XL—XLI). К моменту публикации «Малой Илиады» рус- скому читателю уже были известны переводы поэмы Гомера: П. Екимова (1778); Е. Кострова (1787); перевод VII песни А; Ф. Мерзляковым, комментированный прозаический перевод И. И. Мартынова (1825). Ст. 1.Жертву принесши богам, да пошлют Илиопу спасенье... — Этот стих отсутству- ет в черновом автографе, который начинается со ст. 2. Ст. 2. Гектор поспешно потек по красиво устроенным стогнам... — В черновом авто- графе (а2) вместо «потек» — «идет». В конце стиха — восклицательный знак. Стогны — площадь, улицы в городе. Ст. 2—5. В черновом автографе — с разметкой стоп. Ст. 8—9. ...прозван Астиаиаксом (понеже лишь Гектор защитой был града)... — В а2): «...(града защитой единый был Гектор)». Понеже — нареч. — потому что, так как. Ст. 10. Ласково руку пожавши ему, Андромаха сказала... — В al) и а2): «Дружески руку пожавши ему, со слезами сказала». Ст. И. Неумолимый... —г В al) и а2): «Непостижимый!» Ст. 16. Если тебя, отнятого роком могучим, не станет? — В al): «...могучей судь- бою...», в а2): «...когда ты своею судьбою будешь пог[ублен]». Ст. 27. Матерь царицу от пажитей густолесистого Плака... — В al): «...от брега темнолесистого Плака». Пажить — пастбище, где пасется скот; Плак (Плака) — главный город греческо- го острова Милоса, сейчас — старейший жилой квартал Афин. Ст. 34. Там на холме смоковницы войско поставь... — В а2): «Там на фиговом холме войско поставь! Нападенье...» Смоковница — фиговое дерево, инжир. Ст. 38—гривистым шлемом украшенный Гектор... — В al): «Гектор, украшенный, гривистым шлемом покрытый». Гривистый; шлем военачальника в троянском войске украшался гребнем из конских волос. Ст. 45. Вещее сердце и тайно гласит мне тревожное чувство... — В а2): «Вещее серд- це мое и гласит мне тайное чувство...» Ст. 52. ...какмысль о тебе... — Вместо мысль о тебе в а2): «твоя печаль». Ст. 53. Вслед за одеяниым... — Вместо одеянным в а2) было «покрытым». Ст. 55—56. Или в Аргосе будешь с рабынями ткать для царицы, // Иль утомленная, тяжким сосудом в ключе гиперейском... — В а2) вместо тяжким сосудом было «тяжким кувшином». Аргос — в древности главный пелопонесский город, бедный водой; Гиперейская земля — в переводе означает «запредельная», «верхняя», то есть очень далекая. Ст. 58—69. «Может быть, видя, как плачешь в своем одиночестве, скажут... ~ Грозно над ним зашумевшею с медноогромного гребня. — В черновом автографе (л. 3 об.) все эти стихи зачеркнуты и перебелены на л. 4. В основном работа носит стилистиче- ский характер, связанный с перестановкой слов, поиском ритма. В ст. 69 вместо «медноогромного» было «высокого медного». Ст. 59. Вот вдова знаменитого Гектора, бывшего первым... — В al): «В[от] супруга храброго, конеправящего, доброго Тр[оянца]»; в а2) варианты: «...бывшего пер- вым...», «...первого в Трое». Ст. 61. ...с новою вспомнишь тоской, что на свете... — В а2): «...с новой печалью (вар.: «с горем») помянешь, что в свете...» Ст. 73. ...w нежно лелеет... — В а2): «...и тихо качает...» Ст. 81. ...положил он в объятия нежной супруги... — В черновом автографе: «...по- ложил он на лоно любимой супруги...» Ст. 88. ...ни смелый, ни робкий... — В а2): «...благородный иль низкий...» Ст. 103. Пал Патрокл от руки благородного Гектора... — В al): «Пал Патрокл от руки великого Гектора...»; в а2) «великого» исправлено на «благородного». Ст. 106. Гектор совлек Ахиллесову броню, и сеча зажглася... — Ср. а2): «Гектор со- рвал Ахиллесову броню, и страшная сеча (вар. «битва») кипела». Ст. 107. ...прежде столь бодрого в битве. — В черновом автографе: «крепкою мыш- цей дотоле». Далее шли еще три стиха, которые при перебеливании текста были изъяты: Гектор как лев раздраженный рвался на него; но Аяксы С ними Лтрид Менелай и ахейцы, сражаясь упорно, Силились мертвое тело (вар. «тело Патрокла») спасти от позорного плена. Ст. 109. Гибель Патрокла... — В черновом автографе: а) «горькую гибель»; б) «жалкую гибель». Ст. 133—134. Рвутся, как львы разъяренные ~ приближается шумная битва. — В а2) этим двум стихам соответствовал один: «Рвутся добычу отнять; к кораблям приближается битва». Ст. 135. Робко меж тем Антилох к Ахиллесовой ставке подходит... — Ставка — ша- тер старшего полководца в пункте, откуда ведется управление войсками во время сражения. Ст. 142—143. Непреклонный //Друг! — В al): «Друг жестокий!» Ст. 144. Вражий пожар... — В черновом автографе: а) «насту? врага»; б) «при- ближенье врага». Ст. 153. ...почернела одежда... — В а2): «...почернело душистое платье...» Ст. 165. ...серебряный дом... — Вместо серебряный дом было «серебряный грот». Ст. 175. ...сиянием дня озаренный... — В а2): «...и видит сияние солнца». Ст. 187. Что бодрую душу твою сокрушило?.. — В al): «...что сердце твое сокруш[ило]?»; в а2) вместо бодрую было «добрую». Ст. 224. ...должно покориться... — Вместо покориться в а2): «укротиться». Ст. 235... .вздохи спирая в груди... — Вместо спирая в черновом автографе: «стесняя». Ст. 237. Матерь, меня удержать... — Далее в а2) зачеркнут следующий стих: «Так отвечала ему добронравная матерь Фетида...» Ст. 262.Яростный, пламенный, все низвергал он... — В al) вар.: «Яростный», «твер- дый», «отважный», «неистовый». В а2) вар. «огненный». Ст. 270. ...беги., беги... — В а2): «...воздвигнись, беги...» Ст. 280—281. ...И Афина //Мощные плечи ему облачила эгидой ужасной... — В а2): «.. .эгидою страшной...» Эгида — атрибут Зевса, Афины и Аполлона как божеств грозных атмосферных явлений, символизующий грозовую тучу, наводящий ужас и непроницаемый даже для молний. Ст. 290. Он взбежал на раскат и, став на виду у ахеян... — Раскат — площадка для установки орудий. Ст. 293. Так оглушительный гром боевыя трубы... — Ср. а2): «Так дребезжанье пронзительной бранной трубы...» Ст. 295. Голос послышался... — В al): «Голос громкозвучный послышался». Ст. 296. Гибель почуя, подняли гривы и с топотом громким... — В а2): «Чуя беду, натопорщили гривы и с топотом [зачеркнуто: «вздыбились»], страшным». Ст. 297. ...правители их в исступленье... — В черновом автографе вместо в нссту- плеиьи было «изумленный». Ст. 298. ...обратяся назад... — В а2) вместо обратяся назад было «главы обратив». Ст. 299. ...лица Ахиллесова... — В а2) вместо лица — «чела». Ст. 304. ...простерли его на одре... — «...простерли на ложе...» (а2). Ст. 306. ...друга, пред ним на одре... — Вместо друга в черновом автографе было: «друга души». Ст. 314. Смутно они собрались на совет... —«В круг многолюдный они собра- лись...» (а2). Ст. 316. Сердце тревожила мысль о явившемся в бой Ахиллесе... — «Сердце тревожи- ла мысль: Ахиллес возвратился». Ст. 317. ...друг осторожный... — Вместо осторожный в а2) — «прозорливый». Ст. 327. ...ответствовал пламенный Гектор... — В черновом автографе вместо «пла- менпый Гектор» было «Гектор великий». Ст. 328....теперь бесполезен... — В а2) вар.: а)«...теперь не уместен...»; б) «... меня не колеблет...» Ст. 332. Был знаменит на земле... — В а2): «Был величаем везде...» Ст. 334—335.... во Фригии, в крае союзном //Пышной Меонии, проданы лучшие утва- ри наши... — Фригия — название области в центральной части Малой Азии; Мео- ния — страна в средней части западного побережья Малой Азии, богатая залогом. Ст. 336. ...могучий Кронион, Зевес Вседержитель... — В черновом автографе: «... превыспренный сын потаенного Крона...» Ст. 338. Яли укроюся в Трое?.. — В а2): «Я ль убегу. Безрассудный!..» Ст. 344. Мы побежим к кораблям на решительный приступ. И если... — Черновой автограф: «Мы потечем к кораблям на губительный приступ. Когда же...» Ст. 345. ...недоброе время... — Вместо недоброе — «не благое» (а2). Ст. 346. ...я не страшуся... — Вместо не страшуся — «Я ль поколеблюсь...» (а2). Ст. 352. В горе и плаче ту ночь над Патрокловым телом ахейцы... — Черновой ав- тограф: «Оную ночь над Патроклом ахейцы в рыданье и горе...» Ст. 355. ...львица грозная... — В черновом автографе вместо грозная было «кос- матая». Ст. 356. ...из глубокого лога... — Вместо глубокого — «лесистого» (а2). Ст. 359....надежды мои безрассудны... — «...напрасны мои уверенья...» (а2). Ст. 364. ...кровью своей напитаем... — В черновом автографе вмесго напитаем было «покроем». Ст. 375. ...перси терзают... — Вмесго перси — «груди» (а2). Ст. 391. ...в мрачном молчанье... — В а2): «...сокрушенны...» Ст. 402. ...глаза засверкали... — В черновом автографе вар.: а) «...зарделися очи...»; б) «...заискрились очи...»; в) «...запрыгали очи...» Ст. 403. ...ужасное пламя... — В а2) вместо ужасное — «грозное». Ст. 409. ...насекомые жадные... — Там же вместо насекомые жадные было «жад- ные мухи». Ст. 410—411. В раны влететь ~ опозорить прекрасный». — В а2): «В раны за- красться; в них червь заведется; гниение скоро // В тело проникнет и образ пре- красный его исказится». Ст. 415. Медленный года над ним совершился полет... — Черновой автограф: а) «Целого года круг совершился...»; б) «...Целого года свершилось теченье...» Ст. 429... .отходят в шатер Ахиллесов... — «.. .спешат в Ахиллесову ставку...» (а2). Ст. 432. ...обедразделить... — В а2): «...вкусить от трапезы...» Ст. 435. ...душу мою раздирает... — Вмесго раздирает в черновом автографе были следующие варианты: а) «наполняет»; б) «проницает»; в) «пронизает». Ст. 436. ...до самыя поздиия ночи... — «...пока не закатится солнце» (а2). Ст. 442. ...думал о мертвом... — В а2) вместо о мертвом было «о милом Патрокле». Ст. 447. ...ты лежишь, бездыханный!.. — В а2) вместо бездыханный — «убиенный». Ст. 450. Льющего слезы во Фтии своей обо мне отдаленном... — В а2): «Льющего [горькие] слезы во Фтии своей о далеком...» Ст. 455. В а2) вместо свое утешал было «питал»; вместо «погибну» — «умру я». Ст. 457. В al) вместо белокрылых было «черно-бедрых». Ст. 460. ...в земле, бездыханный... — «...во гробе заснувший...» (а2). 4оо Ст. 461. ...будет лежать... — В а2) вмесго лежать было «спать». Ст. 462. ...все боясь, что от Трои... — Там же вместо все боясь — «...исюмясь не- престанным // Страхом...» Ст. 465. Каждый о том помышляя, что в доме далеком оставил. — В а2): «Каждый молился о том, что в собственном доме (вар.: в далекой отчизне) оставил». Ст. 468. «Или, Паллада, покинут тобой Ахиллес благородный?.. — «Дочь, для чего ж Ахиллес так ныне покинут тобою!..» (а2). Ст. 469. Видишь, как он на брегу, у своих кораблей черногрудых... — В al): «Видишь, как он на брегу у своих кораблей круглогрудых»; в а2): «Видишь, как он на брегу у своих кораблей темноводных (вар. возвышенных)». Ст. 482. ...быстро эфир проясняющим ветром... — В а2) вместо быстро было «хладным». Ст. 484. Крупю согбенные латы, из ясеня твердого копья... — В а2): «Панцыри круто согбенны, копья из ясени твердой...» Ст. 488. Зубы его скрежетали, и очи, как быстрое пламя... — В черновом автографе: «Зубы скрипели его; и очи как острое пламя...» Ст. 494—495. ...драгоценный меч... — В а2) вместо драгоценный было «изо- щренный». Ст. 496—497. ...блеском подобный полному месяцу... — Там же вместо блеском — «блистаньем». Ст. 498. ...на вершине утеса... — «...на горной вершине...» (а2). Ст. 499. ...по шумящему морю... — В а2): «...по воле пучины...» Ст. 500. Так лучезарно светился божественный щит Ахиллесов... — В а2): «Так раз- ливал на окрестность блистание щит Ахиллесов...» Ст. 502. ...он сиял, как звезда... — В а2): «...как звезда лучезарен был гривистый шлем...» Ст. 503. ...воздымавшийся гребень... — В а2) вместо воздымавшийся было «воздви- гавшийся». Ст. 507—508. ...копье ~ тяжкоогромное — Там же вместо тяжкоогромное — «тяж- код ебелое». Ст. 516... .изгонювясь в кровавую битву... — «.. .всеоружием грозно покрьпый...» (а2). Ст. 517. ...как Гелиос дивной бронею сияя... — В а2): «Лучезарный как солнца вы- сокого неба...» Ст. 525. ...разрешила язык — on промолвил... — В а2): «...вложила в безмолвного слово...» Ст. 535. ...от могучего бога... — В а2) вмесго могучего — «бессмертного». Ст. 538. «Ксанф, для чего бесполезно мне смерть прорицаешь?.. — В черновом авто- графе: «Ксанф, для чего прорицаешь мне смерть! Не имею в том нужды!» Ст. 543—544. Отсутствуют в черновом автографе. Ст. 547. ...в обителях неба... — «...в чертогах Зевеса...» (а2). Ст. 550—551. В чертогах, Ифестом II Созданных с дивным искусством по воле Зевеса, на тронах II Боги сидели кругом Громовержца — Описание жилища богов и их собрания, очевидно, должно было занять место в финале опубликованных «Отрывков» и служить своего рода экспозицией к сцене битвы богов и дальнейшей истории победоносного шествия Ахилла. Так как за- думанный перевод «Илиады» не был полностью осуществлен, приведенная ниже вставка (см. автограф № 1 и копия № 2) не была включена в публикацию и распро- страненный Жуковским сюжет ограничился менее чем тремя стихами. Ср.: 4?? Горы отверзли врата беспредельного [лазурного] неба. И быстро Дикие солнцевы кони в лучах на востоке явились. Гелиос прежде блеснул на страны ефионов далеких Мирно живущих на крае земли; потом, отряхая Кудри лучистых велесов, он взлетел на лесистую Иду Свет проливая на скорбных троян и на бодрых ахеян. Тою норою стремясь но эфиру горы влетел В горний Кронионов дом Ифест хромоногий Встретил богинь обратил к ним угрюмое слово: '° Горы крылатые! Счастливым — быстрые! Ждущим в печали — Слишком ленивые! Мною построен чертог сен С вол и отца, но размеру небесного муз несноненья! Злата я не жалел, ни меди, ни темных металлов! Зданье мое совершенно! К нему не коснется ,; Время; ни ржа его не съедает; ни пыль, земнородных Странников вечный товарищ, к нему не достигнет; искусство Здесь, что возможно ему сотворить, сотворило. Светлая кровля лежит на нетленных столбах неподвижно; Гладкий помост приглашает скользить беззаботную ногу; *° Троны богов, повинуясь их воле, повсюду за ними Двинутся сами, как нес неотлучный вослед звероловцу. Служек из злата я вылил, чтоб были входящему Зевсу Твердой подпорой; себе же подобных из меди. Но жизни Нет здесь ни в чем. Лишь вам и харитам небесным возможно 35 В мертвое жизнь даровать. Пролейте ж из ваших сосудов Сладкую прелесть; созданье мое оживите, чтоб боги Им, как и прежде могли веселиться, меня восхваляя. С ясной улыбкой летучие горы, кивнув головою Богу в ответ, расточили повсюду и жизнь и сиянье, >" Смертной душе нестерпимое вечным богам наслажденье. Боги вступили в святые чертоги и сели на троне. Вдруг засияло повсюду; повеяло вдруг издалека, Тихим, едва ощутительным веяньем... Дни приближался! Скоро, на служек златых, изваянных Ифестом, опершись 15 Он из обители тайной в собранье вступил; преклонились Вставши боги пред ним; он потек величаво к престолу; Сел; за ним н все боги в молчании, каждый на трон свой. Ст. 559. «Бог, колебатель земли, ты мои помышления знаешь... — В а2): «Землекру- шитель, ты знаешь мои сокровенные мысли...» Ст. 578. ...сулыбкой приветной... — «...с улыбкою сладкой...» (а2). Ст. 596. В царстве глубокой подземныя тьмы Айдоней возмутился... — В а2): «В цар- стве глубокий тьмы ужаснулся властитель Аида...» Ст. 597. Бледен с престола сбежал он и крикнул... — «С трона дрожа он сбежал и громко воскликнул...» (а2). Ст. 600. ...страшный, мглистый... — В а2) вмесго страшный было «дикий». Ст. 600. Страшный, мглистый, пустой и бессмертным самим ненавистный. Далее в черновом автографе (а2) на л. 19 под датой: «10 августа» Жуковский переводит фрагмент из десятой песни (ст. 66—80), исключив ст. 77—79 (всего 11 сгихов): Столь великим был гром при и не ходе с небес олимпийцев. В битву становятся1: против владыки морей Посидона Феб Аполлон, окрыленные2 стрелы носящий в колчане, Против Л рея богиня могущая древком* Паллада Афина, *» Против Иры, любящая шум звероловной охоты В темных лесах4, неизбежного бога сестра Артемида, Против Леты посол благовестный Кроньонов Эрмес5, Против Ифеста глубокошумящий" властитель потока, Названный на небе Ксанфом, у смертных слывущий Скамандром7. '" Так на богов устремил ися боги. Но Гектора жадно Ищет в бою Ахиллес; Аполлон на него посылает Энея. На л. 20—22 работа продолжается. Под датами: «15—24 августа» Жуковский переводит еще 95 стихов из 20-й песни (ст. 161—341): С дикой угрозой подходит Эней, колебля8 густою9 Гривой тяжелого шлема, огромным щитом заслонивши Грудь, н копьем медноострым своим потрясая. Ярости полный, бежит быстроногий Пел ид10. Как могучий * Лев выступает, когда на свое собирает убийство Целый народ звероловцев. Сначала спокойно и гордо Шествует он; но едва лишь копье звероловца младого Тронет его, ... вздыбится грива, зубы оскалив", Он припадает на задние лапы, чтоб прыгнуть Пенится пасть ............... Сим возбуждая себя, он ударяет справа и слева Сильным хвостом но бедрам и бокам, и глаза раскаленные Водит кругом, выбирая вонзить лн в единого когти Или на всех устремиться, прянув когтями на копья. Так Ахиллес приближаясь, горя нетерпением сердца, Встретил Энея. Сошлись. Эней, копье раскачавши 1 Черновые варианты зачеркнуты: «В бой изготовились», «в бой устремляются». 2 Первоначально: «золотые». 3 Зачеркнуто: «могущая в бранях богиня». 4 Первоначально: «Против Иры царица ловитвы, с златыми стрелами, // Дева лесов...» Окончательный вариант написан на нижнем поле листа, чернилами по карандашу. 5 Черновой вариант: «Против Леты Эрмес крыла ми небес благовестный». Окончатель- ный вариант, начиная со слова «посол», вынесен на нижнее поле страницы и написан после предыдущего варианта: «Против Иры...» г* После этого было написано зачеркнутое слово: «поток». 7 Первоначально ошибочно: «Ксамандром». 8 Вариант: «потрясая». 9 Зачеркнутый черновой вариант: «Идут они навстречу друг другу, (нрзб) боя. 10 Зачеркнуто: «Мчится Пелид на него». 11 Зачеркнуто: «...чтоб прыгнуть, // Пенится пасть, он ревет, и хвостом по бедрам и по ре- брам // Справа и слева разит, возбуждая себя к нападенью; // Грозно он водит [глазами] кругом раскаленные очи, готовый // Когти вонзить в одного или броситься грудью на копья...» Бросил; оно ударилось в щит Ахиллеса и громкий Отзыв послышался, мощной рукой Ахиллес подставляет Щит под удар. Вонзилось копье, но щит не п ротки улся. *° Тут Ахиллес, устремивши копье, попадает в Энеев Выпуклой щит у самого края, где медной оправы Слой тончайший лежал н полость из кожи воловьей Тоньше была. Как буря насквозь пролетела Пелиона Ясень могучий, и щит затрещал. Эней уклоняся ** Поднял его. Копье над самым плечом просвиставши В землю вонзенное, стало; и щит но краям раскололся1. Сходятся грозно они, и копья друг в друга бросают. Щит Ахиллесов не тронут; Энеев пронзен. Неизбежный Меч обнажив, устремился Пел ид на врага; но могущий v> Бог Посидон, отуманивши очи ему, похищает Быстро Энея, оставив его за троянскою ратью. Смотрит Пел ид богоравный — скрылся Эней — он воскликнул:2 Горе мне! Чудо великое здесь пред глазами моими. Вижу копье на земле; а мужа, в которого бросил 15 Я, раздраженный, его, не встречаю нигде. Знать Энея Мраком окутали боги. Пускай бежал он. Со мною Он не посмеет уже силы свои испытать. То сказавши Он" на Троян побежал, огромным копьем потрясая. Первым сражен им Наядой рожденный у снежного Тмола •" Сын Отринтов, йотом Гиннодам, затем Демолеон.4 Вдруг через поле быстро бежит Полндор, сын Приамов, Младший из всех и милейший5 царю, он старость Приама Юностью нежной0 своей утешал, и в легкости бега С ним не равнялся никто; на сраженье впервые он вышел; С резвостью детской у всех впереди забавлялся беспечно Быстрым7 он бегом, доколе цветущая жизнь не исчезла. Вдруг8 на бегу поразило его копье Ахиллеса Прямо в хребет, в том месте, где пряжкой златою Пояса панцирь был стянут; на вылет пронзило '° Чрево копье; застонав, он упал на колена, и мраком Смертным покрылось младое лицо; он зажал извиваясь Рану, из коей вся внутренность вытекла с кровью, и умер. Издали Гектор увидел погибель милого брата. С горя глаза потемнели его; не стерпел9 он толикой 1 Ст. 26—37 позднее были вычеркнуты: заключены в рамку и перечеркнуты крест-накрест. 2 Этот стих вписан карандашом поверх двух зачеркнутых: «Тут рассеялся мрак, Ахиллесо- вы очи затмивший, // Он озирается — скрылся Эней. Изумленный, сказал он:...» 3 В начале стиха зачеркнуто: «В тучу...» 4 Далее зачеркнут стих: «Вдруг пред собой Полидора Приамова сына он видит». 5 «Милейший» написано карандашом поверх зачеркнутого: «самый любезный». 6 Вместо зачеркнутого «милой». 7 Первоначально: «легким». 8 Зачеркнуто: «Быстро его...» 9 Первоначально: «не снес». г" Скорби, он кинулся быстро, подняв копье на Пели да. Радостно прянул, завидя его, Ахиллес с нетерпеньем.1 Здесь — воскликнул он2 — ты, растерзавший мне душу сильнейшим Горем,* убийца Патрокла! Свели нас бессмертные боги! К Гектору с сумрачным взглядом потом обратяся он молвил4: 6" Ближе! Сюда! Чтоб скорее с заслуженной встретиться смертью! Громко ответствовал гривистым шлемом укрывшийся Гектор: Сын Пелеев, не можешь меня устрашить, как младенца. Тщетной угрозой! И сам я обидным иль дерзостным словом Мог бы тебя оскорбить! Я ведаю, сколь ты бесстрашен! (* Знаю и то, что с твоею моя не равняется сила, Но мы все во власти бессмертных! Могу и слабейший Ныне тебя поразить, лишь бы только дозволили боги Метко6 нацелив копьем, как твое на конце заостренном! Так сказал он, копье раскачав и пустив в Ахиллеса. *" Но Афина его отвела от Пелидовой груди Легким своим дуновеньем. Оно отлетело обратно К Гектору, пало без силы пред ним. Ахиллес разъяренный Кинулся жадный его истребить7, с неистовым8 криком. Но Аполлон, невидимый9, его, окруженного мглою, 75 Быстро унес. Троекратно за ним10 Ахиллес устремлялся С медноблестящим копьем, троекратно щитом потрясая, Видя, что Гектора нет, он, как яростный демон, воскликнул: Снова укрылся ты, пес кровожадный, от смерти! Погибель Близко прошла над тобою! Но видно усердно ты молишь *» Феба, дерзая в сраженье! Тебя он похитил! Но скоро Свидимся мы! Я скоро кончу с тобою! Помогут Боги и мне! Теперь поспешим на иную11 ловитву. Словно, как страшный пожар, в горах, засохших12 от зноя В глубоких долинах мчится, леса зажигает и .... 's С шумом окрест.~........нео6ъятнос пламя, Так на убийство, свирепый, ужасный1*, как огненный14 демон. Мчится с копьем Ахиллес, и кровь но земле разливает. 1 Зачеркнуто: «торжествуя». 2 Было: «Вскрикнул он...» 3 Зачеркнут эпитет: «сильнейшим», перенесенный в конец предыдущего стиха. 4 Первоначально: «обратясь, он про(молвил)...» 5 Первоначально: «если боги допустят успешно...» ь Вместо «метко» было «твердым». 7 Вариант «уничтожить» был отвергнут в процессе работы и возвращено первоначальное «истребить». 8 Черновой вариант: «торжественным». 9 Варианты: «сокровенный», «вдохновенный». 10 Первоначально вместо «за ним» было «с копьем». 11 Вариант: «на другую». 12 Было: «иссохших». 13 Вариант: «могучий». 14 Зачеркнуто: «пламенный». Как под ногами волов крутолобых, ярмом отягщенных, Мнутся ячменя снопы и зерно выпадает из класов. 9" Быстрые1 ноги мычащих волов на току их молотят, Так с Ахиллесом божественным мощные кони, как вихри Мчались вперед но телам, но согбенным щитам; с обагренных Осей падала2 кровь, и с шумящих колес кровавые Брызги летели. Так стремился свирепый, жаждущий славы Сын Пелеев, и руки свои опозорил он кровью*. Два отрывка из 10-й и 20-й песни получают внутреннюю связь. Н. Никоиова, А. Янушкевич (подготовка текста чернового автографа). Одиссея («Муза, скажи мне о том многоопытном муже, который...») (С. 25) Автографы: 1) ПД. № 27781 (Онегинское собрание). ?. 1—6 (22,8x37,3) — черновой, с за- главием: «Гомерова Одиссея», посвящением великому князю Константину Нико- лаевичу и датами: 1842—1845. На л. 1, 1 об., 3 — перевод ст. 1—35 первой песни (ст. 1—25 разбиты на пятистишия); л. 4 — набросок подстрочного перевода ст. 26— 34 первой песни и 9 стихов греческого текста. На л. 2 план работы (в столбец): Грамматич.(еский) разбор — Конструкция — Примечания — Переписывать набе- ло — Греческое — Русское — Диктовать вслух — Читать дополнение — Предисло- вие — Примечания — Срав(нить) с Фосс(ом) — Попом. 2) РНБ. On. 1. № 45-1 — 45-4 (четыре тетради; в лист). В тетради № 1 — 210 л. (песни I—VI); в тетради № 2 — 224 л. (песни VII—XII); в тетради № 3 — 122 л. (пес- ни XIII—XVII); в тетради № 4 — 142 л. (песни XVIII—XXIV) — черновой каран- дашом и чернилами, заключающий в себе переписанный проф. Карлом Грасгофом греческий текст «Одиссеи» и сделанный им же буквальный немецкий подстроч- ник, русский перевод Жуковского, весь писанный его рукою. Начиная с песни XIV (л. 29 третьей тетради) — авторизованная копия рукою камердинера Василия Ка- льянова из-за болезни глаз Жуковского. Вся работа тщательно датирована. В 45-1 (с 25 января 1842 г. по 17 (29) февраля 1844 г.); в 45-2 (с 1 марта 1844 г. по 15 (27) декабря 1844 г.); в 45-3 (с 2 марта по 21 декабря 1848 г.); в 45-4 (с 13 февраля по 31 апреля 1849 г.). В тетради № I (л. 186) следующий план (в столбец): Преди- словие. — О Гомере — О переводах Одиссеи — О моем переводе — Приложение. Алфавитный список — Мифологич(еские) лица и географич(еский) словарь. — Осо- бенное прилож(ение) — Содержание песен — Карты — Мир Гомера — Особенно- сти Греции — Итака — Дом Одиссея. 3) РНБ. Оп. 2. № 8. Л. 1—139 — черновой карандашом и чернилами (песни I—V), с пометами на л. 27: «начата 13/25 четверг — конч(ена) 25 марта / 6 апр. 1842 1 Было: «сильные». 2 Вместо «падала» было «капала». * Варианты: «покрывая и потом, и кровью руки свои», «и мощные руки покрывши свои потом и кровью». Ч«)6 сверено»; л. 53: «н(ачата) в 1842 г. конч(ена) 21 сент. / 3 окт. 1843 сверено»; л. 124: «нач(ата) 17/29 нояб. = 1/13 янв. — 12/24 генваря 1844 сверено»; л. 156 об.: «нач(ата) 14/26 генв. — конч(ена) 5/17 февр.». На л. 158 об. поправки для детского издания «Одиссеи». На об. верхней обложки план (в столбец): Предисловие. О моем перево- де и переводах Г(омера) вообще — Что Гомер. Одиссея в особен(ности) — Геогра- фический словарь и генеалогия богов и героев — карты (2) — Дом Одиссея. 4) РНБ. Оп. 2. № 9. Л. 1—133 — черновой крандашом и чернилами (песни VI— XII), с указанием конечных дат работы: 7(19) февр. 1844 — 28 мая (9 июня) 1846 и пометами на л. 20: «нач(ата) февр. 4/19 — конч(ена) 14/29 февр. 1844 в Дюссель- дорфе» (песнь VII); л. 69: «10/22 — 18/30 Дюссельд(орф) — 3/15 авг. — 24 а(вгуста) / 5 сент. Франкфурт» (песнь VIII); л 78: «сверено — начато 2/14 окт. — 19/31 окт. 1844 Фр. н/М» (песнь IX); л. 97: «нач(ата> 19/1 окт. — 28/10 окт. 1844 Франкфурт — све- рено» (песнь X); л. 131: «сверено 1846 1/13 мая»; «нач(ата> 7/19 декабря — 15/27»; «Поправки [нрзб.] 1 генв. 1845/20 дек. 1844». На нижнем переплете весь процесс работы сведен в следующую таблицу: VI 331 3 19 февр — 29 февр 10 VII 347 21 1—3 марта (4—8)9—14 8 VIII 586 39 22—30 апр (—) 15 авг — 5 сент 29 IX 566 69 30 сент — 10 окт 11 X 574 99 14—16 (—) 24—31 окт 12 XI 640 129 6н.(—) 16—26 12 XII 453 163 4/19Д—12/24 (—) 14/26— 15/27 8 3497 Ш (1-я графа — помер песни «Одиссеи»; 2-я — количество стихов в песне; 3-я — видимо, страница подстрочника; 4-я — время работы: везде 1844 г.; 5-я — количество дней, в которые была переведена данная песнь. Цифра под второй графой — общее количество стихов в VI—XII песнях; цифра под пятой графой — общее число дней, затраченных па перевод. —А. Я.). 5) РНБ. On. 1. № 46 (две тегради; в большую 4-ю д. л.). В тетради № 1 — 127 л. (песни I—VI); в тегради № 2—126 л. (песни VII—XII) — беловой, частично писан- ный самим Жуковским, частично — писцом, с собственноручной правкой Жуков- ского. Экземпляр, приготовленный к печати, с цензурным разрешением (в конце каждой тегради) от 30 октября 1847 г. за подписью Л. В. Никитенко. 6) РНБ. On. 1. № 47. ?. 1—64 (не считая белых), в лист, 4-ю и 8-ю д. л. — пачка с бумагами, озаглавленная самим Жуковским: «Принадлежащее к Одиссее». Содер- жит материалы перевода, алфавит I—XII песней, таблицы хода работ, выпуски и перемены к тексту «Одиссеи для юношества». 7) РНБ. On. 1. № 55. ?. 1—8 — тетрадь в 4-ю д. л., содержащая таблицу хода ра- боты по переводу XIII—XVIII песен. При XIII песне замечено: «Начата 1845 мая 1—6». На л. 2—8 перевод XIII песни (ст. 31—268) — рукою неизвестного лица, с правкой Жуковского. 8) РНБ. On. 1. № 48 — печатный экземпляр 9 тома пятого собрания сочинений Жуковского (Одиссея. Песни XIII—XXIV), вышедшего в 1849 г., с поправками Жу- ковского. В начале присоединена писанная Жуковским таблица хода его работы по переводу «Одиссеи». Впервые: 1) Новые стихотворения В. Жуковского. Том второй. Одиссея. I—XII песни. СПб., 1849. 2) Новые стихотворения В. Жуковского. Том третий. Одиссея. XIII—XXIV пес- ни. СПб., 1849 (далее: НС). 3) Стихотворения В. А. Жуковского. Издание 5-е. Том осьмой. Одиссея. I—XII песни. СПб., 1849. 4) Стихотворения В. А. Жуковского. Издание 5-е. Том девятый. Одиссея. XIII— XXIV песни. СПб., 1849 (С 5). Тексты НС и С 5 идентичны. Печатается по С 5, с учетом отмеченных самим Жуковским опечаток и оши- бок в количестве гекзаметрических стоп (РБ. 1912. Ноябрь-декабрь. С. 16—17). Датируется: 13(25) января 1842 г. — 28 декабря н. ст. 1844 г. (I—XII песни); 1 мая н. ст. 1848 г. — 11 (23) апреля 1849 г. (XIII—XXIV песни). § 1. Творческая история перевода 7 лет 2 месяца 29 дней — таково реальное время работы Жуковского над пере- водом гомеровской «Одиссеи», который он считал итогом своей поэтической дея- тельности: «Перевод "Одиссеи" (...) будет памятником, достойным отечества и ко- торый (...) хочу я оставить ему на своей могиле» (С 8. Т. 6. С. 430). Фактически Жуковский переводил «Одиссею» около 4 лет. И если работа над первой частью заняла около трех лет, то, как неоднократно подчеркивал сам поэт, перевод второй части — «истинный tour de force» (С 8. Т. 6. С. 591), «последние 12 песен переведены менее нежели в 100 дней» — Эти сто дней были счастливые дпи (РА. 1901. № 7. С. 99. Курсив автора. —А. Я.). Пауза в 4 года, возникшая между переводом первой (I—XII песни) и второй части (XIII—XXIV песни) гомеровской поэмы и связанная с объективными обстоя- тельствами: «сперва от собственной болезни моей, потом от беспрестанных тревог душевных мои работы расстроились: я не мог продолжать главного труда своего...» (С 8. Т. 6. С. 526); «Моя Одиссея дошла до 13-й песни и была бы уже кончена, если бы не остановили бы моей музы болезнь сперва моя, потом женина и разные пе- чальные обстоятельства» (С 7. Т. 6. С. 624—625), была заполнена работой над «Ру- стемом и Зорабом», русскими сказками, «повестями для юношества», а главное — размышлениями об «очищенной Одиссее», о создании Пролога к ней и «Повести о войне Троянской». Гомер и его «Одиссея» не покидали Жуковского и в эти годы. Приступая к работе над переводом, Жуковский имел «наполеоновские пла- ны»: в конце 1843 г. в письме к великому князю Александру Николаевичу, от ко- торого во многом зависели его пребывание за границей, покой и свобода, он со- общал: «Через год или через полтора приведу к Вам (если Бог позволит) и себя, и семью, и Гомера» (С 8. Т. 6. С. 466—467). В начале 1844 г. об этом же он пишет и своему другу, А. И. Тургеневу: «Если пробуду полтора года за границею, кончу...» (ПЖТ. С. 295). Чтобы держать себя в постоянной форме, Жуковский тщательно планирует свою деятельность. Записи: «Переводить по 50 стихов в день», «по 60» и т. д. — до «100 стихов в день», указания на распорядок работы в течение дня (она приходилась на следующие часы: утром от 5 до 7; от 11 до 12; днем от 2 до 4; итого ? часов регуляр- ной работы в день) — буквально прослаивают черновой автограф перевода. Наконец, он создает специальные таблицы, фиксирующие процесс работы над «Одиссеей», с указанием точной датировки перевода отдельных песен. На основе этих таблиц можно конкретизировать все этапы создания перевода. Вот как это выглядит: Песнь I. «Перевод начат 13 (25) января 1842»; «Кончен 6 апреля н. ст. 1842». Песнь II. Нет пометы; 3 октября н. ст. 1843. Песнь III. 4 октября н. ст. 1843; 25 октября (4 ноября) 1843. Песнь IV. 10 ноября н. ст. 1843; 13(24) января 1844; Песнь V 14(26) января 1844; 5 (17) февраля 1844; Песнь VI. 7(19) февраля 1844; 17(29) февраля 1844; Песнь VII. 1 марта н. ст. 1844; 14 марта (2 апреля) 1844; Песнь VIII. 10(22) апреля 1844; 24 августа (5 сентября) 1844; Песнь IX. 1 октября* 1844; 10 октября 1844; Песнь X. 14 октября 1844; 5 ноября 1844; Песнь XI. 16 ноября 1844; 26 ноября 1844; Песнь XII. 19 декабря 1844; 28 декабря 1844; Песнь XIII. «С 1-го по 6-е мая [1848] 213 стихов»; 27 октября 1848; Песнь XIV. 28 октября 1848; 16 ноября 1848; Песнь XV. 1 декабря 1848; 13 декабря 1848; Песнь XVI. 14 декабря 1848; 20 декабря 1848; Песнь XVII. 22 января 1849; 12 февраля 1849; Песнь XVIII. 13 февраля 1849; 22 февраля 1849; Песнь XIX. 2 марта 1849; 14 марта 1849; Песнь XX. 15 марта 1849; 19 марта 1849; Песнь XXI. 20 марта 1849; 24 марта 1849; Песнь XXII. 25 марта 1849; 31 марта 1849; Песнь XXIII. 3 апреля 1849; 7 апреля 1849; Песнь XXIV. 17 апреля 1849; 11 (23) апреля 1849. В письме к К. К. Зейдлицу от марта 1851 г. Жуковский писал: «Для курьеза посылаю тебе табличку, из которой увидишь ход перевода. Те числа, против ко- торых стоят точки, означают те дни, в которые я занимался переводом» (Зейдлиц. С. 225—226). Приведенная таблица (см.: Летопись...) позволяет еще точнее пред- ставить работу над текстом перевода последних двенадцати песен. Так, XIV песнь поэт переводил с 1 по 13—15 ноября 1848 г.; работа над XV песнью заняла всего 7 дней (2, 4—6, 9, 11—12 декабря); над XVI — 4 (15—16, 18—19 декабря 1848 г.); над XVII — 11 (23—25, 27, 29—31 января, 1—4 февраля), над XVIII — 6 (14— 19 февраля); над XIX — 7 (3, 5—7, 10—12 марта); над XX — 3 (16—18 марта); над XXI — 3 (21—23 марта); над XXII — 5 (25—29 марта); над XXIII — 3 (4—6 апреля); над XXIV — 4 (18—21 апреля 1849 г.). Интенсивность к концу перевода была по- разительная — до 120 гекзаметров в день! Общий объем текста — 12105 стихов: 4<>9 6207 — в первой части (I—XII песни); 5898 — во второй (XIII—XXIV песни). В оригинале— 12083 гекзаметра. § 2. Изучение переводов «Одиссеи» и литературы о Гомере. К переводу «Одиссеи» Жуковский был подготовлен всей предшествующей твор- ческой жизнью. Эстетические штудии 1807—1810-х гг., размышления о переводах Гомера Фоссом и Попом в письмах к А. И. Тургеневу 1808—1810-х гг., обращение к гомеровским образам и сюжетам в планах исторической поэмы «Владимир», опыты создания «нового рода поэзии» в переводах идиллий Гебеля, античные баллады, античный лиро-эпический триптих 1820-х гг. («Разрушение Трои», «Цеикс и Галь- циона», «Отрывки из Илиады»), целенаправленное освоение возможностей русско- го гекзаметра в самых разных жанрах и формах, создание «сказочного гекзаметра», наконец, свидетельство И. В. Киреевского начала 1830-х гг. о мечте Жуковского — «возвратиться к поэзии и посвятить остальную часть жизни греческому и перево- ду "Одиссеи"»1 — все это этапы постижения гомеровской «Одиссеи» как историко- литературного феномена и памятника словесной культуры. Но кроме этого общеэстегического вхождения в мир «Одиссеи», Жуковский, осо- бенно в начале 1840-х гг., пытается проникнуть в текст гомеровской поэмы, сравни- вая различные ее переводческие версии. В переписке поэта постоянно речь идет о двух русских переводах — П. И. Соколова и И. И. Мартынова, немецком — И. Г. Фос- са, английском — А. Попа и четырех французских, без конкретизации их авторов. Библиотека поэта позволяет расширить круг этих источников. Прежде всего при- ведем полный список переводов «Одиссеи» и литературы о Гомере, сохранившихся в библиотеке поэта и до сих пор не привлекавших внимания исследователей: 1. Одиссея, или странствования Улисса, героическое творение Гомера. [Пер. с греч. Петр Соколов]. Изд. 2-е, вновь исправл. Ч. 1—2. СПб., 1815; 2. Одиссея, переведенная с греческого языка Иваном Мартыновым, с примеча- ниями переводчика. Ч. 1—4. СПб., 1826—1828; 3. Homer's Odyssee. Erlautert von J. S. Zauper. Abth. 1—4. Wien, 1827—1828; 4. Homeri Odyssea [In graece]. Mit erklarenden Anmerkungen von G. Chr. Crusius. 2 Ausgabe. Hefte 1—6. Hannover, 1837—1842; 5. Homer's Werke von Johann Heinrich Voss. 4 verbesserte Auflage. Bde. 1—4. Stutt- gart u. Tubingen, 1814; 6. Homer's Werke, im Versmass der Urschrift ubersetzt. I. Odyssee, ubersetzt von F. Wiedasch, Professor zu Wetzlar. Stuttgart, 1830; 7. Homer's Werke. Prosaisch ubersetzt von J. S. Zauper. Bde. 3—4. Odyssee. 2 Auf- lage. Prag, 1840; 8. Homer's sammdiche Werke. Th. 2 [Odyssee. Ubersetzt von J. H. Voss]. Leipzig, 1843; 9. Homer's Werke von Johann Heinrich Voss. Bd. 1. Stereotyp-Ausgabe. Stuttgart u. Tubingen, 1839; 10. Homer's Werke von Johann Heinrich Voss. In einem Bande. Stuttgart u. Tubin- gen, 1840; 1 Киреевский И. В. Поли. собр. соч. Т. 1. М., 1861. С. 26. 4н> 11. Homer's Werke von Johann Heinrich Voss. Stereotyp-Ausgabe. Bde. 1—2. Stutt- gart u. Tubingen, 1847; 12. Homer's Odyssee. Ubersetzt von Dr. A. L. W.Jacob. Berlin, 1844; 13. Homere. L'lliade et l'Odyssee. Traduits en frangais par le Prince Le Brun. Nouv. ed. Paris, 1841; 14. L'Odyssee d'Homere. Suivie du Combat des rats en des grenouilles, des Hymnes, des Epigrammes et des Fragments. Traduits par Mme Dacier, Mm. Trianon et E. Falcon- net. Paris, 1841; 15. L'Odyssee d'Homere, traduite en frangais, par Dugas Montbel. Т. 1—3. Paris, 1833; 16. Odyssee. Trad, nouv., accompagnee de notes, d'explications et de commentaires, par Eug. Bareste. Illustree par Th. Devilly et A. Titeux. Paris, 1842; 17. L'Odyssee d'Homere. Trad. nouv. par P. Giguet. Paris, 1844; 18. The Odyssey of Homer. Translated into English blank verse, with notes, by W. Cow- per. 5th ed. London, 1820; 19. The Odyssey of Homer. Translated by Alexander Pope. Т. 1—5. London, 1760; 20. The Odyssey of Homer. Translated by Alexander Pope. Т. 1—4. London, 1771; 21. Observations sur l'Odyssee d'Homere. Par Dugas Montbel. Paris, 1833; 22. Uber der Ursprung des Homerischen Gesange. Von С. E. Geppert. Th. 1—2. Leipzig, 1840; 23. Homerische Vorschule. Eine Einleitungen in das Studium der Ilias und Odyssee. Von Wilhelm Mullen 2 Auflage, mit Einleitung und Anmerkungen von D.C.W. Baumgar- ten-Crusius. Leipzig, 1836; 24. Erklarende Anmerkungen zu Homer's Odyssee. Von Gregor Wilhelm Nitzsch. Bde 1—3. Hannover, 1826; 25. [Ouvarov S.] Uber das Vor-Homerische Zeitalter. Ein Anhang zu den Briefen uber Homer und Hesiod von Gottfried Herrmann und Friedrich Creuzer. Spb., 1819; 26. Ithaca, oder Versuch einer geographisch-antiquarischen Darstellung der Insel It- haca nach Homer und den neuern Reisenden. Von Carl Christian Ernst Schreiber. Leip- zig, 1829; 27. Uber Homerische Geographie und Weltkunde. Von К. H. W. Volker. Hannover, 1830; 28. Homer und Hesiod. Ein Versuch uber das griechische Alterthum. Von Joh. Jak. Wagner. Ulm, Stettin, 1850; 29. Odysseus und Nausikaa. Trauerspiel in 5 Aufzugen von Gothe. Ein Erganzungs- versuch von Heinrich Viehoff. Dusseldorf, 1842. См.: Описание. № 86, 88, 1313—1322, 1333, 1324, 1329—1332, 1328, 2649, 2650, 941, 1097, 1711, 1756, 1798, 2076, 2344, 2371,2326. Уже один взгляд на этот список переводов и книг о Гомере и «Одиссее», имею- щихся в библиотеке поэта (тем более если к этому добавить, что многие из них (17 из 29) содержат самые разнообразные помегы Жуковского-читателя), позволяет усомниться в категоричном суждении строгого критика Жуковского: «Нигде у Жу- ковского нельзя найти понимания того, что перевод Гомера требуег филологиче- ской подготовки, изучения литературы о Гомере, археологии и т. д. Эта мысль ему была совершенно чужда, и в своей работе над Гомером он не пользовался никаки- ми пособиями вне текста поэм» (Егунов. С. 359). Что касается отношения к переводам «Одиссеи» (в библиотеке их 20), то Жуков- ский недвусмысленно выразил свою позицию в многочисленных письмах (см.: Ле- топись...). Его, прежде всего, не удовлетворяла в них, с одной стороны, робость и буквализм в ущерб богатству родного языка (перевод Фосса), с другой — осовреме- нивание языка и стиля оригинала (перевод А. Попа, французские переводы прин- ца Лебрюна, Дюга Монтебеля, Евгения Бареста и Мари Дасье: по-видимому, о них он говорит в письме к П. А. Вяземскому от 9 (21) февраля 1844 г.; перевод П. Жито, скорее всего, появился позже и даже не был разрезан). Прозаические переводы он вообще рассматривает не как художественное творчество, а как пересказ гомеров- ского текста. Из двух русских переводов он отмечает, несмотря на педантизм авто- ра, перевод И. И. Мартынова, который «может быть полезен для технических тер- минов в последних песнях...» (из письма А. П. Елагиной от 5/17 декабря 1844 г. // Наше наследие. 2003. № 65. С. 83). Пометы в «Одиссее» Мартынова (№ 2) свиде- тельствуют, что Жуковский обращался к некоторым реалиям из его перевода. Что касается других переводов, не упоминаемых в письмах, то они использо- вались в разных целях. Так, с трудом немецкого профессора Ф. Видаша (№ 6) он, видимо, познакомился на раннем этапе своей работы. Его отчеркивания и под- черкивания в предисловии и введении связаны прежде всего с пониманием при- роды эпоса и гомеровской поэзии. Так, в предисловии (Vorerinnerung. S. 1—2) он отчеркивает три фрагмента, отражающие характер особой «безыскусственности» гомеровской поэзии и ее значение для народного просвещения: Из всех богатств классической древности судьба не могла сохранить для нас подарка, приносящего большее исцеление, чем гомеровские песни. (...) То глав- ное, на что мы хотели бы обратить внимание, говоря об этом роде поэзии: он самый простой, самый безыскусный, самый понятный и тем самым общедоступ- ный. (...) Эпос остается самой открытой, самой внятной, самой невинной, самой душевной, самой человечной песнью, так как он вышел из самой глубины живого сказания и обогащается только этим светлейшим верованием народа. (...) Поэто- му именно гомеровские песни, эти безыскусные дети свободы и бессознательно творящего духа, так важны и значимы для народного образования и просвеще- ния. Они говорят с каждой душой... (Перевод Н. Никоновой). Во введении (Einleitung. S. 7) «Homeros und seine Gesange» (Гомер и его песни) отчеркнуты фрагменты о личности Гомера, о географии островов Древней Греции, о родине Гомера, о двух различных точках зрения на возникновение «Одиссеи», о эпических песнях, которые были до Гомера, об эпическом роде поэзии. Особен- но выделены слова о Гомере: «Konig ist nur der Obste unter Gleichen» (Король есть только высший среди равных). Одним словом, Ф. Видаш, так же как французский переводчик Дюга Монтбел (№ 15), был для него источником сведений о гомеровском эпосе, спорах о нем, раз- горевшихся в критике. Так же как и они, Жуковский не может принять теорию из- вестного немецкого критика Фридриха Августа Вольфа (1759—1824) об отсутствии реального Гомера и его произведений. «Гомеровский вопрос» был в центре внима- ния Жуковского-читателя. Его интересуют реалии и мифологические имена. Так, в переводе И.-С. Цау- пера (№ 7) он внимательно изучает комментарий, отмечая подчеркиванием при- мечания к следующим статьям: Hyperion, Urgroswuger, die Taphier, Game, Zakinthos, Ephire, Offa, Hellas und Urgos, Ikarios, Tiro, Damon. В переводе Евгения Бареста (№ 16), кстати, снабженного любопытными иллюстрациями современных француз- ских художников Теодора Луи Девильи (1818—1886) и А. Тито, Жуковский на с. 7 предисловия отмечает фрагмент об обычаях и нравах гомеровской эпохи. Подоб- ные пометы есть и в других изданиях «Одиссеи» (№ 4, 6, 11, 14), а также в специаль- ных трудах Карла Эдварда Гепперта (1811—1881) «О происхождении гомеровских песен» (№ 22), Вильгельма Мюллера (1794—1827) «Гомеровская пропедевтика. Введение в изучение "Илиады" и "Одиссеи"» (№ 23), Грегора Вильгельма Нитцша (1790—1831) «Пояснительные замечания к "Одиссее" Гомера» (№ 24), К. Фёлькера «О гомеровской географии и космогонии» (№ 27). Работая над переводом шестой песни, повествующей о встрече Одиссея и Навзикаи, он читает опыт завершения («Ein Erganzungsversuch») незаконченной пьесы Гёте «Odysseus und Nausikaa» не- мецким писателем Генрихом Фигофом (1804—1866), что зафиксировано в дневни- ковой записи от 23 января (4 февраля) 1844 г. (ПССиП. Т. 14. С. 279). Нередко он превращает переводы Гомера в своего рода записные книжки. Так, на страницах упоминавшейся уже книги Дюга Монтбела, кроме отметок (вопроси- тельным знаком или минусом) в песнях 1, 2, 5, 8, 9 соответственно в прозаическом французском переводе и тексте оригинала отдельных слов и выражений, он на зад- ней крышке переплета набрасывает целый конспект, отражающий направление его поисков: Древняя Греция Предисловие О переводе Прозаические переводы Характер перевода поэтический) Гомер Его характер в Илиаде Его характер в Одиссее О переводе Одиссеи О переводчиках О моем переводе Пространство и время Боги и герои Мир в древности Греция, Троя Итака и земли Нравы и обычаи Брак Фетиды и роще и не Ахиллеса Спор богов Суд Париса Похищение Елены Вооружение греков О ил ей. Л хил л Греки Ифигения, Клитемнестра Эврипид Электра. Орест Софокл Фил октет Осада Трои Приам и его семейство Боги. Гнев Ахилла Битва с (нрзб.) } Илиада Битва с (ирзб.) Смерть Патрокла Смерть Гектора Приам Неонтолем. Филоктет Софокл Конь Разрушение Трои Энеида Этот план-конспект, созданный, по всей вероятности, в октябре (9 октября Жуковский заканчивает работу над девятой песнью и прекращает пометы в тек- сте перевода Дюга Монтбела), отражает подготовку к написанию предисловия и вместе с тем к осуществлению замысла «Повести о войне Троянской». Письмо к А. П. Елагиной от 5/17 декабря 1844 г., фрагменты из которого были опубликованы в «Москвитянине» (1845. № 1), вобрало основные положения этих записей. Особого внимания заслуживает экземпляр перевода «Одиссеи» немецкого филолога-классика А Л. В. Якоба (№ 12). Жуковский приобрел его, приступив уже к работе над второй частью перевода, и поэтому пометы в нем отражают этот этап работы. Прежде всего, сам вид книги: отсутствие обложки и некоторых страниц (385—388, 407, 408), сильная потрепанность, а также множество помет и записей — свидетельствует о том, что поэт постоянно обращался к ней. В самом тексте он от- мечает вопросительным знаком отдельные стихи в 14 и 15-й песнях (14. 210, 14. 230, 14. 284, 14. 297, 14. 350, 14. 441; 15. 35, 15. 55, 15. 90, 15. 130, 15. 278, 15. 297, 15. 332). На с. 340—398 рядом с текстом песен 21—24-й он фиксирует даты своей работы над переводом: С. 340 (21. 100-400) 21 (вторник) — 24 (суббота); С. 335—364 (22. 70—350) 25 (суббота) — 29 (четверг); С. 367—375 (23. 100—250) 30 (пятница) — 2 (понедельник); С. 379—398 (24. 100—480) 3 (вторник) — 8 (воскресенье). Как явствует из общей хроники работы над текстом, все даты относятся к марту- апрелю 1849 г. Но важнее другое: как и все переводы, находившиеся в библиотеке поэта, версия Якоба была необходима Жуковскому для сверки с подстрочником, для прояснения «темных мест». Он искал наиболее адекватный оригиналу вариант и вместе с тем через соотношение с немецкими, английскими, французскими пере- водами вырабатывал свою переводческую стратегию, свою русскую версию пере- ложения Гомера. Именно столь скрупулезная и целенаправленная предварительная и сопутству- ющая переводу исследовательская работа (что для Жуковского было нормой) по- зволила ему сформулировать свои представления о природе гомеровского эпоса и своеобразии его «Одиссеи», а главное — разработать оригинальную эстетику ее переложения на русский язык. § 3. О подстрочном переводе К. Грасгофа Творческую историю «Одиссеи» Жуковского невозможно представить без под- строчного перевода К. Грасгофа. Сам Жуковский придавал ему особое значение, что проявилось в его подробных рассуждениях о характере этого источника и принципах работы с ним. Даже в предисловии к печатному тексту «Одиссеи» он не только не скрыл факта использования подстрочника, но и познакомил читателя с процессом вхождения в текст гомеровской поэмы именно с его помощью. Наиболее подробно он описал этот процесс в письме к П. А. Вяземскому от 9 (21) — 12 (24) февраля 1844 г., которое уже неоднократно цитировалось выше в связи с эстетикой перевода Жуковского. Приведем характерный пассаж из этого письма по поводу подстрочного перевода. «Вот как это все идет, — сообщает Жу- ковский, — я перевожу не с оригинала, ибо не знаю по-гречески; но можно считать, что перевожу с оригинала, ибо здесь нашелся ученый профессор Грасгоф, фило- лог, которого особенным занятием были комментарии Одиссеи. Он переводит для меня Одиссею построчно: то есть он сперва ее переписывает, ставя строчки весьма далеко одна от другой; под каждым словом греческим ставит слово по-немецки; под каждым словом немецким грамматические замечания на греческое слово. Четвер- тую строку составляет уже мой перевод, который сначала творится карандашом; переносится потом на белую страницу, потом переписывается в книгу и таким об- разом, прошедши разные мытарства, очищается и становится достойным вступле- ния в рай печати» (Гиллельсон. С. 44). Впервые особое внимание на этот источник творческой истории перевода обра- тил А. Н. Егунов, дав его предварительное описание, но из-за предвзятого в целом отношения к переводу Жуковского невысоко оценил и деятельность немецкого эл- линиста: «Грасгоф выполнил порученный ему заказ вполне добросовестно в преде- лах знаний и навыков гимназического учителя. (...) его подстрочник своим средне- литературным, «гимназическим» языком невольно вводил Жуковского в заблуждение относительно гомеровского стиля». Ученый, в частности, поставил в вину Грасгофу, что тот «видимо, не сообщил Жуковскому никаких сведений о наличии диалектных форм в эпическом языке» (Егунов. С. 361—362). Материалы архива Жуковского по- зволяют внести коррективы в эту оценку и более объективно оценить колоссальный по объему и беспрецедентный по своему характеру труд немецкого ученого. Карл Грасгоф (1799—1874), профессор древнегреческого языка в Дюссельдорфе, безусловно, был профессиональным эллинистом, о чем свидетельствуют его брошю- ры, посвященные гомеровским реалиям («Корабль у Гомера», «Домашняя утварь у Гомера и Гесиода»). О личности К. Грасгофа самую полную информацию дает и сам В. А. Жуковский. В переписке с близкими — П. А. Вяземским и А. П. Елагиной, а также в письме к С. С. Уварову он сообщает, что Карл Грасгоф — «честный, ученый профессор» в Дюссельдорфе, воплощение «немецкой совестливой, трудолюбивой учености», «великий эллинист» (СС 1. Т. 4. С. 658), «который в особенности занима- ется объяснением Гомера» (Там же. С. 658—659). Именно постоянная исследовательская работа над текстом гомеровских поэм и позволила ему в достаточно короткое время создать такой подстрочник. Правда, о времени работы над ним не все ясно. Традиционно считалось, что Жуковский по- знакомился с Грасгофом уже после женитьбы и переезда в Дюссельдорф, то есть во второй половине 1841-го — начале 1842 г. Но в неопубликованных ранее текстах дневников имеется неожиданная запись от 28 декабря 1840 г.: «У меня Грасгоф...» (ПССиП. Т. 14. С. 232), позволяющая предположить предварительную договорен- ность по поводу подстрочного перевода, так как русский поэт хотел иметь его, при- ступая к работе над «Одиссеей». Скорее всего, речь идет о брате Карла Грасгофа художнике ??? Грасгофе (1812—1876), который в 1838—1845 гг. работал в Мо- скве и Петербурге (подробнее см.: Художники народов СССР: Библиографический словарь. Т. 3. М., 1976. С. 153). Дневниковые записи от начала января 1842 г. об «уроках Одиссеи» и о встречах с Грасгофом в Дюссельдорфе, который, вероятно, и давал эти уроки (ПССиП. Т. 14. С. 267), свидетельствуют о том, что подстрочник к этому времени уже был почти готов. Карл Грасгоф не являлся случайной фигурой в творческой биографии Жуков- ского. Из личной переписки двух переводчиков сохранилось письмо К. Грасгофа к Жуковскому, свидетельствующее о тесном сотрудничестве в осмыслении античного эпоса (РНБ. Оп. 2. № 203). Приведем его полный текст: Ew. Exzellenz Habe ich den Schluss der Ubersetzung der Odyssee im Oktober d. J. durch Herrn Banquier Scheuer zugehen zu lassen die Ehre gehabt, ohne dabei schriftlich meinen aufrichtigen Dank fur das mir durch die Ubertragung der Arbeit bewiesene Vertrauen, so wie fur die mit meiner ofteren Saumseligkeit gehabte gutige Nachricht gebuhrend auszusprechen. Da ich nun nicht gern die Sonne dieser Fahrer uber meiner Unart und der Vernachlassigung der Ew. Exzellenz schuldigen Respekt untergehen lassen mochte, ohne Ihrer Verzeihung gewiss zu sein, so beeile ich mich noch vor dem Schlus- se desselben, diese Versaumnis wo moglich nachzuholen: in der festen Uberzeugung, dass Hochdieselben mich durch die vielen namentlich beim Anfange neues Schuljah- res auf mir lastenden Amtsgeschafte genugsam entschuldigt hatten und nicht aufhoren werden, mich Ihrer mir so werten Wohlgewogenheit auch fernerhin fur wurdig zu achten. Sollte Ew. Exzellenz kostbare Zeit es gestatten, mich in dieser Hinsicht durch einige freundliche Zeilen zu beruhigen, so wurden diese mir ein wertes Andenken bleiben an das ehrenvoile Verhaltnis, in welchem ich eine Zeit lang zu Hochdenselben zu stehen gewurdigt war. Wollen Ew. Exzellenz das Ihnen geliehene Exemplar der englischen Ubersetzung des Homer von Pope als ein geringes Andenken an mich und als einen aufrichtigen Beweis meiner Uberzeugung, dass dieses Werk bei Hochdenselben in wurdigeren Han- den beruhe, fur Ihre Bibliothek behalten, so werden mich Ew. Exzellenz dadurch un- gemein glucklich machen. Doch bedinge ich mir dafur — Sie verzeihen meine Kuhn- heit — dafur ein Exemplar Ihrer Ubersetzung sobald diese die Presse verlassen haben wird, als Gegengabe aus auf deren Besitz ich nicht wenig stolz sein werde, wenn schon es mir nicht vergonnt ist, an der Treue und Schonheit der russischen Ubertragung durch eigene Lekture mich zu weiten. Genehmigen Ew. Exzellenz die Versicherung ausgezeichnetster Hochachtung, wel- che gegen Hochdieselben nach wie vor hegt Dusseldorf, den 19. Dezember 1845 Ew. Exzellenz ganz gehorsamer Diener K. Grashof Я имел честь послать Вашей светлости окончание «Одиссеи» в октябре этого года через господина Банкира Шойера, не написав, как должно, о моей искрен- ней благодарности за оказанное мне доверие в работе над переводом, а также за испытанное удовольствие. Так как я не хотел бы умалить должного почтения к Вашей светлости из-за своей невоспитанности и небрежности, не)ожидая Вашего прощения, я тороплюсь исправить это упущение: в твердой уверенности, что Вы меня уже достаточно простили, именно из-за множества моих служебных дел в связи с началом учебного года и не перестанете оказывать мне свое почтение таким дорогим мне расположением и впредь. Если Вам позволит драгоценное время успокоить меня по этому поводу несколькими дружелюбными строками, то они останутся для меня ценной памятью о тех отношениях, в которых я имел честь состоять с Вами какое-то время. Если Вы желаете оставить в своей библиотеке одолженный экземпляр ан- глийского перевода Гомера Поупа как скромную память обо мне и как искреннее доказательство моего убеждения, что это произведение у Вас будет находиться в достойных руках, тем самым Вы окажете большую честь. Но все же я оставляю за собой право — Вы простите мне мою дерзость — на экземпляр Вашего пере- вода, как только он будет напечатан, как на встречный дар, обладанием которого я буду не менее гордиться, если уж мне не суждено познать верность и красоту русского перевода в собственном чтении. Примите мои искренние уверения в наивысшем уважении, которое я к Вам испытываю, как и прежде. Дюссельдорф, 19 декабря 1845 Вашей светлости покорный слуга К. Грасгоф Сотрудничество переводчиков с публикацией «Одиссеи» не окончилось. Рабо- тать над «Илиадой» Жуковский начинает также в непосредственной связи с немец- ким подстрочником. Очевидно, не вполне удовлетворившись предоставленным ему Фишингером интерлинеарным переводом первых полутора песен «Илиады», Жуковский вновь прибегает к помощи К. Грасгофа. В архиве Жуковского РНБ име- ется рабочая тетрадь из 76 листов с заготовкой для перевода, композиция которой аналогична переводу «Одиссеи». На страницах тегради подстрочно переведено все- го три первых песни «Илиады», с 241 ст. II песни — рукой Грасгофа. Подстрочник Грасгофа, в отличие от перевода его несостоявшегося преемника г-на Фишингера, более ясен, разборчив и точен. Для немецкого профессора контакт с русским пере- водчиком также не прошел бесследно. Результатом пословного разбора гомеров- ского эпоса стало, в частности, его исследование домашнего обихода в произведе- ниях Гомера и Гесиода ("Uber das Hausgerath bei Homer und Hesiod." Jahresbericht uber das Konigliche Gymnasium zu Dusseldorf. Dusseldorf, 1858). Немецкий подстрочник «Одиссеи», следуя мысли Жуковского, отвечает самым строгим требованиям переводчика: он дает порядок слов оригинала, образ выра- жения и инверсии греческого поэта, «весь буквальный смысл "Одиссеи"»; представ- ляет собой «благословенную галиматью», потому что «хаотически верен» оригиналу и «верно сохраняет» его «древнюю физиономию» [СС 1. Т. 4. С. 659]. Из слов Жу- ковского следует главный вывод — о беспрецедентное™ этого лингвистического и переводческого опыта, потому что переписать всю «Одиссею» вслед за Гомером, а затем перевести построчно более 12000 стихов и фактически снабдить каждое сло- во комментарием есть кропотливый труд, заслуживающий не меньшего уважения, чем сам перевод античного эпоса. Изучение текста Грасгофа позволяет объективно оценить сходства и различия оригинала Гомера и русской версии Жуковского: не только определить границы точности и вольности, но понять оригинальную кон- цепцию античного лиро-эпоса русского романтика. Листы с переводом Грасгофа вклеены в тетради таким образом, что соседняя страница остается чистой для русского чернового перевода Жуковского. В архи- ве В. А. Жуковского в РНБ сохранилось четыре рабочие тетради (Ф. 286. On. 1. № 45—1 — 45—4). Перевод каждого стиха представляет собой три строки, первая из которых — греческий вариант, вторая — немецкий текст, написанный аккурат- ным разборчивым подчерком, третья строка состоит из грамматических указаний (например, N. s. — Nominativus singularis). Немецкий текст К. Грасгоф снабжает своего рода примечаниями переводчи- ка, которые даны в круглых и квадратных скобках. Количество таких пояснений, адресованных Жуковскому, составляет более 10 % от объема всего подстрочника, а в некоторых песнях комментируется каждое четвертое слово. В этих добавлениях отражается личность и метод Грасгофа-переводчика. Их можно подразделить на четыре группы: 1. Синонимы Традиционно автор любого подстрочного перевода представляет в скобках ва- риант того или иного слова, то есть синоним. При этом по направленности воз- можно два типа пояснений переведенного слова или выражения в зависимости от точки зрения автора. В первом случае переводчик включает в основной текст ва- риант, полностью соответствующий лексико-грамматическим нормам языка пере- вода, а в скобках приводит более близкий к оригинальному, но не органичный для принимающей языковой системы перевод. Во втором случае автор подстрочника не пытается перенести переводимый текст на свою почву и сохраняет лексическую или грамматическую чужеродноегь единицы, а в скобках поясняет ее абсолютно приемлемым и понятным образом. К. Грасгоф в соответствии со своей задачей при- держивается второй стратегии. Например: krumm [-hornige] Rinder — криво(-рогие) быки brandfarbigen (funkelnden) Wein rothen — огненно-яркое (сверкающее) вино красное die verbundenen (treuen) Freunde — связанные (верные) друзья. В большинстве своих пояснений в скобках К. Грасгоф приводит современный немецкий вариант гомеровского словоупотребления, представляя Жуковскому в основном тексте максимально близкие античному эпосу смыслы и соответствую- щие им формы. Отличие, возникающее между единицами текста и поясняющи- ми их скобками, обусловливается при этом не особенностью немецкого языка, но спецификой образности гомеровского эпоса. Если бы подобного рода подстрочник был выполнен на русском языке, он нуждался бы в большинстве случаев в тех же пояснениях. Однако их количество необычно высоко в сравнении с любым другим подстрочным переводом. Поскольку Грасгоф стремится как можно точнее пере- дать значение слова и одновременно оставаться объективным, то любые коннота- ции оговариваются. Так появляется самая многочисленная группа пояснений — это стилистические и семаптико-стилистические контекстуальные синонимы, перево- дящие поэтические единицы в единицы общей лексики. Например, в немецком языке прилагательное "fett" — «жирный, тучный, густой» имеет потенциальное значение «богатый» только в устной разговорной речи, что поясняется Грасгофом каждый раз в скобках: «ein fettes (reich ausgestattetes) Haus», «einen fetten (reichen) Tempel» и др. Кроме того, репрезентативны следующие примеры: wohlgegriindete (gebaute) — возведенные (построенные); geben (verleihen) — давать (придавать (напр. силу, блеск)); leidlos (ungefahrdet) — бескручинный (находящийся вне опасности); leidleer (unschadlich, gunstig) — беспечальный (безобидный, благосклонный); die nieder gelagerten (eingeschlafenen) — лагерем расположившиеся (уснувшие); das Gekrausel (Schauern) — рябь (дрожь); ein Junger (Saugling)— юнец (сосунок). Сюда же можно отнести приводимые в круглых скобках полные синонимы [6]. Например: der Berg (Gebirge) — гора (горы); muhselig (beschwerlich) — тяжкий, тягостный, обременительный, изнуритель- ный; der Wald (Dickicht) — лес (чаща); der Ankei platz (Reede) — рейд; kolonisierten (bevolkerten) — заселяли; die Hohlen (Grotten) — пещеры, гроты; zwar (freilich) — правда; duften (richen) — пахнуть, издавать приятный запах; der Panter (Leopard) — пантера (леопард); der Eber (Schwein) — вепрь (свинья); ausdauernd (standhaft) — выносливый (стойкий) и др. Их появление связано с предназначением подстрочника, который выполняется не для общего ознакомления читателя с содержанием оригинала, а для дальнейше- го перевода Жуковским, свободно владевшим немецким, но не являвшимся носи- телем языка и не понимавшим по-гречески. 2. Пояснение мифологических имен К таким примечаниям относятся, во-первых, фонетические варианты имен гре- ческих богов и героев «Одиссеи». Они являются постоянными. Так, на протяже- 27 - 3454 4i9 нии двенадцатой песни Скилла упоминается Грасгофом более десяти раз всегда с пояснением оригинального звучания (Skylla(e) или Skylle(a)). Автор уточняет каж- дый раз семантику греческих окончаний, обозначающих потомка, наследника рода, выраженных на немецком как -ion. Также Грасгоф последовательно, многократно комментирует семантику античных персонажей и реалий: das Gorgeische (der Gorgo) Haupt — голова гор гоны (горгона); Eelios (Helios) — Гелиос; gute Knabenernahrerin (sie erzeugt einen guten Menschenschlag) —добрая юно- шей кормилица (она производит хорошее потомство); Planktae (Irrfelsen) — бродящие скалы; die Krataeir (Gottin der Gewalt) — кратейя (богиня насилия); Thrinakischen (-kia) aber zur Insel* wirst du kommen (*= Insel des Dreizacks, d. i. wo der Dreizack des Neptuns regiert) — К Тринакии острову ты придешь (*= остров трезубца, т. е. где правит трезубец Нептуна); Notos (Siid) — Нот (южный); Zephyros (West) — Зефир (западный); Euros (Ost) — Евр (восточный); so sollen sie binden dich im Schifte dem schnellen an Handen [—] Fussen und (Eine Buchse auf dem Kielbalken, in der der Mast unten stent) — так должны они привязать себе к кораблю быстрому руки (букса на балке киля, на которой внизу крепится мачта). Жуковский действительно учитывает эта пояснения и опирается в первую оче- редь на них, не используя, очевидно, пособий, дополнительной или справочной литературы. Поэтому в русском переводе возникают помехи там, где Грасгоф непо- следователен. Так, оставленное без пояснений «die Asphodill — Wiese», обозначаю- щее асфодиловое поле (асфодил или аффодил — лилейное растение, считавшееся в греческой мифологии цветком мертвых), логично прочитывается Жуковским как немецкое сложное слово, первая основа которого образована от имени собствен- ного, и в русском тексте возникает «Асфодилонский луг» (П. 11. Ст. 539). Неко- торые неточности в переводе Жуковским имен и реалий греческой мифологии вызваны явными ошибками Грасгофа и чрезвычайной насыщенностью текста его пояснениями. Например, в немецком варианте появляется сочетание «der schonen Halosydne(a) (Meerbefeuchteten)» (П. 4. Ст. 404), которое в соответствии с системой пояснений в подстрочнике должно переводиться не иначе как «прекрасной Хало- сидны (морем омытой)», что и делает Жуковский. На самом деле имеется в виду не имя морского божества, а постоянный эпитет Амфитриты, или Фетиды, — «мор- ская» [7. С. 378]. 3. Восполнение недостающих служебных единиц и уточнение грамматических значений В квадратных скобках подстрочника нередко приводятся недостающие, с точ- ки зрения немецкой грамматики, в пословном переводе служебные части речи — глагол-связка "sein", безличное местоимение "es" в роли подлежащего, указатель- ные, возвратные и притяжательные местоимения, выполняющие функцию арти- кля и несущие грамматическое значение «определенности-неопределенности», а также пояснение модальности немецких глаголов в соответствии с гомеровской, и др. Например: und unter den Todten soil (werde) ich scheinen — и среди мертвых я должен (буду) светить; wurde (mochte) ich zersturmen — я бы разбил (хотелось бы); wenn aber [du willst] — если же [ты хочешь]; unser beider (unsere) Stimme — нас обоих (наши) голоса; setzte [mich] — сел; er erkannte [mich] (...), nachdem er gesehen hatte [mich] mit den Augen — он узнал [меня] (...), как только увидел [меня] глазами. 4. Собственные комментарии и инструкции относительно перевода Например, в следующем объяснении Грасгоф раскрывает смысл предложения и указывает на особенности употребления отрицаний: Nicht, kunstlich verfertigt habend, nicht einmal anderes etwas moge er kunstlich gefertigt haben, (d. i. nachdem er durchfertigt hat, braucht er um seine Kunst zu zei- gen nichts anderes verfertigt zu haben. — Die Negationen heben sich nicht auf) (Нет, искусно изготовив, ничего другого не нужно было ему искусного изго- тавливать, (т. е. после того, как он закончил, ему не надо делать что-то еще, чтобы показать свое искусство. — Отрицания неминуемы)). В. А. Жуковский в целом следует указаниям Грасгофа, но остается верным свое- му главному переводческому принципу избирательного сродства, синтезу «своего» и «чужого», рабски следуя тому, с чем согласен, и переименовывая то, что видится ему по-иному. Так, например, постоянная номинация жилища богов и мифологи- ческих героев, куда попадает Одиссей, варьируется в поясняющих прямое дено- тативное значение синонимах: «im Saale (Palaste)» или «in Saelen (im Наше)» — в зале (во дворце) или в залах (в жилище). Жуковский переводит это указание чаще всего как «в дому», сохраняя парадоксальность своего метода — точно следуя букве подлинника, он добиваегся абсолютно нового звучания перевода. Обстоятельство места «в зале (во дворце)» позволяет читателю оценить размер, атрибутику про- странства, что принципиально для Грасгофа, написавшего позже отдельную науч- ную работу об устройстве дома и быта у Гомера. «Das unliebliche (herbe) Schicksaal» (неласковая (жестокая) судьба) приобретает у Жуковского яркую стилистическую окраску — «участь их злополучная». Свою роль в образной системеГрусского эпоса сыграло особое внимание немец- кого переводчика к образам кораблей. В 1834 г. вышла его работа о кораблях в произведениях Гомера и Гесиода, и в своих пояснениях к подстрочнику Грасгоф тщательно поясняет устройство корабля. Например, в примечании к ст. 37 VIII песни переводчик раскрывает принцип крепления весел к кораблю: "Schussel sind Haken oder Achsen, an welche das innere Ende der Ruder im Schiffe beteiligt wird, wah- rend nicht gerudert wird". Чрезвычайно внимателен Грасгоф и к оттенкам эпитетов, определяющих корабли. К примеру, он специально уточняет значение греческого прилагательного uoos: «Das Adjektiv wird als Beiwort der Schiffe immer in der Bedeu- tung 'schnell' genommen. Hier scheint es aber die audi sonst vorkommende Bedeutung 'spitz', 'gespitzt' zu haben» («Прилагательное употребляется как постоянный эпитет кораблей со значением "быстрый". Здесь оно, кажется, имеет дополнительное зна- чение "острый", "заостренный"».). В результате в одном стихе подстрочника кораб- ли получают пять определений: «Den Schiffen schnellen (spitzen) diese vertrauend hurtigen (flinken, schnellen)» (VII. 34; РНБ. On. 1. № 45—2. Л. 4). Думается, благо- даря такому вниманию немецкого переводчика корабли у Жуковского снабжаются обилием оригинальных сложных эпитетов. В целом стратегия переводчика определяется характером поэтического сло- ва в его оригинальном творчестве, где каждое слово имеет «ореол осмыслений». В особенности это касается эпитетов. Грасгоф стремится перевести буквально и, конечно, сохраняет все эпитеты Гомера. Жуковский не только сохраняет посто- янные эпитеты, но и распространяет их. Например, только в первых двенадца- ти песнях встречаются 54 упоминания качеств Одиссея: Одиссей не только «бо- жественный», но и «многоумный», «богоравный», «многохитрый», «хитроумный» и «многостойкий». У Грасгофа характеристики «der vielgewendete Odysseus» (опыт- ный, многоумный); «viel gepriesener» (многовосхваляемый) и «glanzender Odysseus» (блистательный Одиссей) употребляются 12 раз, что примерно в 4 раза меньше, чем у Жуковского. Такая же ситуация возникает при характеристике богов: для Жуковского это не только «бессмертные боги» — «unsterbliche Gotter», но и «бла- женные боги», «вечные боги». В произведении романтика помимо объективного плана, акцентирующего некоторые закономерности космоса жизни, возникает не менее значимый пласт, вырабатывающий из этой системы субъективные смыслы. Особенно ярко это выражается в описании стихий — моря и ветра. Излюбленная водная стихия- у Жуковского предстает реализацией высших сил, а потому море у него не только «глубоко-пучинное», «винно-черное», «туманное», «широкое», что находит соответствие в немецком переводе-посреднике, но и «высокоприбойное», «широкодорожное» и «священное». В переводе Грасгофа ветер — это «der hellpfei- fende Wind» или «der schone Wind», что значит — звонко (громко) свистящий и прекрасный ветер. Жуковский привносит целый ряд определений и новые оттен- ки значения — ветры здесь «бушевавшие», «грозящие», «губящие». Таким образом, ветер Жуковского превращается из гомеровского задорного ветерка в бушующую стихию, способную перевернуть жизнь героя. Словом, эпитеты у Грасгофа пере- дают гомеровские определенные, постоянные характеристики, сохраняющиеся неизменными на протяжении всей поэмы, Жуковский же открывает новые сто- роны героев, явлений, понятий, привнося свое понимание произведения, творя свой индивидуально-авторский текст. Эта тенденция раскрывается в полной мере в окказиональных сложных эпитетах поэта, придающих русской «Одиссее» непо- вторимую окраску индивидуальной романтической системы Жуковского, отражаю- щих самостояние главного героя: «кресло прекрасноузорное», «суда крутобокие», «корабли синеносые», «мирмидонцы копьеборные», женихи «короткожизненные и горькобрачные». В то же время русский поэт не стремится поупражняться в сло- вотворчестве: многие сложные эпитеты передаются описательно или в простых эк- вивалентах («hochstrebender» — «высокий», «waldreich» — «богатый лесами» и др.). Словотворчество Жуковского размыкает границы переводимых образов и обога- щает их новыми оттенками значения. С его помощью Жуковский пытается стили- зировать чужеродность гомеровских инверсий и словоупотребления, соблюсти, по его собственному признанию, «место» в строке, не нарушая норм русского языка и передавая содержание Грасгофа. К примеру: Грасгоф wenn irgendwie plotzlich gekommen sein wird des Windes Sturmen (Wehen), entweder des Notes (Sud) oder Zephyros (West) des widng wehenden, welche in.der Regel am meisten ein Schiff'zersturmen, der Gotter wider Herren (Schutzpatrone)? (12. 288—290) (если как-нибудь вдруг придет ветра ураган (порыв), или Нота (южного), или Зефира (восточного), враждебно веющего, которые как правило чаще всего корабль разбивают, богов вопреки покровителям (заступникам)?). Жуковский Вдруг с неожиданной бурей на черное море примчится Нот иль Зефир истребителъно-быстрый? От них наиболее В бездне морской, вопреки и богам, корабли погибают (12. 288—290). Таким образом, в «Одиссее» Жуковского происходит сложное взаимодействие объективного и субъективного в слове, характерное для всей его поэзии. Это слия- ние имеет сквозной характер и является результатом целостного осмысления пере- водчиком истории Одиссея, античной мифологии и эпоса Гомера. Фольклорность оригинальной «Одиссеи» выражается в «сказочности» русского перевода, которая соединяет искусство «сказочного гекзаметра» Жуковского и черты национального аутентичного эпоса, реалии жизни русского народа. Ср.: Песнь, Грасгоф Жуковский стих 4.455 nicht der greis der listigen vergass Kunst старик не забыл чародейства 10.450 sorgfaltig badete [—] und salbte fett mit Баней себя освежили; душистым Olivenol натершись елеем 10.472 Wunderlicher (Unbegreiflicher), endlich Время, несчастный, тебе о jetzt erinnere dich des vaterlichen возврате в Итаку подумать Landes 11.577 der aber uberhin neun lag Pelethron (zu Девять заняв десятин под 100 Fuss = 1/6 Stadium) огромное тело Второе направление интерпретации Жуковским античного эпоса — включение религиозно-христианских понятий, имеющих в романтизме поэта оригинальные и устойчивые смыслы, прочитывающиеся как мифологемы. Главным образом сквозь эпический стиль Гомера просвечивает «душа» Жуковского: Песнь, стих 11.37—38 10.492 12.300 9.476—477 Грасгоф in die Grube [hinein], erfloss und das Blut das schwarze; die aber versamelten sich die Seelen unter heraus aus dem Erebos der Todten der abgestorbe- nen. der Seele sich bedienen sollende (um die Seele zu befragen) des Thi- baers Tiresias des Sehers (Wahrsagers) des blinden, dessen Verstand unverruckt (unver- sehet) ist dass nicht irgendwo Jemand mit Frevel bosem Sogar allzusehen dich sollten errei- chen (uber dich kommen) die bosen Handlungen Жуковский Души усопших, из темныя бездны Эреба поднявшись: Души невест, малоопытных юношей, опытных старцев, Душу пророка, слепца, обладавшего разумом зорким, Душу Тиресия фивского должно тебе вопросить там. святотатной рукой не коснетесь Святотатным II Делом всегда на себя навлекаем мы верную гибель Специального уточнения в связи с привлечением подстг^рчника Грасгофа тре- бует самый богатый и полный лингво-культурологический анализ русского пере- вода, принадлежащий известному филологу-классику В. Н. Ярхо (см. его статью в наст. изд). Мы имеем в виду его сопоставление перевода Жуковского с аутентич- ным греческим текстом Гомера, по итогам которого фрагменты комментируются как «добавление переводчика», «неточный», «не вполне точный», «неудачный» или «вольный перевод», перевод, который «не находит соответствия в оригинале». По- скольку неточности перевода «Одиссеи» связаны часто с естественными издержка- ми и утратой смысла при переводе через подстрочник. Так, например, оригиналь- ное «я пытался поднять руки (чтобы защитить Кассандру?), но опустил их на землю, умирая, пронзенный мечом» ошибочно переведено Жуковским как «попытался // Хладную руку к мечу протянуть я» из-за рабской дословности подстрочника и гра- фической похожести немецких отглагольных форм «sterbend» (умирая) и «strebend» (стремясь). Таким образом, интерлинеарный перевод гомеровского эпоса, сделанный проф. К. Грасгофом, представляет собой уникальный опыт посредничества в межкультур- ной коммуникации, при котором в задачи переводчика входит не только букваль- ный перенос содержания Гомера, но и собственный избирательный комментарий. Поэтому обращение к Гомеру Жуковского продуктивно только сквозь призму не- мецкого подстрочника. § 4. Эстетические принципы и поэтика перевода. «Наверное, ни об одном своем произведении Жуковский не писал так много и с такой любовью, как об "Одиссее"...» (Виницкий. С. 235); работу над поэмой он рассматривал как «важную миссию, имеющую не только литературное, но и религиозно-дидактическое значение для современности»1 — эти суждения иссле- дователей вполне подтверждаются теми эпистолярными материалами, которые вошли в составленную для данного издания «Летопись...», и позволяют наглядно увидеть общесгвенно-философскую, историософскую, дидактико-религиозную и эстетическую основу творческой деятельности Жуковского в процессе постижения «Одиссеи». Прежде всего, Жуковский преследовал масштабную цель: «Одиссея» должна была стать не просто переводом гомеровского текста, но воссозданием целостного образа античности, увиденного через призму романтической культуры. Это опре- делило особую поэтику перевода. Жуковский не знал древнегреческого языка, о чем с присущей ему скромностью неоднократно признавался, в том числе и в предисловии к «Одиссее». Меру этого незнания не нужно, однако, преувеличивать. И уроки древнегреческого языка в Московском университетском пансионе, давшие начальные знания, и обращение к переводам с параллельным гомеровским текстом, и, наконец, «уроки Одиссеи», о которых поэт говорит в своих дневниках за январь 1842 г. (ср.: «12 (24). Поне- дельник. Первый урок Одиссеи»; «13 (25). Вторник. (...) 2-й урок Одиссеи»; «15 (27). Четверг. III урок»; «16 (28). Пятница. IV урок» — ПССиП. Т. 14. С. 267—268: далее записи до ноября 1842 г. отсутствуют), — все это вряд ли подтверждает утвердив- шееся мнение о том, что «Жуковский, предаваясь свободному творчеству, не счи- тал безусловно необходимым изучать язык подлинника» (Егунов. С. 361). «Уроки Одиссеи» — это прежде всего постижение даже не столько древнегреческого языка как такового, сколько именно «языка подлинника». Жуковский мучительно пости- гал законы поэтического мьннления автора «Одиссеи», природу ее органической целостности, о которой еще говорил Гердер, называя Гомера «народным поэтом» (Эстетика и критика. С. 305). Подобная напряженная рефлексия помогла превратить недостаток в преиму- щество, создав для перевода специфическое пространство свободы, ограниченное на одном полюсе целостным восприятием гомеровского мира, а на другом — до- словным смыслом гомеровского текста. В первом случае источником выступили лучшие европейские переводы «Одиссеи» — немецкий перевод И. Ф. Фосса и ан- глийский перевод А. Попа, а также целый ряд менее значительных — В. Купера, Г. Рошфора, П. Жито, Д. Монбело, И. Цаупера, Ф. Штольберга, А. Л. В. Якоба и др. (см. § 2 наст, статьи). Из русских переводов Э1у функцию выполнили прозаические переложения «Одиссеи» П. И. Соколова и И. И. Мартынова и, косвенно, «Илиада» Н. И. Гнедича («поэтический же смысл дает мне немецкий перевод Фосса и не- сколько других переводов в прозе: один немецкий и два французских и еще один архиглупый русский (в прозе)»; из письма к великому князю Константину Нико- лаевичу от 28 октября (9 ноября) 1842 г. // С 7. Т. 6. С. 359). Все указанные источ- ники, проходя строгую оценку2, формировали некий синтетический образ-эталон, 1 Вольт Ц. Жуковский // История русской литературы. Т. 5. М.; Л., 1941. С. 391. 2 Ср., например: «Лучший из них есть Фоссов; но Фосс дал своему поэтическому переводу характер подстрочного, то есть он жертвовал своим языком языку оригинала; он натянул свое узкое немецкое платье на гигантское тело грека; с этим преобразованием грек остался греком, это правда, но ему ходить неловко в узких немецких стихах; по швам рвется; и беспрестанно нашивки и заплаты. Перед ним другой стихотворный перевод; не столь исковерканный язык, как Фоссов; зато менее поэзии. Попов смешон своей чопорностию и претензиею всё сказать с которым должен был сверяться перевод. Его Жуковский называл «поэтическим» или «истинным» смыслом: «Из всего этого я угадываю истинный смысл греческого оригинала и стараюсь в переводе своем наблюдать (...) верность поэтическую (...)» (Там же). Второй, «буквальный», смысл давал подстрочный перевод Грасгофа, пре- следовавший цель максимально точно передать не только семантические, но и грамматико-синтаксические особенности древнегреческого оригинала. Жуковский высоко ценил полноту подстрочника, действительно феноменальную, но воспри- нимал его как атомарный, превращающий гомеровский текст в хаос плохо согла- сованных единиц — «галиматью», «визг»: «Построчный немецкий перевод есть благословенная галиматья и часто совершенно непонятная; но я держусь исключи- тельно этого перевода; он дает мне порядок слов оригинала, дает образ выражения греческого поэта; его инверсии и проч., но не дает ни гармонии стиха, ни действия отдельных слов, заключающегося в их звуке (зато дает их место), не дает того, что, так сказать, составляет запах каждого языка, ему одному свойственный» (из письма к П. А. Вяземскому от 9 (21) февраля 1844 г. // Гиллельсон. С. 44). Подобный хаос, противостоя чаемому космосу Гомера, идеально соответствовал целям переводчика. Руками Грасгофа Жуковский произвел своеобразную деструк- цию античного эпоса до элементарных смысловых единиц, из которых уже мож- но было созидать новый цельный мир, чьи очерчания, в свою очередь, намечало изучение других переводов. Тем самым поэт освобождался от груза буквализма и получал возможность подлинного творчества. И в этом смысле Жуковский гово- рит о своем переводе как об «оригинальном творении». Рассказывая в письме к Вяземскому о работе с подстрочным переводом, Жуковский замечает: «В этом-то и состоит моя работа, которая из перевода превращает мой труд в оригинальное соз- дание; я должен угадать и из себя дополнить все то, что дает мне подстрочный мой перевод и чего нет ни в одном из известных мне поэтических» (Гиллельсон. С. 45). В письме к С. С. Уварову от 12 (24) сентября 1847 г. он так развивает эту мысль: «И вот в чем состоял, собственно, труд мой: мне надлежалоиз данного нестройного [подстрочного перевода] выгадывать скрывающееся в нем стройное, чутьем поэти- ческим отыскивать красоту в безобразии и творить гармонию из звуков, терзающих ухо, и все это не во вред, а с верным сохранением древней физиономии оригинала. В этом отношении и перевод мой может назваться произведением оригинальным» (СС 1.Т.4. С. 660). По справедливому мнению С. С. Аверинцева, с помощью подобного хода в сфе- ру переводческой работы включался не просто текст «Одиссеи», но и вся гамма культурных контекстов античности, разворачивался интенсивный диалог эпох и национальных ментальностей: «Оптимальным для Жуковского-переводчика было (...) соотношение силы и слабости оригинала (...). Или (...) иначе — оригинал был сколь угодно сильным, но по причине его временной, культурной и прочей отда- лучше и блистательнее: Поп не имел понятия о святой простоте; он меня смешит и сердит. Французские переводы, которых у меня четыре, служат только для объяснения смысла; в них нет никакой поэтической верности. Есть у меня и русский в прозе, чей не знаю, но, кажет- ся, должно быть покойного греховодника и секретаря покойной русской академии Соколо- ва, ибо он посвящен покойному Шишкову. Жаль бранить мертвых, а этот переводчик сущая свинья: другой критики ему быть не может» (из письма к П. А. Вяземскому от 9 (21) февраля 1844 г. // Гиллельсон. С. 44). ленности возникал контакт не столько с ним, сколько с возникшим вокруг него ассоциативным полем, где роились опять-таки невоплощенные возможности»1. Так, под пером Жуковского автор «Одиссеи» превращался в «русского Гоме- ра», просто и естественно преодолевшего преграду веков и разговаривающего с читателем на общепонятном языке («рассказываю по-русски то, что он рассказал за 3000 почти лет по-гречески»; из письма императрице Александре Федоровне от 12 (24) октября 1843 г. // ПЖиГ. Вып. 1. С. 91). Эта установка была принципи- альной и часто обыгрывалась в письмах, в которых Гомер, опровергая новейшие аналитические теории «Вольфа и разных немцев», персонифицировался и пред- ставал хорошим знакомцем, почти членом семьи, занимающим своими «сказками» и собеседника-переводчика, и, в перспективе, всю «гиперборейскую» публику, на- ходя отклик в самых разных ее слоях: «(...) мой добрый гений (...) подвел меня к старику Гомеру, который меня, безымянного для него гиперборейского стари- ка, принял весьма благосклонно и с старческим, детским добродушием, переда- вая мне Одиссею, сказал: пересели ее на твой север, и пускай она, которую жадно слушали в мое время и старики, и юноши, и дети, под светлым небом Эллады, таким же чистым, сердцу отзывным голосом будет говорить старикам, и юношам, и детям твоего туманного севера — ив царских палатах посреди расцветающего царского семейства, и в уединенной учебной юноши, у которого от восторга станут дыбом волосы, когда повеет на него святая древность амброзиальным, не испор- ченным благоуханием» (С 7. Т. 6. С. 48). Сила этого предполагаемого впечатления заключалась, по Жуковскому, не в каких-либо моральных проповедях или идеях, а в самом духе античности, заключенном в «Одиссее», собрании «всех преданий старины греческой, рассказанных простодушно, без всякого поползновения на поучение, а просто для того, что одному было весело рассказывать, а другим весе- ло слушать» (из письма А. П. Елагиной от 5(17) декабря 1844 г. // Наше наследие. 2003. № 65. С. 86). Чтобы адекватно передать очарование «старика Гомера», переводчику нужно было ощущать себя его своеобразным подобием. И действительно, работу над пе- реводом поэмы Жуковский рассматривал как акт мирозиждительный, связанный с новым этапом его жизни, новым качеством его поэзии, определяемым как возрас- том (накануне шестидесятилетия), так и самим развитием литературного процесса. «Моя Одиссея», «моя маленькая Одиссеюшка», «эта маленькая язычница», «3000-лет- няя дочка» — эти почти интимные определения объекта своего труда, его персо- нификация как живого существа, указания на созвучность перевода с идиллией семейной жизни: «Одиссея есть также (после жены, разумеется, и дочери) главная страсть души моей...» (из письма П. А. Вяземскому от 12 (24) февраля 1844 г. // Гил- лельсон. С. 45); «гармонический голос его музы, слитый часто с звонким голосом малютки-дочери..» (из письма великому князю Александру Николаевичу от 1(13) апреля 1844 г. // С 8. Т. 6. С. 472) — за всем этим открывается глубинная связь творческой деятельности и жизни, «Одиссеи» Гомера и Одиссеи собственной судь- бы. Не случайно Вяземский, узнав почти одновременно и о замысле Жуковского переводить «Одиссею» и о рождении дочери, писал ему 25 ноября 1842 г.: «Проме- жуток есть блестящее и отчасти назидательное странствие, Одиссея, из коей вышел 1 Аверипцев С. С. Размышления над переводами Жуковского // Он же. Поэты. М., 1996. С. 138—139. ты героически чист и невредим, — это прекрасно! Но пора было свернуть паруса и пристать к берегу. Все это вместе делает из твоей жизни полную и прекрасную эпо- пею, редкое и утешительное явление в наше время насильственных обрывчатых событий» (Гиллельсон. С. 39). Наверное, Жуковский постоянно повторял пушкинские слова: «Лета к презрен- ной прозе клонят...», ибо уже в самом начале работы над переводом сообщал: «Этот груд приличен моим летам, в которые нет уже в нас прежнего огня, но в которые мы еще очень хорошо можем рассказывать» (из письма великому князю Александру Николаевичу от 29 января 1842 г. // С 8. Т. 6. С. 430. Курсив Жуковского. —А. Я.). «Старость — второе ребячество; под старость любишь рассказы, — признавался поэт в письме к С. С. Уварову от 12 (24) сентября 1847 г., — поэтому и мне захоте- лось присоединиться к простодушнейшему из всех рассказчиков и, не имея в запа- се собственных басен, повторить на Руси его греческие стародавние басни. Одним словом, цель моя была: потешить самого себя на просторе поэтическою болтовнёю; это мне и удалось» (СС 1. Т. 4. С. 658). И далее постоянно, в разных вариантах Жуковским муссируется мысль о созвучности гомеровского мира его возрастному и философскому состоянию души. Мысли о возвращении на родину, странствия по волнам революционной стихии, спасение семейной идиллии — все эти реалии жизненной судьбы поэта находили свой отзвук в гомеровском эпосе и рождали его автопсихологический подтекст. Стоит обратить особое внимание на слова «сказки», «рассказывать», «болтов- ня», регулярно прилагаемые поэтом к своему переводу. «Одиссея» воспринималась Жуковским как воплощение «прозаической» стихии, во многом противоположной «вдохновенной (...) поэзии». С понятием же прозы ассоциировался целый комплекс представлений: с одной стороны, объективность, нацеленность на предмет пове- ствования, а не на личность и личностный взгляд автора («видишь одно верное отражение, а светлый кристалл отражающий как будто не существует»; из пись- ма А. П. Елагиной от 5 (17) декабря 1844 г. // Наше наследие. 2003. № 65. С. 80), с другой — нарративный характер, ставящий в центр рассказ, занимательный и разнообразный, наконец, с третьей — простота и разговорный характер языка, ре- дуцирующий ощущение «искусственной» стиховой организации («этот должен со- ставлять средину между стихами и прозой, то есть, не быв прозаическими стихами, быть однако столь же простым и ясным, как проза, так чтобы рассказ, не смотря на затруднение метра, лился бы как простая, непринужденная речь»; С 7. Т. 6. С. 47). В рамках подобной «прозы», составляя сложную переводческую задачу, обыкно- венное, не теряя своей предметно-событийной конкретности, должно было, тем не менее, претворяться в поэтическое: «Выходишь из мира чудес с его блистатель- ными образами, вступаешь в мир реального, все здесь, гак сказать, очень обыкно- венно, общее место, и нет ничего труднее, как передать поэтически обыкновенную мысль, не обезображивая ее излишними украшениями и не опошляя ее сухостью прозы» (из письма К. А. Фарнгагену фон Энзе от 25 октября 1848 г. // РБ. 1912. Ноябрь-декабрь. С. 28). Возвышение до поэзии происходило благодаря приоритету целого над част- ностями. «Одиссея» мыслилась Жуковским как единый слитный организм, про- низанный общим мироощущением, имеющий строгую внутреннюю архитекто- нику («И какой чудный, величественно, строго развивающийся план»; из письма П. А. Вяземскому ?? 19 февраля (3 марта) 1849 г. // Гиллельсон. С. 64) и последо- вательный стиль. В этой эстетической системе все элементы уравновешивали друг друга и должны были представать перед читателем только в единстве, о чем спе- циально и неоднократно предупреждал переводчик: « (...) я старался переводить целое, желая сохранить весь общий эффект Гомерова слога, которого отличитель- ный характер: не отдельные разительные стихи, а богатый поток целого. Поэтому в иных, немногих местах я предпочитал целое отдельному и жертвовал отдельными стихами совокупному эффекту» (из письма А. С. Стурдзе от 10 марта н. с. 1849 г. // PC. 1902. № 5. С. 395. Курсив автора. —А. Я.). Именно поэтому Жуковский неодно- кратно и решительно отказывал коллегам-журналистам и друзьям в их просьбах познакомить публику и ознакомиться лично с отрывками из перевода. Ср. из пись- ма В. А. Сологубу от 14 (26) ноября 1844 г.: «... из "Одиссеи" не послал бы ничего. Она не иначе явится в свет, как вся целиком» (PC. 1901. № 7. С. 100); А. С. Хомякову от декабря 1847 г.: «Из "Одиссеи" я ничего не могу дать потому, что она должна вся сполна явиться, чтобы произвести действие свое в целом...» (С 7. Т. 6. С. 461); А. И. Тургеневу от 6 (18) января 1844 г.: «Ты все просишь стихов из "Одиссеи", но из нее ничего вырвать нельзя: все один слиток» (ПЖТ. С. 295). Идея внутреннего единства всех частей («все один слиток», «...на отрывок она не годится, ибо в ней нет ничего блестящего; она может быть привлекательна только общею, тихою гар- мониею всех частей, совокупно взятых...» // С 7. Т. 6. С. 641) рождает неоднократно повторяющуюся аналогию, образную ассоциацию Гомера и его «Одиссеи» с при- родной водной стихией. Символ Гомеровой поэзии, по Жуковскому, — «рождающаяся из пены морская Анадиомена». «Это тихая, широкая, светлая река без волн, отражающая чисто и верно и небо, и берега, и все, что на берегах живет и движется»; «у Гомера нет от- дельно разительных стихов, а есть поток их, который надобно схватить весь во всей его полноте и светлости» — эти фрагменты из писем А. П. Елагиной от 5 (17) дека- бря 1844 г. и С. С. Уварову от 12 (24) сентября 1847 г., вошедшие затем в печатный текст предисловия к переводу, не только конкретизируют концепцию органиче- ской целостности семиосферы «Одиссеи», соотнося ее с эстетикой романтического универсализма, но и определяют поэтику переложения гомеровского эпоса. В этом смысле своим переводом Жуковский не пытался реставрировать подлин- ник через следование частностям, в особенности языковым («Поэт нашего времени не может писать языком Гомера: будет кривлянье старой кокетки, которая хочет корчить 15-летнюю прелестную деву»; С 7. Т. 6. С. 48); он предпринимал попытку его целостной поэтической реконструкции. Тем не менее целое, о котором гово- рил поэт, имело характер не рефлексивно выверенной литературной постройки, но спонтанного выражения, где единство возникает органически: «В Гомере этого искусства нет; он младенец, постигнувший все небесное и земное и лепечущий об этом на груди у своей кормилицы природы» (Там же. С. 49). Проблема поэтического языка — в центре переводческих поисков русского поэта. Главное для Жуковского в работе над переложением «Одиссеи» — «не из- менить и законному государю моему, русскому языку» (из письма П. А. Вяземскому от 19 февраля (3 марта) 1849 г. // Гиллельсон. С. 44). Критикуя перевод Фосса, Жу- ковский замечал: «Фосс дал своему поэтическому переводу характер подстрочного, то есть он жертвовал своим языком языку оригинала; он натянул свое узкое не- мецкое платье на гигантское тело грека...» (Там же. С. 45). Жуковский как пере- водчик «Одиссеи» входил в мир Гомера не как робкий ученик и подражатель, не как антиквар, а как соавтор, пытающийся создать русского Гомера. Поиск нужных слов для него был принципиален, но с помощью слов, взятых не в отдельности, а в глубинной связи, он через слова и стихи создал национальную картину мира, со- звучную, но не адекватную гомеровской. Характеризуя лексическое пространство своего перевода, Жуковский писал: «Читается легко и без запинки, славянские слова выгнаны; везде язык просторечия, возвышенный в эпическое достоинство; иногда только славянское высокое слово, получившее полное право гражданства в русском языке, употребляется не по не- обходимости, а для точнейшего и дейсгвительнейшего выражения» (Там же. С. 45); «Относительно поэтического языка я попал в область общих слов, lieux communs и из этих одряхлевших инвалидов поэзии, всеми уже пренебреженных, надлежит мне сделать живых новорожденных младенцев» (С 7. Т. 6. С. 48). Жуковский искал свой «строй языка», который, по его мнению, соответствовал языку Гомера. В это понятие он включал тщательно отобранную лексику, порядок слов, «течение гекзаметра», а главное — целостность восприятия, воздействие на душу читателя. Он проверял свои открытия на поэтах: Гоголь, Тютчев, Хомяков, А. Мальтиц, Фарнгаген фон Энзе были первыми слушателями и ценителями тру- да русского переводчика «Одиссеи». И еще был «суд Пушкина», который для Жу- ковского всегда был «высший суд». Пушкинская оценка перевода «Шильонского узника»: «tour de force», — незримо присутствует в оценке «Одиссеи»: «Это истин- ный tour de force: менее нежели за сто дней я перевел ХИ-ть песней...» (из пись- ма великому князю Александру Николаевичу от 17 (29) апреля 1849 г. // С 8. Т. 6. С. 591); «Таким образом мой монументальный труд свершился. (...) Это был tour de force» (из письма Д. П. Северину от 12 (24) мая 1849 г. // РА. 1900. № 9—12. С. 48). Пушкину Жуковский благодарен и за вхождение в мир гомеровского гекзаметра: «...я врезался в свойство Гомеровских стихов (и этим обязан я Пушкину, то есть его критике на некоторые стихи мои в первых опытах подражания Гомеру)...» (из письма П. А. Вяземскому от 19 февраля (3 марта) 1849 г. // Гиллельсон. С. 67). В совокупности данные принципы — простота, объективность, синтетич- ность — подразумевали некий новый стиль, напряженно вырабатывавшийся по- этом в 1830—1840-е гг., — стиль поздних сказок, повестей и переводов мирового эпоса, который «Одиссея» эксплицировала с наибольшей полнотой. «Единствен- ною внешнею наградою моего труда, — обозначал Жуковский цель своих поис- ков, — будет тогда сладостная мысль, что я (во время оно роди гель на Руси немец- кого романтизма и поэтический дядька чертей и ведьм немецких и английских) под старость загладил свой грех и отворил для отечественной поэзии дверь эдема, не утраченного ею, но до сих пор для нее запертого» (из письма А. С. Стурдзе сут 10 марта н. с. 1849 г. // PC. 1902. № 5. С. 394). Гомеровский «эдем» был патриар- хальной народной жизнью, где самые натуралистические, бытовые черты насыща- лись наивной поэтичностью: «(...) это беспрестанная идиллия, описание, простой быт семейный в хижине пастуха, с которым весьма мало разнится и быт во двор- це царском, описание нравов простых, часто грубых, всё это имеет несказанную прелесть (...)» (Гиллельсон. С. 67). Учитывая подобное восприятие, можно сказать, что перевод «Одиссеи» вырастал из идиллии («Овсяной кисель» и др.), пафос ко- торой задают «труды и дни», слитный поток человеческой жизни, согласованный с ритмами природно-космической действительности и пронизанный ощущением духовного единства людей. В этом Жуковский видел залог подлинной поэзии. В «Гомеровых сказках» он на- ходил источник чистоты и благоуханности, «прелесть несказанную в этой девствен- ной святой поэзии» (из письма П. А. Вяземскому от 19 февраля (3 марта) 1849 г. // Гиллельсон. С. 45). Такая «первобытная поэзия» утверждает бытие, принимая его во всех проявлениях, она «так светла и тиха, так животворит и покоит, так мирно украшает все нас окружающее, так не тревожит и не стремит ни в какую туманную даль» (из письма С. С. Уварову от 12 (24) сентября 1847 г. // СС 1. Т. 4. С. 658). Мир «Одиссеи» осмысляется Жуковским как своеобразный отеческий дом, из которого в глубокой древности вышла европейская культура и в который она должна возвра- титься, ощутив себя исчерпанной, потерявшей глубинные духовные основы. Глав- ный мотив поэмы — возвращение — метафорически обыгрывается переводчиком многократно, становясь символом современного мироощущения. Показательно, что после завершения «Одиссеи» Жуковский в «Странствующем жиде» вновь об- ратится к этому сюжету, взятому, однако, в противоположном аспекте — как от- чуждающее бегство. Действительность сегодняшнего дня пронизана неудовлетво- ренностью, тревогой, чувством раскола, спасение от которых — в первоистоках: «Представляя вам Гиперборейский портрет этого гиганта древней Греции, (...) я вам снова открываю дверь в этот мир чудес, я вас заставляю покинуть тяжелую атмосферу действительности, которая душит нас всех, и уношу вас в высокие, об- лачные страны идеалов, где дышится ароматным и девственным воздухом первых дней творения» (из письма К. А Фарнгагену фон Энзе от 25 октября 1848 г. // РБ. 1912. Ноябрь-декабрь. С. 24). Духовное возвращение, воскрешение патриархального мира предполагало, по Жуковскому, преобразование и сугубо литературное — отказ от усложненной художественной оптики и языка: «(...) в выборе слов надобно наблюдать особен- ную осторожность: часто самое поэтическое, живописное, заносчивое слово потому именно и негодно для Гомера; все имеющее вид новизны, затейливости нашего времени, все необыкновенное — здесь не у места» (С 7. Т. 6. С. 49). Приманка совре- менного искусства, изощренность, лишь компенсирует утраченную цельность ми- роощущения, в рамках которого предмет и слово связаны напрямую и неразрывно, вплоть до возникновения устойчивых формул, чью функцию и значение перевод- чик отлично понимал и старался сохранить. Эти поэтические клише, растиражи- рованные тысячелетней традицией, имеют, однако, свою внутреннюю обусловлен- ность, и ее необходимо очистить, сделать очевидной для сегодняшнего читателя, «надобно возвратиться к языку первобытному, потерявшему уже свою свежесть от того, что все его употребляли, заимствуя его у праотца поэзии; надобно этот изно- шенный язык восстановить во всей его первобытной свежести» (Там же. С. 49). И в этом контексте можно понять инвективы Жуковского в адрес современ- ной поэзии. Уже в первых же эпистолярных размышлениях о причинах своего обращения к переводу «Одиссеи» Жуковский определяет их историософский под- текст. В письмах великим князьям Александру и Константину Николаевичам от 1842—1843 гг. он не просто противопоставляет гомеровский мир «буйству враж- дебного, всеразрушающего демократизма» (С 8. Т. 6. С. 449), «горячке, нагорая те- перь кипит во всем, и везде производит бред сумасшествия» (С 7. Т. 6. С. 359), но и дает резкую характеристику современной поэзии. «Новейшая поэзия, конвуль- сивная, истерическая, мутная и мутящая душу, мне опротивела; хочется отдохнуть посреди светлых видений первобытного мира» (Там же); «Я живу в мире Гомера, прислушиваясь к его славному гению, не слышу визгов сумасшедшего Гервега1 и комп., которым рукоплескает еще не образумевшаяся молодежь, посреди которой встречаются и молокососы с проседью» (С 8. Т. 6. С. 449) — эти суждения начала 1840-х гг. — предчувствие исторических последствий, вылившихся в события рево- люции 1848 г., очевидцем и жертвой которых оказался поэт и его семья. Работа над второй частью перевода оказалась в эпицентре разгула революции; это поистине была «жизнь на вулкане». Осенью 1848 г. Жуковский покидает опасный Франкфурт и переезжает в более спокойный Баден, где завершает работу над пере- водом, но в конце апреля 1849 г. ему с семьей приходится искать убежище в Швей- царии. Ритмы времени не могли не ворваться в творческий мир поэта. Два периода работы над переводом (1842—1844 и 1848—1849) принципиально отличались друг от друга как общей ситуацией общественно-политической жизни в Германии и Ев- ропе вообще, где Жуковский постоянно жил с 1841 г., так и мироощущением поэта. Если в первый период поздняя женитьба и предчувствие семейного счастья, рож- дение дочери и ожидание второго ребенка (сын Павел родился 31 декабря 1844 г.), общественная стабильность и ощущение внутренней свободы создавали атмосферу своеобразной идиллии, надежд и иллюзий, то второй период, ознаменовавшийся постоянными собственными недугами и болезнями жены, надвигающимся предчув- ствием смерти и слепоты, отрывом от родины и «жизнью на вулкане», вызванной событиями революции 1848 г., рождал мрачные мысли, страхи и ощущение общей нестабильности. Идиллия сменилась драмой, и это изменение общего настроения не могло не отразиться на стилистике перевода. Гомеровская «Одиссея» все больше превращается в Теодиссею Жуковского: его интерпретация темы женихов Пенело- пы, расправы с ними «не привносится в текст извне и a posteriori, но рождается в процессе перевода как постепенное осознание смысла современной истории» (Ви- ницкий. С. 260). Революционные события 1848 г. наложили свой отпечаток на вос- приятие Гомера: Жуковский создавал «Одиссею» своего времени. Его перевод становился в определенном смысле утопическим проектом, при- званным на новых основаниях перестроить современную литературу, а в пределе и всю культуру, соединив духовный опыт новой Европы и древнего мира. В художе- ственной системе позднего Жуковского это приобретало характер универсального синтеза, в котором Гомер дополнялся персидским и индийским эпосом и русскими сказками. Особенно показательно здесь соседство античности с библейскими ис- точниками — с переводом Нового завета и «Странствующим жидом»2. Они состав- ляли принципиальные полюса в культурно-философской концепции Жуковского, воплощая в себе древнее, дохристианское и современное, христианское начала. Сплав двух литературных традиций, двух мироощущений — одна из сквозных целей романтизма, свидетельством чему являлись опыты Гельдерлина и йенцев, 1 Резкое неприятие творчества немецкого поэта Георга Гервега (1817—1875) было связа- но и с его публицистической деятельностью. Подробнее см.: ПССиП. Т. 14. С. 536, а также: Разумова Н.Е.Ъ. А. Жуковский — читатель «Стихов живого человека» Г. Гервега // ПМЖ. Вып. 15. Томск, 1989. С. 34—45. 2 В этом смысле Жуковский выступал наследником культурной традшщи пушкинской поры, в рамках которой восприятие Гомера и гомеровских текстов насыщалось интенсив- ными христианскими аллюзиями, см.: Майофис М. «Рука времен», «божественный Платон» и гомеровская рифма в русской литературе первой половины XIX века: (Комментарий к непро- читанной поэме Н. И. Гнедича) // НЛО. 2003. № 2. С. 145—170. Шелли и Китса, Шатобриана и Гюго. Переводчик «Одиссеи» отирался более все- го на французскую мысль, в которой центральным понятием выступала меланхо- лия1. «Кажется мне, — замечал Жуковский, — что m-me Stael первая произнесла, что с религиею христианскою вошла в поэзию и вообще в литературу меланхо- лия» (С 7. Т. 6. С. 47—52). Действительно, Шатобриан в «Гении христианства» и де Сталь в трактате «О влиянии страстей на счастье людей и наций», использовав понятие, необыкновенно популярное в эпоху сентиментализма, придали ему статус культурно-философской категории. Меланхолия, понятая как ощущение бренно- сти, преходящести посюстороннего, конечного бытия перед лицом непостижимой и притягательной вечности, явилась определяющей чертой христианского миро- восприятия. «Греки и римляне, вовсе не простирая своих взглядов за пределы жиз- ни и не подозревая о радостях, более высоких, чем земные, не были склонны, как мы, к мечтаниям и желаниям, что вытекает из характера их религии. Именно в духе христианства следует прежде всего искать причину появления волны чувств, столь распространенной среди современных людей. Созданная для наших горе- стей и наших нужд, христианская религия беспрерывно представляет нам двойную картину земных печалей и небесных радостей, и посредством этого она порождает в сердце источник близкой боли и далекой надежды, откуда проистекают неис- сякаемые мечтания. Христианин рассматривает себя всегда как путешественника, идущего по долине слез и обретающего покой только в могиле. Мир вовсе не яв- ляется предметом его вожделений, поскольку он знает, что дни жизни человека сочтены и что это мгновение быстро от него ускользает»2. Принимая различные формы в течение веков, меланхолия накладывала общий отпечаток на культуру Европы, чем все более отдаляла «цивилизованный» мир от «естественности» древних и диких народов. Знаменательно, что в повестях Шато- бриана современный герой, в котором меланхолия разрастается до «мировой скор- би», равно отчужден как отдуха античности, являющегося ему в Италии и Греции, так и от жизни диких индейцев, в которой он пытается найти успокоение. Так, в философской традиции раннего французского романтизма христианское забве- ние земного в пользу небесного порождало в настоящем безысходный пессимизм, чувство тупика, сопровождающееся взрывом мятежных страстей: «(...) та волна, в которую меланхолия погружает чувства, сама же вновь порождает эту меланхолию, поскольку она вздымается в водовороте страстей, когда эти страсти бесцельно по- жирают сами себя в одиноком сердце» (Там же. С. 394). Здесь исток индивидуа- листического бунта и социальных революций, на фоне которых и возникла сама концепция меланхолии. Обращение Жуковского к этому феномену современного сознания также проис- ходило на фоне революционных событий 1840-х гг., и плодом его рефлексии яви- лись статья «О меланхолии в жизни и в поэзии» (1846) и высказывания о переводе «Одиссеи» в письмах. «Наше время живет под мечом Дамоклеса: все на волоске» (из письма великому князю Александру Николаевичу от 11 (23) ноября 1848 г. // С 8. Т. 6. С, 562), — писал поэт, находясь едва ли не в центре мятежной Германии. 1 См. о рецепции этой литературно-психологической категории в России: Виницкий И. Ю. Анатомия меланхолии: Меланхолическая традиция в России и В. А. Жуковский // Ученые записки Московского культурологического лицея № 1310. Сер. Филология. Вып. 2. 1997. С. 111—168. 2 Цит. по: Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980. С. 393. 4и Чувство непрочности жизненного уклада, надвигающегося крушения, которым пронизано мироощущение настоящего, имело, по мысли Жуковского, своим ис- током «буйство враждебного, всеразрушающего демократизма», «грязный эгоизм» (из письма великому князю Александру Николаевичу от 1 (13) января 1843 г. // С. 8. Т. 6. С. 449), ставящий индивидуальный интерес выше общезначимого нрав- ственного закона. Человек, цепляющийся за земные блага, не может не чувствовать их преходящий характер, а путь к истинному и вечному для его мятущейся души закрыт. Отсюда «горячка, которая теперь кипит во всем, и везде производит бред сумасшествия», не исключая и «новейшей поэзии, конвульсивной, истерической, мутной и мутящей душу» (С 7. Т. 6. С. 359). Последнюю Жуковский называет не иначе как «визгом» — «визгом сумасшедшего» (С. 8. Т. 6. С. 449). Этим эксцессам «меланхолического сознания» противопоставляется искусство, где находит прибежище истинная меланхолия: «С другой стороны, я думаю, что революции, волнения, законодатели улиц, герои баррикад и т. д. — переходящи, поэзия же не прейдет и останется неизменной навсегда. (...) Печальные обстоя- тельства прервали окончание работы, и теперь мне делается довольно трудно ясно слышать гармонический голос Гомеровой Музы посреди завываний волков, стол- пившихся вокруг нас, чтобы разорвать все человечество. Но я все-таки буду спа- саться время от времени под защиту старика Гомера, чтоб сделаться неприступным для всех тех известий, которые нас смущают и огорчают» (из письма К. А. Фарн- гагену фон Энзе от 25 октября 1848 г. // РБ. 1912. Ноябрь-декабрь. С. 24—25). В интерпретации Жуковского целью поэзии является, однако, не создание некоего очарованного прекрасного царства, куда нет доступа волнениям мира. Напротив, в перевод «Одиссеи» и позднее творчество поэта, входит мощная струя историко- политической аллюзионносги. Тем не менее, в истинном искусстве вся стихия зем- ного, эгоистического очищается в соприкосновении с вечным и непреложным. По- добный примиряющий катарсис и есть положительное следствие меланхолии, по- зволяющее рассматривать ее не только как часть христианского мировосприятия, но как извечную составляющую человеческой культуры вплоть со времен Гомера. Сущность меланхолии, по Жуковскому, одинакова во все времена — это «груст- ное чувство, объемлющее душу при виде изменяемости и неверности благ житей- ских, чувство или предчувствие невозвратной утраты без замены» (С 7. Т. 6. С. 50). Но истоки и, особенно, способы преодоления меланхолии глубоко разнятся. В ан- тичности она составляла ядро мировосприятия, поскольку действительность явля- лась человеку только в своих внешних формах, имеющих «жизнь пластически мо- гучую в настоящем», но в свете вечности бренных, «ничтожных, ибо душа не имела за границей мира своего будущего и улетала с земли безжизненным призраком, и вера в бессмертие, посреди этого кипения жизни настоящей никому не шептала своих великих, всеоживляющих утешений». Этот контраст «светлой жизни древних, светлой, как украшенная жертва, ведомая на заклание» (там же) и ощущения тем- ной поглощающей пучины, неподвластной человеку, составляет разительнейшее отличие античности. Напряжение, неизменно возникающее между двух предельно разведенных полюсов — красоты бытия и бренности индивида, могло разрешиться только одним образом — героическим приятием «слепого, безжалостного фатума»1. Подобный акт, с точки зрения Жуковского, имел характер нравственного катарси- 1 О меланхолии в жизни и в поэзии //Жуковский В. А. Эстетика и критика. М., 1985. С. 344. са, поскольку реализовал свободу человека. Через него личность своеобразно воз- вышалась до самой себя. Мысль том, что «судьба человека не столько результат действия надличност- ных сил, сколько итог совпадения человека со своей судьбой (...), результат (...) напряженных усилий самого человека, реализация его внутренней интенции»1, явилась одной из ключевых для Жуковского. Так путь героя освещался этикой жизнестроительства, в чем состоял наиболее глубокий урок «Одиссеи» для совре- менного читателя, который, принадлежа к сфере христианской культуры, дол- жен был быть гораздо более восприимчив к подобному чувству, ибо «там, где есть Евангелие, не может уже быть той меланхолии, о которой я говорил выше, ко- торой все запечатлено в до-евангельском мире: теперь лучшее, верховное, все заменяющее благо — то, что одно неизменно, одно существует, дано один раз навсегда душе человеческой Евангелием; правда, мы можем и теперь, как и древ- ние, говорить: земное на минуту, все изменяется, все гибнет; но мы говорим так о погибели одних внешних, чуждых нам призраков, заменяемых для нас верным, негибнущим, существенным, внутренним, нашим; а древние говорили о гибели того, что одно было для них существенно и что для них, раз погибнув, уже ничем заменяемо не было» (С 7. Т. 6. С. 50). Прозрение «существенного, внутреннего, нашего», то есть субстанционально заложенного в человеке, преодолевает мелан- холию, позволяя воспринять судьбу как результат собственного осмысленного выбора, а не вердикт слепых надличностных сил или случайное сплетение внеш- них обстоятельств. Сложное и актуальное нравственное содержание, утверждающее, тем не менее, незыблемость этических ориентиров, превращало перевод «Одиссеи» в уникальное педагогическое орудие. «По моему мнению, — писал Жуковский министру про- свещения С. С. Уварову, — нет книги, которая была бы столь прилична перво- му светлому периоду жизни, как "Одиссея", возбуждающая все способности души прелестию разнообразною (...). Русская "Одиссея" будет доступна всем возрастам и может быть, если сделаны будут некоторые выпуски, дана без опасения в руки всякого юноши, начинающего читать про себя. (...) Таким образом и "Одиссея" мог- ла бы сделаться самою привлекательною и в то же время самою образовательною детскою книгою» (СС 1. Т. 4. С. 658—662). Те пропуски, о которых говорил Жу- ковский (см. приложение к наст, изд.), касались как раз нежелательного буйства Одиссея, его жесюкосгей при расправах, то есть эксцессов нарождающегося инди- видуалистического сознания. От них поэт и желал уберечь юного читателя, оставив ему все обаяние наивной патриархальной жизни, переданной со всей «сказочной» занимательностью, «первобытной» простотой и эпической масштабностью. Жуков- ский думал и об оснащении своего перевода своеобразным научно-педагогическим комментарием. В письме к А. С. Хомякову от 12 (24) сентября 1847 г. он посылает «роспись по алфавиту всех имен мифологических, исторических, географических и пр., находящихся в первых XII песнях "Одиссеи"» [всего 322 названия] и сообщает, что по окончании перевода последних XII песней будет «сделан такой же алфавит и их» (С 7. Т. 6. С. 638). Он хотел привлечь к этой работе Хомякова, предлагая ему сделать 13 примечаний к тексту (Там же. Сн. 1). 1 Макушкина С. Ю. Мотив судьбы в переводе «Одиссеи» Жуковским // Проблемы литера- турных жанров. Мат-лы X Международной науч. конф. Ч. 1. Томск, 2002. С. 93. В целом же Жуковский видел в «Одиссее» некую очищающую прививку, спо- собную обновить современное культурное сознание, переключив его с гипертро- фированной романтической субъективности на идеал античной гармонии: «И бу- дет великое дело, если мне моим переводом удастся пробудить на Руси любовь к древним, как некогда я подружил их с поэзиею немцев» (из письма П. А Плетневу от 1 июля 1845 г. // Переписка. Т. 3. С. 556). Эта вера превращала подвижнический труд над переводом в последний урок, в поэтический памятник-завещание: «(...) Моя русская "Одиссея" будет моим твердейшим памятником на Руси: она, если не ошибаюсь, верна своему греческому отцу Гомеру; в этом отношении можно ее будет почитать произведением оригинальным» (Там же). Таким образом, творческая история перевода «Одиссеи», эстетическая рефлек- сия в связи с осмыслением гомеровского мира и выработкой переводческих прин- ципов свидетельствует как о масштабности предпринятого и осуществленного за- мысла, так и о его мирозиждительной роли в творческой биографии Жуковского. § 5. О посвящении и предисловии к переводу «Одиссеи» В 1849 г. почти одновременно выходит в свет первая половина «Одиссеи» В. А. Жуковского (песни 1—12) сразу в двух изданиях: сначала в составе «Новых стихотворений В. А. Жуковского» (Т. 2. СПб., 1849)', а затем в 8-м томе пятого изда- ния «Стихотворений В. Жуковского» (СПб., 1849). Оба издания имели одинаковое посвящение: «Его Императорскому Высочеству Государю Великому Князю Констан- тину Николаевичу свой труд с глубочайшим почтением посвящает В. Жуковский». Начиная с седьмого посмертного издания сочинений Жуковского под редакци- ей П. А. Ефремова (СПб., 1878. Т. 5) посвящение по неизвестным причинам было снято, а потому вопрос о посвящении к «Одиссее» Жуковского в литературоведении и критике практически не возникал. А. Н. Веселовский ограничился лишь указани- ем на то, что «Жуковский доставил его (первый том "Одиссеи") вел. кн. Константи- ну Николаевичу, которому и посвятил свой труд» (Веселовский. С. 440), и ссылкой на письма Жуковского об этом. Другие исследователи и комментаторы творческого наследия поэта, по существу, игнорировали этот факт. А между тем это посвящение представляет определенный интерес как для твор- ческой истории перевода «Одиссеи», так и шире — для духовной биографии позд- него Жуковского. Великий князь Константин Николаевич (1827—1892), второй сын императо- ра Николая I, приблизился к Жуковскому в 1839 г. В этом году ему исполнилось 12 лет, и Жуковскому было предложено состоять при младших великих князьях — Константине, Николае и Михаиле Николаевичах. К этому времени поэт официаль- но завершил свою миссию наставника при наследнике Александре Николаевиче, и такое предложение, исходящее от императора, свидетельствовало о доверии к нему. Однако Жуковский деликатно отклонил это предложение, желая посвятить 1 Далее Жуковский приводит даты по новому стилю. Первая половина «Одиссеи» была процензурована в Петербурге А. В. Никитенко еще 30 октября 1847 г. и печаталась в при- дворной типографии В. Гаспера в Карлсруэ. Она вышла из печати в составе «Новых стихот- ворений» в 1848 г., хотя и имеет помету 1849 г., вероятно, по аналогии со следующей второй частью, вышедшей с опозданием из-за революционных событий 1848 г. лишь в 1849 г. остальные свои годы тем занятиям, «кои единственно мне свойственны, но давно мною оставлены», т. е. поэзии. Между тем в архиве поэта (Онегинское собрание ПД) сохранился доклад Жуковского о воспитании великого князя Константина Николаевича с резолюцией императора Николая I: «Совершенно согласен»1. По всей вероятности, Жуковский не сразу решился на отказ от предложения императора и готовился к своей новой миссии. Одним из пунктов воспитательной программы Жуковского было поручение 12-летнему великому князю «для упраж- нения в правильном изложении мыслей (...) каждое воскресенье написать пись- мо к какому-нибудь отсутствующему лицу. Когда очередь дошла до Жуковского, то его ответ понравился его высочеству и положил основу дальнейшей переписки, продолжавшейся до кончины поэта» (С 7. Т. 6. С. 342). Действительно, последнее письмо к великому князю написано 24 сентября (6 октября) 1851 г., за 6 месяцев до смерти поэта, а последнее известное письмо Константина Николаевича к Жуков- скому датируется 11 (23) октября 1851 г. Переписка Жуковского с великим князем Константином Николаевичем, длив- шаяся почти 12 лет, — любопытный документ не только человеческих отношений (великий князь подписывал свои письма: «Ваш верный друг» или «Ваш сердечный друг Константин»; Жуковский в свою очередь признавался: «я вам душою срод- ни»), но и важный источник для осмысления просветительства Жуковского, его эстетической позиции 1840-х годов, материал для творческой истории перевода «Одиссеи». К сожалению, известны не все ответные письма великого князя. Так, до нас не дошли его размышления о переводе «Одиссеи», которые порадовали поэта. «Вы говорите мне о моей Одиссее не одни общие фразы; вы говорите мне именно то, что я желал бы слышать от всякого, имеющего поэтическое чувство и зоркий вкус, читателя» (С 7. Т. 6. С. 369), — писал Жуковский 24 августа 1849 г. Но и дошедшие до нас и опубликованные 18 писем поэта и 11 писем великого князя2 проясняют причины посвящения перевода «Одиссеи» именно Константину Нико- лаевичу. Своеобразной стихией жизни великого князя Константина Николаевича с дет- ства было море. Император Николай I предназначал сына для службы во флоте, и уже в 1831 г. (т. е. в 4-летнем возрасте) он был назначен генерал-адмиралом, по- степенно постигая все стороны жизни русского флота, атмосферу морских путеше- ствий и тяготы корабельной службы. В начале 1840-х годов юный Константин по- вторил маршрут царя Итаки, а позднее командовал кораблями «Улисс» и «Палла- да». Его воспитание было поручено адмиралу Ф. П. Литке, который не только сумел внушить ему любовь к морскому делу, но и способствовал нравственному становле- нию его личности. Не случайно Жуковский так высоко ценил деятельность Литке на этом поприще, и их переписка — еще одно важное звено в сюжете о переводе «Одиссеи». Литке не только внимательно прочитал это творение Жуковского, но и сделал тонкие замечания по поводу «некоторых ошибок в экзаметрах>Л 1 Рукописный отдел РО ПД (архив А. Ф. Онегина). № 27819. См.: Hofmann ?. Le Musee Pouchkine d'Alexandre Onegine a Paris. R, 1926. P. 70—71. 2 Впервые письма Жуковского были опубликованы П. А. Вяземским в «Русском архиве» за 1867 г. (Стб. 1386—1439); перепечатаны П. А. Ефремовым (С 7. Т. 6). Письма великого князя Константина Николаевича к Жуковскому впервые: РА. 1895. Т. 3. № 10. С. 140—146. 3 См. письмо Жуковского к Ф. П. Литке от 9 (20) октября 1848 г. // РА. 1887. Т. 2. № 6. С. 340. 28' 4*7 Вся дальнейшая карьера Константина Николаевича связана с флотом: с 1855 г. он управлял Морским ведомством на правах министра, привлекая к службе в этом министерстве интеллектуальные силы России. Гончаров, Писемский, Григорович, Максимов украшали Морское ведомство в это время, способствуя развитию русской литературной маринистики. Участие великого князя в либеральных реформах сво- его старшего брата, императора Александра II, вызывало к нему симпатии русской интеллигенции. Наконец, нравственный облик Константина Николаевича, его филантропические деяния были общеизвестны. Как замечала А. Ф. Тютчева, дочь поэта Ф. И. Тютчева и фрейлина жены Александра II имп. Марии Александров- ны, «об великом князе Константине рассказывают очень много хорошего, говорят, что он очень образован, энергичен и исполнен патриотизма»1. Ей же принадлежит и своеобразная портретная характеристика 25-летнего великого князя: «Великий князь Константин самый величественный из них (великих князей. —А. Я.), но он, как и прочие, очень прост в обращении, тем не менее, несмотря на его невысокий рост, в его взгляде, в его осанке чувствуется владыка»2. Сочетание высоких душевных качеств, скитальческой жизни по морям, госу- дарственного ума великого князя определило в сознании Жуковского его парал- лель с героем гомеровского эпоса. «Между тем пока вы странствовали по морям, как северный Одиссей...» (С 7. Т. 6. С. 363); «Вам Одиссея принадлежит по пра- ву: вы на своем русском корабле посетили те места, которые за 3000 перед сим лет видел Одиссей. Что рассказал о нем Гомер за тысячу лет до P. X., то пере- водчик Гомера в XIX веке по Р.Х. посвящает русскому Одиссею; желаю, чтобы русское эхо греческой лиры было приятно для вашего слуха» (Там же. С. 365); «...вы окурены уже порохом и более видели земель в ваших странствиях, нежели мой Одиссей, представленный вам в русском костюме» (Там же. С. 379) — эти и другие фрагменты из писем Жуковского к Консгантину Николаевичу опреде- ляют естественность возникновения мысли о посвящении именно ему перевода «Одиссеи». Путь к этой мысли отчетливо прослеживается в переписке поэта и «русского Одиссея». Еще 13 апреля 1841 г. великий князь сообщает Жуковскому: «Вчера же я начал Одиссею»*. Ничего еще не зная о работе своего духовного наставника над переводом гомеровской поэмы (об этом Жуковский великому князю напишет лишь в конце 1842 г.: «Между тем стоустая молва не обманула вас: я перевожу Одиссею» — С 7. Т. 6. С. 358), 14-летний отрок по coeeiy Жуковского пытается постигнуть мир «Одиссеи», возможно в немецком переводе. И далее, на протяжении всей перепи- ски, Жуковский развивает свои принципы восприятия Гомера, эстетики его пере- вода, размышляет о соотношении новой и древней поэзии. В письме от 28 октября (9 ноября) 1842 г., т.е. в самом начале работы над пере- водом, Жуковский уже высказывает пожелание о его посвящении великому князю: «Очень рад, что вы любите Одиссею; я сам люблю ее более Илиады. В Илиаде более высоких, поэтических образов, в Одиссее вся жизнь давно минувшего во всей ее детской беззаботности и в неподдельном простодушии. Если Бог даст мне кончить начатый труд, то Одиссея моя будет посвящена вам» (С 7. Т. 6. С. 359). Это желание 1 Тютчева А. Ф. При дворе двух императоров: Воспоминания. Дневник 1853—1854. М., 1990. С. 146. 2 Там же. С. 109. :l РА. 1895. Т. 3. № 10. С. 145. становится отчетливым решением, когда была закончена работа над первой частью перевода, первыми двенадцатью песнями, и 19 апреля (1 мая) 1848 г. Жуковский официально сообщает великому князю: «Основываясь на вашем позволении посвя- тить вам мой перевод, я выставил в начале тома ваше имя; надеясь, что вы мне за это пенять не будете» (Там же. С. 365)'. В мае 1848 г. это посвящение стало уже реальностью, появившись на титульном листе сразу двух изданий перевода первой части «Одиссеи». В переписке с великим князем переводчик «Одиссеи» играл естественную для него роль воспитателя, своеобразного гомеровского Ментора. И в этом смысле Константин Николаевич был для него одновременно и Телемахом. Уже в одном из первых писем великому князю от 10 (22) декабря 1840 г. Жуковский подробно раз- вивает свою теорию нравственного самоусовершенствования. «Никто не родился совершенным; но достигнуть возможного совершенства есть цель нашей жизни» (С 7. Т. 6. С. 344), — замечает он. И затем на примере жизни Демосфена раскры- вает путь каждого человека к совершенству: «То, что сделал Демосфен для того, чтобы быть оратором у каждый из нас должен делать для того, чтобы быть человеком в настоящем значении этого слова» (Там же. С. 345. Курсив Жуковского. — А. Я.). В последующей переписке, о чем бы ни рассуждал поэт, античный, гомеровский подтекст пронизывает его поучения. Достаточно прочитать пространное толкова- ние «древней аллегории» о Геркулесовом выборе (письмо от 29 декабря 1840 г.), размышление о «светлых видениях первобытного мира» и «новейшей поэзии, конвульсивной, истерической, мутной и мутящей душу» (от 28 октября / 9 ноября 1842 г.), своеобразный трактат о Цареграде и Византии (от 21 октября / 2 ноября 1845 г.), эссе о оютношении «Илиады» и «Одиссеи», чтобы понять, сколь значим был для русского Ментора воспитательный потенциал античности вообще и гоме- ровского эпоса в частности. Именно в этом контексте этико-эстетической и общественно-философской реф- лексии Жуковского посвящение перевода «Одиссеи» великому князю Константи- ну Николаевичу обретало органическую связь с идеей создания особого варианта перевода — «Одиссеи для юношества», «образовательной детской книги». Эту свою идею Жуковский изложил в письме от 12 (24) сентября 1847 г. к С. С. Уварову, быв- шему тогда министром просвещения, а впоследствии отрывок из этого письма сра- зу же вслед за посвящением поместил в качестве предисловия к первым изданиям «Одиссеи». Но, безусловно, и роль русского Ментора, и переписка с великим князем, и, конечно же, посвящение подсказали эту оригинальную транскрипцию перевода. В письме к Константину Николаевичу от 24 августа 1849 г. Жуковский, по существу, зафиксировал эту связь. «Если вы, — писал он, — не зная, как я, по-гречески, по- няли из моей Одиссеи, что такое трехтысячелетний старик Гомер, если он, в моем с него снимке, представился вам простосердечным, вдохновенным сказочником, бродящим из города в город, из селения в село, поющим или рассказывающим, под звуки лиры, сказки о славных днях старины, просто, неукрашенно, болтливо, и если и у вас зашевелились волосы на голове от его непритворного вдохновения почти так же, как за 3000 лет они шевелились у старых и молодых на собраниях 1 Как явствует из письма Жуковского к А. С. Стурдзе от 10 марта н.ст. 1849 г. он дал ве- ликому князю Константину Николаевичу «давно обещание приняться за "Одиссею", и если удастся перевесть, ему посвятить ее» (СС 1. Т. 4. С. 664). народных — то, конечно, работа моя удалась, и в разговоре моем с поэтом, отда- ленном от меня почти 30-ю веками, сердце сердцу весть подало. Как должно перево- дить Гомера, о том я сказал в отрывке, помещенном вместо предисловия в начале "Одиссеи"» (С 7. Т. 6. С. 369). Таким образом, история с посвящением перевода «Одиссеи» великому князю Константину Николаевичу многосюжетна и таит еще не разгаданные загадки (по- чему и по чьей воле еще при жизни великого князя было снято посвящение в по- смертных изданиях?)1, но очевидно, что посвящение было далеко не случайно и эстетически значимо для Жуковского. Жуковский нередко использовал прием двойной адресации своих произведе- ний. В письме к великому князю Александру Николаевичу он сообщает, что хотя и посвятил «Одиссею» его брату, но перевод также посвящен и ему, так как будет напечатан в Собрании сочинений Жуковского, имеющем общее посвящение госу- дарю наследнику2. И в этом контексте ассоциация с Телемахом распространяется и на старшего брата великого князя Константина Николаевича, ибо «тема неруши- мого тандема отца и сына», «образ могучего и благородного царя, усмирителя бун- тов и стража порядка» — важнейшие в историософской концепции Жуковского3. Предисловие к прижизненому изданию «Одиссеи» — «Отрывок из письма» — заслуживает особого разговора. Еще в разгар работы над первой частью перевода, в 1845 г. у Жуковского возникает идея создания двух «Одиссей»: одной — для всех, другой — для юношества. В письме к А. П. Елагиной, отрывки из которого были опубликованы в первом номере журнала «Москвитянин» за 1845 г., он подробно го- ворит об «очищенном Гомере», которому «...намерен придать род Пролога, пред- ставить в одной картине все, что было до начала странствия Одиссея. Эта картина обхватит весь первобытный, мифологический и героический мир греков; рассказ должен быть в прозе; но все, что непосредственно составляет целое с Одиссеею, то есть Троянская война, гнев Ахиллов, падение Трои, судьба Ахилла и Приамова дома, все должно составить один сжатый рассказ гекзаметрами, рассказ, слитый из разных отрывков Илиады, трагиков и Энеиды, и приведенный к одному знамена- телю. В этот рассказ вошли б, однако, некоторые песни Илиады, вполне переведен- ные. Таким образом Одиссея для детей была бы в одно время и живою исгориею древней Греции, и полною картиною ее мифологии, самою образовательною дет- скою книгою» (С 7. Т. 6. С. 51—52). Рудименты этого грандиозного замысла сохранились в архиве поэта: подроб- ные планы пролога к «Повесги о войне Троянской», а также 97 гекзаметрических стихов первой главы — «Сбор войска в Авлиде» (подробнее см. раздел «Из черно- вых и незавершенных текстов» наст. тома). 1 Не имея никаких документальных свидетельств, выскажем осторожное предположе- ние, что причиной снятия посвящения стал скандал, связанный с историей внебрачной связи дочери Жуковского Александры, фрейлины имп. Марии Александровны, и велико- го князя Алексея Александровича (1850—1908), одного из сыновей имп. Александра II, в результате которой 14 ноября 1871 г. родился сын, получивший титул графа Белевского. А. В. Жуковская с богатым приданым была выдана за барона Вермана. Подробнее см.: Беля- кова 3. И. Великие князья Алексей и Павел Александровичи: Дворцы и Судьбы. СПб., 1999. С. 20—23. 2 РА. 1885. С. 532—533. 8 Об этом подробнее см.: Вииицкий И. Список сокращений. С. 254—256. В июле 1845 г. в письме к П. А. Плетневу Жуковский развивает эти же мысли, собираясь издать собрание «сказок» «для детей взрослых, т. е. для народа» (С 7. Т. 6. С. 592). Наконец, в письме к С. С. Уварову от 12 (24) сентября 1847 г. он вновь возвращается к замыслу, уже изложенному в письме к А. П. Елагиной, нередко цитируя из него большие отрывки. Здесь же он говорит о сомнительности этого предприятия: «...но на это едва ли достанет сил и времени» (Там же. С. 186), хотя в письме к П. А. Плетневу от 20 декабря 1848 г. сообщает о проделанной работе и ее результатах: «Я даже и начал было "пролог" к "Одиссее" — сводную повесть о войне Троянской. Стихов 200 гекзаметрами написано1. В эту повесть вошло бы все лучшее, относящееся к войне Троянской и разным ее героям — все, заключаю- щееся в Илиаде, в Энеиде и в трагиках, но от этого труда я отказался. Со временем напишу этот "пролог" в прозе к новому изданию Одиссеи» (Там же. С. 593). Несмотря на то, что к концу 1848 г. Жуковский, видимо, отказывается от замыс- ла «Повести о войне Троянской», готовя к печати перевод первой части «Одиссеи» (ц. р. от 30 октября 1847 г.), он решил все-таки поделиться с читателем идеей соз- дания особой «Одиссеи для юношества». Выражением этого и явилось предпослан- ное первому изданию «Одиссеи» предисловие — «Отрывок письма». Как уже давно известно, это отрывок из письма к С. С. Уварову от 12 (24) сентября 1847 г. Жуковский в этом предисловии, развивая свои мысли о переводческих принци- пах, связанных с воссозданием атмосферы «Одиссеи» Гомера, — то, что он сам на- зывает «поэтической исповедью», — не говорит о концепции «очищенного Гомера». Но в специальном «Прибавлении» к первой части перевода он, еще раз пояснив характер издания «для юношества, с выпусками», приложил 11 отдельных листков для заклейки 29 мест в книге (см. приложение в наст. томе). Ко второй половине «Одиссеи» подобных поправок поэта не было — по мнению П. А. Ефремова, «вслед- ствие тогдашних неурядиц в Карлсруэ, помешавших печатанию» (С 9. Т. 4. С. 481). Очевидно, что, не отказавшись еще от идеи «образовательной детской кни- ги» — «Повести о войне Троянской», Жуковский в предисловии к первому из- данию «Одиссеи» этот замысел не обнародовал и говорил лишь об «очищенной Одиссее». «Отрывок письма», предпосланный этому изданию, не случайно обра- щен к С. С. Уварову. Бывший арзамасец, один из теоретиков русского гекзаме- тра в 1810-е гг., граф Уваров (1786—1855) в 1840-е гг. был высокопоставленным чиновником, министром просвещения, и от него во многом зависела цензурная судьба «Одиссеи». Жуковский, живя в это время постоянно за границей, обраща- ется к нему за помощью не просто как к бывшему приятелю, знатоку античности, но и как к официальному лицу: «Что же касается до издания очищенного, то оно, имея целию образование юношества (которого поэтическая сторона не должна быть пренебрегаема), входит в область министра просвещения: желаю знать его мысли об этом предмете» (С. 7. Т. 6. С. 186). Предисловие в этом смысле приобретало и тактический характер — для лучшего прохождения перевода через цензуру, хотя опасения Жуковского вряд ли имели основания. Идея «очищенной Одиссеи», свидетельствующая о «чрезмерной щепетильности»2 Жуковского, не получила поддержки Уварова. В письме Жуковскому от 10 ноября 1 Как уже было сказано выше, в архиве поэта обнаружено лишь 97 стихов «Повести о войне Троянской», которые и опубликованы нами. Вопрос об остальных 100 стихах остается открытым. 2 См. примеч. к письму С. С. Уварову // СС 1. Т. 4. С. 750. 1847 г. он писал: «что же касается до очищенного издания "Одиссеи", то, по моему мнению, нет никакой нужды к оному приступать. Везде и всегда юношество читает Гомера в полных изданиях, и нигде не замечено, чтобы это чтение производило соблазн малейший»1. Возможно, столь категоричное суждение министра просвеще- ния об «Одиссее для юношества» послужило причиной отказа от уже начатой рабо- ты над прологом и «Повестью о войне Троянской». Но предисловие к первому изданию «Одиссеи» должно было появиться и не только в тактических целях. Пожалуй, только выбор адресата «отрывка письма» мог служить этому, хотя Жуковский не называет его имени, тем самым обращая «вместо предисловия» ко всем читателям, да и сами идеи, а нередко и целые фраг- менты текста вошли в письма, обращенные к друзьям поэта и стали своеобразны- ми концептами его эстетической позиции. Для Жуковского с переводом «Одиссеи» было много связано. В определенной степени это был его эстетический манифест, вероисповедание и завещание новой русской культуре. Как справедливо замечает исследователь, опираясь на текст этого письма-предисловия, «Жуковский вполне адекватно дал нам то, что он мог и должен был дать — романтическое видение Го- мера как простоты по ту сторону сложности, наивности по ту сторону осуществив- шей и исчерпавшей себя изощренности»2. § 6. «Одиссея» В. А. Жуковского в русской критике 1840-х годов Работа над переводом «Одиссеи» стала важным этапом в творческом сознании Жуковского. Свидетельство тому — многочисленные письма поэта, в которых он попытался осмыслить его место в современном литературном процессе, обосновать актуальность гомеровского эпоса и раскрыть свою переводческую стратегию. Жу- ковскому казалось, что его русские друзья, коллеги-поэты и критики обошли мол- чанием этот его труд и проигнорировали эстетические открытия автора перевода. Но русская критика 1840-х годов, прежде всего ведущие журналы, не просто обратила свой взор на «Одиссею» Жуковского, но и выявила методологическое зна- чение этого «подвига» русского поэта. Статьи об этом переводе в «Отечественных записках» и «Современнике», «Журнале Министерства народного просвещения», «Библиотеке для чтения» и «Москвитянине» свидетельствовали о злободневности его появления. Как справедливо заметил современный исследователь, «40-е годы — время создания русской "Одиссеи" и вместе с тем ожесточенных дискуссий о Гоме- ре и эпосе вообще»3. Полемика К. Аксакова и Белинского вокруг «Мертвых душ» Гоголя, разгорев- шаяся в 1842 г., остро выявила потребность русской литературы в новых формах отражения действительности, в эпосе. То, что в центре их спора оказался «гомеров- ский вопрос», лишь подчеркивало его актуальность. К. Аксаков, Белинский, Гоголь, каждый по-своему, исходя из своих принци- пов, размышляли о гомеровском эпосе и его трансформации в новое время. Смысл 1 См. примеч. к письму С. С. Уварову // СС. Т. 4. С. 750. 2 Авергшцев С. С. Указ. соч. С. 140. 3 Егунов А. Н. Гомер в русских переводах XVIII—XIX веков. М.; Л., 1964. С. 346. этих размышлений и споров удачно выразил в одном из «Философических писем» П. Я. Чаадаев. «В настоящее время, — писал он, — вопрос о том влиянии, которое Гомер оказал на человеческий ум, не оставляет больше сомнений... Но чего, мне кажется, мы не знаем, это той общей связи, которая существует между Гомером и нашим временем, того, что до сих пор уцелело от него в мировом сознании»1. Общая тенденция русской литературы 1840-х гг. к освоению эпических форм повествования: повести, очерка, романа — определяла интерес писателей и кри- тики к «первообразу» эпической поэзии — гомеровскому эпосу. Характер охвата материала, приемы его обобщения, соотношение материальной и духовной жизни, принципы повествования — все это вызывало определенную реакцию. В этом от- ношении заслуживают самого пристального внимания высказывания о Гомере и его поэзии молодых Герцена и Гончарова, Тургенева и Достоевского, Островского, вступавших именно в эта годы в большую литеркуру. Для всех них поэзия Гоме- ра — источник истинной поэзии и образец эпоса. В одном из автобиографических своих произведений, в «Записках одного молодого человека», Герцен писал: «Чело- вечество своим образом перечитывает целые тысячелетия Гомера, и это для него оселок, на котором оно пробует силу возраста»2. Перечитывание в 1840-е гг. Гомера, в частности «Одиссеи» в переводе Жуковского, было своеобразным оселком, на ко- тором русская литература пробовала свои силы и возможности в создании нацио- нальных форм эпоса. Споры вокруг «Одиссеи» Жуковского приобретали именно методологическое значение. Показательно, что Гоголь остро почувствовал уже после завершения Жуковским первой части перевода (I—XII песни) необходимость его вхождения в русское ху- дожественное и общественное сознание. 4 июля 1846 г., отправляя П. А. Плетневу статью «Об Одиссее», он писал: «Покаместтебе маленькая просьба (...). В прошлом году я писал к Языкову о том, чем именно нужна и полезна в наше время "Одиссея" и что такое перевод Жуковского. Теперь я выправил это письмо и посылаю его для напечатания вначале в твоем журнале, а потом во всех тех журналах, которые больше расходятся в публике, в виде статьи, заимствованной из "Современника", с оговоркой вроде следующей: "Зная, как всем в России любопытно узнать что-либо о важном труде Жуковского, выписываем письмо о ней г. Гоголя, помещенное в таком-то номере «Современника». Нужно особенно, чтобы в провинциях всякое простое читающее сословие знало хоть что-нибудь об этом и ждало бы с повсемест- ным нетерпением. А потому сообщ. немедленно потом и в «Пчелу», и в «Инвалид», и в «О(течественные) З(аписки)», и даже в «Б(иблиотеку) для Ч (тения)», если при- мут"» (Гоголь. XIII, 84—85). Плетнев опубликовал статью Гоголя в XLIII томе «Со- временника» (1846. № 7). В Москве через посредство ?. М. Языкова она еще появи- лась дважды: в «Московских ведомостях» (1846. № 89. 25 июля) и в «Москвитянине» (1846. № 7. Отд. V, с примечанием, о котором просил Гоголь). Сразу же после выхода в свет перевода «Одиссеи» критика была единодушна в его оценке. Так, рецензент «Современника» писал: «"Одиссея" В. А. Жуковско- го, бесспорно, самое замечательное литературное явление 1849 года. Замечательна она как по своему поэтическому достоинству, так и потому, что подала повод мно- 1 Цит. по кн.: Русские эстетические трактаты первой трети XIX века: В 2 т. М., 1974. Т. 2. С. 531—532. 2 Герцем Л. И. Собр. соч.: В 30 т. М., 1954. Т. 1. С. 279. жеству отзывов, заметок, статей»1. Ему вторил критик «Отечественных записок». Он начинал почти теми же словами: «Первое место между изящными произведе- ниями принадлежит, бесспорно, переводу "Одиссеи", совершенному Жуковским»2. И далее так развивал это заявление: «...он составляет важный факт как в истории отечественной литературы вообще, так, в частности, в истории нашего знакомства с классической поэзией и в литературной жизни Жуковского»3. Подробно о тех впе- чатлениях, какие перевод Жуковского «производит на нас при современном со- стоянии литературы», говорил и С. Шевырёв, особенно подчеркивая, что «в наше время выступает на этот подвиг тот поэт, который один только у нас и мог совер- шить его»4. Конечно, преувеличением прозвучали слова Гоголя о том, что «появление "Одиссеи" произведет эпоху» (Гоголь. VIII, 236), но и в этих словах была доля ис- тины. Автор «Мертвых душ» в своей оценке перевода Жуковского как никто другой исходил из опыта создания национального эпоса. Для него «Одиссея» Гомера — своеобразная энциклопедия древнего мира, так как «захватывает (...) публичную и домашнюю жизнь, все поприще тогдашних людей» (Там же). В переводе Жуков- ского Гоголь увидел не только «воссоздание, восстановленье, воскресенье Гомера» (VIII, 237), но и современное содержание. В статье «Об "Одиссее", переводимой Жуковским» он писал: «...что легло в дух ее содержания и для чего написана сама "Одиссея", то есть, что человеку везде, на всяком поприще, предстоит много бед, что нужно с ними бороться, — для того и жизнь дана человеку,— что ни в каком случае не следует унывать, как не унывал и Одиссей, который во всякую трудную и тяжелую минуту обращался к своему милому сердцу, не подозревая сам, что тако- вым внутренним обращением к самому себе он уже творил ту внутреннюю молитву Богу, которую в минуты бедствий совершает всякий человек, даже не имеющий никакого понятия о Боге» (VIII, 239). Эта оптимистическая, хотя и не лишенная религиозного пиетизма концепция «Одиссеи» Жуковского у Гоголя была тесно свя- зана с нравственными поисками. Современный эпос для него определяется, пре- жде всего, гуманистическим содержанием. В этом отношении гоголевские оценки поэзии Жуковского в названной статье, и в статье «В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность», так- же входящей в «Выбранные места из переписки с друзьями», пронизаны мыслью о великом нравственном ее значении. Вслед за Белинским Гоголь раскрыл поэтиче- скую самобытность и оригинальность Жуковского в его переводах. «Не знаешь, как назвать его, — переводчиком или оригинальным поэтом. (...) Каким образом сквозь личности всех поэтов пронеслась его собственная личность— это загадка, но она так и видится всем» (VIII, 377). Но в отличие от всех своих предшественников Гоголь сделал попытку рассмотреть эволюцию поэта, выявить направление его движения. «В последнее время в Жуковском стал замечаться перелом поэтического направле- нья», — так Гоголь определяет тенденцию обращения Жуковского к эпосу, а в связи с переводом «Одиссеи» прямо заявляет, что «вся литературная жизнь Жуковского была как бы приготовлением к этому делу» (VIII, 237). Конкретизируя этот процесс, 1 Современник. 1850. Т. 20. № 3—4. Отд. III. С. 1. 2 Отечественные записки. 1849. Т. 68. № 1. Отд. V. С. 1. 3 Там же. С. 2. 4 Москвитянин. 1849. Кн. 1. № 1. Раздел IV. С. 44—45. автор «Мертвых душ», несмотря на преувеличения, выявил этический пафос рус- ской поэзии, закономерность ее опытов в области национального эпоса. Русская журнальная критика 1840-х годов, оценивая перевод Жуковского, наме- тила различные подходы к его прочтению и интерпретации. Если Гоголь, Белин- ский, Шевырев, в определенной степени Сенковский, прежде всего, подчеркивали его общественное и эстетическое значение, то представители «научной критики», ученые-классики (П. А. Лавровский, И. И. Давыдов, Б. И. Ордынский, Г. С. Де- стунис) выявляли соответствие текста перевода подлиннику, пытались осмыслить природу разночтений. Профессор Московского университета, известный эстетик и философ И. И. Да- выдов, редактируя статью студента Главного педагогического института П. А. Лав- ровского «Сравнение перевода "Одиссеи" Жуковского с подлинником на основа- нии разбора 9-й рапсодии», подчеркивал его роль как «литературного произве- дения» отечественной словесности, которое «возвышая умственную деятельность общества, содействует его духовному развитию»1. Вместе со своим учеником он высоко оценивает стратегию Жуковского-переводчика, противопоставляя ее «не- достатку чистоты и правильности языка» в «Илиаде» Гнедича, хотя и критически отзывается о «введении своей личности в перевод произведения, по преимуществу объективного»2. Молодой профессор греческой словесности Казанского университета, перевод- чик «Илиады» Б. И. Ордынский (1823—1861) на страницах того же журнала более резко оценивает позицию Жуковского-переводчика, его субъективность: «у пере- водчика много лишнего, ослабляющего, подкрашивающего в высшей степени про- стые слова подлинника»4. Он упрекает Жуковского в незнании «гомерова языка и быта», критикуя подстрочник Грасгофа. Сами пожелания критика вряд ли были приемлемы для Жуковского. «Чтоб перевод "Илиады" и "Одиссеи" удовлетворял настоящим потребностям, должно перевести эти поэмы, если не народным языком, то по крайней мере таким языком, который был бы чужд всех чисто литературных слов и выражений»4. Показательно, что ?. М. Достоевский в письме к брату от 27 августа 1849 г. из Петропавловской крепости, вероятно, следя за ходом полеми- ки, констатировал: «Прочел я с величайшим удовольствием вторую статью разбо- ра "Одиссеи"; но эта вторая статья далеко хуже первой, Давыдова. То была статья блистательная... »5 Как всегда парадоксален О. И. Сенковский. Признавая бесспорную уникаль- ность самого факта обращения Жуковского к переводу Гомера в такую «неизящ- ную» эпоху, провозглашая переводчика «поэтом, когда все перестали быть поэта- ми»: «Жуковский, последний из поэтов, берет за руку самого первого поэта, слепого певца и (...) торжественно зовет нас на пир прекрасного»6, он в то же время не принимает «германофильство» Жуковского. Критикуя «немецкую ученость» в лице К. Грасгофа, утверждая, что «Гомер был мужик, малороссийский гусляр и пел на 1 Отечественные записки. 1849. Т. 63. Отд. V. С. 2. 2 Там же. * Там же. 1849. Т. 65. Отд. V. С. 30. 4 Гам же. С. 36. * Достоевский ?. М. Поли. собр. соч.: В 30 т. Л., 1985. Т. 28. Кн. 1. С. 159. 6 Библиотека для чтения. 1849. Т. 93. № 183. Ч. 1. С. 2. Курсив автора. —Л. Я. толкучих рынках городов Ионии»1, Сенковский предлагает русифицированную версию «Одиссеи». Уже первые стихи этого перевода: Про мужа порасскажи мне, муза, преувертливого, который очень много Скитался, после того как Трои святой городишко разрушил...» — напоминают поэтику «склонения на наши нравы» и эстетику простонародности. Мифологические антропонимы редактор «Библиотеки для чтения» рекомендует переводить на русский манер (вмесго Зевса — Живбог, вмесго Афины-Паллады — Синьдева, вместо Посидона — Текучист и т. д.). Столь же он изобретателен в трак- товке образа нимфы Калипсо, которую характеризует как «покрывалиха, ложная скромница, женщина, закутывающая лицо свое в покрывало перед народом, и не- воздержанная в сгрлсгях своих, готовая на все крайности, за глазами, при удобном случае, в стороне»2. Фантазия барона Брамбеуса безгранична, но к прочтению пере- вода Жуковского его изыскания имеют самое косвенное отношение. Наиболее основательно и талантливо интерпретировал «Одиссею» Жуковского профессор греческой словесности Санкт-Петербургского университета Г. С. Десту- нис (1818—1895) на страницах «Журнала Министерства народного просвещения». Выявляя отступления русского поэта от оригинала, критик, прежде всего, подчер- кивает главное: «Сила и игра сграсгей, полнота характеров, быстрота и краткость описаний, долгота и обилие рассказов, плавность и звучность стиха, дружба, в кото- рой живет он [Жуковский. — А. Я.] с периодом, согласие стиха и периода Русского со стихом и периодом Греческим, сколько дозволяют Русский язык и избранный переводчиком размер: всё это перешло в Русский перевод. (...) Чувства переданы большею частию так верно, что там даже, где микроскоп Филологии не откроет в переводе Жуковского всех соответствующих слов, — тон чувства передан. (...) Верность этим общечеловеческим, глубоко-поэтическим началам Одиссеи именно и господствует в новом переводе»3. Жуковский обратил внимание именно на эту статью. В письме к П. А. Плетневу от 2 (14) июня 1850 г. он, в частности, замеча- ет: «Я прочитал недавно в журнале Министерства Просвещения дельную статью о моей "Одиссее" (это в январском № 1849 г.). Она подписана Г. С. Я бы желал знать, кто этот Г. С. Написано со знанием дела, с достоинством, с чувством поэтическим» (Переписка. Т. 3. С. 668—669). Уже современная критика, занимавшаяся сравнением перевода «Одиссеи» Жуковского с подлинником, была единодушна в признании его субъективности. «... Словом, — констатировал критик "Отечественных записок", — В. А. Жуковский переводчик субъективный: переводя, он не отрывается от своей личности... — и от настоящего перевода "Одиссеи" нужно было ожидать, даже не читая его, что это будет скорее "Одиссея" Жуковского, чем — Гомерова "Одиссея", переведенная Жуковским»4. Субъективность перевода тесно связывалась с романтической при- родой творчества поэта. 1 Там же. С. 16. 2 Там же. С. 20. а Журнал Министерства народного просвещения. 1850. Ч. 67. Отд. II. С. 62, 85, 64. Статья подписана криптонимом: Г. С. 4 Отечественные записки. 1849. Т. 65. № 8. Отд. V. С. 21. Даже самые требовательные критики, выступавшие за объективность перево- да гомеровских поэм, не могли не признать эстетическое обаяние перевода Жу- ковского. «Неужели филология и антикварство заглушит в критиках эстетическое чувство!..» — восклицал по поводу перевода Жуковского один из ревнителей точ- ности и объективности в переводе Гомера. И добавлял: «Перевод Жуковского на- значен не для тех, кто изучает древность, а для тех, кто хочет послушать Гомера на родном языке»1. Позднее гомероведы, называя перевод Жуковского «вольным и украшенным»2, говоря о том, что в нем поэт «заменил античный тон текста тонами собственной романтической палитры»3, вынуждены были констатировать: «десят- ки точнейших ученейших переводов, конечно, не дали бы того, что дал один этот перевод»4. Споры о переводе «Одиссеи» не были столь бурными, как балладные баталии 1810—1820-х гг.: авторитет Жуковского как поэта был непоколебим. Но и эта поле- мика затрагивала важные вопросы современного литера!урного развития, в част- ности проблему национальных форм эпоса. Не касаясь всех частностей этой дис- куссии, ставящей целый ряд вполне конкретных вопросов гомероведения, заметим, что поиски Жуковского в области эпической поэзии не прошли бесследно для Го- голя, да и для всей русской литературы. Герцен, Тургенев, Некрасов, Островский, Достоевский, Толстой, начинавшие свой творческий путь в эпоху споров вокруг «Мертвых душ» и перевода «Одиссеи», вокруг проблем национального эпоса, каж- дый по-своему отозвались на эти споры в своем последующем творчестве. В этом смысле перевод Жуковского можно по праву назвать «русской Одиссеей». Гоголь преувеличивал влияние этого перевода на современное общество и его нравствен- ное развитие, но он безусловно был прав, говоря о воздействии его на современную литературу. А. Янушкевич (§ 1, 2, 5, 6), § 4 {совместно с В. Киселевым), Н. Никоиова (§ 3) 1 Журнал Министерсва народного просвещения. 1850. Ч. 67. Кн. 8. Отд. П. С. 71. 2 Егунов А. Н. Указ соч. С. 373. 3 Толстой И. Одиссея в переводе Жуковского// Гомер. Одиссея. М.; Л., 1935. С. 41. 4 Там же. С. 44. ПРИЛОЖЕНИЕ Поправки В. А. Жуковского к «Одиссее для юношества» Вот что было мною сказано в другом месте: «Я бы желал сделать два издания разом "Одиссеи" — одно для всех читателей, полное, другое для юношества с вы- пусками (весьма немногими) тех мест, которые не должны быть доступны юному возрасту. По моему мнению, нет книги, которая была бы столь прилична перво- му, свежему периоду жизни, как "Одиссея", возбуждающая все способности души прелестию разнообразною; надобно только дать в руки молодежи не одну сухую выписку в прозе из Гомеровой поэмы, а самого живого рассказчика Гомера, кото- рый в одну раму заключил всю древнюю Грецию с чудесными ее преданиями, с ее первобытными нравами. Язык перевода моего, кажется мне, столь прост', что русская "Одиссея" может быть доступна всем возрасгам и дана, если сделаны буду! некоторые выпуски, без опасения всякому юноше, начинающему читать про себя. К этой очищенной, но не искаженной "Одиссее" можно бы в виде пролога присое- динить рассказ в прозе о временах первобытных и баснословных Греции и особен- но, с большею подробностию, о падении Трои; можно бы даже с прозою мешать и стихи, то есть переводить стихами лучшие места из трагиков, "Илиады", "Энеиды" и прочее; таким образом в одном тесном объеме могли бы соединены быть и вся баснословная история древней Греции и самые душистые цветы ее поэзии; таким образом и "Одиссея" могла бы сделаться самою привлекательною и в то же время самою образовательною детскою книгою»1. Эта мысль отчасти здесь исполнена: к переводу «Одиссеи» прилагаются поправ- ки, которые показались нам необходимыми для того, чтобы познакомить молодых читателей обоих полов с простодушным рассказчиком Гомером, не повредив чи- стоте их свежих идей и чувств теми вольными выражениями и картинами, которые весьма изредка встречаются у греческого поэта. Здесь означено, к какой песни и к каким стихам принадлежит каждая поправка: стоит только вырезать поправлен- ные стихи и заклеить ими те, которые следует уничтожить в тексте. Иногда число поправленных стихов менее, нежели число тех, которые должны быть заменены ими: в таком случае последние заменяются точками. Для облегчения этой операции везде означено чертами то, что должно быть вырезано из прибавления и потом на- клеено на соответственные места в тексте2. 1 Из письма к С. С. Уварову от 12 (24) сентября 1847 г. // СС 1. Т. 4. С. 661. — Ред. 2 Приводятся по изданию: Новые стихотворения в. Жуковского. Том второй. Одиссея. i—xii песни. СПб., 1849. Прибавление. Без нумерации страниц; после с. 453. в позднейших изданиях отсутствуют. См. о замысле «Одиссеи для юношества» выше (§ 4, 5). — ПРИМЕЧАНИЯ — llfhcub /, стр. 7} anuxz 09: Сынъ его, былъ ослъпленг пмъ. Хотя Посидоиъ Одиссея Ihbcm I, стр. 8> стихи 70—73: 70 Смерти предать и не властепь, но, по морю всюду гоняя, Ином /, стр. 27, стихи 362: Споря о томъ, кто изъ ихъ предпочтеиъ Пене- лопою будегь. Пгъсиь /, стр. 31, стихи *26—429: Верная ключница, чтимая вегап въ обители царской. — ПРИМЕЧАНИЯ — Ilibotb Ш. стр. хЧ>. стихи 2М~27Л: ...............265 270 Хитрая лесть удалася ему. II немало богатыхь Жертвъ онъ ирниесъ; и немало оиъ храмовъ да- рами украсил*, Jlibcnu V. стр. i7$: стихи 225-227: 225 Дио. Оиъ копчнлъ. Тъмъ временем* темная ночь наступила, Въ сонъ Одиссей погрузился; богиня Калипсо заснула. Пжнъ /К, тр. /25. стих* 333: ? О безразеудные! мужа могучаго домъ много- славный. Jlibotb Г, стр. Ш, стихи i и 2: Вышла тъ мрака младая сг перстами пурпур- IIMM1I Эосъ. Ллспь V, стр. Ш, стихи 153—156: f-'————————--- Жизнь для него въ непрестапиой тоскв по дале- кой отчизн*. 1 155 Мрачный, вс$ дни проводил* онъ, сидя на при- брежпомъ утес*, Шьет /Г, стр. РП, стихи it—U: Крвпкаго силой, шшгявшаго юной красой, Ме- гапенда. — ПРИМЕЧАНИЯ — ffibcm Г, стр. /7/, тихи 119—129: ..............120 125 Васъ раздражила я, давъ злополучному, смерт- ному мужу Имени Х% стр. 367, стихи 480—IS2: Я же, пришедши къ богинь, ей бросил* крыла- 4S0 тое слово: IhbCHb 17/, стр. 229, стихи 55—63: .............. 55 60 Предков* с* супругом*. Ихъ дъдом* был* сын* Посидоиов*, велики! Царь Иавзитой; огь него родились Рексенор* с* Ллюшосмъ. йлень X, стр. 358, стихи ЗМ)—342. 340 Как* же могу, о Цирцея, на дружбу твою по- ложиться, Если в* свинец обратила моих* ты сопутников* върных*! | Ивт*, не над*йся, чтоб* я твоему объщапыо ? повърнл* j JlibcHb Х} стр. 35$, стихъ 347. Меч* свой я вдвинул* в* ножны и доверчиво руку ей подал*. — ПРИМЕЧАНИЯ — Ihbcm X. стр. 355, стихи 296—301: Быстро, как* будто ее умертвить возиамтфясь; 295 въ испуга Станет*, упав* на колъиа, пощады просить наро- д-вика — Строго потребуй тогда, чтобъ она поклялася ве- ликой Клятвой, что вреднаго замысла против* тебя не 300 имъет*: Иначе ты не избегнешь могущества гибельной чары. Шснь X, стр. 357, стихи 333—339. Вдвинь же въ ножны мъдпоострмй свой меч*, и безъ страха Ввгрь мня себя: ты отиыив мпъ будешь возлю- бленным* другом*. Так* говорила богиня, и так*, отвечая, сказал* я: 335 — ПРИМЕЧАНИЯ — ffibCHb X, стр. 335, стихи 7 и 8: Веи ежедневно они собираются въ царскомъ жилищ б; Тамъ съ благородиымъ отцемъ и съ заботливой матерью вмъстъ Лгъспь X, стр 336, стихи ii«-i3 : Флейтъ оглашаемой. Въ домъ ихъ богатый вошли мы; и ц-влый ХЬъснь Х} стр. 371, стихи 542—5?6: . . . •.............. 545 Встала. Съ богиней поспъшно «ростясь. я това- рищей вирныхъ Ппсмь XI, стр. Ш, стихъ 58i: Шедшую къ Пиеио, онъ оскорбилъ на лугу Па- иопейскомъ. — ПРИМЕЧАНИЯ — ilfbCNb XI, стр. 395, стихи 267 и 263: Сыиомъ ея былъ Ираклъ, одарсииый могуще- ством* львиным*. ХЬъспь XI, стр. 397, стихи 305 и 306: Плснь XI, стр. 398, стихи 322—324: Дочь кознодъя Миноса: ее убежать с* ним* въ Леипы Бодрый Тезей убъдилъ; но убила его Артемида Пгъснь XIt, стр. 425, спшхг 34 :> Сълъ от* другихъ въ отдаленш, с*ла со мной и вопросы Пгъснь XII, стр. 432, стихи 133 и 134: Гел.осъ былъ вхъ родителем*; светлая мать ихъ Неера, Милыхъ своихъ дочерей воспитавши, въ Трипа- крш знойной Страницы 269—274 уничтожить; а этот* листокт, на- клеить на 275 страницу пикета. Легкость сверкающих* ног* замотал* Одиссей 265 и дивился. 300 365 Прежде других* подошла благороднорождеиная 235 Тиро, Дочь Салмопеева, славная въ Mips супруга Кре- Фея, Сына Эолова; все о себъ мнъ она разсказала. 240 Этот* листом наклеить на 303 траншу текста. — ПРИМЕЧАНИЯ — Этомъ листок* наклеить на ЗОЛстраницу текста. 1230 255 Двухъ сыновей возрастила она: Псл.аса съ Не- леемъ; Слуги могушс Зевса згидоиоситсля были Оба они; обладая стадами бараиовъ, въ 1олхосъ 260 Тучноноляпистомъ жилъ Пел.асъ; а Нелей жнлъ въ иесчаномъ Нилост,. Поели предстала Азопова дочь Антшиа; Были ея сыповья Амфшпъ и Цетосъ; положили Первое Опвъ седьмивратпыхъ они основанье и много Башепь воздвигли кругомъ, поелику въ широко* равнинныхъ В. Н.Ярхо В. А. ЖУКОВСКИЙ — ПЕРЕВОДЧИК «ОДИССЕИ» Оценка принципов поэтического перевода, примененных Жуков- ским при работе над «Одиссеей», — задача отнюдь не новая. Первые отклики на этот перевод появились сразу же после его выхода в свет в России в 1849 г.1 Затем уже в нашем веке к этому вопросу в разное вре- мя и в различных по назначению работах обращались филологи, доста- точно убедительно выявившие и достижения Жуковского, и те качества русской «Одиссеи», которые отличают ее от оригинала2. Естественно, что наиболее примечательные высказывания самого Жуковского и его критиков, наиболее яркие примеры, иллюстрирующие плюсы и мину- сы его перевода, давно известны, и настоящая статья не претендует на какие-либо открытия в этой области. Может быть, нам только удастся более подробно развить однажды высказанные мысли или пополнить уже сделанные наблюдения. Сначала, однако, надо посмотреть, в какой форме русский читатель успел познакомиться с «Одиссеей» к середине прошлого века. Is Длительные историко-культурные связи с Византией способство- вали тому, что имя Гомера (в византийском произношении — Омира) было издавна знакомо на Руси, и в конце 16 в. его самого изображали в росписи кремлевских соборов в Москве, а в некоторых новгородских 1 См.: Ордынский Б. И. — в «Отечественных записках» (1849. Ч. 45. Отд. V. С. 1—36) и в «Современнике» (1850. Т. 20. № 3,4. С. 1—16, 27—44); Деступис Г. — в Журнале Министерства народного просвещения (1850. Ч. 57. Отд. II. С. 59—99). 2 См.: Шестаков С. П. В. А. Жуковский как переводчик Гомера (Чтения в Общ-ве любите- лей русской словесности при Казанском университете). Казань, 1902; Толстой И. И. «Одиссея» в переводе Жуковского // Гомер. Одиссея. М.; Л., 1935. С. XXXIII—XXXIX; Егунов Л. Н. Гомер в русских переводах XVIII—XIX вв. ?.; Л., 1964; Савельева О. М. Из античной поэзии // За- рубежная поэзия в переводах В. А. Жуковского. М., 1985. Т. 1. С. 523—531. s В этом параграфе широко использован материал первых глав упомянутой выше книги А. Н. Егунова. монастырях помещали даже в нижнем ряду иконостаса. В Гомере виде- ли «еллинского мудреца» и знали из него — главным образом по визан- тийским хроникам и их переделкам — содержание «Илиады». С «Одиссеей» в России раньше всего познакомились, очевидно, по роману Фенелона «Приключения Телемака», широко распространен- ному в кругу дворянства (Стародум в «Недоросле» хвалил Софью за то, что она читает «Фенелона, автора Телемака», ибо «кто написал Теле- мака, тот пером своим нравов развращать не станет»). Перевод рома- на Фенелона, выполненный А. Ф. Хрущевым в 1734 г., вышел в свет в Санкт-Петербурге в 1747 г. (Похождение Телемаково, сына Улиссова. Ч. I—II); за ним последовало переложение в дактило-хореических гек- саметрах В. К. Тредиаковского: «Тилемахида, или Странствия Тилема- хасына Одиссеева» (СПб., 1766). Хотя назидательный роман Фенелона, полный реминисценций из Ветхого и Нового завета, Гомера, Геродота и особенно Вергилия, несмотря на его заглавие в 1-м издании (1699 г.)1, имел отдаленное отношение к содержанию «Одиссеи», все же наблю- дательный читатель мог узнать из очень кратких упоминаний об испы- таниях, выпавших на долю ее главного героя у Полифема и лестриго- нов, между Скиллой и Харибдой, о пребывании у Цирцеи и в плену у нимфы Калипсо, о его свидании у входа в подземное царство с тенями умерших, о путешествии самого Телемаха в Пилос и Спарту. Что касается собственно гомеровских поэм, то первый их перевод на русский язык был сделан прозой с латинского языка в конце 50-х — на- чале 60-х годов 18 в. неким Кириаком Кондратовичем, сыном солдата, павшего под Полтавой. Перевод остался в рукописи, и неизвестно, ока- зал ли он какое-нибудь влияние на последующих переводчиков. В 1779 г. князю Потемкину был преподнесен перевод «Одиссеи», выполненный хоть и по-прежнему прозой, но непосредственно с древ- негреческого Петром Екимовым, который до этого снискал себе извест- ность как переводчик «Илиады» (1776—1778). Первое печатное издание прозаического перевода «Одиссеи» вышло в 1788 г. без имени пере- водчика, которым обычно считают будущего члена Российской акаде- мии Петра Соколова (1766—1835). Однако исследовавший этот вопрос А. Н. Егунов обратил внимание на то, что в 1788 г. Соколову было всего 22 года, а в экзаменационной ведомости академической гимназии за 1785 г. отмечено, что он «по-гречески читает и несколько слов знает». Едва ли этого было достаточно, чтобы за три года овладеть греческим в такой степени, которая позволила бы взяться за перевод «Одиссеи». 1 «Продолжение четвертой книги Одиссеи Гомера, или Приключения Телемака, сына Улисса». ,4.1 Поэтому Егунов предположил, что опубликованный в 1788 г. перевод, близкий по стилю к уже упомянутому переводу «Илиады» Екимова, и есть тот самый, который он преподнес «светлейшему». Оба перевода полны славянизмов, и Гнедич, вероятно, испытал их влияние, обра- тившись к «Илиаде». Эта поэма и до него привлекала внимание: не- сомненный интерес для истории русского переводческого искусства представляет перевод «Илиады», выполненный Ермилом Костровым александрийским стихом с парной рифмой (1787). Из «Одиссеи» с конца 18 в. до 1815 г. появились в переводах только отрывки: «Улисс у Алкиноя» (8. 499—586) — А. Ф. Мерзлякова и вся кн. 6 — Н. Кошанского. Первый пользовался 5- и 6-стопным амфибра- хием, напоминающим по своему звучанию гексаметр со слабым началь- ным слогом, и труд его скорее может быть назван вольным подражани- ем, чем переводом. Второй вернулся к александрийскому стиху, но не слишком стеснял себя ни точностью, ни объемом: из 331 стиха оригина- ла у него получилось 394, что вполне понятно, поскольку александрий- ский стих на 5 слогов короче гексаметра. В 1815 г. вышло 2-е издание прозаического перевода «Одиссеи», снова анонимное, но на этот раз, по всей видимости, подготовленное П. Соколовым. Он постарался освободить его от множества славяниз- мов, которыми увлекался Екимов, придал именам собственным форму, соответствующую оригиналу (в частности, вместо латинизированного Улисса появился Одиссей), но греческого Соколов по-прежнему не знал и сверял перевод то ли с латинским, то ли с французским текстом «Одис- сеи», не пытаясь устранить пропуски и небрежности 1-го издания. Новый прозаический перевод (с параллельным греческим тек- стом) обеих поэм Гомера предложил в 20-х годах 19 в. И. И. Марты- нов («Илиада» — 1823—1825, «Одиссея» — 1826—1828) в его известной серии «Греческие классики». Ч. XI—XII. Мартынов имел отдаленное представление об эпическом стиле и, в частности, исключал из текста определения, «без коих в переводе можно, а часто и должно обойтись», и не придерживался никакой системы в передаче постоянных эпите- тов, хотя иногда находил удачные новообразования («златоуздые кони», «медноланитный шлем») и снабдил перевод примечаниями по части стиля и употребления сложных слов. Перевод Мартынова, сделанный под сильным влиянием очень популярного на рубеже 18—19 вв. про- заического французского перевода Битобе (1785), получил у современ- ников отрицательную оценку, которая удерживалась за ним на протя- жении нескольких десятилетий. Переводы отдельных частей из «Одиссеи», опубликованные после Мартынова (1831 — Масальского из кн. 2. 155—255; 1840 — Джунков- ского, кн. 1 целиком), заслуживают упоминания только потому, что в них был использован — на пути, проложенном Гнедичем, — гексаметр, употребление которого вызвало, впрочем, решительное сопротивление у литераторов, требовавших передачи простонародности и даже «вуль- гарности» языка Гомера. (Заметим, что предпринятые тогда же и чуть позже попытки «воссоздать» «Илиаду» языком и стилем русских былин с заменой Атрида на Атреевича воспринимаются сейчас, как кошмар- ный сон.) Таков был фон, на котором Жуковский принялся в начале 40-х го- дов за «Одиссею». Правда, перед ним была уже совершенно закончен- ная «Илиада» в переводе Гнедича, у которого можно было бы многому поучиться, был немецкий перевод Фосса, но Жуковский не ставил себе целью вступать с ними в соревнование и в своей «Одиссее» пошел со- всем иным путем. 2 Интерес к античности, характерный для всех русских поэтов по меньшей мере с середины 18 в., пробудился в Жуковском достаточно рано и нашел отражение как в его собственном творчестве, так и — главным образом — в его переводах. Первым произведением в этом ряду надо, по-видимому, считать переложение рифмованными ямбическими четверостишиями знаме- нитого отрывка из Сапфо, до сих пор не получившего однозначного толкования («Тот мне кажется равным богу...», фр. 31), — «Сафина ода» (1806). В том же году последовал перевод басни Лафонтена «Сокол и Филомела», который представляет собой несколько причудливый ги- брид басни Гесиода о соколе и ястребе (ТиД, 202—212) с известным мифом о превращении в соловья афинянки Прокны (см. примеч. к 19. 518). Затем, в 1809 г. по мотивам Горация (Оды. II. 3) было напи- сано стихотворение «К Делию» и тогда же переведена баллада «Кас- сандра» Шиллера, использовавшего эллинистический миф об убийстве Ахилла, завлеченного троянцами под предлогом его бракосочетания с Поликсеной, дочерью царя Приама (см. вступительную заметку к CMC). Из менее известного немецкого поэта Маттиссона (1761—1831) Жуковский в 1812 г. перевел стихотворение «Элизиум», в основу кото- рого положен рассказ о пребывании души в царстве мертвых, и герои- ней его является, соответственно, Психея (Душа). Затем Жуковский возвратился к Шиллеру, переведя одну из самых известных его баллад «Ивиковы журавли» (1813) и стихотворение «Явление богов» (1815), в котором действуют Зевс, Аполлон, Бахус, Эрот и Стикс. В промежутке 4бз между этими переводами появилась собственная баллада Жуковского «Ахилл» (1814), написанная 4-стопным хореем по мотивам кн. XXIV «Илиады» (Приам у Ахилла), но с прибавлением обширных рассужде- ний Ахилла об ожидающей его скорой смерти, о гибели Патрокла и посмертной славе, — все это излагалось с сугубо меланхолическим на- строением1. Завершает античную тему в первые два десятилетия творчества Жу- ковского обращение к римским авторам — Овидию (перевод одного эпизода из «Метаморфоз» — кн. XI. 410—748 — под названием «Цеикс и Гальциона», 1819) и Вергилию («Разрушение Трои» — кн. II «Энеи- ды», 1822). Переводы эти показательны в том отношении, что выпол- нены гексаметром, т. е. размером подлинника, что, как мы видели, в те времена было вовсе не обязательным правилом. После семилетнего перерыва Жуковский опубликовал в журнале «Северные цветы» за 1829 г. в переводе с немецкого примерно 600 сти- хов из «Илиады», объединив отрывки из кн. VI и XVII—XX (от гибели Патрокла до выхода в бой Ахилла) с собственными стихами. Получи- лась небольшая поэма с Ахиллом в качестве главного героя, но откры- вающаяся прощанием Гектора — его будущей жертвы — с Андромахой. К этому же году относится переведенное из Гердера четверостишие «Гомер» («Вечен Гомеров венец»). Годом раньше вышло в свет «Торже- ство победителей» (1828), где присутствуют все главные герои, уцелев- шие к концу Троянской войны и размышляющие о бренности земного. Затем последовали еще три перевода из Шиллера: «Жалоба Цереры» (она уже знает, что ее дочь похищена Аидом), знаменитый «Поликратов перстень» (оба в 1831 г.) и «Элевзинский праздник» (1833) с участием Аполлона, Афины, Посидона и все той же Цереры, открывающей лю- дям секрет земледелия2. Третье, и самое результативное обращение Жуковского к антич- ным авторам охватывает последнее десятилетие его жизни. ??841 г. он уволился от государственной службы и поселился в Германии, где 1 Заметим в порядке контраста, что в том же году Жуковский написал «Плач о Пиндаре», представлявший сатиру на кн. Д. И. Хвостова (1757—1835). Здесь он не без основания заме- тил о Пиндаре, «что одами его пленялся, // Не понимая их, весь свет...». 2 Интересный анализ переводческих принципов Жуковского, ярко проявившихся в его «Торжестве победителей» и «Элевзинском празднике» и впоследствии нашедших отражение также в «Одиссее», см. в кн.: Этки71д ?. Русские поэты-переводчики от Тредиаковского до Пушкина. Л., 1973. С. 92—98. Для полноты же сведений об интересе Жуковского к античным мотивам упомянем отрывок «Война мышей и лягушек» (1831), написанный, может быть, по совету Пушкина, чтобы отразить литературные распри того времени, и перевод двустишия, посвященного Фидию, из Палатинской антологии, XVI. 81 (1836, «Ты не всходил на Олимп, Зевс ли явился тебе?»). в два приема (с января 1842 до конца 1844 и с октября 1848 по апрель 1849 г.) перевел «Одиссею», которой был очень увлечен, и чем дальше, тем больше: над первой половиной поэмы он работал почти три года, вторая заняла у него всего лишь 8 месяцев. По его собственному при- знанию, в последние месяцы он иногда переводил по 50, 60, 100 стихов в день. Может быть, под конец работа пошла быстрее и потому, что вторую половину поэмы с ее картинами домашнего быта Жуковский считал более привлекательной? В том же 1849 г. перевод вышел из пе- чати в Германии и России1. Из этой короткой справки читатель легко может сделать вывод, что источником вдохновения в отношении античных мотивов служили для Жуковского обычно чужие произведения. Однако заключение это нуж- дается в существенной поправке, ибо каждое переводимое им стихот- ворение по справедливости становилось его собственным. Как верно писал один из современников Жуковского вскоре после его смерти, «об- разы, ему не принадлежащие, делались его образами не только потому, что он их себе усваивал, а и потому, что в его творческом даровании они получали новую способность жить и действовать в мире, для которого они предназначались, и потому что ни одною своею чертою они не изо- бличали своего нездешнего происхождения»2. Слова эти, сказанные около полутора столетий назад, вполне применимы и к «Одиссее» в переводе Жуковского, объясняя как его достижения, так и слабые стороны. 3 В наше время считается аксиомой, что, приступая к переводу иноя- зычного автора, переводчик должен одинаково хорошо знать два язы- ка: тот, с которого он переводит, и свой родной. Наряду с этим он обя- зан проникнуть в историко-культурную обстановку того времени, когда появилось переводимое произведение, и чем больше оно удалено от нас, тем более необходимой становится эта работа. Принимаясь же за античного автора, переводчику приходится делать множество справок филологического и исторического характера, изучать бытовые реалии и семейные отношения, типы вооружения воинов и обычаи мореходов, какие были приняты за две-три тысячи лет до наших дней. Нет необ- ходимости добавлять, что качество перевода будет зависеть от уровня художественного дарования переводчика. 1 Стихотворения В. А. Жуковского. Издание 5-е. Том ось мой. Одиссея. I—XII песни. СПб., 1849. 2 Никигпенко А. В. Василий Андреевич Жуковский со стороны его поэтического характера и деятельности. СПб., 1853. С. 9 (курсив автора, подчеркнуто мною. —В. Я.). Из всех этих непременных предпосылок для удачного перевода Жуковский обладал только одной, хотя и самой важной: он был пре- красным русским поэтом и виртуозно владел стихотворной техникой. В остальном он значительно уступал тому же Гнедичу, проделавше- му для своей «Илиады» огромную предварительную работу, которую вполне можно назвать историко-археологической. С Жуковским дело обстояло иначе. Древнегреческого языка он не знал, и в попытке овладеть им на старости лет не пошел дальше первого урока. Никаких исторических или философских изысканий он не производил, а делал перевод с немецкого подстрочника, изготовленного для него Карлом Грасгофом (1799—1874), профессором древнегреческого языка в Дюс- сельдорфе. Жуковский считал его «великим эллинистом», хотя в не- мецком словаре специалистов по классической филологии указаны всего 4 его небольшие работы, относившиеся к типу так называемых Gymnasialprogrammen — гимназических пособий по какой-нибудь частной теме. Грасгоф предпочитал гомеровские реалии («Корабль у Гомера», «Домашняя утварь у Гомера и Гесиода»), причем из перевода Жуковского не видно, чтобы он уделил особое внимание первой из них, а вторая вышла вовсе после его смерти. Университета в Дюссельдор- фе не было, так что едва ли Грасгоф принимал какое-нибудь участие и в разгоревшихся в те времена спорах по «гомеровскому вопросу». Скорее всего, он был преподавателем классической гимназии, хорошо знавшим греческий язык, и к тому же невероятно трудолюбивым и до- бросовестным. Выполненный им по заказу Жуковского подстрочник, хранящийся в Санкт-петербургской Публичной библиотеке, является в своем роде уникальным. В отличие от обычных подстрочников, цель которых — передать со- держание оригинала, Грасгоф дал, в сущности, смысловое и граммати- ческое описание каждой его фразы. Первый ряд в строке занимает у него гомеровский стих, ниже подписан перевод каждого слова на не- мецкий язык и указано его грамматическое значение в греческом тек- сте. В каждом стихе отмечены также слоги, на которые в оригинале падает метрическое ударение. Получив в свои руки наряду с переводом Фосса такое подробное пособие, Жуковский, по его словам, «угадывал истинный смысл греческого оригинала» и, надо признать, во многом его угадал, хотя, возможно, и не всегда отдавал себе в этом отчет. В своем отношении к «Одиссее» Жуковский исходил из того вос- приятия Гомера, которое было характерно для сентиментально- романтического направления в литературе последней четверти 18 в. «В Гомере, — писал он, — нет работы искусства: он младенец, видевший во сне все, что есть чудного на земле и в небесах, и лепечущий об этом звонким, ребяческим голосом на груди у своей кормилицы природы»1. Читатель, ознакомившийся с предыдущей статьей, едва ли согласится с такой оценкой, да и сам Жуковский на практике чаще ее опровергал, чем подкреплял. Начнем с главного материала гомеровского эпоса — его искусствен- ного, выработавшегося в процессе многовекового развития языка, ко- торый представляет собой истинную амальгаму разновременных фоне- тических и морфологических явлений из различных диалектов («ахей- ского», эолийского, ионийского), при том что архаизмы соседствуют со словами обычной и даже обиходной речи, свободно используются грам- матические дублеты (типа русских «с тобой» и «с тобою») и применяется целый ряд других приемов. (О таком средстве эпической техники, как сложные определения и постоянные эпитеты, читатель уже знает из предыдущей статьи, § 52). Необыкновенной изощренностью отличается ритмический строй обеих поэм. Принятый в них послушный воле ав- тора дактилический гексаметр позволяет ему передавать самые тонкие смысловые нюансы. Чтобы изобразить в рассказе замедленность дей- ствия, в любой стопе, кроме пятой, два кратких слога могут заменяться одним долгим (получается так называемый спондей, который в русском стихосложении передается хореем); допускаются удлинение или сокра- щение гласных. Поскольку все эти приемы трудно оценить без при- влечения языка оригинала, попробуем объяснить некоторые из них на примерах из русской поэзии. Когда во всгуплении к «Медному всаднику» Пушкин сначала пишет: «Здесь будет город заложен», а через каких-нибудь 7 стихов: «Прошло сто лет, и юный град...», то различие между разговорной интонацией, в которую облечено размышление Петра, и авторским отношением к красоте выросшего Петербурга ощущается читателем как употребле- ние стилистических красок единого поэтического языка и не вызыва- ет у него никакого сопротивления. Затем, в русском языке существует известная разница между формой «воскресение» как возврат к жизни и «воскресенье» как день недели, но это сравнительно редкий случай стилистической дифференциации грамматических форм, которую ни- коим образом нельзя установить, например, в «Домике в Коломне», где в строфе I употребляется выражение «...с тройным созвучием», а в стро- фе III рифмуются «увечья», «наречья» и «готов сберечь я». Ясно, что в последнем случае выбор формы слова диктуется соображениями метра, 1 Жуковский В. А. Сочинения. 7-е изд. СПб., 1878. Т. VI. С. 369. 2 Здесь и далее В. Н. Ярхо ссылается на свою статью «"Одиссея" — фольклорное насле- дие и творческая индивидуальность» (Гомер. Одиссея. Перевод В. А. Жуковского. М.: Наука, 2000.) — Ред. 30 - 3454 4б7 как это было с грамматическими дублетами и у Гомера1. Наконец, в гексаметре у русских поэтов встречается замена дактиля хореем, чаще всего — в переводах или подражаниях древним (опять же у Пушкина: «Чистый лоснится пол...»). Возвращаясь после этого небольшого отступления к «Одиссее» Жу- ковского, спросим себя, в какой мере можно соотнести его переводче- ские принципы с особенностями языка Гомера. Начнем с его самого крупного достижения — необыкновенно легкого и гибкого гексаметра, с очень скупым употреблением замедляющих течение стиха хореев, и то лишь в начальной стопе (на все 12 с небольшим тысяч строк при- ходится немногим более сотни таких стихов). Гексаметром Жуковский пользовался и раньше — в частности, в уже упомянутых переводах из Овидия и Вергилия, но никогда этот размер не звучал у него так свободно, как в «Одиссее». Вот немного статистики. В первом 21 стихе эпизода из Овидия — 7 хореев, во всей кн. 1 «Одиссеи» — 3. Вместе с тем, в переведенной примерно за 20 лет до того кн. II из «Энеиды» Жуковский уже использовал накопление хореев в том же стихе, где в оригинале — 3 спондея: «Как погибла Троя, как Приамово царство // Греки низринули...» (ст. 4). В «Одиссее» наиболее замечательный при- мер в этом отношении — пять стихов из кн. II. 594—598, независимо от того, признаем ли мы их творчеством автора «Одиссеи» или позд- нейшей вставкой (см. в Примечаниях вступительную заметку к кн. 11). Здесь в оригинале на 4 первых гексаметра приходится 6 спондеев, изо- бражающих, с каким усилием катит Сизиф в гору камень; заключает описание пятая, сплошь дактилическая стопа: камень быстро катится вниз. Точно так же в переводе: 6 хореев в первых четырех стихах и за- ключительный стих из одних дактилей2. 1 Может быть, еще более наглядный пример такого, обусловленного размером, употре- бления грамматических дублетов дал сам Жуковский в первом же четверостишии принесше- го ему общероссийскую славу перевода из «Сельского кладбища» Томаса Грея. Уже бледнеет день, скрываясь за горою; Шумящие стада толпятся над рекой; Усталый селянин медлительной стопою Идет, задумавшись в шалаш спокойный свой. 2 С точки зрения построения стиха Жуковскому могут быть предъявлены две претензии. Во-первых, у Гомера прямая речь никогда не начинается с середины стиха, не кончается на ней и не прерывается указанием на говорящего. В переводе это правило иногда нарушается. Например: «Зевсу сказала: "Отец наш, Кронион, верховный владыка"» (1. 45; всего таких сти- хов около 60); или: «...То ведать// Должен я» (9. 280; всего свыше 30 случаев); или: «Добрый мой гость, — отвечал рассудительный сын Одиссеев» (1. 209 = 226 = 302; всего таких стихов свыше 20). В сумме с такого рода нарушениями выходит около 110 строк, т. е. менее одного процента от общего числа стихов в 12083. Во-вторых, встречается незначительное количество Другим замечательным свойством перевода Жуковского является обилие и богатство сложных прилагательных, примеры чего читатель найдет в первых же стихах поэмы: «многоопытный», «богоподобный», «хитроумный» Одиссей, «светоносный» бог Гелиос, «длинноогромные» столбы, поддерживающие небесный свод, «коварно-ласкательные сло- ва», которыми Калипсо пытается удержать у себя Одиссея. А потом встретятся «бесплодносоленая бездна» и «широкотуманная зыбь» моря, «звонкопространные сени» и «громкозвучнокопытные кони» и еще де- сятки, если не сотни, других сложных определений, которые могут не всегда совпадать с оригиналом («меднокованные копья» там, где в оригинале просто «медные»; «звонкоприятный голос» Калипсо, где эпитет добавлен переводчиком, равно как определение «сладостно- убийственный» в применении к голосу Сирен, отсутствующее в ориги- нале, но по существу верное), но в своей совокупности создают то оби- лие материальных, световых, цветовых и всяких прочих качественных характеристик, которыми отличается гомеровский эпос. Вместе с тем следует заметить, что одно и то же сложное опреде- ление Жуковский часто без необходимости переводит по-разному. Так, самый употребительный постоянный эпитет Одиссея ???????? «многострадальный» передается восемью способами, из которых наи- более частый («богоравный», 9 раз) не имеет никакого отношения к «многострадальности». Далее в убывающем порядке следуют еще семь: «хитроумный», «в испытаниях твердый», «постоянный в бедах», «твердый в бедах», «многославный страдалец», «непреклонный в на- пастях», «многохитростный» (последние 4 — по одному разу). Две- надцать раз эпитет вообще опущен. Аналогичная картина — с опре- делением ?????????: оно переводится то как «благородный» (8. 165), то как «богоравный» (11. 354; 13. 311), то как «хитромысленный» (9. 1), то как «многоумный» (21. 274) — ближе всего к оригиналу послед- ний перевод, и им можно было бы везде воспользоваться без всякого ущерба для смысла (а в двух первых случаях — и для размера). Точно также вполне выдерживают замену в стихе определения «лучезар- нокудрявая» и «светозарнокудрявая», служащие переводом одного и того же прилагательного ?????????? применительно к Эос (5. 390 и 9. 76). Или эпитеты «меднообутые» и «светлообутые» (??????????) — при спутниках Телемаха. Старший коровник (???? ???????????) Фило- йтий в одной и той же позиции в стихе назван «пастухов повелитель» (20. 235) и «простодушный коровник» (21. 199). Конечно, можно ска- ошибок в размере: 20 раз не хватает 6-й стопы (напр., 8. 403; 9. 175; 12. 331), около 30 раз добавлена лишняя, 7-я (напр., 5. 171; 8. 290; 13. 275). Всего выходит около 50 случаев, т. е. и вовсе менее половины процента. зать, что к середине 19 в. еще не вполне сформировалось представ- ление о поэтике древнегреческого эпоса, не говоря уже о теории oral poetry, и поэтому постоянные эпитеты могли производить впечатле- ние ненужной тавтологии, которую переводчик считал себя вправе разнообразить по своему усмотрению. Может быть, в общем стиле перевода эти вариации мало что меняют, но по отношению к поэти- ческой технике Гомера, где существенную роль играют постоянные эпитеты, сросшиеся с их носителями, такие вольности нельзя не при- знать некорректными1. Следующий вопрос — перевод повторяющихся стихов. Здесь мы сталкиваемся опять с двумя противоположными тенденциями. С одной стороны, можно отметить случаи безупречного равенства, особенно в переводе типичных ситуаций или, например, 1. 261 сл. = 4. 345 сл. = 17. 136 сл.; 5. 178 сл. = 10. 343 сл.; 1.356—360 = 21.354—358; 11.6—10 = 12. 148—152. Если, однако, читатель сравнит перевод 10. 517—525 и 11. 25—33, буквально повторяющихся в оригинале, то он увидит такие совершенно необязательные замены, как «другое» на «второе», «всех вместе призвав их» на «мной призванных вместе», — Жуковский явно избегал тавтологии в оригинале, хотя и писал, что «надобно сберечь всякое слово и всякий эпитет»2. Заметим попутно, что в других случаях Жуковский стремился со- блюдать приемы «малой» поэтической техники, употребленные в «Одиссее». Так, он довольно близко к оригиналу передавал рамочное оформление отдельных отрезков текста, о котором речь шла в преды- дущей статье (конец § 6). То же самое верно по отношению к некото- рым особенностям синтаксической структуры оригинала. В 2. 115 сл. Антиной и в оригинале запутывается в собственной речи, и главное по смыслу предложение появляется только в ст. 123. Соответствует ориги- налу анаколуф в 9. 431. 1 Один раз Жуковский оказался, впрочем, в положении plus roi que le roi тёше. Известно, что небо у Гомера всегда «звездное» (?????????), независимо от времени дня или ночи. Однако один раз из этого правила сделано исключение: в кн. 11. 17 сл. говорится, что Гелиос всходит на звездное небо, а обращается к земле с неба (без определения!). По-видимому, автор понял, что при появлении солнца звезды исчезают с небосклона. А вновь появляются только после его исчезновения. Тем не менее, Жуковский оба раза оставил эпитет в неприкосновенности! В то же время надо освободить переводчика от напраслины, которую возвел на него Егунов. В кн. 6. 101 Навсикая так же названа в оригинале «белорукой» (??????????), как и многие другие женщины (см. примеч. к ст. 101); так было и у Жуковского в первом издании 1848 г. Впоследствии в текст вкралась опечатка, которая пошла кочевать по всем переизданиям, в результате чего Навсикая стала «белокурой»; из этого Егунов сделал вывод, что Жуковский не решился применить к ней обычный эпитет, а переделал его, «хотя на цвет ее волос указаний у Гомера нет». Действительно, нет, как не было и у Жуковского. 2 Жуковский В. А. Сочинения. Т. VI. С. 184. Одним из средств выразительности служат в «Одиссее» анафоры — и они не ускользнули от внимания переводчика: «Многих людей горо- да... //Много и сердцем скорбел...» (1.3 сл.); «Поплыл вперед, угадав... // Поплыл со всеми своими...» (3. 166 сл.); «Или... громаду пронзить... // Или... с утеса низвергнуть... // Или оставить...» (8. 507—509). То же самое следует сказать о передаче тавтологии оригинала там, где она не касает- ся постоянных эпитетов («...негодяй негодяя ведет... // ...равного с равным бессмертные сводят», 17. 217 сл. или: «...избегшие... избегну в... избег», 1. 11—19, в оригинале различные формы глагола ????? «избегать»), об игре слов («готовит...приготовлено», 4. 770 сл.; «...невиновную мать об- виняешь...», 20. 135), об одинаковом окончании двух смежных стихов (19. 563 сл.) и даже об аллитерациях (см. 1. 47—49 и примеч.; вполне соответствует оригиналу аллитерация на "с" в 3. 26 и 64; в 17. 221 два вкусившая в подземном царстве граната, не может покинуть навсегда его владыку Аида. Подобным же об- разом глоток воды из Леты — «реки забвения» — лишает умершего воспоминаний о его земной жизни. Ст. 85—87 = 10. 56—58. Ст. 88—90 = 10. 100—102. Ст. 98. Силой их... притащив... — Неясным остается, каким образом Одиссей узнал о том, что произошло с отправленными на разведку спутниками. Позже, при посе- щении лестригонов, двое посланцев из трех возвращаются к Одиссею (10. 116 сл.); известие об участи спутников, превращенных Цирцеей в свиней, приносит Еврилох (10. 244 сл.). Вероятно, и здесь не все участники разведки польстились на внуше- ние лотоса (ср. в оригинале, ст. 94: «тот из них, кто отведал плода, сладкого, как мед...») и при виде своих очарованных им товарищей, вернулись к кораблям. Тогда надо предположить, что к лотофагам были отправлены не три человека, а больше, и ст. 90 (в переводе ст. 88 сл.) является позднейшей вставкой по аналогии с 10. 102. Ст. 103 сл. = 179 сл. = 471 сл. = 563 сл. = 12. 146 сл. Ср. также 4. 579 сл. Ст. 105 = 62. См. примеч. В ст. 105 отчетливо видна формула, которая в данном случае не отвечает ситуации: у Одиссея и его спугников не было основания «со- крушаться сердцем», так как пребывание у лотофагов окончилось вполне благопо- лучно. Ст. 105 сл. ...в землю //Прибыли... циклопов... — В рассказе о встрече с Цикло- пом представлен фольклорный мотив, засвидетельствованный едва ли не у всех народов мира, от Исландии до Сирии и от северной Испании до Монголии. (Ср. русскую сказку о встрече Кузнеца с Лихом). В специальной работе, увидевшей свет в начале нашего века, было собрано и классифицировано свыше 220 вариантов это- го сюжета. Если некоторые из них (в самой Греции, Италии, в рассказе о третьем путешествии Синдбада в сказках «1001 ночи») могли возникнуть уже под влиянием «Одиссеи», то в других случаях больше оснований говорить о типологическом сход- стве, чем о заимствовании из литературного источника. В самой «Одиссее» в раз- личной степени использованы два сказочных мотива, из которых первый состоит, в свою очередь, из трех следующих друг за другом эпизодов. Мотив А: 1) ослепление великана; 2) бегство под шерстью (или в шкуре) барана или другого домашнего жи- вотного; 3) подаренный великаном волшебный предмет, чаще всего кольцо, своим криком выдает местонахождение ослепившего; чтобы спастись, герою приходится отрезать себе палец. Мотив Б: герой, ранивший злого духа (лешего и т. п.), избегает мести со стороны товарищей пострадавшего, потому что тот в ответ на их вопросы говорит: «я сам (это сделал)» или «Никто». Мотив А 3 в «Одиссее» опущен, хотя ру- димент его можно усмотреть в сг. 482 и 517. К названным двум мотивам присоеди- няется похвальба Одиссея, едва не приводящая к потере корабля (ст. 537—545) и, во всяком случае, провоцирующая губительное вмешательство Посидона в даль- нейшую судьбу героя. Гомеровские циклопы едва ли имеют что-нибудь общее с упоминаемыми у Гесиода (Теог. 139—146) циклопами, кующими молнии для Зевса. Возможно, что Полифем и его сородичи названы циклопами за их огромную силу по аналогии с циклопами-кузнецами. В новогреческом фольклоре сохранился рас- сказ про Циклопа, хотя противник его и не назван по имени. Ст. 125. ...кораблей красногрудых... —Точнее: «краснощеких». Нос корабля упо- добляется человеческому лицу, которое иногда на нем изображалось. Соответ- ственно, окрашенный с обеих сторон красной краской форштевень сравнивается со щеками. Ст. 130. Дикий mom остров могли обратить бы в цветущий циклопы... — В ориги- нале речь идет не о циклопах, а об упомянутых выше людях (искусниках), которые могли бы сделать этот остров «прекрасноусгроенным». Ст. 137. Якорь... — В оригинале речь идет о камнях, которыми в гомеровских поэмах пользуются как якорями. Ст. 150—152 = 12. 6-8. Ст. 159 сл. ...все двенадцать моих кораблей... — Здесь впервые названо число ко- раблей Одиссея (см. Ил. II. 637). ...для себя... — Т. е. для экипажа своего корабля. Ст. 161 сл. = 10. 183 сл. = 476 сл. = 12. 29 сл. Ст. 164. ...скудельных сосудов... — Здесь: амфор. То же самое в сг. 204. Ст. 168—170 = 558—560 = 10. 185—187. Ст. 175 сл. = 6. 120 сл. = 13. 201 сл. Ср. также 8. 575 сл. Ст. 177—179 = 15. 547—549. Ст. 178—180 = 562—564. Без ст. 180 = 11. 637 сл. = 12. 145 сл. Ст. 179 сл. = 103 сл. Ст. 186. ...черноглавые дубы... — Собственно: «с высокой кроной». Ст. 187—192. Муж великанского роста... — Одиссей описывает здесь Полифема на основании более позднего впечатления. Войдя в пещеру, он еще не знает, как выглядит ее хозяин. Любопытно, что ни здесь, ни далее не упоминается единствен- ный глаз Полифема, хотя это обстоятельство играет решающую роль в возникно- вении плана спасения от Циклопа (см. ст. 332 сл.). Ст. 197. ...Аполлона великого жрец... — В переводе пропущено: «который обере- гал Исмар», — естественно, до его разрушения. Ст. 202. ...семь... талантов... — Магическое число «семь», вероятно, и здесь вы- брано не случайно. Ст. 204—207. ...двенадцать... скуделей вином... — Исмар славился своим вином. См. Архилох, фр. 2: «из-под Исмара вино». Ст. 210. В двадцать раз боле воды подбавляли... — Указание на особую крепость и аромат вина. См. 1. 107 и примеч. Ст. 252—255 = 3. 71—74, с той разницей, что Полифем нарушает закон госте- приимства, предписывающий сначала угостить чужеземцев и только потом спра- шивать об их происхождении. См. 1. 122 и примеч. Ст. 263. Служим мы в войске Атрида... — Неточный перевод. В оригинале сказа- но: «мы люди (соратники) Атрида». В греческом лагере под Троей ни один воена- чальник не воспринимал себя как человека, подчиненного Агамемнону. Ст. 270. Мстит за пришельцев... Кронион... — Точнее: «за просящих защиты» — мысль, не раз повторяемая в поэме. См. 6. 207 сл. и примеч. Ст. 272. ...с неописанной злостью... — Перевод сильнее оригинала, где сказано (как и далее, ст. 287, 368): «с безжалостным сердцем». Ближе всего к оригиналу перевод: с злобной насмешкой (ст. 368), хотя и там в оригинале нет подлежащего «людоед зверонравный». Ст. 273. ...вовсе безумен... — Тоже усиление оригинала, где сказано ?????? «не- разумен (как ребенок)». Ст. 276. ...мы породой их всех знаменитей... — В оригинале: «мы их намного сильнее». Ст. 288. ...как бешеный зверь... — Добавление переводчика. См. примеч. к ст. 272. Ст. 302. Меч мой уж был занесен... — В оригинале: «ощупав меч рукой»: Одиссей по привычке не глядя хватается за рукоять меча. Ст. 331. ... пригласил я сопутников жеребий кинуть... — Решение преждевремен- ное, так как Одиссей еще не знает, кто из оставшихся в живых станет вечером жерт- вой Полифема. Ст. 337 сл. ...полное стадо IIВвел... — В отличие от ст. 238, когда Полифем оста- вил самцов снаружи. Впустив в пещеру все стадо, Полифем предоставил Одиссею и его спутникам возможность выбраться из нее (ст. 425—432). Ст. 361. ...безумцу я подал... — В оригинале содержится характеристика не Ци- клопа (безумец), а его состояния: он выпил «безрассудно», не подозревая послед- ствий. Ст. 379. ...хотя и сырой был... — Точнее: «зеленый», «свежий». Впрочем, и этот перевод не снял бы недосмотра автора, который заставляет Одиссея обжигать кол дважды: см. ст. 328—330. Ст. 403. Полифем — см. CMC. Ст. 406. ...обманом иль силою... — Циклопы не подозревают, насколько близок их вопрос к истине: Одиссей пустил в ход оба средства. Ст. 422. ...тщетно... — Дополнение переводчика. В оригинале: «я сплетал вся- кие обманы и план, поскольку дело шло о жизни». Ст. 426. ...как шелк... —Анахронизм переводчика: греки шелка не знали. В ори- гинале: «с черной шерсгью». Ст. 436 сл. = 306 сл. Одинаковое завершение двух соседних стихов соответству- ет оригиналу. Ст. 449—451. Первый... Первый... — Анафора передает трехкратное повторение в оригинале определения ?????? «первый». Ст. 460.....злоковарныйразбойник... — Преувеличение переводчика. В оригинале сказано: «ничтожный Никто» (игра слов: ????????? — ?????): Циклоп тяжело пере- живает не столько коварство Одиссея, сколько поражение, нанесенное ему таким ничтожным противником. Ср. ниже, ст. 513—516, где, впрочем, малорослый урод, человечишко хилый тоже несколько преувеличено. В оригинале: «малый ростом, ни- чтожный, бессильный». Ст. 468. ...мигнув... глазами... — Собственно: «кивком отбросив голову назад» в знак запрещения. Ст. 471 сл. = 103 сл. Ст. 477. ...навлекаем мы... гибель... — В оригинале нет такого обобщающего вы- вода. Там сказано: «и, конечно, тебя настигло (твое) злодеяние, поскольку...» Ст. 482. На голос кинул... — Поведение Полифема можно рассматривать как ва- риант мотива А 3 (см. примеч. к ст. 105 сл.): виновник расправы выдает свое место- нахождение криком. Ст. 483. ...его черноострого носа... — В переводе сделана попытка исправить ори- гинал, где сказано: «едва не задел вершины руля», что представляется бессмыс- лицей: руль находился на корме, и камень, упавший впереди корабля, не мог его задеть. Объясняется эта несуразица тем, что ст. 483 повторяет ст. 540, где все находится на месте: второй камень, брошенный Полифемом, действительно упал позади корабля. Поэтому уже древние комментаторы считали сг. 483 интерполя- цией, проникновение которой в текст вызвано тождеством ст. 482 и 484 со ст. 539 и 541, причем в ст. 482 употреблено уточняющее наречие «спереди» (??????????), а в ст. 539 — «сзади» (?????????). Ст. 491. ...на двойном расстоянье... — Здесь нет противоречия с ст. 473 сл., ко- торый является формульным стихом, не претендующим на точность измерения, а просто обозначающим большое расстоянье. В то же время, мифические герои мог- ли обладать достаточно громкими голосами, чтобы Полифем услышал Одиссея и на расстоянье, вдвое превышающем первоначальное. Ст. 502. ...Если... кто спросит... — Похвальба Одиссея, навлекающая на него гнев Посидона, находится в русле «героической» этики: победивший срамит по- бежденного (живого или мертвого), называя себя и тем завещая славу о себе по- томству. Выше, в сг. 475—480, еще не назвав себя, Одиссей оправдывает расправу с Циклопом как справедливую месть за попрание им законов гостеприимства. Ст. 503. ...единственный... —Добавление переводчика. Как говорилось (примеч. к сг. 187—192), автор избегает упоминания этой особенности во внешнем облике Циклопа. Ст. 509. ...в людях... — Добавление Жуковского. Телем отличался способностью предсказывать циклопам, не имевшим близких связей с людьми. Ст. 520 сл. ...погибшее зренье мое возвратить мне //Может... — О способности По- сидона возвратить зрение Полифему в поэме нигде больше не говорится. Ст. 528—535. Обращение Полифема к Посидону выдержано по всем канонам молитвы. Оно начинается с просьбы услышать молящего (?????, опущенное в пе- реводе); затем называется имя божества, его признаки (ст. 528) и обосновывается право обратиться к нему за помощью (ст. 529: Полифем — сын Посидона), нако- нец, излагается содержание просьбы, направленной против вполне определенного лица (сг. 530). Ср. Ил. I. 37—42. ...лазурнокудрявый... — см. статью «"Одиссея" — фольклорное наследие...», § 5. Ст. 531, повторяющий сг. 505, отсутствует во многих папирусах и рукописях. Ст. 550. ...светлообутъгх... — В оригинале тог же эпитет ??????????, что в ст. 60 (см. примеч.) Ст. 553—555. Некоторые исследователи считаю!', что автор выходит здесь из роли: откуда Одиссей мог знать о замыслах Зевса? Однако, во-первых, это не един- ственный случай нарушения иллюзии повествования (см. 12. 374—390 и примеч., 13. 285 сл.); во-вторых, Одиссей, рассказывая феакам о случившемся, мог судить о намерениях Зевса на основании своего последующего опыта. Ст. 556 сл. = 161 сл. См. примеч. Ст. 556—558 = 10. 476—478. См. примеч. Ст. 556—560 = 10. 183—187. Ср. 19. 424—438. Ст. 558—560= 168—170. Ст. 562 сл. = 178 сл. См. примеч. Ст. 565 сл. = 62 сл. См. примеч. КНИГА ДЕСЯТАЯ У Эола, лестригонов и Цирцеи Ст. 1. Эолия — здесь прилагательное: Эолов остров. Ст. 3. Остров плавучий... — Представление о плавучих островах, присущее моряц- кому фольклору, основано, вероятно, на том, что вследствие отсутствия или неточно- сти лоций моряки заставали искомый остров не в том месте, где предполагали. В С 5, видимо, опечатка: «пловучий», но в список «ошибок» (конец II тома) не включена. Ст. 7. ...сыновьям дочерей он в супружество отдал... — Браки между родными бра- тьями и сестрами, рано ставшие предметом табу, отражают древнейшую, эндогам- ную форму браков. См. примеч. к 7. 54 сл. О проживании женатых сыновей в одном доме с родителями см. 3. 396 сл.; Ил. VI. 242—246. Ст. 13. В град их прибывши... — Каким образом кораблям Одиссея удалось найти доступ на остров, обнесенный неприступною медной стеною (ст. 3), автора не ин- тересует. Ст. 15. Повесть о Трое, о битвах аргивян... — Не вполне точный перевод. В ориги- нале сказано: «о плавании аргивян под Илион...» Ст. 19. ...быка девятигодового... — Т. е. крупного; принимать определение в бук- вальном смысле слова нет необходимости. Ст. 20. Мех с... ветрами... — Еще один фольклорный мотив, перекликающийся, с одной стороны, с заклинанием ветров, с другой — объясняющий внезапное воз- никновение бури, когда из мешка (пещеры) вырываются запертые там ветры. См. ниже ст. 47—49. Ст. 25 сл. Зефиру... Нас... провожать... — Зефир — ветер, дующий с запада на восток. В античности еще со времен Фукидида (III. 88) владениями Эола называли Липарские острова, на север от Сицилии, выделяя в них особенно остров Строн- гилу (Стромболи). В одном папирусном отрывке географического содержания Эо- ловы острова прямо характеризуются стихами из «Одиссеи», 10. 3 сл. Следователь- но, направление на Итаку с запада на восток указывалось верно, но в этом случае Одиссею надо было сначала либо обогнуть Сицилию, либо пройти с кораблями че- рез беспокойный Сицилийский пролив. Таким образом, соблазнительная попытка найти реальный прототип для острова Эола наталкивается на известные трудности, и значительно проще локализовать его где-то на далеком западе, подобно острову Калипсо. Ст. 47. Мех был развязан... — Остаток фольклорного мотива, связанного с нару- шением запрета. Хотя здесь запрет со стороны Эола нигде прямо не сформулиро- ван, легко было о нем догадаться. С другой стороны, спутники Одиссея не знали о содержании мешка, так что и в этом отношении мотив запрета выступает в сильно ослабленном виде. Ст. 56—58 = 9. 85—87. В кн. 10 эти стихи менее уместны. См. ст. 13 и примеч. Ст. 59. ...с глашатаем... — Так как после всего случившегося Одиссей не может больше рассчитывать на благосклонность Эола, он старается придать своему по- вторному визшу официальный характер, который обеспечивается присутствием глашатая. Тот же случай в ст. 101. Ст. 68. Сон роковой и безумие спутников... — В оригинале несколько иначе: «меня ввели в заблуждение (букв.: ослепили) дурные спутники и вдобавок к ним креп- кий сон». Ст. 72, 75. Прочь! — Анафора в переводе соответствует оригиналу. Ст. 74 сл. ...ненавистен... ненавистен... — Одинаковое завершение соседних сти- хов не находит соответствия в оригинале, хотя мысль его передана верно. Ст. 81 сл. Аешригоны — мифические великаны-людоеды, вошедшие в «Одис- сею» из фольклора.Ламос в оригинале не название их города, а имя его основателя (Лам). Миоговратный (?????????) может быть принято и за название города Теле- пил, «Широковратный», которое некоторые исследователи толкуют в пользу его отождествления с подземным царством, всех принимающим. В древности лесгри- гонов локализовали в различных областях от Сицилии до Центральной Италии. С другой стороны, упоминание Артакийского источника (см. ст. 107 и примеч.) за- ставлет поселить их в Пропонтиде. Наконец, ст. 82—86 наводят на мысль, что в мифе о лестригонах отразились слухи о северных землях с их короткими летними ночами (точный перевод ст. 86: «ибо сближаются пути ночи и дня»). Таким образом, ясно, что локализация этого сказочного племени — такая же попытка с негодными средствами, как все аналогичные толкования. В глазах автора «Одиссеи» лестриго- ны жили, по-видимому, где-то на востоке, так как корабль Одиссея вскоре после спасения достигает острова Цирцеи (ср. ст. 135 и примеч.). Ст. 95. Я... свой ... корабль поместил в отдаленье от прочих... — В отличие от при- ключения у циклопов, где Одиссей оставляет 11 кораблей на Козьем острове, а сам с одним кораблем отправляется на разведку, здесь он поступает наоборот. Смысл этого решения для дальнейшего развития действия ясен: с одной стороны, история странствий героя требовала, чтобы он отплыл на одном корабле, который со време- нем потерпит кораблекрушение; с другой стороны, из-под Трои Одиссей должен был выйти с 12-ю кораблями (см. 9. 159 сл. и примеч.) Таким образом, потеря всех кораблей, кроме одного, присоединяла сюжет «поэмы странствий» к героическому преданию о Троянской войне. Ст. 100—102 = 9. 88—90. Ст. 104. В город... — Как видим, по своему общественному развитию лесгригоны находятся на более высокой стадии, чем циклопы. У них есть город и хорошо обо- рудованная гавань (ст. 87—94), а также царь, проводящий на площади народное собрание (ст. 114). Ст. 105. ...дева им встретилась... — Еще один реликт фольклорного мотива, в со- ответствии с которым скиталец встречает на своем пути волшебницу, очаровываю- щую его, с тем чтобы погубить (ср. роль Кощевны в русских сказках). Здесь, однако, лесгригонская дева ограничивается тем, что приводит Одиссея и его спутников к своим соплеменникам. Ст. 107. Ключ Артакийский — реально существовавший источник у Кизика, на южном берегу Пропонтиды (Мраморного моря), должен был быть известен ауди- тории «Одиссеи» из сказания об аргонавтах (см. 12. 70), которым на их пути также пришлось встретиться с великанами. В контексте нашей поэмы эта подробность в достаточно коротком рассказе о лестригонах является, в сущности, излишней. Ст. 120. Великаны — см. примеч. к 7. 59. Ст. 133 сл. = 9. 62 сл. = 565 сл. Ст. 135—138. Остров Эя — в античности его помещали у побережья Лация, на западе Италии. Однако происхождение Цирцеи и ее брата Ээта от Гелиоса, чей дво- рец находится, естественно, на крайнем востоке, показывает, что греки времен Го- мера представляли себе остров Эю расположенным у восточных пределов Океана (см. 12. 1—4). Более поздняя локализация привязывала его к Колхиде, т. е. кавказ- скому побережью Черного моря. Во встрече Одиссея с Цирцеей нашли отражение многочисленные фольклорные сюжеты, распространенные в сказках разных наро- дов. Это, прежде всего, неожиданное вмешательство Гермеса в качестве доброго волшебника, который вручает Одиссею спасительный корень, избавляющий его от происков колдуньи (ст. 302—306). Затем — угроза мечом (ст. 321 сл.) и воздержание героя от полового общения с завлекающей его волшебницей, пока она не даст клят- венного заверения в том, что не причинит ему вреда (ст. 337—344). Обычно такая волшебница (ведьма) несет наказание за свои замыслы против «доброго молодца». В одной былине о Добрыне он становится жертвой некой Маринки, которая заво- раживает его и превращает в серого волка. По прошествии двух лет, двух месяцев, двух недель и двух дней мать Добрыни идет к Маринке и грозит превратить ее в собаку или в сороку. Та возвращает Добрыне прежний облик, и он сражает ее стре- лами из лука. В «Одиссее» этот мотив значительно смягчен: Цирцея превращается в помощницу героя, гак как она нужна автору, чтобы предостеречь Одиссея от еще ожидающих его испытаний (12. 37—141). В одной из сказок братьев Гримм герой попадает в таинственный лес (ср. ниже, ст. 150), где ведьма прикосновением жез- ла (ср. сг. 238) превращает его в камень. Отправившийся на розыски пропавшего его брат не поддается хитростям колдуньи и заставляет ее вернуть превращенному человеческий облик. Вместе с ним освобождаются от чар и другие заколдованные ведьмой люди. Дева... — Добавление переводчика. Сладкоречивая... — В оригинале сказано: «сграшная (так как владеет колдовским искусством), одаренная человече- ским голосом (обычно боги обладают сверхмощным голосом)». Ээт назван кознодеем, потому что он изыскивал способ погубить Ясона, приплывшего за золотым руном. Ст. 143 сл. = 9. 175 сл. Ст. 178 сл. ...снявши Верхние платья... — В оригинале: «раскутавшись», т. е. от- бросив одежду, которую они натянули себе на голову в знак траура по товарищам, погибшим от рук лесгригонов. Ст. 183—187 = 9. 556—560. Ст. 189. Спутники, верные, слушайте... — Формульный стих (ср. 12. 271, 340) здесь не совсем к месгу после обильного пира на берегу (ст. 183 сл.). Стих был заподозрен как интерполяция еще александрийскими грамматиками. Ст. 190—192. Нам неизвестно, где запад лежит... — Достаточно загадочные: за три дня пребывания на осгрове Одиссей и его спутники имели довольно времени, чтобы понять, где запад и где восход (ср. ст. 187). Может быть, это метафора из язы- ка моряков, обозначающая, что они сбились с пути? Ст. 206.Жеребьи... потрясли мы... — Древние греки не тянули жребий, запуская руку в шлем ('так каждый мог опознать брошенный им для жеребьевки предмет), а встряхивали его, следя за тем, чей жребий выскочит при этом наружу. Ст. 208... .двадцать два... — Экипаж на корабле Одиссея состоял первоначально, как обычно, из 50 гребцов (см. 8. 35 сл. и примеч.). Поскольку Одиссей поделил оставшихся на две половины, автор, как видно, учитывает, что шестеро погибли в пещере Циклопа, забывая, что до этого еще шестеро стали жертвой киконов (см. 9. 60 и примеч.). Делать из этой забывчивости вывод о позднем происхожде- нии эпизода у киконов едва ли есть основание. Ст. 210—242. Рассказ Одиссея подменяет здесь авторскую речь: о том, что про- изошло, он узнал только позже от Еврилоха. Ст. 213. ...питьем очарованным их укротила Цирцея. — Стих этот понимают по- разному. Либо Цирцея смягчила нрав диких зверей и сделала их ручными (так по- нял и Жуковский), либо львы и волки — в прошлом люди, превращенные в зверей с помощью злого зелья (???? ???????). Ср. ст. 432. Ст. 218. ...остролапые львы... — В оригинале: «с сильными когтями», причем эпитет относится и к волкам. ...шершавые... —Дополнение переводчика. Ст. 220 сл. К дому... устремились... — Собственно: «остановились перед дверью» (ср. ст. 310). Ст. 222 сл., 227. ...сидя за... Тканью... — См. 5. 62 и примеч. Ст. 227. ...гармонией... наполняя... — Понятие «гармонии» в музыкальном зна- чении отсутствует у Гомера. Слово ??????? обозначает у него «соединение вместе», «скрепу», «связь». Ст. 232. ...усомнившись... — В оригинале сильнее: «заподозрив коварство». Ст. 234 сл. Прампейское вино — красное и очень крепкое вино; светлое — допол- нение переводчика. Ст. 236. ...чтоб память... пропала... — Собственно, излишняя мера, в которой Цирцея не нуждается, чтобы превратить людей в свиней. (Отклик на эту подроб- ность — сг. 397.) К тому же далее сообщается (ст. 240), что они не утратили челове- ческого разума. 5^2 Ст. 237 сл. ...ударом... жезла... — См. 13. 429 и примеч. Ст. 242. Свидииа — дерево «кизил кровяной» (cornus sanguineus), с ветвями крас- ного цвета. Ст. 252—258 во многом повторяют ст. 226—232 с соответствующей переменой лица рассказчика. 256 сл. = 230 сл. Ст. 253, повторяющий 211, отсутствует в большинстве рукописей; вероятно, позднейшая вставка. Ст. 264 сл. ...па колена... упав... — Собственно: «обхватив обеими руками (мои) колени» (см. ст. 324). Ст. 265. ...с рыданьем бросил крылатое слово... — Формульный стих, отсутствую- щий в большинстве рукописей, считается здесь позднейшей вставкой. Ср.: 2. 362; 11. 154, 472,616; 16. 22; 17. 40. Ст. 266. ...повелитель... — В оригинале обычный эпитет героев — «вскормлен- ный Зевсом». Без нарушения ритма и смысла можно было бы перевести «богорав- ный». См. перевод в сг. 443. Ст. 283. Всех обратила в свиней... — Здесь Одиссей впервые слышит о том, что произошло с его спутниками; иначе трудно было бы объяснить его слова в ст. 338. Ст. 290. Пойло — для современного читателя звучит как питье для скота. В ори- гинале речь идет о кикеоне — той же самой смеси, которая упоминается в ст. 234 и не может вызывать отвращения. Ст. 301. ...мужество... все ты утратишь... — Здесь отражено обычное представ- ление древних греков, по которому смертный, разделивший ложе с богиней, теряет мужскую силу. Впрочем, на Одиссея это правило, как видно из его отношений с Ка- липсо и затем с Цирцеей, не распространяется. Поэтому в оригинале есть еще один, более прагматический опенок: сняв одежду, Одиссей останется безоружным, так как должен сначала освободиться от перевязи, которая держит меч. Ср. ст. 341. Ст. 305 сл. Моли — волшебная трава, имеющая магическое значение, как в рус- ском фольклоре — цветущий папоротник (ср. «Ночь накануне Ивана Купала» Го- голя). Какое именно растение имеется в виду, не знали уже древние. Феофрасг в «Истории растений», IX. 15. 7, отождествлял его с особым сортом чеснока, росшим в равнине реки Пенея и на горе Киллене в Аркадии. Едва ли, однако, есть необходи- мость приписывать автору «Одиссеи» столь обширные ботанические познания; на сказочном острове Цирцеи могло расти любое волшебное растение. В современной лингвистике греческое ???? сближают с санскритским mulam «корень», и этого зна- чения достаточно, чтобы приписать моли чудодейственное свойство. ...людям опасно С корнем его вырывать... — В оригинале: «смертным его трудно выкапывать», как и всякую волшебную траву. Далее, к сожалению, не указано, как должен был Одиссей применить моли, — хранить при себе, как талисман? Разжевать и проглотить? Ст. 307. ...подав мне растенье... — Повторение этих слов из ст. 302 создает впе- чатление «рамочной композиции», в оригинале отсутствующей. Ст. 315, повторяющий 1. 131, исключал Аристарх; нет его и в некоторых руко- писях. Ст. 321 сл.— Ср. 294 сл. Ст. 334.Ложе мое... — В оригинале: «наше»; Цирцея уверена в длительном пре- бывании у нее Одиссея. Ст. 343 сл. = 5. 178 сл. Одиссей так же требует клятвы от Цирцеи, как впослед- ствии — от Калипсо. Ст. 345 сл. = 15. 437 сл. = 18. 58 сл. Ст. 350. Все они дочери были потоков и рощи священных... — Т. е. нимфы, прислу- живавшие в доме Цирцеи. Ст. 364 сл. — Ср. 3. 466 сл.; 8. 454 сл. Ст. 366 сл. = 314 сл. Ст. 368—372, повторяющие 1. 134—138 (см. примеч.), многие современные ис- следователи считают позднейшей интерполяцией, так как все приготовления к еде уже сделаны: столы пододвинуты к креслам, хлеб подан (ст. 354 сл.). Ст. 374. ...с недобрым предчувствием... — В оригинале не вполне удачно упо- треблено словосочетание, встречающееся ниже, 18. 154, и в Ил. XVIII. 224: гам действительно персонаж предчувствует недоброе. Здесь же Одиссей уже знает обо всем случившемся, и сердце его скорбит о еще не возвращенных спутниках (ср. в оригинале: «но я сидел, думая о другом», т. е. не об еде, а о товарищах). Ст. 421. ...Что их постигло?.. — Неточный перевод. В оригинале: «поведай о гибели остальных товарищей»; увидев, что Одиссей возвращается один, и зная от Еврилоха об исчезновении его спутников, оставшиеся на корабле уверены, что остальные погибли. Ст. 423 сл. = 403 сл. с переменой формы глагола. Ст. 430. — Позднейшая вставка, введенная по образцу 4. 77. Ст. 432. ...она превратит вас... — О превращении спутников в свиней Еврилох ничего не мог знать; его опасение вызвано, очевидно, видом львов и волков, в ко- торых он подозревает заколдованных Цирцеей людей (см. ст. 213 и примеч.). Не исключается, впрочем, что автор бессознательно поделился знанием ситуации со своим персонажем. Ст. 433. ...шершавых... лесных густогривых... — Добавления переводчика. Ст. 441. Был мне и родственник близкий... — Возможно, предполагается, что Ев- рилох был женат на Ктимене, сестре Одиссея, имя которой здесь, однако, не на- звано. См. 15. 363 и примеч. Ст. 450. Баней себя освежили... — В оригинале омовение спутников Одиссея совер- шает сама Цирцея: «омыла и умастила жирным маслом». См. 3. 464—466 и примеч. Ст. 455 сл. = 400 сл. Впрочем, ст. 456, отсутствующий в большинстве рукописей, является, вероятно, интерполяцией под влиянием ст. 401, где Цирцея обращается к одному Одиссею. Ст. 469 сл. — Ср.: 19. 152 сл.; 24. 142 сл. Впрочем, ст. 470 отсутствует во многих рукописях и считается обычно поздней вставкой по образцу 19. 153 = 24. 143. Ст. 472. ...несчастный... — Неточный перевод. В оригинале — многозначное обращение ???????(?) — «странный», «чудной». Ст. 476—478 = 183—185 = 9. 556-558 = 12. 29—31; ст. 475 = 12. 28. Ст. 483. ...исполни свое обеищиье... — Собственно, Цирцея такого обещания не давала, а только предложила Одиссею и его спутникам отдохнуть у нее от перене- сенных испытаний (ст. 456—465). Ст. 492 сл. Душу... Душу. — Анафора не находит соответствия в оригинале. Ст. 494. ...в аде... — Убежище умерших древние греки называли Гадесом или Аидом (ср. сг. 512). Ст. 496—499 = 4. 538—541 с небольшой заменой. Ст. 507. ...передам я Борею... — Борей — ветер, дующий с севера. Океан и вход в подземное царство предполагаются на юге или юго-западе по отношению к острову Эе. Ст. 510. ...свой теряющих плод... — До его созревания, что указывает на их бли- зость к бесплодному царству Аида. ...из тополей черных... — См. 5. 64 и примеч. Ст. 513—515. Быстро бежит там... — Автор представляет себе здесь расположе- ние рек в подземном царстве таким образом, что две большие реки — Пирифлегетон («пылающий огнем») и Стикс («внушающий ужас») с его притоком Коцитом («рекой воплей»), сливаясь, низвергаются в пропасть, где они впадают в Ахерон (его назва- ние греки сближали со словом ???? «боль, печаль, горе»). Современного читателя больше всего удивляет отсутствие среди них наиболее известной ему Леты — реки забвения. Ст. 517—525 = 11. 25—33 с заменой глагольных форм. Ст. 518—527. Описываемая здесь процедура жертвоприношений соответствует реальному ритуалу, принятому в Древней Греции для умилостивления умерших. Мрачному бесплодию мертвых отвечает принесение в жертву коровы, тельцов не имевшей (ст. 522), и животных черной масти (ст. 527). Ст. 519. ...смесью медвяной... — Т. е. смесью из молока и меда. Ст. 523. ...драгоценностей много... — Точнее: «ценных даров», под которыми едва ли разумеются не сгорающие в огне изделия из драгоценных камней и металлов. Ст. 526,530. — Ср. 11. 34, 37. Ст. 527. ...к Эребу... — Т. е. в самую глубину подземного»царства. Ст. 528. ...обратясь к Океану... — Точнее: «а сам отвернись назад, к водам реки», т. е. Океана. При вызывании дуЩ умерших опасно оборачиваться в их сторону. Ст. 531—537 с небольшими вариантами = 11. 44—50. Ст. 539 сл. = 4. 389 сл. В остальном, ст. 538—540 вызывают со стороны исследо- вателей различное к себе отношение. Одни считают их позднейшей вставкой, так как в 11. 100—137 Тиресий ничего не говорит об обратном пути, кроме запрета покуситься на коров Гелиоса (ст. ПО—115). Другие полагают, что автор, воспро- изводя здесь, как и в ст. 496—499, соответствующие пассажи из кн. 4, сознательно сопоставляет судьбу двух героев, Менелая и Одиссея, после отплытия из-под Трои: в то время как первый, преодолев все беды, уже наслаждается мирной жизнью, второму предстоят еще новые испытания. Ст. 543—545 = 5. 230—232. Ст. 546 сл. = 12. 206 сл. с небольшими вариантами. Ст. 558—560 = 11.635. Ст. 564 сл. = 491 сл. КНИГА ОДИННАДЦАТАЯ Встреча в подземном царстве Книга 11 вызвала особенно ожесточенную дискуссию между аналитиками и уни- тариями. Все согласны в том, что нисхождение в Аид представляет кульминацию странствий героя и является необходимой составной частью поэмы, хотя здесь оно и заменено вызыванием душ к входу в подземное царство. Расхождения начинают- ся по вопросу о том, насколько согласуются между собой отдельные части книги. Аналитикам повод для подозрений в далеко идущей интерполяции дают глав- ным образом два раздела, (а) Ст. 225—332, т. е. так называемый «каталог жен», не 5^5 имеющий никакого отношения к странствиям Одиссея и восходящий то ли к из- вестным в многих отрывках псевдогесиодовским «Эоям» («Каталогу женщин»), то ли к общему с ними более раннему, «догомеровскому», источнику. В этой части поэмы обращает на себя внимание отход от диалогической формы, принятой в предшествующем (ст. 90—224) и последующем (сг. 385—564) разделах: Одиссей со- вершенно забывает о своем присутствии и уступает место эпическому поэту. Край- не неравномерно представлены отдельные персонажи: об одних говорится доста- точно обстоятельно (Тиро и ее потомство, ст. 235—259, при том что к Нелею автор возвращается вскоре снова и приводит подробности, вовсе далекие от Одиссея, сг. 281—297; Эпикаста, ст. 271—280), о других — вкратце (ст. 321—327), третьи только названы (ст. 320). Имя Ифимедеи служит поводом для пространного расска- за не о ней, а о ее сыновьях, покушавшихся завоевать Олимп (ст. 305—319). Поэто- му не без основания аналитическая критика объясняет включение в поэму «катало- га жен» тем, что возведение тех или иных аристократических фамилий к знатным прародительницам (особенно — соединившимся с богами) повышало их авторитет и представляло интерес для слушателей, укрепляя в них местный патриотизм. Сам же состав каталога и мера подробности при изложении могли меняться от случая к случаю, (б) Ст. 565—627. Эти стихи считал интерполяцией еще Аристарх, и его мне- ние разделяется многими современными исследователями. В его пользу говорят следующие соображения. (1) До сих пор все герои выходили из недр Аида, чтобы поговорить с Одиссеем (большей частью указывается, что они напились жертвен- ной крови, ст. 98, 153, 390; в других случаях это предполагается само собой, ср. ст. 147—149). Здесь же он не мог бы увидеть перечисляемых далее героев и наблюдать их мучения, если бы сам не проник в Аид и не совершил его обход. Таким образом, возникает явное противоречие между вызыванием душ из подземного царства и нисхождением в него. (2) В предыдущей части специально подчеркивалась бесплотность теней умерших, их неспособность управлять своими членами, утра- та ими (кроме Тиресия) разума (ст. 205—222); здесь же Ми нос творит суд, Орион гонит дубиной зверей, Титий, Тантал, Сизиф испытывают человеческие муки, что скорее соответствует более поздним представлениям о загробном воздаянии, кото- рые развивало в 6 в. мистическое учение орфиков. Гомеровскому эпосу эти пред- ставления совершенно чужды. (3) Ст. 565—567 составляют неудачный переход от описания мрачного величия Аякса к последующему повествованию: где и когда стал бы говорить с ним Одиссей? Опять же, последовав за ним в глубину Аида? (4) Ст. 628 сл. не имеет смысла после того, как Одиссей уже видел могучих героев прошлого, зато хорошо примыкает к сг. 564, объясняя вместе со следующими сти- хами, почему Одиссей так и не сумел дождаться теней других героев. Менее еди- нодушна аналитическая критика в оценке так называемого «интермеццо», вкли- нивающегося между ст. 332 и 385 и выполняющего несколько композиционных задач: оно вводит рассказ о судьбе других ахейских вождей, соратников Одиссея, обосновывает задержку с его отправлением на родину и содержит дополнительную характеристику общественного устройства у феаков. Унитарии, не опровергая по существу доводы аналитиков, защищают единство кн. 11 главным образом с точки зрения мировоззрения автора и используемых в ней композиционных приемов. Если в кн. 9, 10 и 12 автор помещает своего героя на зыбкой грани между миром реальности и фантастики (а к последнему могут быть в известном отношении причислены и кн. 7 и 8, поскольку в описании острова феаков нет недостатка в элементах утопии), то в кн. 11 тог же герой оказывается на пересечении мира живых и мира умерших. Связующим звеном между ними слу- жат три эпизода из истории Ельпенора, охватывающие три смежные книги (его смерть, появление его души у входа в Аид, его погребение: 10. 551—560; 11. 51—80; 12. 8—15). Второй довод унитариев — симметрия в расположении материала вну- три кн. 11. Встрече с тремя персонажами в первой ее половине (Ельпенором, Ти- ресием, Антиклеей, 51—224 = 174 стиха) соответствует встреча с таким же числом персонажей во второй половине (Агамемнон, Ахилл, Аякс, 385—565 = 180 стихов). Каталог жен (235—332 = 108 стихов) в какой-то мере уравновешивается рассказом об остальных героях, встреченных в Аиде (566—630 = 65 стихов). Посередине кн. 11 оказывается уже упомянутое «интермеццо». Признавая справедливость изложенных наблюдений, следует все же заметить, что ни один аналитик не отрицает значения самого путешествия Одиссея ко входу в Аид для художественной концепции автора, так же как невозможно пренебречь описанным выше различием в представлениях о подземном царстве. В конечном итоге доводы аналитиков оказываются более весомыми. Ст. 6—10 = 12. 148—152. ...повинуясь кормилу... —Автор упустил из виду сказан- ное в 10. 506 сл.: кораблю будет сопутствовать Борей, и, стало быть, нет необходи- мости править рулем. Ст. 8. ...приветпоречивою... — См. примеч. к 10. 135—138. Ст. 14—19. Отношение названных здесь киммериян к исторически существо- вавшему народу киммерийцев, вторгшихся на рубеже 8—7 вв. в Малую Азию и в течение всего 7 в. угрожавших ее спокойствию, является очередным предметом длительной дискуссии. Киммерийцев в «Одиссее», проживающих у глубокотекущих вод Океана (ст. 13), т. е. далеко на западе, трудно отождествить с реальными ким- мерийцами, которые проникли на Кавказ и в Малую Азию, вероятно, из Северно- го Причерноморья. С другой стороны, описание в поэме их местожительства как страны вечной ночи, куда никогда не заглядывает солнце, противоречит движению корабля Одиссея с севера на юг или юго-запад (19. 507 и примеч.). Вероятнее всего, и здесь автор имел дело с племенем из области народной фантазии, местонахожде- ние которого не отличалось определенностью. Ст. 25—33 = 10. 517—527 с заменой глагольных форм. Ср. также ст. 34, 37 и 10. 526, 530. Ст. 37 сл. Души... Души... — См. 10. 492 и примеч. Ст. 38—43. Античная критика считала интерполяцией, и это мнение разделяют многие современные исследователи: изображение душ, поднявших крик несказан- ный, противоречит дальнейшему представлению о безмолвных тенях, пребываю- щих в царстве мертвых. Исследователи, отстаивающие подлинность этих стихов, полагают, что указанное противоречие мог допустить и сам автор «Одиссеи». Ст. 44—50 = 10. 531—537 с незначительными вариантами. Ст. 51. ...душа Эльпепора... — См. 10. 552—560. По греческим поверьям, душа умершего не находит себе успокоения в Аиде, пока тело его не похоронено или хотя бы не совершены необходимые погребальные обряды. Отсюда обычай воз- двигать кенотафы (см. 9. 65 и примеч.). В Ил. XXIII. 65—76 являющаяся Ахиллу во сне тень Патрокла требует ускорить его погребение, так как иначе другие тени не пускают ее в Аид. В особом положении оказывается и Ельпенор: не будучи похоро- нен, он находится за пределами Аида и поэтому еще не утратил сознания. 35 - 3454 54> Ст. 63—65 = 10. 558—560. Ст. 82. ...отгоняющий тени... — В переводе не делается различия между поняти- ями «душа» и «тень» — они взаимозаменяемы. Между тем в оригинале слово «тень» (????) употребляется во всей поэме только два раза в сравнении с душой умершего (10. 495; 11. 208), — во всех остальных случаях говорится о душе (????), остающейся после смерти. Это касается эпизода в Аиде и в 24. 1—204. Ст. 92. Этот стих иногда считают интерполяцией, как и 10. 456. Но там он дей- ствительно является лишним (см. примеч.), здесь же трудно себе представить, как иначе могла бы душа Тиресия обратиться к Одиссею. Ст. 96—99. ...по правде пророчить ...по правде пророча... — Одинаковое заверше- ние сгихов не находит соответствия в оригинале. Ст. 100—137. Прорицание Тиресия вызывает неоднозначное отношение со стороны исследователей. Представители аналитического направления указывают на то, что гораздо более подробные советы на будущее дает впоследствии Цирцея (12. 37—141), а Тиресий ограничивается только предостережением относитель- но стада Гелиоса. Унитарии, напротив, полагают, что автор сознательно поделил предсказание о судьбе Одиссея между Тиресием и Цирцеей: первый объясняет причину несчастий, преследующих героя (гнев Посидона), и предостерегает от того, чтобы не вызвать гнев еще одного бога — Гелиоса; наставления Цирцеи носят более прагматический характер. Кроме того, Тиресий затрагивает будущее Одис- сея, раздвигая, таким образом, хронологические рамки поэмы. Доводы унитариев представляются здесь более убедительными, так как исключение из кн. 11 свида- ния Одиссея с Тиресием лишило бы вообще всякого смысла посещение Аида. Ст. 102 сл. = 13. 342 сл. Ст. 106. ...знойной... — Добавление переводчика; в оригинале нет никакого ука- зания на климат острова. Ст. 108. Тучных быков... — См. 1. 8 и примеч. И в самом деле, кто содержит бы- ков стадами? Ст. 109. ...все знает. — Добавление переводчика: всезнание не входило в полно- мочия Гелиоса. Ст. 110—114 =12. 137—141. Ст. 113. ...тебе... —Добавление переводчика. В оригинале сказано: «предвещаю гибель кораблю и спутникам; сам же ты...» Переведя правильно сам ты избегнешь, Жуковский не заметил противоречия с добавленным им тебе. Ст. 114 сл. — Ср. 9. 534 сл. Ст. 122—136 = 23. 269—283 с заменой личных форм глагола. Ст. 122 сл. ...покуда людей не увидишь... пищи... не солящих... — В античности эту страну отождествляли с Эпиром, где был издревле известен культ Одиссея. Однако к обитателям Эпира, чье побережье омывается Ионийским морем, едва ли под- ходят ст. 123—130. Другой претендент на место, где окончатся странствия Одис- сея, — гористая Аркадия; ее жители приписывали Одиссею введение у них культа Посидона (ср. ст. 130 сл.), и на монетах города Мантинеи изображался Одиссей с веслом. Что удаленный от моря народ никогда не солит пищи, вполне закономерно для того времени, когда соль умели добывать только из морской воды. Ст. 125. Пурпурногрудых... — См. 9. 125 и примеч. Ст. 129 сл. ...ты окончил ... странствие... — Добавление переводчика. В ориги- нале сказано: «водрузив весло в землю и принеся жертву Посидону... ты вернешься домой». Ст. 131. ...барана, быка и... вепря... — Особенно торжественное жертвопри- ношение, упоминаемое у Гомера только здесь. У римлян ему соответствовали suovetaurilia. Поручение Тиресия должно содействовать распространению культа Посидона (см. примеч. к ст. 122 сл.). Ст. 135 сл. ...кончину // Встретишь... — Как видно, автор «Одиссеи» не учиты- вал существования мифа о встрече Одиссея с Телегоном (см. статью «"Одиссея" — фольклорное наследие...», § 2). Ст. 139. ...предназначили... — См. 1. 17 и примеч. Ст. 170. ...мне скажи... — Далее следуют три вопроса, которые в оригинале за- нимают каждый по три стиха (171—173, 174—176, 177—179). Второй и третий во- просы вводятся анафорическим ???? ?? ??? (в переводе: «также скажи...»). Ст. 175 сл. Царский мой сап сохранился ли им?.. — Точнее: «моя почетная долж- ность», под которой обычно разумеется царская власть. Иль другой уж па место // Избран... — В оригинале: «или кто-нибудь другой ею владеет?»; выборных царей гомеровский эпос не знает. Ст. 181—183 = 16. 37—39. Ст. 182 ст. = 13. 337 сл. Ст. 184. ...никому от парода не отдан... — В оригинале: «никто не владеет». Ст. 185. Дома своим Телемак достояпьем владеет... —Антиклея ничего не знает о беспутстве женихов, которое началось уже после ее смерти. Но и Телемах был к этому времени еще слишком мал, чтобы выполнять обязанности судьи (?????????? ????), как это написано в оригинале (в переводе: «облеченный саном высоким»). Ст. 192. В летнюю ж знойную пору иль поздней порою осенней... — Собственно, Го- мер различает только три времени года: зиму, весну и лето, причем последнее де- лится, как здесь, на две части: раннюю, до конца нашего июля (?????), и позднюю (?????), до осеннего солнцеворота и наступления зимних бурь; это время соответ- ствует нашей ранней осени. Ст. 206 сл. Три раза... — Анафора воспроизводит стиль оригинала. Ст. 215. ...мать благородная... — Собственно: «почтенная» (??????); частое опре- деление матери (ср. в оригинале также 11. 180), прилагаемое даже к матери нищего Ира (ниже, 18. ?; в переводе здесь эпитет опущен). Ст. 225—332. — См. вступительную заметку к кн. 11. Ст. 245. — Интерполяция: первое полустишие употребляется применительно к девушке, а не к замужней женщине. Аналогично, деве в ст. 244 перевода соответ- ствует в оригинале «женщина», «жена». Ст. 260. Аитиопа — см. CMC. Ст. 263. ...Фив... основанье... — По наиболее распространенной версии, Фивы основал Кадм; по его имени их акрополь, а иногда и весь город называли Кадмеей. Амфиоп же и Зеф (Цетос у Жуковского) обнесли каменной стеной город, т. е., види- мо, заселенную часть долины, простиравшейся у подножья акрополя. Ст. 266. Алкмена — см. CMC. Ст. 268. ...целомудренно... — Добавление переводчика. В глазах древних греков, связь с богом не нуждалась в такого рода оправдании. Ст. 269. Мегара — см. CMC: Геракл. Ст. 271. Эпитета — см. CMC: Эдип. Ст. 277. ...двери сама отворила... — Неточный перевод. В оригинале сказано: «она же ушла в дом могучего привратника Аида», который (привратник) следит, чтобы двери в подземное царство всегда были закрыты для находящихся в нем. 35* 5^9 Ст. 283. Деву прельстивший... — Из перевода можно сделать заключение, что Не- лей добивался от самой Хлориды согласия на брак. На самом деле сказано: «сделал огромные подарки (принес огромные дары)» — разумеется, отцу девушки. Ст. 289—297. ...быков круторогих... — См. выше, примеч. к ст. 108. Нелей согла- шался выдать замуж свою дочь Перо (в переводе — Перу) только за того, кто при- ведет ему стадо коров, похитив его у Ификла (в переводе — Ификлес), царя Филаки, в Фессалии. Сделать это взялся прорицатель Меламп (не названный здесь по имени, но см. 15. 225—240), который хотел, чтоб Перо выдали замуж за его брата Бианта. Однако в Филаке Меламп был схвачен и провел год в темнице, после чего Ификл отпустил его за то, что тот открыл ему тайны богов (точнее: «речи», «замыслы»), а именно, как поступить, чтоб у Ификла родился сын. За время отсутствия Мелам- па Нелей завладел его имуществом; вернувшись, Меламп отомстил Нелею и отдал Перо в жены Бианту. Ст. 294 сл. = 14. 293 сл. Но когда ... пробежали и годы... — Перевод приблизитель- ный. В оригинале: «когда закончились месяцы и дни, вскоре по завершении года (одного, а не многих!), когда прошли его времена (???? — времена года)». См. 14. 293, где переведено правильно. Ст. 300. Кастор и Полидевк— см. CMC. Ст. 315. Оссу на древний Олимп... — Согласно более частной версии, Алоады пы- тались взгромоздить Оссу на Пелион (горные хребты в Фессалии), чтобы взять при- ступом Олимп. Здесь, как видно, они хотят добраться до неба, которое мыслится как обитель богов, вопреки обычному представлению, которое помещало их на Олимпе. Ст. 321. Федра, Прокрида, Ариадна — см. CMC. Включение в «каталог жен» геро- инь из круга афинских мифов иногда считают интерполяцией, сделанной при за- писи текста гомеровских поэм при Писистрате. См. 7. 80 сл. и примеч. Ст. 322. Минос (см. примеч. к 19. 172—179) назван здесь кознодеем, вероятно, по- тому, что в построенный для Минотавра лабиринт заключал чужеземцев, предна- значенных ему на сьедение. Ст. 326. Мера — дочь аргосского царя Прега, охотившаяся вместе с Артемидой, которая застрелила ее, узнав о ее связи с Зевсом. Климена — вероятно, супруга Фи- лака и мать Ификла (выше, ст. 290). Эрифила — см. CMC: Амфиарай. Ст. 333 сл. = 131 сл. Ст. 338. ...мой гость... — Поскольку Одиссей обратился к Арете первой с прось- бой о покровительстве (7. 141—153). Ст. 342 сл. = 7. 155 сл. Хотя ст. 343 отсутствует во многих рукописях и иногда считается позднейшей вставкой, повторение двустишия при имени Эхенея пред- ставляется достаточно законным. Ст. 354 сл. = 9. 1 сл. Ст. 373 сл. = 354 сл. Ст. 387—389 = 24. 20—22. Ст. 395 сл. = 55 сл. Ст. 401 сл. = 24. 111 сл. Ст. 402 сл. ...криворогих быков... — См. выше, ст. 108 и примеч. ...во граде, где жен похищал... — Перевод несколько вольный (в оригинале: «убили ...тебя, сражавше- гося за город и женщин»), хотя по существу верный: разрушение города и увод в рабство женщин были целью всякой военной акции. Ст. 421. Кассандра — см. CMC: Агамемнон. Ст. 422. ...во грудь... — Добавление переводчика. Вероятнее, что коварная (в переводе опущено) Клитемнестра нанесла удар сзади. Ст. 423 сл. ...попытался ... руку к мечу протянуть... — В оригинале: «я пытался поднять руки (чтобы защитить Кассандру?), но опустил их на землю, умирая, прон- зенный мечом». Ст. 430. .. .богами ей данному... — Добавление Жуковского, вносящее в текст чуж- дое древним грекам представление («Браки заключаются на небесах»). Ст. 435—443. Были заподозрены как интерполяция александрийскими филоло- гами — Аристофаном Византийским и, возможно, Аристархом. Достаточных осно- ваний для этого нег. Ст. 454—456. Были заподозрены как интерполяция античными филологами и некоторыми современными исследователями, так как они мешают переходу от рас- сказа Агамемнона к вопросу об Оресте и противореча!* характеристике Пенелопы, данной в сг. 444—446. Защитники этих сгихов указывают, напротив, что после всех похвал Пенелопе Агамемнон возвращается к мысли о своей жене-изменнице и что Одиссей целиком следует его совету вернугься на Итаку незамеченным. Ст. 459. Орхомеп и Пилос названы как достаточно удаленные от Микен места, Спарта — как царство Менелая, где Орест мог найти убежище у своего дяди. Ст. 467—470 = 24. 15—18, кроме небольшого различия в самом начале. Ст. 485. ...надмертвыми царствуя... —Точнее: «обладая господством среди мерт- вых» (царем их был Аид). Одиссей делает такой вывод при виде сопровождающих Ахилла теней. Соответственно, в своем ответе (нежели ... царствоватг>, ст. 491) Ахилл не констатирует реальное положение вещей, а говорил о возможности выбора: луч- ше быть бедняком на земле, чем царем среди мертвых. Ст. 493, 506. Мой сын ... Неотполем. — См. CMC. Ст. 497. ...без рук и без ног... — Не следует понимать буквально. В оригинале: «старость ослабляет у него руки и ноги». Ст. 503. ...старость его оскорбивших. — Перевод внушает мысль, что Ахиллу из- вестно что-нибудь о бедственном положении Пелея. Смысл оригинала несколько другой: «тех, кто захотел бы силой лишить его положенного почета». Ст. 524 сл. .. .двери громады II Мне ... поручили ахейцы. — Переводчик исходил из значения слова «засада». Между тем ст. 525 был исключен Аристархом и находится под сомнением у современных издателей по следующим причинам. (1) Он повто- ряет Ил. V. 751 = VIII. 395, где речь идет об облаке, тумане (?????), окутывающем Олимп. Замена ????? на ????? привела к не слишком удачному образу: «развер- зать и замыкать засаду», тем более что перед Одиссеем такая задача не ставилась. (2) С исключением сг. 525 вторая половина ст. 524 получает вполне законченный смысл.: «мне же было поручено всё», т. е., как бы мы сказали, «общее руководство всеми», находившимися в деревянном коне, что Одиссей и делал (см. 4. 284—289). Ст. 539. Асфодилоиский луг — ошибочно переведенное переводчиком как имя собственное прилагательное ?????????, т. е. луг, где произрастает асфодель — рас- тение, похожее на лилию. Его корни употребляли в пищу бедные люди. См. Гесиод, ТиД,А. Ст. 544 сл. ...па победу IIЗлобясь мою... — См. CMC: Аякс 1. Ст. 565—627. См. вступительную заметку к кн. 11. Ст. 569. ...умерших судил он... — В эти стихи не следует вносить более позднее представление о Миносе как о судье умерших за их земную жизнь (впервые у Пла- тона, Горгий. 523 е б—7). Здесь Минос продолжает властвовать над мертвыми, как он властвовал над живыми, предоставляя каждому его долю прав (?????). Ст. 577. Десятина — в оригинале ???????? (класс, ???????), собственно, длина бо- розды, которую пропахивают на быке, прежде чем повернуть обратно; чуть боль- ше 30 м. Ст. 581. ...к Пифию... — Собственно, в Пифо, т. е. к дельфийскому храму Апол- лона. ...на лугу Панопейском. — Панопей — город в Фокиде. Ст. 582. Тантал — См. CMC. Ст. 587. Демон — См. 2. 135 и примеч. Ст. 589 сл. = 7. 115 сл. Ст. 593. Сизиф — см. CMC. Ст. 598. ...обманчивый камень. — Т. е. делающий тщетными любые попытки во- дворить его на место. Ст. 604. Считается поздней вставкой, заимствованной у Гесиода, Теог. 952. Ст. 610—612. ...ремнем, на котором ... изваяны были... — Подвиги Геракла были изображены не на ремне, а на позолоченной перевязи (ст. 609). Медведи, не считая созвездия, упоминаются у Гомера только здесь. Ст. 621. ...недостойного мужа... — Микенский царь Еврисфей. Отданный ему в услужение за убийство своей жены и детей Геракл совершил свои знаменитые 12 подвигов. Ст. 623. ...пса троеглавого... — Пес Кербер, чье имя у Гомера не встречается, сторож в Аиде; троеглавый — добавление переводчика на основании позднейших п ред ставлен ий. Ст. 631. Тезей — афинский царь, отправившийся вместе с царем лапифов Пири- тоем (см. 21. 296) в Аид, чтобы похитить в жены последнему Персефону. По позд- нейшему варианту, Аид прислонил их к стене подземного чертога, так что в их тела стал проникать камень. Спустившийся в Аид Геракл сумел оторвать от стены Тесея, который снова попал в Аид уже после смерти. Ст. 631 подозревают как вставку, сде- ланную при Писистрате с целью прославить Тесея, легендарного предка афинян. Ст. 637 сл. = 9. 178 сл. См. примеч. КНИГА ДВЕНАДЦАТАЯ Сирены, Скилла, Харибда, коровы Гелиоса Ст. 4.Легкие Оры... — Добавление переводчика. В оригинале: ?????, т. е. «места для пляски» (солнечных лучей). Из ст. 3—4 ясно, что остров Эя однозначно пред- ставляется расположенным на востоке. См. примеч. к 10. 135—138. Ст. 6—8 = 9. 150—152. Ст. 10. Труп Эльпепоров... — См. 10. 552—561; 11. 51—80. Ст. 22—23. Дважды узнавшие смерть... — Смысл прилагательного ???????? (букв.: дважды умирающий), скорее, «тот, кому суждено дважды умереть». Второй своей смерти Одиссей и его спутники еще не встретили. Бросьте печаль и беспечно... — Добавление переводчика, пожелавшего сильнее противопоставить долю умерших возможностям живущих. Ст. 28—31 = 10. 475—478. Ст. 38. ...потом и от бога услышишь. — Неверный перевод, затрудняющий пони- мание и без того нелегкого стиха. В оригинале: «напомнит тебе об этом само боже- ство». Вероятно, Цирцея хочет этим сказать, что в случае неисполнения ее советов Одиссея постигнут бедствия, в которых он увидит волю богов. Ст. 39—54,158—201. В рассказе о Сиренах отражен частый в моряцком фолькло- ре мотив встречи странника с женщинами, которые очаровывают его и тем обрекают на смерть. Как представлял себе автор внешность Сирен, не ясно. В вазописи, начи- ная с 6 в., их изображают полуженщинами, полуптицами, в чем современные иссле- дователи видят влияние Востока, но в поэме никакого намека на этот образ нет. Ст. 41. ...к тем двум... — Указание на число Сирен перенесено сюда переводчи- ком из ст. 52 оригинала, где их имя употреблено в двойственном числе. В псевдо- гесиодовском «Каталоге женщин» (фр. 28 MW) число Сирен доведено до трех и на- званы их говорящие имена: Фелксиопа — «услаждающая взор (или: своим ликом)», Мольпа — «песнь», Аглаофона — «с искрящимся голосом». Ст. 45 сл. ...паэтом лугу... — В вазописи (см. примеч. к ст. 39—54) Сирены обыч- но изображались сидящими на скале. Луг, на котором белеет Много костей, надо, по-видимому, представлять себе как прибрежную полосу между скалой и морем, омывающим остров Сирен. Ст. 49 сл. ...роковой... Голос... — Определение добавлено переводчиком. Ст. 59, 73. Прежде и после — неправильно понятое переводчиком противопо- ставление: Цирцея сообщает Одиссею не о двух опасностях, ожидающих его одна за другой, а о необходимости выбрать одну из них (сг. 56—58). В оригинале: «здесь (????? ???, ст. 59)... там же (?? ??, ст. 73)». В дальнейшем Одиссей предпочитает уклониться от Бродящих утесов и провести корабль между Скиллой и Харибдой (ст. 202—224). Что касается Бродящих утесов, то здесь они названы, не как у других авторов, Симплегады («сталкивающиеся») и Планкты («бьющие», «ударяющие») — возможно, в результате контаминации двух сказочных образов, автор представлял их себе не столько движущимися, сколько производящими губительный вихрь от разбивающихся об них волн. В греческой мифологии Симплегады были известны уже из сказания об аргонавтах (см. ст. 69—72). Ст. 61 сл. ...никакая Птица... — Образ, не известный из других источников. Ст. 68. ...пламенным вихрем... — Т. е. кипением волн, разбивающихся о скалы. Ср. 202. Ст. 73. ...две... скалы... — В одной обитает Скилла (ст. 85), из другой вырывает- ся Харибда (ст. 104). Помещая их на небольшом расстоянии друг от друга, автор объединяет в одном эпизоде два мотива из моряцкого фольклора: встречу с чудо- вищным зверем-людоедом и необходимость преодолеть препятствие в виде водо- ворота. В древности проход между Скиллой и Харибдой локализовали в бурном Мессинском проливе; в наше время предлагают и другие проливы — Босфор, Ги- бралтар, хотя ясно, что никаких точных географических координат автор здесь не подразумевал. Ст. 86—88. Александрийские филологи считали вставкой, сделанной ради сбли- жения имени Скиллы со словом ?????? «щенок». Однако никакого противоречия между ст. 85 и последующими ст. 86—88 нет, а конструирование этимологии на основе исходного звучания двух слов — частый прием у древнегреческих авторов. Ст. 128. ...быков и баранов... — Надо: «коров и овец». См. 11. 108 и примеч. Ст. 132. Фаэтуса («светящаяся») и Лампетия («сияющая») носят говорящие име- на, соответствующие их происхождению от бога солнца. Ст. 137—141 = 11.110—114: Цирцея повторяет слово в слово пророчество, дан- ное Одиссею Тиресием. Тем самым автор подчеркивает значение, которое он при- дает поведению спутников Одиссея на Тринакрии. Ст. 145 сл. = 9. 178 сл. = 11. 637 сл. Ст. 146 сл. = 90. 103 сл. См. примеч. Впрочем, ст. 147, скорее всего, вставка, так как он противоречит следующему сгиху: при попутном ветре нет нужды грести веслами. Ст. 148—152 = 11. 6—10. Ст. 155. ...богиня богинь... — Преувеличение. В оригинале: «божественная среди богинь», т. е. не смертная, какой она выступала в общении с Одиссеем и его спут- никами. Ст. 169.Демон — здесь, очевидно, божество, враждебное мореходам, так как при безветренной погоде корабль медленнее проплывает мимо Сирен, которые полу- чают возможность дольше искушать путников. Ст. 178 сл. — Ср. ст. 50 сл. Ст. 189, 191. Знаем мы... — Анафора воспроизводит стилистическую фигуру оригинала. Слова Сирен, гордящихся своим знанием прошлого и настоящего, на- поминают Муз в изображении Гесиода, Теог. 27 сл. Ст. 193. ...подал я знак... — Кивком головы или движением глаз (оригинал до- пускает оба толкования), так как руки у Одиссея были связаны, а у его спутников уши заклеены воском. Ст. 202. Дым и... шум, производимые Планктами. — См. выше, примеч. к ст. 68. Ст. 206 сл. = 10. 546 сл. Ст. 212. Всех вас избавил... — В оригинале сказано: «однако и оттуда, благодаря моей доблести, замыслу и уму, мы бежали». Одиссей с полным основанием умалчи- вает о том, что шесть его спутников все же стали жертвой Полифема. Ст. 253. Рогом быка лугового их ловит... — Собственно: «забрасывает в море рог», т. е. выпиленное из рога кольцо, через которое продевалась леска, чтобы рыбы не могли ее откусить. Ср. Ил. XXIV. 80—82 (пер. Н. И. Гнедича): Быстро в пучину Ирида, подобно свинцу, погрузилась, Ежели он, прикрепленный под рогом вола стенового, Мчится, коварный, рыбам прожорливым гибель несущий. Ст. 260. Скиллип утес миновав и избегнув свирепой Харибды... — Оригинал допу- скает здесь двойное толкование. Либо: «избежав скал, одну — страшной Хариб- ды, другую — Скиллы»; либо: «избежав скал (т. е. Планктов), страшной Харибды и Скиллы». Жуковский перевел, приняв первое толкование; в пользу второго гово- рит 23. 327, где смысл совершенно однозначен. Ст. 263. ...Гелиосово стадо... — О священном стаде Гелиоса см. также Гомеров гимн Аполлону, ст. 410 сл. Ст. 300. ...святотатнойрукой не коснетесь... — Точнее: «никто в губительном без- рассудстве не убьет». Ст. 303 сл. — См. 10. 345 сл. и примеч. Ст. 312. Треть совершилася ночи... — В оригинале: «когда была последняя треть ночи». Ст. 314 сл. = 9. 68 сл. Вторая половина формульного ст. 315 (темная ... сошла ночь) здесь не вполне уместна, так как ночь еще не окончилась. Ст. 332. — См. 4. 369 и примеч. Ст. 335. ...яудалился... — Точнее: «ускользнул», чтобы сотворить молитву в оди- ночестве. Ст. 337. Теплой... — Добавление Жуковского. Ст. 338. Сладкий ... сон Одиссея приводит здесь к сголь же губительным послед- ствиям, как в 10. 31—49. Ст. 344. Здесь принесем их богам... — В жертву сжигались только часть туши, ко- сти, обвитые жиром, и внутренности (ст. 360—365; ср. 3. 457 сл.); остальное поеда- ли те, кто совершал жертвоприношение. Ст. 345—347. ...воздвигнем... Храм... — Это единственный обет такого рода у Гомера и единственное упоминание храма в материковой Греции, не считая Ил. И. 549. «Илиада» знает храмы только в Трое и прилегающей к ней Хрисе (I. 39; V. 466; VI. 88, 269, 275, 297, 309; VII. 83), «Одиссея» — в сказочной стране феаков (6. 10, но см. примеч. к 6. 164, 266). Ст. 346 отражает ситуацию в послемикенской Греции, когда в ней, наряду с алтарями, начали возводить храмы, — возможно, под ино- земным (восточным?) влиянием. Ст. 357.Листьев нарвали они... — чтобы украсить намеченное для жертвы живот- ное, которое обычно обсыпали ячменем (ср. 3. 445). Ст. 364 сл. = 3.461 сл. Ст. 374—390. Выпадают из стиля повествования от первого лица, принятого в кн. 9—12. Возникает вопрос, откуда Одиссей мог знать о том, что происходило на Олимпе? Объяснение, приводимое в ст. 389 сл., только запутывает ситуацию: в кн. 5, где Гермес встречается с Калипсо, нет ни слова ни об испытании, ожи- дающем Одиссея на Тринакрии, ни о сцене на Олимпе. К тому же сам Одиссей не знал о визите Гермеса на остров Огигию (см. примеч. к 7. 263). Таким образом, эти два стиха больше всего похожи на позднейшую вставку, имеющую целью от- ветить на поставленный выше вопрос. Что же касается ст. 374—388, то их изъятие, предложенное еще александрийскими филологами и поддержанное некоторыми современными исследованиями, представляется неприемлемым, так как они слу- жат подтверждением мысли, заявленной уже во вступлении (1. 22—24): люди сами отвечают за свои поступки, боги шлют им только заслуженную кару. (О «безрассуд- стве», ставшем причиной гибели спутников Одиссея и женихов, см. сгатью «"Одис- сея" — фольклорное наследие...», § 3.) Поэтому остается только предположить, что автор «Одиссеи» сознательно допустил некоторую неувязку в изложении ради раз- вития важной для него мысли. Другой пример неувязки в этом же отрывке — вме- шательство Лампетии (ст. 375), извещающей Гелиоса о случившемся святотатстве: Солнце, которое все видит (выше, ст. 323), не нуждается в подобном донесении. На это также обращала внимание уже античная критика. Такая непоследователь- ность, однако, встречается в гомеровском эпосе. Ср. ст. 376, где Гелиос обращается к олимпийским богам, в то время как место его — на небе; или несколько выше, ст. 339—365, где Одиссей рассказывает о том, что произошло, пока он спал. Ст. 386. Року подвластных ... — Добавление переводчика. Ст. 398. Били отборных быков.... — В оригинале сказано только, что спутники Одиссея шесть дней подряд пировали, а не занимались убоем скота. Ст. 403—406 = 14. 301—304. Ст. 415—419 = 14. 305—309. Ст. 440. Юношей тяжбу.... — Перевод, вызванный одним из толкований при- лагательного ?????? как «юный». Однако другое его значение — в качестве опреде- ления при слове «крепкий», «сильный». Таким образом, здесь речь идет, вероятнее всего, о разборе тяжбы между двумя людьми, который производит на городской площади (агоре) специально назначенный человек. Ст. 447—449 = 7. 253—255. Ст. 451. Мне говорить уж не нужно... — Одиссей напоминает о рассказанном в 7. 241—297. КНИГИ ТРИНАДЦАТАЯ — ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Эти книги, начиная с 13. 187, составляют третий, самый обширный по объему и главный по содержанию композиционный блок «Одиссеи». К нему с самого начала тяготеют два блока, составляющие первую половину поэмы. В первом блоке центральной фигурой был Телемах, во втором — Одиссей. В на- чале третьего блока внимание снова поочередно сосредоточено на каждом из них: на самом Одиссее, находящем приют в хижине Евмея, и на Телемахе, возвращаю- щемся из Спарты. В кн. 16. 172—219 обе линии сливаются. Точно так же объеди- няются линии Пенелопы и Одиссея: в первой половине слушатель видел Пенелопу на Итаке, Одиссея — у Калипсо и феаков; во второй — Одиссей уже на Итаке при- сутствует при появлении Пенелопы перед женихами (18. 158—303), ведет с ней две продолжительные беседы (19. 51—308, 508—604), затем она вмешивается на его сгороне в спор при состязании (21. 311—358) и, наконец, подвергает его «испыта- нию» (23. 104—110, 173—181), которое ведет к соединению супругов. Во втором блоке слушатель был погружен в мир фантастических стран и обра- зов, в третьем он возвращается в мир суровой реальности, и в рассказах Одиссея, хоть они и вымышлены, нет больше места для волшебниц и великанов. Не удивительно поэтому, что между первым и третьим блоком существуют мно- гочисленные точки соприкосновения. Важнейший мотив отмщения женихам, уже намеченный в кн. 1—4 и повторенный в кн. 11. 116—120, получает неуклонное развитие во второй половине поэмы (см. статью «"Одиссея" — фольклорное на- следие...», § 6). Беспокойству Пенелопы за судьбу Телемаха (4. 675—767) кладет конец доставленное ей известие о его благополучном возвращении (16. 328—339), а несколько сгихов, сообщающих о возвращении из засады корабля с женихами (16. 351—354), примыкают непосредственно к кн. 4. 847. Сам Телемах в рассказе о своем путешествии (17. 107—149) кратко резюмирует содержание 3-й и 4-й книг. О хитрости Пенелопы слушатель узнавал в кн. 2. 93—110, затем эта история повто- ряется в 19. 133—156 и в 24. 128—146. О Лаэрте, для которого Пенелопа готовила саван, вспоминают в первом блоке (1. 185—189; 4. 735—741), во втором (И. 187— 196) и снова — в третьем (15. 373—377; 16. 137—145), чем подготавливается встреча отца с сыном в 24. 226—348. Полное развитие получает в третьем блоке и мотив помощи Одиссею со стороны Афины, также представленный уже во втором блоке (см. указ. статью, § 2). Симметричны по содержанию еще три эпизода в двух половинах поэмы: рас- сказу Агамемнона в Аиде о погребении Ахилла (24. 35—94) соответствует рассказ Одиссея душе того же Ахилла о подвигах его сына Неоптолема (11. 505—537); на- родному собранию на Итаке, созванному Телемахом (2. 1—259), — народное собра- ние после гибели женихов (24. 413—471); беседе Зевса с Афиной, предшествующей возвращению Одиссея (1. 22—95), — их разговор, предшествующий установлению мира на Итаке (24. 413—471). В свою очередь, 3-й блок делится натри части. (1) Кн. 13. 187 — кн. 16: Одиссей, вернувшись на Итаку, встречается с Евмеем, узнает об обстановке в собственном доме и дает узнать себя Телемаху. (2) Кн. 17—20: Одиссей у себя в доме становится свидетелем беспутства женихов и убеждается в верности ему Пенелопы; в этой ча- сти мотив предстоящей мести женихам звучит с особой силой. (3) Кн. 21—24: Одис- сей расправляется с женихами, дает узнать себя Пенелопе и Лаэрту и готовится к сражению с родственниками убитых женихов, которое благодаря вмешательству Афины кончается примирением. По объему три части 3-го блока примерно равны между собой (1825 + 2031 -I- 1855 сгихов; обратим внимание на симметрию край- них разделов, обрамляющих средний). Границей между первой и второй частями служит, как обычно, ночь. Между второй и третьей частями нет, напротив, ника- кого разделительного знака: в то время как женихи продолжают бесчинствовать за трапезой, Афина внушает Пенелопе желание устроить состязание между ними в стрельбе из лука (20. 373—394; 21. 1—4). Отсутствие паузы во времени между двумя частями не является случайным: оно способствует дальнейшему нарастанию напря- жения — от последнего предзнаменования, сулящего гибель женихам (20. 350— 357), во второй части, к расправе с ними — в третьей. КНИГА ТРИНАДЦАТАЯ Отплытие Одиссея от феаков и прибытие на Итаку Ст. 1 сл. = 11. 333 сл. Ст. 4. ...мой дом меднокованый... — Та же неточность в переводе, что в 8. 321 (см. примеч.). Ст. 14. ...себя ж наградим за убыток... — О стремлении знати переложить свои расходы на народ см. также 19. 197. Здесь эта черта реальной действительности 8 в. не слишком согласуется с идиллическим образом жизни феаков. Ст. 17. Все по домам разошлися... — Здесь кончается день, который начался в 8. 1, — пять книг (8—12) посвящены событию одного, 33-го, дня. Следующий за ним займет всего лишь 63 сгиха (18—80), причем на этот раз не будет даже сообще- но, о чем пел Демодок (ст. 27 сл.). Ст. 30. С неба ... сойти... — См. 4. 785 и примеч. Ст. 40. ...радуйтесь... — См. 1. 121 и примеч. Ст. 42. Боги Ураииды... — См. 7. 242 и примеч. Ст. 43. ...жену без порока нашел... — Перевод внушает мысль, что речь идет о жене, не запятнанной предосудительным поведением. В оригинале — обычный эпитет ?????? «беспорочная». Ст. 45. Сердцем избранной супругой... — Модернизм переводчика. В оригинале: «с законными женами». Ст. 47 сл. = 7. 226 сл. Ст. 49 сл. = 7. 178 сл. Ст. 56. ...хитромыслепиый... — В переводе неудачная замена стоящего в ори- гинале определения ???? «божественный». Хотя эпический поэт часто употребляет постоянные эпитеты героев, не соотнося их с ситуацией, в данном случае автор этого избегает, так как никаких «хитрых мыслей» в отношении феаков Одиссей не питает. Ст. 66. ...домашних... — Добавление переводчика. Ст. 67. С... одеждой... и с хитоном... — В кн. 8. 425, 441 уже было сказано, что Арега подарила Одиссею хитон и плащ. Автор, по-видимому, забыл об этом. Ст. 73. ...с простыней... — Добавление переводчика: гомеровские герои просты- нями не пользуются. В оригинале: «полотно» (?????). Ст. 80. Сон непробудный... — См. 7. 319 и примеч. Ст. 104. Грот — место культового почитания нимф, слывущих наядами, т. е. тех, которых называют наядами. Ст. 105 сл. ...кратер и... кувшинов И Каменных... — Речь идет, по-видимому, о фи- гурах, образованных сталактитами. Ст. 130. ...божественной... — Добавление переводчика. В оригинале: «моей по- роды»: Алкиной — внук Посидона (см. 7. 56—63). Ст. 135 сл. = 16. 230 сл. с заменой глагола. Ст. 136—138 = 5. 38—40. Ст. 142. Старший и силою первый... — Хочет ли Зевс сказать, что Посидон старше его, так как сам Зевс родился последним из детей Крона (так получается по Гесиоду, Теог. 453—458; иначе в Ил. XII. 355)? Или в понятие ??????????? автор вкладывает значение «самый почтенный» — разумеется, после Зевса? Ст. 149—152. ...корабль... Будет разбит... и горою великой задвину их город. — Слова Посидона предполагают два акта мести с его стороны, причем сказочный мотив, объясняющий недоступность людскому зрению чудесного города, сам по себе ни- каких сомнений не вызывает. Трудность состоит в том, что из ст. 158 не ясно, к чему сводился совет Зевса: превратить корабль в скалу и этим ограничиться или дополнить это наказание возведением горы вокруг всего города феаков? В руко- писном чтении ст. 158 целиком = 152; так и перевел Жуковский. В то же время уже Аристофан Византийский предложил заменить в ст. 158 чтение ???? ?? («а большую гору») на ?? ?? («большой же горой не окружай»). Последний вариант больше соот- ветствует ст. 183, хотя и неизвестно, внял ли Посидон просьбе феаков. Ст. 170 сл. = 4. 772 сл. с заменой имени собственного. Ст. 173—178 = 8. 565—570 (см. примеч.). Ст. 182. ...двенадцать... — По числу «царей», делящих власть с Алкиноем (см. 8. 390 и примеч.)? Ст. 196. ...темные сени дерев черноглавых. — Описание, значительно расширен- ное в переводе. В оригинале сказано: «зеленеющие (цветущие) деревья». Черные деревья обычно связаны с культом мертвых. См. примеч. к 5. 64. Ст. 200—202 = 6. 119—121. Ст. 243 сл. ...полями... Беден... — Ср. 4. 605. Ст. 247. ...вод, безущербно... текущих. — Собственно: «всегда достаточных (т. е. не пересыхающих) водопоев». Ст. 256—286. Первый из большей частью вымышленных рассказов Одиссея. За ним последуют 14. 191—359, 462—502; 17. 419—444; 19. 165—299; 24. 263—314, в которых Одиссей выдает себя за критянина. Этому предлагают два объяснения: (1) Крит был известен как богатый остров, и это должно вызвать уважение к про- исходящему оттуда человеку; (2) Крит находился достаточно далеко от Итаки, так что едва ли бы на Итаке нашелся человек, который мог бы изобличить Одиссея во лжи. Ст. 272. ...финикийских людей благородных... — Финикийцы славились в древней Греции морской торговлей и пиратством. Характеристика их здесь как благород- ных (??????) является омертвевшим эпитетом и расходится с рассказами Одиссея (14. 288—297) и Евмея (15. 419—484). Ст. 287 сл.... щеки... рукой потрепала... — См. 4. 610 и примеч. Здесь в оригинале сказано: «приласкала его рукой», т. е., вероятно, погладила по плечу рукой. Ст. 293—295. В переводе упреки Афины несколько преувеличены. В оригина- ле сказано: «Ты всегда один и тот же, богатый на выдумки, ненасытный в обмане; даже находясь на своей земле, ты не хочешь отказаться от обманных и скрытных слов, которые тебе изначально любезны». Ст. 316 сл. = 3. 130 сл. Ст. 317. Мы к кораблям возвратились... бог разлучил нас. — Неточный перевод. В оригинале: «отправились назад на кораблях, а бог рассеял ахейцев». Ст. 322 сл. ...меня ты //Словом... ободрила... — Аристарх считал эти стихи интер- поляцией: в тексте нигде нет указаний на то, что Одиссей узнал Афину, когда она встретилась ему в образе девушки в стране феаков (7. 14—77). Ст. 335. Ты ж, Одиссей, не спеши узнавать... — Смысл оригинала другой: Одис- сей ничего не спрашивает о своей супруге, желая сам ее испытать. Таким образом, Афина предполагает в Одиссее определенный образ мыслей, а не дает ему совета, как в переводе. Мотив испытания супруги достаточно распространен в сказке о воз- вращении мужа; здесь он, однако, входит в противоречие со следующими словами Афины. Античная критика считала сг. 333—338 позднейшей интерполяцией. Ст. 337 сл. = 11. 182 сл. = 16. 38 сл. Ст. 342 сл. = 11. 102 сл. Ст. 343. ...умерщвлением... — В оригинале: «ослеплением». Ст. 347 сл., равные 103 сл., отсутствуют в лучших рукописях. Не было их и в некоторых античных изданиях. Ст. 349 в оригинале начинается со слов: «Вот и тот грот, где ты...» Ст. 363. ...пространного грота... — В оригинале определение ????????? «боже- ственный», которое может иметь и переносное значение «величественный», но здесь употреблено в прямом смысле, так как грот посвящен нимфам (ст. 103 сл.). Ст. 363 сл. Должен... Спрятать... — В оригинале глагол выражает побуждение, обращенное к обоим: «давай сложим». Афина так же принимает непосредственное участие в работе (сг. 370), как в 19. 33 сл. Ст. 380 сл. = 2. 91 сл. Ст. 385. Если бы вовремя... ты... не открыла... — Создается впечатление, что ав- тор забыл о пророчестве, которое Одиссей получил от тени Тиресия. Ст. 397 сл. ...чтоб не был никем ты //Узнан... — Обязательной составной частью мотива «муж на свадьбе своей жены» (см. статью «"Одиссея" — фольклорное насле- дие...», § 2) является неузнаваемость вернувшегося супруга: либо он оброс длин- ными волосами и бородой, либо поменялся с кем-нибудь одеждой и т. д. Конечно, облик Одиссея за 20 лет и без того изменился, так что его нельзя было бы узнать и без дополнительной маскировки, но эпос требует от своих героев сохранения ими в любых условиях благородной внешности и осанки. Отсюда — необходимость вмешательства Афины. Ст. 399. ...златотемпые кудри... — Это определение составляет известное про- тиворечие с 16. 176, где у Одиссея появляется черная борода. Впрочем, такой не- досмотр можно не вменять в вину автору, занятому подготовкой решающих со- бытий. Ст. 403. ...будешь противен. — Преувеличение переводчика. В оригинале: «ты покажешься безобразным», что не помешает Пенелопе вести с нищим доверитель- ную беседу (19. 53—308, 508—604). Ст. 404 сл. = 15. 38 сл. Ст. 407. Встретишь его ты у стада свиней... — Недосмотр автора: Одиссей застает Евмея в его доме (14. 5). Ст. 412. Тою порою... — В оригинале сказано: «Там оставайся и обо всем расспро- си, пока я приду в Спарту и позову Телемаха...» Как видно из начала кн. 15, Афина является во сне Телемаху только на исходе ночи, незадолго до рассвета следующего дня (сг. 50—56), т. е. после того как Одиссей уже успел прийти к Евмею, рассказать свою вымышленную историю и уснугь. О том, почему Афине потребовалось столько времени, чтобы добраться с Итаки в Спарту, см. вступительную статью, примеч. 19, и 2. 292 с примеч. Ст. 422 сл. ...чтоб людей посмотрел... — Добавление переводчика. Нажил великую славу... — См. 1. 93 и примеч. Ст. 425. ...женихи стерегут... — См. 4. 842—847; 14. 180—182. Ст. 426—428 = 15. 30—32. Ст. 429. ...прикосиулася тростью. — Т. е. волшебным жезлом, которым по за- конам волшебной сказки пользуются в поэме Цирцея (10. 238, 293, 319) и еще два раза сама Афина (16. 172, 456). КНИГА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Встреча Одиссея с Евмеем Ст. 3. ...свинопас богоравный... — Определение объясняется тем, что автор либо пользуется высоким стилем, либо имеет в виду благородное происхождение Евмея (см. 15. 412—414), как и ниже, ст. 18, — женихов. Ст. 8. ...не спросясь... — Усиленный перевод предлога ?????? со значением «вда- леке, без, помимо». Ст. 13—15. ...двенадцать... закут... свиней... пятьдесят... — Круглые цифры, как и ниже, 100 сл.: по 12 стад коров, овец и свиней. Ср. также 7. 103; 22. 421—424: по 50 рабынь во дворцах Алкиноя и Одиссея; 20. 106: двенадцать рабынь на мельнице в доме Одиссея. Ст. 18. ...богоравные... — См. примеч. к 1. 29. Ст. 22. ...повелитель мужей... — Видимо, тот же случай, что и выше, ст. 3: возвы- шенный стиль перенесен и на свинопаса, как в дальнейшем на коровника Филой- тия (20. 185). Ст. 31. ...но из рук уронил он... — Неточный перевод: Одиссей сознательно вы- пустил из рук посох, чтобы не дразнить собак. Ст. 37. ...когда б опоздал я минуту... — Модернизм переводчика: греки не знали счета на минуты. В оригинале: «ненамного». См. также 21. 243 = 392, где в ориги- нале вообще нет никакого указания на время. Ст. 46. ...отдохнувши, ты скажешь... — См. 1. 122 и примеч. Ст. 50. Сучьев... — Точнее: «ветвей», срубленных с кустарника. См. 16. 47. Ст. 55... .ты, Эвмей... — Обращение автора к действующему лицу, ограниченное в «Одиссее» только личностью Евмея в трех следующих друг за другом книгах (14—16). Ст. 57 сл. — Ср. 6. 207 сл. и примеч. Ст. 59. Слишком же щедрыми... — Добавление переводчика. Ст. 62. ...меня б on устроил... — Речь идет о некоем подобии отпущения на волю, которое вполне согласуется с патриархальным характером гомеровского рабства. Ср. 21. 214 сл. ...невесту с богатым приданым... — В оригинале: «многосватаную». Раньше этот эпитет был употреблен применительно к Пенелопе (4. 770, ср. 21. 149), так что Евмей высказывается языком героического эпоса. Ст. 71. ...неволей... — Добавление переводчика, имевшего в виду версию, соглас- 1 но которой Одиссей старался избежать участия в походе под Трою. В гомеровском эпосе этот вариант игнорируется, чтобы не нанести ущерба героическому облику Одиссея. См. 24. 116—119 и примеч. Ст. 82. ...не страшась никакого за то наказанья... — В оригинале более гонкая нюансировка: «не помышляя ни о мести (со стороны богов), ни о сострадании». В первом случае имеется в виду осуждение извне, во втором — нравственный уро- вень самих женихов. Ст. 90 сл. ...как прилично, Весть сватовство не хотят... — Т. е. обратившись к отцу Пенелопы и принося ему дары, вместо того чтобы истреблять чужое имуще- ство. См. 2. 52 сл. Ст. 97—104. ...черного Зама... — В оригинале нет указания на этот остров, а противопоставляются Итака и материк. Слово «материк» опущено переводчиком также в ст. 100, отчего меняется смысл оригинала. Здесь Евмей называет по 12 стад крупного рогатого скота, овец, свиней и коз, которых пасут на материке собствен- ные пастухи Одиссея и наемные работники. На самой же Итаке (в оригинале: «здесь же»), на ее окраинах, пасутся еще 11 козьих стад и те свиньи, которыми ведает Ев- мей. ...особые... козоводы... — В оригинале: «прилежные», «лучшие в своем роде». Ст. 112. Кубок... хозяину подал... — В знак благодарности и особого расположе- ния. Ср. 13. 57, Ст. 117.... за обиду отмщая Атреева сына.:. — Перевод дает основание понять эти слова так, будто Одиссей погиб ради Менелая, мстя за похищение Елены. В ориги- нале смысл другой: «ради чести (удовлетворения) Агамемнона» (та же формула — в ст. 70) как верховного предводителя ахейского войска. Ст. 145—147. ...его... не могу называть я... — Считая Одиссея погибшим, Евмей остерегается называть его по имени, то ли чтобы не напоминать о его смерти, то ли чтобы не тревожить душу покойника. ...братом... его... называю... — Перевод, основанный на том, что в «Илиаде» (VI. 518; X. 37; XXII. 229) прилагательное ?????? употребляется в обращении младшего брата к старшему. Однако обращение ????? значит скорее «любимый», «дорогой». Так, согласно оригиналу, и здесь: «я называю его своим дорогим (господином), хоть и в его отсутствие». О «братских отношениях» с хозяином свинопас не помышляет, даже если он «богоравный». Ст. 154. Платье тогда подаришь мне, хитон и хламиду... — Формульный стих (= 16. 79 = 17. 550 = 21, 339; ср. 14. 396), отсутствующий в большинстве рукописей; здесь, вероятно, интерполяция. Ст. 156. ...ненавистней... ненавистных... — Игра слов, внесенная переводчиком. В оригинале Аидовы врата не имеют определения. Ст. 158 сл. = 17. 155 сл. = 20. 230 сл. Ср. 19. 303 сл. Ст. 160—162 = 19. 305—307. Прежде, чем солнце окончит свой круг... — Т. е. еще до окончания этого года. Прежде, чем месяц... сменен... будет... — Не совсем точный перевод. В оригинале говорится: «в день, когда один месяц исчезает, а другой воз- никает», т. е. в новолуние. Ст. 181. Ждут женихи... — Автор второй раз (см. 13.425—428) возвращается к ситуации, описанной в 4. 842—847, чтобы восстановить в памяти слушателей ранее происшедшие события. Ст. 187—190 = 1. 166—169. Ст. 189 сл. = 16. 58 сл. = 223 сл. Ст. 195. ...на просторе... — Т. е. «в покое», «в тишине». Ст. 200—204. Вымышленное происхождение Одиссея, как и его тяга к приклю- чениям, напоминают реальную биографию поэта Архилоха (ст. 680—640). Видимо, ситуация была достаточно типичной для конца 8 — первой половины 7 в. Ст. 232.Лучшее брал я себе... — Ср. 9. 160, 550 сл. Ст. 235 сл. ...роковой... Путь... — В оригинале: «страшный». Ст. 239. .. .мы властью народа окованы были. — В оригинале нет ничего о власти народа. Смысл оригинала в том, что в случае отказа от участия в походе им угрожа- ло моральное осуждение со стороны народа. Ст. 257. Дней через пять... — Точнее: «на пятый день». ...к водам... потока Египта... — См. 4. 477 и примеч. Ст. 258—272 = 17. 427—441. Ст. 262. ...в них... — Не у отправившихся в разведку, а у оставшихся сторожить корабли. Ст. 282. ...смертию мне угрожавших... — В переводе пропущена характеристика египтян, которые были готовы убить Одиссея, «ибо они были очень разгневаны». Ст. 285. Целых семь лет... — Тот же фольклорный срок, которым определяется пребывание Одиссея у Калипсо (7. 259). Ср. семидневный период в 10. 80 сл.; 12. 397—399; 14. 249—252; 15. 476 сл. Ст. 293 сл. = 11. 294 сл. Ст. 299 сл. Мы с благосклонно-попутным... Бореем II Плыли... — Чтобы попасть из Финикии в Ливию, придерживаясь берегов (а такова была обычная практика греческих мореходов), помощь Борея требовалась только до достижения Газы, т. е. крайней юго-восточной точки Средиземного моря. Дальше морякам нужен был восточный ветер Нот. ...Крит был за нами... — Для мореходов, плывущих в Ливню, расположенную на южном берегу Средиземного моря, Крит всегда оказывался «по- зади». Какое, однако, это могло иметь значение при огромном расстоянии между двумя этими точками? По-видимому, представление автора о юго-восточном Сре- диземноморье не отличалось достаточной определенностью. Ст. 301—304 = 12. 403—406. Ст. 305—309 = 12. 415—419. Ст. 318—320. Сыном его был... встречен... — В основе этого эпизода лежит воспо- минание Одиссея о его встрече с Навсикаей незадолго до возвращения на Итаку. Ст. 322. ...гостил у него он... — В послегомеровском эпосе существовала версия о пребывании Одиссея в стране феспротов после возвращения на Итаку. Здесь, в вымышленном рассказе «нищего», оно приурочено к странствиям Одиссея до при- бытия на Итаку. Ст. 325—330 = 19. 294—299. Ст. 331—335 = 19. 288—292. Ст. 348. ...самими богами избавлен. — Вмешательство чудесного пособника (в дан- ном случае — не называемых точнее богов) — типичный ход волшебной сказки. Ст. 349. Голову платьем... обернувши... — Чтобы оно не мешало плыть и остава- лось сухим. Ст. 361. ...возмутил... — Т. е. взволновал. Ст. 368—371 = 1. 234—237. Впрочем, сг. 369 сл. отсутствуют во многих руко- писях. Ст. 378—385. Повторение в развернутой форме мотива, намеченного выше, ст. 124 сл. Ст. 379. Этольский — Т. е. из Эголии, области на западе Средней Греции. Ст. 386. ...нам посланный Дием... — Неточный перевод. В оригинале Евмей го- ворит: «коль скоро привел тебя ко мне демон». См. 2. 135 и примеч. Ст. 421. (Сердцем он набожен был)... — Модернизм переводчика: принесение бо- гам жертвы — обязательная часть пиршественного ритуала. В оригинале сказано: «не забыл свинопас и о богах, ибо ему были свойственны благородные мысли». Ст. 435. Первую... вторую... — В оригинале сказано: «первую посвятил нимфам и Гермесу». Нимфам — как местным божествам Итаки (см. 13. 104, 335—360; 17. 211, 240—243), Гермесу (Эрмию) — как покровителю путешественников. См. также 16. 472 и примеч. Так как у Евмея было четверо помощников (см. выше, ст. 26), то оставшиеся 6 частей как раз делятся между ними, самим Евмеем и Одиссеем. Ст. 448. ...сел за прибор свой... — Модернизация. В оригинале сказано: «сел около своей доли», т. е. у стола там, где Евмей положил выделенную Одиссею хребтовую часть. Ст. 451. — См. ст. 8 и примеч. Ст. 453 сл. = 1. 146. См. примеч. Ст. 476—489. Ветер с морозом... — В «Илиаде» тяготы войны, связанные с не- погодой, никогда не упоминаются. Рассказ Одиссея — еще один пример дегерои- зации, свойственной всей поэме. Хрусталем... (ст. 477) — Модернизм переводчика. В оригинале назван лед. Ст. 482. Пояс — вероятно, отделанный металлическими пластинками передник, употреблявшийся в микенские времена. Ст. 483. — См. примеч. к 12. 312. Ст. 510 сл. = 6. 192 сл. Ст. 514. ...у каждого только одно... — Как видно из ст. 521 сл., у Евмея есть все же и запасной плащ (хлена). ...он его до износа... — Расширенный образ оригинала, где сказано: «не много у нас... на смену». Ст. 515—517 = 15. 337—339. Впрочем, в кн. 14 эти стихи отсутствуют в лучших рукописях и являются, возможно, интерполяцией. КНИГА ПЯТНАДЦАТАЯ Прибытие Телемаха к Евмею Ст. 1. Тою порой... — В оригинале здесь, как и в 13. 412 (см. примеч.), нет ука- зания на одновременность действия, а сказано лишь: «Афина же отправилась...» — разумеется, по прошествии ночи, которая отделяет кн. 15 от кн. 14. Со ст. 56 начи- нается следующий за тем, 36-й день повествования (ст. 57—188). Если в некоторых комментариях делается попытка вместить 15. 1—388 в тот же 35-й день, который Одиссей приводи!' у Евмея, то это явно противоречит тексту кн. 13: пока Одиссей проснулся на Итаке, разговаривал с Афиной и переносил в пещеру подарки, давно наступил день, и Афина, чтобы явиться во сне Телемаху, должна была дожидаться следующей ночи. У Жуковского в подзаголовке «Песни 15» значится: «Тридцать пятый и тридцать шестой день. Утро тридцать седьмого» — соответственно, следу- ет читать: «. ..Утро тридцать восьмого» и далее по всему оглавлению делать сдвиг на один день вплоть до «Песни 24»: «Сорок первый день». Ст. 11—13 = 3.314—316. Ст. 15 сл. ...без порока застать Пенелопу... — Перевод внушает подозрение, что Пенелопа в отсутствие Телемаха может решиться выйти замуж за кого-нибудь из претендентов. В оригинале мысль другая: «чтобы ты мог застать еще дома непо- рочную Пенелопу». ...отец уж и братья... — Мотив, ранее нигде не упоминавший- ся. Вся речь Афины (ст. 16—26), находящаяся в полном противоречии с образом Пенелопы, является, вероятно, средством побудить Телемаха к скорейшему воз- вращению домой. Ст. 30—32 = 13. 426—428. Ст. 33. .. .от обоих держась островов в отдаленье... — Как видно, Афина советует Телемаху не входить в пролив между Замом (Кефалленией) и Итакой, где поджида- ют его женихи (4. 844—847), а пристать на северном побережье Итаки. Чтобы осу- ществить этот план, есть две возможности. (1) Обогнуть с запада Зам, для чего надо пройти около 30 км открытым морем от Киллены на побережье Элиды до Зама и совершить достаточно длинный переход вдоль его берегов. (2) Пройти вдоль по- бережья Элиды на северо-восток от Киллены, пересечь вход в Калидонский залив и вдоль Эхинадских островов (см. примеч. к сг. 299) подойти к Итаке с востока. Все эти выкладки имеют смысл только в том случае, если мы предположим достаточное знакомство автора «Одиссеи» с географией западной Греции. Вполне возможно, од- нако, что этим знанием он не располагал и над деталями плана, предложенного Афиной, вовсе не задумывался: ему важно было только не допустить встречи Теле- маха с женихами. Ст. 38 сл. = 13. 404 сл. Ст. 63. Отсутствует в большинстве рукописей и, вероятно, является интерполя- цией. Ст. 64. ...богоизбранный... — См. 4. 156 и примеч. Ст. 70. ...безмерною... безмерно... — Перевод воспроизводит стилистическую фи- гуру оригинала. Ст. 113—119 = 4. 613—619. Отсутствие ст. 113—119 в нескольких папирусах и ряде рукописей побуждает некоторых исследователей постулировать здесь ин- терполяцию. Однако повторение групп сгихов в тог момент, когда повествование возвращается к ранее описанной ситуации, — достаточно частый прием эпической техники. Ст. 134. ...по порядку... — Добавление Жуковского. См. 7. 98 и примеч. Ст. 135—139 = 1. 134—138. См. примеч. Ст. 145 сл. = 190 сл. = 3. 492 сл. Ст. 180 сл. = 8. 465 + 467. Ст. 184—192 = 3. 486—494. См. примеч. Ст. 193... .до великого... града... — Собственно: до «высокого», т. е. расположенного на крутом склоне холма, вершину которого в микенское время увенчивал дворец. Ст. 213. ...прибежит... — Несколько преувеличенная характеристика образа действий престарелого Нестора. В оригинале сказано: «но сам сюда явится, чтобы пригласить...» Ст. 223—278. Эти стихи аналитическая критика считала позднейшей вставкой, так как в них слишком много места уделяется происхождению Феоклимена, якобы не играющего в дальнейшем существенной роли. С последним доводом согласиться трудно, так как именно Феоклимену принадлежат прорицания, предвещающие воз- вращение Одиссея и гибель женихов: 17. 155—161 и особенно мрачное 20. 350—372, непосредственно предшествующее расправе с женихами. Однако верно, что генеа- логия Феоклимена дана с такой подробностью, которой ни в «Илиаде», ни в «Одис- сее» не удостаивается ни один второстепенный персонаж. Таким образом, вполне возможно, что ст. 225—255 являются более поздним дополнением вместо несколь- ких стихов, в которых в разумных пределах излагалась родословная Феоклимена. Ст. 225. Меламп — см. 11. 289 и примеч. Впрочем, остается неясным, за что он был гоним Нелеем и как он ему отомстил. Ст. 235. Кера — олицетворение смерти. Ст. 244—247. Амфиарей — см. CMC. ...волпователь пародов... — т. е. побуждаю- щий народ к битве. Ст. 250 сл. Клита похитила... Эос... — как и Ориона, см. 5. 121. Ст. 254 сл. ...раздраженный //Против отца... — Намек на какой-то неизвестный миф. Ст. 263. Мне па вопрос отвечай... — Странная просьба со сгороны прорицателя, который сам должен знать, кого он встретил. Ст. 273 сл. Муж умерщвлен... — О ком идет речь, неизвестно, но ясно, что Фео- климен спасается от кровной мести со стороны сродников и братьев убитого. В то же время в другой земле убийцу никто преследовать не будет — см. 280—283. Ст. 287—291 почти = 2. 422—426. Формульным характером этого текста объяс- няется, что здесь гребцы поднимают парус прежде, чем корабль вышел в открытое море и подчинился попутному ветру. Ст. 295. Крупо — небольшая река в Элиде. Халкис (правильнее: Халкида) — река и небольшое поселение там же, недалеко от Крун. Впрочем, в большинстве руко- писей этот стих отсутствует. Ст. 297. Феа (в оригинале форма множественного числа: Феи) — пристань в юж- ной Элиде. Ст. 299. Острые... острова... — Страбон (?. II. 19) отождествлял их с Эхинад- скими островами (см. примеч. к ст. 33), расположенными напротив устья р. Ахелоя (юг Акарнании). Ст. 305. ...пригласит ли... остаться... — Т. е. на третью ночь. Ст. 329. ...до железного неба... — См. примеч. к 3. 1. Ст. 330. ...рабы... — Добавление переводчика. В оригинале здесь и в ст. 333 речь идет о наемных прислужниках. О таком статусе говорил выше и Одиссей (сг. 324)^ Ст. 337—339 = 14. 515—517. Ст. 345. Бедных, которым бродить суждено по земле без приюта... — Отсутствует в одной хорошей рукописи и добавлен на полях в двух других. Здесь он и в самом деле лишний, так как мысль целиком выражена в ст. 343 сл.: «нет для людей ничего 36* 565 хуже скитания; ведь ради ненавистного желудка терпят они тяжкие беды». После этого ст. 345 («люди, которым выпали скитание, страдание и горе») — не более чем тавтология. Ст. 363. Климена, сестра Одиссея, как и ее сестры, упоминается только здесь. Ст. 373. ...добрыхлюдей... — В оригинале ??????????, «тех, кто возбуждает ?????» — «почитание», «уважение», т. е. чужеземцев и молящих, которым покровительствует Зевс. Ст. 388. Мужу тому... — Лаэрту. Ст. 399. Память минувших печалей... — Общее место гомеровской эстетики, что сладостно воспоминание и о горестях, пережитых в прошлом. Однако добавление переводчика веселым... разговором в этом случае неуместно. Ст. 403. Сира (в оригинале: Сирия) — в рассказе Евмея, вероятно, соответствует острову Сиру, расположенному западнее острова Делоса. Здесь он, однако, наделен чертами сказочного идеального царства. Ср.: Гесиод, ТиДу 113—120. Ст. 410 сл., 478 — См. 3. 280 и примеч. Ст. 414. Сын Ормепонов... — Правильнее: «Орменов». Ст. 437 сл. — См. 10. 345 сл. и примеч. Ст. 451 сл. ...со мною гулять... он... Ходит... — Модернизация, создающая пред- ставление о финикиянке как няньке, гуляющей с ребенком. В оригинале: «я смотрю во дворце за мальчиком, настолько смышленым, что он бегает за мной из дому». Ст. 460. Крупный электрон, оправленный в золото... — Неточный перевод. В ори- гинале речь идет о золотом ожерелье с нанизанными кусочками янтаря (электра). ...с чудным искусством... — Добавление Жуковского. Ст. 467. ...царскихвельмож... — Модернизация. В оригинале: «приглашенных на пир мужей, которые окружали моего отца», т. е. старейшин. Ст. 469. ...под платьем... — См. примеч. к 3. 154. Ст. 477. ...как то предназначено было Зевесом... — Неточный перевод. В оригина- ле: «когда Зевс Кронид даровал седьмой день, тогда Артемида...» Ст. 479 сл. .. .упала морскою II Курицей... — Т. е. как подстреленная птица. Ст. 491. С нежной заботой... — Несколько преувеличенный перевод. В оригина- ле: «заботливо». Ст. 519. ...Эвримах благородный... — Может показаться странным, что Телемах советует Феоклимену искать приюта у одного из самых наглых женихов. Однако Евримах ничего не знает о близости Феоклимена к Телемаху и, как человек знат- ного происхождения, обязан оказать гостеприимство страннику. С другой сторо- ны, после неблагоприятного для женихов прорицания Феоклимена (ст. 531—534) Телемах меняет свое намерение и поручает Феоклимена заботе своего надежного спутника Пирея (ст. 544—543). Ст. 520. Смотрит... народ, как на бога... (в оригинале: «равного богу»). — Либо имеется в виду происхождение Евримаха (все знатные — «богоравные»), либо Те- лемах констатирует это с горечью. ...с почтеньем великим — тем более излишнее добавление переводчика. Ст. 526. ...посол Аполлонов... — Т. е. посол бога, дающего людям прорицания, в том числе — и по полету птиц. Вообще же вещих птиц посылает обычно Зевс. См. выше, 2. 146; 15. 160—168; Ил. XXIV. 314—321. Ст. 536—538 = 17. 163—165 = 19. 309—311. Ст. 547—549 = 9. 177—179. КНИГА ШЕСТНАДЦАТАЯ Узнавание Одиссея Телемахом Ст. 10. Машут хвостами... — Устами Одиссея говорит поэт: сам Одиссей не мо- жет видеть этого, находясь в доме. Ст. 11. ...в двери вошел... — Точнее: «остановился в прихожей». ...он увидел... — Напрасное добавление переводчика: Одиссей, оставивший сына младенцем, не мог узнать его в Телемахе, пока Евмей не назвал его по имени в сг. 23. Ст. 22—24= 17. 40—42. Ст. 31. ...отец... — В оригинале ласковое ???? «батюшка». Ст. 37—39 = 11. 181—183. Ст. 38 сл. — Ср. 13. 337 сл. Ст. 41. В дом тут вступил... — Т. е. вошел из прихожей, где происходил разговор с Евмеем. Ст. 54 сл. = 1. 146. См. примеч. Ст. 58 сл. = 14. 189 сл. Ст. 64. ...соткапо было. — Обычно говорится о Мойрах (ср. 7. 197 сл. и примеч.), но иногда, как здесь, переносится на всех богов (в оригинале: «что выпряло ему божесгво», ??????). Ср. 1. 17 и примеч. Ст. 75 сл. = 19. 527 сл. Ст. 77. ...дары ей... приносит... — Скорее всего, не ей, чего нет в оригинале, а огцу, который и здесь мыслится живущим на Итаке. Ср. 2. 196 сл. См., впрочем, 18. 279—303, где подарки принимает сама Пенелопа. Ст. 95 сл. = 3. 214 сл. Ст. 107—109 = 20. 317—319. Ст. 118 сл. Сын... Сын... — В оригинале тройная анафора, с которой начинают- ся ст. 118—120: ?????? «одного лишь родил...». Ст. 122—128 = 1. 241—247; ст. 122 сл. = 19. 130 сл. Ст. 170. Вмесгпе подите немедля вы в город... — Перевод усиливает значение ори- гинала, где сказано: «...как, уготовив женихам смерть и гибель, вам явиться в слав- ный город (т. е. вместе или врозь)». Немедля — добавление переводчика, противо- речащее ст. 270—273. Ст. 176. Черной... бородою... — См. 13. 399 и примеч. Ст. 206 сл. ...через двадцатьI/Лет... — Точнее: «на двадцатом году». То же самое в 17. 326 сл.; 19. 484 сл.; 21. 208 сл.; 23. 102 = 170; 24. 322 сл. Ст. 233 сл. = 58 сл. Ст. 230 сл. = 13. 135 сл. с заменой глагола. Ст. 246. Всех перечесть... я могу... — Поименный список всех женихов дает Апол- лодор, Эп. VII. 27—30, чьи цифры, однако, расходятся с гомеровскими. У Аполло- дора общее число женихов достигает 136 (против 108 в «Одиссее»). Источник этих данных и списка в целом не ясен. Ст. 253. Двое рабов... — В оригинале: «слуг», «прислужников». Ст. 277. .. .хотя бы в меня чем швырнули... — Одиссей предвосхищает поведение женихов. См.: 17. 230—233, 279, 283, 462—464; 18. 394—396; 20. 299—301. Ст. 281—298. Были заподозрены еще Зенодотом и Аристархом в неподлинно- сти, основанием для чего, в частности, служило полное совпадение ст. 286—294 с 19. 5—13. В самом деле, Одиссей предваряет здесь в тех же самых словах распоря- жение, которое он впоследствии отдаст тому же Телемаху, — необычный случай использования техники повторов, вообще характерной для эпоса. К тому же в кн. 19 это, значительно более уместное, распоряжение тут же приводится в исполнение (сг. 31—34). Наконец, ст. 295—298 явно не учитываются в 22. 100—105: напротив, только здесь Телемах отправляется в помещение, где хранятся доспехи, и прино- сит копья, щиты и шлемы для Одиссея и его помощников. Таким образом, в кн. 16 мы имеем дело либо с остатком ранней версии, которую автор модифицировал в начале кн. 19, чтобы создать в дальнейшем дополнительное нарастание напря- жения в сцене избиения женихов, либо с более поздней вставкой, для введения которой в ст. 281 была использована та же формула, что в сг. 299. Ст. 287 сл. В палаш//Дымно... — Так как в мегароне (палате) обжаривали мясо зарезанных животных. Ср. 18. 307—310. Ст. 294. ...роковое железо... — Как правило, герои эпоса знают только оружие, изготовленное из бронзы (исключения — Ил. IV. 123; VII. 141). Поговорочный характер этого выражения показывает, что оно возникло в более позднюю эпоху, когда при изготовлении оружия бронза уступила место железу. Ст. 320. ...знак... — Т. е. предзнаменование победы в борьбе с женихами. Ст. 336 сл. Вслух... сказал... «Прибыл... царица»... — Редчайший в эпосе пример сообщения, умещающегося в один стих и к тому же не предваряемого описанием того, где и в каком виде застал вестник адресата. Ст. 346 сл. почти = 4. 663 сл. Ст. 366. Друг подле друга... — Употребленное в оригинале прилагательное ??????????? «близкие друг к другу» может, вероятно, означать и «друг за другом», т. е. сменяя друг друга. В сочетании с указанием на вершины второе толкование представляется предпочтительным. Тогда отпадает и стоящее в переводе толпою. Ст. 391 сл. = 21. 161 сл. Ст. 414—416 = 18. 208—210. Ст. 422. Зачем ты сирот притесняешь... — Неточный перевод. В оригинале: «по- чему ты не заботишься о просящих (защиты)?», которым покровительствует Зевс (ср. 6. 207 сл. и примеч.). Неясно, однако, что имеет в виду Пенелопа. Далее она вспоминает, как Одиссей спас от народного гнева отца Антиноя, и, может быть, хо- чет сказать, что Антиной обязан так же охранять семью Одиссея, как сам Одиссей некогда защитил его отца? Ср. 423: «нечестиво замышлять зло по отношению друг к другу». Ст. 434 сл. = 21.320 сл. Ст. 448. ...а мыслил иное. — Смягченный перевод. В оригинале: «сам же ему (Телемаху) готовил гибель». Ст. 450 сл. — См. 1. 356—360 и примеч. Ст. 471. ...на вершине Эрмейского холма... — В оригинале: «когда я шел уже за пределами города, (там), где находится холм Гермеса...», т. е. на обратном,пути (см. ст. 341, 352: Евмей уже ушел, когда в гавань входил корабль с женихами). Та- ким образом, к городу близко уже — недосмотр переводчика. Другое его добавле- ние — па вершине. Его можно принять в том случае, если имеется в виду некий холм, посвященный Гермесу, хотя ранее нигде не упоминавшийся (и то неясно, за- чем Евмею затруднять себе путь, поднимаясь на холм?). Существует поэтому другое толкование сочетания ??????? ?????. Под ним некоторые исследователи понимают груду камней, которую моряки и сгранники воздвигали Гермесу в благодарность за благополучное возвращение: к поставленной вертикально плоской каменной пли- те каждый, кто желал почтить бога, добавлял несколько камней (Ср. у Пушкина: «И гордый холм возвысился...»). Забираться на вершину такого холма было бы и вовсе святотатством. Ст. 474. ...двуострыми копьями... — Т. е. с плоскими наконечниками, заострен- ными с двух сгорон. Ст. 481. ...и сиа благодать ниспослали им боги. — Добавление переводчика. В ори- гинале: «и насладились даром сна». КНИГА СЕМНАДЦАТАЯ Возвращение Телемаха на Итаку Ст. 3. ...золотые... — В оригинале: «красивые». Золотые сандалии — обувь бо- гов: 1.94; 5. 44. Ст. 6. ...отец... — См. 16. 31 и примеч. Ст. 22. ...мой прекрасный... — Добавление переводчика. Ср. 16.91, где такому же обращению в переводе соответствует в оригинале «милый». Здесь же и вовсе сказано: «однако иди». Ст. 25. См. примеч. к 5. 466—469. Ст. 28. ...беспрепятственно... — Добавление Жуковского, видимо желавшего подчеркнуть, что женихам не удалось устранить Телемаха. См. то же в ст. 85, хотя и с меньшим основанием. Ст. 36 сл. = 19. 53 сл. Ст. 39. ...и руки... — Добавление переводчика: руки целуют низшие по своему социальному статусу высшим. Ср. 16. 15. Выше, ст. 35, руки тоже добавлены пере- водчиком, но там нет противоречия с положением Телемаха среди рабынь. Ст. 40—42 = 16. 22—24. Ст. 48 сл. = 4. 750 сл. Впрочем, ст. 49 отсутствует в большинстве рукописей. Ст. 87—89 = 4. 48—50. См. примеч. Ст. 91—95. — См. примеч. к 1. 134—138. Ст. 101—103 = 19. 594—596. Ст. 117. ...кованой... — В оригинале «крепкосколоченной», что, естественно, больше подходит к деревянной колеснице. Ст. 118 сл. ...Елену... многих ахеян... погубившую... — Не вполне точный перевод. В оригинале: «ради которой аргивяне и трояне вынесли много бед», так как такова была воля богов, а не субъективное желание Елены. Ст. 121—141 = 4. 333—350. Ст. 143—146 = 4. 557—560 = 5. 14—17. См. примеч. Ст. 148 сл. = 4. 585. Ст. 155 сл. = 14. 158 сл. См. примеч. Ст. 160. ...вблизи корабля... — В оригинале: «находясь на корабле», что противо- речит описанию в 14. 499, 527 сл. Переводчик стремился устранить небольшую несогласованность, достаточно частую в эпосе. Ст. 163—165 = 15. 536-538 = 19. 309—311. Ст. 166—169 = 4. 620 + 625—627. Ст. 178 сл. = 85 сл. Ст. 179—181 = 20. 249—251. Ст. 197 сл. = 18. 108 сл. Ст. 202 сл. = 24. 157 сл. Ст. 207. Итак, Нериоп (в оригинале: Нерит) и Поликтор — Не считая последнего, чьим сыном является один из женихов — Писандр (18. 299), эти месгные герои (в античном значении слова, т. е. обожествленные смертные) больше нигде в поэме не упоминаются. Ст. 213 сл. = 20. 174 сл. Ст. 217 сл. ...негодяй негодяя... равного с равным... — Перевод воспроизводит сти- листическую фигуру оригинала. Ст. 221. ...об притолку... — В оригинале речь идет о дверных косяках. То же самое — в ст. 340. Ст. 226—228 почти = 18. 362—364. Ст. 234. Пяткою... толкнул... — Удар, нанесенный Одиссею Меланфием, носит кощунственный характер, так как дело происходит у алтаря нимф — божеств, особо почитаемых на Итаке (ср. 13. 355—360). Ст. 262. Цитры глубокой... — Определение ????????, прилагаемое обычно к ко- раблям («выдолбленный», «полый»), здесь, очевидно, указывает на цитру с особен- но хорошим резонатором. Ст. 289. ...корабли... — пиратские. Ст. 300. ...полумертвый... — Смягченный перевод. В оригинале: «завшивев- ший». Ст. 327. Мера (Мойра) — здесь в значении «смертной доли». Ст. 337 сл. — 202 сл. Ст. 347. Нищему... быть неприлично. — Судя по близости к Гесиоду, ТиД, 317— 319, — поговорочный стих. Ст. 360 сл. ...Афина... ему повелела... — Частый в эпосе случай двойной мотиви- ровки: приказание Одиссею исходит сначала от смертного (ст. 350—352), потом от богини. Ср. 21. 1—4 и примеч. Ст. 375 сл. ...негодяй всем известный... — Несколько преувеличенный перевод (в оригинале нет слова «негодяй»), хотя и соответствующий облику Антиноя. Сво- лочь — множество, орава. Ст. 381. ...неразумное... молвил... — Неточный перевод. В оригинале: «нехорошо ты говоришь, Антиной, хоть ты и знатный». Ст. 398. Друг... — См. примеч. к 1. 385. Ст. 419—424 = 19. 75—80. Ст. 424 сл. ...святая /IВоля... — Модернизм, вводящий в греческий мир христи- анское представление. В оригинале: «так, видно, захотел Зевс». Ст. 427—441 = 14. 258—272. Ст. 443. Дметор — персонаж, более не известный. Ст. 458 сл. = 18. 387 сл. с заменой имени собственного. Ст. 462 сл. ...в спину//Подле плеча... — По-видимому, Одиссей, желая уклониться от удара, оказался стоящим в полоборота к Антиною, и удар пришелся в верхнюю часть спины, там, где она переходит в плечо. Ст. 468 сл. = 18. 351 сл. = 21. 275 сл. Ст. 494. ...его... — Т. е. Антиноя. Ст. 515. Три дня и три ночи... — Эти слова Евмея порождают известную труд- ность в определении того, сколько дней провел Одиссей в его доме. Он попал туда в день прибытия на Итаку и провел там свой первый день, 35-й по ходу действия «Одиссеи» (вся кн. 14). 36-й день посвящен целиком путешествию Телемаха из Спарты до Феры (15. 1—188). На следующий, 37-й, день Телемах отбывает из Феры и, миновав Пилос, плывет на Итаку (15. 189—300), после чего автор возвращается к Одиссею, которому Евмей рассказывает свою историю (15. 301—494). Утром 38-го дня корабль Телемаха достигает Итаки, а сам он направляется к Евмею, где и про- исходит его встреча с отцом (15. 495—16. 320). Здесь же они оба остаются ночевать (16. 452—481). На следующий, 39-й, день Одиссей в сопровождении Евмея отправ- ляется в город. Таким образом, получается, что Одиссей проводит у Евмея 35, 36, 37 ? 38-й день, т. е. 4 дня и соответственно 4 ночи, из которых один день, 36-й, у него ничем не занят. Был ли автор «Одиссеи» обеспокоен этим противоречием? Едва ли. Похоже, что, говоря о днях, проведенных Одиссеем у Евмея, он имел в виду только те, которые были заняты действием и рассказами. Ст. 522. Одиссей... считается гостем... — Об этом в рассказе Одиссея у Евмея ничего не было; автор подгогавливаег здесь слушателя к версии, которая будет из- ложена в кн. 19. 185—203. Ст. 534—538 = 2. 55—59. Ст. 545. ...зачихнул Телемак... — Имеется в виду свойственное многим народам представление, что чихание подтверждает верность сказанного. Ср.: Ксенофонт. Анабасис. III. 2, 9; Катулл. XLV. 8 сл., 17 сл. Ст. 550. ...красивую обувь... — Дополнение переводчика, заимствованное из 21. 341. В оригинале Пенелопа говорит: «я дам ему хлену, хитон и добрую одеж- ду», причем последний член перечисления можно рассматривать как приложение к двум предыдущим. Входило ли уже здесь в намерения Пенелопы дарить бродяге обувь, и тем более красивую, неизвестно. Ст. 551 сл. почти = 348 сл. Ст. 565. — См. 3. 1 и примеч. Ст. 568 сл. Промолчал и прекрасный Сын Одиссеев... — В оригинале нет этой иро- нической интонации. Там сказано: «не защитил меня ни Телемах, ни кто-либо другой». Ст. 606. ...темная ночь наступила. — Ошибочный перевод: ночь наступает зна- чительно позже, 18. 306. Здесь же в оригинале сказано: «уже наступила поздняя часть дня», между обедом и вечером. КНИГА ВОСЕМНАДЦАТАЯ Кулачный бой Одиссея с Иром Ст. 5. Ариеон (правильнее: Арней) — Возможно, говорящее имя, образованное от глагола ??????? «добывать»____так матерью назван... — Намек на то, что мать при- жила его неизвестно от кого. Ст. 6 сл. ...величала... его... — Имя Ир (????) напоминает имя вестницы богов Ириды (????), гак как Ир у всех... был на посылках. Ст. 10. ...старичишка... — Усиленный перевод. В оригинале: «старче». Ст. 21. ...рыло... — Вульгаризм переводчика, не свойственный языку эпоса. В оригинале сказано: «чтобы я не облил тебе кровью грудь и губы». Ст. 34. И с хохотом громким... — Смех женихов (и одобряющей их действия слу- жанки Меланфо) — своего рода лейтмотив этой книги (см. далее ст. 40, 100, 111, 321, 350), выдающий их наглое самодовольсгво. Другое еще более компактное лек- сическое гнездо с тем же содержанием — кн. 20. 346, 347, 358, 375 (в переводе: «из- деваясь»), ст. 390 — предвещает их близкую гибель. Ст. 68—70. Не совсем точный перевод создает впечатление, что Афина только увеличила рост Одиссея, а телосложение у него сохранилось, несмотря на его пре- вращение в старого нищего. Смысл оригинала другой: обнаруженная Одиссеем физическая мощь явилась результатом вмешательства ставшей рядом с ним Афины («укрепила его члены»). Ст. 84—87. ...па твердую землю... — На материк. В крохи изрубит... — В оригина- ле сказано более откровенно: «вырвав стыдную часть, отдаст ее сырой на сьедение псам». См. примеч. к 22. 476. Ст. 91. ...чтоб издох... — Вульгаризм переводчика (как и выше, ст. 21). В ориги- нале: «чтобы при падении его тотчас покинула душа». Ст. 108 сл. = 17. 197 сл. Ст. 115 сл. — См. выше, 84—87 и примеч. Ст. 122 сл. = 20. 199 сл. ...добрый... — Добавление переводчика. Ст. 136. Так суждено... — В оригинале сказано несколько иначе: «у живущих на земле людей бывает такое умонастроение, какое в (этот) день посылает отец богов и смертных». Ст. 155. — См. 20. 392—394 и примеч. Ст. 158—303. Сцена выхода Пенелопы к женихам давно служит предметом самых противоположных оценок: аналитики считают ее неумелой позднейшей интерполяцией, унитарии — образцом мастерства автора. Сомнение аналити- ков вызывает главным образом решение Пенелопы выбрать себе наконец мужа (ст. 271—274), несовместимое с ее прежним отвращением к новому браку. В ка- кой мере это может породить большее уважение к ней (ст. 160—162) со сторо- ны сына и еще не узнанного мужа, в присутствии которого оглашается решение Пенелопы? И почему сам Одиссей, вместо того чтобы негодовать, радуется тому, как его супруга вынуждает женихов сделать ей подарки (ст. 281—283)? Унитарии, напротив, указывают, что действия Пенелопы продиктованы непосредственным вмешательством Афины (ст. 158 сл., ср. ст. 186), предвидящей дальнейшее раз- витие событий; в частности, в ст. 160—162 излагается намерение не Пенелопы, а Афины (в переводе придаточное, начинающееся с «дабы», следует подчинить глаголу «вложила»). Затем, расправа Одиссея с Иром дает повод Телемаху по- желать такой же участи женихам (ст. 235—239), а ответ Пенелопы Евримаху (ст. 251—271) возвращает повествование о судьбе Одиссея к исходному пункту — его отправлению под Трою — и таким образом связывает с далеким прошлым ближайшее будущее, когда Одиссей даст узнать себя женихам и Пенелопе. По- скольку предположение об интерполяции почти в полторы сотни стихов, затра- гивающей главных героев поэмы, представляется маловероятным, высказывает- ся мнение, что обсуждаемая сцена была заимствована автором из более ранней версии, где Одиссей уже успел открыться Пенелопе и поделиться с ней своими планами в отношении женихов. Тогда в постулируемой «пра-Одиссее» провока- ционный выход Пенелопы к женихам должен был следовать за омовением ног Одиссея, — этот мотив в нынешней поэме тоже существенно модифицирован (см. 19. 346—348 и примеч.). Ст. 158 сл. = 21. 1 сл. Ст. 185 сл. = 22. 433 сл. Ст. 188—194. Перевод сильно расширен против оригинала, где говорится: Афи- на «пролила сладкий сон на дочь Икария; та тотчас заснула на своем ложе, и члены у нее ослабели; тогда богиня богинь стала давать ей божественные дары, для того чтобы ахейцы изумились. Сперва она омыла ей прекрасное лицо тем амвросиче- ским средством, которым умащается прекрасновенчанная Киферея, когда идет к пленительному хору харит» (пер. И. М. Тройского). Ст. 198. ...оберабыни... — Вызванные ранее, сг. 182. Ст. 201 сл. ...сладко... сладкую смерть... — Тавтология восходит к оригиналу. Ст. 207—211 = 1. 327—331. См. примеч. Ст. 208—210 = 16. 414—416. Ст. 220. ...позабыл справедливость. — Добавление переводчика. В оригинале: «нет в тебе больше подобающего разума и мысли». Понятие «справедливость» появ- ляется в греческой поэзии только в назидательном эпосе Гесиода. Соответственно, и смысл ст. 227 —другой: «мать моя, я не досадую, что ты разгневана». Ст. 233 сл. ...сражение странника с Иром не их самовольством И Было устроено... — В оригинале сказано: «что же касается схватки чужеземца с Иром, то она соверши- лась не по желанию женихов: первый оказался сильнее». Ст. 246. ...ясийского Аргоса... — Вернее было бы «иасийского», т. е. Пелопоннеса, называемого так по имени легендарного царя Иаса, сына местного героя-эпонима Аргоса. Ст. 251—256 = 19. 124—129, кроме начального обращения. Ст. 272 сл. ...ненавистная ночь ненавистного... Брака... — Тавтология, внесенная переводчиком. Ст. 283. ...дуиюю же их ненавидя... — Перевод сильнее оригинала, где сказано: «в душе же помышляя иное». Ст. 291. Каждый... отправил. — Разумеется, только из числа женихов, живущих на Итаке. Ст. 295. Цепь... — Такое же ожерелье, как упомянутое в 15. 460. См. примеч. Ст. 298. Эвридам — обмолвка переводчика. В оригинале — Евридамант, упоми- наемый далее в 22. 283. Ст. 304—306 = 1. 417—419. Ст. 313. ...Одиссеева дома рабыни... — Перевод слабее оригинала, где Одиссей говорит: «рабыни давно отсутствующего царя Одиссея», что в его устах звучит как грозное предупреждение. Ст. 329. ...в шинке... — В оригинале: «в лесхе», т. е. в помещении общественного назначения, где днем собирались поговорить о новостях граждане, а ночью нахо- дили приют бездомные и нищие. Закут (ст. 328) — добавление Жуковского. Ст. 346—348 = 20. 284—286. Ст. 351 сл. = 17. 468 сл. См. примеч. Ст. 359. ...терновник... — Этим словом переведено загадочное греческое ???????, которому дают и другое толкование: «мелкий камень». В этом случае предполагает- ся собирание для забора камней, чему больше соответствует употребленный здесь глагол ?????? в значении «собирать». Тот же случай — 24. 224. Ст. 362—364 почти = 17. 226-228. Ст. 366—376. В речи, в которой Одиссей несколько выходит за пределы образа все сносящего бродяги, обращает на себя внимание высокая оценка крестьянско- го труда — черта, более характерная для наставительной поэмы Гесиода, чем для героического эпоса, и свидетельствующая о проникновении в него новых мировоз- зренческих веяний. Ст. 368. ...по косе... — В оригинале: «по серпу», так как дальше идет речь, по- видимому, о клевере (траву луговую), который греки убирали серпом. Ст. 387 сл. = 17. 458 сл., кроме имени собственного. Ст. 390—393 = 330—333. Ст. 402. ...издох... — В оригинале «пропал», «погиб». Ст. 403 сл....Теперь мы за нищего ссоримся; пир наш испорчен... — В оригинале: «нет никакого удовольствия от благородного пиршества, когда одолевает худшее (т. е. нищие, которые отвлекают внимание от пира)». Ст. 410 сл. = 1. 377 сл. = 20. 268 сл. Ст. 414—417 = 20. 322—325. КНИГА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Встреча Одиссея с Пенелопой. Омовение ног Ст. 2. ...совокупно с Афиной... — Т. е. рассчитывая на ее помощь. Ст. 5—13 = 16. 286—294. Ст. 29 сл. = 21.386 сл. Ст. 32. ...с горбами щиты... — Т. е. снабженные в центре круглой выпуклой бля- хой из бронзы. Ст. 33 сл. ...Афина Паллада... светила... — В гомеровском эпосе для освеще- ния употребляются факелы и жаровни (сг. 64 сл.); лампады, известные в крито- микенскую эпоху, вышли затем из употребления в домашнем обиходе греков при- мерно до середины 7 в. Они сохранялись, однако, при отправлении ритуалов в святилищах, и использование лампады Афиной не дает основания подозревать эти стихи в позднейшем происхождении. Впрочем, появление свет, озарившего весь зал (ст. 37—39), следует приписывать не столько употреблению лампады, сколько присутствию божества. Ст. 51 сл. = 1 сл. Ст. 53 сл. = 17. 36 сл. Ст. 55—56. ...стул, из слоновой II Кости точеный... — Конечно, стул был деревян- ным, но с накладками из слоновой кости и серебра (с оправой серебряной). Ст. 57. Икмалиоп — имя, более нигде не встречающееся. Ст. 75—80 = 17. 419—424. Ст. 86. ...Аполлонов питомец... — Аполлон воспринимается как идеал юноше- ской силы и красоты, которыми он, в свою очередь, наделяет молодых людей («пи- татель юношей» — один из его культовых эпитетов). О почитании его на Итаке см.: 20. 276—278; 21. 258 сл. Ст. 105. ...мой добрый старик? — Преувеличение Жуковского. В оригинале: «кто ты, из какой земли (букв, "из каких людей")?» Ст. ПО—114. ...повелитель могучий... — Здесь отражен идеальный образ царя, носителя божественной благодати. Ср. Гесиод, ТиД, 225—237: картина идеального города, где чтут правду. Ст. 124—129 = 18. 251—256, кроме начального обращения. Здесь эти слова приобретают особый смысл, будучи адресованы непосредственно Одиссею. Ст. 134. Мне ж не по сердцу никто: ни... ни... — Перевод может внушить пред- ставление, что просящего защиты, странника или глашатая Пенелопа числит среди своих потенциальных женихов. Смысл оригинала другой: «потому-то (т. е. из-за настойчивости женихов) я не забочусь сейчас ни... ни...» Ст. 139—156. — См. 2. 93—110 и примеч. Ст. 162 сл. Уж верно, не отрасль... дуба... — Поговорочное выражение, имею- щее в виду старинное представление о создании людей из дуба (ср. Гесиод, ТиД, 143—145, о людях пятого, железного века) или из камней (ср. миф о Девкалионе и Пирре: Овидий. Метам. I. 381—415). В хегго-хурритской мифологии бог Кумарби от союза со Скалой порождает великана Улликумми. В устах Пенелопы поговорка означает, что она видит в нищем обыкновенного человека. Ст. 172—179. Остров есть Крит... — В следующем далее описании сохрани- лись воспоминания о главенствующей роли острова в крито-микенском мире. Первоплемеиная порода (в оригинале: этеокритяне — «настоящие критяне») — исконные аборигены острова до его заселения ахеяиами. Кидопы — см. 3. 292. Дорийцы соответствуют более поздней стадии в истории острова, наступившей после падения в XII в. ахейских центров и внедрения в Грецию новой волны переселенцев — дорян, которые упоминаются здесь единственный раз во всем гомеровском эпосе. Кудрявые — перевод определения ????????? в соответствии с устаревшим объяснением. Более надежно толкование «трехплеменные»: в исто- рическую эпоху дорийцы делились на три племенные объединения: Гиллеев, Диманов и Памфилов. Пеласги, как и этеокритяне, — догреческое население Эге- иды. Едва девяти лет достигнув... — Перевод прилагательного ????????, означаю- щего в других случаях «девятилетний», «достигший девяти лет», здесь лишено смысла. Гораздо надежнее его понимание в значении «каждые девять лет»: со- гласно толкованию, сохранившемуся у Платона (Минос. 319 е; Законы. 624 а—Ь), Мииос, царь Кносса, сын Зевса, раз в девять лет удалялся в пещеру на горе Иде, где, по преданию, родился и вырос Зевс, чтобы получить от отца законы для своего государства. Поэтому здесь и сказано, что «Минос царствовал (каждые) девять лет», и он назван собеседником великого Зевса (в переводе мудрый отнесено ошибочно к Миносу). Это предание отражает древнейшее представление о сме- няемости царя через определенный срок — девятилетний же период связан как с магическим значением «девятки» в античном мире и на Ближнем Востоке, так и с попытками согласовать лунный год с солнечным: 8 лунных лет с добавлением трех месяцев составляют примерно 8 солнечных лет; на девятый год начинается новый цикл. Ст. 180. Девкалиои — Здесь, разумеется, не единственный мужчина, уцелевший от потопа (см. выше, примеч. к сг. 162), а сын Миноса и царь Крита. Версия Одис- сея отличается от той, которую он изложил Евмею (14. 204, 237): в беседе с Пенело- пой Одиссей выдает себя за лицо более высокого социального положения. Ст. 183. Литой (правильнее: Эфон, ?????) — Имя, произведенное от прилага- тельного со значением «горящий, пламенный» (о животных) или «блестящий, сия- ющий» (о металле). Ст. 185 сл. В Крите... в Крит... — Анафора не находит соответствия в оригинале. Ст. 187. ...у мыса Машей... — Там же были отогнаны бурей в открытое море Ме- нелай (3. 287) и сам Одиссей (9. 80), направлявшиеся домой из-под Трои. Ст. 188 сл. В устье Амизия... — Неточный перевод. В оригинале сказано: «он пристал у Амниса (пристани или якорной стоянки у Кносса), там, где грот Илифии, в опасной гавани, с трудом спасаясь от бурных ветров». Грот, посвященный Или- фии — покровительнице рожениц, был открыт на Крите в 1929—1930 гг. Культ богини восходит к III тысячелетию, а грот должен был быть хорошо известен по всей Греции, если Одиссей упоминает его, чтобы сделать наиболее правдоподоб- ным свой рассказ. ...богами спасенный. — Дополнение переводчика. Ст. 192. ...дней десять прошло (и соответственно двенадцать, ст. 198)... — Указание на приблизительный срок. См. 14. 13—16 и примеч. Ст. 194 сл. = 24. 271 сл. Ст. 197. Собранным с мира... — См. 13. 14 и примеч. Выше, ст. 195, рассказчик говорит об угощении Одиссея сначала за свой счет, «из обильных запасов, имев- шихся в доме». Ст. 204. ...из глаз их... — Множественное число — недосмотр переводчика. В оригинале речь идет об одной Пенелопе, к которой обращен рассказ Одиссея. Ст. 225. Двойная мантия (хлена) — вдвое шире обычной, так что в холодную по- году можно обернуться ею два раза, а в теплую — носить, сложив в ширину вдвое. См. ниже, ст. 241. Противоположность ей — одинарная хлена, 24. 276. Ст. 227. Бляха — собственно, булавка для скрепления краев одежды. Из множе- ства образцов подобных изделий больше всего подходят к описанию в «Одиссее» броши с пластинкой, либо напаянной поверх булавки, либо подвешенной к двум ее концам. Изображенная на ней сцена напоминает инкрустации на ножнах и гем- мы крито-микенского времени, булавки же описанного типа найдены в восгочно- эгейском ареале и относятся к рубежу 8—7 вв. Ст. 242. Сшитым по мерке... — Добавление Жуковского. См. 1. 433 и примеч. В оригинале ????????? — либо, по древнему объяснению, «доходящий до ног», либо, скорее, «обрамленный по низу вышитой полосой». Ст. 245. ...горбатый... — Перевод зависит здесь от понимания оригинала, где сказано: ????? ?? ??????? «круглый в плечах», что может быть понято и как «горба- тый», и как «широкоплечий». В то же время упоминаемого здесь Еврибата есте- ственно отождествить с одноименным персонажем в Ил. И. 184; IX. 170, где он является глашатаем Одиссея и имя его («широко шагающий») вполне соответствует должносга. Была ли у Одиссея необходимость выбирать в глашатаи горбуна, встре- ча с которым, по народному поверью, не сулит ничего хорошего? Ст. 260. ...к несказанным степам... — Т. е. «к таким, которые я даже не хочу на- зывать», чтобы не накликать новой беды. ...роковым... — Добавление переводчика, как и, ниже в ст. 597 и в 23. 19. Ст. 266. Сердцем избранного мужа... — См. примеч. к 13. 45. В оригинале: «всякая (жена) скорбит, утратив даже другого (т. е. менее достойного) мужа». Ст. 269. Правду одну я скажу... — При всем том странник забывает сообщить в своем рассказе о пребывании Одиссея у Калипсо и Цирцеи, чтобы не огорчать Пе- нелопу. Ст. 271. В области... феспротов... — См. 14. 322 и примеч. Ст. 277. ...святотатцы. — Добавление переводчика. Гибель спутников Одис- сея — результат мести персонально оскорбленного бога, а не нарушения каких- либо религиозных запретов. Ст. 279 сл. = 5. 35 сл. с заменой времени глагола. Ст. 288—292 = 14. 331—335. Ст. 294—299 = 14. 325—330. Ст. 305—307 = 14. 160—162. См. примеч. Упоминаемое здесь новолуние — следу- ющий день, когда будут отмечать праздник в честь Аполлона. См. примеч. к ст. 86. Ст. 309—311. — См. 15. 536—538 и примеч. Ст. 317 сЛ. ...постелю... приготовьте... — В переводе пропущено дополнение ????? «подушку» — признак обеспеченности хозяев и уважения к гостю. Продол- жая играть свою роль, Одиссей отвергает предложенное ему ложе с покрывалом и подушкой (сг. 337 сл.). Ст. 346—347. Нет ли... старушки... — Одиссей не хочет пользоваться услуга- ми наглых молодых рабынь (ср.: 18. 326—336; 19. 65—69, 372—374), предпочитая иметь дело со старой верной Евриклеей, которую он, вероятно, уже заметил в окру- жении Пенелопы. ...излай добра испытавшей?.. — Евриклея не испытала в жизни столько бедствий, сколько Одиссей. В оригинале сказано: «которая столько же вы- несла в душе, сколько я», т. е. с такой же тоской ожидала его возвращения и так же тяготится бесчинствами женихов. В остальном эти стихи, как и следующее затем описание омовения ног, при котором Евриклея узнает Одиссея по шраму на ноге, являются, по всей видимости, остатком более ранней версии, заканчивавшейся узнаванием вернувшегося мужа по примете. Имела ли смысл эта сцена в нынешней «Одиссее», где признание Одиссея Пенелопой наступает только после истребления женихов? На этот вопрос надо ответить утвердительно: сохраняя сцену омовения ног, автор добивается существенного художественного эффекта. (1) Достигает раз- рядки трагическая ирония, возникающая перед омовением ног из слов Пенелопы о сходстве нищего с Одиссеем и причитаний Евриклеи по погибшему господину (ст. 358—382), который на самом деле находится перед ними. (2) Став свидетелем этого эпизода, слушатель с напряжением ждет, когда и каким образом тайна Одис- сея станет известна всем. (3) Таким образом, сцена омовения ног включается в ту цепь намеков и предсказаний о возвращении героя, которая охватывает всю поэму, постепенно ведя действие к кульминации (см. статью «"Одиссея" — фольклорное наследие...», § 6). Ст. 351 сл. = 17. 468 сл. = 21. 275 сл. Ст. 387. ...две трети... — Добавление переводчика. В оригинале нет никакого указания на соотношение холодной и горячей воды. Ст. 389. Сел к очагу... — Перевод создает впечатление, что Одиссей все это время находился вдали от очага и только теперь сел поближе, чтобы Евриклея не узнала его. В оригинале сказано: «между тем Одиссей сидел у очага, но тотчас повернулся в тень, ибо он вдруг подумал, что та (Евриклея) узнает рубец...» ...лицом... — До- бавление переводчика. Одиссей повернулся к тени вместе со стулом. Ст. 392—467. Самое знаменитое отступление, оформленное рамочной компо- зицией, в греческой литературе, создает ретардацию там, где слушатель особенно заинтересован в скорейшем развитии действия. Ст. 395. Автоликон — см. CMC: Автолик. Ст. 401. ...ему па колена... — Ритуал, обозначающий принятие новорожденного в род предков. Ст. 409. ...то значит: сердитый. — Греки, любившие всякого рода этимологи- ческие объяснения имен собственных, связывали имя Одиссея с корнем ????? — «ненавидеть», «гневаться». Трудность в толковании этого имени состоит, одна- ко, в том, что образованное от предполагаемого глагола ????????? причастие ???????????, которое применяет к себе Автолик, может имегь как активное («воз- ненавидевший», «разгневавшийся»), так и пассивное («ненавидимый», «испытав- ший на себе гнев») значения. В отношении Автолика, известного воровством и обманом (см. CMC), второе значение является предпочтительным. Что касается Одиссея, то в первом случае указанное причастие может характеризовать его от- ношение к женихам, во втором — его положение скитальца, навлекшего на себя гнев богов (именно это значение имеется в виду в поэме: 5. 340, 423; 19. 275). При обсуждении этого вопроса один из исследователей пришел к выводу, что в имени Одиссея содержатся оба значения: он и сам жертва гнева, и обрушивает свой гнев на виноватых перед ним. Отразить все эти нюансы в переводе вряд ли представ- ляется возможным. Ст. 416 сл. Бабка ж его... в слезах... целовала II Очи... и голову... — Неточный и слишком пространный перевод. В оригинале: «бабка же его, обняв Одиссея, цело- вала его в голову и прекрасные очи». Ст. 424—428. — Ср. 9. 556—560 = 10. 183—187. Ст. 440—443 = 5.478—480 + 483. Ст. 457 сл. ...кровь же... II Заговорили... — Т. е. остановили путем магического заклинания, «заговора». Это единственный случай в гомеровском эпосе, когда для лечения раны применяется магическое средство. Свидетельствует ли это о более раннем происхождении рассказа или о проникновении в него элементов народной веры? Ст. 473. Сжав... подбородок... — Точнее: «коснувшись подбородка» — жест, вы- ражающий мольбу, любовь и преданность. Ст. 474 сл. ...тебя я... не узнала!.. — В переводе выпало важное приложение: «моего владыку»: Евриклея видит в Одиссее одновременно и близкого человека, и своего господина. Ст. 508 сл. — Ср. 103 сл. Ст. 518. Плачет Аида... — Непонятный перевод. В оригинале здесь — раз- вернутое сравнение («подобно тому как дочь Пандарея, зеленовато-желтый со- ловей, прекрасно поет с приходом весны...»), и речь идет о некоей критянке Аэдон, дочери Пандарея (в переводе: Пандара), выданной замуж за Цетоса (Зефа; см. CMC: Антиопа) и имевшей от него единственного сына Итила (в переводе: Итилоса). Завидуя своей многодетной невестке Ниобе, Аэдон решила убить во сне ее любимого сына, но ошиблась и поразила своего собственного. В ответ на ее просьбу боги превратили Аэдон в соловья, почему эта птица, согласно преданию, называется ?????. Исгория Аэдон в таком виде из других источников неизвестна и является вариантом более распространенного мифа о Прокне, дочери афин- ского царя Пандиона, которая убила своего сына Итиса и дала отведать его мяса своему мужу Терею за то, что он силой овладел ее сестрой Филомелой. Спасаясь от разгневанного Терея, Прокна превратилась в соловья. См.: Овидий. Метам. VI. 412—674. Ст. 527 сл. = 16. 75 сл. Ст. 529. — См. 16. 77 и примеч. Ст. 532 сл. Сам запрещал... — Смысл оригинала другой: «не позволял», т. е. не давал Пенелопе морального права оставить его. Как мог неразумный отрок запре- щать что-либо матери? Требует сам... — Слишком сильный перевод. В оригинале: «просит», «желает». Собственно, об этом желании в поэме нигде не говорится, и Пенелопа ссылается на него, вероятно, чтобы обосновать свое возможное решение заботой о сохранении имущества сына (ср. 534). ...чтоб из дома я вышла... — Т. е. вернулась к отцу. Ст. 539. ...в пространной столовой... — Добавление переводчика: гуси паслись во дворе, как правильно переведено в ст. 552. Ст. 562 сл. ...двое ворот... — В оригинале игра слов: ?????? «слоновая кость» и ??????????? «обманывать», ????? «рог» и ?????? «исполнять», «осуществляться». Ст. 563 сл. ...из кости слоновой... — Одинаковое завершение сгихов воспроизво- дит стилистическую фигуру оригинала. Ст. 572—579. Состязание в стрельбе из лука как способ выявить наиболее до- стойного претендента на руку царевны или овдовевшей царицы — достаточно распространенный фольклорный мотив (ср. CMC: Геракл). Что касается «Одис- сеи», то место, где произойдет это состязание, и его техника (см. также 21. 120— 122, 420—422) служат предметом давней дискуссии. Несмотря на попытки ряда исследователей искать место для соревнования во дворе, прилегающем к мегаро- ну, наиболее вероятным представляется, что оно происходило в пиршественном зале (19. 573; 21. 4, 229, везде указан ???????; в переводе это никак не отражено). Что касается хода соревнования, на который в тексте дается невнятный намек (21. 120—122), то было предложено три его объяснения. (1) Двулезвейные секиры закапываются одним лезвием в землю, и стрелу надо пропустить через отверстия для рукоятей. В этом случае, однако, пришлось бы стрелять лежа и держа лук горизонтально — поза совершенно невероятная. (2) В земляной пол по прямой линии вкапываются секиры (в переводе — жерди!) топорищами вниз, так что их рукояти возвышаются над уровнем земли примерно на 80 см. К концам рукояток припаяны железные кольца, диаметром около 10—13 см, чтобы вешать секиры на стену. Через эти кольца и надо пропустить стрелу, не задев ни одно из них. Поскольку греки стреляли из лука, опустившись на одно колено, это описание кажется вполне убедительным. Однако автор везде говорит, что стрелы должны пролететь через секиры, но не упоминает нигде колец. (3) Стрелу надо пропустить через отверстия, образованные прикасающимися друг к другу с тыльной стороны изогнутыми изнутри лезвиями. Между тем в последнее время возобладало мнение, что подобное состязание, как бы его себе не представлять, вообще не могло иметь места, так как стрела, пущенная с необходимой начальной скоростью, уже на рас- стоянии первых 10 м отклоняется на 20 см, и преодолеть этот закон баллистики не в состоянии самый искусный стрелок. Поэтому вполне вероятно, что вопрос о реальной возможности такого соревнования вообще не беспокоил автора «Одис- сеи», которому нужно было вооружить своего героя луком, чтобы приступить к расправе с женихами. Ст. 577—581 = 21.75—79. Ст. 581. Счастье нашла... — Добавление переводчика. В оригинале: «покинув этот... дом, который я буду вспоминать и во сне». 37 - 3454 579 Ст. 594—596 = 17. 101—103. Ст. 602—604 = 1. 362—363; ср. 16. 449—451. КНИГА ДВАДЦАТАЯ Перед убийством женихов Ст. 4. Эвриклея — в оригинале: Евринома. Жуковский пугем этой замены хотел, вероятно, согласовать сг. 4 со ст. 143, где, однако, в оригинале сказано: «мы (т. е. служанки) его укрыли». Евринома и раньше выполняет приказание Пенелопы в отношении странника: 19. 96. ...покровом... — Т. е. хленой, как в ст. 95 и 143. Ст. 14. Злобная... — Добавление переводчика, противоречащее поведению со- баки, защищающей своих щенков. Ст. 64 сл. ...в край тот... — Туда, где находится вход в подземное царство. См.: 10. 508; 11. 13. ...круговратпо бегущий!.. — Окружающий землю. Ст. 66—78. Миф о Пандаровых дочерях не известен из других источников, и смысл его не ясен. Ст. 77 сл. Гарпии — см. 1. 237 и примеч. ...чудовищам в рабство. — В оригинале: «чтобы они служили ненавистным Эриниям», т. е. умерли.. Ст. 82. ...противного сердцу!.. — Собственно: «худшего» по сравнению с Одиссеем. Ст. 103. ...из звезднобестучиого неба... — Жуковский предвосхищает слова рабыни (ст. 113), хотя в оригинале и сказано: «прогремел с сияющего Олимпа, с высоты из облаков», поскольку невидимое людям жилище Олимпийских богов всегда окутано облаками. Ст. 110. ...проснулася ране... — В оригинале: «еще не прекращала работы», т. е. не ложилась спать. Ст. 113 сл. ...его наполняют, сверкая, И Звезды... — Распространенный перевод постоянного эпитета неба — «звездное», который, однако, не значит, что после по- явления зари (сг. 91) звезды все еще сверкают на небе (см. статью «"Одиссея" — фольклорное наследие...», § 5). Ст. 125 сл. = 2. 3 сл. = 4. 308 сл. Ст. 130 сл. ...Обычай //Матери... знаю... — Чем вызвано это сомнение в госте- приимстве Пенелопы, не ясно; к тому же странник по своему социальному статусу явно не принадлежит к числу «лучших». Ст. 135. ...невиновную... обвиняешь... — В оригинале та же риторическая фигура. Ст. 141. ...па пуховой постеле... — Модернизм переводчика. В оригинале: «на по- стели и подушках». Ст. 143. ...я покрыла его одеялом. — См. примеч. к 4. Ст. 148. ...разумная...— Жуковский заменяет этим определением слова ориги- нала: «божественная среди жен». Обычно этот эпитет прилагается к лицам царско- го происхождения. Здесь, как и в случае с «богоравным» свинопасом Евмеем (14. 3 и примеч.), автор пользуется возвышенным стилем даже по отношению к лицам невысокого социального статуса. Ст. 153—двудонные... — См. 3. 63 и примеч. Ст. 156. ...праздник... — В честь Аполлона. Ст. 174 сл. = 17. 213 сл. Ст. 176. ...коз привязавши... — Лучшее чтение (?????????) дает другой опенок: «и те двое привязали коз... он же сам...» Многозвучные — «гулкогремящие», т. е., вероятно, порождающие эхо. Ст. 185. ...главный пастух... — В оригинале: «повелитель мужей», как ранее об Евмее (14. 22 и примеч.). Ср. выше, примеч. к ст. 148. Ст. 187. ...привезли па судах... — с материка. См. 14. 97 и примеч. Ст. 199 сл. = 18. 122 сл. Ст. 209. О, благодушный, великий мой царь!.. — Сильное преувеличение перевод- чика в монархическом духе. В оригинале: «безупречный Одиссей!» Ст. 210. ...в стороне Кефаллепской... — Собственно: «в народе кефалленян». По- лагают, что автор пользуется этим собирательным именем для всех, над кем цар- ствовал Одиссей. Ср.: 24. 355, 377, 429; Ил. II. 631; IV. 330. Ст. 227. ...порода твоя не простая... — Несколько преувеличенный перевод. В оригинале: «так как ты, пастух, не похож на низкого и безрассудного мужа...» Ст. 330 сл. = 14. 158 сл. См. примеч. Ст. 235. ...пастухов повелитель... — Правильнее: «надзиратель за стадами». См. перевод в 22. 292. Ст. 237—239 = 21. 202—204. Ст. 242. ...слева поднялся... — Знамение, данное слева, считалось неблагопри- ятным. Ср. 2. 154 и примеч. Ст. 249—251 = 17. 179—181. Ст. 258. ...велел Телемак... — Как видно, вернувшийся с площади, и притом не один, а в сопровождении Феоклимена (ст. 350). Ст. 264 сл. ...где произвольно пирует//Всякая сволочь... — Добавление переводчи- ка. ...царево жилище. — Собственно: «мне он (этот дом) теперь принадлежит». Ст. 267. ...ссора... — В оригинале сказано сильнее: «вражда и брань». Ст. 268 сл. = 1. 377 сл. = 18. 410 сл. Ст. 279 сл. = 3. 65 сл. Ст. 284—286 = 18. 346-348. Ст. 295 сл. почти = 21. 312 сл. Ст. 299 сл. Тут он ... швырнул... — Это третье «оскорбление действием», нане- сенное Одиссею. Показательно, что реальный результат этих действий постепенно ослабевает: в первый раз удар приходится в спину Одиссею (17. 462—465); во вто- рой раз ему удается уклониться, и скамейка попадает в виночерпия (18. 394—398); в третий раз брошенная кость пролетает мимо, ничего не затронув (20. 299—302). Наряду с этим возрастает сопротивление Телемаха наглости женихов: на первый удар он никак не реагирует, после второго предлагает женихам разойтись (18. 405— 411), после третьей попытки дает им гневную отповедь (20. 303—310), благодаря чему действие все ближе подводится к кульминации. Ст. 317—319 = 16. 107—109. Ст. 318 сл. Рабынь принуждают... в священных обителях царских... — Несколько усиленный перевод. В оригинале: «чем смотреть, как вы... позорно обращаетесь с рабынями в (нашем) красивом доме». Впрочем, судя по ст. 6—8, далеко не все ра- быни чувствовали себя жертвами позорного обращения. Ст. 322—325 = 18. 414—117. Ст. 328. ...вы... питали надежду... — Т. е. Пенелопа и Телемах. Ст. 338. Кротко... — См. примеч. к 1. 385. 37' 58. Ст. 346 сл. Смех... хохотали... — См. 18. 34 и примеч. Ст. 351. ...горе вам! Горе!.. — Феоклимен в пророческом экстазе уже видит кар- тину избиения женихов. Ст. 354. Степы, я вижу, в крови... — Видимая только прорицателю кровь, пред- вещающая убийсгво, — достаточно распространенный фольклорный мотив. В гре- ческой литературе ср.: Эсхил. Агамемнон. 1090—1092; Геродот. VII. 140; Плутарх. Пирр. 31. Ст. 355. Привиденья — души убитых. Ст. 379. ...гнилой старичишка... — Добавление переводчика. Ст. 381. ...Телемакмпогомудрый... — Добавление переводчика. Ст. 392—394. Здесь, как и в 18. 155; 21. 98—100,418; 22. 32 сл., — редкий в эпосе случай авторского комментария. КНИГА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Состязание в стрельбе из лука Ст. 1 сл. = 18. 158 сл____Афина вселила желанье... — В 19. 572—576 такое решение уже приняла Пенелопа. Внушение Афины — очередной пример «двойной мотиви- ровки». См. 17. 360 сл. и примеч. Ст. 3. ...стрелы... — В оригинале здесь и в ст. 81 названы не стрелы, а «седое железо», т. е. секиры; см. примеч. к 19. 572—579. Ст. 4. ...тем приготовить им гибель. — Это цель Афины, а не Пенелопы, которая ничего не знает о замысле Одиссея. Ст. 6. Мягкоодутлой... — В оригинале: «полной». Впрочем, эпитет ????? «креп- кий» больше подходит к руке сильного мужчины, как он и употреблен в 20. 299; 22. 326. Ст. 14. Ифит — см. CMC: Геракл. Ст. 19. ...быков круторогих... — Добавление переводчика. В оригинале триста относится к мелкому скоту, ????. Крупный рогатый скот пасется не на Итаке, а на материке. См. 14. 97—104 и примеч. ...разбойничье... — Другое добавление пере- водчика. В оригинале: «мессенцы угнали на многовесельных кораблях» (естествен- но, не на одном). Само же похищение стад представляется автору обычным делом (ср. 11. 290—292), а не разбойничьим. Ст. 21. Геронты — старейшины. Ст. 28. Зверский... — В оригинале нет столь резкой осуждающей оценки; сказано ????????, т. е. чрезмерно надеющийся на свою силу. Это говорится, однако, и про Ахилла, Гектора, Одиссея: Ил. IX. 630; XVI. 203; XVII. 150; Од. 11. 474; 12. 21, не говоря уже о самом Зевсе: Ил. II. 112; VIII. 361; Од. 3. 161. Впрочем, убийство гостя в собственном доме, конечно, преступление против Зевесова закона, и странно, что в поэме нет ничего о постигшем Геракла божественном возмездии. Ст. 32 сл. Эвритов лук... Эврит... — Анафоре нет соответствия в оригинале. Ст. 43. ...дубовый порог... — Деревянный порог характерен для подсобного по- мещения в отличие от входа в зал, снабженного каменным порогом (17. 30; 20. 258; 23. 88 — в переводе определение нигде не сохранено). Ст. 45. Притолки... — См. 17. 221. Ст. 54. ...обвернут блестящим чехлом... — Скорее: «заключен в колчан». Ст. 61 сл. ...с запасом //Меди, железа... — Т. е. сгрел с медными наконечниками и секир, предназначенных для устройства соревнования. Ст. 63—66 = 1. 328—331. См. примеч. Ст. 73 сл. Можете сами теперь... — Перевод сильнее оригинала, где Пенелопа не предлагает себя в качестве цены победы. Сказано лишь: «Ну так вот, женихи, здесь видна награда. Я кладу лук...» Ст. 75—79 = 19. 577—581. Ст. 88. ...в долгой разлуке... — В оригинале: «так как она потеряла мужа»; женихи уверены, что Одиссей никогда не вернется. Ст. 98—100. — См. примеч. к 20. 392—394. Ст. 109. Отсутствует в ряде рукописей и является, по-видимому, интерполяци- ей, составленной в оригинале из половин сгихов 97 и 98 кн. 14. Поводом для его ис- ключения, по существу, является то, что Итака не входит в понятие ахейской земли, под которой обычно разумеется Пелопоннес. Ст. 120, 260. Жерди — см. примеч. к 19. 572—579. Ст. 128—130. ...готов был ... приняться за дело... — Неточный перевод. В ори- гинале: «и в четвертый раз он, наверное, натянул бы» тетиву, но отец дал ему знак, поскольку последнюю удачную попытку поэт оставляет за Одиссеем. По условью и к отцу — добавление переводчика. Ни о каком условии на этот счет между отцом и сыном ранее не сообщалось, и в оригинале Телемах обращается к женихам. Ст. 138. ...кручке замочной... — Здесь и в сг. 165 речь идет в оригинале о крючке на конце лука, за который следовало зацепить тетиву, предварительно натянув ее. Ст. 145 сл. Жертвогадатель... — Точнее: «наблюдающий за жертвоприношени- ем», т. е. за тем, сгорает ли жертва согласно обряду. Он же произносил молитву при возлиянии богам, — отсюда его место у кратера (в переводе: подле кратеры), откуда вино подносить... начинают (ст. 142). ...па ...Крае стола... — Неверный пере- вод: перед каждым пирующим ставился отдельный стол, Леодей был крайним в их ряду. Ст. 148. ...роковой... — Добавление переводчика. Здесь, в отличие от 20. 392— 394 и 21. 98—100, поэт воздерживается от собственной оценки происходящего. Ст. 156. Нас привлекало... чародейством надежды. — Усиленный перевод. В ори- гинале: «ради чего мы всегда здесь собираемся, проводя в ожидании все дни». Ст. 16 сл. = 16. 391 сл. Ст. 164—166 = 137—139. Ст. 166. ...беспечно. — Как и в ст. 139, добавление переводчика, здесь особен- но неудачное, гак как противоречит всему тону предшествующей речи Леодея (ср. = также ст. 169). Ст. 173 сл. ...без сомненья... — Повторение в двух стихах не имеет основания в оригинале. Ст. 178. Укруг — круг затвердевшего топленого сала. Ст. 183. ...растаявши... — растопив. Ст. 186 сл. = 4. 628 сл. Ст. 202—204 = 20. 237—239. Ст. 214—216. Вам я обоим найду... — Отпущенные на волю рабы Одиссея стано- вятся как бы членами семьи наравне с Телемахом (но не с самим Одиссеем, как в переводе). Ср. 14. 62—66 и примеч. Ст. 217—222. В аналитической критике эти стихи вызывают не совсем безосно- вательное подозрение как поздняя интерполяция: в то время как во всех осталь- ных случаях рубец на ноге Одиссея служит средством его признания старой няней и отцом (19. 407; 23. 73—75; 24. 331 сл.), Евмей и Филойтий были не столь близкими к царскому дому людьми, чтобы знать об этом приключении Одиссея в его юные годы. Но, с другой стороны, как иначе он мог доказать свою идентичность царю Итаки? Ст. 224. ...и руки., и ноги... — Добавление переводчика. Голову и плечи они целуют, как положено рабам в отношении господина. Ср. 17. 35; 22. 499, где упоминаются еще и руки. Ст. 238. Тронуться с места... — В оригинале сказано: «чтобы ни одна не выхо- дила за дверь». Поскольку уже говорилось, что двери, ведущие из женских покоев в зал, будут заперты, надо допустить, что еще какие-то двери соединяли женскую половину с двором, примыкавшим к мегарону. Ст. 259. ...натягивать лук неприлично... — Перевод, усиленный против ори- гинала, где говорится: «кто же (в такой день) пытается натянуть лук?» Антиной, очевидно, хочет сказать, что в день праздника Аполлона соревнование смертных в стрельбе может быть воспринято как вызов богу-стреловержцу. Конечно, со сторо- ны Антиноя это не более чем уловка для самооправдания. На самом деле Аполлон вполне мог быть почтен состязанием в том виде искусства, в котором сам он при- знавался первым. См. 21. 338. Ст. 265 сл. В переводе аллитерация (поутру пускай ... приведет ... принести) отчасти соответствует оригиналу с пятикратным ассонансом ш-. Ст. 270—273 = 3. 338—340 + 342. Ст. 275 сл. = 17. 468 сл. = 18. 351 сл. Впрочем, сг. 276 отсутствует в огромном большинстве рукописей. Ст. 277. ...богоравный... — См. примеч. к 1. 29. Ст. 295—304. ...Эвритиои, многославный кентавр... ^Праздновал там он с лапифа- ми... — Имеется в виду празднование свадьбы царя лапифов Пиритоя (Пирифоя), на которую были приглашены кентавры, в опьянении вздумавшие похитить у ла- пифов женщин. В традиционном изложении злая распря и возникла от бесчинства кентавров, а не одного Евритиона. Ст. 311—358. Эпизод с участием Пенелопы аналитическая критика расценивает как остаток прежней версии, в которой узнавание супругов предшествовало рас- праве с женихами. Этим-де и объясняется достаточно решительный тон Пенелопы по отношению к женихам. Само по себе предположение об использовании автором целых блоков из более ранней эпической традиции не содержит ничего невероят- ного и во всяком случае не дает основания для изъятия тех или других стихов, о чем среди различных исследователей, как обычно, нег единого мнения. По лексическим и стилистическим соображениям вызывают известное подозрение ст. 334 сл., — и в самом деле, апелляция Пенелопы к благородному происхождению нищего может только еще больше раздражить женихов. Ст. 339—342 повторяют в более развер- нутой форме, заимствованной в 16. 79—81, обещание Пенелопы в 17. 550 и здесь, может быть, не слишком уместны. В остальном же опасение женихов навлечь на себя дурную славу (ст. 325—329), упреки Пенелопы по их адресу (ст. 331—333) и вмешательство Телемаха (ст. 344—353), Действительно знающего о планах отца, не только вполне согласуются с ходом повествования, но и продвигаю! его к развязке. Ст. 312 сл. почти = 20. 294 сл. Ст. 313. ...лишал их участка. — Т. е. доли среди гостей дома. В оригинале, впро- чем, сказано только: «обижал». Ст. 320 сл. = 16. 434 сл. Ст. 339—342. — Ср. 16. 79—81. Ст. 347. ...с миогокониой Элидою смежном. — В оригинале речь идет об островах, лежащих по пути из Элиды в Итаку. Ст. 350—358 = 1. 352—360. См. примеч. Ст. 361. Так говорили одни... — Перевод создает впечатление, что одним будут противопоставлены другие. В оригинале: «и так сказал кто-то из заносчивых мужей». Ст. 369. Ты, Эвмей, ошалел... —' Добавление переводчика. Ст. 372. Если бы силой такой я один одарен был... — В оригинале несколько дру- гая мысль: «если бы я был настолько сильнее всех женихов, насколько я сильнее тебя». Ст. 382—385 = 236—239. Ст. 386 сл. = 19. 29 сл. Ст. 395. Роги... — Лук изготовлялся из двух рогов, скрепленных между собой в широкой части металлическим обручем. См. сг. 419, где в оригинале сказано, что Одиссей наложил стрелу на эту среднюю часть лука (?????). Длина такого лука до- стигала примерно 1,5 м. (Ил. IV. 105—111). Ст. 411. ...провизжала... — Сниженный перевод. В оригинале: «пропела звон- кую песню». Ст. 420. Сидя па месте... — Эту позу можно объяснить, если принять объяснение (2) в примеч. к 19. 572—579. Ст. 428—430. Должно... покуда светло... — Перевод усиливает оригинал, прида- вая словам Одиссея угрожающую интонацию. Однако Одиссей еще не раскрывает своих намерений, хотя слова его и двусмысленны: «теперь пора приготовить за- светло обед ахейцам, а затем позаботиться об ином — пении и игре на форминге, ибо они — украшение пира». Слова: на новый... им приличнейший лад перестроить. — Добавление переводчика. Ст. 434. ...оружием медным блестящий. — Т. е. вооруженный мечом и копьем, которые всегда были при нем. За щитами и шлемами Телемах пойдет позже: 22. 101—113. КНИГА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ Убийство женихов Ст. 5. .. .друзья женихи... — Добавление переводчика. Ст. 25. Не было там ни щита... — вследствие распоряжения Одиссея: 19. 5—13. Ст. 32. Безумцы! — Еще один пример авторского комментария (см. 20. 392—394 и примеч.), к тому же повторяемого действующим лицом: ср. 33 и 41; в оригинале они почти тождественны. Ст. 37. ...иасильствуя гнусно... — В большинстве рукописей сг. 37 стоит после ст. 38 (в оригинале каждый из них составляет самостоятельный период), что пред- ставляегся более логичным: судьба его благородной жены для Одиссея гораздо важ- нее, чем участь рабынь (не служанок, как в переводе). Ст. 43. Отсутствует в рукописях и папирусах. В самом деле, женихи еще пыта- ются вступить с Одиссеем в переговоры, в ходе которых мысль о бегстве подает им он сам (ст. 66). Ст. 52 сл. ...похищение власти царя... — См. 1. 381—383 и примеч. Телемака... смерти предать... — См. 4. 667—672; 16. 371—384, 421 сл. Ст. 55—59. ...назначишь нам цепу... — Слова Евримаха предусматривают обыч- ную с точки зрения гомеровского права процедуру выкупа за оскорбление дома Одиссея. Кроме возмещения «морального ущерба», Евримах предлагает взыскать с каждого стоимость двадцати быков (см. 1. 427 и примеч.; стоимость обычного воору- жения — 9 быков: Ил. VI. 236), причем расходы он рассчитывает возместить за счет народа; в переводе эта мысль опущена—теперь же твой праведен гнев... — Пока не уплачена пеня или хотя бы не достигнуто соглашение о ее размере. Ст. 59. Гнев... гнев... — Тавтология не находит основания в оригинале. Тот же случай — 66 сл. (Кер... Керы...). Ст. 68. ...задрожали колена... — Страх женихов возрастает по ср. со ст. 42. Ст. 78. ...расстреляет он скоро ужасные стрелы. — На самом деле, Евримах не со- мневается, что у Одиссея достаточно стрел (ст. 72 сл.). В оригинале сказано: «тогда (т. е. когда женихи получат помощь) он стал бы стрелять в последний раз». Ст. 82. ...в печень вонзившись... — Такое направление стрелы возможно только в том случае, если порог, на котором стоял Одиссей, возвышался над уровнем пола. С этой позиции и хочет сбить Одиссея Амфином (ст. 91). (Поэтому, видимо, в пере- воде ст. 250 добавлено определение «высокий», в оригинале отсутствующее). Ст. 90 сл. ...против пего... — Добавление переводчика: Амфином был единствен- ным из женихов, настроенным доброжелательно к Одиссею (ср. 18. 120—152), и автор не случайно заставляет его погибнуть от копья Телемаха, предупредившего нападение на отца. ...но сзади... — Как видно, Телемах успел выбежать в зал и, та- ким образом, сумел поразить Амфинома ударом в спину. См. ст. 94—99. Ст. 101 сл. Щит, два копья... принесу я... — Эти стихи находятся в явном противо- речии с 16. 295 сл., которое можно объяснить двояко. Либо 16. 281—298 являются более поздней вставкой (см. примеч.), сделанной без учета ситуации в кн. 22, либо автор, пренебрегая последовательностью, ввел решение Телемаха, чтобы дать воз- можность Мелантию проникнуть в кладовую, оставшуюся не запертой (см. ниже, ст. 154—156). Ст. 107 сл. ...от защитных// Притолок. — Определение добавлено переводчиком. На самом деле Одиссей не ищет защиты, прислонясь к дверным косякам, а опаса- ется, как бы женихи не оттеснили его от дверей, ища для себя спасения (см. выше, ст. 76 сл.). Ст. 115. ...глубокою полного думой... — Неудачный здесь и в ст. 281 перевод по- стоянного эпитета Одиссея ???????????? «хитроумный»: в изображаемой ситуации у героя нет времени погружаться в размышления. См. 7. 168 и примеч. Ст. 118. ...друг подле друга валяся, они издыхали. — Распространенный перевод до- статочно сжатого оригинала: «падали друг возле друга». Ст. 122. Четверокожиым щитом... — Т. е. из кож, положенных друг на друга в 4 слоя и обрамленных металлическим ободом. ...облачивши плеча... — В отличие от обычных в «Одиссее» овальных щитов, здесь, как и в 14. 479, имеется в виду щит микенского времени, охватывающий полукругом все тело, от горла до ступней. Его носили на ремне через плечо. Ст. 127. Тайная (ср. 132, 136, 332)... — Правильнее: «запасная» дверь, ведущая в обход мегарона во двор и расположенная не недалеко от главных дверей (сг. 26), а в противоположном углу слева и поэтому на виду (сг. 137) у стоящего напротив Одис- сея—от высокого залы пространной порога... — В оригинале речь идег, по-видимому, о том, что к этой двери вело несколько ступеней и тем труднее было выйти через нее незамеченным. Как удалось сделать это Мелантию, остается неясным, равно как непонятным и, во всяком случае, не выполненным оказывается распоряжение Одиссея Евмею (129 сл.; см. 157, 162, где Евмей по-прежнему находится рядом с Одиссеем и Телемахом у входа в зал). Ст. 134., повторяющий 78 (см. примеч.), считают обычно интерполяцией, так как из ст. 119—121 видно, что сгрелы уже кончились. В переводе сделана попытка сохранить ст. 134, заменив сослагательное наклонение оригинала («сгал бы стре- лять») на изъявительное. Ст. 144 сл. Арисгарх исключал как интерполяцию, указывая на то, что одному человеку не под силу поднять такой груз. Непонятно также, почему Мелантий не разделил ношу на две равные половины, а для второго раза осгавил только один шлем и щит (ст. 183 сл.). Между тем исключить эти стихи нельзя, так как снабжение женихов оружием необходимо, чтобы увеличить напряжение боя, которое прихо- дится выдержать Одиссею. Поэтому ст. 144 сл. надо отнести на счет поэтической гиперболы (как, впрочем, и нагрузку Телемаха в ст. 109—111), а повторный по- ход Мелантия в кладовую понадобился автору для того, чтобы Евмей и Филойтий могли захватить его на месте преступления. Аналитическая критика, вообще счи- тающая участие Евмея и Филойтия в сражении с женихами не слишком удачным добавлением последнего автора «Одиссеи», недоумевает по поводу того, зачем они так надолго отвлекаются на побочное занятие, каким, несомненно, является нака- зание Мелантия, в то время как они гораздо нужнее в качестве помощников Одис- сея. Не следует, однако, забывать, что подробнейшее изложение деталей однажды упомянутого события — непременный признак эпической техники (см. выше ст. «"Одиссея" — фольклорное наследие...», § 5). Ст. 192 сл. = 175 сл. Ст. 197. ...теперь не проспишь... — С высоты столба Мелантий раньше увидит восход солнца, чем остальные обитатели дома. Ст. 205 сл. = 24. 502 сл. Ст. 222. Выгоним из дому... — В оригинале сказано ближе к обычаям войны: «не оставим в живых сыновей, а дочерям и жене не позволим остаться в городе», т. е. продадим их в рабство. Ст. 225. ...стала она упрекать... — Гнев Афины, как и следующее за тем жела- ние испытать Одиссея и Телемаха (сг. 237 сл.), не находят в «Одиссее» достаточно- го обоснования. Возможно, что в каком-то из ранних вариантов при истреблении женихов Одиссей применял только копья, и тогда перед началом сражения была уместна речь богини, порицавшей его за нерешительность. Ст. 230. Хитрость твоя... — Имеется в виду вариант мифа, по которому мысль о деревянном коне была предложена Одиссеем, отчего происходит его эпитет ??????????? (Ил. II. 278; Од. 16. 442) — «разрушающий города». Ст. 249 сл. ...один ...беззащитный. — В оригинале: «эти же (т. е. Одиссей с по- мощниками) остались одни (т. е. без помощи Ментора) перед дверью». Об их без- защитности речи нет. Ст. 251 сл. Разом... не бросайте; //Бросьте... шесть... — Небольшой недосмотр автора, ведущий к противоречию со сг. 271: если отступившим женихам пришлось извлекать копья из трупов, значит, вторая шестерка не была вооружена, и распоря- жение Агелая не имело смысла. С другой стороны, автор, конечно, помнил, что Мелантий принес 12 копий, — стало быть, надо их все использовать, но тогда нет необходимости вырывать копья из тел павших. Ст. 272 сл. Снова... Снова... —Анафоре нет соответствия в оригинале. Ст. 273—276 = 256—259. Впрочем, из двух повторяющихся на столь близком рас- стоянии описаний (ст. 274—276 = 257—259) одно можно считать интерполяцией. Ст. 287. Полиферд — говорящее имя: «Многодерзосгный», подобранное автором для отца наглого Ктесиппа по принципу: «Яблоко от яблони...» Ст. 294. Сын Аеокритов... — ошибочный перевод. В оригинале: Леокрит (см. 2. 242), сын Евенора. Ст. 297 сл. ...наклонила... Паллада... эгиду... — Свой щит, вселявший ужас в смертных. Аналитическая критика считает эти стихи интерполяцией: какой смысл имеет теперь вмешательство Афины, когда из женихов в живых остался один Лео- дей, а прислуживавшие им против воли Фемий и Медонт и без того перепуганы на- смерть и к тому же останутся в живых? Против изъятия этих стихов говорят, одна- ко, ст. 299 («остальные же напугались...») и ст. 307—309: в живых еще оставался не один Леодей, и автор выделяет его только потому, что он уже знаком слушателям (21. 144—166). Ведь и ранее он не называет поименно всех убитых женихов. Ст. 308 сл. почти = 24. 184 сл. Ст. 312. Ноги целую... — Здесь и в ст. 344 в оригинале сказано: «молю, припадая к твоим ногам». Ст. 318. ...жертвогадатель... — См. примеч. к 21. 145 сл. Ст. 322 сл. ...молился Дию... — В оригинале Одиссей не упоминает о Зевсе (Дие) и его запрещении, а говорит: «ты часто молился, чтобы долго не свершилось мое сладостное возвращение». Ст. 335. Алтарь богов, а особенно Зевса, считался неприкосновенным. Ст. 343 сл. = 311 сл. Ст. 347 сл. ...вдохновением боги II Душу согрели... — Модернизированный пере- вод. В оригинале: «я — самоучка, бог же взрастил в моей груди всякие ходы (не- сен)». В стихах этих известное недоумение вызывала самохарактеристика Фемия как самоучки, поскольку на рубеже 8—7 вв. уже существовала школа рапсодов- гомеридов, к которой, судя по его имени, принадлежал и отец Фемия. Таким об- разом, Фемий мог унаследовать у отца искусство рапсода вместе с «ходами песен», т. е. традиционными приемами эпической поэзии. Вполне вероятно, однако, что автор «Одиссеи» изображает в образе Фемия не своего современника, а певца ле- гендарных времен, аэда-импровизатора наподобие Демодока, которому «ходы пе- сен» были нужны еще больше, чем позднейшим рапсодам, имевшим дело с уже готовым материалом. Ст. 348 сл. ...тебя... я... II Буду... веселить. — В оригинале: «мне кажется, что я пою перед тобой, как перед богом». Трудно объяснить здесь настоящее время глагола: Фемий не поет в данный момент перед Одиссеем, а только обещает делать это в дальнейшем. Поэтому некоторые исследователи предпочитают толкование вроде: «я готов петь перед тобой, как...» Перевод Жуковского близок к такому по- ниманию несколько загадочного стиха. Ст. 366. Стал целовать их... — Добавление переводчика. См. примеч. к ст. 312. Ст. 371. Мрачно взглянув... — Эта формула употреблена здесь переводчиком не к месту. В оригинале: «улыбнувшись» — это первая за всю поэму улыбка на лице Одиссея, не считая сардонической усмешки в 20. 301. Вторая доброжелательная улыбка героя последует в 23. 111. Ст. 376. ...властителем слова... — В оригинале: «богатый на песни». Ст. 397. Кличет отец... — Автор забыл, что Евриклея до сих пор не должна была знать, кто скрывается под обликом нищего, так как и сам Телемах ничего не знал об омовении ног Одиссея. Ст. 413—416. Диев их суд поразил... — В переводе не отражен важный смысловой нюанс оригинала, где говорится: «укротила их божественная доля и преступные дела», т. е. в качестве причины гибели женихов выводятся как ?????, каждому от рожденья назначенная и безразличная к его поведению «доля» и их собственные поступки, являющиеся результатом того же «безрассудства» (416; ср. 22. 317; 23. 67; 24. 458), которое в свое время погубило спутников Одиссея и Эгисфа (1. 34 сл.; см. статью «"Одиссея" — фольклорное наследие...», § 3, и примеч. 13). Их смерть, однако, произошла «вопреки судьбе», т. е. в речи Зевса еще больше подчеркивается личная ответственность человека. Ст. 414 сл. = 23. 65 сл. Ст. 421. Пятьдесят работниц... — круглое число (см. 7. 103 и примеч.), как и двенадцать в сг. 424. См. 14. 13—16 и примеч. Ст. 425. ...невежливы были. — В оригинале: «не почитавшие ни меня, ни даже Пенелопу». Ст. 429—436. ...почивает... Те, па которых ты мне донесла... свою изъявляя им волю... — Фразеология из крепостного быта, чуждая языку поэмы. В оригинале: «которой какой-то бог послал сон... Вели прийти именно тем, которые раньше за- мышляли здесь позорные дела... — Он же, призвав их, бросил крылатое слово». Ст. 433 сл. = 18. 185 сл. Ст. 442. ...житною круглою башней... — В оригинале сказано только «круглая», и назначение ее неизвестно. По толкованию, которому последовал Жуковский, баш- ня служила кладовой для продовольствия. Ст. 444. ...осрамивширазвратом... — В оригинале: «пусть они навсегда позабудут о любовных утехах, которым они предавались, совокупляясь с женихами». С точки зрения гомеровской морали, поведение служанок можно рассматривать как измену своему господину, но едва ли как разврат. См. ст. 464, где перевод «осрамившие» вовсе не соответствует оригиналу: «те, которые осыпали дерзкими речами меня и мать». Ст. 447.Жалобно воя... — Правильнее: «плача», «причитая» (см. перевод в 4. 719): едва ли Одиссей, не заинтересованный в огласке происшедшего, позволил бы ра- быням громко выть. Ст. 452 сл. = 438 сл. Ст. 457 сл. почти = 440—442. Ст. 465. ...канат корабля... взял он... — Телемах по собственному усмотрению видоизменяет приказ, полученный от отца (ст. 443). Ст. 476 сл. предполагают ту же процедуру, что и в 18. 86 сл. (см. примеч.). Этот вид казни имел, по-видимому, апотропеическое значение: лишение обидчика еще при жизни его мужской силы исключало возможность с его стороны загробной мести. Ст. 483 сл. ...рабынь приближенных... и прочих служанок... — В оригинале раз- личаются более близкие к госпоже служанки, занимающиеся с ней пряденьем и тканьем (?????????), хотя и они — рабыни, и остальные рабыни (?????) — вероятно, занятые по хозяйству. Ср., например, 20. 105—110. Ст. 496 сл. ...немедленно... немедленно... — В оригинале нет никакого обстоятель- ства времени, к тому же повторенного дважды. КНИГА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ Узнавание Одиссея Пенелопой Ст. 26. ...государыня... — В оригинале: «милое дитя». Ст. 29 сл. Телемак... давно... Знал... — Евриклея так же не могла знать этого, как Телемах — о ее тайне. См. 22. 397 и примеч. Ст. 37 сл. почти = 20. 39 сл. Ст. 43. ...из столовой... — Все из того же мегарона, в котором все время собира- лись женихи. Ст. 50. ...благовонной... — Добавление переводчика, вряд ли удачное примени- тельно к сере. Вероятно, внесено сюда по аналогии с курением ладана. Ст. 56 сл. ...истребителей дома, //В доме своем истребил... — Игра слов, отсутству- ющая в оригинале. ...обиды загладило... — Добавление переводчика. В оригинале сказано короче: «женихи жестоко обращались с ним, он же отомстил всем в своем доме». Ст. 65 сл. = 22. 414 сл. Ст. 71. Он, я твержу... — В оригинале Евриклея не ссылается на свои слова, а говорит: «о супруге, находящемся в доме вблизи очага, ты говоришь, что он никог- да не вернется». Ст. 81 сл. ...великий //Ум ты имеешь... — Несколько преувеличенный перевод. Точнее: «хоть ты и многосведуща» — имеегся в виду, скорее всего, жизненный опыт Евриклеи. Ст. 87. Голову, руки и плечи... — В оригинале: «поцеловать в голову и обнять». Ст. 97 сл. Милая мать... — Здесь в переводе несколько смещены акценты. Смяг- чено обращение Телемаха (в оригинале сказано: «мать моя, непохожая на мать»), но усилена вторая часть фразы (Ты в своем ли уме? — В оригинале: «обладающая бесчувственным сердцем»). ...угрюмо... — Добавление переводчика, никак не со- гласующееся с ответом Пенелопы, ст. 105—107. Ст. 109 сл. ...свои мы // Тайные... знаки имеем. — Здесь были бы уместнее все- го слова, которые Пенелопа скажет далее, ст. 177—180, и которые, среди других доводов, побуждают ряд исследователей отвергать ст. 117—172 как позднейшую вставку (см. след. примеч.). Между тем автор с полным основанием откладывает эти слова до тех пор, пока Одиссей примет свой цветущий вид, ст. 153—164. Пока он одет в рубище и не смыл с себя пот и кровь, Пенелопе едва ли может прийти в голову мысль о том, чтобы разделить с ним ложе. Ст. 117. Нужно, однако... решить нам... — Следующие за тем распоряжения Одиссея (ст. 117—152) аналитическая критика рассматривает как более позднюю вставку; недоверие распространяется часто и на дальнейшие стихи, вплоть до 172 и даже 176. Предложение об изъятии ст. 153—176 представляется совершенно неприемлемым: по содержанию ст. 153 возвращается к ст. 116, а следующие за- тем слова Одиссея (ст. 162—172) откровенно провоцируют Пенелопу на ответ, ст. 174—180, ведущий в этой сцене к развязке. Что касается ст. 117—152, то они впол- не объяснимы боязнью Одиссея, чтобы родственники убитых женихов не узнали раньше времени об их гибели. Ср. ст. 137—140, 361—372; 24. 353—355, 413—439. О том, почему автор откладывает признание Одиссея Пенелопой, см. предыдущее примеч. См. также примеч. к 23. 296. Ст. 127 сл., повторяющие двустишие из Ил. XIII. 785 сл., отсутствуют во многих рукописях и расцениваются иногда как интерполяция. Однако они засвидетель- ствованы в одном папирусе 3 в н. э., вполне соответствуют отношению Телемаха к отцу и предвещают его участие в ожидаемом сражении, 24. 505—515, 526 сл. Ст. 136. ...пируют здесь свадьбу. — Притворная свадьба сразу же после расправы с женихами, чьи трупы еще не погребены, и в момент встречи супругов вызыва- ла удивление не у одного толкователя «Одиссеи». Мотив этот, однако, составляет устойчивый элемент фольклорного сюжета, в котором вернувшийся муж попадает как раз на свадьбу своей жены (см. ст. «"Одиссея" — фольклорное наследие...», § 2), тем более что в «Одиссее» этот рудимент достаточно мотивирован. См. ст. 137—140, 152. Наконец, у Одиссея и Пенелопы есть основания после 20-летней разлуки по- вторить свою свадьбу. Ст. 156. ...его красотой озарила... — Уже в 18. 68—70 обнаруживается могучее телосложение Одиссея, мало соответствующее облику старого нищего. В дальней- шем поэт вовсе забывает об этой маскировке, так что Афине нет необходимости возвращать Одиссею его прежний облик, достаточно только усилить впечатление от его внешности. Ст. 157—162 = 6. 230—235, с той разницей, что в кн. 25 отсутствует управля- ющий глагол «сделала». На этом основании некоторые исследователи считаю! ст. 157—162 интерполяцией, внесенной сюда из кн. 6. См., однако, примеч. к ст. 117. Ст. 168—170 = 100—102. Ст. 174. Ты, непонятный!.. — Начало стиха, совпадающее с началом ст. 166 пере- дает анафору, употребленную в оригинале. Ст. 184. Кто же... ту вынес кровать?.. — При сопоставлении со сг. 179 (выставь большую кровать) возникает некоторая неясность: почему Одиссей толкует слова Пенелопы таким образом, что кровать уже вынесена из спальни? Поскольку раз- личные попытки устранить противоречие не привели к какому-либо результату, остается предположить, что для автора были важны не столько детали, сколько последствия этого «испытания» (см. ст. 181) Одиссея: владея тайной супружеского ложа, герой полностью доказывает свою идентичность. Ст. 195. После... ветви обсек... — Одиссей сооружает ложе в уже построенной спальне, чтобы никто не мог видеть, как он это делает, и, таким образом, проведать его тайну. Ст. 203 сл. = 24. 245 сл. Ст. 212. ...веселой... — Добавление переводчика по аналогии со ст. 283, где ста- рость названа в оригинале счастливой, т. е. беспечальной. Ст. 218—224. Эти стихи многие исследователи еще с античных времен счита- ют в устах Пенелопы излишним отступлением и видят в них позднейшую вставку. Однако контраст между Пенелопой, не поддавшейся никаким искушениям, и обу- янной страстью Еленой находится в русле того же противопоставления, в каком судьба Одиссея сопоставляется с участью Агамемнона и верность Пенелопы — с ко- варством Клитемнестры. Ст. 223. Собственным сердцем... — Перевод отчасти оправдывает Елену. В ориги- нале сказано: «она же заранее не предвидела мрачной беды». Ст. 228. Дочь Актора... — Кто это такая, остается загадкой, так как более ни- где она не упоминается. То ли она умерла, и ее обязанности перешли к Евриноме (см. ст. 153, 289, 293, 295), то ли это сама Евринома, названная здесь единственный раз по отцу? Ст. 233. В радость... — В переводе опущено наречие «как», вводящее следующее далее сравнение. Ст. 246. ...в колесницу... — Т. е. в колесницу Эос (денницы). Ст. 249 сл. Много... много... — Анафоре нет соответствия в оригинале. Ст. 268—283 = 11. 121—136 с соответствующей заменой личных форм глагола. Ст. 296. Старым обычаем... — После этого стиха в схолиях содержится заме- чание: «Аристофан и Аристарх говорят, что здесь кончается "Одиссея"», которое вызвало бесконечную дискуссию и, в том числе, подозрение в неподлинности оставшейся части кн. 23 и всей кн. 24. Прежде всего, однако, следует отвергнуть предположение о том, что александрийские филологи считали ст. 296 концом по- эмы. Во-первых, по своей грамматической форме ст. 295 сл. требует продолжения. В оригинале сказано: «затем они вот», чему отвечает сг. 297: «однако (между тем, в свою очередь) Телемах...» Во-вторых, ничего не известно о каком-либо античном издании «Одиссеи», которое бы обрывалось на ст. 296, отбрасывая всю оставшуюся часть поэмы. Наконец, тот же Аристарх подвергал сомнению подлинность первых двух сотен стихов в кн. 24 (см. ниже примеч. к 24. 1—204), — значит, он не отвер- гал всей последней книги целиком. Поэтому правы, вероятно, те исследователи, которые видят в замечании александрийских филологов указание на завершение в ст. 296 сюжетной линии поэмы: странствия Одиссея пришли к концу, женихов по- стигло отмщение, супруги обрели друг друга. Все последующее можно считать эпи- логом, в котором не исключаются позднейшие вставки (см. примеч. к ст. 310—343, а также к 24. 1—204), но подлинность такого хорошо подготовленного (см. вступи- тельную заметку к кн. 13—24) эпизода, как встреча Одиссея с Лаэртом, никакого сомнения вызывать не может. Ст. 310—343. Служат опять предметом длительного спора, восходящего еще к античности: Аристотель признавал их подлинными, Аристарх их отвергал. В наше время дискуссия между аналитиками и унитариями продолжается с участием вид- нейших специалистов с обеих сторон. Аналитики указывают на бесполезность бе- глого перечисления уже известных слушателю приключений Одиссея после того, как они подробно изложены в кн. 9—12, и на необычную для эпоса форму кос- венной речи. Унитарии ссылаются на жалобу Ахилла в Ил. 1. 365—392, в которой также повторяется все, что уже знает слушатель. Там, однако, Ахилл посвящает в происшедшее Фетиду, которой предстоит действовать в соответствии с еще не из- вестными ей обстоятельствами. В «Одиссее» новый рассказ ничему не служит и ни к чему не ведет. Возможно, что весь кусок сочинен каким-нибудь поздним рапсодом для такого случая, когда исполнялась только вторая половина поэмы или еще бо- лее короткий отрывок из нее, начиная с прихода Одиссея в свой дом. По-видимому, позицию аналитиков надо признать более обоснованной. Впрочем, и аналитики и унитарии сходятся в том, что ст. 320, отсутствующий в большинстве рукописей (в оригинале он представляет собой законченный период, легко вычленяемый из контекста), является позднейшей вставкой. Он и по содержанию противоречит 10. 125—132, где сказано, что погибли не все спутники: корабль Одиссея уцелел вместе с его экипажем. Ст. 326—330. Как... — Четырехкратное «как» воспроизводит анафору оригинала. Ст. 339—341 = 5. 36—38 с заменой времени глагола. КНИГА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Вторая встреча в подземном царстве. Заключение мира Ст. 1—204. Последний крупный раздел поэмы, подвергавшийся многократ- ному обсуждению с точки зрения его подлинности. Сомнение в ней выразил уже Аристарх, и многие современные ученые разделяют то же мнение, ссылаясь на целый ряд содержащихся в этой части представлений, несвойственных гомеров- скому эпосу. К ним относятся: (1) Ни в одной из поэм Гермес не представлен как «психопомп», сопровождающий души в Аид, ибо (2) они сами находят туда дорогу (см. 10. 560 сл.; 11. 51—58 и примеч.). (3) При этом обязательным условием их при- ема в подземное царство является погребение умерших (см. 11. 70—73; 12. 9—16), в то время как тела женихов все еще лежат не похороненными (24. 186—190). (4) В обсуждаемых стихах души умерших сохраняют сознание и способность го- ворить, что противоречит представлению о них, отраженному в кн. 11. К этому присоединяются некоторые стилистические критерии, а также возможность со- вершенно безупречного присоединения 24. 205 к 23. 372: в конце кн. 23 гово- рится, что Афина вывела Одиссея со спутниками из города, в 24. 205 — «когда же они вышли из города». С другой стороны, целый ряд моментов связывает эту сцену с мотивами, уже представленными в поэме. (1) Рассказ о погребении Ахил- ла (ст. 35—94) в какой-то мере заполняет промежуток во времени между «Одис- сеей» и «Илиадой», как это имеет место в 11. 506—537, где Одиссей повествует перед Ахиллом о подвигах его сына Неоптолема. (2) Рассказ Агамемнона о его убийстве (сг. 95—97, 192—202) завершает ту линию противопоставления Одиссея Агамемнону и Пенелопы — Клитемнестре, которая уже разрабатывалась в кн. 3, 4 и 11 (см. CMC). (3) Сообщение Амфимедона о хитрости Пенелопы (ст. 128—146, см. примеч.) возвращает слушателя к началу поэмы, завершая, таким образом, и эту линию, а его предположение о роли Одиссея в решении Пенелопы устроить состязание в стрельбе из лука (ст. 167—169) восходит к ранней версии, по кото- рой узнавание супругов происходило до истребления женихов (см. 18. 158—303 и примеч.). Таким образом, ясно, что сг. 1—204 нельзя ни целиком принять, ни целиком отвергнуть. Скорее всего, к окончательному оформлению этого эпизода, находившегося в составе «Одиссеи» с самого ее возникновения, приложил свою руку позднейший рапсод, на чей счет можно отнести все непоследовательности в изображении подземного царства. Ст. 1. ...бог киллепийский... — Гермес, происходящий от аркадской нимфы Майи, обитавшей на горе Киллене. В историческое время здесь был один из центров его культа. Ст. 3 сл. = 5. 47 сл. с заменой начальных стоп. Ст. 6. С визгом... — Собственно: «со стрекотом»; душа уподобляется здесь птице. То же самое в ст. 9. Ст. 10. ...в бедах покровитель... — Этимология и смысл эпитета Гермеса ??????? остаются невыясненными. Возможно, он имеет значение «не приносящий беды», « под ател ь блага». Ст. 11. Скала Левкада... — Собственно, Левкадская скала, под которой может разуметься и реальная скала на побережье острова Левкады, либо, скорее, какая-то фантастическая земля на далеком западе. Ст. 12 сл. Ворота Гелиосовы... — Мыслятся на крайнем западе, где солнце исче- зает за горизонтом. На западе помещается в «Одиссее» и вход в подземное царство. См. 11. 14—19 и примеч. Боги сиа... — Понятие, не существующее в греческой ре- лигии. Речь идет о «народе снов», т. е. о снах, являющихся ночью и потому про- живающих опять же на западе, где обитает Ночь (сны — ее сыновья. См.: Гесиод. Теог. 212). Ст. 15—18 = 11. 467—470 с небольшим различием в начале. Ст. 20—22 = 11.387—389. Ст. 24—202. Обращает на себя внимание пятичленная симметрия в объеме ре- чей в этом разделе: по краям и в середине эпизода — три краткие (Ахилл: ст. 24— 34; Агамемнон: сг. 106—119; снова Агамемнон: ст. 192—202, т. е. 11, 14 и 11 стихов); между ними — две обширные (Агамемнон: ст. 36—97; Амфимедон: ст. 121—190, т. е. 62 и 70 сгихов). Ст. 32 сл. = 1. 235 сл. = 14. 369 сл. Ст. 36—94. Восходят, вероятно, к эпической традиции о смерти и похоронах Ахилла (см. CMC), отраженной впоследствии в киклических поэмах. Ст. 37. Аргос — см. 1. 340 и примеч. Ст. 47 сл. Волосы рвавших. — Правильнее: «остригавших». Эти волосы клали на тело умершего. См.: Ил. XXIII. 135, погребение Патрокла: «Всё посвященными мертвому телу покрыв волосами». ...скорбящая мать... — Морская нимфа Фетида, мать Ахиллеса, дочь старца морей (ст. 58). Ст. 78. ...далеко... — Правильнее: «отдельно», т. е. не в одной и той же урне. Ст. 80. Холм погребальный... — На берегу Геллеспонта в историческое время по- казывали курган, который принимали за надгробие Ахилла. Наряду с этим суще- ствовала и другая версия — см. CMC: Ахиллес. Ст. 111 сл. = И. 401 сл. Ст. 116—119. Вызвать спеша Одиссея... — Вероятно, имеется в виду нежелание Одиссея принять участие в Троянском походе. Согласно версии, содержавшейся в послегомеровской поэме «Киприи», в сосгав посольства, отправляемого к Одиссею, входили Менелай, Нестор и Паламед. Агамемнон к посольству отношения не имел, и вся история о его дружеских связях с Амфимедоном является нововведением ав- тора, который таким путем предоставляет им возможность для откровенного раз- говора. Ст. 118 сл. Целый мы плавали месяц... // Прежде, чем был убежден Одиссей... — Этим стихам дают различное толкование. (1) В указанный месяц входит время, потра- ченное на отправление из Микен, уговоры Одиссея и возвращение. В этом случае «плавание по морю» обозначает весь срок отлучки Агамемнона и Менелая. (2) Срок в месяц указывает на продолжительность пути от Греции до Трои, включая сюда вынужденную задержку в Авлиде. В любом случае прежде чем в переводе не имеет смысла; в оригинале сказано: «с трудом убедив Одиссея, мы плавали...» Ст. 128—146 = 2. 92—110. См. примеч. Ст. 149. Демон враждебный... — С точки зрения женихов. Ст. 157 сл. = 17. 202 сл. = 337 сл. Ст. 162. Долгое время... — Недосмотр переводчика. В оригинале сказано: «не- которое время», что, впрочем, тоже является известным преувеличением, легко объяснимым при той насыщенности действием, которая отличает кн. 17—23. На самом деле пребывание Одиссея в своем доме, включая расправу с женихами, за- няло всего два дня. Ст. 164. Но, ободренный... Зевесом... — См. 21. 412—415, которые аналитическая критика напрасно считает неподлинными. См. также ниже, ст. 182, где Амфимедон ссылается на помощь бессмертных Одиссею. Ст. 167. ...побудил Пенелопу... — Слушатели могли помнить, как Одиссей одо- брил ее решение устроить состязание в стрельбе из лука (19. 583—587), а с точки зрения женихов, такой совет мог исходить и от него самого. См. также примеч. к 24. 1—204. Ст. 184 сл. почти = 22. 308 сл. Ст. 195 сл. Мужу... //Сердцем избранному... — См. примеч. к 13. 45. Ст. 197. ...в песнях Камеи сохранится... — В оригинале сказано, что в песни, вну- шаемой бессмертными богами, для людей на земле сохранится слава о добродетели Пенелопы. Камены — латинизм переводчика; в греческой мифологии им соответ- ствуют Музы. Ст. 208. ...широким навесом... — В оригинале — существительное ???????, зна- чение которого было непонятно уже в античности. Возможно, им обозначаются хозяйственные постройки, расположенные вокруг господского дома. Ст. 209. ...рабы... — В оригинале к слову ????? прибавлено определение ????????? «вынужденные», которое некоторые исследователи толкую!' таким обра- зом, что речь идет о свободных, но обедневших людях, отдавших под залог (или вовсе потерявших) свой земельный участок и теперь «по необходимости» живущих на положении рабов. Ст. 211. ...старушка породы сикельской... — Жена Долиона. См. 387 сл.; 1. 187. Ст. 237. Руки его... — Добавление переводчика. Ст. 272 сл. = 19. 194 сл. Ст. 294. ...дорогокуплеипой... — Прилагательное ????????? допускает два толко- вания: либо та, за которую будущий муж принес ее родным обильные дары; либо та, которая принесла с собой большое приданое. Первое толкование больше соот- ветствует обычаям, принятым в эпосе. См. 6. 159 и примеч. Ст. 304. Алибант... — Вымышленное название, созвучное глаголам ??????? «блуждать» и ???? «неистовствовать». Точно так же имя Афейдант (в переводе: Афейд) ассоциируется с глаголом ???????? «беречь», «щадить» и отрицательным пре- фиксом а-: рассказчик — сын «не щадящего». В этой «генеалогии» содержится на- мек либо на расправу Одиссея с женихами, либо на щедрость мнимого чужеземца, осыпавшего дарами Одиссея (выше ст. 271—279). 38 - 3454 595 Ст. 336. ...могу я тебе перечесть... — Подобно тому как для признания его Пе- нелопой Одиссею недостаточно было показать рубец, а надо сообщить примету, известную только им двоим, так и здесь он называет Лаэрту число подаренных ему деревьев, которое могло быть известно только ему и отцу. Ст. 345 сл. = 23. 205 сл. Ст. 359. ...старым... — Добавление переводчика. Евмей не старше Одиссея, раз он еще готов обзавестись семьей (14. 62 сл.; 21. 214 сл.). Ст. 378. Нерикоп (правильнее: Нерик) — вероятно, город на острове Левкада, который до прорытия канала, отделившего его от Акарнании, мог считаться око- нечностью материка. Ст. 389. Всех сыновей... — Имеются в виду дети Долиона; в переводе опущено слово «мать», т. е. жена Долиона и мать его детей. Ст. 397. ...к своему господину, как и своему поклонясь господину... (ст. 409) — Добав- ление переводчика. Ст. 420 сл. На площадь... На площадь... — Анафора, не находящая соответствия в оригинале. Ст. 424 сл. Первый... первою... сокрушался... сокрушенный... — Тавтология, при- внесенная переводчиком. Ст. 445. Видел я сам... — Из слов Медонта следует более активное участие Афины в истреблении женихов, чем это имело место в кн. 22. Возможно, здесь сохранился остаток какой-то другой версии. Ст. 453 сл. = 2. 160. См. примеч. Ст. 457. ...вас убеждали...— см. 2. 157—176, 224—241. Ст. 479 сл. = 5. 23 сл. Ст. 482 сл. ...имел он //Право па то... — Добавление переводчика, справедли- вое с точки зрения оскорбленного мужа, но едва ли соответствующее гомеровскому праву: отвергнув предложение женихов о выкупе (22. 54—67), Одиссей тем самым навлек на себя месть их родных. Ст. 495. Идут!.. — Почему родственники женихов решили искать Одиссея у Ла- эрта, автор не объясняет, считая это само собой разумеющимся. Ст. 497. ...сам-четверт... — Т. е. Одиссей, Телемах, Евмей и Филойтий, при- шедшие к Лаэрту. Ст. 502 сл. = 22. 205 сл. Ст. 523. ...медиолапитный... шелом... — Т. е. шлем с медными пластинами, за- щищавшими щеки. Ст. 539. ...громовою стрелою... — Перуном, молнией. В. Ярхо ?. ?. Ярхо СЛОВАРЬ МИФОЛОГИЧЕСКИХ СЮЖЕТОВ По ходу изложения в «Одиссее» затрагивается целый ряд мифоло- гических сюжетов, литературная судьба которых прослеживается на протяжении всей истории античной литературы, от 8 в. до н. э. вплоть до 5—6 в. н. э., и при том в обеих ее ветвях — греческой и римской. Некоторые из этих мотивов получили отражение, наряду с «Одиссеей», также в киклических поэмах1. Ни одна из них не сохранилась, но по не- многочисленным фрагментам и особенно из прозаического пересказа поэм Троянского кикла мы можем понять, о чем шла речь в каждой из них и как это соотносится с изложением в «Одиссее». Хотя все эти поэмы были созданы, скорее всего, в то время, когда «Одиссея» уже существовала, при ее формировании автор мог рассчитывать на то, что изложенные в них мифы были знакомы его аудитории, так как содер- жание их составляли сказания, известные из достаточно распростра- ненного репертуара рапсодов. Следовательно, автор «Одиссеи» мог в своем изложении варьировать объем информации о них: от более об- ширной, когда этого требовала его художественная задача, до одного намека или упоминания какого-нибудь персонажа. В дальнейшем эти сюжеты получают развитие, видоизменение и пе- реосмысление в древнегреческой лирике 7—5 вв. (Сапфо, Алкей, Сте- сихор, Пиндар), в афинской трагедии 5 в. (Эсхил, Софокл, Еврииид), за- тем — у эллинистических поэтов 3 в. (Феокрит, Аполлоний Родосский), с тем чтобы снова возродиться в творчестве последних представителей древнегреческого эпоса: в большой поэме Квинта Смирнского, которая так и называлась «После Гомера», и в небольшой — «Взятие Илиона» Трифиодора (3 в. н. э.). На римской почве мифологическая тематика, связанная преимуще- ственно с героями Троянской войны, сначала очень активно исполь- зовалась в трагедии республиканского времени (с рубежа 3—2 вв. до середины 1 в. до н. э.), перерабатывавшей греческие образцы. К со- жалению, вся римская трагедия этих веков утеряна, и сохранившиеся 1 См. о них примеч. 1 к статье «"Одиссея" — фольклорное наследие и творческая индивиду- альность» II Гомер. Одиссея. Перевод В. А. Жуковского. М., 2000. Серия «Лит. памятники». 38* 597 фрагменты представляют интерес только для специалистов. Главны- ми же источниками для судьбы мифа в римской поэзии являются та- кие эпические произведения, как «Энеида» Вергилия, «Метаморфозы» Овидия и его же лирический цикл «Героиды» («послания» покинутых героинь своим возлюбленным) и «Фиваида» Стация (ок. 40—95), при- надлежащего уже к эпохе Ранней империи. Немногим ранее Стация обращается к мифологической тематике философ и поэт Сенека (ок. 4 г. до н. э. — 65 г. н. э.), оставивший 8 цельных трагедий1. Одновременно с развитием мифологических сюжетов в художе- ственной литературе сравнительно рано (не позже 4 в.) стали появ- ляться специальные исследования об употреблении мифов у Гомера и других классических авторов, а по меньшей мере со времен эллинизма начали составлять всякие словари и справочники по мифологии, пред- назначенные для нужд школы и ориентированные на достаточно ши- рокую публику. С накоплением различного материала встал вопрос о необходимости привести в систему разбросанные всюду сведения. Из произведений такого рода до нас дошли собрания мифологических сю- жетов, известные под именами Аполлодора и Гигина (первый датиру- ется предположительно 2 в. н. э., второй — вполне надежно), при том что совершенно неизвестно, кто скрывается под этими именами. К ним можно прибавить возникший примерно в то же время более скромный по объему труд — «Метаморфозы» некоего Антонина Либерала. В самом конце античности возникает фиктивный «Дневник Троянской войны», дошедший под именем не менее загадочного Диктиса Критского. Еще одним источником наших знаний о судьбе того или иного мифа являются схолии — античные и более поздние примечания, которыми обычно сопровождались издания классических авторов от Гомера до Аполлония Родосского, а впоследствии — тех же Вергилия и Стация. Немалое место в схолиях занимали и всякие сведения по мифологии, в том числе — и заимствованные из уже названных выше пособий. Для римских авторов особой известностью пользовались схолии к Вергилию и Стацию, составленные соответственно грамматиками Сервием (4—5 вв. н. э.) и Лактанцием Плацидом (конец 4 или нач. 5 в. н. э.), которые в свою очередь послужили источником для анонимного средневекового свода (так называемый Первый Ватиканский мифограф). Он датируется периодом между 875 и 1075 гг. и подводит своеобразный итог мифо- графическим штудиям в античности. Это время и составляет верхнюю хронологическую границу для привлекаемых здесь источников. 1 В это число включается и трагедия «Геркулес на Эте», принадлежность которой Сенеке находится под сомнением. Однако для судьбы мифа это обстоятельство существенного зна- чения не имеет. При решении вопроса о включении в словарь того или иного сю- жета из числа затрагиваемых в «Одиссее» были приняты следующие критерии: (1) Сюжет можно проследить в сохранившихся литературных памят- никах. Например, не последнее место в поэме занимают образ Навси- каи и ее отношения с Одиссеем. Однако кроме сведений о недошедшей трагедии Софокла, в которой он восхитил зрителей своим изяществом при игре в мяч, мы никакими данными о дальнейшем развитии это- го мотива не располагаем, почему и пришлось оставить Навсикаю за пределами настоящего словаря. (2) Если из какого-нибудь многосоставного сюжета в «Одиссее» ис- пользуется (или, наоборот, замалчивается) какой-то один мотив, то прослеживается дальнейшая судьба только этого мотива. Например, в поэме упоминается лишь один из подвигов Геракла — нисхождение в подземное царство за Цербером, и, следовательно, нет необходимости поминать в словаре все его остальные подвиги. С другой стороны, ав- тор умалчивает о причине смерти Геракла и о его последних часах, — этот «пробел» приходится заполнять в словаре. (3) В словаре прослеживаются только те линии мифологического пре- дания, которые находят основание в самой «Одиссее». Так, скажем, весь- ма нетрадиционный взгляд на роль отдельных греческих вождей под Троей (Агамемнона или Ахилла) содержится в уже упомянутом «Днев- нике Троянской войны» Диктиса. Однако ни к «Илиаде», ни к «Одиссее» эти новшества никакого отношения не имеют, а следовательно, ссылок на соответствующие главы сочинения Диктиса читатель в словаре не найдет. Другой пример. В поздних источниках есть рассказ о том, как Фетида, зная о неизбежной гибели Ахилла под Троей, спрятала его на острове Скирос, и как его там разыскали. Однако в гомеровских поэ- мах этот вариант, не соответствующий героической биографии Ахилла, полностью игнорируется; не будет он упомянут в статье об Ахилле и в нашем словаре. То же самое касается восходящей к эллинистическим временам версии о намерении Ахилла жениться на троянской царевне Поликсене. Для переговоров по этому поводу Ахилла якобы пригла- сили в храм на Троянской равнине, где он был коварно убит Парисом. Поскольку в гомеровских поэмах этот мотив отсутствует, то в статье об Ахилле и не будет ничего сказано по этому поводу. Поступить иначе — значило бы превратить этот служебный словарь в справочник по антич- ной мифологии, для чего имеются другие издания1. 1 По этой же причине не даются отсылки к таким случаям, где упоминание мифологиче- ских персонажей или намеки на их судьбу сделаны мимоходом, как у римских поэтов вре- мени Августа (часто — в сравнениях), у того же Сенеки, да и во множестве прозаических Почти все авторы, на которых ниже даются ссылки, имеются в рус- ских переводах и в отдельных изданиях (Эсхил, Софокл, Вергилий, Овидий и т. д.). Что касается авторов, чьи произведения вошли в раз- ные своды, то читатель найдет их в следующих собраниях: Гесиод — в кн.: Эллинские поэты / В пер. В. В. Вересаева. М., 1963; Гесиод, «Щит Геракла» и лирические поэты — в кн.: Эллинские поэты VII—III вв. М., 1999; Алкей, Сапфо, Стесихор — в кн.: Древнегрече- ская мелика. М., 1988; Аполлоний Родосский — в кн.: Александрий- ская поэзия. М., 1972; «Героиды» и «Наука любви» Овидия — в кн.: Овидий. Элегии и малые поэмы. М., 1973; Антонин Либерал, Диктис и позднеантичный пересказ поэм эпического цикла — в кн.: Античные мифографы. СПб. (в печати); отрывки из поэм Трифиодора и Квинта Смирнского — в кн.: Памятники поздней античной поэзии и прозы 2—5 вв. М., 1964. Полный русский перевод Квинта Смирнского до сих пор не издан; читателям, не знающим древнегреческого, можно по- советовать издание с параллельным английским переводом: Quintus Smirnaeus. The Fall of Troy. L.; N.Y., 1913 (и многочисленные последую- щие переиздания). АВТОЛИК (у Жуковского ошибочно: Автоликон) — отец Антиклеи, дед Одиссея. Его говорящее имя, произведенное от ????? и ????? («ис- тинный волк»), выдает основную черту его характера — коварство. Ис- кусством воровать и не быть разоблаченным, а также давать ложные клятвы А. обязан Гермесу, который, по наиболее распространенной версии, был его отцом. Автор «Одиссеи» либо не знает этой генеалогии, либо умалчивает о ней, ибо в таком случае Гермес оказался бы праде- дом Одиссея, и его помощь герою перед встречей с Цирцеей получила бы совсем другой, «родственный» характер, чем в нынешней «Одиссее» (см. прим. к 10. 135—136). Не отрицая указанных выше качеств ?., ав- тор объясняет их тем, что он приносил Гермесу обильные жертвы и тем снискал его расположение (19. 394—298). В Ил. X. 266 упоминается, как А. похитил у Аминтора шлем, украшенный кабаньими клыками. В Од. 19. 407 сл. сам А. признается, что вызвал гнев многих (см. примеч. к 19. 411), — вероятно, именно своим коварством. См. также CMC: Геракл. Единственный связный рассказ об А. сохранился у Гигина, № 201: А. долго воровал скот у Сизифа, который только тогда смог уличить похи- тителя, когда выбил на копытах у коров специальное клеймо. Находясь сочинений: у историков Геродота и Фукидида, в диалогах Платона или Лукиана, в речах и трактатах Цицерона — словом, везде, где целью изложения является не сюжет, а пример, справка и т. п. в доме А. для выяснения отношений, Сизиф успел соблазнить уже про- сватанную за Лаэрта его дочь Антиклею, будущую мать Одиссея, по- чему в афинской трагедии 5 в. последнего нередко называют «порож- дением Сизифа» (напр., у Софокла. Аякс. 190). И опять же, в «Одиссее» не встретится ни единого намека на сомнительные обязательства, при которых Одиссей появился на свет, — для автора он является един- ственным сыном Лаэрта, к которому тот испытывает самые искренние сыновние чувства. АГАМЕМНОН — сын Атрея и Аэропы, муж Клитемнестры, отец Ореста. Царь Микен (в позднейшей традиции резиденцией А. неред- ко называют Аргос). В «Илиаде» — верховный предводитель ахейской рати под Троей, вызвавший своим надменным поведением гнев Ахилла; тем самым А. стал виновником больших потерь в греческом войске. В «Одиссее» имя А. один раз упоминается в связи с рассказом о раздорах среди ахейцев после взятия Трои (3. 143), — мотив этот содержался также в «Возвращениях» (ср. Аполлодор. Эп. VI. 1). Гораздо чаще автор поэмы останавливается на трагической гибели ?., которую традицион- ная версия, наиболее обстоятельно разработанная в афинской трагедии 5 в., объясняет двумя причинами. (1) Родовое проклятье, тяготеющее над А. В особенно жестокой форме оно проявилось в предшествующем поколении: Атрей и его брат Фиест были изгнаны их отцом Пелопом за убийство сводного брата Хрисиппа, нашли убежище в Микенах и стали оспаривать право на освободившийся там царский престол. Что- бы завладеть им, Фиест соблазнил Аэропу и с ее помощью выкрал из стада Атрея златорунную овечку, обладание которой давало право на царскую власть в Микенах. Обнаружив это предательство, Атрей при- гласил Фиеста на пир и подал ему мясо его убитых малолетних детей («пир Фиеста»). В свою очередь Фиест, поняв, что он съел, проклял бра- та. От преступного союза с собственной дочерью он произвел на свет Эгисфа, который, выросши, отомстил за отца: он убил Атрея, а затем, пользуясь десятилетним отсутствием ?., соблазнил его жену и составил заговор, завершившийся убийством А. (2) Участие в этом заговоре Кли- темнестры объясняется как боязнью разоблачения ее связи с Эгисфом, так особенно ее местью А. за принесение в жертву их старшей дочери Ифигении, поскольку только такой ценой А. мог обеспечить благопо- лучное отплытие греческого флота под Трою. Гомеровский эпос не использует ни одного из этих двух мотивов. Когда в «Илиаде» заходит речь о скипетре ?., сообщается, что он пере- ходил в порядке преемственности из рук в руки от Пелопа к Атрею, от Атрея к Фиесту, от того — к Агамемнону (II. 101—109), — ни о какой вражде между братьями нет ни слова. В другой раз А. называет трех своих дочерей, и среди них — Ифианассу (IX. 142—145), явно призван- ную заменить Ифигению, о которой Гомер не хочет вспоминать. Толь- ко намек на жертвоприношение Ифигении можно усмотреть в «Илиа- де», I. 106, где А. упрекает жреца Калханта в том, что тот всегда дает ему зловещие прорицания; подробнее этот мотив не разрабатывается, чтобы не бросать тень на предводителя всего ахейского ополчения. В «Одиссее» единственной причиной гибели А. является измена Кли- темнестры и желание Эгисфа избавиться от соперника, причем прихо- дится констатировать некоторые противоречия, свидетельствующие о рудиментах менее известных версий мифа. Обычный вариант излагается в 3. 262—275 и в 4. 524—537; в по- следнем отрывке о Клитемнестре вовсе нет речи, а упоминание сооб- щников Эгисфа противоречит всей последующей традиции, согласно которой Эгисф и Клитемнестра составили заговор в глубокой тайне и всячески избегали его огласки. Чаще, однако, супруга А. называется по меньшей мере соучастницей убийства (3. 234 сл.; 4. 92; 11. 409 сл., 427— 434, 452 сл.; 24. 96 сл., 199—202); во всяком случае, она собственной ру- кой убивает троянскую царевну Кассандру, дочь Приама, привезенную А. домой в качестве пленницы (11. 420—423). Теперь наступает черед Ореста, сына ?., отмстить за убитого отца. В «Одиссее» расправа с Эгисфом, совершенная Орестом, расценивает- ся однозначно положительно и ставится в пример Телемаху (1. 29—43, 294—296; 3. 195—298, 303—308'). Что касается убийства матери, то упо- минается только о ее похоронах вместе с Эгисфом (3. 309 сл.) — более подробного освещения этого события автор избегает. По-видимому, с его точки зрения, дальнейшая судьба Ореста не содержала в себе ниче- го трагического. Остатками каких-то других версий надо признать несколько стихов в 4. 514—518, где Эгисф встречает А. вовсе не в Микенах, и в 3. 255— 261; 4. 546 сл., содержащих загадочный намек на возможность совер- шения мести Менелаем. Дальнейшее развитие миф получил в киклической поэме «Возвра- щения», известной только по краткому изложению, и у Стесихора в двухчастной поэме «Орестея». Судя по немногочисленным дошедшим от нее фрагментам, здесь уже использовался мотив жертвоприношения Ифигении и главным виновником убийства А. окончательно станови- лась Клитемнестра, которой Орест мстил за смерть отца. Обращался к 1 В ст. 306 — указание на возвращение Ореста из Афин. По более поздней версии, юность Ореста прошла в Фокее, у Строфия, женатого на сестре А. В Афины он попадает только после убийства матери. См.: Еврипид. Ифигения в Тавриде. 940—975. этой истории и Пиндар. В его XI Пифийской оде (474 г.) Клитемнестра недвусмысленно названа убийцей А. и Кассандры, Орест — мстителем за смерть отца, и попутно ставится вопрос о мотивах преступления Клитемнестры: месть за Ифигению или преступная любовная связь и боязнь пересудов среди граждан (ст. 17—29)? Новое измерение судьба А. и Ореста получает в афинской трагедии V в., и прежде всего — у Эсхила в трилогии «Орестея» (458 г.), охваты- вающей события от возвращения А. до решения судьбы Ореста после совершения им мести за отца. Фигура стража, ожидающего целый год на крыше дворца огненного сигнала о взятии Трои (Агамемнон. 1—20), восходит к рассказу о дозорном, которого выставил Эгисф, чтобы следить за приближением ?., в «Одиссее», 4. 524—528. Убийству, происходяще- му, как всегда в греческой трагедии, за сценой, предшествует большой эпизод, в котором Кассандра пророчит гибель свою и А. (ст. 1055—1326). В остальном именно у Эсхила выступают в сложном переплетении оба названных выше мотива: родовое проклятье как некая объективная реальность и субъективные доводы, побудившие А. принести в жертву Ифигению, а Клитемнестру — решиться на убийство супруга. За свои действия должны расплачиваться те, кто их совершил, и никакие ссылки на родовое проклятье не могут освободить виновных от ответственно- сти. В отличие от трактовки «Одиссеи», Клитемнестра является зачин- щицей и исполнительницей убийства ?., и, соответственно, для Ореста необходимость, совершая месть за отца, убить свою собственную мать становится серьезнейшей нравственной проблемой. Судьбу царского дома Эсхил рассматривает как одно из звеньев длительного процесса, в котором рука об руку идут преступления и воздаяние: ахейское войско под предводительством А. разрушает Трою, мстя за похищение Елены, но жертвоприношение Ифигении1, гибель многих ради одной Елены и разорение в Трое храмов богов навлекают на А. месть, совершаемую руками Клитемнестры; в свою очередь, она гибнет от руки собственно- го сына, которого только ареопаг (суд афинских старейшин) под пред- седательством Афины оправдывает равенством голосов, разрывая тем самым зловещую цепь родового проклятья. Софокл и Еврипид (у каждого из них была трагедия «Электра») со- средоточили внимание на переживаниях детей А. — его дочери Элек- тры (вовсе не упоминаемой в гомеровских поэмах) и Ореста. У Софок- ла Электра ждет брата как избавителя от притеснений в доме Эгисфа; с его появлением осуществляется месть над убийцами отца, которую 1 Еще полвека спустя этому событию посвятил специальную трагедию «Ифигения в Ав- лиде» Еврипид. поэт расценивает как справедливую, освобождая брата и сестру от каких-либо нравственных проблем и возвращаясь, таким образом, в трактовке поведения Ореста к «Одиссее». Еврипид, напротив, не отри- цая, что Клитемнестра заслужила кару, подвергает сомнению право на ее совершение со стороны родного сына. Сразив мать, Орест и Электра испытывают состояние глубокой подавленности. Трагедия Еврипида «Орест» (408 г.), начинаясь с изображения душевных мук, которые тер- зают матереубийцу, завершается трагическим фарсом, в котором Орест ищет спасения от смертного приговора сограждан в попытке новых убийств — Елены и ее дочери Гермионы, пока конец этому не кладет появление бога Аполлона. Авторитет трех трагиков у последующих поколений был настолько велик, что в течение нескольких столетий почти никто не брался за новую обработку истории А. и его потомства. Только Сенека снова об- ратился к этой теме в трагедиях «Фиест» и «?.»; во второй из них, сохра- няя основную сюжетную линию своего греческого предшественника, он вовсе не ставил себе целью проникнуть в ту сложную диалектику наказания и преступления, которая составляет самую примечательную черту эсхиловской трагедии. Краткое изложение мифа с использованием предшествующей лите- ратурной традиции — у Аполлодора (Эп. II. 10—14; III. 21 сл.; VI. 23— 25); Гигина (№ 85, 87, 88, 98, 117, 119, 258); Ватиканского мифографа (I. 20, 22; II. 45). АЛКИНОЙ — царь феаков, муж Ареты, отец Навсикаи. Кроме по- мощи, оказанной в возвращении на родину Одиссею, известен участием в судьбе Ясона и Медеи. Когда преследовавшие беглецов колхи обнару- жили их во владениях ?., они потребовали выдачи им Медеи, и А. готов был на это согласиться при условии, что Медея еще не стала женой Ясона. Узнав об этом, Арета содействовала соединению молодых лю- дей, и они благополучно продолжили свой путь на родину Ясона. См.: Аполлоний Родосский. Аргонавтика. IV. 1096—1169; Гигин. № 23. Имя А. — говорящее; наиболее очевидна его связь со словами ???? «доблесть» и ???? «думать», «размышлять». Человек, сочетающий в себе доблесть со способностью к размышлению, является, конечно, идеаль- ным царем. АЛКМЕНА — фиванская царевна, затем жена Амфитриона, мать Геракла от Зевса. После краткого упоминания об этом союзе в «Одис- сее» (11. 266—268) подробнее говорилось о нем в псевдогесиодовском «Щите Геракла», 27—56, и у раннего мифографа Ферекида, к которому, 6о4 по мнению исследователей, восходит сообщение Аполлодора, II. 4. 8. Произведения афинских драматургов, обрабатывавших этот сюжет, до нас не дошли. В сохранившихся трагедиях Алкмена выступает только у Еврипида в «Гераклидах» (941—960, 1045—1052), где она осуждает на смерть Еврисфея, который всю жизнь преследовал Геракла и пере- нес свою ненависть на его потомство, но в конце концов потерпел по- ражение в сражении с Гиллом, сыном Геракла (ср. Аполлодор. П. 8. 1). В трагикомическом освещении явление Зевса А. и возникшие из этого осложнения изображены в комедии Плавта «Амфитрион», которая вос- ходит к какой-то не дошедшей до нас аттической комедии 4 или 3 в. В основном, по Плавту изложена история у Гигина, № 29. АМФИАРАЙ — сын Оилея, аргосский полководец и прорицатель. Зная о том, что поход семи вождей против Фив обречен на неудачу, он уклонялся от участия в нем, но уступил настоянию своей жены Эри- филы (Од. 11. 326). Последняя польстилась на драгоценное ожерелье, которое подарил ей вдохновитель похода семерых Полиник. При от- ступлении из-под Фив А. поглотила разверзшаяся перед ним земля («погиб златолюбия женского жертвой», 15. 247). Уходя на войну, А. за- вещал своему сыну Алкмеону (15. 248) отомстить матери, о чем автор «Одиссеи» так же избегает упоминания, как о гибели Клитемнестры от руки Ореста. В послегомеровской литературе А. предстает благородным челове- ком, осуждающим поход Полиника против родного города (Эсхил. Се- меро. 568—617; Еврипид. Финикиянки. 1109—1112). Поскольку с его именем связано учреждение на пути к Фивам Немейских игр1, А. часто вспоминает Пиндар в своих Немейских одах. Заметную роль играет А. в «Фиваиде» Стация: он совершает гадания перед походом (III. 440— 565), призывает воздать почести погибшему от укуса змеи Офель- ту (V. 731—753), отважно сражается под стенами Фив, где его по воле Аполлона поглощает живым вместе с колесницей разверзшаяся земля (VII. 690—823; VIII. 1—126). См. также Ацоллодора (III. 6. 2, 4, 8; 7. 5); Гигина (№ 73; 74); Ватиканского мифографа (II. 49; 50). АНТИОПА— по наиболее распространенной версии, дочь фиван- ского царя Никтея (в Од. 11. 260 — речного бога Асопа). Забереме- нев от Зевса, она во время скитаний на Кифероне рожает близнецов; их подбирает и воспитывает пастух, назвав мальчиков Амфион и Зеф 1 См. большой папирусный отрывок из недошедшей трагедии Еврипида «Гипсипила» (Вестник древней истории. 1996. № 1. С. 217—221). (у Жуковского: Цетос). Попав в рабство к брату Никтея Лику и его жене Дирке, А. испытывает с их стороны всяческие притеснения. Со време- нем А. находит своих сыновей, которые мстят ее притеснителям, а за- тем, воцарившись в Фивах, окружают их стеной (11. 262—265 и при- меч.). О злоключениях А. в «Одиссее» ничего нет. Этот мотив появляет- ся впервые, по-видимому, в недошедшей трагедии Еврипида «А.» (см.: Вестник древней истории. 1996. № 1. С. 222—230), содержание которой излагает Гигин в № 8 (его же путаный рассказ в № 7 повторяется у Ва- тиканского мифографа, I. 96). См. также: Аполлодор. III. 5. 5. АРИАДНА — дочь критского царя Миноса, которая помогла Тесею выбраться из лабиринта после убийства Минотавра. Согласно «Одис- сее», бежав затем с Тесеем, А. была застрелена Артемидой «по науще- нию» Диониса (Вакха) (11. 321—325), при том что причина этого при- говора совершенно непонятна. По более поздней версии, получившей обработку главным образом у римских поэтов, Дионис, влюбившись в ?., сделал так, что Тесей забыл ее на острове Наксос (Дия), и сам овла- дел ею. См.: Катулл. 64, 116—206; Овидий. Метам. VIII. 174—182, Ге- роиды. X, Наука любви. I. 527—564; Гигин. № 42; 43; Алоллодор. Эп. I. 8 сл. АХИЛЛЕС (Ахилл) — сын Пелея и морской нимфы Фетиды, вели- чайший из ахейских героев, сражавшихся под Троей. Во время дей- ствия «Одиссеи» его тень давно находится в царстве мертвых, причем, повествуя о его гибели, автор расходится с версией, изложенной в «Илиаде». Там сам А. знает, что ему суждена смерть от стрелы Аполло- на (XXI. 278); вещий конь Ксанф пророчит ему гибель от бога и мужа (XIX. 417), и Гектор уточняет это пророчество: А. погибнет от рук Алек- сандра и Аполлона у Скейских ворот Трои (XXII. 359 сл.). Версия эта стала определяющей в последующей литературной традиции: в «Эфио- пиде», у Аполлодора (Эп. V. 3), Гигина (№ 107), Квинта Смирнского (III. 21—185), Ватиканского мифографа (I. 36; II. 38). Обычно еще ука- зывалось, что выстрел был направлен в единственное уязвимое место в теле А. — в пяту, которая одна осталась не закаленной, когда Фетида купала новорожденного А. в водах адской реки Стикс. Гомер, избегаю- щий в «Илиаде» всего чудесного, отказывается от этой подробности, а автор «Одиссеи» опускает также соучастие бога: А. погибает в сражении, разгорается бой за его тело, которое ахейцы в конце концов отбивают, уносят в лагерь и устраивают там торжественное погребение. Ему пред- шествует оплакивание умершего Фетидой и ее сестрами-нереидами, а затем следуют погребальные игры у могилы, в которой похоронен его прах (24. 35—94; см. впоследствии со множеством подробностей — у Квинта Смирнского, III. 525—787; IV. 88—595, и у Диктиса, IV. 13 и 15). Соответственно, нет и речи о перенесении А. на Елисейские поля, — этот вариант появляется, по-видимому, впервые только у лирических поэтов 6—5 вв. Ивика и Симонида. Автор «Одиссеи», хоть и знает о существовании Елисейских полей (см. примеч. к 4. 561), никак не свя- зывает с ними посмертную долю. ?.: тело его предается сожжению, а призрак покоится в Аиде (11. 467—540)1. Наконец, в «Одиссее» содержится еще воспоминание о походах на соседние с Троей города и острова, которые греки совершали под пред- водительством А. (3. 105 сл.). Этой темы автор касается очень кратко, так как она была известна слушателям по многочисленным возвраще- ниям к ней в «Илиаде» (I. 163—168; II. 690—693; VI. 396 сл., 414—416; IX; 128—130, 328—334; XIX. 291—294; XX. 90—92, 187—194). Ср.: Аполлодор. Эп. III. 33; Диктис. II. 16 сл. Нет ничего в «Одиссее» и о подвигах, совершенных А. в промежутке между убийством Гектора и его собственной смертью: победах над предводительницей амазонок Пенфесилеей и вождем эфиопов Мемноном, о чем повествовалось в «Эфиопиде». См.: Аполлодор. Эп. V. 1,3; Квинт Смирнский. I. 508—674; П. 388—548; Диктис. IV. 2—8. АЯКС. Под этим именем в эпосе известны два героя, появление ко- торых объясняется, вероятно, раздвоением некогда единого образа. 1. А. — сын саламинского царя Теламона, храбрейший после Ахилла герой в ахейском войске. В «Илиаде» он принимает участие в самых ответственных сражениях (битва у кораблей, XV. 414—563; бой за тело Патрокла, XVII. 115—139, 746—753), не боясь вступить в единоборство с самим Гектором (VII. 181—305). Поручается ему как двоюродному брату Ахилла и такая деликатная миссия, как посольство к гневающе- муся герою (кн. IX). Никаких намеков на судьбу, ожидающую его в бу- дущем, в «Илиаде» нет. В «Одиссее» ее герой встречает в подземном царстве тень ?., который, в отличие от всех других умерших, не изъ- являет желания вступить с ним в беседу (11. 543 сл., 563 сл.). Причи- на этого, которая в «Одиссее» излагается очень коротко (11. 546—548), была известна слушателям по сказанию, обработанному впоследствии в киклическом эпосе. Поэма «Эфиопида» повествовала о споре, разго- ревшемся между А. и Одисеем за доспехи погибшего Ахилла. В каче- стве судей Агамемнон, не желавший брать на себя ответственность за 1 В «Одиссее» опускается и та версия, согласно которой Фетида перенесла Ахилла на остров Белый (см. примеч. к 24. 80), о чем сообщалось в не дошедшей до нас поэме «Эфиопида». решение, привлек троянских пленников, которые присудили оружие павшего героя Одиссею. Уязвленный этим приговором, А. покончил с собой. «Малая Илиада» добавляла к этому новый мотив: впав в безумие, А. перебил принадлежавшие войску стада, приняв их за своих обидчи- ков — ахейских полководцев, и уже затем наложил на себя руки. Этот вариант лег в основу трагедии Софокла «А.»: осознав, что. нападени- ем на стада он навлек на себя осмеяние, несовместимое с достоинством и славой отважного героя, А. обрекает себя на смерть. Спору за ору- жие Ахилла посвятил большой раздел Овидий в «Метаморфозах» (XII. 620—628; XIII. 1—398) и еще более обширное повествование — Квинт Смирнский (V. 128—486); у обоих авторов спорящие герои состязаются в речах, выдержанных по всем правилам риторики. См. также у Апол- лодора (Эп. V. 6 сл.) и Гигина, № 107. 2. А. — сын Оилея, предводитель локрийцев в греческом войске, А. «малый». В «Илиаде» он обычно принимает участие в сражениях рядом с ?., сыном Теламона. В «Одиссее» сообщается о его гибели во время бури, обрушившейся на ахейский флот при возвращении (4. 499—511), причем упоминается участие в этом «раздраженной Афины». (См. также 1. 322 сл., где прямо названа Афина; 3. 133—135 и примеч.). Краткость изложения в «Одиссее» объясняется тем, что слушатели знали о причи- не гнева богини: в ночь взятия Трои А. ворвался в ее храм и насильно овладел Кассандрой, оторвав ее от статуи Афины (об этом рассказыва- лось в киклической поэме «Разорение Илиона»). За святотатственный поступок А. грозило избиение камнями, но он спас себя ложной клят- вой (о богохульстве А. писал в одном из своих стихотворений Алкей, № 8). Специально А. была посвящена трагедия Софокла «А. Локрий- ский», от которой дошли только ничтожные фрагменты. Вспоминали А. и его гибель многие авторы, повествовавшие о последнем дне Трои, в том числе Аполлодор (Эп. V. 22); Гигин № 116; Квинт Смирнский (XIII. 420—429; XIV. 502—589); Диктис. V. 12; Ватиканский мифограф, II. 79. ГЕРАКЛ — сын Алкмены и Зевса, величайший греческий герой. При рождении он бы наречен Алкидом, а имя Г., происходящее от имени бо- гини Геры и слова ????? «слава», получил в Дельфах: он совершит свои подвиги, потому что его преследует Гера, и тем прославится. В «Одис- сее», однако, никаких откликов на враждебное отношение Геры к Г. нет. В остальном, поскольку легендарная биография Г. была достаточно хо- рошо известна слушателям «Одиссеи», ее автор мог ограничиться крат- кими намеками, избегая нежелательных для него подробностей. Так, в 8. 224 (см. примеч.) Г. назван метким стрелком из лука наряду с царем Эхалии Евритом, — ни о какой связи между двумя персонажами автор не сообщает. Между тем существовала версия, по которой Еврит обещал руку своей дочери Иолы тому, кто победит в стрельбе из лука его само- го и его сыновей. Г. одержал победу, но Еврит своего слова не сдержал. За это впоследствии Г. пошел войной на Эхалию, разорил город, убил Еврита и его сыновей и взял в плен Иолу (Аполлодор. II. 6. 1; 7. 7). Со- гласно Софоклу (Трахинянки. 351—358), Г. взял Эхалию именно ради Иолы. Так или иначе, судьбы Г. и Еврита в мифологической традиции достаточно тесно связаны между собой, о чем автор «Одиссеи» умалчи- вает, выдвигая совсем другую причину смерти Еврита (см. 8. 225—228). В других источниках никаких указаний на эту версию нет. Впрочем, автор по-своему последователен: уже ко времени после смерти Еврита он относит похищение его кобылиц, на поиски которых отправился его сын Ифит (21. 22—32). Поскольку в поэме нет ничего о взятии Эхалии, автору нет необходимости объяснять, почему Ифит остался в живых. Из рассказа Аполлодора (см. выше) можно сделать вы- вод, что Г. пощадил Ифита, так как тот после состязания в стрельбе предлагал выдать Иолу за победившего Г. В «Одиссее» коварное убий- ство Ифита мотивируется желанием Г. присвоить себе его лошадей (2. 27—30). В схолии к этому пассажу говорится, что кобылицы были украдены Автоликом и проданы им Г. Есть также вариант, по которому Г. завлек Ифита на верх крепостной стены в Тиринфе и сбросил его вниз (Софокл. Трахинянки. 268—273; другой схолий к Од. 21. 22). Апол- лодор объясняет это преступление безумьем, охватившим Г. (II. 6. 2). В любом случае, вина Г. очевидна, и на этот раз автор «Одиссеи» ее не скрывает, хотя и умалчивает о постигшем Г. за это вероломство позор- ном наказании — рабстве у лидийской царицы Омфалы. В стихах, касающихся Г. в кн. Некоторые считаются позднейшей вставкой, используется опять же фигура умолчания. Только мимоходом упоминается его первая жена Мегара, тень которой Одиссей встречает в Аиде (11. 269 сл.), между тем как служба у «недостойного мужа», на которую жалуется призрак самого Г. (11. 621—626), явилась как раз на- казанием за совершенное в молодые годы убийство детей от Мегары. (По версии, принятой Еврипидом в трагедии «Геракл» и вслед за ним Сенекой в трагедии «Геркулес в безумье», убита была и сама Мегара, а событие это перенесено на конец жизни Г.). Из всех подвигов Г. в «Одиссее» назван только последний, похище- ние из Аида «троеглавого пса» (11. 623—626), что может быть объясне- но встречей Одиссея с Г. именно в подземном царстве. Сюжет этот при- сутствовал уже в «Илиаде». VIII. 366—369 (ср. здесь же имя Еврисфея, в «Одиссее» не названное), а затем затрагивался, естественно, в указанной выше трагедии Сенеки (ст. 788—819), у Аполлодора (П. 5. 12), мимохо- дом у Гигина, в отдельном рассказе — у Ватиканского мифографа, I. 57 (с аллегорическим толкованием). Умалчивая о взятии Эхалии и любви Г. к Иоле, автор «Одиссеи» ни- чего не сообщает о смерти героя от отравленной одежды, которую по- слала ему из ревности его вторая жена Деянира. Этот вариант излагал- ся уже в поэме «Взятие Эхалии» некоего Креофила с острова Самоса или Хиоса, жившего в VIII или VII в. (его часто называли зятем или близким другом Гомера), а затем положен в основу сюжетов уже упо- минавшихся «Трахинянок» Софокла, откуда он был заимствован Ови- дием (Метам. IX. 136—238), повторен в приписываемой Сенеке траге- дии «Геркулес на Эте», у Диодора (IV. 38), Аполлодора (II. 7. 7), Гигина, № 36, Ватиканского мифографа, I. 58. Ср. также письмо тоскующей в одиночестве Деяниры Г. в IX «Героиде» Овидия. Наконец, существовали две версия о посмертной судьбе Г. Соглас- но одной из них, он умер, как все смертные (Ил. XVIII. 117—119), и призрак его отлетел в Аид. По другой — он взят живым на Олимп, где боги выдали за него замуж Гебу — олицетворение юности. В «Одиссее», 11. 602—604, в стихах, которые в античности приписывали орфику Оно- макриту («интерполяция внутри интерполяции»), сделана попытка объ- единить оба представления, ради чего Геба и объявлена супругой Г. Его обожествление подробно описывает Овидий (Метам. IX. 242—272). ГЕРМИОНА — дочь Менелая и Елены. В Од. 4. 5—9 сообщение о том, что Менелай выдает дочь замуж за Неоптолема, которому она была обе- щана под Троей, не сопровождается какими-либо драматическими подробностями. Между тем, согласно версии, преобладающей в после- дующей литературной традиции, Г. сначала была выдана за Ореста, а потом Неоптолем отобрал ее у мужа, ссылаясь на обещание Менелая и на безумье, в которое впал Орест после убийства матери (Аполло- дор. Эп. VI. 14; Гигин, № 123; возможно, что изложение это восходит к недошедшей трагедии Софокла «Гермиона»). Следует заметить, что в обоих вариантах прослеживаются известные хронологические несооб- разности. Как Гермиона, пока шла Троянская война, могла быть выда- на замуж за Ореста, если, по наиболее распространенной версии, Ага- мемнон оставил его грудным ребенком и к концу войны мальчику было чуть больше 10 лет? Если даже пренебречь этими расчетами, то как мог Менелай обещать свою дочь Неоптолему, если она уже была замужем за Орестом? (Иногда это объясняют тем, что Г. просватал за Ореста ее дед Тиндар, о чем Менелай не знал). Если же принять «бесконфликт- ную» версию «Одиссеи», то почему Неоптолем, вернувшись с войны, еще 10 лет дожидался, пока Менелай выдаст за него Г., которой к этому времени стало далеко за 20 лет (согласно Аполлодору, Эп. III. 3, когда Елена бежала с Парисом, Г. было 9 лет). Из этого видно, что Г. не за- нимала прочного места в мифологической традиции, чем объясняется, в частности, различная трактовка ее образа у Еврипида. В «Андромахе» (ок. 424 г.) бездетная Г., ревнуя Неоптолема к Андромахе, замышляет с помощью Менелая истребить соперницу и ее сына, которых выруча- ет пришедший к ним на помощь Пелей. В свою очередь, Г. приносит спасение Орест, подстроивший убийство Неоптолема в Афинах и явив- шийся в его дом, чтобы вернуть себе жену. В этой трагедии Г. является образцом жестокости и коварства, которые Еврипид не уставал обли- чать в спартанцах в годы Пелопоннесской войны. Напротив, в «Оресте» (408 г.) того же Еврипида Г. чуть было сама не становится жертвой бес- смысленной жестокости: чтобы отомстить Менелаю, отказавшему ему в помощи, Орест замышляет убить Елену и Гермиону, оказавшихся после убийства Клитемнестры в Аргосе. Преступление предотвращает Апол- лон, приказывающий Оресту жениться на Г. (ст. 1653—1657). В совсем ином ключе изображаются, естественно, взаимоотношения Ореста и Г. в VIII «Героиде» Овидия. ЕЛЕНА — дочь Зевса и Леды, супруга спартанского царя Менелая. Ее похищение троянским царевичем Александром послужило причи- ной Троянской войны, о чем говорится и в Од. 17. 118 сл. Впрочем, гомеровские поэмы склонны обвинять в этом не столько Е., сколько Киприду, пробудившую в ней страсть к Александру (Ил. III. 164 сл.; Од. 4. 261—264; 23. 218—224; см. примеч.). Тяжело переживает все проис- шедшее с ней и сама Е. (Ил. III. 242, 395—436). В книгах 4 и 15 «Одис- сеи» Е. изображена уже после возвращения из-под Трои. Она мирно живет с Менелаем в Спарте, и хотя тот однажды и вспоминает о ее не совсем благовидном поведении, когда троянцы ввели в город дере- вянного коня, он объясняет его опять же вмешательством враждебно- го демона (4. 274—279; много веков спустя эту провокационную дея- тельность Е. будет объяснять вмешательством Афродиты Трифиодор, 454—486). С другой стороны, Е. оказывает неоценимую услугу Одиссею, когда тот проникает в Трою с целью разведки (4. 240—258; о помощи Е. Одиссею сообщалось и в «Малой Илиаде». Ср. также Еврипид. Гекуба. 239—250). Таким образом, автор «Одиссеи» явно не хочет обвинять в чем-нибудь Е. (ср. Ил. III. 154—160). В дальнейшей традиции отношение к Е. не однозначно. Сапфо (№ 5) видит в ее поведении пример, утверждающий любовь как высшую цен- ность; Алкей, напротив, гневно порицает Е., видя в ней причину гибе- ли как ахейских вождей, так и троянцев (№ 6—7). У Стесихора была 39- 3454 611 поэма, названная именем Е., в которой она сурово осуждалась. По пре- данию, за это Е., почитавшаяся в Спарте как богиня, поразила его сле- потой, после чего Стесихор сочинил так называемую «Обратную песнь» («Палинодию»). В ней утверждалось, что Е. никогда не была в Трое. В этом случае Стесихор воспользовался версией, содержавшейся уже в «Каталоге жен»: по ней, Гера вручила Парису ложный образ Е., а ее перенесла в Египет и поручила попечению местного царя Протея. В «Одиссее» этот вариант совершенно не учитывается: Протей выступает как морской старец, наделенный пророческим даром (4. 383—393) и не имеющий к Е. никакого отношения1. Эсхил в «Орестее» оценивал поведение Е. крайне отрицательно: ради одной жены, разорвавшей священные узы супружества, погибло множество воинов, и сам Агамемнон вынужден был принести в жертву Ифигению (Агамемнон. 62, 224—227, 447 сл., 686—698, 823, 1453). Ев- рипид, вообще не жаловавший Е. как представительницу спартанцев — противников афинян в Пелопоннесской войне, составил против нее це- лый обвинительный акт в «Троянках», 969—1032. Здесь Гекуба, отводя все попытки Е. возложить ответственность на Афродиту, беспощадно изобличает ее в измене мужу и жажде золота. Ср. также: Ифигения в Тавриде. 439—446; Орест. 56—61, 125—131. В то же самое время Еври- пид посвятил Е. одноименную трагедию (412 г.), в которой использовал стесихоровскую версию: во время всей Троянской войны Е. находилась в Египте под наблюдением Протея, после смерти которого ей грозит супружество с новым царем, в то время как сама она хранит верность Менелаю. Неожиданная встреча с ним и поиски средств спасения со- ставляют содержание драмы, относимой в творчестве Еврипида к типу так называемой трагедии интриги. Достаточно парадоксальные попытки оправдания Е. находят себе место в торжественном красноречии: в «Похвале Е.» софиста Горгия (ок. 483—375) и в речи Исократа (ок. 436—338) «Е.». Спустя примерно 800 лет эти попытки возобновляются у Диктиса, нашедшего свои до- воды для защиты ?. (1. 9 сл. 12). Из остальных мифографов только у Аполлодора встретятся краткие сообщения о Е., основанные на пред- шествующей традиции (Эл. V. 9. 13, 19. 21). Совсем новый мотив — стремление Е. в ночь взятия Трои укрыться от гнева обеих сторон и попытка Энея отомстить ей за все беды — у Вергилия, Эн. П. 567—603. Две «Героиды» Овидия, XVI и XVII, представляют собой обмен пись- мами между тоскующими в разлуке Парисом и Е. 1 Рационалистическое объяснение версии с участием царя Протея см. у Геродота. II. 112—120. КАСТОР и ПОЛИДЕВК — сыновья-близнецы Леды. По наиболее распространенной версии, отцом первого был ее земной муж Тиндар, отцом второго — Зевс; их обоих объединяют под именем Диоскуров — «юношей Зевса». Иногда их обоих считают сыновьями Зевса, что не ме- шает здесь же называть их по земному отцу Тиндаридами. К. и П. упо- минаются уже в Ил. III. 236—242, а затем в Од. 11. 298—304, однако оба как сыновья Тиндара. В позднейшей литературной традиции К. и П. выступают соперниками своих двоюродных братьев, у которых они похищают их невест. Преследуемые разгневанными женихами, К. и П. завязывают с ними бой, в котором К. погибает (эта версия содержалась уже в «Киприях», см. затем: Пиндар. Нем. X. 114—119; Феокрит. XXII. 137—211; Гигин,№ 80; Ватиканский мифограф. I. 76). Подругой версии (Аполлодор. III. 11.2), спор между двоюродными братьями разгорается при дележе скота, угнанного ими из Аркадии, — результат остается тем же. П. как своему сыну Зевс дарует бессмертие (превращает его в со- звездие), от которого тот отказывается, не желая расставаться с братом. Тогда Зевс разрешает им либо через день находиться то на небе, то в преисподней, либо чередоваться таким образом, чтобы один день П. на- ходился на небе, а К. — в Аиде, а на другой день они менялись местами. В «Одиссее» принят второй вариант («братом сменяется брат»). МЕНЕЛАЙ — спартанский царь, сын Атрея, брат Агамемнона, муж Елены. Как лицо, наиболее заинтересованное в возвращении похищен- ной супруги, М. играет достаточно значительную роль в «Илиаде»: он приводит под Трою ополчение на 60 кораблях (II. 581—590), вступает в поединок с Александром (III. 21—120, 314—383), принимает участие в важнейших сражениях (в том числе особенно активное — в битве за тело Патрокла: XVII. 1—122, 246—255, 553—581) и в соревнова- нии в колесничном беге на погребальных играх в честь павшего героя (XXIII. 293—300, 401—447, 566—613). «Одиссея» ничего не сообщает ни о роли Менелая в захвате Трои (находился в деревянном коне, убил Деифоба. Об этом на основании «Малой Илиады» — у Вергилия, Эн. VI. 520—530; Аполлодора, Эп. V. 21; Гигина, № 108; Квинта Смирнско- го, XIII. 354—356; Диктиса, V. 12), ни о том, что до прибытия в Египет он владел только призраком Елены (Аполлодор, Эп. VI. 29), — в поэме он представлен радушным хозяином, вернувшимся домой после семи- летних скитаний (3. 276—312), среди которых особенно выделяется его пребывание в Египте и получение пророчества от Протея (4. 347—585; ср. Гигин, № 118). В афинской трагедии оценка М. резко меняется. У Софокла (Аякс. 1047—1162) он нечестиво сопротивляется погребению погибшего ге- роя, у Еврипида представлен бесстыдным и лживым человеком, по- нуждающим Агамемнона принести в жертву Ифигению, но впослед- ствии отказывающим в защите Оресту (Орест. 682—721). Он готов помочь своей дочери Гермионе сжить со света Андромаху с сыном, и только вмешательство Пелея заставляет его отказаться от преступного замысла (Андромаха. 515—641). Единственное исключение в этой кар- тине — образ М. в еврипидовской «Елене», где он неожиданно находит в Египте истинную Елену и вместе с ней спасается от местного царя Феоклимена. НЕОПТОЛЕМ — сын Ахилла и царевны Деидамии с острова Ски- рос. При рождении он был назван Пирром («рыжеволосым»), имя же Н. происходит от слов ???? «новый», «молодой» и ???????? «война». Толкуют его обычно так, что отец Н. ушел воевать, будучи молодым. Согласно «Киприям» и «Малой Илиаде», Ахилл попал на остров в результате бури и женился на Деидамии. По другой версии, Фети- да скрывала сына среди служанок царевны, чтобы уберечь его от участия в Троянской войне (Аполлодор. III. 13. 8; Гигин, № 96). В «Илиаде» вторая версия, недостойная Ахилла, решительно отвергает- ся (XI. 771—781), нет ее и в «Одиссее». Здесь Одиссей рассказывает тени Ахилла (11. 506—537), как он сам привез его сына со Скироса под Трою, не объясняя, почему Н. там оказался. (См. впоследствии у Со- фокла. Филоктет. 343—356; Аполлодор, Эп. V. 10 сл.; как всегда, очень подробно у Квинта Смирнского, VI. 57—113; VII. 169—460). Из под- вигов, совершенных Н., Одиссей называет его единоборство с Еврипи- лом, чему будет со временем посвящена трагедия Софокла «Еврипил» (дошли только отрывки). См. также Квинт Смирнский. VIII. 128—220; Диктис. IV. 17. Об остальных событиях, связанных с пребыванием Н. под Троей, автор «Одиссеи» предпочитает умалчивать. Между тем из других источников известно о крайней жестокости, проявленной Н. в ночь захвата города, когда он убил престарелого Приама, оторвав его от алтаря Зевса («Разорение Илиона»; Еврипил. Троянки. 16 сл., 481^-483; Гекуба. 22—24; Вергилий. Эн. II. 533—558; Аполлодор. Эп. V. 21; Квинт Смирнский. XIII. 220—250; Диктис. V. 12). Нет ничего в «Одиссее» и о том, как сложились отношения между Н. и Гермионой, поскольку этот союз оказался для Н. губительным, и рассказ о нем нарушил бы идиллическую картину, нарисованную в 4. 5—9. По рас- пространенной версии, отобрав у Ореста Гермиону, Н. навлек на себя его месть, вследствие чего Орест, воспользовавшись пребыванием Н. в Дельфах, либо сам убил его, либо настроил против него тамошних жрецов и стал прямым пособником убийства (Еврипид. Андромаха. 1086—1165; Аполлодор. Эп. VI. 14; Гигин, № 123; Ватиканский мифо- граф, I. 41). Совершенно особняком во всей литературной традиции стоит образ Н. в «Филоктете» Софокла, где в нем воплощены лучшие качества бла- городного героя — непримиримость ко лжи и обману. ОДИССЕЙ — сын Лаэрта и Антиклеи, муж Пенелопы. В «Илиаде» О. играет очень значительную роль, как участвуя в сражениях (см. особен- но XI. 310—488) и отправляясь в опасную разведку (X. 241—297, 339— 579), так и выполняя целый ряд деликатных поручений, для которых требуются его ум и красноречие (возвращение Хрисеиды: I. 308—312, 430—447; посольство к Ахиллу: IX. 223—2306, 676—692; ср. также его речь в народном собрании, круто меняющую настроение в войске, И. 278—332, и оценку его ораторского искусства: III. 204—224). В «Одис- сее» из подвигов, совершенных ее героем за время, прошедшее между действием двух поэм, называются только два: вылазка в Трою и втор- жение в город в чреве деревянного коня (4. 244—289; 8. 487—522; 11. 523—525), — подробнее об этом было в «Малой Илиаде» и в «Разорении Илиона» (см.: Аполлодор. Эп. V. 8—13; Квинт Смирнский. VI. 57—113; VII. 169—430). В остальном, автор «Одиссеи» избегает воспоминаний, не слишком благоприятных для его героя: о попытке уклониться от участия в войне (отдаленный намек на эту историю можно предпола- гать в 24. 118), разоблачении его Паламедом и несправедливой мести последнему, о чем было в «Киприях» (см. Аполлодор. Эп. III. 6—8; Ги- гин, № 95; Ватиканский мифограф, I. 35). Что касается отражения в последующей литературе событий, описанных в поэме, то о споре за оружие см. Аякс (1); о встрече с циклопом см. Полифем; пребывание у Цирцеи, посещение Аида и возвращение на Итаку было содержани- ем ряда недошедших драм Эсхила. Заметную, и притом прямо проти- воположную роль играет О. в двух трагедиях Софокла. В «Аяксе» он, несмотря на вражду, разделившую его с Аяксом, успешно отстаивает право погибшего героя на погребение (1318—1392). В «Филоктете» О., напротив, наделен чертами бесстыдного прагматика, готового на лю- бые уловки ради «пользы». Не слишком благоприятно отзываются об О. и персонажи Еврипида: Троянки. 274—291. В более поздних литературных памятниках о некоторых приключени- ях О. (Циклоп, мех Эола, лестригоны, Цирцея) повествует Овидий (Метам. XIV. 180—319); краткий обзор его странствий дают Аполлодор (Эп. VII. 2—33) и Гигин, № 125, 126 (последний рассказ — несколько путаный). О конце жизни О. в поэме сказано немного (11.119—131); целиком этому была посвящена «Телегония» (ср. Аполлодор. Эп. VII. 34—36; Гигин, № 127), где, в частности, сообщалось с совершении Одиссеем жертвоприношения, предписанного Тиресием. О толковании в «Одиссее» имени ее героя см. 19. 411 и примеч. ПЕНЕЛОПА — дочь Икария, жена Одиссея, мать Телемаха. После «Одиссеи» образ П. не привлекал особого внимания античных авторов. Какое-то участие она принимала в недошедшей трилогии или тетрало- гии Эсхила, посвященной возвращению Одиссея на Итаку: здесь одна из трагедий была названа именем П. Затем, после большого переры- ва, П. появляется пишущей письмо своему супругу в I «Героиде» Ови- дия, содержание которой целиком заимствовано из «Одиссеи». После смерти Одиссея П., согласно «Телегонии», вышла замуж за героя этой поэмы и была вместе с ним отослана Цирцеей на Острова блаженных (Аполлодор. Эп. VII. 37). Имя П. современные лингвисты сближают с названием породы уток ???????, которые отличаются тем, что, создав однажды брачную пару, сохраняют ее на протяжении всей жизни. За версию, по которой П. вела себя в отсутствие Одиссея более чем вольно и даже произвела на свет от Гермеса лесного бога Пана (Апол- лодор. Эп. VII. 38 сл.), автор «Одиссеи» ответственности не несет. ПОЛИФЕМ — сын Посидона и морской нимфы Фоссы, одноглазый великан-людоед, принадлежащий к племени циклопов (правильнее: киклопов,, так как их название происходит от ?????? и корня ??-, обо- значающего способность видеть. Киклоп — «круглоглазый»). Образ П., вошедший в литературу в кн. 9 «Одиссеи», в 5—4 вв. многократно при- влекал внимание афинских драматургов, преимущественно комедио- графов. Сохранилась только сатировская драма Еврипида «Киклоп», в которой действие, по условиям афинской сцены, сжато до одного дня, а в роли помощников Одиссея выступают сатиры, легко дающие обе- щания, но трусящие при необходимости приступить к ослеплению П. Эпизод из «Одиссеи» впоследствии воспроизвел Вергилий (Эн. III. 616—674). Вместе с тем в творчестве афинского поэта Филоксена (нач. 4 в.) образ П. претерпел совершенно неожиданную эволюцию: страш- ный великан был изображен влюбленным в нимфу Галатею. Дифирамб Филоксена не сохранился, но намеченная им трактовка получила раз- витие у Феокрита (идиллия XI), где П. напрасно ожидает от Галатеи взаимности. Так же изображен он у Овидия (Метам. XIII. 740—872). Впрочем, уже в 4 в. существовала версия, по которой Галатея в конце концов уступила притязаниям П., и от их союза произошли сыновья Гал, Кельт и Иллирии, ставшие соответственно прародителями гала- тов (галлов), кельтов и иллирийцев, подобно тому как, согласно другой версии, от Одиссея и Цирцеи произошел Латин (Гесиод. Теог. 1012), дав- ший свое имя обитателям Лация. ПРОКРИДА — дочь афинского царя Эрехфея (или Кекропа) и Прак- сифеи. Выданная замуж за Кефала, она однажды изменила ему и бежа- ла, ища спасения от гнева мужа, на о-в Крит. Здесь П. получила в дар от царя Миноса не знающее промаха копье и охотничьего пса, от которого не могла укрыться никакая дичь. Вернувшись в Афины и примирив- шись к Кефалом, П. отдала ему как страстному охотнику копье и пса. В свою очередь, заподозривши однажды мужа в неверности, она реши- ла подстеречь его в лесной чаще. Кефал, услышав шорох, метнул копье и сразил П. насмерть. В «Одиссее», 11. 320, П. только упоминается сре- ди теней в подземном царстве. Затем основные линии мифа изложил в 5 в. Ферекид; именем П. была названа недошедшая трагедия Софок- ла; упоминал П. среди теней в подземном царстве вместе с Федрой и Вергилий (Эн. VI. 445). Однако связное изложение широко известного мифа сохранилось в различных вариантах лишь у достаточно поздних авторов: Овидия (Метам. VII. 670—863); Аполлодора (III. 15. 1); Гиги- на, № 189; Антонина Либерала, № 41; Ватиканского мифографа, I. 44. ТАНТАЛ — сын Зевса, царь Лидии, славившийся своим богатством и близостью к богам. В Од. 11. 582—592, при описании мучений Т., нет никаких указаний на их причину. В других источниках существуют на этот счет разные версии. По одной из них, Т., будучи допущен на пиры богов, разглашал среди людей содержание их разговоров (Еврипид. Орест. 4—10; Аполлодор. Эп. П. 1; Гигин, № 82) или похитил нектар и амброзию (Пиндар. Ол. I. 80—102). По другой версии, Т. принял на хранение золотого пса, украденного в святилище Зевса на Крите, и отрицал это под клятвой (недошедшая трагедия Софокла «Т».; Анто- нин Либерал № 36). Наконец, желая проверить, насколько всеведущи боги, Т. убил своего сына Пелопа и подал им мясо в качестве угощения. Боги вернули Пелопа к жизни, а Т. покарали. (Сенека. Фиест. 144— 175; Ватиканский мифограф, I. 12). О наказании Т. в подземном цар- стве см.: Лукиан. Разговоры мертвых. 17; краткие упоминания — у Лу- креция (III. 980 сл.), который отрицает самую возможность загробной кары, и Овидия (Метам. IV. 457 сл.). ТРОЯНСКИЙ КОНЬ — Об этой хитрости, придуманной ахейцами, чтобы взять Трою, в «Одиссее» упоминается несколько раз (4. 271—289; 8. 492—515; 11. 523—532). Подробнее о ней было рассказано в «Малой Илиаде» и в «Разорении Илиона», затем эту тему обстоятельно разрабо- тал Стесихор в поэме «Деревянный конь» (дошли только фрагменты). С интервалом ещё в 400—500 лет к ней возвращались Вергилий (Эн. II. 13—267), Сенека (Агамемнон. 630—678) и Квинт См. (XII. 23—83; 104—156; 218—443; XIII. 21—59). Описанию Т. к. и связанных с ним событий посвящена чуть ли не вся поэма Трифиодора. Краткий рассказ о Т. к. см. у Аполлодора (Эп. V. 14—20); Гигина (№ 108, 135); Диктиса (V. 9, 11 сл.). ФЕДРА — дочь критского царя Миноса и Пасифаи, жена Тесея. Основу мифа о Ф. составляет любовь к её пасынку Ипполиту, сыну Те- сея от амазонки, которую в источниках называют по-разному. Так как в Од. 11. 321, имя Ф. названо без всякого объяснения, можно предпо- ложить, что миф был достаточно хорошо известен слушателям. Однако первую литературную фиксацию он получил в афинской трагедии 5 в.: у Софокла была трагедия «Ф.», до нас не дошедшая. Еврипид обращал- ся к этой теме дважды — в трагедии «Ипполит, закрывающийся пла- щом» (431 г.) и «Ипполит увенчивающийся» (428 г.). Первая не сохра- нилась, но известно, что в ней Ф. сама признавалась в любви Ипполиту и, получив от него гневную отповедь, обвиняла его перед Тесеем в по- пытке овладеть ею. Во второй трагедии Ф., сознавая глубину позора, в которую её ввергает преступная любовь, готова наложить на себя руки, но уступает попыткам кормилицы открыть Ипполиту тайну его маче- хи. Реакция Ипполита остается неизменной, и Ф., боясь разоблачения, кончает с собой, оставив, однако, клеветническое письмо, обвиняющее Ипполита. В обеих трагедиях разгневанный Тесей призывал на голову сына проклятья и месть своего божественного отца Посидона, которые приводили к гибели невинного юноши. В римской литературе Сенека в трагедии воспроизвел ситуацию не- дошедшего еврипидовского «Ипполита». Овидий посвятил Ф. свою IV «Героиду» (письмо Федры Ипполиту), а в «Метаморфозах», XV. 497— 546, использовал версию, по которой Ипполит после смерти принял облик италийского божества Вирбия; это, впрочем, не помешало Ови- дию очень обстоятельно изобразить, как погиб Ипполит. См. краткое изложение: Аполлодор (Эп. I. 17—19); Гигин, № 47; Ватиканский ми- фограф, I. 46. ФИЛОКТЕТ — сын Пеанта, один из царей Фессалии. В «Одиссее» о нем сообщается только, что он был среди греков самым искусным стрелком из лука (8. 219 сл.) и вернулся живым из-под Трои (3. 190). В киклических поэмах его роль в Троянской войне описывалась зна- чительно подробнее. Как один из женихов Елены, Ф. принял участие в походе, но незадолго до высадки на берег, когда ахейцы сделали при- вал на острове Тенедос, был ужален змеей, и рана издавала такое зло- воние, что мешала совершать жертвоприношения богам. Тогда Одиссей по приказу Агаммемнона отвез больного Ф. на о-в Лемнос («Киприи»; ср. Ил. II. 721—725). Судя по поздним источникам, в первоначальной версии Ф. остался на Лемносе добровольно, ибо был поручен заботам тамошних врачей, особенно искусных с исцелении от укусов змей (Фи- лострат. Героик. 5. 2; схолий D к Ил. II. 722), и под Трою вернулся в надежде на неудавшееся до сих пор лечение. На десятом году войны ахейцам стало ясно, что Троя не может быть взята без участия Ф., вла- девшего луком Геракла (он получил его в свое время в награду от уми- рающего героя за то, что согласился поджечь под ним погребальный костер). Согласно «Малой Илиаде», за Ф. послали Диомеда, который побудил его следовать под Трою. Здесь Ф. был исцелен от раны и вы- стрелом из лука сразил Париса. Из этого видно, что первоначально роль Ф. в троянской эпопее была весьма значительна, поскольку с ги- белью Париса отпадала, в сущности, причина войны. Пришлось ли Диомеду прибегнуть к какой-либо хитрости, чтобы заставить Ф. вер- нуться, неизвестно. В дальнейшем образу Ф. посвятили свои трагедии все три афинских драматурга: Эсхил, Еврипид (431 г.) и Софокл (409 г.); сохранились только последняя из них и сравнительный анализ у ритора Диона Хри- состома (речи 52 и 59). Уже у Эсхила главная роль принадлежала не Ди- омеду, а Одиссею, и засвидетельствовано похищение лука, без которого Ф. оставался безоружным и был вынужден присоединиться к ахейскому войску. У Еврипида Одиссей также был главным действующим лицом в интриге, осуществленной с помощью Диомеда. По версии, предло- женной Софоклом, нападению змеи Ф. подвергся не на Тенедосе, а на маленьком острове Хрисе близ Лемноса (там до конца 1 в. находился посвященный ему алтарь), и, самое главное, в товарищи Одиссею был придан не Диомед, а Неоптолем, причем оба они по-разному понима- ли свой нравственный долг. Одиссей руководствовался соображениями «пользы», Неоптолем не считал возможным поступиться честью благо- родного человека. Сам Ф., с негодованием отвергавший все попытки вновь привлечь его на сторону однажды предавших его Атридов, усту- пает просьбам Неоптолема, только повинуясь явившемуся с небес Ге- раклу, который изрекает волю богов. В позднейшей литературе см.: Овидий (Метам. IX. 229—234; XIII. 45—54, 313—334); «Геркулес на Эте». 1607—1755; Аполлодор (Эп. III. 27; V. 8); Гигин, № 102; Квинт Смирнский (IX. 333—528; X. 223—241); Диктис. П. 14, 47; III. 18; IV. 19 сл. ЭДИП — фиванский царь, сын Лаия и Иокасты (в «Одиссее» — Эпи- касты). Наиболее известный вариант мифа о Э., восходящий к траге- дии Софокла «Царь Эдип», сводится к следующему: Лаию было пред- сказано, что, если у него родится сын, он станет убийцей отца. Поэтому новорожденному младенцу Лаий пронзил сухожилия на ногах и велел подбросить его на горе Киферон. Однако ребенок был спасен и попал к бездетной царской чете в Коринфе, которая его усыновила, назвав Э. (имя ???????? сближают с глаголом ????? «опухать» и существитель- ным ???? «нога») Выросши, Э. получил в Дельфах пророчество, что ему суждено убить отца и сойтись с матерью. Считая своими родите- лями коринфскую чету, он не вернулся домой, а отправился искать себе другого пристанища. В дорожной ссоре с повстречавшимся ему Лаием Э. убил его, не ведая, с кем имеет дело. Подойдя к Фивам, он освободил их от зловещей полуженщины, полульвицы Сфинкс и по- лучал в награду царский престол и руку овдовевшей царицы, т. е. соб- ственной матери. Все это составляет предысторию трагедии Софокла, в ходе действия которой выявляются все преступления, совершенные по неведению Э. Иокаста кончает с собой, а Э. ослепляет себя и гото- вится к изгнанию. Эта сюжетная ситуация сложилась, однако, в литературной тради- ции далеко не сразу: в Од. 11. 271—280 сообщается, что боги вскоре раскрыли тайну нечестивого брака Э., вследствие чего Эпикаста пове- силась, Э. же продолжал царствовать в Фивах, не помышляя о самоо- слеплении. Из Ил. XXIII. 679 сл. известно, также, что некогда состоя- лись надгробные игры по павшему Э., — вероятно, он погиб, защищая свою землю и свои стада от врагов. Ни о каком трагическом повороте в его судьбе здесь речи нет. Дальнейшее развитие миф получил в ки- клических «Эдиподии» и «Фиваиде», от которых дошло очень немного. Нет, однако, достаточных оснований утверждать, что уже в этих поэмах Э. лишал себя зрения. Важно отметить, что в ранних версиях только Лаию было дано про- рочество о возможной гибели от руки сына; сам Э., до тех пор пока он не стал героем Софокла, не получал никаких предупреждений о встрече с отцом и тем более — о браке с собственной матерью. Также Иокаста даже у Софокла ничего не знает о грозящем ей соединении с родным сыном. Из сказанного следует, что первоначальным содержанием мифа о Э. был тот же самый широко распространенный фольклорный мотив битвы отца с сыном, о котором уже говорилось во вступительной статье в связи с сюжетной линией Телемаха, а женитьба Э. на собственной ма- тери оказывается вариантом сюжетного хода богатырской сказки: спа- сителю царства вручается рука царевны или незамужней царицы. Наряду с Софоклом, к мифу о Э. обращались Эсхил и Еврипид, а также еще более десяти их современников и последователей — това- рищей по афинскому театру. Ни одно из этих произведений не сохра- нилось, как и трагедия Юлия Цезаря «Э.». Единственный автор, кроме Софокла, чья трагедия «Э.» уцелела до наших дней, — Сенека. В ней ничто не напоминает о величии того бескомпромиссного анализа, ко- торый с трагической неизбежностью вел Э. к выявлению истины у Со- фокла, поскольку у Сенеки Э. заранее знает о грозящих ему бедстви- ях, и жуткие картины пророчеств способны только усилить его страх перед будущим. Концу жизни Э. была посвящена другая трагедия Софокла — «Э. в Колоне» (поставлена в 401 г.). Здесь изгнанный из Фив Э. получал веч- ное успокоение в Земле Аттики, которой его могила должна служить защитой от врагов и залогом благополучия. В трагедии Еврипида «Фи- никиянки», содержание которой составляет братоубийственная распря сыновей Э., и сам он, и Иокаста изображены ещё живущими в своем дворце, хотя их трагическое прошлое уже стало известно. Иокасте не удается предотвратить поединок между ее сыновьями от Э., и она кон- чает с собой на поле боя над трупами братьев-врагов (ст. 1349—1459). Э. после этого отправляется в изгнание в сопровождении верной до- чери Антигоны (ст. 1539—1763). Контаминацию двух названных траге- дий представляли собой «Финикиянки» Сенеки, сохранившиеся только в отрывках. В основном по «Финикиянкам» излагалась судьба Э. и Ио- касты в «Фиваиде» Стация, с той лишь разницей, что Иокаста сама про- бирается в лагерь аргивян, чтобы склонить к примирению Полиника (VII. 468—533; VIII. 240—258; XI. 315—353; 580—756). Сжатое изложение мифа о Э.: Диодор, IV. 64; Аполлодор. III. 5. 7—9; Гигин, № 66, 67. ЭРИНИИ — хтонические божества, родившиеся из капель крови оскопленного Урана. Гомеровский эпос, отвергающий подобные вар- варские представления, умалчивает о божественном происхождении Э., хотя и наделяет их достаточно многочисленными правами. Глав- ное из них восходит к первоначальной функции Э. как мстительниц за оскорбление, совершенное в пределах рода. Соответственно, в их власти осуществить проклятие, изреченное отцом или матерью (Ил. IX. 454, 571; XXI. 412; Од. 2. 135; 11. 280); они наказывают за клятвопре- ступление (Ил. XIX. 259; ср. Гесиод. ТиД, 803 сл.), насылают на чело- века ослепление, ввергающее его в беду (Ил. XIX. 87; Од. 15. 234), и подчиняют себе людей после смерти (Од. 20. 78). Более мирный ха- рактер носят такие качества Э., как знание грядущего (Ил. XIX. 418), покровительство, оказываемое старшим против младших (Ил. XV. 204) и нищим (Од. 17. 475). В последующей литературе, особенно в афинской трагедии, Э. вы- ступают прежде всего как мстительницы за пролитую кровь и оскор- бление, нанесенное в пределах рода. В «Орестее» Эсхила они пресле- дуют поколение за поколением, запятнанные убийством кровных род- ственников (Агамемнон 1186—1193, 1433, 1468, 1476, 1481 сл., 1580, 1660; Хоэфоры. 577 сл., 912,929 сл., 971; Евмениды. 210—212,424—428, 492—500, 607); в его же «Семерых против Фив» Э. принадлежит право осуществить проклятья отца, адресованные оскорбившим его сыновьям (695, 766, 791, 887, 952, 977). Затем, Э. мстят вообще за всякое наруше- ние нравственных норм (Эсхил. Агамемнон. 59, 463, 1119; Евмениды. 269—272, 541—552; Софокл. Аякс. 835—844, 1389—1392). У Еврипи- да гнев Э. направлен главным образом против Ореста, которого они изводят припадками безумия (Орест. 255—276; Ифигения в Тавриде. 279—300). Вместе с тем, по распространенному в мифологических представле- ниях закону совмещения противоположностей, Э. являются также бла- годетельными божествами, оберегающими тех, кто оказывает им почет, от болезней и гражданских распрей, а их землю — от недорода. В таком качестве изображены они в финале «Евменид» Эсхила, где Э. берут на себя обязанности милостивых богинь (ст. 917—1047). Одновременно карающими и дарующими благо являются они и у Софокла в трагедии «Эдип в Колоне» (ст. 38—45). ЛЕТОПИСЬ РАБОТЫ В. А. ЖУКОВСКОГО НАД ПЕРЕВОДОМ «ОДИССЕИ» ПО МАТЕРИАЛАМ ЕГО ЭПИСТОЛЯРИЯ (Из писем В. А. Жуковского к великому князю Александру Николаевичу, великому князю Константину Николаевичу, императрице Александре Федоровне, И. И. Базарову, А. Ф. фон дер Бриггепу, П. А. Вяземскому, Н. В. Гоголю, А. П. Елагиной, К. К. Зейдлицу, А. П. Зоппгаг, Ф. П. Литке, А. Мальтицу, П. В. Нащокину, П. А. Плетнёву, П. И. Полетике, Р. Р. Ро- дионову, Д. П. Северину, В. А. Сологубу, А. С. Стурдзе, А. И. Тургеневу, А. М. Тургеневу, С С Уварову, К. А. Фарнгагену фон Энзе, А. С Хомякову, С. П. Шевырёву). 29 января 1842 г. Дюссельдорф Великому князю Александру Николаевичу Я принялся опять за поэтическую работу и предпринял довольно грудную, ко- торая всегда мне представлялась как заключительная, последняя, и обещала мне много наслаждения. Я принялся за Гомерову «Одиссею», которую, с помощию знающего весьма хорошо греческий язык профессора, перевожу с оригинала. Этот труд приличен моим летам, в которые нет уже в нас прежнего огня, но в которые мы еще очень хорошо можем рассказывать. Перевод «Одиссеи», если он удастся, будет памятником достойным отечества и который, как вы видите, хочу я оставить ему на своей могиле. Труд этот весьма приятно меня занимает; его довольно будет, чтобы наполнить все то время, которое я предполагаю провести с женою моею за границею, и мне будет очень радостно возвратиться в отечество с новым поэти- ческим произведением, не совсем недостойным его внимания. Я назвал вам свой главный или, лучше сказать, свой единственный труд; остальное время мое исклю- чительно посвящено домашней жизни, и ничто постороннее в нее не входит (С 8. Т. 6. С. 430. Здесь и далее курсив Жуковского). Около 2 марта н. ст. 1842 г. Дюссельдорф Р. Р. Родионову А теперь просьба и важная, просьба не деловая, а поэтическая. Вот в чем она состоит: отыщите мне русский перевод Гомеровой «Одиссеи»; этот перевод весьма старый и весьма давно напечатанный. Мне он весьма, весьма нужен. Прошу вас не- медленно исполнить эту просьбу мою (РНБ. Ф. 286. Оп. 2. № 124. Л. 6). 21 марта (2 апреля) 1842 г. Дюссельдорф Р. Р. Родионову В последнем письме я просил вас о доставлении мне русского перевода Гомеро- вой «Одиссеи» и теперь прошу о том же (РНБ. Ф. 286. Оп. 2. № 124. Л. 8 об.). Март 1842 г. Дюссельдорф Императрице Александре Федоровне ...для внутреннего наслаждения и как бы из благодарности к доброй музе, ко- торая в старину была мне доступна и украшала своими цветами жизнь мою, я при- нялся за большой труд, который очень приличен моим теперешним летам. Лири- ческая, вдохновенная пора поэзии для меня миновалась; могу быть только болт- ливым сказочником, как то бывает со всеми под старость; и если воображение мое, охлажденное временем, не может более вымышлять, то могу по крайней мере рас- сказывать за другими. Хочу передать России Гомеровы сказки и принялся за пере- вод «Одиссеи»; уже перевел почти две песни... (С 7. Т. 6. С. 327). 27 апреля н. ст. 1842 г. Дюссельдорф Р. Р. Родионову «Одиссею» получил (Собрание Музея А. С. Пушкина на Мойке. Ф. 5. On. 1. № 1. Л. 1). 28 октября (9 ноября) 1842 г. Дюссельдорф Великому князю Константину Николаевичу Между тем стоустая молва не обманула вас: я перевожу «Одиссею». С греческого, спросите вы? Нет, не с греческого, а вот как: здесь есть профессор, знаток грече- ского языка; он переводит мне слово в слово «Одиссею», т. е. под каждым греческим словом ставит немецкое. Из этого выходит немецкая галиматья; но эта галиматья дает мне порядок слов оригинала и его буквальный смысл, поэтический же смысл дает мне немецкий перевод Фосса и несколько других переводов в прозе: один не- мецкий и два французских и еще один архиглупый русский (в прозе). Из всего это- го я угадываю истинный смысл греческого оригинала и стараюсь в переводе своем наблюдать не только верность поэтическую — что главное — но и верность буквальную, сохраняя по возможности и самый порядок слов, что на нашем языке довольно воз- можно с помощью перестановок (inversion), которые нашему языку свойственнее всех других новых языков. Для чего я выбрал этот труд? Для того, чтобы дать себе великое наслаждение выразить на нашем языке во всей ее детской простоте поэзию первобытную: буду стараться, чтобы в русских звуках отозвалась та чистая гармония, которая впервые раздалась за 3000 лет перед сим под ясным небом Греции. Это наслаждение полное. Новейшая поэзия, конвульсивная, истерическая, мутная и мутящая душу, мне опро- тивела; хочется отдохнуть посреди светлых видений первобытного мира. Если же напишу что-нибудь свое, то оно будет далеко от той горячки, которая теперь кипит во всем, и везде производит бред сумасшествия. Очень рад, что вы любите «Одис- сею»; я сам люблю ее более «Илиады». В «Илиаде» более высоких, поэтических об- разов; в «Одиссее» вся жизнь давно минувшего во всей ее детской беззаботности и неподдельном простодушии. Если Бог даст мне кончить начатый труд, то «Одиссея» моя будет посвящена вам. Просите Бога, чтобы дал здоровья вашему поэ-iy и чтобы сберег ему то счастие, коим так милосердо его наградил (С 7. Т. 6. С. 359). 1 (13) января 1843 г. Дюссельдорф Великому князю Александру Николаевичу К двум вышеозначенным причинам заграничной моей жизни надобно при- бавить третью, литературную. Здешняя уединенная жизнь поможет мне начать и кончить поэтическую работу, которая может остаться литературным памятником для России; эта работа, уже начатая, есть перевод «Одиссеи». (...) «Одиссея» моя не сделала еще многих шагов вперед, дорога трудная; но, сколько могу судить сам, первые шаги ее довольно удачны. Сама же работа имеет для меня неизъяснимую прелесть. В наше время, когда и в поэзию врывается буйство враждебного, всераз- рушающего демократизма, есть невыразимое наслаждение предаваться этой пер- вобытной, светлой поэзии, которая живет девственными преданиями древности и образует особенный мир, не доступный земному грязному эгоизму. Я живу в мире Гомера и, прислушиваясь к его сладкому пению, не слышу визгов сумасшедшего Гервега и комп., которым рукоплескает еще не образумевшаяся молодежь, посреди которой встречаются и молокососы с проседью. Из цветов этой поэзии хочу свить последний свой поэтический венок, дабы положить его при прощаньи на алтарь отечества, ему в благодарный дар, а себе на память. Таковы мои планы. Назовете ли их воздушными замками? (С. 8. Т. 6. С. 449). 12 (24) октября 1843 г. Дюссельдорф Императрице Александре Федоровне Около меня и другие тени теперь летают, те, которые к нам вызывает поэзия. Теперь она прикликала ко мне гигантскую тень Гомера, и я рассказываю по-русски то, что он рассказал за 3000 почти лет по-гречески; перевожу «Одиссею», хочется перевести ее гак, чтобы в моем переводе сохранена была ее прадедовская простота древнего Поэта и чтобы чтение «Одиссеи» сделалось доступно всем возрастам. Этот труд красит мое уединение (ПЖиГ. Вып. 1. С. 91). Ноябрь 1843 г. Дюссельдорф Я. В. Гоголю А «Одиссея» идет вперед ровным шагом. Если будет возможность остаться еще на два года за границею, то привезу в Россию готовую «Одиссею» и еще, может быть, кое-что. — В Ницце ли Александра Осиповна? Рекомендуйте ей мою рождающуюся 3000-летнюю дочку, которую я люблю почти как родную (СС 1. Т. 4. С. 527—528). Ноябрь 1843 г. Дюссельдорф А, М. Тургеневу ...потом опять в Дюссельдорф, где теперь и живу в прежней тиши, перево- жу «Одиссею» Гомерову (уже нахожусь в половине IV песни)... (PC. 1892. № 11. С. 379). 17 (29) декабря 1843 г. Дюссельдорф Великому князю Александру Николаевичу 2-я причина: моя теперешняя работа. Я принялся за перевод «Одиссеи». Этот груд, который, вероятно, будет последним памятником моей жизни и памятником, досгойным отечесгва (если совершится как должно), этот труд требует свежих сил, совершенного досуга и уединения. Все это я здесь имею вполне. Еще дух бодр, но уже откладывать не должно: с каждым новым годом расход сил душевных стано- вится ощутительнее. Возвратясь теперь в Россию, я буду надолго оторван от рабо- ты, в которую только что углубился; меня займут хлопоты об устройстве домашнего моего быта; меня рассеют надолго мои внешние отношения; здесь же я заперт у себя и весь предан своей еще не совсем одряхлевшей музе. Она еще свежая старуш- ка, и прежнего огня осталось еще в ней много; но если теперь расстанусь с нею на год, то едва ли она мне откликнется по прошествии года; а если и откликнется, то уже гораздо слабейшим голосом: лишний год на плечах шестидесятилетней музы великое время. Через год или через полтора привезу к вам (если Бот позволит) и себя, и семью, и Гомера (С 8. Т. 6. С. 466—467). 6 (18) января 1844 г. Дюссельдорф А. И. Тургеневу Отвечай на этот последний пункт. — Что такое: Homere polyglotte, изданное Дидотом? Не можешь ли прислать мне: Ulysse Homere ou du veritable auteur de l'lliade et de l'Odyssee. Paris, chez Debure, 1829, fol. avec V tables geogr(aphiques) et XV tabl(es) de figures. 24 francs. Ты все просишь стихов из «Одиссеи»; но из нее ничего вырвать нельзя: все один слиток. Я уже подхожу к концу IV песни. Кажется, идет. Труд так приятен, что со- вестно. Если пробуду полтора года за границею, кончу» (ПЖТ. С. 295). 9 (21) февраля 1844 г. Дюссельдорф 77. А. Вяземскому ...и где мне так хорошо с женою, дочерью и с старым бородачом Гомером. (...) Надеюсь, что ее здоровье скоро поправится; а я тою порою (если я сам буду здоров) кончу свою «Одиссею». Вижу отсюда, как ты нахмурился, когда тебе сказали в пер- вый раз, что я принялся за «Одиссею». Перовский уже побранил меня за это. Я уве- рен, что и ты недоволен. Кто станет читать «Одиссею» и для кото весь этот огром- ный труд? Не беспокойся и не сердись, душа моя; будешь читать «Одиссею» и мою «Одиссею» прочтешь с удовольствием. Она будет верна своей чистой, неискусствен- ной природе и, переселившись под наше небо, сохранит весь отблеск греческого, светлого, еще напоминающего о первой безоблачности мироздания, не испытавше- го тех бурь, которыми в наше время так уродливо его искажает и тревожит. Да если бы и никто не прочитал мою «Одиссею», то этот труд можно предпринять просто для прелести труда. И прелесть несказанная в этой девственной святой поэзии. Но я уверен, что «Одиссею» будут читать и перечитывать, если мне удастся сохранить в своем переводе всю простоту оригинала и, будучи ему рабски верным, не изменить и законному государю моему, русскому языку. Вот как это все идет: я перевожу не с оригинала, ибо не знаю по-гречески; но можно считать, что перевожу с оригинала, ибо здесь нашелся ученый профессор Грасгоф, филолог, которого особенным заня- тием были комментарии «Одиссеи». Он переводит для меня «Одиссею» построчно: то есть он ее сперва переписывает, ставя строчки весьма далеко одна от другой; под каждым словом греческим ставит слово по-немецки; под каждым словом немецким грамматические замечания на греческое слово. Четвертую строку составляет уже мой перевод, который сначала творится карандашом; переносится потом на белую страницу, потом переписывается в книгу и таким образом, прошедши разные мы- тарства, очищается и становится достойным вступления в рай печати. Таких очи- щенных претендентов на печатный рай находится уже в готовности пять; шестой находится еще в огне очищения; но он в конце нынешнего месяца будет готов так- же для рая. Построчный немецкий перевод есть благословенная галиматья и часто совершенно непонятная; но я держусь исключительно этого перевода; он дает мне порядок слов оригинала, дает образ выражения греческого поэта; его инверсии и проч., но не дает ни гармонии стиха, ни действия отдельных слов, заключающего- ся в их звуке (зато дает их место), не дает того, что, так сказать, составляет запах каждого языка, ему одному свойственный. В этом-то и состоит моя работа, которая из перевода превращает мой труд в оригинальное создание; я должен угадать и из себя дополнить все то, что не дает мне подстрочный мой перевод и чего нет ни в одном из известных мне поэтических. Лучший из них есть Фоссов; но Фосс дал своему поэтическому переводу характер подстрочного, то есть он жертвовал своим языком языку оригинала; он натянул свое узкое немецкое платье на гигантское тело грека; с этим преобразованием грек остался греком, это правда, но ему ходить неловко в узких немецких стихах; по швам рвется; и беспрестанно нашивки и за- платы. Перед ним другой стихотворный перевод; не столь исковерканный язык, как Фоссов; зато менее поэзии. Попов смешон своей чопорностию и претензиею всё сказать лучше и блистательнее: Поп не имел понятия о святой простоте; он меня смешит и сердит. Французские переводы, которых у меня четыре, служат только для объяснения смысла; в них нет никакой поэтической верности. Есть у меня и русский в прозе, чей не знаю, но кажется должно быть покойного греховодника и секретаря покойной русской академии Соколова, ибо он посвящен покойному Шишкову. Жаль бранить мертвых, а этот переводчик сущая свинья: другой крити- ки ему быть не может (Гиллельсон. С. 44—45). 12 (24) февраля 1844 г. Дюссельдорф 77. А. Вяземскому Я был прерван на этом патетическом месте письма моего. Хотел было тогда еще много говорить о своей «Одиссее»; но теперь как-то не хочется, хотя эта «Одиссея» есть также (после жены, разумеется, и дочери) главная страсть души моей. Скажу одно в предварительное тебе остережение: ты не должен ожидать найти в слоге моего перевода блеск выражений, который есть характер новейшего поэта; для перевода Гомера нужно было, так сказать, выбросить из памяти все приобретения, сделанные в письме от разработки его писателями, и перепрянуть как бы в ту эпоху, когда поэт, девственно простой, был выразителем первобытных понятий, впечат- лений, чувств и образов. Эта простота составляет особенную трудность перевода: она всегда на границе прозаизма; но сделай малейший шаг в нашу область блеска и эффекта, и Гомер является нарумяненным щеголем. Таким образом он беспре- станно бывает у Попа. У Фосса он немного мужиковат. Каков-то будет у меня, не знаю; пока мой мне нравится, разумеется, как сын отцу; но я отец беспристрастный. Кажется, что в моем переводе сохранена и верность оригиналу (замечательного в форме, в характере слога, в оборотах, в сохранении всех и самых мелких наблюде- ний, в простоте и пр.) и с ней вместе верность языку. Читается легко и без запин- ки; славянские слова выгнаны; везде язык просторечия, возвышенный в эпическое достоинство; иногда только славянское высокое слово, получившее полное право гражданства в русском языке, употребляется не по необходимости, а для точней- шего и действительнейшего выражения. По сию пору, кажется, всё это удалось; но кажется мне самому, что-то скажете вы, хотя, впрочем, не всему тому поверю, что вы скажете. — Например, твоя критика на слово огромная поэма в моем предисло- вии к «Наль» несправедлива, потому что это слово выражает особенный характер «Магабараты», имеющей полное право на титул — огромный — всем и каждому перед тобою так же, как и все предисловие, в котором ровно нет ничего. Постараюсь, что- бы предисловие к Гомеру было иного рода (Там же. С. 45). 6 марта н. ст. 1844 г. Дюссельдорф А. И. Тургеневу К книгам, о которых я к тебе писал, я желал бы, чтобы ты присоединил перевод давнишний Рошефора «Илиады» и «Одиссеи» в стихах. Мне, правду сказать, он ни на что не надобен; но просто я любопытен знать, как Француз в стихи укладыва- ет Гомера и что выходит из его простоты под румянами французского петиметра (Rochefort). (ПЖТ. С. 296). 1 (13) апреля 1844 г. Великому князю Александру Николаевичу Прибавьте к этому прелесть поэтического занятия, к которому возвратился я с несказанным наслаждением: деятельность по сердцу, вдохновенные уединенные беседы с гением Гомера и гармонический голос его музы, слитый часто с звонким голосом малютки-дочери... (С 8. Т. 6. С. 472). 20 июля (1 августа) 1844 г. Франкфурт-на-Майне Я. В. Гоголю . Я принимаюсь опять за «Одиссею» (СС 1. Т. 4. С. 529). 2 (14) октября 1844 г. Франкфурт-на-Майне Р. Р. Родионову ...прошу вас мне прислать поскорее перевод «Одиссеи» Мартынова. Я давно бы его выписал, но не знал о его существовании; недавно только открыл его в каталоге Смирдина. Пришлите немедленно. Очень обяжете. Книга в 4 х томах, должны быть и примечания. Один экземпляр напечатан с греческим текстом. Другой без тек- ста. Если не найдете книги, то попросите Плетнева ее отыскать, которому за труд пришлю пиесу в стихах в его журнал» (Собрание Музея А. С. Пушкина на Мойке. Ф.5. Оп. 1.№ 1.Л. 4). Октябрь 1844 г. Франкфурт-на-Майне А. И, Тургеневу Если Бог сохранит все, что вокруг меня, я надеюсь кончить к апрелю всю «Одис- сею». (...) Если бы ты отыскал перевод Гомера Рошфоров (Rochefort) в стихах, то очень бы одолжил меня. Это старая книга, и ее надобно искать у букинистов. Да нег ли у Бодри перевода английского «Одиссеи» Cooper, кажется? Новый, Попов, есть у меня. Да что такое Homere polyglotte? Нельзя ли также отыскать издания в греческом тексте, но крупного шрифта? (ПЖТ. С. 305—306). 3 ноября н. ст. 1844 г. Франкфурт-на-Майне А. М. Тургеневу А я уже X песней «Одиссеи» отделал (PC. 1892. № 11. С. 384). 8 (20) ноября 1844 г. Франкфурт A. И. Тургеневу Живу между женою, дочерью и Гомером. Прибавь к ним Гоголя, который гнез- дится теперь в том гнезде, в котором ты гнездился. (...) Я же подвигаюсь к концу XI песни. Нашел здесь двух русских переписчиков; один принадлежит к депар- таменту нашего священника, живущего теперь с причетом в Висбадене; а другой замечательное лицо потому, что он свергнувший с себя цепи раб: бывший мальчик Блока, от него бежавший и теперь бесприютный (ПЖТ. С. 306—307). 14 (26) ноября 1844 г. Франкфурт-на-Майне B. А, Сологубу Если же бы ее не случилось в запасе, из «Одиссеи» не послал бы ничего. Она не иначе явится в свет, как вся целиком. Нынешним утром я кончил одиннадцатую песню; но еще надобно будет долго поправлять ее (PC. 1901. № 7. С. 100). 5 (17) декабря 1844 г. Франкфурт-на-Майне А. П. Елагиной Милая моя душа, уж это и для меня непостижимо, как мог я так долго не писать к вам, как могли вы так долго сносить мое молчание и не кинуть ко мне хоть бран- ного слова. Жена моя не виновата перед вами, она давно написала к вам письмо, но я все этого письма не посылал для того, чтоб с ним послать и мое: а мое-то все и не писалось. И знаете ли, что особенная причина — Одиссея. У меня уже XI песен переведено и поправлено. Мне так хочется скорее этот труд (мой лучший и удач- нейший труд) окончить, что Одиссея в полном смысле этого слова меня пожирает. Когда начинается перевод песни, все прочие работы и заботы в сторону — с ними и письма. Кончилась песня — и начинаются торг и разные плутни лени: сперва отложишь письмо для того, чтобы заняться поправками перевода; кончились по- правки, начинается переписка; кончилась переписка — ахти! Как много времени прошло! Надобно приниматься за новую песнь. Принялся за новую песнь — по- вторяется точь-в-точь та же история, и вот эта история повторяется... Но надобно вам знать, милая, что именно Одиссея чаще нежели что-нибудь другое заставляет меня об вас думать. Никому не хочется мне так ее прочитать, как вам; ибо знаю, что вы лучше всех других (и прочих многоумных литераторов) оцените эту работу и поймете, сколько нужно было иметь самобытного творчества переводчику, чтобы с нею успешно сладить. Может быть, я и пришлю к вам один переписанный мне экземпляр, но должно только вверить его надежному человеку; наши почтенные соотечественники худо исполняют поручения. (...) Я сделался смирным поэтом- рассказчиком; во многих отношениях то, что пишу теперь, гораздо лучше того, что писал прежде, и очень рад, что мой добрый Гений именно в то время, когда внеш- ний мир для меня стеснился в пределы моего домашнего садика, подвел меня к старику Гомеру, который меня, безымянного для него, Гиперборейского старика, принял весьма благосклонно и с старческим, детским добродушием, передавая мне Одиссею, сказал: пересели ее на твой Север, и пускай она, которую жадно слушали в мое время и старики, и юноши, и дети, под светлым небом Эллады, таким же чистым, сердцу отзывисгым голосом будет говорить старикам, и юношам, и детям твоего туманного Севера; — ив царских палатах посреди расцветающего царского семейства, и в уединенной учебной юноши, у которого ?? восторга станут дыбом волосы, когда повеет на него святая древность амброзиальным, неиспорченным благоуханием, и в семейном кругу Авдотьи Петровны Елагиной, где по особенной симпатии поэтической ясно поймут (и не видав моей Одиссеи в ее прежнем образе вечно новой девы в 2000 лет), что она, перелетев это пространство времени, очу- тилась между ними во всей прелести своей красоты. Вот что мне сказал Гомер — и я с тех пор всеми силами стараюсь исполнить его завещание. Так, чтобы он, когда появится его Одиссея на Руси, не грозным, мстительным Демоном передо мною явился и страшных Эриний на меня накликал, а в своем первобытном виде, и мне разоблачил бы лицо свое, и сказал бы мне дружески: благодарствую за дочь Одис- сею; а тебе в награду за блаженный труд твой, показываюсь точно таким, каков я некогда был, с костями и с мясом, за 2800 лет перед сим, вопреки Вольфу и разным немцам, которые из всего мастера делать идею, и из идей которых часто нечего делать. Чтобы говорить вам без всяких картинносгей, одиннадцать песен Одиссеи готовы; я переводом доволен; он кажется мне простее всех существующих; верен, как проза; но поэтический, и поэтический по образу и подобию Гомера (это ниже); язык же русский, а не греческий, как у немцев, и не такой, как во всех переводах французских и у Попа. Есть перевод английский Cooper, которого я не знаю и ко- торый весьма хвалят. Есть и два русских в прозе Соколова и Мартынова. Соколов чистый дурак, а Мартынов был искусный педант, но мне он может быть полезен для технических терминов в последних песнях, которые, кажется мне, будут труд- нее первых, более разнообразных. Спросите, как же я перевожу? С греческого и не с греческого. Нашелся честный, ученый профессор в Дюссельдорфе по имени Грасгоф (брат его живописец был, кажется, в Москве); сперва я пригласил Грасгофа читать со мною Гомера: он мне его диктовал, я писал, под каждое слово греческое ставил слово немецкое и грамматические примечания; но это показалось мне слиш- ком продолжительным; Грасгоф мог заниматься со мной только час в день и только три раза в неделю — итого по три часа в неделю на Гомера, куда бы я с этим уехал? Я поручил Грасгофу сделать для меня подстрочный немецкий перевод. И я имею теперь всю почти Одиссею, таким образом переведенную; сперва строка греческая, под нею сгрока немецкая; под каждым греческим словом немецкое, ему соответ- ствующее; под каждым немецким словом грамматический анализ слова греческого. Чистая галиматья. Но я перевожу просто с этой галиматьи; ибо передо мною весь порядок греческих слов, со всеми их инверсиями, я даже, читая стихи, могу иметь и понятие о гармонии звуков; но непосредственно поэтической прелести ориги- нала не могу чувствовать, и это едва ли для меня не выгоднее: это дает мне пол- ную свободу угадывать поэтическим чутьем то, что лежит передо мною в немецких безжизненных каракульках, это дает моему переводу характер творчества, имея всю материальную сущность стиха: смысл и порядок слов; я в самом себе должен находить его поэтическую сущность, то именно, что непереводимо, что надобно создать самому, чего нельзя взять из оригинала, что должно уже иметь в самом себе. Кажется, что здесь мое чутье меня не обмануло. Перевод Гомера не может быть похож ни на какой другой. Во всяком другом поэте, не первобытном, а уже поэте-художнике, встречаешь беспрестанно с есте- ственным его вдохновением и рабочу искусства. Какая агделка в Виргилии; сколь- ко целых страниц, где всякое слово живописно поставлено на своем месте и сколь- ко отдельных стихов, поражающих своею особенною прелестью. В Гомере этого искусства нет; он младенец, постигнувший все небесное и земное и лепечущий об этом на груди у своей кормилицы природы. Это тихая, светлая река без волн, от- ражающая чистое небо, берега, и все что на берегах живет и движется; видишь одно верное отражение, а светлый кристалл отражающий как будто не существу- ет. Переводя Гомера, недалеко уйдешь, если займешься фортуною каждого сти- ха отдельно, ибо у него нет отдельных стихов, а есть поток их, который надобно схватить весь, во всей его полноте и светлости. Надобно сберечь всякое слово и всякий эпитет, и в то же время все частное забыть для целого; и в выборе слов на- добно наблюдать особенную осторожность: часто самое поэтическое, живописное, заносчивое слово потому именно и негодно для Гомера; все имеющее вид новизны, затейливости нашего времени, все необыкновенное — здесь не у места; надобно возвратиться к языку первобытному, потерявшему уже свою свежесть от того, что все его употребляли, заимствуя его у праотца поэзии; надобно этот изношенный язык восстановить во всей его первобытной свежести и отказаться от всех ново- введений, какими язык поэтический, удаляясь от простоты первобытной, по не- обходимости заменил эту младенческую простату. Поэт нашего времени не может писать языком Гомера: будет кривляние старой кокетки, которая хочет корчить 15-летнюю прелестную деву. Переводчик Гомера ничего не может занять у поэтов нашего времени в пользу божественного старика своего и его музы, 15-летней чи- стой девы. Относительно поэтического языка я попал в область общих мест, lieux communs, и из этих одряхлевших инвалидов поэзии, всеми уже пренебреженных, надлежит мне сделать живых, новорожденных младенцев. Но какое очарование в этой работе, в этом подслушивании рождающейся из пены морской Анадиомены, ибо она есть символ Гомеровой поэзии, в этом простодушии слова, в этой перво- бытности нравов, в этой смеси дикого с высоким, вдохновенным и прелестным, в этой живописи без всякого излишества, в этой незатейливости выражения, в этой болтовне, часто излишней, но принадлежащей характеру безыскусственному, и в особенности в этой меланхолии, которая нечувствительно, без ведома поэта, ки- пящего и живущего с окружающим его миром, все проникает, ибо эта меланхолия не есть дело фантазии, созидающей произвольно грустные, ни на чем не основан- ные сетования, а заключается в самой природе вещей тогдашнего мира, в котором все имело жизнь пластически могучую в настоящем, но и все было ничтожно, ибо душа не имела за границей мира своего будущего и улетала с земли безжизненным призраком, и веря в бессмертие, посреди этого кипения жизни настоящей нико- му не шептала своих великих, всеоживляющих утешений. Кажется мне, что m-me Stael первая произнесла, что с религиею христианскою вошла в поэзию и вообще в литературу меланхолия. Это современная бессмыслица. Что такое меланхолия? Грустное чувство, объемлющее душу при виде изменяемости и неверности благ жи- тейских, чувство или предчувствие невозвратной утраты без замены — 'такова была светлая жизнь древних, светлая, как украшенная жертва, ведомая на заклание; те, которые ведут ее к жертвеннику, пляшут кругом и поют, и в шуме пляски забыва- ют топор, который скоро повалит жертву. Эта незаменяемость здешней жизни, раз утраченной, есть характер древности и ее поэзии; эта незаменяемость есть источ- ник глубокой меланхолии, никогда не выражаемой, но всегда тайно и явно при- сутствующей. Кто из новейших имеет более меланхолии Горация? Но Горациева меланхолия понятна: она есть выражение естественное лица его; меланхолия но- вейших есть кривляние, есть маска. Там где есть Евангелие, не может уже быть той меланхолии, о которой я говорил выше, которая вся запечатлена в до-евангельском мире: теперь лучшее, верховное, все заменяющее благо — то, что одно неизменно, одно существует, дано один раз навсегда душе человеческой Евангелием; правда, мы можем и теперь, как и древние, говорить: земное на минуту, все изменяется, все гибнет; но мы говорим так о погибели одних внешних, чуждых нам призраков, заменяемых для нас верным, негибнущим, существенным, внутренним, нашим; а древние говорили о гибели того, что одно было для них существенно и что для них, раз погибнув, уже ничем заменяемо не было. Но куда же я убежал от Гомера? Возвращаясь к нему, скажу вам, что хочется сделать два издания Одиссеи русской: одно для всех читателей, другое для юности. По моему мнению, нет книги, кото- рая была бы приличнее первому, свежему возрасту, как чтение, возбуждающее все способности души прелестию разнообразного; только надобно дать в руки моло- дежи не сухую выписку в прозе из Одиссеи, а самого живого рассказчика, Гомера. Я думаю, что с моим переводом это будет сделать легко; он прост и доступен всем возрастам, и может быть во всякой учебной и даже детской. Надобно только сделать выпуски и поправки; их будет сделать легко, и число их будет весьма невелико. К этому очищенному Гомеру я намерен придать род Пролога; представить в одной картине все, что было до начала странствия Одиссеева. Эта картина обхватит весь первобытный, мифологический и героический мир греков; рассказ должен быть в прозе, но все, что непосредственно составляет целое с Одиссеею, то есть, Троянская война, гнев Ахиллов, падение Трои, судьба Ахилла и Приамова дома, все должно составить один сжатый рассказ гекзаметрами, рассказ, сшитый из разных отрывков Илиады, трагиков и Энеиды, и приведенный к одному знаменателю. В этот рассказ вошли б однако некоторые песни Илиады, вполне переведенные. Таким образом Одиссея для детей была бы в одно время и живою исгориею древней Греции, и полною картиною ее мифологии, и самою образовательною детскою книгою. Сообщите все это Москвитянину, известному Вам сыну вашему Ивану Васи- льевичу Киреевскому, если он подлинно решился Москвитянствовать. Я бы же- лал, чтобы он очистил путь моей Одиссее, то есть чтобы он поговорил о Гомере, чтобы он его из безжизненной вольфианской идеи ввел опять в существо телесное, определил бы его высокое, ни с каким другим несравнимое достоинство, особенно определил бы достоинство Одиссеи, которое заключает в себе все предания стари- ны греческой, рассказанные простодушно, без всякого поползновения на поучение, а просто для того, что одному было весело рассказывать, а другим весело слушать, чтоб посмеяться над педантами и комментаторами, древними и новыми, которые своими толкованиями и из Гомера делают подобного им скучного педанта, аллего- рика, историка, тогда как он просто певец вдохновенный, увенчанный душистым венком, поющий беспечно на пиру, просто повторитель слышанных им сказок, пре- данный всем сердцем повериям своего времени. Эта работа Ивана Москвитянина о Гомере приготовила бы выход на сцену Одиссеи: а я бы после воспользовался разысканиями Москвитянина для моего собственного предисловия. (...) Прибавлю к статье о Гомере. Я вижу в Одиссее сверх капитала моей поэтической славы (ибо все прочее мое забудут; а Одиссею не забудут: в ней Русь познакомится с Гомером, и по- знакомившись раз, не разлюбит его, и она же, т. е. Одиссея будет забавою и первым знакомством детей всех поколений будущих), вижу, говорю, в Одиссее и капитал материальный для детей после меня. (...) Прощайте. Еще поживем вместе. Нельзя же, чтобы вы и мои муратовцы не ви- дали моей всей семьи и не читали вместе со мною Одиссеи (Наше наследие. 2003. № 65. С. 82—86). 1 июля 1845 г. П. А. Плетнёву ...а будет он [пакет] увесист потому, что будет заключать в себе сверх письма и стихи работы вашего старого поэта, который из-за «Одиссеи» иногда заглядывает и в Русские сказки (...) Если достанет хорошего расположения, то при «Одиссее» постараюсь состряпать еще несколько сказок в разных тонах и разных характеров. Но удастся ли это сделать до своего отьезда отсюда, не знаю и даже сомневаюсь. Я остановился, кончив ХН-ую песнь «Одиссеи» и написав «Ивана Царевича»; с тех пор как будто заколдобило: всю зиму хворал; после хворанья не писалось и теперь не пишется; и так будет до конца августа, ибо в конце июля надобно будет ехать в Швальбах пить воды и купаться. По возвращении оттуда примусь свежий за дело. По крайней мере могу надеяться, что кончу «Одиссею». Вяземский прислал мне ту записку, которую вы написали ему в ответ на его запрос, как бы напечатать «Одис- сею» на казенный счет и сделать ее классическою книгою. Мне самому хлопотать об этом неловко; надобно чтоб все мои добрые приятели это пустили в ход. Но признаюсь (хотя я работаю над моею «Одиссеею» единственно из любви к ней и без всякого другого постороннего вида), я желал бы, чтобы мой труд мог обратиться в пользу моего семейства; как поэтическое произведение, моя русская «Одиссея» будет моим твердейшим памятником на Руси: она, если не ошибаюсь, верна своему греческому отцу Гомеру; в этом отношении можно ее будет почитать произведени- ем оригинальным. И будет великое дело, если мне моим переводом удастся про- будить на Руси любовь к древним, как некогда я подружил их с поэзиею немцев. По своей важности в этом отношении «Одиссея» может обратить на себя внимание Русской Академии и Министерства Просвещения, понеже она может быть полез- ною образовательною книгою в руках юношества. Мне даже хочется сделать из нее книгу для первого отроческого возраста: перевод прост и при всей своей верности кажется мне удобопонятен, ибо язык не исковеркан греческими формами, хотя они и все сохранены с благоговением. Может быть и Доставлю первые XII песней для прочтения министру; он знает хорошо оригинал и лучше других будет в состоянии оценить перевод. Но хлопотать о деле издания поручаю вам, Вяземскому, Вьель- горскому. Вы же должны позаботиться и о том, чтобы это издание было на самых выгоднейших для меня условиях: о сем последнем, то есть о выгоде, я теперь обязан думать (...). К Уварову я писал, но совсем о другом, хотя впрочем и об «Одиссее» по- местил несколько строк в письме своем... (Переписка. Т. 3. С. 554—556). 18 (30) июня 1845 г. Франкфурт-на-Майне А. Ф. фон дер Бриггену Я часто, часто сетовал на свое совершенное невежество в латинском и греческом языке и какое было бы для меня наслаждение под старость заняться переводом некоторых классиков в прозе; под старость проза (не прозаизм) становится привле- кательнее. Все это, однако (и невежество и наклонность к прозе), не помешали мне приняться за большой труд стихотворный, за перевод «Одиссеи». Он уже до по- ловины кончен; другую половину, если буду здоров и если никакого препятствия не пошлет Бог, кончу к началу или в начале будущего года. Надобно Вам при всем этом знать, что мне теперь весьма удобно под старость заниматься рассказами Гоме- ра и передавать их на свой лад моим соотечественникам: я завелся (тому уже пятый год) своей семьею; у меня уже теперь сын и дочь. (...) Когда напечатается «Одиссея», Вы также ее получите; но это еще долгая песня (С 7. Т. 6. С. 615—616, 618). 7 (19) июля 1845 г. Франкфурт-на-Майне 77. И. Полетит ...мне было бы так весело увидеть старого, доброго, любезного сердцу приятеля в своем доме, посреди моей семьи, посреди моего тихого, поэтического уединения, где бы я мог похвастать перед ним моими двенадцатью песнями «Одиссеи» и двумя живыми маленькими поэмками, из которых одна называется Александра Васильев- на, а другая Павел Васильевич. (...) Возвратясь из Швальбаха, примусь снова за свою «Одиссею», которая с некоторого времени пришла в забвение (В. А. Жуков- ский. Чествование его памяти в С.-Петербурге. 29 и 30 января 1883 года / Издание Н. И. Стояновского. СПб., 1883. С. 56—57). 24 сентября (6 октября) 1845 г. Франкфурт-на-Майне Н. В. Гоголю Теперь начинаю вести жизнь по-старому. Принимаюсь за свои переводы. С одной стороны послания Павла, а с другой Гомер... (СС 1. Т. 4. С. 534). 18 (30) октября 1845 г. Франкфурт-на-Майне А. М. Тургеневу Вот теперь и конец октября; а я все еще за свои работы не мог порядком при- няться — стоит только раз их расстроить, не скоро опять устроишь. Надеюсь, что в ноябре все опять пойдет по маслу. А хотелось бы кончить начатое и привезти к вам «Одиссею» во всем полном уборе ее (PC. 1892. № 11. С. 386). 21 октября (2 ноября) 1845 г. Франкфурт-на-Майне Великому князю Константину Николаевичу Между тем пока вы странствовали по морям, как северный Одиссей, я не ле- нился путешествовать с своим греческим и вслед за ним проехал уже 12 станций: это значит, что уже у меня переведено 12 песней «Одиссеи». И я был бы уже у пристани, когда б не задержала меня болезнь на дороге. С последних месяцев про- шлого года до нынешнего лета я все хворал; потом ездил лечиться в Швальбах; потом был должен сделать другие поездки — словом, около года почти провел я, не видавшись с моим героем. Теперь опять начинаю с ним беседовать, и великая была бы для меня радость, когда б я мог при возвращении моем в Россию пред- ставить его вам точно в гаком виде, в каком его знавал Гомер, но говорящего чи- стым, для всех привлекательным языком русским. Этим переводом «Одиссеи», если Бог поможет мне его совершить как должно, надеюсь несколько времени пожить в памяти отечества. Надежда занять уголок в этой памяти имеет великую прелесть. Но не она привлекает меня, а самый труд; ибо нет ничего очаровательнее чистой поэзии. Повторять верно на своем языке то, что гармонически сказано было ею в те первобытные времена, когда она еще говорила младенческим языком природы и истины, есть неописанное наслаждение; и это наслаждение дает мне изобильно беседа с моим Гомером, который могуч как Зевес-Громовержец, чист как Харнта, простодушен как Психея и говорлив как лишенный зрения старик-прорицатель, которому в слепоте его видится прошедшее и будущее, и который знает, что око- ло него толпится многочисленный народ, внимающий чудному его песнопению (С 7. Т. 6. С. 363—364). 22 октября (3 ноября) 1845 г. Франкфурт-на-Майне Великому князю Александру Николаевичу Наконец 3-я причина. Если бы я имел перед собою этот полный год до мая месяца 1847, то мог бы кончить начатую мною работу, для которой необходимо то уединение и то спокойствие, какими здесь могу вполне пользоваться. В нынешнем году я почти ничего не мог сделать: болезнь моя, начавшаяся в последних месяцах прошлого года, не позволила мне ни за что приняться до начала июля; потом я должен был ехать лечиться в Швальбах, где пробыл до конца августа; потом дру- гие необходимые поездки; словом, я только что теперь начинаю приниматься за брошенный труд, и меня уже издали тревожит мысль, что не успею его кончить до отъезда и что, по возвращении в Россию, долго не буду иметь возможность за него снова приняться. А мне страшно откладывать: все кажется, что не доживу. В этом отношении один полный год здешней беззаботной жизни, исключительно посвя- щенной труду моему, был бы для меня великим благодеянием (С 8. Т. 6. С. 497). 5 (17) ноября 1845 г. Франкфурт-на-Майне Н. В. Гоголю Не скоро найдется в России для меня такой покойный уголок, какой я здесь себе устроил; нигде не допишется «Одиссея» на просторе так, как здесь (...). Впрочем, скажу вам, что я все еще не принимался снова за «Одиссею» и ничего нового не сделал с тех пор, как мы с вами расстались: какой-то вредноносный самум на нас обоих повеял. Но теперь снова берусь за перо. (...) А хотелось бы, очень бы хотелось привезти на родину конченную «Одиссею». Она будет моим гробовым монументом (СС 1.Т.4. С. 535). 3 (15) декабря 1845 г. Франкфурт-на-Майне Великому князю Александру Николаевичу Но величайшею было бы для меня милостию от государя императора, если бы в таком случае, когда мне будет позволено остаться за границею до начала мая 1847 г., его императорское величество соизволил мне дать и всемилостивейшее разрешение не являться в будущем 1846 г.: я чрез это сберег бы месяца четыре для своей Одиссеи, за которую все еще не мог порядком приняться от следствий болезни и которую весь- ма бы желал кончить до возвращения моего в отечество (С 8. Т. 6. С. 505). 24 декабря 1845 г. (5 января 1846 г.) Франкфурт-на-Майне Н. В. Гоголю Пишите ли вы? А я как будто заколдован. Гомер мой остановился на половине XIII песни, и вот уже год, как я за него не мог приняться и от болезни, и от лечения, и от поездок (СС 1. Т. 4. С. 537). 10 (22) января 1846 г. Франкфурт-на-Майне Великому князю Александру Николаевичу Для меня будет большою радостию возвратиться в Россию с обновленными си- лами и с «Одиссеею», которая, вероятно, будет последним моим поэтическим трудом, но в которой оставлю отечеству добрую о себе память, смиренно присоседясь к ве- ликому Гомеру и с совестливою ревностию повторяя песнь его, которая и после трех тысяч лет сохранила свою звонкость и свежую прелесть. Окончанием «Одиссеи» за- ключится важный период жизни моей, период поэзии (С 8. Т. 6. С. 505—506). 19 (31) марта 1846 г. Франкфурт-на-Майне Н, В, Гоголю У меня поэтический запор все еще продолжается. Гомер спит сном богатыр- ским. Авось пробудится. Жду и надеюсь. (...) Отрывок перевода Крылова из «Одис- сеи» хорош; но думаю, что мой перевод, при такой же точности, опрятнее. Наш дедушка Крылов не подмел горницы: убрал ее прекрасно, да на полу валяются бумажки (СС 1. Т. 4. С. 538—539). 19 (31) марта 1846 г. Франкфурт-на-Майне Д. 77. Северину Императрица, как я слышал, возвращается опять тою же дорогою в Россию. На какие города и когда она поедет, это еще таится в лоне бессмертных, как говорит Одиссей. Но из смертных конечно один из первых (ты) узнаешь эту тайну (PC. 1902. №4. С. 163). 2 (14) июня 1846 г. Франкфурт-на-Майне Р. Р. Родионову Просьба относится к Смирдину. Пускай он предложит мне свои условия. На- пример, не купит ли у меня мои сочинения и теперешние и «Одиссею» в вечное и потомственное владение? «Одиссею» я надеюсь выдать и для общего чтения и как учебную книгу, которую может быть министерство просвещения захочет произве- сти в классическую для всех учебных заведений (Это однако моя собственная идея). Если Смирдин захочет сделать такое приобретение моих сочинений и «Одиссеи», то наперед он должен знать, что я хочу, чтобы это был для меня капитал, и капитал не малый и чтобы он мне был заплачен тотчас, как скоро на продажу сочинений выйдет подписанное условие, и когда процензурованная «Одиссея» будет, вполне готовая к печатанию, отдана в руки книгопродавца издателя. Это.пишу к вам для того, чтобы вы прежде снеслись с Петром Александровичем Плетневым, он мой опекун по авторской части, а вы по финансовой: вам следует действовать совокуп- но; и в этом случае поручаю вам выгоды не мои, а семьи моей (РНБ. Ф. 286. Оп. 2. № 128. Л. 21). 18 (30) декабря 1846 г. Франкфурт-на-Майне Великому князю Александру Николаевичу Даже и занятия мои как будто разбиты параличом: Гомер мой в оба последние года не подвинулся ни на шаг вперед. Дни уходят за днями; вижу, что мне суждено кончить главный свой труд под отечественным небом, а не с оконченным трудом на родину возвратиться. Постараюсь однако снова в начале года приняться за работу: авось хоть треть ее кончу до своего отъезда, о котором теперь беспрестанно думаю (С 8. Т. 6. С. 519). 23 января (4 февраля) 1847 г. Франкфурт-на-Майне Н. В. Гоголю При всем этом «Одиссея» молчит, и вот уже два года ровно, как (Mia молчит (СС 1.Т.4. С. 541). 16 (28) февраля 1847 г. Франкфурт-на-Майне Великому князю Александру Николаевичу Я здоров в эту минуту совершенно; но сперва от собственной болезни моей, по- том от беспрестанных тревог душевных мои работы расстроились: я не мог про- должать главного труда своего, для которого мне так нужны досуг и уединение (С 8. Т. 6. С. 526). 12 (24) марта 1847 г. Франкфурт-на-Майне Н. В. Гоголю Я еще не мог приняться за свою главную работу, за «Одиссею»; надобно разма- хаться, прежде нежели начать снова полет. И я размахался тем, что кончил «Русте- ма и Зораба», которого (в этом я уверен) ты прочтешь с удовольствием, ибо в этом отрывке, составляющем целое, высокая поэзия не Древней Греции, не образован- ного Запада, но пышного, пламенного Востока (СС 1. Т. 4. С. 549). 27 апреля (9 мая) 1847 г. Франкфурт-на-Майне Великому князю Александру Николаевичу ...я провел эти года в совершенном отлучении от внешнего мира, жил для одной семьи и для одних своих литературных работ, которые, по окончании «Одиссеи» (если Бог позволит), должны получить иной характер. Другой жизни мне и искать теперь не можно: последние мои года должны быть посвящены моей душе для мое- го нездешнего будущего и душе моих детей для их здешней жизни. Вот почему мне особенно жаль, что последние два года, в которые было так много болезней, не продвинули вперед моего поэтического труда. Мне хотелось воротиться на родину, совершенно отделавшись от всякой другой заботы, с трудом совершенным (кото- рый должен остаться моим памятником отечеству), с полною свободою перейти к другим занятиям... (С 8. Т. 6. С. 531). 6 (16) мая 1847 г. Франкфурт-на-Майне А. Ф. фон дер Бриггену И мое писательство, несмотря на устарелость (чтобы не сказать: старость), все еще тянется. Моя Одиссея дошла до 13-й песни и была бы уже кончена, если бы не остановили бы моей музы болезнь сперва моя, потом женина, и разные печальные обстоятельства. Если Бог позволит, кончу в год, лишь бы только иметь полное уеди- нение и здоровье (С 7. Т. 6. С. 624—625). 5 июня 1847 г. Д. 77. Северину Сверх болезни тяжкое горе: смерть сестры и четырехмесячная болезнь брата, который не раз был у дверей гроба и только теперь начинает поправляться. Все это остановило мою Одиссею, которая с самого дня рождения моего сына (1-го января с(тарого) с(тиля) 1845) ни на шаг не продвинулась вперед (PC. 1902. № 6. С. 512). 1 (14) июля 1847 г. Эмс 77. А. Вяземскому Моим представителем могут быть двенадцать песней Одиссеи, которые скоро к вам будут отправлены. (...) Буду писать к нему [Уварову] сам, когда пошлю ему свои XII песен Одиссеи (как член академии ее президенту) (С 7. Т. 6. С. 631). 1 (14) августа 1847 г. Эмс 77. А. Вяземскому Юбилей — идея хорошая; я бы рад был, когда бы она пришла в исполнение. 50-летие мое кончится 29 января 1848 года, в день рождения поэта. К тому времени 6)8 подоспеег половина Одиссеи. Она могла бы быть моим представителем (С 7. Т. 6. С. 631). 12 (24) сентября 1847 г. Дармштадт А. С. Хомякову По щучьему веленью, по моему прошенью, по вашему соизволенью, посылаю вам, любезнейший Алексей Степанович, роспись по алфавиту всех имен мифоло- гических, исторических, географических и пр., находящихся в первых XII песнях «Одиссеи»1. Когда кончится перевод последних XII песней, будет сделан такой же алфавит и им. Вот вам порядочная работа; если за нее примитесь и ее совершите, то по милости вашей капитал моей «Одиссеи» увеличится значительными процента- ми. Сама же «Одиссея», т. е. ее первая половина, поехала в гости к цензуре в Петер- бург. Между тем я начну ее печатать здесь, в Карлсру, где есть русская типография и где отпечатано будет красиво, скоро и гораздо дешевле, нежели в Пбге. Надеюсь, что печатание будет кончено к моему отъезду весною в Россию: ибо я все сбираюсь и на этот раз непременно буду один, если еще нельзя будет ехать жене. (...) После вашего отъезда из Эмса, я там несколько дней жил сиротою; но боги Одиссеевы сжалились надо мною и прислали мне Тютчева. Он приехал в Эмс нарочно для меня и для «Одиссеи», прожил там до моего отъезда, заставил меня прочитать ему «Одиссею», потом отправился, когда я уехал из Эмса, пошататься по Рейну, явился ко мне во Франкфурт, чтобы дочитать «Одиссею», и наконец пустился через Вей- мар в обратный путь — теперь он должен быть в Пбге. Мне было с ним весьма по душе. Какой оживленный, острый, поэтический и привлекательный ум (С 7. Т. 6. С. 638—639). 12 (24) сентября 1847 г. Франкфурт-на-Майне С. С. Уварову (...) Примите мою благодарность вместе с первыми ХП-ю песнями «Одиссеи», которые предаю на суд ваш. Прочитайте мой перевод с тем участием, которое вы всегда оказывали моим литературным трудам, и скажите искренно свое мнение. П. А. Плетнев доставит вам манускрипт. Вы спросите, как мне пришло в голову приняться за «Одиссею», не зная гре- ческого языка, и из таинственно заносчивого германского романтика сделаться смирным классиком? На это простой ответ: перешедши на старости в простое при- станище семейной жизни, мне захотелось повеселить душу первобытною поэзиею, которая так светла и тиха, так животворит и покоит, так мирно украшает все нас окружающее, так не тревожит и не стремит ни в какую туманную даль. Старость — второе ребячество; под старость любишь рассказы; поэтому и мне захотелось при- соединиться к простодушнейшему из всех рассказчиков и, не имея в запасе соб- ственных басен, повторить на Руси его греческие стародавние басни. Одним сло- вом, цель моя была: потешить самого себя на просторе поэтическою болтовнёю; это мне и удалось: XII песен «Одиссеи» кончены; были бы кончены и все XXIV, но в последние два года всякого рода тревоги помешали мне приняться за продол- жение труда моего: надеюсь на нынешнюю зиму; может быть, и все кончу. Пока моя главная цель достигнута: муза I омерова озолотила много часов моей устаре- лой жизни; но то, что меня самого так сладостно, так беззаботно утешало, будет ли утехою и для читателей-соотечественников, с которыми хочу поделиться своими сокровищами, занятыми у Гомера, — не знаю. Если это случится, то меня будет радовать мысль, что на Руси останется твердый памятник поэтической моей жизни. Быть верным представителем Гомера... Но как же, спросите вы, не зная Гомерова языка, говорить языком его по-русски? Это я должен вам объяснить. Мне помогла немецкая совестливая, трудолюбивая ученость. В Дюссельдорфе я нашел профес- сора Грасгофа, великого эллиниста, который в особенности занимается объясне- нием Гомера. Он взял на себя помочь моему невежеству. Собственноручно, весьма четко он переписал мне в оригинале всю «Одиссею»; под каждым греческим сло- вом поставил немецкое слово и под каждым немецким — грамматический смысл оригинального. Таким образом, я мог иметь перед собою весь буквальный смысл «Одиссеи» и иметь перед глазами весь порядок слов; в этом хаотически верном переводе, недоступном читателю, были, так сказать, собраны передо мною все ма- териалы здания; недоставало только красоты, стройности и гармонии. И ват в чем состоял, собственно, труд мой: мне надлежало из данного нестройного выгадывать скрывающееся в нем стройное, чутьем поэтическим отыскивать красоту в безоб- разии и творить гармонию из звуков, терзающих ухо; и всё это не во вред, а с вер- ным сохранением древней физиономии оригинала. В этом отношении и перевод мой может назваться произведением оригинальным. Но вопрос: имел ли я успех? Сам не могу быть себе судьею, ибо не могу сравнивать. Вы можете слышать самого Гомера — спросите у него, доволен ли он своим гиперборейским представителем, и сообщите мне его мнение. Я старался переводить слово в слово, сколько это воз- можно без насилия языку (от чего верность рабская становится часто рабскою из- меною), следовал за каждым словом и в особенности старался соблюдать их место в стихе тем словам, которые на этом месте производят особенное поэтическое дей- ствие. Повторю здесь то, что сказал о труде моем в другом месте: «Перевод Гомера не может быть похож ни на какой другой. Во всяком другом поэте, не первобытном, а уже поэте-художнике, встречаешь с естественным его вдохновением и работу ис- кусства. В Гомере этого искусства нет; он младенец, видевший во сне все, что есть чудного на земле и небесах, и лепечущий об этом звонким, ребяческим голосом на груди у своей кормилицы-природы. Это тихая, широкая светлая река без волн, отражающая чисто и верно и небо, и берега, и все, что на берегах живет и движет- ся; видишь одно верное отражение, а светлый кристалл отражающий как будто не существует: око его не чувствует. Переводя Гомера (и в особенности "Одиссею"), недалеко уйдешь, если займешься фортуною каждого стиха отдельно, ибо у него, то есть у Гомера, нет отдельно разительных стихов, а есть поток их, который на- добно схватить весь, во всей его полноте и светлости; надобно сберечь всякое слово и всякий эпитет и в то же время всё частное забыть для целого. И в выборе слов надлежит наблюдать особенного рода осторожность: часто самое поэтическое, жи- вописное, заносчивое слово потому именно и не годится для Гомера; всё имеющее вид новизны, затейливости нашего времени, все необыкновенное — здесь не у ме- ста; оно есть, так сказать, анахронизм; надобно возвратиться к языку первобытно- му, потерявшему уже свою свежесть, потому что все его употребляли; заимствуясь у праотца поэзии, надобно этому обветшалому, изношенному языку возвратить его первоначальную свежесть и новость и отказаться от всех нововведений, какими язык поэтический, удаляясь от простоты первобытной, по необходимости заменил эту младенческую простоту. Одним словом, переводя Гомера, надобно отказаться от всякого щегольства, от всякой украшенносги, от всякого покушения на эффею, от всякого кокетства; надобно производить действия неощутительно целым, про- стотою, неразительносгию, неприметностию выражений, сгройностию широких, обильных периодов, иногда перерываемых как будто без намерения отдельными стихами мало блестящими, так чтобы каждый стих в периоде и каждое слово в сти- хе составляли одну общую гармонию, не нарушая ее никаким собственным, отдель- ным звонким, но часто диким звуком. Эта работа весьма трудная; для нее нет ясных правил; должно руководствоваться одним чутьем; и для меня эта работа была тем труднее, что я в этом отношении не мог согласоваться с оригиналом, ибо его не знаю, а мог только угадывать. Но зато какое очарование в этой работе, в этом под- слушивании первых вздохов Анадиомены, рождающейся из пены моря (ибо она есть символ Гомеровой поэзии), в этом простодушии слова, в этой первобытности нравов, в этой смеси дикого с высоким и прелестным, в этой живописности без излишества, в этой незатейливости и непорочности выражения, в этой болтовне, часто чересчур изобильной, но принадлежащей характеру безыскусственности и простоты, и в особенности в этой меланхолии, которая нечувствительно, без ведо- ма поэта, кипящего и живущего с окружающим его миром, всё проникает, ибо эта меланхолия не есть дело фантазии, созидающей произвольно грустные сетования, а заключается в самой природе вещей тогдашнего мира, в кагором все имело жизнь пластически могучую в настоящем, но и все было ничтожно, ибо душа не имела за границею мира никакого будущего и улетала с земли безжизненным призраком, и вера в бессмертие, посреди этого кипения жизни настоящей, никому не шептала своих великих всеоживляющих утешений». — Вот вам моя поэтическая исповедь. Прибавлю: я везде старался сохранить простой, сказочный язык, избегая всякой натяжки, избегая всякого славянщизма, и по возможности соглашая с формами оригинала (которые все материально сохранились в переводе подстрочном) формы языка русского, так чтобы гомеровский стих был ощутителен в стихе русском, не заставляя его кривляться по-гречески. Предприняв сделать новое, полное и, вероятно, последнее, которое будет при мне напечатано, издание моих сочинений, я начну его напечатанием последних то- мов, в которых будут новые мои повести и сказки, поэма «Рустем и Зораб» и XII первых песней «Одиссеи». Это составит три тома, которые успею отпечатать еще во время моего пребывания за границею, в Карлсру, где наблюдатель за печатанием будет известный вам Рейф и откуда мне легко будет получать последнюю коррек- туру, живучи во Франуфурте. Печатание же станет несравненно дешевле, нежели в России, на хорошей бумаге и четкими буквами. В этом намерении посылаю вам «Одиссею», прося вас быть ходатаем за нее пред цензурою, и при этом случае благо- дарю вас за исходатайствование мне высочайшего позволения не представлять для нового ценсурования того, что было уже раз напечатано, и за покровительство ваше «Рустему». Вы спросите: что значат в манускрипте «Одиссеи» отметки и стихи крас- ными чернилами? Вот что: мне хотелось бы сделать два издания разом «Одиссеи»: одно для всех читателей, полное, другое для юности, с выпусками (весьма немногими) тех мест, которые не должны быть доступны юному возрасту. По моему мнению, нет книги, которая была бы столь прилична первому светлому периоду жизни, как «Одиссея», возбуждающая все способности души прелестию разнообразною; на- добно только дать в руки молодежи не одну сухую выписку в прозе из Гомеровой поэмы, а самого живого рассказчика Гомера, который в одну раму заключил всю древнюю Грецию с чудесными ее преданиями, с ее первобытными нравами. Язык перевода моего, кажется мне, столь прост, что русская «Одиссея» будет доступна всем возрастам и может быть, если сделаны будут некоторые выпуски, дана без опасения в руки всякого юноши, начинающего читать про себя. К этой очищен- ной, но не искаженной «Одиссее» можно бы в виде пролога присоединить рассказ в прозе о временах первобытных и баснословных Греции и особенно, с большею подробностью, о падении Трои (можно бы даже с прозою мешать и стихи, то есть переводить стихами лучшие места из трагиков, «Илиады» и «Энеиды»; но на это едва ли достанет сил и времени); таким образом в одном тесном объеме могли бы соединиться и вся баснословная история древней Греции и самые душистые цветы ее поэзии; таким образом и «Одиссея» могла бы сделаться самою привлекатель- ною и в то же время самою образовательною детскою книгою. Отметки красными чернилами означают те места, которые следует исключить, а стихи, красными чер- нилами написанные, должны быть вставлены в замену стихов исключенных. Вы сами увидите, что число последних невелико и что их отсутствие не будет заметно в поэме и нимало не изменит ее характера. Я внес эти заметки в манускрипт для того, чтобы цензура могла за один раз пропустить оба издания. Что же касается до изда- ния очищенного, то оно, имея целию образование юношества (которого поэтическая сторона не должна быть пренебрегаема), входит в область министра просвещения: желаю знать его мысли об этом предмете. Извините, что письмо мое так длинно; я сделался стар, следовательно и болтлив; младшие дети, особливо прижитые на старости, милее нам старших: не мудрено, что я, устарелый гипербореец, разболтался с вами о своей младшей дочке, прижи- той с вечно юною музою Гомера. Я же ее нарядил в ее отечественные гекзаметры; а вы на Руси были первым возобновителем и распространителем этой эллинской выкройки: от вас получил ее Гнедич, вашим добром и бью вам челом. Надеюсь, что вы недолго заставите меня ждать вашего ответа. Не можно ли с этого письма при- слать мне список? Я употребил бы его вместо предисловия к «Одиссее». (СС 1. Т. 4. С. 658—662). 11 ноября н. ст. 1847 г. А. М. Тургеневу Весьма уже немного остается тех, для кого я писал: новое поколение не обра- тит на меня того благоволящего внимания, какое уделяли мне мои современники. О жизни в потомстве я не мечтаю. Одно от меня, вероятно, останется потомству: перевод «Одиссеи». Ибо в этом переводе сохранена вся свежесть Гомеровой по- эмы, и то, что жило 3000 лет не увядая, не увянет и в моем русском образе. Этот перевод почитаю своим лучшим, главным поэтическим произведением. Но еще остается целая половина труда; позволит ли Бог окончить. В последние два года я не мог продолжать мои работы. Даст ли мне ею заняться как должно зима, не ведаю. (...) Но, по несчастью, засел за «Одиссею»; она мною и овладела. С тех пор все откладываю, но напишу ко всем, когда кончу IV песнь... (PC. 1892. №11. С. 392—393). 6^2 28 ноября (10 декабря) 1847 г. Франкфурт-на-Майне Р. Р. Родионову Уже отпечатаны три лисга VI тома, где «Рустем и Зораб» и все новое, и один лист VII, где «Одиссея». Думаю, что будет издание красивое. (...) Прошу только, чтобы «Одиссея» отнюдь не ходила по рукам. Она много выиграет, когда будет- про- читана в связи и печатная (РНБ. ? 286. On. 2. № 129. Л. 35). От декабря 1847 г. Франкфурт-на-Майне А. С. Хомякову Из «Одиссеи» я ничего не могу дать потому, что она должна вся сполна явить- ся, чтобы произвести действие свое в целом: на отрывки она не годится, ибо в ней ничего нет блестящего; она может быть привлекательна только общею, тихою гармониею всех частей своих, совокупно взятых. Первый том печатается здесь в Карлсру. Второй том еще не родился. Когда печатание всех томов кончится, буду иметь счастие представить вам свое поэтическое дитя, которого лепетание вы уже слышали. A propos: не слишком спешите с вашими, обещанными мне, примечания- ми. В первом томе «Одиссеи» их нельзя будет напечатать, ибо это первое издание выйдет вместе со всеми другими моими творениями. Я печатаю здесь полное их со- брание. Одни только самые необходимые примечания будут прибавлены к «Одис- сее»... (С 7. Т. 6. С. 641). Около 31 декабря ст. ст. 1847 г. Франкфурт-на-Майне Р. Р. Родионову Вот вам, любезнейший Ростислав Родионович, толстый пакет, который прошу передать П. А. Плетневу. Тут «Одиссея» в черновой рукописи; два манускрипта для отдачи в цензуру и оглавление моих осьми томов, на которое и вы может быть по- любопытствуете взглянуть (РНБ. Ф. 286. Оп. 2. № 134. Л. 1). Конец 1847 г. Франкфурт-на-Майне Н. В, Гоголю Между тем и «Одиссея» и «Рустем» печатаются в Карлсру. Полное издание моих сочинений выйдет, если поможет Бог, в начале осени 1848 (СС 1. Т. 4. С. 550). 18-го (30-го) января 1848 г. Франкфурт-на-Майне Д. Я. Северину Переводя Одиссею, я не забываю сам устраивать для них [своих детей] Guckkas- ten* (* раёк, развлечение — нем.) (PC. 1902. № 6. С. 514). 18 февраля 1848 г. Франкфурт-на-Майне А. Малътицу Тотчас же, как будет напечатана Одиссея, я пришлю ее вам, но с условием, что- бы вы мне сказали Ваше мнение (РБ. 1912. Ноябрь-декабрь. С. 13. Подлинник по- французски). 41 - 3454 б4з 7 марта н. ст. 1848 г. Франкфурт-на-Майне Р. Р. Родионову Я остановил печатание сочинений до дальнейшего распоряжения. По оконча- нии VI тома, где новые стихотворения, и VIII, где «Одиссея», более печататься ни- чего не будет: после можно докончить, если позволит обстоятельство. (...) В худую минуту начали мы издание полных моих сочинений, но эта проруха обратилась и в пользу. «Одиссея» на сих днях отпечатается; «Новые стихотворения», составляю- щие особенный отдельный том, отпечатаны. Все отправится по первому пароход- ству в Петербург (РНБ. Ф. 286. Оп. 2. № 134. Л. 12). 21 марта (2 апреля) 1848 г. Франкфурт-на-Майне Р. Р. Родионову Между тем два тома моих сочинений отпечатаны: один под заглавием «Новые стихотворения», другой — первых двенадцати песен «Одиссеи»; они составляют нечто отдельное. Рейф отправит их с первым пароходством в Петербург на имя своего корреспондента, который войдет в сношение с вами и которого адрес я вам доставлю (РНБ. Ф. 286. Оп. 2. № 134. Л. 26). 31 марта (12 апреля) 1848 г. Франкфурт-на-Майне Р. Р. Родионову (...) по мере печатания Рейф будет получать деньги от Бетмана; он будет дер- жать корректуру, сообразуясь с печатным экземпляром; все новое, где нужна была моя корректура (то есть шестой том, где «Новые стихотворения», и восьмой, где «Одиссея»), отпечатаны и будут к вам отправлены с открытием мореплавания (РНБ. Ф. 286. Оп. 2. № 134. Л. 32 об.). 7 (19) апреля 1848 г. Ганау Н. В. Гоголю (...) ты, вероятно, посетив Святую землю откровения, заглянул и в классическую землю героических басен, в Троаду, из которой пустился в свое долгое странствие наш Одиссей... (СС 1. Т. 4. С. 550). 19 апреля (1 мая) 1848 г. Франкфурт-на-Майне Великому князю Константину Николаевичу Еще должен сказать об одном: первые XII песен «Одиссеи» переведены и почти напечатаны. Скоро печатание кончится. Основываясь на вашем позволении посвя- тить вам мой перевод, я выставил в начале тома ваше имя; надеюсь, что вы мне за это пенять не будете. Вам «Одиссея» принадлежит по праву: вы на своем русском корабле посетили все те места, которые за 3000 перед сим лет видел Одиссей. Что рассказал о нем Гомер за тысячу лет до P. X., то переводчик Гомера в XIX веке по- сле P. X. посвящает русскому Одиссею; желаю, чтобы русское эхо греческой лиры было приятно для вашего слуха (С 7. Т. 6. С. 365). 15 (27) мая 1848 г. Франкфурт-на-Майне Д. 77. Северину Теперь же к стихам присоединяю и рыльце сгихотворца, которому прошу дать приют в твоем кабинете, недалеко от той полки, на которой отведена будет кварти- ра Рустему, Ивану Царевичу и Одиссею (PC. 1902. № 6. С. 515). 16 (28) мая 1848 г. Франкфурт-на-Майне Великому князю Константину Николаевичу Пользуюсь случаем, чтобы предсгавить вашему императорскому высочеству два тома сочинений моих, вышедших из печати: в этих томах все новое. В последнем найдете вы и первые XII песней «Одиссеи», которой перевод посвящен вашему имени. Примите благосклонно эту младшую дочь мою. По обычаю всех стариков, я люблю ее, рожденную мною на старости, более всех моих сгарших.детей, из кото- рых первое родилось за 50 лет перед этим (С 7. Т. 6. С. 366). 4 августа 1848 г. Франкфурт-на-Майне А, Мальтицу Вообще, детей, которых получают на сгаросги лет, любят больше, чем тех, ко- торых получили в молодом возрасте. Вот почему мои последние дети, помещенные отдельно в двух томах, которые вам были посланы, и особенно моя маленькая Одис- сеюшка, мне нравятся больше, чем другие дети, занимающие предыдущие тома (вы их получите по мере того, как они будут выходить в свет), и вот почему компли- менты, которые вы удостаиваете расточать этой маленькой язычнице, трогают мое православное сердце. Все-таки вы можете претендовать на титул крестного отца моего дитяти, и это объясняет ваше к нему пристрастие: вам почти первому я до- верил мое предположение обрусить Одиссею, и только благодаря вам этот проект получил начало осуществления: вы не ограничились приглашением поступить на службу к Гомеру, а прямо завербовали меня, давши мне вперед жалование в виде подарка греческой Одиссеи; это, по правде, не сделало меня более греком, чем пре- жде, но это было чародейством вашей музы, и вот XII первых песен Одиссеи уже напечатаны, и я скоро примусь за изучение двенадцати последних, ободренный вашим великодушным одобрением (уф, какой период!) (РБ. 1912. Ноябрь-декабрь. С. 15. Подлинник по-французски). 12 (24) августа 1848 г. Франкфурт-на-Майне Р. Р, Родионову 3. В особом пакете здесь приложена тетрадка, которую передайте П. А. Плетне- ву. В ней заключаются прибавления к «Одиссее», которые не были представлены в цензуру. Если последует остановка по поводу посвящения в. к. Константину Ни- колаевичу, то П. А. Плетнев может это дело привести в порядок, исходатайствовав у великого князя моим именем позволения на посвящение, которое им мне давно дано лично. 4. Прилагается при сем регистр, к которому приложено распоряжение, как и кому раздавать назначенные мною экземпляры моих сочинений. Что найдете вы 41* 645 более выгодным: теперь ли пустить в продажу «Новые стихотворения» или подо- ждать, когда кончится вся «Одиссея» и будет напечатана? Тогда стихотворений бу- дет три тома и еще подоспеет довольно толстый том прозы. Решите это в общем собрании (РНБ. Ф. 286. Оп. 2. № 134. Л. 52). 13 (25) августа 1848 г. Франкфурт-на-Майне 77. А. Плетнёву ...приложенная тетрадка должна быть представлена цензору. Если не захотят пропустить посвящения великому князю Константину Николаевичу, то потруди- тесь взять от него на то письмо или позволение. Просто можно через Уварова объ- явить ему письмо моим именем, что позволено (Переписка. Т. 3. С. 603). 21 августа (2 сентября) 1848 г. Соден Р. Р. Родионову Я послал к вам два билета, один в 5000 сер.(ебром), друг.(ой) в 4500. Последний послужит для платы за напечатание второй части «Одиссеи», которую, если Бог по- может, постараюсь кончить нынешнею зимою (РНБ. Ф. 286. Оп. 2. № 134. Л. 54 об.). 30 августа 1848 г. Баден-Баден Великому князю Константину Николаевичу Я послал вам давным-давно отпечатанную 1-ю часть «Одиссеи»; опираясь на ваше позволение, лично вами мне данное, я позволил себе посвятить перевод мой вашему имени; не знаю, получили ли вы мою посылку? Ласкаюсь надеждою, что приношение вам моего последнего (и кажется) значительного труда поэтического не будет вашему высочеству неприятно (С 7. Т. 6. С. 367). 6 (18) октября 1848 г. Баден-Баден Р. Р. Родионову 2. Какие предприняли вы действия по поводу полученных вами экземпляров моего издания? Думаю, что лучше не предпринимать ничего, пока не все будет доставлено и пока не напечатается последний том «Одиссеи», переводом которого займусь в Бадене (РНБ. Ф. 286. Оп. 2. № 134. Л. 61 об.). 7 октября 1848 г. Баден-Баден 77. А. Плетнёву У меня напечатано четыре тысячи экземпляров Полных сочинений и две ты- сячи Новых стихотворений. Полных сочинений только четыре последние тома от- правил в Петербург, их продавать нельзя; Новых сочинений все экземпляры от- правлены. Их бы продавать можно. Но должно ли? Не подорвет ли это расхода Полных? Оставляю этот вопрос на разрешение Комитета. Не подождать ли, когда переведется вся «Одиссея» (этою работою займусь в Бадене, но допустят ли кончить немецкие республиканцы — не ведаю)... (Переписка. Т. 3. С. 605). 9 (20) октября 1848 г. Баден-Баден Ф. 77. Литке Благодарю вас за доброе слово о моей Одиссее. Признаюсь, люблю сам эту доч- ку мою, прижитую под старость с Музою Гомера: это мой самый отделанный, самый совестливый труд. Вы понимаете, что в 65 лет можно о самом себе говорить, как о постороннем. Жаль, что вы не указали мне тех стихов, в которые попали лишние стопы или в которых недостает стоп; я уверен, что таких стихов более десятка оты- щется: многие отыскал я сам. Но весьма легко сделать такую ошибку в гекзаметрах; ибо метр, сам по себе ощутительный, легко пропадает в целом. Вам бы легко было означить эти стихи, они все номерованы; означили бы только песнь и стих песни. Пришлите их с первым курьером. (...) Если же будет какой-нибудь покой, если здоровье жены пойдет лучшим путем, если не схватит нас вихорь революции или войны междоусобной, в эти зимние месяцы постараюсь кончить Одиссею; большая часть ХШ-й песни переведена урывками (РА. 1887. № 6. С. 340). 25 октября 1848 г. Баден-Баден К. А. Фарнгагену фон Энзе Льстя себя надеждой, что те приятные минуты, которые я провел с вами с глазу на глаз несколько лет тому назад, не изгладились совсем из вашей памяти (добро, оказываемое другим, не забывается), я себе позволяю обратиться к вам с этими стро- ками и просить вас отнестись снисходительно к поэтическому приношению, которое я присоединяю к своему письму. Я долго колебался: посылать ли его вам, утруждать ли ваше внимание стихами, да еще русскими — в подобное время! Это как — если бы я предложил читать, сидя на вулкане во время извержения. С другой стороны я думаю, что революции, волнения, законодатели улиц, герои баррикад и т. д. — пре- ходящи, поэзия же не прейдет и останется неизменной навсегда. А так как дело идет об одном из представителей поэзии, которые лучше всего доказали эту истину своим примером, так как дело идет о Гомере, поэтическая жизнь которого еще продолжа- ется, тогда как столько царств уже исчезло и память о них сохраняется лишь по необ- ходимости или благодаря перу тех, которые забавлялись тем, что запечатлевали на меди или бумаге их мимолетное существование, — я решил рискнуть и послать, тем более, что представился благоприятный случай. Я рассудил даже, что при данных обстоятельствах было хорошо поступить так. При посещении вас, М. Г., я вам прочел отрывок из начала перевода моей Одиссеи. Мне показалось, что эта работа вас заин- тересовала. Правда, что тогда поэтический горизонт был ясен, и ничто не предвеща- ло того урагана, который теперь свирепствует повсюду и ничем не дает заниматься, кроме произведенного им разрушения. Но, повторяю, дело идет о Гомере. Пред- ставляя вам Гиперборейский портрет этого гиганта древней Греции, я заставляю вас обратить ваши взоры к нему, т. е. я вам снова открываю дверь в этот мир чудес, я вас заставляю покинуть тяжелую атмосферу действительности, которая душит нас всех, и уношу вас в высокие, облачные страны идеалов, где дышится ароматным и дев- ственным воздухом первых дней творения; бросив взгляд на перевод, вы немедлен- но начнете сравнивать копию с оригиналом: это заставит вас глубже ценить красоту последнего и даже недостатки перевода сделают вам более ощутительным тайну не- выразимой красоты, которая тихо овладевает душой, радует и успокаивает ее. Таким образом, представляя вам свою смиренную русскую Одиссею, я вас, против вашей воли, приведу к самому старику Гомеру, в чаше которого вы найдете мгновенное успокоение, сильно необходимое в такое время, когда измученная душа не находит точки опоры. Представляя вам свою работу, я не прошу вас сообщать мне обыкно- венного мнения по поводу ее ценности, какова бы она ни была. Все, что происходит вокруг нас, не даст вам на это свободной минутки. Я стремлюсь только напомнить вам о себе и выразить вам видимым образом свое высокое уважение (veneration) к вам и свое искреннее желание сохранить ваше расположение. Я не знаю, когда мне удастся представить вам вторую половину своей работы. Я еще только в конце XIII песни. Первые 12 уже окончены. Печальные обстоятельства прервали окончание работы и теперь мне делается довольно трудно ясно слышать гармонический голос Гоме- ровой Музы посреди завываний волков, столпившихся вокруг нас, чтобы разорвать все человечество. Но я все-таки буду спасаться время от времени под защиту старика Гомера, чтоб сделаться неприступным для всех тех известий, которые нас смуща- ют и огорчают. Я уже давно живу с больной женой и двумя детьми в Бадене, где в настоящее время сравнительно спокойнее, чем где-либо (РБ. 1912. Ноябрь-декабрь. С. 24—25. Подлинник по-французски). 11 (23) ноября 1848 г. Bade-Bade, maison Kleinmann Великому князю Александру Николаевичу Наше время живет под мечом ДаМоклеса: все на волоске; но Дамоклес по край- ней мере сидел на пиру, а теперь и того нет. Никому пировать не хочется, да и не на что: все разорены. Чтобы отвести душу от настоящего, я принялся опять за работу, от которой давным-давно по неволе отстал, опять за мою «Одиссею», кото- рую, может быть, зимою и кончу, если какое-нибудь новое наводнение нас здесь не потопит или отсюда не выгонит. (...) Совершенно могильное спокойствие Бадена дает полную возможность работать (С 8. Т. 6. С. 562). 22 ноября (3 декабря) 1848 г. Баден-Баден Р. Р. Родионову Полное собрание сочинений пойдет в продажу не прежде будущего года; между тем переведется и 2 часть «Одиссеи»; по мере, как работа будет идти вперед, я буду здесь печатать; теперь на это деньги готовы; таким образом, разом пустим в про- дажу все девять томов (РНБ. Ф. 286. Оп. 2. № 134. Л. 72). 3 (15) декабря 1848 — 19 (31) января 1849 г. Великому князю Александру Николаевичу В последнем моем письме вы читали проект манифеста, который я (написав его между строками моей «Одиссеи») обнародовал именем короля Прусского в малень- кой каморке, служащей мне кабинетом (С 8. Т. 6. С. 567). 20 декабря 1848 г. (1 января 1849 г.) Bade-Bade. Maison Kleinmann ?. 77. Зонтаг Гугерт обещает ей [жене] выздоровление, уверен, что можно будет пуститься в дорогу в начале июня и последней станцией ее лечения назначает Ревель и купание в море. Такова моя собственная и моей Пенелопы Одиссея (УС. С. 122). 22 декабря 1848 г. (1 января 1849 г). Баден-Баден Р. Р. Родионову Я уже начал печатать вторую часть «Одиссеи». Если буду здесь, то все будет го- тово к концу марта (РНБ. Ф. 286. Оп. 2. № 134. Л. 66). 27 декабря 1848 г. (8 января 1849 г.) А. М. Тургеневу Получил я твою записочку, в которой ты уведомляешь меня о доставлении тебе новых моих стихотворений Родионовым. Хорош же ты! вместо того, чтобы поте- шиться на старости лет сказками Гомера, которые уже три тысячи лет веселят до- брых людей (в России только не могли они никого веселить потому, что их наш покойный Соколов и наш покойный Мартынов чудно перепортили), ты вздумал на старости лет их называть бреднями, правда, поэзия — бредни, и может быть я бы не начал переводить «Одиссею» в ту минуту, когда мне 65 лет стукнуло, но за семь лет начатое надобно кончить. Но ты не брани Гомера, не называй бредом его поэзии. И почему же, браня «Одиссею», ты хвалишь «Кота в сапогах»? Чем лучше «Кот» Лаэртова сына? Стыдись, Ермолафушка. Стою не за себя, а за старика Гомера, которому я обязан столькими сладкими минутами... (PC. 1892. № 11. С. 394—395). 16 января 1849 г. Баден-Баден, дом Клейнмана К, А. Фаригагену фон Энзе (...) Чтение вашего любезного письма обрадовало мое сердце; эту радость авто- ра можно сравнить с радостью отца, который, после того как посвятил все свои за- боты воспитанию дочери, наконец решается ввести ее в свет и слушает первые по- хвалы, расточаемые его детищу тем, чье одобрение ему дорого и ценно. Итак, моя дочь,.дитя моих старых лет, которую я особенно люблю, произвела на вас впечатле- ние, утешительное для сердца ее отца; и вы нашли, что можно узнать эту прелест- ную греческую девушку, родившуюся 3000 лет тому назад под прекрасным небом Ионии, хотя она и приняла на себя по волшебству поэтической мегапсихозы вид гиперборейской девушки. Сердечно благодарю вас за то, что вы соблаговолили ска- зать мне это в таких приятных выражениях. Следует ли поставить на счет личного самолюбия удовольствие, которое мне доставило ваше одобрение, слишком лест- ное и вполне достаточное, чтобы насытить самое ненасытное самолюбие? — Я не думаю. Удовольствие, которое доставило мне ваше дружеское письмо, не что иное, как наслаждение симпатии, это — восхищение, которое заключается в разделении того счастья, которым мы уже вполне насладились единолично и которое, будучи разделено, становится двойным. Я почувствовал, что наслаждаюсь в те мгновения, когда, будучи перенесен в святилище великого поэта древности, старался уловить внутренним слухом гармонию тех звуков, для которой закрыто мое внешнее ухо, уловить, чтобы передать ее на языке моей родины. Это вторичное воссоздание ве- ликого творения, уже вполне законченного, заключает награду в самом себе, — им глубоко наслаждаешься. В моем возрасте нельзя требовать большего. Всякий раз великое наслаждение — слышать голос, которому веришь, гласящий, что эта вну- тренняя радость, которую испытал уединенно, не была иллюзией, что это не был пустой сон, а что от него осталось нечто реальное. Итак, благодарю вас за то, что своим одобрением вы обеспечили уверенность в жизненности моей работы. Прие- мы, которыми вы ее характеризуете, для меня высшая награда. Они усиливают' мое пылкое рвение — кончить начатый труд. Уже два месяца, как я снова принялся за работу, и если какое-нибудь большое препятствие не парализует моих сил, я наде- юсь, что все будет кончено к концу марта. Я уже перевел XVI песен, XVII 1-я уже на- печатана. Мой перевод печатается по мере того, как продвигается. Однако я скажу, что вторая половина Одиссеи представляет переводчику больше трудностей для преодоления, чем первая, по той причине, что тут все более просто. Выходишь из мира чудес с его блистательными образами, вступаешь в мир реального, все здесь, так сказать, очень обыкновенно, общее место, и нет ничего труднее, как передать поэтически обыкновенную мысль, не обезображивая ее излишними украшениями и не опошляя ее сухостью прозы. Поэтические выражения скорее найдешь для величественного сюжета, который их возвышает сам своей природой, чем для кучи мелких подробностей, которые не подходят под эти поэтические выражения. Бит- ва со львом (если не быть трусом) менее трудна, чем сражение с комарами, которые везде жалят и ни с какой стороны неприступны. Тотчас, как моя работа будет кон- чена, я ее передам на ваш суд. В то же время мне было бы очень, очень интересно знать, есть ли у вас время просмотреть содержание 1-го тома Новых стихотворений: они все родились между строками Одиссеи (РБ. 1912. Ноябрь-декабрь. С. 28—29. Подлинник по-французски). 19 февраля (3 марта) 1849 г. Баден-Баден 77. А. Вяземскому ...я не принимался за ответ, потому что на руках было дело по части «Одиссеи», которое надлежало кончить прежде, дабы ничто мне не препятствовало вполне, без всякой оглядки предаться наслаждению отвечать на письмо твое. Это дело со- стояло в правке корректуры XVI песни и в поправке манускрипта XVII и XVIII, которые должны быть немедленно переписаны и преданы тиснению. Ошибок (обыкновенно открывающихся сперва при перечитывании черного манускрипта, потом при прочтении чистого списка, потом наконец при многократных поправках корректур) оказалось великое множество. Эти ошибки кусали бы мою поэтическую совесть также неотступно, как комары и мошки кусают лицо, мешая наслаждаться зрелищем природы (они, мне помнится, испортили для меня великолепное зрели- ще Mont Blanc с высоты Col de Balme); эти ошибки не дали бы мне покойно гово- рить с тобою и помешали бы мне глядеть на ту магическую картину, которую мне открыло письмо твое. Вот наконец я и отделался. Теперь у меня целая половина последнего тома «Одиссеи» отделана начисто. Могу на этом переломе ? рудной моей дороги, на этом хребте Col de Balme остановиться спокойно; комаров и мошек нет. Передо мной чудная перспектива спереди и сзади — впереди мой Гомер, чистым девственным снегом покрытый Mont Blanc, возвышающийся светлым от солнца, лучезарным великаном над шамунийскою долиною жизни; а сзади вид на бегущую вниз другую долину, долину прошедшего, с которой ты сдернул занавес своею по- эзиею и прозою. На этом верхнем пункте (point culminant) останавливаюсь, чтоб слушать твой родной голос и всем сердцем на него отозваться. (...) И если этот мой праздник, родившийся вдруг из твоей головы, как Анадиомена из глубин моря (ви- дишь, что во мне беспрестанно колобродит Гомер), во всем там удался совершенно, то и у меня здесь он взял свое вполне. (...) Последняя часть «Одиссеи» привлекательнее первой; это беспресганная идиллия, описание, простой быт семейный в хижине пастуха, с которым весьма мало разнится и быт во дворце царском, описание нравов простых, часто грубых, всё это имеет не- сказанную прелесть; не имея возможности понимать «Одиссею» в оригинале, я толь- ко по своему переводу с нею познакомился — прелесть! (не перевод, а «Одиссея»). И какой чудный, величественно, строго развивающийся план. Одним только немцам могла прийти в голову коммунистическая идея, что не было Гомера, что он составное лицо, без личности, без собственности, что его поэмы созданы всеми, то есть никем. План «Илиады» просгее; там, однако, всем преобладающий Ахилл и сосредоточение всех действий около него для того, чтобы его возвеличить, и всем алаовующая мысль о его безвременной смерти составляют что-то удивительно гармоническое и целое. В «Одиссее» более разнообразия; но всё сливается в этом ожидании возвращения Одис- сеева, которое страшным образом владычеавуег действиями женихов Пенелопы и выражает неизбежную власть карающего Фатума; особливо это чувствительно в по- следней половине; в первой эпизод похождений Одиссея развлекает внимание; в нем Гомер собрал все народные сказки своего времени и отдал их в наследство векам и всем народам. И я работаю с великим наслаждением над этою последнею половиною; она труднее первой, понеже надобно выражать бесчисленные мелочи, не упуская ни одной подробности, выражать обыкповеююсти простым, но не завялым языком — но в этой-то трудности и заключается истинная прелесть: большое наслаждение биться на кулачки с таким молодцом, как Гомер (лишь бы только не вый-га из боя с разбитым рылом); но, кажется, этого не будет; сколько можно самого себя судить, мой пере- вод довольно близко выражает Гомеровскую старину и простоту, и вторая половина, кажется мне, святее первой: я врезался в свойство Гомеровых стихов (и этим обязан я Пушкину, то есть его критике на некоторые стихи мои в первых опытах подража- ния Гомеру). Мне же судить самого себя легче, нежели кому-нибудь, благодаря моей беспамятности. Я читаю всё своё, особенно теперь написанное, как чужое; теперь у меня переведено уже почти VII песней из второй половины — ни одного стиха не помню, от этого мне не нужно, следуя coeeiy Горация, запирать стихи мои в ящик на несколько лет, дабы их забыть и потом легче увидеть ошибки, исчезающие ?? при- вычки. В каждой корректуре, которую мне ежедневно привозит почта из Карлсру, я читаю нечто совершенно для меня новое; ошибки бросаются сами в глаза, и после пяти корректур всё чисто. Когда всё отпечатается, перечитаю всё разом, целиком и тогда поправки, которые, конечно, найдутся, напечатаю в конце книги. Я послал мой перевод Фарнгагену (теперь держащему скипетр германской кри- тики в руке своей), он знает хорошо по-русски и знаток греческого языка. Его оценка моей «Одиссеи» меня порадовала. Это не есть дело самолюбия, а дело удачи милого труда, который останется навсегда моим памятником на Руси; я уверен, что «Одис- сею» мою всегда читать будут и долго после меня. В этом много приятного воображе- ния, есть что-то трогательное. Я охотник до поминок. «Одиссеею», вероятно, кончит- ся поэтическая моя дорога. Она примыкает к дверям прозы» (Гиллельсон. С. 64, 67). 10 марта н. ст. 1849 г. Bade-Bade. Maison Kleinmann i4. С. Стурдзе Не всегда исполняется то, чего мы наиболее желаем, то есть, сказать точнее, почти никогда не исполняется. Для меня же одно из живейших желаний моих вполне совершилось: желание знать ваше мнение о моей «Одиссее», мой любезный Александр Скарлатович, и при оном желание, чтобы труд мой вами был одобрен. Я прочитал это драгоценное для меня одобрение в вашем письме к Северину и был им несказанно обрадован. Здесь дело идет не о самолюбии: в шестьдесят' шесть лет не до игрушек самолюбия. Но душа любит во всякое время делиться тем, что ей дорого: последние годы, мною проведенные вместе с Гомером, в тишине моей семейной жизни, были счастливы. Передавая моему языку его девственную поэзию (которой гармония доходила до моего слуха посредством визгов подстрочного не- мецкого перевода), я некоторым образом принужден был спрашиваться с самим гением Гомера, не имея материального посредничества и в языке его, — и эта ду- ховная беседа с тенью имела для меня чудную прелесть. Само по себе разумеется, что я не имел в виду похвастать перед публикою знанием языка, мне чужого и теперь еще совершенно неизвестного. Мне просто хотелось пожить поэтическим счастием, пожить наслаждением творчества: оно так и было; эта главная цель до- стигнута. Но великое наслаждение заключается и в том, когда в придачу этому лич- ному наслаждению скажет тебе голос, которому веришь, который для тебя имеет в себе пророческую гармонию Пифии, что та прелесть, которую ты находил в труде твоем, не есть обман, что есть в твоем труде существенное исполнение. Этот пифий- ский одобрительный лист теперь я имею благодаря Северину, который прислал мне письмо ваше в оригинале. Скажу вам, что ваш приговор для меня решительнее всех прочих, и я очень рад, что вы не приговорили моей Музы к отсечению буйной головы, а напротив, дали ей свое благословение; я бы должен был с смирением со- гласиться сам повести под топор свою старушку. Из России я еще ни от кого не получил никакого отзыва, кроме одного — велико- го князя Константина Николаевича, которому я посвятил перевод мой (дав ему дав- но обещание приняться за «Одиссею» и, если удастся перевесть, ему посвятить ее); его письмо меня порадовало не похвалами (которые здесь были неизбежною учти- востию), а умною, поэтическою оценкою самой поэмы Гомера. Еще один был весьма для меня приятный отзыв — от Фарнгагена (который играет теперь значительную роль между Лагарпами Германии): бывши в 43-м году в Берлине, я читал Ф. Г. на- чало моего перевода (тогда была только половина первой песни готова); Ф. Г., кото- рый хорошо знает по-русски, хороший эллинист, нашел перевод близким; теперь я послал ему первый том русской «Одиссеи», и он отозвался слишком одобрительно о моей работе. Но опять, повторяю, всего более радует меня ваш отзыв. Вы говорите в письме к Северину об очной ставке, о публичной очной ставке на подмостках «Москвитянина»: убеждаю вас не оставлять этого намерения. Такого рода сравнение, сделанное вами, хотя бы оно было и осуждением моего труда, бу- дет иметь действие решительное на общий вкус: у нас классическая поэзия, эта первобытная, девственная поэзия, еще небывалый гость. Если подлинно мой пере- вод удачен, то надобно, чтоб красноречивый, поэтический голос растолковал его достоинство русскому свету; будет значительною эпохою в нашей поэзии это позд- нее появление простоты древнего мира посреди конвульсии мира современного. Надеюсь, что вы мне поверите, если скажу вам, что я не о похвалах ваших думаю; нет, желаю вашего суда, и суда строгого; все, что вы заметите ошибочного, как су- дья, более нежели кто посвященный в тайны поэзии, наперед принимаю, и все бу- дет (если еще сам я буду налицо) совестливо исправлено. Единственною внешнею наградою моего труда будет тогда сладостная мысль, что я (во время оно родитель на Руси немецкого романтизма и поэтический дядька чертей и ведьм немецких и английских) под старость загладил свой грех и отворил для отечественной поэзии дверь Эдема, не утраченного ею, но до сих пор для нее запертого. Если бы не лежало на плечах моих шестидесяти шести лет, я бы не остановился на этой дороге; но те- перь уже нельзя и не должно терять времени в болтовне с созданиями языческого, светлого мира. Спешу докончить свою слад осту ю беседу с моим 3000-легним ста- риком: потом за другое дело; об этом другом еще надеюсь с вами перемолвить по- сле. Теперь надобно кончить одно. И работа кипит. Обстоятельства загнали меня в Баден-Баден. Здесь, пользуясь уединением и стараясь заткнуть уши от сатанин- ского визга нашего времени, я снова принялся за перевод «Одиссеи», более двух лет неподвижный. Перевожу и в то же время печатаю. С октября месяца по март я перевел XIII, XIV, XV, XVI, XVII, XVIII и половину XIX песни. Если гак пой- дет работа и никакой беды со мною не случится, то, с помощию Божиею, надеюсь кончить мой труд к половине апреля. XIII—XVI песни отделаны начисто и уже на- печатаны. Благословите, а если не поленитесь, отвечайте на письмо мое. Обнимаю вас. Сердечный поклон от меня милой вашей жене, вашей дочери ^ им — внучатам. Ваш Жуковский. Я не понимаю 97-го и 98-го сгихов XVI песни; не понимаю их ни в подстроч- ном переводе, ни в переводе Фосса, ни в других переводах. Я перевел так, держась одного буквального смысла: Но и тут нет ясного смысла. Как понимаете вы эти два стиха? Переведите их перифразою. Одно общее замечание на мой перевод; я старался переводить целое, желая со- хранить весь общий эффект Гомерова слога, которого отличительный характер: не отдельные разительные стихи, а богатый поток целого. Поэтому в иных, немногих местах я предпочитал целое отдельному и жертвовал отдельными стихами совокуп- ному эффекту. Согласны ли вы на это? Во всяком случае, критикуйте беспощадно. В том будет польза общая (PC. 1902. № 5. С. 393—395). 5 (18) марта1 1849 г. Баден-Баден А. П. Зонтаг Благодарствуйте, душа моя Анна Петровна, за милые и премилые письма. В обо- их много для меня и для жены моей прелести. В последнем только то дурно, что вы его оканчиваете тревогою от неполучения письма из Одессы, и после уже ничего не пишите, и тем оставляете меня в недоумении. Но вот нынче пришло письмо от и ваш Или, быть может, ты братьев винишь, на которых отважность Муж полагается каждый при общем великом раздоре? Дуняши: она пишет, что вы у нее гостили на масленице, следовательно все хоро- шо — сохрани Бог вас, нас и наших. Я не отвечал еще на ваше первое письмо, от- того что до окончания Одиссеи хотел было отложить попечение о всех письмах; но ваше второе письмо подожгло меня сказать вам несколько слов, то есгь сообщить вам одну мысль, которая при чтении обоих писем завладела моим сердцем. Вот в чем дело: вы так мило говорите о нашем прошлом1, и так мило, просто, правильно и приятно, и практически правдиво пишете по-русски, что мне живо захотелось вас из биографа великих мужей древности для детей превратить в на- шего семейного биографа. Вы живете так тихо, так уединенно, и около вас все наше бывшее (правда, много измененное, но тени прошедшего живущее самих живых его образов). Вы живете там, где каждая тропинка, каждый уголок имеет для вас знакомое лицо и родной голос; вы более, нежели все мы, знаете и помните о том, что было, ибо у вас в уме всегда было более практического, нежели у всех нас — возьмитесь за перо и запишите все, что вспомните. Не делайте никакого плана. Каждый день что-нибудь, как придет в мысль и в сердце. Прошу от вас этого для себя: у меня странная память; в ней все под спудом; иногда воспоминания ясно и живо выскакивают из какого-то закоулка души, провеют, как тени, мимо внутрен- них очей и пропадут, и все опять смешается в один хаос. У вас, я знаю, в душе пре- красный порядок, и вы имеете дар все просто и точно высказывать, так что простая истина имеет что-то поэтическое. Одним словом, скорее, скорее возьмитесь за перо и возвратите себе и мне наше прошедшее; меня эта мысль так пленяет, что сердце бьется и боюсь, что вы заупрямитесь. Я бы на вашем месте сделал гак: сперва просто написал бы хронологический, та- беллярный порядок всех главных событий, по годам, как вспомнится. Потом сделал бы роспись всех лиц, нам знакомых (от моего Максима до Императрицы). Имея эти две росписи, каждый бы день брал из них, какой-нибудь предмет для описания; не подчиняя себя никакому плану, а так, на волю Божью, на произвол сердца, на вдох- новение минуты. Какое было бы это занятие, полное, животворное, воскресительное для прошедшего, живительное для настоящего и приготовительное для здешнего и загробного будущего — для вас, моя милая, для вас, живущих над нашею колыбе- лью, недалеко от гробниц наших прежних, в виду нашей церкви и (helas! ? ысячу раз helas!) недалеко от тех кучек, которые означают фундамент разломанного нашего дома. Не понимаю, как еще доселе эта мысль не пришла вам сама в голову! Что бы уж было написано, если бы вы давно принялись за это? Боюсь, что вы поленитесь! У вас же теперь Петерсон2. Он мог бы быть вашим секретарем! вы бы могли ему дик- товать. Да и мог бы он тотчас переписывать для меня. Ну! помоги вам Бог. Надеюсь, что моя мысль зажжет ваши; сами тогда увидите, как населится ваше уединение. Теперь несколько слов о себе. Я запряг тройку Пегасов в русскую телегу, посадил на козлы Гомера и скачу во всю Аполлоновскую с Одиссеею. Уж теперь подъехал к XX станции, Пегасов кормят; послезавтра доеду до XXI. Говоря по-русски: с 27 н. с. октября месяца я принялся за вторую часть Одиссеи — и до нынешнего дня, то есгь до половины марта (переводил же всего-на-всего 65 дней) отделал начисто VII пес- ней, работа льется, как по маслу: типография у меня сбоку: корректур могу делать сколько хочу, а в корректуре поправляется гораздо лучше, нежели в рукописи; и на- деюсь (если Бог даст, что буду сам здоров и все мои), что все кончится и отпечатается к половине апреля — нового стиля. Никогда я еще так свежо и живо не писал. Вто- рая часть, думаю, будет лучше первой; но для перевода она труднее, ибо все мелкие, прелестные подробности, которых нельзя потерять ни одной, но которые тогда толь- ко сохраняют свою прелесть, когда бывают выражены легко, без натяжки, простым, обыкновенным, но поэтическим языком, без всяких вставок, вынуждаемых мерою, с полным сохранением языка собственного и со сбережением всей физиономии языка оригинального, так чтобы это чужое было замегао, как природное, но было чистое вы- ражение природного, а не кривляние. Меня весьма порадовало то, что пишет Стурд- за о переводе моем к Северину: мнение Стурдзы для меня составляет (относитель- но искусства) всю литературную публику. Еще пишет ко мне из Берлина Фарнгаген (знаток греческого и русского языков и теперь один из почетных критиков Герма- нии), что он находит, что мой перевод, из всех ему известных, не выключая и Фоссо- ва, самый ближайший к оригиналу. Пишу это вам не из хвастовства, а только потому, что мне это любо: дать России Гомера живьем великая радость. Меня не забудут, и будут обо мне вспоминать именно в минуты чистейшего поэтического наслаждения; моим детям весело будет читать Одиссею... Но довольно, я заговорился. Нет, еще слово о вашей критике1. Одно вы навели на меня сомнение. Птенцы — вы говорите, что это слово значит птички; я видел в нем питомцев. Не знаю, прав ли я. Лексикона академического у меня нет. Если ошибся, после поправлю. О реять говорить нечего. Яркий ячмень я употребил в смысле блестящего, как у Гомера; не знаю, хорошо ли выражение, и готов согласиться на крупный, но это уже должно остаться до второго издания. За милое сердце крепко вступаюсь и никак не согла- шусь его превратить ни в ретивое, ни в сердечушко: я сохранил это выражение, как гомерическое, оно именно потому и прилично, что имеет этот локальный характер. Оно входит в разряд многих оборотов, которые чисто греческие, но могут легко быть нами присвоены, потому что уже ими овладел славянский перевод Евангелия, например: говоря сказал, и тому подобное. Ретивое сердце употребить нельзя: слиш- ком по-русски. Я употребляю многие наши народные поговорки (напр. милости просим) но такие, которые не исключительно нам принадлежат, а составляют общее, простодушное, всем народам принадлежащее. — Вы смешны, душа моя, извиняясь предо мною в вашей дерзости критиковать меня. Вы, например, так меня похва- лили, как никто похвалить не может; если те замечания, которые вы сделали, со- ставляют итог всего, что можно заметить, то мое творение совершенно. Полдюжины выражений в 6000 сгихов! Господи, помилуй! Да это такая багатель, такой антра- ша, что хоть на стену лезь от радости. После ученых, отчетливых критик Стурдзы и Фарнгагена — скажу вам без всяких маскарадных, хвалебных закорючек — для меня всех прочих критиков дороже ваше мнение и моей милой Авдотьи Петров- ны. У вас чудное чутье русского языка, у нее чудное чутье поэзии, да и по-русски пишет она, как никто, — именно той поэзии, которая заключается в том je пе sais quoi, которое всюду и нигде; так что, слив вас двух в одно, я могу иметь полную критику, лучшую оценку прекрасного и глубокое понятие о не прекрасном, и все это не в угождение авторского самолюбия (которого во мне теперь совсем нет), а как дележ того, что мило душе, с родными душами. Жалею, что нет для меня суда Пушкина: в нем жило поэтическое откровение. Вот почему и весело бы было для меня, несказанно весело, если бы вы обе, мои соколыбельницы, вы и Дуняша, по- более разболтались со мной о моей милой Одиссее, которую теперь записываю при шуме детей моих, около меня прекрасно играющих, и в виду их матери, которая однако ее читать не может и которую в этом отношении вы обе для меня заменяете. При сем письмо от жены и мой портрет, нарисованный вчера моею дочкою Алек- сандрою Васильевною» (УС. С. 123—126). 17 (29) апреля 1849 г. Баден-Баден. Maison Kleinmann Великому князю Александру Николаевичу ...мне хотелось сделать вам приношение, хотелось кончить «Одиссею», чтобы иметь право сказать вам: примите мой смиренный подарок. «Одиссея» кончена; она по- священа великому князю Константину Николаевичу; но она составляет последние два тома полного издания моих сочинений, которые вы благоволили позволить мне посвятить вашему имени. Это издание отпечатано здесь, и оконченная «Одиссея» также почти вся отпечатана (...). Я давно не имел счастия писать к вашему высочеству; это объясняется тем, что мне хотелось, во что бы то ни стало, кончить к сроку «Одиссею», и я отложил всякую переписку до окончания главного труда моего. Это истинный tour de force: менее нежели во сто дней я перевел ХИ-ть песней, которые по мере перевода печатались и теперь совсем почти отпечатаны. Если бы я не попал в Баден, где посреди кипят- ка Германии царствует полное спокойствие, о таком подвиге было бы и подумать невозможно» (С 8. Т. 6. С. 591). 6 (18) мая 1849 г. Страсбург Р. Р. Родионову Долгое же молчание мое изъясняется тем, что я отложил всякую переписку до тех пор, как кончу «Одиссею». Я кончил ее еще 11/23 мая; но после был занят по- правкою и корректурою и от напряженной работы сделался так ленив, что во все это время не мог решиться приняться за перо. (...) «Одиссея» отпечатана до послед- него листа, который еще не был у меня в корректуре. Туг захватила нас революция, и Рейф теперь в Страсбурге. Он говорит, что можно будет скоро все привести в по- рядок (РНБ. Ф. 286. Оп. 2. № 130. Л. 12—13). 12 (24) мая 1849 г. Страсбург Д. 77. Северину Одиссея копчена. (...) Я ее однако уже кончил 23 апреля, но мне хотелось при- бавить: и напечатана. И уже послан был в типографию последний лист, как вдруг буря перебросила меня в Страсбург. Но это однако не помешало ничему. В то же время переброшен был из Карлсру в Страсбург и Рейф, опекун печатания Одиссеи. Сию минуту я отправил корректуру последнего листа в типографию. Дело с концом. Бог поможет остальному. Таким образом мой монументальный труд совершился. Уведомь об этом Стурдзу; он принимает живое участие в моей работе. Это был tour de force. Я начал переводить XII 1-ую песнь в конце октября; XXIV была кончена 23 апреля, но всего-на-всего работал я менее 100 дней. Быстрота работы ничему не повредила, ибо я поправлял в печатной корректуре, и поправлял с величайшею строгостию, так что иной лист до пяти раз был ко мне присылаем. А в корректуре поправляется лучше. И думаю, что последняя половина, хотя и труднее первой, переведена вообще лучше. D'un seul jet*. Перешли это моему Аристарху (*в один присест, в один прием — фр.) (РА. 1900. № 9—12. С. 48). 17 (29) мая 1849 г. Страсбург-Базель Р. Р. Родионову Мои же распоряжения на счет № II суть следующие: a) IX том, в котором заключается «Одиссея», посылается неполный. Последний лист еще не отпечатан. Но я хотел, чтобы отправление было сделано немедленно, ибо Карлсру скоро сделается местом битвы. В пылу брожения и пожара может и мое бедное имущество разлететься дымом. Последний лист будет отпечатан ско- ро и досгавится после; если же что недоброе с ним случится, то об этом вам будет сделано уведомление; можно будет тогда отпечатать этот последний лист в Петер- бурге; я пришлю поправленный оригинал. Разница в печати придаст изданию ори- гинальную физиономию. b) С печатными экземплярами посылается и рукопись (не поправленная) «Одис- сеи» второй части; отдать ее в цензуру, а когда выйдет из цензуры, отпечатанный пропуск приложить к тому тому, где «Одиссея», вторая часть. (...) d) Второй том «Одиссеи» должен продаваться особенно тем, которые получили два первых тома «Новых стихотворений». Он имеет и особый титул: Н.с. том III. Напечатать объявление. Цену назначьте сами. Чем дороже, тем лучше (РНБ. Ф. 286. Оп. 2. № 130. Л. 16—16 об.). 7 (19) июня 1849 г. Тун Д. 77. Северину Скоро к тебе явится второй том моей Одиссеи, или IX Полного собрания. Ошиб- кою переплетчика в этом томе помещено мое посвятительное письмо Наследнику: его место во главе всего издания, то есгь первого тома. Советую тебе велеть пере- плести, как то изображено в приложенном рисунке (РА. 1900. № 9—12. С. 49). 11 (23) — 13 (25) июня 1849 г. Тун Д. 77. Северину На сей почте посылается тебе второй том Одиссеи. Может быть твой экземпляр уже послан тебе Рейфом. Если ты его получил, то отошли этот от меня Стурдзе. Если же не получил, то и не получишь, ибо я предуведомил Рейфа, что пошлю от себя. Тогда осгавь у себя этот. Прошу принять с любовью младшую дочку старика Жуковского. Она лучше всех прежних поэтических дочек его и повеселила крепко душу его на старости. Теперь прости, поэзия; милости просим, святая проза. Уже много есть у меня деток и от этой второй жены. Я намерен некоторых из них, если успею, послать к тебе для доставления Стурдзе, ибо они такого рода, что им не толь- ко нужно его одобрение, но и его строгий экзамен, его выправка. (...) Мне на тебя завидно: как тебе весело будет читать Одиссею! (РА. 1900. № 9—12. С. 49—50). 23 июня 1849 г. Берн К. А. Фарнгагену фон Энзе Тороплюсь поднести вам вторую часть моего перевода Одиссеи, прося вас при- нять мое подношение с той же благосклонностью, которую вы уже выказали к на- чалу моей работы. Перевод был окончен быстро, но без небрежности. Несмотря на то что я употребил на мою работу менее ста дней, я делал исправления с большой взыскательностью: печатание производилось одновременно с переводом, и я мог делать исправления перевода даже в корректуре; это очень легко, потому что Ба- ден, где я жил, близко от Карлсру, где была моя типография. Вы знаете по опыту, что гораздо лучше поправляешь по напечатанному, чем по оригиналу; манускрипт скрывает ошибки, напечатанное делает их ощутительными. Я держал иногда от 5 до 6 корректур одного и того же листа. Мне кажется, Гораций советует поэтам сохранять свои произведения под ключом девять лет, прежде чем отдать их публи- ке, — этот совет бесполезен для меня; если поэту вообще необходимо девять лет, чтобы забыть свои стихи и быть в состоянии читать их, как чужое произведение и лучше чувствовать ошибки, которые в них находятся — мне надобно только не- сколько часов для этого полного забвения; я читал каждый корректурный лист, как что-то новое для себя; подобная способность забывать (в этом случае счастливая) сокращает время и дает часам цену годов. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы у вас не было основания сказать мне: лучше бы ты сделал, если бы исправно последовал совету старого Горация. Во всяком случае моя работа кончена. Глупая революция разрушила Баден, но имела любезность отсрочить свой взрыв до момента, когда я отдал последнюю песнь в типографию. Корректурные листы этой последней песни должны отыскивать меня в Страсбурге, куда я переехал со своей семьей в момент- появления великого Струве в Бадене. Мое окончательное «Печатать!» могло быть написано только в Базеле. Наконец все кончено. Издание даже послано в Петер- бург. Я надеюсь, что моя гиперборейская Одиссея, как ее греческий герой, безопас- но пройдет между Сциллой и Харибдой революции; ее путь лежит в Карлсру через Мангейм и Кельн — роковая дорога, где собрались в данный момент все чудови- ща поэтического вымысла под пошлой формой красных разбойников. Экземпляр, предназначенный для вас, пойдет по верной дороге: примите его с благосклон- ностью и сохраните благосклонность к тому, кто его посылает вам в дар (РБ. 1912. Ноябрь-декабрь. С. 31. Подлинник по-французски). Июнь 1849 г. К А, Фарнгагену фон Энзе [В бумагах Фарнгагена сохранился лисюк руки Жуковского (июнь, 1849 г.), сле- дующего содержания:] Главные поправки, коюрые нужно сделать в первом томе Одиссеи. Прочие по- правки напечатаны в конце тома. [Все эти правки внесены в издание П. А. Ефремова]. Лишние стопы Песнь — стих Читай VIII —57 Все переходы палат и дворы и притворы народом. X —350 Все они дочери были потоков и рощей священных. XI — 186 Всех угощая, как то облеченному саном высоким Следует; все и его угощают. Лаэрт же не ходит. XI — 243 Воды пурпурные встали горой и слиявшись прозрачным. XI — 395 Слезы я пролил, увидев его; состраданье проникло Душу мне, мертвому другу я бросил крылатое слово. XII —268 Словом Цирцеи, меня миновать убеждавшей опасный. XII — 430 Солнце — себя я узрел меж скалами Харибды и Скиллы. Недостает стопы Песнь — стих Читай X— 167 Сквозь переплетши тростинки и плотно скрутив их, веревку Свивши, связал я оленю тяжелому длинные ноги; (РБ. 1912. Ноябрь-декабрь. С. 16—17). 25 июня1849 г. Д. П. Северину А Одиссея! Helas! Helas! Чуть ли она не разлетелась дымом. Все экземпляры IX-ro тома, или 2-го Одиссеи разлетелись дымом, были отправлены из Карлсру по Рейну; их остановили в Мангейме; а Мангейм, говорят газеты, бомбардирован; и во всех газетах повторения, что пакгауз с товарами сгорел; еще и не имею известия; но кажется, что мне придется петь панихиду (РА. 1900. № 9—12. С. 51). 11 июля 1849. Баден-Баден И, И. Базарову Получили ли Вы второй том Одиссеи, посланный Вам через Северина? Уве- домьте (С 7. Т. 6. С. 644). 42 - 3454 659 24 августа 1849 г. Варшава Великому князю Константину Николаевичу (...) Письмо ваше наконец порадовало меня и в поэтическом отношении. Вы говорите мне о моей «Одиссее» не одни общие фразы; вы говорите мне именно то, что я желал бы слышать от всякого, имеющего поэтическое чувство и зоркий вкус, читателя. И меня радует, как автора, то, что вы с этим свежим, никакими школь- ными правилами не испорченным чувством, нашли в моем переводе именно то, к чему я наиболее стремился, и без чего, какое бы ни имел впрочем достоинство перевод, он был бы негоден: простоту святой, непорочной, девственной древно- сти. Если вы, не зная, как и я, по-гречески, поняли из моей «Одиссеи», что такое трехсотгысячелетний старик Гомер; если он, в моем с него снимке, представился вам простосердечным, вдохновенным сказочником, бродящим из города в город, из селения в село, поющим или рассказывающим, под звуки лиры, сказки о слав- ных днях старины, просто, неукрашенно, болтливо, и если и у вас зашевелились волосы на голове от его непритворного вдохновения почти так же, как за 3000 лет они шевелились у старых и молодых на собраниях народных — то, конечно, работа моя удалась и в разговоре моем с поэтом, отделенном от меня почти 30-ю веками, сердце сердцу весть подало. Как должно переводить Гомера, о том я сказал в отрывке, помещенном вместо предисловия в начале «Одиссеи». Желаю знать от вас, испол- нил ли я эти условия. Но, возвращаясь к письму вашему, скажу, что я радуюсь не за себя особенно вашими замечаниями на перевод мой (вы меня хвалите), но особенно за вас; и эти замечания столько же бы меня за вас обрадовали, когда бы они были строгим неодобрением труда моего; радуюсь за вас тому, что вижу из написанного вами, как вам доступна поэзия (С 7. Т. 6. С. 369—370). Около 27 августа 1849 г. Варшава Р. Р. Родионову Любезнейший Ростислав Родионович. Я от вас давным-давно не имею никакой вести. Совсем не знаю о судьбе 2 тома «Одиссеи» и только здесь услышал от некото- рых, что они уже видели ее вышедшую в свет (РНБ. Ф. 286. Оп. 2. № 130. Л. 18). 1 сентября 1849 г. Варшава С. 77. Шевырёву Не могу не написать к вам несколько строк, любезнейший Степан Петрович. Ну уж полакомили вы меня вашими статьями об «Одиссее». Мне до приезда моего в Варшаву не было известно, сказал ли кто хоть слово о моей новорожденной дочке и о ее вступлении в свет. Вы приняли ее, как добрый друг, отец и покровитель, и она с хорошею репугациею покажется перед людьми. Рекомендую в вашу милость вторую часть «Одиссеи»: эху часть я переводил con amore и люблю ее более первой. Труд совершился неимоверно скоро, в 94 или 96 дней; но поправка была совест- ная; перевод шел рядом с печатанием; но по близости Карлсру (где типография) от Бадена (где я жил) я мог иметь до шести корректур одного и того же листа и по- правлял до тех пор, пока не был сам доволен: в корректуре гораздо лучше видятся ошибки, нежели в рукописи. Остались только некоторые места, которые надлежало бы поправить; да я их и поправил, но этих поправок не мог уже напечатать. Бунт выгнал меня из Бадена; корректуру последнего листа я уже послал из Страсбурга в Карлсру. Вот вам мой отчет. Желал бы доставить вам эти варианты для «Москвитя- нина»; но здесь в Варшаве не успел этого сделать. (...) А вы потешьте меня, сказав мне два слова о моей второй части; вероятно, вы напишете об ней статью в допол- нение к написанным; был бы для меня самый приятный от вас подарок получить все статьи вместе (PC. 1901. № 7. С. 99). 9 сентября (11 октября) 1849 г. Баден-Баден Великому князю Александру Николаевичу Можно ко всему этому прибавить и то, что работа артиста зависит от располо- жения духа и что живописец, хотя и может во всякую минуту взять в руки кисть, но не всегда может успешно работать этою кистию. Я приведу здесь в пример самого себя (живопись и поэзия родные сестры). Я перевел последние XII песней «Одис- сеи» менее нежели во сто дней: это неимоверно скоро; но с этих пор до настоящей минуты не могу приняться ни за какую работу, и этой силы не могу дать себе про- извольно (С 8. Т. 6. С. 598). 29 сентября (11 октября) 1849 г. Баден-Баден 77. А, Плетнёву ...скажите мне слова два о второй части моей «Одиссеи» — я переводил ее con amore, и работа шла неимоверно быстро; менее нежели во 100 дней переведены были и даже отпечатаны все XII песней; поправка шла рядом с переводом; я по- правлял в корректуре, что гораздо лучше и вернее, нежели в манускрипте, и почти всегда имел 6 корректур каждого листа (это было возможно по причине близости Бадена, где я жил, от Карлсру, где производилось печатание). И как будто свыше было определено, чтобы тишина в Бадене продолжалась до окончания груда мое- го. Последний лист был отпечатан и несколько корректур его было уже отправ- лено в Карлсру, как вдруг вспыхнул мятеж, который принудил меня немедленно переехать с семьей в Страсбург. Туда явился и Рейф из Карлсру; он также бежал от мятежа, но не забыл мне привезть последнюю корректуру, которая и подписана была в Страсбурге. Несмотря на бунт, все экземпляры были немедленно отправле- ны по Рейну в Мангейм, из Мангейма в Кельн, а из Кельна по железной дороге в Штетин; и я уже давно имею известие от Шлецера, что все благополучно отправле- но в Петербург. Но из Петербурга нет никаких вестей. И я прошу вас убедительно дать мне какое-нибудь известие. Мое бегство в Страсбург не позволило мне сделать эрраты; некоторые места мною поправлены в самом тексте; а некоторые опечатки надлежало бы непременно заметить: но напечатанию всего этого положила пре- пятствия вооруженная Баденская вольница. (...) Скажите поболее о себе; дайте свое мнение об моей «Одиссее». Я сообщу вам после то, что мне пишет об ней Фарн- гаген фон Энзе (теперь один из первых критиков в Германии); он знает прекрасно и греческий и русский язык; если он мне не льстит, то могу считать мою работу удачною. — Простите, любезный друг; скажите обо мне весть всем нашим друзьям, совершенно меня забывшим. Не диво ли? Каждому из них я послал по экземпляру моего Гомера. Ни один не откликнулся! Ни один не сказал спасибо! И поэт и труд поэта остались в пренебрежении именно от тех ценителей, которых бы голос было 42* 66l гак приятно услышать. Но я трудился для сладости труда, и для меня довольно (Переписка. Т. 3. С. 615, 617). 19 (31) октября 1849 г. Баден-Баден Великому князю Константину Николаевичу Вот почему, при чтении вашего милого письма, я так обрадовался вашей до- ступности поэтическому вдохновению, обрадовался не потому, что вы хвалили мой перевод, а потому, что таким языком говорили мне о самом Гомере. (...) Поэзия на- родная, в которой отзывается вся жизнь народа, Гомер, Данте, Шекспир, Мильтон, греческие трагики, некагорые чудные поэты Востока (не называю никого из но- вейших) — вот товарищи жизни. Беседа с ними во всякое время есть очарование (С 7. Т. 6. С. 371). 31 октября (12 ноября) 1849 г. Баден-Баден Н. В. Гоголю Обними за меня Шевырева. Благодарю его за дружеский ответ на мое письмо из Варшавы. Он очень, очень бы одолжил меня, доставив мне через Булгакова свои статьи об «Одиссее» (если можно, и первую и вторую), если эта написана (СС 1. Т. 4. С. 551). 31 октября (12 ноября) 1849 г. Баден-Баден А. Ф. фон дер Бриггену Мы принуждены были поселиться в Баден-Бадене. (...) И действительно, пре- бывание прошлой зимою в Бадене было полезно и жене моей, (...) и мне, которому покойная жизнь в Бадене дала возможность перевести и напечатать менее неже- ли во сто дней последние XII песней Одиссеи. (...) Получили ли Вы вторую часть Одиссеи? Желал бы знать Ваше мнение о моем переводе (С 7. Т. 6. С. 627—628). 3(15) ноября 1849 г. Баден-Баден А. С. Стурдзе Но бунт не помешал мне кончить и даже напечатать вторую часть «Одиссеи». Она отправлена давно в Россию, и я полагаю, что экземпляр, вам назначенный, на- ходится теперь в руках ваших. Эту вторую часть я переводил con amore; она при- влекательнее первой. И перевод мой был кончен неимоверно скоро: менее, нежели в сто дней, переведены все XII песней; возможность этого изъясняется тою совер- шенною независимостью и тишиною, которыми я пользовался прошлою зимою. Замечательно то, что эта тишина нарушилась не прежде, как накануне отпечатания последнего листа «Одиссеи»: последнюю корректуру этого листа я послал в Карл- сру уже из Страсбурга, куда должен был убраться из Бадена. Прошу вас сказать мне слово о моей работе. (PC. 1902. № 5. С. 397). 11 ноября 1849 г. Баден-Баден И, И. Базарову Прислал ли я Вам вторую часть Одиссеи? (С 7. Т. 6. С. 645). 6 (18) декабря 1849 г. Баден-Баден Я. В. Нащокину Мои литературные подвиги вам должны быть известны хоть отчасти. Не ду- маю, чтобы они возбудили какие-нибудь впечатления на Руси: я напечатал до ста экземпляров (для раздачи моим соотечесгвенным друзьям и знакомцам) «Одиссеи» и «Рустема», которые мне самому кажутся лучшим из всего, что мне случилось на- марать на бумаге пером моим — почти ни один не сказал мне даже, что получил свой экземпляр. Если так приятели и литераторы, что же просто читатели? Впрочем, я и не для участия от кого бы то ни было (сколь оно ни приятно) работаю над «Одиссе- ей»; я пожил с святою поэзиею сердцем, мыслию и словом — этого весьма довольно (Загарин. Приложение. С. LXX). 8 декабря 1849 г. Баден-Баден И. И. Базарову Очень рад, что моя поэтическая слава заглянула в Висбаден и что Винтер, хотя и холоден быть должен по своему имени, с таким жаром принял участие в моей Гиперборейской Одиссее (С 7. Т. 6. С. 646). Конец 1849 г. Баден-Баден Великому князю Константину Николаевичу Я промедлил моим ответом, хотя по прочтении письма и загорелось во мне силь- ное желание отвечать на него. Приношу вашему высочеству мою повинную голову; тем более я виноват перед вами, что обязан вам благодарностию за то участие, кото- рое вы принимаете в моей дочке «Одиссее», вашей крестнице. Она моя фаворитка; она повеселила меня на старости лет гак мило и живо, что мне казалось всегда в ее по- этическом присутствии, что я сбросил с своих плеч лег сорок. Она же из поэтических детей моих та, которая наидолее переживет меня. Поэзия в наше время утратила много своего кредита, утратила и от того, что наше железнодорожное и журнально- сумасбродное время не имеет ничего в себе поэтического, и от того, что поэты зата- щили ее в грязь партий, в болото безверия и в лужу безнравственной чувственности. Вследствие этого не могу надеяться, чтобы «Одиссея» произвела на большинство со- временных читателей какое-нибудь сильное действие; да я и не имел целию произ- водить какое-нибудь действие. Мне просто хотелось заглянуть в первомир поэзии, в этот потерянный Эдем, в котором во время оно дышалось так легко и целебно. Гомер отворил мне заповедную дверь в него, и я пожил счастливо с его светлыми созданиями, которых веяние было так гармонически-очаровательно посреди визгов и мефитического зловония бунтующей толпы, парламентных болтунов и ложно- вдохновенных поэтов настоящего времени. Со всем тем я не вовсе отказываюсь и от поэтически-благотворного действия моей поэмы. В шестьдесят лет можно судить о самом себе, как о постороннем, без пристрастия и без суетой хвастливости. Опира- ясь на собственном внутреннем чувстве, я думаю, что в переводе моем сохранена та первобытная простота, которая должна быть так пленительна в Гомере (особенно в «Одиссее»). Говорю должна быть, ибо оригинал «Одиссеи» в гармонии поэтического языка ее мне не знаком. Я старался угадывать эту гармонию чутьем; но то же самое поэтическое чутье шепчет мне, что я действительно угадал ее. Это же говорят мне и те, которые знают дело и которые могут сравнивать с подлинником слепок. Если же эта первобытная поэзия подлинно мною сохранена, то в ее природе так много живого, что она не пропадет и для потомства. Неприметно и таинственно будет она продолжать жить, подобно тому, как живут теплые ключи, бьющие из сердца самой природы и не иссякая дающие силу и исцеление тем, кто их пьет в их источнике. Мой труд не прибавил ничего к моей поэтической известности; не более шести человек (считая в числе их и ваше высочество) сказали мне свое мнение о моей ра- боте (нет! мой счет неверен, еще к шести надобно прибавить трех); в моей семье я ни с кем не мог поделиться своими поэтическими конфетами: ел их один; только в Варшаве попалась мне в руки дельная критика Шевырева; — одним словом, я не заботился о славе и похвале; но мне радостно думать, что после меня останется па- мятник твердый здешней моей жизни, и что в моей, меня пережившей семье, и во всех семейных кругах, где будет сохранено чувство истинной поэзии, будут весело, поминая меня, отдыхать от суматох житейских за чтением — моего Гомера, как отдыхает усталый путешественник под тенью придорожного дуба подле водоема с чистою водою, и мысленно благодарит того, кто некогда посадил этот дуб и постро- ил этот водоем для проходящих (С 7. Т. 6. С. 372—374). 20 января (1 февраля) 1850 г. Баден-Баден Н. В. Гоголю Ты так обленился, что и об второй части «Одиссеи» не сказал мне ни слова, а я ею более доволен, нежели первою. Как ты? (СС 1. Т. 4. С. 554). 3 (15) февраля 1850 г. Баден-Баден 77. А. Плетнёву Наконец ваше письмо прибыло ко мне из Варшавы; оно порадовало мне сердце за мою «Одиссею», которая не есть от меня дар современникам — в наше время ли- тература взяла уродливое, безнравственное, лишенное всякого очарования направ- ление. Но об этом предмете будем говорить после. Теперь надобно нам заняться ма- териальною стороною «Одиссеи» и моих сочинений — то есть их распродажею. То, что вы и весьма немногие говорите мне о труде моем, который так сладостно пове- селил мою старость и озолотил мне многие плоды жизни, для меня весьма удовлет- ворительно. Я весьма однако сожалею, что вошел в убыток и напечатал особенные экземпляры для моих друзей и знакомых; вместо ста экземпляров мне бы должно было раздать десяток, не более. Ни один не только не порадовал меня изъявлением своего участия, но и не потрудился уведомить о получении экземпляра. Это мне было больно и досадно, особенно от Смирновой, от Вьельгорского, от Карамзиных. (...) Вы называете мой перевод второй части «Одиссеи» подвигом исполинским — это особенно в том отношении правда, что моя работа была постоянная и без всякого внешнего подкрепления; первые 12 песней переведены во Франкфурте; там жил в моем доме Гоголь, я читал ему мой перевод, он читал его мне и судил об нем как поэт; по- том я читал его вместе с Хомяковым, наконец с Тютчевым — все это было истинным поэтическим наслаждением, не пиром самолюбия, а просто лакомством за трапезою Гомера. Ничего этого я не имел, переводя вторую часть «Одиссеи» в Бадене; никто бы лучше моей жены не оценил груда моего и не дал мне совета — у нее и душа и чутье поэтическое; но я еще не выучил ее по-русски; и ни с кем из русских, мною встреченных в Бадене, не приходило мне и в мысли познакомить моего лавроносно- го старца Гомера. Я был вполне одинок... Но куда я убежал от моих предположений насчет распродажи моего издания? Еще однако одно маленькое отступление: у меня такая беспамятность, что я почти ни слова не помню из «Одиссеи». Знаю только наи- зусть одну первую песнь; но теперь думаю, что и ее не буду уметь прочитать без кни- ги. Я могу читать мой перевод как чужой; это было со мною и во время моей работы. Окончив песнь, я отсылал ее в типографию, и когда приносили ко мне корректуру, я читал ее, как нечто вовсе для меня новое, и это было почти так со всякою коррек- турою. Ог этого и ошибки ярче бросались в глаза. Вот и теперь, перечитав ваши письма и полакомившись, не вашими похвалами, а вашею поэтическою симпатиею, мне захотелось развернугь вторую часть «Одиссеи», и я прочитал песни стрельбы из лука и убийства женихов как нечто, не только не мною писанное, но и как нечто, никогда мною не читанное. И мне стало грустно, что эта прелесгь труда для меня миновалась. Нет сомнения, что во всяком создании поэтическом самое сладосгное для поэта есть самый акт создания, и что продолжение работы усладительнее самого ее совершения. (...) Это была большая ошибка с моей стороны, что я напечатал осо- бенно 2000 экземпляров новых стихотворений и не отложил публикации до окон- чания «Одиссеи»... (Переписка. Т. 3. С. 630—632). 23 января 1850 г. А. Мальтицу Я хотел просить вас взяться послать мой ответ принцу Иоанну с экземпляром моей гиперборейской Одиссеи. Эта последняя, чтобы явиться приличною принцу («настоящему поэту»), должна была принарядиться; для этого я должен был по- ручить ее заботам литературного парикмахера, живущего в Карлсру, а он имел доброту быть осмотрительным в своей работе и, следовательно, страшно задер- жал — что часто бывает с его германскими соотечественниками, — а поэтому мой ответ принцу (а с ним и вам) благополучно запоздал. Но вот, наконец, мое письмо с Одиссеей, на которой я вас прошу написать адрес и послать к принцу прямо и чрез посредство г-на Шредера — это вполне предоставляется на ваше усмагрение (РБ. 1912. Ноябрь-декабрь. С 33—34. Подлинник по-французски). 2 (14) марта 1850 г. Баден-Баден Великому князю Константину Николаевичу ...но мне самому как-то чудно и в то же время умилительно подумать, что вы, которого я, покидая Россию, оставил еще за учебным столом, уже теперь отец се- мейства, что вы окурены уже порохом и более видели земель в ваших странствиях, нежели мой Одиссей, представленный вам в русском костюме... (С 7. Т. 6. С. 379). 6 марта 1850 г. 77. А. Плетневу Второй том «Одиссеи» может большею половиною остаться у нас на руках. Это поздний урок: на Руси нельзя еще выдавать первого тома прежде второго. Осо- бливо, когда дело идет об «Одиссее» и тому подобном. Русский человек беззаботен. Он не купит продолжения и «Вечного жида» и «Фоблаза»; чего ж гут надеяться для «Одиссеи»? Если же останется на руках довольно экземпляров второго тома, то можно будет перепечатать в том же количестве первый... (Переписка. Т. 3. С. 644). 18 (30) апреля 1850 г. Баден-Баден 77. А. Вяземскому Мне хотелось сделать вам сюрприз и привести всю переведенную мною Илиаду. (...) Илиады переведено полторы песни, и с нею бы сладил легче, нежели с Одис- сеею; ибо в ней более поэтического и высокого, которым гораздо удобнее владеть, чем простым и невдохновенным, которое упрямо лезет в прозаически-тривиальное. (...) У нас нет настоящего чтения — есть одна необходимость убивать как ни попало время читаемою книгою; то же, что в книге, не производит ни в ком участия; кто печатает свои мысли, тот ни с кем ими не делится. Например, переводить 24 песни Одиссеи было довольно отважное, прибавлю — безнадежное, предприятие. Первая половина Одиссеи напечатана прежде второй: что же? Более половины тех, кто ку- пил первую половину, не полюбопытствовали прочитать второй. Несмотря на это я все-таки, когда отделаюсь от своей педагогической работы, переведу Илиаду: тогда после меня останется прочный монумент моей жизни. Если, как пишет мне Фарнга- ген, говоря о моем переводе: "Wir, Deutchen, haben nichts so gelungenes"*, то из этого следует, что мой перевод есть ближайший к подлиннику, ибо до сих пор таким слыл Фоссов: дать отечеству чистого Гомера есть великое утешение. Хотя заживо я не буду иметь никакой славы, но Гомер, и с ним мой голос, отзовутся в потомстве отечества. А мне за это в прибавок — наслаждение трудом, несказанно для души животворным (*Мы, немцы, не имеем ничего столь замечательного — нем.) (С 7. Т. 6. С. 637—638). 2 (14) июня 1850 г. Баден-Баден 77. ^4. Плетнёву Я прочитал недавно в журнале Министерства Просвещения дельную статью о моей «Одиссее» (это в январском № 1849 г.). Она подписана Г. С. Я бы желал знать, кто этот Г. С. Написано со знанием дела, с достоинством, с чувством поэтическим. Автор не вошел в подробный разбор перевода, отложив этот труд до окончания моего труда. Теперь «Одиссея» кончена. Кончил ли мой Аристарх свою обещанную работу? Я бы рад был, если бы он занялся сравнением русского с греческим, он бы и мне мог сказать много поучительного, ибо я не знаю своего подлинника. Если бы он заметил и ошибки, я бы охотно воспользовался добросовестными замечаниями для второго издания. Уведомьте его об этом, ежели знаете, кто он, и мне перешлите его имя... (Переписка. Т. 3. С. 668—669). 16 (28) июня 1850 г. Баден-Баден Великому князю Александру Николаевичу Но меня радует мысль оставить твердый памятник моей поэтической жизни, даровав моему отечеству всего Гомера таким, каков он есть. Это мне удалось в «Одиссее» (не назовите этого чванством). Нет! Немцы, знатоки русского и грече- ского языка, говорят мне и печатают, что мой перевод лучше Фоссова, а Фоссов лучший из всех известных переводов Гомера. Это меня тянет к «Илиаде». Но если мой перевод Гомера, если Гомер получит через меня на Руси ту привлекательное!ь, благодаря которой он живег уже три тысячи лег в памяти людей, то вместе с ним и я останусь жив на долгие времена в памяти моей России (РА. 1885. № 7. С. 359). 25 июня (7 июля) 1850 г. Баден-Баден Великому князю Александру Николаевичу Это письмо будет вручено Вашему Высочеству Рейфом, который имеет счастие быть лично вам известен; представляю вам в нем крестного отца моей «Одиссеи», может быть и моей «Илиады»... (РА. 1885. № 7. С. 360). 1 (13) февраля 1851 г. Баден-Баден Я. В. Гоголю Если бы ее не было [имеется в виду педагогика, которой Жуковский активно за- нимался в тот момент], то я бы перевел всю «Илиаду»; полторы песни переведены (каталог кораблей сбросил с плеч: это было самое трудное), все пошло бы по маслу; (...) надеюсь, что «Илиада» от меня не уйдет: великое было бы дело оставить по себе в наследство отечеству полного Гомера (СС 1. Т. 4. С. 555). Март 1851 г. А*. А*. Зейдлицу Теперь обращаюсь к письму твоему: оно порадовало мою душу. Ты поэтическим языком поговорил со мною о моей поэзии; я давно такого лакомства не имел; как ни уютно мне в моей семье, но с моею поэзией никто здесь не знаком. Русского язы- ка мои ближние не знают. И это составляет особенное достоинство моего перевода «Одиссеи», что он совершился без свидетелей, выключая одного Гоголя, который читал первые 12 песен: остальные я переводил в Бадене. Для курьеза посылаю тебе табличку, из которой увидишь ход перевода. Те числа, против которых стоят точки, означают те дни, в которые я занимался переводом; из этого увидишь, что послед- ние 12 песен переведены менее нежели в 100 дней. Эти сто дней были счастливые дни! Для чего я работал? Уж, конечно, не для славы. Нет, для прелести самого тру- да! Ничто не может сравниться с тем наслаждением, какое заключалось для меня в уединенной, безмятежной беседе с поэтическими, девственно-непорочными виде- ниями Гомера, которые прилетали ко мне из светлой старины и навевали мне на душу свежий воздух поэзии первобытной. Работал не для славы! Там, на Руси, не многим может понравиться Гомер; а в Европе мой Гомер никому не слышен. Но все великое услаждение — поделиться им с теми, кто, как ты, его знают и смотрят на его создание глазами поэтическими. И я всем сердцем благодарю тебя — не за твое одобрение, а за то, что ты не поленился поделиться со мною тем чувством, которое произвела в тебе моя «Одиссея». О славе — скажу опять — я не забочусь; в 68 лет не до славы; но весело думать, что после меня останется на Руси твердый памят- ник, который между внуками сохранит обо мне доброе воспоминание. Теперь мой Гомер есть, так сказать, тайна; в наше время нет места поэзии Гомерической; но эта поэзия живуща: со временем она свое возьмет, и мысль, что в будущее время я буду для отечества довольно верным представителем этой поэзии, меня веселит и кажется мне чем-то существенным (Зейдлиц. С. 225—226). ПЕРЕВОД НАЧАТ В ЯНВАРЕ 1842 ГОДА. До 1-го октября 1844 года переведено VIII несен. Чис- ла. В 1844 году во Франкфурте. В 1848 году в Бадене. В 1849 году в Бадене. Октябрь Ноябрь Декабрь Октябрь Ноябрь Декабрь Январь Февраль Март Апрель 1 IX XIII XV 2 ... ... С 1-го по 6-е мая 213 стихов. . •. . •. XIX 3 ... XXIII 4 5 ... X 6 ... ... ••• i 7 .. • XXIII ; 8 9 ... ... | 10 IX 11 12 XVII ; ; 13 XV XVIII j 14 X . . • XIV XIX 15 . . . . . . . . . XX | 16 XI XIV XXIV , 17 ... • • • 1 18 . . . . . . . . . ... ? 19 . . • XII . . . XX ... ( 20 XVI XXI ... 1 | 21 . • . . . . 22 • . . . . . XVII XVIII !• 23 . . . • . • . . . 1 24 XXI xxiv ! 25 XXII 1 ? 26 XI 27 XIII 28 XII XIV j 29 I 30 ? 31 ... •...•..•- „. XXII 5 (Зейдлиц. С. 227). К. К. Зейдлицу Твой голос о моей «Одиссее» был сладкою для меня гармонией. Не поставь мое- го удовольствия слушать твой приговор на счет суетного самолюбия; нет, в мои лета нет уже самолюбия; да я и всегда был чужд его ребячеству. Но в том чувстве, с каким я слушаю похвалу Одиссеи моей, выходящую из души поэтической, есть нечто подобное чувсгву отца, который, выводя в свет свою милую дочь, видит, с какою симпатией, с каким благоволением встречают ее некоторые немногие, ко- торых мнение ему драгоценно. Ты принадлежишь к числу этих немногих. И ты поймешь, что я переводил Гомера не для похвалы, а чисто для того высокого вну- треннего наслаждения, которое объемлег душу в безмолвном святилище поэзии: и это святилище было для меня a la lettre безмолвное, ибо никто в моей семье не мог вслушаться в русское пение Гомера. Из моих русских соотечественников только один отозвался о нем письменно, и другой еще печатно; ты третий, и самый зна- чительный для меня, как по твоему поэтическому чутью, так и по знанию дела. То, что ты находишь в моем переводе, есть именно то, к чему я сам желал дойти. Это стремление сохранить в моей копии младенчески-чистый характер первобытной поэзии моего подлинника было для меня поэтическою жизнию во всей ее святости. И в этой мысли для меня много утешительного, хотя она сама по себе мечта, — в мысли, что моему отечеству останется в моем Гомере мой вечный памятник: если подлинно в нем отзываются чисто и гармонически те звуки, которые три тысячи лет утешают сердца избранных, то надолго и на Руси останется отзыв моей поэти- ческой жизни (Зейдлиц. С. 225). Весна 1851 г. К. К Зейдлицу Я начал переводить «Илиаду» и перевел уже первую песнь и половину второй, и если бы так пошло, то весьма вероятно, что я кончил бы всю поэму (которую гораздо легче переводить нежели «Одиссею») к моему отьезду в Россию (Зейдлиц. С. 234). 22 ноября (4 декабря) 1851 г. Баден-Баден Я. А. Плетнёву Также прошу вас взять на замечание то, что я говорю об «Одиссее» для юноше- ства; всего было бы лучше, когда бы вы взяли один экземпляр ее, и по моим указа- ниям научили переплетчика, что и как заклеить; если же это сделано не будет, то поправленные места вместо пользы сделают вред, ибо обратят двойное внимание на те места, которые должно выкинуть (...) (Переписка. Т. 3. С. 717—718). «Прошу исключить однако из своей обязанности перепечатывание особенно "Одиссеи", которая может последовать, если окончится начатый мною перевод "Илиады"; если же "Илиада" не переведется, то и перепечатывание "Одиссеи" не будет нужно (...) Я должен обратить здесь внимание В. С. на одно обстоятельство: 3 тома Новых стихотворений, в числе которых находится и "Одиссея", могли бы быть исключительно определены на раздачу в награду учащимся в казенных за- ведениях при публичных экзаменах. Чтение "Одиссеи" особенно могло бы рас- пространить вкус к классической поэзии, которая у нас слишком забыта. Желая, чтобы "Одиссея" досталась в руки юношества без всяких грехов, я присоединил к 1-й части некоторые поправки, на которые во всяком экземпляре, назначаемом для юношества, могут быть заменены те места текста, которые не следует давать в руки юношам. Благоволите учредить. Чтобы означенные места, при переплете эк- земпляров, были по моему указанию, напечатанному в 1-м томе "Одиссеи", исклю- чены и заменены другими: это сделает "Одиссею" самою здоровою нравственною и поэтическою пищею для наших молодых читателей» (Из копии письма Министру Просвещения, приложенной к письму Плетневу. — Переписка. Т. 3. С. 718—719). Сост. В. Киселев, В. Красмаи, Н. Никопова, А. Плотникова, А. Янушкевич Илиада («Гнев нам, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына...» * Комментарий подготовлен при содействии гранта Президента РФ для государственной поддержки молодых российских ученых МД-915.2009.6) (С. 348) Автографы: 1) РНБ. On. 1. № 56. Л. 12—19 об. Черновая рукопись ст. 1—25 первой песни (л. 12—12 об.) и ст. 494—718 второй песни (л. 13 — 19 об.). Писа- но карандашом с многочисленными исправлениями. На полях проставлены даты перевода. На форзаце тетради находится расчет приблизительного объема текста и стоимости печати полного перевода «Илиады» (л. 2). 2) РНБ. On. 1. № 68. Л. 1—75 об. Черновая рукопись, включающая в себя не- мецкий прозаический перевод «Илиады» и собственноручный перевод Жуковского (песнь первая и ст. 1—12, 494—718 второй песни). Писанно частично карандашом, частично чернилами. На полях проставлены даты перевода (см. ниже). Копия: ОР НБ МГУ — писарская, авторизованная, писана чернилами с много- численными поправками. Две тетради, первая содержит рукопись первой песни «Илиады» (24 л.), вторая - ст. 494—718 второй песни (12 л.). При жизни Жуковского не печаталось. Впервые: Пропилеи. Сборник статей по классической древности, издаваемый П. Леонтьевым. Книга IV. Москва: В университетской типографии, 1854. С. 1—32 первой пагинации. Ц. р. от 1 июня 1854 г., цензор Д. Ржевский, 31 декабря 1854 г., цензор М. Похвистнев. Название в оглавлении: Илиада. Песнь первая и отрывки второй. Перевод В. А. Жуковского. Заглавие в тексте: Илиада (Песнь первая и вто- рой песни ст. 494—718). Печатается по тексту первой публикации, со сверкой по авторизованной копии и черновому автографу № 2. Датируется: 2 (14) октября 1849 г. (сг. 1—26 первой песни); 3 (15) октября 1849 г. (ст. 1—12 второй песни); 5(17) октября — 17 (29) октября 1849 г. (ст. 494— 718 второй песни); 22 июля (3) августа — 12 (24) августа 1850 г. (ст. 27—611 первой песни). В конце 1848 г. Жуковский признался П. А. Плетневу: «Приходило в голову, и не раз, искушение приняться за Илиаду, дабы оставить по себе полного собственного Гомера. Мысль была та, чтобы перевести все по теперешней методе с подстрочного немецкого перевода, и потом взять бы из перевода Гнедичева все стихи, им лучше меня переведенные (в чем, разумеется, признаться публике). Таким образом, два труда слились бы в один — но не по летам моим приниматься за такой долговре- менный труд, который овладел бы всею душою и отвлек бы ее от важнейшего — от сборов в другую дорогу» (С 7. Т. 6. С. 593). Тем не менее, закончив в апреле 1849 г. перевод «Одиссеи» и опубликовав вторую часть поэмы, Жуковский, согласно ав- торским пометам в черновике, являющимся главным основанием датировки, уже 2 (14) октября 1849 г., находясь в Баден-Бадене, приступил к переводу «Илиады». Перевод был начат с первой песни, из которой поэт вчерне перевел начальные 26 стихов. Перевод второй песни, однако, представлялся Жуковскому более слож- ной задачей: «каталог кораблей сбросил с плеч: это было самое грудное» (письмо Н. В. Гоголю от 1 (13) февраля 1851 г. // Переписка Н. В. Гоголя. М., 1988. Т. 1. С. 233). 3 (15) октября Жуковский перевел первые двенадцать стихов, с 5 (17) по 17 (29) октября 1849 г. — почта весь «каталог кораблей» (сг. 494—718). Как гласят пометы в черновой тегради, поэт переводил приблизительно по 20 стихов в день. После этого в работе над «Илиадой» произошел почти годичный перерыв, за- полненный педагогическими трудами и другими творческими замыслами. Однако само намерение вернуться к переводу сохранилось и переросло в план полного вос- создания поэмы, о чем Жуковский уведомил своих друзей. Так, 3 декабря 1849 г. он обратился к Д. П. Северину с просьбой о присылке перевода Н. И. Гнедича: «Об Илиаде не заботься; возвращу в целости; а если потеряю, то сам ее переведу, чтобы вознаградить твой убыток» // РА. 1908. № 9—12. С. 53. 18 (30) апреля 1850 г. Жуковский поделился с П. А. Вяземским уже оформившейся мыслью: «Мне хоте- лось сделать вам сюрприз и привести всю переведенную мною Илиаду» (С 7. Т. 6. С. 637). Наконец, поэт получил возможность продолжить свою работу и с 22 июля (3 августа) по 12 (24) августа 1850 г. перевел всю первую песнь. Довести свое намерение до завершения Жуковский не успел, будучи за- нят учебными проектами и поэмой «Странствующий жид». Но до самой смерти мысль о продолжении перевода не оставлялась, вылившись даже в обращение к П. А. Плетневу с планом нового совместного издания «Илиады» и «Одиссеи»: «Про- шу исключить, однако, из своей обязанности перепечатывание особенно "Одис- сеи", которая может последовать, если окончится начатый мною перевод "Илиа- ды"; если же "Илиада" не переведется, то и перепечатывание "Одиссеи" не будет нужно (22 ноября (4 декабря) 1851 г.; Переписка. Т. 3. С. 718). На протяжении 1851 г. Жуковский неоднократно подтверждал свое желание закончить работу над переводом до возвращения в Россию: «Я начал переводить "Илиаду" и перевел уже первую песнь и половину второй, и если бы так пошло, то весьма вероятно, что я кончил бы всю поэму (которую гораздо легче переводить нежели "Одиссею") к моему отъезду в Россию» (весна 1851 г., письмо К. К. Зейдлицу; Зейдлиц. С. 234); «...прошу тебя возвратить мне возвращенного мною тебе Гнедича. Постараюсь вос- пользоваться моим заточением и слепотою, чтобы вполне быть русским Гомером. Пришли поскорее Илиаду» (9-го (21-го) сентября 1851 г., письмо Д. П. Северину; PC. 1902. Июнь. № 6. С. 518—519); «Я постараюсь заняться переводом Илиады» (кон. окт. — нач. нояб. 1851 г., письмо Ф. И. Липману; Русский библиофил. 1912. Ноябрь-декабрь. С. 36). Первый опыт перевода гомеровской поэмы был произведен Жуковским в ра- боте над «Отрывками из Илиады» (1828). В них нашло воплощение авторское по- нимание текста как сосредоточенного преимущественно на судьбе главного героя. Это восприятие сохранилось и в 1840-е гг., в период перевода «Одиссеи». 19 фев- раля (3 марта) 1849 г. поэт писал П. А. Вяземскому: «План Илиады простее; там, однако, всем преобладающий Ахилл и сосредоточение всех действий около него для того, чтобы его возвеличить, и всем властвующая мысль о его безвременной смерти составляют что-то удивительно гармоническое и целое» (Гиллельсон. С. 67). Подобная «центростремительность» не позволяла Жуковскому воспринимать по- эму как универсальный эпический текст, и она до времени заслонялась «Одиссе- ей», более соответствовавшей авторскому идеалу эпической всеохватносги. Так, 28 октября (9 ноября) 1842 г. в письме великому князю Константину Николаевичу переводчик признавался: «Очень рад, что вы любите Одиссею; я сам люблю ее бо- лее Илиады. В Илиаде более высоких, поэтических образов; в Одиссее вся жизнь давно минувшего во всей ее детской беззаботности и неподдельном простодушии» (С 7. Т. 6. С. 359). Тем не менее, сам интерес Жуковского к «Илиаде» был очень устойчив. Поэма мыслилась своеобразным дополнением эпического мира «Одиссеи» и в этом каче- стве фигурировала в планах писателя с середины 1840-х гг., когда возник проект «Одиссеи для юношества». Здесь сокращенный текст,поэмы должен был сопрово- ждать «род пролога», излагавший события «до начала странствия Одиссеева»: «Эта картина обхватит весь первобытный, мифологический и героический мир гре- ков; рассказ должен быть в прозе; но все, что непосредственно составляет целое с Одиссеей, то есть Троянская война, гнев Ахиллов, падение Трои, судьба Ахилла и Приамова дома, все должно составить один сжатый рассказ гекзаметрами, рассказ, сшитый из разных отрывков Илиады, трагиков и Энеиды и приведенный к одному знаменателю. В этот рассказ вошли бы, однако, некоторые песни Илиады, впол- не переведенные» (5(17) декабря 1844 г., письмо А. П. Елагиной; Наше наследие. 2003. № 65. С. 85). Эта мысль, определившая концепцию и состав «Повести о войне Троянской», вскоре переросла в более обширный проект полного перевода «Илиады», который, вкупе с «Одиссей», составил бы «твердый памятник моей поэтической жизни, да- ровав моему отечеству всего Гомера таким, каков он есть» (16 (28) июня 1850 г., письмо великому князю Александру Николаевичу; С 8. Т. 6. С. 359). Намерение Жуковского подкреплялось немногочисленными, но чрезвычайно важными для поэта оценками перевода «Одиссеи» как наиболее соответствующего духу н слову Гомера (С. П. Шевырев, К. А. Фарнгаген фон Энзе, Н. В. Гоголь; см. комментарии к О.). Тем самым перевод «Илиады» позволил бы воссоздать для русского читате- ля гомеровский мир во всей его цельности и разносторонности, дополнив «про- стое и невдохновенное» начало «Одиссеи», «которое упрямо лезет в прозаически- тривиальное», началом «поэтическим и высоким» (18 (30) апреля 1850 г., письмо П. А. Вяземскому; С 7. Т. 6. С. 637). Это, в том числе, оправдывало и соревнование с Н. И. Гнедичем, чей перевод, диалог с которым завязался уже в «Отрывках из Или- ады», был бы скорректирован единым контекстом гомеровского творчества. Текст гнедичевской «Илиады», по замыслу Жуковского, присутствовал бы в новом пере- воде как постоянный фон для сравнения, более того — как органичная внутренняя составляющая, что позволяло бы контаминировать лучшие варианты стихов двух переводчиков. Судьей и ценителем в данном случае должно было выступить по- томство, а сам перевод вкупе «Илиады» и «Одиссеи» превращался в поэтический памятник-завещание Жуковского: «...я все-таки, когда отделаюсь от своей педаго- гической работы, переведу Илиаду: тогда после меня останется прочный монумент моей жизни. Если, как пишет мне Фарнгаген, говоря о моем переводе: "Wir, Deut- schen, haben nichts fo gelungenes", то из этого следует, что мой перевод есть бли- жайший к подлиннику, ибо до сих пор таким слыл Фоссов: дать отечеству чистого Гомера есгь великое утешение. Хотя заживо я не буду иметь никакой славы, но Гомер, и с ним мой голос, отзовутся в потомстве отечества» (Там же. С. 638). Самыми значительными препятствиями в работе над «Илиадой» являлись не- знание поэтом древнегреческого языка и почти полная слепота, что и обусловило особую технику перевода. «У меня уже есть точно такой немецкий перевод, с какого я перевел Одиссею, — писал Жуковский П. А. Плетневу 1(13) сентября 1851 г., — и я уже и из Илиады перевел две песни. (...) нынешнею зимою этою работою занять- ся не могу: глаза не позволят. (...) Для Илиады же найду немецкого лектора, он бу- дет мне читать стих за стихом. Я буду переводить и писать с закрытыми глазами, а мой камердинер будет мне читать перевод, поправлять его и переписывать. И дело пойдет как по маслу!» (Переписка. Т. 3. С. 699). «Немецкий перевод», о котором го- ворится в письме, представлял собой подстрочник, сделанный проф. Фишингером. Он, так же как Грасгоф, перевел все двадцать четыре песни «Илиады», передавая смысл и, по возможности, грамматическую форму каждого слова древнегреческого оригинала. Этот перевод занимает половину чернового автографа № 2. Образцом могут служить начальные стихи первой песни: Den Groll singe, Gottin, des Pelliden Achilles, Den verderblichen, welcher zehntausend (unzahlige) den Achaern Schmerzen gesetzt hat, Viele aber starke Seelen dem Hades zugeschickt hat Der Helden, dieselben aber als Beute bereitet hat den Hunden Den Raubvogeln und alien: des Zeus aber wurde vollendet der Wille - Seit dem nun zum ersten Male beide sich ausseinander stellten gestritten habend, Der Atride sowohl, der Konig der Manner, als auch der gottliche Achilles. Как и при работе над «Одиссеей», Жуковский переводил с данного немецкого подстрочника, привлекая для сравнения немецкий перевод И. Ф. Фосса и русский перевод Н. И. Гнедича. Дополнительным источником выступал для поэта новей- ший перевод А. Л. В. Якоба (Homer's Ilias. Ubersetzt von Dr. A.L.W. Jacob. Berlin, 1846), находящийся в его библиотеке и содержащий несколько стилистических по- мет (Описание. С. 189, № 1326). Работа над переводом «Илиады», в связи со смертью Жуковского 12 апреля 1852 г., была прервана на стадии чернового текста, еще не предполагавшегося к публикации. Последнюю авторскую волю здесь отражает авторизованная копия (ОР НБ МГУ), созданная в период с сентября 1850 г. по конец 1851 г. В ней пере- веденные Жуковским фрагменты, за исключением ст. 1—12 второй песни, были переписаны рукой камердинера Василия Кальянова из чернового автографа № 2. Копия состоит из двух тетрадей в четверть листа. В первой тетради с заглавием на первом листе «Гомерова Илиада. Перевод В. Жуковского. Том I» находится первая песнь, во второй (без заглавия) после шести чистых листов следуют с седьмого ли- ста ст. 494—718 второй песни. В обеих тетрадях присутствует авторская правка в несколько слоев. Первый ее уровень составляют исправления чернилами (иногда по карандашу), корректи- рующие ошибки в написании собственных имен и отдельных слов, а также вос- полняющие пропущенные при первоначальном переписывании слова, достаточно частые. Правка содержательного характера состоит здесь в замене ряда слов и, ино- гда, фрагментов стиха, неправильно разобранных камердинером или требовавших доработки (ст. 33—35, 38—39, 50, 58, 72 первой песни и др.). Эта правка охватывает весь текст перевода, однако исправления сделаны рукой Жуковского только до ст. 419 первой песни, после идет правка рукой камердинера и другими чернилами. Второй уровень правки включает в себя карандашные исправления рукой Жу- ковского, сделанные, очевидно, при помощи особой машинки, позволявшей писать вслепую. Исправления эти массированные, но только до сг. 217 первой песни. Да- лее они встречаются эпизодически, а во второй песни присутствуют только в трех стихах (555, 556, 590). В целом ряде случаев Жуковский, по-видимому, колебался в выборе лучшего варианта перевода: в сгих внесена правка карандашом, но текст, написанный чернилами, не зачеркнут (сг. 32, 39, 48, 64, 72, 74, 84, 86, 91, 92, 103, 113, 118, 121, 122, 133, 134, 151,214,217, 231, 254, 610 первой песни). О незавершенности как самого перевода, гак и его редактирования свидетель- ствуют также пропуски отдельных стихов или частей стихов. В частности, не закон- чены в копии ст. 524 и 595 первой песни и ст. 601, 613 и 646 второй песни, а ст. 661, 662 второй песни вовсе не переведены. Кроме того, большой комплекс стихов пред- полагался к переработке. В копии они отмечены крестами, сделанными камердине- ром при зачитывании рукописи Жуковскому перед началом правки (в первой пес- ни — ст. 32, 33, 42, 48, 50, 56, 86, 91, 119, 136, .139, 156, 159, 218, 226, 227, 230—232, 261. 294. 316, 332, 392, 4Г7, 423, 438, 458, 474, 489, 507, 515, 516, 524, 541, 548, 554, 563. 595. 598. 609: во второй песни — ст. 543, 551, 559, 574, 590, 592, 60JL, 606, 613, 646. 648. 657, 660. 696, 711). В часть из отмеченных стихов были внесены исправле- ния, о степени окончательности которых трудно судить, а часть осталась вовсе без доработки (подчеркнуты выше). В пяти стихах первой песни, отмеченных крестами, помимо того, присутствуют подчеркивания карандашом отдельных слов, вероятно предназначавшихся к замене или изменению: в ст. 392 слово «данную», в ст. 423 — «вчера», в ст. 507 — «подарок», в сг. 541 — «отклонивши», в ст. 554 — «помехи». Первую публикацию перевода осуществил известный ученый-классик П. М. Ле- онтьев на страницах издаваемого им университетского сборника «Пропилеи», по- священного античной филологии, истории и культуре (Книга IV. М., 1854. С. 1—32). Источником текста для него выступила авторизованная копия, особенности кото- рой были учтены и переданы по возможности в аутентичном виде. Так, он вос- произвел в примечаниях параллельные варианты перевода, не зачеркнутые Жу- ковским, сохранил авторские подчеркивания, пропуски слов и не полностью пере- веденные стихи, пометил асгерисками стихи, предназначавшиеся к переработке, а во вступительной заметке оговорил основные сомнительные места в прочтении текста, приведя, в том числе, факсимиле нескольких подобных слов из первой пес- ни (ст. 60 «только», ст. 82 «покуда себя», ст. 83 «ты», ст. 101 «пространнодержавный», ст. 156 «покрытые тенистым лесом», ст. 171 «сберешь, злой обидчик»). В большин- стве случаев чтения П. М. Леонтьева адекватны и приняты в настоящем издании (кроме ст. 156, в котором читается «покрытые густо лесами»), как и внесенные им минимальные исправления пропущенных переписчиком слов (например, во вто- рой песни в ст. 592 «Алфей», ст. 606 «ветров», ст. 628 «Филея», ст. 648 «Фесте», ст. 660 «грады», ст. 696 «Деметре») и очевидных описок. Тем не менее, в процессе подготовки текста к печати редактор произвел в самой рукописи ряд правок, касающихся формы собственных имен. Они особенно обиль- ны во второй песни и зачастую не разграничивают описки камердинера и выраже- ние воли Жуковского. Все подобные исправления отразились, соответственно, и в печатном тексте «Пропилеев». В настоящем издании написание имен собственных проверено по тексту автографа № 2, а также по тексту МИ и О. Также восстанов- лен по рукописи выпавший по каким-то причинам из текста «Пропилеев» ст. 569 первой песни. Следующим издателем перевода выступил Д. Н. Блудов, в сотрудничестве с: М. А. Корфом, П. А. Плетневым, А. В. Никитенко и Ф. И. Тютчевым готовивший к печати X—XIII тома «Сочинений Василия Жуковского» (СПб., 1857) с неопубли- кованными произведениями поэта. Текст «Илиады» вошел в том XII. Он готовился по черновому автографу № 2 и не учитывал публикации П. М. Леонтьева. Обилие неокончательных правок Жуковского подтолкнуло Д. Н. Блудова на контамини- рующий подход. В результате текст перевода воспроизводился произвольно -— ча- стью по исправленным вариантам стихов, частью по первоначальным. В целом ряде случаев редактор сам исправлял неудачные, с его точки зрения, стихи (в пер- вой песни—ст. 122,132, 149, 156, 160,177,217,232, 236, 275,297,521,524,591,593, 595, 598, во второй песни — ст. 641 и 674). Например, ст. 232, имевший у Жуковско- го итоговый вид «Иначе, думаю, ныне в последний бы раз так обидно...» напечатан следующим образом: «А не то бы ныне в последний уж раз так обидно...». Возвращение к тексту «Пропилеев» произошло в седьмом издании «Сочине- ний В. А. Жуковского» (СПб., 1878). П. А. Ефремов впервые объединил в 4 томе перевод «Одиссеи» с началом перевода «Илиады», реализовав мысль автора об их преемственности. Текст перевода был дополнительно сверен по авторизованной копии, а поправки Д. Н. Блудова устранены. Собственные корректуры П. А. Еф- ремова свелись к изменениям нескольких слов, которые* являются описками ка- мердинера. Так, в первой песни в ст. 316 «неприятно-бесплодной» заменено на «неприютно-бесплодной», в ст. 385 «далекогрозящего» — на «далекоразящего», во второй песни в ст. 538 «Коринф» заменен на «Керинф», а в ст. 631 и 634 «кефало- нян» и «Сам» — на «кефалонян» и «Зам». Все эти поправки принимаются и в на- стоящем издании. Из него, однако, убраны вставки из перевода Н. И. Гнедича в стихах и фрагментах стихов, не переведенных в копии. В издании П. А. Ефремова они были введены в квадратных скобках на месте ст. 524, 569, 595 (I песнь) и ст. 6, 601,613,636,661—662. Все последующие издания перевода, в том числе советского времени, воспроиз- водили текст ефремовских «Сочинений В. А. Жуковского». Песнь первая Ст. 1. Гнев нам, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына... — Богиня — муза. См. ком- ментарии к О. (1. 1). Ахиллес (Ахилл), Пелей — см. CMC. Ст. 2. ...приключивший ахеянам много великих... — В копии зачеркнутый вариант: «...тьмы несказанных». Ахейцы (ахеяне) — одно из основных древнегреческих пле- мён, обитавшее в Фессалии с начала II тыс. до н. э. и на Пелопоннесе. В эпическом языке И. под ахейцами подразумеваются все греки. Параллельно треки называются данайцами и аргивянами, словами гак или иначе относящимися к ахейцам. Под ар- гивянами подразумеваются жители Аргоса, одного из главных городов ахейцев, а да- найцы — племя, занимавшее полуостров Пелопоннес, включая и Аргос, до ахейцев. 43- 3454 675 Ст. 4. В область Аида... — Аид — царство мертвых. См. комментарии к О. (кн. 11). Ст. 5. Птицам и псам, — так свершалася воля Крониопа Зевса... — Подразумевает- ся обещание, данное Зевсом Фетиде, отомстить оскорбление, нанесенное ее сыну Ахиллу царем Агамемноном. Согласно обету троянцы получат временный пере- вес в войне и нанесут большой урон войску ахейцев. См. ст. 493—530. Античные комментаторы полагали, однако, что под «волей Зевса» имелось в виду обещание, данное верховным богом Гее-Земле «освободить ее от бремени поколения героев» (киклическая поэма «Киприи»). Крон — см. CMC. Ст. 7. Пастырь пародов Атрид и герой Ахиллес богоравный. — Атрид — Агамемнон, сын Атрея (см. CMC), «пастырь народов» — его постоянная характеристика в И.; «богоравный» — постоянный эпитет к имени Ахилла, также как и «быстроногий». Ст. 9. Феб, сын Латоны и Зевса. Атридом прогневанный, язву... — В копии: «Феб, сын Латоны и Зевса; Атридом прогневанный, язву...». Латона (римский вариант имени, в древнегреческом тексте — Лето) — одна из возлюбленных Зевса, мать Аполлона и Артемиды. Феб — Аполлон, бог малоазийского происхождения, вошел в греческий пантеон в послеМикенекую эпоху. В И. является защитником Трон, стены которой возвел сам, временно служа троянскому царю как раб. Язва — чум- ной мор, Аполлон может насылать эпидемические болезни. Ст. 11. ...Хрисес... — Хриз (Хрис), жрец храма Аполлона, располагавшегося не- далеко от так называемых Гипоплакийских Фив, городе в Троаде у подножия горы Плака. Фивы были взяты отрядом ахейцев под предводительством Ахилла. Дочь Хриса Хрисеида досталась при разделе добычи Агамемнону. См. ст. 365—370. Ст. 12. Сыном Атрея обижен. Чтоб выручить дочь из неволи... — В копии: «Сыном Атрея обижен; чтоб выручить дочь из неволи...». Ст. 13. ...к кораблям крепкоздаппым... — В копии зачеркнутый вариант: «быстро- летным». Лагерь ахейского воинства располагался у побережья, вдоль вытащенных на сушу кораблей. «Крепкозданные» — постоянный эпитет кораблей. Ст. 14. Жреческий жезл золотой Аполлоповым лавром обвивши... — В древнегрече- ском тексте речь идет о венке из красной шерстяной ленты, надевавшемся на голо- ву статуи Аполлона. Хрис берет ее как знак мольбы. Жезл золотой — отделанный золотом символ жреческого достоинства. Ср. ст. 28. Ст. 16. ...двух Атридов... —Агамемнона, вождя ахейского воинства, и его брата Менелая. Ст. 19. Город Приамов... —Трою. Приам — см. комментарии к МИ. Ст. 21. ...стрелопоспого Феба... — Атрибутом Аполлона является лук, стрелы Аполлона приносят мужчинам внезапную смерть. Ст. 22. ...восклицаньем всеобщим решили ахейцы... — В народном собрании го- меровской эпохи не знали голосования и выражали свое согласие или несогласие криками. Ст. 30. ...в отдаленном Аргосе... — Аргос — царство Агамемнона со столицей в Микенах. То же название имел город Аргос, которым правил Диомед. Ст. 32. ...иль домой ты отсюда... — В копии незачеркнутый вариант: «иль домой не пойдешь ты...». Ст. 33. Цел не пойдешь... Так сказал он; испуганный жрец удалился. — В копии ва- рианты: а) «...Цел. Он сказал, и испугавшись старик скрылся»; б) «...Цел. Он ска- зал, и поспешно испуганный жрец удалился»; в) «...Цел не пойдешь. Так сказал он, поспешно испуганный жрец удалился»; г) «...Цел не пойдешь. Так сказал он; испуганный жрец удалился». Ст. 34. Берегом моря широкошумящего молча пошл оп... — В копии варианты: а) «Молча он брегом пошел безумолкно-шумящего моря....»; б) «Молча он брегом пошел неумолкно-шумящего моря...»; в) «Берегом моря широкошумящего пошел он...»; г) «Берегом моря широкошумящего молча пошел он...». Ст. 35. Опал вдалеке от судов, сокрушенный, и начал молиться... — В копни вариан- ты: а) «Так, удалясь от судов, сокрушенный, он начал молиться...»; б) «Стал вдалеке от судов, сокрушенный, он начал молиться...»; г) «Стал вдалеке от судов, сокрушен- ный, и начал молиться...». Ст. 37—42. Бог, облетающий ~ твоими стрелами... — Являются древнейшей фор- мулой молитвы, включающей в себя призывание бога с обращением по имени или культовому эпитету, перечисление заслуг перед богом и конкретную просьбу. Ст. 37. ...Хризу и Скиллы... — Правильно: Хрису и Кнллы. Города в Троаде. От названия города Хрисы происходит имя жреца Хриса (Хриза). Ст. 37—38____Скиллы//Светлый предел, Тепедоса владыка, Сминтей всемогущий... — В копии варианты: а) «Скиллу, // Свеглоблаженный царь Тенедоса, См ничей всемо- гущий...»; б) «Скиллу//Свеглоблаженную, царь Тенедоса, Сминтей всемогущий...»; в) «Скиллы // Счастливый край, царь Тенедоса, Сминтей всемогущий...»; г) «Скил- лы // Светлую область, царь Тенедоса, Сминтей всемогущий...»; д) «Скиллы // Свет- лый предел, царь Тенедоса, Сминтей всемогущий...»; е) «Скиллы // Светлый предел, Тенедоса владыка, Сминтей всемогущий...». Тенедос — остров в Эгейском море у берегов Троады и город на нем. Сминтей (Сминфей) — буквально «мышиный бог», культовое прозвище Аполлона в Троаде как владыки мышей и защитника от них, губителей зерна и распространителей чумы. Этот эпитет'предваряет картины рас- пространения эпидемии, вызванной стрелами Аполлона. Античными комментато- рами эпитет связывался с мифом о том, как бог освободил от мышей поля в городе Хрисе. По сообщению древнегреческого историка и географа Страбона (География, XII, 1,48), в этом городе в храме Аполлона — Сминфейоне — стояла изваянная зна- менитым скульптором Скопасом статуя бога, попирающего мышей. Ст. 39—40. Если тебе я когда угодил, изукрасив священный IIХрам твой ... — В копии варианты: а) «Если когда я тебе угодил, разукрасив священный...»; б) «Если тебе я когда угодил, разукрасив священный...»; в) «Если тебе я когда угодил, изукрасив священный...». В древнегреческом тексте: «покрыв кровлей». Памятники микен- ского искусства изображают небольшие святилища, которые легко мог покрыть кровлей один человек; нечто вроде навеса над статуей бога, расположенной под открытым небом. Ст. 40—41. ...коз и быков пред тобою сожегши II Бедра... — В копии зачеркнутый вариант: «пред тобой дожитая...». Ботам в жертву приносились отборные части туши животного (бедра и куски мяса из других частей тела), завернутые в ломти жира. Боги, чье тело было эфирным, вкушали аромат сжигаемого мяса и жира. Ср. ст. 458—466. Ст. 45. ...и лук за спиною неся; и ужасно... — В копии зачеркнутый вариант: «...и лук за плечами имея; и громко...». Ст. 46. Стрелы, гремели, стуча... — В копии зачеркнутый вариант: «Стрелы зве- нели, биясь...». Ст. 47. ...как черная ночь подходил он. — В копии зачеркнутый вариант: «...он шествовал, ночи подобен». Ст. 48. Сев па виду кораблей, оп пустил неизбежные стрелы... — В копни незачер- кнутые варианты: а) «Сев на виду кораблей, он пустил неизбежные стрелы...»; б) «Сев перед судами данаев, он стрелы неизбежные рушит...»; в) «Сев на виду ко- раблей, он испустил стрелы из лука»; г) «Сев на виду кораблей, он выпустил стрелы из лука»; д) «Сев на виду кораблей, выпустил стрелы из лука». Ст. 49. Страшно серебряный лук зазвучал... — В копии незачеркнутый вариант: «(1 сл. нрзб.) серебряный лук зазвучал...». Ст. 50. ...он стрелял, напоследок... — В копии варианты: а) «...поражал он, но ско- ро...»; б) «...убивал он, но скоро...»; в) «...он стрелял, напоследок...». Ст. 52. ...бесчисленны трупов костры пламенели... — В копии зачеркнутый -ва- риант: «...трупы в кострах пламенели...». В гомеровскую эпоху сожжение трупов было основной формой погребения, в И. и О. упоминается только этот вариант захоронения, хотя практиковалось и погребение в земле. Ст. 53. Девять уж дней облетала погибель весь стан, im десятый... — В копни за- черкнутый вариант: «Девять уж дней облетали весь стан смертоносные стрелы...». Формула, обозначающая у Гомера неопределенный промежуток времени. Ст. 54. Созвал Пелид Ахиллес на собранье все войско ахеян. — В копии зачеркну- тый вариант: «Сын Пелеев в десятый созвал на собранье все войско». В греческом войске любой из царей имел право объявить военный совет. Ст. 55. Мысли его обратит на то светлорукая Ира... — В копии зачеркнутый ва- риант: «Ира к тому светлорукая в нем возбудила желанье...». В И. 1 ера, также как Афина, выступает противницей троянцев. В «Киприях» это объяснялось ненави- стью богинь к троянскому царевичу Парису, вручившему т. н. «яблоко раздора» с надписью «Прекраснейшей» Афродите, их сопернице. Гера — см. СМИ, «светлору- кая» — постоянный эпитет богини, буквально: «с белыми локтями, руками». Ст. 56. В страхе богиня была, погибающих видя аргивян. — В копии зачеркнутый вариант: «В страх привела богиню погибель аргивян. Когда...». Жители Аргоса, одного из центров микенского государства (см. комментарий к ст. 569—580 второй песни И.), представительствуют здесь все ахейское войско. Вероятно, это связано с рудиментами микенского культа Матери-Земли, перенесенными на образ Геры. Ст. 58. Первый, поднявшим, так им сказал Ахиллес быстроногий... — В копии зачер- кнутый вариант: «Первый, поднявшись, тогда им сказал Ахиллес быстроногий...». Ст. 60. В домы свои возвратиться, ежели только удастся,.. — В копии зачеркнутые варианты: а) «В землю свою возвратиться, если кому здесь удастся...»; б) «В домы свои возвратиться, если когда нам удастся...». Ст. 61. Смерти кому избежать; нас война и чума совокупно... — В копни зачеркну- тый вариант: «Смерти избегнуть, война и чума совокупно нас губят...». Ст. 62. Губят: спросить надлежит нам пророка, жреца иль какого... — В копии ва- рианты: а) «Спросим скорей прорицателя, или жреца, иль какого..:»; б) «Губят. Спросить поспешим прорицателя, или жреца, иль какого...»; в) «Губят. Спросить надлежит нам пророка, или жреца, иль какого...»; г) «Губят: спросить надлежит нам пророка, жреца иль какого...». Гадатели, чаще всего по полету птиц, всегда сопровождали греческие войска и в послегомеровскую эпоху. От их предсказаний зависели важнейшие решения. Ст. 64. Пусть истолкует он... — В копии незачеркнутый вариант: «Пусть нам от- кроет он...». Ст. 65. ...экатомбу... <— Гекатомба — «стотельчая жертва», жертва из ста живот- ных (быков, коз, баранов). (у7г Ст. 67. ...чтоб от нас отклонилась зараза? — В копии зачеркнутый вариант: «... чтоб от нас удалилась зараза?». Ст. 69. ...Кальхас Тесторид... — Правильно: Кальхас Фесторид. Главный пред- сказатель ахейцев под Троей. Жил в Микенах, по преданию обрел дар провидения в Дельфах от Аполлона. Фесторид — сын Фестора, также предсказателя и участника похода аргонавтов. Ст. 70. Ведал он все настоящее; ведал, что было, что будет... — То есть обладал все- веденьем, характерная формула универсального знания у Гомера. Ст. 72. Он управлял и судами данаев, плывущими в Трою. — В копии варианты: а) «Он на пути в Илион управлял кораблями данаев» (зачеркнуто); б) «Он управ- лял и судами данаев, плывущими в Трою» (правка чернилами, не зачеркнуто); в) «Он управлял и судами данаев в их плытии к Трое» (правка карандашом, не зачеркнуто). Ст. 74. Ведать желаешь... — В копии незачеркнутый вариант: «Знать ты же- лаешь...». Ст. 77. Мне, что и словом и делом меня защитишь, поелику... — В копии зачеркну- тый вариант: а) «Мне, что и словом меня и рукой защитишь, поелику...» Ст. 81. Если сперва и воздержит он гнев свой, то памятным сердцем... — В копии ва- рианты: а) «Если на первой поре и воздержит он гнев свой, то сердцем...»; б) «Если сперва и воздержит он гнев свой, то памятным сердцем...». Ст. 82. Будет досадовать тайно, покуда себя не насытит... — В копии варианты: а) «Будет досадовать тайно до тех пор, пока не насытит...»; б) «Будет досадовать тайно, покуда себя не насытит...». Ст. 83. Мш/еньем. Размысли, ты можешь иль пет даровать мне загциту?.. — В ко- пии варианты: а) «Мщёньем его — рассуди ж, ты можешь ли дать мне защиту?»; б) «Мщеньем. Размысли, ты можешь иль нет даровать мне защиту?». Ст. 84. Вещему старцу ответствовал так Ахиллес быстроногий... — В копии неза- черкнутый вариант: «Так Ахиллес быстроногий сказал, отвечая Кальхасу...». Ст. 86. ...ему же всегда ты... — В копии зачеркнутый вариант: «...ему же, Каль- хас, ты...». Ст. 91. ...тобой обвинен был... — В копии зачеркнутый вариант: «...был назаван тобою...». Ст. 92. Тут, ободренный, сказал Ахиллесу Кальхас прорицатель... — В конин вари- анты: а) «Так, ободренный, сказал пред собраньем Кальхас прорицатель...» (зачер- кнуто); б) «Так, ободренный, сказал тут Пелиду Кальхас прорицатель...» (не зачер- кнуто, чернилами); в) «Тут, ободренный, сказал Ахиллесу Кальхас прорицатель» (карандашом). Ст. 101. Так говорил он; и быстро поднялся пространнодержавный... — В копни за- черкнутый вариант: «Так говорил он; поспешно тогда поднялся многославный...». Ст. 103. Гневом проникнутый... — В копии незачеркнутый вариант: «Горько раз- гневанный...». Ст. 103—104. ...сердце его преисполнено было II Черною злобой... — В оригинале го- ворится о грудобрюшной преграде (диафрагме), которую треки считали средоточи- ем эмоций. У Жуковского источником эмоций становится сердце. Ст. 106—107. О зловещателх*!.. — ни разу... — Здесь Агамемнон, очевидно, вспо- минает о прорицании Кальхаса в Авлиде, требовавшем в жертву богам Ифигению, дочь Агамемнона. Ст. 112. Выкуп; по я несказанно желаю прекрасную деву... — В копии зачеркнутый вариант: «Выкуп богатый; но я несказанно желаю прекрасную деву...». Ст. 113. В дом свойувестъ: мне она и самой Клитемнестры супруги... — В копии вари- анты: а) «В дом свой у весть: мне она и законной жены...» (зачеркнуго); б) «В дом свой увесть: мне она и самой Клитемнестры супруги...» (не зачеркнуго, чернилами); в) «В дом увести мой: она и жены мне моей, Клитемнестеры супруги» (зачеркнуго, каран- дашом); г) «В дом увести мой: она мне милее супруги» (не зачеркнуго, карандашом). Ст. 114. Стала милее, понеже ее превосходит высоким... — В копии варианты: а) «Ста- ла милее, понеже ее превосходит высоким...» (не зачеркнуго, чернилами); б) «Стала, понеже ее превосходит высоким и статным» (не зачеркнуго, карандашом). Ст. 118. Только от вас за убыток я должен иметь воздаянье. — В копии варианты: а) «Но за убыток меня надлежит наградить вам подарком...»; б) «Но за убыток от вас надлежит мне иметь воздаянье» (чернилами, не зачеркнуто); в) «Только от вас за убыток я должен иметь воздаянье» (карандашом). Ст. 119. Мне ль одному без возмездия быть? Неприлично, пю все вы... — В копни варианты: а) «Мне ль одному одаренным не быть? Неприлично, и сами...»; б) «Мне ль одному без возмездия быть? Неприлично, и сами...»; в) «Мне ль одному без воз- мездия быть? Неприлично, то все вы...». Ст. 120. Видите сами... — В копии варианты: а) «Видите вы...»; б) «Видите все...»; в) «Видите сами...». Ст. 120. ...дар мой почетный... — Особая доля, выделявшаяся царю до общего дележа добычи между воинами. Являлась своеобразным признанием особых заслуг, поэтому потеря подобного дара означала бесчестие, потерю статуса вождя и героя. В этом причина гнева Агамемнона, а затем и Ахилла. Ст. 121. Туш, возражая... — В копии незачеркнутый вариант: «Так, возражая...» Ст. 122. ...ненасытный копитель корыстей... — В копии незачеркнутый вариант: «.. .ненасытно корыстолюбивый...». Ст. 124. Разве имеют в запасе какое богатство данаи?.. — В копии варианты: а) «Раз- ве имеют в запасе так много сокровищ данаи?»; б) «Разве имеют данаи какое богат- ство в запасе?»; в) «Разве имеют в запасе какое богатство данаи?». Ст. 127. ...Отдай ты... — В копии зачеркнутый вариант: «...Отдай же...». Ст. 128. ...воздаянье, когда нам... — В копии зачеркнутый вариант: «...воздаяние, если...». Ст. 129. Град Илион крепкостенный Кронион разрушить позволит... — В копни ва- рианты: а) «Град Илион крепкостенный Зевес покорить нам позволит»; б) «Град Илион крепкостенный Кронион разрушить позволит». «Крепкостенная» — посто- янный эпитет Трои. Ст. 133. ...сам награжденный богато... — В копии незачеркнутый вариант: «...сам одаренный богами...». Ст. 134. ...без награды... — В копии незачеркнутый вариант: «...без подарка...» Ст. 138. ...иль Аяксово, или па часть Одиссею... —Аякс, Одиссеи — см. СМИ. Ст. 141....черный корабль... спустим... — Черный — постоянный эпитет корабля у Гомера. Греки по возможности вытаскивали корабли на берег до нового плаванья. Ст. 145. Идомеией, иль Аякс... — Идоменей — царь Крита, внук Миноса. Аякс — здесь Аякс Теламонид, сын царя Саламнна (см. СМИ). Ст. 151. Если пошлешь иль в сраженье, иль в трудный поход за добычей?.. — В копии варианты: а) «Если велишь иль в сраженье идти иль в поход за добычей?»; б) «Если велишь иль в сраженье идти или в трудный поход за добычей?»; в) «Если пошлешь иль в сраженье, иль в трудный поход за добычей?». Ст. 154—155. ...пи копи мои, пи (тки своевольно // Схвачены... — Скот — мера богатства и процветания, поэтому угон скота практиковался царями и предводи- телями грабительских отрядов, что часто было причиной межплеменных войн в Древней Греции. Ст. 156. Фтии моей не топтали: покрытые густо лесами... — В копии варианты: а) «Фтии моей не топтали, лесистые горы и воды»; б) «Фтии моей не топтали, высо- колесистые горы и воды...»; в) «Фтии моей не топтали: покрытые густо лесами...». Фтия — находилась в Фессалии, на реке Сперхее. Мифологическая родина Ахилле- са, царство Пелея (см. также комментарий к ст. 681—694 второй песни И.). Ст. 157. Горы и море пространно-шумящее нас разлучают. — В копии варианты: а) «Море пространно-шумящее наши края разлучают»; б) «Горы и море пространно- шумящее нас разлучают». Ст. 159. ...собачьи глаза... — У греков собака — образец бесстыдства. Ст. 161. Ныне ж и взять у меня мой участок добычи грозишься... — В копии вари- анты: а) «Ныне ж грозишь ты отнять у меня мой участок добычи...»; б) «Ныне ж и взять у меня мой участок добычи грозишься...». Ст. 163. Здесь не бывало таких, как твои, мне участков, когда нам... — В копии ва- рианты: а) «Здесь не бывает подобных твоим мне участков, когда нам...»; б) «Здесь не бывало таких, как твои, мне участков, когда нам...». Ст. 165. Бремя тревог утомительно шумного боя лежало... — В копии варианты: а) «Тяжкое бремя тревог утомительно шумного боя...»; б) «Бремя тревог утомитель- но шумного боя лежало...». Ст. 170. Время домой отвести корабли крутопосые. Ты же... — В копии варианты: а) «Лучше домой мне утвесть корабли крутоносые. Ты же...»; б) «Время домой от- вести корабли крутоносые. Ты же...». Ст. 171. Здесь без меня ни добыч, пи богатств не сберешь, злой обидчик... — В ко- пии варианты: а) «Здесь, оскорбивши меня, ни добыч, ни богатства не скопишь»; б) «Здесь без меня ни добыч, ни богатств не сберешь, мой обидчик»; в) «Здесь без меня ни добыч, ни богатств не сберешь, злой обидчик». Ст. 183. В собственном я корабле... — В копии зачеркнутый вариант: «В собствен- ных я кораблях...». Ст. 184. ...из шатра твоего Бризеиду... — Дочь царя лелегов Бриза (Брисея), су- прута Минеса. После гибели мужа стала пленницей Ахилла. Ст. 188. ...Закипело в косматой груди Ахиллеса... — Волосатая грудь считалась гре- ками признаком гневливости человека. Ст. 189....меж двух волновался он, сильно озлобленный, мыслей... — Выражение, по- вторяющееся у Гомера, обозначающее выбор между двумя возможными способами действий. Ст. 194. Выхватил меч из пожен... — В копии зачеркнутый вариант: «Меч вы- хватив из ножен...». Ст. 198. ...ему лишь открывшись, незримая прочим. — Гомеровские боги обычно открывают себя лишь избранным, тем, кому предназначено их обращение. Ст. 201. ...бросил крылатое слово... — Стандартная формула, открывающая пря- мую речь. Буквально переводится «оперенные», отсюда двойной смысл метафоры: не только «слово-птица», но и «слово-стрела». Ст. 202. ...потржателя гро.той эгиды... — Зевса. Атрибутом его являлась Эгида — щит с головой Горгоны Медузы, внушающей необоримый страх. Впоследствии, следуя народной этимологии, это слово стали ассоциировать с козьей шкурой (от греч. «aix» — «козел»), которой был обтянут этот щит (согласно мифу, это шкура божественной козы Амалфеи). У позднейших мифографов Эгида — чудовище, из шкуры которого был сделан щит Зевса. Ст. 206. Так отвечала Афина богиня лазурные очи... — В копии зачеркнутый ва- риант: «Так отвечая, сказала богиня лазурные очи...». Постоянный эпитет Афины в переводе Жуковского. В древнегреческом тексте имеет значение «светлоокая», «с блестящими глазами». Впоследствии эпитет переосмыслялся как «совоокая», ассо- циируясь с блестящими глазами совы, культового животного богини. Ст. 211. Можешь с ним ратовать, сколько душа пожелает. Тебе же... — В копни: «Можешь с ним ратовать, сколько душа пожелает; тебе же...». Ст. 212—214.Я предскажу... ~ будь нам покорен.... — Предсказание Афины пред- восхищает дальнейшее действие: просьбу Ахилла к Фетиде о помощи Зевса, кото- рый должен дать троянцам перевес в сражении. Ст. 212. Я предскажу, и мое предсказанье исполнится верно... — В копии зачеркну- тый вариант: «Я предскажу, и мое предсказанье свершится наверно...». Ст. 214. ...теперь усмирися... — В копии не зачеркнутый вариант: «теперь успо- койся...». Ст. 217. ...пю будет, конечна, полезней... — В копии варианты: а) «но, конечно, ж по- лезнее будет...»; б) «то, конечно, полезнее будет...»; в) «то будет, конечно, полезней...». Ст. 225. ...сердце оленье... — У греков олень — символ трусости. Ст. 226. В панцирь облекшися, воинства в бой не водил, пи однажды... — В копни варианты: а) «В панцирь облекшись, дружин не водил на сраженье ни разу...»; 6) «В панцирь облекшися, воинства в бой не водил, ни однажды...». Ст. 227. С первыми вместе вождями в засаду засев, не решился... — В копни вари- анты: а) «С первыми вместе из наших вождей (пропущенное слово) в засаду...»; б) «С первыми вместе вождями в засаду засев, не решился...». Ст. 228. Выждать врага — ты в сраженье лишь смерть неизбежную видел. — В ко- пии варианты: а) «Сесть и врагов выжидать — в том погибель ты верную видел»; б) «Выждать врага — ты в сраженье лишь смерть неизбежную видел». Ст. 229.Легче, конечно, бродя по широкому стану ахеян... — В копии незачеркнутый варианты: а) «Правда, гораздо вернее, бродя по ахейскому стану...»; б) «Легче, ко- нечно, бродя по широкому стану ахеян...». Ст. 230. Силой добычи у тех отымать... — В копии зачеркнутый вариант: «Дар заслуженный у тех отнимать...». Ст. 231. Царь-душегубец, ты, видно, не смелых людей повелитель... — В копни пеза- черкнутые варианты: а) «Царь, поглотитель народа, ничтожный людей ты влады- ка...»; б) «Видно, ты, царь-душегубец, не смелых людей повелитель...»; в) «Царь- душегубец, ты, видно, не смелых людей повелитель...». Ст. 232. Иначе, думаю, ныне в последний бы рал так обидно... — В копии варианты: а) «Иначе ныне, Атрид, ты в последний бы раз так обидно...»; б) «Иначе, думаю, ныне в последний бы раз так обидно...». Ст. 233—244. Здесь говорил ~ лучшего между ахеян обидел... — Слова Ахилла — от- клик на заверения Афины в поддержке (ст. 212—214), герой уже наметил план ме- сти Агамемнону. Ст. 233—234. ...священным клянуся II Этим жезлом... — Жезл в руках Ахилла — скипетр, который передавался глашатаем оратору, выступающему в данный мо- мент перед народным собранием. Ст. 237—239. ...его скиптроиосцы, владыки ахеян ~ Зевсов порядок. — Скипетр во время разбирательств держали в руках судьи, опирающиеся в своих решениях на нормы религиозно санкционированного права (Зевсовы уставы). Ст. 237. ...его скитпроиосцы, владыки ахеян... — В копии зачеркнутый вариант: «его скиптроносные мужи ахеян...». Ст. 242. ...людей истребителя Гектора... — В И. постоянный эпитет Гектора (см. СМИ). Ст. 248. ...витязь пилийский... — В копии: «пилийский витязь...». Точнее «пи- лосский». Нестор был царем Пилоса — города на западном побережье Пелопонесса (см. СМИ). Ст. 250. ...два колена людей... — Античные комментаторы на основании этих строк заключали, что Нестору 60 лет. Существовала, однако, поэтическая традиция видеть в Несюре патриарха, прожившего уже более era лет. Ст. 254. Горе нам! злая печаль всю Ахейскую землю обымет... — В копии варианты: а) «Горе нам! злая обымет печаль всю Ахейскую землю...»; б) «Горе нам! злая печаль всю Ахейскую землю обымет...» (чернилами); в) «Горе нам! злая беда наступает, пе- чаль всю Ахейскую землю обымет...» (карандашом). Ст. 263—264. Славным любимцам богов ~ Полифему... — Перечисляются предво- дители лапифов, фессалийского племени, вступившего в борьбу с народом кентав- ров, полулюдей-полуконей, и одержавшего победу (ср. О. XXI, 295—304). Битва кентавров и лапифов — разгоревшаяся после ссоры на свадебном пиру Пирифоя, сына Иксиона, — распространенный сюжет античного искусства, в И., однако, пред- лагается нетрадиционная версия, подразумевающая не одну битву, а ряд сражений, войну. Дриас — сын Ареса, участник охоты на каледонского вепря; Кеней — по ле- генде, был превращен богами из женщины в мужчину, убит кентаврами на свадьбе; Полифем — шурин Геракла, сопровождал его во время похода аргонавтов. Ст. 263. ...Пиритою ... — Правильно: Пирифою. Ст. 265____Тезею, Эгееву богоподобному сыну... — Тесей — афинский царь, друг Пи- рифоя. Их дружба стала символом в античной традиции, подобно дружбе Кастора и Поллукса, Ахилла и Патрокла. Эгей — легендарный царь Афин (см. СМИ). Ст. 268. Страшных кентавров они па горах истребили. В то время... — В копии вари- анты: а) «Страшных кентавров на горных вершинах они истребили...»; б) «Страш- ных кентавров они на горах истребили. В то время...». Ст. 271—272. ...никто б из живущих ~ с ними бороться. — По гомеровскому пред- ставлению, каждое новое поколение героев слабее предыдущего. Ст. 280. Если, рожденный богиней, ты в дар получил при рожденье... — В копии ва- рианты: а) «Если, рожденный богинею, в дар получил при рожденье...»; б) «Если, рожденный богиней, ты в дар получил при рожденье...». Фетидой, морской боги- ней, дочерью «морского старца» Нерея (см. ст. 358). Ст. 286. Старец! ты правду сказал, и разумен совет твой; по этот... — В копии ва- рианты: а) «Старец, ты правду сказал, и рассуден совет твой; но этот...»; б) «Старец, ты правду сказал, и разумен совет твой; но этот...». Ст. 306—307. ...Патроклом II Сыном Меиетия... — Патрокл — сын Менегия из Опунта, нашедшего прибежище у Пелея, отца Ахилла, и, по разным версиям, счи- тавшегося либо сводным братом деда Ахилла, Эака, либо братом Пелея; Патрокл с раннего детства воспитывался вместе с Ахиллом, был его другом и наперстником. См. СМИ. Ст. 307. ...друзья мирмидоиы. — Воины из Фтии, царем которой является Ахилл. Ст. 312. ...в путьустремилися влажный. — Отплыли в море. Ст. 313. ...повелел очищаться ахеянам... — Подразумеваются религиозные цере- монии подготовки к жертве, в том числе омовения. Ст. 314. ...все нечистое бросили в море. — Сменили одежду, что могло иметь и ги- гиеническое значение после эпидемии. Ст. 316. ...неприютно-бесплодной пучины... — В копии: «неприятно-бесплодной пучины». В автографе № 2: «неприютно-бесплодной пучины». Точное значение эпи- тета моря «бесплодное» было забыто уже греками послегомеровской эпохи. Возмож- но, эпитет означал «беспредельное, бесконечное». Ст. 318. Так очищалася рать. Той порою Атрид Агамемнон... — В копии варианты: а) «Тою порою, как рать очищалась, Атрид Агамемнон...»; б) «Так очищалася рать. Той порою Атрид Агамемнон...». Ст. 320. ...Талтибием ... — Правильно: Талфибием. Ст. 331. Полные страха, глашатаи в смутном молчанье... — В копии варианты: а) «Полные страха, глашатаи в полном смущенье...»; б) «Полные страха, глашатаи в смутном молчанье...». Ст. 332. Оба стояли, к нему обратить не дерзая вопроса. — В копии варианты: а) «Оба молчанья храня, говорить и спросить ни о чем не дерзая»; б) «Оба стояли, его ни о чем вопросить не дерзая»; в) «Оба стояли и вопросить ни о чем не дерзая» (не зачеркнуто); г) «Оба стояли, к нему обратить не дерзая вопроса». Ст. 333. Он же, их робким смятеньем растроганный, кротко сказал им... — В ко- пии варианты: а) «Он же, видя смятение их, в сердце растроганный кротко сказал им...»; б) «Он же, их робким смятеньем растроганный, кротко сказал им...». Ст. 334—335. ...глашатаи, воли людей и бессмертных//Вестники... — Глашатаи на- ходились под особым покровительством богов и были неприкосновенными. Ст. 344. Бьющихся близ кораблей крепкозданных, защиты лишая... — В копии вари- анты: а) «Бьющихся подле своих кораблей, обороны лишая»; б) «Бьющихся близ кораблей крепкозданных, защиты лишая». Ст. 348. Оба. За ними ж она с отвращеньем пошла. И, заплакав... — В копии вари- анты: а) «Оба. За ними она с отвращеньем пошла. И, заплакав...»; б) «Оба. За ними ж она с отвращеньем пошла. И, заплакав...». Брисеида привязалась к Ахиллу и даже надеялась, что он сделает ее законной женой (см. И., XIX, 297—299). Ст. 351. Руки он поднял и, милую мать призывая, воскликнул... —В копии вари- анты: а) «Руки он поднял, и к матери милой с мольбой обратился...»; б) «Руки он поднял и, милую мать призывая, воскликнул...». Ст. 352—354. Милая мать — какая мне слава?.. — Ахиллу суждена богами смерть в молодом возрасте, если он отправится на Троянскую войну. Зная об этом, герой стремиться к великой славе, отвергая долгую бесславную жизнь, как в песне IX И. (сг. 411—416). Ст. 358. Мать в глубине неиспытанной моря, в жилище Иерея. — В копии варианты: а) «Матерь в жилище Нереевом, в бездне глубокого моря»; б) «Мать в глубине неис- пытанной моря, в жилище Нерея». Через некоторое время после рождения Ахилла Фетида покинула мужа Пелея и вернулась к своему отцу, морскому боту Нерею. Ст. 365—412. Ведаешь все ты сама ~ лучшего между ахеян обидел... — Ах ил счи- тает себя вправе не только самовольно прекратить участие в битвах, но и просить богов о даровании победы врагу, и все это из-за ссоры с верховным предводите- лем Агамемноном. Подобное поведение есть проявление т. н. «героической этики», свойственной гомеровскому эпосу: действия героев не оценивается с точки зрения морали, главный критерий — доблесть и боевая мощь. Ст. 365—392. Ведаешь все ты сама ~ данную мне от ахеян. — Данный фрагмент со- держит пересказ предыдущих событий, что позволяло комментаторам считать его позднейшей вставкой. Подобные повторы, однако, являются характерной чертой эпической поэтики, в том числе в эпосе других народов мира. Ст. 366. Град Этеонов священный... — Этион — царь Гипоплакийских Фив, отец Андромахи, супруги Гектора. Был убит Ахиллом при взятии города вместе с семью его сыновьями. Священный — постоянный эпитет городов у Гомера. Ст. 367. Град истребив, мы сюда возвратились с великой добычей... — В копии ва: рианты: а) «Град опрокинув сюда мы пришли с многоценной добычей...»; б) «Град истребив, мы сюда возвратились с великой добычей...». Ст. 370. Дочь молодая Хризеса, жреца Аполлонова. Тяжким... — В копии варианты: а) «Дочь Хризеса, жреца Аполлонова. Сокрушенный печалью...»; б) «Дочь молодая Хризеса, жреца Аполлонова. Тяжким...». Ст. 371. Горем крушимый, чтоб выручить милую дочь из неволи... — В копии ва- рианты: а) «Горем крушимый, чтоб выручить милую дочь из тяжелого рабства...»; б) «Горем крушимый, чтоб выручить милую дочь из неволи...». Ст. 372. ...кораблям крепкозданным... — В копии зачеркнутый вариант: «кора- блям быстролетным...». Ст. 379. Старца моленье отверг он, жестокое слово примолвив. — В копии варианты: а) «Старца моленье отверг он жестоко-ругательным словом.»; б) «Старца моленье, жестокое слово примолвив, отверг он»; в) «Старца моленье отверг он, жестокое сло- во примолвив». Ст. 381. Жалобный голос им миоголюбимого старца услышал... — В копии варианты: а) «Жалобы старца услышал; его ж он любил постоянно...»; б) «Жалобный голос им многолюбимого старца услышал...». Ст. 382. Злую стрелу истреблепья послал он, и начали гибнуть... — В копии вари- анты: а) «Злую стрелу послал он, и гибли толпа за толпою...»; б) «Злую стрелу ис- требленья послал он, и начали гибнуть...». Ст. 387. ...стремительно встав, он грозил мне... — В копии зачеркнутый вариант: «стремительно встав, и грозил мне...». Ст. 388. Яростным словом: и ныне его совершилась угроза. — В копии варианты: а) «Яростным словом: угроза его совершилася ныне ж...»; б) «Яростным словом: и ныне его совершилась угроза». Ст. 390. Деву, ахейцы с дарами царю Аполлону. И были... — В копии варианты: а) «Деву, ахейцы с дарами царю Аполлону. И ныне ж...»; б) «Деву, ахейцы с дарами царю Аполлону. И были...». Ст. 391. Присланы два уж: глашатая в царский шатер мой Атридом... — В копии ва- рианты: а) «Присланы были в шатер мой два от Атрида глашатая ...»; б) «Присланы два уж глашатая в царский шатер мой Атридом...». Ст. 397—406. Слышал, как Зевс ~ связать не посмели Зевеса. — Заговор богов про- тив Зевса, очевидно, был описан в догомеровской эпической песне, но роль Фети- ды, по-видимому, является новшеством, призванным мотивировать особую благо- склонность к ней Зевса и готовность пойти навстречу просьбе. Ст. 399—400... .Афина Паллада, II Ира и бог Посидон замышляли связать Громоиос- ца... — В копии варианты: а) «Ира и бог Посидон замышляли его, Громоносца...»; б) «Ира и бог Посидон замышляли связать Громоносца...». Гера, Посейдон и Афина были врагами троянцев, поэтому упоминание об их мятеже могло помочь Фетиде уговорить Зевса на временную помощь Трое. Ст. 401. В помощь к нему ты, богиня, пришла, и от срама избавлен... — В копии варианты: а) «Силой связать; ты, богиня, пришла, и от срама избавлен...»; б) «В по- мощь к нему ты, богиня, пришла, и от срама избавлен...». Ст. 402—403. ...звали //Боги его Бриареем, он слыл у людей Эгеоиом. — Упоминания о двояких названиях лиц и предметов — одно на языке богов, а другое на языке людей — встречаются у Гомера неоднократно, что имеет параллели в иных индо- европейских поэтических текстах. В рамках этой оппозиции «божественное» имя описательно и потому прозрачно (так, Бриарей значит «крепкосильный»), а «чело- веческое» — неясно по происхождению и смыслу. Бриарей — сын Урана и Геи, зять Посейдона, один из сторуких великанов (гекатонхейров), помогает Зевсу во многих сложных ситуациях, например в борьбе с титанами (см. «Теогонию» Гесиода). Ст. 404—405. ...и отца своего превзошедший великой II Силою... — Античные ком- ментаторы, в отличие от Гесиода, считали Бриарея-Эгеона сыном Посейдона. Ст. 409. Помощь, чтоб к морю они оттеснили ахеян, чтоб, гибель... — В копии вари- анты: а) «Помощь, чтоб к морю они отгеснили ахеян, чтоб видели...»; б) «Помощь, чтоб к морю они отгеснили ахеян, чтоб, гибель...». Ст. 410. Видя, ахейцы своим похвалились царем, чтоб и сам он... — В копии вари- анты: а) «Гибель, ахейцы своим похвалились царем, чтоб и сам он...»; б) «Видя, ахейцы своим похвалились царем, чтоб и сам он...». Ст. 412. Горько постигнул, что лучшего между ахеян обидел... — Подразумевается, что Агамемнон во время ссоры с Ахиллом находился в состоянии аты, безумного и преступного ослепления. Подробнее разъяснит свое поведение сам Агамемнон в XIX песне (ст. 85—138), раскаиваясь в совершенном и примиряясь с Ахиллом. Ст. 419. С этою жалобой к молииелюбцу Зевесу отсюда... — В копии варианты: а) «С этою жалобой к молниелюбцу Зевесу теперь же отсюда...»; б) «С этою жалобой к молниелюбцу Зевесу отсюда...». Ст. 423. ...па поток Океан к эфиопам... беспорочным... — В гомеровских поэмах Океан — река, окружающая Землю, которую греки представляли себе плоской и круглой. Океан, таким образом, граница мира. Эфиопы — племя праведных и блаженных чернокожих людей, живущих у края света. Их посещают боги, уча- ствуя в совместных пиршествах, как во времена «золотого века». В этом образе отразилось знакомство греков уже в микенскую эпоху с негритянскими народами Африки. Ст. 426. ...в дом меднокованный... — Эпитет дворца Зевса, по-видимому отразив- ший воспоминания о бронзовых украшениях микенской эпохи (ср. также описание дворца царя феаков Алкиноя в О. (XIII, 4). Ст. 437. ...волной орошаемый берег. — В копии зачеркнутый вариант: «волной бро- саемый берег...». Ст. 441. Сам ее отдал руками отцу и сказал, отдавая... — В копии варианты: а) «От- дал ее сам руками отцу и сказал, отдавая...»; б) «Сам ее отдал руками отцу и сказал, отдавая...». Ст. 444. В дар за ахеян, чтоб гнев укротился великого бога... — В копии варианты: а) «В дар за ахеян, чтоб гнев укротился великого бога...»; б) «В дар за ахеян, чтоб бога великого гнев укротился ...»; в) «В дар за ахеян, чтоб гнев укротился великого бога...». Ст. 447—448. ...По порядку потом экатомбой // Фебов высокий алтарь окружили ахейцы... — Выстроили жертвенных животных перед алтарем-жертвенником. Ст. 449. ...горсти наполнили жертвенным чистым ячменем... — Ячменем, сме- шанным с солью, посыпали голову жертвенных животных (см. ст. 458). Ст. 452. Светлый предел, Тенедоса владыка, Сминтей всемогущий... — Приводится по исправленному автором идентичному сг. 38. В копии: «Светлоблаженный царь Тенедоса, Сминтей всемогущий...». Ст. 459. Шеи загнули назад... — Так поступали при жертвоприношении олимпий- ским богам, при жертве богам подземным голову животного наклоняли. Ст. 464. ...сладкой утробы вкусив... — При жертвоприношении сжигалась лишь незначительная часть туши, символизировавшая собой целое животное. Осталь- ное мясо ели участники жертвоприношения, поскольку, по представлениям греков, само оно есть совместный пир людей и богов. Предварительная проба внутренно- стей животного (сердца, печени и т. п.) входила в ритуал жертвенного пиршества. Ст. 471. ...по обычаю справа начавши. — Правая сторона считалась у греков счастли- вой. Данная формула — один из устойчивых компонентов стиля гомеровских поэм. Ст. 473. ...пеан... — Ритуальный гимн Аполлону. Ст. 477. Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос... — Устойчивая сло- весная формула, начинающая у Гомера рассказ о событиях следующего дня. Эос — см. СМИ. Ст. 488—489. ...сидел, продолжая //Гнев свой питать, Ахиллес... — Гомер в духе эпической поэтики ничего не говорит о поведении Ахилла в течение периода вре- мени, когда ахейцы отвозили Хрисеиду. Действие прерывается и возобновляется с последней ситуации. Ст. 500—501. Сев близ него ~ подбородок... — Прикосновение к коленям и подбо- родку у греков — ритуальный жест, выражающий мольбу. Ст. 503. ...отец... — Древняя форма обращения к Зевсу как к главе патриар- хальной семьи богов. Ст. 521. Вздорит она, утверждая, что я за троян заступаюсь. — См. комментарий к ст. 55. Ст. 524. Слово свое головы мановеньем... — В копии стих не окончен. В автографе № 2 варианты: а) Если (1 сл. нрзб.) подтвержу тебе головы мановеньем; б) Слово свое мановеньем главы утвердил я. Ст. 525—527. Знаменье это ~ головы мановеньем... — Кивок головой Зевса заме- няет клятву. Прочие боги клянутся водами Стикса. Ст. 529. Благоуханные кудри волос... — Гомер здесь говорит о «божественных во- лосах». Ст. 538. ...среброиогая... — Эпитет Фетиды, очевидно связанный с ее «морской» природой. Ст. 548. Прежде тебя не услышит о том... — В копии зачеркнутый вариант: а) «Прежде тебя не узнает о том...» Ст. 551. Ира-богиня воловьи глаза... — Постоянный эпитет Геры в переводе Жу- ковского. У Гомера — «волоокая». Эпитет связан с тотемным происхождением бо- гини, ритуальным животным Геры являлась корова. Ст. 555. Но я тревожуся, мысля теперь, что тебя обольстила... — В копии вари- анты: а) «Но я тревожуся несказанно мысля теперь, что тебя обольстила...»; б) «Но несказанно тревожуся я, мысля теперь, что тебя обольстила...»; в) «Но я тревожуся, мысля теперь, что тебя обольстила...». Ст. 571. ...Ифест... — Гефесг. См. СМИ. Ст. 584. ...кубок двудонный... — У Гомера древний эпитет, о значении которого спорили уже античные комментаторы. По объяснению Аристотеля, это кубок, име- ющий под дном ножку с подставкой, как наши бокалы. В переводе Н. И. Гнедича употребляется этот же эпитет, что, вероятно, выступило образцом для Жуковского. Ст. 590—594. Было уж раз ~ полмертвый... — Речь идет о том, что Гефест хотел помочь Гере, когда Зевс подвесил ее на цепи между небом и землей, привязав к но- гам наковальню, в наказание за злоумышление против Геракла (см. И., XV, 18—24). В другом месте И. (XVIII, 395—397) Гефест утверждает, что его сбросила на землю сама Гера, стыдясь хромогы сына. Ст. 593. ...вЛемносе... — Остров Лемнос в северной части Эгейского моря был в после гомеровскую эпоху центром культа Гефеста. Там, в районе горы Мосихл, на местах выхода природного газа горели непотухающие огни, известные как Лемнос- ские. Это явление природы способствовало возникновению представления о боже- ственной кузнице внутри горы и о Гефесте как ее хозяине. Ст. 594. ...синтейцами добрыми... — Племя синтиев — представители древней- шего догреческого населения Эллады. Впоследствии их отождествляли с пеласгами, легендарными предшественниками греков, или с фракийцами. Греки на Лемносе, очевидно, восприняли от этих племен отдельные аспекты культа Гефеста. Ст. 595. Так говорил хромоногий Ифест... — В автографе № 2 варианты: а) «Так говорил хромоногий Ифест. И с улыбкой внимала...»; б) «Так говорил хромоногий Ифест. От него с благолепной...» Буквально: «хромой на обе ноги». На бога-кузнеца, очевидно, переносится хромота людей-кузнецов, частая в родоплеменном обществе, где ремесленниками становились инвалиды, которые не могли, как полноценные мужчины, обрабатывать землю и воевать. Отсюда же идег и пренебрежительное отношение богов к ремесленнику Гефесту. Ст. 598. Сладостный нектар... — Напиток богов, который греки представляли себе наподобие красного сладкого вина необкновенного вкуса. Ст. 610. Где отдыхал он обычно, блаженному сну предаваясь... — В копии парал- лельные незачеркнутые варианты: а) «Где завсегда отдыхал он, блаженному сну предаваясь...»; б) «Где отдыхал он обычно, блаженному сну предаваясь...». Песнь вторая Ст. 1—12. Боги другие и мужи ~ в полном оружии. — Приводится по автографу № 2. Ст. 7. К богу сна обратился... — Сон фигурирует здесь в качестве вестника Зевса, выполняющего его поручение, наподобие Ириды или Гермеса. Ст. 13—493. В черновом автографе и копии не переведены. Ст. 494—718. Были вождями дружин беотийских ~ дивный стрелок Филоюпет. — Этот фрагмент, не до конца переведенный Жуковским, в комментаторской тради- ции получил название «каталога кораблей». Он представляет собой описание сбора ахейцев в Авлиде в Беотии для похода на Трою, созданное для не дошедшей до нас поэмы о Троянской войне и позднее, с некоторой переработкой, вставленное в И. Именно поэтому в «каталоге» снова и снова говорится о прибытии кораблей, в то время как они давно уже вытащены на берег перед Троей. «Каталог кораблей» содержит некоторую информацию о городах Микенской эпохи, отсутствующую в других частях гомеровских поэм. «Каталогу» посвящена обширная научная лите- ратура, о степени географической и исторической достоверности его споры идут от античности до наших дней. Ст. 494—510. Были вождями дружин беотийских ~ бойцов молодых беотийских. — «Каталог кораблей», созданный первоначально как описание греческого войска, от- правляющегося из беотийского порта Авлиды под Трою, начинает свой перечень с беотийцев и упоминает Авлиду в начале перечисления городов. Ст. 496. Хирийских лугов... — Правильно: Гирийских. На месте Гирии были най- дены рельефы на камне, изображающие корабли Микенской эпохи. Ст. 498. Феспии, Грей, широкопространиых полей Микалесса... — В копии вариан- ты: а) «Грей, Феспии, широкопространных полей Микалесса...»; б) «Феспии, Грей, широкопросгранных полей Микалесса...». Ст. 502. ...в Тизбе, стадам голубиным привольной... — Множество диких голубей и сейчас гнездится на месте этого древнего поселения. Ст. 503. ...па пышно-зеленых лугах Галиарта... — Галиарт находится на берегу крупнейшего внутреннего водоема Греции — Копаидского озера, воды которого с древнейших времен использовались для искусственного орошения. Впоследствии озеро было осушено. Ст. 505. Фив крепкостеиных... — У Гомера это Гипофивы («нижние Фивы»). «Ката- лог» представляет дело так, будто после взятия и разрушения Фив, крупнейшего го- рода Беотии, Эпигонами, произошедшего незадолго до Троянской войны, уцелев- шие жители поселились на равнине около холма, на котором располагались Фивы. Ст. 508. ...степ Апфедона, на крайних лежащего гранях... —Анфедон был располо- жен на берегу Евбейского пролива. Ст. 511—516. Но аспледопян ~ к берегам Илиона. — «Каталог» рассматривает не- большую территорию на северо-западе Беотии как отдельную область племени миниеев (миниев). Центром ее был древний город Орхомен, раскопки которого начал Г. Шлиман. О богатствах Орхомена говорит в И. Ахилл (IX, 381). Излагаемая в данном фрагменте легенда о происхождении царей миниев от бога войны Ареса, возможно, свидетельствует о том, что Арес был племенным богом миниев. Ст. 513. ...Астиоха, Акторова дочь... —Актор был царем Орхомена. Ст. 517—526. Были вождями дружины фоке ян ~ к беотийскому ближнему строю примкнули. — Фокида, земля фокейцев, — область в средней Греции на запад от Беотии. Ст. 519. ...утесов Пифона суровых... — У Гомера — Пифос, древнейшее название Дельфов. Ст. 520. ...Хризы... Паиопея... — Правильно: Криссы. Крисса была разрушена во время т. н. I священной войны ок. 595 г. до н. э. У Гомера она названа «божествен- ной». Панопея, по преданию, находилась на том месте, где Прометей создал из глины первых людей. В И. говорится, что один из предводителей ахейцев Схедий властвовал в Панопее (XVII, 306—308). Ст. 521. Давлиса... — По Софоклу, на дороге из Давлиса в Дельфы Эдип убил своего отца Лаия. Ст. 527—535. Был полководцем локриян ~ окруженной волнами Эвбеи. — Речь идет об опунтских локрах, живших на берегу Эвбейского пролива; локры озольские, жившие позднее на берегу Коринфского залива, в гомеровских поэмах не упоми- наются. Ст. 529—530. ...холстиииою топкой/IБроней покрыт был... — Панцири из многих слоев льняного полотна носили легковооруженные пехотинцы еще в IV в. до н. э. Ст. 532. Кинос... — Согласно традиции, там некогда жил Девкалион, спасшийся со своей женой Пиррой во время потопа. Ст. 533. ...Опунт„. — Опунт сделался впоследствии главным городом Локриды. Родом из Опунта были Менойтий и его сын Патрокл, ставший другом Ахилла. Ст. 534—535. Локриды, лежащей // Против святых берегов окруженной волнами Эв- беи. — Поэт, малоазийский грек или житель одного из островов Эгейского моря — смотрит здесь на Локриду и Эвбею с Востока. Эвбея — большой остров, лежащий за Эвбейским проливом вдоль северо-восточного побережья Средней Греции. Ст. 536—545. Но боелюбиых абаитов ~ с эвбейской дружиной. — Абанты, жившие первоначально в центре Эвбеи, в районе Эретрии и Халкиды, впоследствии рас- пространили свое господство на всю Эвбею. Между Эрегрией и Халкидой в конце VIII в. до н. э. началась война из-за плодородной Лелантийской равнины. К обеим враждующим сторонам присоединились многочисленные союзники. Эта т. н. Ле- лантийская война, затронувшая весь тогдашний греческий мир, является первым событием древнегреческой истории, о котором мы имеем сколько-нибудь достовер- ную историческую информацию. Оба города — Эрегрия и Халкида — были важ- нейшими центрами греческой колонизации на раннем ее этапе. Гесиод в «Трудах и днях» (654—657) рассказывает, что он ездил в Халкиду из Беотии на состязания аэдов и одержал там победу. Позднейшая традиция утверждает, что он победил в этом состязании самого Гомера. Ст. 542—543. ...абанты ~ Косы носившие... — Здесь мы, очевидно, имеем дело с указанием на особое происхождение абантов. Высказывалось предположение, что они были фракийским племенем. Ст. 543. ...ясенных копий метатели... — У Гомера речь идет о том, что абанты не метали копья в противника, а поражали врага копьем, держа его в руке. Ясенных — ясеневых; древко копья у героев И. и О. изготовлялось из ясеня. Ст. 546—556. Строем к эвбейской дружине примкнули афиняне ~ пятьдесят кора- блей он с собою. — Афины, центр Аттики, в позднейшую эпоху важнейший полити- ческий и культурный центр Греции, не играли столь важной роли в гомеровское время. Не нашел себе общепринятого объяснения тот примечательный факт, что в противоположность всем прочим областям Греции, упомянутым в «Каталоге», в Ат- тике назван только один город — Афины. Враждебный Афинам мегарский историк Диевхид утверждал, что от. 546—558 вставил в И. афинский тиран Писистрат для прославления Афин, что, однако, едва ли правдоподобно. Ст. 548. Царь Эрехтей... — Мифическая традиция приписывает первому царю и основателю Афин Эрехтею происхождение от самой Матери-Земли. Исследователи видят здесь отголоски догреческих представлений о мужском божестве, рожденном Землей и отданном ею на воспитание женским божествам. Их роль выполняет у Гомера Афина. Ст. 549. ...во храме великом... — Очевидно, это свидетельствует о существовании в Афинах храма богини Афины, с которым традиция связывала героизированного царя Эрехтея. Позднейшие источники называют этот древний храм Гекатомпе- доном. Ст. 550. ...утешали ей сердце... — Гомер, по-видимому, считал адресатом жертво- приношений не Афину, а Эрехтея, поскольку животные мужского пола — ягнята и быки — приносились в жертву, как правило, мужским божествам. Ст. 551. ...празднуя кругосвершение года. —Т. е. ежегодно, в определенное вре- мя; из этих праздничных жертвоприношений, очевидно, развился впоследствии праздник Панафиней. Ст. 552—554. Ратью Афин Менестей полководствовал ~ никто не равнялся... — По- хвалы в адрес Менестея (Менесфея) никак не соответствуют его роли в И. в целом. Самое важное упоминание о нем — сг. IV, 327—348, где Агамемнон упрекает его за уклонение от сражения. Комментаторы считали эти стихи позднейшей встав- кой афинян. Позднейшая мифографическая традиция утверждала, что Менесфей захватил власть в Афинах с помощью спартанских царей Кастора и Поллукса во время путешествия в преисподнюю царя Тезея. Ст. 555. Кроме великого Нестора — старше, однако, его был... — В копии варианты: а) «Кроме лишь Несюра — старше, однако, его был годами...»; б) «Кроме великого Несюра — старше, однако, его был...». Ст. 556. Нестор годами. Привел пятьдесят кораблей он с собою. — В копии вариан- ты: а) «Нестор. С ним в Трою пришло пятьдесят кораблей крепкозданных»; б) «Не- сюр годами. Привел пятьдесят кораблей он с собою». Ст. 557—558. Сын Теламонов Аякс от брегов Саламины ~ он придвинул их к строю афинян. — Осгров Саламин, расположенный в Сароническом заливе, недалеко от Афин и Мегар, долгое время был объектом соперничества этих городов и несколь- ко раз переходил из рук в руки. Солон окончательно присоединил остров к Афинам ок. 600 г. до н.э. В схолиях к И. сохранилось обвинение в адрес Солона, будто он вставил ст. 558 в И., чтобы подкрепить права Афин на Саламин. В других местах И. Аякс Саламинский, сын Теламона, не изображается сражающимся рядом с афи- нянами. Ст. 559—568. Жителей Аргоса ~ с осьмыодесятью кораблями. — «Каталог» обраща- ется к перечню войск, приведенных Диомедом, царем области в северо-восточном Пелопонессе. Диомед — см. СМИ. Ст. 559. Жителей Аргоса, башневенчапного града Тирипфа... —Аргос здесь рассма- тривается как резиденция Диомеда. В позднейшую эпоху город был важнейшим политическим центром Пелопонесса. Тиринф — микенская цитадель, обнаружена при раскопках археологов. На месте Тиринфа было найдено несколько табличек с текстами линейного письма Б. Ст. 560. Азииы... — Раскопки обнаружили в Азине микенскую крепость, избег- нувшую разрушения в конце позднеэлладского периода II1Б. Ст. 561. ...холмов Эпидавра... — Эпидавр стал впоследствии главным центром культа бога-врачевателя Асклепия. Ст. 564. ...миогославного сын Капаиея... — Капан ей назван многославным в каче- стве участника похода Семерых на Фивы. Ст. 569—580. Жители древней Микены ~ и сильнейшей дружиной начальствовал в во- йске. — Держава Агамемнона, о которой идет речь в данном фрагменте, помещает- ся в «Каталоге» в северо-восточной части Пелопонесса, рядом с царством Диомеда. Граница между этими царствами оказывается, по «Каталогу», крайне искусствен- ной и не могла отвечать исторической реальности какой бы то ни было эпохи. В то же время, дороги, которые вели от Микен в разных направлениях и обнаружены сейчас археологами, показывают, что Микены действительно были во второй поло- вине II тыс. до н. э. центром значительного государства, в которое, вероятно, вхо- дил и Аргос. Сами Микены, раскопанные еще Г. Шлиманом, — важнейший центр микенской культуры, получившей свое название по имени этого города. Кроме за- мечательных памятников архитектуры и искусства, в Микенах были обнаружены документы хозяйственной отчетности — таблички линейного письма Б. Впослед- ствии Микены не играли сколько-нибудь значительной исторической роли. Ст. 570. ...Коринфа богатого... — Как показали раскопки, Коринф, используя свое выгодное географическое положение на перешейке, соединявшем Пелопо- несс со Средней Грецией и отделявшем Эгейское море от Коринфского залива Ио- нийского моря, сделался крупным центром транзитной торговли еще в Микенскую эпоху. Ст. 572. Стен Сикиоиа, Адрасту подвластного в прежнее время... — Адрасг — сын Талая; изгнанный из Аргоса, бежал в Сикион, где унаследовал от деда по матери Полиба царскую власть. Позднее выдал свою дочь замуж за претендовавшего на власть в Фивах Полиника и стал организатором похода Семерых против Фив. Ст. 581—590. Жители скрытого между холмов Лакедемона, Спарты ~ приключен- ный обидой Елены. — «Каталог» обращается к Лаконии, юго-западной части Пело- понесса. Лакедемон здесь обозначает не город Спарту, как в исторические времена, а, по-видимому, область Лаконию. Спарта же, как и в историческую эпоху, главный город Лаконии, резиденция Менелая. Ст. 587. ...строем отдельным... — Этим подчеркивается независимость Менелая от Агамемнона. Ст. 590. Мщепье свершить за позор, приключенный обидой Елены. — В копии вари- анты: а) «Месть совершить за позор, приключенный обидой Елены»; б) «Мщенье свершить за позор, приключенный обидой Елены». Ст. 591—602. К ним примкнули пилияие ~ девяносто судов крепкозданных. — Этот фрагмент посвящен Мессении — юго-западной части Пелопоннеса. Микенский го- род Пилос и царский дворец были обнаружены в итоге раскопок в 1939 г. Куру- ниотисом и Блегеном в районе современного поселения Ано Энглианос к северу от местоположения Пилоса классической эпохи. Неоднократные упоминания Пилоса (как и других городов Мессении, упоминаемых в «Каталоге») в найденных там та- бличках линейного письма Б говорят о том, что город носил это название уже в Микенскую эпоху. В других частях И. сохранились следы представления о Пилосе, расположенном севернее, в Трифилии (II, 545; XI, 670). Ст. 592. ...Фрия, где был перевоз чрез Алфей... — Фриос, о котором идет речь, на- ходился, очевидно, на месте удобной переправы через Алфей, крупнейшую реку западного Пелопоннеса, на север от Пилоса. Очевидно, тождествен с Фриоессой, упоминаемой в И. (XI, 711). Ст. 594—600. ...где Тамириса фракийца ~ дар пробуждать сладкопепье в струнах он утратил. — Здесь кратко излагается, вероятно, хорошо известное слушателям ска- зание о наказании дерзкого аэда Фамира, заявлявшего о своей готовности победить самих муз на соревновании, очевидно, в исполнении эпических песен. Сказание о Фамире предполагает, таким образом, существование уже в догомеровскую эпо- ху стожившейся практики состязания аэдов, о которых говорит Гесиод («Труды и дни», 654—657). Примечательно, что Фамир назван фракийцем: традиция считала фракийцем и другого мифического певца и музыканта — Орфея. Наказание дерз- кого, решавшегося состязаться с богами является весьма распространенным моти- вом греческих мифов. Судьбе Фамира посвящена трагедия И. Анненского «Фамира Кифаред». Ст. 596. Он из Эхалии шел... — Скорее всего, в Фессалии, на северо-востоке Греции. Ст. 599. ...ив гневе его ослепили... — В греческом оригинале слово более общего значения, букв, «изувечили». Слепота, напротив, является обычно неким свойством, сопутствующим образу поэта, ср. легенду о Гомере или образ Демодока в О. Ст. 601. Был полководцем дружины пилили богатый годами. — В копии стих не окончен: «Был полководцем дружины пилиян...». Приводится по автографу № 2. Ст. 603—614. Люди Аркадии ~ неведомо дело морское. — Аркадия — область в центральном Пелопонессе, не имевшая выходов к морю. Упоминаемые в данном фрагменте города Тегея и Мантинея известны в числе основных полисов Аркадии классической эпохи. Ст. 607 ...пределов Стимфала... — Изгнание из лесного болота возле города Стимфала чудовищных птиц с острыми железными перьями фигурирует в мифо- графической традиции как шестой подвиг Геракла. Ст. 613. Теми снабдил для отплытия в темное море, понеже... — В копии пропу- щено одно слово: «(...) снабдил для отплытия в темное море, понеже». Приводится по автографу № 2. Ст. 615—624. Живших в Элиде священной, в Вупрасии ~ внук знаменитый Авгея. — Речь идет об Элиде, области в северо-восточной часта Пелопонесса. Бупрасий был расположен, по-видимому, у границ пилосского царства Нестора. Ст. 624. Сын Агасфена-властителя, внук знаменитый Авгея. — Агасфен был сыном царя Авгия, скотный двор которого очистил от навоза Геракл, направив чуда воды рек Алффея и Пенея. Ст. 625—630. Мужи Дулихия, люди святых островов Эгинадских ~ привел к Илио- ну. — «Каталог» переходит к царству Мегета на островах в Ионическом море. Ду- лихий — возможно, современный остров Лефканди: Эхинадские острова — мелкие острова у побережья Акарнании и Этолии — юго-западной части Средней Греции. Ст. 629. Ссорой с отцом принужденного скрыться... — Филей, сын Авгия, царя Эли- ды, выступил против отца и поддержал Геракла в его конфликте с Авгием, когда тот отказался выдать Гераклу обещанную награду за очистку скогных дворов. Ст. 631—637. Царь Одиссей предводителем был кефалоиян могучих ~ он двенадцать привел кораблей красногрудых. — Согласно «Каталогу», Одиссей царствует не только над Итакой и небольшой территорией на материке, как это изображается в О., но еще над рядом островов, в том числе такими крупными, как Закинф и, очевидно, Кефалления. Подданные Одиссея названы здесь кефалонянами по названию по- следнего, самого большого из островов. Ст. 632. ...в Итаке суровой... — Остров Итака, ныне Фиаки, расположен между Кефалленией и Эхинадскими островами. Попытка немецкого археолога Дерпфель- да отождествить гомеровскую Итаку с островом Левкадой (Лефканди), лежащим севернее у побережья Акарнании, не встретила поддержки исследователей. Ст. 633. Нерита, вдоль берегов Крокилеи, меж: скал Эгилиппы... — Нерит, согласно О. (IX, 21—22; XIII, 351), гора на Итаке. Постоянные ветры с моря заставляли дрожать листья деревьев, росших на этой горе. Крокилея и Эгилипа, возможно, находились в южной части Итаки. Ст. 634. Жители Зама, полей хлебодариых Закиифа... — Остров Закинф, располо- женный напротив побережья Элиды, и сейчас называется тем же именем. Самос — остров Кефалления на запад от Итаки. Ст. 635. Близко лежащей Эпирской земли матерой... — Гомеровское выражение означает буквально «на материке». Автор «Каталога» представляет себе материко- вые владения Одиссея находящимися, по-видимому, где-то на побережье Элиды. Ст. 638—644. Сын Андремонов Фоант полководствовал ратью этолян — сорок пришло кораблей с ним. — Этолия — область в западной части Средней Греции. Ст. 639. Живших в степах Плеуропа... — Плеврон — город в устье Ахелоя. В пи- лосской табличке линейного письма Б говорится о посылке гребцов в Плеврон. Ст. 640—644. В горном краю Каледонском ~ В область сведен был подземную... — В IX песни И. (ст. 529—599) рассказывается подробно об охоте на Каледонского ве- пря и о войне между этолянами — обитателями Каледона и куретами из Плеврона, разгоревшейся из спора за охотничьи трофеи. Упоминается там и о гибели Мелеа- гра от материнского проклятья. Фаос — внук Ойнея (Инея). Ст. 645—652. С Идоменеем пришли копьепоспые критяне ~ они обладали осьмыодеся- тыо кораблями. — «Каталог» переходит к острову Крит и его городам. Ст. 646. В Гноссе они, в окруженной бойницами твердой Гортит... — Приводится по автографу № 2. В копии пропущено одно слово: «В Гноссе они, в окруженной (...) твердой Гортине...». Кносс — у Гомера столица Идоменея (см. СМИ), главный город Крита в эпоху крито-микенской культуры. Тысяча табличек линейного пись- ма Б, замечательные фрески и другие памятники искусства были найдены при рас- копках кносского дворца, начатых А. Эвансом в конце XIX века. Гортина — город, известный большой надписью V в. до н. э. сохранившей местные древние законы; упоминается в О. (III, 293—294). Ст. 647. ...в Милете... — В древности знаменитый Милет на побережье Малой Азии считался колонией критского Милега. Ст. 648. В Фесте... — По имени Феста получил название найденный там нерас- шифрованный памятник минойской письменности — фестский диск. В Микенскую эпоху Фест, очевидно, был подчинен Кноссу: Фест многократно упоминается в до- кументах кносского дворца; упоминается Фест и в О. (III, 295—296). Ст. 649. ...стоградпого Кртпа. — ВО. (XIX, 174) говорится, что на Крите были 90 городов. Это противоречие было отмечено уже в древности и было использова- но так называемыми хоридзонтами как аргумент против принадлежности И. и О. одному автору. Ст. 651. ...истребителю ратей Арею подобный... — В гомеровском тексте вместо Арея упоминается Эниалий, который в микенскую эпоху был самостоятельным бо- жеством, позднее отождествленным с Аресом. Ст. 653—670. Силы Иракла великого сын Тлеполем из Родоса ~ изобилие щедрой ру- кою Кронион. — Ахейское государство на острове Родосе, возможно, упоминается в хеттских текстах ок. 1300—1250 гг. до н. э. под названием Ахийава. Силы Ирак- ла великого сын — гомеровский парафраз, означающий собственно сына Геракла. Аналогичная формула употребляется также по отношению к Агамемнону, Этеоклу и может восходить к реальной титулатуре микенских царей. Ст. 659. ...с берегов Селлеэпта, потока Эфиры... — В гомеровском тексте под Эфи- ром подразумевается город, трудно поддающийся локализации. Ст. 660. ... многих питомцев Зевесовых... — Здесь это означает просто храбрых молодых воинов. Ст. 661—662. В копии не переведены. В автографе № 2 вариант: «Юношей, в зрелость вступя, в отеческом доме // Там без (1 нрзб.) убил он Ираклова дядю Ли- кнмна». Ст. 663—г669. Старца седого, питомца Ареева ~ владыкой бессмертных и смерт- ных... — В данном фрагменте пересказывается миф об убийстве Тлеполемом в при- падке гнева Ликимния, брата Алкмены, матери Геракла. После этого Тлеполем бежит на Родос от потомков Геракла, которого, очевидно, самого уже не было в живых, и основывает новое царство. Ст. 670. Пролил на них изобилие щедрой рукою Кронион. — Пиндар в VII Олимпий- ской оде прямо говорит о золотом дожде из тучи, который Зевс пролил на Родос. Ст. 671—675. Прибыло упри корабля легкокрылых из Симы с Ниреем ~ войско его малочисленно было. — Царсгво Нирея находилось на острове Сим, у юго-западной оконечности Малой Азии. Ст. 676—680. Жителей волнообъятого Низира ~ привели к берегам Илиона. — Цар- ство Фидиппа и Антифа располагалось на Додеканесских островах. Ст. 677. Коса... — Кос — позднее местопребывание древнейшей школы врачей, к которой принадлежал отец медицины Гиппократ. Ст. 681—694. Те же, которыми был обитаем Аргос Пеласгийский ~ по воздвигнуться должен был скоро. — Царство Ахилла располагалось в северо-восточной Греции, в Фессалии, которая названа «пеласгическим Аргосом» в противоположность Аргосу Ахейскому в Пелопонессе. Пелазгами греки называли полулегендарное древней- шее население Греции. Ст. 683. Фтии, Эллады... — Фтия обычно фигурирует в И. как родина Ахилла (I, 155; IX, 363—364) и резиденция его отца Пелея (XIX, 322—324). Эллада — не- большая местность в Фессалии, название которой позднее было распространено на всю Грецию. Ст. 684. Имя же обилие их мирмидоны, эллины, ахейцы... — В остальных частях И., кроме «Каталога», все подчиненные Ахиллу воины именуются мирмидонами. Эллены (эллины) упоминаются у Гомера один раз и подразумевают одно из племен Фессалии, так же как и наименование ахейцы. Ст. 689—693. Злясь за свою Бризеиду ~ сраженные в бое им, пали. — Лирнесс и Фивы (так называемые Гипоплакийские) — города в Троаде, вероятно, на берегу Адрамитгийского залива. Гомер, по-видимому, представляет себе положение ве- щей так, что ахейцы во время одной из экспедиций в окрестности Трои, захватив Лирнесс, взяли там в плен Брисеиду, а в Фивах — Хрисеиду (см. I, 366—369). Ст. 692. ...Миней... — Позднейшая традиция считала его мужем Брисеиды. Ст. 694. ...но воздвигнуться должен был скоро... — В гомеровском эпосе будущее часто предвидят действующие лица, но предсказание дальнейшего хода событий от имени самого автора весьма необычно (ср. аналогичное предсказание в от. 724— 725). Ст. 695—710. Жителей тучной Филаки ~ прибыло с ним кораблей чернобоких. — Царсгво Протесилая в северо-восточной Греции на берегу Пагасейского залива. Ст. 697. Морем омытой Антропы... — Антрона (Антрон) упоминается в гомеров- ском гимне Деметре. Деметра — см. СМИ. Ст. 698—702. Протесилай многославный вождем был ~ Первый убит был дарданцем, ступя на Троянскую землю... — Как рассказывали «Киприи», ахейцам было пред- сказано оракулом, что тот из них, кто первым сойдет с корабля и вступит на троян- скую землю, немедленно погибнет. Протесилай, который только что перед похо- дом на Трою женился на дочери Мелеагра Полидоре (по другой версии Лаодамии), решился пожертвовать собой, первым ступил на берег и был убит. Позднейшие сказания повествовали о том, что по воле богов он был отпущен на одну ночь из царства Аида и смог навестить свою безутешную супругу. Протесилаю посвящена одноименная трагедия И. Анненского. Дарданцы — одно из названий троянцев, производное от имени прародителя троянцев Дардана, сына Зевса и Электры, до- чери титана Атланта. Кого из троянцев автор И. подразумевает под убийцей Про- тесилая — неясно. Позднейшая традиция приписывала его гибель Гектору («Ки- прии»), Энею или Евфорбу. Ст. 711—715. Живших близ вод Бебепского озера ~ одиннадцать с ним кораблей у брегов Илиона. — Царсгво Евмела находилось на северо-западе от Пагасейского залива. Ст. 712. ...пышного града Иолкоса... — Из Иолка, резиденции царя Пелия, от- правились за золотым руном в Колхиду аргонавты; в настоящее время на месте древнего Иолка обнаружены развалины дворца Микенской эпохи. Ст. 716—718. Живших в Метеопе ~ дивный стрелок Филоктет. — Царство Фило- ктета располагалось на северо-восток от Пагасейского залива. В киклической поэ- ме «Малая Илиада» рассказывалось о том, как ахейцы узнали от перешедшего на их сторону сына Приама Гелена, что Троя не может быть взята без лука Геракла. Так как Геракл оставил свой лук в наследство Филоктету, Одиссей и Неоптолем от- правились на Лемнос и упросили Филоктета присоединиться к ахейскому войску (см. трагедию Софокла «Филоктет»). Язву Филоктета, раненого и брошенного на острове своими соотечественниками, излечил сын Асклепия Махаон. Подробнее об интересе Жуковского к этому сюжету и его опытах по переводу трагедии Лагарпа и Софокла см.: Лебедева О. Б. Драматургические опыты В. А. Жуковского. Томск, 1992. В. Киселев ИЗ ЧЕРНОВЫХ И НЕЗАВЕРШЕННЫХ ТЕКСТОВ (Повесть о войне Троянской) («Время настало свершиться судьбам Илиона: святое...») (С. 370) Автографы: 1) РНБ. On. 1. № 52. Л. 8 об. — 9 — черновой, сг. 1—95, с пометой около перво- го сгиха: «18». 2) РНБ. On. 1. № 26. Л. 140 — беловой, ст. 1—75, с заглавием: «Глава первая. Сбор войска в Авлиде» — на лисге, вырванном из тетради с черновым автографом, с разметкой сгихов до 100. При жизни Жуковского не печаталось. Впервые: Бумаги Жуковского. С. 118—119. Ст. 1—9. Впервые полностью: БЖ. Ч. 2. С. 538—540. Публикация О. Б. Лебедевой и А. С. Янушкевича. Печатается по тексту БЖ, со сверкой по автографу. Датируется: 18 июля 1846 г. Предлагаемая датировка — отражение лишь одного этапа работы над гранди- озным замыслом, который не покидал поэта на протяжении нескольких лет, скорее всего с 1844-го по 1848-й гг. 18 июля 1846 г. (по н. ст.) Жуковский, как это явству- ет из чернового автографа, находящегося в контексте дневниковых записей июля 1846 г. (см.: Бумаги Жуковского. С. 118—119; БЖ. Ч. 2. С. 540), начал реализацию своего замысла, который сопровождал его во время работы над переводом «Одис- сеи». Пауза с января 1845 г. по октябрь 1848 г. после перевода двенадцатой песни, вероятно, была заполнена размышлениями над этим замыслом. В письмах Жуковского, посвященных переводу «Одиссеи», примерно с конца 1844 г. — начала 1845 г. возникает идея создания двух «Одиссей»: одной —для всех, а другой, «очищенной» — для юношества. Подробно проект этой второй «Одиссеи» был изложен поэтом в письме к А. П. Елагиной от 5 (17) декабря 1844 г., отрывки из которого были опубликованы в журнале «Москвитянин» (1845. № 1). Жуковский, в частности, писал: «К этому очищенному Гомеру я намерен придать род Проло- га; представить в одной картине всё, что было до начала странствий Одиссеевых. Эта картина обхватит весь первобытный, мифологический и героический мир гре- ков; рассказ должен быть в прозе; но всё, что непосредственно составляет целое с "Одиссеей", то есгь Троянская война, гнев Ахиллов, падение Трои, судьба Ахилла и Приамова дома, всё должно составить один сжатый рассказ гекзаметрами, рас- сказ, сшитый из разных отрывков "Илиады", трагиков и "Энеиды" и приведенный к одному знаменателю. В этот рассказ вошли бы, однако, некоторые песни "Или- ады", вполне переведенные. Таким образом, Одиссея для детей была бы в одно время и живою исгориею древней Греции, и полною картиною ее мифологии, и самою образовательною детскою книгою» (С 7. Т. 6. С. 51—52; ср.: Наше наследие. 2003. № 65. С. 84). Эти же мысли он будет развивать и в письме к С. С. Уварову от начала 1848 г.: «...таким образом, в одном тесном объеме могли бы соединиться и вся баснословная история древней Греции, и самые душистые цветы ее поэзии...» (С 7. Т. 6. С. 186). В письме к П. А. Плетневу от 20 декабря 1848 г. Жуковский констатирует: «Я даже и начал было "пролог" к "Одиссее" — сводную повесть о войне Троянской. Сгихов 200 гекзаметрами написано. В эту повесть вошло бы всё лучшее, относя- щееся к войне Троянской и разным ее героям — всё, заключающееся в "Илиаде", в "Энеиде" и в трагиках; но от этого труда я отказался» (Там же. С. 593). Эти три эписголярные вехи, отражающие рождение, развитие и смерть замысла «Повести о войне Троянской», фиксируют протяженность его воплощения — приблизительно с конца 1844-го по конец 1848 г. Реконструировать этот замысел помогают прежде всего книги из библиотеки поэта (собрание НБ ТГУ). Пожалуй, впервые идея такого «пролога» зародилась у Жуковского во время чтения «Прекраснейших сказаний классической древности» («Die schonsten Sagen des klassischen Alterthums. Th. 1—3. Stuttgart, 1838; см.: Описа- ние. № 2092) в обработке известного немецкого поэта Густава Шваба (1792—1850). В первой части содержатся истории Прометея и Геракла, сказания об аргонавтах и Эдипе. Одним словом, это сказания о богах и времени героев. Жуковский почти не оставляет помет в этой части и лишь на обороте нижнего форзаца появляется запись, своеобразное resume: Материковые острова Природа Люди Первые времена Изображение Греции Сказан(ия) о Богах Сказан(ия) о Героях и времени Героев Море Гипербореев — Земля — Олимп — Пигмеи Эта запись— развернутый план пролога к задуманной повести. Его общая связь с содержанием всего замысла уясняется из многочисленных записей Жуковского во второй части «Прекраснейших сказаний...» Шваба. Десятки схем, списки гре- ческих городов — все это звенья той огромной подготовительной работы, которая предшествовала оформлению замысла. Эскиз этого замысла начинает постепенно вырисовываться. Запись на верхней обложке — конспект одной из первых частей будущей по- вести, точнее Пролога к ней. Жуковский пытается выявить то, что предшествовало Троянской войне, обрисовать круг лиц, причастных к этим событиям: Боги собрались на пир и там происходит раздор. Между тем прошло двадцать лет. В Греции царствует Менелай. Геркулес и Филоктет. Аония. Грех Адмета. Фивы. Аргос и Атрид. Пилос. Диомед и Саламин. Идоменей. Онлей. В Пергаме царствует Приам. Спор за Елену. Ида и Парис. Похищение Елены. Вооружение греков. Нерей предсказывает. Разработав предысторию Троянской войны, Жуковский на чистом обороте по- следней страницы второй части (с. 437) делает попытку создать общий план произ- ведения. Вот как он выглядит: 1. Предисловие Предание о первых временах Греции. Происхождение Трои. Боги и Герои. Повесть о войне Троянской. Похищение Елены. Собрание Греков. Авлида. Ифигения. Отплытие. Филоктет. Телеф. Полидор. Подвиг Аякса и Ахиллеса. Бризеида. Гнев Ахиллеса. Подвиг Диомеда. Аякс. Гектор. Спасение Троян. Смерть Патрокла. Горесть Ахиллеса. Его битва. Оружие Гектора. Приам перед Ахиллесом. Погребение Гектора. Пентесилея. Смерть Ахилла. Смерть Аякса. Неоптолем. Филоктет. Смерть Париса. — Сооружение коня. — Разрушение Трои. Сон Неоптолема. Поликсена. Отплытие Греков. Судьба вождей Аргивян. Кассандра и Агамемнон. Орест и Ифигения. Этот план уже дает представление о задуманном произведении и его составе. Прежде всего, Жуковский находит заглавие для него: «Повесть о войне Троян- ской». Он предполагает создать стихотворную повесть, которая бы стала своеобраз- ной поэтической энциклопедией Троянской войны, включила бы важнейшие ее эпизоды. Характерно, что поэт думает о предисловии к повести, которое бы, как уже было видно из записей в первой части, ввело читателя в мир греческой мифо- логии. Опираясь на свой опыт переводчика Гомера, Вергилия, Овидия, на баллад- ные опыты («Ахилл», «Кассандра», «Торжество победителей»), Жуковский намечает грандиозную картину, в которой эпические события переплетаются с драматиче- скими историями. Показательно, что в списке источников (нижний форзац второй части), на которые поэт хотел ориентироваться в своей работе, названия эпических произведений соседствуют с заглавиями трагедий: Илиада. Овидий. Софокл. Смерть Аякса. Филоктет. Аякс. 45 - 3454 699 Еврипид. — Ифигения в А(влиде); в Тавр.(иде). Гекуба. Эсхил. —Агамемнон. Хоэформ. Эвмениды. Это сочетание драмы и эпоса далеко не случайно. Художественное развитие Жуковского 1830—1840-х гг. неразрывно связано с этой тенденцией. Его драма- тические поэмы и повести, опыты в эпическом и драматическом роде определяли новые пути развития русской поэзии, формировали особый тип повествователь- ности в поэзии. Продолжая работу по оформлению замысла, Жуковский на обороте нижнего форзаца композиционно членит «Повесть о войне Троянской» на три части: I. Спор богов. Похищение Елены. Сбор Греков. —Агамемнон. Нестор. Одис- сей. Ахилл. Аякс. Диомед. Филоктет. Идоменей. Парис. — Жертвоприн(ошенне) Ифигении. — Клитемнестра. — Отплытие. — Филоктет. — (Нрзб.) — Гнев Ахил- леса. — Гектор и Атрид. — Поединок. П. Смерть Патрокла. — Ахилл. — Смерть Гектора. — Приам. — Пентези- леЯ. — Мемнон. — Смерть Ахилла. — Смерть Аякса. III. Неоптолем. — (Нрзб.) — Филоктет. — Смерть Париса. — Построение коня. — Разрушение Трои. — Поликсена. — Отплытие. Это членение позволило поэту выделить наиболее значимые части и вместе с тем наметить основные этапы работы. Жуковский, следуя жанровому определению («повесть»), делает попытку выделить внутри частей отдельные эпизоды. Проис- ходит дальнейший процесс кристаллизации замысла. На нижней обложке поэт оформляет план своеобразной трилогии по мотивам греческого эпоса. Он записы- вает: I. Первобытная история Греции. — География. П. Война Троянская. 111. Одиссея. В этой записи «Повесть о войне Троянской» занимает определенное место, сви- детельствуя об органической связи ее замысла с переводом «Одиссеи». Таким образом, записи Жуковского во второй части «Превосходнейших сказа- ний классической древности» Густава Шваба отразили этапы оформления замысла «Повести о войне Троянской», произведения, оригинального по своему сюжету. Сами сказания были для поэта, скорее всего, источником различных сведений, ма- териалом, служившим импульсом для оформления структуры повести. Целый ряд сказаний («Подвиги Ахилла и Аякса», «Гнев Ахиллеса», «Парис и Менелай», «Гектор в Трое», «Смерть Патрокла» и др.) Жуковский отмечает в общем оглавлении и дела- ет в их тексте пометы, связанные с конкретными деталями: имена, географические названия, генеалогия героев. Интересно стремление поэта иллюстрировать свои впечатления. Во второй части в различных местах на чистых лист-ax он оставляет свои рисунки в присущей ему манере au trait (контуром). Уже на верхней обложке появляются наброски пейзажей: море, скалы, корабли. Затем на шмуцтитуле воз- никает голова воина в шлеме. На нижнем форзаце, вероятно, нарисован общий вид на храм в Авлиде. Жуковский-поэт и Жуковский-живописец неразделимы в своем стремлении проникнуть в далекие времена Троянской войны. Не имея достаточных оснований для датировки этих записей, можно предпо- ложить, что они возникли в середине 1840-х тт., скорее всего ближе к 1845 г., когда возникла пауза в работе над переводом «Одиссеи» и оформляется идея создания двух «Одиссей». В пользу этого предположения говорят записи Жуковского во втором томе из- дания сочинений Еврипида в переводе немецкого филолога Иоганна Доннера (1799—1875). Записи на верхней крышке переплета и нижнем форзаце (Euripides Werke von J.J. С. Donner. Bd. 2. Heidelberg, 1841; Описание. № 1001) самым тесным образом связаны с записями во второй части «Прекраснейших сказаний...» Г. Шва- ба. Они их продолжение и развитие. Второй том сочинений Еврипида привлек внимание Жуковского прежде всего трагедиями «Ифигения в Авлиде» и «Ифигения в Тавриде». Именно их он отмечает в оглавлении. А на верхнем форзаце пытается весь эпизод, связанный с жертвопри- ношением, подробно разработать. Возникает следующий план: Причина брани — 10 Собрание войск — 15 Вожди — 25 Дианин гнев — 10 Морская тишь — 5 Прорицание — 10 Скорбь Агамемнона — Его согласие — посольство — } 15 Снова скорбь — Менелай — 15 Слезы отца — 15 Прибытие Клитемнестры — 15 Всеобщая радость — 10 Вопросы дочери — 50 Ответ отца — 40 Его удаление — 10 Ахилл в ставке — 15 Его разговор с матерью — 100 Слезы дочери — 50 Ахилл уходит — 50 Агамемнон и жрец — 100 Ахилл с воинами — 25 Ответ Ифигении — 50 Ее прощание с матерью — 50 Жертвоприношение — 100 Вестник к Клитемнестре Ее удаление. Орест }50 Задумчивость Агамемнона 775 Этот план является своеобразной поэтической рекогносцировкой эпизода. Жу- ковский не просто предельно детализирует его, но указывает количество стихов, в которое должна оформиться каждая картина. Характерно, что уже в плане он 45* то! уделяет самое пристальное внимание психологическому состоянию героев, подчер- кивая опорными словами эти моменты: скорбь, снова скорбь, слезы, всеобщая ра- дость, задумчивость. Античная трагедия становится органической частью замысла «Повести о войне Троянской», о чем свидетельствует перевод фрагмента трагедии Софокла «Царь Эдип» (подробнее см.: БЖ. Ч. 3. С. 542—578). Вслед за планом, связанным с чтением трагедий Еврипида, Жуковский дает об- щий план повести с указанием количества стихов в каждом эпизоде: Ополчение Ахеян 100 Жертвоприношение Ифигении 700 Отплытие и прибытие Первые 9 лет осады } 150 Гнев Ахиллов 350 Подвиги Диомеда 150 Подвиги Аякса 150 Подвиги Гектора 250 Смерть Патрокла 150 Скорбь Ахилла Подвиги Ахилла } 350 Смерть Гектора 400 Ахилл и Приам 400 Неоптолем и жертвоприношение Поликсена } 650 Филоктет 600 Смерть Ахилла и Аякса 500 Разрушение Трои 500 Судьба троянцев 200 Орест и Ифигения 500 6000 Цифра 6000, определяющая количество стихов всей повести, еще два раза круп- но написана на нижней обложке, как бы подчеркивая решимость поэта начать свой колоссальный труд. По своему объему предполагаемая повесть уступала бы только переводу «Одиссеи». Характер плана со всей очевидностью свидетельствовал о тя- готении Жуковского к созданию героического эпоса. Славные деяния и подвиги, героическая смерть — главные моменты замысла Жуковского. Абсолютное боль- шинство гекзаметров должно было запечатлеть героику античного эпоса. Так, на страницах книг из библиотеки Жуковского, примерно к 1846 г. вырисо- вывается оригинальный замысел стихотворной повести о Троянской войне, гранди- озный по своему размаху и тяготеющий по своему характеру к героическому эпосу. В рабочей тетради, где находится черновой автограф, вновь возникает под- робный план, развивающий предыдущие, набросанные на страницах и обложках книг, но оформленный более четко: 1. Вооружение греков. II. Ифигения. III. Отплытие. Филоктет. Первые подви- ги. Гнев Ахиллов. IV. Подвиги Диомеда и Аякса. V. Бедствия треков. Гектор. VI. Патроклова смерть. VII. Скорбь Ахилла. VIII. Подвиги Ахилла. Смерть Гектора. IX. Приам. X. Смерть Ахилла, Аякса и Париса. XI. Неоптолем и Филоктет. XII. Разрушение Трои. XIII. Поликсена. XIV. Отплытие. Судьба троян. Смерть Аякса. Смерть Диомеда и Идоменея. Нестор. Менелай. XV. Агамемнон. Электра. Орест. Ифигения (РНБ. On. 1. № 52. Л. 69). В архиве поэта сохранились черновой и беловой варианты начальных стихов по- вести, представляющих собой реализацию первого пункта итогового плана: «Опол- чение Ахеян» или «Вооружение греков» (предполагаемый объем — 100 стихов). Датировать этот текст можно совершенно точно на основании записей в черно- вом автографе. На листах, предшествующих ему, находятся дневниковые записи 1846 года. Непосредственно на л. 7, где начинается текст повести, есть запись: «Июль. С ... числа в Швальбахе», а затем указано число: «18». Именно 18 июля 1846 г., находясь с женой на швальбахских водах, Жуковский, вероятно, и начал реализацию своего замысла. Пауза в работе над переводом «Одиссеи» была за- полнена. Вероятно, сразу же после окончания 97 сгихов первой главы Жуковский начал перебеливать текст, продолжая совершенствовать его, о чем свидетельству- ют многочисленные поправки в беловом автографе. Предварительно поэт сделал разметку сгихов. Как и было намечено в плане, глава должна была содержать 100 стихов. Но перебелив 76 стихов (на самом деле их оказалось 74, так как во время правки Жуковский вычеркивал некоторые сгихи), не докончив очередной стих, он прерывает работу. Ст. 2—3. ...приневолив Клену//Лестью и силой супруга, и дочь, и отчизну покинуть. — Черновой автограф: «...обольщеньем и силой // Дом свой, супруга и дочь, принево- лив Елену покинугь». Ст. 7. Миогодержавпый потомок Пелопса... — В черновом автографе: «Царь мно- гославный Аргоса, потомок Пелопса...» Ст. 8. Гневным Эринниям предано выло богами. — Черновые варианты: а) «Было Эринниям мстительным предано роком»; б) «Гневным Эринниям предано было судьбою». Ст. 10. Тысяча их кораблей крутогрудых в широком заливе... — Черновой автограф: «Тысяча их кораблей кругобоких (собралась) в глубоком заливе...» Ст. 11. ...справа и слева степами... — Варианты: а) крепкой стеною утесов; б) уте- сов, входящих...; в) справа и слева стоящих... Ст. 12. ...теснимыеузким Эврипом. — Первоначально: «...стесненные в узком Эв- рипе». Ст. 13. Стан их, широко покрывший изгибистый берег залива... — Варианты: а) «Стан их по всей изгибался поверхности брега..,»; б) «Стан же Данаи (разбили) стоял на излучине...»; в) «Стан, покрывавший обширно изгибистый берег залива...»; г) «Со- брано было в отдельных шатрах, отделенных от прочих...»; д) «Шатры Агамемнона красные были...» Ст. 14—15. ...и стукаI/Броней... — Варианты: а) оружия звука; б) ударов оружья; в) лязгом доспехов; г) ...стука // Бранных доспехов... Ст. 15. ...там в войско единое вся собралася Эллада. — Первоначально: «В едином была вся Эллада собрана». Ст. 17. ...камышами покрытых... — Варианты: а) «...веселясь на водах, камы- шами одетых...»; б) «...отражаясь в водах, камышами одетых...»; в) «...веселясь на водах, камышами покрытых...»; г) «...по утрам на водах, камышами покрытых...»; д) «...по зарям на водах, камышами покрытых...» Ст. 40—41. ...цари и герои Эллады//Им предводили. — Первоначально: «...все пер- вые мужи Эллады // В нем собралися...» Ст. 48. Первый па свор... — Вариант: «Первый в броне...» Ст. 61. Тих и, ужасный врагу, как младенец, незлобен с своими. — В черновом авто- графе: «Сердцем приветлив, не горд в обхожденьи, в речах откровенен». Ст. 67. ...как испытанный жизнью мудрец... — Варианты: а) «...разумный совет- ник, постигнувший тайну...»; б) «...отец многоумный...» Ст. 69. Царствовал он, и на старости мужеством юный... — Черновой автограф: «Властвовал он; не разрушила старость в нем бодрости прежней...» Ст. 70. В бой выходил, сединами прекрасный, свои ободрялись... — Первоначально: «Был он прекрасен в бою сединами и старческим светлым // Образом; видя его пред собою, свои ободрялись...» Ст. 74. Присланный им па погибель. Наследник Иракловых страшных... Этим сти- хом беловой автограф обрывается. Далее текст воспроизводится по черновому ав- тографу. Страница в беловом автографе размечена до конца цифрами: 80, 85, 90, 95, 100, что позволяет предполагать продолжение работы. О. Лебедева, А. Янушкевич УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН И НАЗВАНИЙ ОДИССЕЯ Настоящий указатель ни в какой мере не притязает на полноту. В него не вклю- чены имена и названия, (1) объясненные в примечаниях; (2) вошедшие в Словарь мифологических сюжетов (см. наст. том. — Ред.), на который даются отсылки в при- мечаниях; напр., Агамемнон, Ахилл; (3) встречающиеся однократно, и притом в контексте, из которого ясно, кто это такие; например, сыновья Нестора в 3.413 или служанки Елены в 4. 123—125; (4) более нигде не встречающиеся, на что указано в примечаниях; например, Дметор в 17. 443. Ссылки на строки с упоминанием того или иного имени, включенного в Указа- тель, сделаны для примера и не являются исчерпывающими. Свойства и функции богов освещаются, как правило, только в той мере, в какой они представлены в «Одиссее». Агелай — сын Дамастора, один из женихов Пенелопы (20. 321), убит Одиссеем (22. 247). Аид — подземное царство (3. 410) и его бог (40. 492); в переводе часто «ад». Алиферс — см. Галиферд. Алкмеон — см. CMC: Амфиарай. Амфином — сын Ниса, один из женихов Пенелопы (16. 394), убит Телемахом (22. 89—94). Амфион — 1. Сын Зевса и Антиопы (см. CMC). 2. Сын Иасоса, царь минийского Орхомена (14. 283 сл.). Амфитрион — супруг Алкмены (см. CMC), земной отец Геракла. Амфитрита — морская богиня, олицетворение бурного моря (3. 91; 5. 422). В более поздних источниках супруга Посидона. Антиклея — дочь Автолика (см. CMC), супруга Лаэрта, мать Одиссея (14. 85). Антилох — сын Нестора, погибший под Троей (3. 144). Антиной — сын Евпейта, один из самых дерзких женихов Пенелопы (4. 379), первая жертва мести Одиссея (22. 8—20). Антифонт— 1. Спутник Одиссея, умерщвленный Полифемом (2. 17—20). 2. Жи- тель Итаки, верный Одиссею (16. 68). Аполлон — сын Зевса и титаниды Лето, бог-прорицатель, вещающий волю Зев- са в своем храме в Дельфах (8. 79—82), вдохновитель певцов-сказителей (8. 488); не знающий промаха стрелок из лука (см. примеч. к 3. 280; примеч. к 21. 259), сражаю- щий своим выстрелом мужчин (см. примеч. к 3. 280). Аргивяне — одно из собирательных обозначений греческого войска под Троей (3. 379). Аргос — чаще всего обозначение Пелопоннеса (4. 184), иногда — области Арго- лиды (3. 180). 46* 705 Аргус — 1. Стоглазое чудовище, приставленное Герой сторожить Ио, возлю- бленную Зевса, и убитое Гермесом (1. 38). 2. Пес Одиссея (17. 292). Арей (Арес) — бог войны и кровопролития (11. 537); в Од. 8. 267—361, возлю- бленный Афродиты. Арега — супруга Алкиноя (см. CMC). Артемида — дочь Зевса и титаниды Лето (Латоны), сестра Аполлона, богиня- охотница; идеальный образ девичьей стройности и красоты (6. 102—108). См. так- же примеч. к 3. 280. Асоп — бог речного потока в Беотии, отец Антиопы (см. CMC). Атлант — титан, держащий на своих плечах небесный свод, отец Калипсо (4. 51—53); назван «кознодеем» как участник заговора титанов против Зевса, за что и осужден на вечное наказание. См.: Гесиод. Теог. 507—520. Атрей — царь Микен, отец Агамемнона и Менелая, именуемых соответственно Атридами (1. 29; 3. 257). Афина (Афинея) — любимая дочь Зевса, вторая по значению в Олимпийском пантеоне. В гомеровском эпосе имя ее матери титаниды Метиды не упоминается, равно как и широко распространенная в позднейших источниках версия о ее рож- дении из головы Зевса. В «Одиссее» Афина выступает как постоянная покровитель- ница ее героя, заботящаяся о его возвращении домой (1. 44—85; 6. 116; 7. 14—42 и т. д.; см. также статью «"Одиссея" — фольклорное наследие...», § 2) и покровитель- ствующая Телемаху (1. 85—316 и т. д.). Афины — главный город Аттики. См. примеч. к 7. 80 сл. Афродита — богиня красоты и чувственного влечения (5. 429), дочь Зевса и Дионы (8. 308; Ил. V. 370). Гомеровский эпос избегает варианта, по которому Аф- родита родилась из морской волны, оплодотворенной семенем Урана (Гесиод. Теог. 188—199), близ острова Кипр (отсюда ее имя Киприда), но именно там, вблизи Пафоса локализует ее священный участок (8. 352—366; см. также 8. 287 и примеч.). В «Одиссее» — возлюбленная Ареса, уличенная ее супругом Гефестом в измене (8. 267—361). Ахерон (Ахеронт) — река в подземном царстве. См. примеч. к 10. 513—515. Ахеяне, ахейцы — одно из собирательных названий греческого войска под Тро- ей (1. 206) и населения Пелопоннеса, который поэтому может быть назван ахей- ской землей (21. 107). Аэт — см. Ээт. Борей — северный ветер. Вакх — см. CMC: Ариадна. Галиферд — сын Мастора, прорицатель, живущий на Итаке (2. 157 сл.). Гарпии — буквально: «похитительницы», «женские божества смерти». Гебея (правильнее: Геба) — дочь Зевса и Геры, олицетворение вечной юности; отдана в жены обожествленному после смерти Гераклу (11. 603 сл.). Гелиос — солнце и его олицетворение, бог Солнца, отец Цирцеи (10. 136—139), владелец священного стада, на которое покусились спутники Одиссея (12. 127— 132, 353—361). Гера (Ира) — дочь Крона и Реи, сестра и супруга Зевса. В «Одиссее» никакой роли не играет (см. 11. 604 и примеч.). Гермес (Эрмий) — сын Зевса и аркадской нимфы Майи (см. примеч. к 24.1), весгник богов (5. 28—55), убийца Аргуса (1. 38; впрочем, о значении его эпитета ??????????? среди исследователей нет согласия), покровитель хитрецов (см. CMC: Ав- толик). О его функциях провожатого душ умерших в Аид см. примеч. к 24. 1—204. Гефест (Ифест) — сын Зевса и Геры, бог-кузнец и искусный масгер (15. 117); центр его культа — Лемнос (8. 283 сл.), что связано, по-видимому, с вулканической деятельностью на острове горы Мосихл, под которой локализовали кузницу бога. В «Одиссее» выступает как мститель Аресу и Афродите за оскорбление его супруже- ских прав (8. 267—361). Гея — олицетворение Земли, породившей гигантов и великанов (11. 576). Гиганты — см. примеч. к 7. 59. Гипересия — город в Ахее (15. 254), позднее называвшийся Эгирой. Гиперион (Иперион, «пребывающий в высоте») — эпитет Гелиоса (12. 133). Горгона — чудовище, вид которого внушает безотчетный ужас (11. 634). Гортина — город на осгрове Крит (см. примеч. к 3. 291—300). Данаи — одно из обозначений греческого войска под Троей (1. 346), не восходя- щее, в отличие от аргивян и ахейцев, к какому-либо топониму. Деифоб — троянский царевич, сын Приама и Гекубы, после гибели Париса же- нившийся на Елене (8. 517). Делос — остров из группы Киклад, считавшийся местом рождения Аполлона и Артемиды (6. 162). Деметра — буквально: «Мать-Земля»; богиня производительных сил природы (5. 125). Демодок — певец-импровизатор (аэд) у феаков (8. 44). Дий — см. Зевс. Диомед — сын Ойнея, один из самых выдающихся героев в греческом войске под Троей (3. 181). Дия — небольшой остров вблизи северного побережья Крита (11. 325); в позд- нейшее время его отождествляли с Наксосом. Додона — древний город в Эпире, где был расположен священный дуб Зевса; жрецы изрекали прорицания, гадая по шуму его ветвей (14. 327). Долион (правильнее: Долий) — старый слуга в доме Одиссея (4. 735); иденти- чен ли он Долию, отцу наглых Меланфия и Меланфо (17. 212; 18. 322), остается спорным. Дулихий — один из островов, соседних с Итакой (1. 242; см. примеч. к 9. 25). Евбея (Эвбея) — большой остров, тянущийся вдоль побережья Локриды, Бео- тии и Аттики (3. 175). Евмей (Эвмей) — старший свинопас в хозяйстве Одиссея (14. 1—22; 15. 402—484). Евпейт (Эвпейт) — отец Антиноя (1. 383), некогда спасенный Одиссеем от на- родного гнева (16. 424—430); убит Лаэртом (24. 522—525). Евриклея (Эвриклея)—дочь Опса, старая няня в доме Одиссея (1.424—429), вос- питавшая его самого (19. 401—405) и пользующаяся особым доверием Пенелопы. Еврилох (Эврилох) — спутник Одиссея, избежавший чар Цирцеи и сообщив- ший Одиссею о судьбе остальных, посланных на разведку (10. 232—260); по его побуждению были зарезаны коровы Гелиоса (12. 339—352). Евримах (Эвримах) — сын Полиба, наряду с Антиноем, один из самых знатных и дерзких женихов Пенелопы (2. 177—207); убит Одиссеем (22. 60—89). Еврипил (Эврипил) — сын Телефа и Астиохи, сестры Приама; польстившись на дорогой подарок, полученный от брата, она послала Еврипила под Трою, где он был убит Неоптолемом (14. 519). Еврит (Эврит) — см. CMC: Геракл. Евритион (Эвритион) — кентавр, начавший буйствовать во время пира у лапи- фов (21.292—304). Египет — 1. Страна, в которой во время своих странствий оказался Менелай (4. 351—362); гам же локализует Одиссей одно из своих вымышленных приключе- ний (14. 246—287). 2. Река в Африке (14. 257), именуемая позднее Нилом (Гесиод. Теог. 338). Елисейские поля — см. примеч. к 4. 561. Ельпенор (Эльпенор) — спутник Одиссея, разбившийся при падении с крыши во время пребывания у Цирцеи (см. примеч. к 11. 51). Закинф — один из островов, соседних с Итакой (1. 242; см. примеч. к 9. 24). Зам — один из осгровов, соседних с Итакой (1. 242; см. примеч. к 9. 24). Зевс, Зевес, Дий (имя, произведенное от основы косвенных падежей ??-) — сын Крона (отсюда часто: Кронид, Кронион) и Реи, верховный бог Олимпийского пан- теона, превосходящий силой всех богов и смертных (Ил. VIII. 5—27); «эгидодержа- вец», т. е. владеющий эгидой — щитом из шкуры вскормившей его козы Амалфеи; «собирающий тучи», т. е. посылающий гром и молнию. В «Одиссее» выступает так- же как гарант справедливости в отношениях между людьми (см. статью «"Одис- сея" — фольклорное наследие...», § 3); охраняет домашний очаг (22. 335); покрови- тельствует странникам и нищим (6. 207); благоволит к Одиссею и соглашается на его возвращение домой (4. 62—77; 5. 21—42), посылая благоприятные предзнаме- нования (2. 146—154; 15. 160—168). Зефир — западный ветер. Зеф (у Жуковского — Цетос) — CMC: Антиопа. Идоменей — сын Девкалиона, царь Крита, отличавшийся своей храбростью под Троей (3. 191). Идофея — см. Эйдофея. Икарий — брат Тиндара, отец Пенелопы; в «Одиссее» мыслится проживающим на Итаке или на одном из соседних островов (2. 52—54). Ил — царь города Эфиры (17. 254 сл.), локализуемого либо в Феспротии, либо в Элиде. Не смешивать с троянским царем Илом, дедом Приама! Илион — другое название Трои, по имени ее основателя Ила. Иолк — город и область в Фессалии (11. 256). Иперион — см. Гиперион. Ира — см. Гера. Иракл — см. CMC: Геракл. Исмар (Измар) — см. примеч. к 9. 39 сл. Итака — родина Одиссея (см. примеч. к 9. 24). Ифест— см. Гефест. Ифит — см. CMC: Геракл. Калипсо — дочь Атланта (см. примеч. к 5. 14). Кассандра — дочь Приама, доставшаяся в качестве пленницы Агамемнону (см. CMC). Кентавры — полулюди, полукони (см. примеч. к 21. 295—304). Кегейцы — воины ополчения, пришедшего под Трою с Еврипилом (11. 520). Кетейцев локализовали в Мисии (Малая Азия), и в их имени предполагают вос- поминание о хеттах. Кидоны — обитатели северо-западной части Крита (3. 292). Киконы — см. примеч. к 9. 39 сл. Кипр — остров в северо-восгочном углу Средиземного моря (4. 83). Киприда — см. Афродита. Китера (Кифера, правильнее во множ. числе: Киферы ) — остров, расположен- ный на юго-западе от южной оконечности Пелопоннеса (9. 81). Отсюда Китерея — имя Афродиты. Клитемнестра — дочь Тиндара; см. CMC: Агамемнон. Коцит — см. примеч. к 10. 513—515. Кратейя (правильнее: Кратеида «насильственная») — морская нимфа, породив- шая Скиллу (12. 124). Креонт — фиванский царь, отец Мегары (11. 269; см. CMC: Геракл). Крефей — супруг Тиро (11. 258 сл.). Крит —см. примеч. к 19. 172—179. Кронион — см. Зевс. Ктесипп (Ктезипп) — сын Полиферса, один из женихов Пенелопы (20. 287— 292); убит Филойтием (22. 285). Лакедемон — собственно, область в юго-восточной части Пелопоннеса, но так- же и название города, столицы Менелая (4. 1); то же самое, что Спарта (1.91). Лаодам (правильнее: Лаодамант) — феак, сын Алкиноя (7. 170; 8. 117—130). Лапифы — см. примеч. к 21. 295—304. Латона (Лето) — титанида, мать Аполлона и Артемиды (6. 106). Лаэрт — сын Аркесия, отец Одиссея (1. 185). Левкотея (Левкофея) — морская богиня, снабдившая Одиссея спасительным покрывалом (5. 333—353). В нее превратилась Ино, когда бросилась в море, спа- саясь от обезумевшего мужа. Имя Левкофеи — говорящее, произведенное от слов ?????? «белый», «ясный» (как морская гладь в ясную погоду) и ??? «богиня». Леда — спартанская царица, супруга Тиндара (11. 298). См. CMC: Елена; Кастор и Полидевк. Лемнос — остров в северной части Эгейского моря и город на нем (8. 283). См. Гефест. Леодей (правильнее: Леод) — один из женихов Пенелопы, жертвогадатель (21. 144—166); убит Одиссеем (22. 310—329). Лесбос — остров в северной части Эгейского моря (см. примеч. к 3. 169—180). Ливия — страна на северном побережье Африки (4. 85). Майя — аркадская нимфа, мать Гермеса от Зевса (14. 435). Малея — мыс на южной оконечности Пелопоннеса (3.287). Марафон — местность и поселение в Аттике, примерно в 40 км к северо-востоку от Афин (7. 80). Медон (Медонт) — глашатай на Итаке, оставшийся верным Одиссею (2. 677); спасен Телемахом во время убийства женихов (22. 357—379). Меламп — прорицатель (см. примеч. к 11. 289—297). Мелантий (Меланфий) — сын Долия, козовод на Итаке, помогающий женихам и кончающий жизнь в страшных мучениях (22. 135—201, 474—477). Меланто (Меланфо) — дочь Долия, дерзкая служанка Пенелопы (18. 321—339; 19. 65—95). Мемнон — сын Эос и Тифона, царь эфиопов, пришедший на помощь троянцам и сразивший в бою Антилоха, сына Нестора (4. 187 сл.); затем был убит Ахиллесом. Ментес — предводитель тафийцев, в облике которого Афина является Телемаху (1. 100—103). Ментор — итакиец, старый друг Одиссея (2. 225—241), в образе которого Афина сопровождает Телемаха в его поездке в Пилос (3. 13—24). Мессена — областъ в юго-западной части Пелопоннеса (21. 15). Микена — город в северо-восточной части Пелопоннеса, столица Агамемно- на (3. 303); в послегомеровских источниках обычная форма: Микены (см. статью «"Одиссея" — фольклорное наследие...», § 1). Мимант— мыс на ионийском побережье Эгейского моря, обращенный к остро- ву Хиос(3. 172). Минос — сын Зевса и Европы, царь Кносса на Крите (см. примеч. к 19. 172— 179). Мирмидоны — фессалийское племя, вождем которого был Ахиллес, а затем Не- оптолем (3. 189). Навзикая (Навсикая) — дочь Алкиноя и Ареты, первой оказавшая помощь Одиссею на осгрове феаков (6. 17). Навзитой (Навсифой) — сын Посидона и Перибеи, отец Алкиноя, вождь феа- ков, при котором они переселились на остров Схерию (6. 7—11). Наяды — нимфы-покровительницы водоемов, рощ, гротов (13. 104). Нелей — сын Посидона и Тиро, отец Нестора, основатель Пилоса (3. 4 сл.; см. примеч. к 11. 289—297). Нерион — см. примеч. к 3.81. Нестор — сын Нелея и Хлориды, царь Пилоса, старейший из греческих героев, участвовавших в Троянской войне (1. 280 сл.); оказывает гостеприимство Телемаху и рассказывает ему о событиях, происходивших после взятия Трои (кн. 3). Нот — южный ветер. Океан — поток, окружающий со всех сторон земной круг; на его западной окра- ине находится вход в подземное царсгво (40. 508), еще дальше — Елисейские поля (4. 563—568). Олимп — гора в Фессалии, обитель богов (6. 42—46; см. примеч. к 11. 315). Орест — см. CMC: Агамемнон. Орион — красавец-охотник, возлюбленный Эос; застрелен Артемидой (5. 121— 124; причина здесь не объясняется, но, судя по поздним источникам, Орион пы- тался овладеть ею). Ортигия — «остров куропатки», локализуемый в 15. 404 западнее острова Де- лос; в позднейшее время их обычно отождествляли. Орхомен — древнейший город в Беотии, расположенный при впадении р. Ке- фис в Копаидское озеро (14. 283). Оры — собственно, времена года, затем — их персонификация в образе юных дев (11. 295). Осса — молва и ее олицетворение (1. 279; 24. 413). Отос (правильнее: От) — вместе с братом Эфиальтом — великаны, сыновья По- сидона и Ифимедеи (11. 308; см. примеч. к 11. 315). Паллада — культовой эпитет Афины, значение которого было неясно уже в древности. Парки — в римской мифологии божества, аналогичные греческим Мойрам (см. при- меч. к 1. 17); имя их без достаточных оснований введено в перевод Жуковским. Патрокл — ближайший соратник Ахиллеса, убитый под Троей (3. 110; Ил. XVI. 782—857); его тень неразлучна в Аиде с тенью друга (11. 468). Пафнос — см. Афродита. Пеан (правильнее: Пеон) — божественный врач, предок врачевателей (4. 232). Певсенор — 1. Дед Евриклеи (1. 425). 2. Глашатай на Итаке (2. 38). Пелей — царь Фтии, отец Ахиллеса (11. 494). Пелиас (правильнее: Пелий) — сын Посидона и Тиро, царь Иолка (11. 254). Персефона — дочь Зевса и Деметры, супруга Аида, владычица подземного цар- ства (10. 491; 11.217). Пиерия — горный хребет в Фессалии (5. 50). Пизистрат (Писистрат) — сын Нестора (см. примеч. к 3. 36, 39). Пилос — город в Мессении, столица царства Несгора (см. примеч. к 3. 4—6). Пиритой (Пирифой) — царь лапифов (см. примеч. к 21. 295—304); вместе с Те- сеем проник в Аид, чтобы похитить Персефону, но остался там навеки; в Од. 11. 631 только упоминается среди обитателей подземного царства. Плеяды — созвездие, восходящее в начале лета и заходящее с началом зимы; их присутствие на небе определяет продолжительность времени, пригодного для судоходства (5. 272). Полиб (Полибий) — 1. Житель египетских Фив, принимавший у себя Менелая (4. 126). 2. Феакиец (8. 373). 3. Итакиец, отец Евримаха (1. 395). 4. Жених Пенело- пы, убитый Евмеем (22. 284). Понтоной — глашатай у феаков (7. 179). Посидон — сын Крона и Реи, брат Зевса (см. примеч. к 13. 142), повелитель мор- ской стихии (5. 291—296); преследует Одиссея из мести за ослепление Полифема (1. 67—74; 9. 528—536); превращает в скалу корабль феаков, доставивший Одиссея на родину (13. 146—183). Приам — троянский царь (3. 107: Приамов град — Троя). Протей — морской старец, предсказавший Менелаю его будущее и сообщив- ший ему о судьбе его соратников под Троей (4. 385—570). Радамант (Радаманф) — сын Зевса и Европы. В Од. 4. 564 только упоминается как обитатель Елисейских полей; в позднейших источниках — неподкупный судья в царстве мертвых. Салмоней — сын Эола и Энарегы, отец Тиро (14. 236), царствовал сначала в Фессалии, затем переселился в Элиду. Селена — луна и олицетворяющая ее богиня (9. 144). Сидон — главный город Финикии (см. примеч. к 4. 83 сл.). Сидония — побережье Финикии (13. 285). Сизиф — сын Эола, царь Коринфа, обреченный выполнять в Аиде тяжкую и бессмысленную работу (11. 593—600). Причина такого наказания в «Одиссее» не указывается; в позднейших источниках в вину Сизифу ставится то, что он открыл отцу Эгины Асопу имя ее похитителя — Зевса. Сикания — древнее название Сицилии (24. 307). Сикелы — население Сицилии (20. 383), которую они колонизовали, в пред- ставлении греков, в конце 8 в. Современная наука относит заселение Сицилии си- келами к рубежу 13—12 вв. Скилла — морское чудовище о шести головах, живущее среди моря в пещере напротив Харибды (12. 85—126). Скирос — остров в Эгейском море, на восгок от Евбеи (И. 508; см. CMC: Нео- птолем). Спарта — см. Лакедемон. Стикс — река в подземном царстве, которой клянутся боги (5. 185; см. 10. 513— 515). Сунион — мыс на южной оконечности Аттики (3. 278). Схерия — остров, на котором живут феаки (5. 34). Тайгег — горный хребет на юге Пелопоннеса, отделяющий Лакедемон от Мес- сены (6.103). Тантал — сын Зевса, испытывающий вечный голод и жажду в Аиде (11. 582— 592). В «Одиссее» причина его наказания не называется; в позднейших источниках в вину Танталу обычно ставят то, что, будучи допущен на пиры богов, он разгласил среди людей содержание их бесед и пытался похитить нектар и амброзию (Апол- лодор. Эп. И. 1). Тафийцы — обитатели острова Тафос (1. 103, 413), жившие морской торговлей и пиратством (14. 452; 15.427). Имел ли в виду автор «Одиссеи» расположенный на восток отЛевкады остров, носивший то же название в историческое время, остает- ся неясным. Тезей (Тесей) — сын Эгея и Эфры, афинский царь, помогавший Пирифою спу- ститься в подземное царство за Персефоной; в Од. 11. 631 только назван по имени. Теламон — см. CMC: Аякс 1. Телемак (Телемах) — сын Одиссея и Пенелопы (1. 111). В поисках сведений об отце посещает Нестора в Пилосе (кн. 3) и Менелая в Лакедемоне (кн. 4); при возвращении избегает засады со стороны женихов (16. 334—370). Одиссей дает ему узнать себя (16. 164—214); вместе они очищают зал от оружия, которым могли бы воспользоваться женихи (19. 3—34). Затем Телемах помогает отцу в расправе с женихами (22. 29—115) и неверными слугами (22. 440—479), спасая при этом от смерти Фемия и Медонта (22. 355—378), и принимает участие в сражении с род- ственниками убитых женихов (24. 505—530). Темеса — город, который в древности обычно идентифицировали с Тамассом на Кипре, славившемся добычей меди (1. 179). Тенедос — осгров вблизи побережья Трои, где укрылись ахейцы, инсценируя свое отплытие домой (3. 159). Тидей — отец Диомеда (3. 167), участник похода семерых против Фив, который относят обычно к поколению, предшествовавшему Троянской войне. Тиндар (Тиндарей) — муж Леды, отец Кастора (см. CMC), Полидевка и Клитем- нестры (24. 199). Тирезий (Тиресий) — прославленный прорицатель из Фив (11. 90—151). Тиро — дочь Салмонея, супруга Крефея, родившая от союза с Посидоном Не- лея и Пелия (11. 235—259). Титий — сын Геи, пытавшийся овладеть Латоной (11. 576—581). Тифон — сын троянского царя Лаомедонта, возлюбленный Эос (5. 1). По вер- сии, принятой в послегомеровской поэзии, Эос добилась от богов, чтобы ему даро- вали бессмертие, но не сумела (или забыла) добиться для него вечной молодости. Тринакрия (правильнее: Тринакия) — сказочный остров, где пасутся стада бога Гелиоса (12. 126); впоследствии его стали отождествлять с Сицилией. Тритогена (правильнее: Тритогения) — эпитет Афины (3. 378), не получивший общепринятого объяснения ни в древности, ни у современных лингвистов. Троя (Илион) — город и крепость у входа в пролив Геллеспонт (Дарданеллы), соединяющий Эгейское море с Черным. См. статью «"Одиссея" — фольклорное на- следие...» § 1; CMC: Елена, Неоптолем, Одиссей, Троянский конь. Фарос — остров, лежащий против западных рукавов Нильской дельты (4. 355). Феакийцы, феакияне — сказочный народ, населяющий остров Схерию (5. 35, 280). Феб (вероятно: «сияющий») — культовый эпитет Аполлона (3. 279). Фемида — первоначально олицетворение обычного права; в Од. 2. 68 — богиня, следящая за его соблюдением. Феоклимен — прорицатель из Аргоса, сопровождающий Телемаха на обратном пути из Пилоса на Итаку (15. 224—286). Фера (правильнее: Феры) — город на полпути между Пилосом и Спартой (3. 488), ныне Каламата. В наше время между Наварином (Пилосом) и Каламатой (Фероп) обнаружены остатки древней дороги, вероятно, микенского времени. Феспроты — народ, населявший юго-западную прибрежную область Эпира (14.315). Фест — город в южной части Крита (3. 295). Фетида — морская нимфа, супруга Пелея, мать Ахилла (11. 547). Филотий (Филойтий) — старший коровник в хозяйстве Одиссея (20. 185). Финикия — страна, расположенная на восточном побережье Средиземного моря (4. 83). Форк (правильнее: Форкий или Форкин) — морское божество, сын Понта и Геи (1.70). Фразимед (Фрасимед) — сын Нестора (см. примеч. к 3. 36, 39). Фракия — страна, расположенная на юг от устья Дуная до северного побережья Эгейского моря (8. 361). Фтия — царство Пелея и Ахиллеса в Фессалии (11. 496). Харибда — водоворот, который поглощает проплывающие мимо корабли (12. 104). Хариты — божества, олицетворяющие очарование (6. 18), прислужницы Афро- диты (8. 364). Хиос — большой остров в восточной части Эгейского моря (3. 170). Цетос — см. CMC: Антиопа. Циклопы (киклопы) — сказочный народ великанов, вытеснивший из их преж- ней земли феаков (6. 5); соплеменники Полифема (9. 106). Цирцея (правильно: Кирка) — волшебница, дочь Гелиоса, живущая на сказоч- ном острове Эя (10. 135—139). Эак — сын Зевса и Эгины, царь на острове, названном именем его матери; отец Пелея и Теламона, дед Ахилла и Аякса (11. 471). Эвбея, Эвмей, Эвпейт, Эвриал, Эвриклея, Эврилох, Эвримах, Эврипил, Эврит, Эвритион — см. Евбея, Евмей, Евпейт, Евриал, Евриклея, Еврилох, Евримах, Ев- рипил, Еврит, Евритион. Эвр — восточный ветер. Эгисг (Эгисф) — сын Фиесга, склонивший Клитемнестру к измене мужу (1. 29; см. CMC: Агамемнон). Эгия (правильнее: Эги) — город в Ахее, на севере Пелопоннеса, где особенным почетом пользовался Посидон (5. 381). Эйдофея (Идофея) — богиня, дочь морского старца Протея, надоумившая Ме- нелая, как ему добиться пророчества от ее отца (4. 365—425). Элида — область в северо-западном углу Пелопоннеса (4. 635). Элизий — см. примеч. к 4. 561. Эллада — первоначально область в Фессалии, входившая во владения Ахилла (44. 496; Ил. И. 683—685); затем вообще северная Греция; в сочетании с Аргосом — вся Греция (4. 340, 15. 80). Энипей — река и ее бог (11. 238); Энипей считали притоком либо Пенея в Фес- салии, либо Алфея в Элиде (см. Салмоней). Эол— 1. Владыка ветров (10.21 сл.). 2. Фессалийекий царь, отец Крефея (11.237) и Сизифа. Эос — заря и олицетворяющая ее богиня. В переводе также: Денница (9. 151). См. Орион, Тифон. Эпеос (Эпей) — строитель Троянского коня (8. 493). Эпеяне — жители Элиды (13. 275); в историческое время неизвестны. Эпикаста — см. CMC: Эдип. Эрев (Эреб) — мрачные недра земли, царство мертвых (10. 527). Эрембы — загадочный народ (4. 84), о месте жительства которого спорили уже в древности. Эрехтей (Эрехфей) — древнейший афинский царь (7. 81 и примеч.). Эримант (Эриманф) — горный хребег в Аркадии, северо-западной части Пело- поннеса (6. 103). Эрифила — супруга Амфиарая (см. CMC). Эрмий — см. Гермес. Эрмиона — см. CMC: Гермиона. Эфиальт — см. Огос. Эфиопы — сказочный народ, у которого любят гостить боги (1. 22—25 и при- меч.; Ил. I. 423). Эфира — город в Феспротии, известный приготовлением ядов (1. 254). Эхеней — старейший из феаков (7. 155 сл.). Эхет — легендарный жестокий царь (18. 84—87), которого схолиасгы помеща- ют то ли в Сицилии, то ли в Эпире; современные исследователи считают его сказоч- ным злодеем, содержащим пленников в горных пещерах или в подземельях. Ээт (Аэт) — сын Гелиоса (10. 137 сл.), обладатель золотого руна, за которым от- правились аргонавты (12. 70—72). Эя (правильнее: Ээя) — остров волшебницы Цирцеи (10. 135). Язион (Ясион) — божество плодородия (5. 125), вероятно критского происхо- ждения. Язон (Ясон) — сын Эзона (Эсона), предводитель аргонавтов (12. 72). Ярдан — река в западной части Крита, впадающая в море на северном побере- жье острова (3. 292). В. Н. Ярхо ОТРЫВКИ ИЗ «ИЛИАДЫ». ИЛИАДА. ПОВЕСТЬ О ВОЙНЕ ТРОЯНСКОЙ Предлагаемый далее указатель является продолжением «Словаря мифологиче- ских сюжетов» и «Указателя имен и названий», сделанных для «Одиссеи» В. Н. Ярхо (см. выше). Его цель — систематизировать мифологические реалии (имена и гео- графические названия) в других текстах данного тома. Имена и названия, зафикси- рованные В. Н. Ярхо, не аннотируются: дается ссылка на его «Указатель...». В ука- зателе используются следующие сокращения: И — «Илиада», МИ — «Отрывки из Илиады» («Малая Илиада»), ПВТ — «Повесть о войне Троянской». Абанты (И 2. 43, 49) — воинственное ионийское племя, жившее на острове Эв- бея, были мастерами ближнего боя. Авгей (И 2. 131) — сын Гелиоса и Гирмидоны, отец Агасфена, царь Элиды, об- ладатель огромных стад и конюшен, которые удалось вычистить только Гераклу. Авгия (И 2. 39, 91) — город в Лаконии, юго-восточной части Пелопоннеса. Авлида (И 2. 3; ПВТ 8) — гавань в Эвбейском проливе. Именно там, в Беотии, собрались перед походом на Трою корабли всех греческих племен. Автомедон (МИ 512, 515) — возничий Ахиллеса, после гибели Ахиллеса Автоме- дон стал служить его сыну, Неоптолему. Агамемнон (МИ 222, 422, 426; И 1. 24, 90, 94, 102, 105, 130, 246, 275, 285, 309, 313, 318, 321, 335, 355, 578, 411, 506, 2. 83, 119; ПВТ 6, 41) — сын Атрея и Аэропы, брат Менелая, царь Микен, предводитель греческого войска во время Троянской войны. Агапенор (И 2. 116) — царь Тегеи, предводитель аркадского войска. Аглая (И 2. 179) — мать Нирея, предводителя войска из Симы в походе на Трою. Адмет (И 2. 220) — царь города Фер в Фессалии, муж Алкесты, отец Эвмела, участник калидонской охоты и похода аргонавтов. Адраст (И 2. 79) — царь Сикиона и Аргоса, возглавил поход Семерых против Фив. Аид (МИ 25, 87, 599; И 1. 4, 2. 149; ПВТ 73) — см. указ. В. Н. Ярхо. Айдоней (МИ 596) — см. Аид в указ. В. Н. Ярхо. Актор (И 2. 20) — царь аспледонян, населявших Орхомен минийский, отец Астиохи. Акториад (И 2. 128) — два элейца, Ктеат и Эврит (Эвритос), сыновья жены Ак- тора, Молионы, от Посейдона. Алисий (И 2. 123) — название одного места в Элиде. Алкеста (И 2. 220) — прекрасная дочь царя Пелия, сестра Акаста, жена Адмета. Алкид (МИ 228) — см. Геракл CMC. Алопа (И 2. 189) — город в пеласгическом Аргосе. Алфей (И 2. 99) — бог одноименной реки в Элиде. Амалтея (ПВТ 35) — коза-нимфа, молоком которой Адрастея вскормила Зевса. Амаринк (И 2. 129) — отец Диора, царь эпеян в Элиде. Амиклы (И 2. 91) — город в Лаконике, к югу от Спарты, назван в честь спартан- ского царя Амикла. Амфигенея (И 2. 100) — город возле Мессены. Амфимах (И 2. 126) — сын Ктеата, возглавил войско эпеян в походе на Трою. Анадиомена (ПВТ 39) — см. Афродита в указ. В. Н. Ярхо. Андремон (И 2. 145) — царь Калидона, муж Торги, отец Фоанта, предводитель этолийцев в троянской войне. Андромаха (МИ 52,95) — дочь Ээтиона, царя мисийского города Фивы Плакий- ские, жена Гектора, родила ему единственного сына Астианакта, которого греки убили, захватив Трою. Анеморея (И 2. 28) — местность в Фокиде на южном склоне горы Парнас. Анкей (И 2. 116) — самый сильный участник похода аргонавтов, был убит ди- ким вепрем во время калидонской охоты, отец Агапенора. Антилох (МИ 108, 135, 158) — см. указ. В. Н. Ярхо. Антифос (И 2. 185) — сын Фессала Ираклида, вождь Калидонских островов. Антрона (И 2. 204) — город в Фессалии. Анфедон (И 2. 15) — город в Беотии. Аполлон (И 1. 11, 14, 28,43,44, 64, 86, ПО, 182,315, 370, 373, 390, 450, 457,479, 602) — см. указ. В. Н. Ярхо. Аргивяне (И 1. 56) — см. указ. В. Н. Ярхо. Аргос (МИ 55, 456; И 1. 30, 79, 2. 66, 74, 188) — см. указ. В. Н. Ярхо. Арей (МИ 243,348,576,582,587; И 2. 19,22,47,134,158,170,211,215; ПВТ 59) — см. указ. В. Н. Ярхо Арефирея (И 2. 77) — город в Арголиде. Аркадия, аркадский (И 2. 110, 117; ПВТ 26) — горная область в центре Пело- поннеса. Аркадяне (И 2. 121) — жители Аркадии. Аркесилай {И 2. 2) — один из предводителей беотийцев. Арна (И 2. 14) — город в Беотии. Артемида (МИ 29, 577) — см. указ. В. Н. Ярхо. Асина (И 2. 67) — город в Арголиде. Аскалаф (И 2. 19) — сын Ареса и Астиохи, брат Иалмена, вместе с которым Аска- лаф участвовал в Троянской войне. Аспледоняне (И 2. 18) — жители беотийского города Аспледон. Астиоха (И 2. 20, 165) — 1) дочь орхоменского царя Актора, мать Аскалафа и Иалмена, рожденных от Ареса; 2) дочь Филака, жена Геракла, которому она родила сына Тлеполема. Атрей (И 1. 12, 24, 369, 378, 2. 83) — см. указ. В. Н. Ярхо. Атрид (МИ 37,114,421,438; И 1.7,9,16,17,59,102,105,121,122,148,172,203,208, 223, 282, 318, 375, 387, 391, 422, 430, 442; ПВТ 6) — см. Атрей в указ. В. Н. Ярхо. Атгийцы (ПВТ 21) — жители Аттики, полуострова на юго-востоке средней Греции. Афина (МИ 280,474, 478, 572, 586; И 1. 195, 199, 206, 399) — см. указ. В. Н. Ярхо. Афины (И 2. 59) — см. указ. В. Н. Ярхо. Афиняне (И 2. 53, 65) — жители Афин. Ахейцы, ахеяне, ахейский (МИ 13, 53, 139, 189, 217, 255, 260, 275, 278, 290, 303, 311,337, 352,420,445,476, 480, 543, 556, 579; И 1.2, 15, 17, 22, 54, 79,91, 109, 146, 150, 162, 229, 237, 240, 244, 254, 276, 283, 302, 305, 313, 341, 343, 347, 368, 374, 376, 383, 390, 392, 409, 410,412, 444,448,454, 456, 472, 478, 484, 507, 509, 559, 2. 38, 191, 208; ПВТ 4, 54) — см. указ. В. Н. Ярхо. Ахиллес (МИ 18,104,106, 108, 135,145, 151, 159, 169,184, 192, 209,217, 279, 280, 289, 294, 299, 305, 316, 320, 345, 353, 358, 376, 389, 398, 402, 419, 423, 429, 431, 437, 463,468,472,477,487,500,504,509,516, 537,565,580; И 1. 1, 7, 54,58, 73, 76,84, 92, 121, 130, 146, 148, 172, 188, 197, 199, 215, 240, 283, 292, 306, 319, 322, 329, 349, 364, 489, 559, 2. 192, 195; ПВТ 82) — сын Пелея и морской нимфы Фетиды, величайший герой Троянской войны. Аякс (МИ 37, 113, 114, 116, 122, 128, 132, 261, 267; И 1. 138, 145, 2. 34, 35, 64; ПВТ 49, 55) — см. CMC. Бебы, бебенский (И 2. 218) — озеро в Фессалии. Беотия, беотийский (И 2. 1, 17, 33) — область в средней части древней Греции. Беоция (ПВТ 22) — см. Беотия. Беса (И 2. 39) — город на территории Средней Греции, в Локриде. Боагрий (И 2. 40) — река в Локриде. Бриарей (И 1. 403) — сын Урана и Геи, чудовище с пятидесятые головами и сотней рук, люди называли его Эгеоном. Бризеида, Брисеида (МИ 429; И 1. 184, 323, 336, 337, 392, 2.196) — жена лир- несского царя, дочь Б риса, пленница Ахилла, которую пытался отнять у него Ага- мемнон. Брисей (И 1. 346) — житель Лирнесса, города, расположенного рядом с Троей, отец Брисеиды. Бупрасий (И 2. 122) — город в Элиде. Галиарт (И 2. 10) — город в Беотии. Гарма (И 2. 6) — местечко в Беотии между Фивами и Авлидой. Гектор (МИ 59, 65, 71, 84, 93, 96, 98, 103, 106, ПО, 118, 132, 144, 150, 196, 204, 208, 215, 226, 241, 255, 258, 273, 317, 327, 349, 370, 532; И 1. 242) — главный герой Трои, самый выдающийся из сыновей царя Приама и Гекубы, муж Андромахи. Гекуба (МИ 48) — дочь фригийского царя Диманта, жена троянского царя При- ама, которому она родила двенадцать сыновей. Гелика (И 2. 83) — город в Ахайе, на севере Пелопоннеса, со святилищем По- сейдона. Гелиос (МИ 309, 517) — см. указ. В. Н. Ярхо. Гелос (И 2. 91, 100) — 1) город в Лаконике; 2) город в Элиде. Гермиона (И 2. 67) — дочь царя Спарты Менелая и Елены, жена Неоптолема. После того как Неоптолем был убит, вышла замуж за Оресга. Гиамполь (И 2. 28) — город в Фокиде. Гимет (ПВТ 21) — горная цепь в Аттике. Гипересия (И 2. 80) — см. указ. В. Н. Ярхо. Гирмина (И 2. 123) — приморский город в Арголиде со свягилищем Посейдона. Гисгиэя (И 2. 44) — город на острове Эвбее. Гносса (И 2. 153) — город на острове Крит. Гоноэсса (И 2. 81) — город в Фессалии. Гортина (И 2. 153) — город на острове Крите. Грея (И 2. 5) — город в Беотии. Давлия (И 2. 28) — город в Фокиде, на восточном склоне горы Парнас. Данаи (И 1. 42, 51, 72, 87, 89, 123, 124, 135, 137, 190, 2. 180; ПВТ 9) —см. указ. В. Н. Ярхо. Дардания (И 2. 217) — город на нижних склонах горы Ида, основанный сыном Зевса, предком Приама, Дарданом, родоначальником троянцев. Дарданянин, дарданец, дарданский (МИ 233, 303, 209) — живущий в Дарда- нии, относящийся к данному городу. Делос (ПВТ 33) — см. указ. В. Н. Ярхо. Деметра (И 2. 203) — см. указ. В. Н. Ярхо. Диомед (МИ 37, И 2. 70, 74; ПВТ 58) — см. указ. В. Н. Ярхо. Дион (И 2. 45) — город на острове Эвбее. Диор (И 2. 129) — сын Амаринка, предводитель бупрасийцев во время Троян- ской войны. Дорион (И 2. 101) — город в Северной Мессении, вблизи от Кипариссы. Дриас (И 1. 263) — один из лапифов. Дулихий (И 2. 132, 136) — см. указ. В. Н. Ярхо. Елена (МИ 451; И 2. 97; ПВТ 2) — прекрасная дочь Зевса и Леды, жена Менелая. Парис похитил Елену, что и стало поводом для начала Троянской войны. См. CMC. Закинф (И 2. 141) — остров в Ионийском море, у западных берегов Пелопоннеса. Зевс, Зевес, Дий (МИ 74, 75, 188, 193, 227, 334, 336, 363, 466, 474, 480, 545, 551, 554, 558, 570; И 1. 5, 9, 21, 63, 74, 86, 176, 239, 354, 397, 406, 419, 423, 426, 495, 498, 514, 517, 533, 539, 551, 552, 569, 571, 577, 578, 2. 105, 143, 167, 176; ПВТ 35) — см. указ. В. Н. Ярхо. Зефир (МИ 533) — см. указ. В. Н. Ярхо. Иалмен (И 2. ? 9) — сын Ареса и Асгиохи, брат Аскалафа, участник Троянской войны. 7.й Идоменей (МИ 37, 438; И 1. 145, 2. 152, 157) — см. указ. В. Н. Ярхо. Илесий (И 2. 6) — город в Беотии. Илион (МИ 1, 60; 172; И 1. 129, 2.23, 75, 137, 187, 222, ПВТ 1) — см. указ. В. Н. Ярхо. Иолк (И 2. 219) — см. указ. В. Н. Ярхо. Ира (МИ 269, 310, 525, 572; И 1. 55, 195, 208, 400, 518, 520, 522, 537, 544, 545, 551, 560, 595, 610) — см. Гера в указ. В. Н. Ярхо. Иракл (И 2. 160, 165, 166, 171; ПВТ 74, 78) — см. указ. В. Н. Ярхо. Ираклид (И 2. 186) — деги Геракла и Деяниры. Ирида (МИ 269, 279) — крылатая вестница богов, богиня радуги. Муж Ири- ды — Зефир, в этом браке родился бог любви Эрот. Итака (И 2. 139, ПВТ 32, 62) — см. указ. В. Н. Ярхо. Итона (И 2. 203) — город в Фессалии. Ифест (МИ 246, 251, 389, 396, 405, 491, 550, 575; И 1. 571, 595, 600, 608) — см. указ. В. Н. Ярхо. Ифит (И 2. 25) — сын Эврита, друг Одиссея, подаривший ему лук и стрелы, по- лученные отцом Ифита от Аполлона. Каледонский (И 2. 147) — относящийся к Калидону, городу в Южной Этолии. Калиднийские острова (И 2. 184) — находятся возле острова Коса, у берегов Малой Азии. Каллиарий (И 2. 40) — город в Локриде. Кальхас (И 1. 69, 86, 92, 105) — сын Фестора, внук Аполлона, от которого Каль- хас и получил дар провидения. В Троянской войне был прорицателем греческого войска. Камир (И 2. 162) — город на западной стороне острова Родоса. Капаней (И 2. 71) — царь Аргоса, отец Сфенела, участник похода Семерых про- тив Фив. Карист (И 2. 46) — город на острове Эвбея. Касталийский ключ (ПВТ 24) — этот ключ давал пророческую силу и считался символом поэзии. Назван в честь дельфийской нимфы Касталии, которая, убегая от преследований Аполлона, прыгнула в ручей. Кеней (И 263) — великан, царь лапифов, участник калидонской охоты. Кефалоняне (И 2. 138) — жители Кефалонии, крупнейшего острова Иониче- ского моря. Во время Троянской войны островитяне оказали поддержку Одиссею. Кефисса (И 2. 29, 30) — река в Беотии, впадающая в одноименное озеро. Киллена (И 2. 110) — священная гора на острове Делос, на склонах которой, по преданию, титанида Лею родила божественных близнецов Артемиду и Аполлона. Кинос (И 2. 39) — город в Локриде. Кипариса (И 2. 26, 99) — город в Мессении. Киприда (МИ 578) — см. указ. В. Н. Ярхо. Китера (ПВТ 37) — см. указ. В. Н. Ярхо. Китерея (ПВТ 39) — см. Китера. Клеония (И 2. 78) — город на пуги из Коринфа в Аргос, основанный Клеоном, сыном Пелона. Клитемнестра (И 1. 113) — см. указ. В. Н. Ярхо. Клоний (И 2. 2) — один из беотийских вождей в Троянской войне. Копа (И 2. 8) — город в Беотии. 47 - 3454 7«9 Коринф (И 2. 45, 77) — город в Арголиде, названный в честь сына Марафона. Коронея (И 2. 10) — город в Беотии. Кос (И 2. 184) — остров у берегов Малой Азии. Креон (МИ 425) — см. Креонт в указ. В. Н. Ярхо. Крисса (И 2. 27) — город в Фокиде, недалеко от Дельф. Крит (И 2. 156; ПВТ 33) — см. указ. В. Н. Ярхо. Критяне (И 2. 152) — жители Крита. Крокилея (И 2. 140) — осгров, расположенный рядом с Итакой. Крон (ПВТ 37) — отец Зевса, сын Урана и Геи. Кронион (МИ 336; И 1.5,129,175,405,407,502, 508, 560,608, 2. 177) —см. указ. В. Н. Ярхо. Ксанф (МИ 519, 523, 538, 578) — город и река в Ликии. Ктеат (И 2. 127) — один из сиамских близнецов Молионидов. Куреты (ПВТ 35) — демонические существа, были в окружении Великой мате- ри богов Реи-Кибелы. Лакедемон (И 2. 88) — см. указ. В. Н. Ярхо. Лаюна (И 9, 71; ПВТ 33) — см. указ. В. Н. Ярхо. Леит (И 2. 1) — сын Алектриона, один из вождей беотийцев в Троянской войне. Лемнос (И 592) — см. указ. В. Н. Ярхо. Ликаст (И 2. 154) — город на осгрове Крите, к востоку от Гносса. Ликомед (МИ 426) — сын Креона, предводитель беотийцев. Лилея (И 2. 30) — местность в Фокиде у истоков реки Кефиссы. Линд (И 2. 163) — город-гавань на острове Родосе, со святилищем Афины. Лирнес (И 2. 197, 198) — город в Малой Азии, около Фив. Локрида (И 2. 41) — область в Средней Греции, к северу от Фокиды, у Эвбей- ского пролива. Локрияне, локриец (И 2. 34, 38; ПВТ 55) — житель Локриды. Мантинея (И 2. 115) — город в Аркадии. Масий (И 2. 69) — город-гавань в Арголиде. Мегес (И 2. 134, 137) — сын Филея, царь эпеян в Элиде, предводитель дулихий- цев в Троянской войне. Медеон (И 2. 9) — город в Беотии. Мекисгей (И 2. 72) — сын аргосского царя Талая, брат Адраста, отец Эвриала (участника похода аргонавтов и Троянской войны). Мелеагр (И 2. 150) — сын калидонского царя Ойнея и Алфеи, участник кали- донской охоты на дикого вепря. Мелибея (И 2. 224) — город в Магнезии, в Фессалии, у подножия горы Оссы. Менелай (МИ 113, 114, 120, 130; И 2. 93; ПВТ 4,46) — младший сын микенского царя Атрея и Аэропы, брат Агамемнона, муж Елены. См. CMC. Менестей (И 2. 59) — сын Петея, предводитель афинян в Троянской войне. Менетий (МИ 142, 360, 307) — сын Актора, аргонавт; женился на Сфенеле, ко- торая родила ему сына Патрокла. Меония (МИ 335) — древнее название Лидии. Мерион (МИ 115, 120, 130,426; И 2.158) — сын Мола, был оруженосцем у своего дяди, критского царя Идоменея. Мессана (И 2. 89) — главный город Мессении, области на крайнем юго-западе Пелопоннеса. Метона (И 2. 223) — город в Магнезии, в Фессалии. Мидея (И 2. 15) — город в Беотии. Микалесс (И 2. 5) — остров в Ионийском море, против острова Самоса. Микены (И 2. 76; ПВТ 18) — см. указ. В. Н. Ярхо. Минейский (И 2. 18) — связанный с беотийским племенем Минеи. Мирмидонец, мирмидоняне (МИ 141, 184, 358, 391, 399; И 1. 307, 328, 2. 191, ПВТ 30, 89) — см. указ. В. Н. Ярхо. Мирсин (И 2. 123) — город в Элиде. Нелей (ПВТ 68) — см. указ. В. Н. Ярхо. Неоптолем (МИ 453) — сын Ахиллеса и Деидамии, в ночь падения Трои убил Приама и его сына Полита. Нерей (МИ 167, 181, 250; И 1. 358, 538, 556) — морской бог, сын Геи и Пон- та, обладает даром прорицания, способен менять свой облик, подобно морской стихии. Нереида (МИ 163; ПВТ 87) — морская нимфа, дитя океаниды Дориды и Нерея. Нерит (И 2. 140) — сын Нерея, брат нереид, возлюбленный Афродиты. Нестор (МИ 146, 424, 439, 249, И 2. 62, 63, 109; ПВТ 66) — см. указ. В. Н. Ярхо. Нимфа (МИ 23, 549) — женское божество природы. Различались нимфы мор- ской воды (нереиды), источников и рек (наяды), долин (напей), гор (ореады), рощ (алсеиды), деревьев (дриады и гамадриады). Нирей (И 2. 178, 179) — сын царя Харопа и Аглаи, предводитель войск из Симы в походе на Трою. Ниса (И 2. 15) — город в Беотии, ныне известен под названием Мегара. Нисир (И 2. 183) — остров в Карпафском море, между Телосом и Косом. Одиссей (МИ 424, 430, 438; И 1. 138, 145, 311, 431, 440, 2. 138, 143; ПВТ 62) — царь острова Итака, единственный сын Лаэрта и Антиклеи. Оилей (ПВТ 55) — царь локров в Опунте, отец Аякса Малого. Ойней (И 2. 149) — см. Эней. Окалия (И 2. 8) — город в Беотии. Океан (МИ 310, 388, 550; И 1. 423) — см. указ. В. Н. Ярхо. Олена (И 2. 146) — город в Этолии, вблизи Плеврона, со святилищем Зевса. Оленийские (И 2. 124) — относящийся к городу Олена. Олизон (И 2. 224) — город в Фессалии. Олимп, олимпийский (МИ 75, 227, 251, 254, 545, 555, 561; И 1. 44, 75, 221, 354, 394, 399, 402, 420, 494, 497, 499, 525, 530, 531, 566, 572, 579, 582, 388, 590, 598; ПВТ 31, 85) — см. указ. В. Н. Ярхо. Онхест (И 2. 13) — город в Беотии. Опунт (МИ 361; И 2. 40) — главный город Локриды, средняя Греция. Орнея (И 2. 78) — город в северо-западной Арголиде. Орхомен (И 2. 18, 112) — город в Беотии. Осса (ПВТ 31) — 1) гора в Фессалии, близ Олимпа; 2) молва, слух. Паллада (МИ 291, 350, 467, 468, 572; И 1. 195, 399, 2. 54, 55) — см. указ. В. Н. Ярхо. 47* 721 Пан (ПВТ 28) — бог стад, полей и лесов, славен свом пристрастием к вину и веселию. Панопей (И 2. 27) — город в Фокиде, неподалеку от Дельф. Парис (ПВТ 2) — прекрасный сын троянского царя Приама, похитивший Елену. Парнас (ПВТ 25) — гора в Фокиде, на склоне которой находился дельфийский храм Аполлона. В мифах — место обитания Аполлона и муз. Паррасия (И 2. 114) — город в Аркадии. Патрокл (МИ 103, 105, 109, 115, 120, 131, 149, 156, 194, 205, 210, 214, 225, 257, 268, 270, 303, 352, 361, 368, 369, 378, 390,417,470, 522, 530; И 1. 306, 337, 345) — см. указ. В. Н. Ярхо. Пеласгийский (И 2. 188) — то, что имеет отношение к пеласгам, древнейшим жителям Греции. Пелей (МИ 147,174,197, 201, 269,270,274, 276, 366,449,460,511,518,526,581; И 1. 322, 396; ПВТ 86, 88) — см. указ. В. Н. Ярхо. Пелен (И 2. 80) — город в Аттике со святилищем Афины. Пелиас (И 2. 221) — см. указ. В. Н. Ярхо. Пелид (МИ 566; И 54, 74, 131, 223, 277, 326, 2. 181) — см. Ахиллес. Пелион (МИ 510; ПВТ 31) — гора в Фессалии, близ Оссы и Олимпа. Пелопс (ПВТ 7) — отец Атрея и Фиеста, дед Агамемнона и Менелая. Пеней (ПВТ 30) — речной бог, сын Океана и Тефиды. Пенелеос (И 2. 1) — сын Гиппалма, один из предводителей беотийцев в походе на Трою. Пергам (МИ 57, 102, 587, 595) — крепость в Трое. Пилена (И 2. 147) — город в Этолии. Пилияне (И 2. 98, 108)— пилосцы, жители города Пилоса. Пилос (И 270; ПВТ 19, 66) — пелопоннесский город на берегу моря в Мессении. Пирас (И 2. 202) — 1) город в Фессалии; 2) имя троянца, убитого Аяксом. Пифия (ПВТ 25) — жрица в святилище Аполлона. Пифон (И 2. 26) — чудовище-змей, рожден Геей, обитал в Дельфах. Плак (МИ 27) — гора у киликийских Фив. Платея (И 2. 11) — город в Беотии. Плеурон (И 2. 146) — город в Этолии. Подарга (МИ 519) — одна из гарпий, родившая от бога ветра Зефира двух бо- жественных бессмертных коней, Балия и Ксанфа. Подаркес (И 2. 211) — сын Ификла, брат Протесилая, предводитель войск Фи- лаки и ? и раса в походе на Трою. Полидамант (МИ 317, 328) — 1) союзник троянцев, товарищ Мемнона, убитый Аяксом Теламонидом; 2) сын троянского старейшины Панфоя, прорицатель и друг Гектора. Поликсен (И 2. 130) — сын царя Агасфена, предводитель эпеян в походе на Трою. Полифем (И 1. 264) — циклоп, сын Посейдона и нимфы Фоосы, ослепленный Одиссеем. Посидон (И 1. 553,558, 573, 593, 598, 400, 2. 13) — см. указ. В. Н. Ярхо. Приам (МИ 47, 49, 331; И 1. 19, 255) — см. указ. В. Н. Ярхо. Протесилай (И 2. 205, 213, 215) — сын Ификла, предводитель войск филаков в походе против Трои. Профоэнор (И 2. 2) — сын Ареилика, предводитель беотийцев в походе против Трои. Птелеон, Птелеонский (И 2. 100, 204) — город и гавань в Фессалии. Рипа (И 2. 113) — город в Аркадии. Ритион (И 2. 155) — город на острове Кипре. Родос (И 2. 160, 174) — самый восточный остров Эгейского моря. Саламин (И 2. 64) — остров у берегов Аттики. Саламинский (ПВТ 49) — относящийся к острову Саламин. Сам (И 2. 141) — остров в Ионийском море (Самос). Селлеэнт (И 2. 166) — приток реки Пенея в Элиде. Сикион (И 2. 79) — город в северной части Пелопоннеса. Сима (И 2. 178) — остров у южных берегов Малой Азии, возле Родоса. Синтейцы (И 593) — племя на Лемносе, Лесбосе и в Самофракии. Скирос (МИ 452, 458; ПВТ 92) — см. указ. В. Н. Ярхо. Скол (И 2. 4) — местечко в Беотии, на берегу реки Асопа. Сминтей (И 38, 452) — прозвище Аполлона. Спарта (И 2. 88) — см. указ. В. Н. Ярхо. Стимфал (И 2. 114) — город в Аркадии. Стара (И 2. 46) — город на острове Эвбее. Стратия (И 2. 113) — город в западной Аркадии. Сфенел (И 2. 71) — сын Капанея, возница Диомеда. Схедий (И 2. 24) — сын Ифита, предводитель фокеян в походе против Трои, убитый Гектором. Схойний (И 2. 4) — город в Беотии. Талаон (И 2. 73) — царь Аргоса, отец Мекисгея. Тарфа (И 2. 40) — город в Локриде. Таумакия (И 2. 223) — город в Магнезии. Тевкр (ПВТ 53) — так троянцы были названы по имени царя Тевкра, сына реч- ного бога Скамандра и нимфы. Тегея (И 2. 114) — город в Аркадии. Тезей (И 265) — см. указ. В. Н. Ярхо. Теламон (МИ 113; И .2.35,64) — сын Эака, брат Пелея, отец Аякса, царь острова Саламина, участник похода аргонавтов. Тенедос (И 38, 452) — см. указ. В. Н. Ярхо. Тидей (ПВТ 58) — см. указ. В. Н. Ярхо. Тизба (И 2. 9) — город в юго-восточной Беотии. Тиринф (И 2. 66) — город в Арголиде. Тлеполем (И 2. 160) — сын Геракла и Астиохи, предводитель родоссцев в по- ходе на Трою. Тлиполем (И 2. 164) — см. Тлеполем. Трахины (И 2. 189) — город в Аргосе пеласгийском, по мифу, основан Гераклом. Трезена (И 2. 68) — город в Арголиде. Троя (МИ 46, 77, 182, 239, 274, ЗШ, 322, 326, 329, 338, 362, 365, 371, 456, 462, 569; И 1. 72, 159, 2. 109, 117, 144, 181, 209; ПВТ 84, 91) — см. указ. В. Н. Ярхо. Фалпий (И 2. 128) — сын Эвритоса Акториада, один из предводителей эпейцев в Троянской войне. Фамирис (И 2. 101) — фракийский певец. Феб (МИ 577; И 1. 9, 21, 36, 75, 97, 100, 310, 380, 384, 387, 438, 443, 448, 472) — см. указ. В. Н. Ярхо. Фемида (МИ 545, 552) — см. указ. В. Н. Ярхо. Феникс (МИ 439) — сын фессалийского царя Аминтора, воспитатель Ахиллеса. Фенос (И 2. 112) — город в северо-восточной Аркадии. Фера (И 2. 89, 218) — см. указ. В. Н. Ярхо. Феспия (И 2. 5) — город в Беотии, на восточном склоне Геликона. Фессал (И 2. 186) — сын Геракла, отец Антифоса. Фессалийский (ПВТ 29) — относящийся к Фессалии (северная Греция). Фест (И 2. 155) — см. указ. В. Н. Ярхо. Фетида (МИ 166, 180, 238, 254, 367, 388, 398, 406, 412, 413, 495, 501, 512, 532, 538, 556) — см. указ. В. Н. Ярхо. Фивы (МИ 18; И 1. 365, 2. 12, 198) — 1) город в Беотии (Семивратные Фивы); 2) город в Египте (Стовратные Фивы). Филак (И 2. 212) — 1) царь одноименного города в Фессалии, отец Ификлеса; 2) царь города Эфиры, отец Астиохи. Филака (И 2. 202, 206) — город в Фессалии. Филоктет (И 2. 225; ПВТ 75) — сын Пеанта, вождь фессалийцев в троянской войне, обладавший луком Геракла. Фоант (МИ 425; И 2. 145, 148) — сын Андремона, царь Плеврона и Калидона, вождь этолийцев в походе на Трою. Фокида (ПВТ 24) — область в средней Греции. Фракиец (И 2. 101) — житель страны к востоку от Македонии, по берегам Про- понтиды и Геллеспонта. Фригия (МИ 334) — область в Малой Азии. Фрия (И 2. 99) — город на берегу реки Алфея в Элиде. Фронийский Луг (И 2. 40) — находящийся в городе Фроний в Локриде. Фтия (МИ 450, 457; И 1. 156, 169, 180, 2. 190; ПВТ 30) — см. указ. В. Н. Ярхо. Халкида (И 2. 146) — город в Этолии. Халкодонт (И 2. 48) — царь племени абантов на острове Эвбее, отец Эльпенора. Хароп (И 2. 179) — царь города Симы, отец Нирея. Хирон (МИ 511) — кентавр, сделавший царю Пелею копье, которое зачем пере- шло к Ахиллесу. Хриса (И 1. 37, 100, 389,431,451) — мифический остров, на котором находилось святилище Аполлона. Хрисеида (И 1. 111, 127, 143, 182,310, 369, 389, 439, 446) — дочь жреца Аполло- на в Фивах Хрисеса, пленница и наложница Агамемнона. Хрисес (И 1. 11, 370, 442, 450) — жрец Аполлона, дочь которого находилась в неволе у Агамемнона. Циклоп (ПВТ 18) — см. указ. В. Н. Ярхо. Эвбея, эвбейский (И 2. 42, 43, 48, 52, 53) — см. указ. В. Н. Ярхо. Эвен (И 2. 200) — 1) царь Лирнеса, отец Минета и Эпистрофа; 2) царь Этолии; 3) река в Этолии. Эвмел (И 2. 220) — сын фессалийского царя Адмета и Алкесты, был женат на сестре Пенелопы, Ифтиме. Эвриал (И 2. 72) — сын Мекистея, возглавил аргосское войско в походе против Трои. Эврибат (И 1.319) — итакиец, глашатай, друг Одиссея. Эврипил (И 2. 184) — сын Телефа и Астиохи, царь кетеев, воевал на стороне троянцев. Эврит (И 2. 103) — царь города Эхалии и Фессалии, получивший в дар от Апол- лона лук и стрелы. Эвритос (И 2. 128) — см. Эврит. Эвтреса (И 2. 8) — город в Беотии. Эгей (И 265) — царь Афин, отец Тезея. Эгеон (И 403) — сторукий великан, сын Геи. Эгилипа (И 2. 140) — скалистая местность на острове Итаке. Эгина (И 2. 69) — город на одноименном острове в Сароническом заливе. Эгия (И 2. 81) — см. указ. В. Н. Ярхо. Эйона (И 2. 68) — гавань в Македонии. Элеон (И 2. 7) — город в Беотии. Элида (И 2. 122, 133; ПВТ 19) — см. указ. В. Н. Ярхо. Эллада (И 2. 190; ПВТ 15, 40) — см. указ. В. Н. Ярхо. Эллиспонт (МИ 256) — пролив, соединяющий Мраморное море со Средизем- ным, теперь носящий название Дарданелльского. Эльпенор (И 2. 47) — сын царя Халкодонта, предводитель эвбеян в Троянской войне. Эней (МИ 132) — 1) царь Дардании в Троаде, сын царя Анхиза и богини Аф- родиты, предводитель дарданцев в троянской войне; 2) царь Калидона, в Этолии, отец Тидея и Мелеагра. Эниспа (И 2. 113) — город в Аркадии. Эос (МИ 387; И 1. 477) — см. указ. В. Н. Ярхо. Эпейцы (И 2. 126) — см. Эпеяне в указ. В. Н. Ярхо. Эпидавр (И 2. 68) — город в Арголиде. Эпирский (И 2. 142) — относящийся к Эпиру, мифической стране на севере Греции. Эпистроф (И 2. 24, 199) — 1) сын Ифита, предводитель фокеян в Троянской войне; 2) сын царя города Лирнесса Эвена. Эпит (И 2. 111) — царь города Фесан в Аркадии. Эпия (И 2. 100) — город в Элиде. Эретрия (И 2. 44) — город на острове Эвбее. Эрехтей (И 2. 55) — см. указ. В. Н. Ярхо. Эриннии (МИ 536; ПВТ 8, 80) — богини-мстительницы, карающие убийц. Эрмий (МИ 573) — см. указ. В. Н. Ярхо. Эротас (ПВТ 16) — он же Эрос, греческий бог любви и страсти, сын Афродиты. Этеон, этеонский (И 1. 366, 2. 4) — город в лесистой и гористой местности Юж- ной Беотии со святилищем Деметры. Этилос (И 2. 92) — приморский город в Лаконике. Этоляне (И 2. 145, 148) — жители Этолии, области в Западной Греции. Эфира (И 2. 166) — город пеласгов в северной Элиде, на реке Селлеэнте. Эхалия (И 2. 103) — город в Фессалии. Эхинадский (И 2. 132) — относящийся к островам в Ионийском море, против берегов Этолии и Акарнани. Ялисс (И 2. 163) — город на острове Родосе. В. Крагмап УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ Арзамас-2. — «Арзамас»: Сборник: В 2 кн. М.: Худож. лит., 1994. Батюшков —Батюшков К. Я. Сочинения: В 2 т. М., 1989. БдЧ — Библиотека для чтения. Белинский — Белинский В. Г. Поли. собр. соч.: В 13 т. М.: Изд-во АН СССР, 1953—1959. БЖ — Библиотека В. А. Жуковского в Томске: В 3 ч. Томск: Изд-во Том- ского ун-та, 1978—1988. Бумаги Жуковского — Бычков И. А. Бумаги В. А. Жуковского, посту- пившие в Имп. Публичную библиотеку в 1884 г. // Отчет Имп. Публичной библиотеки за 1884 г. Приложение. СПб., 1887. Веселовский — Веселовский Л. Я. В. А. Жуковский: Поэзия чувства и «сердечного воображения». СПб., 1904. BE — Вестник Европы. Виницкий — ВиницкийИ. Ю. Дом толкователя: Поэтическая семантика и историческое воображение В. А. Жуковского. М., 2006. Вольпе — Жуковский В. А. Стихотворения / Вступ. ст., ред. и примеч. Ц. Вольпе. Л., 1939—1940. Т. 1—2. (Б-ка поэта. Большая сер.). Врем. ПК — Временник Пушкинской комиссии. 1962—1994. М.; Л., 1963—1995. Вяземский — Вяземский П. А. Поли. собр. соч. СПб., 1878—1896. Т. 1—12. ГАРФ — Государственный архив Российской Федерации (Москва). Гиллельсон — Переписка П. А. Вяземского и В. А. Жуковского (1842— 1852) / Публ. М. И. Гиллельсона// Памятники культуры: Новые открытия. 1979. Л., 1980. Гоголь — Гоголь Я. В. Поли. собр. соч.: В 14 т. М.; Л., 1937—1952. Гофман — Гофман М. Пушкинский музей А. Ф. Онегина в Париже: Об- щий обзор, описание и извлечения из рукописного собрания. Париж, 1926 (Hofmann Modeste. Le Musee Pouchkine cTAlexandre Onegine a Paris: Notice, catalogue, extraits de quelques manusctits. Paris, 1926). Дневники — Дневники В. А. Жуковского / Примеч. И. А. Бычкова. СПб., 1903. Егунов — Егунов А. Н. Гомер в русских переводах XVIII—XIX веков. М.; Л., 1964. Ежегодник — Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского дома. 1980. Л., 1984. Ж. и русская культура — Жуковский и русская культура: Сб. науч. ст. Л., 1987. ЖМНП — Журнал Министерства народного просвещения. Загарин — Загарин П. В. А. Жуковский и его произведения. М., 1883. Зейдлиц — Зейдлиц К. К. Жизнь и поэзия В. А. Жуковского. 1783—1852: По неизданным источникам и личным воспоминаниям. СПб., 1883. Зонтаг — Зонтаг А. Воспоминания о первых годах детства В. А. Жуков- ского / Вступ. заметка П. Висковатого // Рус. мысль. 1883. № 2. С. 266— 285. Иезуитова — Иезуитова Р. В. Жуковский и его время. Л., 1989. ИВ — Исторический вестник. Ил. — Илиада. Кн. — книга. Лебедева —Лебедева О. Б. Драматургические опыты В. А. Жуковского. Томск, 1992. Метам. — «Метаморфозы» Овидия. МТ — Московский телеграф. НБ МГУ — Научная библиотека Московского государственного универ- ситета. НБ ТГУ — Научная библиотека Томского государственного универси- тета. Нем. — Немейские оды Пиндара. НЛО — Новое литературное обозрение. НС — Новые стихотворения В. Жуковского. СПб., 1849. Т. 1—2. OA — Остафьевский архив князей Вяземских / Под ред. и с примеч. В. И. Саитова. СПб., 1899. Т. 1—4. Од. — Одиссея. Одиссея — Гомер. Одиссея. Перевод В. А. Жуковского / Изд. подгот. В. Н. Ярхо. М., 2000. Сер. «Лит. памятники». «"Одиссея" — фольклорное наследие...» // Там же. С. 289—329. (статья В. Н. Ярхо). Ол. —Олимпийские оды Пиндара. Описание — Библиотека В. А. Жуковского: (Описание) / Сост. В. В. Ло- банов. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1981. ПД — Институт русской литературы РАН (Пушкинский дом), рукописный отдел. ПЖиГ — Памяти В. А. Жуковского и Н. В. Гоголя. СПб., 1907—1909. Вып. 1—3. Переписка — Сочинения и переписка П. А. Плетнева. СПб., 1885. Т. 1—3. ПЖТ — Письма В. А. Жуковского к Александру Ивановичу Тургеневу. М., 1895. ПМЖ — Проблемы метода и жанра. Вып. 14—19. Томск: Изд-во Том- ского ун-та, 1988—1997. ПССиП —Жуковский В. А. Поли. собр. соч. и писем: В 20 т. М., 1999— 2009. Т. 1,2, 3,4, 13, 14. ПСС — Поли. собр. соч. В. А. Жуковского: В 12т./ Под ред., с биогр. очерком и примеч. проф. А. С. Архангельского. СПб., 1902. Пушкин — Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 17 т. М.; Л., 1935—1948. Резанов —Резанов В. И. Из разысканий о сочинениях В. А. Жуковского. Вып. 2. СПб., 1916. РГБ — Российская государственная библиотека, отдел рукописей. РНБ — Российская национальная библиотека (С.-Петербург), отдел ру- кописей. РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства. PC — Русская старина. РА — Русский архив. РБ — Русский библиофил. 1912. Ноябрь-декабрь (специальный выпуск, посвященный В. А. Жуковскому). РВ — Русский вестник. С 4 — Стихотворения Василия Жуковского: В 9 т. 4-е изд., испр. и умнож. СПб.: Изд-во А. Ф. Смирдина, 1835—1844. С 5 — Стихотворения Василия Жуковского: В 13 т. 5-е изд., испр. и умнож. СПб., 1849. Т. I—IX; СПб., 1857. Т. ?—XIII. С 6 — Сочинения В. Жуковского / Под ред. К. С. Сербиновича. 6-е изд. СПб., 1869. Ч. 1—6. С 7 —Жуковский В. Сочинения: С прилож. писем, биографии / Под ред. П. А. Ефремова. Изд. 7. СПб., 1878. Т. 6. С 8 — Сочинения В. А. Жуковского: В 6 т. / Под ред. П. А. Ефремова. 8-е изд., испр. и доп. СПб., 1885. сл. — один стих, слудующий за обозначенным. CMC — Словарь мифологических сюжетов В. Н. Ярхо в наст, издании. СС 1 —Жуковский В. А. Собр. соч.: В 4 т. / Вступ. ст. И. М. Семенко; Под- гот, текста и примеч. И. М. Семенко, Н. В. Измайлова, В. П. Петушкова, И. Д. Гликмана. М.; Л., 1959—1960. ст. — стих. Теог. — «Теогония» Гесиода. ТиД. — «Труды и дни» Гесиода. Тургенев — Тургенев А. И. Хроника русского: Дневники (1825—1826) / Изд. подгот. М. И. Гиллельсон. М.; Л., 1964 Сер. «Лит. памятники». УС — Уткинский сборник: Письма В. А. Жуковского, М. А. Мойер и Е. А. Протасовой / Под ред. А. Е. Грузинского. М., 1904. фр. — фрагмент. Щёголев — Щёголев Я. Е. Дуэль и смерть Пушкина. М., 1987. Эн. — «Энеида» Вергилия. Эп. —Эпитома, часть сочинения Аполлодора, сохранившаяся в вы- держках. Эстетика и критика —Жуковский В. А. Эстетика и критика / Вступит, ст. Ф. 3. Кануновой и А. С. Янушкевича; Подгот. текста, сост. и примеч. Ф. 3. Кануновой, О. Б. Лебедевой, А. С. Янушкевича. М., 1985. Янушкевич —Янушкевич А. С. В мире Жуковского. М., 2006.