Полное собрание сочинений и писем в 20 томах. Том 7. Драматические произведения. Василий Андреевич Жуковский ЛОЖНЫЙ СТЫД Комедия в четырех действиях А. Коцебу Действующие лица: Советник Флаксланд Жена его Вилъгелъмииа, его дочь Эмма, их воспитанница Капитан Эрлай Фон Кугель Виконт Мальяк Фрелон Мадам Моро Иван, садовник ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Явление 1 Иван (подрезывает деревья в аллее и ворчит про себя песню. Немного спустя говорит) Сколько негодных растений! Здесь и везде — только не всюду их подрезывают. О! о! Когда бы мне можно было с своими ножницами забраться в кучу этих молодых вертопрахов! Щелк! щелк! так бы и ле¬тели головы. (Зачинает петь, после говорит) Бедный мой господин! пре¬жде радость здесь цвела, как негодная трава, сама собою, во всех углах без всякого присмотра; теперь сделали из этого места густую аллею, так что и солнечные лучи не могут сквозь нее проникнуть. А палисад¬ник из яблонь — и пропадает, как виола Матрионалис1, которую черви подъедают. (Он поет и работает.) Явление 2 Эмма (идет с чулком тихо по театру и говорит, проходя) Здравствуй, Иван! Иван Здравствуйте, барышня! раненько вышли? роса велика — вы намо¬чите ножки. Эмма Солнце светило мне прямо в окно! как же не выйти! (Уходит вон.) Иван (вслед за нею) Прекрасный цветочек! и она прячется, как созрелая земляника в траве!.. Боже ее сохрани от жадных воробьев — и наша Вильгельмина хороша — о! очень хороша! Но жаль только, что хочет подражать своей матушке. А из этого выйдет скоро то, что будут говорить только: она была хороша! (Он поет и работает.) Явление 3 Фрелон входит. Фрелоп Бонжур, метр Жан! (Иван глядит на него, усмехается и продолжает работать.) Фрелон (подходит блиэ/се и кричит) Ей! Ей! Иван Чего тебе? Фрелон Я говорю: Бонжур, метр Жан! Иван А я говорю: поди к черту! Я честный старик — со мной не говори дурацким языком своим! слышишь ли? мусье Бунжур! Фрелон Метр Жан всегда ворчит! Иван Какой черт называет меня метр Жан! Меня зовут Иваном. Типун бы тебе на язык, французская пустомеля! Фрелон Иван! Иван! так кричат ослы! Иван Я это теперь слышу! Фрелон Метр Жан лучше! Иван Тебе все лучше — убирайся-ка прочь и не трогай меня более! Фрелон Кто осмелится тронуть медведя? Иван Да! медведь и треуха даст! (Он поет и работает.) Фрелон Метр Жан, ареспектиссион2 — перестань петь, у тебя дурен голос. Иван Кто мешает тебе идти отсюда... Фрелон Господин мой велел мне себя здесь дожидаться. Иван Так стань же в горох и пугай воробьев, чтобы хоть один раз в жизни быть к чему-нибудь полезным. Фрелон Ты шутишь слишком по-немецки! Иван За немецкий хлеб можно стерпеть и немецкую шутку. Фрелон (махаясь) Нынче будет жаркий день! Иван В пруду довольно тины! полезай в нее, да сиди — так и не будет жарко! Фрелон А пропо3. Пруд надобно заметать! Иван (испугавшись) Что? Фрелон Я говорю: пруд надобно заметать! (Иван глядит на него, усмехается, поет и работает.) Дай только моему господину жениться на твоей барышне, тогда все дело пойдет другим чередом! Иван Твоему господину? на барышне? на Вильгельмине? Фрелон Да! да! Господин виконт намерен забыть все, чем он обязан светлей¬шим предкам своим. Иван Право! Но Вильгельмина, верно, не позабудет, чем она себе обязана! Фрелон Мон ами, господин мой привык кружить дамам головы. Иван Да, верно, всякая будет сумасшедшая, если его при себе потерпит! Фрелон Потише, метр Жан, не очень! Мне стоит сказать одно только слово, и ты будешь в немилости у моего господина. Иван Е! е! Фрелон К тому же, между нами сказано, я очень сомневаюсь, чтоб он тебя при себе оставил! Иван Неужто! Фрелон Огородничать-то ты, может быть, горазд, но, мон ами — признаться, у тебя нет вкусу. Иван Ой ли? Фрелон Деревья, аллеи, тюльпаны — хороши для Голландии, но мы этого не любим. Мы хотим хороших ситов, необыкновенностей, эрмитажей, памятников!4 Иван О! о! Фрелон Ты стар, мон ами, мало видел хорошего. Иль фо льви пасье сон иньо-ранс5. Ты все еще можешь остаться помощником; но мы примем к себе француза, знающего человека; ан, метр Жан, тогда-то придется тебе пойти в школу. Иван Мне пойти в школу! (Сходит со скамьи.) Фрелон То ли еще будет — мы до всего доберемся. Из этого тинистого пруда сделаем Дианину Купальню, а из беседки Китайский Киоск. Иван Киоск! ах ты, проклятая болтушка! (Берет лейку и плескает ему на ноги.) Явление 4 Советник и прежние. Советник Иван! Что ты делаешь? Иван Поливаю негодную траву! Советник Знаешь ли ты, чей он слуга? Иван (ворча) Как не знать! Каков поп, таков и приход. Фрелон (обтирая ноги платком) Метр Жан очень шутлив. Советник Где твой господин? Фрелон Конечно, еще на бале. Фрелон (бегая от пего) Метр Жан! Метр Жан! что это значит? Иван Дианина Купальня, мусье Бунжур! Фрелон Метр Жан! перестань! Говорят тебе, перестань! Иван Если это тебе не нравится, так убирайся в Киоск. (Бегает за ним по театру.) Советник (принужденно смеючись) Браво! вот что называется танцевать! Фрелон Перед утром выслал он меня и велел здесь себя дожидаться. Советник (все с принужденным топом) Без сомнения, господин виконт проводит жену мою? Фрелон О, конечно! мой метр умеет обращаться в свете. Советник Весело ли там было? Фрелон О, очень! Госпожа советница танцует... Советник Много ли было гостей? Фрелон Много! очень много! Госпожа советница в полночь окружена была престрашною толпою... Советник (стараясь скрыть свое смятение) Только, чтоб она не простудилась, ехавши домой. Фрелон Она отпустила назад свой фаэтон, потому что господин Кугель пред¬ложил ей свою карету. Советник Господин Кугель; он в городе! я этому очень рад! Фрелон Он прискакал сюда вчерась во весь опор — скочил с лошади и прямо на бал... Метр Жан так меня измочил, что я должен попросить мою... (Он делает поклон и исчезает.) Явление 5 Советник и Иван. Советник Скажи мне, Иван — я был у бассейна — на что все деревья оплетены цветочными гирляндами? Иван А я почему знаю? Госпожа советница приказала! Я оборвал все розо¬вые кусты в саду для этого! Советник На что же это? Иван Спросите ее! Она хочет сделать — этот негодяй, который теперь ушел отсюда, назвал мне это как-то по-французски, а мусье Роза, прикмахер, перевел — это называется — ха! ха! ха! — танцевальный завтрак. По¬вара проработали всю ночь, а девушки, не переставая, терли шоколад! Советник (с принужденным равнодушием) Право? Иван (мотая головой) Ей! ей! Уже два года, как такой шум завелся в саду, что и соловьи все разлетелись. Советник Что ж нужды, Иван! только бы радость всегда вила здесь гнездо свое. Иван Да, да, радость хорошая птичка, однако ж, право, улететь ей отсюда, как вороне! (Советник вздыхает и ищет скрыть свое смятение.) Иван Не сердитесь на меня, милостивый государь, я старый, седой ваш слуга, который видел, как вас крестили, — вы росли и всегда были ве¬селы. Но, бывало, когда вашим товарищам хотелось во что-нибудь играть, то вы всегда играли с ними так, как они того желали, хотя без всякого для себя удовольствия. Право, вы точно то же и теперь делае¬те! понимаете ли? Советник (смеясь) Если я мог быть снисходительным к своим товарищам, то как же не быть к доброй жене моей. Иван Но молодому человеку можно больше снести, нежели человеку в ле¬тах. Деревцо гнется, а дерево ломается, Если, например, до пятидесяти лет проживешь одинаким манером, то уже иначе жить не скоро захо¬чется. Советник Жена моя молода, а мне уж за сорок — кому ж быть снисходитель¬нее? (С жаром.) Притом же она заслуживает всю мою доверенность, она такая милая, такая добрая жена... Иван Все это очень хорошо, но только бы она не трогала моего прекрас¬ного саду! Советник А чем она тебе мешает? Иван Ах, любезный мой господин! этот сад кажется мне раем. Отец мой — царство ему небесное! — был в нем садовник; я в нем родился, в нем был и воспитан и после того, научившись в Голландии садоводству, не выходил из него ни на пядь — всякое плодовитое дерево выхожено мною! Я думал: там за рощей есть пустое местечко, заросшее травою, никто про него не знает, — там я посадил несколько берез у плетня и по вечерам играю там на свирели... Советник Ну! Иван Так думал я — тебе только стоит хорошенько попросить твоего го¬сподина, может быть, он тебя и схоронит под этими Деревьями. Советник Не сомневайся в этом, добрый старик! Иван Боже мой! кто знает, долго ли будут стоять бедные мои березы. Го¬спожа советница столько затевает лишнего — стены хочет сломать, весь луг усадить молодыми деревцами, провести кривую дорогу, сделать гору для муз — и Бог знает что!.. Тогда где уцелеть моим березам! Советник Твоих берез никто не тронет. Иван Если не хотят оставить этих лип, то кому нужда до берез моих? Советник Каких лип? Иван (показывая на липы) Разве вы позабыли ваших воспитанников? вы и сестрица ваша Фи-липпина посадили их вместе, в день рождения вашей доброй матушки. Советник О, я это очень помню! Иван Вы тогда были очень еще молоды, были меньше этого розового ку¬сточка, а сестрица ваша немного побольше. Только что вы воткнули корни в землю, то обхватили их ручонками и поцеловались, а матушка ваша обтирала себе слезы и сказала: Иван, береги эти деревья! Я это в точности исполнял по сю пору! Ну, теперь они стали большими де¬ревьями, и мне велят их срубить. Нет, я не могу этого сделать! Рука у меня затрясется, когда я с топором подойду к ним. Советник Кто же велит срубить их? Иван Госпожа советница говорила, что когда сидит в беседке, то эти липы портят переспективу. Советник Нет нужды! их никто не должен трогать! Слышишь ли, Иван, я от тебя этого требую. Иван Слышу, сударь! Советник Одни только эти липы вспоминают мне о бедной сестре моей! Иван К сожалению!.. Советник Верно, жена моя этого не знала? Иван Может статься! Вчерась она в первый раз об этом говорила. Я ду¬маю, что замысловатый господин француз ей такие вещи в голову сует. Он тогда был тут, прыгал, скакал кругом ее и растоптал здесь гряду огурцов, а там земляничный куст. Я думаю, что госпожа советница им очень занимается. Советник (с скрытою чувствительностью) Неужели? Иван Она ни разу на него не покосится! Советник С ним очень весело! Иван Да, болтать-то он умеет изрядно, равно как и мусье его валет шамбр(>. Этот шалун уже хвастался свадьбою... Советник (со скоростью) Какою свадьбою? Иван Я не могу этого сказать. Только совсем не верю его вранью. 2 — 4488 ?9 Советник (в сторону) Итак уже слуги об этом болтают. (Хочет говорить, но удерживается.) Довольно, Иван! Я помешал тебе в твоей работе, Я худо спал сегодня и для того так рано встал с постели! Иван Эмма уже с полчаса как здесь! Советник Эмма? где она? Иван Она сидит и вяжет — там, у розового куста. Советник (крича вдаль) Здравствуй, Эмма! Явление 6 Эмма и прежние. Иван опять берется за работу свою и вскоре исчезает. Эмма Здравствуйте, батюшка! Я думала, что вы еще почивали. Советник Нет, я встал в одно время с тобою! — и не знал, что ты здесь, иначе мог бы пройти мимо твоей комнаты и не на цыпочках... Но что дашь ты мне, если я тебе скажу радостную весть? Эмма Вы шутите, батюшка! скажите лучше возвратишь', ибо все, что я имею, ваше! Советник Мое? совсем нет! Ты мне ничем не обязана, кроме одной кровли, под которой ты живешь; за остальное платит удивительный друг мой, с ру¬бля до полушки, из своего малого жалованья. Эмма Но может ли он заплатить за отеческую любовь вашу? Советник О, ты сама за нее мне платишь. Приучаешь меня к сладкой мысли, что у меня две дочери. Право, когда подумаю, что нынче должен буду разделить права свои на твое сердце, то на меня находит ревность. Эмма Нынче? Советник Нынче Эрлах будет. Эмма Будет? нынче? мой избавитель! мой благодетель! Наконец, после осьми лет! Но верно ли это, милый батюшка, верно ли это? Советник Он сам пишет и, как обыкновенно, в трех коротких строчках. Это из¬вестие меня удивило, потому что при начале кампании я не думал, что¬бы Эрлах посетил нас. Эмма Я почти не помню и лица его! о, если б он уже здесь был! Я пойду к нему навстречу! По которой дороге он приедет? Советник Почему я знаю? добрый мой Эрлах никогда не пишет ни места, где он живет, ни числа, в которое письмо отсылает. Прочти: «вот деньги за мою Эмму — в будущий четверг я буду сам». Вот все. Эмма Конечно, два только слова; но и те запечатлены благотворением. И есть ли ему время писать! Он должен действовать, не правда ли, ба¬тюшка? Он почитает тот час потерянным, в который не сделает добро¬го дела. Советник Тихая Эмма разгорячается! это мне приятно! Эмма О, когда он бедную Эмму вытащил из горящих развалин, когда он делил с нею малое свое жалованье, — я всегда плачу, когда об этом по¬думаю! — мое сердце принадлежит ему. 2' 21 Советник Так и должно! Я бы рад был, когда бы тебе удалось вылечить его от ненависти к женщинам. И вправду, чем больше смотрю на тебя, тем возможнее нахожу свою надежду — как ты думаешь, Эмма? Ты уже зна¬ешь в нем человека; ты позабыла только черты лица его, но и те благо¬родны. Эмма А что красота телесная без красоты душевной — пусть будет лицо его безобразным, его сердце добродетельно! и этого довольно. Советник Твоя благодарность легко может обратиться в любовь! Эмма А что же такое любовь, как не привязанность к добру? Советник Итак, ты не отказываешь? И даешь мне волю немножко тебя по¬сватать? Эмма Вы шутите, любезный батюшка, и, верно, хотите посмеяться моему смятению. Но знаете ли, что шутки ваши могут питать во мне романи¬ческие мысли, которые уже давно родились в голове моей. Советник Ну, дорогая моя американка, сказывай: что за мысли? Эмма Однажды вечером я укралась потихоньку из веселой вашей компа¬нии, одна, в буковую аллею, и начала строить воздушные замки; ду¬мала, как бы заплатить моему благодетелю за все его мцлости и быть утешением его старости! Однако ж я, право, глупа с своими рассказа¬ми, — к счастью, вот и наши приехали с балу. Простите, простите! Я не хочу, чтобы эти разряженные господа увидели меня в неглиже моем. (Убегает.) Советник Наконец они приехали — но не ко мне! Верно, дежен дансан7 по¬нудил их оставить бал. Явление 7 Вильгельмипа, г. Кугель, Советник. Вильгельмина Здравствуйте, папенька! Лучше бы сказать мне: прощайте, да и на постелю скорее. Советник Разве ты устала? Вильгельмина До смерти. Советник Господин Кугель! Я очень рад, что вижу у себя деревенского своего соседа, тем более что не смел ожидать вас в это время года. Кугель Ваша правда, господин советник, весною в деревне так много заня¬тий, так много удовольствий. Вильгельмина Как же не благодарить вас! Вы все оставили для того, чтоб здесь про¬танцевать со мною кадриль. Кугель Если б компания моя была вам приятна, то бы, может быть, я и поль¬стил себя, что заслужил вашу благодарность. Вильгельмина Лишняя скромность та же гордость! Судите сами, папенька. Этот господин все стоял в углу и смотрел, как другие прыгали; наконец, по¬винуясь высочайшему моему повелению, осмелился он стать со мною в последнюю пару в контредансе с тем, чтобы только фигурировать вверх и сойтить вниз, если фигура покажется очень трудна. Я не ожидала ни¬чего хорошего; думала только, что он, как и все деревенские жители, наляжет на меня, испортит все фигуры и смешает шен8; напротив того, как бы вы думали, он так проворно прыгает и вертится со мною, как будто учился танцевать у самого ВестрисаР сударь, скажите-ка, зачем стояли вы забившись в угол, как безногий? Кугель Я никогда не танцевал в публике, а городские всегда любят над де¬ревенскими смеяться. Советник Ложный стыд или застенчивость есть единственный порок моего мо¬лодого друга. Вильгельмина Это не все еще, папенька; за столом села я подле него, наливала ему вина, разговаривала с ним по-приятельски. Бог знает, вино ли, или мои ласки его развеселили — словом, немой господин Кугель начал гово¬рить и говорил так умно, рассказывал такие интересные истории, что я почти забыла, что сижу в храме глупости... Скажите ж мне, сударь, от¬чего вы так на слова скупы? Кугель Для того, что боюсь сказать что-нибудь глупое в больших собраниях. Вильгельмина Да для того-то и делаются собрания, чтоб всякий мог сказать в них свою глупость. Что в малой компании скромность, то в большой на¬зывается ложный стыд, застенчивость; там платье должно блестеть, а болтание быть неисчерпаемым; дома же требуют только, чтобы платье грело, а разговоры были разумны. Советник (который несколько раз с беспокойством оглядывался) Где ты оставила мать свою? Вильгельмина Она думала, что вы еще в постели, и поспешила разбудить вас по¬целуем. Советник Она одна? Вильгельмина Одна? как бы не так! будто можно освободиться от виконта Мальяка, не сказав ему: поди к черту! Советник Итак, он с нею? Вильгельмина Не с нею, а позади ее. Но, если они вас там не найдут, то, верно, при¬дут сюда. Кугель Вот они. (Советник становится веселее и идет навстречу к жене своей.) Явление 8 Советница, виконт Мальяк и прежние. Шаль як Господин советник, ну вуаля!10 Советник Здравствуй, моя милая! Весело ли тебе было? Советница Довольно весело! Я нашла там некоторых моих приятельниц, кото¬рых давно не видала. Мы смеялись и болтали. Они тебе кланяются и просят тебя, чтоб ты не сердился за то, что они так долго меня удер¬жали. Советник Сердиться? помилуй, что тебе делает удовольствие, то и меня радует. Мальяк Браво, г. советник! очень учтиво! настоящий французский тур¬нюр! — Виван ле мари ресонабь!11 Советница Зато я нынче целый день дома с тобою. Кое-кого позвала к себе, и мы там в аллее станем завтракать, и воображать, что мы в Пирмонте!12 Мальяк Ха! ха! ха! — браво! Г-жа советница мастерица выдумывать. Советница Выдумки мои благодарят вас. Мальяк Чистосердечно сказать, медам13, я приехал в Германию совсем с дру¬гими мыслями: же ё юн орибль иде14 о немецких дамах: девушка пят¬надцати лет, сказывали мне, краснеет от стыда, когда ей должно снять перчатку, и прячет руки под стол за обедом; молча и не шевелясь сидит подле человека, живущего в свете, или шепчет, смеючись, на ухо своей подруге. Девушка осьмнадцати лет сентиментальна до крайности, аф¬фектирует всегда какую-нибудь склонность и называет верностью к лю-бовнику своему то, когда с другими неучтива. Женщина двадцати лет думает доказать добродетель свою, когда отступает назад, если подой¬дет к ней молодой человек, и рассердится, если ей скажут что-нибудь хорошее. Женщина двадцати пяти... Советница Довольно! Господин виконт, не трудитесь — мы лучше пошлем в Ганновер, к тому человеку, который написал книгу на наши пороки. Мальяк Я напишу против его целую энциклопедию, а когда я возвращусь в мое отечество, то дурно будет тому, кто осмелится сказать хотя одно слово насчет немецких дам. Вильгельмина Как же немецкие девушки будут благодарить вас! Мальяк Конечно, и со мною, верно, согласятся, что Германия, по большей части, просвещена эмигрантами и что революция, которая на юге так много сделала худа, распространила на севере вкус и просвещение. Вильгельмина Ваша правда, господин виконт! простая немецкая девушка в глаза бы вам засмеялась, но я, будучи уже довольно образована вами, так ста¬ла учтива, что вам тотчас поклон да и вон. (Бежит вон.) Мальяк Ха! ха! ха! браво! Советница (кричит) Куда ты, Вильгельмина? Вильгельмина (возвртцаясь) Боже мой! Я хочу найти Эмму и все рассказать ей; для девушки, при¬ехавшей с балу, величайшая радость та, чтобы целую неделю говорить об нем. (Уходит.) Мальяк (испугавшись, гцупает себя за плечо) Что это такое? дождь? Советница Нет! небо чисто! и не испортит нашего завтрака. Мальяк Однако ж посмотрите, пятно на новом моем фраке. Советница Может быть, капля росы с этих деревьев. Мальяк Сударыня! еще вчерась осудили вы на смерть проклятые эти липы. Советник Милая моя, пощади для меня эти деревья. Советница Разве ты их любишь? Советник До крайности. Советница Я этого не знала. Советник Я посадил их с бедною моею сестрою. Советница (с удивлением) С сестрою? у тебя есть и сестра? Советник Да, у меня была сестра, а жива ли она, Бог знает. Советница И ты мне ни слова об этом не сказал! Советник Прости мне, я не хотел растравлять раны своего сердца! Советница Да и в твоем семействе никто не говорил об ней. Советник Семейство мое из ложного стыда боится произнести имя доброй се¬стры моей. Она против воли своих родителей полюбила одного моло¬дого купца из Лиона; сделалась виновной и убежала. Двадцать два года уже мы об ней совсем ничего не слышим — все почти позабыли о ней, но я никогда, никогда ее не позабуду. Мальяк Лион, Лион! там и я родился! да, да! Лионцы все опасные люди! Советница (лаская мужа своего) Я было чуть не сделала глупости. Но зачем же ты от меня скрывал та¬кое важное обстоятельство в своем семействе? Теперь я беру эти липы под свое покровительство. Прошу не прогневаться, г. виконт! новый фрак ваш извинит меня! Мальяк Да! однако ж я должен буду переодеться. Советница (смеясь, бьет его по плечу) Это самое благородное занятие, особливо для нас, женщин, и меня ожидает мой туалет! Советник Можно ли мне проводить тебя? Мальяк Господин советник, это слишком по-немецки — позвольте мне. (Подает ей руку.) Советница Г. виконт, я еще не так давно ваша ученица, и все еще немка. (Пода¬ет руку мужу своему.) До свидания, милостивые государи! Советник (уходя) Я тотчас к вам буду. Явление 9 Виконт и Кугель. Мальяк Браво! это самый немецкий анекдот! Кугель Я очень жалею о французах, когда такие обыкновенные случаи по¬читаются у них анекдотами. Мальяк Что это такое? А мон ави...15 Это славный сюжет для флориановых10 новостей или арнодовых17 эпрев дю сантиман18. (Кугель с презрением пожимает плечами.) Мальяк Вы пожимаете плечами, государь мой! Я должен вам признаться, что ваши маньер мне совсем не нравятся. Кугель Очень жалею! Мальяк Люди говорят, рассказывают, истощают весь свой разум, но все тщет¬но! Вы стоите, как немой и как глухой — это нехорошо. Кугель Я хочу походить лучше на ленивого ученика, чем на незваного учителя. Мальяк Но это не годится, сударь! В ваши лета, с вашей фигурой, все го¬ворить можно. У вас прекрасные зубы — вы должны смеяться; у вас большие глаза — вы должны их таращить. Ваша талия и рост хоро¬ши — надобно уметь давать телу своему такую позисион, которая бы очаровывала женщин с первого разу. Кугель (смеючись) Я, по несчастью, воспитывался в кадетском корпусе. Мальяк Да, да, это и видно! Я примечаю, что мне много труда будет стоить, чтоб вас поставить на хорошую ногу — покамест, мон шер ами,у, если вы хотите мне поручить себя... Кугель О, много чести! Мальяк Но с уговором... Кугель С каким? Мальяк Я, кажется, приметил, что вы что-то очень пристально посматрива¬ли на Вильгельмину Флаксланд, это, антр ну20, очень смело! Кугель Смело! да и то правда, очень смело любить такую милую девушку! Мальяк Итак, вы любите ее? Кугель Я не постыжусь признаться в благороднейшей склонности своего сердца. — ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ — Мальяк А она вас? Кугель Помилуйте, сударь! по какому праву?.. Мальяк Как по какому праву? Парбле21, я хочу на ней жениться! Кугель И я тоже. Мальяк Она хороша, богата, остра... Кугель Она добра, любезна, рассудительна... Мальяк За мною будет она юн виконтез! Кугель А за мною г-жа Кугель! Мальяк Однако ж за обоих нас она не может выйти. Кугель Может быть, она не хочет ни за кого. Мальяк Антр ну, мон шер ами, пар ле резон22. Кугель Пожалуй, если это вам не трудно! Мальяк Вильгельмина будет моя жена. Кугель Почему знать, может быть, и моя. Мальяк Но, если я вам скажу, что я вас после женитьбы ничем женировать23 не буду? Кугель Как это? Мальяк О контрер24, вы еще меня обяжете, если будете чичисбеем жены моей. Кугель (смеясь) Я тому не учился в кадетском корпусе. Мальяк Любите ее, вздыхайте, томитесь, сколько угодно, все это вам позво¬лено. Вы можете начать и с первой недели моей женитьбы. Лями де ля мезон25 всегда будет хорошо принят. Кугель Покорный слуга! Мальяк Только до свадьбы прошу вас не мешать мне. Кугель Мне очень жаль, что сердце мне не позволяет... Мальяк Но я прошу вас, государь мой! понимаете ли вы меня? Тон, с кото¬рым я прошу, довольно дает разуметь вам, какое впечатление произ¬ведет во мне юнь рефю2( Кугель Поприще любви так же пространно, как и поприще чести; мы мо¬жем и оба идти по нем — к тому ж такому человеку, каковы вы, г. ви¬конт, нечего бояться! Мальяк (насмешливо) Бояться? о нет! только я капризен и не могу терпеть соперников. Кугель Только в этот раз вы позволите? Мальяк Нет, государь мой, ничего, ничего вам не позволяю! Кугель О, это слишком уж повелительно, слишком по-диктаторски. Мальяк Вы заставите меня иначе решить спор наш. Кугель Девица Флаксланд может сама решить его. Мальяк До тех пор дамы не будут решать моих споров, покуда я буду носить шпагу! Кугель Я не люблю рыцарских романов! Мальяк Тем хуже для вас, ибо вам надобно ломать копья. Кугель Я давно уже бросил свою шпагу. Мальяк Для того-то я вам и советую оставить такой театр, на котором роля ваша будет самая сухая. Кугель Однако и сухие роли не всегда неудачны. Мальяк И вы все настоите в своем намерении? (Кугель пожимает плечами.) Однако ж если я вам скажу без уловок, что мы должны непременно биться! Кугель Я все это еще почитаю за шутку. Мальяк Вы очень дурно делаете, государь мой — но фу! к черту! Ваше хлад¬нокровие всю кровь мою взволновало! Кугель Прошу вас, г. виконт... Мальяк Полно, сударь! Или уступи мне, или вынимай шпагу! Кугель Мне будет очень неприятно... Мальяк (насмешливо) Я это и примечаю. Ты, может быть, в кадетском корпусе никогда не видал крови. Кугель Однако если вы так усиленно этого желаете... (Надевает шляпу на голову.) Мальяк Еще даю я вам волю выбирать. Кугель Нет, мне невозможно отказаться от Вильгельмины. (Вынимает хладнокровно пару перчаток и надевает их.) Мальяк Я почитаю за должность, как дворянин, сказать вам наперед, что я учился фехтовать у наилучшего учителя. Кугель Благодарю за такое великодушие, но оно теперь поздно. (Вынимает шпагу.) Мальяк Однако ж, по секрету, мон ами, я для того только и эмигрировал, что имел несчастье переколоть всех штаб- и обер-офицеров моего полка. Кугель Тан пи пур муа!27 Я признаю опасность свою и дрожу. (Становится в позитуру.) Мальяк (с замешательством отступая) Как, милостивый государь, вы в самом деле?.. Кугель Разве вы шутили? (Подступает ближе.) Мальяк Подумайте, в каком мы месте? Кугель Здесь очень неприлично драться! Мальяк Конечно! конечно! Сохрани меня Бог! Я никогда не позабудусь до того, чтоб обагрить кровью то место, где я пользовался гостеприим¬ством. На границу, государь мой, на границу! там я проколю вас на¬сквозь и убегу! (Убегает вон.) Явление 10 Кугель (один, смеючись, влагает в ножны шпагу) И такой человек имеет свободный доступ здесь в доме, такого него¬дяя пускают сюда для того, что он хорошо танцует — удивительно, что глупые мужчины и глупые моды имеют над женщинами одинакие пра¬ва; одним они следуют, а других терпят, и для того только, чтобы спу¬стя 4 недели над обоими насмехаться. Право, пословица: «скажи мне, с кем ты знаком, и я скажу тебе, каков ты», не касается до женщин, для того, что и самые разумнейшие женщины терпят дураков вокруг себя. (Уходит.) 3-4488 Г) ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ Театр не переменяется. Вдали слышна музыка из духовых инструментов. Явление 1 Капитан Эрлах (входит) О, о! Здесь, кажется, очень весело! (Глядит в ту сторону, откуда слыш¬на музыка.) Шляпы, наколки, перья, танцы, карточные столы... там все идет кругом — это не мое дело. (Помолчав.) Хм! и это называют летним увеселением, когда выносят стол с картами из горницы в сад; но из саду выгоняют их комары; они бегут от дождевой капли так точно, как буд¬то бы она могла прожечь им дыру на коже. А есть еще и такие люди, которые просыпают все лето до самого равноденствия. И старый друг мой терпит в саду своем такой беспорядок! Мой честный, прямодуш¬ный Флаксланд! Как мне сообразить это? Да кто же знает, может быть, дочь его идет замуж — если б только попался мне какой-нибудь слуга, я бы шепнул ему на ухо: Эрлах здесь! а сам ни за что не пойду в это пе¬строе собрание. Лучше уберусь в трактир и стану там читать столетний календарь... Гей! голубчик, поди сюда!.. Ба! да это старый Иван! Явление 2 Капитан Эрлах и Иван. Иван Ей! ей! Вы ли это, господин поручик? или, может быть, уж господин капитан! Эрлах Все равно, если только здесь будут мне рады. Иван О, вам будут рады больше, нежели самому лучшему алою — редок гость, да дорог! Эрлах Жаль же, если меня здесь станут принимать за гостя. — ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ — Иван Как же господин советник обрадуется! Эрлах Разве есть еще здесь время радоваться старым друзьям? Иван Вы из головы его не выходили! Когда цвели липы, когда созрева¬ли дыни, то он говорил: «Как жаль, что друга моего Эрлаха нет здесь!» Эрлах Я танцевал тогда под пушечною музыкою да под ядрами. Иван Он иногда жаловался на то, что вы редко к нему писывали. Эрлах Писать письма не мое дело. Иван И что никогда не знал, где вы! Эрлах Зачем и знать это? солдат нигде не бывает... Я жил в последний год точно так, как жид28. А всего больше терпеть я не могу письменно уве¬рять друзей своих в вечной своей дружбе. Ей! Ей! Само по себе разуме¬ете. Ведь друг не девушка, которую нынче благотворишь, а завтра над ней насмехаешься. Апропо!29 Я об девках говорить начал! Что делает моя Эмма? Выросла ли она? Иван Стала велика, хороша и мила, точная роза-лилея. Эрлах Это меня радует, но здесь гости, мне кажется. Иван К сожалению! Эрлах Ты не любишь этого, старик? Иван Не привык. з* Эрлах А господин твой? Сперва и он не любил этого. Иван Ах, да здесь все так переменилось! Эрлах Как? Иван Госпожа советница... Эрлах Госпожа советница?.. Как, в другой раз женился? Иван Вы этого еще не знали? уж третий год. Эрлах Право? Мне это неприятно, а он обманут — поделом ему! Иван Добрая жена! но слишком жива, слишком ветрена. Эрлах Поди позови ко мне советника, но потихоньку, так, чтоб никто не видал этого. Иван Понимаю. (Уходит.) Явление 3 Эрлах (один) Неужели женитьба то же, что и пьянство? У пьяницы болит голова, но только что он немножко протрезвится, так опять хватается за ста¬кан. Нет, Эрлах, ты много наделал дурачеств в жизни, но жениться — ты этого никогда не сделаешь; это не твое дело!.. Кто, стоя на берегу, видит, как люди тонут в реке, и, несмотря на то сам бросается в воду — тот пускай утонет! Явление 4 Эрлах и Советник. Советник (бежит к нему) Эрлах! друг мой, Эрлах! (Они в молчании прижимают друг друга к сердцу.) Эрлах (с чувствительностью) Старый ребенок! Я очень рад, что тебя вижу. (Пожимает ему руку.) Право, очень рад! (Берет его за подбородок.) Похудел, но все тот же! Что это? Я думаю, ты плачешь — и! стыдись! (Отвертывается, чтобы скрыть свои слезы.) Ха! как муха меня укусила! Советник Да, я плачу! и благодарю тебя, что ты не пришел туда в компанию: там бы я должен скрыть эти приятные для меня слезы. Эрлах Но зачем у тебя такая компания? Это не нравится мне. Советник Мы после поговорим об этом. Пусть их играют и танцуют. Но мы уже восемь лет не видались; добрый Эрлах, каково ты поживаешь? Эрлах Очень хорошо. Я отставлен капитаном!.. Советник Зачем же отставлен? Эрлах Так мне захотелось. К тому же одна старая тетка собралась умереть и была так умна, что оставила меня наследником своего имения. Советник Радуюсь! Итак, ты будешь, жить у меня? не так ли? Эрлах Конечно, я бы хотел этого, но... Советник К чему же «но»? Эрлах Ты опять женился, я слышал. Советник Предобрая жена! Эрлах Станется — но образ твоей жизни — ты меня знаешь — это не мое дело! Советник Неужели думаешь ты, что и я люблю это? Эрлах Зачем же ты терпишь то, что переменить можешь? Советник Я двадцать лет старее жены моей — неужели ей отказывать во всех удовольствиях? Эрлах Ты мог бы прежде все обдумать. Советник Я любил ее... Эрлах О, это не мое дело! Советник Разве Эрлах не нашел еще победительницы? Эрлах Друг мой! Любовь похожа на оспу: если она в молодых летах не при¬дет, то никогда не придет уже, или редко... Советник (смеючись) А если придет, то она опаснее. Эрлах Но ее должно беречься. Советник Но не шутя — в теперешнем твоем положении нечего другого де¬лать, как жениться. Эрлах Что? я лучше застрелюсь! Советник Все такой же неприятель женщин! Эрлах Худо, если жена никуда не годится, еще хуже, когда она добра. Советник Ты шутишь! Эрлах Нет, совсем не шучу! добрую жену я буду любить! Советник Тем лучше! Эрлах Тем хуже! Муж, который любит жену свою, невольник собственного своего сердца. Одно ее желание, которого он исполнить не может, му¬чит его больше, чем ее самое. Советник Добрая жена не имеет таких желаний. Эрлах Однако ж, однако ж! Желания похожи па пыль! Нет ни одного ящи¬ка и закоулка, в который бы она не проникнула. Советник (улыбаясь) Любовь обметет ее! Эрлах Гм! Но тот, кто женится, должен отвыкать от многих маленьких при¬вычек, которые он имел десять лет или больше, а отвыкнуть от них ино¬гда труднее, чем отвыкнуть от какого-нибудь порока! Всякий имеет та¬кие привычки: стул, на котором он сидит, любимое его место за столом и тому подобные малости... вдруг является жена-хозяйка, и всякая вещь принимает другой вид. Муж хочет говядины, но для жены делают из нее фрикасе, он едет с нею в карете тогда, когда бы хотел ехать верхом; отвыкает курить табак для того, что жена не любит табачного духу... Советник Малость! Эрлах И маленькие деревья имеют свои коренья, которые со всех сторон врастают в землю, а в моих летах и маленького деревца вырвать не за¬хочешь, хотя бы оно было и негодное. Советник В твоих летах? да ты еще ничуть не стар! Эрлах Пусть и так, но беспокойства, сопряженные с женитьбой? Только дорогая жена моя занеможет — беда — у нее болит голова, я трясусь; у нее нет аппетиту — у меня тоже; у нее лихорадка — я вне себя! она принуждена слечь в постелю — я умираю с горя... Нет, нет! Это не мое дело! Советник Ты не говоришь ничего о супружеских радостях! Эрлах Да, правда! уж не ты ли сам образец супружеских радостей? И это шумное собрание считаешь ты также радостью? Советник (со вздохом) Это другое дело — это может перемениться. Эрлах Признайся: тебя это тревожит? Ты любишь покой! тебе бы хотелось в деревню... Советник Из любви к жене моей мог бы я приезжать всякую масленицу в го¬род; но целый год здесь жить мне невозможно — достаток мой того не позволяет. Эрлах Зачем же ты ей этого не скажешь? Советник Не могу. В доме отца своего она привыкла к такой жизни. Еще в не¬вестах спрашивала она меня с милою доверенностью о моих доходах: «Я охотно поеду в деревню, — говорила она мне, — скажите все чисто¬сердечно». Эрлах И ты этого не сделал? Советник Я — виноват! Я стыдился ей признаться! «Живите по-прежнему, — сказал я ей, — вам не будет недостатку в деньгах». Эрлах И это так и осталось? Советник Она хотела знать, люблю ли я уединение? «Я буду так жить, как вам угодно», сказала она мне. Эрлах А ты? Советник Я не мог преодолеть себя и старался как можно меньше дать ей по¬чувствовать, что она вышла за 40-летнего человека. Эрлах То есть ты стыдился лет своих? Советник Может быть! Эрлах И хотел казаться богатее, чем ты есть в самом деле? Советник Теперь уж поздно это переправить. Эрлах Пустое, разум никогда поздно не приходит! Советник Это еще ничего, мое сердце этим не трогается, но... Эрлах Еще-таки «но»? Советник Тебе, тебе одному признаюсь я в моих слабостях. Меня мучит ужас¬ное чувство ревности. Я всякий день должен видеть тьму обожателей вокруг ее. Правда, все это негодяи! Но несчастлив тот муж, которого беспокоят негодяи! Часто для провождения времени теряет женщина свою добродетель! Эрлах Зачем же ты ей этого не скажешь? Советник Она сама сто раз спрашивала у меня: «Не ревнивы ли вы? Одно сло¬во, и я отгоню от себя всех этих бабочек». Эрлах Что ж ты ей отвечал? Советник То же, что и будучи женихом отвечал ей — что моя доверенность к вам не имеет пределов. Эрлах Это значит, что ты стыдишься сам своей ревности. Советник Правда, добрый Эрлах! Правда — но что делать? Эрлах Не проклятая ли это вещь ложный стыд} И половины не было бы не¬счастных на свете, если б всякий говорил, не стыдясь, то, что у него на сердце. Вот муж, которого жена любит, хочет делать для него все, что ему угодно, хочет переменять все, что ему не нравится — а он стыдится и молчит. Советник Я чувствую, что я не прав, но не имею духу исправиться. Эрлах Если жена твоя такова, как ты мне ее описываешь, то я могу помочь тебе: вот это мое дело! Теперь скажи мне, что поделывает моя дочка Эмма? Не пойти ли мне за нею в собрание? Советник Там ты не найдешь ее! Эрлах Вот что меня радует! Я скажу тебе, что у меня много кое-чего в голо¬ве. Когда она будет побольше... Советник Она и то уж велика. Эрлах ...и когда можно будет отдать ее замуж... Советник Это и теперь можно сделать. Эрлах Шутишь?.. Она была еще ребенком тогда, когда я в последний раз здесь был. Советник Через восемь лет можно вырасти. Эрлах Но она еще все слишком молода. Судьба отдала мне на руки эту си¬ротку, я хочу об ней стараться. У меня нет ни законных детей, ни неза¬конных. Она должна называть меня папенькой, как прежде... А когда смерть позовет меня к себе, то ей оставлю я все свое имение. Советник Ты не знаешь еще ничего об ее роде? Эрлах Ни крошки. Я все еще могу быть отцом ее! Советник Зачем же отцом? лучше мужем! Эрлах Куда как хорошо выдумал! Советник Она так радовалась твоему приезду, почти так же, как невеста же¬ниху. Эрлах Вот? Радовалась? Ну, пошли же ее сюда! Советник В минуту! (Хочет идти.) Ты не велел еще перенести сюда своих по¬житков? Эрлах Нет еще, братец! Ты знаешь меня, я хочу узнать прежде, все ли здесь по моему вкусу. Советник Эрлах! Я не думаю... Эрлах Поди, поди! мы увидим! (Советник уходит.) Явление 5 Эрлах (один) Прежде узнаем г-жу советницу. Супружество часто усыпляло друж¬бу, а если она хотя один раз заснет, то никогда уж не проснется. Любовь одна выпьет всю чашу, а для дружества не оставит ни капли: сохрани меня Бог! бедный Флаксланд! ты хочешь уговорить меня жениться! Ты? как птица в западне!.. Гм! Пой, сколько хочешь, меня тебе не за¬манить! Явление 6 Эрлах, Эмма. Эмма (бежит к Эрлаху с распростертыми руками) Избавитель мой! благодетель мой! Эрлах (отступает назад с удивлением) Что это? Что? Кто вы таковы? Эмма Разве не знаете вы своей Эммы? Эрлах (с удивлением) Вы? Моя Эмма? Эмма Зачем не «ты», как прежде? Эрлах Неужели вы та самая Эмма, которая восемь лет была не выше этой трости? Эмма И которая тогда лепетала только то, что нынче чувствует. Эрлах Которая сидела на моих коленах и боялась бороды моей? Эмма Та самая, которую вы всегда осыпали благодеяниями, и которой те¬перь приласкать не хотите! Эрлах (колеблясь между замешательством и любовью) Ну, если это так, то это меня радует — вас — ты — вы — тьфу к чер¬ту! Поди, поцелуй меня! Эмма Вот так говорили вы прежде. (Обнимает его.) Эрлах (целует ее в лоб и глядит на нее с восхищением) Эмма! ты стала велика и прекрасна, лицо твое миловидно! все в тебе мне нравится. О! теперь не променяю я тебя ни за что в свете. (Тре¬плет ее по щекам.) Черт побери! мне так теперь весело, что — смотри, не смейся надо мною... (Щупая глаза.) Черт меня возьми, это слезы! Гм! это не мое дело! Эмма Мне смеяться? Ах, я так тронута! (Плачет.) Эрлах Ты плачешь? Слушай, Эмма, я не могу терпеть этого — я уйду — слышишь ли? (Эмма утирает слезы свои и с приятностью усмехается.) Эрлах Вот так — это мое дело, дорогая моя Эмма. Этим взглядом могла бы ты остановить целый полк в самом жару сражения. Но, оставя шутки — говорить тебе «ты» не годится. Эмма Для чего же, батюшка? Эрлах Батюшка! Черт побери! Почему я твой батюшка? Неужели я так стар? Гм! Я ведь моложе советника! Осьмью годами! Гм!.. Эмма Ваши благодеяния... Эрлах Опять... (Горячо.) Слушай, Эмма! (Тихо.) Милая моя Эмма — не упо¬минай об этом, пожалуйста, слышишь ли? Если ты хочешь, чтоб я гово¬рил тебе «ты», то пусть буду я твоим братом, это лучше. Эмма Сердцу моему не нужно родство для того, чтобы любить вас. Эрлах Да родные-то разве лучше? Они любят друг друга только заочно! Эмма Вы к нам так редко писали! Эрлах Учитель мои бивал меня часто по пальцам, когда я, бывало, оши¬бусь в письме, и так напугал, что я и теперь до смерти не люблю писать. Но ведь тебе ни в чем не было недостатку? Эмма Ваши милости... Эрлах Опять за милости! да позабудь об них — я не мог много для тебя сде¬лать! Мои доходы этого не позволяли. Но вперед буду давать тебе боль¬ше. Одна рассудительная тетушка сделала меня своим наследником, милая Эмма! Дай Бог ей царство небесное, она оставила нам изрядное именьице. Я выпросился в чистую и приехал прожить здесь зиму. Эмма О, это славно! Эрлах Но здешняя жизнь не по мне; если всякий день так, как нынче (ка¬чает головой), то... Советник сказал мне, моя милая Эмма, что ты не лю¬бишь собраний. Эмма Привычка к уединению! Эрлах Привычка только? Итак, не склонность? Эмма Неужели вы дурно думаете об девушке, у которой сердце бьется тог¬да, когда она видит веселое собрание? Эрлах Ну, зачем же ты туда не ходишь? Эмма Для того, что это ко мне нейдет; для того, что я бедная сирота, кото¬рая живет чужими благодеяниями; для того... Эрлах Ну, для того! — что там еще? досказывай! Эмма Перед вами я не хочу скрывать своих слабостей! Для того, что там станут смеяться над простой моей одеждой. Эрлах То есть ты стыдишься своей гардеробы? Эмма Стыжусь — но не здесь в доме, где я с лучшими друзьями своими, а там! Вы знаете, каков свет, — он судит только по наружности. Эрлах Вздор, сударыня, вздор! Глупый, ложный стыд! Девушка всегда хо¬рошо одета, когда невинность наряд ее. Но тебе не будет ни в чем не¬достатку. Такой фартук с карманами очень пристал к тебе; но карманы не должны быть пусты. (Хочет положить потихоньку кошелек в карман ее.) Эмма (со смятением) Нет! нет! ради Бога, нет! Вы меня не поняли! Вы меня в стыд приво¬дите! У меня больше, нежели сколько я могу требовать! Если вы люби¬те меня, то возьмите свои деньги назад. Эрлах Ну, ну! Хорошо, хорошо! Только успокойся. (Кладет деньги в свой кар¬ман.) Извини меня, может быть, я немного был неучтив. Искусство да¬вать очень трудно, а я ему не учился. Эмма Я только хотела вам признаться в моих слабостях. Я содержана здесь в доме как дочь или сестра советника. Как часто принуждали меня брать наряды и дорогие платья, но я всегда отказывалась, для того, что это мне неприлично. Может быть, у меня есть родители, которые в бедности, а я буду ходить в атласе! Может быть, я крестьянская дочь, а буду носить бриллианты. Эрлах Крестьянская дочь? Нет, право, нет! Эмма (скоро, с смятением) Вы что-нибудь знаете о моих родителях? Эрлах Нет, милая Эмма! только догадки. Эмма О, сообщите мне эти догадки! Расскажите мне историю моего избав¬ления! Когда вы нас посещали, за 8 лет перед этим, я была еще ребе¬нок и не помнила ничего. После советник хотя мне и рассказывал, но он, верно, забыл все мелкие, столько интересные для меня обстоятель¬ства! Вы сами знаете, как часто безделица может открыть самое важное. Я, может быть, могу помочь вам воспоминаниями, оставшимися мне от моего младенчества, — я еще могу описать лицо моей матери, может быть, она еще жива! Боже мой! может быть, она жива! Эрлах Станется! однако ж, это неверно. Слушай. — В одну ночь мы осаж¬дали Карлестовн30; наши солдаты перепились пьяны и зажгли город. Он загорелся со всех четырех углов. Те, которые побежали вон, были все почти побиты, — не было ни начальства, ни послушания; я не могу вспомнить об этой ужасной ночи! Тщетно кричал я во все горло, — пра¬во, думаю, что и гром не испугал бы их. Наконец, день показался и осве¬тил ужасную эту сцену. Покрытые кровью, пылью, угольями и всякою дьявольщиною, лежали наши и хрипели. Все было пусто и ужасно тихо; я копал шпагою в грязи и развалинах, бросался туда, сюда, и вдруг услышал тихий стон у ног своих. Я зачал разбрасывать горелые брев¬на и увидел детскую голову, которая кричала: «маменька!..» Это была ты, милая Эмма; тело твое было почти погребено под развалинами: удивляюсь, как ты не умерла! Я тотчас принялся тебя вытаскивать, — как скоро одна ручонка твоя опросталась, то ты тотчас сделала мне по¬клон. Это меня неописанно как тронуло... «Погоди немного, бедное соз¬данье, — сказал я, — я тебе помогу». Слуга мой стоял недалеко отту¬да — я кликнул его, мы тебя вытащили, сохранили тебе жизнь. Я взял 4-4488 5' тебя на руки, ты спросила о моем имени. «К маменьке», — сказала ты мне по-английски умильным голосом. «К маменьке», — повторила ты по-французски, думая, что я тебя не понимаю, а наконец, и по-немецки. «Кто же твоя маменька?» — спросил я. — «Она здесь в узкой улице, до¬брая женщина, в желтом доме»... Там было много узких улиц, желтых домов и женщин, несколько бежавших спрятались в лесу, я и туда по¬шел; искал, искал — нет ничего! Что делать? Мы должны были отпра¬виться на корабль. Я не мог решиться оставить тебя в горящих разва¬линах и просил позволения у корабельного капитана взять тебя с со¬бой. Он был тронут твоею невинностью — и позволил. Ты была тогда так мала, так мала, что я не понимаю, как могла ты вырасти так много... Эмма Ах! а больше вы ничего не знаете? Эрлах (пожимая плечами) Ничего! Мы приехали счастливо в Европу, и я отдал тебя к другу моему, советнику. Эмма А имени своего я не могла вам сказать? Эрлах Имя твое было и тогда Эмма, и для того почел я тебя англичанкой. Но ты хорошо говорила по-французски и по-немецки, что заставило меня судить, что ты не низкого происхождения. Белье твое, на котором намечено А. М. — вот один оставшийся признак. Эмма О, если б только я встретилась с моими родителями, то верно бы их узнала! Батюшка мой был смуглый, толстый человек! А матушка — о, я ее никогда не позабуду! Она была так бледна, так часто плакала — теперь, может быть, она плачет еще чаще — и я не могу соединить слез своих с ее слезами! (Рыдает.) Эрлах Полно, Эмма, полно — перестань плакать; сюда идут какие-то раз¬ряженные; они, верно, и последний остаток сожаления теперь протан¬цевали. Эмма Осушить слез моих мне невозможно, — позвольте мне уйти. (Убегает.) Эрлах (один) Добрая девка! Только жаль мне, что стала так велика и так хороша; черт меня возьми, я никак не могу приучить себя говорить ей «ты»!.. Велеть внести свои пожитки. Явление 7 Эрлах, Советница, Вильгельмина, г. Кугель, виконт Мальяк. Советница Добро пожаловать, г. капитан! Мы вам рады от всего сердца! Я услы¬шала теперь от моего мужа о вашем приезде. Эрлах (с холодною учтивостью) Конечно, я имею честь видеть г-жу советницу? Советница Если это делает вам столько же мало удовольствия, сколько чести — то еще одно мое желание не исполнилось. Мальяк Браво! браво! Эрлах Из этого видно, что ваши желания очень скромны. Советница Мы вас так долго ждали! Эрлах Тем хуже для меня! Тому, кого ждешь, обыкновенно меньше обра¬дуешься. Советница Сто раз надлежало мне описывать лицо ваше для того, что если я сильно желаю узнать интересного для меня человека, то всегда даю ему совсем другой образ. Например, я воображала себе, что вы человек ве¬селый, с орлиным носом и пламенными глазами... Эрлах Покорный слуга! Советница Я с Флаксландом хотела биться об заклад, что ваши брови не так густы... Мальяк Ха! ха! ха! брависсимо! Эрлах (смотря на Мальяка) Угрюмость годится для того, чтобы стращать глупцов и надоедал; честный и добрый человек легко откроет под нею чистую душу. Советница Но, г. служивый, когда хочешь быть с кем-нибудь другом, то не на¬чинаешь недоверчивостью, которую возбуждает угрюмость — словом, я, с моей стороны, решилась во что бы то ни стало сделаться вашим другом, ибо мне скучно быть вашей соперницей. Эрлах Соперницей? Советница Да, да! государь мой, уж я несколько раз ревновала к вам Флак-сланда! Не было дня, в который бы он не говорил об вас с востор¬гом — и если б я была хотя мало недоверчива, то почла бы вас вто¬рым шевалье. Мальяк Ха! ха! ха! браво! брависсимо! Советница Г. виконт, я могу вас охотно уволить от обязанности хвалить всякое мое слово. Вильгельмина Ха! ха! ха! браво! брависсимо! Мальяк (Вильгельмине) Вы мне за это заплатите, г-жа насмешница! Вильгельмина Чем? Не опять ли вы сделаете песню? Эрлах Скоро придется и мне сказать «браво»! Вильгельмина (Эрлаху) Неужели вы хотите этому слову сделать столько чести? Эрлах (смеючись) Берет охота, милостивая государыня! Советница Что «за милостивая государыня»? Г. капитан, разве вы не знаете Вильгельмины, дочери своего друга? Эрлах (с удивлением) Как, это Вильгельмина? Ах, виноват... виноват! — я хотел сказать де¬вица Флаксланд! Вильгельмина Без церемонии, г. капитан, зовите меня Вильгельминой, а то мне в первый раз будет досадно, что я так выросла. Эрлах Выросла и похорошела. Вильгельмина И покраснела, г. капитан. Эрлах Я не люблю льстить и скажу вам, что красота немного значит — умные люди почитают добродетель. Мальяк Ах, г. капитан, она столько же сурова, сколько прекрасна! Эрлах (к Вильгельмине) Конечно, обожатель? Вильгельмина Да, похож на него! Советница Это г. виконт Мальяк, французский эмигрант. Эрлах Покорный слуга! Советница А это — господин Кугель, милый наш сосед. Эрлах А! Вот это мое дело! Я уж знаком с этим господином: мы с ним одно¬го поля ягода! Советница Руку вашу, г. капитан! Пойдемте в собрание — там узнаете вы мно¬го имен и титулов. Эрлах Не лучше ли пойти в цветник: там узнаю я не одни названия цветов, но буду вместе наслаждаться и их запахом, между тем как в вашем со¬брании... Мальяк Я вижу, что г. капитан напитан новою философиею. Эрлах «Напитан» — браво! Выражение отборное! Скоро надобно будет по¬строить карантин на границах, чтоб в нем удерживать тех, которые «напитаны» умничаньем и знатностью. Советница Ваша фамилия также знатная! Эрлах К сожалению, в свете фамилия важнее, нежели человек... Гм! Что мне за нужда, что мой предок — славный Рудольф Эрлах? разве я от того лучше? Я Ганс Эрлах, служу королю своему с возможным усердием! Кто меня любит за собственные мои достоинства, тому и я с дружбою подаю руку, — а для Рудольфа Эрлаха, которого кости очень спокойно лежат в Страсбурге, я не хочу, чтоб кто-нибудь снял и шляпу предо мною. Советница Очень хорошо, г. капитан! Я подаю теперь руку свою честному, до¬брому Гансу Эрлаху. Но он не должен также позабывать пословицы: «не плыви против ветру» Эрлах Извините, я эту пословицу помню, но ей следовать не буду. Советница Но бедный муж мой сидит теперь один между ими! Пойдем к нему на помощь. (Уходит с ним.) Эрлах (поневоле за ней следуя) Я ваш невольник, а невольников можно вести куда угодно. Явление 8 Вильгельмина, виконт Мальяк, г. Кугель. Мальяк Г. капитан немного тяжеленек. Кугель Да, он честен, — а это в модном свете значит тяжеленек. Вильгельмина Хотите ли вы идти в собрание? Мальяк Вы шутите. Комета никогда не спрашивает у хвоста своего, хочет ли он за ней следовать. Вильгельмина Ха! ха! ха! Знаете ли вы, что хвост кометы составлен из водяных паров? Мальяк Из чего вы прикажете. Вильгельмина И вы то же думаете, г. Кугель. Кугель Я Вильгельмину не равняю ни с чем! Вильгельмина (садясь небрежно на дерновую скамейку) Ну, хорошо, государи мои, останемся здесь. Мне не хочется гово¬рить. Забавляйте меня, чем хотите. Мальяк Если бы я мог воспользоваться этой прекрасной минутой, чтобы лю¬бовь свою... Вильгельмина Нет! нет! Вы слышите — я хочу забавляться. Мальяк Э бьен ну ферон юнь лектюр31 — у меня в кармане «Новая Элоиза»32. Вильгельмина Мне батюшка не приказал читать ее! Кугель Вот Якобиев «Вольдемар»!33 Вильгельмина Я уже два раза прочла его с Эммой! Скажите мне, г. виконт, отчего называют эту книгу «Новой Элоизой»? Мальяк Каприз сочинителя! Во всей книге нет ни слова об Элоизе! (Кугель смеется.) Вильгельмина Однако ж это должно иметь какое-нибудь основание? Мальяк Конечно. Вильгельмина Верно, Элоиза была очень хороша? Мальяк Вот — силь ву пле34 — и портрет ее. (Подает ей свою табакерку.) Вильгельмина Сходен ли он? Мальяк Как две капли воды! Вильгельмина (шутливо) Вы, верно, ее знали? Мальяк Ее? нет! она уже несколько лет, как умерла, но дядю ее, Фулберта35. Честный старик! Его даже и в картинах представляют! Вильгельмина Вы смеетесь, г. Кугель? Кугель Помилуйте! совсем нет! Вильгельмина Что ж? дядя этот был дворянин? Мальяк Юн финансье36; с такими людьми хорошо обходятся — у них всегда хороший стол. Вильгельмина А Абелард? Мальяк Он был тогда авока о парламань37 и приобрел себе некоторую славу. Вильгельмина Конечно, и он тогда был стар уже! Мальяк И! совсем нет! — в самых цветущих летах. Кугель (смеясь) Как же? ему тогда было только 6 или 7 сот лет... Мальяк Как, государь мой? Кугель По крайней мере, Бейль38 в своем «Диксионере» говорит, что он ро¬дился в XI столетии. Мальяк Он лжет! Жене сви сертень, кисее Бель, се етет кельк ом обскюр39. Кугель Бейль?.. — Гм! Мальяк Словом, государь мой, когда мужчина скажет другому, что он гово¬рит неправду, то он не француз и неблагородно мыслящий человек. Этому Абеларду 40 или 50 лет, не более — уверяю вас честью! Понима¬ете ли вы меня? Честью!.. Если же вы мне не верите, то я готов на бли¬жайшем лугу вас уверить... (Он кланяется Вильгельмине, смотрит презрительно па Кугеля и уходит, прыгая и поя.) Явление 9 Вильгельмина и Кугель. Вильгельмина Это, кажется, э юн карте?40 Кугель Похоже, на то! Вильгельмина И вы не идете? Кугель Я знаю по опыту, что он победит меня. Вильгельмина Смешно бы было, если вы за Абеларда да стали драться! Кугель Люди дерутся за всякую пустошь! Вильгельмина Правда! Мужчины в этом случае мученики! Кугель Желание быть всегда правыми — страсть, а страсти воспламеняются легко, каким бы то ни было предметом! Вильгельмина Вам бы не надлежало говорить этого девушке. Кугель Почему? Вильгельмина Потому что вы этим пол наш сделаете недоверчивым к любви ваше¬го пола! Кугель Разве я говорил о любви? Вильгельмина Разве любовь не страсть? Кугель Истинная любовь не страсть — это сильная склонность ко всему до¬брому и любезному в нашем сердце. Вильгельмина Я не думаю, чтоб эта дефинация всем понравилась. Страсти лиша¬ют рассудка, — мое самолюбие требует, чтобы ваш рассудок в дурацкой шапке лежал невольником у ног моих. Какова картина! Кугель Хороша! Только сухими красками, которые портятся от солнца. 6i Вильгельмина Девушки редко бывают знатоки в этом! Кугель Скажите лучше, они не хотят быть знатоками. Вильгельмина Ошибаетесь, сударь! Кугель Докажите! Вильгельмина Наши доказательства в сердце, а доказательства мужчин в голове. Кугель Голова и сердце должны почаще посещать друг друга. Вильгельмина Это скучно. Кугель Так пускай они соединятся и все делают общими силами. Вильгельмина Это пахнет женитьбой, а я до смерти не люблю женитьбы. Кугель Вы, верно, шутите — я бьюсь об заклад, что на своей свадьбе станете вы защищать женитьбу со всевозможным жаром. Вильгельмина На моей свадьбе? Сохрани меня Бог! Неужто я когда пойду замуж? Кугель Это от вас зависит! Вильгельмина От меня? Какой смех! как будто можно сказать: нынче хочу я отдать тому-то свое сердце] Кугель Для чего же нельзя? Точно так же, как: нынче я преклоню ухо просяще¬му — нынче хочу я несчастного сделать счастливым. Вильгельмина О премудрый мой г. Кугель! Вы увеличиваете достоинство сердца девушки. Кугель Я говорю только о вашем сердце. Вильгельмина Которого вы не знаете. Кугель Мне не знать вашего сердца? Я не забыл еще веселых лет нашего младенчества!.. О, куда девалось это счастливое время, когда мы жили почти вместе — всякий веселый летний вечер соединял нас; вы всегда радостно бежали ко мне навстречу, называли меня всегда Августом, го¬ворили мне ты. А когда резвая, веселая Вильгельмина убегала из дет¬ских наших кругов, чтобы разделить свои последние деньги с нищим или поднять упадшего ребенка, когда она сберегала свои фрукты для своего батюшки или рвала цветы, чтобы украсить ими свою мамень¬ку — о Вильгельмина! Вильгельмина! — мне не знать вашего сердца!.. Вильгельмина (с замешательством) Так! это было прекрасное время! Кугель Время невинности! Вильгельмина Ваша правда — ничто не может сравниться с младенчеством! Кугель Разве одна истинная любовь. Вильгельмина И она так же скоро проходит, как время детства! Кугель Это замечание большого света, и в нем только оно справедливо. Вильгельмина, не верьте большому свету — в городе все живут в од¬них изображениях: ландшафты на полотне, любовь на театрах. В горо¬де всякое слово выбрано, а в деревне всякое слово сходно с чувствами; в городе кланяются и говорят: покорный слуга — в деревне пожима¬ют руку и говорят: добрый день. Первое — учтивость, последнее — сер¬дечное чувство. «Ялюблю вас», — говорит горожанин с смешною грима¬сою; «я люблю тебя», скажет деревенский с пылающим взором; первый повторяет это сто раз в день; последний — один раз в жизни. Перво¬му любовь служит рассеянием; для последнего она составляет блажен¬ство всей его жизни; первый похож на цветок, который вянет от солн¬ца, последний — на дерево, защищающее от солнца и которое никогда, никогда не завянет! Вильгельмина Я в первый раз слышу, что вы стихотворец. Кугель (горестно) Боже мой! Я должен молчать — истинные чувства моего сердца при¬нимают за стихотворство! Вильгельмина Я начинаю вас бояться! Помешательство прилипчиво! КугелЬ Помешательство!.. Я привык слушать, как называют благородней¬шие чувства помешательством! Для того-то запер я сердце свое и не бросил ключ от него в бурливый океан света, а бережливо хранил его, как мое наилучшее имущество. Я искал такой девушки, которой бы че¬ловек постоянный понравился больше ветреницы; которая на бале не прыгала бы, глядя с презрением на деревенского жителя, для того, что он танцевать не умеет, и которая не называла бы дураком того, кто мол¬чит за шумным столом! Ах! мне казалось, что я нашел ее... Вильгельмина (с замешательством и скромно) И вы обманулись? Кугель (с восторгом) Нет! Нет! Я не обманулся! Это прелестное замешательство вам не изменяет. Так, я с восторгом приметил посреди всеобщего шуму скуку, изображавшуюся на лице вашем; я приметил, что все сии светские ве¬селости обременяли нежную душу вашу. О, избегайте этих бедных со¬браний, в которых карты и танцы велят молчать рассудку; где всякий увеселяющий вас называется вашим другом; где союз, утвержденный низким корыстолюбием, смеют называть любовью; где слывет благо¬детельным тот, кто по субботам разделяет при нескольких свидетелях малое количество денег между множеством нищих; где почитается му¬дрым тот, кто с бесстыдною смелостью говорит, и часто без смысла, о важных материях; где бедный честный человек, презирающий какого-нибудь сильного негодяя, должен перед ним с почтением нагибаться; где сожалеют о несчастном, тасуя карты, и при начале игры о нем по¬забывают; короче — где царствует один эгоизм, где страх рождает под¬лость, где обычай прикрывает гнусность порока... Ах! бегите, бегите из этого вертепа — здесь воздух ядовит! Бегите в деревню, там всякое благородное чувство оживает и становится сладостным, там любовь и дружба — не редкие, а обыкновенные, но всегда новые наслаждения; там почитаешь Бога, когда с восторгом глядишь на лазуревое, чистое небо, там молитва сладка! там также помогают нищим, но гордость не примешивает своих денег к тем, которые дает одно благотворение, там можно веселиться без карт, говорить, не обижая своего ближнего, там не стыдятся любить, не боятся называть громко подлеца — подлецом!.. (С жаром.) О! я имею только маленький уголок земли, который могу на-звать своим; я спокоен и счастлив в душе своей, и если ко всему этому Вильгельмина захочет присоединить любовь свою — о, тогда, тогда я ничего не захочу в мире, мое жилище будет раем; мне останется только окружить его горами, чтоб зависть не могла в него проникнуть! (Помол¬чав и тихо.) Вильгельмина, Вильгельмина! ты молчишь... Вильгельмина (в замешательстве) Г. Кугель! Мне кажется, довольно доказываю вам свое почтение, ког¬да оставляю с вами мою ветреность. Кугель Ваше почтение заставляет меня гордиться, но блаженство мое зави¬сит единственно от любви вашей! Вильгельмина (помолчав) Г. Кугель, я буду говорить с вами откровенно... (Помолчав.) Но пре¬жде всего признайтесь мне чистосердечно, какое участие берет красо¬та моя в любви вашей? б5 — ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ — Кугель Ах! Боже мой! это никогда не приходило мне в голову! Я никогда об этом не думал! Вильгельмина Так подумайте теперь. Мне крайне нужно знать это. Решились ли бы вы на мне жениться, если бы я была дурна и безобразна — признай¬тесь чистосердечно, по совести? Кугель Я не буду стыдиться впечатления, которое сделали во мне ваш пре¬красный нрав и красота ваша. Я любил бы вас так же, если бы вы были и безобразны; но открыл ли бы я так скоро прекрасную душу вашу под безобразными чертами, — за это отвечать не смею. Вильгельмина Ну, если бы теперь, например, вдруг оспа изгадила лицо мое, или я была бы не то, чем кажусь вам? Кугель Какая выдумка! Вильгельмина Девушки умеют скрывать свои недостатки. Кугель Я это испытаю! Вильгельмина Нет, вы не должны этого испытывать, — кто может обмануть честно¬го человека, тот недостоин его любви! (Берет его за руку.) Я — г. Кугель, я вас почитаю... может быть больше, нежели почитаю, но... Кугель Продолжайте, ради Бога! ради Бога! Вильгельмина Я должна вам признаться... Кугель (дрожа) Что вы уже другому отдали сердце свое... Вильгельмина Оно свободно. Кугель Что же такое? Вильгельмина Я — я кажусь... Кугель Тем, что вы в самом деле есть. Вильгельмина Нет! нет! — я... (Вдали слышен вальс.) Танцы опять начинаются! Угод¬но ли вам идти в собрание? Кугель Как! не давши мне ответу! Вильгельмина Так! я... я буду вам отвечать — только не теперь... Этот вальс мне очень нравится, пойдемте танцевать. Кугель Мне невозможно танцевать теперь. Вильгельмина Право! а музыка так хороша — вы не хотите? Извините меня, я пой¬ду сыщу себе кавалера. (Убегает.) Кугель (глядит горестно за нею вслед) Возможно ли это! Боже мой! Возможно ли это? Признание истин¬ной любви оставить для пустого вальса! Она нашла честного человека и хочет искать танцовщика!.. Полно обманываться, бедное сердце! Про¬сти, моя доверенность к добродетели и натуре! Скройся, Кугель, в твою пустыню, поливай свой огород и прогоняй всякую птичку, чтоб ее пе¬ние не воспоминало тебе этого проклятого вальса. (С бешенством уходит.) 5 — 4488 ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ Явление 1 Капитан Эрлах (входит) Едят, пьют, смеются, а нет прямой радости; кто изо всей силы хо¬хочет, тот, право, не чувствует никакого удовольствия... Один смеется собственной остроте своей, а если он богат или знатен, то и других за¬ставляет с собою смеяться; другой смеется двусмысленному слову, ко¬торое сам с превеликим трудом мог выдумать, и посматривает на дам, чтобы потешиться их замешательством. Тут улыбается человечек, стара¬ясь прикрыть свою несносную глупость, а там хохочет обезьяна тому, что у соседа его пучок велик. Тут болтливая матушка рассказывает по-весничества своих деток и заставляет зевающих слушателей смеять¬ся... «То-то было весело, — скажет какой-нибудь А какому-нибудь Б, — мы довольно посмеялися». Гм! (Качает головой.) Нет, это не мое дело! А всех умнее в этой компании кажется мне советница. Она так любезна, так приятна, — жаль только, что она не знает, как муж ее беспокоится. Но погоди! Она это узнает, дай только прожить мне здесь месяца два... Как, Эрлах? В этом доме прожить столько времени? Почему же не так? Флаксланд мой друг, а Эмма... ну, что ж ты остановился, старый ребе¬нок? Дочь, сесгра, друг?.. Что бы она ни была мне — довольно! — я лю¬блю ее — я избавил ее от смерти — да! да! — премилая девка! — Толь¬ко то мне в ней не нравится, что она так много выросла в 8 лет. Явление 2 Эмма и Эрлах. Эмма (идет, оглядываясь всюду, и примечает Эрлаха) Ах, вы здесь! Эрлах Здесь, милая моя, здесь! Разве ты меня искала? Эмма Нет! Я ищу — мне нужда с одним человеком поговорить! Он, Бог знает, в какой куст спрятался! Извините меня. (Делает ему дружеский поклон и уходит.) Эрлах (один) Покорный слуга! Однако ж она нехорошо сделала, что меня оста¬вила — она могла бы побыть со мною хотя минуту и поговорить хоть о погоде! Хм! Кого же она ищет, с кем ей так нужно говорить? Кто этот «один человек»? Может быть, девушка... а если мужчина? Верно, так? Ей-ей, мисс Эмма, может быть, тайна твоего сердчишка?.. Ну, да что же мне за дело? Как что за дело? Я ведь ее... ее отец! Зачем она меня от-потчивала так сухо своим «одним человеком» — я надеюсь, что достоин ее доверенности? Почему не сказать мне мимоходом: этого «одного чело¬века» так-то зовут!.. (Качает головой.) Вот таково-то, когда девушка ось-мыо годами старше станет!.. Явление 3 Эрлах и Советница. Советница Любезный Эрлах, вы ищете уединения? Эрлах Здесь трудно найти его. Советница Это похвала или упрек? Эрлах У всякого свой вкус! Советница Я понимаю, но вы называете вкусом то, что у меня привычка и, мо¬жет быть, дурная. Эрлах Что мешает вам от нее отстать? 5" б9 Советница Муж мой хочет этого! Эрлах Он? Советница Когда я одна с ним, то он тотчас становится беспокоен, двадцать раз в минуту спрашивает: не скучно ли мне? не хочу ли я куда ехать, и по тех пор не успокоится, покуда я не велю закладывать кареты. Эрлах И всегда сам с вами ездит? Советница Очень редко, и то тогда, когда я очень, очень просить стану. Эрлах Что ж делает он один дома? Советница Бог знает! (Шутливо.) Может быть, делает он золото, для того, что всегда, когда я возвращусь домой, принимает меня с такою радостью, как будто бы нашел какое сокровище. Эрлах Хм! Это мне досадно. Советница Как? что вам досадно? Эрлах То, что друг мой научился без меня притворяться. Советница Притворяться? Как? Эрлах Человеку лет его совсем не свойственна такая перемена. Советница Говорите яснее! Эрлах Нет! Я лучше смолчу, мы еще друг друга не знаем! Советница Мы не знаем друг друга? Помилуйте, г. капитан! Когда муж мой дал мне право на любовь свою, то дал вместе с ним и право на ваше дружество. Эрлах Дружество и рейнвейн хороши, но не для всякого, и не все умеют ими пользоваться. Советница Вы час от часу более возбуждаете мое любопытство; прошу вас, г. ка¬питан, не считайте меня в числе тех малодушных творений, которые боятся правды для того, что она их колет. Наше знакомство началось недавно; но если бы я спала под розовым кустом, и незнакомый изба¬вил меня от змеи, которой я не приметила, то незнакомый сей был бы самый старинный друг мой. Эрлах Если вы так думаете... Советница Конечно, я так думаю! Нравиться мужу моему — сильнейшее мое желание. Лета наши очень разны, правда! Не любовь привела меня в его объятия, но почтение к его добродетелям. Мы не играли романа друг с другом. Итак, говорите все без закрытия и, если вы не хотите сказать мне все прямо в глаза, то я спрячусь за это дерево, вы вообрази¬те, что меня нет, и, пожалуйста, не щадите меня в своем монологе. Эрлах Браво! это мое дело! кто так думает, того я почитаю, а кого я почи¬таю, тому я говорю правду. Советница- Начинайте лее. Эрлах Как может женщина с добрым сердцем и здравым рассудком тер¬петь около себя столько дураков? Советница Ах, любезный капитан, если бы мы выгнали всех дураков, то компа¬ния наша была бы очень мала. Эрлах Чем меньше, тем лучше! Разум и веселость — такие гости, которые не входят в тот дом, где видят огонь во всех окнах. Советница Глупость веселит рассудок! Эрлах Он и без нее может веселиться. Когда ваш супруг уверял вас, что он любит такие собрания, то он вас обманывал. Советница Это меня огорчает! Эрлах Он думал, что обязан вам снисходимостью... Советница Ах! как он мало знал меня! Эрлах Он боялся, чтобы вы не заметили... Советница Чего? чего? Эрлах Что он ревнив. Советница Ревнив? вы шутите? Эрлах Нимало! Например, во всю прошедшую ночь он не мог сомкнуть глаз, промучился до самого рассвету и насилу мог собраться с духом, когда услышал вашу карету. Советница Удивительно! Эрлах «Это будет стоить мне жизни, — говорил мне с горестью, — но я ни¬как не могу преодолеть этой глупости». Советница Боже мой! для чего он не сказал мне этого? Эрлах Ложный стыд, рушитель всякой доверенности! Советница Хорошо, г. капитан! Я все поправлю! Прежде всякий без разбору ездил в дом наш — теперь пускай он сам выберет, кого захочет; пускай сам напишет мне имена тех, которых он почитает и с кем желает вести знакомство. Эрлах Их число будет очень мало. Советница Напротив, — очень много честных и разумных людей в городе. Эрлах Это правда, но чем больше гостей, тем накладнее человеку, который не Крез богатством, угощать их. Советница Что вы хотите чрез это сказать? Флаксланд богат. Эрлах Он был богат! Советница Как? Эрлах Он, конечно, и теперь не беден, но, если богатство его будет все так же расточаться, как в прошедшие три года... Советница Боже мой! Вы меня пугаете! Эрлах Если расход будет всегда превосходить приход... Советница Возможно ли это? Эрлах ...то, может быть, он принужден будет похитить имение детей своих... Советница Боже мой! Для чего он не сказал мне этого? Эрлах Ложный стыд; чем меньше богатства, тем меньше достоинств. Советница Не в моих глазах. Эрлах Он давно хотел уехать в деревню. Советница Я охотно с ним еду, хоть нынешним вечером. Эрлах Но он боится, чтоб деревня вам не наскучила, вы так молоды... Советница О, как мне грустно, что муж мой не старается узнать меня, что он меньше и меньше имеет ко мне доверенности, чем посторонний чело¬век! Мне похитить имение детей его? разрушить его спокойствие? мне расточить то, что родительская любовь скопила с неусыпным рачени¬ем? для чего он меня не испытает? для чего думает он, что для меня приятнее компания ветреных людей, чем спокойная и веселая семей¬ственная жизнь и обхождение с честным, прямодушным человеком? О г. капитан! мужья часто бывают причиною наших проступков, очень часто от них только зависит нас остеречь от них и исправить; они дума¬ют, женщины не терпят откровенности; они ищут в нас души здравой и отравляют ее ласкательствами. Но я жалуюсь и рассуждаю тогда, когда надобно действовать. Г. капитан, дайте мне руку вашу; вы скоро при¬знаетесь, что я достойна была вашей доверенности. (Уходит.) Эрлах (один) Вот так! Это мое дело! Если она сдержит слово, то я останусь здесь... Но если я останусь здесь, то надобно будет мне переучить Эмму, чтобы она от меня не бегала и от меня не скрывалась... Хотел бы я знать, на¬шла ли она этого проклятого «одного человека»?.. Явление 4 Кугель (задумавшись), Эрлах. Эрлах Вот идет еще один, которому, верно, прожужжали уши... Добро по¬жаловать, г. Кугель, радуйтесь! Кугель (испугавшись) Чему? Эрлах Уединению! Много честных людей, которые подобны соловьям: то есть молчат, когда вокруг них шумно; верно, вы там не на своем месте! Кугель Я тем только и похож на соловья, что деревня мое настоящее место. Эрлах Вы сами себе делаете комплимент! Кугель Если бы склонность моя к деревенской жизни была каким-нибудь преимуществом, то я охотно разделил бы его со всяким поселянином. Эрлах Разве оно бы от того что-нибудь потеряло? — ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ — Кугель В глазах многих! Эрлах Если вы говорите про французского шалуна, который здесь рассыпа¬ется мелким бесом, то вы правы. Кугель Ах нет! есть и лучше его люди! лучше, может быть! Этот француз, на¬пример, я не смею судить его, но он нравится! Кому? Им занимаются. Кто? Может быть, он любим? Эрлах Кугель Эрлах Кугель (со вздохом) Эрлах (вольте с сердцем, чем с любопытством) Да кем? Кугель Ах, одной девушкой, которой ничего не достает, кроме искусства узнавать сердца и выбрать себе такое, которое бы ее обожало. Эрлах Кто же эта девушка? Обожателя-то, может быть, я знаю. Кугель Знаете? Эрлах И без вашего искусства проникать в сердца, — но кто эта девушка? Кугель Мне кажется, не трудно отгадать! ведь я вам сказал, что ей ничего не достает к совершенству! Эрлах Покорный слуга! (В сторону.) Верно, он говорит про Эмму! (Громко.) И вы думаете, что она любит француза? Кугель Я почти должен этого опасаться! Эрлах (про себя почти) Хм! Не он ли этот «один человек», которого она так прилежно искала. Кугель (скоро) Как, г. капитан? Она его искала?.. Эрлах Какого-то «одного человека»! Черт его возьми! И так усердно, что чуть было мне шеи не сломила. Кугель Право? Эрлах Ей нужно с ним поговорить. Кугель Очень жалею, что она не найдет его, потому что недавно пришли за ним два повесы камер-юнкеры и увели с собою прохаживаться. Эрлах (про себя говорит) Проклятый бес! Такая девка! Во всем совершенна! Черт меня возь¬ми! Только состарелась... слишком состарелась! Кугель Как состарелась? ей только шестнадцать лет. Эрлах Тем хуже. Явление 5 Эмма (входя и увидя г. Кугеля, говорит) Ах, вы здесь! Я вас ищу! Кугель (с удивлением) Меня, сударыня? Эрлах (также) Его? Эмма Целый час! Кугель Я был на лугу и не думал, что вы будете им'еть до меня нужду. Эрлах Итак, он-то этот «один человек», за которым вы так бежали? Эмма Так, г. капитан; я имею крайнюю нужду поговорить с г. Кугелем. Эрлах И, верно, что-нибудь тайное? Эмма Эмма не имеет никакой тайны от своего благодетеля, но это касает¬ся до одной приятельницы. Эрлах (чувствительно) Да! да! Понимаю, я не люблю никого принуждать! Я на свадьбе узнаю эту тайну. (Уходит.) Явление 6 Эмма и Кугель. Эмма Г. Кугель, мне дана для вас комиссия. Кугель Если эта комиссия сделает меня несчастливым, как я и думаю, то я, по крайней мере, благодарю за то, что хотят меня щадить, выбравши такого кроткого посланника. Эмма Я надеюсь, что буду посланником мира. Кугель Прежде мира должен быть раздор, а я не знаю... Эмма Вы сказали Вильгельмине, что вы ее любите? Кугель Сказал только? Эмма Не привязывайтесь к словам моим, а отвечайте мне! Кугель Признаюсь: я, к несчастью, люблю Вильгельмину. Эмма Зачем же «тс несчастью»? Кугель Я простой деревенский дворянин... и позабыл это на минуту... Виль¬гельмина меня очень оскорбила, я никогда это не позабуду. Эмма Оскорбила! Это слово слишком сильно! Кугель Оно не довольно выразительно для того, что я чувствую; когда на истинное признание пламенного сердца отвечают насмешкой, когда говорят о танцах тому человеку, у которого блистают в глазах слезы любви, то, не правда ли, что это значит презрение?.. Эмма Любезный г. Кугель, не обвиняйте никого слишком скоро; вы будете раскаиваться в этой поспешности у ног Вильгельмины! Разве вы ни во что ставите замешательство бедной девушки? Я уверяю вас, большая часть глупостей, которые мы делаем перед мужчинами, происходят от замешательства, — ну, если Вильгельмина вас любит? Если ее что-нибудь удерживало открыться перед вами, если она боялась одной хо-лодности со стороны вашей?.. Кугель (с горькой улыбкой) Неужели? Эмма Есть такие вещи, г. Кугель, которые нашему полу кажутся очень важ¬ными и которые для вас бывают незаметны! Если, например, девушка не то, чем она по наружности кажется, то она может обманывать толь¬ко большой свет, а не того, кто хочет на ней жениться. Кугель Вильгельмина не то, чем она по наружности кажется! я вас не по¬нимаю. Эмма Не правда ли, Вильгельмина прекрасная девушка? Кугель О,конечно! Эмма Лицо прелестное? Кугель Зачем вы мне это сказываете? Эмма Вы не находите в ней никакого недостатку? Кугель Вы шутите! Эмма Мужчина, и притом любовник, легко не все заметить может, но де¬вушка в этом случае проницательнее. Кугель Пожалуйте, объяснитесь! Эмма Так знайте же, что Вильгельмина только для того ушла от вас так скоро, что она стыдилась — и однако за нужное почитала сказать вам, что она — странно, я и сама почти стыжусь... (скоро) что она немножко кривобока!.. Насилу договорила. Кугель Кривобока? Эмма Да, кривобока! Когда она была еще ребенком, то кормилица уро¬нила ее с лестницы; портной умел все искусно прикрыть платьем, но в глазах будущего супруга своего Вильгельмина не хотела казаться луч¬ше, нежели она какова в самом деле. Вот вам ключ загадки! Ложный стыд не позволил ей самой сказать вам этого, потому что почти всякая девушка скорей согласится признаться в недостатках души своей, чем в недостатках своего тела. Вильгельмина не такова! Только язык отка¬зался служить ей. Теперь вы все знаете. Она в глазах ваших потеряла некоторую часть красоты тела, но зато красота души ее совершенна. Тихо говорила она мне на ухо: «Эмма, друг мой, я люблю его! Только будь осторожна! дай ему только догадываться!..» Я сделала больше, я открыла все прямо, — и эта минута покажет мне, должна ли я раскаи¬ваться в своем поступке. Кугель (с восхищением) Нет, нет! Вы не будете раскаиваться! Вильгельмина, благородная, милая Вильгельмина! Где она! Скажите, где я найду ее? Эмма Могу ли я спросить, с каким намерением? Кугель Возможно ли это спрашивать? Моя любезная! моя невеста! Эмма Я этого и ожидала: подите! Где она теперь, я не знаю; любовника приведет сердце. Кугель (бежит вон) Вильгельмина! Вильгельмина! Явление 7 Эмма (одна) Поди! Но так скоро тебе не найти ее. Конечно, из проклятой лож¬ной стыдливости спряталась она в какой-нибудь угол, и сердце ее силь¬но бьется при одной мысли: «теперь Эмма говорит с ним»... (Вздыхает.) Что это такое, я вздыхаю! Уж конечно, не завидуя счастью своего дру¬га — нет! нет! Но признаюсь, благородный супруг стоит зависти; Эрлах ушел и, казалось, с досадою; ему не хотелось оставить меня одну с Куге-лем... А для чего это?.. (После некоторого молчания,) Эмма, Эмма, не ска¬зывай никому, что у тебя на сердце... ( Задумывается.) Явление 8 Г-жа Моро (входит, очень бедно, по чисто одетая; останавливается и оглядывается во все стороны с горестью; наконец, приметив Эмму, осматривает ее с головы до ног с чувствительностью и любопытством) Извините меня! Эмма (приходя в себя) Ах! кто вы таковы, сударыня? Чего вам угодно? Г-Жа Моро Не дом ли это советника Флаксланда? Эмма Так, сударыня. Г-жа Моро Вы, может быть, его дочь? Эмма Я бы желала и на это отвечать вам «так», но... вам надобно говорить с советником? Г-жа Моро Если только можно. Эмма Позвольте мне вас проводить к нему! Г-жа Моро Он один? Эмма Я думаю. Г-жа Моро Если он не один, то я желала бы, чтоб для старой бедной женщины, которая с трудом всходит на лестницу, сошел он сюда в сад. Эмма Я это скажу ему. Г-жа Моро Велико ли его семейство? Эмма Сын в службе и дочь. Г-жа Моро И вы не эта дочь?.. Это жалко! Эмма Вы очень милостивы, сударыня... Как мне об вас сказать советнику? Г-жа Моро Скажите просто: бедная старая женщина. Я надеюсь быть в таком доме, где это имя не затворяет входа. 6 — 4488 Эмма Из ваших слов видно, что вы довольно знаете советника; он тотчас сюда будет. (Уходит.) Явление 9 Г-жа Моро (одна) Право? Ах, добрая девушка! Доверенность к людям — такое рас¬тение, которого человеколюбие почти совсем не поливает! оно часто, очень часто сохнет!.. Так, прежде был он кроток и добр, но — и молод: молодость чувствительна, а старость все охлаждает... Нечего надеяться от него, когда сын мой... Тише! тише!., не говори этого громко, бедная мать! Ты мечтала — твои мечты исчезли... Ах! исчезли!.. Может быть, и он будет меня стыдиться; богатые люди имеют теток, сестер во всяком углу света, а бедные — только в родстве с нищетою... Я подожду от¬крываться: буду замечать. Может быть, он захочет лучше повиноваться благодетельности, чем должности... Ах! вот кто-то бежит но аллее, — не Вильгельм ли это? Он!.. Боже мой, как сердце у меня бьется! Не измени себе, бедное сердце!.. Если из этого дома должно будет идти без отра¬ды, то где найти гроб себе? Явление 10 Советник, г-жа Моро. Советник Мне сказывали, что вам угодно говорить со мной? Чем могу я слу¬жить вам? Г-жа Моро Я эмигрантка! сперва я была сама богата, у меня был муж и дети — теперь нет ничего, кроме этого посоха. Но лучше хочу умереть с голо¬ду, чем ходить с ним и просить милостыню. В молодости училась я мно¬гому, что теперь в старости может доставить мне кусок хлеба. Я умею шить, варить кушанье, печь, мыть... Г. советник, не надобно ли вам смо¬трительницы над домом? Советник Сожалею, сударыня, что принужден вам отказать. Г-жа Моро Может быть, имеете вы малолетних детей — я могу их учить по-французски и английски? Советник У меня сын и дочь, но и те взрослые. Г-жа Моро Ах, Боже мой! и этот дом должна я оставить без утешения. Советник Нет, сударыня, я имею друзей, которым вас могу рекомендовать; а по тех пор можете вы прожить у меня в доме. Г-жа Моро Да наградит вас Бог за это!.. Недаром послали меня к вам — вы ве¬ликодушный человек... Советник Вас послали ко мне? Г-жа Моро Я из Лиона — там знала я одну несчастливую женщину, немку — Филиппину Моро... Советник Боже мой! сестру мою! Скажите, живали она?.. Г-жа Моро Она умерла. Советник Умерла! (Слезы катятся по гцекам его — он отворачивается и, приклонившись к дереву, тихо плачет.) Г-жа Моро (в сторону, подняв руки) Он меня еще любит! он меня еще любит!.. Еще есть на свете, кото¬рый меня любит... 6* *5 Советник (почти про себя) Первое известие в двадцать лет: она умерла! Г-жа Моро И умерла в нищете! Советник О, зачем позабыла она своего брата? Г-жа Моро Нет, она не позабыла его; она молчала из одного только стыда... «Как показаться, — говорила она мне часто, — в этом рубище к своему бра¬ту?., и простит ли он мне когда-нибудь мое преступление!» Советник Она не знала сердца своего Вильгельма. Г-жа Моро Ах нет, она знала его — но боялась прийти в дом родительский, бо¬ялась услышать, что ее родители, умирая, обременили ее проклятием. Советник Они благословили дочь свою! Г-жа Моро Благословили?.. О, для чего не могу принести этой утешительной вести на гроб моей Филиппины!.. Советник Ах! Я все думал, что она вспомнит о своем брате, которого так люби¬ла она в младенчестве... Г-жа Моро (с жаром) Она никогда не переставала любить его! она никогда его не забы¬вала! Советник Я надеялся ее увидеть, и моя надежда росла вместе с этими дере¬вьями... Посмотрите, сударыня — эти липы посадили мы с нею: эту я, а эту она; время соединило их ветви, а где сестра моя?.. (Горестно.) Где сестра моя? Г-жа Моро (с чувством) Она вас любила, она вас любила! Советник Эту беседку посадила добрая наша мать за год пред своею смертью. «Я не доживу до того времени, — сказала она мне, — когда эти ветви дадут от себя тень, но, может быть, некогда будешь ты сидеть под ними с твоей сестрою и обо мне вспомнишь»... Г-жа Моро (тщетно скрывая слезы свои) Нет, я не могу более! Советник (обнимая одну из лип) Ах, я завидую нашим предкам в их сладостных суевериях! Как желал бы я верить, что дух сестры моей обитает в этом дереве!.. Г-жа Моро (шатается, опирается костылем своим и упадает на пол) Брат мой! Вильгельм! Советник Боже! Что это значит? Г-жа Моро (на коленях) Вильгельм! брат мой!.. Советник (бросается в ее объятия) Моя Филиппина! это ты? Г-жа Моро Ах! — не отвергай меня! Советник Тебя отвергнуть?.. (Молчание.) Г-жа Моро Добрый Вильгельм! помоги мне дойти до этих лип, которые мы по¬садили в рождение нашей матушки... Тогда мы обняли друг друга под¬ле молодых былинок, и матушка, смотря на нас, улыбалась — теперь дай мне прижать себя к сердцу под их тенью, и она еще раз улыбнется с неба на детей своих... Советник (ведет к дерновой скамье, которая подле лип, там обнимает ее и со слезами глядит па небо) Матушка, улыбнись на детей своих — ты испросила нам от неба сию минуту! Г-жа Моро (кладет голову свою к нему па грудь) Здесь дай мне умереть! Советник Здесь, у моего сердца — здесь возвратишь ты все наслаждения ми¬лой юности (в радости), сладостные воспоминания! Пойдем, я пока¬жу тебе всякое дерево, с которого мы любили рвать плоды, всякое ме¬сто, где мы с тобой играли; твоя горница в доме осталась по-прежнему; там стоит еще тот черный стол, на котором мы рисовали с тобою, и тот шкап, в котором мы клали все свои работы... (Взглядывает на г-жу Моро, которая лежит почти без чувств на груди его.) Ты не слышишь меня — се¬стрица!.. Эта бледность... Боже мой!.. Эй! Эй! помогите! помогите! Явление 11 Эмма и Иван спешат с разных сторон. Иван Что сделалось? Эмма Ах, бедная женщина занемогла! Советник Она сестра моя!.. Эмма Сестрица ваша?.. (С старанием помогает г-же Моро, которая скоро приходит в себя.) Иван Как? барышня Филиппина?.. Советник Это моя Филиппина! Добрый старик, ты часто со мной об ней пла¬кал; теперь радуйся: она опять с нами. Иван Опять с нами? Ну, слава Богу; я никогда не ждал, чтоб в декабре моей жизни расцвел такой прекрасный цветок! Барышня, узнали ли вы старого Ивана? Г-жа Моро (подает ему руку) Добрый Иван, ты жив еще? Иван Как же, сударыня, жив! И ваш крестник тоже! Эмма Позвольте вас отвести, сударыня, в дом? там будет вам покойнее. Г-жа Моро Нет, моя милая, свежий воздух и вид всего того, что меня окружа¬ет — самое лучшее для меня лекарство. Советник Если любовь наша приносит тебе утешение, то для чего же давно не возвратилась ты в наши объятия? Г-жа Моро Прости мне, братец, простите мне, добрые родители! Часто, когда я решалась твердо победить стыд свой, судьба заграждала мне путь страшными препятствиями. С мужем своим скрылась я отсюда в Лион, отечественный его город; его родители, которых все планы уничтожа¬лись нашим супружеством, ужасно на него рассердились и не приняли нас в дом свой!.. Мы решились положиться на всепримиряющее время и от него ждать счастливейшей перемены судьбы своей. С помощью одного верного не недостаточного друга мы уехали в Америку... Советник В Америку?.. Эмма В Америку! — позвольте спросить, в каком городе вы там жить из¬волили? Г-жа Моро В Карлестовне! Эмма Боже мой!.. (Со смущением и ожиданием останавливается против госпожи Моро, которая не заметила ее движения.) Г-жа Моро Прилежность мужа моего доставляла нам самое бедное пропитание, но мы любили друг друга и были довольны; небо укрепило еще более союз наш, даровавший нам двух милых детей, сына и дочь... Эмма И дочь! Советник Где же она? Г-жа Моро Ах, Вильгельм, не спрашивай об этом! Небо хотело наказать меня за горести, причиненные мною добрым моим родителям... Война, в кото¬рую Америка возвратила свою вольность, сделала нас без куска хлеба; мы возвратились за восемь лет перед сим в Европу. Мать моего мужа была жива еще; она простила нас, мы опять насладились минутою спо¬койствия, как вдруг ужасная революция во Франции разрушила наше счастье; муж мой был усердный патриот, он сделался жертвою коры¬столюбия и анархии. Сын мой — обольщенный молодой человек — эмигрировал с некоторыми знатными и богатыми негодяями!.. Ах, им очень удалось сделать из него самолюбивого и тщеславного безумца и заглушить в нем все чувства природы и должности; я со стыдом при¬знаюсь, что он был первый, который мне попался в этом городе на¬встречу... Советник В этом городе? Г-жа Моро Так, он здесь, я узнала его и не имею и того утешения, чтобы в этом хотя мало усумниться. В сопровождении подобных себе негодяев про¬ехал он верхом мимо меня; «Сын мой!» — вскричала я и бросилась на колена; он услышал голос мой, обернулся — я видела, как щеки его вспыхнули, как узда задрожала в руке его... «Что такое?» — спросил его один из его товарищей; я подняла руки и вскричала: «Я мать его!..» Ах! он стыдился своей матери, стоящей на коленях. «Эта старушка с ума со¬шла!» — сказал он и кольнул шпорами лошадь свою. Советник Бедная Филиппина! Иван Боже мой! и ты терпишь такую негодную траву в прекрасном саду своем! Г-жа Моро Я повинуюсь карающему Провидению! Когда увидела я родитель¬ский дом свой — ах, тогда я почувствовала всю тяжесть своего престу¬пления; но Бог послал мне навстречу моего сына, чтоб равным запла¬тить за равное! Я не ропщу! Рука Божия справедлива и в милостях и на¬казаниях. Кто покидает отца и мать, тот в старости сам лишится детей своих. Советник Но дочь твоя? Г-жа Моро Она страшным образом погибла. Эмма (с поспешностью) Погибла? где? когда? Г-жа Моро Должна ли я и это рассказать вам! Англичане и немцы осаждали Карлестовн... Эмма (вне себя) Немцы!.. Советник Далее, далее, любезная сестрица... Г-жа Моро В одну ужасную ночь город был разграблен и зажжен со всех че¬тырех сторон; все бежали — и я с моим мужем, который нес на руках малолетнюю дочь мою, бросилась из города! сын мой бежал за нами... Только что мы дошли до городских ворот, как вдруг развалившийся дом упал на моего мужа. В ту самую минуту толпа бегущих в узкой ули¬це разлучила меня с ним и увлекла с собою... Два дни после того, блуж¬дая, как вдова, по лесу, встретилась я с ним — но дочь моя, моя Эмма, погибла!.. Эмма Эмма!.. Боже! (Дрожа, упадает па колена перед г-жою Моро.) Г-жа Моро Что это значит? Советник (дрожащим голосом) Сестрица! и эта девушка называется Эммой — и эта девушка была в Карлестовне вынута из дымящихся развалин... Г-жа Моро (с удивлением и в нерешимости) Вильгельм?!.. Советник Нет ли у тебя какой приметы, по которой бы узнать дочь свою?.. Г-жа Моро Ах! никакой, кроме моего сердца! Советник Тогдашний возраст ее? Г-жа Моро Восемь лет. Советник На белье намечено: А. М.? Г-жа Моро (вскрикивает) Амалия Моро! Советник Это она! она! Эмма (бросаясь в ее объятия) Матушка!.. (Г-жа Моро падает без чувств в руки своего брата. Иван рыдает и отирает глаза. Занавес опускается.) ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ Явление 1 Эрлах входит скоро; останавливается вдруг посреди театра; задумывается, через минуту с досадой стучит палкой в пол, как будто хочет сказать: «Так этому быть должно!», и хочет идти далее; с ним встречается Советник и его удерживает. Советник Куда? куда? Эрлах Вон отсюда. Советник Что с тобою сделалось? Эрлах Ничего. Советник Странный человек! Эрлах Зачем черт меня принес в дом этот?.. Советник Ты бредишь?.. Эрлах Нет, говорят тебе, нет! Это не мое дело! и этого никогда не будет! Советник Да что такое? Эрлах Флаксланд! скажи мне, давно ли ты не видал дураков? Вот, смотри на меня — я формальный дурак! дурачина! Советник Удивительный человек! Помилуй, что ты такое себе забрал в голову? Мы тебя целый час ищем!.. Эрлах Меня? Гм! Кому до меня нужда?.. Когда бы я был «один человек», то дело... Советник Мы увидели тебя на лугу, ты ходил взад и вперед, как сумасшед¬ший — и свистал в кулак!.. Эрлах Кому до этого дело? Советник Я хотел сказать тебе... Эрлах Я все знаю! Советник Невозможно! такое неожиданное открытие... «к — ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ — Эрлах Зажми рот с твоим открытием! Говорят тебе, я все знаю: она невеста, жених г. Кугель — ну чего ж тебе?.. Советник Ты его знаешь? Я сам только теперь узнал! Эрлах Ну, вот видишь — я прав! Прощай же! Советник Боже мой! да куда ты? Останься!.. Эрлах Как бы не так! Останься с вами! и будешь чучелой на свадебном пиру! Гм! Как бы не так! Советник Эрлах, я впервые от роду вижу тебя в таком положении, Эрлах Да, я впервой от роду дурак — но за то уж дурак настоящий! Советник Да какая тебе нужда до этой свадьбы? Эрлах Ох, не мучь меня более своими вопросами! Ну, что мне отвечать тебе?.. Разве прикажешь себе все складывать? Гм! Однако ж я давеча проповедовал тебе о ложном стыде; ты также можешь подумать, что и я этой же болезнью болен... Так слушай же — я скажу все, хоть лопну. Я! черт побери! я! язык не ворочается! я влюблен!.. (Зажимает ему ру¬кою рот.) Молчи! молчи! не говори ни слова!.. Советник Ты влюблен? ха! ха! ха! Эрлах Вот! покорно прошу! он смеется!.. Советник Нет! Я очень жалею! Когда бы я прежде узнал об этом... Эрлах То бы, конечно, из дружбы ко мне уговорил ее? Слуга покорный! Черт меня возьми! Она этого и знать не должна! И если ты хоть слово проболтаешь, то мы переведаемся! Советник И кому это придет в голову! В твои лета оспа или совсем не прихо¬дит, или очень редко! Эрлах Хорошо! хорошо! Смейся! Советник В твои лета надобно беречься, чтобы не быть невольником собствен¬ного своего сердца. Эрлах И это не худо! Советник Лучше застрелиться... Эрлах Статное дело! Советник Ты сердишься, Эрлах, полно, брат, верь мне, хотя я и очень люблю Кугеля, но охотно променял бы его на тебя. Эрлах Ха! ха! Какая милость! Советник Теперь дай-ка рассказать тебе... Эрлах Я ничего не хочу слушать! пошли, пожалуйста, мне за почтовыми лошадьми. Советник Как, ты в самом деле?.. Эрлах В самом деле, сударь, в самом деле! Черт побери! Если бы где толь¬ко найти пустыню, в которой нет женщин... (Осматривается.) Вот, до¬бро пожаловать — и она сама катит! С какой умильной рожицею, вер¬но, просить моего благословенья. Советник Кто? (Эрлах, не оборачиваясь, показывает позадь себя палы^ем.) Советник Да это Эмма... Эрлах Ну, чего ж тебе? Ах, брат, таково-то, когда девушка осмью годами старше станет! Советник Так ты об ней говорил? Эрлах О ком же? Советник Невеста г. Кугеля?.. Эрлах (с сердцем) Это я уж наизусть знаю! Советник О! вот это славно! Ха! ха! ха!.. Я тебя с ней одною оставляю! (Уходит скоро.) Эрлах (один) Ну, что мне с нею делать? Вот каково — влюбись, и все пропало! Гм! Лучше я уйду! На что мне она? Прощайте, сударыня, и если вы еще когда попадетесь под развалины, то черт меня возьми, если я... Эрлах! Эрлах! Нельзя ни за что ручаться в свете! Она идет! и уж близко — да что мне до этого нужды? Если я уйду, то она подумает, что я боюсь ее. Нет, нет, голубушка, я не боюсь тебя! Мы сядем здесь в беседке! Может быть, она опять ищет своего «одного человека»... (Садится в беседке и чертит палкою по песку.) Явление 2 Эмма и Эрлах. Эмма (входит, не видя Эрлаха, приблиэ/сается к липам, смотрит на них с некоторым радостным унынием, и, обнявши одну из них, говорит с чувством) Здесь пролила я первые слезы радости! Благодарю тебя, Боже!.. Эрлах (про себя, положа подбородок на свою палку) Да! да! Здесь нашла она его... Эмма Пламенные желания мои исполнились! Эрлах «Пламенные желания»! Ну пристало ли это девушке? Эмма Теперь я буду счастлива! Эрлах Ну, Бог знает! Эмма Все мои горести забыты. Эрлах И Эрлах с ними! Эмма (отходя) Надобно сыскать почтенного Эрлаха... — ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ Эрлах А! Пришла и моя череда! Эмма Как он обрадуется! Эрлах Сомнительно! Эмма (осматриваясь, примечает Эрлаха) Ах! вы здесь! Эрлах (сухо и не переменяя своего положения) Здесь я! Эмма (шутливо) Вы меня подслушали? Это не мое дело! Вы знаете? Знаю. Верно, советник? Да, мне советник сказывал. Эрлах Эмма Эрлах Эмма Эрлах Эмма Но вы не принимаете участия в моей радости! Эрлах О! для чего же нет? Желаю вам счастья. 7 — 4488 Эмма Так сухо? Эрлах Я не умею притворяться — и, сказать правду, я надеялся, что вы мне это скажете ранее. Эмма Ранее? Да как было ранее?.. Эрлах Зачем вы меня прочь отослали? о чем вы перешептывались вместе? Эмма Я вас не понимаю. Эрлах Таково-то делается в свете... Дружба пишет свои законы в сердцах — так точно, как я эти фигуры на песке: любовь дунет, и все пропало! Эмма Неужели благодетель мой не одобряет этой любви? Эрлах О, напротив! Какая мне до нее нужда! Я не участвую в вашем вы¬боре. Эмма В моем выборе? Эрлах Вы его любите, он умный человек, богат, любезен, скромен... Эмма «Он»! «его»!.. Что это значит? Мы, верно, не понимаем друг друга! Эрлах Напротив! Советник мне сказывал, что все согласно с господином Ку гелем! Эмма Конечно! Эрлах Чего ж вам более? юо Эмма Разве это до меня касается? Эрлах До кого же? Вот еще какая странность! Эмма Может быть, потому, что я выросла вместе с Вильгельминой, что мы любим друг друга, как сестры... Эрлах Вильгельмина! Вильгельмина! Что вы мне говорите о Вильгельмине? Эмма Ведь она невеста! Эрлах Вы шутите надо мною? Эмма Сохрани меня Бог! Эрлах Разве не вы говорили с г. Кугелем?.. Эмма Да, это от имени Вильгельмины... Эрлах А дали слово? Эмма За Вильгельмину же! Эрлах Нет, серьезно, без шуток? И благодарность к этим липам, и это вос¬хищение происходит от одной дружбы?.. Эмма, Эмма, как счастлив бу¬дет тот, кого ты полюбишь! Эмма Как это пришло вам в голову? Эрлах Очень натурально! черт меня возьми! я так запутался. Но тем лучше, когда солдат окружен отвсюду огнем, то забывает он опасность. Эмма Любезный г. капитан, ваши слова для меня загадка. Эрлах Может статься; скажи полслова, и я решу эту загадку. Эмма Ваше холодность — ваше удивление — ваш восторг — все это... хо¬рошо, что мы теперь одни! Эрлах А почему? Эмма (шутливо) Посторонний — к стыду вашему — почел бы вас влюбленным. Эрлах К стыду моему? Да, это правда, в мои лета влюбляться стыдно. Эмма Скажите лучше, с вашими правилами! Эрлах Перестаньте надо мною насмехаться. Эмма Помилуйте, как я смею! Эрлах Стыдиться бросить глупые правила будет стыдиться ложно; короче всего — скажите, не приметили ли вы чего за мною? Эмма Что такое? Эрлах Совсем ничего? Эмма Ничего! Эрлах Гм! Как же это можно? со мною черт знает что случилось. — ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ — Эмма С вами? Эрлах Отгадайте! Эмма Трудно. Эрлах Эх! Попробуй, попробуй! Тебе легче отгадать, чем мне разгадать. Эмма Если бы я была посамолюбивее... Эрлах То что бы тогда? Эмма Тогда бы я подумала... Эрлах Что, что такое? Эмма Вы будете надо мною смеяться? Эрлах О, мне теперь совсем не до смеху! Говорите скорее, что бы вы поду¬мали, когда бы были посамолюбивее? Эмма Что... но простите меня! Эрлах Скорее, скорее! я все вам прощаю! Эмма Что вы меня любите!.. Эрлах Уф! Насилу выговорила! Эмма Я позволяю вам смеяться над собою... Эрлах А я тебе позволяю быть самолюбивою. Эмма Только то? Немного! Любовь моего благодетеля сделала бы меня гордою. Эрлах А господину благодетелю ни гордость твоя, ни самолюбие не при¬несли бы никакой прибыли; но прлно говорить об этом — приступим к делу, и, если ты мне чем-нибудь обязана, то разочтемся по-дружески. Эмма Я бедная девка. Эрлах Вот тебе на! Кто не умеет или не хочет считать, тот обыкновенно при¬творяется бедным. Ты, сударыня, говоришь слишком по-светски! Черт меня возьми! В свете нет ничего доброго. Там говорят: она хороша, умна, добросердечна, но бедна Какая до того нужда честному человеку?.. Эмма Все, что я ни имею — ваше. Эрлах Опять! да выкинь из головы эту дрянь! Я замечаю, что ты не хочешь понимать меня. Я для тебя слишком стар, прост? говори без уверток! Эмма Это похоже... Эрлах На свадебное предложеньице? Ну так! так! Теперь мы на прямом пути! Эмма Этот день вы делаете примечательнейшим в моей жизни. Эрлах Право? Что ж это значит: да или нет} Эмма Я вас весьма почитаю... Эрлах А больше ничего? Эмма Девушка редко в большем признается. Если бы вы дали мне время говорить, то давно бы узнали, что несколько часов уже, как другой раз¬делил с вами священнейшие права на мое сердце. Эрлах Разделил! Это не мое дело! Эмма И что вам должно адресоваться к моей матушке. Эрлах К твоей матушке?.. Эмма К сестрице вашего друга, которая некогда с супругом своим убежала в Америку и там в ужасную бедственную ночь лишилась и имения, и дочери. Эрлах (в рассеянии) Лишилась! Как? Эмма Амалия Моро называлась оплакиваемая дочь, которую честный Эр¬лах выхватил из-под горящих развалин. Амалия Моро была воспитана вами и от вас научилась мыслить благородно и быть благородною. Че¬ловек, подавший мне руку для извлечения меня из пламени, поступил благородно — но, может быть, многие на его месте то же бы сделали, избавили бы плачущего младенца от смерти и потом оставили бы его на произвол судьбы его; но человек, который целые восемь лет делил со мною бедное свое жалованье... О, такой человек выше всех похвал! По¬хвала и слава могут быть наградою героизма, для которого иногда по¬требна только минута забвения; но дела благородные не всегда блиста¬тельны. Легче в один час принесть великую жертву, чем в продолже¬ние осьми лет приносить тысячу не столь великих. ю5 Эрлах (который, между тем как она говорила с жаром, различным образом обнаруживал свою нетерпеливость) Готовы ли вы? Эмма Еще не совсем, г. капитан! (С чувством.) Еще не совсем, друг мой, благодетель, брат... Эрлах Брат! Понимаю... Эмма Нет! Вы меня не понимаете! Если б сердце мое было уже отдано дру¬гому, то бы я со вздохом призналась: «Благородный человек! Пожалей¬те обо мне, я не могу любить вас!» Но, благодаря Бога, сердце мое сво¬бодно; почтение, дружба, благодарность, так! сии чувства могут соеди¬ниться в одно, и это одно чувство будет любовь. Эрлах Эмма! Правду ли ты говоришь? Эмма С Эрлахом не для чего опасаться поспешности: к тому же предложе¬ние ваше было для меня не совсем неожиданно: холодность, с какою вы меня оставили, когда я искала и нашла г. Кугеля, открыла мне то, в чем, может быть, вы еще и сами сомневались. Сердце мое забилось при одной мысли воздать моему благодетелю и посвятить ему жизнь, кото¬рую он сохранил мне. Такие обольщающие мечты возбудили в сердце моем надежды, желания — и наконец, г. капитан, без всяких околично¬стей и ложного стыда — если для вас довольно сердца невинного, ис¬полненного чистейшею доверенностью и благодарностью, то я охотно соглашусь быть вашею супругою. Эрлах (берет в восхищении ее руку) Право?.. Эмма! Эмма! что ты со мною делаешь!.. Я бросился бы на колени перед тобою, если бы так часто не смеялся над коленопрекло¬нением. Ну вот! Я стою как болван, не могу выговорить ни слова! Оне¬мел, и перед кем же? Перед твореньицем, которое за восемь лет перед сим было не выше этого куста... Гм! Однако ж коротко да ясно — ты моя жена! черт меня побери! моя милая жена! Пускай они надо мной юб смеются, плевать на них! Ха! ха! ха! да мне и самому смешно. Пускай-ка посмотрят на мою Эмму и удавятся с досады! Она моя! моя! Эрлах пое¬дет с нею в свое отечество! в Швейцарию! Черт меня возьми! Я никогда не бывал так весел! Эмма! Мы купим с тобою деревушку в альпийской долине, где солнце будет светить прямо в окна нашего домика; мы бу¬дем жить, как жили старики наши предки, то есть счастливо! Ура! Да здравствует Эрлах и жена его! (Он подымает ее на воздух и вертит вокруг.) Эмма Любезный Эрлах, матушка идет сюда! Эрлах Какая матушка? Да! я ведь и забыл давешнюю твою сказку. Так это правда, черт меня возьми, теперь мне и знать ничего не хочется. После расскажешь, как все случилось. Мне кажется, что я теперь один с Эм¬мой в целом свете. Эмма Попросим у ней благословения! Эрлах Дельно! дельно! (Бросает шляпу и палку, берет Эмму на руки и почти несет ее навстречу матери.) Явление 3 Г-жа Моро и прежние. Эрлах Благословите нас, матушка! Эмма Матушка, это — мой избавитель и, если вы позволите, мой супруг! Г-жа Моро Он — почтенный Эрлах? он хочет быть твоим супругом? Боже мой, сколько радостей в один день! Государь мой! Вы сохранили дочь мою от смерти... Эрлах (перебив ее) Эх! сударыня! Г-жа Моро Вы сохранили мне последнюю драгоценность жизни! Ах, сударь, слезы матери давно вас благословили! Возьмите ее, она ваша! Эрлах Моя? (Вырывает Эмму из рук матери,) Сюда! сюда! Слышишь ты? ты моя!.. (Смотрит на нее.) Смотри, пожалуй, какая воструха! Ну, думал ли ты, Эрлах, когда ее вытаскивал из-под развалин, что вытащил жену свою?.. Почти странно! Эмма Пойдемте к дядюшке! Эрлах Как? как? К какому дядюшке? (Одумавшись.) И вправду! Вот тебе на! Советник стал моим дядюшкой! Ну попался ж я! Теперь он, по праву родства, присвоит себе право насмехаться над своим племянником... Пожалуй, смейся! Вооружимся против них, дорогая моя Эмма, пускай их скалят зубы, мы на них не посмотрим. Эмма Чего же нам стыдиться? Эрлах Вот прекрасно! Мне того, что я целых тридцать два года был дура¬ком, а тебе того, что ты взялась сделать меня умником. (Хотят рука с рукою идти вон и встречаются Явление 4 с Вильгельминой и Кугелем, которые также рука с рукою идут им навстречу; обе пары, не разлучаясь, останавливаются друг против друга.) Эрлах Кто идет? Приятель! Эрлах Пароль? Вильгельмина Амур и Гименей? Эрлах Браво, у всех своя пара! Это мое дело! Вильгельмина Как, г. капитан? прежде это было не ваше дело. Эрлах Прежде — а теперь нет! Вильгельмина Женитьба — странное обыкновение; а вы стоите с Эммой точно так, как жених с невестой! Эрлах Ну что ж? Лафатер41 позабыл физиономию жениха, но девушка в этом лучше Лафатера: она тотчас угадает! Вильгельмина Эмма, Эмма! Кто бы подумал, чтобы человек, который так обняв¬шись ходит с тобой, был только твой воспитатель! Эрлах Какой черт, воспитатель? Она моя невеста! Слышите ли — смейтесь, смейтесь! Я не боюсь ваших насмешек. Вильгельмина Нет, вы шутите! Кузинушка, ты молчишь! Эрлах Чего же ей говорить? Она сказала да, и конец делу! Вильгельмина (качая, головой) Худо, худо! А вы, тетушка, и позволили! Эрлах А почему бы ей не позволить, госпожа воструха? А? Вильгельмина Такой ненавистник женщин! Г-жа Моро Тем больше чести для моей Эммы! Вильгельмина Такой суровый! Эрлах И дубовая кора, жесткая на дереве, дает от себя тень. Вильгельмина Все ворчит и бранится! Эрлах Бог видит сердце! Вильгельмина Да, потому что может его видеть. Эрлах Это и Эмма может. (Трясет ее руку.) Не правда ли, Эмма, ты видишь мое сердце? (Эмма улыбается.) Вильгельмина Ай! ай! ай! Бедная моя кузина! она пропала! Эрлах (Эмме) Пускай ее болтает! Вильгельмина Г. капитан — второй Цесарь: пришел, увидел, победил] Эмма Разве я его только сегодня узнала? А он тебя? Эрлах Ба! — да если искра попадет в пороховую бочку, то она вмиг взлетит на воздух! Вильгельмина Ба! да я не знала, что у мужчин сердца — пороховые бочки. Однако ж, что сделано, то сделано, господин мизогин расправил угрюмые мор¬щины величественного чела своего... (Приседает.) Честь имею поздра¬вить! Поди сюда, милая Эмма! (Целует ее.) Понимаешь меня? Кугель (подавая руку Эрлаху) Господин капитан, радуюсь сердечно! Эрлах (трясет ею руку) Вот так, по-немецки! Это язык честности. Ну, дети, когда ж свадьба? Кугель Я думаю — завтра! Эрлах Для чего ж не нынче? Эмма Через четыре недели! Вильгельмина Через год! Кугель Кто же решит нас? Вильгельмина Вот тетушка! Г-жа Моро Остерегись, моя милая — я всегда на стороне слабейших! Это — мы, девушки! Эрлах Как бы не так! Г-жа Моро Спросите у моего братца! вот он идет. Явление 6 Советник, прежние. Вильгельмина (бежит к нему навстречу) Папенька! Южный ветер напакостил в саду вашем — всякий ищет себе пары, всякий хочет жениться, Советник Тем лучше! Вильгельмина Наш старик, наш брезгун, ворчун, нелюдим... Эрлах Благодарен за прекрасные титулы! Вильгельмина Целые тридцать два года в голове его был ледяной погреб, который напичкан был холодными сентенциями (показывая на Эмму), но эти го¬лубые глазенки сверкнули, и лед растаял. Советник Тем лучше! Эрлах Конечно, господин дядюшка, тем лучще, если только вам это не про¬тивно. Советник Дорогой племянничек, ты более счастлив, чем сколько стоишь. Эрлах Испанцы ездят в Америку за золотом, а Ганс Эрлах съездил туда и привез такое сокровище, которого всем копаческим золотом не купить. Советник Ты молчишь, Филиппина? Г-жа Моро Я боюсь радоваться настоящему... Ах, сын мой! сын мой! Эрлах Ваш сын? Как, Эмма, у тебя есть еще и братец? Эмма Ах, если б я могла, не краснея, назвать его братом! Эрлах Где он? Кто он? Г-жа Моро Перестаньте говорить об нем, сердце мое разрывается! Советник Так! Не станем помрачать этой светлой минуты своими жалобами — я рад, что наша пестрая компания рассеялась. Вильгельмина Матушка стала жаловаться головною болью, и все один за другим разъехались. Советник Где же твоя мать? Ее одной недостает здесь! Вильгельмина Она заперлась в свою горницу. Советник Заперлась? От нас? Что это значит? Эрлах Верно, что-нибудь доброе! Г-жа Моро Она приняла меня с сердечною радостью и, казалось, была в восхи¬щении от моего неожиданного прибытия. «Небо, — сказала она, — на¬граждает меня заранее! но, любезная сестрица, подите! — через час могу я принять вас так, как должно — через час надеюсь я сделаться до¬стойною этой радости». — ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ — Советник Непонятная загадка! Эрлах Что дашь ты мне, если я тебе ее разгадаю? Явление 7 Иван и прежние. Иван (плачет) Ах, господин советник! Советник Что с тобою сделалось? Иван Я уже пятьдесят лет служу вам... Советник Ну? Иван Еще ребенком полол я здесь в саду негодную траву, гораздо до ваше¬го рождения... Правда, тогда я был глуп и рвал иногда петрушку вме¬сто папоротника. Советник Это и с большими случается, друг мой, что же далее? Об чем ты пла¬чешь? Иван Об том, что боюсь, чтоб и меня не выкинули отсюда, как негодную траву! И не правда ли, господин советник, — если я не персиковое де¬рево в саду вашем, так, по крайней мере, и не репейник! Советник Да кто тебя гонит? — ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ — Иван По сю пору еще никто! но если рубят деревья одно за другим, то, конечно, дойдет и до меня очередь. Мусье Роза, парикмахер — мастер Бифстик, берейтер — синьор Макарони, кухмистер — иг. Ванстман, приворотник — все, все отставлены в чистую. Эрлах А! а! Иван Г-жа советница призывает к себе всех поочередно, отдает им за пол¬года жалованье и отпускает с Богом на все четыре стороны. Теперь управляется она с своею французскою мамзелью, а после нее примется, может быть, и за меня; подумайте, господин советник, я старое дерево, меня пересаживать не годится, к тому ж у меня есть маленькие отрост¬ки — куда они денутся? Советник Не беспокойся! Ты носил меня маленького на руках, учил меня до¬ставать птичьи гнезда! Твоего гнезда никто не тронет. Иван Благодарствую, сударь! Мое гнездо — не воробьиное; от него не на¬добно закрывать сеткой вишен и яблонь. Советник Но я не понимаю... Эрлах Поймешь, поймешь — вот идет добрая жена твоя. Пойдемте отсю¬да, здесь будет такая супружеская сцена, при которой не годится быть свидетелем. Посмотрим, не распущены ли и музыканты; мне жаль это¬го будет, потому что я хочу танцевать и беситься. (Подает г-же Моро руку, прочие идут за ними.) Иван Моя старуха сидит теперь на пороге и плачет, пойду к ней и скажу: «Не плачь старуха, покуда мы живы, по тех пор нас не высадят из это¬го саду». (Уходит. Советник стоит в глубокой задумчивости и не замечает, что он остался один.) 8 — 4488 »5 Явление 8 Советница (в самой простой одежде подходит тихо к советнику и кладет руку на плечо его) Что так задумчив, Вильгельм? Советник Ах, моя милая! — я думал о тебе. Советница И был так печален. Советник (улыбаясь) Твое присутствие разгладило все морщины на лице моем, кроме од¬них морщин старости. Советница Семейственное счастье и морщины старости разгладит. Советник Следственно, я юноша? Советница (берет его за руку) Не обманываешь ли ты меня? Советник Как! Неужели ты сомневаешься в любви моей? Советница Нимало, но для счастья двух супругов нужно нечто более, нежели любовь. Советник Более, нежели любовь? Советница Доверенность! Без нее любовь скоро исчезает. (Советник вздыхает.) Советница Ты вздыхаешь — я вижу, ты еще не привык к откровенности — хо¬рошо, я начну сама. Советник (взяв ее за руку) Милая Элиза, истина, даже и неприятная, от тебя всегда для меня приятна. Советница Очень учтиво сказано! Ты теперь расположен говорить мне комп¬лименты; скажи, пожалуй, какова я тебе кажусь в этом платье? Советник Ты так просто и приятно одета, так мила, любезна... Советница И лучше обыкновенного? Советник О, гораздо лучше в глазах моих. Советница Зачем же ты поминутно даришь меня то атласом, то тафтою и при¬нуждаешь следовать всякой новой моде? Советник Ты выезжаешь. Советница Но должна ли я выезжать? Советник Для чего и нет? для своего удовольствия. Советница Кто тебе сказывал, что мне веселее в другом месте, чем с тобою? Это простое неглиже — о! я уверена, что оно пристало ко мне больше, не¬жели все эти богатые праздничные уборы. Я надела его для тебя, един¬ственно для тебя! (Лукаво.) Поверь мне, в эти складки никогда не на¬бьется пыль ревности. Советник Ревности? Неужели ты думаешь?.. 8' н7 Советница Почему же не думать? Ведь ты меня любишь? Советник Но моя к тебе доверенность... Советница В ней-то все и заключается, добрый Вильгельм! ты по наружности показываешь неограниченную ко мне доверенность, а втайне мучишь себя страшным образом! Ну, не правду ли я сказала, что одной любви не довольно для счастья в супружестве? Советник (в замешательстве) Ты несправедливо обо мне думаешь... Советница Нет! нет! Я все знаю и не требую от тебя признания. Тяжелую рану надобно лечить, но как можно легче до нее дотрагиваться. Я скажу только, что ты сам насильно втащил меня в большой свет — что ты сам отворил вход в дом наш негодяям и повесам. Ты боялся, чтобы моло¬дая жена твоя не наскучила уединенною жизнью в твоем доме? Это была ложная мнительность. Когда же я согласилась повиноваться тво¬ей воле, то ты втайне мучился странными мыслями — и в то же время сам их стыдился... Это был ложный стыд. Муж и жена должны откры¬вать друг другу и самые странные мысли свои; с твоей стороны было бы довольно одного мановения! Может быть, я стала бы над тобой сме¬яться; но, без сомнения, принесла бы твоему спокойствию такую мало¬значащую жертву. О, как часто разрушалось семейственное счастье от того единственно, что не было доверенности между супругами! Как ча¬сто пламя становилось неутишимым от того только, что супруги не по¬гасили первой его искры! Советник (обнимая ее) Добрая, благородная Элиза, прости меня!.. Советница Я прощаю все, но с уговором, чтобы с сего времени ничего без меня не делать. Ты будешь писать, — я буду сидеть у твоего письменного столика с своею работою; когда же ты отделаешься, то мы будем всег¬да вместе. Советник Ты награждаешь меня вместо того, чтобы наказывать? Советница Я выдумала и наказание: ты любишь жить в городе, я люблю жить в деревне; вообрази же, во все три года мы только раз были на своей даче, — это непростительно, и в наказанье должен ты нынче пробыть целое лето со мною. Советник Элиза, это много! Советница Нельзя иначе, и, прошу не прогневаться, ты будешь там кушать только то, что изготовит нам наш немец, потому что французского на¬шего кухмистера я отпустила. Советник Ты, я слышал, много переменила в доме? Советница О, совсем другой штат! Советник Зачем же так себя ограничивать? Советница Для того, чтоб быть довольнее!.. Вильгельм! Вильгельм!.. Возможно ли это? От постороннего узнала то, что ты первый должен был сказать мне — то, что вся наша пышность, все наше изобилие куплены были на счет твоего спокойствия — что я расхищала имение детей твоих — и за что же платила похищенным? За одну разнообразную скуку! Советник Верно, мой Эрлах... Советница Так, он! Благодарю Бога, пославшего его сюда для моего избавле¬ния; без него я была бы все еще в ослеплении, и проснулась бы, может быть, поздно! Жестокий человек! И всему этому был ,бы причиною — ты, твоя недоверчивость. Ты почитал женщин неспособными находить достоинства в таком человеке, который является к ним с пустыми рука¬ми, и не так, как персидские невольники к своему шаху. Учись лучше знать нас! Женщина гордится благородным супругом своим, гордится более, нежели пышностью и богатством; с его почтением согласится она лучше идти пешком, не будучи никем замечена, чем, лишившись любви его, ехать в блестящем фаэтоне и обращать на себя внимание публики. Советник (у ног ее) Элиза! Советница (улыбаясь) Флаксланд! в первый раз должна я тебе напоминать, что ты сорока лет! Стоять тебе на коленях неприлично. Советник Я не знал тебя! Прости мне! Советница (поднимает его и обкимает) Все кончено! Мы едем в деревню! не так ли? В несколько лет по¬правим свое состояние. О, как часто становится семейство бедным от того, что муж стыдится жене своей сказать о настоящем положении дел своих! Нынешний опыт мой так уверил меня в этой истине, что я го¬това собрать всех отцов семейства и каждому из них сказать с пламен¬ным человеколюбием: «Доверенность к твоей супруге! Может быть, ты стоишь на краю пропасти; доверенность спасет тебя; победи ложный стыд — жена первый друг твой, откройся перед нею, и ты найдешь в ней утешителя, советника и помощника». Советник Я стыжусь себя, Элиза, — что молодая двадцатипятилетняя женщи¬на открывает мне глаза — мне, созрелому человеку! Но этот стыд опять ложный — я навсегда выгоню его из груди своей! С сего времени серд¬це мое будет отверсто пред тобою, как пред Богом. Все тайные чувства его будут известны; никогда ложный стыд не заставит меня молчать. Я признаюсь тебе в самых своих слабостях; все, все будет тебе открыто! Советница Благодарю тебя, Боже! Надежда меня не обманула: он опять супруг мой! Советник Твой навеки! Но, Элиза, ты не должна заключить себя навсегда в де¬ревню — я еще богат и могу... Советница Заключить! Наслаждение самим собою и натурою называет он за¬ключением! Советник Но ты не привыкла к уединению! Советница Из любви к своему мужу жена так же легко переменяет свой образ жизни, как и моды: я следую моде и над ней же после насмехаюсь; так точно и с городскою жизнью! Дай мне прожить недели четыре в де¬ревне, и городская жизнь покажется мне столько же смешною, как и старая мода. Советник Ну, если в самом деле... Советница Вот рука моя! Семейственная жизнь будет нашим блаженством. Советник Мирное спокойствие в объятиях любви... Советница В объятиях дружбы и натуры... Советник Доверенность чистая, неограниченная!.. Советница И мы будем счастливы! Советник (обнимает ее) Вечно! Вечно! Явление 9 Эрлах и прежние. Эрлах (с сердцем) Проклятый бес! Когда бы кто-нибудь сломил ему шею! Советник Что с тобою сделалось, братец? Эрлах Гм! Черт меня возьми! Я взбешен, как дурак — чуть-чуть не окре¬стил я его по ушам своею тростью. Советник О ком говоришь ты? Эрлах О дорогом виконте Мальяке, моем почтеннейшем зяте. Советник Как зяте? Эрлах Так! Мошенник этот имеет честь быть братом моей Эммы; и сты¬дится бедной своей матери. Теперь лишь разлетелся было он с обык¬новенными своими ухваточками к нам в садовые ворота; лишь только г-жа Моро его увидела, как вскричала громко: «Сын мой!» и таким го¬лосом, от которого бы сам черт растаял! Повеса остановился и, каза¬лось, испугался, но бесстыдство тотчас пожаловало к нему на помощь. «Madame ошибается, peut etre!» — проворчал он в нос. Мы все удиви¬лись и всякий своим манером растолковали ему все дело; Эмма назва¬ла его братом у а я негодяем. Бедная мать стояла между тем с трепещущи¬ми, поднятыми руками и, казалось, ждала только знака, чтобы прижать его к сердцу... «Я всегда хотел, — продолжал этот бездушный, — быть в родстве с фамилией Флаксланд, но, если для этого нет другого сред¬ства...» — тут пожал он плечами, изогнулся как змея и захлопнул за со¬бою дверь! «Эй, государь мой, — закричал я ему вслед, — изо всех ро¬дов ложного стыда самый скверный твой! Кто стыдится бедной своей матери, для того, что боится насмешек подобных себе негодяев, тот мо¬шенник, слышишь ли?..» Советник Бедная сестра моя! Где она? Эрлах Ее стараются там утешить! Вот она! Посмотрите, как лицо матери скоро бледнеет от горести! Явление 10 Г-жа Моро, Кугель, Вильгельмина, Эмма и прежние. Советник Милая Филиппина! Г-жа Моро Братец, прошу тебя, не говори об нем более, не говорите никто об нем! Вы будете только упрекать его — а мать не может его защи¬тить против ваших упреков! Ах, уже до того дошло, что любовь матери должна умолкнуть! О, для чего он не умер в колыбели! я бы могла ска¬зать теперь: «Смерть лишила меня милого сына!» Эмма (ласкаясь к ней) У вас еще есть дети! Г-жа Моро Потерянное дитя всегда самое любезное! Советник Итак, нет в жизни дней совершенно ясных! Г-жа Моро Прости меня! Я не хочу роптать... Бог столько радостей послал мне нынче! Ах, что я была за несколько часов перед сим! Обнимите меня, мои дети! (Обнимает Эрлаха и Эмму и прижимается к последней с величайшею нежностью.) Эрлах Вот рука моя, матушка! я буду вашим сыном! забудьте негодяя! — ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ — Советница Что я вижу? Наш ненавистник женщин обратился? Вильгельмина Скорое обращение не много обещает! Эрлах Госпожа мудрость, извольте знать, что любовь из всех правил ис¬ключение. Вильгельмина Но вы столько раз клялись вечною ненавистью к женщинам! Кугель К женщинам, а не к ангелам. Эрлах Вот славно, г. земляк! Вильгельмина (к Кугелю) Государь мой, с какой стати вы хвалите других, а не меня! Гм! если вы таковы в женихах, то чего ждать от вас, когда вы станете господином мужем Учитесь у батюшки, он уж не ребенок! и три года как женат, а глаз не спускает с матушки. Советник Старайся ей быть подобною! Она сделала меня счастливейшим че¬ловеком; радуйся, Эрлах — мы едем в деревню! Эрлах Резон. Советница Благодари ему! Эрлах Тс! Ни слова более! Советник Друг не благодарит словами! Эрлах Веселитесь, дети! Теперь здесь целый хоровод счастливых людей, запоем песню! (Поет один.) Радость кроткая, благая!42 Радость, дщерь небес святая!.. Эй, музыканты, играйте! (Музыка за театром, все подают друг другу руки и, составив полукруг, поют.) Хор Кто нашел под солнцем друга, С кем любезная супруга Делит бремя жизни сей — Тот приди к нам, в круг друзей! Радость кроткая, благая, Радость, дщерь небес святая! С чистой, пламенной душой Мы в чертог вступаем твой!.. (Занавесь опускается и последние звуки слышны уже тогда, когда совсем закрылась.) Конец БОГАТЫРЬ АЛЕША ПОПОВИЧ, ИЛИ СТРАШНЫЕ РАЗВАЛИНЫ Опера] [Действующие лица2:] Алеша Попович, богатырь Барма Кудрявая Голова, его оруженосец Горюн Разбойник, бывший богатырь и обладатель развалившегося замка Милолика, жена его, под разными видами Громовой, вельможа киевский, живущий в своем замке близ Киева Любимира, его дочь Ольга, ее мамка? Тороп, первый служитель Громобоя4 Добрыня Никитич Чурило Пленкович Василий Богуслаевич богатыри Еруслан Лазаревич I Илья Муромец I Калита J Соловей, певец Силу ян, содержатель гостиницы близ Киева Мария, его дочь5 Провор, его мальчик Добрада, благодетельная волшебница Служители, воины богатыря Калиты, судии сражения, служители Громобоя, служители. ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ Гостиница. Алеша Попович, Илья Муромец, Чурило Пленкович, Еруслан Лазаре-вич, Василий Богуслаевич сидят и пьют вино большими чарами. Соловей, певец, сидит между ними с балалайкою и поет. Слуэ/сители, оруженосцы, Барма Кудрявая Голова, Силуян. Провор разносит вино. Веселый хор Пейте сладкое вино, Пойте песни хором! Кто не любит пить вино, Тот живет напрасно! В добрый час Наливай! Чашу вместе разопьем! Душу, сердце оживим! Кто с людьми, как нежный брат, Страждущих помога — Тот приди в наш тесный круг! Мы того с весельем В знак любви Обоймем — Другом, братом назовем, С ним союз свой заключим! Кто красавицей любим, Кто пылает страстью, Тот блаженство испытал, Тот прямой друг славы! О любовь, Жизнь сердец, Спутник воина в бою — В нас свой пламень изливай! Чурило Пленкович Прекрасно поешь, приятель! Откуда ты? Соловей Из Новагорода! Теперь иду из Киева; был на этом великолепном празднике, который давал великий князь Владимир своим боярам! Видел ваши богатырские игры — скажу откровенно, что больше всех удивил меня богатырь Алеша Попович! Алеша (который сидел задумавшись) Что? Кто меня спрашивает? Соловей Я говорю, что вы перед всеми отличились на играх богатырских в Киеве. Я заметил еще больше. Не погневайтесь, если скажу, что вы очень умильно поглядывали на прекрасную Любимиру, дочь боярина Громобоя, что вы даже краснели, когда нечаянно встречались с нею глазами, что она сама краснела, что вы одни ее занимали, что все про¬чие богатыри ею не замечались, что... Барма (подает ему чарку) Выпей, добрый человек; я вижу, что ты и петь и говорить большой охотник! Соловей Ошибаешься! (Выпивает одним духом все вино.) Провор Чтобы тебе лопнуть, опивало! Барма Молчи, дурачило! Разве не знаешь, что такое горло много барыша приносит! Провор Не верю! Эти господа умеют петь, а не платить. Василий Богуслаевич Чурило Пленкович, Еруслан Лазаревич — пора нам ехать. Еруслаи (встает) Пора, пора, Василий Богуслаевич! Чурило (к своим оруженосцам) Сила! Пресвет! Седлайте коней; готовьтесь. (Некоторые оруженосцы выходят.) Илья В Киев, Чурило Пленкович? Конечно, пленила тебя какая-нибудь красная девушка! О, на прошедших богатырских играх было множе¬ство красавиц! Трудно выбирать в такой куче. Чурило Я не смотрел на них! И было ли время смотреть! Илья Не смотрел! Право? Какой чудак! Для чего же ты живешь на свете? По моему мнению, человек, у которого сердце не забьется при виде красавицы, конечно, без нужды бременит землю. Я бы советовал ему поскорее утопиться! Явление 2 Те же и Сила оруженосец. Сила Оседланы лошади, господин богатырь! Чурило Простите, товарищи! Алеша Попович, мы должны ехать ко двору князя Владимира! Василий Богуслаевич Если до завтра здесь пробудешь, то, может быть, еще увидимся... Еруслап И найдем тебя не таким печальным! (Целуюгпся.) Алеша Кто знает, что быть может! Илья (Чуриле) Скажи киевлянам, Чурило Пленкович, что я их покорный слуга, что я даю богатырское слово служить им верою и правдою. Чурило Скажу, скажу; за других хлопотать мое дело. (Все три уходят.) Илья Постойте!., еще по чарке! (Бежит за ними.) Барма (берет чарку и кувшин) Вот настоящий богатырь! Пьет до упаду! (Уходит.) Явление 3 Алеша Попович, Соловей, Силуяп Соловей Вы, господин богатырь, всех победили на последних игрищах! Алеша Победил — и остался побежденным! Соловей Что вы говорите? Я вас не понимаю! Алеша Ах, брат, как прекрасна эта Любимира! Соловей Подлинно, прекрасна! Какие глаза! Какая поступь! Какой румянец! Алеша Далеко ли замок вельможи Громобоя? Соловей Неужели хотите к нему ехать? Не думаете ли посвататься? Алеша Попробую счастья! Соловей Жаль мне вас! Этот старик есть самый скаредный скупец! Богатырь Калита — почему богатырь, не знаю — прельстил его своим золотом, своими сокровищами! Он жених Любимиры; уже все условия сделаны. Алеша Жених? условия сделаны? Милосердные боги, для чего я не богач!.. Явление 4 Те же и Милолика, в виде старого путешественника. Милолика Здравствуйте, добрые люди! Благодарю богов, что нашел на дороге эту гостиницу! Силы мои истощились; ужас прошедшей ночи едва не умертвил меня. Алеша Напой вином этого доброго старика. (Силуян подносит ему вина.) Кто ты? Откуда идешь? Милолика Из великого Новагорода; ходил молиться Перуну6; прошедшею но¬чью застигла меня ужасная гроза на дороге: я спрятался в одно разва¬лившееся строение, которое недалеко отсюда, подле леса... Силуяп (всплеснув руками) Ах, бедный человек! Знаешь ли, куда заносила тебя нелегкая? в страшные развалины7 — так у нас называют эту кучу камней — чудное дело, что ты жив остался! Алеша Садись, старик, выпей еще чарку: вино подкрепляет силы. 9 — 4488 »3» Милолика Благодарю тебя, добрый незнакомый человек! Алеша Скажи мне, Силуян, что это за развалины? Силуяп Это проклятые развалины. Там делаются страшные чудеса. Там ви¬дят огромных волотов8 с огненными глазами, рогатых лешаев, русалок, которые кричат, воют, плачут, смеются! Иногда целую ночь не заснешь от этих неугомонных соседей. Сказывают, что на том месте стоял когда-то замок одного богатыря, которого прозвали Горюном Разбойником за то, что он разбойничал по дорогам; говорят, что он был друг одно¬го злого чародея, людоеда, безбожника, сожженного молнией Перуна, говорят... Алеша (смеется) Ха-ха-ха!.. Что еще говорят?.. Силуяп Не смейтесь, послушайте! Этот Горюн Разбойник долго проказни¬чал на сем свете; не было от него проходу ни встречному, ни попереч¬ному, всех душил и резал; наконец, вдруг он и жена его, Милолика, пропали, не знаем, не ведаем куда... С тех пор замок опустел, почти раз¬валился и сделался жилищем привидений, волотов, лешаев, русалок. Алеша Чудная сказка! Я любопытен видеть этот прекрасный пустой замок! Силуяп Покорно прошу дослушать! Силуяп и Соловей (поют) Романс Там пышный замок прежде был, Там жил Горюн с женой; Он был разбойник, людоед, Ужасный человек! Полвека более прошло, Как он пропал невесть куда! Безбожник — в бешенстве своем Зарезал бедную жену! Она красавица была, Жила в тоске, в слезах; И в гробе ей покоя нет: Ее печальный дух Скитается и день и ночь, Пугает робких бедняков, Пугает дерзких смельчаков, Но зла не сделал никому! В развалинах богатый клад Для смелого сокрыт; Там кучи золота, сребра И камней дорогих. Кто бедный успокоит дух — Тот будет счастлив и богат! Тот все сокровища возьмет! Желаю счастья смельчаку! (Оба уходят.) Явление 5 Алеша Попович, Милолика. Потом Добрада волшебница. Алеша Чудная повесть! Милолика Вы хотите, господин богатырь, ехать к боярину Громобою, хотите свататься за дочь его Любимиру? Алеша Хочу! Кто тебе сказывал? Милолика Желаю вам счастья! Но прежде, нежели его получите, вы должны будете победить множество препятствий! Много испытать ужасного! 9* 133 Алеша Что ты говоришь, старик? Милолика Мужество и непоколебимость приведут вас к вашей цели! Без них ни в чем не успеете!.. Не забудьте о бедном, страждущем духе в ужасных развалинах, богатырь! Одним его искуплением приобретешь желаемое счастье. (Гром гремит. Является Добрада в белом лучезарном платье.) Избранный Чернобогом9 — Страданья Милолики Ты, юный богатырь, прервешь! Скорей сверши устав богов! В награду смелости своей С любезной будешь сопряжен! (Исчезает.) Алеша О Перун!.. Что это значит? Что я слышал?.. Не сон ли меня обманы¬вает! Милолика Нет, не сон! Ты видел перед собою Добраду: благодетельную вол¬шебницу, твою покровительницу! Мужайся, молодой человек! Ступай в замок Громобоя!.. Но прежде искупи страждущий дух Милолики: на этом подвиге основано все твое счастье. Алеша Кто мне за него поручится? (Громовой удар. Милолика является в своем настоящем виде — в виде духа женщины.) Дух Я, богатырь! Успокой меня во гробе! Ужасные боги осудили меня на страдание: мучусь, скитаюсь по свету и не нахожу нигде спокойствия... Успокой меня во гробе и будешь счастлив! (Исчезает.) Явление 6 Алеша Попович. Скоро потом Барма Кудрявая Голова. Алеша (пораженный ужасом) Боги! Какое чудесное явление!.. (Смотрит на то место, где стоял дух.) Барма (входит) Ну, можно сказать... (Останавливается; про себя) Что это мой бога¬тырь так уставил глаза в пол?.. Что ему чудится? Алеша Так, еду к боярину Громобою! Если он пренебрежет меня ради моей бедности, то исполню повеление духа! Любимира будет моя, непремен¬но будет! Барма (струсив, про себя) Дух, дух... Что он говорит о духе?.. Поскорее убираться отсюда... (Хочет бежать, Алеша кличет его.) Алеша Барма! Барма (не оборачиваясь) Не слышу ничего! Алеша Куда ты бежишь; остановись! Мы едем к боярину Громобою! Хочу жениться на его дочери! Барма В самом деле! В добрый час! Желаю вам счастья! Пора одуматься. Мне давно наскучило шататься с вами по белому свету!.. Алеша Когда смеркнется, ступай за мною в страшные развалины. Барма (испугавшись) Куда?.. Как?., в страшные развалины?.. В эти развалины, которые под¬ле леса — где живут привидения, горные духи, огненные змеи?.. Алеша (улыбаясь) Да — я хочу к ним в гости... Барма Прекрасная выдумка! (В слезах.) Но знаете ли, господин богатырь, что вместо угощенья нам свернут головы или повесят нас ребром на крюк! Помилуйте, образумьтесь, неужели хотите жениться на чаро¬дейке! Алеша Я тебе сказал, что мы в сумерки едем на страшные развалины! Барма Но за что хотите вы меня изувечить и уморить?.. Добрые люди гово¬рят, что нет ничего на свете опаснее, злее чародеек и волшебников... Алеша Замолчи,урод! Барма Я вам скажу... Алеша Я буду дожидаться тебя у ворот. (Уходит.) Явление 7 Барма и Провор из боковой двери. Барма (глядит за ним вслед) Дожидаться у ворот... Конечно — изволь дожидаться — прождешь долго... Разве я сумасшедший? Кто меня понесет к лешаям и русалкам? Провор (ударив его по плечу) Что ты говоришь, приятель? Барма Ай! ай! Господин волот, не гневайтесь! Он хочет задушить меня!.. Провор Опомнись: я — Провор. Барма (вылупя глаза) Провор!.. Да! ты — Провор... Провор Отчего же ты так испугался? Барма Безделица! Мне пришел в голову вздор... Скажи мне, Провор — зна¬ешь ли страшные развалины? Провор Как не знать... Духи меня попугали... Барма Так это правда! Провор Я шел однажды под вечер мимо леса. Что же! Вдруг все вокруг меня загорелось! Страшный великан, с синим лицом и огненными глазами... Барма С синим лицом, огненными глазами... Провор Да! — пробежал мимо меня и завыл диким голосом... Барма О нет, не пойду с вами, господин богатырь! Извините меня! Я не охотник до такой прекрасной музыки... Ария Напрасно! Я, право, не глуп! С духами боюсь говорить! Они не умеют ни с кем пошутить! Зайди к ним — не выйдешь! Простись с головой... Нет, лучше останусь я здесь... И лучше с вином подружусь! Есгь духи. Людьми их зовут, Которых не ночью искать — Мне с теми встречаться не страшно нигде, Для их избавленья и я — богатырь! Я им — всепокорный слуга! Я им рад душевно служить! (Уходит.) Явление 8 Провор. Скоро спустя Мария. Провор Барма Кудрявая Голова говорит правду: безопаснее водиться с жи¬выми, телесными духами, то есть с людьми, нежели с этими страшными привидениями, от которых волосы становятся дыбом и выходит холод¬ный пот на теле. Мария (вбегает) Это ты, Провор! Богатыри поехали! Провор Скоро назад будут — через два часа; много если через три! Мария Певец Соловей остался: я просила его сказать за нас доброе словеч¬ко отцу, Силуяну. Провор То есть об нашей свадьбе?.. Сомневаюсь, чтобы он согласился. Мария Почему же сомневаешься? Провор Потому, что я совершенный бедняк! Ничего не имею! Гол как со¬кол!.. Послушай, Мария, сказывают, что там, под страшными развалина¬ми, погребено сокровище! Что, если бы я... Мария Что ты говоришь, Провор!.. Надобно победить двадцать волотов, разогнать кучу лешаев и русалок, чтобы достать это сокровище... Провор О нет! покорный слуга... Я с ними не слажу... Лучше отказаться от сокровища! Мария Не беспокойся, мой милый! батюшка когда-нибудь согласится! Он все говорит: не время, вы еще молоды! Со временем скажет: теперь время, добрый час, мои дети... Мы бедны! Что ж за беда, разве мало бедных! Станем работать; когда любишь друг друга, то и работа кажет¬ся забавою! Не так ли, Провор? Провор Так, моя милая Мария! Мы станем любить друг друга, очень лю¬бить, — и верно будем счастливы! Провор и Мария Дуэт Провор Дай руку мне, мой милый друг! Со мною будешь ты счастливо жить, С тобой веселье я & жизни найду! Год или два — я твой навек! Мария Провор, твоей я быть хочу! Когда же будешь печален, угрюм — Моей любовью утешу тебя! Миг нас смутит — миг помирит! Оба Минутные ссоры — приправа любви, Мы будем браниться и весело жить! Когда же нас Лада10 детьми наградит — Мы будем друг друга сильнее любить! Явление 9 Палаты боярина Громобоя. Громобой, Алеша Попович. Алеша Ты ли боярин Громобой? Громобой Я! Чего ты хочешь, незнакомый человек? Алеша Я богатырь Алеша Попович; служу с честью князю Владимиру. Дочь твоя Любимира мне понравилась: будь мне отец, отдай за меня пре¬красную Любимиру!.. Я видел ее в Киеве на прошедших богатырских играх; она как солнце светилась между другими киевскими красавица¬ми... Я подумал: неужели отец не захочет счастья такому неоцененному сокровищу; скажу ему, что люблю его прекрасную Любимиру — лю¬блю, как должно совестному богатырю; он знает, что одна любовь де¬лает жену счастливою, и отдаст мне дочь свою... Так я думал, вельможа Громобой! Скажи — неужели обманулся я в своих мыслях?.. Громобой Обманулся, богатырь Алеша Попович! Я люблю свою дочь, это прав¬да; рад жениху честному человеку; но желаю, чтоб дочь моя не нужда¬лась; ты беден! Алеша Беден! Но разве одно богатство делает человека счастливым? Ты за¬был любовь и душевное спокойствие! Я могу прокормить и жену, и де¬тей. Чего же для тебя больше?.. Громобой Этого мало... Дочь моя не может быть твоею! Никогда не будет! Алеша Никогда!.. Ты, видно, не знаешь, что такое любовь, жестокий чело¬век! Ты, видно, ни во что ставишь счастье своей дочери, которым готов пожертвовать куче золота!.. Погуби ее, безжалостный! Может быть, со временем откроются глаза твои, но это будет уже поздно... Громобой Любимира имеет жениха. Богатырь Калита, богатый, честный чело¬век, за нее сватается, — я их помолвил, и ни за что не переменю слова. (Уходит.) Алеша Он не оставил мне никакой надежды!.. Бедный я человек! Лада мне жестоко отмстила! Я прежде смеялся над любовью, называл ее сумас¬шествием, думал об одних сражениях, гонялся за дикими зверями, по¬бивал войска и побеждал богатырей — теперь люблю страстно и пла¬менно!.. Чувствую даже, что сила руки моей уменьшилась... (Молчание.) Мне ли, богатырю, страдать, как ребенку!.. Но разве нет никакой на¬дежды?., а волшебница Добрада?.. а сокровище, сокрытое в страшных развалинах?.. (Думает.) А! Чувствую новую живость в душе моей! Так, все сделаю; все препятствия уничтожу! Любимира моя!.. Но должно ее уви¬деть, и потом начать действовать! Явление 10 Терем Любимиры. Любимира сидит за пяльцами перед окном и шьет. Ольга. Ольга Что так приуныла, мое милое дитя? Я тебя не узнаю! Ты совсем на себя не похожа! Любимира Ах, мамушка! Сама не знаю, что со мною делается! Не глядела бы на белый свет! Так скучно, так грустно! Ольга Хочешь ли, отгадаю, что у тебя на сердце... Ты не даром была на ки¬евских игрищах. Богатырь Алеша Попович тебе понравился. Я видела, какими глазами ты на него смотрела, — как ты вся попунцовела, когда он на тебя взглянул... Любимира Кто тебе это сказывал, мамушка! Какой волшебник научил тебя узна¬вать тайные скрытные чувства?.. Ольга О! Я все знаю, от моих глаз ничто не утаится! И пора знать! Я до¬вольно пожила на сем свете... Я еще тебе скажу более: богатырь любит тебя всем сердцем. Любимира (с робостью) Ах! Что ты говоришь?.. Неужели?.. Как бы я была рада!.. Но почему ты знаешь? Ольга Знаю! Поверь мне! Он смотрел на тебя так пристально, так нежно... Надобно быть слепою, чтоб этого не заметить. Любимира Милая мамушка! (Задумывается.) Видно мне не суждено быть счаст¬ливою; батюшка назначил мне другого жениха! Этот несносный бога¬тырь Калита... О! как я его ненавижу! Ольга Что делать, мое дитя! Надобно покориться! Наша доля — терпение и покорность. Любимира Хорошо это говорить, но как тяжело исполнять. Я никогда не буду счастлива. Явление 11 Те же. Добрада, в виде маленькой девочки с лирою. Добрада Здравствуй, красавица! Здравствуй, старушка! Скажите мне, где я найду Любимиру прекрасную? Ольгц Вот Любимира прекрасная! Кто ты, малютка? Как зашла в наш терем? Добрада Меня послал богатырь Алеша Попович! Любимира Ах, мамушка! Ольга Богатырь Алеша Попович? Что это значит?.. Кто ты, говори! Добрада Я дочь одного киевского певца... Знаю множество прекрасных пе¬сен... Самых прекрасных... Хотите ли, спою вам одну? Любимира Спой, милая! Охотно буду тебя слушать! (Добрада играет па лире и поет.) Романс С горем в сердце на бреге ручья Сидела Пламира в слезах. Слезы катились в быстрый ручей И орошали травку, цветки... Бедняжка! что сделалось с ней!.. Арфу в руки — запела она Печально о нежной любви! Тише и тише лился ручей, Трепетом тихим шумели листы: Любовью лишь счастливы мы! Вдруг подходит к ручью богатырь — Прелестный, как бог Световид11! В сердце Пламиры — пламень, любовь! Милый друг сердца здесь перед ней! Пламира! предайся ему. (Убегает.) »4з Явление 12 Любимира. Ольга. Потом богатырь Алеша Попович. Любимира Что это значит? Странное явление! Голбс этой девочки так меня трогал... Ольга Боярышня, Любимира — я слышу стук! Идет мужчина... Ах, небо, что это? Любимира (прячется в ее объятия) Мамушка! Богатырь Алеша Попович!.. Как он зашел в наш терем?.. Богатырь Прости меня, Любимира прекрасная! Мое сердце и добрый дух при¬вели меня к тебе... Я не мог забыть тебя с той минуты, как увидел на киевских игрищах. Я люблю тебя! Но ты обещана другому... Любимира Ах, мамушка, что ему сказать?.. Ольга Бедненькая, как ты робка! Подними на него глаза, поговори с ним... Любимира Я боюсь, сама не знаю чего... Но сердце мое трепещет так сильно... Богатырь Я видел твоего отца, боярина Громобоя... Жестокий человек! он ли¬шил меня всякой надежды! Но я хочу знать, что думает Любимира? Неужели она предпочтет богатства нежнейшей любви, пламенному сердцу, которое боготворит ее!.. Любимира (с живостью) Ах нет... (Оторопев.) Что мне ему сказать, мамушка! Богатырь Если я не должен надеяться любви твоей — то удалюсь! Оставлю Киев; поеду побивать врагов отечества и, может быть, на сражении найду смерть, конец моим мученьям... Ольга Что ты на это скажешь? Глупенькая, она молчит, краснеет!.. Я буду говорить за тебя! Добрый богатырь, Любимира тебя любит, желает быть твоею, но повеление отца для нее свято!.. Может ли честная де¬вушка противиться воле родителя! Богатырь Любимира! (Берет за руку.) Ты меня любишь, прекрасная Любимира? Любимира Прекрасный богатырь, чего ты от меня требуешь?.. Богатырь Скажи одно слово, любезная! Одно слово... оно решит мою участь — оно оживит мое мужество! Ты будешь моя! Никакая сила, никакое мо¬гущество не похитят тебя из моих объятий... Хочу знать только, любим ли я тобою? Должен ли действовать для получения руки твоей? Любимира Ах! можно ли теб# не любить?.. Богатырь (прижимает ее к сердцу) Прелестная, невинная Любимира! Ты восхищаешь мою душу! Кля¬нусь именем Перуна, ты будешь моя, или я сам погибну! Прими этот поцелуй в уверение чистейшей, благороднейшей любви! Явление 13 Те же. Богатырь Калита вбегает в бешенстве и разлучает любовников. За ним Громобой, Тороп, несколько служителей. Калита Изменница! Любимира Спасите меня!.. Богатырь Калита!.. Калита А! вижу, что я пришел не в свое время!.. Бесстыдная!., бессовестная! (К Алеш Поповичу.) А ты, богатырь, как позволяешь себе обольщать молодых, неопытных девушек? Разве забыл ты, что никакой мужчина не должен ходить к ним в терем! Бесчестный человек, я накажу тебя; узнаешь... Алеша Богатырь Калита, советую тебе замолчать! Калита Защищайся! (Обнажает меч.) Любимира Помогите! Спасите нас! (Хочет бежать.) Калита Постой, изменница!.. Я хочу повергнуть твоего обольстителя мерт¬вого к ногам твоим! (Устремляется на Алешу Поповича, который выбивает из рук его меч.) Алеша Даю тебе жизнь! не хочу пользоваться своим преимуществом... Калита (в бешенстве) Оруженосцы! конюшие! служители! (Они являются.) Возьмите его, умертвите, бросьте в реку! (Окружают Алешу Поповича.) Алеша (махая мечом) Никто не подходи! первый, кто приблизится, погибнет! Калита Трусы, берите его! Громобой (с обнаженным мечом) Что здесь происходит?.. (Сражение. Алеша Попович окружен, обезоружен. Громовой удар. Все остаются неподвижными. Посреди является дух, в виде воина, покрытого черными латами, с закрытым забралом шлема.) Дух (Остановка в музыке при громовом ударе) Калита! разве мало одного убийства! взгляни сюда!.. Кто это?.. Узнай Мирославу, преступник! (Громовой удар — задняя декорация подымается, виден черный лес; на земле лежит женщина, окровавленная, с кинжалом в груди. Гений смерти в покрывале, с потупленною головою, обратив факел жизни, погашает его.) Калита О Перун! Я погиб! (Падает на землю. Дух и Алеша Попович исчезают.) Занавес опускается. ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ Явление 1 Гостиница. Илья Муромец, Чурило Пленкович, Василий Богуслаевич, Еруслан Лазаревич за столом. Провор. Еруслаи Вина, мальчик! Провор Видно, вы очень торопились, что так скоро назад пожаловали из Ки¬ева! Сейчас принесу все, что вам угодно! (Выходит.) Чурило Кто мог думать, чтобы это сделалось с богатырем Алешею Попови¬чем!.. Как вообразить, чтобы такой урод, каков Калита, мог перебить у него дорогу! Любимира достанется в когти этому негодяю! Василий Богуслаевич Он богат; ослепил старика Громобоя своими деньгами! вот истолко¬вание загадки; но про него рассказывают страшные вещи! 10—4488 Чурило Да, и я слышал! Он любил Мирославу — дочь нашего доброго, ста¬рого богатыря Добрыни Никитича! Она его не любила, не хотела об нем и слышать! Что ж?.. За неделю перед сим эта красавица пошла гу¬лять в рощу, на берег Днепра — и не возвращалась! Ее нашли мертвую, с кинжалом в груди... Отец в отчаянии... Еруслан Подозревают Калиту! Илья Муромец Вот какова любовь ваша! Смотрите, какие проказы она делает!.. Провор (с вином) На здоровье вам, честные богатыри! Только не ленитесь пить! Мы вином богаты! Еруслан Давай, давай, мальчик! (Пьет.) Ты, мне кажется, весельчак? Провор Ваша правда! Люблю смеяться и петь... Если прикажете, повеселю и вас песнею! Еруслан Пой, пой! Провор*2 (поет.) Явление 2 Те же, кроме Провора. Скоро потом Барма. Барма (входит в слезах) Ох, ох, мой добрый господин! Бедный богатырь Алеша Попович!.. Я говорил ему: не ходи, будет худо... Он не послушался! Теперь поми¬най, как звали. Еруслан Что ты, Барма? Где твой богатырь? Василий Богуслаевич Ведь ты ездил с ним к боярину Громобою? Барма Ездил, ездил... но без него назад приехал! Ах, бедный Барма Кудря¬вая Голова! Не видать тебе господина такого доброго, милостивого, ласкового! Что с ним сделали!.. Чем он виноват! Какое преступление любить прекрасную девушку, которая сама нас любит?.. Илья Муромец Говори толковитее, безмозглый! (Трясет его за шивороток с силою.) Где богатырь Алеша Попович? Барма Эй, эй — не душите меня!.. Где ему быть? вы видите, что его здесь нет! Чурило Не вызвал ли его на поединок бешеный Калита?.. Говори, негодяй, или я тебе раскрою натрое голову! (Толкает его.) Барма (кричит) Помилуйте! Я ничего не знаю!.. Богатырь пропал... Какой-то чаро¬дей утащил его!.. Чурило Этот болван с ума сошел. Алеша Попович наш друг и названный брат... Надобно узнать, что с ним сделалось. Разошлем гонцов! Все Разошлем!.. Скорее! скорее! Чурило А если бездельник Калита изменнически умертвил его, то отмстим за своего товарища... Этот негодяй давно нам солон! (Уходят.) Явление 3 Барма. Скоро потом Алеша Попович. Барма Подите, подите! Попадетесь и вы в когти какого-нибудь волота... Что теперь будет со мною, горемыкою... (Входит Алеша Попович и оста¬навливается в дверях.) Счастье, что всем известна моя трусость! Алеша (приближается) Это правда! и мне известна! Барма (дрожит, падает па колени и закрывает глаза рукою) Ай! ай! ай!.. Пропал я! Дух моего господина!.. Помилуй! не гневайся! во всем признаюсь!.. Алеша Что с тобою сделалось, Барма?.. Ты с ума сошел!.. Барма! Барма! (Толкает его.) Барма Я не Барма!.. Не тот Барма... другой... Алеша Бредишь, дурак! Барма Нет! в самом деле!.. Я, может быть, немножко похож на него... с за¬тылка... Но я не Барма. (Про себя.) Хотел бы превратиться в осла, в мед¬ведя — только бы от него избавиться... Алеша Мы едем сейчас в Киев! Слышишь ли! Вставай! Барма (не открывая глаз) Говорят, что я не Барма... Оставь меня в покое. Алеша Кто же ты, бездельник? Барма Кто я?., я кто?.. Я богатырь... я называюсь... называюсь... (Опомнясь.) Ах, милостивый государь! поверьте, что я не Барма, который имел честь называться вашим покорным конюшим и оруженосцем тогда, когда вы изволили жить на сем свете. Алеша Когда я жил на сем свете! Барма Да, господин дух! на сем свете! Там, где вы теперь, совсем не нужны оруженосцы! Алеша Что ты бредишь, сумасшедший!.. Открой глаза! Погляди на меня! Барма Извините! Я боюсь глядеть в лицо привидениям! Алеша Привидениям!.. (Про себя.) Что ему вошло в голову? (Громко.) При¬казываю тебе на меня глядеть, или узнаешь, что я шутить не охотник! (Берется за меч.) Барма (выглядывает из-под руки) Кажется он!., да, он... точно! Как живой... (Говорит, заикаясь.) И буд¬то вы не привидение, господин богатырь?.. Алеша Кто набил тебе голову таким вздором?.. Всмотрись в меня, похож ли я на привидение? Барма (ощупывает его) Да! Настоящий живой человек! Мясо и кости; ноги, руки, как у меня! (Встает.) Но... прошу мне сказать, не вас ли унес ужасный волот из терема боярина Громобоя?.. Не вы ли вдруг пропали из глаз двад¬цати человек?.. Алеша (берет его за горло) Плут, молчи! Если еще раз об этом меня спросишь, то раздавлю тебя, как клопа! Барма (кричит) Ай! ай! ай! Помогите — он душит меня!.. Хочет съесть! Явление 4 Те же. Силуяп вбегает. Силуяп Что вы здесь делаете, господин богатырь! Помилуйте!.. Не обес¬славьте моего дома убийством! Алеша Силуян, я должен оставить на время гостиницу. Скоро возвращусь назад. До вечера я должен совершить важный подвиг!.. Этого него¬дяя поручаю тебе! Ты отвечаешь за него жизнью!.. Он должен будет за мною следовать. (Уходит.) Силуян Прекрасно! Быть сторожем этого шалуна! отвечать за него жизнью! Разве я мало забот имею... Барма Не трудись, пожалуй, только корми меня, пои хорошенько — не тронусь с места! Силуян Есть ли чем платить за питье и пищу?.. Барма Есть у меня самый здоровый желудок!.. Чего тебе больше! Силуяп С одним желудком у меня сыт не будешь! Кто без денег здесь живет — Тот не пьет, не ест! Тот как тело без души!.. В деньгах все найдешь — Ум, любезность, красоту! Всех милей богач. Златом красится урод; Злато ум дает! Злато — сильный чародей, Им счастливы мы! С ним по маслу жизнь течет, С ним пет скуки здесь!.. Если деньги в кошельке — Я скачу, пою; Если пусто в кошельке — Я повесил нос! (Уходит.) Явление 5 Барма. Потом Добрада, в виде молодой певицы с маленькою арфою. Барма (смотрит ему вслед) Ты лаком до денег, кто в этом сомневается! Только мне очень неве¬село быть у тебя под присмотром с голодным брюхом!.. Хорош мой бо¬гатырь! Оставить меня без денег, и забыть, что у меня самый тощий и самый жадный желудок... Это что за красавица?., в каком странном на¬ряде! Добрада Здравствуйте, Барма! Барма Почему ты меня знаешь? Добрада Я все знаю! Я певица и ворожея. Барма Ворожея! Певица!.. Право?.. Зачем же ты сюда пришла? Добрада Поглядеть на тебя! Барма Поглядеть на меня! Только за тем? Хотел бы я, чтобы ты пришла и меня накормить... Добрада Изволь! я спою тебе песню! Барма Ты кормишь людей песнями? Добрада Хорошая песня стоит обеда! Барма Неужели? Это для меня новость!.. Однако советую тебе вместо хоро¬шей песни повеселить меня хорошим куском жареной телятины! Добрада Слушай и пой вместе со мною. Барма Петь вместе с тобою? Провал тебя возьми! Я хочу обедать!.. Убирай¬ся от беды или пусти меня... (Хочет идти. Добрада его удерживает.) Ария 13 Милый мой Барма, останься! Жить одним желудком стыдно — Лучше песни петь! Сердце музыка смягчает — От обжорства ж умирают! Кто лишь пьет и ест — Тот искусство жить не знает! Тот сердечных наслаждений Ввек не испытал!.. Вот тебе совет полезный — В память дружбы, самой нежной, И прямой любви! Позабудь ты свой желудок: Жить одним желудком стыдно — Лучше песни петь! (Убегает.) Явление 6 Барма (один) Покорный слуга! благодарен за совет — и желаю тебе самой ему по¬следовать! Скоро бы ты оскалила зубы и перестала петь песни! Про¬валитесь вы, советники, которые кормят одними складными словами, одними песенками! (Уходит.) Явление 7 Силуян, Соловей, Провор. Соловей Правда ли, что богатырь Алеша Попович хочет непременно посе¬тить страшные развалины} Силуян Правда, правда! Посетить их не трудно — а трудно остаться в них с целыми руками и ногами! Я бы на его месте не был так любопытен! Провор А сокровище? Разве забыл ты, что там хранится сокровище!.. Не знаю, чего бы я не сделал для моей невесты! Силуян Неужели хочешь отважиться на искупление духа? Провор Не совсем!.. Однако я думаю, что отец мог бы отдать за меня дочь свою и без сокровища... Я честный мальШ; не ленив работать и, конеч¬но, не умру с голода... Соловей Силуян, он говорит правду! Силуян Придет время, все сладим! Утро вечера мудренее. Погодите. Провор Против этого нет слова! Но подумай, что мы с каждым днем стано¬вимся старее... Силуян И умнее! Женишься не на один день, не на два, а на всю жизнь: на¬добен ум, постоянство. Многие думают, что женитьба игрушка! Суются в воду, не спросясь с бродом, и пропадают! Терцет Силуян, Соловей, Провор Женитьба, право, не пустяк — А жизни цель! Жена, прямой нам друг — Есть редкий клад! С такой женой Наш век пройдет — В веселии, любви, Как быстрый миг! Женитьба иногда Есть точный ад! Супругам без любви — Несносно жить! Прощай любовь, Прощай и все!.. Женитьба без любви — Есть точный ад! (Уходят.) Явление 8 Терем Любимиры. Любимира одна. Любимира Так! чего бы это ни стоило! Я буду твоею, прекрасный богатырь! Предатель Калита не получит руки моей. Скорей умру... (Гром гремит. Слышна музыка.) Голос О! Любимира, ободрись! Не смерти, счастья ожидай! В любви блаженство ты найдешь! Любезный — будет твой супруг! Любимира Боги! какой голос!.. (Слышны шаги.) А! мои мучители идут! Сокро¬юсь от них! (Хочет уйти в боковую дверь.) Явление 9 Любимира, Громобой, богатырь Калита. Громобой Останься! или наше присутствие тягостно для твоей совести? Любимира Одним преступникам должно бояться присутствия людей — не мне, невинной! Громобой Любимира... я еще хочу быть твоим отцом... Бойся меня раздра¬жать! Любимира Помню, что вы мой отец; но вы для чего забываете, что я — ваша дочь? для чего хотите моего несчастья? Громобой Покорность приличнее всего дочери... Вот богатырь Калита! он хо¬чет забыть прошедшее; он любит тебя — будь его женою! Любимира Батюшка, сжальтесь надо мною! Не губите меня!., я люблю богаты¬ря Алешу Поповича! Громобой Этого чародея! который повелевает духами, который так неожидан¬но исчез перед нашими глазами! Любимира, одумайся!.. Повинуйся отцу своему: я ручаюсь тебе, что никогда не раскаешься в своем пови¬новении... Любимира Но я не могу любить богатыря Калиту! Громобой Это последнее твое слово?.. Любимира Последнее! Громобой Ты отвечаешь решительно? Любимира Решительно! Громобой Хорошо! — и я говорю решительно: ты сию же минуту, против своей воли, будешь женою богатыря Калиты! Любимира (на коленях) Батюшка! Сжальтесь! Троньтесь моими слезами! я у ног ваших... Я ваша дочь... Из человеколюбия, не говорю из отеческой любви — сжальтесь надо мною!.. Громобой Безумная! все твои слова напрасны!.. Ты будешь брошена в погреб, ты будешь в нем заключена но тех пор, пока не согласишься на мое требование... Тороп! Служители! Явление 10 Прежние, Тороп, Служители. Тороп Что изволит приказать боярин? Громобой Бросьте ее в погреб! Тороп Кого?.. Нашу боярышню?.. Громобой Скорее! делайте, что приказано! (Служители хотят схватить Любимиру14. Гремит гром; все неподвижны.) Явление 11 Прежние. Добрада, в виде гения с арфою. (Добрада вбегает с легкостью, кивает головою предстоящим и уводит из горницы Любимиру. Они приходят в себя.) Громобой Что это было? Где моя дочь? Калита Где ваша боярышня, бездельники?.. Вы в заговоре! вы отдали ее в руки моему сопернику! (Вынимает меч.) Тороп Разве не видели вы, господин богатырь, того, что случилось перед вашими глазами? Дух ее похитил... Мы все были неподвижны! Калита (Громобою) Это хитрость богатыря Алеши Поповича!.. Побежим вслед за нею! Я накажу изменника... Громобой Скорее! поспешим/ (Хотят идти.) Явление 12 Милолика, в виде старушки, идет к ним навстречу на костыле. Милолика Здравствуй, боярин! Куда спешишь? Громобой Пусти меня, старая! (Хочет идти.) Милолика Постой, постой — я пришла с важною вестью!.. Дочь твоя, Любими¬ра прекрасная, пробежала мимо меня с видом отчаяния, в совершен¬ном безумстве! «Жестокий отец! — воскликнула она, — сердце нечув¬ствительное, безжалостное!.. Где найду спасения! Волны Днепра, со¬кройте меня от моих гонителей!..» — Она побежала ко Днепру. Громобой К Днепру!.. Калита Старая ведьма, вестница несчастья! Кто ты?.. Милолика (переменив голос) Ты меня не знаешь! Я пришла предостеречь тебя, богатырь Кали¬та!.. Трепещи!.. Ты будешь семь раз убийцею невинных — для иску¬пления твоей матери, которой дух осужден богами на долговременное странствие!.. Шесть убийств уже совершились; седьмое совершится с твоею смертью... Громобой Ужасно! ужасно! Калита (вынув меч) Обманщица! Я заставлю тебя молчать!.. Милолика Удержись, бессильный!.. Взгляни сюда! Вот Любимира — она броса¬ется в волны Днепра... Одно мое могущество может спасти ее! (Удар грома. Сцена переменяется. Поле, река, утес над рекою — па утесе Любимира, которая смотрит несколько минут в отчаянии па волны, ломает руки в горести, наконец, бросается в реку. Дух является из воды, спасает Любимиру и улетает вместе с нею. Все исчезает. Сцена опять представляет горницу.) Громобой Непонятное существо! Кто ты?.. Милолика Избавительница твоей дочери (принимает свой настоящий вид) - и мать этого преступника! (Исчезает.) Явление 13 Лес. Месяц светит. Алеша Попович, Барма. Добрада перед ними, с факелом, в виде мальчика. Добрада Идите за мною! мы скоро будем на месте! Барма (ворчит) Да, пора бы дойти! У меня ноги не служат — пятки истерлись! Алеша Далеко ли еще, мальчик? Добрада Недалеко!.. При окончании подвига ожидает вас счастье! Барма (про себя) Провал тебя возьми, пустомеля! (Рука бьет его по зубам.) Ай! ай! Что это?.. Господин богатырь! помилуйте! Алеша Что ты шумишь, Барма! Барма Меня бьют по зубам! а кто — не знаю!.. Что это за шутки! Алеша Замолчи, дурак! Барма Не хочу молчать! Это твои проказы, мальчишка! Я тебя... (Опять рука бьет его по зубам.) Ой! ой! ой! Еще!.. Господин богатырь! Уймите проказников!.. Алеша (идет к нему с сердцем) Замолчишь ли ты, неугомонный! Барма Молчу!.. Не говорю ни слова!.. Добрада Богатырь! Теперь я должен вас оставить... Идите одни! Алеша Но куда? Барма (скоро) Я думаю, назад в гостиницу! Там мягкие постели! вкусное вино! сыт¬ный ужин!.. Добрада Ты должен трудиться для счастья людей, чтобы заслужить свое соб¬ственное счастье. Поди в левую сторону — там увидишь развалины; в полночь к ним достигнешь... Мужество! Постоянство! Помни, что Любимира будет твоею наградою! Алеша Твои слова оживляют мое сердце! Иду, куда надобно. (Хочет идти.) Барма Эй, господин богатырь! Мне куда прикажете деться — неужели остаться одному в дремучем лесу — я не знаю ни пути, ни дороги! Алеша Иди за мною. Добрада Имеешь ли довольно смелости, чтобы последовать за господином своим в страшные развалины} Барма Куда? — в страшные развалины}.. (Дрожит.) Ах! от одного имени их волосы становятся дыбом на голове моей, — нет, не пойду туда! Добрада Ну, поди назад в гостиницу!.. Я тебя оставляю, храбрый богатырь! Исполни все с неустрашимостью! Ты будешь счастлив! (Исчезает.) Явление 14 Алеша Попович, Барма. Алеша Чудные вещи! Барма Очень чудные!.. Вы сыграли со мною изрядную шутку, милостивый государь!.. Если бы я знал это прежде, то поискал бы себе другого го¬сподина... Таскаться за вами по лесам, по... Алеша Молчи, дурачина! Разве ты не знаешь, как я управляюсь с болтунами... Барма Я знаю, что вы больно деретесь, но какая от этого польза! Алеша Полночь приближается! время идти! — нечего дожидаться! Барма (рыдает) Как... вы... хотите... идти! меня оставив! одного в лесу! 11 — 4488 163 Алеша Иди за мною, если оставаться не хочешь! Барма (в сторону) Легко сказать, иди за мною! Что ж делать — надобно идти! Если увижу духа или привидение, зажмурюсь! (Вслух, плача.) Настала моя по¬следняя минута... Алеша (идет вперед) Стыдно быть таким трусом! Пойдем. Барма (трясется) Да, стыдно — я сам это знаю! Но... (Видит дерево и начинает кричать во все горло.) Ай, ай, ай! Какой ужасный великан! Алеша (оборачивается) Где? Я ничего не вижу! Барма Посмотрите сюда!., вот здесь... Алеша Дурачина! Это дерево! Иди за мною. (Громовой удар. Страшный голос говорит.) Голос Оруженосец, удались! Ты не достоин участвовать в подвигах богатыря! Алеша Дождись меня здесь. Мы увидимся. (Уходит.) Барма Господин богатырь, господин богатырь, возьмите и меня с собою! Здесь я пропаду... как мне одному ладить с чародеями! (Ужасный дух с дубиною и огромным фонарем в руках является.) Дух Иди за мною! Я провожу тебя в гостиницу! Барма Нет, покорный слуга, я до таких проводников не охотник... Я не хочу в гостиницу, хочу к своему богатырю. Дух Пойдем к богатырю! Барма (дрожит) Не хочу и к богатырю. Хочу... (В сторону.) Куда бы мне хотеть?.. (Вслух.) Хочу остаться один! Дух (подымая дубину) Пойдешь ли за мною, урод? Барма Иду, иду!.. (Про себя.) Какой же он чудак, — хочет быть непременно моим проводником... Если я не попаду в преисподнюю, то могу назвать себя счастливым человеком. (Идет торопливо вслед за духом.) Явление 15 Внутренность развалившегося замка. Все в беспорядке. На стенах мох, трава. Окна, двери обрушились. В горнице, пространной, со сводом, видны признаки скорого бегства. Разбросанные платья; на столе горят два светильника, на полу кинжал. Впереди большое окно. Алеша Попович входит и скоро потом дух. Алеша (осматриваясь) Все здесь в беспорядке, все показывает поспешность, с какою по¬следний обладатель замка должен был спастись от каких-нибудь не¬приятелей, его преследовавших. Кинжал... окровавленное покрывало. Здесь совершилось убийство. (Страшный порыв ветра. Гром и молния. Является дух. Алеша обнаэтет меч.) Удержись! Мой меч очарован, никакое волшебство не может ему противиться!.. Отвечай, кто ты и чего требуешь? Дух (глухим голосом) Я дух прежней обитательницы сего замка, Милолики! Мое происхо¬ждение славно; князья были моими предками; но участь моя несчастна! Супруг мой, прежде могучий богатырь, потом злодей, разбойник, убий¬ца, был известен под именем Горюна Разбойника... Я умерщвлена пре¬дательски; дух мой страждет и не находит спокойствия! Алеша Кто умертвил тебя? И отчего твой дух страждет? Дух Меня умертвил супруг мой! Я спасла одного несчастного юношу, ко¬торого он изменнически заманил в свой замок, затем, ограбив, зако¬лол... Разъяренный Горюн вонзил в мое сердце этот кинжал и бросил мое тело в источник, который течет в глубине леса. Ищу и не нахо¬жу спокойствия; одна надежда мне осталась, надежда на твою могучую руку. Алеша Но скажи, как могу тебя избавить? Дух Должно открыть убежище моего супруга! Он исчез неизвестно как и куда после умерщвления жены своей! Замок его опустел и беспрестан¬но разрушается! Только тогда успокоюсь в объятиях Чериобога, когда мои кости будут погребены в одном месте с прахом моего супруга. Это условие ты можешь исполнить. Другое, ужаснейшее — мне самой от бо¬гов предоставлено... Алеша Какое? Дух Я имею сына! Страшный жребий нас с ним ожидает! Он никогда не знал ни отца, ни матери — никогда и не узнает! Так определила судь¬ба. Он должен семь раз сделаться убийцею в 34 года своей жизни; когда ж они пройдут, он должен в отмщение умереть от руки своей матери! Алеша Ужасная участь!.. Дух Поспеши, юноша, меня избавить! Тебе все возможно — если только имеешь мужество и невинен в душе своей! Алеша Помогать страждущим есть моя должность. Боги видят мое сердце! Оно не осквернено пороком! Дух О, я счастливая! Скоро засну покойным сном в тихом убежище гро¬ба!.. Скоро и ты, о могучий богатырь, получишь Любимиру, в награду за свою добродетель! Алеша Не обмани меня надеждою! Я беден; а боярин Громобой корысто¬любив... Дух Будешь богат! и получишь согласие боярина Громобоя!.. Под сими развалинами сокрыто великое сокровище. Оно тебе назначено... (Слышно тихое дуновение ветра.) Но полночь наступает — богатырь Алеша Попович, не забудь меня! (Молния и гром. Дух исчезает. Алеша падает на колени и подымает свой меч кверху.) Алеша Клянусь не успокоиваться сном, не знать никакой радости в жиз¬ни — по тех пор, пока не избавлю тебя, страждущий дух Милолики! Никакая опасность не ужаснет меня; никакое страдание, никакой труд не победят моего мужества! — Но когда сей гибельный подвиг свер¬шится, когда останусь победителем — о боги! тогда да будет наградою моей Любимира! (Сладостная гармония раздается; слышны тихие, приятные звуки флейты. Добрада, в виде светозарного гения, является с пальмовою ветвью позади богатыря.) Финал Добрада Бессмертные тебе внимают! — Веленью их покорен будь! Твой путь — опасный, многотрудный — К блаженству верному ведет! (Добрада уводит его с собою. Колокол протяжно бьет двенадцать часов. Во время боя входит Барма и говорит.) Барма Этот доброхотный проводник привел меня к страшным развали¬нам — я совсем не просил его — где же богатырь? — поминай, как зва¬ли... Видно, проклятые привид... (Тотчас после двенадцатого удара в колокол раздается гром, буря ревет; являются страшные привидения, огромные великаны, русалки, чудовигца, леший. Барма прячется под стол. Привидения бегают по горнице.) Страшный хор Сбирайтесь, сбирайтесь! полночные духи! Уж воет страшный вихрь! Уж ветры и громы леса поражают — Земная ось дрожит! Барма (выглядывает) Ой! Ой! Ой! Пропал я!.. Как бы мне вырваться из этой прекрасной компании... Хор привидений Все Кто здесь? Кто?.. Какой смельчак! Барма Ах! пропал! съедят меня! Все (пляшут) С нами, с нами, гость незваный! По горам и по долинам, Через реки и леса, Понесемся, полетим! С нами, друг, сбирайся в путь! Будь проворней, будь смелей!.. (Громовой удар. Является Добрада, подает знак — все привидения делаются неподвижными. Стол, под которым сидит Барма, исчезает, а сам Барма является верхом на огромной летучей мыши, которая подымается с ним на воздух и вылетает в окно. Стук и треск.) Занавес опускается. ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ Явление 1 Гостиница. Чурило Пленкович, Василий Богуслаевич, Еруслан Лазаревич, Илья Муромец, Силуяп. Чурило Пленкович (Силуяну) Ты точно знаешь, что он пошел на страшные развалины} Силуян Точно знаю! Я посылал туда нынче поутру своего мальчика искать его, но он не нашел ни богатыря, ни оруженосца — ни слуху ни духу, как канули на дно! (Три раза стучат в дверь.) Илья Муромец Что это? Стучатся в двери? Чурило Пленкович Силуян, отвори! Явление 2 Силуян отворяет дверь. Входит Милолика в виде богатыря, одетого в черную броню, имея в руках белый пергаментный свиток, обвернутый в черный креп. Черный богатырь Могучие богатыри, Чурило Пленкович, Василий Богуслаевич, Ерус¬лан Лазаревич, Илья Муромец! Зову вас в замок боярина Громобоя; будьте судиями богатыря Калиты, который должен сражаться не на живот, а на смерть... Придете ли? Будете ли свидетелями поединка? Все богатыри Придем! Будем!.. Василий Богуслаевич Кто ты, незнакомый человек? Черный богатырь Я обвинитель богатыря Калиты! Этот злодей умертвил предатель¬ски дочь старика Добрыни Никитича!.. Придите в замок Громобоя, там вы меня узнаете. (Уходит.) Явление 3 Те лее, кроме Черного богатыря. Василий Богуслаевич Итак, наше подозрение основательно! Калита — убийца Мирославы! Чурило Пленкович Пойдемте в лес, братцы, поищем Алешу Поповича; он, верно, еще бродит между страшными развалинами. Надобно ему сообщить это важ¬ное известие. Силуян Советовал бы вам не ходить туда, милостивые государи! Может худо случиться! Чурило Пленкович Кто хочет спасать друга, тот не думает об опасности. Готовы ли вы, товарищи? Все Пойдем. (Уходят.) Явление 4 Силуян, Мария. Силуян Хорошо, что я не богатырь... Мария (вбегает) Батюшка! Он воротился... Силуян Кто? богатырь? Мария Какой богатырь! Провор!.. Он ходил на страшные развалины! ведь вы сами его посылали... К счастью, ничего дурного с ним не случилось! Как я рада! Силуян Дурочка! Теперь день! Чего ты боялась? Мария Как не бояться! Я люблю Провора! Очень люблю!.. Сделайте ми¬лость, батюшка, не посылайте его больше туда! Не правда ли, вы не пошлете? Силуян Ой вы, нежные сердчишки! Не бойся, твой Провор останется в по¬кое, не пойдет на страшные развалины... Будь только ты умна, веди себя порядочно — недели через две и свадьбу сыграем! Мария (обнимает ею) Недели через две? Ах, батюшка! Как вы милы, как я вас люблю!.. Видно, вы сами по опыту знаете, как тошно, любя, дожидаться... Толь¬ко смотрите, не перемените своего намерения! Силуян Не переменю, не переменю, будь спокойна, дурочка! (Уходит.) Мария (одна. Прыгает) Недели через две! Через две недели!.. Что может быть этого весе¬лее!.. Ох, когда бы здесь был мой Провор! Ария Провор мой прекрасен, любезен, умен! Всем девкам завидно смотреть на меня! Найдите себе такого ж, как он; Красавца женой всем весело быть!.. Невестой приятно и весело быть! День целый мечтаешь о друге своем; А ночью его же находишь во сне! Во сне ль, наяву ль — везде милый друг!.. Когда-то счастливый увижу я день! Когда-то я буду навеки его! Как тяжко желать, надежду питать, Не видя конца желаньям своим! (Уходит.) Явление 5 Силуян, Провор. Силуян Ты не нашел богатыря? Провор И следу нет! Я доходил до самых страшных развалин — звал его по имени — все было тихо, никто мне не отвечал — одни только кукушки в лесу завывали. Силуяп Какая причина? Жаль бедного богатыря; видно, нам уж не видать его на белом свете! Зачем нелегкая носила его в эту пропасть! Провор Неужели вы в самом деле думаете, что привидения ему что-нибудь сделали? Силуяп Не только думаю — уверен в этом! С привидениями и духами шу¬тить не советую. Послушай, что мне рассказывала об них моя покой¬ная бабушка: Романс 15 Прохожий шел дорогой; Его застигла ночь! Он в хижине убогой Хотел ее провёсть! Приходит — все безмолвно, Все пусто, нет жильцов! Убежищ спокойно у Сказал он — и заснул. Но полночь лишь настала — Поднялся страшный вой; И в хижине предстала Колдунья на клюках! Прохожий пробужденный Вскочил и закричал, Как будто исступленный: Кто ты, зачем пришла? Старуха засверкала Глазами на него, Клюкою замахала — Явилось сто духов! Прохожего схватили, Взвились с ним к облакам — Что ж там с ним учинили, Узнать никто не мог!.. (Уходит.) Провор™ Желал бы знать, откуда берут люди смелость! Идти в гости к духам, привидениям, лешаям, русалкам! Где это видано и слыхано?.. При¬знаться, я бы не желал встретиться ни с духом, ни с привидением!.. Один взгляд на этих господ уморил бы меня в одну секунду! Правду сказать, желал бы получить сокровище, которое, сказывают, спрятано в страшных развалинах-, но боюсь, чтобы мне там не свернули шеи! Лучше быть не богатым, но с головою! Два раза не жить на сем свете!.. Ария Вся наша жизнь как летний день!.. Заря прекрасная лишь миг: Мелькнет на травке лишь роса, И вдруг с туманом улетит! Сберутся черны облака Завоет ветр и пыль взовьет! Иль грозный жар начнет палить Долины, горы и леса — Сгустится воздух, загремят Ужасны громы в облаках, И дождь рекою зашумит, Потопит нивы и луга, Надежду, счастье поселян, С полей богатство унесет... Как сладок вечер после бурь — Но ах, и вечер только миг! Светило мирное блеснет, В душе веселье оживит — Но мрачна ночь сокроет все! По бурном дне наступит тьма! Явление 6 Лес. Барма сидит на обломке утеса. Потом Алеша Попович. Барма Я опять здесь — но как отсюда выбраться?.. Куда ни погляди — лес, густой, непроходимый! Что делать! О бедный Барма Кудрявая Голова! Куда тебе деваться? Бедный мой богатырь Алеша Попович! Что с то¬бою сделали эти уроды с страшными харями!.. Алеша (входит поспешно) Голос моего оруженосца!.. Барма! Барма! Ты ли это? Как ты здесь очутился?.. Барма Приехал сюда на летучей мыши — вас, верно, привезли на слоне? Алеша Враль! Пойдем отсюда! Надобно выйти из лесу! Ты знаешь дорогу? Барма Не знаю! Я здесь не бывал отроду! Но вот идут прохожие, спросим у них. Явление 7 Те же и несколько служителей. Алеша (подходит к ним) Не можете ли показать нам дорогу из лесу? Один служитель Это он!.. Мы его ищем!.. Другой служитель Голубой панцирь, белые перья на шлеме! Третий Он, он! возьмем его!.. Барма Господин богатырь, — это люди не добрые! Пойдем от них подалее! Один служитель (обнажив меч вместе с другими) Богатырь! Вы должны сдаться! Мы имеем повеление привести вас к своему господину. Барма (ползет в кустарник) Здесь будет жарко! Мое дело сторона. Алёша (обнажив меч) Разбойники! Чего вы от меня хотите? Один служитель Хотим взять вас! Сдайтесь добровольно! Алеша Попробуйте взять меня. (Отбивается. Его пересиливают и берут.) Один служитель Попался ты нам, убийца нашей доброй боярышни!.. Алеша Я убийца?.. Это клевета!.. Ведите меня к своему господину! Другой служитель Ведите его к богатырю Добрыне Никитичу! Алеша О Любимира! (Его уводят. Барма вылезает из-за кустов и осматривается с торопливостью.) Барма (один) То-то молодец! Насилу его взяли! И я не трус! Я бы им не дался в руки!.. Но в чужие дела не люблю вмешиваться, и для того подале, по¬дале! (Осматривается.) Не ранен ли я однако ж? Иногда можно умереть и глядя на сражение... Меня ж кусали такие сердитые овода, так боль¬но, что на моем месте и камень бы вскрикнул! а я имел дух молчать!.. О, я человек терпеливый и смелый!.. Пойду за ними издали — может быть... (Хочет идти.) Явление 8 Барма и Добрада, в виде лесниковой дочери. Добрада Здравствуй, приятель! Откуда ты? Барма Прямо из сражения! Мы дрались, как отчаянные!.. Кровь лилась ру¬чьями и шумела, как Днепровские пороги! Тысячи тысяч побиты! Все убежали... Я один остался, как видишь, победителем! Добрада На котором месте происходило сражение? Барма Здесь, на этом самом месте. Добрада Где ж убитые? Барма Всех схоронили! Добрада (про себя) Постой, хвастун! я тебя накажу за твое самохвальство! Барма Не знаешь ли дороги из лесу? Проводи меня! Добрада Погоди, я пришлю к тебе свою сестру — она укажет тебе дорогу. Барма Сестру! Молода ли она? Добрада Девочка, 16-ти лет! Барма (про себя) Прекрасно! (Вслух.) А хороша ли! Добрада Как весеннее утро! Барма В самом деле! Знаешь ли, что я тебе скажу? Пришли ее сюда поско¬рее! С красавицею в лесу не страшно! Добрада Но смотри, обходись с нею честно! Бедненькая влюблена... Барма Влюблена (про себя), тем лучше! (Вслух.) Но скажи мне, знаешь ли ты, что такое любовь! Добрада Как не знать! Разве я не живой человек! Ария 17 Любовь — веселие души! С любовью жизнь как вечный май! Кто жизнь проводит без любви, — Тот землю только бременит!.. Любовь приходит, не спросясь!.. Вздохнешь и скажешь: я люблю Слезами сердце облегчишь! Люби — коль хочешь счастье знать! (Уходит.) Явление 9 Милолика, в виде лесниковой дочери. Барма (один) Я это знаю! Девушка не успеет научиться говорить, как любовный вздор полезет к ней в голову!.. Но вот и ее сестра... Подлинно! Краса¬вица! Милолика Тебя надобно проводить из лесу?.. Сестрица меня послала! Барма Меня, моя милая! Но... (Про себя.) Ха-ха-ха! Такой девки я еще не видывал! (Вслух.) Ты, ты (пожимает ей руку), ты очень мила! Как тебя зовут? Милолика (весело) Меня зовут Марфою! Барма Милая Марфа! знаешь ли, что ты прекрасное творение! Милолика Благодарствую, добрый человек! Мне весело, когда мне говорят, что я хороша! Пойдем! Барма (тихо) Ох! эта девка очень мне по сердцу. (Громко.) Послушай, милая, поди сюда! Сядем под это дерево! Отдохнем немного! Милолика Нельзя! Боюсь! 12 — 4488 »79 Барма Ха-ха-ха! Чего же боишься, плутовка! (Треплет ее по щеке.) Какая пол¬ная, румяная щечка!.. Я думаю, очень весело целовать ее. Попробую! Поцелуй меня, Марфушка. (Хочет обнять ееу Милолика превращается в дряхлую, безобразную старуху, и говорит осиплым голосом.) Милолика Я здесь, мое сокровище! Барма Эх! Что это?.. (Бежит от нее.) Что за урод! Милолика Сядем под дерево! Барма Нельзя! (Оглядывается.) Куда девалась моя красавица?.. Милолика Ты, конечно, говоришь о моей дочери. Барма Что? Она твоя дочь? Нельзя статься! У такой старой ведьмы, какова ты, не может быть такой прекрасной дочери! Милолика (вста$щ) Как, негодяй! Ты еще смеешь говорить грубости!.. Сюда! (Страшный аккорд в музыке. Являются духи с бичами.) Покажите этому незваному гостю дорогу из моего владения!.. Беги отселе и чувствуй мое мщение. (Уходит. Духи окружают Барму, бьют его бичами в такт и гонят с театра.) Хор1» Ругателям награда — бич! Беги отсель! Язык держал бы на цепи — Не был бы бит! Беги, беги, болван! беги!.. Явление 10 Огром?сая палата. Впереди двери с занавесом, через которые входят в другую горницу, одетую черным сукном, и в которой стоит пышный катафалк. На катафалке мертвая Мирослава. Добрыня Никитич, Алеша Попович, связанный, вводится служителями. Добрыня (отдернув занавес) Смотри, злодей! Вот что ты сделал! Алеша Старый и честный богатырь Добрыня Никитич, я тебя не пони¬маю — можешь ли подозревать меня в этаком ужасном деле — я не¬винен, клянусь богами! Добрыня Погляди на эту несчастную жертву яростного твоего исступления и почувствуй, если можешь, терзания совести! Не ты ли ее обольстил насильственно; не ты ли умертвил ее, когда без всякой обороны эта не¬винная гуляла в моих рощах, на берегу Днепра? Ее подруги описали мне лицо убийцы, его одежду; я разослал своих верных служителей — они искали тебя долго, наконец, нашли в том же лесе, где ты совершил убийство, где обольстил мою невинную дочь и лишил меня моего сча¬стья, всех моих радостей при старости... Я почитал тебя честным чело¬веком; я не воображал, чтобы страшный убийца и обольститель невин¬ности был храбрый, могучий богатырь Алеша Попович — но я научен опытом не верить людям!.. Они не могут удивить меня никаким зло¬действом... Алеша Удивляюсь тому, что от тебя слышу!.. Богатырь, Добрыня Ники¬тич! Ты должен быть не так поспешен в своих обвинениях! Ты должен вспомнить, что я почти не видал твоей дочери Мирославы прекрасной. Могу ли быть ее убийцею и обольстителем! Вот тебе рука моя — она не осквернена кровью невинности, она готова отмстить за твою несчаст¬ную дочь! Добрыня Позднее мщение!.. Но тебя все обвиняет. Мои служители узнали тебя! Скажите, друзья, видали ли вы его? Не он ли приходил в мое от¬сутствие к Мирославе! Не он ли скитался часто около моего замка и в густоте леса, дожидаясь ее выхода?.. Один служитель Он, он! Мы его знаем. Алеша Делайте со мною, что хотите! Но еще раз клянусь богами — я не¬винен! Добрыня Клятвопреступник! Не обременяй себя новыми преступлениями, призывая имя богов в свою защиту! Служители, бросьте его в погреб! (Служители окружают Алешу Поповима.) Алеша Богатырь Добрыня Никитич, твои поступки противны честности! Берегись, чтобы не ответить тебе перед судилищем правосудных богов за твою несправедливость! (Его уводят. Добрыня уходит за ними.) Явление 11 Гостиница. Провор, потом Барма. Провор Богатыри отправились к боярину Громобою. В гостинице все так тихо, пусто, как будто бы все померло... Барма (Вбегает, — бегает по театру; запыхавшись, долго не может говорить) Провал возьми эту службу — настоящая каторга!.. Нет, господин богатырь! Я ваш покорный слуга! Ищите себе другого оруженосца — с вами жизнь не жизнь, а мученье. Провор Где твой господин, Барма? Барма Кто его знает!.. Может быть, теперь посажен на кол и зевает на га¬лок!.. Поделом ему! Зачем дружился с чародеями... Провор Что такое сделалось с тобою? Барма Спроси у моей спины! Она тебе скажет! Провор Тебя посекли? Барма Так посекли, что с самого начала света эдакого сеченья видом не ви¬дано. Провор На! Запей свое горе, приятель!.. Вино укрепляет человека. (Дает ему чарку вина.) Барма (пьет) Так — ты говоришь правду... И — сказать без хвастовства — не будь я так смел, то бы теперь ворон костей моих не собрал... Провор Разве ты встретился с каким-нибудь духом или чародеем?.. Барма Я видел сто тысяч духов! — Слушай! Мы подходим к лесу! Все тихо, все спокойно, ни один листочек не шелохнется... Я не трус! — шел впе¬реди, показывал своему богатырю дорогу; он держался за мою полу... Провор Потом что? Барма Потом?.. Я остался один — богатырь пошел далее. Теперь-то слушай... Провор Говори, говори. Барма Вдруг со всех сторон зашумела буря, лес загорелся, и ко мне навстре¬чу выехал зеленый огненный баран, верхом на горбатой старухе, у ко¬торой изо рту торчали огненные клыки — ты знаешь, что я смелый че¬ловек, но, признаться, увидя таких гостей, я задрожал как осиновый лист — хотел бежать, ноги подкосились, меня схватили, помчали, на¬чали тормошить... Я думал, что меня занесут на край земли; ничуть... Прихожу в себя — на дворе утро, все тихо... Я лежу на камне — мой бо-гатырь подле меня... Провор Чудеса! Удивительно! Барма Еще не все! Провор Что ж далее? Барма Выбегают из лесу тысяча человек! Приступают к моему богатырю, хотят его схватить, он зовет меня на помощь, — я бросаюсь, как беше¬ный, на разбойников, колю, бью, режу, только что головы сыплются! Благодаря моей и господина моего храбрости, оставалось только сто человек — мы бы и с ними управились, но у богатыря моего выбили из рук меч, отсекли нос и четверть головы... Он должен был сдаться; его взяли — а я пошел домой! Провор Жаль богатыря! Где-то он теперь? Барма Вечная ему память!.. Но слушай: иду, иду — вдруг выходит ко мне навстречу девушка! Я молодец не промах! Тотчас к ней; прошу ее прово¬дить меня из лесу — она соглашается, и какая девушка не согласится на мою просьбу? слово за слово — хочу с ней короче познакомиться, хочу ее поцеловать, и только что протянул губы — вообрази, приятель! Провор Что такое? Барма Вместо красавицы очутилась передо мною старуха, скаредная, беззу¬бая, хромая, кривая, губастая — я ахнул, ударил ее об землю и бежать из лесу! Но, видно, эта старуха — чародейка... Провор Что она сделала? Барма Лишь только я побежал, поднялся в лесу шум, свист, гарканье — страх что такое! Вдруг окружило меня несколько тысяч уродов, один с плетью, другой с дубиною, третий с целым дубом — и начали меня про¬вожать из лесу! Я бежал без памяти, стукался лбом об деревья — так крепко, что каждое дерево ломалось, и там, где я бежал, деревья лежат рядами — не знаю, как я очутился здесь — только вперед не пойду в этот лес ни за какие деньги, и не стану целоваться с молодыми девками! Провор Сам виноват, приятель; если бы ты поцеловался с старухою, то твоя спина была бы здорова. Барма Поцеловаться с старухою! Легко сказать! Но если бы ты видел эту старуху — провал ее возьми — хромая, горбатая, кривая ведьма, на которую и глядеть тошно! — желал бы, чтобы ты встретился с этою красавицею и поцеловал ее! Ария19 Красотка шестнадцатилетняя, Невинность и сердцем и взглядом — По чести, прелестней всего! С такою красоткой не стыдно Проворством своим похвалиться! С красоткой — и я богатырь! Не струшу, не струшу никак! Но если беззубая ведьма, Старуха забредит любовь — Пропал я, как рак на мели! Легко ли прельщаться уродом? С уродом шутить, целоваться? Раздуй их, проклятых, горой! Барма — им покорный слуга! (Уходит.) Явление 12 Провор, Мария, Добрада, в виде лесниковой дочери. Провор (один) Не ходить бы тебе в лес, приятель! Чародеи — не свой брат! Мария (сДобрадою) Провор, эта маленькая девочка тебя спрашивает! Провор Маленькая девочка? меня? Чего ей хочется? Добрада Не ты ли нынче был в лесу? Не с тобою ли встретился старик, нищий? Провор Так, я был в лесу, встретился и с нищим, которому дал кусок хлеба и несколько мелких денег. Добрада Смотри — никакое благодеяние не остается без награды! Старый нищий дарит тебя этим мешком золота за твой кусок хлеба и твои деньги... (Подает ему полный мешок денег.) Явление 13 Те же. Силуян, Соловей. Провор Радуйся, Провор! Теперь честным пирком да за свадебку! Будь де¬тей полна изба — не стану тужить! Всем на часть достанется! Силуян Дети, откуда взялись эти деньги? Мария Батюшка, батюшка! послушайте, какое чудо! Провор нынче поутру подал нищему милостыню — а этот нищий подарил его мешком золота! Соловей Удивительно! Но доброе дело всегда награждается! Силуян Кто ты, девочка! Добрада На что тебе знать мое имя, добрый человек! Живи спокойно в своем семействе и будь счастлив! вот все, чего тебе желаю! Канон из пяти голосов20 Где радость в хижине простая С невинностью живет, Где дружбою составлен круг — Там счастие цветет; Там нет тоски и нет забот, Там все любовь живит! Друзья людей блаженны здесь! Их взор богов хранит! (Уходят.) Явление 14 Палата Громобоя. Громобой, Калита. Громобой Ах! Если бы я мог оживить дочь мою! Чем бы для нее не пожертво¬вал?.. Боги, возьмите все мое имущество — и возвратите мне мою Лю¬бимиру! Калита Эта негодница была тебя недостойна, боярин Громобой. Завтра мы поедем с тобою в Киев; там будем веселиться при дворе князя Влади¬мира — веселость рассеет твои печальные мысли! Громобой Ты никогда не бывал отцом, богатырь Калита!.. Это видно: иначе говорил бы другое: ах, как тяжело родительскому сердцу, когда милое дитя от него оторвано! (Входит служитель.) Служитель Киевские богатыри стоят у ворот твоего замка и желают тебя видеть. Громобой Милости прошу — зови их. (Служитель уходит.) Боги, неужели мое сердце трепещет от радости без причины?.. Что — если они спасли мою Любимиру! если хотят возвратить мне мою дочь! Калита Это невозможно! Она утонула в Днепре; мы сами видели... Явление 15 Те же. Чурило Пленкович, Василий Богуслаевич, Еруслан Лазаревич, Илья Муромец входят, обнимаются с Громобоем и смотрят презрительно на Калиту. Чурило Здравствуй, старый боярин Громобой! Все Доброго тебе здоровья, старый человек! Громобой Зачем пожаловали ко мне, богатыри киевские?.. Чурило Боярин Громобой, выслушай нас: в доме твоем живет убийца! Мы присланы сюда обличить этого злодея и сразиться с ним не на живот, а на смерть! Громобой Кто же этот убийца? Все Богатырь Калита! Калита Клевета! Кто обличит меня? Я готов сражаться! Чурило Я твой обвинитель; я буду сражаться с тобою! Боярин Громобой, при¬готовь место для сражения, призови свидетелей; боги будут судить нас! Все Боги будут судить преступника! (Все уходят.) Явление 16 Темная, глубокая тюрьма или погреб, в который брошен Алеша Попович. Горящий факел, воткнутый в землю, освегцает стены, потрпевшие от сырости. Алеша Попович, потом Милолика, в виде бедного старика. Алеша Бедная участь человеческая! Нынче счастлив, завтра погибаешь! (Веет ветерок; старик седой, худощавый, бледный, с длинною белою бородою, с фонарем, является перед ним.) Старик Не бойся ничего — я здесь, я спасу тебя! Алеша Ты прислан от богатыря Добрыни? Признает ли он меня невин¬ным? Хочет ли освободить меня? Старик Ошибаешься! Я не знаю богатыря Добрыни! Алеша Как же ты узнал, что я страдаю в его темнице? Старик Не спрашивай ни о чем! Следуй за мной — или будет поздно! Алеша Нет, я не тронусь с места по тех пор, покуда не узнаю, кто ты, чего от меня хочешь и за что я здесь? Старик Упрямый! Ты погибнешь от своего упрямства! Алеша Как? Погибну?.. Почему я должен погибнуть? Старик Тебя почитают убийцею дочери богатыря Добрыни. Тебя поймали в том лесу, где совершилось убийство. Ты одинакого роста, виду — с на¬стоящим убийцею! Латы твои похожи цветом на его латы! Добрыня тебя знает, но все обстоятельства против тебя соединились — все обви¬няет тебя — огорченный отец жаждет мщения!.. Но слышишь ли, вра¬ги твои приближаются! (Отходит в сторону.) Явление 17 Прежние. Добрыня Никитич с своими слуэ/сителями, которые имеют в руках зажженные факелы. Добрыня Решился ли ты, злодей, признаться в своем преступлении? Говори — не хочу быть несправедливым, осуждая тебя. Алеша Я невинен! я не знаю никакого преступления за собою! Добрыня (людям своим) Умертвите ж его! Скорее!.. (Служители бросаются на Алешу Поповича с поднятыми булавами; старик является посреди их и восклицает.) Старик Удержитесь! Он невинен! Все (в ужасе) Привидение! (Цепи спадают с богатыря Алеши.) Алеша Я свободен! Чудо спасло меня! Старик Богатырь Добрыня Никитич, ты сам едва не сделался убийцею не¬винного! Знай, что обольститель и настоящий убийца твоей дочери есть богатырь Калита, этот бессовестный человек, обремененный ужасны¬ми преступлениями. Сию минуту начнется смертный поединок. Алеша Попович сразится с ним не на живот, а на смерть. Боги суть заступни¬ки справедливого. (Исчезает. Громовой удар. Поле. Место для поединка огорожено черными перилами. Впереди черные скамьи, на которых сидят богатыри, судьи поединка, в черных латах. У входа водружены в землю два копья, обвитые черным крепом. На двух деревьях висят оруэюия для соперников: шлем, панцирь и булава на каждом. Тихая, унылая гармония раздается; бьют в литавры и бубны, обтянутые сукном. Тихие голоса поют.) Преступник, будь наказан; Злодейство, обличись! Да кровию злодея Загладится оно21! Громобой (как судья поединка) Приблизьтесь, честные богатыри! Вот висят оружия! Щиты, панци¬ри, булавы, мечи — изберите и вооружитесь! (Алеша и Калита выходят на сцену. Каждый берет меч и щит. Оруэ1сеносец Калиты держит булаву подле богатыря своего; Алеша оставляет свою булаву на дереве.) Алеша Я обвиняю этого злодея в убийстве Мирославы прекрасной! Мы должны сразиться не на живот, а на смерть. Боги решат между нами! Калита Ты — клеветник! выходи! Громобой Богатыри! начинайте сражение! Калита Но прежде говорю в присутствии всех богатырей, что я невинен! Клянусь богами... Чурило Не клянись, а докажи мечом свою невинность! Алеша Выходи! Все богатыри Погибель убийце! Победа мстителю! (Бьют в литавры. Богатыри становятся один против другого, покрывшись щитами, обнажив мечи. Хотят начать сраэюение. Является белый человеческий образ, смертная бледность изображена па лице его; он медленно приближается, становится против Калиты, устремляет на пего неподвижные глаза и говорит медленно.) Дух Богатырь Калита! Боги справедливы! Я буду свидетелем поединка! Все (в ужасе) Что это? Громобой Дух убиенной! Калита Выходи, обвинитель! За тебя сражаются духи, я один — но моя не¬винность со мною! (Опять звучат литавры, музыка раздается, сраэ/сение начинается, во время которого тихие голоса поют.) Преступникам ужасен Богов бессмертных суд! Рукой их да сорвется Личина с их чела! (Богатыри сражаются. Дух во время сражения стоит неподвижно и не спускает глаз с Калиты. Алеша Попович ломает меч свой и остается безоружным. Калита вырывает булаву из рук оруженосца и, подняв ее, бежит к Алеше Поповичу, который накрывается щитом. Дух исчезает. Неизвестный старик является посреди соперников и удерживает руку Калиты.) Старик Стой, убийца! Признайся немедленно, ты ли умертвил Мирославу? Калита (роняет булаву) Боги! Какой ужас меня объемлет! Дрожу! Кровь во мне леденеет! От этого страшного голоса волосы на голове моей становятся дыбом!.. Так — боги меня обличают!.. Я убийца Мирославы! Старик И боги да накажут тебя! (Является в виде Милолики.) Умирай от кин¬жала своей матери! (Колет его кинжалом.) Калита (падает) Моя мать!!! (Все в ужасе.) Дух Милолики (подняв кинжал) Совершилось! Искупление мое близко! (Идет медленными шагами мимо изумленных зрителей.) Занавес опускается. ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ Явление 1 Гостиница. Барма за столом ест и пьет, потом Соловей. Барма (пьет с вольтою жадностью) Теперь делайте, что хотите, духи, привидения и старухи колдуньи — я не боюсь вас! за добрым обедом и с полною чаркою вина — я храбрый богатырь! Соловей Хлеб да соль, приятель! Барма (с набитым ртом) Милости просим! Соловей Видно, ты немного устал и проголодался! Изрядно тебе бока помяли! Барма Не подходи ко мне! Я проглочу тебя и с балалайкою! Соловей Знаешь ли, кто заплатил за твой обед? Барма Не знаю и знать не хочу! Лишь бы только наесться досыта! Соловей Не известный никому старик с посохом в руке отдал кошелек с золо¬тыми деньгами Силуяну, говоря: корми досыта Барму Кудрявую Голову! Барма Неужели? Кто бы таков был этот доброхот? (пьет) За здоровье моего благодетеля! Явление 2 Те же и богатырь Алеша Попович. Богатырь Благодарствую, Барма! Барма (струсив, в сторону) Он опять тут!.. Что за пропасть! Алеша Тебе, как я вижу, здесь не худо?.. Барма (набив рот) Изрядно! изрядно!.. Не угодно ли покушать вместе со мною?.. Алеша Мне некогда! Я имею важные дела!.. Барма Желаю вам их счастливо кончить! Алеша Обедай проворнее и ступай за мною в лес! Барма Кто?.. Алеша Ты! Барма Я?.. Извините, никак не могу вас послушаться! Я целую ночь не спал, голова болит! Горло засохло, и спина очень чешется!.. Алеша Бездельник! разве ты не оруженосец мой, разве не должен всюду за мною следовать?.. 13-4488 ?95 Барма Я все знаю! Но я не обязан иметь дела с проклятыми духами, кото¬рые без милости мучат честных людей — я... Алеша Дурак! я не к духам тебя зову! Я должен посетить одного пустынни¬ка, который живет в ближнем лесу, на берегу Днепра. Барма Пустынника! вы хотите, чтобы я проводил вас к пустыннику! О, это другое дело! Я готов идти. (Ест.) Алеша Я буду дожидаться тебя у ворот гостиницы. (Идет.) Барма Подите, сейчас догоню вас. Соловей (Барме, который встает и утирается скатертью) Но, приятель — что, если этот пустынник какой-нибудь злой дух? Если он захочет позабавиться и тебя изжарит себе на ужин?.. Барма (опять садится за стол) Я нейду в лес! Остаюсь за своим столом! — только и всего. Барма, скорей! Иду, иду! Алеша (за кулисами) Барма (Сидит и ест.) Соловей Ты рассердишь богатыря! Советую тебе идти с ним; разве он захочет погубить тебя? Поди, Барма! Барма Ой, не хочется! Здесь за столом сытно, а там в лесу страшно! (Ест.) Алеша (входит) Долго ли мне дожидаться тебя, мошенник? Что ты здесь делаешь?.. Он ест и не трогается с места! Прошу покорно... Барма (с полным ртом падает на колени, плачет и говорит) Ах, господии богатырь, оставьте меня здесь! Помилуйте! не берите меня с собою! Там меня съедят, как жареного барана... Алеша Плут! я вижу, ты вздумал шутить надо мною!.. Погоди!.. (Хватается за меч.) Барма (вскочив, бежит в двери) Иду, иду! Ничего не боюсь! (Алеша гонит его; оба уходят.) Явление 3 Соловей (один) Счастлив я, что судьба избавила меня от всех трудных опасностей богатырского звания! Какое блаженство, что я лишь певец; Спокойно, беспечно я жизнь провожу! Гремящая слава — награда героям; Но я не завистлив, сей славой не льщусь! Желаю награды от милых красавиц! В любовных походах — и я богатырь! 13" ?97 За полною чарой, на шумных пирах, Питьем и весельем я рад побеждать; Когда же увяну, когда поседею, И старости скучной отдамся в полон — Тогда с балалайкой, за полною чарой, О прежнем веселье, вздохнув, помяну! (Уходит.) Явление 4 Комната в замке Громобоя. Громобой сидит на больших креслах. Потом Тороп. Громобой Что мне осталось делать, бедному одинокому старику! Без детей, без наследников, без роду и племени. На что я копил богатство, на что бе¬рег сокровища, беспокоился, мучился? Кто мне, бедному, закроет гла¬за? Кто пожалеет обо мне, когда меня не будет? О злодей Калита! от тебя одного я несчастлив! Боги жестоко наказали меня! Тороп (входит) Боярин, слепая старушка нищая, с маленьким мальчиком, просится неотступно к тебе! Громобой Я никого не хочу видеть, не хочу ни с кем говорить! Один в уединен¬ной горнице проведу бедственный остаток своей жизни! Кто мне может быть нужен, и кому до меня нужда, когда нет со мной моей доброй, ми¬лой Любимиры... Тороп Итак, ты приказываешь отослать эту бедную старушку без всякой помощи, без подаянья? Громобой Нет, Тороп: накорми ее досыта; дай ей сколько хочешь денег — я не хочу, чтобы убогий и несчастный отходил без всякой отрады от моих ворот... ?9* Тороп Милость твоя несказанна! Пойду, обрадую старушку... Но вот и она! Явление 5 Прежние и Любимира, в виде слепой ишцей старушки, и Добрада, в виде мальчика, ее провожатого. Громобой Откуда вы, бедные люди? Любимира Мы с Волхова! Муж мой служил в войске Святослава22! Он погиб вместе с ним на Днепровских порогах; я попалась в плен злодеям пече¬негам, которые выкололи мне глаза и пустили скитаться по белому све¬ту, которого уже не увижу, никогда не увижу... Громобой (тронутый) Бедная женщина! Любимира Я побираюсь! Этот мальчик, сын моего племянника, сирота, без отца и без матери, меня не покидает — наградите его, боги! — просит за меня милостыню и водит меня по дорогам! Без него куда бы я дева¬лась, бедная! Громобой (берет мальчика за руку) Нет! он не будет скитаться по большим дорогам! он останется со мною! Сделаю его своим наследником! Ах, моя бедная Любимира, мо¬жет ли кто-нибудь заменить тебя?.. Но хочу какое-нибудь утешение! (Треплет мальчика по щеке.) Хочешь ли со мною остаться? Добрада А моя бабушка? Куда ей деваться! Можно ли ее покинуть! Громобой Тороп! Отведи эту старушку в терем, чтобы ей ни в чем не было недо¬статка! слышишь ли!.. Друзья мои, вы останетесь со мною! Вы замените мою потерю — если только что-нибудь на свете может заменить се! Ах! по крайней мере, рука благодарного человека закроет мне глаза! Любимира Что ж скажет об этом ваша дочь Любимира, если вдруг, возвратись в свое жилище, найдет вместо себя чужих людей... Громобой (изумленный) Любимира — моя дочь, говоришь ты?.. Добрада Что, если она жива... Громобой (державший Добраду на руках, ставит ее па землю) Жива?.. О, если бы она была жива!.. (Добрада подает знак; пшценское платье спадает с Любимиры, она является в натуральном своем виде. Добрада исчезает.) Любимира Она жива! она у ног ваших! батюшка!.. Громобой Любимира! Боги! (Обнимает ее с горячностью.) Тороп Что это за чудо! боярышня!.. Громобой Прижмись к моему сердцу, милая дочь! Почувствуй, как оно бьет¬ся от радости, неописанной, неизреченной. Теперь чувствую, что отец, лишенный дочери, со всем своим богатством есть самый бедный, не¬счастный человек. Тороп, беги в ближнюю гостиницу — там найдешь богатыря Алешу Поповича, найдешь многих других богатырей, зови их всех ко мне и все приготовь для помолвки... (Тороп уходит.) Хочу радоваться! Хочу веселиться! Моя дочь, моя Любимира возвратилась! С нею возвратилось мое спокойствие, мое счастье! Любимира О батюшка! (Целует его руку.) Громобой Я был самый бедный человек, потому что потерял было дочь свою. Теперь она опять со мною! Я опять богат! Пойдем, моя милая, я покажу тебя всем! Чтобы все со мною радовались. (Уходит.) Явление 6 Гостиница. Богатырь Илья Муромец, Силуян. Силуян Кажется мне, господин богатырь, что я дело сделаю. Илья Что такое? Силуян Я говорю о своей дочери. Отдам се замуж за Провора; малый хоть куда! Илья Желаю ей счастья! Силуян Кажется, будет счастлива! Девка не глупая, не вздорная, рукодель¬ница!.. К тому же не ребенок! Девкам ненадобно долго засиживаться под крылом отца и матери. Птичка, оперившись, просится вон из гнез¬да. Лучше научить ее летать, нежели дать ей убиться. Не правда ли?.. Илья Правда, Силуяп; ты, видно, говоришь по собственному опыту! Силуян Нечего таить! Самому скучно без жены! Моя покойная сожительни¬ца шесть лет как скончалась — с тех пор мне тошно жить на свете! Все кажется так пусто, так уныло! 2()1 Илья Что ты говоришь? Силуян Сущую правду! Только бы дочь выдать замуж — сам женюсь! Илья Но ты уже не молод! Силуян Не молод!.. Какой вздор! Быть хорошим мужем никогда не поздно! А р и я Любить не поздно никогда! Любовь и в старости любовь! Ребенок, в цвете лет весенних, Любовью тайно пламенеет, И дале, дале — наконец, Вздохнет и сердце подарит. Едва увидит белый свет, Уж сердце девушки горит! Уж грудь ее любовь волнует! Уж кровь ее кипит, пылает — И дале, дале — наконец, Давай ей мужа иль беда!.. Любовь есть сильный чародей, С любовью — молодец старик! И старым любо целоваться, И старых красота пленяет! От колыбели до клюки — Любовь за нами вслед идет! Явление 7 Мария, Провор. Провор Ну, Мария, на нашей улице праздник! Отец соглашается, завтра свадьба! Мария Мария Нечего говорить, как я рада! Но сколько труда нам стоило согласить батюшку! Ты знаешь, что он скупенек! Если б не эти золотые деньги, которые прислал тебе чудный нищий, то едва ли бы мне быть за тобою замужем. Провор Я бы ушел с тобою. Куда? Провор Свет разве мал? Нашли бы много места! Мария А чем бы мы стали жить! воздухом, что ли?.. Нет, Провор, все лучше родительское позволение. Провор Конечно, милая — разве я ему не рад! Д у э т Провор Навеки завтра буду твой! Счастливый день! Какая радость вечно жить, Мой друг, с тобой! Какое счастие с своим Сравню тогда! Кому завидовать могу, Чего желать, искать? Мария Навеки завтра быть твоей! — Счастливый день! Тебя любить, тобой дышать, О, милый друг! Какое счастье на земле Сравню с своим! Какое благо предпочту Твоей любви!.. Оба О! завтра блаженный счастливый день! Провор Я завтра твой Мария Ты завтра мой! Прошло ожиданье, печалям конец, Конец тоске! Мы будем супруги, прямая любовь До самого гроба нас будет живить!.. (Прыгают, пляшут и уходят.) Явление 8 Лес па крутом берегу Днепра; на высоте пустынничья хижина. Алеша Попович, Барма Кудрявая Голова. Алеша Мы пришли на назначенное место! Вот пустынничья хижина, кото¬рой мы ищем. Барма (ворчит про себя) Да, вижу! Но когда этому конец будет? Мы шатаемся как угорелые! Не лучше ли бы во сто раз было, когда бы мы сидели дома... Алеша Этот дурачина еще умничает! Барма Я не умничаю! Алеша Пошел, постучись у дверей! Барма Я? Не лучше ли вам? Вы богатырь, а я простой оруженосец! (Про себя.) Лучше быть в стороне и наготове бежать, если какая-нибудь беда приключится! Алеша Трус! (Идет к хижине и стучится.) Явление 9 Прежние. Милолика, в виде пустынника. Пустынник Милости прошу, дети мои, войдите в жилище нищеты и уединения! Алеша Благодарим, добрый пустынник! Пустынник Что вам надобно? Ищете ли убежища от непогоды? Томитесь ли го¬лодом или жаждою? Под моим соломенным кровом ожидает вас госте¬приимство! Чистая ключевая вода и земляные плоды — вот все, чем могу утолить ваш голод и жажду. Барма (про себя) Невкусный обед! Алеша Я люблю простую пищу гостеприимного и предпочту ее пышным обедам гордых богачей — дружелюбие всего для меня привлекатель¬нее! Барма (про себя) Чего доброго! Влюбленный сыт одним воздухом! Пустынник Кто ты, странник? Алеша Я богатырь Алеша Попович! Барма А я — его оруженосец, славный Барма Кудрявая Голова, смелый, храбрый, умный, проворный... Алеша Зажми рот, глупец! (Пустыннику.) Меня послали к тебе, отец мой! Пустынник Хочешь ли знать свою будущую участь, богатырь? Алеша Хочу ли? Какой вопрос! Хочу знать, что будет со мною и Любимирою. Пустынник Смотри! (Подымается задняя декорация. Сквозь флер виден пышный, блестящий храм — кумир Лады; перед ним пылающий жертвенник; жрец приносит жертву; перед жертвенником стоит Любимира вместе с юношею, имеющим образ Алеши Поповича, в брачных венцах. Громобой их благословляет.) Алеша Боги! Это я! Это Любимира! О счастье! Она будет моею! (Все исчезает.) Барма (в ужасе) Нет, провал их возьми! Они всю землю вверх дном оборотят! Бежать мне поскорее отсюда. (Хочет бежать.) Алеша Куда ты? Останься! Барма (плача) Разве хотите вы уморить меня? или не видите, что я в лихорадке!.. Пустынник Я открывал тебе будущее; теперь открою прошедшее. (Подает знак — занавес опять подымается. Гром и молния. Сквозь флер видно море, волнуемое бурею. Корабль, на котором плывет юноша в латах, имеющий образ богатыря Алеши Поповича, борется с волнами, — корабль ударяется об камень, рассыпается вдребезги. Юноши тонет. Является старик посреди волн, спасает его и выносит на берег; юноша становится па колена и подымает руки к небу. Все опять исчезает. Барма от страху падает на землю и визжит.) Алеша Старец, что значит бурное море? Пустынник Это бурное море изображает твою жизнь. Несколько раз ты подвер¬гался погибели, и несколько раз судьба тебя спасала!.. Более ни о чем у меня не спрашивай, юноша! Священная должность, которую тридцать лет исполняю, отзывает меня отселе. Алеша Какая должность? Пустынник (подымает подземную дверь) Здесь, в глубоком подземелье, томится один несчастный; уже трид¬цать лет страдает он за свои преступления, желает смерти, которая бе¬жит от него, проклинает жизнь и живет! Он по тех пор будет томиться, пока смелый, отважный юноша не согласится добровольно подать ему руку помощи. Алеша Что я слышу... Пустынник Дождись меня здесь! Я скоро возвращусь! (Сходит в подземелье.) Явление 10 Алеша Попович, Барма. Алеша А! Какая мысль! Что, если я близко своей цели! (Кличет.) Барма! Барма (припав к земле) Молчите, господин богатырь, я уже не живой, а мертвый! Дайте по¬кой хоть мертвому! Алеша Встань и следуй за мною. Барма (приподняв голову) Куда? в гостиницу? Алеша (грозно) Встанешь ли ты, негодяй! Барма (вскочив) Я встал! что прикажете? Алеша Иди за мною, не отступай ни на пядь; слышишь ли?.. Я предчув¬ствую, что скоро все совершится! (Приподымает дверь.) Барма Что еще? Не хотите ли отправиться в подземное государство? Алеша (сходит вниз) Барма! за мною! Барма (кричит) Иду, иду!.. (Тихо.) Как бы не так! Разве я сумасшедший! Чего я не ви¬дал под землею... (Наклоняется и кричит в дверь.) Далеко ли вы, госпо¬дин богатырь! Где вы? Я ничего не вижу... (Пламя вылетает из земли; черный, ужатый дух выставляет голову и восклицает громозвучным голосом.) — ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ — Дух Назад, малодушный! (Дверь со стуком затворяется.) Барма Покорный слуга! Я не сержусь за грубый отказ! Я знаю пословицу: не ходи куда не зовут! Но куда девался пустынник? (Глядит в хижину, которой дверь отворяется и в которой видна Добрада в таком же платье, как пустынник; она сидит на скамье и плетет корзину.) Явление 11 Барма, Добрада. Барма (подходит к хижине и кланяется) С позволения сказать, — если смею спросить... Добрада (встает) Чего тебе хочется, незнакомый человек? Барма (тихо) Что за пропасть! Старик, видно, ушел куда-то! Добрада Не нужна ли тебе моя помощь, добрый человек? (Выходит из хижины.) Барма (про себя) Это карлик! Мальчик с пальчик! Добрада (толстым голосом) Не заблудился ли ты?.. (Женским голосом.) Барма! Барма (оборачивается во все стороны) Ась!.. какая девушка меня кличет? Добрада Не удивляйся, в этом лесу много девушек, самых прекрасных и милых! Барма Пустыннику с ними не скучно, я думаю. Добрада (женским голосом) Ах, Барма, милый Барма! ах! Барма Добрый человек! подле меня вздыхают! и как нежно! Кто это? Добрада Одна из лесных красавиц. Она называет тебя но имени! Барма Одна из лесных красавиц? Но куда годятся эти красавицы, которые смущают бедных пустынников?.. Добрада Ах нет! ты судишь об них несправедливо! все они очень доброде¬тельны! (Вздыхает.) Один только порок имеют... Барма Какой порок? Добрада Очень малорослы! не выше меня. Но всякий нежный взгляд мужчи¬ны прибавляет им росту! Барма Ха-ха-ха! чудные творенья! (Добрада превращается в малорослую девушку.) Добрада Я здесь, Барма! Барма Добро пожаловать!.. Подлинно великанша! Скажи мне, чего ты хо¬чешь? Добрада Хочу тебя видеть и на тебя любоваться! Барма Покорный слуга! Но я не охотник до таких малорослых уродов, ка¬кова ты, понимаешь ли! Добрада Я не урод! мой Сила меня любит. Я в глазах его красавица! Барма У тебя есть Сила, то есть сердечный друг? не так ли? Скажи ж мне, хорош ли собою этот Сила? Добрада Лучше тебя! Не такой огромный болван, а маленький, тоненький, миленький! Пойдем со мною в гостиницу, я покажу тебе его! Барма Пойдем, пойдем! Я рад вырваться из этих проклятых очарованных мест... Добрада Пойдем, полюбуйся на моего Силу!.. Ария 24 Мой Сила прекрасен, как утренний свет! Он весел, любезен, так точно, как я, Играет и шутит со мною одной! О, Сила мой лучше на свете всего!.. Лишь встанет с зарею, чтоб в поле идти, Придет, поцелует с улыбкой меня; Воротится с поля и тотчас ко мне! Нигде мне покою, нигде не дает! По праздникам пляшет с одною со мной! Где я не бываю, там нет и его! 14_4488 С одною со мною он весел и мил — Со мною ж в разлуке он грустен, угрюм! (Вертится с Бармою и уходит.) Явление 12 Подземная пещера. Горюн Разбойник в цепях. Он бледен, сух, борода по колено. Богатырь Алеша Попович стоит в отдалении. Горюн Еще раз насытит меня рука моего благотворителя! Может быть, этот раз последний... Ах! когда кончится моя жизнь и вместе ее мучения! (Алеша выступает.) Боги! Что я вижу? Человек или привидение?.. Алеша Человек! Твой избавитель! Утешься, несчастный! Конец твоего стра¬дания близок! Горюн Ты меня знаешь? Алеша Неисповедимы судьбы богов! Ты — Горюн Разбойник! Горюн Ужасное имя! Мучительное воспоминание! Так! я этот несчастный! Алеша Успокойся! Я пришел снять с тебя сии тяжкие оковы! Как гы очутил¬ся в этой пещере? Горюн Пересвет богатырь есть мое настоящее имя! Я потерял его и слишком заслужил то ужасное прозвание, которым память моя теперь оскверня¬ется. Убийство и грабеж были моею забавою! моею единственною си¬лой бытия... Жена моя спасла от кинжала моего одного юношу, моего пленника, указав дорогу из моего жилища — я в бешенстве заколол Милолику и сам скрылся, боясь, чтобы меня не стали преследовать; но грозные духи мщения привлекли меня в этот ужасный лес, невидимою силой повергли меня в глубокое подземелье, заковали в оковы — в ко¬торых томлюсь тридцать лет, хранимый одним милосердием старого пустынника, который приносит ко мне пищу... Алеша Несчастный! Успокоение Милолики требует того, чтобы ты оставил место своего заточения. Следуй за мной! Горюн Но мои оковы! Алеша Они спадут с тебя! Иди смело! Высшее существо нам помогает! (Оковы спадают с Горюна; он подымается и выходит вперед.) Горюн Я свободен! не сои ли это? Великодушный незнакомец! Дай мне твою руку! Дай облить ее слезами! Алеша Следуй за мною, бедный страдалец; ты должен исполнить последнее повеление духа! Горюн Ах! Я больше не увижу своего благотворителя! Часто, в минуты ужас¬нейшего отчаяния, он проливах отраду в растерзанное мое сердце... (Громовой удар.) Голос духа Ободрись, несчастный! Боги открывают тебе путь к примирению! Явление 13 (Сильнейший громовой удар. Глухой лес. Источник, спадающий с утеса. В стороне видны развалины замка.) Горюн Где мы! Боги! мое прежнее жилище! Развалины моего замка! Ах! этот источник напоминает мне последнее ужасное дело мое, убийство Милолики! Алеша Здесь, в этом источнике, сокрыты кости жены твоей. Дух Мило¬лики — гак определила судьба — по тех пор будет страдать и стран¬ствовать, пока прах твой не будет подле ее костей покоиться... Решись, Пересвет! Горюй Я готов на все! (Громовой удар. Страшная гроза шумит. Все покрыто мраком — одни молнии блистают. Горюн бросается на колени и подымает к небу руки.) Финал Мелодрама Горюн Боги! вы ужасны в громе своем — ужасны для преступника!.. Он трепещет, падает во прах — и не смеет надеяться пощады! Хор духов Мирный сон в безмолвном гробе! Он открыт — сойди в него! Ободрись, не ужасайся! Смерть, о труженик, есть сон! Мел о драма Горюн Так — без трепета покоряюсь судьбе! (Встает.) Покой, мирный, без¬мятежный покой — тебя призывает! Гроб, открой мне свое недро! (Приближается к источнику.) Хор духов Блестит во мраке мощный луч! Ярится вихрь — ревет гроза — Уж час настал. (Гром, убивает Горюна. Он падает в источник. Страшный громовой удар. Быстрая музыка переливается в тихое, унылое адажио. Милолика является в виде веселого, преображенного духа, окружается облаком над самым тем местом, на котором исчез Горюн — оливковая ветвь в руках ее.) Мелодрама Милолика Я получила свою награду — мир и спокойствие меня ожидают. Юный богатырь, ты мужественно сражался! Должно заплатить тебе за все твои необычайные подвиги... Под теми развалинами найдешь вели¬кое сокровище: оно принадлежит тебе! Спеши в объятия Любимиры!.. Лада увенчает тебя венком неувядаемой любви. Я стремлюсь в обители блаженства; в обители бессмертных... (Онаулетает, сопровождаемая небесным гимном, который поет следующее.) Хор Лети, лети в страны небесны — Там ждет тебя венец! Там правосудие бессмертных За горести воздаст! (Облака закрывают лес. На блестящем, лучезарном облаке является Добрада в натуралг^ном своем образе, окруженная духами; все в белой, светлой одежде. На средине театра является пылающий жертвенник.) Громобой, Любимира, все богатыри и прежние. (Любимира бежит в объятия Алеши Поповича; Громобой обнимает их обоих и соединяет их руки.) Хор (во время которого все падают па колена) Бог любви нас да хранит, Наш союз венчает! Огнь его сердца живит, Душу восхищает! Где любовь, там счастья трон, Там в тоске — отрада! О любовь! — ты наш закон, Счастье и награда! Занавес опускается. КОЛОВРАТНО-КУРИОЗНАЯ СЦЕНА МЕЖДУ ГОСПОДИНОМ ЛЕАНДРОМ, ПАЛЬЯСОМ И ВАЖНЫМ господином ДОКТОРОМ Что делать! О Пальяс! Подай мне стул, скотина! О небо! стул!., дерзну ль спросить у господина, Что хочет он начать? Леаидр Лить слезы и сидеть! О! Изабелла! о!.. Но, государь, скрепись! все гости наши в сборе! Скрепись! и, выгрузив на час из сердца горе, Исторгнись из пещер унылости твоей, В одежду облекись комических затей И смело устремись кобениться на сцену! Леаидр (не слушая его, погруженный в задумчивость) Блажен, в кого амур — так, как горохом в стену, Без пользы разбросал из гула тучу стрел! О счастья баловень! коль сладок твой удел! Проснулся — ешь за двух! поел — и засыпаешь! И, сонный, сладкою мечтой себя пленяешь! Пойдешь гулять — в лесу ты ищешь лишь грибов; Не думаешь вздыхать при гласе соловьев, Ни горестно грустить, смотря в струи потока! Леаидр (с отчаянием) Пальяс (в ужасе) Пальяс О страх! о скорбь! о смерть!.. А я, отчаянный огрызок злого рока, — Что жизнь моя теперь? Где прежний мой покой? 20 Увы! с холодностью на окорок свиной Смотрю, съев пять ломтей! а прелесть кулебяки! А сальник, щи, каймак, лапша, круиеня, раки... О! Изабелла! о!.. Пальяс Так! правда ваша! — о! И даже — ах! Леаидр Амур! Увы! Амур!.. Почто?.. Доколе? Скоро ль? Как?.. Пальяс Зачем? и поколику?.. Но, господин Леандр! Забудьте скорбь велику — Вот вам российских драм, трагедий, опер пук! Читайте, выберем, сыграем, дело с рук, А там — и за любовь! Леаидр (с гневом) Мне?! мне идти на сцену?!.. 40 Мне! — скот, осел, болван — забыть ее измену?!.. Увы!.. В болезненных заклятиях любви, С ипохондрической горячкою в крови, Я дни мерцанием количества считаю И в безотрадное гях лукавства исчезаю! Вот — роля днесь моя!.. Пальяс (не слушая его, развертывает и читает титулы принесенных им пиес) Рекрутский вот набор... Леандр (с чувством) О скорбь!.. Когда пронзил мне сердце милый взор, Все, все сказало мне: ты рекрут Изабеллы! Тогда в трескучие моральности пределы Я был парением корыстным вознесен! Увы! мечта, мечта!.. Сей обоюдный плен, Которым, так сказать, мой дух колесовался, Как милый сон исчез! я пешкою остался!.. Жестокая! Почто, в тот час, как сам собой Я мыслил в рекруты записан быть тобой И рад был кашицу есть без ножа и вилок — Изменой ты своей мне выбрила затылок?.. И, ах!.. Почто, Пальяс, дубина, дылда, скот, О сем наборе ты дерзнул разинуть рот! (отчаянно) Я не могу играть Рекрутского набора! Пальяс Ну, в сторону его — еще есть много вздора! Вот благодарности вам русской торжество, То ж Лиза... Леандр О позор! о злое ханжество! Неблагодарная!.. Не я ль тобой казнился! Не я ль до полюсов любовью громоздился! Не я ль, исчахнувши, забвенья в кандалах, Катался день и ночь на пламенных коньках? И что же? Я забыт!.. О пол неблагодарный! Какою лейкою, какой трубой пожарной Залить мне пламень тот, которым я объят!.. О благодарности мне женской здесь твердят!.. Нет благодарности! Нет торжества! Нет Лизы! Одни лишь дымные и пухлые капризы... Вот женщина!.. Увы!.. Пальяс (продолжает читать) Электра и Орест, Трагедия в пяти... Леандр Умолкни, грубый пест!.. (в бешенстве) Но что, какая тьма мои покрыла очи?.. О страх! вот фурии! Богини мрачной ночи! Свистят на их главах бумажные ужи! Их страшные клыки, как тульские ножи! Где ты, Пальяс?.. Мой друг, и ты меня покинул! Пальяс Я здесь! Леандр Ты здесь, Эгист! какой ты рот разинул! Вещай мне, где она? Пальяс Увы! ее здесь нет! Леандр (в исступлении) Благодарю богов! свершилась мера бед! Судьба! ты за себя изрядно постояла! Все кстати, все!.. Конец, средина и начало! Сперва быть влюблену и, как в котле, кипеть! Потом, женившися, рогами лоб одеть! Что день, то новый рог, и, наконец, измена! Увы! Из мирного супружеского плена С домашним поваром преступница ушла — Обед мой, и любовь, и счастье унесла, И солнце для меня навеки закатилось! (Приходит в совершенное бешенство.) Но что?., ревет гроза? все небо возмутилось! Какой повсюду мрак! Небесный свод трещит!.. Кто там с кастрюлею и вертелом стоит? Пальяс Ах, господин Леандр!.. Леандр (схватив его за хохол) Так! Это ты, предатель, Ты, хищник дерзостный, кастрюлей полоскатель Попался, наконец! в моих теперь руках!.. Но что — о небеса, о жребий! новый ах.. Безбожник!.. В фартук свой он скомкал Изабеллу! Ух! как набелена! о стыд! полпуда мелу Истерла, чтоб себе наштукатурить лоб! Злодейка! хищник твой сейчас сойдет во гроб! А ты, чумичка! нет! уж нет тебе спасенья! В минуту закипишь в кастрюле разрушенья! (Валяет Пальяса с ног и садится на него верхом). Пальяс (в страшной трусости, лежа под ним) Безвинно виноват!.. Конечно, если б он Был л!., а я — не я, тогда б другой закон! Но, вы помилуйте... Бог видит!., не взыщите! Взгляните на меня... то есть... да!., гак!., взгляните! Я... видите ль? Пальяс... а вы... а вы... —Леандр... А тот отчаянный, кастрюльный саламандр, Кухмистер, сиречь гот, с которым Изабелла Рогатым париком ваш честный лоб одела, Ведь он — не я... а я... — не он... и, так сказать, За шалости его — меня в дугу сгибать Грех! Сам Гален за то в Талмуде осуждает! А Изабелла — что? Ведь женщина!.. Всяк знает, Что женщина (о том так мыслили и встарь, И в наши времена)... опаснейшая тварь! А гварь есть тварь, была и будет тварью вечно; Хотя бы жизнь ее тянулась бесконечно. Итак, не ясно ли, что женщина всегда — Как ночью ночь, гора горой, водой вода — Все будет женщиной до иреставленья света. Хотите ль мненье знать о том Аристенета? Ум женский — зыбкая песчаная гора! Не просто ум один, а ум и полтора Ума! Но так как ум без головы хромает — А голова одним умом лишь рассуждает — То, заключаю я, что ум без головы Есть тоже — как бишь? да!.. Вот видите ли вы? Я это докажу яснее вам сравненьем! Сравните женщину... то есть... с морским волненьем Или... вы знаете, она, как барометр! То вниз, то вверх! То так, то инак!.. Дунет ветр, И иовериулася вертушка!.. Нынче холод А завтра зной!.. Тот стар, а тот ей слишком молод! То кажется ей бел, то сиз, то смугл, то сер! И словом, я скажу... Возьмите вы в пример (Ибо пример одно и то же, что сравненье, ш А из сравнения выходит убежденье)... Когда начнет грозой вздыматься океан, И небо, вздутое как будто барабан, Гремит, и вихри все сбирает на тревогу, И всюду треск, и свист, и пламень! Страх, ей-богу! Все море кипяток, за валом грозный вал! Корабль то на чердак, то с чердака в подвал! — Так точно женщина! С ней жить — как будто с волком! Вы: да она вам: нет.. А все ведь тихомолком!.. Иль, так сказать, в связи... то есть... ни дать, ни взять, 10 Как нечто... или вам ясней растолковать, Вот так... как например... Видали ль вы коклюшки?.. Ну право! женщина не стоит пи полушки. Леандр (погружается в продолжение Пальясовой речи в задумчивость и во все это время держит его за виски, прижав головою к полу. Потом с чувством и спокойно) О философия! коль сладостен твой глас! О, сколь красноречив ты, нежный мой Пальяс! Я чувствую... в душе моей утихла буря! Любовь, прости навек! Будь сердце лучше тюря, Чем обиталище любовничьих забот! Поздравь меня, Пальяс, болван, дубина, скот! Я возврат ил покой, я плен свой уничтожил. 50 Я снова, как феникс, сгорев, из пепла ожил! Доктор (входит) О ужас! о позор! что делаешь, Леандр? Пальяс не Буцефал, а ты не Александр! К чему ж толь гордая колеблемость мечтаний? Безумцы краткие! рабы седых страданий! Затем ли я сюда, статуи, вас предслал?.. Я лицедействеиных причуд от вас алкал? А вы, манежными коварствами ирельстяся, В коня и рыцаря безумно обратяся, Коптитесь дерзостно в бездействии глухом!.. Я вспять вас обращу отселе голиком! Или, геройственно снабдившись шаропехом, Сейчас наполню ваш хребет стыдом и смехом! Очиститесь отсель! — Леандр (ваше, гордо) Восстану, встал, пошел! Иди за мной, Пальяс, дубина, скот, осел! (Уходит. Пальяс за ним.) Доктор (за ними, с презрением) Так! кислотворные потомков тухлых чада! Не вам принадлежит плесканий здесь награда!.. Четвероножный сын мистических чудес, И ты, о кабалист, иль паче дивный бес, Предстаньте! К почестям хвалебным взгромоздитесь! А вы, сыны очес, взирайте и чудитесь! (Начинает фокус-покус.) ОРЛЕАНСКАЯ ДЕВА Драматическая поэма. Из Шиллера Действующие лица: Карл Седьмый, Король Французский. Королева Изабелла, или Изабо, его мать. Агнеса Сорель. Филипп Добрый, Герцог Бургундский. Граф Дюнуа. Аа Гир. Дю Шатель. Архиепископ Реймский. Шатильону Бургундский рыцарь. Рауль, Лотарингскин рыцарь. Тальбот, главный, вождь Англичан. Монгомери, Валлиец. Французские, Бургундские, Английские рыцари. Чиновники Орлеанские. Английский Герольд. Тибо д'Арк, земледелец. Алина Л Раймонд ) Бертранду поселянин. Черный рыцарь. Угольщик. Его жена. Пажи. Солдаты. Лионель Фастольф Луиза Иоанна Этьен Арман Народ. Придворные. Епископы. Маршалы. Чиновники. Дамы, дети и пр. Действие происходит в 1430 году. Пролог Сельское место; впереди па правой стороне часовня и в ней образ Богоматери; на левой стороне высокий, ветвистый дуб. Тибо д'Арк, Этъен, Арман, Раймонд, Алина, Луиза, Иоанна. Тибо Так, добрые соседи, нынче мы Еще Французы, граждане, свободно Святой землей отцов своих владеем; А завтра... как узнать? чьи мы? что наше? Во всех местах пришелец торжествует; Везде врагов знамена; их конями Истоптаны отеческие нивы; Париж врата их войскам отворил, И древняя корона Дагоберта Досталася в добычу иноземцу; Внук королей без трона, без приюта, Скитается в своей земле, как странник; Знатнейший Пэр, ближайший из родных, Против него с врагами в заговоре; Родная мать ему готовит гибель; Деревни, города пылают; тихо Еще у нас в долинах... но дойдет, Дойдет и к нам гроза оиустошенья. Итак, друзья, пока еще есть воля, Я дочерей хочу пристроить с Богом: Для женщины против времен опасных Необходим заботливый защитник; А с кем любовь, тому в бедах легко. Этьен, тебе понравилась Алина; У нас поля соседственно граничат, Сердца же заодно... такой союз Угоден Богу. Ты, Арман, ни слова; А ты глаза, Луиза, опустила... Друзья, друзья, вы встретились сердцами Не мне вас разлучать. К чему богатство? Кто в наши дни богат? Теперь все наше До первого врага или пожара; Теперь один спасительный приют: Грудь верная испытанного мужа. Арман. Луиза Арман (подавая ей руку) Твой навсегда. Луиза А ты, сестра Тибо На каждую дам тридцать десятин, И огород, и двор, и стадо — Бог Благословил меня, благословит И вас. Алина Утешь отца, сестра Иоанна, Пусть в этот день устроится три счастья. Тибо Подите; завтра мы сыграем свадьбу, И пир на всю деревню; приготовьте, Что надобно. (Алина, Луша, Арман и Этьен уходят.) Твои, Жан иста, сестры Выходят замуж, их судьба счастлива, При старости они мое веселье; Одна лишь ты мне горе и печаль. Раймонд Сосед, на что Жаннету огорчать? Тибо (указывая на Раймонда) Вот юноша прекрасный, честный; с ним Никто у нас в деревне не сравнится; Тебе он отдал душу; три весны, Как он, задумчивый, с желаньем тихим, С безропотным, покорным постоянством Вздыхает по тебе; а ты молчишь, Ты холодно сама в себе таишься; И ни один из наших поселян Улыбкою твоею не утешен. Смотрю: ты в полноте прекрасной жизни; Пора надежд, весна твоя пришла; Цветешь... но я напрасно ожидаю, Чтобы любовь в душе твоей созрела; Прискорбно это мне. Боюсь, но вижу, Что над тобой ошиблася природа; Я не люблю души холодной, черствой, Бесчувственной в поре прекрасной чувства. Раймонд Не принуждай се, мой честный Арк. Любовь моей Иоанны есть прекрасный Небесный плод: прекрасное свободно, Оно медлительно и тайно зреет. Теперь ее веселье жить в горах; К нам в хижины, жилища суеты, С вершины их она сходить боится. Нередко я с благоговеньем тихим Из дола вслед за ней смотрю, когда Она одна в величии над стадом Стоит и взор склоняет в размышленье На мелкие обители земные. Я вижу в ней тогда знаменованье Чего-то высшего, и часто мнится, Что из других времен пришла она. Тибо А это мне противно! для чего Чуждаться ей своих сестер веселых? Всегда встает до ранних петухов, Чтобы бродить но высотам пустынным; Ив страшный час — в который человек Доверчивей теснится к человеку — Украдкою, как птица, друг развалин, В туманное жилище привидений, В ночную тьму бежит, чтоб горный ветер Подслушивать на темном перекрестке. Зачем она всегда на этом месте? Зачем сюда гонять ей стадо? Часто Видал я, как она час целый в думе Под этим деревом Друидов, где Боится быть счастливое созданье, Сидит недвижима... а здесь не пусто; Здесь водится недобрый с давних лет; У сгариков ужасные преданья Сохранены об этом старом дубе; И часто шум каких-то голосов Нам слышится в его печальных ветвях. Однажды мне случилось запоздать; Меня вела дорога мимо дуба; И вдруг, мне видится: иод ним сидит Туманное, а что?., не знаю! тихо Иссохшею рукой приподняло Широкую одежду и меня Как будто бы манило... сотворив Молитву, я бежал скорее прочь. Раймонд (указывая на Образ в часовне) Не верю я; не козни сатаны, А чудотворный лик Пречистой Девы Ее всегда приводит в это место. Тибо Нет, нет! и сны, и страшные виденья Меня, мой друг, тревожат не напрасно: Три ночи я все вижу, будто в Реймсе Она сидит на королевском троне; Семь ярких звезд венцом на голове; В ее руке какой-то чудный скипетр, И из него три белые лилеи, И я — ее отец — и обе сестры, И герцоги, и графы, и прелаты, И сам король пред нею на коленах... Моей ли хижине такая слава? Нет, это не к добру; то знак паденья; Иносказательно мне этот сон Ее души изобразил надменность; Убожества она стыдится; Бог Ей даровал богатство красоты, Ее щедрей всех наших поселянок Благословил чудесными дарами... И гордость грешная зашла к ней в душу; А гордостью и Ангелы погибли, И ею враг в свои нас ловит сети. Раймонд Но кто ж скромней, кто непорочней в нравах Твоей смиренныя Иоанны? Старшим Сестрам она с веселым сердцем служит; В селе у нас она всех выше... правда, Но где найдешь работницу прилежней? Бывал ли ей и низкий труд противен? Ты видишь, под ее рукой чудесно Твои стада и жатвы процветают; На все, к чему она коснется, сходит Непостижимое благословенье. Тибо Непостижимое... так, правда! ужас Обьемлет при таком благословенье. Ни слова; я молчу; молчать мне должно... Мне ль вызывать на суд свое дитя? Могу лишь остеречь; могу молиться; Но остеречь мой долг... Оставь сей дуб; Не будь одна; не рой кореньев в полночь; 1,0 Не составляй из сока их питья И не черти в песке волшебных знаков. Нам в области духов легко проникнут ь; Нас ждут они, и молча стерегут, И, тихо внемля, в бурях вылетают. Не будь одна: в пустыне искуситель Перед самим Создателем явился. (Бертранд входит с шлемом в руках.) Раймонд Молчи, идет Бертранд; он возвратился Из города. Но что несет он? Бертранд Вы Дивитесь, что с таким добром я к вам 160 Являюсь? Тибо Подлинно; откуда взял Ты этот шлем? На что знак бед и смерти Принес ты к нам в жилище тишины? (Иоанна, которая до сих пор не принимала никакого участия в том, что вокруг нее происходило, становится внимательнее и подходит ближе.) Бертранд И сам едва могу я объяснить, Как мне достался он. Я покупал Железные изделья в Вокулёре; На площади толпилась тьма народа Вкруг беглецов, лишь только прибежавших С недоброю из Орлеана вестью; Весь город был в волненье; сквозь толпу 170 С усилием я продирался... вдруг Цыганка смуглая со мной столкнулась; В руках у ней был этот шлем; она, Пронзительно в глаза мне посмотрев, Сказала: «Ты, я знаю, ищешь шлема; Вот шлем, не дорог он, возьми». — «На что? — Я отвечал ей. — К латникам пойди; Я земледелец, мне нет нужды в шлеме». Но я никак не мог отговориться; «Возьми, возьми! —г она одно твердила, — Теперь для головы стальная кровля Приютнее всех каменных палат». И так из улицы одной в другую Она за мной гналася с этим шлемом. Я посмотрел: он был красив и светел; Был рыцарской достоин головы; Я взял его, чтоб ближе разглядеть; Но между тем, как я стоял в сомненье, Она из глаз моих, как сон, пропала: Ее толпой народа унесло... И этот шлем в моих руках остался. Иоанна (ухватясъ за него поспешно) Отдай мне шлем. Бертранд На что? Такой наряд Не девичьей назначен голове. Иоанна (вырывая шлем) Отдай, он мой и мне принадлежит. Тибо Иоанна, что с тобой? Раймонд Оставь ее; В ней мужеством наполнена душа, И ей убор воинственный приличен. Ты помнишь сам, как прошлою весной Она в горах здесь волка одолела, Ужасного для стад и пастухов. Одна, одна, душою львица, дева Чудовище сразила и ягненка Исторгнула из челюстей кровавых. Чью б голову сей шлем ни украшал, Но ей приличней он. Тибо Бертранд, какая Беда еще случилась? Что сказали Бежавшие из Орлеана? Бертранд Боже, Помилуй Короля и наш народ! Мы в двух больших сражениях разбиты; Враги в средине Франции; все взято До самых берегов Луары; войски Со всех сторон сошлись под Орлеан, И страшная осада началася. Тибо Как! север весь уже опустошен, А хищникам все мало; к югу мчатся С войной... Бертранд Бесчисленный снаряд осадный Со всех сторон придвинут к Орлеану. Как летом пчел волнующийся рой, Слетался, жужжит кругом улья, Как саранча, на нивы темной тучей Обрушившись, кипит необозримо: Так Орлеан бесчисленно народы Осыпали, в одно столпившись войско; От множества племен разноязычных Наполнен стан глухим, невнятным шумом; И всех своих землевластитель Герцог Бургундский в строй с пришельцами поставил: Из Литтиха, из Генего, из Гента, Богатого и бархатом и шелком, Из мирного Брабанта, из Намура, Из городов Зеландии приморских, Блистающих опрятностью веселой, От пажитей Голландских, от Утрехта, От северных Фризлапдии пределов Под знамена могущего Бургунда Сошлись полки разрушить Орлеан. Тибо О, горестный, погибельный раздор; На Францию оружие Французов! Бертранд И, бронею покрывшись, Изабелла, Мать короля, князей Баварских племя, Примчалась в стаи врагов и разжигает Их хитрыми словами на погибель Того, кто жизнь приял у ней под сердцем. Тибо Срази ее проклятием Господь! Богоотступница, погибнешь ты, Как некогда Иезавель погибла. Бертранд Заботливо осадой управляет Рушитель стен, ужасный Салисбури; С ним Лионель, боец с душой звериной; И вождь Тальбог, один судьбу сражений Свершающий убийственным мечом; Они клялись, в отваге дерзновенной, Всех наших дев предать на посрамленье, Сразить мечом, кто встретится с мечом. Придвинуты к стенам четыре башни, И, городом владычествуя грозно, С их высоты убийства жадным оком, Невидимый, считает Салисбури На улицах поспешных пешеходов. Уж много бомб упало в город; церкви В развалинах; и сам великолепный Храм Богоматери грозит паденьем. Бесчисленны подкопы под стенами; Весь Орлеан стоит теперь над бездной И робко ждет, что вдруг под ним она, Гремящая, разверзится и вспыхнет. (Иоанна слушает с великим, беспреспшнно усиливающимся вниманием и, наконец, надевает на голову шлем.) Тибо Но где Сантраль? Что сделалось с Ла Гиром? Где Дюпуа, отечества надежда? С победою вперед ст ремится враг — А.мы об них не знаем и не слышим. !7(> ц что КОроль? Ужель он равнодушен К потере городов, к бедам народа? Бертранд Король теперь с двором своим в Шиноне; Людей взять негде, все полки разбиты. Что смелый вождь? Что рыцарей отважность, Когда нет сил, когда все войско в страхе? Нас Бог казнит; ниспосланный им ужас К бесстрашнейшим запал глубоко в душу; Все скрылося; все вызовы напрасны; Как робкие бегут к заградам овцы, 80 Послышавши ужасный волчий вой, Так, древней чести изменив, Французы Спешат искать защиты в крепких замках. Едва один нашелся храбрый рыцарь. Он слабый полк собрал и к королю С шестнадцатью знаменами идет. Иоанна (поспешно) Кто этот рыцарь? Бертранд Бодрикур; но трудно От поисков врага ему укрыться: Две армии преследуют сто. Иоанна Но где же он? Скажи скорей, что слышно? Бертранд На переход один от Вокулёра Стоит он лагерем. Тибо Молчи, Иоанна; Ты говоришь о том, чего не смыслишь. Бертранд Уверившись, что враг неодолим, И помощи от короля не чая — Чтобы спастись от ига иноземцев И сохранить себя законной власти — Решилися граждане Вокулёра Могущему Бургунду покориться, Но с тем, чтоб он их принял договор: Чтоб возвратил нас древнему престолу, Как скоро мир опять меж ними будет. Иоанна (вдохновенно) С кем договор? Ни слова о иокорстве! Спаситель жив; грядет, грядет он в силе!.. Могущий враг падет иод Орлеаном: Исполнилось! для жатвы он созрел!.. Своим серпом вооружилась дева; Пожнет она кичливые надежды; Сорвет с небес продерзостную славу, Взнесенную безумцами к звездам... Не трепетать! вперед! не пожелтеет Еще на ниве клас, и круг луны На небесах еще не совершится — А ни один уже Британский конь Не будет пить из чистых вод Луары. Бертранд Ах! в наши дни чудес уж не бывает. Иоанна Есть чудеса!.. Взовьется голубица И налетит с отважностью орла На ястребов, терзающих отчизну; И низразит она сего Бургунда Цареотступника, сего Тальбота, Сторукого громителя небес, С ругателем святыни Салисбури; И побегут толпы островитян, Затрепетав, как агнцы, перед нею... Господь в ней будет! Бог всесильный брани Пошлет свое дрожащее созданье: Творец земли себя в смиренной деве Явит земле... лане Он Всемогущий! Тибо Какой в ней дух пророчит? Раймонд Этот шлем Воинственно воспламенил в ней душу; Взгляните на нее: глаза как звезды, И все лицо ее преобразилось. Иоанна Как! древнему престолу пасть? Стране, Избранной славою, под вечным солнцем Прекраснейшей, счастливому Эдему, Стране, Творцу любезной, как зеница Его очей, рабою быть пришельца?.. Здесь рухнула неверных сила; здесь Был первый крест, спасенья знак, воздвигнут; Здесь прах лежит Святого Людовика; Иерусалим отсюда завоеван... Бертранд Вы слышите?.. Откуда вдруг открылся Такой ей свет?.. О! дочерью чудесной, Сосед, тебя Господь благословил. Иоанна Нам не иметь властителей законных, Воспитанных единым с нами небом? Для нас король наш должен умереть, Неумирающий, защитник плуга, Хранитель стад, плодотворитель нив, Невольникам дарующий свободу, Скликающий пред трон свой наши грады, Покров бессилия, гроза злодейства, Без зависти возвышенный над миром, И человек, и Ангел утешенья На вражеской земле?.. Престол законных Властителей и в пышности своей Для слабого приют; при нем на страже И Власть, и Милость; стать пред ним боится Виновный; пред него с надеждой правый Идет в лицо судьи смотреть без страха... Но Царь-пришлец, чужой страны питомец, Пред кем отцов священный прах не скрыт У нас в земле, земли невзлюбит нашей. Кто нашим юношам товарищ не был, Кому язык наш в душу не бежит, Тот будет ли для нас отец в короне? Тибо Да защитит Всевышний Короля И Францию! Нам, мирным поселянам, Меч незнаком; нам бранного коня Не укротить; мы будем ждать смиренно, Кого нам даст владыкою победа! Сражения успех есть Божий суд. Король наш тот, кто был миропомазан В священном Реймсе, кто приял державу Над древними гробами Сен-Деии... Друзья, пора к работе; помни каждый Ближайший долг свой; пусть князья земные Земную власть но жеребью берут! А нам смотреть в тиши на разрушенье: Покорной нам земли оно не тронет; Пускай пожжет селенья наши пламень, Пускай кони притопчут наши нивы — С младой весной взойдет младая жатва, А низкие легко восстанут кровли. (Все, кроме Иоанны, уходят.) Иоанна (долго стоит в задумчивости) Простите вы, холмы, поля родные; Приютно-мирный, ясный дол, прости; С Иоанной вам уж боле не видаться, Навек она вам говорит: прости. Друзья-луга, древа, мои питомцы, Вам без меня и цвесть, и доцветать; Ты, сладостный долины голос, эхо, Так часто здесь игравшее со мной, Прохладный грот, поток мой быстротечный, Иду от вас и не приду к вам вечно. Места, где все бывало мне усладой, Отныне вы со мной разлучены; Мои стада, не буду вам оградой... Без пастыря бродить вы суждены; Досталось мне пасти иное стадо На пажитях кровавыя войны. Так вышнее назначило избранье; Меня стремит не суетных желанье. Кто некогда, гремя и пламенея, В горящий куст к Пророку нисходил, Кто на Царя воздвигнул Моисея, Кто отрока Давида укрепил — И с сильным в бой стал пастырь не бледнея — Кто пастырям всегда благоволил, Тот здесь вещал ко мне из сени древа: «Иди о Мне свидетельствовать, дева! Надеть должна ты латы боевыя, В железо грудь младую заковать; Страшись надежд, не знай любви земныя: Венчальных свеч тебе не зажигать; Не быть тебе душой семьи родныя; Цветущего младенца не ласкать... Но в битвах Я главу твою прославлю; Всех выше дев земных тебя поставлю. Когда начнет бледнеть и смелый в брани, И роковой пробьет отчизне час — Возьмешь мою ты орифламму в длани И мощь врагов сорвешь, как жница клас; Поставишь их надменной власти грани, Преобратишь во плач победный глас, Дашь ратным честь, дашь блеск и силу трону И Карла в Реймс введешь принять корону». Мне обещал Небесный извещенье, Исполнилось... и шлем сей послан Им. Как бранный огнь его прикосновенье, С ним мужество, как Божий Херувим... В кипящий бой несет души стремленье; Как буря, пыл ее неукротим... Се битвы клич! полки с полками стали! Взвились кони, и трубы зазвучали! (Уходит.) ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Явление I Дюну а, Дю Шатель. Дюнуа Нет, доле не стерплю; пора покинуть Нам короля, который сам бесславно Себя покинул. Кровь бунтует в жилах, И душу всю я выплакать готов, Смотря на бедную отчизну... Боже! Разбойники мечами города, Старинные жилища чести, делят И выдают их ржавые ключи С покорностью врагу... а мы, мы здесь В бездействии покоя расточаем Священные спасения часы. Лишь весть пришла, что Орлеан в осаде — 2*8 480 Спешу свою Нормандию покинуть, Лечу сюда в надежде, что король, Готовый в бой, полки уж вывел в поле... Но что ж? Он окружен толпой шутов; В кругу своих беспечных трубадуров Заботится разгадывать загадки И лишь пиры дает своей Агнесе. Как будто все спокойно!.. Коннетабль, Терпенье потеряв, уже решился Расстаться с ним... и я, и я расстанусь; Пора судьбе на власть его предать. Дю Шатель Но вот и он. Явление II Те .же и Король Карл. Король Друзья, скажу вам новость: Наш коннетабль прислал мне меч свой; он. Он просится в отставку... в добрый час! Брюзгливец мне уж сделался несносен; Все не по нем; лишь он один все знает. Дюнуа Ах! твердый муж бесценен в наше время; Расстаться с ним мне было б тяжело. Король Друг Дюнуа привык противоречить... Но сам же ты всегда с ним был в раздоре. Дюнуа Я признаюсь: он горд, досаден, скучен; Век ничего он кончить не умел... Но в пору он узнал сие искусство: Он прочь идет, когда остаться — стыд. Король Я вижу, ты в своем веселом нраве; Смущать его не стану... Дю Шатель, Король Рене прислал ко мне послов; Они певцы, их имя знаменито; Их угостить хочу великолепно, И каждому по цепи золотой... (К Дюнуа.) К чему твой смех? Дюнуа Ты цепи золотые Куешь словами. Дю Шатель Государь, твоя Казна уж вся давно истощена, И денег нет... Король Найди; певец высокий Без почести отселе не пойдет; Для нас при нем наш мертвый жезл цветет Он жизни ветвь бессмертно-молодую Вплетает в наш безжизненный венец; Властителю совластвует певец; Переселясь в обитель неземную, Из легких снов себе он зиждет трон; Пусть об руку идет с монархом он: Они живут на высотах созданья. Дю Шатель О Государь, до сих пор я щадил Твой слух: для нас была еще надежда; Но все сказать велит необходимость: Не о дарах нам думать, нет! о том, Где завтра хлеб найти себе насущный. Растрачено все золою твое, И наши все сокровищницы пусты; С роптаньем ждет условной платы войско, Грозясь твои покинуть знамена; Не в силах я твой королевский дом И скудною рукою содержать. Король Но разве нам уж средства не осталось? Отдай в залог, что можно заложить. Дю Шатель Все, Государь, напрасно: на три года Доходы все вперед заложены. Дюнуа А срок придет... ни денег, ни залогов! Король Еще у нас земель богатых много. Дюнуа Пока щадит их Бог и меч Тальбога; Но Орлеан в осаде; сдайся он — Тогда паси овец с своим Рене. Король На счет Рене ты любишь ум острить; Но этот твой безобласгный король Мне в дар прислал сокровище бесценно. Дюнуа Избави Бог! не право ль на Неаполь? Несчастный дар! оно в цене упало С тех пор, как он пасет своих овец. Король То ясная забава, шутка, праздник, Который он душе своей готовит: Средь ужасов существенности мрачной Он сотворил невинный, чистый мир; Он царское, великое замыслил: Призвать назад то время старины, Те дни любви, когда любовь вздымала Грудь рыцарей великим и прекрасным, Когда в суде присутствовали жены, Суровое смягчая нежным чувством. В сих временах живет незлобный старец; И в той красе, какой они пленяют Нас в дедовских преданьях, в древних песнях — Как Божий град на светлых облаках, Он мыслит их переселить на землю. Он учредил верховный Суд любви, Где рыцарей дела судимы будут, Где чистых жен святое будет царство, Где чистая любовь для нас воскреснет — И он меня избрал Царем любви. Дюнуа Не столько я еще забыт природой, Чтоб отвергать владычество любви; Я сын ее, она дала мне имя, И в областях любви мое наследство; Моим отцом был Орлеанский принц — Он не встречал красавиц непреклонных; Зато не знал и крепких вражьих замков. Ты хочешь быть царем любви по праву? Храбрейшим будь из храбрых. В старых книгах Случалось мне читать, что неразлучны Любовь и рыцарская бодрость были; Не пастухи, слыхал я, а герои За круглый стол садились в древни годы. Лишь тот, чья грудь защитой красоте, Берет ее награду... Место боя Перед тобой — сразись за трон наследный; Опасность ждет — стань с рыцарским мечом За честь венца, за славу жен прекрасных. . Когда ж, сломив врагов, из их когтей Кровавую корону смело вырвешь — Тогда твой час, тогда царю прилично Венцом любви чело свое украсить. Король (вошедшему пажу) Что скажешь? Паж Ждут гонцы из Орлеана. Король Впусти. (Паж уходит.) Они пришли просить защиты... Что отвечать? И сам я беззащитен. Явление III Те же, Орлеанские чиновники. Король Какую весть, граждане Орлеана, Вы принесли? Что мой надежный город? Все так же ли с отважным постоянством Упорную осаду отражает? Чиновник Ах! Государь, мы в крайности; погибель Час от часу неизбежимей; сбиты Все внешние твердыни; каждый приступ Лишает нас и войска и земли; Уж на стенах защитники редеют; Всечасно в бой выходит рать; но с боя Немногие приходят в город; скоро Постигнет нас беда ужасней — голод. В такой беде высокий Рошеиьер, Наместник твой, обычаем старинным, С врагом вступил в последний договор: Чтоб город сдать через двенадцать дней, Когда к нему не подоспеет войска, Могущего осаду отразить. (Дюнуа показывает досаду.) Король Двенадцать дней! как мало! Чиновник Неприятель Нас пропустил, и мы пришли тебя О помощи спасительной молить. Будь жалостлив, не медли, Государь, Иль Орлеан для Франции погибнет. Дюнуа Возможно ль? Как Сантраль мог согласиться На гнусный этот договор? Чиновник О нет! Никто не смел о сдаче и помыслить, Пока был жив Сантраль великодушный. Дюнуа Его уж нет? Чиновник Сражаясь на стене, За короля он с честию погиб. Король Сантраль погиб! Ах! в нем одном погибло Мне войско храбрых. (Входит рыцарь и говорит тихо с Дюнуа, который показывает изумление и негодование.) Что еще случилось? Дюнуа К тебе прислал Дуглас: его Шотландцы Волнуются, грозятся отступить, Когда не дашь задержанной им платы. Король (кДю Шателю) Ты слышишь? Дю Шатель (пожимая плечами) Что могу я? Король Обещай; Продать, что есть, в залог полкоролевства. Дю Шатель Напрасно все: они словам не верят. Король Они мое надежнейшее войско; Ужель теперь, теперь меня покинут? Чиновник (на коленах) О Государь, спаси твой Орлеан. Король (в отчаянии) Могу ль родить вам войско из земли? В моей руке созреет ли вам жатва? Вот грудь моя; мое пусть вырвут сердце; Пусть выбьют из исто монету; жизнью Готов купить вам золото и войско. Явление IV Те же и Агнеса с ларчиком в руках. Король (бежит к йей навстречу) Агнеса, ты ль? Приди, мой утешитель; Дай руку мне в ужасный час беды; Отчаянье в мою теснится душу; Но ты моя... не все еще погибло. Агнеса О Государь! (Смотря на предстоящих в смятении.) Что слышу?.. Дюнуа, Ужели? Дюнуа Правда. Агнеса Как! такая крайность Солдатам платы нет, бушует войско? Дю Шатель Все правда. Агнеса (отдавая ему ларчик) Вот вам деньги; здесь мои Алмазы; серебро мое расплавьте В монету; замки все мои в залог: В залог мои Прованские поместья; Все в золото, чтоб войско успокоить! Скорей! беги, не медли, Дю Шатель. Король Что, Дюнуа? Что, Дю Шатель? Еще ли Я беден? Нет... Взгляните на нее; Она со мной породою равна; Кровь Валуа не благородней крови Ее отцов; престола украшеньем Была б она... по ей престол не лестен. Моею быть — одно ее желанье. Дарами ль я ее осыпал?.. Нет! Весенний первый цвет иль редкий плод — Вот все мои дары... Все в жертву мне, И ничего на жертву от меня. И что ж теперь?.. Последнее вверяет Она моей обманчивой судьбе. Дюнуа Она тебе в безумстве не уступит; Она свое в горящий дом бросает И бочку Данаид наполнить мыслит. Тебя ей не спасти, себя лишь вместе С гобою погубить. Агнеса Не верь ему; Он жертвовал тебе стократно жизнью... Ему ль дрожать за золото мое? И не давно ль тебе с веселым сердцем Я отдала все то, что драгоценней И золота и перлов? Мне ли ныне Лишь для себя спасать земное счастье? Пойдем, все лишние убранства жизни Отбросим прочь... О друг! дай мне примером Высокого иожертвованья быть; Преобрати свой двор в военный стан И золото в железо; брось отвалено Все, все за твой обиженный венец. Пойдем! беды и бедность пополам; Пора нам сесть на бранного коня; Пусть солнце льет своп жар на нашу грудь, Пусть кровлею нам будут облака; Пусть будет нам подушкой острый камень. Безропотно снесет суровый ратник Свою беду, когда король пример И твердости и самоотверженья. Король (усмехаясь) Итак, должно обещанное сбыться: Давно, давно монахиня в Клермоне В пророческом жару мне предсказала, Что женщина сразит моих врагов И мой престол наследный завоюет. Я мнил ее найти в Британском стане, Ее искал я в материнском сердце... Но здесь она, спасительница славы; В священный Реймс за нею мы пойдем; Победу даст любовь моей Агнесы. Агнеса Ты победишь мечом своих друзей. Король Раздор врагов другая нам надежда. Уже молва мне верная сказала, Что охладел к союзу Англичан Мой родственник, Бургундский Герцог; скоро Узнаю все; к Филиппу я Ла Гира Послал, чтоб он озлобленного Пэра Склонил на мир и дружбе возвратил. Всечасно жду ответа. Дюнуа (смотря в окно) Рыцарь здесь; Сейчас сошел с коня он у крыльца. Король Желанный гость!.. Друзья, теперь решится: К победе ль нам идти иль уступить? Явление V Те же, Ла Гир. Король Скажи, Ла Гир, надежда или смерть? Чего нам ждать? Скорей, двумя словами! Ла Гир Твой меч — вот вся теперь для нас надежда. Король Итак, непримирим надменный Герцог. Но что же он тебе сказал в ответ? ЛаГир Еще не дав произнести мне слова, Потребовал он с гордостью, чтоб выдан Был Дю Шатель: он мыслит и поныне, Что Дю Шатель убил его от ца. Король Когда ж такой постыдный договор Отвергнем мы... Ла Гир Тогда и мир отвергнут. Король И ты мое исполнил повеленье? Сказах, что я готов с ним па мосту У Монтеро, где пал его отец, Сразиться?.. Ла Гир Я твою перчатку бросил; Я объявил, что ты, забыв свой сан, Идешь с ним в бой на жизнь и смерть, как рыцарь. Но гордо он ответствовал: нет нужды Сражаться мне за то, что уж мое. Когда же Карл столь жадничает боя, То пусть найдет меня под Орлеаном: У стен его я завтра с войском буду. Так отвечал с презрительным он смехом. Король Но что ж? Ужель в Парламенте моем Совсем умолк священный голос правды? Ла Гир Немеет он пред дерзким буйством партий; Парламентом и ты и весь твой род Отрешены навеки от престола. Дюнуа Безумное власт ительство толпы! Король Но виделся ль ты с матерью моею? Ла Гир С твоею матерью?.. Король Что королева? Ла Гир Скажу ли все?.. Был день коронованья, Когда вошел я в Сен-Дени; граждане, Как на триумф, разубраны все были; Я видел ряд торжественных ворот — И в них вступал с надменностью Британец. Усыпан был цветами путь; и, словно Спасение отчизны торжествуя, Рукоплескал народ за колесницей. Агнеса Рукоплескал... предавши короля И растерзав отеческое сердце! Ла Гир Таясь в толпе, я видел, как Ланкастер, Дитя, сидел на королевском троне Святого Людвига, как близ него Стояли гордые Бедфорд и Глостер, Как наш Филипп, Бургундский Герцог, брат твой, Произносил пред ним обет подданства. Король Неверный брат! предатель нашей чести! Ла Гир Ребенок оробел и спотыкнулся, Всходя на трон по ступеням высоким. «Недобрый знак!» — послышалось в народе, И поднялся отвеюду громкий хохот. Но что же?.. Вдруг твоя родная мать... О вечный стыд!., приблизилась... скажу ли? Король Скажи. Ла Гир И, на руки схватив младенца, Его сама на трон твой посадила. Король О сердце матери! Ла Гир Бургундцы сами, Грабители, привыкшие к убийству, При виде сем зарделись от стыда. Но что ж она?.. Взглянувши на толпу, Сказала вслух: «Французы, я для вас Больную ветвь здоровою сменила; Для вас навек отвергнула я сына, Исчадие безумного отца». Дюнуа Чудовище! Король Вы слышали, друзья? Чего ж вам ждать? Спешите возвратиться В свой Орлеан и гражданам скажите, Что сам Король их клятвы разрешает. Не у меня спасенья им искать. Пускай идут с покорностью к Бургундцу; Он милостив; его прозванье: Добрый. Дюнуа Возможно ли?.. Покинуть Орлеан? Чиновник О Государь, не отнимай от нас Твоей руки; не отдавай на жертву Грабительству Британцев Орлеана: В твоем венце он самый лучший перл; Он верностью к законным королям Всегда был знаменит. Дюнуа Но разве мы Разбиты?.. Мы ль покинем иоле чести, За Орлеан меча не обнажив? Как? Не пролив ни капли крови, ты Осмелишься ничтожным словом вырвать Из сердца Франции твой лучший город? Король Довольно кровь лилась; напрасно вес; Рука небес на мне отяготела; Везде мои разбиты войска; я Парламентом отвергнут; мой Париж И весь народ врагу рукоплескают; И кровные преследуют меня; И все мой враг — сама родная мать... Мы перейдем не медля за Луару; Не устоять прот ив руки небес: Она теперь па нас за иноземца. Агнеса Что слышу?.. Мы ль, в самих себе отчаясь, Отечества постыдно отречемся? Достойно ли тебя такое слово? Нет, матери чудовищное дело Минутно твой геройский дух смутило. Войди в себя; будь снова твердый муж; С величием беде противостань, И победишь... Король (в горестной задумчивости) Усилия напрасны; Ужасная свершается судьба Над родом Валуа; его сам Бог Отринул; мать злодействами погибель Накликала на мой несчастный дом; Отец мой был безумцем двадцать лет; Безвременно моих трех старших братьев Сразила смерть... то Божий приговор: Погибнет все Шестого Карла племя. Агнеса В тебе оно воскреснет обновленным. О! верь в себя! Судьбою не напрасно Ты, младший брат, твоих погибших братьев Был пережить назначен; не напрасно Ты на престол нежданный возведен; Твоя, твоя прекрасная душа Есть избранный целитель тяжких ран, Отечеству раздором нанесенных; Пожар войны гражданской ты потушишь; Мне сердце говорит: ты дашь нам мир И Франции создатель новый будешь. Король Не я... крутым и бурным временам В правители сильнейший кормщик нужен. Счастливить мог бы я народ спокойный — Но с дикостью бунтующей не слажу; Не мне мечом кровавым разверзать Себе сердца, запершиеся в злобе. Агнеса Народ твой слей; он призраком обманут; Сей тяжкий сон не может продолжиться; День недалек: пробудится любовь К законным королям — в груди Французов Она всегда жива и неизменна — Пробудятся и ненависть и ревность, Врожденные двум нациям противным, И гордый враг своим погибнет счастьем... Не отходи ж от поприща побед, Воюй, борись за каждый шаг земли; Обороняй, как собственную грудь, Твой Орлеан — скорей все переправы Разрушь, скорее все сожги мосты, Ведущие за грань твоей державы, Туда, где нет уж чести, за Луару. Король Что мог, то все я сделал; сам, как рыцарь, Я был готов на смертный поединок За мой венец... но вызов мой отвергнут. Я тщетно жизнь моих народов трачу: Все города мои валятся в прах. Иль, матери свирепой уиодобясь, Своих детей на жертву сам я брошу? Нет, лучше сам погибну, их спасая! Дюнуа О Боже! то ль язык монарха? Так ли Венец свой должно уступать?.. Последний Твой подданный отважно отдает И кровь, и жизнь за мненье, за любовь И ненависть свою; все жертва партий Во времена войны междуусобной! Тогда свой плуг бросает земледелец; Старик, дитя кидаются к мечу; И гражданин свой город, пахарь ниву Своей рукою жгут; и каждый рвется Тебе служить иль вред тебе нанес ть, Чтоб отстоять души своей желанье. Никто не даст пощады и не примет, Как скоро честь зовет, и биться должно За идола иль Бога своего. Итак, отбрось изнеженную жалость — Она душе монарха неприлична; Пускай война сама свой огнь потушит; Не ты ее безумно воспалил. Народ за трон себя щадить не должен — Таков закон и вечный жребий света; Иного мы, Французы, не признаем: И стыд той нации, которой жаль Все положить за честь свою святую. Король (к чиновникам) Подите! вам защитой небеса; А я для вас ничто. Дюнуа Да отвратится ж Навеки Бог победы от тебя, Как ты от Франции! Когда ты сам Себя оставил — мы должны расстаться. Не Англия с бунтующим Бургундцем — Твой робкий дух тебя сгоняет с трона. Природный дар Французских королей Геройство — ты ж не мужем быть рожден. (К чиновникам.) Монарха нет у вас; по я за вами! Я затворюсь в родимый Орлеан И с ним в его развалинах погибну... (Хочет идти.) Агнеса О Государь! останови сто; Он на словах жесток, но сердцем верен, Как золото; он твой; тебя он любит; Он за тебя лил кровь... прольет и ныне... Признайся, Дюнуа, ты далеко Был заведен досадой благородной... А ты прости его суровой дружбе... Alx! дайте мне, пока не разгорелся В сердцах огонь вражды непримиримой, Завременно быть вашим миротворцем. (Дюнуа смотрит на короля и ждет ответа.) Король (кДю Шателю) Мы перейдем Луару; на суда Вели скорей все нагружать... Дюнуа (поспешно Агнесе) Прости. (Уходит с чиновниками.) Агнеса Слой, Дюнуа!.. Теперь мы беззащитны!.. Беги за ним, Ла Гир, смягчи его. Явление VI Король, Агнеса, Дю Шатель. Король Ужели трон единственное благо? Ужель расстаться с ним так тяжело?.. О нет! я зло несноснейшее знаю: Игрушкой быть сих дерзких, гордых душ; Покорствовать; жить милостью вассалов; От грубой их надменности зависеть — Вот бедствие, вот жребий нестерпимый. Не легче ли судьбе своей поддаться? (КДю Шателю.) Исполни мой приказ. Дю Шатель (на коленях) О Государь! Король Ни слова! решено, поди. Дю Шатель Нет! нет! Склонись на мир с Филиппом, Государь; Другого нет спасенья для тебя. Король Какой совет!.. Но разве ты забыл, Что жизнь твоя ценою примиреиья? Дю Шатель Вот голова моя; я за тебя Не раз ее носил в сраженье... ныне Я за тебя ж несу ее на плаху. Иного средства нет; предай меня На произвол неумолимой злобы; Пускай вражда в моей крови потухнет. Король (с горестью) Как! до юго ль дошло?.. Мои друзья, Которым вся душа моя открыта. Мне путь стыда к спасенью выбирают! Теперь свою всю бедность узнаю: На честь мою доверенность погибла. Дю Шатель О нет!.. Король Молчи! не раздражай меня! Хотя бы сто престолов мне терять — Я не спасусь ногибелию друга... Исполни то, что я велел, иди; Чтоб на суда немедленно грузились. Дю Шатель Иду. Явление VII Король, Агнеса. Король Не унывай, моя Агнеса. Есть Франция для нас и за Луарой. Агнеса Какой должна я страшный встретить день Король идти в изгнанье осужден; Семейный дом покинуть должен сын, И с милою расстаться колыбелью... О родина, прекрасная земля, Прости, тебя мы вечно не увидим! Явление VIII Те же, Ла Гир. Агнеса Ла Гир, ты здесь? А Дюнуа? (Смотрит на него пристально.) Но что? Сверкает взор твой... говори, Ла Гир, Иль новая беда? Ла Гир Беды прошли; Нам небеса опять благоприятны. Агнеса Возможно ль? Как? Ла Гир (королю) Скорее Орлеанских Чиновников вели позвать. Король Зачем? Ла Гир Судьба войны на нашей стороне: Дано сражение; мы победили. Король Ла Гир, меня ты льстишь молвой напрасной. Мы победили? Нет, то слух неверный. Ла Гир Поверишь ты чудеснейшему скоро. Но вот идет Архиепископ; с ним И Дюнуа. Агнеса О сладкий цвет победы!.. Как скоро плод небесный он приносит: Согласие и мир! Явление XI Те же, Архиепископ, Дюнуа, Рауль. Архиепископ Граф, Государь, Забудьте гнев, друг другу дайте руку; Раздору места нет; за нас Всевышний. (Король и Дюнуа обнимаются.) Король Друзья, мое сомненье разрешите; Я верю вам и верить вам страшусь; Когда и как столь быстро перемена Чудесная свершилась? Архиепископ (Раулю) Говори. Рауль Шестнадцать было нас знамен; мы шли Примкнуть к тебе; наш храбрый предводитель Был рыцарь Бодрикур из Вокулёра. Но только мы достигли Фермантонских Высот и в дол, Ионной орошенный, Спустились... вдруг явился нам вдали Равнину всю занявший неприятель. Хотим назад... возвратный путь захвачен: Спасенья нет; победа невозможна; Храбрейшие упали духом; ратник Оружие готов был кинуть; тщетно, Советуясь, вожди искали средства К отпору — средства нет... Но в этот миг Свершается неслыханное чудо: Из глубины густой дубовой рощи Выходит к нам девица, яркий шлем На голове; идет, как божество, Прекрасная и страшная на взгляд, И темными кудрями по плечам* Летают волосы... и вдруг чело Сиянием небесным обвилося, Когда она, приблизившись, сказала: «Что медлите, Французы? На врага! Будь он морских песков неисчислимей... За вас Господь и Дева Пресвятая!» И вмиг она из рук знаменоносца Исторгла знамя; с ним вперед, и в страшном Величии пошла перед рядами. Мы, изумясь, безмолвные, невольно За дивною воительницей вслед... И на врага ударили, как буря. Оторопев, ударом оглушенный, Недвижимый, испуганными смотрит Очами он на гибельное чудо... И вдруг — как будто стал Господний ужас Ему в лицо — он дрогнул и бежит, Бросая щит и меч; и но равнине В единый миг все войско разметалось; Забыто все; невнятен клик вождей; Преследуем, разимый без отпора, Бежит он, глаз не смея обратить; В реку стремглав и конь и всадник мчатся. И то была не битва, но убийство; На месте их две тысячи легло, Но более в волнах реки погибло... А наши все остались невредимы. Король Неслыханно! чудесно! Агнеса Кто она? Рауль Один Король сию узнает тайну. Пророчицей, посланницею Бога Она себя зовет и обещает До совершения луны прогнать Врага и снять осаду Орлеана. Ей веруя, народ сраженья жаждет; И скоро здесь она сама явится. (Звон колоколов и шум за сценою.) Вы слышите... шумит народ... Она! Король (кДю Шателю) Введи ее сюда. (Архиепископу) Но что мне думать? Победа нам от девы.., и когда же? Когда лишь Бог один снасти нас может. Естественно ль? И где закон природы? Скажи, отец, поверить ли мне чуду? Голоса за сценою Да здравствует спасительница, дева! Король Идет. (К Дюнуа) Займи мое на время место;, Пророчицу мы опьпу подвергнем; юоо Когда с небес ей послано всезнанье — Она сама откроет Короля. Явление X Прежние, Иоанна, за нею Чиновники Орлеанские и множество рыцарей, которые занимают всю глубину сцены. С величием выступает она вперед и осматривает предстоящих одного за другим. Дюнуа (с важностью) Ты ль, дивная... Иоанна (прерывает его, величественно) Ты Бога испытуешь; Не на своем ты месте, Дюнуа; Вот тот, к кому меня послало небо. (Решительно приближается к Королю, преклоняет пред ним колено, потом встает и на несколько тагов отступает. Дюнуа сходит с места. Король остается один посреди сцены.) Король Мое лицо ты видишь в первый раз; Кто дал тебе такое откровенье? Иоанна Я видела тебя... но только там, Где ты никем не зрим был, кроме Бога. (Приближается и говорит таинственно.) Ты помнишь ли, что было в эту ночь? Тогда, как все кругом тебя заснуло Глубоким сном — не ты ль, покинув ложе, С молитвою пред Госиодом простерся? Вели им выйти... я твою молитву Тебе скажу. Король Что Богу я поверил, Не потаю того и от людей. Открой при них моей молитвы тайну — Тогда твое признаю назначенье. Иоанна Ты произнес пред Богом три молитвы; И первою молил ты, чтоб Всевышний — Когда твой трон стяжанием неправым Иль незаглаженной из древних лет Виной обременен, и тем на нас Навлечена губящая война — Тебя избрал мирительною жертвой И на твою покорную главу Излил за нас всю чашу наказанья. Король (отступая с трепепюм) Но кто же ты, чудесная?.. Откуда? (Все в изумлении) Иоанна Другая же твоя была молитва: Когда уже назначено Всевышним Тебя лишить родительского трона И все отнять, чем праотцы твои, Венчанные, владели в сей земле — Чтоб сохранить тебе три лучших блага: Спокойствие души самодовольной, Твоих друзей и верную Агнссу. (Король закрывает лицо и плачет. Движение изумления в толпе. Иоанна, помолчав, продолжает.) Скажу ль твою последнюю молитву? Король Довольно; верую; сего не может Единый человек; с тобой Всевышний! Архиепископ Откройся ж нам, всезнающая, кто ты? 1040 В каком краю родилась? Кто и где Счастливые родители твои? Иоанна Святый отец, меня зовут Иоанна; Я дочь простого пастуха; родилась В местечке Дом-Реми, в приходе Тула; Там стадо моего отца пасла Я с детских лет; и я слыхала часто, Как набежал па нас островитянин Неистовый, чтоб сделать нас рабами, Чтоб посадить на трон наш иноземца, 1050 Немилого народу, как столицей И Францией властительствовал он... И я в слезах молила Богоматерь: Нас от цепей пришельца защитить, Нам Короля законного сберечь. И близ села, в котором я родилась, Есть чудотворный лик Пречистой Девы — К нему толпой приходят богомольцы, — И близ него стоит священный дуб, Прославленный издревле чудесами; кию и я в тени его сидеть любила, Пася овец — меня стремило сердце — И всякий раз, когда в горах пустынных Случалося ягненку затеряться, Пропадшего являл мне дивный сон, Когда иод тем я дубом засыпала. И раз — всю ночь с усердною молитвой, Забыв о сне, сидела я под древом — Пречистая предстала мне; в руках Ее был меч и знамя, но одета 70 Она была, как я, пастушкой и сказала: «Узнай меня, восстань; иди от стада; Господь тебя к иному призывает. Возьми мое святое знамя, меч Мой опояшь и им неустрашимо Рази врагов народа моего, И проведи Помазанника в Реймс, И увенчай его венцом наследным». Но я сказала: «Мне ль, смиренной деве, Неопытной в ужасном деле брани, *° На подвиг гибельный такой дерзать?» — «Дерзай, — она рекла мне, — чистой деве Доступно все великое земли, Когда земной любви она не знает». Тогда моих очей Она коснулась... Подьемлю взор: исполнено все небо Сияющих, крылатых Серафимов; И в их руках прекрасные лилеи; И в воздухе провеял сладкий голос... И так Пречистая три ночи сряду ю Являлась мне и говорила: «Встань, Господь тебя к иному призывает». Но в третью ночь Она, явясь во гневе, Мне строгое сие вещала слово: «Удел жены — тяжелое терпенье; Возьми твой крест, покорствуй небесам; В страдании земное очищеньс; Смиренный здесь — возвышен будет там». И с словом сим Она с себя одежду Пастушки сбросила, и в дивном блеске )0 Явилась мне Царицею небес, И на меня с утехой поглядела, И медленно на светлых облаках К обители блаженства полетела. (Все тронуты. Агнеса в слезах закрывает лицо руками.) Архиепископ (по долгом молшпии) Должно молчать перед глаголом неба Сомнение премудрости земной: Здесь истине событие свидетель; Единый Бог подобное творит. Король Достоин ли я милости такой?.. Всевидящий, Необольстимый, Ты, Свидетель душ, в моей душе читаешь. Иоанна Покорности всегда Господь доступен; Смирился ты — тебя Он возвеличил. Король Итак, с врагом могу еще бороться? Иоанна Я Францию во власть твою предам. Король И Орлеан не будет завоеван? Иоанна Скорей назад Луара потечет. Король И Реймса я с победою достигну? Иоанна По трупам их тебя в него введу. (Все предстоящие рыцири, показывая мужество, гремят копьями и щитами.) Дюнуа Вели ей стать пред нашим войском; слепо За дивною мы бросимся вослед. Нам вождь ее пророческое око; А верный ей защитник — этот меч. Ла Гир Будь мир на нас, будь враг в союзе с адом — Не дрогнем, стой она лишь впереди; Мы рады в бой. Чудесная, веди! Сам Бог побед пойдет с тобою рядом. Король Так, я тебе свое вверяю войско; Его вожди твою признают власть. Прими сей меч, сей знак верховной силы, Покинутый строптивым полководцем, — Его кладу в достойнейшую руку; И будь отныне ты... Иоанна Постой, Дофин, Орудие могущества земного Не совершит победы. Меч другой, Предызбранный сразить врага, я знаю. Чудесным сном мне этот меч указан: Мне ведомо то место, где он скрыт. Король Где? Иоанна В городе старинном Фьербуа Кладбище есть святой Екатерины; На древнем том кладбище есть палата, Где множество набросано оружий — Военная добыча древних лет — Меж ними скрыт мой меч обетованный, Примета ж: три лилеи золотые Иссечены на лезвии булатном. Найди сей меч — в нем сила и победа. Король Немедленно исполнить, Дю Шатель. Иоанна И белое хочу носить я знамя, Обшитое пурпурной полосой. Изобразить на нем Святую Деву С Спасителем-Младенцем на руках И под Ее стопами шар земной: В Ее руке такое было знамя. Король Исполню все. Иоанна (к архиепископу) Святой Архиепископ, Моей главы коснись твоей рукою, И дочь свою, отец, благослови. (Становится на колени.) Архиепископ Не нам тебя благословлять; тобою Сошло на нас благословенье... С Богом Гряди; а мы, и в мудрости своей, Слепцы. Паж Герольд от графа Салисбури. Иоанна Введи; Господь приводит к нам его. Явление XI Те же, Герольд. Король Кем послан ты, герольд? С какою вестью? Герольд Найду ли здесь я Карла Валуа? Дюнуа Презрительный ругатель, как дерзаешь Ты Короля законного Французов Здесь, на его земле, не признавать? Твой сан тебе защита; без того... Герольд Один Король законный у Французов; Но он теперь живет в Британском стане. Король (к Дюнуа) Спокойся, друг... доканчивай, герольд! Герольд Военачальник мой, жалея крови, Которая пролита и прольется, Свой грозный меч в ножнах остановил; И, гибнущий спасая Орлеан, С тобой вступить желает в договор. Король В какой? Иоанна Позволь мне именем твоим Сказать ответ герольду. Король Говори, Тебе решить судьбу войны иль мира. Иоанна Кто говорит, герольд, в твоем лице? Герольд Граф Салисбури, вождь Британцев. Иоанна Лжешь, Герольд; одни живые говорят; Итак, твой вождь здесь говорить не может. Герольд Но вождь мой жив — и здравием и силой Исполнен он врагам на ийреблеиье. Иоанна Вчера был жив — а нынче на заре Убит он выстрелом из Орлеана, Когда стоял на башне Лат урнель. Смеешься ты моей чудесной вести; Но верь не мне — своим глазам, герольд. Ты, в лагерь свой вступая, будешь встречен Печальными его похоронами. Теперь скажи: в чем ваше предложенье? Герольд Когда тебе все тайное открыто — Его сама ты знаешь без меня. Иоанна Но знать его не нужно мне теперь. Внимай, герольд, внимай и повтори Мои слова Британским полководцам: Ты, Английский Король, ты, гордый Глостер, И ты, Бедфорд, бичи моей страны, Готовьтесь дать Всевышнему отчет За кровь пролитую; готовьтесь выдать Ключи градов, отъятых вопреки Святейшего божественного права. От Господа иредызбраиная дева Несет вам мир иль гибель — выбирайте! Вещаю здесь, и ведомо да будет: Не вам, не вам Всевышний завещал Святую Францию — но моему Владыке, Карлу; он от Бога избран; И вступит он в столицу с торжеством, Любовию народа окруженный... Теперь, герольд, спеши к твоим вождям; Но знай, когда с сей вестию до стана Достигнешь ты — уж дева будет там С кровавою свободой Орлеана. (Уходит; все за нею.) ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ Явление I Место, окруженное утесами. Ночь. Тальбот, Лионель, Герцог Бургундский, Фастольф, Шатильон, солдаты. Тальбот Здесь можем мы, под этими скалами, Разбить шатры; здесь место безопасно; Сюда сберем скорее беглецов, Расстроенных внезапностью и страхом. 1220 По высотам расставить стражу; правда, Преследовать не будут ночью нас; Хотя б они имели крылья — нам Нельзя теперь бояться нападенья; Но все нужна предосторожность; враг Успехом ободрен, а мы разбиты. (Фастольф уходит с солдатами.) Лионель Разбиты! мы! неверная судьба! Возможно ли постигнуть, чтоб Француз Торжествовал и нас бегущих видел... О Орлеан! могила нашей славы, шо Честь Англии погибла пред тобой! Постыдное, презрительное бегство! Поверят ли грядущие лета, Чтоб женщиной был прогнан победитель При Пуатье, Креки и Азинкуре? Герцог Утешимся, не силой человека Разбиты мы, но силой чародейства. Тальбот Нет, силой нашего безумства... Герцог, Ужель и ты испугай привиденьем? Но суеверие не оправданье 1240 Для робких; первый ты бежал с твоими. Герцог Но кто же устоял? Все побежало. Тальбот Нет, прежде всех твое крыло смешалось. Не вы ли в лагерь к нам вломились с воплем: «Пропали! ад за Францию воюет!» И не тогда ль смятенье стало общим? Лионель Вы первые бежали, это правда. Герцог На первых нас ударил неприятель. Тальбот Он угадал, что вы не устоите, Что робкие и храбрых увлекут. Герцог Как?.. Я ль один виною пораженья? Лионель Свидетель Бог, без вас бы Орлеана Не потерять нам... Герцог Так! но потому, Что вы без нас его б и не видали. Кто вам открыл во Францию дорогу? Кто руку вам защитную простер При выходе на брег враждебно-чуждый? Кем Генрих ваш в Париже коронован? Кто покорил ему сердца Французов?.. Не будь моя могущая рука Вожатый ваш — вы дыма б не видали, Встающего вдали с Французской кровли. Лионель Так, будь в словах напыщенных победа — Ты был бы здесь один завоеватель. Герцог Раздражены утратой Орлеана, Хотите вы всю желчь напрасной злобы На верного союзника пролить. Но кто ж у вас похитил Орлеан? Не вы ли? Он готов был покориться — Кто помешал?.. Корысть и зависть наша. Тальбот Не для тебя его мы осаждали. Герцог Уйди я с войском... что б тогда вы были? Лионель Все то ж, что в день победы Азинкурской Когда с тобой и с Францией одни Мы сладили. Герцог Но цену дорогую За мой союз Регент ваш заплатил. Тальбот Он стоит нам теперь еще дороже: Он чести нас лишил пред Орлеаном. Герцог Молчи, Тальбот, Иль будешь сожалеть! За тем ли я отечества отрекся И на себя навлек позор измены, Чтобы сносить ругательства пришельцев? Зачем я здесь? За что сражаюсь с Карлом? Когда служить неблагодарным должно — Верней служить родному КорЬлю. Тальбот Мы знаем: ты в переговоры с Карлом Уже вступил... но верь, что от измены Себя мы защитим. Герцог Великий Боже, Что слышать мне досталось?.. Шатильон, Собрать полки! сейчас отступим... (Шатильон уходит.) Лионель С Богом. Британия всегда торжествовала, Когда ее надежный меч один Разил, не ждав союзников неверных. Всяк за себя сражайся; кровь Француза С Британскою не породнится кровью. Явление II Те же, Королева Изабелла. Королева Возможно ли? Что слышу, полководцы? Какой враждебный дух вас обуял? Вы на себя раздором безрассудным Постыдную накличете погибель. В согласии теперь спасенье наше... Останови полки свои, Филипп; А ты, Тальбот, достойно-славный, руку В знак мира дай обиженному другу... Тебя зову на помощь, Лионель, Скажи вождям мирительное слово. Лионель Нет! я молчу; мне все равно; и лучше Разрознить то, чему нельзя быть вместе. Королева Ужель и здесь владычествует ад, Столь гибельно смутивший нас в сраженье? Скажите, кто зачинщик был? Тальбот, Ты ль, выгоду свою пренебрегая, Достоинство союзника обидел? Но что начнешь, союз его отринув? 2Г3 Не им ли ваш Король на троне нашем? Кого венчал, того и развенчать Ему легко. Пускай нахлынет вся Британия на наши берега... Не победит, когда согласны будем: Лишь Франция для Франции опасна. Тальбот Союзника надежного я чту; Но долг вождя предателей беречься. Герцог Кто пренебрег коварно благодарность, Тому знаком и лжи язык бесстыдный. Королева Как, Герцог, ты ль забудешь честь и руку Подашь руке, еще облитой кровью Предательски убитого отца? Безумие поверить, чтоб Дофин, К погибели тобою приведенный, Тебе свой стыд простить от сердца мог. Над бездной он и пасть в нее готов... Ты ль сам свое творенье уничтожишь? Здесь, здесь твои друзья; в союзе тесном С Британией спасение твое. Герцог О мире я с Дофином и не мыслил; Но как молчать?.. Могу ль снести презренье И дерзкую хвастливость пришлецов? Королева Не обвиняй горячности минутной. Прискорбен вождь: победой он обманут; В несчастии мы все несправедливы; Спеши же с ним обняться; примиритесь, Пока раздор еще не разгорелся. Тальбот Что скажешь, Герцог? Кто душою прав, Тому легко покорствовать рассудку; Я убежден советом Королевы. Забудь мои поспешные слова И руку мне залогом дружбы дай. Герцог Согласен, вот рука; необходимость Велит мне гнев правдивый укротить. (Дают друг другу руку.) Лионель (смотря на них, про себя) Надежен мир, подписанный Мегерой. Королева В сраженье мы разбиты, полководцы, И счастье не за нас; но бодрость нашу Сразит ли неуспех? Пускай Дофин, Отчаяся в защите неба, ад В сообщники зовет... напрасно губит Он душу; ад его не защитит. Будь дева их вождем победоносным — За вас его разгневанная мать. Лионель Нет, Королева, мой совет: в Париж Вам возвратиться; нам не нужно женщин. Тальбот Так, признаюсь, с тех пор как в стане вы, Нам ни на что благословенья нет. Герцог Подите; вам при войске быть не должно; На вас глядит неблагосклонно ратник. Королева (смотря на каждого с изумлением) И ты за них! и ты к неблагодарным, Филипп, пристал, ругаться надо мной! 18 — 4488 *75 Герцог Нет, Королева, рать теряет бодрость; Противно ей за вас идти в сраженье. Королева Возможно ль? Вас едва я примирила — И вы меня согласны уж отречься. Но знать хочу, в союзе мы иль нет? Не за одно ль сражаемся мы дело? Тальбот Не за одно; мы рыцарски стоим За честь отечества, за наше право. Герцог Я за отца убийцам отомщаю; Сыновний долг вложил мне в руку меч. Тальбот Но, признаюсь, поступки ваши с сыном И человечеству и Божеству Противны. Королева Проклят будь он в чадах чад; Над матерью с'воею он ругался. Герцог Он мстил за честь супруга и отца. Королева Он быть дерзнул судьей моих деяний; Он мать свою на ссылку осудил. Мне, мне его простить? Скорей погибну! Скорей, чем дать ему престол наследный... Тальбот Вы честь свою готовы посрамить. Королева Не знаете вы, слабые сердца, Что чувствует обиженная мать. Без меры я люблю и ненавижу; Чем ближе к сердцу враг — и будь он сын Тем ненависть моя непримиримей. Когда он грудь, питавшую его, Дерзнул пронзить в богоотстуиной злобе: Сама своей рукою истреблю Я бытие, дарованное мною. Но вы за что ведете с ним войну? На трон его какое ваше право? Обидой ли, нарушенным ли долгом Он на себя навлек гонеиье ваше? О нет! корысть и зависть ваш закон. Но мне он сын — властна я ненавидеть. Тальбот Так, мать свою по мщснью знает он. Королева Ругатели презренные, не вам Правдивый свет коварством обмануть. На Францию разбойнически руку Простерли вы, Британцы, — но но праву Здесь шагу нет земли, подвластной вам; Вы хищники. А ты, Бургундский Герцог, Ты, обесславленный прозваньем: Добрый, Не ты ль врагам свою отчизну продал? Не ты ль отцов наследие пришельцу, Грабителю отдал на разграбленье? А все твердит язык ваш: справедливость. О лицемеры, вас я презираю. На мне личины нет; с лицом открытым Иду на суд; пусть судит свет... Простите! (Уходит.) Явление III Тальбот, Герцог, Лионель. Тальбот Вот женщина!.. Лионель Что делать, полководцы? Все ль отступать, иль, быстро обратившись, Решительным ударом истребить Бесславие последнего сраженья? Герцог Мы слабы; все расстроены полки; И ратником владычествует ужас. Тальбот Нас победил слепой, минутный страх — Незапное могущество мгновенья; Но робкого воображенья призрак Исчезнет сам, увиденный вблизи; И мой совет: с рассветом переправить Через реку все воинство и стать В лицо врагу. Герцог Подумайте. Лионель Но, Герцог, Что думать здесь? Минута драгоценна; Теперь для нас один удар отважный Решит навек: бесчестье или честь. Тальбот Так, решено, и завтра мы сразимся, Чтоб истребить мечту, перед которой Все наше войско в страхе цепенеет. Увидим мы: Тальботова меча Осмелится ль отведать чародейка? Когда она со мною выйдет в бой — Тогда одним все кончено ударом: Когда же нет (и, верьте, не посмеет), Тогда и страх волшебный истреблен. Лионель Дай мне, Тальбот, с ней выйти в поединок. Не обнажив меча, ее живую В виду всего их войска принесу В Британский стан. Герцог Не слишком на себя Надейся, Лионель. Тальбот Сведи нас Бог — Ее ласкать рука моя не станет. Теперь пойдем; истраченные силы Возобновим минутою покоя; Но только день займется — на сраженье. (Уходят.) Явление IV Темная ночь. Вдали показывается Иоанна в шлеме, в панцире; остальная одежда женская; в руках ее знамя. За нею Дюнуа, Ла Гир, множество рыцарей и солдат. Они сперва являются на высотах, осторожно пробираются между утесами, потом сходят на сцепу. Иоанна (окружающим ее рыцарям. Между тем беспрестанно подходит войско; оно занимает, наконец, всю глубину театра.) Мы стражу обошли — и вот их лагерь; 1450 Нам мрак не изменил; теперь пора С себя сложить покров безмолвной ночи; Пусть в ужасе погибельную близость Узнает нашу враг... Ударьте разом, Воскликнув: Бог и дева! Солдаты (гремя оружием) Бог и дева! Стражи (за сценою) К оружию! Иоанна Огня! зажечь шатры! Пускай пожар удвоит их тревогу! Извлечь мечи! рубить и истреблять! (Все солдаты обнажают мечи и бегут за сцену; Иоанна хочет за ними следовать.) Дюнуа (удерживая ее) Иоанна, стой; свое ты совершила; Мы введены тобой в средину стана, И в руки нам врага ты предала — Довольна будь, от боя удались И нам оставь кровавую расправу. Ла Гир Так, пролагай для войска путь победы; Неси пред ним святую орифламму; Но до меча самц не прикасайся, Чтоб о тебе не ведал Бог сражений, Обманчив он, и слеп, и беспощаден. Иоанна Кто путь мне заградит? Кто остановит Мной властвующий Дух?.. Лети, стрела, Куда ее стрелок послал могучий. Где гибель, там должна Иоанна быть; Не в этот час, не здесь она падет; Ей Короля в короне видеть должно; Доколь она всего не совершила — Ее главы не тронет вражья сила. (Уходит.) Ла Гир Друг Дюнуа, пойдем за ней; пусть будет Ей наша грудь защитой. (Уходят.) Явление V Английские солдаты бегут через сцену, потом Тальбот. Один солдат Дева! Дева! Другой Кто? Первый Дева в лагере! Другой Не может быть! Как в лагерь ей зайти? Третий На облаках т Примчалась, с ней все бесы заодно! (Множество бежит чрез сцену.) Сиасайтеся!.. бегите!., все пропало! Тальбот (за ними) Куда вы?.. Стой! Не видят и не слышат. Разрушена покорность, страх бунтует: Как будто ад все ужасы свои Наслал на нас, и вдруг одно безумство Постигло всех; и робкий и бесстрашный Бегут; врагу отпора нет; весь лагерь Внезапная погибель охватила. Ужель во мне одном осталась память, т А все вокруг меня в чаду безумства? Итак, опять бежать от малодушных, Во всех боях бежавших перед нами! — Но кто ж сия владычица судьбы, Ужасная решительница битвы, Дающая и львиную отважность, И ратный дух, и силу малодушным? Обманщица ль под маскою геройства В презренный страх бесстрашных приведет? И женщина ль — о вечный стыд! — исторгнет Из рук моих награду славы? Солдат (бежит через щепу) Дева! Беги! беги! спасайся, полководец! Тальбот (гонится ла ним с мечом и убивает его) Безумец! вот тебе мое спасенье! Никто не смей о бегстве поминать! (Уходит.) Явление VI Сцена открывается. На высотах виден пылающий Английский лагерь. Бегство и преследование; стук оружия и гром барабанов. Чрез несколько времени является Монгомери. Монгомери Куда бежать?.. Кругом враги, везде погибель! Там вождь разгневанный, карающим мечом Дорогу заслонив, навстречу смерти гонит; А здесь ужасная... повсюду, как пожар Губительный, она свирепствует... И нет Защитного куста, пещеры темной нет. 151« Зачем переплывал я море?.. Бедный! бедный! Обманутый любимою мечтой, я здесь Искал в бою прекрасной славы... что ж нашел? Моей судьбы неодолимая рука Меня в сей бой на гибель привела... Почто Не на брегу моей Саверны я теперь, В дому родительском, где матерь я покинул В печали, где моя цветущая невеста? (Иоанна является на утесе, освещенная пламенем пожара.) О страх!.. Что вижу я?.. Ужасная идет; Из пламени, сияя грозно, поднялась 1Г,2() Она, как мрачное страшилище из ада... Куда спасусь?.. За мною огненные очи Уж погнались; уже бросает на меня Издалека неизбежимых взоров сеть; Я чувствую, уже волшебный узел мне Опутал ноги; я прикован к месту, силы Для бегства нет; я принужден — хоть вся душа Противится — смотреть на смертоносный образ. (Иоанна делает несколько шагов и опять останавливается.) Подходит... Буду ль ждать, чтоб грозная ко мне Приблизилась?.. Моля о жизни, обниму 1г>:и) ре коле11а. может быть, ее смягчу; В ней сердце женщины; слезам она доступна. (Хочет идти к ней навстречу; Иоанна быстрыми иииами к нему подступает.) Явление VII Монгомери, Иоанна. Иоанна Стой! ты погиб; Бри ганка жизнь тебе дала. Монгомери (падает пред нею па колени) Помедли, грозная; не опускай руки На беззащитного; я бросил меч и щит; Я пред тобой обезоруженный, в слезах; Оставь мне свет прекрасной жизни; мой отец Богат поместьями в цветущей стороне Валлийской, где Саверна по густым лугам Катит веселый свой поток; там много пив Обильных у него; и злато и сребро Он даст, чтоб выкупить единственного сына, Когда к нему дойдет молва его неволи. Иоанна Обманутый, погибший, в руку девы ты В неумолимую достался; из нее Ни избавления, ии выкупа уж нет; Когда б у крокодила ты во власти был, Когда бы трепетал под тяжкой лапой тигра Или детей младых у львицы истребил — Тебе осталась бы надежда на пощаду. Но встреча с девою смертельна... Я вступила С могуществом, нездешним, строгим, недоступным, Навек в связующий ужасно договор: Все умерщвлять мечом, что мне сражений Бог Живущее пошлет на встречу роковую. Монгомери Ужасна речь твоя, но взор твой ясно-тих; И, зримая вблизи, уже ты не страшна; Всю душу мне пленил твой милый, кроткий лик... .Ах! женской прелестью и нежностью твоей Молю тебя: смягчись над младостью моею. Иоанна Не уповай на нежный пол мой; не зови Меня ты женщиной... Подобно бестелесным Духам, не знающим земного сочетанья, Не приобщаюсь я породе человека. Престань молигь... под этой броней сердца нет. Монгомери Душевластительным, святым любви законом, Перед которым все смиряется, молю: Смягчись; на родине меня невеста ждет, Прекрасная, как ты, в прекрасном цвете жизни; И ждет она возврата моего в печали. О! если ты сама любовь знавала, если Ждешь счастья от любви — не разрывай жестоко Двух сочетавшихся любовию сердец. Иоанна Ты именуешь здесь богов земных и чуждых, Не чтимых мной и мной отверженных; вотще Зовешь любовь, не знаю я об ней, и вечно Моя душа не будет знать ее закона. Готовься жизнь оборонять — твой час настал. Монгомери Увы! смягчись моих родителей судьбою; Они ждут сына... о своих ты вспомни, верно И день и ночь они тоскуют по тебе. Иоанна Несчастный! ты ^ родителей напомнил мне. Но сколько здесь от вас бесчадных матерей! И сколько чад осиротелых и невест, Безбрачно овдовевших!.. Пусть теперь узнают И матери Британские, как тяжко тратить Надежду жизни, милых чад! пусть ваши вдовы Поймут, что значит скорбь по милых невозвратных! Монгомери Увы! погибну ли на чуже, не оплакан? Иоанна Но кто вас звал в чужую землю — истреблять Цветущее богатство нив, нас из домов Семейных выгонять и пламенник войны Вносить в спокойное святилище градов?.. Мечтали вы, в надменности души своей, Свободнодышащим Французам дать неволю И Францию великую, как челн покорный, Пустить вослед за вашим гордым кораблем... О вы, безумцы! наш державный герб прибит К престолу Бога; легче вам сорвать звезду С небес, чем хижину единую похитить У Франции неразделимо-вечной... Час Возмездия ударил; ни один живой Не проплывет в обратный путь святого моря, Сей грани, Божеством уставленной меж нами, Которую безумно вы переступили. Монгомери (опускает ее руку) Итак, погибнуть, смерть ужасную увидеть?.. Иоанна Умри, друг... и зачем так робко трепетать Пред смертию, пред неизбежною!.. Смотри, Кто я? Простая дева; бедною пастушкой Родилась я; и меч был чужд моей руке, 1Г>1° Привыкнувшей носить невинно-легкий посох... Но вдруг, отъятая от пажитей домашних, От груди милого отца, от милых сесгр, Я здесь должна... должна — не выбор сердца, голос Небес меня влечет — на гибель вам, себе Не в радость, призраком карающим бродить, Носить повсюду смерть, потом... быть жертвой смерти. И не взойдет мне день свидания с семьею; Еще для многих вас погибельна я буду; И много сотворю вдовиц; но, наконец, 1620 Сама погибну... и свершу свою судьбу. Сверши ж свою и ты... берись за бодрый меч. И бой начнем за милую добычу жизни. Монгомери (встает) Итак, когда ты смертная, когда мечу Подвластна, как и мы, — сразимся; мне, быть может, За Англию назначено тебе отмстить. Я жребий свой кладу в святую руку Бога; А ты, призвав на помощь весь твой страшный ад, Отступница, дерись со мной на жизнь и смерть. (Схватывает меч и щит и нападает на нее. Вдали раздается военная музыка. Чрез несколько минут Монгомери падает.) Иоанна Твой рок привел тебя ко мне... прости, несчастный! (Отходит от него и останавливается в размышлении.) шо О Благодатная! что ты творишь со мною? Ты невоинственной руке даруешь силу. Неумолимостью вооружаешь сердце; Теснится жалость в душу мне; рука, готовясь Сразить живущее создание, трепещет, Как будто храм божественный ниспровергая; Один уж блеск изъятого меча мне страшен... Но только повелит мой долг — готова сила; И неизбежный меч, как некий дух живой, Владычествует сам трепещущей рукой. 2*6 Явление VIII Иоанна, Рыцарь с опучценнмм забралом. Рыцарь Ты здесь, отступница?.. Твой час ударил; Тебя давно ищу на поле ратном; Страшилище, созданье Сатаны, Исчезни; в ад сокройся, призрак адский. Иоанна Кто ты?.. Тебя послал не добрый Ангел Навстречу мне... по виду не простой Ты ратник; мнится мне, ты не Британец; Бургундский герб ты носишь на щите, И меч мой сам склонился пред тобою. Рыцарь Проклятая! не княжеской руке Тебя бы поразить; иод топором Презренным палача должна бы ты На плахе умереть — не с честью пасть Под герцогским Бургундии мечом. Иоанна Итак, ты сам державный этот Герцог? Рыцарь (поднимая забрало) Я!.. Трепещи, конец твой наступил; Теперь тебе не в помощь чародейство; Лишь робких ты досель одолевала — Муж твердый ждет тебя... Явление XI Те же, Дюнуа, Ла Гир. Дюнуа Постой, Филипп; Не с девами, но с рыцарями бейся; *г7 Мы защищать пророчицу клялися; Нам прежде грудь пронзить твой должен меч. Герцог Я не страшусь ни хитрой чародейки, Ни вас, рабов презренных чародейства. Стыдися, Дюнуа; красней, Ла Гир; Унизили вы рыцарскую храбрость; Вы сан вождей на сан оруженосцев Отступницы коварной променяли... Я жду вас, бьемся... Тот в защите Бога Отчаялся, кто ад зовет на помощь. (Обнажают мечи.) Иоанна (становится между ними) Стой! Герцог Прочь! Иоанна Ла Гир, останови их. Нет! Не должно здесь Французской литься крови; И не мечом решить сей спор; иное На небесах назначено; я говорю, Остановитесь; мне вцемлите; духу Покорствуйте, гласящему во мне. Дюнуа Зачем ты мой удерживаешь меч? Он дать готов кровавое решенье; Готов упасть карательный удар, Отмщающий отечества обиду. Иоанна Ни слова, Дюнуа... Ла Гир, умолкни. Я с Герцогом Бургундским говорю. (Все молчат.) Что делаешь, Филипп? И на кого Ты обнажил убийства жадный меч? Сей Дюнуа — сын Франции, как ты; Сей храбрый — твой земляк и сослуживец; И я сама — твоей отчизны дочь; Все мы, которых ты обрек на гибель, Принадлежим тебе, тебя готовы Принять в объятия, склонить колена Перед тобой почтительно желаем, И для тебя наш меч без острия. В твоем лице, под самым вражьим шлемом, Мы зрим черты любимого Монарха. Герцог Волшебница, ты жертву обольстить Приманкою сладкоречивой мыслишь; Но не меня тебе поймать; мой слух Оборонен от сети слов коварных; Твоих очей пылающие стрелы От твердых лат души моей отпрянут... Что медлишь, Дюнуа?.. Сразимся; биться Оружием должны мы, не словами. Дюнуа Сперва слова, потом удары; стыдно Бояться слов; не та же ль это робость, Свидетельство неправды? Иоанна Нас не крайность Влечет к твоим стопам, и не пощады С покорностью мы просим... оглянись! Британский стан лежит в кровавом пепле, И поле все покрыли ваши трупы; Ты всюду гром трубы Французской внемлешь... Всевышний произнес: победа наша! Но лаврами прекрасного венца С тобою мы гоювы поделиться... О! возвратись; враг милый, перейди Туда, где честь, где правда и победа. Небес посланница, сама я руку Тебе даю; спасительно хочу я Тебя увлечь в святое наше братство; Господь за нас! все Ангелы Его — Ты их не зришь — за Францию воюют; Лилеями увенчаны они; И белизне сей чистой орифламмы Подобится святое наше дело; Его символ: Божественная Дева. Герцог Прельстительны слова коварной лжи — Ее ж язык простой язык младенца; И адский дух, вселившийся в нее, Невинности небесной подражает. Нет! страшно ей внимать... К мечу! мой слух, Я чувствую, слабей моей руки. Иоанна Ты мнишь, что я волшебница, что ад Союзник мой... но разве миротворство, Прощение обид есть дело ада? Согласие ль из тьмы его исходит? Что ж человечески-прекрасней, чище Святой борьбы за родину? Давно ли Сама с собой природа в споре, небо С неправой стороны и ад за правду? Когда же то, что я сказала, свято — Кто мог внушить его мне, кроме неба? Кто мог сойти ко мне, в мою долину, Чтобы душе неопытной открыть Великую властителей науку? Я пред лицом Монархов не бывала. Язык мой чужд искусству слов... но что же? Теперь тебя должна я убедить — И ум мой светел, зрю дела земные; Судьба держав, народов и царей Ясна душе младенческой моей; Мои сова как стрелы громовые. Герцог (смотрит на нее с изумлением) Что я? и что со мной?.. Какая сила Мой смутный дух незапно усмирила?.. Обманчив ли сей трогательный вид? Нет! чувствую, не адский обольститель Меня влечет; мне сердце говорит: С ней Бог, она небес благовеститсль. Иоанна Он тронут... так, он тронут; не напрасно Молила я... лицо его безгневно! Его глаза миролюбиво-ясны... Скорей... покинуть меч... и сердце к сердцу! i7«o Он плачет... он смиряется... он наш! (И меч, и знамя выпадают из рук ее; она бежит к Герцогу, обнимает его в сильном движении; Ла Гир и Дюнуа бросают мечи и стремятся в объятия Герцога) ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ Явление I Дворец Короля Карла в Шалоне на Марне. Дюнуа, Ла Гир. Дюнуа Мы верные друзья и сослуживцы, Мы за одно вооружились дело, Беды и смерть делили дружно мы. Ужель теперь любовь нас разлучит, Превратною судьбой не разлученных? Ла Гир Принц, выслушай. Дюнуа Ла Гир, ты любишь деву; И тайный твой мне замысел известен. Я знаю, ты пришел сюда просить У Короля Иоанииной руки. 1770 Не может быть, чтоб храбрости твоей Он отказал в награде заслуженной; Но знай, Ла Гир, чтоб ею обладать, Сперва со мной... ЛаГир Сиокойся, Дюнуа. Дюнуа Не блеском я минутной красоты, Как юноша кипящий, очарован; Любви моя упорная душа До встречи с сей чудесною не знала; Но здесь она, предызбранная Богом Избавить Францию, моя невеста; И ей моя душа при первой встрече Любовию и клятвой отдалася. Могучий муж могучую подругу Сопутником житейским избирает; Я сильную, пылающую грудь Хочу прижать ко груди равносильной. Ла Гир Не мне с тобой достоинством равняться, Не мне с твоей великой славой спорить; С кем Дюнуа идет в единоборство, Покорно тот без боя отступи. Но вспомни, кто она: дочь земледельца. Приличен ли тебе такой союз? Кто твой отец? и с кровью королей Смешается ль простая кровь пастушки? Дюнуа Она небесное дитя святой Природы, как и я; равны мы саном. И принцу ли бесславно руку дать Ей, Ангелов невесте непорочной? Блистательней земных корон сияют Лучи небес кругом ее главы; Невидимы, ничтожны и презренны Пред нею все величия земли; Поставьте трон на трон, до самых звезд Воздвигнитесь... но все вам не достигнуть Той высоты, на коей предстоит Нам в ангельском величестве она. Ла Гир Пускай решит Король. Дюнуа Нет! ей одной Решить. Она свободу нам спасла — Пускай сама останется свободна. Явление II Те же, Король, Дю Шатель, Шатильон, Агнеса. Ла Гир Вот и Король. Король (к Шатильону) Он будет? Он готов Меня признать и дать обет подданства? Шатильон Так, Государь; в Шалоне всенародно Желает пасть Филипп, Бургундский Герцог, К твоим стопам; и мне он повелел Приветствовать тебя как Короля, Законного владыку своего; За мною вслед он скоро сам здесь будет. Агнеса Он близко, день стократ благословенный! Желанный день согласия и мира! Шатильон С ним двести рыцарей; перед тобой Готов склонить свои колена Герцог; Но мыслит он, что ты того не стерпишь И родственно прострешь ко брату руки. Король Моя душа летит к нему навстречу. Шатильон Желает он, чтоб о вражде минувшей Не поминать при первой вашей встрече. Король Минувшее навеки позабыто; Лишь ясные дни в будущем я вижу. Шатильон За всех своих ходатайствует Герцог: Прощение без исключенья всем. Король Всем! всем! они опять мое семейство! Шатильон Не исключать и Королевы, если На мир с тобой она согласна будет. Король Не я воюю с ней, она со мною; Конец вражде, когда ей мир угоден. Шатильон Двенадцать рыцарей залогом мира. Король Мне слово свято. Шатильон I1усть Архиепископ Пред алтарем присягой обоюдной Спасительный союз сей утвердит. (Посмотрев наДю Шателя.) Здесь есть один... присутствием своим Он возмутит свиданья сладость. (Дю Шатель удаляется молча.) Король Друг, Поди; пускай смирит Филиппа время; Дотоль его присутствия чуждайся. (Смотрит за ним вослед, попит бежит к нему и обнимает его.) О верный друг, ты более хотел За мой покой на жертву принести. Шатильон (подавая свиток) Здесь прочие означены статьи. Король Все наперед бесспорно утверждаю. Что дорого за друга? — Дюнуа, Возьми с собой сто рыцарей избранных И к Герцогу с приветствием спеши. Ж50 Должны надеть зеленые венки Солдаты все для встречи братьев; город Торжественно убрать, и звон Колоколов пускай провозгласит, Что Франция с Бургундией мирится. Но что?.. Трубят! (Звук трубы.) Паж (вбегая поспешно) Бургундский Герцог в город Вступает. Дюнуа Рыцари, к нему навстречу! (Уходит сЛа Гиром и Шатшьоиом.) Король Агнеса, плачешь?.. Ах! и у меня Нет сил для этой радостной минуты; Сколь много жертв досталось смерти прежде, i8«o qeM МИрНО мы увидеться могли. Но стихнула свирепость бури; день Сменил ночную тьму; настанет время, И нам плоды прекрасные созреют. Архиепископ (смотря в окно) Народ со всех сторон; и нет ему Дороги; на руках его несут, Сорвав с коня; целуют платье, шпоры... Король О добрый мой народ! огонь во мщенье! Огонь в любви!.. Как скоро, примиренный, Он позабыл, что этот самый Герцог Его отцов и чад убийцей был. Всю жизнь одна минута поглощает. Агнеса, укрепись; восторг твой сильный Его душе быть может укоризной; Чтоб здесь ничто сто не оскорбляло. Явление III Герцог Бургундский, Дюнуа, Ла Гир, Шатильон, два рыцаря из свиты Герцога и прежние. Герцог останавливается в дверях; Король делает движение, чтобы, к нему подойти, но Герцог его предупреждает; он хочет преклонить колена, но Король принимает его в объятия. Король Ты нас предупредил; тебе навстречу Хотели мы; твои кони крылаты. Герцог Они к стопам Монарха моего Несли меня... (Увидя Агнесу.) Прекрасная Агнеса, Вы здесь?.. Позвольте мне обычай наш 1880 Аррасский сохранить; в моем краю Прекрасный пол ему не прекословит. (Целует ее в лоб.) Король Молва идет, что твой блестящий двор Учтивостью обычаев отличен, Что он любви и красоты столица. Герцог Вас, Государь, молва не обманула: Моя земля — отечество красавиц. Король Но про тебя молва гласит иное: Что будто ты в любви непостоянен И верности не веришь. Герцог Государь, 1890 Неверием неверный и наказан; Заране вы постигли сердцем то, Что поздно мне открыто бурной жизнью. (Увидя Архиепископа, подает ему руку.) Вы здесь, отец; вы вечно там, где честь. Благословите; кто вас хочет встретить, Тот праведной стези не покидай. Архиепископ Благодарю Всевышнего! я радость Вкусил вполне и свет готов покинуть: Мои глаза прекрасный день сей зрели. Герцог (Агнесе) До нас дошло, что все свои алмазы 1900 Вы отдали, дабы сковать из них Оружие против меня... ужели Вам так была нужна моя погибель? Но спор наш кончен; все должно найтись, Что в нем утрачено; алмазы ваши Нашлись; войне вы жертвовали ими — Их от меня примите знаком мира. (Берет у одного из пришедших с ним ларчик и подает его Агнесе; она смотрит в недоумении на Короля.) Король Возьми; то мне залог, вдвойне священный, Прекрасныя любви и примиренья. (Агнеса плачет; Король тронут; все смотрят па них с чувством.) Герцог (посмотря на всех, бросается в объятия к королю) О Государь! (В эту минуту три Бургундские рыцаря бегут к Дюнуа, Ла Гиру и Архиепископу и обнимают их. Герцог несколько минут держит Короля в объятиях.) И вас я мог отречься? юн) ц вам я недруГ был? Король Молчи! ни слова! Герцог Я мог врага венчать короной вашей, Пришельцу дать обет подданства, гибель Законному Монарху приготовить? Король Сиокойся; все забыто; этот миг Всему, всему замена; то была Судьба или враждебная звезда. Герцог Заглажу все; поверьте, все заглажу; И вам за все страдания воздам; Вся Франция во власти вашей будет; 1020 Ни одного села им не похитить. Король В союзе мы — какой же враг опасен? Герцог О, верьте, я спокоен сердцем не был, Воюя против вас. Когда б вы знали... (Указывая на Агнесу.) Но для чего ж ее вам не прислать? Ее слезам кто б мог не покориться? Теперь всему конец; сам ад не властен Нас разлучить, прижавших сердце к сердцу; Узнал свое теперь я место; здесь, При вас свое я странничество кончил. Архиепископ В союзе вы — и Франция, как феникс, Подымется из пепла своего; Загладится войны кровавый след; Сожженные селенья, города Блистательней восстанут из развалин, И жатвою поля зазеленеют. Но падшие раздора жертвой — их Уже не воскресить! и слезы, в вашей Вражде пролитые, пролиты были И будут; расцветет другое племя, Но прежнее все жертвой бед увяло... Пробудятся ль отцы для счастья внуков? Таков раздора плод: для вас, монархи, Урок сей; божество меча ужасно; Его могущества не испытуйте; раз Исторгнувшись с войной, оно уже — Как сокол, с вышины на крик знакомый Слетающий к стрелку — не покорится Напрасному призванью человека; И не всегда к нам вовремя, как ныне, Спасение небесное нисходит. Герцог О Государь! при вас небесный Ангел. Но где ж она? Что медлит?.. Король Где Иоанна? Почто в торжественно-счастливый миг Не видим мы создательницы счастья? Архиепископ Ее душе противен, Государь, Веселый блеск роскошного двора. Когда ее глас Божий не стремит В среду людей, застенчиво она Скрывается от взоров любопытных; то Как скоро нет заботы ей о благе Отечества — она в беседе с Богом; И всюду с ней Его благословенье. Явление IV Прежние, Иоанна в панцире, по вез шлема; па голове ее венок из белых роз. Король Иоанна, ты священницей пришла Благословить тобою утвержденный Союз. Герцог Ужасна ты была в сраженье; Но сколь мила в спокойной красоте! Иоанна, я исполнил свой обет; Довольна ль мною ты? Иоанна Себя, Филиппj Возвысил ты смирением своим. 1470 Доселе нам в пожарном блеске брани Являлся ты кометой бедоносной: И благостью теперь ты нам сияешь. ( Осматриваясь.) Все рыцари в торжественном собранье; И светлая горит в очах их радость; Лишь одного несчастного я зрела... Тоскует он при общем торжестве. Герцог Кто он? Каким тяжелым преступленьем Обременен, чтоб милости не верить? Иоанна Дерзнет ли он приблизиться? Скажи... юно и он у ног твоих. О! доверши Прекрасный подвиг твой; нет примиреиья, Когда душа не вся еще свободна! Отравой нам целебное питье, Когда в святом мирительном сосуде Хотя одна есть ненависти капля. Не может быть обиды столь кровавой, Чтоб ты ее в сей день не позабыл. Герцог Я понимаю. Иоанна Так! и ты простишь; Не правда ль, друг?.. Войди же, Дю Шатель, Своих врагов всех милует Филипп; И ты прощен. Герцог Что делаешь со мною, Иоанна?.. Знаешь ли, чего ты просишь? Иоанна Приветливо, без исключенья, всех Зовет в свой дом гостеприимец добрый: Как небеса вселенную свободно, Так друга и врага объеМлет милость; Без выбора, повсюду блеском равным. В неизмеримости сияет солнце; Всем жаждущим растениям равно Дает свою живую росу небо; На всех, для всех добро нисходит свыше. Герцог Не властен я упорствовать пред нею; Моя душа в руках ее как воск... Приближься, Дю Шатель... Не оскорбись, О тень отца, что руку я свою В сразившую тебя влагаю руку; Не оскорбитеся вы, боги смерти, Что изменил я страшной клятве мщенья; У вас, во тьме подземного покоя, Не бьется сердце; там все вечно, все Неизменяемо... но все иное Здесь на земле, под ясным блеском солнца. Здесь человек, живым влекомый чувством, Игралище всесильного мгновенья. Король (Иоанне) О! как тебя благодарить, Иоанна? Прекрасно ты свершила свой обет; Ты всю мою судьбу преобразила: Мои друзья со мной примирены, Мои враги низринуты во прах, У хищника мои отняты земли, И все тобой... Что дам тебе в награду? Иоанна Будь в счастье человек, как был в несчастье; На высоте величия земного Не позабудь, что значит друг в беде; То испытал ты в горьком униженье; К беднейшему в народе правосудным И милостивым будь: из бедной кувци Тебе извел спасительницу Бог... Вся Франция твою признает власть; Ты праотцем владык великих будешь; Потомки от тебя своею славой Затмят твоих предшественников славу; И род твой будет цвесгь, доколь любовь Он сохранит к себе в душе народа; Лишь гордостью погибнуть может он; И в низкой хижине, откуда ныне Спаситель вышел твой, таится грозно Для правнуков виновных истребленье. Герцог Пророчица, наставленная небом, Когда тебе в грядущем тайны нет, Скажи VI мне о племени моем: Продлится ли величие его? Иоанна Филипп, я зрю тебя во блеске, в силе; Близ трона ты, и выше гордый дух Стремится возлететь; под облака Он смелое свое возносит зданье; И сильная рука из высоты Строение гордыни остановит... Но не страшись, не рушится твой дом; Он девою для славы сохранится; И скиптроносные монархи, сильных Народов пастыри, от ней родятся; Могущие, они с двух славных тронов Дадут закон и знаемому свету И новому, сокрытому Всевышним Еще за мглой морей непереплытых. Король О! если дух открыл тебе, поведай: Сей дружеский, спасительный союз — Продлится ль он, чтобы и внукам нашим, Как нам, благотворить? Иоанна (помолчав) Владыки мира, Страшитеся раздора; не будите Вражды в ее ужасном логовище; Рассвирепев, не стихнет; от нее Ужасное родится поколенье; Она пожар пожаром зажигает... Но я молчу... Спокойно в настоящем Лови ie счастие, а мне оставьте Грядущее безмолвием закрыть. Агнеса Иоанна, ты в душе моей читаешь; Ты ведаешь, хочу ль мирских величий... Скажи и мне пророческое слово. Иоанна Небесный дух являет мне одну Великую всемирного судьбину... Твоя ж судьба в твоей душе таится. Дюнуа Но что ж тебе самой назначил Бог? Откройся нам, небесная. О! верно Тебя ждет лучшее земное счастье, В награду за твое смиренье. Иоанна (задумчиво и смиренно показав на небо) Счасгье На небесах у Вечного Отца. Король Поверь его Монарху твоему; И почтено твое да будет имя Во Франции; пускай тебе дивятся Позднейшие потомки... да свершится Теперь же долг мой; на колена! (Иоанна становится на колена; Король вынимает меч и прикасается им, к ней. Сим Прикосновением меча, Иоанна, Король тебе дарует благородство; Восстань, твоя возвышена порода, И самый прах отцов твоих прославлен; Лилея Франции твой герб; знатнейшим Отныне будь равна высоким саном; Твоя рука будь первому из первых Великою наградой; мне ж оставь Тебе найти достойного супруга. Дюнуа Моя она; ее и в низкой доле Я выбрал сердцем — честь не возвышает Моей любви, ни доблести ее; Перед лицом Монарха моего я, В присутствии святого мужа церкви, Готов ее наречь моей супругой, Готов подать ей княжескую руку, Когда мой дар принять благоволит. Король Неизъяснимая, за чудом чудо Творишь ты... Так, я верю, для тебя Возможно все; ты в этом гордом сердце, Дюбовию досель не побежденном, Любовь произвела. Ла Гир Краса Иоанны Есть кроткое души ее смиренье; Она всего великого достойна — Но чужды ей и гордые желанья И почестей блестящая ничтожность; Простой удел, любовь простого сердца С моей рукой я предлагаю ей... Король И ты, Ла Гир? Два равных пред тобою Соперника по мужеству и сану, Иоанна... ты врагов со мной сдружила, Мой трон возвысила; ужель теперь Меня лишишь друзей моих вернейших? Для одного награда; но достойны Равно награды оба; отвечай. Агнеса Ее душа внезапностью смутилась, И девственным стыдом она краснеет. О! дайте ей спроситься с сердцем, тайну С подругой верной разделить и душу Передо мной открыть непринужденно; Теперь мой час; как нежная сестра, Приблизиться могу я к строгой деве, Чтоб женское с заботливостью женской Размыслить вместе с ней. Оставьте нас Решить наедине. Король Пойдем. Иоанна Постойте; Нет, Государь, мои пылают щеки Не пламенем смятенного стыда; И то, что я могу сказать ей втайне, То я скажу и пред лицом мужей... О рыцари! своим избраньем вы Великую мне делаете честь; Но разве я для суетных величий Покинула отеческую паству? Для брачного ль венца я грудь младую Одела в сталь и панцирь боевой? Нет, призвана я к подвигу иному; Лишь чистою свершится девой он; Я на земле воительница Бога; Я на земле супруга не найду. Архиепископ Быть на земле сопутницей супруга Есть жребий женщины; храня закон Природы, Божеству она угодна; И, совершив указанное небом, Тебя пославшим в бой, ты броню скинешь, Ты перейдешь к судьбе своей смиренной, Покинутой для бранного меча; Не девственной руке им управлять. Иоанна Святой отец, еще не знаю я, Куда меня пошлет могущий дух; Придет пора, и он не промолчит, И покорюсь тогда его веленью; Теперь же он велит начатый подвиг Свершить: еще Монарх мой не увенчан; Еще елей главы его избранной Не освятил; еще он не Король. Король Но мы идем стезей прямою к Реймсу. Иоанна И медлить нам не должно; враг повсюду; Дорогу нам он мыслит заградить; Но сквозь него промчу к победе вас. Дюнуа Когда же все, Иоанна, совершится, Когда войдем с тобою в стены Реймса, Склонишь ли ты внимание тогда... Иоанна Когда Господь велит, чтоб я с победой Из грозныя борьбы со смертью вышла, Тогда всему конец; тогда пастушке Уж места нет в обители Монарха. Король (взяв ее за руку) Теперь тебе лишь голос духа внятен; Любовь молчит в груди, горящей Богом; Но верь, она молчать не вечно будет; Утихнет брань; победа приведет К нам ясный мир; в сердца вольется радоси Нежнейшие пробудятся в них чувства... Тогда об них проведаешь и ты; Тогда впервой печали сладкой слезы Прольют твои глаза, и будешь сердцем, Исполненным доныне только неба, С любовию искать земного друга; Всех ныне ты для счастия спасла — И одному тогда ты будешь счастьем. Иоанна (посмотрев на пего с унылым негодованием) Иль, утомясь божественным явленьем, Уж хочешь ты разбить его сосуд И благовестницу верховной воли Низвесть во прах ничтожности земной? О маловерные! сердца слепые! Величие небес кругом вас блещет; Их чудеса пред вами без покрова; А я для вас лишь женщина... безумцы! Но женщине ль под бронею железной Мешаться в бой, водить мужей к победе? Погибель мне, когда, Господне мщеиье Нося в руке, я суетную душу Отдам любви, от Бога запрещенной; О нет! тогда мне лучше б не родиться; Ни слова более; не раздражайте Моей душой владеющего духа; Один уж взор желающего мужа Есть для меня и страх и оскверненье. Король Умолкните; ее не преклонить. Иоанна Вели, вели греметь трубе военной; Спокойствие меня теснит и мучит; Стремительно зове! моя судьба Меня от сей бездейственности хладной; И строгий глас твердит мне: довершай. Явление V Те же, Рыцарь (вбегает поспешно). Король Что сделалось? Рыцарь Близ Марны неприятель; Он строится в сраженье. Иоанна (вдохновенно) Бой и брань! Теперь душа от уз своих свободна... Друзья, к мечам; а я устрою войско. (Уходит поспешно.) Король (Ла Гиру) Поди за ней. Перед стенами Реймса Они хотят сорвать с меня корону. Дюнуа Их мчит не мужество, но безнадежной Свирепости отчаянный порыв. Король (герцогу) Филипп, тебя я не зову; но час Настал минувшее загладить. Герцог Будешь Доволен мной. Король Я сам дорогой чести Хочу идти пред войсками моими, 2220 Хочу в виду веичательного Реймса Венец мой заслужить. Моя Агнеса, Твой рыцарь говорит тебе: npocmul Агнеса (подает ему руку) Не плачу я; моя душа спокойна; На небесах живет моя надежда; На то ль даны столь явные залоги Спасенья их, чтоб после нам погибнуть?.. Ты победишь; то сердца иредвещанье; И в Реймсе нам назначено свиданье. (Все уходят. Сцепа переменяется; видно открытое поле; на нем рассыпаны группы деревьев; за сценою слышны военные инструменты, выстрелы, стук оружия; сражаюгциеся пробегают через сцену; наконец все тихо; сцена пуста.) 20* 1°9 Явление VI Тальбот выходит раненый, опираясь на Фастольфа, за ним солдаты, скоро потом Лионель. Тальбот Под этими деревьями, друзья, ) Меня осгавьте; сами в бой подите; Чтоб умереть, помощник мне не нужен. Фастольф Несчастный день! враждебная судьба! (К Лионелю.) Зачем пришел ты, Лионель? Смотри, Наш храбрый вождь от раны умирает. Лионель Да сохранит нас Небо! встань, Тальбот. Не время нам о ранах помышлять; Вели ожить природе; одолей Бунтующую смерть. Тальбот Напрасно все; Судьба произнесла: должна погибнуть Во Франции Британская держава; Последнее отчаянною битвой Я истощил, чтоб рок сей отвратить; И здесь лежу, разбит стрелой громовой, Чтоб более не встать. Потерян Реймс — Париж спасайте. Лионель Нет для нас Парижа; Он договор с Дофином заключил. Тальбот (срывая с себя повязку) Бегите ж вы, кровавые потоки, Противно мне смотреть на это солнце. Лионель Мне ждать нельзя; Фастольф, на этом месте Вождю опасно быть; нам отстоять Его не можно: нас теснят ужасно; Ряды расстроены; за девой вслед Они бегут — и все, как буря, ломят. Тальбот Безумство, ты превозмогло; а я Погибнуть осужден. И сами боги Против тебя не в силах устоять. О гордый ум, ты, светлое рожденье Премудрости, верховный основатель Создания, правитель мира, что ты? Тебя несет, как бурный конь, безумство; Вотще твоя узда; ты бездну видишь; И сам в нее с ним падаешь невольно; Будь проклят тот, кто в замыслах великих Теряет жизнь, кто мудро выбирает Себе стезю вернейшую. Безумству Принадлежит земля. Лионель Тальбот, тебе Не много здесь минут осталось; вспомни О Боге... Тальбот Если б мы разбиты были, Как храбрые от храбрых — нам отрадой Была бы мысль, что мы в руке судьбы, Играющей землею самовластно; Но жалкой быть игрушкою мечты... Иль наша жизнь, вся отданная бурям, Не стоила славнейшего конца? Лионель Тальбот, прости; дань слез моих тебе Я принесу, как друг твой, после битвы, Когда останусь цел... теперь иду; Еще судьба на поле боевом Свой держит суд и жребии бросает; 280 Простимся до другого света; краток Разлуки миг за долгую любовь. (Уходит.) Тальбот Минута кончит все; отдам земле И солнцу все, что здесь во мне сливалось В страдание и в радость гак напрасно; И от могучего Тальбота, славой Наполнившего свет, на свете будет Одна лишь горсть летучей пыли. Так Весь гибнет человек — и вся нам прибыль От тягостной борьбы с суровой жизнью Ш) Есть убеждение в небытии И хладное презренье ко всему, Что мнилось нам великим и желанным. Явление VII Король, герцог, Дюнуа, Дю Шатель и солдаты входят. Герцог Сраженье решено. Дюнуа Победа наша. Король (заметив Талъбтпа) Но кто же там, покинутый, лежит В борении с последнею минутой? По броне он не ратник рядовой. Скорей! помочь, когда еще не поздно! (К Тальботу приближаются солдаты.) Фастольф Не приближайтесь, прочь! почтенье к смерти Того, кто был так страшен вам живой! Герцог 2зоо qTO ВИЖу яр Тальбот лежит в крови. (Приближается, к нему; Тальбот, взглянув на него быстро, умирает.) Фастольф Не подходи, предатель ненавистный! Твой вид смутит последний взор героя. Дюнуа Тальбот, погибельный, неодолимый, Столь малое пространство для тебя, Которого желаньям исполинским Всей Франции обширной было мало! (Преклоняет меч перед королем.) Теперь приветствую вас Королем; Дрожал венец на вашей голове, Пока душа жила еще в сем теле. Король (посмотрев молча па мертвого) 2:Ш) Не мы его сразили — некто высший! На землю Франции он лег, как бодрый Боец на щит, которого не выдал. (К воинам.) Возьмите. (Труп Тальботов выносят.) Мир его великой тени; Здесь памятник ему достойный будет; В средине Франции, где он геройски Свой кончил путь, покойся прах его; Столь далеко враги не заходили, И лучшее надгробие ему То место, где его найдут во гробе. Фастольф (подавая меч королю) 2Ш Я пленник ваш. Король (возврагцая ему меч) Нет, рыцарь, и война Священный долг умеет чтить: свободно Ты своего проводишь полководца... Но, Дю Шатель... моя Агнеса в страхе; Спеши ее обрадовать победой; Скажи, что я и жив и невредим, Что в Реймсе жду ее к короиованью. (Дю Шатель уходит.) Явление VIII Те же, Ла Гир. Дюнуа Ты здесь, Ла Гир? но где Иоанна? Ла Гир Как? Она не с вами? Я ее покинул В сраженье близ тебя. Дюнуа Я побежал На помощь к Королю; я был в надежде, Что ты останешься при ней... Герцог Недавно Я видел сам в густой толпе врагов Ее распущенное знамя... Дюнуа Боже! Страшусь я; где она? Скорее к ней На помощь. Может быть, ее далеко Замчало мужество. Одна, быть может, Она, толпой стесняемая, бьется И тщетно ждет защиты от друзей. Король Спешите. Дюнуа Я бегу. Ла Гир И я. Герцог Мы все. (Все уходят поспешно.) Явление XI Другое место на поле сражения; утесы, деревья; вдали башни Реймса, освещенные заходящим солнцем. Рыцарь в черном панцире с опущенным забралом,. Иоанна преследует его, он останавливается. Иоанна 1 Коварный, я твою узнала хитрость; Обманчиво притворным бегством ты Меня сюда увлек из жаркой битвы, Чтобы своих спасти от грозной встречи С моим мечом; но сам теперь погибнешь. Черный рыцарь Почто за мной ты гонишься? Почто Так бешено к моим стопам пристала? Не суждено мне пасть твоей рукой. Иоанна Противен ты душе моей, как ночь, Которой цвет ты носишь; истребить ' Тебя с лица земли неодолимо Влечет меня могущее желанье. Скажись, кто ты? Открой забрало. Если б Передо мной Тальбот не пал в сраженье, Тогда бы я сказала: ты Тальбот. Черный рыцарь Иль смолкнул глас пророческого духа? Иоанна Нет, громко он вещает мне, что здесь Моя беда стоит с тобою рядом. Черный рыцарь Иоанна д'Арк, с победою до Реймса Дошла ты — стой! не дале! будь довольна Своим венцом и счастье отпусти, Служившее тебе рабом покорным; Не жди, чтобы оно забунтовало; Ласкает нас, но верность ненавидит И ни кому не служит до конца. Иоанна Почто ты мне велишь с моей дороги Сойти, забыв начатый мною подвиг? Свершу его, исполню свой обет. Черный рыцарь Могучая, ты все ниспровергаешь; Покорен бой тебе — но удержись От боя; мне поверь, пока не поздно. Иоанна Не выпущу меча я из руки, Доколь враги не втоптаны во прах. Черный рыцарь Смотри же, там сияют башни Реймса; Туда твой путь; ты видишь, блещет купол Соборныя величественной церкви — В нее вступить ты можешь с торжеством, В ней увенчать Монарха, свой обет Исполнить, но... Иоанна, не входи В ту церковь; мне поверь и возвратись. Иоанна Но кто же ты, прельститель двуязычный? Ты мнишь меня смутить и ужаснуть Обманчивым пророчеством... (Черный рыцарь хочет уйти; она заступает ему дорогу.) Постой; Ответствуй мне иль гибни... (Хочет ударить в него мечом.) Черный рыцарь (прикасается к ней рукой,, и она остается неподвижна.) Умерщвляй Одно лишь смертное. (Гром и молния; рыцарь исчезает.) Иоанна (долго молчит в изумлении, потом, опомнившись, говорит) То был не здешний И не живой... то было привиденье, Враждебный дух, изникнувшй из ада, Чтобы смутить во мне святую веру. Но мне с мечом владыки моего Кто страшен? Нет, иду; зовет победа; 2ш Пусть на меня весь ад вооружится; Жив Бог — моя надежда не смутится. (Хочет идти; ей навстречу Лионель.) Явление X Иоанна, Лионель. Лионель Отступница, готовься в бой; погибнуть Один из нас на этом месте должен; Храбрейшие тобой умерщвлены; Герой Тальбот в объятиях моих С великою душой своей расстался; Отмщу за храброго, иль будь одна Для нас судьба; но пасть ли мне, иль нет, Ты прежде знать должна, кого твой рок :чоо q хобою свел, — я Лионель, последний Британский вождь, еще не побежденный. (Нападает на нее; через минуту она выгнивает из руки его меч.) О счастие! (Борется, с нею; Иоанна во время борьбы срывает с него шлем, и он остается с непокрытою головою; поднявши меч, чтобы его поразить, она говорит) Иоанна Умри! Святая Дева Моей рукой тебя приносит в жертву. (В эту минуту ее глаза встречаются с глазами Лионеля; пораженная видом его, она стоит неподвижна, и рука ее опускается.) Лионель Что медлишь? Что удар твой задержало? Взяв честь, возьми и жизнь; я не хочу Пощады; я в твоих руках. (Она подает ему знак рукою, чтобы он бежал.) Бежать Мне должно? Быть обязанным тебе Презренной жизнию? Скорей погибнуть! Иоанна (отвратив глаза) И знать я не хочу, что жизнь твоя Была в моих руках... Лионель Я ненавижу Тебя и дар твой; не хочу пощады; Не медли, поражай того, кто сам Сразить тебя хотел. Иоанна Убей меня И удались. Лионель Что слышу? Иоанна (закрыв лицо руками) Горе мне! Лионель (приближаясь к ней) Молва идет, что ни один Британец Тобой не пощажен; за что же мне Пощада одному? Иоанна (собравшись с духом, поднимает меч, чтобы его поразитг>; по, опять взглянув на него, опускает руку) Святая Дева! Лионель Почто зовешь Святую? О тебе Не ведает Она; ты небесами 420 Отвержена. Иоанна (в сильнейшем отчаянии) О горе, горе! что Я сделала? Нарушен мой обет. (Ломает в горести руки.) Лионель (смотрит на нее сушетием и подходит ближе) Несчастная, жалею о тебе; Ты трогаешь меня; со мной одним Великодушною была ты; сердце Мое тебя, я чувствую, простило; С участием оно к тебе стремится. Скажи, кто ты? откуда? Иоанна Прочь! беги! Лионель Мне жаль твоей цветущей красоты, Жаль младости твоей; твой милый образ 130 Теснится в душу мне, и я хотел бы Тебя спасти, но как и чем спасу? Поди за мной; оставь союз свой страшный; Оставь погибельный свой меч. Иоанна Увы! Носить его я недостойна. Лионель Брось Его; иди со мной! Иоанна (в ужасе) С гобой? О небо! Лионель Пойдем; еще тебя спасти возможно, И я тебя спасу... но поспеши; Моя душа печалью непонятной Томится по тебе... невыразимым 40 Желанием сиасги тебя полна. (Берет ее ла руку, вдали покалываются Дюнуа иЛа Гир.) Иоанна О боже! Дюнуа... они уж близко; Беги, тебя найдут. Лионель Я гвой защитник. Иоанна О нет! Беги! Умру, когда погибнешь. Лионель Иль дорог я тебе? Иоанна О Пресвятая! Лионель Увидимся ль? Услышу ль о тебе? Иоанна Нет, никогда. Лионель Сей меч в залог, что я Тебя найду. (Вырывает из рук ее меч.) Иоанна Ты смеешь, безрассудный! Лионель Теперь я уступаю силе; мы Увидимся. (Уходит поспешно.) Явление XI Дюнуа, Ла Гир, Иоанна. ЛаГир Она! она! Дюнуа Иоанна, Спокойна будь; друзья твои с тобою. Ла Гир Не Лионель ли там бежит? Дюнуа Оставь Его; Иоанна, битва решена; Реймс отворил ворота; весь народ Бежит толпой навстречу Королю. Ла Гир Но что она?.. Шатается, бледнеет. Дюнуа Ты ранена. (Иоанна падает к ним на руки.) Снять панцирь! рана В плече, и легкая. ЛаГир Но льется кровь. Иоанна Пускай она с моею льется жизнью. (Лишается памяти.) ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ Явление I Богато убранная шла; колонны обвиты гирляндами из цветов; вдали слышны флейты и гобои; они играют во все продолжение первой сцены. Иоанна (стоит в задумчивости и слушает, потом говорит) Молчит гроза военной непогоды; 2460 Спокойствие на иоле боевом; Везде шумят по стогнам хороводы; Алтарь и храм блистают торжеством. И зиждутся из ветвей пышны входы, И гордый столб обвит живым венцом, И гости ждут венчатсльного пира; Готовы трои, корона и порфира. И все горит единым вдохновеньем, И груди всем подъемлет мысль одна, И счастие волшебным упоеньем 2470 Сдружило все, что рознила война; Гордится Франк своим происхожденьем, Как будто всем отчизна вновь дана, И с честию примирена корона; Вся Франция в собрании у трона. Лишь я одна, великого свершитель, Ему чужда бесчувственной душой; Их счастия, их славы хладный зритель, Я прочь от них лечу моей мечтой; Британский стан любви моей обитель, 2480 Ищу врагов желаньем и тоской; Таюсь друзей, бегу в уединенье Сокрыть души преступное волненье. Как! мне любовию пылать? Я клятву страшную нарушу? Я смертному дерзну отдать Творцу обещанную душу? Мне, усладительнице бед, Вождю спасенья и побед, Любить врага моей отчизны? 2490 Снесу ли сердца укоризны? Скажу ль о том сиянью дня? И стыд не истребит меня! (Звуки инструментов за сценою сливаются в тихую, нежную мелодию.) Горе мне! какие звуки! Пламень душу всю проник, Милый слышится мне голос, Милый видится мне лик. Возвратися, буря брани! Загремите, стрелы, копья! Вы ударьте, строй на строй! 25оо Битва, дай душе покой! Тише, звуки! замолчите, Обольстители души! Непонятным упоеньем Вы ее очаровали; Слезы льются от печали. (Помолчав, с большею живостью.) 21 - 4488 Могла ли я его сразить? О, как Сразить, узрев его прекрасный образ? Нет, нет, себя скорей бы я сразила. Виновна ль я, склонясь душой на жалость?.. 5,0 И грех ли жалость?.. Как?.. Скажи ж, Иоанна, Была ль к другим ты жалостлива в битве? И жалости ль покорен был твой меч, Когда младый Валлиец пред тобою Лежал в слезах, вотще моля о жизни? О сердце хитрое, ты ль небеса Всезрящие заманишь в ослепленье? Нет, нет, тебя влекло не сожаленье. Увы! почто дерзнула я приметить Его лица младую красоту? >20 Несчастная, сей взор твоя погибель; Орудия слепого хочет Бог. Идти за ним должна была ты слепо; Но волю ты дала очам узреть — И от тебя щит Божий отклонился, И адская тебя схватила сеть. (Задумывается, вслушивается в музыку; потом говорит.) Ах! почто за меч воинственный Я мой посох отдала И тобою, дуб таинственный, Очарована была? т Мне, Владычица, являла Ты Свет небесного лица; И венец мне обещала Ты... Недостойна я венца. Зрела я небес сияние, Зрела Ангелов в лучах... Но души моей желание Не живет на небесах. Грозной силы повеление Мне ль, бессильной, совершить? 40 Мне ли дать ожесточение Сердцу, жадному любить? Нет, из чистых небожителей Избирай Твоих свершителей; С неприступных облаков Призови Твоих духов, Безмятежных, не желающих, Не скорбящих, не теряющих... Деву с нежною душой Да минует выбор Твой. Мне ль свирепствовать в сражении? Мне ль решить судьбу Царей?.. Я паса в уединении Стадо родины моей... Бурный путь мне указала Ты, В дом царей меня ввела; Но... лишь гибель мне послала Ты... Я ль сама то избрала? Явление II Агнеса, Иоанна. Агнеса (идет в сильном волнении чувства к Иоанне, хочет броситься к ней на шею, но, одумавшись, падает перед нею на колена) Нет! нет! во прах перед тобою... Иоанна (стараясь ее поднять) Встань, Агнеса, ты свой сан позабываешь. Агнеса 2г>г>о Оставь меня; томительная радость Меня к твоим ногам бросает — сердце Пред Божеством излить себя стремится; Незримого в тебе боготворю. Наш Ангел ты; тобою мой властитель Сюда введен; готов обряд венчанья; Стоит Король в торжественной одежде; Сбираются кругом Монарха Пэры, Чтобы нести регалии во храм; Народ толпой бежит к соборной церкви; 2570 Повсюду клик и звон колоколов... Кто даст мне сил снести такое счастье? (Иоанна поднимает ее. Агнеса смотрит на нее пристально.) Лишь ты одна сурово равнодушна, Ты благ, тобой даруемых, не делишь, Ты холодно глядишь на нашу радость; Ты видела величие небес И счастию земному неприступна. (Иоанна в сильном движении схватывает ее за руку, потом задумчиво опять ее опускает.) О! если б ты узнала сладость чувства; Войны уж нет; сложи твой бранный панцирь И грудь открой чувствительности женской... 2580 Моя душа, горящая любовью, Чуждается тебя вооруженной. Иоанна Чего ты требуешь? Агнеса Обезоружь Себя, покинь твой меч; любовь страшится Окованной железом тяжким груди; Будь женщина, и ты любовь узнаешь. Иоанна Мне, мне себя обезоружить? Нет, Я побегу с открытой грудью в бой... Навстречу смерти... нет, тройной булат Пусть будет мне защитою от ваших 2590 Пиров и от меня самой. Агнеса Иоанна, Граф Дюнуа, великодушный, славный, К тебе горит святым, великим чувством; О! верь мне, быть любовию героя Удел прекрасный... но любить героя Еще прекраснее... (Иоанна отвращается в сильном волнении.) Ты ненавидишь Его?.. Нет, нет, его не любишь ты; Но ненависть... лишь тот нам ненавистен, Кто милого из наших рук исторгнул; Но для тебя нет милого; ты сердцем Спокойна... Ах! когда б оно смягчилось! Иоанна Жалей меня, оплачь мою судьбу. Агнеса Чего ж тебе недостает для счастья? Все решено: отчизна спасена; С победою, торжественно в свой Реймс Вступил Король, и слава твой удел; Тебя народ честит и обожает; Во всех устах твоя хвала; ты гений, Ты божество сих праздников веселых, И сам Король не столь в своей короне Величествен, как ты. Иоанна О! если б скрыться Могла во тьме подземной я от вас! Агнеса Что слышу? Как понять тебя, Иоанна? И ныне кто ж взглянуть дерзнет на свет, Когда тебе глаза потупить должно?.. Мне, мне краснеть, мне, низкой пред тобою, Не смеющей и мыслию постигнуть Величия души твоей прекрасной. Открою ль все ничтожество мое? Не славное спасение отчизны, Не торжество побед, не обновленный Престола блеск, не шумный пир народа Мне радости причина; нет, один Живет в моей душе — иному чувству В ней места нет — он, сей боготворимый; Его народ приветствует; его Бегут встречать; пред ним цветы бросают — И он, для всех единственный — он мой. Иоанна Счастливица, завидую тебе; Ты любишь там, где любит все; ты смеешь Свободно, вслух изречь свое блаженство; Перед людьми его ты не таишь; Их общий пир есть пир твоей любви; И этот весь бесчисленный народ, Ликующий с тобой в одних стенах — Прекрасное твое он чувство делит; Тебя приветствует, тебя венчает; Ты с радостью всеобщей заодно; Твоей душе небесный день сияет; Любовью все твоей озарено. Агнеса (падая в ее объятия) О радость! мой язык тебе понятен; Иоанна, ты... любви ты не чужда; Что чувствую, ты выразила сильно; И ободренная душа моя Доверчиво тебе передается... Иоанна (вырываясь из ее объятий) Прочь, прочь! беги меня; не заражайся Губительным сообществом моим; Поди, будь счастлива; а мне дай скрыть Во мрак мой стыд, мой страх, мое страданье. Агнеса Я трепещу; ты мне непостижима; Но кто ж тебя постигнул? Кто проник Во глубину твоей великой тайны? Кто может ведать, что святому сердцу, Что чистоте души твоей понятно? Иоанна Нет, нет, ты чистая, святая ты; Когда б в мою ты внутренность проникла, Ты б от меня, как от врага, бежала. Явление III Иоанна, Агнеса, Дюнуа иЛа Гир со знаменем Иоанны. Дюнуа Мы за тобой, Иоанна; все готово; Король тебя зовет: в ряду вельмож, Ближайшая к Монарху, ты должна 60 Пред ним нести святую орифламму. Он признает и хочет всенародно Перед лицом всей Франции признать, Что лишь тебе одной принадлежит Вся честь сего торжественного дня. Иоанна О Боже! мне предшествовать ему? Мне перед ним нести святое знамя? Дюнуа Кому ж, Иоанна? Чья рука посмеет Святыни сей коснуться? Это знамя Носила ты в сраженье; им должна ты 70 И торжество победное украсить. Ла Гир Вот знамя; поспешим; Король, вожди И весь народ зовут тебя, Иоанна. (Хочет подать ей знамя, она отступает с ужасом.) Прочь, прочь! ЛаГир Иоанна, что с тобой? Трепещешь Пред собственным ты знаменем своим! Узнай его, оно твое, ты им Победу нам дала; взгляни, на нем Сияет лик Владычицы Небесной. (Развертывает знамя.) Иоанна (в ужасе смотря на знамя) Она, Она!., в таком являлась блеске Она передо мной... Смотрите, гневом Омрачено Ее чело; и грозно Сверкает взор, к преступнице склоненный. Агнеса Ты вне себя; опомнись, ты виденьем Обманчивым испугана; гот образ... Он слабыя, земной руки созданье; Сама ж Она небес не покидала. Иоанна О грозная! карать ли ты пришла? Где молнии Твои? Пускай сразят Они мою преступную главу. Разрушен наш союз; я посрамила, Унизила Твое святое имя. Дюнуа Что слышу я! какой язык ужасный! Ла Гир (кДю Шателю) Как изъяснить ее волненье, рыцарь? Дю Шатель Я вижу то, чего давно боялся. Дюнуа Как? Что ты говоришь? Дю Шатель Того открыть, Что думаю, не смею я; но дай Бог, Чтоб было все уж кончено и наш Король уж коронован был. Ла Гир Иоанна, Иль ужас тот, который разливала Ты знаменем своим, оборотился 00 Против тебя? Узнай его, Иоанна; Одним врагам погибельно оно; Для Франции оно символ спасенья. Иоанна Так, так, оно спасительно для верных; Лишь на врагов оно наводит ужас. (Слышен март.) Дюнуа Возьми его, возьми; ты слышишь, ход Торжественный уж начался; пойдем. (Принуждают ее взять знамя; она берет его с видимым отвращнием и уходит; все прочие за нею.) Явление IV Площадь перед Кафедральною Церковью. Вдали множество народа. Бертранд, Арман, Этьен выходят из за ними вскоре Алина и Луиза. Вдали слышен марш. Бертранд Уж музыка играет; идут; скоро Увидим их; но где бы лучше нам Остановиться? Там, на площади, 2710 Иль здесь, на улице, чтоб посмотреть На ход вблизи? Этьен Нет, сквозь толпу народа Нам не пройти; от конных и от пеших Простора нет; все улицы набиты; У тех домов есть место; там увидеть Нам можно все. Арман Какая бездна! скажешь, Что здесь вся Франция; и так велико Народное стремленье, что и мы Из Лотарингии своей далекой Сюда с толпой пришли. Бертранд Да кто же будет Один дремать в своем углу, когда Великое свершается в отчизне? Истратили довольно крови мы, Чтоб голове законной дать корону; А наш Король, наш истинный Король, Которого мы в Реймсе коронуем, Ужель он здесь быть должен встречен хуже Парижского, который в Сен-Дени По милости пришельца коронован; Тот не Француз, кто в этот славный день Не будет здесь с другими и от сердца Не закричит: да здравствует Король! Явление V Прежние, Луиза, Алина. Луиза Сестрица, мы увидим здесь Иоанну; Как бьется сердце! Алина Мы ее увидим В величестве и в почести и скажем: То наша милая сестра Иоанна. Луиза Пока меня глаза не убедили, До тех нор все не буду верить я, Чтоб та, которую все называют Здесь Орлеанской девою, была 2740 Сестра Иоанна, без вести от нас Пропавшая. Алина Увидишь и поверишь. Бертранд Молчите, идут. Явление VI Впереди идут музыканты; за ними дети в белых платьях, с венками в ру¬ках; потом два герольда; отряд воинов с галебардами; Чиновники в парадных платьях; два Маршала с жезлами; Бургундский Герцог с мечом; Дюнуа с скипетром; другие Вельможи с короною, державою, королевским жезлом; за ними Рыцари в орденских одеждах; певчие с кадильницами; два Епископа с святою ампулою; Архиепископ с крестом; за ним Иоанна с знаменем; она идет медленными, неровными шагами, наклонив голову; ее сестры, увидя ее, знаками показывают радость и удивление; за Иоанною следует Король под балдахином, который несут Бароны; за королем придворные чиновники; потом опять отряд воинов. Когда все входят в церковь, марш умолкает. Явление VII Луиза, Алина, Арман, Этьен, Бертранд. Алина Видел ли сестру? Арман Что шла пред Королем, в богатых латах, Со знаменем в руках? Алина Да; то Иоанна, Сестра. т Луиза На нас она не поглядела; Она не думала, что сестры близко; Была бледна, смотрела вниз, дрожала Под знаменем своим... мне стало грустно; Я не могла обрадоваться ей. Алина Теперь мы видели Иоанну в славе И в почести; но кто б мог то подумать В то время, как она у нас в горах Пасла овец? Луиза Отцу недаром снилось, Что в Реймсе он и мы пред Иоанной Стоять с почтеньем будем; вот та церковь, Которая привиделась ему. И все сбылось. Но знаешь ли? Отцу С тех пор и страшные виденья были... Ах! мне она жалка, мне тяжко видеть Ее в таком величии. Бертранд Пойдем. Что здесь стоять? Не лучше ль протесниться Нам в церковь? Там увидим весь обряд. Алина Пойдем; быть может, там с сестрой Иоанной Мы встретимся. Луиза Мы видели ее, Довольно с нас; воротимся в село. Алина Как, не сказав ни одного ей слова? Луиза Она теперь не нам принадлежит; Лишь общество князей и полководцев Прилично ей; на что же нам тесниться К блестящему величеству ее? И с нами быв, она была не наша. Алина Иль думаешь, что ей нас будет стыдно, Что нас она теперь пренебрежет? Бертранд И.сам Король нас не стыдится; он Здесь ласково всем кланялся; хотя Она теперь стоит и высоко, Но наш король все выше. (Трубы и литавры в церкви.) Арман В церковь! в церковь! (Идут и пропадают в толпе народа.) Явление VIII Тибо в черном плапш, за ним. Раймонд, который старается его удержать. Раймонд Воротимся, мой добрый Арк, уйдем Отсюда; здесь все празднует; твое Уныние обидно для веселых... Чего нам ждать? Зачем здесь оставаться? Тибо Ты видел ли несчастное мое Дитя? Всмотрелся ли в ее лицо? Раймонд Ах! поскорей... прошу тебя, уйдем. Тибо Приметил ли, как робко шла она, С каким лицом расстроенным и бледным? Несчастная, она свой жребий знает... Но час настал ее спасти, я им 2790 Воспользуюсь. (Хочет идти.) Раймонд Куда? Чего ты хочешь? Тибо Хочу ее внезапно поразить, Хочу ее с ничтожной славы сбросить, Хочу ее насильно возвратить Отверженному ею Богу. Раймонд Ах! Подумай прежде, что ты начинаешь: Ты сам свое дитя погубишь. Тибо Так! Жила б душа — пускай погибнет тело. (Иоанна выбегает из церкви без знамени; народ окружает ее, теснится к ней, целует ее платье и препятствует ей приблизиться.) Смотри, идет; на ней лица нет; ужас Ее из церкви гонит; Божий суд 2800 Преследует ее... Раймонд Прости, отец; С надеждой я пришел и без надежды Уйду; я видел дочь твою и знаю, Что для меня навек она пропала. (Уходит. Тибо удаляется на противоположную сторону.) Явление XI Иоанна, народ; потом ее сестры. Иоанна (приближаясь) Я не могу там оставаться — духи Преследуют меня; органа звук, Как гром, мой слух терзает; своды храма Дрожат и пасть готовы на меня; Хочу вздохнуть под вольным небом; там В святилище оставила я знамя И никогда к нему не прикоснусь... Казалось мне, что видела я милых Моих сестер Луизу и Алину. Они, как сон, мелькнули предо мной... Ах! то была мечта; они далёко, Далёко; мне уж их не возвратить, Как детского потерянного счастья. Алина (выходя ил толпы) Жаннета! Луиза (подбегая к пей) Милая сестра! Иоанна О Боже! Итак, я видела не сон; вы здесь, Со мной; опять знакомый слышу голос; Опять могу в степи сей многолюдной Родную грудь прижать к печальной груди. Алина Она узнала нас; она все та же Добросердечная сестра Жаннета. 2840 Иоанна О милые! вы из такой далекой, Далекой стороны пришли сюда, Чтоб свидеться со мной; вы мне простили, Что из села я, не сказавшись вам, Ушла и вас как будто отреклася. Луиза То воля Божия была. Алина Молва О чудесах твоих дошла и к нам: Мы не могли противиться стремленью И, родину спокойную покинув, Пришли сюда взглянуть на славный праздник. Пришли твое величие увидеть. Мы не одни... Иоанна Как? и отец? он здесь... Он здесь... но где же он? Зачем он скрылся? Алина Отца здесь нет. Иоанна О Боже! нет!., ужели Свое дитя он видеть не хотел? Но с вами он хотя благословенье Свое прислал мне... Луиза Он не знал, что мы Сюда пошли. Иоанна Не знал? Но для чего ж Не знал он?.. Вы молчите, вы глаза Потупили?.. Скажите, где отец? Алина С тех пор, как ты ушла... Луиза (делая ей знака) Алина! Алина Он Задумчив стал. Иоанна Задумчив? Луиза Будь спокойна; Ты лучше нас отца, Жаннета, знаешь; Его всегда предчувствие тревожит; Но он утешится, когда мы скажем, Что видели тебя, что ты жива 2850 и счастлива. Алина Не правда ли, Жаннета, Ты счастлива? Чему ж и быть иному В такой чести, в такой великой славе? Иоанна Ах! счастлива; я с вами, я ваш голос Опять услышала; он мне напомнил Отечество, домашние луга; Там я пасла стада свои беспечно; Там счастлива была я как в раю... И не видать уж мне такого счастья. (Скрывает лицо на груди Луизы. Арман, Этьен и Бертранд показываются в отдалении и не смеют подойти.) Алина Арман, Этьен, не бойтесь, подойдите, 2т) Сестра узнала нас; она все так же Смиренна и тиха; и к нам теперь Гораздо ласковей, чем прежде. (Они приближаются и хотят подать ей руку; Иоанна смотрит на них неподвижными глазами и впадает в задумчивость; потом говорит в изумлении.) 4488 Иоанна Где я? Мои друзья, не правда ль? Все то было Один лишь долгий сон? Я в Дом-Реми; Под деревом Друидов я заснула; Теперь проснулася, и вкруг меня Знакомые, приветливые лица Моих родных? Об этих королях, Сраженьях, подвигах мне только снилось; 2870 у0 были тени; вкруг меня они Носилися под тем волшебным дубом, Иначе как зайти вам в Реймс? Как мне Самой быть в Реймсе? Нет, не покидала Я Дом-Реми; признайтеся, друзья, Обрадуйте мне сердце. Луиза Нет, мы в Реймсе, Иоанна, и тебе не снилось; ты Великое свершила наяву; Опомнись, погляди вокруг себя, Дотронься до своих блестящих лат. (Иоанна кладет руку на грудь, приходит в себя и вздрагивает.) Бертранд 2880 Тебе твой шлем из рук моих достался. Арман Не диво, что тебе все это мнится Чудесным сном; какой быть может сон Чудеснее того, что ты свершила? Иоанна Ах! убежим; я с вами возвращусь К отцу, в село. Луиза Так, милая, пойдем. Иоанна Они меня здесь славят без заслуги; Но с вами я, друзья, была младенцем; Вы слабою меня знавали, вы Не мыслите меня боготворить — Вы любите меня. Алина Ты хочешь бросить Свое величие? Иоанна Хочу, друзья, С себя сорвать убор тот ненавистный, Который нас сердцами разлучил; Хочу опять пастушкой быть смиренной, Покорною рабою вам служить И горестным загладить покаяньем Безумное величие мое. (Трубы.) Явление X Король выходит из церкви в короне и порфире, Агнеса, Архиепископ, Герцог Бургундский, Дюнуа, Ла Гир, Дю Шатель, рыцари, придворные, народ. Народ (кричит во время шествия Короля) Да здравствует Король! (Гремят трубы; по мановению Короля герольды подают знак, и все умолкает.) Король Народ мой добрый, Благодарю за верность и любовь. 29оо одне отддд Бог отцов моих корону, Народа меч ее завоевал; Еще на ней кровь подданных видна, Но мир ее оливою украсит. Благодарим защитников пресгола, А нашим всем врагам даем прощенье; К нам милостив Господь Всевышний был — И первое будь наше слово: милость. Народ Да здравствует Король! Король Досель незримо Сам Бог венчал Французских Королей, Но видимо из рук Его прияли Мы свой венец. (Укалывая на Иоанну.) Народ, перед тобою Чудесная посланница небес; Она престол законный защитила, Она разрушила пришельца власть; Ее пускай народная любовь Защитницей отечества признает, Да будет ей воздвигнут здесь алтарь. Народ Да здравствует спасительница-дева! (Трубы.) Король (к Иоанне) Скажи, когда ты нам равна породой, Какое здесь тебе угодно счастье? Но если ты сошла на время с неба, Чтоб нас спасти под видом смертной девы, То просвети земные наши очи; Преобразись, дай видеть нам твой светлый, Бессмертный лик, в каком тебя лишь небо Видало, чтоб тебя могли мы в прахе Боготворить. (Всеобще молчание; все глядят на Иоанну.) Иоанна (вдруг восклицает) О боже! мой отец! Явление XI Тибо выходит ил толпы и становится прямо против Иоанны. Множество голосов Ее отец! Тибо Так, горестный, несчастный Ее отец, пришедший сам предать 2940 На суд свое дитя. Герцог Что это значит? Дю Шатель Ужасный свет увидим мы теперь. Тибо (к Королю) Ты думаешь: могущество небес Тебя спасло — ты, Государь, обманут; Народ, ты ослеплен; вы спасены Искусством адовым. (Все отступают в ужасе.) Дюнуа Безумство! Тибо Нет! Безумец ты и все вы! Как поверить, Чтобы Господь, Создатель, Вседержитель Себя явил в такой ничтожной твари? Увидим мы: перед лицом отца 2940 Отважится ль она обман свой хитрый, Которым вас прельстила, подтвердить? Ответствуй мне во имя Трисвятого: Принадлежишь ли ты к святым и чистым? (Всеобщее молчание; все глала устремлены на Иоанну; она стоит неподвижно.) Агнеса Она молчит! Тибо Она должна молчать Пред именем, пред коим ад и небо Безмолвствуют. Она — святая, небом Нам посланная? Нет, на месте страшном, Под деревом волшебным, где издревле Нечистый дух гнездится, было все () Придумано; там вечность продала Она врагу, чтоб славою минутной Здесь, на земле, ее он возвеличил. Герцог Ужасно!.. Но отцу поверить должно; Отцу ли дочь свою оклеветать! Дюнуа Безумец, кто жестокому безумцу, Губящему детей своих, поверит? Агнеса (к Иоанне) Ах! отвечай; молю тебя, прерви Ужасное твое молчанье; мы Не усомнимся; нас единым словом ) Из уст твоих ты можешь убедить; Но отвечай; отвергни клевету, Скажи, что ты невинна, и поверим. (Иоанна молчит; Агнеса отступает от нее с ужасом.) Ла Гир Она испугана; внезапный ужас Сковал язык ее; сам Божий Ангел От клеветы такой оцепенеет... Приди в себя, очувствуйся; невинность Имеет взгляд непобедимо сильный; Как молния, сразит он клевету; Иоанна, подыми свой чистый взор, 2970 Воздвигнися во гневе благородном, Чтоб пристыдить, чтоб наказать сомненье, Срамящее святую добродетель. (Иоанна молчит; Ла Гир, ужаснувшись, отступает; движение в народе увеличивается.) Дюнуа Почто дрожит народ? Чего страшатся Вожди и рыцари? Она невинна. Я княжеским моим ручаюсь словом; И здесь бросаю я перчатку; кто Отважится назвать ее виновной? (Сильный удар грома; все трепещут.) Тибо От имени гремящего там Бога Я говорю: Иоанна, отвечай, 2980 Скажи, что ты невинна, что врага Нет в сердце у тебя, и в клевете Изобличи отца. (Другой, сильнейший удар; народ разбегается во все стороны.) Герцог О! защити, Создатель, нас! какие страшны знаки! Дю Шатель (королю) Уйдите, Государь. Архиепископ Я вопрошаю Во имя Бога: что велит тебе Молчать — твоя невинность иль вина? Ты слышала гремящий Божий голос? Возьми сей кресг — когда он за тебя. (Иоанна стоит неподвижна; новые сильные удары грома; король, Агнеса, Архиепископ, Герцог, Ла Гир иДю Шатель уходят.) Явление XII Дюнуа, Иоанна. Дюнуа Иоанна, я назвал тебя невестой; 299<> % с перВОГО тебе поверил взгляда; Так думаю я и теперь; я верю Иоанне более, чем этим знакам, Чем говорящему на небе грому. Понятно мне молчание твое: То благородный гнев; себя закрыв Святой невинностью, ты подозреиью Презренному не хочешь дать ответа; Пренебреги его — но мне откройся; Я в чистоте твоей не усомнился; .шю де ГОВОрИ ни слова; дай лишь руку В залог, что ты себя моей руке И делу правому вверяешь смело. (Он подает ей руку; она отворачивается с трепетом; Дюнуа смотрит на нее в изумлении и ужасе.) Явление XIII Иоанна, Дю Шатель, Дюнуа, потом Раймонд. Дю Шатель Иоанна д'Арк, Король тебе позволил Покинуть Реймс; тебе отворены Ворота; не страшись — никто тебя Не оскорбит; Король твоя защита... Граф Дюнуа, вам быть здесь не прилично; Какой конец!.. (Он уходит; Дюнуа несколько времени молчит, потом бросает взгляд на Иоанну и медленно удаляется; Иоанна остается одна; наконец являет¬ся Раймонд; он останавливается в отдалении, смотрит на нее в горестном молчании; потом подходит к ней и берет ее за руку.) Раймонд Воспользуйся минутой; На улицах все пусто; дай мне руку; Иди за мной; я буду твой защитник. (При взгляде на него она подает, первый знак чувства; смотрит быстро ему в лицо, потом на небо; потом с живостью берет его за руку, и они уходят.) ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ Явление I Густой, дикий лес; вдали хижина угольщика; темно;ужасная гроза; слышны выстрелы. Угольщик и его жена. Угольщик Какая сильная гроза! все небо В огне; среди бела дня ночь, и страшно Бушует ветер. Видишь ли, как гнутся Деревья, как бунтуют их вершины? И эта на небе война — пред нею И дикий зверь смиряется и робко В свой темный лог уходит — лишь одних Людей она не может усмирить; Сквозь шум грозы, сквозь гром и вихорь слышны :Ю2() Мне выстрелы; и оба войска так Одно к другому близко, что теперь Лишь только этот лес их разделяет; Того и жди, что битва загорится. Жена Помилуй нас, Господь; враги разбиты Уж наголову были; отчего ж Они опять гак сделались отважны? Угольщик Уж им теперь Король наш не опасен; С тех пор, как дева стала в Реймсе ведьмой, Нечистый дух нам боле не помощник, :шо И все пошло вверх дном. Жена Смотри, смотри, Кто там идет? Явление II Те же, Иоанна, Раймонд. Раймонд Здесь хижина, Иоанна; Иди за мной, мы здесь найдем приют; Ты выбилась из сил; уж третий день, Как по лесу безлюдному ты бродишь, Лишь дикими кореньями питаясь. (Гроза мало-помалу утихает; становится ясно.) Здесь угольщик живет; поди сюда, Иоанна. Угольщик Вы устали; отдохните У нас; чем Бог послал, мы тем охотно Вас угостим. Жена На ней военный панцирь: К чему это?.. Но, правда, в наше время И женщине всего приличней латы; Я слышала, что Королева-мать Явилася опять у Англичан, Надела шлем и панцирь и живет В их лагере, как ратник; и давно ли Пастушка, дочь крестьянина простого, За Короля сражалась?.. Угольщик Замолчи; Поди, из хижины ей принеси Напиться. (Она уходит в хижину.) Раймонд Видишь ли, Иоанна? Люди Не все безжалостны, и в диком лесе Есть добрые сердца; развеселись; Гроза прошла, на небе ясно, солнце В безоблачном сиянии заходит. Угольщик Конечно, вы идете к нашим войскам; Остерегитеся: здесь недалеко Поставили свой лагерь Англичане, И по лесу ежеминутно бродят Отряды их. Раймонд Беда нам; как от них Спастись? Угольщик Останьтесь здесь; мой мальчик скоро Воротится из города; он вас Оврагами лесными проведет В Французский лагерь; нам тропинки все Знакомы здесь. Раймонд (Иоанне) Сними свой шлем и панцирь; Они тебя не защитят, лишь только Врагам откроют. (Иоанна трясет головою.) Угольщик Отчего она Такая грустная?.. Но тише, кто там? Явление III Угольщикова жена выходит из хижины с стаканом воды, сын их и прежние. Жена Наш мальчик; он из Реймса воротился. Пей с Богом. (Подает Иоанне стакан.) Угольщик Что ты скажешь? Что там слышно? Сын (увидя, что мать его подает стакан Иоанне, и узнав ее, бросается к ней и вырывает из рук ее спьакан) Прочь! что ты делаешь? Кому напиться 0 Ты принесла?.. Ведь это чародейка. Угольщик и жена его (вместе) Помилуй нас Небесный Царь. (Крестяжя и убегают.) Явление IV Раймонд, Иоанна. Иоанна (с кротостью) Ты видишь! Проклятие за мною по следам; Все от меня бежит; беги и ты; Спасайся, друг; покинь меня. Раймонд Тебя Покинуть! мне! теперь!., но кто же будет Твоим проводником? Иоанна Я не одна; Есть проводник; ты слышал гром небесный; Моя судьба ведет меня; я к цели Моей, и не искав ее, дойду. Раймонд Но этот лес опасен: Англичане Толпятся здесь; они клялись тебе Отмстить. А там Французы; и они Против тебя... Куда же ты пойдешь? Иоанна Чему не должно быть, того со мной Не будет. Раймонд Кто ж тебе здесь пищи сганет Искать? Кто здесь тебя оборонит От зверя дикого, от злых людей? Кто будет за тобой ходить в болезни И нищете? Иоанна Я знаю все коренья И травы — от овец я научилась Целебные от вредных отличать; Я знаю ход светил и облаков; Мне внятен шум потоков сокровенных... Для человека здесь немного нужно; Природа жизнию богата. Раймонд Правда; Но должно бы тебе войти в себя, Покаяться, и примириться с Богом, И возвратиться в недра Церкви... Иоанна Друг, И ты меня винишь? Раймонд Я принужден; Твое безмолвное признанье... Иоанна Как? Ты, не покинувший меня в беде, Единое мне верное творенье, Ты, мне отдавшийся, когда весь свет Отрекся от меня, и ты считаешь Меня отступницей, забывшей Бога!.. (Раймонд молчат.) Ах! это тяжело. Раймонд Как, в самом деле, Ты не волшебница, Иоанна? Иоанна Я Волшебница! Раймонд А эти чудеса, Ты с помощью небесной их свершила? Иоанна С какою же иной? Раймонд Но для чего же Молчала ты пред страшным обвиненьем? Теперь ты говоришь; а при народе, При Короле, где ты должна была Ответетвовать, была ты как немая. Иоанна Я той судьбе в молчанье покорилась, Которую мой Бог, мой повелитель, Назначил мне. Раймонд Но разве дать ответа Ты не могла отцу? Иоанна От Бога было, Что было от отца; и испытанье Отеческое будет. Раймонд Голос неба Твою вину свидетельствовал им. Иоанна И потому, что небо говорило, Молчала я. Раймонд Как? Ты единым словом Могла очиститься — и ты решилась Оставить свет в погибельном обмане? Иоанна То не обман; то было испытанье. Раймонд И этот стыд стерпела ты безвинно, С покорностью, без ропотного слова? О! я тебе дивлюсь; мой ум мутится; В моей груди поворотилось сердце; Я сам твоей вины не постигал, И сладко мне словам твоим поверить... Но кто б вообразил, что сердце в силах Безмолвствовать пред ужасом таким? Иоанна Была ли б я посланницею Бога, Когда б Его не чтила слепо власти? И я не так несчастна, как ты мыслишь; Я в нищете — но в низкой нашей доле Несчастье ль нищета? Меня изгнали, Нет места, где мне голову склонить Но знать себя в степи я научилась; Лишь там была борьба в моей душе, Где вкруг меня сияла честь; весь свет Моей судьбе завидовал, а я Была несчастней всех... Но все прошло; И я исцелена; и эта буря, Грозившая природе разрушеньем, Была мне друг; с землею и меня Она очистила; во мне спокойно; Пусть будет то, чему быть должно — я Уж слабости не ведаю в себе. Раймонд Пойдем, пойдем, изобличим неправду; Пускай твою невинность свет узнает. Иоанна Кто ослепил их очи, тот один И просветит их; не дозревши, плод Судьбы не упадет; наступит день — И буду я оправдана пред ними; И кто теперь меня клянет и гонит, Тот свой обман признает, и в слезах Моей судьбе отказано не будет. Раймонд Как, буду ль ждать в молчании, чтоб случай... Иоанна (с кротостью взяв его за руку) Друг, ты одно естественное видишь; И пелена земная омрачает Твой взор — но я бессмертное глазами Здесь видела... Без Бога не падет И волос с нашей головы. Взгляни На заходящее там солнце — завтра Оно опять взойдет среди сиянья; Так верно день наступит оправданья. Явление V Королева Изабелла с солдатами и прежние. Королева (еще за сценою) Здесь в лагерь английский дорога. Раймонд Боже! Погибли! неприятель! (Солдаты выходят на сцену; увидя Иоанну, они отступают в ужасе.) Королева Что случилось? Что испугало вас? Куда бежите? (Увидя Иоанну, невольно содрогается.) Что вижу я? (Одумавшись, быстро к ней подходит.) Остановися, сдайся; Ты пленница моя. Иоанна Сдаюсь. (Раймонд убегает в отчаянии.) Королева В оковы! (Солдаты робко подходят к Иоанне; она протягивает руку; на нее налагают цепи.) Вот та ужасная, перед которой В сраженье вы, как овцы, разбегались; Она себя не в силах защитить; Чудесная для тех, кто верил чуду; Лишь женщина при встрече с твердым мужем. (К Иоанне.) ИЧ() Зачем покинула ты войско? Где Граф Дюнуа, твой рыцарь и защитник? Иоанна Меня изгнали. Королева Как, тебя изгнали? Мой сын тебя изгнал? — 4488 Иоанна К чему вопросы? Я пленница твоя; реши мой жребий. Королева Изгнал; за то, что был тобой спасен От гибели, и в Реймсе коронован, И Королем Французским сделан; в этом Я сына узнаю... Вы! отведите Ее в наш лагерь; пусть увидит войско Страшилище, пугавшее его; Она волшебница? В безумстве вашем И в вашей робости — ее волшебство; Она сама безумная: она За Короля пожертвовала жизнью — И королевскую теперь награду Пускай узнает. — Прямо к Лионелю Ее ведите; я ему с ней вместе Передаю окованное счастье Французов... Я сама за вами скоро Последую; идите. Иоанна К Лионелю? Нет, лучше умертви меня. Королева Идите. (Уходит с частью солдат,) Явление VI Иоанна, солдаты. Иоанна (к солдатам) Британцы, вы ль потерпите, чтоб я Из ваших рук живая вышла? Выньте Мечи; вонзите их мне в сердце, бросьте К ногам вождя мой труп окровавленный; О! вспомните, что я храбрейших ваших Товарищей сразила беспощадно, Что я лила ручьями кровь Британцев, Что от меня столь многие из вас С отчизною свиданья лишены; Отмстите мне; убийцу умертвите; Она у вас в руках; вы не всегда Столь слабою увидите ее. Начальник Исполните, что велено. Иоанна О Боже! Ужель мне быть несчастною вполне?.. Владычица, иль ты непримирима? Иль я совсем отвержена гобою? Не внемлет Бог; не сходит Божий Ангел; Спят чудеса; и небо затворилось. (Следует за солдатами.) Явление VII Французский лагерь. Дюнуа, Архиепископ, Дю Шатель. Архиепископ Спокой твое негодованье, Принц; Король нас ждет; ужель теперь покинешь Ты дело общее, когда все гибнет, Когда рука могущая в защиту Отечеству нужна? Дюнуа Но что причиной Нам новых бед? Что подняло врага? Все было решено: победа наша; Враг истреблен; окончена война... Спасительницу вы изгнали — сами Теперь спасайтеся; а мне противен Тот лагерь, где ее уж боле нет. Дю Шатель Не отпускай нас, Принц, с таким ответом, Подумай... Дюнуа Дю Шатель, молчи; тебя Я ненавижу; ты мой первый враг; В ее душе ты первый усомнился. Архиепископ Но кто ж из нас мог веру сохранить В тот страшный день, когда сам Божий гром Против нее свидетельствовал с неба? Мы были все поражены; кто мог При ужасе таком не обезуметь?.. Но заблуждение прошло; мы видим Ее опять в той прелести, в какой Она являлась нам, и в страхе мыслим, Что тяжкая неправда совершилась; Король раскаялся; Бургундский Герцог Себя винит; в отчаянье Ла Гир, И мрачная унылость в каждом сердце. Дюнуа Она обманщица? О! если б с неба Святая истина сойти хотела — Ее черты она бы приняла; И если где живут здесь на земле Невинность, верность, правда, чистота — То на ее устах, то в светлом взоре Ее жить должно им. Архиепископ Лишь чуду свыше Рассеять мрак ужасной этой тайны, Для ока смертного непостижимой; Но что ни совершись — все мы виновны В одном: иль мы в союзе были с адом, Иль Божию посланницу изгнали; И вышний гнев за наше преступленье Несчастное отечество казнит. Явление VIII Паж, прежние, потом Раймонд. Паж Граф, молодой пастух пришел к вам; он Усильно просит, чтоб ему вам лично Сказать два слова дали; он о деве Известие принес. Дюнуа Скорей ввести Его сюда!., известие о ней! (Бежим навстречу к Раймонду.) Где, где она? Раймонд Благодаренье Богу, Что с вами здесь святой наш Архипастырь, Несчастных друг, подпора притесненных; Он будет мой заступник. Дюнуа Где Иоанна? Архиепископ Ответствуй нам, мой сын. Раймонд Ах! верьте мне, Не хитрая волшебница она. Свидетель Бог и все Его Святые; Вы и народ обмануты; невинность Изгнали вы; посланницу Господню Отвергнули. Дюнуа Но где она? Скажи. Раймонд Я был ее проводником; в Арденском Лесу скитались мы, и там она Все исповедала передо мною; Я в муках умереть готов и царства Небесного пускай мне не видать, Когда она, как Ангел, не безгрешна. Дюнуа Сам Божий день души ее не чище; Но где она? Раймонд О! если вам Господь К ней душу обратил — то поспешите Ее спасти; она у Англичан В плену. Дюнуа В плену! Архиепископ Несчастная! Раймонд В Арденах, Где вместе мы пристанища искали, Попалась нам навстречу Королева; Она ее велела оковать И в неприятельский послала лагерь.. Погибнуть в муках ей; о! поспешите С защитою к защитнице своей. Дюнуа К оружию! бей сбор! все войско в строй! Вся Франция беги за нами в бой; В залоге честь; обругана корона; Разрушена престола оборона; В руках врага палладиум святой; Все за нее; всей крови нашей мало. (Обнажает меч.) Спасти ее, во что бы то ни стало. (Уходит.) Явление XI Башня; на верху ее отверстие. Иоанна, Лионель, Фастольф, потом Королева. Фастольф (входя) Не укротить бунтующий народ; Как бешеный, он требует, чтоб выдал Ты пленницу ему на жертву; силой Его не одолеть; убей ее И выбрось к ним ее кровавый труп; Другим ничем не усмирится войско. Королева (входит) Уж лестницы приставлены к стене; Хотят взять приступом наш замок... Слышишь Их крик?.. Дождешься ли, чтоб силой Они сюда вломились? Мы погибнем; Ее не защитить; отдай ее. Лионель Пускай бунтуют; мне не страшен приступ; Мой замок крепок; я скорей в его Обломках ногребусь, чем дерзкой воле Бунтовщиков поддамся... Отвечай, Иоанна, мне; решися быть моею — И за тебя я драться с целым светом Готов. Королева Стыдись, Британский вождь. Лионель Твои Отвергнули тебя; неблагодарной Отчизне ты ничем уж не должна; Предатели, спасенные тобою, Тебя покинули — они не смели За честь твою сразиться; я ж осмелюсь С моим, с твоим народом за тебя Сразиться... Мне казалось прежде, Что жизнию моей ты дорожила; Тогда врагом стоял я пред тобою — А ныне я единственный твой друг. Иоанна Из всех врагов народа моего Ты ненавистнейший мне враг; меж нами Быть общего не может; не могу Тебя любить... Но если ты наклонен Ко мне душой, то пусть во благо будет Твоя любовь для наших двух народов; Вели твоим полкам мою отчизну Немедленно покинуть; возврати Мне все ключи Французских городов, Похищенных войной; отдай всех пленных Без выкупа; вознагради за все, Что здесь разорено, и дай залоги Священной верности — тогда тебе От имени Монарха моего Я предлагаю мир. Королева Ты смеешь нам, Безумная, в цепях давать законы? Иоанна Решись завремеино; ты должен будешь Решиться; Франции не одолеть; Нет, нет, тому не быть! скорей она Для ваших войск обширным гробом будет. Храбрейшие из вас погибли; вспомни О родине; подумай о возврате; Уже давно пропала ваша слава;* И вашего могущества уж нет. Явление X Один из военачальников входит поспешно. Военачальник Скорее, вождь, устрой полки в сраженье; Французское поколебалось войско; Они идут, знамена распустив; Долина вся оружием сверкает. Иоанна Идут, идут! теперь вооружись, Британия! теперь отведай силы! Ударил час; увидим, чья победа! Фастольф Безумная, твоя напрасна радость; Из этих стен живая ты не выйдешь! Иоанна Пускай умру — народ мой победит; Для храбрых я уж боле не нужна. Лионель Я презираю их; во всех сраженьях Мы с ними ладили, доколе эта Рука за них не поднялась. Меж ними Одна была достойна уваженья; И ту они изгнали... Друг, пойдем; Теперь наш час; пришла пора напомнить Им страшный день Креки и Пуатье. Вы, Королева, здесь останьтесь; вам Вверяю пленницу. Фастольф Как? нам ее Покинуть за собой? Иоанна Стыдися, воин, Ты женщины окованной робеешь. Лионель (Иоанне) Дай слово мне, что ты искать свободы Не станешь. Иоанна Нет, свободу возвратить Живейшее желание мое. Королева В тройную цепь ее закуйте; жизнью Клянусь вам, что она не убежит. (На Иоанну налагают цепи, которые окружают и руки ее и все тело.) Лионель Иоанна, ты сама того хотела; •лж) ?ще не 1ЮздНО; будь за нас и знамя Британское возьми, и ты свободна; И те враги, которые так крови Твоей хотят, твою признают волю. Фастольф Пойдем, пойдем. Иоанна Не трать напрасно слов; Они идут; спеши обороняться. (Трубы; Лионель уходит.) Фастольф Вы знаете, что делать, Королева, Когда не к нам наклонится фортуна, Когда не мы победу... Королева (вынимая кинжал) Будь спокоен; Я ей не дам торжествовать. Фастольф (Иоанне) Теперь Ты знаешь жребий свой; молися ж небу, Чтоб твой народ оно благословило. (Уходит.) Явление XI Иоанна, королева, солдаты. Иоанна Я буду за него молиться; кто Язык мой окует?.. Но что я слышу? Военный марш народа моего; Как мужественно он гремит мне в душу! Победа Франции! Британцам гибель! Вперед, мои бесстрашные, вперед! Иоанна близко; знамя перед вами Она нести не может, как бывало; Она в цепях — но дух ее свободно Стремится в бой за вашей бранной песнью. Королева (одному из солдат) Взойди на башню; с ней все иоле видно; Рассказывай, что там случится... (Солдат всходит на башню.) Иоанна Дружно! Мужайся, мой народ! то бой последний; Еще победа — и врага не стало! Королева Что видишь там? Солдат Сошлись... Вот кто-то скачет, Как бешеный, на вороном коне, Покрытый тигром; вслед за ним жандармы. Иоанна Граф Дюнуа! вперед, мой бодрый витязь! Победа там, где ты. Солдат Бургундский Герцог Ударил на мост. Королева Смерть тебе, предатель! Солдат Ему Фастольф дорогу заступил; Сошли с коней — дерутся, грудь на грудь — Бургундцы с нашими перемешались. Королева Узнал ли ты Дофина? Не видать ли Там королевских знаков? Солдат Все в пыли Смешалось; ничего не различишь. Иоанна Когда б мой взор имел он, иль на башне Стояла я — ничто б не ускользнуло От зоркости моей; и вдалеке От ворона орла б я отличила. Солдат Теперь во рву ужасная тревога... Тут все вожди... Королева А наше знамя? Солдат Веет. Иоанна О! если б я хотя в пролом стены Смотреть на них могла; тогда б и взор мой Сражением повелевал. Солдат Бегут! Бегут! победа! Королева Кто бежит? Солдат Французы! Бургундцы; поле все покрылось ими. Иоанна О Боже! до того ль меня покинешь? Солдат Какой-то раненый упал... на помощь Бегут толпы... то, верно, вождь... Королева Француз Иль наш? Солдат Снимают шлем; граф Дюнуа. Иоанна (в отчаянии порывается из цепей) А я в цепях! Солдат Вот кто-то в голубой Богатой мантии с шитьем и с белым Пером на шлеме... он несется прямо На наших. Иоанна (с живостью) То Король, мой Государь! Солдат Конь испугался — прянул — и упал — Он бьется под конем — он в стременах Запутался — к нему помчались наши — :н4о уж близко — вох они — оп окружен. (Иоанна сопровождает каждое слово его отчаянным, движением.) Иоанна Иль Ангелов на небесах не стало? Королева (с ругательным смехом) Теперь пора... Защитница, спасай! Иоанна (бросившись на колена) Господь, Господь! в беде моей жестокой На небеса твои, с надеждой, с верой, В тоске, в слезах, я душу посылаю; Всесилен Ты — тончайшей паутине Тебе легко дать крепость твердой стали; Всесилен Ты — тройным железным узам Тебе легко дать бренность паутины; 3450 уы ПОВСЛИШЬ) и цепь сия падет; И сей тюрьмы расступится стена; Ты дивный Бог, с Тобой слепец Самсон И в слабости могущество низринул; Тебя призвав, он сголб переломил — И на врага упали своды храма. Солдат Победа! Королева Что? Солдат Король взят в плен. Иоанна (вскочив) Нет! с нами Бог! (Она схватила обеими руками свои цени и разом перервала их; потом бросилась на близ стоявшего воина, вырвала из рук его меч и убежала; все остались неподвижны от изумления и ужаса.) Явление XII Прежние, кроме Иоанны. Королева (после долгого молчания) Что это? Во сне ль я? Где она? И эту цепь она перервала! Своим глазам поверить я не смею. Солдат (с башни) мм Она на крыльях; вихрем мчится. Королева Где Она? Солдат Ударила в средину битвы; Мой взор за ней не поспевает — вдруг И там, и тут, и в тысяче местах Является она — там раздвоит Толпу — там сломит строй — все перед ней Бежит и падает — Французы стали, Опять построились — о горе! наши Рассыпались — оружие бросают — Знамена пали... Королева Как? Ужель она Отымет верную у нас победу? Солдат Она пробилась к Королю — и сильной Рукою вырвала его из битвы — К ней бросился Фастольф — он опрокинут — Вождь окружен — его схватили. Королева Стой, Ни слова более, сойди! Солдат Бегите! Спасайтеся! они хотят ударить На замок наш. (Сходит с башни.) Королева (вынимая меч) Обороняйтесь! стойте! Явление XIII Ла Гир вбегает с солдатами; королевины солдаты бросают оружие. Ла Гир (почтительно входя к ней) Поддайтеся победе, Королева; Все ваши рыцари в плену; без нужды М80 j_[e дОЛЖНО крови лить; мои услуги Я предлагаю вам... Куда велите Вас проводить? Королева Туда, где нет Дофина; Мне все равно, лишь бы его не встретить. (Отдает меч и следует заЛа Гиром.) Явление XIV Поле сражения; назади сцены солдаты с распущенными знаменами; впере¬ди Король и Герцог Бургундский; на руках у них лежит Иоанна, смертельно раненная и неподвижная; они тихо подвигаются вперед; Агнеса вбегает. Агнеса (бросаясь к Королю) Ты жив, освобожден, ты снова мой! Король Освобожден... но вот цена свободы; Смотри! (Указывает на Иоанну.) Агнеса Иоанна! Боже! умирает. Герцог Скончалась; улетел наш Ангел; тихо, Безгорестно, как спящее дитя, Она лежит, и райский мир сияет В чертах ее лица; уже дыханье Не подымает груди ей; но жизнь Чувствительна еще в руке горячей. Король Ее уж нет; она уж не проснется; Ее глаза померкли для земного; И с высоты преображенный Ангел Не зрит ни слез, ни угрызений наших. Агнеса Она жива; она глаза открыла. Герцог Иль хочет к нам из гроба воротиться? Иль смерть покорна ей?.. Она встает. Иоанна (осматриваясь) Где я? 3490 3300 24 - 4488 3?« Герцог С твоим народом, посреди Твоих, Иоанна. Король Здесь твои друзья; Здесь твой Король. Иоанна (долго смотрев неподвижными глазами) Ах! нет! вы в заблужденье; Я не волшебница. Король Ты Ангел чистый; Мы были слепы; наш был ум в затменье. Иоанна (осматриваясь с веселой улыбкою) Итак, опять с народом я моим; И не отвержена; и не в презренье; И не клянут меня; и я любима... Так! все теперь опять я узнаю: Зою gQT мо? Король... вот Франции знамена... Но моего не вижу... Где оно? Без знамени явиться не могу; Его мой Бог, Владыка мой мне вверил; Его должна перед Господний трон Я положить; теперь с ним показаться Я смею: я ему не изменила. Король (отвратив глаза) Подайте знамя... вот оно; возьми. (Она берет его, подымается и стоит, никем не будучи поддерживаема; небо сияет ярким, блеском) Иоанна Смотрите, радуга на небесах; Растворены врата их золотые; 3520 Средь Ангелов — на персях вечный Сын — В божественных лучах стоит Она И с милостью ко мне простерла руки; О, что со мною?.. Мой тяжелый панцирь Стал легкою крылатою одеждой... Я в облаках... я мчуся быстротечно... Туда... туда... земля ушла из глаз; Минута скорбь, блаженство бесконечно. (Знамя выпадает из рук ее, и она, мертвая, па него опускается — все стоят в горестном молчании. Король подает знак, и тихо склоняют на нее все знамена, так, что она совершенно ими закрыта.) ВАЛЕРИЯ, ИЛИ СЛЕПАЯ Комедия. В трех действиях. Перевод с французского Действующие лица: Каролина Блумфильд, молодая вдова Валерия, ее родственница Граф Эрнест Розенталь Генрих Мильнер Герман, старый слуга Каролины Действие происходит в маленьком немецком городке. ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ Комната с окнами и большою дверью в сад и с двумя боковыми дверьми1. Явление 1 Каролина и Генрих. Каролина Вы здесь, Генрих! каким случаем? Я думала, что вы все утро заняты своею должностью? Генрих Ваша правда! по утрам я никогда не имею свободного времени. Но теперь мне необходимо надобно переговорить с вами о важном деле. Вы целый день ездите по визитам; ввечеру у вас гости — когда же удастся сказать вам слово? Каролина Но вчера весь день провели мы одни — го есть почти одни! С нами была только Валерия; но она не посторонняя! к тому же слепа! Что же вам помешало сказать мне о своем важном деле!2 Генрих Я не мог*. Это такое дело, такое важное дело... мне так трудно ре¬шиться к нему приступить... Каролина Понимаю; вы хотите со мною говорить о моем расстроенном состо¬янии! Ваша рассудительность, Генрих, мне известна; знаю вашу опыт¬ность; знаю, как нежно вы с самого малолетства ко мне привязаны... И наперед признаюсь, что ваши советы очень благоразумны... но знай¬те же, что я не намерена слушаться вашего благоразумия. Генрих Ошибаетесь, Каролина! Я ни о чем благоразумном говорить с вами не думал! Каролина Как же вы любезны! итак, вы хотите открыть мне тайну... Генрих Отгадали. Каролина Но выслушайте наперед меня! И у меня есть к вашим услугам тайна. Вы мой друг! Вам первому и должна я открыться! Итак, скажу вам, что я выхожу замуж. Генрих Ах, боже мой! давно ли вы на это решились?.. Каролина Нынче поутру, если не ошибаюсь. Генрих (про себя) Сумасшедший! я опоздал. (Вслух.) При вашей тайне моя никуда не годится... После... дайте мне время... Каролина Что с вами сделалось? Генрих Ничего... говорите... Забудьте обо мне... станем думать об вас... о ва¬шем счастье. Каролина Вы знаете, что Блумфильд, мой покойный муж, оставил мне шесть тысяч флоринов доходу! Это было очень умно с его стороны... но вот что глупо: об этом наследстве начался у меня процесс. Генрих Знаю! и такой процесс, которого вам нельзя выиграть, который не¬пременно вас разорит. Каролина Вы это думаете? Генрих Уверен в этом. Каролина Все говорят то же... а мне бы легко было его выиграть. Старый Со¬ветник, тот несносный упрямец, который начал со мною тяжбу, кото¬рый непременно хотел на мне жениться... Генрих Он, слава богу, умер. Каролина Правда. Но подумайте же, какое непонятное упрямство! Его пле¬мянник — молодой граф Розенталь — вы, я думаю, об нем слыхали? Генрих Очень мало. Каролина Этот племянник был младший в семье своей. Он не мог иметь ника¬кого состояния... Теперь вы его, верно, вспомнили... тот самый, кото¬рый за три года перед этим вдруг пропал без вести. Генрих Правда ваша... я что-то подобное слышал. Каролина Подумайте же! У этого племянника, в эти три года, умерло два родных брата и несколько двоюродных. Теперь он богач, имеет мил¬лионы — да сверх того ему же досталось и все имение* моего упрямца Советника, который в своей духовной требует непременно, чтобы его наследник? на мне женился для прекращения нашего спора... Вероятно ли?.. Но это сказал мне нынче поутру мой поверенный — и вот об чем я хотела посоветоваться с вами. Решите меня! что мне делать? Генрих На что вы у меня спрашиваете? Вы, кажется мне, решились. Каролина До некоторой степени. Графа Розенталя очень хвалят. Но он, при всех своих совершенствах, может не иметь именно тех качеств, которые бы сделали мое счастье**. Я знаю свои недостатки: я слишком жива, не¬терпелива; бываю иногда и ветрена; мне надобен муж постоянный, спокойного характера, ясного и здравого ума, — такой, например... не смейтесь!., как вы! разумеется, если бы вам это было угодно. Генрих Что вы говорите, Каролина7! Каролина Впрочем, может быть и то, что граф Розенталь имеет эти нужные для счастья моего качества8... может быть, что и я соглашусь за него вы¬йти; но знайте, что сделаю это9 не для себя, а для тех, которые меня окружают, которых счастье мне дорого... Подумайте об одной Валерии! Не имей я достатка — принуждена буду с нею расстаться! Будь я бога¬та — мы неразлучны! тогда мне будет возможно окружить ее всеми по¬печениями нежной дружбы. Слепота — состояние ужасное! Она одна посреди света, мертва для всех удовольствий жизни; мы вместе и роз¬но... С такою судьбою не лучше ли не жить... Для меня, по крайней мере, такая жизнь была бы нестерпима... Генрих Для вас, согласен! но для Валерии... Она потеряла зрение во мла¬денчестве! Может ли сожалеть о тех удовольствиях, о которых никако¬го понятия не имеет?.. Поверьте... Явление 2 Те же и Герман. Герман Вот письмо; его принес лакей в богатой ливрее. Дай. ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ — Каролина Герман Я учтиво просил сто подождать. Он весь облит золотом. Каролина (распечатав письмо) От графа Розенталя... он в двух милях отсюда, остановился на стан¬ции... Просит позволения со мною увидеться... верно, хочет говорить о духовной своего любезного дядюшки. Письмо очень милое. Как вы думаете, Генрих? Что делать? Генрих Я здесь ничего не могу думать. Вы, может быть, на меня рассерди¬тесь, если присоветую вам не принимать его. Каролина Но это было бы неучтиво... В наших обстоятельствах... могу ли от¬казаться... Генрих Не выдумывайте причин. Скажите просто, что вам этого самим хо¬чется. Каролина Призцаюсь! я любопытна, желаю его видеть. Это же ни к чему не обязывает. Герман, поди, скажи Валерии, что Генрих здесь... что он один. (Генриху.) Валерия побудет с вами, а я пойду написать ответ. (Уходит с Германом.) Явление 3 Генрих один. Генрих Я хорошо сделал, что не открылся ей вчера... Это было бы для нее новым торжеством, а для меня унижением... Она никогда не узнает моей тайны! Какая легкость! какая ветреность! Для чего не имеет она сердца Валерии! (Увидя Валерию.) Ах, Валерия! мой истинный, един¬ственный друг! помогите мне! Явление 4 Генрих и Валерия, которую ведет Герман. Валерия Вы здесь, Генрих? Генрих Здесь! нетерпеливо жду вас. Валерия Герман, подведи меня к нему поскорее. (Подает Генриху руку.) Здрав¬ствуйте, милый Генрих! Я заставила вас ждать! не вините меня! не могу ходить так скоро, как бы желала. Герман Однако вы скоро ходите, особливо для меня. Кто бы мог предска¬зать, что в семьдесят лет достанется мне быть проводником такой ми¬лой, такой прекрасной девушки! Валерия (весело) Проводником... как в той французской опере, которую читала мне Каролина! — в «Рихарде» — ты мой Антонио10. Герман Да... дряхлый Антонио11. Валерия Тем лучше... Старость твоя дает и мне средство служить тебе... Ты меня водишь, а я тебя поддерживаю. Герман Если бы вы хотели... то могли бы ходить и одни... Что ни говорите, а я не теряю надежды. Валерия Мой добрый Герман, ни слова об этом, прошу тебя! Ты знаешь, что все здешние искусные доктора признают это совершенно невозможным. Герман Здешние доктора могут быть очень искусны здесь, и большие не¬вежды в другом месте. Например, во Франции! Если бы вы знали, что там случилось со мною. Послушайте... Генрих Валерия, мне надобно говорить с вами! отошлите его... Валерия Дайте ему рассказать свою историю. Этот добрый старик любит рас¬сказывать. Я бедна: не могу ничего ему дать... Я его слушаю и тем пла¬чу за его попечения. Говори, Герман. Герман Я очень долго был слей, как вы. Прошлого года господин Блумфильд взял меня с собою в Париж. Генрих Знаю. Герман Там весь свет прославлял одного глазного оператора, который ис¬кусством своим делал чудеса. Попробую счастья, подумал я, и велел себя отвести к этому чудотворцу. Он жил в богатых палатах — в при¬хожей его нашли мы толпу — я ждал целые два часа по пустякам, точно как будто у какого министра... Генрих Говори скорее! Он тебя вылечил! Герман Погодите! совсем не вылечил — даже не хотел на меня и посмо¬треть! Мне нечем было ему заплатить — с горем пополам пошел я до¬мой — но на лестнице остановил меня молодой человек — кто он, не знаю! может быть, ученик господина доктора. Он сказал мне: «Ты, вер¬но, немец? У тебя выговор немецкий». Валерия Что же ты ему отвечал? Герман Что отвечал! — «Ja, mein Herr!»12 — коротко да ясно. — «Откуда ты?» — «Из Швабии!» — «Знаешь ли Ольбрюк?»1 * — «Я там родился». — «Как! родился в Ольбрюке? Какое счастье!» — Можете сами предста¬вить14, как и мне было приятно найти в Париже человека, который знал мою родину и любил ее15. Генрих Одним словом, он тебе возвратил зрение! Герман И очень возвратил! Вы видите, что я теперь гляжу во все глаза! Ка¬кой прекрасный молодой человек! какое искусство! И как же он тер¬пеливо меня слушал — не понукал меня! я мог рассказать ему все до малейшей подробносги. Генрих (улыбаясь) Понимаю... Но этот прекрасный молодой человек... Скажи, Герман, сколько тебе это стоило? Герман Сколько стоило — подлинно не помню, потому что после операции он всунул мне в руки 25 луидоров и пожелал мне счастливого путеше¬ствия. Валерия Возможно ли? Генрих Полно, правда ли, Герман? Валерия Благодарствую, друг мой! История твоя очень любопытна! Но по не¬счастью мы не в Париже! У нас подобных чудес не делают... Герман Не думаете ли, что я вас обманываю? Валерия Нет, мой милый Герман!.. Теперь поди! я более не имею в тебе нужды. Герман Простите, сударыня! мне и самому здесь оставаться нельзя! Велено все приготовить к приезду этого графа, которой женится на нашей ба¬рыне! Едва ли достанет у меня времени. Явление 5 Валерия и Генрих. Генрих Наконец ушел. Валерия Говорите, Генрих, чего вы от меня требуете? Генрих Вы слышали — ждут графа Розенталя! Он знатный человек, милли¬онщик... а у меня ничего нет; живу одним жалованьем10. Валерия Что ж нужды! Генрих Как что нужды?.. Он едет сюда затем, чтобы жениться на Каролине! Он, верно, ей понравится... а я люблю ее... люблю до безумия... и ни одна душа еще не знает моей тайны. Валерия Милый Генрих! я давно ее знаю! Генрих Возможно ли? Валерия Да, мой друг. Уже несколько дней, как я заметила, что вы печаль¬ны... молчаливы... ни на что не обращаете внимания... Тогда я подума¬ла... тогда я вспомнила... (Задум ы вается .)17 Генрих Если так, Валерия, то скажите, найдется ли на свете человек несчаст¬нее меня?.. Каролина и не подозревает любви моей! Когда бы она об ней знала, то я имел бы право оспоривать ее сердце; и приезд этого графа был бы для меня счастьем. Но теперь? могу ли сто вызвать? имею ли на это право? Итак, я должен быть просто свидетелем его счастья, должен с покорностью смотреть, как ее у меня отнимут. Нет... я решил¬ся бежать отсюда... забыть ее, вырвать из сердца любовь мою! Валерия Бежать?.. Поверьте мне, друг мой, что это ни к чему не послужит. Разлука не помогает! Вы не забудете ее, а только себя сделаете несчаст¬нее прежнего. Генрих Валерия! вы говорите о страданиях любви, как будто сами их испы¬тали. Скажите, неужели кто-нибудь, милый вам, далеко от вас? Валерия (с чувством) На что говорить об этом... Дело об вас. Генрих Но вы в замешательстве... Ваше волнение... Конечно, слова мои раз¬будили в вас грустное воспоминание... Так! у вас есть горе, и вы боитесь его мне вверить! Для чего же? Неужели одна Каролина имеет право на вашу доверенность? Валерия Каролина не знает ни о чем! Она не могла угадать вашего страда¬ния — как же понять ей мое? Генрих Но я... Валерия, поверьте, что я достоин принимать в нем участие. И знайте, что одна только эта надежда может теперь удержать меня здесь! Еду сию же минуту, если вы мне откажете в своей дружбе, в сво¬ей доверенности! Говорите. Валерия Вы хотите ехать!.. Итак, мне надобно будет потерять своего един¬ственного друга... Вы уедете18, если не скажу вам моей тайны! Но чего вы от меня требуете? Жизнь моя так ничтожна!.. Не зная ни о чем про¬исходящем вокруг меня, могу рассказывать только о том, что чувствую во глубине сердца!14 История моей жизни есть история моей души!.. Ее ли вы знать желаете? Генрих Говорите, прошу, вас. Валерия Слушайте. Будучи с младенчества сиротою, я сохранила какое-то смутное, странное воспоминание о прежнем времени... Мне кажется, что я когда-то жила в другом свете. Знаю только, что прежде было нас много и что вдруг я стала одна... С тех пор не имела я ничего подобно¬го этому первому воспоминанию. Я воспитывалась в Ольбрюке, в замке графини Ринсберг20, с Эмилиею, ее дочерью — мы были одних лет. Бед¬ное дитя! какая жалость! — вот первые слова, которые поразили меня! Они заставили меня подумать, что участь моя должна быть несчаст¬на! До этой минуты я ничего не требовала, ничего не желала!.. Я не размышляла21... Однажды — нам исполнилось, я думаю, шестнадцать лет — на публичном празднике, который дан был в Ольбрюке22, и я и Эмилия (как это случилось, не знаю, никого из наших не было с нами) зашли в толпу молодых людей, которые вздумали смеяться над нами и позволили себе обидные с нами вольности. Эмилия упала в обморок; я умирала от страху, не понимая, что с нами делается. Вдруг один моло¬дой человек бросается к нам на помощь. О! как тронул мою душу его ободряющий голос. Как этот голос показался мне сильным й грозным, когда он потребовал, чтоб оскорбители наши удалились. Я услышала, что спорили, бранились... Наконец вызов... все утихло... Один какой-то страшный, незнакомый мне звук доходил до моего слуха... Тайный го¬лос сказал мне, что наш защитник в опасности... Я бросилась к нему... протянула руки... и в эту минуту почувствовала пронзительную боль и холод, и потом совсем потеряла чувство. Генрих Боже мой! вы были ранены? Валерия Опасно ранена, как мне сказали после!.. Ах! он сам невольным обра¬зом... Но вообразите же, какое счастье! Это остановило поединок, и, мо¬жет быть, спасло его дни!.. Спустя несколько недель — когда мне воз¬вратили жизнь... Эрнест (оборотясъ к Генриху) — его зовут ЭрнестохМ — переселился в наш замок; он учил графиню Эмилию по-итальянски и по-французски — и я училась вместе с нею. Ах! с каким чувством гово¬рил он нам о изящных искусствах, о любви к наукам. Его животворные разговоры, его блестящее воображение открыли передо мною новый свет... Тогда я начала жить! Все неизвестные предметы, которые он мне описывал, одушевились в моих мыслях... Так! прекрасное небо, свет¬лые ручьи, цветущие луга, о которых он говорил, я их видела! Они были перед глазами моими, когда он был со мною. Генрих Но где же он? Что с ним сделалось? Валерия Тому уже три года... Он был моим наставником, был моим другом! Его разговоры обогащали мой ум, возвышали, творили мою душу; а дружба его радовала мое сердце и берегла меня с заботливостью неизъ¬яснимою. О! как я к нему привыкла! Я узнавала его походку, угадывала его движения... чувствовала его присутствие, когда он был в одной со мною горнице и молчал. И, конечно, моя привязанность к нему испуга¬ла их: графиня Ринсберг и Эмилия сделались со мною неразлучны. Мы не имели свободы сказать друг другу слова. Но каждое утро давал он мне свежий букет цветов — я носила его на груди целый день, а ввече¬ру возвращала Эрнесту... Это было единственным нашим разговором. Однажды он мне сказал: «Валерия! мне должно оставить замок. Честь принуждает меня к тому! Но я возвращусь! Я твой навеки!..» Тогда по¬казалось мне, что жизнь для меня кончилась. С отчаянием почувство¬вала я ту вечную ночь, которая меня окружала! Он удалился... он не оставил мне ничего... ничего! даже своего образа! Генрих Бедная Валерия! Валерия Напрасно бродила я по тем аллеям, по которым так часто ходили мы вместе... Все исчезло! Я ничего уже не видала. В это время приехала в замок Ринсберг Каролина. Мы подружились25. Она взяла меня с собою. Но что же? Я думала найти в этих местах покой — и перенесла в них все свои воспоминания, всю свою тоску... О милый друг, на свете одно несчастье — разлука! Генрих Но разве он не писал к вам ни разу! Валерия К чему же? Я не могла бы читать его писем!.. Но послушайте... ка¬жется, идут. Генрих Боже мой! неужели Каролина? Валерия Вы дрожите... ободритесь! Вот минута... откройте ей свое сердце. Генрих Нет... не могу! Валерия Бедный Генрих!.. Хорошо же, я буду говорить за вас!.. Я найду спо¬соб удалить этого графа Розенталя... он мне противен, хотя я и не знаю его. Генрих Добрая Валерия! Валерия Но вы останетесь, Генрих. Генрих Останусь, милая, останусь! Валерия Не смешно ли? Здесь начинается интрига, и я главное действующее в ней лицо! Каролина идет! Оставьте нас! (Генрих уходит.) Явление 6 Валерия и Каролина. Каролина (говорим, оборотись к двери) Надобно в зале расставить цветы, а двор поскорее очистить — он так мал, так заставлен, что никакая карета не может в нем поворотиться. Валерия Ты ждешь гостей, Каролина? Каролина Да, этого графа, с которым у меня тяжба. Валерия Чего он хочет? Каролина Вероятно, мириться!.. Что будет, не знаю! Все права на его стороне... но я прекрасна24... Валерия Прекрасна!.. Изъясни мне, Каролина, что значит быть прекрасною? Каролина Быть прекрасною значит... нравиться! Валерия Скажи же мне, прекрасна ли я? Каролина Обыкновенно женщины на такой вопрос искренно не отвечают. Но с тобою дело другое: ты прекрасна, Валерия! Валерия (с удовольствием.) Тем лучше!.. Не знаю почему, но это меня очень радует. Продолжай, Каролина. Каролина Дело идет о замужестве... Я почти согласна! Признаюсь, Валерия! имею слабость к богатству, может быть, это от того, что весь свет его бранит и что мое великодушие заставляет меня всегда быть на сто¬роне утесненных. Словом, люблю его... мне приятно иметь завистни¬ков! И не могу терпеть сожаления. Когда говорят с досадным участием: «Бедная госпожа Блумфильд! не имеет защитника! не имеет состояния! какая жалость!» — я сержусь, а когда подумаю, что у меня могут быть миллионы... то готова с досады на все! Валерия И для этой смешной причины ты хочешь продать свое счастье? Каролина Нет, хочу только обеспечить твое! Мой друг, если я выйду за графа Розенталя, то нас уж ничто не разлучит! Мы будем жить друг для дру¬га! Итак, понимаешь, что я во всяком случае буду истинно счастлива! Валерия Милая Каролина! как я тебе благодарна! Но ты ошибаешься! Мы не будем вместе, напротив, мы расстанемся непременно, если ты выйдешь замуж за графа Розенталя! 25 - Шъ Каролина Что это значит? Валерия Если бы я взяла на себя защищать друга... милого, доброго друга, ко¬торый истинно тебя любит... то могла ли бы согласиться быть первою причиною его несчастья? Каролина Ах, боже мой!.. Кто же этот несчастный, за которого ты так заступа¬ешься? Погоди! знаю: полковник Зальдорф? Валерия Совсем нет! Каролина Советник Кельман? Валерия Нимало... Неужели от меня первой должна ты узнать об этом? Каролина Дай подумать... Ко мне так много ездит. Валерия Итак, слепота в иных случаях весьма выгодна! Я тотчас угадала, кто из них истинно тебя любит25. Это Генрих Мильнер! добрый, милый Генрих Мильнер2в. Каролина Ах, бедный! А я именно ему обо всем сказала, именно у исто просила совета! Я всегда имела к нему большую доверенность. Валерия На эту минуту могла бы ты и не иметь ее. Каролина Но как же догадаться, что он меня любит? Он никогда не говорил мне о любви ни слова, никогда мне не льстил, вечно со мною бранил¬ся!.. Он казался более угрюмым наставником, нежели другом. Валерия Так... наставник... путеводитель... друг... О! я бы немедленно поня¬ла его! Каролина! это единственный человек, которого тебе иозволе- но любить, которохму ты можешь принадлежать... Только с ним и с то¬бою могу найти и я свое спокойствие, свое возможное счастье! На что мне изобилие?.. В каком богатстве могу иметь нужду! Для меня все из¬лишество... все, кроме твоей, кроме его дружбы! Мне нужно иметь око¬ло себя счастливых, которые и меня допустили бы к своему счастью! Та¬кой раздел никому не в убыток!27 — и если бы ты знала, как он тебя лю¬бит! Если б была свидетельницею его печали, его отчаяния... Каролина Как! Возможно ли? Валерия Да! Возможно ли, что ты ничего не замечаешь?.. Я... я не могла его видеть. (Берет ее за руку.) Но я понимала его — когда он молчал; я чув¬ствовала, как рука его трепетала в моей!.. Боже мой! так же точно, как твоя в эту минуту... Ты тронута... ты в волнении... О! как же я хорошо сделала, что ободрила его... что все ему за тебя обещала. Каролина! ты его любишь... Ты согласна на все... Побегу сказать ему о его счастье!.. Каролина Погоди минуту!.. (В сторону.) С нею нет никакого средства! При ма¬лейшей неосторожности — все угадает!28 (Вслух.) Признаюсь, любовь его меня трогает... может быть, и в моем сердце открывает она мне та¬кое чувство, какого я в нем не подозревала! Со временем... Валерия Нет! теперь, теперь!.. Я не могу на это согласиться. Ты должна по¬любить его сию же минуту. Каролина Валерия! ты смешна с своим нетерпением!.. Если б я и полюбила его, то, конечно бы, в том не призналась... К тому же... (Останавлива¬ется.) Что это за шум? Валерия (слушая) Карета, я думаю, въехала на двор. Каролина (бежит кокну) И какая прекрасная! Какие лошади! Какая ливрея! Боже мой, да это ландо! Валерия Ландо? Каролина (глядит в окно) Да! Как мне жаль, что ты не можешь видеть29. Явление 7 Те же и Герман. Герман Граф Розенталь приехал. Валерия Граф Розенталь! Мне бы надобно было догадаться. Каролина Ах, боже мой!.. Я не ждала его так скоро! Заговорившись с тобою, я совсем позабыла, что он должен ко мне быть. Так принять его не могу. Мне надобно принарядиться *°. Валерия Но если ты переменила мысли... Каролина Все равно. Нет никакой нужды пугать его собою. Ты примешь его здесь, не правда ли? Валерия Нет! Я не желаю с ним встретиться. Каролина Введи его в маленькую гостиную, Герман. Выйду тотчас4. Нет ниче¬го досаднее неожиданного визита. Уходит. Валерия Герман... здесь ли ты? Проводи меня в мою горницу. О несносный ландо! все дело испортил! (Идет, опираясь на Германа, который, проводив ее до дверей ее горницы, выходит в другие двери.) Конец первого действия ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ Явление 1 Граф Розенталь и Каролина. Каролина Извините меня, граф! Вы принуждены были дожидаться!.. Граф Мне должно просить у вас извинения! Я в дорожном платье... Но я скакал всю ночь... Спешил без памяти! Каролина И, верно, ужасно устали? Граф Сначала, правда... но, приближаясь, совершенно забыл об устало¬сти... сторона прекрасная!., дорога удивительная! Каролина Что вы говорите? Дорога негодная *2... Рвы, пропасти... Каждый день случается какое-нибудь несчастье. Граф Неужели? Вы пугаете меня... Пожелайте же мне счастливо доехать! Через минуту я должен вас оставить. Каролина Как! Вы уезжаете, граф? Граф Обязан уехать. Дела, которых обложить невозможно... Мне еще нынче ввечеру надобно поспеть в Ольбрюк™; и я прошу у вас позволе¬ния не откладывая переговорить с вами об той духовной... Каролина Нет, граф! никак не позволю! Кто ехал день и ночь по таким доро¬гам, тому нужен покой. Вы здесь останетесь. Я сейчас прикажу приго¬товить для вас комнату. •)9i Граф (удерживай ее) Но я уже имел честь предупредить вас... Каролина Я очень вас поняла... но извините, считаю ваше намерение безрассу¬дным. Завтра поедете вы в Ольбрюк, а нынче отобедаете с нами. В про¬тивном случае не услышите от меня ни слова о нашем деле; пришлю к вам моего доверенного; тогда поневоле останетесь до завтрашнего утра — он страшный болтун:и и никогда не умел кончить процесса. Граф Признаюсь, это пугает меня гораздо более, нежели те рвы и про¬пасти, о которых вы мне говорили... Я желал бы от вас самих получить разрешение; вы одни должны быть моим судьею. Прошу вас меня вы¬слушать: в две минуты кончу. Вы знаете, что я обязан... Каролина Выбрать одно из двух: или иметь со мною процесс или на мне же¬ниться... но я уже сказала вам, что отвечать нынче ни на что не буду. Что же касается до собственного вашего намерения, граф, то може¬те изъявить его мне самым легким образом: если согласитесь у меня остаться, то это будет приступом к миру, если же, несмотря ни на что, уедете в свой Ольбрюк, то я приму это за объявление войны и приго¬товлюсь к обороне. (Кланяется ему и уходит.) Явление 2 Граф (один) Ultimatum очень приятный; но он приводит меня в большое затруд¬нение. Госпожа Блумфильд любезная женщина, и я не хотел бы, как она говорит, первый начинать войну*4"'. Однако здесь не останусь!™ В Оль¬брюк! в Ольбрюк! Чем ближе к нему, тем сильнее волнение души, тем мучительнее нетерпение! Так и быть! Объявим войну! (Кличет.) Кто тут? Завтра или послезавтра возвращусь, и мы подпишем мир! Есть ли здесь кто-нибудь? Явление 3 Граф и Герман. Герман Иду... иду. Эти большие господа не умеют потерпеть. Но жених, право, хоть куда! (Вслух.) Горница для вашего сиятельства готова. Граф Не надобно! Я еду сейчас! Скажи людям моим, чтоб были готовы. Герман Вот хорошо! А я так хлопотах... (Вслух.) Прикажете подавать карету? Граф Да! Скорее. Герман Приезд знатного господина — великая тревога. Теперь у нас на дво¬ре толпа нищих — сползлись отовсюду, как муравьи. Граф (с нетерпением) Отослать их! Герман Это легче выговорить, нежели сделать... там, например, есть один слепой, который шумит более десяти зрячих. Граф (с живостью) Слепой, говоришь ты? Вот, отдай ему мой кошелек! Герман (смотря с удивлением на кошелек) Что это значит? (Подходит и всматривается в графа.) Ах, боже мой!.. Какое сходство!.. Если бы ваше сиятельство не были граф — то я бы сказал, что вы тот молодой человек, который прошлого года... в Пари¬же... у доктора Форцаио... Граф (с важностью) Что такое? Герман Извините, В.(аше) С.(иятельство)!.. Я, конечно, ошибаюсь... мне так показалось с первого взгляда!.. Но теперь вижу разницу... Эта бога¬тая карета... Эти огромные лакеи... Ваше сиятельство гораздо лучше! (В сторону.) Вид благороднее... Граф Да что ты такое говоришь? Герман Ничего, ваше сиятельство... Мне показалось, что вы похожи лицом... (Всматриваясь в него.) И подлинно! как две капли воды!.. (Вслух.) Похо¬жи лицом на одного молодого человека, с которым я встретился в Па¬риже, который расспрашивал меня о моей родине, Ольбрюке... Граф А ты из Ольбрюка? Знаешь замок Ринсберг? Герман Как не знать... четыре башни... Граф Нет! я говорю о тех, которые живут в замке: знаешь ли графиню Ринсберг, Эмилию, дочь ее?.. Можешь ли что-нибудь сказать мне об той молодой девушке, которая у них воспитывалась, о Валерии? Герман Валерия здесь — у госпожи Блумфильд... они большие друзья... Граф (с живостью) Здесь! (Удерживаясь.) Послушай, мой друг! я остаюсь у вас... скажи госпоже Блумфильд, что принимаю с благодарностью ее приглаше¬ние... нам надобно переговорить с нею о многом. Но прежде всего, по¬слушай, есть ли в этом месте какой-нибудь нотариус? Герман Есть! один... для трех деревень! Иногда, если понадобится написать в то же время и свадебный контракт и духовную'7... Граф Отыщи поскорее этого человека и прямо веди сто ко мне! Но смотри же, чтобы его никто не видал! и ты сам никому ни слова! Герман Понимаю! на этот раз дело не о духовной... (Посматривая па коше-лек.) Ну! если ваше сиятельство так любите слепых, то я отдам это мое¬му бывшему сослуживцу (в сторону), выделив немного и другим — вино¬ваты ли они, что не имеют одинаких с ним преимуществ™... Явление 4 Граф (один) Боже! какое неожиданное счастье!.. (Глядит налево.) Но кто-то идет!.. Это она... Это Валерия! Явление 5 Граф и Валерия. Валерия (в дверях своей горницы) Герман! Герман!.. Я хотела бы знать, уехал ли этот граф?.. Герман хотел прийти за мною!., а я... когда обо мне позабудут... (Услышав дви¬жение графа.) Ты здесь! Подойди... дай мне руку... (Граф приближается и берет ее за руку.) Но это не Германова рука!.. (С волнением.) О боже!., возможно ли?.. (Кладет руку на сердце.) Опять то же, что я чувствовала в прежнее время... (Графу.) Ах! кто ты?.. Если ты не он, то не отвечай! Оставь мне мое заблуждение!.. Ты ли, Эрнест? Граф Валерия! Валерия Боже!., он не забыл меня! Граф Так, я Эрнест! все прежний... все верный тебе... все тот же, кото¬рый с тобою расстался, который обещал быть вечно твоим... Я здесь! А ты, Валерия, согласишься ли возвратить мне мои права? Позволишь ли мне по-прежнему быть твоим проводником, твоим другом... хочешь ли этого, Валерия? Валерия (продолжая слушать) Говори! говори! не умолкай, мой друг! Мне так необходимо тебя слышать! Так давно твой голос не доходил до моего сердца... Граф Я ехал за тобой в Ольбрюк, в замок Ринсберг, туда, где столько для меня воспоминаний... Валерия Где был ты? Что было с тобой? Как много, много тебе рассказывать! Открой мне все — твои печали, твои опасности, — все твое должно быть и моим. Граф А ты, Валерия, что делала в эти три года? Валерия Я ждала. О Эрнест! Когда бы ты знал, как медленно, медленно про¬ходили для меня минуты!.. Тебе, по крайней мере, было можно считать их... но я?.. То, что вы называете днями, неделями, месяцами, для меня не существует. С минуты, в которую мы расстались, была для меня одна ночь! какая длинная ночь!.. Но не будем говорить об этом! Мне кажет¬ся, что эта ночь миновалась, что я проснулась... ты здесь! Граф Опять с тобою и навсегда! Валерия И ты для меня ехал в Ольбрюк? Граф Единственно для тебя! Теперь могу предложить тебе руку! Ты долж¬на быть моею женою. Валерия Что ты говоришь? Мне, Эрнест, быть твоею женою? Граф Я свободно могу располагать своею участью! Какова бы она ни была, Валерия, согласишься ли ее разделить со мною? Валерия Мой друг! Когда бы я послушалась только своего сердца, то*49, может быть, и имела бы довольно эгоизма, чтобы согласиться на твое требо¬вание; но и мне, в свою очередь, пора подумать о твоем счастье. (Ищет ею рукою.) Эрнест... где ты? Послушай... в то время, когда ты покинул меня... я еще не знакома была с понятиями света, совершенно для меня чуждого... Но с тех пор я слышала так много... а то, что я слышала, за¬ставило меня подумать о тебе, о себе... Нет! в моем положении никогда не соглашусь соединить своей участи с твоей! Граф Валерия! Валерия Не стыжусь своей бедности; твое великодушие легко бы мне ее про¬стило... Но могу ли принести тебе свое бедствие в приданое? Могу ли осудить тебя — тебя, который дороже мне всего в жизни — на тяжкие беспрестанные попечения... которые — знаю — тебе не стоили бы ни¬чего, но дорого бы стоили той, которая была бы их предметом!..40 Так, Эрнест! продолжай быть моим путеводителем, моим другом, не поки¬дай меня — этого я не переживу — но пускай будет другая твоею же¬ною, твоим товарищем... на это у меня достанет сил! Буду знать о твоем счастье, но видеть его не буду. Граф Ах, Валерия! так ли меня любишь! Как можешь мне это говорить? Валерия Но, безрассудный человек! потому-то и говорю это, что любить умею... Эрнест! не хочу тебя огорчать — но верь мне, милый! мы бы не могли быть счастливы вмесге! Не все было бы для нас общим; ты имел бы удовольствия, которые я не могла бы делить с тобою... и подумайте, сударь, что, если бы я стала ревновать!.. А это, я чувствую, весьма воз¬можно! Что же тогда? я умерла бы с печали. Итак, мой милый, теперь для тебя ясно, что мне, для общего нашего счастья, надобно быть толь¬ко твоим другом, твоею сестрою. Граф И ты решилась на это? Валерия Решилась... и так же твердо, как решилась вечно тебя любить. Граф Но если бы каким-нибудь случаем ты возвратила зрение? Валерия (улыбаясь) Ты знаешь сам, что это невозможно. Граф Но для чего же не сделать опыта?.. Валерия Думаю, что не соглашусь на это. Граф Отчего? Валерия Оттого, мой друг, что боюсь надежды... Она возбудила бы во мне мысли, желания... и она сделала бы жизнь для меня несносною, ког¬да бы не исполнилась. Напротив, с моею теперешнею участью — я спо¬койна... ничего не жду и не желаю... я счастлива... по крайней мере, с некоторых минут. Граф (смотря на нее) О! ты была бы вдвое счастлива, когда бы, подобно мне, могла видеть, что любишь. Валерия Не жалей обо мне... мой друг, я тебя вижу! Граф Что ты говоришь, Валерия? Валерия Так! черты твои здесь... Мое воображение их знает, и я уверена, что оно не обманывает меня. Граф Как? Ты думаешь, что узнала бы меня, когда бы возвратила зрение? Валерия В минуту бы узнала! Но подумай же, сколько преимуществ имею пе¬ред тобою. Я слыхала от тебя о старости, о разрушительном действии лет... все это для меня не существует! Ничто в тебе не переменится; не увижу, как будешь увядать... Лицо твое, как моя дружба... оно не соста-реется никогда! Граф Но чудеса творения, о которых ты не знаешь... блестящая, утеши¬тельная красота неба... величественная природа, из которой ты как будто исключена... Счастье читать свою душу в глазах своего друга, ког¬да он с тобою, утешение писать к нему, когда он далеко... Переписка услаждает разлуку. Валерия О боже! Вот то, чего я так боялась!.. На что обольщать меня пона¬прасну? на что говорить мне о гаком счастье, которого вечно иметь не буду? Граф Но это счастье возможно... Что, если бы оно зависело только от тебя, от твоей твердости? Валерия От меня! Говори... готова жертвовать жизнью, чтоб сделаться до¬стойною разделять твою. Граф Слушай. У меня есть друг... он столько же твой друг, как и мой... Если Провидение благословит мою надежду, то этот друг возвратит тебе зрение. Валерия, согласись поверить себя его попечениям? Нын¬че же ввечеру... боже мой! ты в нерешимости! Валерия О! при одной мысли об этом прихожу в трепет. Подумай, Эрнест, о том, что я тебе сказала. Намерение мое твердо! Если твой опыт не удастся, то я никогда не буду твоею. Граф Недоговаривай, Валерия! Не ужасай меня такою мыслью! скажи без условия, что ты согласна. Валерия Мой друг, сжалься надо мною! Дай мне собраться с мыслями... нын¬че ввечеру буду отвечать тебе. Граф Согласен... нынче ввечеру! Валерия, помнишь ли замок Ринсберг? Отдашь ли мне свой букет по-прежнему? Валерия Ты не забыл об нашем милом обычае? Граф Нынче приму его залогом любви, знаком согласия на вечный союз... Но идут! Прости, Валерия! Валерия Уходишь, Эрнест? Граф Ненадолго, милая! Надобно все приготовить к вечеру. Ведь ты со¬гласишься, не правда ли? (Уходя, встречается с Генрихом, которому кланяется.) Явление 6 Валерия и Генрих (смотрит вслед за графом). Генрих (про себя) Я очень рад, что он ушел. (Вслух.) Ах, Валерия! я искал вас... Неуда¬ча меня преследует! Валерия Как мне этого жаль! Я теперь гак счастлива, что не хотела бы и знать, что есть подле меня несчастные... Скажите поскорее, что с вами случилось? Генрих Я видел Каролину — говорил с нею... Словом, признание, наконец, сорвалось с языка моего. Валерия (улыбаясь) Много же нового вы сделали! Я уже обо всем ей сказала прежде. Генрих Знаю... но и я, наконец, решился сказать. Валерия Что же она отвечала? Генрих Много смеялась... но, кажется, была тронута... Я просил ответа... хо¬тел знать, любим ли я... Но она сказала мне, что до тех пор не будет мне отвечать, пока не уедет граф Розенталь. Валерия Хороший знак! Генрих Но этот граф остается; вы увидите, что он никогда и не уедет. Он любит Каролину... хочет на ней жениться. Она сама признается, что, согласившись здесь остаться, он явно открыл свои виды... Да он же на беду чрезвычайно любезен; по крайней мере, так думает Каролина. Валерия В самом деле? Генрих Вы легко можете судить об этом. Валерия Я никогда с ним не говорила ни слова. Генрих Да он сию минуту был с вами. Этот молодой человек, который от¬сюда вышел. Валерия (с радостью) Вы не знаете?.. Это Эрнест! Генрих Это граф Розенталь. 4<>i Валерия Что вы говорите?.. Генрих Я в этом уверен! Я видел его в ту минуту, когда он выходил из своего ландо! Валерия Он? Вы ошибаетесь! Эрнест не граф, не богат... он верно бы мне сказал об этом. Генрих Я этого ничего не знаю. Но с вами был граф Розенталь! Это верно! И его-то вы любите? Валерия О! кто бы он ни был; но он достоин любви моей! Нет человека бла¬городнее, великодушнее!.. Когда бы вы знали, зачем он сюда приехал! единственно для меня... единственно из любви ко мне! Генрих Дай бог, чтобы это была правда! но я знаю, к несчастью, что он при¬ехал сюда для Каролины. Вспомните, Валерия, что он не мог надеять¬ся найти вас здесь! Он должен был думать, что вы все еще в Ольбрюке. Валерия Боже мой! Он знает Каролину и не сказал мне об этом ни слова. Но быть не может! Он сию минуту предлагал мне свою руку. Генрих Я вас не понимаю! Вы ничему не хотите верить... Но разве не знаете, Валерия, как могут быть коварны эти богачи, которые считают все для себя позволенным. Зачем же он не сказал вам ни слова ни о своем граф¬стве, ни о своих миллионах; от Каролины он их не скрывает. Итак, оче¬видно, что я прав и что он намерен жениться на ней, а не на вас Валерия Сжальтесь, Генрих! Избавьте меня от ваших ужасных доказательств. Генрих Извините... но ведь вам нельзя всего видеть так, как мне... Все гово¬рят, что он очень хорош собою, что он очень любезен... я этого не иа¬хожу; мне он совсем не понравился... напротив, я заметил в его лице что-то коварное, фальшивое... вы сами то же бы сказали, когда бы мог¬ли видеть... Валерия Погодите... В самом деле, уходя от меня, он был в замешательстве... он дрожал... так точно! он был очень смущен. Но как подозревать его в вероломстве! Голос его был все тот же... все так же трогал мою душу! Нет, Генрих! будьте спокойны. Он не захочет меня обмануть! Это было бы слишком легко. Явление 7 Те же и Герман. Кого тебе надобно? Генрих Герман Его сиятельства графа Розенталя. Генрих Какая тебе до него нужда? Герман Вот какая! Нотариус, которого он велел позвать — здесь! Он дожи¬дается. Валерия Нотариус?.. На что нотариус? Герман Легко догадаться, на что! Все уже в городе знают об этом... жених прекрасный. Генрих Вот! вы видите! И свадебный кон тракт готов! О! он в своем деле уверен. Валерия (Герману) Правда ли, Герман, что нотариус позван для свадебного контракта? 26 — 4488 4*>5J Герман Ах, боже мой! Какой же я болтун!., мне было запрещено сказывать... Но вы оба друзья моей госпожи! Вы вместе со мною порадуетесь ее сча¬стью... Пойду, нотариус дожидается. Уходит. Генрих Это очевидно! Они заодно!.. Каролина искала только одной отговор¬ки; ей хотелось меня удалить!.. Но я этого не потерплю! Сейчас иду к ее графу! Увидим... Валерия Куда вы, Генрих!.. Подумайте о Каролининой чести! Генрих, имее¬те ли право? Генрих Нет!.. Но это не за нее!.. За вас, Валерия! Теперь я ваш защитник... я не дам ему ругаться вашею доверенностью, вашим сердцем! Валерия О! обо мне не заботьтесь! Мне теперь ничего не надобно! Пускай они покинут меня! пускай удалятся! Я теперь ничего не люблю на свете! Ничего, кроме той глубокой ночи, которая окружает меня и не дает их видеть. Мне возвратить зрение... Никогда! никогда! Генрих, где вы?.. Дайте руку! Не покидайте меня! (Уходят.) Конец второго действия ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ Явление 1 Каролина и Валерия. Каролина (держа Валерию за руку) Где ты была? Я тебя искала! Мне так много сказать тебе надобно. Валерия Каролина... он еще здесь? Каролина Кто? Валерия Твой гость... граф Розенталь. Каролина Здесь... я в большом беспокойстве, Валерия. Валерия Итак, ты думаешь, что он тебя любит! Каролина Мне кажется! Все заставляет меня это думать... Ах, боже мой! что с тобою сделалось? Валерия Ничего. (Про себя.) Я нахожу в себе какое-то новое, тягостное чув¬ство, в котором не умею дать себе отчета... Вот мучения, которых еще никогда я не испытала... (Вслух.) Он любит тебя? Он тебе в этом при¬знался? Каролина Не скажу, чтобы признался, но... Валерия Договаривай, что тебя беспокоит? что может быть причиною твоей горести? Каролина Ах! Валерия, Генрих открылся мне... Валерия Знаю. Каролина Его любовь, его печаль... право, не понимаю, как это случилось... но я теперь уверена, что сама люблю его. Явление 2 Те же и Генрих, который медленно приближается. Каролина Через минуту после него... в саду... встретилась я с графом; с ним был нотариус; они о чем-то разговаривали; увидя меня, он замолчал; он подошел ко мне с таким выражением лица, которого я описать не в состоянии; он просил у меня позволения переговорить со мною наеди¬не — здесь... в этой горнице... Прекрасно!.. Свидание! Вы здесь?. Генрих Каролина (улыбаясь) Генрих Здесь, сударыня. Я слышал только одно слово: в этой горнице! За этим-то вы пришли сюда? Каролина И конечно. Валерия Ты согласилась! Каролина Надобно же узнать, чего он от меня хочет? Генрих (в волнении) Я это узнаю прежде вас! Не вы его здесь примете, а я! Каролина Боже мой! что вы хотите делать?., заводить шум!.. Генрих, послу¬шайте, если вы позволите себе хотя малейшее с ним объяснение, то знайте, что я вам ничего не обещала... беру свое слово назад! Генрих Но это свидание... {об Каролина Да, свидание! но только прощальное! Слышите ли? Не забавно ли? Я не кокетка, а у меня вдруг два обожателя! И один еще ревнивец! Но, кажется, это он! (Подходит к двери и смотрит в нее.) Генрих (тихо Валерии) Что, Валерия? Валерия (тихо Генриху) Не могу еще поверить! Мне надобно услышать это от него самого. Генрих, скажите мне, позволено ли мне их подслушать? Генрих (с живостью) Вам, конечно, позволено! Вы не можете видеть. Каролина (возвраищясь) Это он! Оставьте нас! Валерия (тихо) Генрих, введите меня в тот кабинет, что на левой руке... Он должен быть здесь... (Генрих подводит ее к дверям.) А вы? Генрих Нет! (Указав на Каролину.) Моя доверенность, мое почтение к ней... Слушайте за двух, только не пророните ни одного слова. (Валерия входит в кабинет, Генрих выходит в другие двери.) Явление 3 Каролина (одна) Как трудно отказывать!., хотя я и твердо решилась! но все тяжело!.. Поищем выражений приятных!.. Пускай он, но крайней мере думает, что нам его жаль. Явление 4 Каролина и граф. Каролина Вы, может быть, вообразите, граф, что я не имею никакого постоян¬ства; я соглашаюсь вас слушать, а за минуту объявила вам, что во весь нынешний день не буду упоминать о нашем деле! Но так и быть! гово¬рите, на что вы решились? Граф Не смею сказать! Но прежде выслушайте меня! Когда открою вам все... вы сами решите! Каролина (про себя) Боже мой! Что это значит? Не понимаю! Граф Вам известно, что я был младший в семье многочисленной; это ли¬шало меня надежды иметь какой-нибудь достаток. Родственники хоте¬ли, чтобы я вошел в духовное звание; я не послушался их, и это меня с ними поссорило. Но я хорошо учился, имел всю смелость молодых лет, имел пылкую душу — словом, надеялся приобрести собственною силою все то, в чем отказывали мне судьба и фортуна. Я оставил свою родину, не сказав об этом никому... хотел объездить Европу... Но путешествие мое продолжалось недолго... Я не проехал еще двадцати миль, как уже был влюблен страстно... Каролина (улыбаясь) Итак, ваша философия не устояла против двух прекрасных глаз; и та, которую вы любите... Граф Она слепая! Каролина (про себя) Боже мой! Какое странное обстоятельство! Граф Она спасла мне жизнь, отдавши на жертву свою... и с той минуты жизнь моя принадлежит ей! с той минуты я дышал, я жил одною на¬деждою: возвратить ей зрение! О, для чего в то время не имел я тепе¬решнего моего богатства! я всем бы пожертвовал! и моя жертва была бы ничто перед купленным мною счастьем! Но тогда я даже и не вооб¬ражал, чтобы подобное чудо было возможно искусству!.. Я не имел ни¬чего! Не знал, к кому прибегнуть... я прошел пешком Германию, Фран¬цию, дошел до Парижа. Тут сказали мне об одном славном окулисте, который делал чудесные операции. Я представился ему... предложил ему свое время, свои труды, всю свою деятельность... не требовал от него платы, но только одного наставления... сделался не питомцем его, но его слугою, его рабом... Каролина Вы, граф? Граф Я сам! Но я попался в худые руки! Мой доктор, корыстолюбивейший из людей, без всякого понятия о великодушии и человечестве, торговал своим искусством, имел в виду одно золото, скупился своим знанием и боялся обеднеть, разделив его со мною. Но я... я похитил у него это знание! Ночи просиживал я над сто книгами, над его манускриптами!., а днем, свидетель его чудес, неусыпным вниманием следовал за его ру¬кою и против его воли ироникнул в сто тайну! Ни его грубое со мною обращение, ни оскорбительное бремя неволи моей — ничто не отвра¬щало меня! Наконец, по прошествии двух лет, посвященных трудам неутомимым, я уверился в силе своей... Ко мне явился старик — немец, соотечественник, один из ваших слуг; он был слишком беден... Мой учитель не удостоил его внимания! Каролина Как! Неужели это вы? Граф О, в каком я был волнении! Сердце мое билось! рука трепетала!.. На¬конец, мне удалось. С тех пор тысяча опытов счастливых! и я уверился в своем таланте, покинул Париж, возвратился в Германию и только тог¬да с удивлением услышал о счастливой перемене судьбы моей. Теперь я мог бы призвать своего учителя и заплатить ему дорогою ценою... Но уступить ему такое счастье! дать другому возвратить ей драгоцен- ное; нейшее благо, свет... Могу ли на это решиться! Мне кажется, что эту награду я заслужил? Каролина (с живостью) О, конечно, конечно! Вы заслужили ее! Граф Кончу одним словом: та, которую люблю... в которой вся моя жизнь, все мое счастье... она здесь... я ее видел... Это Валерия! Каролина Что вы говорите? Боже! Граф Теперь решите! свободен ли я? Позволено ли мне требовать вашей руки? Каролина (подавая ему руку) Имеете ли нужду в моем ответе? Граф Нет! я читаю его в ваших глазах! Что же касается до нашей тяжбы, от которой зависит вся ваша фортуна, то она кончена, вы се выиграли! Справедливосгь на вашей стороне; я уже письменно отказался от всех моих прав. Здешний нотариус отдаст вам бумагу. Каролина Нет, граф! я не могу согласиться!.. Граф Понимаю; вам хочется дать мне удовольствие принести вам жерт¬ву... Хорошо! Но и вы подражайте мне... пожертвуйте своею гордостью! Ведь мы теперь друзья, не правда ли? Каролина Искренние! на всю жизнь!.. Граф Так, Каролина! и я сию же минуту требую от вас доказательства дружбы! Помогите мне согласить Валерию — она еще в нерешимости!., я сказал ей, что имею друга, который берется возвратить ей зрение. Каролина Как!.. Вы ей не открыли? Граф Нет! Избави боже! Она не должна подозревать истины! В такую ми¬нуту нужно спокойствие — спокойствие совершенное; малейшее волне¬ние может быть гибельно... она потеряет всю твердость, если узнает... Явление 5 Те же и Валерия. Валерия (про себя, выходя из кабинета) Я не могу долее удерживаться... Какая любовь! Какое великоду¬шие!., о, как я не извинительна! (Вслух.) Эрнест! Не здесь ли ты? Каролина (в то время, когда Эрнест к ней приближается) Здесь, милая! подле тебя! Валерия О! я это знала. (Графу.) Эрнест! мой друг!., я переменила мысли, я решилась! Пойдем! веди меня к твоему другу! Граф Что я слышу? Каролина Какое счастье! она согласна! Граф Нам никуда идти не нужно... он здесь. Валерия (улыбаясь) Здесь! какой же счастливый случай... как кстати! Граф Я удивляюсь твоей твердосги, Валерия! Каролина Ты не боишься? Валерия Не боюсь ничего! (Берет его руку.) Я совершенно спокойна... Ты же будешь подле меня! не правда ли? Граф Подле тебя, Валерия! (Кличет.) Герман! (Тихо Каролине.) Я все при¬готовил. (Вслух Валерии.) Герман отведет тебя в этот кабинет. Валерия Иду! Дай руку, Герман. (К графу, улыбаясь.) И ты пойдешь за мною? Не так ли? Граф Сию минуту. (Герман уводит Валерию.) Явление 6 Граф и Каролина. Каролина Чего лее вы ждете? Что с вами сделалось? Граф Боже! боже! Не умею вам изъяснить того, что во мне происходит!.. Наконец, наступила минута, которой желал я так страстно! Но я не узнаю себя! Твердость моя исчезла... я весь дрожу. Каролина Ободритесь, мой друг! Ради бога, ободритесь! Граф Никогда не достанет у меня сил... Каролина Эрнест! милый Эрнест, войдите в себя!., подумайте о Валерии! Она решилась! она вас ждет! Граф Валерия! так, вы правы... Это имя ободрило меня! Теперь отвечаю за все! дайте мне руку! (Прижимает руку ее к сердцу и бежит в кабинет.) Явление 7 Каролина и Генрих, который видел все последнее. Генрих Прекрасно! Каролина Ах! вы здесь, милый Генрих? Генрих Здесь; но, кажется, пришел не вовремя. Ах, Каролина!.. Того ли я мог от вас ожидать! На что вам со мною притворяться! На что вам при¬бегать к хитростям кокетства? Разве сердце мое вам не известно? Каролина (подает ему так рукою, чтоб он молчал, и смотрит в ту дверь, в которую вошел граф) Тише! молчите! Генрих Какая вам польза меня обманывать! Разве мое уважение к вам не столь же искренно, как моя любовь? (Каролина делает тот же так.) Ка¬ролина! вы даже меня не слушаете! Вы заняты совсем другим. Ваши мысли далеко! Каролина (продолжая смотреть в дверь) Признаюсь... я в смертельном беспокойстве. Генрих Конечно, об нем! Каролина Да! успех так неверен Генрих Знайте же; он вас обманывает... он любит Валерию! Каролина Знаю, знаю... любит страстно! Генрих Как! вы знаете?., и все его любите? Каролина (посмотрев на него с нежностью) Почти столько же, как и вас... но остерегитесь! мне стоит сказать одно слово, и вы сами будете от него без ума. Генрих Желал бы я знать... Каролина Знайте же, сударь, что он никого и не любил, кроме Валерии — что он приехал сюда для одной Валерии — что он хочет жениться на Вале¬рии! Слышите ли вы? Генрих Как! Возможно ли!.. Ах! какой милый! какой благородный человек! бегу благодарить его! (Возвращается.) Но уверены ли вы, что он на ней женится? Каролина Может ли она ему отказать, когда, вероятно, в эту минуту он возвра¬тил ей зрение! Генрих Что вы говорите? Каролина Вот он сам! Явление 8 Те же и граф. Каролина (бежит к нему) Что?.. Что?.. Говорите!.. Граф Не могу... не.знаю... Каролина Что сделалось? Граф В первую минуту... мне показалось... что все удалось... Генрих Потом... Граф Она вскрикнула... я убежал в ужасе... Явление 9 Те же и Валерия, за нею Герман. Валерия (выбегая из дверей) Пусти меня! пусти меня! Я вижу! я вижу! (Она останавливается, как будто ослепленная светом.) Кто меня тронул... кто остановил меня!.. (От¬крывает глаза и протягивает руки, как будто желая схватить воздух и свет.) Где я? Какой это новый мир? Все меня трогает! и я ни к чему не могу прикоснуться! (Осматривается.) Боже! я не одна! О чудо! которого по¬нять не умею! Так — это день!.. Это свет!.. Это жизнь!.. (Падает па ко¬лени.) Вечный Создатель... благодарю!., я вышла из моей темницы... я живу... Каролина (подходя к ней) Валерия!.. Милый друг!.. Валерия Боже! какой голос! Это ты, Каролина? Дай мне тебя узнать!.. Как ты прекрасна! (Осматривается и видит Генриха и Эрнеспш, стоящих рядом.) Ах! (Смотрит на обоих, медлит минуту, потом идет прямо к Эрнесту и по¬дает ему свой букет.) Возьми, Эрнест! Граф (на коленях) О восхитительная награда! Герман (подавая Валерии черную повязку) Делать нечего... а надобно потерпеть еще несколько дней... Доктор приказал. Валерия Как! опять ослепнуть!.. Граф Валерия! Нынешним утром ты находила это так приятным. Валерия (смотря на пего) Ах! — тогда я еще не видела!.. НОРМАНСКИЙ ОБЫЧАЙ Драматическая повесть. Из Уланда Рыбачья хижина на берегах Нормандии. Бальдер, мореходец, Рихард, рыбак. Торильда. Бальдер Твое здоровье, мой хозяин добрый. Признаться ли? Я благодарен буре, Занесшей нас в спокойный твой залив: Давно таким радушным угощеньем, У светлого огня, в приюте мирном, Порадован я не был. Рихард В добрый час; Доволен ты, и мы довольны; в наших Рыбачьих хижинах какая роскошь? Но вдвое нам но сердцу гость такой, Как ты, рожденный в северных странах, Из коих в старину приплыли наши Отцы, о коих нам из древних лет Так много славного сохранено В преданиях и песнях счадкозвучных. Но должен я тебе, мой благородный Гость, объявить, что есть у нас обычай, По коему здесь каждый иноземец, Кто б ни был он, богатый иль убогий, За угощенье платит. Бальдер Рад исполнить Я ваш обычай; мой корабль, стоящий На якоре в заливе, полон редких Товаров, собранных по берегам Земель полуденных: есть золотые Плоды, есть вина сладкие, есть птицы, Пленяющие взор блистаньем перьев; И кузниц северных изделья есть: Двуострые мечи, кольчуги, шлемы. Рихард Меня не понял ты, мой гость почтенный; Норманский наш обычай не таков: Здесь всякий, кто ночлег дал иноземцу, Имеет право требовать, чтоб гость Иль сказку рассказал, иль песню спел, И в свой черед ему он тем же платит. На старости держусь я старины, Люблю я песни, сказки и преданья. Исполни ж наш обычай, добрый гость. Бальдер Иная сказка сладостней вина, Душистее плода, пестрее птицы; И часто звук старинной бранной песни, Как звук мечей, как гром щитов пленяет Наш слух: итак, не вовсе я ошибся. Хоть в памяти немного у меня Рассказов, но почтить такой похвальный Обычай я готов. Вот что недавно На палубе, в морскую тишину Нам при луне один из корабельных Товарищей рассказывал. Рихард Но прежде Еще по кубку выпьем. (Пьют.) Начинай. Бальдер Два северных породы славной графа, Друзья из младости, переплывали Моря на кораблях своих союзных; И много битв на суше и водах И много бурь они видали вместе; И много раз, на юге и востоке, У берегов цветущих бросив якорь, Друг с другом отдых сладостный делили. Вот наконец они в старинных замках, Наследии отцовском, поселились, И им одну печаль послало Небо: Они супруг любимых схоронили, Почти в одно лишась их время; горе Тесней сдружило их, но и отрада Осталась им в печали их глубокой: У одного был сын, ребенок бодрый, Другой имел младенца-дочь. Чтоб новым Союзом утвердить святую дружбу, Чтоб вечная осталась память ей, Отцы детей решились сочетать, И их они тогда же обручили. И девочке и мальчику на шею На легких золотых цепочках были Повешены два перстня дорогих: В одном из перстней был сапфир, как очи Невестины лазурный, а в другом Был камень, розовый, как молодые Румяные ланиты жениха. Рихард Был камень розовый, ты говоришь, В кольце невесты? Бальдер Да, большой рубин. Но слушай далее. Тогда уж мальчик Был лет пятнадцати; был силен, ловко Владел мечом и мог уж обуздать Коня; не для тревог морских отец Его готовил; он был должен замки И области наследственные предков Могучею рукою защищать. Невеста же была еще младенец Лет четырех; еще не покидала Она своей приютной колыбели; Усердная за ней смотрела няня. Но что ж случилось? Был прекрасный день Весенний; на берег морской из замка С малюткой вышла няня, вслед за нею Толпа прислужниц молодых; цветы И камешки блестящие сбирали Они на берегу; малютка ими Играла; море было тихо; свежий Весенний ветерок едва касался Прозрачных вод, и солнце в них сверкало, И отблеск волн приятно трепетал На свежей зелени. Челнок рыбачий Привязан был у берега; цветами Душистыми наполнивши его, Прислужницы малютку уложили В цветы и, отвязав веревку, тихо На плещущих кругом волнах качали Челнок; младенец веселился; вдруг Веревка неприметно из руки, Ее державшей, ускользнула в воду, И легкою волною откачнуло Челнок от берега; хотят его Схватить, но до него уже не может Достать рука; и море, сколь ни тихим Казалося оно дотоле, тянет Какою-то невидимою силой Его вперед; дитя, в цветах играя, Смеется, слышен крик его веселый; А женщины на берегу иодъемлют Отчаянные вопли. В это время Жених, приехавший с своей малюткой . Невестой повидаться, на коне По ближнему береговому лугу Скакал и прыгал; он на крик примчался И, сведав, что случилось, смело в воду Погнал коня, дабы поймать челнок. Но, холод волн почувствовавши, конь Стал на дыбы и бросился назад, И седока умчал с собой обратно. А между тем челнок все дале, дале; Вот, наконец, из тихого залива Он выплыл; вдруг повеял свежий ветер, И скоро он совсем исчез из глаз В открытом море. Рихард Бедное дитя, Спаси тебя хранитель ангел твой! Бальдер Услышав весть ужасную, отец Немедленно всем кораблям своим Велел пуститься в море; на быстрейшем Он поплыл сам. Но в море нет следов; А к вечеру переменился ветер, И всю ту ночь свирепствовала буря. Вот наконец, по долгом и напрасном Искании, нашли пустой рыбачий Челнок и в нем увядшие цветы. Рихард Что сделалось с тобою, добрый гость? Ты дышишь тяжело, ты весь в лице Переменился. Бальдер Нет. Послушай дале: С той бедственной поры покинул отрок Жених коня и прилепился к тяжким Морским трудам; стал плавать; в холод, в бур Бросался в волны и боролся с морем, И руку приучал владеть кормилом; И наконец, став юношей могучим, Он корабли вооружил и в море Пустился... на земле его надежде Уже ничто не льстило; ни одна Красавица окрестных замков сердца Его не трогала; он обручен Был морю дикому, волнам свирепым, Пожравшим все его земное счастье. Там в глубине была его невеста, Там был и обручальный перстень. Главный Корабль свой он украсил парусами Пурпурными и резьбой золотою, Как брачному прилично кораблю. Рихард Не так ли этот был корабль украшен, Как твой, на якоре стоящий в нашем Заливе? Бальдер Может быть. На этом брачном Могучем корабле он претерпел Немало бурь; и волны, громы, вихри Не раз ему приветственные песни, В ужасный хор совокупясь, гремели; Немало битв морских он совершил; И знают все на севере его Под страшным именем: когда в бою, Сцепив корабль свой с кораблем врага, На палубу его с мечом подъятым Взбегает он, народ кричит: «Беда! Пропали мы! Жених морской, помилуй!» Я кончил свой рассказ. Рихард Благодарю; Мне, старику, расшевелил он душу. Но, кажется, недостает конца Рассказу твоему. Кто может знать, Погибло ли дитя в волнах иль нет? Попасться мог навстречу челноку Корабль и взять дитя, оставив в море Челнок; иль быть могло принесено Дитя на остров, моему подобный, И люди добрые могли его Найти; и, может быть, под их надзором Малютка выросла, и, может быть, Она теперь цветущей девой стала. Бальдер Искусно ты досказываешь сказки. Но твой теперь черед; готов я слушать. Рихард Я в старину знавал преданий много О рыцарях, о герцогах Норманских; Любимец мой был наш Рихард бесстрашный, Который ночью видел так, как днем, И по лесу гулял в глухую полночь, Сражался с нечистыми духами. Но память у меня теперь плоха, И в голове от старости все смутно; . Итак, не взыщешь ты, когда наместо Меня мой долг теперь тебе заплатит Питомица моя, та молодая Красавица, которая сидит В углу так тихо, к нам спиной, и сети Мои чинит при свете ночника. Она поет, как соловей, и много Прекрасных несен знает. Не дичись, Торильда, гостя; спой ему ту песню Про девицу-красавицу и перстень, Что для тебя сложил певец прохожий; Я знаю, ты ее ноешь охотно. Торильда (ноет) Тихой утренней порою, Над прозрачною водою, Дева с удочкой сидит И на удочку глядит. Ждет... но удочка не гнется, Волосок не шевельнется, Неподвижен поплавок, Не берет в воде крючок. И она, прождав напрасно, Надевает свой прекрасной С камнем алым перстенек На приманчивый крючок. Вдруг вода зашевелилась, И на удочке явилась У драгого перстенька Белоснежная рука; И с рукою белоснежной, Видом бодрый, взглядом нежный, Над равниной водяной Всплыл красавец молодой. Дева очи опустила: «Не тебя в волнах ловила Я, красавец молодой; Возврати мне перстень мой». «Дева с ясными очами, Рыбу ловят не перстнями; В оре перстнем пойман я; Буду твой, ты будь моя». Бальдер Что слышу? Чудный, таинственный голос! Какое там небесное лицо, Горящее застенчивым румянцем, Сквозь волны золотых кудрей сияет И предо мной опять животворит Минувшие, младенческие годы? Что вижу? Розовый знакомый камень В златом кольце на пальце у нее? Так, это ты, погибшая невеста! А я... я твой жених, жених морей; Вот мой сапфир, твоим очам подобный; А гам нас ждет и брачный наш корабль. Рихард Я угадал развязку, добрый витязь. Она твоя; возьми свою невесту, Сокровище, мне посланное Небом. Храни ее могучею рукою: В ней верное прижмешь ты к сердцу сердце. Но что? Смотри, мой рыцарь, ты совсем Запутался в сетях моей Торильды. КАМОЭНС Драматическая поэма. Подражание Гальму Действующие: Дон Лудвиг Камоэнс Дон Иозе Квеведо Кастель Бранка Васко, его сын Смотритель главного госпиталя в Лиссабоне. Тесная горница в большом лазарете лиссабонском: стены голы, кое-где обвалилась штукатурка: с одной стороны стол с бумагами и стул; с другой большие кресла и за ними, ближе к стене, полуизломанная кровать. На ней лежит Камоэнс и спит; к кровати прислонен меч; над изголовьем висит на стене лютня, покрытая пылью. С правой стороны дверь. Входит дон Иозе Квеведо вместе с смотрителем госпиталя. У последнего за поясом связка ключей, подмышкой большая книга. (1579) I Иозе Квеведо, смотритель госпиталя, Камоэнс. Квеведо Ой, ой, как высоко! Неужто выше Еще нам подыматься? Смотритель Нет, пришли. Квеведо Ну, слава Богу! я почти задохся... Так здесь он? Смотритель Здесь. Вот, сами посмотрите, Что у меня записано в реестре: Дон Лудвиг Камоэнс, десятый нумер — И на двери десятый нумер; это он. Квеведо Ну, хорошо. Да разве боле ты Об нем не знаешь? Смотритель Нет. Квеведо И никогда Об нем не слыхивал и не имеешь Об нем понятия? Смотритель Какое тут Понятие! Лишь был бы только нумер. Что нам до имени, что нам до слухов? Дон Лудвиг Камоэнс, десятый нумер — И все тут; так записано в реестре. Квеведо Ты человек, я вижу, аккуратный; И книги у тебя в порядке... (Осматривается.) Боже! В какой тюрьме он заперт; как темно, Тесно, нечисто! Стены голы; окна С решетками, и потолок так низок, Что душно. Смотритель Здесь до сих пор сумасшедших Держали: но ему так захотелось Быть одному, а этот нумер был Никем не занят — так его сюда я И перевел. Квеведо К безумным? поделом! Ты поступил догадливо; я вижу, Ты расторопный человек. Я всех бы Проклятых этих стихотворцев запер В дом сумасшедших. Тише! Кто лежит Там на кровати? уж не он ли? Смотритель Он, Синьор; он спит... Я разбужу. Квеведо Не трогай; Я подожду, пока он сам проснется. Смотритель Так оставайтесь с Богом здесь; а я Пойду: есть дело... Квеведо Хорошо, поди — И вот тебе за труд. Синьор. Смотритель Благодарю, (Уходит.) II Иозе Квеведо и Камоэнс. Квеведо Итак, я наконец его Нашел. Трудненько было мне сюда Карабкаться, и рад я, что могу Немного отдохнуть. Когда б не сын, Моя нога сюда не забрела бы; Да мой пострел совсем рехнулся; горе Мне с ним великое; не знаю сам, Что делать; с отвращеньем смотрит он На наше ремесло, и не проценты Считает — стопы, да стихи плетет, Да о венках лавровых беспрссганно И сонный и несонный бредит. Денег Ему не надобно; все для него Равно, богач ли он иль нищий; мне, Отцу, не хочет подражать, а вслед За Камоэнсом рвется... Вот тебе Твой Камоэнс, твой образец: изволь Им любоваться! Здесь, в госпитале, В отрепье нищенском лежит с своими Он лаврами — седой, больной, иссохший, дряхлы Безглазый, всеми брошенный, великий Твой человек, твой славный Лузиады Певец, сражавшийся перед Ораном И перед Цейтою. Вот, полюбуйся: Он в доме сумасшедших, позабыт Людьми, и все имущество его — Покрытый ржавчиною меч да лютня Без струн... Зачем он жил? и что он нажил? Дон Лудвиг Камоэнс, десятый нумер, И все гут — так записано в реестре... А я, над кем так часто он, бывало, Смеялся, я, которого ослом, Телячьей головой он называл, Который на вес продаю изюм, Да виноград, да в добрые крузады Мараведисы превращаю, я — Я человек богатый, свеж, румян И пользуюсь всеобщим уваженьем; Три дома у меня, и в море пягь Галер отправлено с моим товаром: За славой он пошел, я за прибытком, И вот мы оба здесь. Пускай его Мой сын увидит и потом свой выбор Пускай сам сделает. За тем-то я Сюда и взлез; пускай расскажет сыну Сам этот сумасброд, какому вздору Пожертвовал он жизнию своею... Он шевелится, охает, открыл Глаза... Камоэнс Мой сон опять был на минуту; То был не вечный сон, конец всему, Не смерть, а только призрак смерти... Кго здесь? Неужто человек? Здесь? Человек? У Камоэнса?.. Кто ты, друг? Чего Здесь ищешь? Ты ошибся... Квеведо Нет, синьор, 90 Я вас искал, и дело мне до вас Камоэнс Ах да, я и забыл, что я пишу Стихи! Вы, может быть, синьор, хотите Стихов на свадьбу иль на погребенье? Иль слов для серенады? Потрудитесь Порыться там в бумагах на столе — Там всякой всячины довольно. Я Беру недорого. Реаля два, Не боле, за пиесу. Квеведо Нет, синьор, Не то... Камоэнс Так, может быть, хотите вы, юо Чтоб я для вас особенные сделал Стихи? Нет, государь мой, я не в силах: Вы видите, я болен; я едва Таскаю ноги. (Встает и, опираясь на меч, переходит к креслам, в которые садится.) Нет ни чувств, ни мыслей; Что у меня найдется, тем и рад; Извольте взять любое из запаса. Квеведо Не за стихами я сюда пришел. Всмотрись в мое лицо, дон Лудвиг; разве Не узнаешь меня? Камоэнс Синьор, простите, Не узнаю. Квеведо Не может быть; ты должен Меня узнать. Камоэнс Не узнаю, синьор. Квеведо В Калвасе мы ходили вместе в школу. Камоэнс Мы? Квеведо Да, в Калвасе. Мы частенько там Друг с другом и дирались, и порядком Ты иногда отделывал меня. Подумай — вспомнишь: мы знакомы с детства. Камоэнс Синьор, прошу вас не взыскать; я стар, И голова моя слаба; никак Не вспомню, кто вы. Квеведо Боже мой, но, верно, Меня узнаешь ты, когда скажу, Что я Иозе Квеведо Кастель Бранка, Сын крестной матери твоей, Маркитты? Камоэнс Иозе Квеведо ты? Квеведо Да, я Иозе Квеведо — тот, которого, бывало, Ты называл телячьей головою, Которого так часто ты... Камоэнс Чего ж, Ты ищешь здесь, Иозе Квеведо? Квеведо Как Чего? Хотелось мне тебя проведать, Узнать, как поживаешь. Правду молвить, Мне на тебя невесело смотреть. Ты худ, как мертвый труп. А я — гляди, Как раздобрел. Так все идет на свете! Кто на ногах — держись, чтоб не упасть. Идти за счастьем скользко... Камоэнс Правда, скользко. Квеведо Вот ты теперь в нечистом лазарете, Больной полумертвец, безглазый, нищий, Оставленный... Камоэнс Зачем, Иозе Квеведо, Считаешь ты на лбу моем морщины И седины на голове моей, Дрожащей от болезни? Квеведо Не сердися, Друг, я хотел сказать, что времена Переменяются, что вместе с ними Переменяемся и мы. Теперь Ты уж не тот красавчик, за которым Так в старину все женщины гонялись, С которым знать водила дружбу — ты Не прежний Камоэнс. Камоэнс Не прежний, правда! Но пусть судьбой разрушена моя Душа, пускай все было то обман, Чему я жизнь на жертву добровольно Принес — поймешь ли это ты? Моим Судьей быть может ли какой-нибудь Квеведо? Квеведо (про себя) Вот еще! Как горд! когда б Не сын, тебе я крылья бы ошиб. (Вслух.) Твои слова уж чересчур суровы; Другого я приема ожидал От старого товарища. Но, правда, Ты болен, иначе меня бы встретил Ты дружелюбней. Нам о многом прошлом Друг с другом можно поболтать. Ведь детство Мы вместе провели: то было время Веселое... Ты помнишь луг за школой, Где мы, бывало, в мяч играли? Помнишь Высокий вяз... кто выше влезет? Ты Всегда других опережал. А наша Игра в охоту — кто олень, кто псарь, А кто собаки... то-то было любо: Вперед! крик, лай, визжанье, беготня... Что? помнишь? Камоэнс Помню. Квеведо А походы наши В соседний сад, и там осада яблонь, И возвращение домой с добычей? А иногда с садовником война И отступленье? Камоэнс Да; то было время Веселое! Мы были все народ Неугомонный. Квеведо Да, лихое племя! А наш крутой пригорок, на котором Лежала груда камней? Он для нас Был крепостью; ее мы брали штурмом, И было много тут подбитых глаз И желваков... Камоэнс Вот этот мой рубец Остался мне на память об одном Из наших подвигов тогдашних... Квеведо Правду Сказать, не раз могла потеха стоить Нам дорого. Вот, например, морской Поход наш но реке. Мы все устали И воротились; ты ж один... Камоэнс Да, мне Казалось, что вдали передо мной Был новый, никогда еще никем Не посещенный свет; во что б ни стало К нему достигнуть я решился; сила Теченья мне препятствовала долго Мой замысел исполнить; наконец Ее я одолел и вышел гордо На завоеванный, желанный берег... О молодость! о годы золотые!.. (Помолчав.) Дай руку мне! ты знаешь, мы с тобою В то время не были друзьями: ты Казался — но, быть может, не гаков ты, Каким тогда казался нам... Ну, дай же Мне руку; в детстве ты со мной играл, Со мной делил веселье; а теперь Туманный вечер мой ты осветил Воспоминанием прекрасной нашей Зари... Я так один — хотя б ты был И злейший враг мой, мне тебя теперь Обнять от сердца должно... (Обнимает его.) Квеведо (помолчав) Ну, скажи же, Как жил ты, что с тобой происходило С тех пор, как мы расстались? Мне отец Велел науки кончить и покинуть Калвас и в Фигуэру ехать. Там Иная сказка началась: пришлося Не об игре уж думать — о работе. Камоэнс Меня судьба перевела в Коимбру, Святилище науки; там впервые Услышал я Гомера; Мантуанский Певец меня гармонией своей Пленил, и прелесть красоты Проникла душу мне; что в ней дотоле Невидимо, неведомо хранилось, То вдруг в чудесный образ облеклось; Что было тьма, то стало свет, и жизнью Затрепетало все, что было мертвым; И мне во грудь предчувствие чего-то Невыразимого впилося... Квеведо Я, Признаться, до наук охотник был Плохой. Отец меня в сидельцы отдал Знакомому купцу; и должно правду Сказать, уж было у него чему Понаучиться: он считать был мастер. А ты? Камоэнс Промчались годы, в школе стало Мне тесно: я последовал влеченью Души — увидел Лиссабон, увидел Блестящий двор, и короля во славе Державного могущества, и пышность Его вельмож... Но я на это робко Смотрел издалека и, ослепленный Блистательной картиною, за призрак Ее считал. Квеведо Со мной случилось то же Точь-в-точь, когда на биржу в первый раз Я заглянул и там увидел горы Товаров... Камоэнс В это время встретил я Ее... О Боже! как могу теперь, Разрушенный полумертвец, снести Воспоминание о том внезапном, Неизглаголанном преображенье Моей души!.. Она была прекрасна, Как Бог в своей весне, животворящей И небеса и землю! Квеведо И со мной Случилось точно то ж. У моего Хозяина была одна лишь дочь, Наследница всему его именью; Именье ж накопил себе старик Большое; мудрено ли, что мое Заговорило сердце? Камоэнс (не слушая его) О святая Пора любви! Твое воспоминанье И здесь, в моей темнице, на краю Могилы, как дыхание весны, Мне освежило душу. Как тогда Все было в мире отголоском звучным Моей любви! каким сияньем райским 28 — 4488 4« Блистала предо мной вся жизнь с своим Страданием, блаженством, с настоящим, Прошедшим, будущим!.. О Боже! Боже!.. Квеведо Отцу я полюбился: он доволен Был ловкостью моей в делах торговых И дочери сказал, что за меня Ее намерен выдать: дочь на То Сказала: «воля ваша», и тогда же Нас обручили... Камоэнс О, блажен, блажен, Кому любви досталася награда!.. Мне не была назначена она. Нас разлучили: в монастырской келье Младые дни ее угасли: я Был увлечен потоком жизни: в буре Войны хотел я рыцарски погибнуть, Сел на коня и бился под стенами Марокко, был на штурме Цейты; Из битвы вышел я полуслепым, А смерть мне не далась. Квеведо Со мною было Не лучше. Я с женой недолго пожил: Бедняжка умерла родами... Сильно По ней я горевал... Но мне наследство Богатое оставила она, И это, наконец, кое-как стало Моей оградой. Камоэнс Все переживешь На свете... Но забыть?.. Блажен, кто носит В своей душе святую память, верность Прекрасному минувшему! Моя Душа ее во глубине своей, Как чистую лампаду, засветила, И в ней она поэзией горела. И мне была поэзия отрадой: Я помню час, великий час, меня Всего пересоздавший. Я лежал С повязкой на глазах в госпитале: Тьма вкруг меня и тьма во мне... И вдруг — сказать не знаю — подошло, Иль нет, не подошло, а подлетело, Иль нет, как будто Божие с небес Дыханье свеяло — свежо, как утро, И пламенно, как солнце, и отрадно, Как слезы, и разительно, как гром, И увлекательно, как звуки арфы -И было то как будто и во мне, И вне меня, и в глубь моей души Оно вливалось, и волшебный круг Меня тесней, теснее обнимал; И унесен я был неодолимым Могуществом далеко в высоту... Я обеспамятел: когда ж пришел В себя — то было первая моя Живая песня. С той минуты чудной Исчезла ночь во мне и вкруг меня; Я не был уж один, я не был брошен; Страданий чаша предо мной стояла, Налитая целебным питием; Моя душа на крыльях песнопенья Взлетела к Богу и нашла у Бога Утеху, свет, терпенье и замену. Квеведо Мне посчастливилось; свое богатство Удвоил я; потом ушестерил... А ты как? Что потом с тобой случилось? Камоэнс Я в той земле, где схоронил се, Не мог остаться. Вслед за Гамой славный Путь по морям я совершил, и там, Под небом Индии, раздался звучно В честь Португалии мой голос: он Был повторен волнами Тайо; вдруг Услышала Европа имя Гамы И изумилась; до пределов Туле Достигнул гром победный Лузиады. Квеведо А много ль принесла тебе она? У нас носился слух... Камоэнс Мне принесла Гонение и ненависть она. Великих предков я ничтожным внукам Осмелился поставить в образец, Я карлам указал на великанов — И правда мне в погибель обратилась: И то, что я любил, меня отвергло, И что моей я песнию прославил, Тем был я посрамлен — и был, как враг, Я Португалией моей отринут... (Помолчав.) Я муж, и жалобы я ненавижу; Но всю насквозь мне душу эта рана Прогрызла; никогда не заживет Она и вечно, вечно будет рвать Меня, как в оный миг разорвала, Когда отечество так беспощадно От своего поэта отреклося. Квеведо Ну, не крушись; забудь о прошлом; кто Не ошибается в своих расчетах? Теперь не удалось — удастся после. Камоэнс И для меня однажды солнце счастья Блеснуло светлою зарей. Когда Король наш Себастьян взошел на трон, Его орлиный взор проник в мою Тюрьму, с меня упала цепь, и Свет И жизнь возвращены мне были снова; Опять весна в груди моей увядшей Воскресла... но то было на минуту: Все погубил день битвы Алькассарской. Король наш пал великой мысли жертвой И Португалия добычей стала Филиппа... Страшный день! о, для чего Я дожил до тебя! Квеведо Да, страшный день! Уж нечего сказать! И с той поры Все хуже нам да хуже. Бог на нас Прогневался. По крайней мере, ты Похвастать счастием не можешь. Камоэнс Солнце Мое навек затмилось, и печально Туманен вечер мой. Забыт, покинут, В болезни, в бедности я жду конца На нищенской постели лазарета. Один мне оставался друг — он был Невольник; иногда я называл Его в досаде черною собакой. Но только что со мной простилось счастье, Он сделался хранителем моим: Он мне служил, и для меня работал, И отдавал свою дневную плату На пищу мне. Когда ж болезнь меня К постели приковала, день и ночь Сидел он надо мной и утешал Меня отрадными словами ласки, И, сам больной, по улицам таскался За подаянием для Камоэнса. И, наконец, свои истратив силы, Без жалобы, без горя, за меня Он умер — черная собака!.. Бог То видел с небеси... Покойся, друг, Последний друг мой на земле, в твоей Святой могиле! там тебе приютно, А на земле приюта не бывает. Квеведо (про себя) Теперь пора мне к делу приступить. (Ему.) Сердечный друг, тебе удел нелегкий Достался, нечего сказать! Ты славил Отечество, и чем же заплатило Оно тебе за славу? Нищетой. С надеждами пошел ты в путь, а с чем Пришел насад? Ровнехонько ни с чем. И вот теперь, при нашей поздней встрече, Когда твою судьбу сравню с моею, То, право, кажется — не осердися — Что выбор мой сто раз благоразумней Был твоего. Вот видишь, я богат; По всем морям товар мой корабли Развозят; а бывало, на меня Смотрел ты свысока. Сказать же правду, Хоть лаврами я лба и не украсил, Но, кажется, что на вес мой барыш Тяжеле твоего... Камоэнс Ты в барышах — Не спорю. Но на свете много есть Вещей возвышенных, не подлежащих Ни мере, ни расчетам торгаша. Лишь выгодой определять он может Достоинство; заметь же это, друг: Лавровый лист скупать ты на вес можешь, Но о венках лавровых не заботься. Квеведо (про себя) Уж не смеется ль он над нашим званьем?.. Постой, уж попадись ко мне ты в руки, Я отплачу тебе порядком. (Ему.) Ты Обиделся, я вижу; а в тебе Я искренно участье принимаю. Да я и с просьбою пришел; послушай, Оставь ты лазарет свой, сделай дружбу, Переселись ко мне; мой дом просторен; Чужим найдется много места в нем, Не только что друзьям. Ну, Камоэнс, Не откажи мне; перейди в мой дом, Ты у меня свободно отдохнешь От прошлых бед, и мой избыток Охотно я с тобою разделю... Не слышишь, что ли, Камоэнс? Камоэнс Что? что Ты говоришь? Меня к себе, в свой дом Зовешь? Квеведо Да, да! К себе, в свой дом, тебя Зову. Согласен ли? Камоэнс Жить у тебя? Но, может быть, ты думаешь, Квеведо... Нет, нет! твое намеренье, я в этом Уверен, доброе — благодарю; Но мне и здесь покойно: я доволен; Нет нужды мне тебя теснить; да в этом И радости не будет никакой. О радостях давно мне и во сне Не грезится. Квеведо Меня ты потеснишь? Помилуй, что за мысль! Ты мне, напротив, Полезен можешь быть; я от тебя Жду помощи великой. Камоэнс От меня? Ждешь помощи? И я могу тебе Полезен быть? я? я? мечтатель жалкий, Который никому и ни на что Не нужен был на свете и себя Лишь только погубить умел? Квеведо, Не шутишь ли? Квеведо Какая шутка! Сам Ты рассуди; дал Бог мне сына — ну, Уж нечего сказать, таких немного, Каков мой Васко; он до этих пор Был радостью моей, и я им хвастал И уж заране веселил себя Надеждою, что он мое богатство, Которому всему один наследник, Удвоит, мне, как должно, подражая -Ан нет, иначе вышло на поверку: Отцовским званьем он пренебрегает, В проклятые зарылся иергаменты, Ударился в стихи, в поэты метит. Камоэнс Безумство! жалкий бред! Квеведо Я то же сам Ему пою; да он не верит. Музы — Ему отец, и мать, и все земное Его богатство. Камоэнс Так мечтают все Они, но то обман... Квеведо Напрасно я Увещевал его: он слов моих И понимать не хочет. Видишь ли теперь, Как много мне ты можешь быть полезен, Дружище? Укажи ему на твой Пример, пускай узнает он, как ты, Его достойный образец, был щедро От света награжден; пусть Камоэнса Увидит он в госпитале, больного, В презренье, в нищете, быть может... Камоэнс Так Пускай меня увидит он! Пришли Его сюда; я вылечу его От гибельной мечты. Слепец! безумец! Ненужною доселе жизнь свою Я почитал; теперь мне все понятно: Им пугалом должна служить она! Квеведо Так ты его остережешь? спасешь? Камоэнс Остерегу, спасу... Пришли сто Сюда... Квеведо Он недалёко; крылья имя Твое придаст ему; через минуту Он будет здесь; и вместе с ним в мой дом Пожалует желанный гость — не правда ль? Ты будешь, друг? Камоэнс Увидим. Квеведо Ну, прости же, Любезный. (Про себя.) Слава Богу! все как должно Улажено. Лишь только б сына он На путь наставил... сам же... что за дело Мне до него!.. Пускай в госпитале Околевает. (Уходит.) III Камоэнс (один) Я устал; все силы Мои истощены; и жар и холод Я чувствую; в глазах моих темнеет; Уж не она ль? Не смерть ли, званый друг, Ко мне подходит?.. (Помолчав.) Всех я схоронил; Все, что любил я, что меня любило, Давно во гробе... Я стою один Перед своей могилою, один... И не протянет мне никто руки, Чтобы помочь в нее сойти; свалюся Туда, как чумный труп, рукой наемной Толкнутый в общий гроб. Счастлив стократно Простой поселянин! Трудом прилежным Довольный, скромный, замыслов высоких Не ведая, своей тропинкой он Идет; когда же смертный час его Наступит, он, в кругу своих, близ доброй Жены, участницы всего, что было И горького и радостного в жизни, Среди детей, воспитанных с любовью, Смиренно, тихо, ясно умирает; И всеми он любим, и, с ним прощаясь, Все плачут, и глаза ему родная Рука при смерти зажимает. Я же?.. О, как меня все обмануло! Я Жил одинок и одинок умру... Сокровищем она казалась мне В тот час, когда нас буря окружала, Когда корабль наш об утес в щепы Расшибся — да, сокровищем тогда Она, мое созданье, Лузиада, Казалась мне! и в море с Лузиадой Я кинулся, и отдал на пожранье Волнам все, все, и с гордым торжеством На берег нищим вышел... спасена Была мое созданье, Лузиада! Час роковой! погибельная песнь! Погибельный венец, мне данный славой! Для них от мирного, земного счастья Отрекся я — и что ж от них осталось? Разуверение во всем, что прежде Я почитал высоким и прекрасным... (Помолчав.) Мне холодно, и дрожь в моих костях: Последняя минута Камоэнса — И никого, чтоб вздох его принять! В прошедшем ночь, в грядущем ночь; расстроен, Разрушен гений; мужество и вера Потрясены, и вся земная слава Лежит в пыли... Что жизнь моя была? Безумство, бешенство... он справедливо Сказал: барыш мечтателя — мечта. IV Камоэнс и Васко Квеведо. Васко Здесь, сказано, могу его найти... Ах, вот он!.. Это он!.. Таким видал я Его во сне... но только бодрым, смелым, И молнии в глазах, и голова, Поднятая торжественно и гордо... Что нужды! Это он... Хотя и стар И хил, но на лице его печать Его великой песни. Камоэнс Кто тут? Васко Васко Квеведо, сын знакомца твоего, Иозе Квеведо... Камоэнс Ты? Васко Отец меня Прислал сюда, дон Лудвиг, пригласить Тебя в наш дом переселиться; там Найдешь достойное тебя жилище И дружбу... но не рано ль я пришел? Камоэнс Когда б промедлил час, пришел бы поздно. Приближься, посмотри: уж надо хмной Летает ангел смерти; для меня Все миновалось; но прими совет От умирающего Камоэнса И сохрани его на пользу жизни... Васко Ты умираешь?.. Нет, не может быть, Чтоб умер Камоэнс! Камоэнс Минуты, друг, Нам дороги; послушай, сын мой, ты, Я слышал от отца, служенью Муз Жизнь посвятить свою желаешь... правду ль Сказал он? Васко Правду, я клянуся Богом! Камоэнс Одумайся; то выбор роковой; Ты молод, и твоя душа, земного Еще не ведая, стремится к небу, И ты свое стремление зовешь Любовию к поэзии, от неба Исшедшей, как твоя душа. Но знай, Любовь еще не сила; постигать Не есть еще творить; а увлекаться Стремлением к великому еще Не есть великого достигнуть. Васко Знаю. Камоэнс Так загляни ж во глубину своей Души, и что ее бы ни влекло — Самонадеянность, иль просто детский Позыв на иодражанье, иль тревога Кипучей младости, иль раздраженье Излишне-напряженных нерв — себя, Мой друг, не ослепляй. Другие все Искусства наАм возможно ириобресть Наукою; поэта же творит — Святейшее оставив про себя — Природа; гении родятся сами; Нисходит прямо с неба То, что к небу Возносит нас. Васко Того, что происходит Теперь во мне и что я сам такое, Я изъяснить словами не могу. Но выслушай мою простую повесть: Ребенком тихим, книги лишь одни Любя, я вырос, преданный мечтанью. Мой взор был обращен во внутрь моей Души; я внешнего не замечал; Уединение имело голос, Понятный для меня; и прелесть лунных Ночей меня стремила в область тайны. На путь отца смотрел я с отвращеньем; Меня влекло неведомо к чему... Вдруг раздалась чудесно Лузиада — И стало все во мне светло и ясно; Сомненье кончилось, и выбирать Уж нужды не было... за нам, за ним! В моей душе гремело и пылало; И каждое биенье сердца мне Твердило то ж: за ним! за ним!.. И власть, Влекущая меня, неодолима. Теперь реши, поэт ли я иль нет? Камоэнс Свидетель Бог! твои глаза блестят, Как у поэта; но послушай, друг, Хотя б их блеск и правду говорил, Остановись, не покидай смиренной Тропы, протянутой перед тобою; Судьба тебе добра желает; мне Поверь, я дорогой купил ценой Признание, что счастие земное Не на пути поэта. Васко Дай его Мне заслужить — и пусть оно погибнет! Камоэнс Слепец! тебя зовет надежда славы. Но что она? и в чем ее награды? Кто раздает их? и кому они Даются? и не все ль ее дары Обруганы завидующей злобой? За них ли жизнь на жертву отдавать? Лишь у гробов, которым уж никто Завидовать не станет, иногда Садит она свой лавр, дабы он цвел Над тлением, которое когда-то Здесь человеком было и страдало, Нося торжественно на голове Под лаврами пронзительные терны. Но для того, кто в гробе спит, навеки Бесчувственный для здешних благ и бед, Не все ль равно — полынь ли над костями Его растет иль лавр... Не вся ль тут слава? Васко Я молод, но уж мне видать случалось, Как незаслуженно ее венец Бесстыдная ничтожность похищала, Ругаяся над скромно-молчаливым Достоинством! Но для меня не счастье, Не золото — скажу ли? — и не слава Приманчивы... Камоэнс Не счастье и не слава? Чего же ищешь ты? Васко О, долго, долго Хранил я про себя святую тайну! Но посвященному, о Камоэнс, Тебе я двери отворю в мое Святилище, где я досель один Доступному мне божеству молился. Нет, нет! не счастия, не славы здесь Ищу я: быть хочу крылом могучим, Подъемлющим родные мне сердца На высоту, зарей, победу дня Предвозвещающей, великих дум Воспламенителем, глаголом правды, Лекарством душ, безверием крушимых, И сторожем нетленной той завесы, Которою пред нами горний мир Задернут, чтоб порой для смертных глаз Ее приподымать и святость жизни Являть во всей ее красе небесной — Вот долг поэта, вот мое призванье! Камоэнс О молодость на крыльях серафимских! Как мало ход житейского тебе Понятен! возносить на небеса Свинцовые их души, их слепые Глаза воспламенять, глухонемых Пленять гармонией!.. Васко Что мне до них, Бесчувственных жильцов земли иль дерзких Губителей всего святого! Мне Они чужие. Для чего Творец Такой им жалкий жребий избрал, это Известно одному Ему; Он благ И справедлив; обителей есть много В дому Отца — всем будет воздаянье. Но для чего сюда Он их послал — О, это мне понятно. Здесь без них Была ли бы для душ, покорных Богу, Возможна та святая брань, в которой Мы на земле для неба созреваем? Мы не затем ли здесь, чтобы средь тяжких Скорбей, гонений, видя торжество Порока, силу зла и слыша хохот Бесстыдного разврата иль насмешку Безверия, из этой бездны вынесть В душе неоскверненной веру в Бога?.. О Камоэнс! Поэзия небесной Религии сестра земная; светлый Маяк, самим Создателем зажженный, Чтоб мы во тьме житейских бурь не сбились С пути. Поэт, на пламени его Свой факел зажигай! Твои все братья С тобою заодно засветят каждый Хранительный свой огнь, и будут здесь Они во всех странах и временах Для всех племен звездами путевыми; При блеске их, что б труженик земной Ни испытал — душой он не падет, И вера в лучшее в нем не погибнет. О Камоэнс! о, верь моим словам! Еще во мне того, что в этот миг Я чувствую, ни разу не бывало; Бог языком младенческим моим С тобою говорит: ты совершил Свое святое назначенье, ты Свой пламенник зажег неугасимо; Мне в душу он проник, как Божий луч; И скольких он других согрел, утешил! И пусть разрушено земное счастье, Обмануты ласкавшие надежды И чистые обруганы мечты... Об них ли сетовать? Таков удел Всего, всего прекрасного земного! Но не умрет живая песнь твоя; Во всех веках и поколеньях будут Ей отвечать возвышенные души. Ты жил и будешь жить для всех времен! Прямой поэт, твое бессмертно слово! Камоэнс Его глаза сверкают, щеки рдеют; Пророчески со мной он говорит; От слов его вся внутренность моя Трепещет; не самим ли Богом прислан Ко мне младенец этот?.. Ты, мой сын, Лишь о грядущем мыслишь — оглянись На настоящее и на меня, Певца твоей великой Лузиады. Смотри, как я, в нечистом лазарете, Отечеством презренный и забытый Людьми, кончаю жизнь на том одре, Где за два дня издох в цепях безумный. Таков в своих наградах свет: страшись Моей стези; беги надежд поэта! Васко Бежать твоих надежд, твоей стези Страшиться?.. Нет, бросаюсь на колени Перед твоей страдальческой постелью, На коей ты, как мученик смиренный, Зришь небеса отверстые, где ждет Тебя твой Бог, тебя не обманувший. Благодарю тебя, о Камоэнс, За все, чем был ты для моей души! И здесь со мной тебя благодарят Все современники и всех времен Грядущих верные друзья святыни, Поклонники великого, твои По чувству братья. Пусть людская злоба, Презрение, насмешка, нищета Достоинству в награду достаются — Прекрасней лавра, мученик, твой терн! И умереть в темнице лазарета Верх славы... О судьба! дай в жизни мне Быть Камоэнсом! дай, как он, быть светом Отечества и века моего 29 — 4488 Л*)1 Величием! — и все земные блага Тебе я отдаю на жертву! Камоэнс О! Клянусь моей последнею минутой, И всей моей блаженно-скорбной жизнью, И всем святым, что я в душе хранил, И всеми чистыми ее мечтами Клянуся, ты назначен быть поэтом. Не своелюбие, не тщетный призрак Тебя влекут — тебя зовет сам Бог; К великому стремишься ты смиренно, И ты дойдешь к нему — ты сердцем чист. Васко Дойду?.. О Камоэнс! ты ль это мне Пророчишь?.. Повтори ж мне, буду ль я Поэтом? Камоэнс Ты поэт! имей к себе Доверенность, об этом часе помни; И если некогда захочет взять Судьба свое и путь твой омрачится — Подумай, что своим эфирным словом Ты с Камоэнсовых очей туман Печали свеял, что в последний час, Обезнадеженный сомненьем, он Твоей душой был вдохновлен, и снова На пламени твоем свой прежний пламень Зажег — и жизнь прославил, умирая. О, помни, друг, об этом часе, помни О той руке, уж смертью охлажденной, Которая на звание поэта Теперь тебя благословляет. Жизнь Зовет на битву! с Богом! воссияй Прекрасным днем, денница молодая! А Камоэнсово уж солнце село, И смерть над ним покров свой расстилает... 780 Васко Ты не умрешь. На имени твоем Покоится бессмертье. Камоэнс Так, оно На нем покоится. Его призыв Я чувствую: я был поэт вполне. Неправедно роптал я на страданье; Мне в душу Бог вложил его — Он прав; Страданием душа поэта зреет, Страдание — святая благодать... 800 И здесь любил я истину святую, И голос мой был голосом ее; И не развеется, как прах ничтожный, Жизнь вдохновенная моя; бессмертны Мои мечты; их семена живые Не пропадут на жатве поколений. Пред Госиода могу предстать я смело. Васко Что, что с тобой?.. В эту минуту совершается видение: над головою Камоэнса является в образе молодой девы, увенчанной лаврами, с сияющим крестом на г За нею яркий свет. Камоэнс Оставь меня, мой сын! Я чувствую, великий час мой близко... Мой дух опять живой исполнен силы; 810 Меня зовет знакомый сердцу глас; Передо мной исчезла тьма могилы, И в небесах моих опять зажглась Моя звезда, мой иутеводец милый!.. О! ты ль? тебя ль час смертный мне отдал, Моя любовь, мой светлый идеал? Тебя, на рубеже земли и неба, снова Преображенную я вижу пред собой; Что здесь прекрасного, великого, святого Я вдохновенною угадывал мечтой, Невыразимое для мысли и для слова, То все в мой смертный час прияло образ твой И, с миром к моему приникнув изголовью, Мне стало верою, надеждой и любовью. Так, ты поэзия: тебя я узнаю; У гроба я постиг твое знаменованье. Благословляю жизнь тревожную мою! Благословенно будь души моей страданье! Смерть! смерть, великий дух! я слышу весть твою; Меня всего твое проникнуло сиянье! (Подает руку Васку, который падает на колени.) Мой сын, мой сын, будь тверд, душою не дремли! Поэзия есть Бог в святых мечтах земли. (Умирает.) ДРАМАТИЧЕСКИЕ ФРАГМЕНТЫ, ПЛАНЫ, КОНСПЕКТЫ Серторий и Помпей Вражда не помрачит в глазах моих героя! На поле Марсовом, в огне, в смятенье боя Сертория своим противником я чту! Но друга в нем всегда врагу я предпочту! Я зреть хотел вблизи, каков сей победитель, Сей римлян бич, сей вождь, их силы сокрушитель, С обезоруженным от ужаса челом, В беседе искренней с Помпеем — не врагом! Серторий, юноша и воин пред тобою! 10 Я не был ослеплен триумфов красотою, Числом венков, побед! Хочу открытым быть; Признанье доблестей не может посрамить! Я больше научен, Серторием сраженный, Чем прежде был, в бою никем не побежденный; Свидетель дел твоих, что делать я учусь! Наставленный тобой, с тобою я сражусь! В осадах, приступах, искусстве отступлений, В избранье мест к бою, к твердыне укреплений — Во всем ты мой пример, во всем наставник мой! 20 Ах! если б примирил ты Рим с собой! сократовы разговоры о бессмертии души Первый разговор Эхекрат. Скажи мне, Федон, видел ли ты Сократа в последнюю ми¬нуту его жизни; был ли при нем в ту минуту, когда он принял яд? Федон. Был, Эхекрат! Эхекрат. Что же говорил с вами этот великий человек? Опиши мне его кончину. Ни один из жителей Флеоции1 не случился тогда в Афи¬нах, и обстоятельства смерти Сократовой2 совсем почти нам неизвест¬ны. Здесь говорили только: Сократ выпил яд! Не стало Сократа! Более ничего не знаем. Федон. Можно ли? Но разве никто вам не описывал обстоятельств его осуждения ?3 Эхекрат. Они известны нам, Федон! Но мы удивлялись, отчего так долго смертный приговор его не был исполнен? Какая причина этого необыкновенного замедления? Федон. Совсем нечаянная, Эхекрат! Корабль, отправляемый ежегод¬но афинянами в Делос, увенчан был накануне самого того дня, в кото¬рый осудили на смерть Сократа. Эхекрат. Какой корабль? Федон. Тот самый, на котором, как говорит предание, Тезей невре¬димо возвратился из Крита с афинскими юношами. Афиняне, умоляя Аполлона о сохранении сих жертв, дали обет посылать каждый год на этом корабле богатые дары в Делос. Молитва была услышана, и с тех пор дары посылаются ежегодно. Таков обычай. При отправлении ко¬рабля жрец Аполлонов украшает корму его венцом; и сим обрядом на¬чинается праздник Феории, который должен продолжаться до тех пор, пока корабль не возвратится из Делоса в Пирей. Во все продолжение празднества Афины не могут осквернены быть пролитием крови, и ни один преступник не казнится смертью4. Таким образом, если против¬ные ветры замедлят возвращение корабля, преступники могут про¬жить весьма долго. Я сказал уже, что обряд увенчания совершен был накануне осуждения Сократова; и вот почему смертный приговор его не был так долго исполнен. Эхекрат. Но в последний день, Федон? Скажи мне, что происходи¬ло? что говорил этот великий человек? что делал? Кто из друзей нахо¬дился при нем в минуту кончины? Или может быть архонты никому не позволили его видеть, и рука друга не закрыла померкнувших его глаз? Федон. Напротив, Эхекрат, многие из друзей при нем находились. Эхекрат. Опиши же мне как можно обстоятельнее это печальное происшествие. Федон. Охотно, Эхекрат! Воспоминать о моем Сократе, говорить об нем или слышать всего для меня усладительнее. Эхекрат. Рассказывай. Федон. И я был в этот день неотлучно от Сократа, но чувство, не¬изъяснимо тягостное, обременяло мою душу. Я не могу назвать его тою скорбью, тем горестным стеснением, которые ощущаем мы в серд¬це, когда обожаемый друг в наших объятиях умирает. Нет, Эхекрат, этот человек казался мне счастливым, достойным зависти, столь крот¬ко, столь безмятежно встречал он час смертный, столь мирно в послед¬ний раз беседовал со своими друзьями. Ничто не являло в нем умира¬ющего, безвременно и против воли влекомого на мрачные брега Орка мы видели сущего бессмертного, видели мудреца, полного доверия к Промыслу, веселым оком смотрящего на предел жизни, уже постигше¬го приготовленное для него блаженство. Короче, Эхекрат, я не мог смо¬треть на него с тем болезненным состраданием, которое производит в нас человек обыкновенный, постигнутый и побеждаемый смертью. Но должен признаться, что разговор нашего учителя не имел уже для нас в это время обыкновенной своей прелести, какое-то непостижимое прискорбие смешано было с нашим наслаждением; беспрестанно раз¬давалось в наших сердцах: скоро лишимся его навеки! Наши черты еже¬минутно изменяемы были противуположными чувствами. Иногда мы смеялись, иногда плакали, нередко на устах наших появлялась улыб¬ка в то время, когда глаза паши были еще полны слез. Но всех в этом случае превосходил Аполлодор0. Ты знаешь его младенческую чувстви¬тельность? Всякое впечатление действовало на него вдвое сильнее; он восхищался, когда мы смеялись, и утопал в слезах, когда мы еще толь¬ко расположены были плакать. Горесть его трогала почти более, неже¬ли близкая разлука с нашим Сократом. Эхекрат. Кто же кроме вас находился еще в темнице? Федон. Из здешних: Аполлодор, Критобул с отцом, Гермоген, Эпи-ген, Антисфен, Ктезипи, Менексен и еще некоторые: Платон, кажется мне, был болен. Эхекрат. А кто из иногородних? Федон. Фивяне Симмиас, Цебес и Федондес; Мегарийцы: Эвклид и Терпсион. Эхекрат. А Клеомброт и Аристиип7? Федон. Они находились в Эгине8. Эхекрат. Начинай же, Федон! Я слушаю. Федон. Во все пребывание Сократа в темнице посещали мы его еже¬дневно, собравшись в той судилищной храмине, в которой объявлен был ему смертный приговор. Она примыкает к самой темнице. Там ожидали мы, чтобы ее двери для нас отворились; потом входили к Со¬крату, с которым уже не разлучались до самой ночи. В последнее утро собрались мы ранее обыкновенного, ибо узнали накануне, что священ-ный корабль возвратился из Делоса. Нас встретил один из тюремщи¬ков, тот самый, который всегда отворял для нас дверь темницы; он про¬сил нас несколько времени помедлить, ибо одиннадцать судей9, сказал он, пошли теперь к Сократу, дабы освободить его от оков и известить, что смертный его приговор должен быть в тот же вечер исполнен. На¬конец нам позволили войти в темницу. Сократ, с которого уже сняли цепи, лежал на постели; Ксантиппа10 (ты знаешь ее) сидела подле него в безмолвной печали и держала на коленях сына. Увидя нас, она зарыда¬ла... «Ах, Сократ! — воскликнула она, — друзья твои ныне в последний раз тебя посещают, ныне расстаешься с ними навеки». И слезы лились из глаз ее ручьями. Сократ оборотился к Критону11. «Мой друг, — ска¬зал он, — вели отвести ее домой!» Критоновы служители вывели Ксантиппу; она рвалась и била себя в грудь. Наши сердца терзались. Сократ привстал и, сев на кровать, на¬чал потирать рукою ту ногу, которая была скована. «Друзья мои, — ска¬зал он, — то, что люди называют приятным, кажется для меня удиви¬тельною загадкою! С первого взгляда мы готовы почитать его противу-положностью неприятного, ибо для человека одна и та же вещь не мо¬жет быть в одно время и приятною, и неприятною. Но мы, несмотря на это, находим его непосредственно вслед за другим, ему противуно-ложным; что они, сходны будучи, утверждены на двух противных кон¬цах. Подумаешь, жаль, что не Эзоп12 сделал это замечание. Он мог бы рассказать нам следующую баснь. «Богам угодно было соединить про¬тивные чувства! Долго усилия их были безуспешны. Наконец боги по-решились утвердить их на двух противуноложных концах, и с того вре¬мени одно непосредственно следует за другим!» Таково точное мое чув¬ство в эту минуту: оковы причиняли мне боль, теперь это болезненное ощущение оборотилось в приятное». «Очень рад, что ты мне напомнил о Эзопе, — воскликнул Цебес. — Нам сказывали, что ты занимался в темнице сочинением стихов, пере¬ложил в стихи несколько Эзоповых басен и сочинил Аполлону гимн. Правда ли это? Многие, и в особенности поэт Эвен1*, любопытствуют узнать, что побудило тебя сочинять стихи, которых, как известно, ты никогда не писал прежде? Что должен я отвечать Эвену?» «Скажи ему, Цебес! что я не имел намерения быть сто соперником в стихотворстве, зная, как это трудно; я хотел только оправдать одно пророческое сновидение, с которым во всю жизнь и мысли и поступки свои согласовать старался. Несколько раз божественный голос говорил мне во сне: Сократ, старайся усовершенствовать себя в музыке14. До сих пор это таинственное увещание казалось мне простым поощрением к деятельности. Мой сон, так думал я, ничего нового мне не предписы¬вает; мудрость есть превосходнейшая музыка, и в ней старался я всег¬да себя усовершенствовать: от меня требуют, чтобы я питал и усиливал любовь к мудрости, чтобы душа моя в сей превратности к ней не охла¬дела. Но здесь в темнице пришло мне на мысль, что божество повеле¬вало мне заниматься обыкновенною музыкою, и я имел довольно досу¬га, дабы исполнить это требование: я начал похвальною песнью тому божеству, которого праздник продолжил *мою жизнь. Потом, подумав, что вымыслы, а не одни нравственные идеи составляют сущность поэ¬зии, и, не имея дара вымышлять, решился воспользоваться изобрете¬ниями чужими, и переложил в стихи несколько Эзоповых басен. Вот история моего стихотворства. Перескажи ее Эвену, а я прощаюсь с ним мысленно. Если он благоразумен, то будет желать как можно скорее за мною последовать. Я же, как видно, сегодня ввечеру отправлюсь в свое путешествие». «И ты желаешь, — сказал Симмиас, — чтобы Эвен за тобою последо¬вал? Наперед угадываю, что он не будет благодарить тебя за такое же¬лание». «Но разве Эвен не мудрец?» «Да! Он имеет право на это титло». «Игак, я уверен, что он меня поймет и будег одинакого со мною мне¬ния. Он сам не наложит на себя рук, ибо знает, что это не позволено, но...» «Я не понимаю тебя, Сократ! — воскликнул Цебес. — Ты говоришь, что не позволено себя лишить жизни, и в то же время утверждаешь, что мудрый должен охотно расстаться с жизнью!» «Как, Цебес! И ты, и Симмиас слушали наставления мудрого Фило-лая15. Разве никогда не рассуждал он с вами об этом важном предмете?» «Почти никогда, Сократ!» «Удивляюсь! Но я рассматривал его со многих сторон и готов сооб¬щить вам некоторые свои мысли. К тому же, друзья мои, всякий путе¬шественник должен наперед осведомиться о той земле, которую он по¬сетить намерен. Я собрался в путь и считаю весьма полезным посвятить несколько времени разговорам о той неизвестной для нас стране, в ко¬торую переселюсь нынешним же вечером». «Спрашиваю, — сказал Цебес, — почему самоубийство почитают не-позволенным? Правда твоя, Сократ! И Филолай, и некоторые другие учители утверждали это мнение, но они почти никакими доказатель¬ствами его не подкрепляли». «Посмотрим, не удастся ли нам заступить место Филолая и предста¬вить несколько доказательств. Так, Цебес! Я говорю, я утверждаю, что самоубийство ни в каких обстоятельствах жизни позволено быть не мо¬жет! Мы знаем, что есть люди, для которых смерть была бы истинным благом. Но ты удивишься, когда скажу тебе, что и сии несчастные, сле¬дуя правилам чистой нравственности, должны не из собственной, а из чужой, благодетельной руки принять это благо; должны не похитить его и ожидать с мирным терпением!!!» Цебес улыбнулся. «Сократ! — сказал он. — Эту загадку может по¬нять и разрешить один всевышний Юпитер!» «Напротив, Цебес! я не думаю, чтобы это трудно было и для просто¬го смертного! В таинствах наших16 называют человека стражем, кото¬рый не может без отпуска сойти с своего места: мысль правильная, хотя не совсем понятная; можно подкрепить ее ясными доказательствами рас¬судка. Предположим, что вы вместе со мною признаете богов — или, друзья мои, скажу: Бога? Ибо кого могу в эту минуту страшиться — признаете Бога нашим владыкою, а нас его собственностью, а целью Божественного провидения общее наше благо! Ясно ли для вас это по¬ложение?»17 «Ясно, Сократ!» «Но подданный, покровительствуемый добрым господином, не стано¬вится ли виновен, когда благодетельным его намерениям противится?» «Конечно!» «А ежели сверх того в душе своей он не совсем далек от добродете¬ли, то не должен ли он с живым наслаждением исполнять желания сво¬его владыки и тем более, что он находит их согласными с собственным своим благом». «Несравненно, Сократ!» «Скажи мне, Цебес! Всевышний творец, вселив разумное существо в чудесное здание тела, какое имел намерение? худое или доброе?»18 «Без всякого сомнения, доброе!» «Конечно! Ибо, действуя с намерением злым, он изменился бы в сво¬ей неизменной сущности, которая есть благость всесовершенная! А что такое Бог изменяющийся и непостоянный?» «Чудовище, Сократ! Божество баснословное, искажаемое грубым во¬ображением черни!» «Но Бог, устроивший наше тело, одарил его и силами, которые под¬крепляют его, берегут и предохраняют от разрушения преждевремен¬ного. И сии хранительные силы, Цебес, даны нам без сомнения с наме¬рением благодетельным?» «Может ли быть иначе?» «Следственно, и для нас, как для подданных, верных своему влады¬ке, священная должность — сообразоваться с его намерениями, способ¬ствовать их совершению, не полагать им насильственным образом ни¬какой преграды, сколько можно согласовывать с ними свободные свои действия19. И потому-то, Цебес, наименовал я мудрость превосходнейшею му¬зыкою, ибо она научает нас и мысли и действия располагать таким об¬разом, чтобы они совершенно согласовывались с намерениями нашего верховного владетеля. И если музыкою называем мы искусство чрез соединение слабого с сильным, нежного с грубым и неприятного с приятным производить сладостную гармонию, то, без сомнения, мудрость есть музыка превос¬ходнейшая и совершенная, ибо она научает нас не только собственные мысли и действия согласовать между собою, но также и действия су¬щества конечного с намерением бесконечного, и мысли ограниченно¬го обитателя земли с мыслями вездесущего и всезнающего приводить в чудесную и величественную гармонию. О Цебес! И безрассудный смертный дерзнет разрушить сию восхитительную гармонию!»20 «О Сократ, какие высокие мысли!» «Теперь скажи мне, мой друг! Силы природы не суть ли служители Божества, исполняющие его повеление?» «Конечно!» «Они провозвестники21 воли Божества; в них, внимая им, мы узнаем ее гораздо вернее, нежели рассматривая внутренности волов, принесен¬ных на жертву, ибо то самое, что кажется для нас целью созданной силы, должно быть необходимо и целью самого Создателя. Не так ли?» «Без сомнения!» «Следовательно, пока сии провозвестники верховной воли нам го¬ворят, что сохранение нашего бытия есть цель Создателя, по тех пор и мы обязаны свободные свои действия согласовать с этою целью, по тех пор и мы не имеем права сопротивляться хранительным силам нашей натуры и полагать препятствия служителям Божества в действиях им предназначенных. Мы дотоле остаемся подчинены этой обязанности, пока сам Творец, посредством сих же провозвестников, не скажет нам, что мы должны разлучиться с жизнью». «Я совершенно убежден, — сказал Цебес. — Но мнение твое, что каждый мудрец должен умирать с удовольствием, кажется мне и те¬перь загадкою. Если правда, что мы принадлежим Божеству и что оно печется о нашем благе, то мысль твоя сама собою уничтожается! О Со¬крат! Могу ли я не печалиться, выходя из подчинения доброму влады¬ке? Пускай прельщают меня надежды, что смерть возвратит мне свобо¬ду, что я за гробом не буду никому кроме самого себя покорствовать! На что мне такая свобода? Юноша, в летах неопытности и неблагоразу¬мия, будет ли счастливее руководствуемый собственным бессмыслием, нежели под надзором попечителя совершенно мудрого! И скажи мне, безрассудно ли стремление к такой неограниченной свободе, благораз¬умно ли не терпеть над собою никакой благодетельной власти? Нако¬нец, я думаю, что всякий, одаренный рассудком, охотно должен под¬чинить себя мудрейшему. А из того, что сказано мною выше, не следу¬ет ли, что глупый скорее нежели мудрец должен радоваться приближе¬нию смерти!»22 «И я принужден согласиться с Цебесом! — прибавил Симмиас, — му¬дрый не может без прискорбия выйти из подчинения доброму власти¬телю. Я даже уверен, что Цебес, утверждая это мнение, думал о тебе, Сократ! Изъясни нам, как можешь с таким равнодушием и спокойстви- ем ем покидать своих друзей, которые, разлучившись с тобою, осиротеют! Как можешь без скорби отрешиться от покровительства такого влады¬ки, в котором ты сам научил нас обожать существо благое и верховно мудрое». «Я замечаю, Симмиас, что меня обвинили и что я непременно дол¬жен оправдываться». «Непременно». «Согласен. И буду стараться, чтобы моя теперешняя защититель¬ная речь была усладительнее той, которую говорил я перед моими су¬диями23. Слушайте меня, Симмиас и Цебес! Когда бы, стремясь за пределы гроба, не имел я надежды остаться под надзором того же благодетель¬ного попечителя, который хранил меня на земле, и встретиться с бла¬женствующими душами мертвых, которых сообщество восхитительнее всякого земного союза, то, без сомнения, было бы великое безумство не бояться смерти и произвольно в ее объятия стремиться. Но знайте, что меня никогда не покидала сия ободрительная надежда21. Послед¬него не осмеливаюсь решительно утверждать, но, друзья мои, я верю и верю как собственному бытию своему, что провидение моего Создате¬ля и там будет надо мною. Я не могу унывать, что разлучаюсь с жизнью, ибо я знаю, что с нею не все для меня прекратится. За сею ничтожною жизнью последует другая, для добродетельных блаженнейшая, неже¬ли для порочного». «О Сократ, — сказал Симмиас, — не уноси с собою в гроб сей восхи¬тительной надежды! Не заключай ее в глубине души! Раздели твою бо¬жественную веру с друзьями! Да будет она для них священным наслед¬ством Сократа». «Исполню ваше желание. Но замечаю, что Критон давно собирается что-то сказать мне. Говори, мой друг». «Не я, Сократ, а этот человек, которому надлежит приготовить тебе яд. Он требует, чтобы я тебя воздержал от разговоров. Ты можешь раз¬горячиться, и тогда отрава не гак скоро подействует». «Скажи ему, чтобы он перестал беспокоиться; пускай приготовляет яду на три приема, если почитает это нужным. Предмет, которым те¬перь занимаюсь, гораздо для меня важнее; я должен пред судилищем друзей моих изъяснить, как человек, поседевший с любовью к мудро¬сти, может быть весел в последнюю минуту свою при усладительной надежде на верховное блаженство по смерти. Симмиас и Цебес, я от-крою вам те мысли, на которых основана моя вера. Немногие знают, друзья мои, что человек, преисполненный истинною любовью к мудро¬сти, на то единственно употребляет всю жизнь свою, чтоб познакомить¬ся с смертью, чтоб научиться умереть25. Ибо к сему предмету ведет нас истинная мудрость. Какая же безрассудность, мои друзья! устремлять мысли и все желания свои к одной цели и потом приходить в смятение или печалиться, как скоро к этой цели достигнешь!» Симмиас улыбнулся. «Сократ, мог ли я вообразить, чтобы в эту ми¬нуту способен я был смеяться. Что, если услышали тебя афинцы? Мы знаем, сказали бы они, что истинные мудрецы желают знакомства с смертью, потому и старались доставить им скорее это знакомство». «Знают, Симмиас? Нет, мой друг, они этого не знают! Они не име¬ют и не способны иметь понятия о той смерти, к которой стремится, ко¬торой желает удосгоиться мудрый! Но оставим их! Я говорю теперь с моими друзьями! Скажите, можно ли с надлежащею точностью изъяс¬нить, что такое смерть?» «Можно, Сократ!» — сказал Симмиас. «Конечно. И что иное смерть, как не разлука души с телом? Не тог¬да ли она бывает, когда с телом душа, а тело с душою разрывают союз, когда они отделяются друг от друга. Или не знаешь ли другого точней¬шего изъяснения?» «Не знаю!» «Обдумай, Симмиас, сходно ли в этом случае понятие твое с моим! — Ты соглашаешься! Я спрашиваю: истинный друг мудрости будет ли привязан к наслаждениям чувственным, будет ли, например, думать о пище роскошной, о вкусных напитках?» «Нет!» «Будет ли предан любострастию?» «Никогда!» «Наконец: будет ли он любить роскошь в одежде или, довольствуясь необходимым, пренебрежет излишнее?» «Мудрый не должен заботиться о том, без чего может легко обойтись». «Скажем другими словами: мудрый удаляет от себя все заботы о теле, дабы свободнее заниматься душою. Следовательно, он отличается от прочих людей особенно в том, что не ограничивает он мыслей сво¬их одними телесными нуждами, но более напротив старается отвлечь душу свою от сообщества с телом». «Так кажется!» «Но, Симмиас, толпа людей будет проповедовать тебе, что тот недо¬стоин жизни, кто не старается вкушать ее наслаждений. Для них стремиться к смерти значит отказываться от чувственной жизни и наслаждений телесных. Скажу более. Тело не препятствует ли весьма часто действиям мысли, и может ли тот надеяться успеха в при¬обретении мудрости, кто не привык отвлекать себя от предметов чув¬ствснных? Я объясняюсь: впечатление зрения или слуха в ту минуту, когда оно производится в нашей душе предметами, есть не иное что, как ощущение отдельное, но еще не истина, ибо сия последняя должна быть из них извлечена рассудком. Не так ли?» «Конечно!» «Но и сему отдельному ощущению нельзя еще верить; нами чувства обманчивы — говорят стихотворцы20 — чувства наши ничего ясно не могут постигнуть. Все видимое и слышимое нами весьма беспорядочно и смут¬но. Если же сии два точнейшие чувства, зрение и слух, не могут добав¬лять нам верных понятий, то можно ли говорить о прочих, грубейших и менее совершенных? Что же должна сделать душа, дабы достигнуть к истине? Положиться на чувства? Но чувства ее обмануты. Итак, мыс-лить, судить, заключать, изобретать! И сими способами сколько мож¬но стараться проникнуть в настоящую сущность вещей. Друзья мои, в какое время размышляем мы с наибольшим успехом?27 Я думаю, тог¬да, когда ни зрение, ни слух, ни приятные, ни неприятные впечатле¬ния нам о бытии нашем не вспоминают. Тогда и душа отвращает вни¬мание свое от тела, тогда отделяется она, сколько возможно, от вредно¬го с ним сообщества, дабы, погрузившись в самое себя, рассматривать не чувственную наружность, но самое существо, не впечатления, в том виде, в каком они приобретаемы нами, rto то, что в сих впечатлениях справедливого заключается». «Правда!» «И вот новый случай, в котором душа мудреца должна сколько воз¬можно отделять себя от тела!» «По-видимому!»28 «Я постараюсь представить это всем с большею ясностью. Скажи мне, Симмиас, то, что мы называем совершенством Всевышнего, есть ли одна только отвлеченная мысль, не знаменующая никакого бытия отдельного, или нечто существенное, вне нас обретаемое?» «Существенное, вне нас обретаемое, не ограниченное^ словом, такое, чему преимущественно бытие приписуется». «А высочайшая благость, высочайшая мудрость? Имеют ли и они в себе что-нибудь существенное?» «Без сомнения! Они существенные, неотъемлемые качества суще¬ства всесовершенного». «Но кто же научит нас понимать это существо? Телесные очи, каким оно никогда не представлялось?» «Никогда, Сократ!» «Мы не могли ни слышать его, ни осязать; никакое внешнее чув¬ство не сообщило нам понятия о мудрости, добре, совершенстве, кра- соте, мысленной силе и т. д. И, несмотря на это, мы знаем, что все это вне нас существует. Кто же мне скажет, какими средствами приобрели мы сии понятия?»29 «Оставим это всезнающему Юпитеру», — отвечал Симмиас. «Как, друзья мои? Когда бы в ближней комнате заиграла приятная флейта, неужели бы вы [не] поспешили войти в нее, дабы увидеть того Орфея, который так сильно растрогал вашу душу?» «Теперь, вероятно, мы этого не подумали бы сделать, — сказах Сим¬миас. — Что может сравниться с тою гармониею, которая в эту минуту нас восхищает». «Смотря на превосходное произведение живописи, — продолжал Сократ, — мы желаем узнать живописца. Но, друзья мои, внутри нас за¬ключается образ превосходнейший, образ, которому подобного ни че¬ловеческое, ни божеское око никогда не видало: образ верховного со¬вершенства, добра, мудрости, красоты и т. д. А мы? Друзья, мы и не ду¬маем узнать того живописца, который начертал сию восхитительную картину»30. «Я слышал, — сказах Цебес, — нечто от Филолая, что в этом случае могло бы служить удовлетворительным объяснением». «Позволь нам, друзьям твоим, участвовать в наследстве мудрого Фи¬лолая!» «Если только не будет для них приятнее изъяснение Сократово. Впрочем, я готов пересказать, что знаю. Понятия о вещах бестелесных, говорил мне Филолай, получила душа не посредством внешних и гру¬бых чувств; но сама из себя, рассматривая собственные действия, по¬знакомилась чрез то с собственною сущностью и собственными каче¬ствами. И Филолай изъяснял это стихотворным вымыслом: позволим себе, говорил он, заимствовать у Гомера те два сосуда, которые, по сло¬вам его, "стоят в преддверии Зевесовых чертогов"31, но в то же время осмелимся наполнить их не счастьем и несчастьем, но сосуд, стоящий на правой стороне, сущностью совершенства, а стоящий на левой — сущ¬ностью несовершенства и недостатков. Всемогущий Юпитер, намерева¬ясь сотворить дух, почерпает в обоих сосудах, и, бросив взор на вечную судьбу, творит по данной ею мере смесь совершенства и недостатков, которая должна служить основанием создаваемого духа. Потому-то между бесчисленными родами духов существует близкое сходство, ибо все они в одних и тех же сосудах почерпнуты; и все различие между ими состоит только в смеси. И следственно, когда наша душа, которая равномерно есть не иное что, как смесь совершенного с недостаточ¬ным, самое себя рассматривает, то получает она понятие о сущности ду¬хов, вообще о могуществе и бессилии, совершенстве и несовершенстве, о разуме, мудрости, силе, намерении, красоте, справедливости и, нако¬нец, обо всем бестелесном, чего при одном только действии внешних чувств она никогда не могла бы постигнуть32». «Несравненно! — воскликнул Сократ. — О Цебес, и ты, обладая та¬ким сокровищем, медлил его разделить со мною! Если понимаю, дру¬зья мои, мнение Филолая, то душа наша, рассматривая самое себя, по¬лучает понятие о духах, с нею сходных? Не правда ли?» «Правда!» «А понятия о вещах бестелесных извлекает она из раздробления соб¬ственных способностей, которым, дабы точнее их различать, дает осо¬бенные наименования?» «Так». «Но из чего же извлекает она понятие о существе высшем, напри¬мер, о Демоне?»33 Мы все молчали. Сократ продолжал: «Если я совершенно понял Фи¬лолая, то думаю, что душа, не будучи способна приобрести понятия пол-ного о существе, ее превышающем, о качествах более совершенных, не¬жели ее качества, способна однако вообразить возможность такого су¬щества, которому в сравнении более дано превосходства и менее не¬достатков, которое, дабы выразить все одним словом, ее совершеннее. Но, может быть, Филолай объяснял это совсем иначе?» «Нет!» «Я продолжаю. Из того, что сказано мною выше, следует, что душа наша о существе всевышнем, о совершенстве всевышнего имеет одну только тень представления™. Сущность его не может быть объемлема ею во всей ее необъятности; но она рассматривает собственную свою сущ¬ность; то, что находит в ней истинного, доброго, совершенного, отде¬ляет она мысленно от недостаточного и низкого и наконец приобрета¬ет понятие о таком существе, которое есть чистая истина, чистое добро, чистое совершенство». Аполлодор, повторявший до сего времени все Сократовы слова ше¬потом, не мог здесь воздержать своего восхищения и начал говорить громко: чистая истина, чистое добро, чистое совершенство! Сократ продолжал: «Теперь, друзья мои, видите ли, на какое рассто¬яние мудрый должен отступиться от грубых телесных чувств и их пред¬метов, когда желает приобресть то понятие, в котором заключено для нас счастье прямое, понятия о существе возвышенном и совершенном. Преследуя рассудком сие высокое понятие, он должен заградить и слух свой и взор для впечатлений внешних, отдалить от себя всякую скорбь и всякое удовольствие чувственное; словом, если возможно, совершен-но забыть о теле, дабы тем беззаботнее одними способностями души и внутренними их действиями себя ограничить. При сих рассматрива¬ниях тело есть не только бесполезный, но и вредный товарищ ума, за¬нимающегося не цветом и величиною, не звуком и движением, но име¬ющего в предмете нечто такое, что все возможные цвета и величины, движения и звуки, что всех возможных духов яснейшим образом себе представляет и во всех возможных порядках создать способно. Скажи¬те, друзья! Тело в таком путешествии не есть и самый обременитель¬ный сопутник?» «Какие возвышенные истины, Сократ!» «Прямые искатели мудрости должны, если не ошибаюсь, в этом случае согласиться со мною. Они должны говорить друг другу: "Осте¬регись! Эта стезя ведет к заблуждению; она отдалит нас от ума, и мы сами разрушим свои надежды. Мы знаем, что истина есть главный предмет наших желаний, но пока будем влачиться но земле под тяже¬стью нашего тела, пока наша душа одержима будет сею земною зара¬зою, по тех пор нет возможности удовлетворить нашему желанию. Мы ищем истины, но тело отнимает у нас всю свободу, нужную для совер¬шения сего важного подвига. Мы не должны заботиться о его сохра¬нении. Завтра терзают его недуги, снова мешающие нам предавать¬ся мысли; далее надежды, желания, страхи, любовь, прихоти безрас¬судные и тому подобное рассеивают нас, ежеминутно переманивают наши чувства от одной суетности к другой и принуждают нас страдать в отдалении от мудрости, единственного предмета наших желаний! Кто производит брань, возмущение, распрю и несогласие в обществах человеческих? Кто, если не тело и его ненасытимые желания? Алч¬ность и корысть есть мать беспокойства и беспорядков, а наша душа никогда не могла бы алкать собственности, когда бы не была принуж¬даема удовлетворять гладным желаниям сообщника своего тела. Та¬ким образом, наше время по большей части не в нашей воле, и мы редко имеем досуг для мудрости. Тебе удалось уловить свободную ми¬нуту, и ты уже готовишься обнять желанную истину. Что же? Опять препинает тебе дорогу разрушитель твоего счастья, тело; наместо ис-тины показывает оно тебе свои тени, а чувства окружают тебя свои¬ми обольстительными призраками, наполняют душу твою смятением, сумраком, леностью, суемудрием. О друзья мои! душа наша среди та¬кого всеобщего бунта может ли спокойно предаваться размышлени¬ям, может ли постигнуть истину? Нет, невозможно! Мы должны ожи¬дать минут блаженнейших, минут тишины внешней и спокойствия внутреннего, в которые мы совершенно можем забыть тело и око ду-ховное обратить на истину. Но как же редки и быстротечны сии дра¬гоценные минуты! 30 — 4488 467 Из всего сказанного мною выше следует, что мы не прежде, как по¬сле смерти достигнем мудрости, единственного предмета наших жела¬ний. В сей жизни мы не должны ласкать себя часто надеждою45, ибо если душа наша в срюзе с телом не может постигать истину в надле¬жащей ясности, то или нам суждено никогда ее не постигнуть, или мы постигнем ее по смерти, когда наша душа, расставшись с телом, не бу¬дет замедляема им в преследовании истины. Итак, дабы предуготовить себя в сей жизни к сему восхитительному знанию, должны мы ограни¬чить требования тела одним необходимым, должны противуборство-вать его прихотям-46 и в ожидании той минуты, в которую всевышнему угодно будет даровать нам свободу, как можно чаще упражнять себя в размышлении. Тогда можем надеяться, что, разлученные с заблужде-ниями тела, будем чистейшими чувствами созерцать источник истины, существо всевышнее и совершенное, а вместе с нами увидим других, одинакое с нами блаженство вкушающих". Таков должен быть язык прямых искателей мудрости, когда они друг с другом о главном предмете жизни своей беседуют; таково же должно быть и ваше мнение. Или, Цебес, не понимаешь ли ты это как-нибудь иначе?» «Нет, Сократ, я совершенно с тобою согласен!» «Скажи же мне: тот, кто нынче за мною последует, не должен ли сме¬ло надеяться, что там, куда переселит нас смерть, он скорее и той цели достигнет, к которой с таким нетерпением в сей жизни стремился?» «Конечно!» «Следственно, с веселою надеждою могу ныне отправиться в свое пу¬тешествие, а со мною и всякий искатель мудрости, если только он напе¬ред знает, что, не очистив себя и не приготовясь, не можно приобщить¬ся таинствам мудрости. Но я сим очищением называю не иное что, как отдаление души от чувственного, ее постоянное упражнение в рассматривании собствен¬ной сущности и качеств, словом, ее непрестанное старацие как в здеш¬ней, так и в грядущей жизни, освободиться от оков чувственности, дабы свободнее себя рассматривать и чрез то скорее достигнуть к по¬знанию истины. Далее. Смерть, сказали мы, есть разлука тела с душою?»37 «Так!» «Следовательно, истинные искатели мудрости все силы свои употре¬бляют на то, дабы научиться умереть? Не правда ли?» «Так, кажется!» «Теперь скажите! Человек, который старался бы во все продолже¬ние жизни учиться умереть, и стал бы печалиться, когда бы почувство¬вал приближение смерти, не показался бы вам безумцем, достойным презрения? О Симмиас, последняя минута жизни должна быть для ис¬тинного мудреца не ужасна, а вожделенна. Ибо в сию минуту кончится товарищество души его с телом, товарищество, всегда обременитель-ное, ибо оно единственно, что препятствует ему достигнуть к прямо¬му назначению бытия38. Для чего же, друзья мои, трепетать и скор¬беть, когда наступает конец наш? Напротив, с бодростью, с мирным весельем должны мы устремиться туда, где все любезное, разумеется, мудрость нас ожидает, где мы избавлены будем от ненавистного това¬рища, причиняющего нам столь много печали. Как, Симмиас, чело¬век обыкновенный, человек, осужденный влачить все дни свои во мра¬ке невежества, потеряв жену или детей, ничего с такою силою, с та¬ким нетерпением не желает, как переселиться в тот мир, где надеет¬ся опять увидеться с любезными ему существами, а те, которые имеют верную надежду, что их любезнейшее нигде в таком восхитительном виде взорам их не представится, как в том мире, те приходят в ужас, трепещут, пускаются в свой путь с отвращением? О нет, мои друзья, мудрец, ужасающийся смерти, кажется мне чудовищем, существом не¬естественным!» «Превосходно, Сократ. Несравненно!» «Бледнеть и трепетать, когда мы слышим призывание смерти, не есть ли это верный признак, что мы не к мудрости, но к чувственности или к корысти, или к почестям, или вместе ко всем трем привязаны!» «Необходимо!» «Спрашиваю, кому более мудрого прилична добродетель, именуе¬мая мужеством}» «Никому». «А умеренностью, сею добродетелью, заключающеюся в способности обуздывать желания и сохранять чистоту нравственную, быть скромным в поступках — не тот же ли преимущественно обладает, кто не заботит¬ся о чувственности, кто исключительно одною мудростью пленяется?» «Согласен». «Но Цебес, мужество и умеренность прочих людей должны пока¬заться нам безрассудными, когда рассмотрим их со вниманием»'50. «Объяснись, Сократ!» «Тебе известно, что смерть для большей части людей кажется вели¬чайшим бедствием». «Так». «Сии так называемые мужественные люди, умирая бесстрашно, дока¬зывают нам только то, что они опасаются большего бедствия». «Не иначе». «Другими словами, все мужественные, исключая одного истинного мудреца, неустрашимы единственно от страха. Но такого рода неустра¬шимость не кажется ли вам совершенно нелепою?» «Правда!» «Такова же точно и мнимая их умеренность; они отказывают себе в некоторых наслаждениях, дабы другими, более для них привлека¬тельными, пользоваться с большею свободою; берут верх над первы¬ми, дабы совершенно покорить себя последним. По словам их, повино¬ваться желаниям есть неумеренность-, но они подчиняют себе некоторые желания не иначе как сделавшись невольниками других необузданней-ших. Не значит ли это быть умеренным от невоздержания?» «По-видимому!» «Симмиас! Променивать удовольствия на удовольствие, горесть на горесть, страх на страх, променивать крупную монету на мелкую — то ли мы называем стремлением к прямой добродетели? Мудрость — вот драгоценная монета, за которую мы с радостью должны отдавать всякую другую; с нею приобретаем и прочие добродетели: мужество, умеренность, справедливость. Вообще близ мудрости надлежит ис¬кать истинной добродетели, истинного владычества над желаниями и страстями; без мудрости не приобретешь ничего кроме одной меч¬тательной добродетели, раболепствующей пред пороком, но в самой себе ничего здравого, ничего истинного не замечающей! Доброде¬тель истинная не есть промен страсти на страсть, она есть освещение нравов и очищение сердца. Справедливость, умеренность, мужество, мудрость не могут быть променом порока на порок. Предки наши, установившие праздник Таинств или совершенного примирения40, были по-видимому, люди благоразумные: они хотели дать нам почувство¬вать, что мы, покидая мир, не очистив себя и не примирившись с сво¬ими земными сопутниками, подвергаемся наказаниям жесточайшим, и что, напротив, очищенные и примиренные, переселяемся прямо в жилище бессмертных. Совершатели таинства примирения говорят: много носящих тирсы, но мало вдохновенных41, и я думаю, что в этом слу¬чае, под именем вдохновенных знаменуют они одних искателей ис¬тинной мудрости. Во все продолжение жизни моей старался я заслу¬жить имя вдохновенного; имел ли успех, это узнаю за гробом и, вероят¬но, весьма скоро. Таково мое оправдание, Симмиас и Цебес; вот поче¬му разлучаюсь без скорби с любезнейшими моими друзьями; потому приближение смерти не приводит меня в трепет: там ожидают меня лучшие друзья, там приготовлена для меня лучшая жизнь, которою некогда буду наслаждаться и вместе с вами. Более ничего не прибав¬лю; если моя теперешняя защитительная речь убедительнее той, ко¬торую произнес я пред судилищем Афинян, я доволен и ничего более не желаю»42. Сократ умолк. «Ты оправдал себя совершенно, Сократ, — возразил Цебес. — Но то, что ты утверждаешь о душе, для многих должно ка¬заться невероятным; ибо весьма многие думают, что душа по разлуке с телом исчезает, что она вместе с разрушением человека сама разруша¬ется и гибнет. Многие думают, что наша душа как легкое дуновение, как тонкий пар улетает в воздушные высоты, где наконец теряется и перестает существовать. Если бы можно было доказать, что душа имеет бытие отдельное и не должна быть необходимо связана с телом, то все надежды твои получили бы в глазах наших немалое вероятие; и если по смерти должны мы наслаждаться бытием лучшим, то это в особен¬ности было бы ободрительно для добродетельного. Но признаюсь, для меня трудно постигнуть, чтобы душа и после смерти могла бы мыслить, имела бы волю, имела бы действенные силы. Все это, Сократ, должно еще быть доказано». «Правда твоя, Цебес! И я готов вместе с тобою искать сих доказа¬тельств, для меня необходимых. Предмет, которым мы занимаемся, ка¬жется мне столь важным, что ни один стихотворец не найдет странным, если мы, приступая к нему, воззовем к какому-нибудь божеству, дабы оно нам помоществовало; а тот, кому удастся подслушать наш разговор, хотя бы то был и сам Аристофан43, конечно не скажет, чтобы мы обра¬щали внимание на мелочи и наполняли голову свою мечтами. Да про¬светит же всевышнее существо наш разум!» — Он замолчал, задумался, как будто молился мысленно, потом опять сказал: «О мои друзья! Чи¬стым сердцем стремиться к истине не есть ли достойнейшее призыва¬ние того Единственного божества, которое может подать нам помощь! Итак, к делу! Смерть, о Цебес, естественное изменение состояния че-ловеческого, и мы рассмотрим, что при сем изменении должно проис¬ходить и в теле, и в душе человека44. Но сначала определим, как можно познать, что такое изменение не только в человеке, но и в прочих жи¬вотных, в растениях, в вещах неодушевленных? Я думаю, что эта доро¬га вернее приведет нас к цели». «И я то же думаю, — сказал Цебес, — итак, прежде всего надлежит нам объяснить, что такое изменение». «Я думаю, — сказал Сократ, — что мы, говоря: эта вещь изменяется, разумеем, что из двух противуположных назначений ее45 одно прекра¬щается, а другое начинает быть существенным. Например: прекрасное и безобразное, справедливое и несправедливое, доброе и злое, мрак и свет, бодрствование и сон, не суть ли противные, но в одной и той же вещи возможные назначения?» «Так». «Когда вянет роза и теряет прелестный свой образ, не говорим ли мы, что она переменилась?» «Конечно!» «А когда человек [несправедливый захотел переменить свой образ жизни, не должен ли выбрать совсем противный ему, дабы сделаться справедливым?»46 «Без сомнения». «И наоборот, дабы нечто могло произведено быть посредством из¬менения, не должно ли наперед существовать ему противуположное. Таким образом, день может быть только после ночи, а ночь после дня; и вещь становится прекрасною, великою, тяжелою, важною, бывши наперед безобразною, малою, легкою, неважною47. Согласен ли ты на это?» «Согласен!» «Итак, изменением вещи называем не иное что, как ее переход из одного противуиоложного состояния в другое. Довольны ли вы этим изъяснением?»48 Цебес в нерешимости. «Одно маленькое затруднение, Сократ! Слово противуположное не¬сколько для меня сомнительно. Я не почитаю возможным, чтобы состо¬яния противуположиые одно за другим следовали». «Замечание справедливое, — сказал Сократ. — И доподлинно мы видим, что природа при всех изменениях своих умеет находить состо¬яние среднее, которое служит для постепенного перехода из одного состояния в другое, противуположное49. Ночь переходит в день по¬средством утра, а день сливается с ночью посредством вечера. Огром¬ное становится малым посредством постепенного ущерба, а малое по-средством приращения становится большим. И хотя во многих слу¬чаях сему постепенному переходу нет отличительного наименова¬ния, но оно необходимо должно существовать при всякой естествен¬ной смене двух состояний противуположных: ибо всякое изменение, когда оно естественно, не производимо ли силами, существующими в природе?» «В противном случае оно не могло бы назваться естественным». «Но сии первоначальные силы всякую минуту в деятельности, веч¬но живы; ибо если бы они хотя на минуту могли прийти в усыпление, то уже ничто, кроме всемогущества, не возбудило бы их для новой де¬ятельности. Но то, что может быть произведено одним только всемогу¬ществом, должно ли быть наименовано естественным?» «Никогда, Сократ!» «Итак, все то, что силы естественные производят ныне, над тем ра¬ботали они и от начала веков, ибо никогда не были они в усыплении; одно только действие их обнаруживалось мало-помалу. Например, сила природы, производящая перемену во дни, теперь уже действует, дабы через несколько часов помрачить небеса тенями ночи, но она про-лагает свой путь через полдень и вечер, которые наполняют промежу¬ток между рождением и смертью дня». «Справедливо». «Во время сна действующие силы приготовляют пробуждение, а в состоянии бодрствия очищают место для сна. И вообще для того, чтобы за одним состоянием могло естественным образом последовать другое, этому противуположное, как и при всех естественных изменениях случается, силы природы всегда действую¬щие, должны же наперед над сим изменением работать, и, так сказать, положить в состоянии прошедшем зародыш состояния будущего. Не следует ли из того, что природа необходимо должна перейти все со¬стояния промежуточные, дабы одно состояние заменить другим, этому противуположным?» «Соглашаюсь». «Итак, для всякого естественного изменения необходимы три вещи: состояние предыдущее, которому надлежит измениться; состояние по¬следующее, противуположное первому, и переход или цепь состояний промежуточных, через которые природа прокладывает свою дорогу. Но, друзья мои, я утверждаю, что все, подверженное изменению, не мо¬жет минуты пробыть не изменяясь™; вместе со временем, которое бес¬престанно стремится вперед, беспрестанно пересылает будущее к про¬шедшему, и все изменяемое переменяется и каждую минуту приемлет на себя какой-нибудь новый образ». «По-видимому». «Для меня это неоспоримо. Ибо все подверженное изменению, если только оно есть нечто существенное, а не мысленное, должно иметь и силу воздействовать, и способность страдать от действия посторонне¬го, но действует оно или страдает, все уже оно не таково, каким было за минуту; а так как силы природы никогда не могут пребыть в спокой¬ствии, то и стремительный поток изменения может ли на одну минуту быть остановлен?» филоктет Действие первое Явл. {ение) I Берег моря. Вдали море, над котор. (ым)утес. В стороне виден вход в пещеру. Улисс. Неоптолем. Воины. Улисс Мы в Лемнс наконец! О Пирр! Уж десять лет, Как здесь ахейцами покинут Филоктет! Увы! Я был тогда орудием их воли! Снедаем язвою, в терзаньях адской боли Все войско Филоктет страданьем возмущал! Его ужасный крик молитвы нарушал, И в Лемне брошен он, погибнуть осужденный... Но кончим сей рассказ! Минуты драгоценны! Мы здесь, дабы увлечь сто пред Илион; 10 И втуне подвиг наш, когда узнает он, Что враг его Улисс на бреге сем с тобою! Я скроюся — а ты, назначенный судьбою Приама низложить, младый Неоптолем — Ты действуй за меня. Смотри, на бреге сем Должна быть дикая пещера Филоктета. Склонившийся к водам утес ее примета. Пронзенный с двух боков он образует свод; Туда полдневный луч зимой имеет вход, А летом ветерок там свежесть разливает; 20 Вблизи журчащий ключ с утеса ниспадает — (Быть может, он иссяк от зноя и от лет!) — Приближься, посмотри, не гам ли Филоктет?. Когда отсутствен он, я здесь тебе открою Свой тайный замысел. Пирр Я вижу за скалою Пещеру! Вот утес, склонившийся к водам; Вблизи журчит ручей. Улисс Она! Пирр Все тихо там! Улисс Быть может, он заснул? Пирр Вотще ищу глазами, В пещере пустота! Иссохшими листами Устланная земля — убогая постель — Из моху и ветвей; в углу пук хворосту; скудель... Улисс Вот все его добро! Пирр Костер полусожженный Изорванный покров и кровью обагренный!.. О рок! Улисс На месте мы! Сомненья боле нет; И близок должен быть отселе Филоктет. Увы, лишенный сил, зайдет ли он далеко? Быть может, чтоб смягчить болезнь иль глад жестокой Целебных ищет трав иль рыб по берегам... (К воинам.) Взойдите на скалу и весть подайте нам, Когда он издали замечен будет вами. (Воины уходят.) Атридовых друзей считает он врагами, Но более других он Одиссею враг! Его бы встретить он желал на сих брегах! Дон Карлос Домииго Веселые Аранжуэца дни Прошли, а вы по-прежнему печальны. Мы здесь напрасно были, принц. (Карлос смотрит в землю и молчит.) Что пользы Скрываться и молчать? Излейте тайну Во грудь отца. Чего не даст монарх Любой, чтоб возвратить покой желанный сыну! Скажите, в чем вам небо отказало? Я помню день, когда Карлос в Толедо С величием внимал обетам нашим. К его руке тогда теснились гранды, И в их одном коленопреклоненье Вдруг шесть держав к ногам его упали! Я видел сам, как молодая кровь Зарделась на его щеках, как сильно От помыслов монарших грудь вскипела; Горящий взор он кинул на собранье, — О иринц! Тогда сей взор, восторга полный, Нам ясно говорил: я счастлив!.. Что же? Уж восемь месяцев, как мы читаем В нем тихую, глубокую печаль! В сомненье двор; и многие страшатся, Король без сна проводит часто ночи, И королева-мать страдает. Карлос Мать! О Боже, дай мне силу простить тому, Кто матерью ее мне сделал. Доминго Принц? Карлос (одумавшись) Мне счастья нет от матерей моих. Мой первый вздох, мой первый взгляд на жизнь Был смертью матери. Доминго Возможно ль, принц, Чтоб совесть вам такая мысль терзала? Карлос Другая мать... О, уж давно лишила Меня любви родительской она. Он был всегда холодным, лик отца, Но все единый сын мог быть приметен! Теперь у них есть дочь. — А как узнать, Что в глубине грядущего таится? (Дмитрий Самозванец) Архиепископ Гнезенский Наш бурный сейм счастливо приведен К желанному концу; король и штаты Согласны меж собой; обезоружить Спешит себя покорное дворянство, Рассеяться готов упорный Рокожь! И государь дает святое слово Исполнить все по жалобам правдивым!.. Спокойствие внутри, и мы свободны Теперь склонить ко внешнему вниманье. Угодно ли верховным штатам будет, Чтобы Димитрий-князь, который ищет, Как Иоаннов сын, венца России, Сам предъявил перед высоким сеймом Свои права на русскую державу? Краковский кастеллан Нам честь велит, велит нам справедливость Не отвратить от слов его вниманья. Епископ Вермелаидский Он доказательства на право царства Представил нам — рассмотрены они; И выслушать его нам можно! Многие из депутатов Должно! Леон Сапиега Не выслушать — признать! Одно и то же! Одовальский Но вправе ль мы, не выслушав, отвергнуть? Архиепископ Гнезенский На что ж согласен сейм? Принять иль нет? Я спрашиваю вас в другой раз — в третий! Принять Димитрия иль нет? Великий Канцлер Принять! Пускай он явится! Сенаторы Пусть говорит! Депутаты Мы слушаем! Леон Сапиега Но запишите, канцлер! Что я сему решению противлюсь! Я говорю: оно зажжет войну Между Москвой и Польскою державой. Архиепископ Гнезенский Димитрий-князь, быть может, изумляет Тебя сей блеск собравшихся чинов! И робость твой язык сковать готова! Скажи — сенат тебе благоволит, И волен ты посредника избрать! Пусть будет он на сейме твой ходатай! Димитрий Преосвященный! Я наследник трона! Пришел искать отцовския державы. Мне ль трепетать перед народом храбрым, Перед его монархом и сенатом! Я не бывал в кругу столь знаменитом — Но вид его меня воспламеняет, А не страшит. Чем судии достойней, Тем легче мне и к ним идти на суд! Что ж может быть знатней того собранья, Где я теперь? Державный государь! Епископы, вельможи, палатины, Республики верховны депутаты, Я признаюсь: дивит меня мой жребий! Кто б мог мечтать, что Иоаннов сын Придет искать суда на польском сейме? Вражда и брань мутили оба царства! И кровь лилась при жизни Иоанна. Но Божий суд решил теперь иначе: Я, кровь его, с младенческих пелен К вам ненависть питавший, к вам являюсь С мольбами. Прав на древний трон Москвы Ищу в Литве. Забудьте, что случилось! Что некогда отец мой Иоанн Входил войной в литовские пределы. Я здесь стою, лишенный трона царь; Защиты мне! Права гонимых святы, Покорны им высокие сердца! И в мире кто быть может справедливым, Когда народ свободный им не будет! Лишь пред собой он, в совершенстве силы, Дает отчет, покорный беспредельно Лишь человечества прекрасной власти. Архиепископ Гнезенский Себя царем Москвы ты именуешь? Твои слова, твой благородный вид С отважностью сих замыслов согласны! Но убеди нас прежде, и тогда Республика твоим правам священным Не изменит. Ей с русскими сражаться Не в первый раз. В союзе и вражде Она всегда была великодушна. Die Schuld von Adolf Mullner [«Вина» Адольфа Мюльнера] [Ц Жена К.(вериндура)1, беременная, слабая здоровьем, должна была ехать в южный климат. Она поехала в Испанию, но для безопасности переменила имя и приняла фамилию немецкого католического дома2. В Испании подружилась она с женою Валероса*. Лаура имела сына и была опять беременна4. Вместе с графинею Сальм5 поехала она к водам Барежским6. Встреча с цыганкою и предсказание последней7, оскор¬бленной отказом донны Валерос, у которой она просила милостыни, побудило суеверную мать уступить своего сына графине Сальм, лишив¬шейся своего и боявшейся горести отца, еще не знавшего о сей потере. Они расстались. Графиня Сальм уезжает в Швецию, не открыв своего настоящего имени. Умирая, открывает она своему мужу, что Гуго не его сын. Но он последний в сем доме. Указом короля он утверждается во всех правах Квериндуров. Отец при смерти открывает тайну сию свое¬му сыну. Непобедимое стремление влечет его в Испанию. Он дружит с Карлосом, влюбляется в его жену, страсть доводит его до убийства, он женится на Эльвире и уезжает с ней в Швецию. С тех пор спокойствие его исчезло. Несколько времени прошло в сем бедственном положе¬нии, и Эльвиру и Гуго мучило взаимное преступление: одну любовь не¬дозволенная, другого убийство. Страсть их была мучение, сын Карлоса был беспрестанным напоминанием. [И] Действие трагедии начинается в тот день, в который за несколько времени свершилось убийство. Гуго на охоте, время бурное, осеннее, уже темно. Эльвира одна. Перервавшаяся струна возбуждает в ней су¬еверный ужас. Эрна8, сестра Гуго, пытается ее успокоить. Я виновна, говорит Эльвира, я любила его при жизни Карлоса; я должна боять¬ся. Между тем сказывают о прибытии иностранца. Это Валерос. Эль¬вира велит его проводить в особую комнату, и посылает к нему сына, и не хочет его видеть до прибытия мужа. Она тревожится, что графа нет; все сбираются его отыскивать. Наконец он возвращается. Эльвира, из¬мученная своим беспокойством, не может его встретить, он идет в свою комнату, туда приходит к нему Эрна. Ей поверяет он тайну своего рож¬дения. Она спешит сказать об этом Эльвире, в которой пробуждается ревность. Она делает упреки своему мужу, это пробуждает воспомина¬ния об Карлосе, и в эту минуту входит Валерос, который приводит в ужас Гуго своим сходством с убитым. Он рассказывает о причине, при¬ведшей его в Швецию: не что другое, как мысль, что сын его умерщ¬влен и что должно отмстить. Все сие страшно поражает Карлоса9 и про¬буждает в старом Валеросе подозрение. В начале второго акта Валерос с мальч.(иком) опять входит в комна¬ту, в которой многие испанские виды пробуждают в нем мысли об Ис¬пании и о том, что было. Отто рассказывает ему о дружбе Гуго и Карло¬са. Он чувствует к нему любовь и отвращение. В разговоре с Гуго узнает он от последнего, что он любил Эльвиру прежде смерти ее мужа. Вхо¬дят Эрна и Эльвира. Тут Валерос узнает, что Эрна не сестра Гуго, рас¬сказывает собственную историю — Гуго брат Карлоса. Он признается в убийстве и говорит в отчаянье, что хочет предать себя правосудию10. До сих пор все прекрасно, хотя происшествия, на которых основа¬на трагедия, весьма невероятны и проистекают из сверхъестественно¬го. Но сие невероятное и сверхъестественное в прошедшем; оно еще до¬пущено быть может. Развязка чрезвычайно запутана. Эрна, чтобы удержать Гуго от ис¬полнения отчаянного предприятия, пишет письмо в столицу, в кото¬ром требует от имени брата начальства над армиею. Эльвире предла¬гают разлуку с мужем. Эльвира не соглашается на это и подозревает Эрну. Гуго с жаром принимает предложение Эрны, но в нем действу¬ет бешенство, он помышляет только об убийстве и, наконец, о преда-тельстве11. Валерос приходит к Гуго с бешеным предложением поедин¬ка, он отказывается, отец хочет его заколоть, Эльвира его останавлива¬ет, наконец он приходит в себя и снимает с сына проклятие. В эту ми¬нуту он чувствует спокойствие, и мысль умертвить себя в нем рождает¬ся. Эльвира это угадывает. Валерос воображает, что сын его с ним уедет в Испанию. Но он говорит двусмысленно о поездке... посылает отца успокоить Эрну. Остается один с Эльвирою. Приходит к ним сын, рассказывает свой сон пророческий12. Они от¬правляют его, поручив ему отдать Эрне грамоту, которою утверждает¬ся она в наследстве имения Квериндуров. Остаются одни. Эльвира себя закалывает, за нею Гуго. Валерос, Эрна и отец11 приходят быть свиде¬телями их смерти. [Ш] Все сии запутанные, не принадлежащие к главному действию про¬исшествия уничтожают впечатление, которое должно на зрителя про¬извести страдание виновного. Гуго убийца — доселе скрытый! Призна¬ние перед отцом обнаружило его вину; оно некоторым образом облег¬чило совесть; но он уже разлучен навеки со всеми своими, наиболее с Эльвирою. Он лишен всего земного. Только в смерти его примирение. Он не должен думать ни о прощении, ни о жизни. Мысль лишить себя жизни должна поселиться в душе его в минуту открытия, и только с та¬кою мыслью может он искать примирения. Эльвиру должен он поми¬рить с собою и с тенью мужа — для этого разлука и жизнь, посвящен¬ная Богу и раскаянию; отцу должен он смертью заплатить за умерщвле¬ние сына; но сею же смертью купить его благословение; Эрне возвра¬тить того друга, коего она имела прежде. Вот последние его действия. И все это должен он сделать по собственному побуждению, повинуясь страждущей совести. Последний акт должен быть весь посвящен сему главному просто¬му чувству. Узнав судьбу свою, как Эдип14, Гуго велит всем удалиться: для него одно ясно: смерть но открытии сего как буря на него обруши¬лась; и все опять приведены в оцепенение. И четвертый акт начина¬ется тем, что Гуго один, в том же оцепенении, в котором его оставили. Ночь: близко полночь, начинается буря, и молнии видны в одну боль¬шую растворенную дверь, которая над самым морем1*. Первая прихо¬дит Эрна. Гуго с твердым спокойствием говорит о судьбе своей, о преж¬нем, о ходе Промысла, двусмысленные слова — Эрна предлагает вой¬ну; он говорит с энтузиазмом, велит позвать отца; требует его благосло¬вения на путь, прощается с ними и велит позвать Эльвиру. Чувство любви чисто — говорит он Эльвире16. Признание Эрне в сцене свиданья на гробе; ревность мужа — встре¬ча с Эрною Эльвиры. Эрна извиняет, не ревность, а страх17. Молния раздвояет небо. Гуго уговаривает Эльвиру ехать в Рим, мо¬лить папу. При слове Эрны о его бедах на минуту забывается — Валерос гово¬рит о мщении за сына вместе с Гуго и произносит проклятие18. Дорваль и Геронт Геронт. Давай играть и не говори об нем более ни слова. Дорваль. Но он тебе племянник. Геронт (с живостью). Нет! Он дурак, сумасшедший, игрушка своей жены, жертва своей суетности! Дорваль. Надобно быть снисходительнее, мой друг, снисходительнее! Геронт. А ты с своею флегмою сведешь меня с ума. Дорваль. Я говорю для твоей же пользы. Геронт. Не трудись! Возьми пул и сядь (садится). Дорваль (придвигая стул). Бедный! Мне жаль его. Он совсем потеряется. Геронт. Вчерашний шах... Дорваль. А ты не выиграешь! Геронт. Увидим. Дорваль. Я говорю, что ты не выиграешь. Геронт. А я говорю, что ты говоришь вздор. Дорваль. Только его погубишь. Геронт. Кого? Дорваль. Племянника. Геронт. Я говорю об игре. Садись! Слышишь ли, садись! Дорваль (садится). Я готов играть! Но прежде выслушай меня. Геронт. Будешь ли говорить о д'Аланкуре? Дорваль. Может быть. Геронт. Я не слушаю. Дорваль. Итак, ты ненавидишь д'Аланкура? Геронт. Вздор! Я не умею ненавидеть... Дорваль. Но если ты не хочешь... Геронт. Перестань! Играй, или я уйду. Дорваль. Дай сказать одно слово, и замолчу. Геронт. Какая мука! Дорваль. Ты богат? Геронт. Богат! Дорваль. И очень богат? Геронт. Будет с меня! Останется и приятелям! Дорваль. А племяннику дать не хочешь? Геронт. И не думал... Дорваль. Итак... Геронт. Итак? Дорваль. Итак ты ненавидишь его. Геронт. Итак, ты говоришь пустяки. Я ненавижу его образ мыслей, его поведение: давать ему деньги значит питать его суетность, его рас¬точительность, его сумасбродство. Пускай он переменит свои поступ¬ки, и я начну с ним поступать иначе; хочу, чтобы он раскаянием заслу¬жил благодеяние, а не хочу, чтобы благодеяние помешало раскаянию. Дорваль (помолчав, кажется убежденным и потом говорит очень крот-ко). Давай играть, мой друг! Геронт. Начинай. Дорваль (играя). Но скажу искренно, очень жаль. Геронт (играя). Шах царю. Дорваль (играя). А эта бедняжка? Геронт. Кто? Дорваль. Ангелйка. 31 — 4488 Геронт. Ангелика! О, это другое дело. Об ней я рад говорить (остов-ляет игру). Дорваль. И она должна быть очень несчастлива. Геронт. Я уже думал об ней! Все устроится! Выдам ее замуж. Дорваль. Тем лучше. Она достойная девушка. Геронт. Не правда ли? Очень мила! Дорвешь. Очень мила. Геронт. И муж ее будет счастлив! А? (Задумывается и вдруг встает.) Дорваль! Дорваль. Что? Геронт. Послушай! Дорваль (вставая). Что такое. Геронт. Ты мне друг? Дорваль. Разумеется! Геронт. Хочешь ли? Я выдам ее за тебя. Дорваль. Что? Геронт. Да! Ангелику! Дорваль. Как? Геронт. Как? Как? Разве ты глух? Разве не понимаешь? Кажется, го¬ворю ясно. Хочешь ли? Я выдам за тебя Ангелику! Дорваль. А! А! Геронт. Если ты согласишься, то к собственному ее приданому я от себя прибавлю его тысяч ливров. А? Что ты скажешь? Дорваль. Мой друг, ты делаешь мне великую честь. Геронт. Что за честь? Я тебя знаю — Ангелика будет счастлива. Дорваль. Но... Геронт. Что еще? Дорваль. Брат ее... Геронт. Брат ее в это дело не будет мешаться. Не ему, а мне ею рас¬полагать; закон, духовная отца ее... Словом сказать, я здесь один госпо¬дин. Ну! Соглашайся скорее! Дорваль. Мой друг, твое предложение такого рода, что надобно по¬думать об нем хорошенько! Ты слишком скор! Геронт. О чем тут думать! Препятствий нет! Если ты ее любишь, если ты ее уважаешь, если находишь, что жениться на ней тебе прилич¬но, то все решено... Дорваль. Но... Геронт. Но! Но! Посмотрим, что скажет твое но? Дорваль. Ей шестнадцать лет, а мне сорок пять! Сам подумай. Геронт. Глупости! Ты еще молод! Я Ангелику знаю! Она не ветреница. Дорваль. Но может быть, у ней есть к кому-нибудь склонность... Геронт. Нет склонности. Дорвешь. Уверен ли ты в этом? Геронт. Очень уверен. Перестань болтать, и кончим. Сейчас иду к нотариусу, пишу контракт — и она твоя. Дорваль. Мой друг, потише! Геронт (с сердг^ем). Ну! Что? Чего тебе хочется? Раздразнить меня! Огорчить? Измучить своею медленностью, своим хладнокровием? Дорваль. Итак, мой друг, ты хочешь... Геронт. Да! Да! Хочу дать тебе жену, прекрасную, добрую, милую, с приданым на сто тысяч ефимков и в подарок сю тысяч ливров на свадь¬бу1. Это тебе досадно? Дорваль. Мой друг! Я этого не стою. Геронт (кричит). Твоя дурацкая скромность сведет меня с ума! Дорваль. Боже мой! Не сердись! Ты хочешь этого? Геронт (кричит). Хочу! хочу! хочу! Дорваль. Я согласен. Геронт (с радостью). В самом деле? Дорваль. Но с условием. Геронт. Что еще? Дорваль. Чтобы и Ангелика была согласна. Геронт. Другого препятствия нет? Дорваль. Кроме этого, никакого! Геронт. Я очень рад! Отвечаю за нее! Дорваль. Тем лучше, если это так. Геронт. Точно так! Поцелуй же меня, милый племянник. Дорваль. Поцелуемся, милый дядюшка! Учитель философии и г. Журден Учитель философии (поправляя парик). Начнем урок свой. Господин Журден. Ах! Господин Философ! мне очень жаль, что вас по¬били. Учитель философии. Это ничего не значит. Философ всякую вещь принимает как должно. А на этих грубиянов и неучей я напишу сатиру во вкусе Ювенала1: им будет от меня за труды. Оставим это. Чему наме¬рены Вы учиться? Господин Журден. Всему что только выучить можно; у меня смертная охота быть ученым. Я бешусь, когда подумаю, что блаженной памяти мой отец и блаженной памяти моя мать не научили меня всем наукам во время моей молодости. Учитель философии. Очень естественное чувство. Nam, sine doctrina, vita est quasi mortis imago. Ведь Вы разумеете по-латински? Понимаете ли, что я Вам сказал? Господии Журден. Разумею; однако вы притворитесь будто об этом не знаете и растолкуйте мне то, что вы сказали. Учитель философии. Это значит: без науки жизнь наша есть подо¬бие смерти. Господин Журден. Латынь эта говорит правду. Учитель философии. Скажите мне теперь, имеете ли Вы какие-нибудь понятия, какие-нибудь начала науки? Господин Журден. И очень. Умею читать и писать. Учитель философии. С чего же хотите Вы начать? Хотите ли, напри¬мер, учиться логике? Господин Журден. А что это такое логика? Учитель философии. Логика дает нам понятия о трех операциях ума! Господин Журден. Какие же это гри операции ума? Учитель философии. Первая, вторая и третья. Первая: правильно понимать посредством универсалов. Вторая: правильно судить посред¬ством категорий; четвертая2: правильно извлекать заключение посред¬ством фигур, Barbara, Celarent, Darii, Ferio, Baralipton etc*. Господин Журден. Вот еще какие слова. Об них язык изломаешь. Нет, логика мне не нравится. Нет ли чего-нибудь получше. Учитель философии. Хотите ли учиться морали? Господин Журден. Морали? Учитель философии. Да. Господин Журден. А что говорит мораль? Учитель философии. Мораль рассуждает о счастье; она учит нас обу¬здывать страсти, она... Господин Журден. Нет! Оставим мораль: у меня много желчи! Когда рассержусь, то и мораль не найдет себе места. Не надобно морали. Хочу сердиться сколько душе угодно и когда только вздумается. Учитель философии. Не хотите ли познакомиться с физикою! Господин Журден. С физикою? Посмотрим, что ноет эта физика! Учитель философии. Физика изъясняет нам законы природы, свой¬ства тел; она рассматривает сущность стихий, металлов, минералов, камней, растений, животных; учит, как знать происхождение метео¬ров, радугу, летучие огни, кометы, молнию, гром, дождик, снег, град, ветры, вихри. Господин Журден. Нет! Нет! Не хочу физики! В ней много стукотни и суматохи! Учитель философии. Чему же хотите Вы учиться? #6 Господии Журден. Выучите меня орфографии. Учитель философии. Охотно. Господин Журден. А потом календарю, чтобы я мог знать, не спраши¬ваясь ни с кем, когда есть луна и когда ее нет4. Учитель философии. Согласен. И чтобы начать как прилично фило¬софу, мы сперва рассмотрим свойства букв и различные способы их вы¬говаривать. Скажу Вам, что буквы разделяются на гласные, называе¬мые гласными потому, что они гласные, то есть принадлежащие голосу; и на согласные, называющиеся согласными потому, что вместе с глас¬ными выговариваются, и означают различные изменения голоса. Глас¬ных девять я, .9, и, оуу, я, е, ы, юг Господин Журден. Я это все понимаю. Учитель философии. Гласная а произносится, раскрывши рот как можно более — а. Господин Журден. Раскрывши рот! а —так! точно так! Учитель философии. Гласная э выговаривается, приблизив немного нижнюю челюсть к верхней, а, э. Господин Журден. Нижняя челюсть! А, э, а, э В самом деле! Как же это хорошо! а э Учитель философии. Гласная и требует, чтобы мы еще более сжали челюсти, а рот с обоих концов немного растянули к ушам, а, э, и. Господин Журден. А, э, и, и, и Правда. Вот уж прямо наука! Учитель философии. Для гласной о надобно опять раздвинуть челю¬сти, а губы округлить так, чтобы они составили фигуру О. Господин Журден. О, о. Правда ваша! а. э, и, о, и, о, и, о. Это удивитель¬но! Прекрасное дело быть ученым! о Учитель философии. Гласная у составляется, когда мы, вытянув губы вперед, сберем их как бы для того, чтобы кого-нибудь подразнить —УУ Господин Журден. У! У! Правда Ваша! Ах! Боже мой! Для чего я не учился! Я бы давно все это знал наизусть. Учитель философии. Остаются еще четыре гласных, их мы произно¬сим, помогая губам языком. Я произносится как а> только языком на¬добно ударять в нёбо. Господин Журден. В нёбо! Вот еще какая хитрость! Я. И подлинно так! Учитель философии. Е произносится какэ, а ю как)), с таким же уда¬рением языка. Господин Журден. У, ю Это удивительно. Учитель философии. Ы самая трудная из гласных. И для нее надоб¬но сжать челюсти и растянуть губы как для и, но с тою разницею, что для и язык почти не трогается, а для ы надобно его приподнять и даже свернуть — ы Господин Журден. Свернуть язык! Смотри какая выдумка! ы Ваша правда6. Учитель философии. Завтра займемся другими буквами, то есть со¬гласными. Господин Журден. А в этих завтрашних буквах есть ли что-нибудь та¬кое же чудное, как в нынешних. Учитель философии. Очень много чудного. Например, согласная Д произносится ударом конца языка в верхние зубы. Да! Господин Журден. Да! Точно. Какое чудо! Учитель философии. В произносится, когда прижмешь верхние зубы к нижней губе — Вэ1. Господин Журден. Вэ Точнехонько! Ах! покойники, покойники! Ба¬тюшка с матушкой! Как мне на вас не сердиться! Учитель философии. Р, когда мы крепко упрем конец языка в нёбо, так чтобы воздух, проходя с силою, приводил его в быстрое трепета¬ние, р,р,ра. Господин Журден. Р,рур,р,ра Совершенная правда! Какой же Вы ис¬кусный человек! И сколько времени потерял я напрасно. Учитель философии. Я растолкую Вам все это обстоятельнее. Господин Журден. Растолкуйте, Бога ради. К тому же я хочу Вам кое-что сказать. Я влюблен смертельно в одну знатную госпожу и мне хо¬чется, чтобы Вы помогли мне написать ей что-нибудь в маленькой за¬писочке, которую я намерен как будто ненароком уронить к ее ногам. Учитель философии. Охотно. Господин Журден. Не правда ли, что моя выдумка очень удачна. Учитель философии. Прекрасная. Но как хотите Вы к ней писать? Стихами? Господин Журден. Нет! Нет! Не надобно стихов! Учитель философии. Итак, прозою! Господин Журден. И прозы не надобно! Ни стихами, ни прозою! Учитель философии. Да одно из двух должно быть непременно! Господин Журден. Почему ж непременно? Учитель философии. А потому, что нам нельзя иначе выразить мыс¬лей как прозою или стихами. Господин Журден. Вот еще какая беда! Разве кроме стихов и прозы еще ничего нет. Учитель философии. Ничего. Что не проза, то стихи; что не стихи, то проза. Господин Журден. А когда говорят, что делают? Учитель философии. Прозу. Господин Журден. Как! когда я скажу: Варвара, принеси туфли и по¬дай колпак — это проза? Учитель философии. Конечно. Господин Журден. Господи боже мой! Да я сорок лет говорю прозою, а это мне и в голову не приходило. Покорно благодарю за то, что Вы открыли мне глаза. Итак, мне бы хотелось сказать ей в моей записоч¬ке: Прекрасная графиня, прекрасные глаза Вашего сиятельства разожг¬ли мое сердце. Но это надобно сказать получше, поучтивее, понежнее. Учитель философии. Вы можете сказать, что глаза ее превратили Вашу душу в пепел, то же, что зажгли, но лучше, обольстительнее, что вы день и ночь мучитесь от ее... Господин Журден. Нет, нет, нет! Я этого ничего не хочу; мне надобно только то, что я сказал Вам: прекрасная графиня, прекрасные глаза Ва¬шего сиятельства зажгли мне душу. Учитель философии. Не худо что-нибудь прибавить. Господин Журден. Нечего прибавлять. Хочу, чтобы в моей записоч¬ке стояли одни слова, ни более ни менее эти; Вы только приведите их в порядок, расставьте так, как это нынче в моде. Например, скажите мне, каким еще образом можно их расположить. Учитель философии. Можно сперва сказать так, как Вы сказали: Прекр.(асная) гр.(афиня) или Графиня прекрасная, глаза Вашего сия¬тельства зажгли мне душу или Зажгли прекрасные Вашего сиятельства глаза, Графиня прекрасная, мне душу или Графиня прекрасная, Ваше¬го сиятельства душу зажгли мне прекрасные глаза. Господин Журден. Но как же лучше. Учитель философии. Как Вы сказали. Господин Журден. Вот прекрасно: а я ведь не учился и сказал не поду¬мавши. Благодарствуйте, благодарствуйте. Завтра приходите поране! Учитель философии. Буду непременно. (Смерть Валленштейна) Явл. (ение) I Валленштейн Довольно, Сени! Утро. Марс владеет Текущею минутой. Наблюдеиьям Неблагосклонен он! Сойди! Мы знаем Довольно. Сени Ваша светлость! Я хочу Еще Венеру наблюдать: она Взошла и ярко на востоке неба Сияет. Валленштейн Да! Она в соединенье Теперь с Землей и действует на нас С двойною силой. (Рассматривает) начер.(тайные) фигуры) Знак благоприятный! Совокупился путь светил могущих! Благотворящая чета, Юпитер, Венера дружно светят, и коварный, Бедоносящий Марс, при них бессильный, Служить мне принужден. Досель, враждуя, То косвенно, то прямо он бросал Багровый луч на верные мне звезды И нарушал благое их влиянье! Теперь мой враг упорный побежден И светит мне безвредно с высоты. Сени И все для нас благоприятно. Бледный Сатурн вдали склоняется к закату. Валленштейн Сатурнова пора прошла. Он тайна Создания в земном глубоком недре И в глубине души благоприятной! Он правит тем, что скрыто в темноте, Но время темных мыслей пролетело. Юпитер пламенный владеет небом И силою во тьме созревший замысл Влечет на дневный свет. Теперь нам нужно Поспешно действовать, пока не скрылось Пророческое знамение счастья. На небе все в движенье постоянном. Стучатся. Кто? Терцки Пустите! Валленштейн Терцки! Зачем? Я занят! Что могло случиться? Терцки Пусти! Оставь свои дела! Отсрочить Нельзя ни на минуту! Валленштейн Отвори! Явление II. Терский и Валлен.(штейн). Терский Ты слышал ли? Он схвачен! Уж Галлас И к императору его отправил! Валленштейн Кто схвачен? Кто отправлен? Говори! Терцки Тот, кто все тайны знает! С кем саксонцы И шведы были в переписке! Тот, Через чьи руки шло все наше дело. Валленштейн Сезин? Не может быть! Не он! Неправда! Терцки Он! — на дороге в Регенсбург, где шведы, Он посланным Галласовым попался. Его давно уж стерегли! Все письма Мои и к Кинскому, и к графу Турну, И к Оксснштирну, и к Арнгейму взяты! Все, все у них в руках! Им совершенно Известно все, что здесь у нас случилось. Явление III. Те же. Илло. Илло Он знает? Терцки Знает. Илло Что? Еще ль иметь Надеешься от Фердинанда мира И возвратить доверенность его? Оставь теперь свой план — они уж знают, Что ты его имел. Ты принужден Идти вперед! Назад уж нет дороги! Терцки Теперь они в руках уж документы Имеют против нас! Все наши письма... Валленштейн Моей руки у них нет ничего! Я обвиню тебя! Илло Его! Но кто Поверит, чтоб твой зять мог без тебя Отважиться начать такое дело? (Пикколомини) Илло Промедлили вы долго, Изолани! Но здесь вы, наконец! Далекий путь Вам извиненье. Изолани Мы недаром, Илло, Так медлили. Мы не с пустыми Руками к вам приехали. Дорогой Проведали в Донауверте мы, Что близко там шестьсот повозок шведских С запасом — я мигнул моим кроатам, Они ударили — добыча наша! Илло Мы ею угостим... (План оригинальной трагедии на сюжет из эпохи Смутного времени) 1. Что прочитать? 2. Общий ход. 3. Каждую часть отдельно. Форма. 4. Характеры. 5. Обычаи того времени. История о мятежах1. Петрей2. Бер: Курбский4. Маржерет5. Немце-вич6. Авраамий Палицын7. Летопись Соловецкая8. Жития некоторые9. О Москве Массова10. Прибавление к деяниям11. Грамоты. Вальтер Скотт12. Бейронп. Фауст14. 14 апреля 1824 Gru?id. idee. Избрание избранника. Почему? Судьбу оправдывает и происхождение, и характер, и жизнь. Характер. Одиночество от превосходства. Мятежные естества, уси¬ленные первыми летами жизни (опала семейства). Нечто сверхъесте¬ственное, раздражающее душу! Меланхолия и страх чего-то или ожи¬дание), предчувствие (Segond sighl15). Непреклонность. Ненависть ко всякой власти. Чувство мести на царя И.(оанна)16 на его род и на всех. Высокость дел. Гордость. Сильные страсти с привычкою все в себе скрывать. Нежность. — Унылость в лучшие минуты жизни: от мятеж-ности — от несделанного преступления. Сон преследующий. Размягче¬ние души только в минуту раскаяния и при виде Ксении17. Он Эдип18, но с тою только разницею, что он не невинный, а только невольный злодей. 1). Он не убийца, но причина убийства. План похищения. Убийство на руках его и от него. 2). Сон преследующий, сливающийся с видением Гермогена19. 3). Происхождение. Связь с Басмановым. Причина и победы, и измены Басманова20. Возвращение в Москву после убийства, в смутной нерешимости, что делать — вечер и встреча с Ксениею решат. Он ясно постигает престу¬пление и бежит к отшельнику. Жизнь на берегу Белого моря — слухи о Москве — он слышит и мол¬чит — смерть отшельника. — Возвращение в Москву. Пролог. Христианская Немезида21. Все, ч го происшествие — рамки ииэсы, сцена, монолог. Все, что об нем — исповедь. Эпилог. Христианская Немезида. Рамки пиэсьг Сцена Гермогена. Волхвование22. Прошение к Борису23. Сцена люб¬ви. Жизнь московского государства. Слухи о смерти Дим.<итрия>24. Политика. Воцарение Бориса. О Ксении. Смерть отшельника. Его за¬вещание. Возвращение в Москву. Встреча с Отрепьевым25 — с Ксени¬ею. Сражение под Москвой26. Бегство. Слух об Отрепьеве. Ревность. Добрунская битва27. Сцена с Марфою28 и Борисом. Сцена в разоренном доме Бориса. Прокаженничество. Бунт в Москве20. Убийство и Марфа. Исповедь пред сражением. Москва. Сны. Борис. Убийство Димитрия'*0. Жизнь Сын Иоанна, никому и себе самому не известный, воспитан в ссыл¬ке. В рассказе. И.(споведь). Первые связи с Басмановым и Отрепьевым. — Черты жизни ссыль¬ной. И.(споведь). Смерть семейства. Возвращение из ссылки в Москву. Р.{ассказ) и и.(споведь). Влечение к Борису от мятежной страсти, похожее на ненависть. — Р.(ассказ) и и.(споведь). Встреча в минуту волхвовапия с Борисом. Тут же и Отрепьев. Рас¬сказ и сцена. Приближение к Борису, любовь к Ксении и взаимная любовь силь¬ная. Черты этой любви. Рассказ, сцена, монолог. Убийство Димитрия. Он его невольная, но не невинная причина. Рас¬сказ, и.(споведъ). Бегство после встречи. Жизнь монастырская и слухи о убийстве. Рассказ и сцена. Скрытность. Раскаяние без покаяния. Чувство любви влекущей и преступления отталкивающего. Завещание отшельника. Монолог. Возвращение в Москву. Рассказ. Встреча с Отрепьевым монахом и соперником. Разг.(овор). Видит Ксению в торжественном ходе к Троице перед его возом (унылость Ксении). Бежит к Хлопку*1. Отрепьев в Польшу. Жизнь разбойничья. Северная земля. Были слухи на севере об Отрепь.(еве). Битва у Москвы — старший Басманов*2 убит. Ревность вооружает за отечество. Новгород Северский w — Добрунская битва. Приход в Москву. Сцена с Марф.(ою) и Борисом. Смерть Бориса. Невольная причина измены Басманова. Торжество Отрепьева. Гибель Борисова семейства от него же. Прокаженничество и возмущение Москвы. Убийство преждевременное Димитрия. Исповедь, свидание с Ксению, примир.(ение). Смерть в решительной битве. (Лагерь Валленштейна) Дедушка, нам с тобою здесь несдобровать! Лучше от этой солдатской сволочи отстать! Они забияки! Все нахальный народ. — Нас не съедят! А наше от нас не уйдет! Есть своя на душе у меня тайна. Новые войска пришли от Саля и от Майна! Много у них добычи и редкостей есть! Все это мы можем к себе в карман перенесть Стоит только за дело умненько взяться. Одиссей и Неоптолем Одиссей Неоптолем, мы наконец в Лемносе, Бесплодном, диком острове Ифеста. Прошло уж десять лет с тех пор, как здесь Оставлен был Пеанов сын, сопутник Алкидов, Филоктет. Сей приговор Вождей Ахейских я был принужден Безжалостно над ним исполнить; доле Его присутствие неможно было Сносить нам; страшною терзаем язвой, Своим стенаньем нарушал всечастно Он наши жертвоприношенья. Но Зачем рассказывать о том, что знаем? Нам время драгоценно. Если он Меня застанет здесь, го наша хитрость Нам не удастся. Ты, Неоптолем, Помощником моим теперь быть должен. Здесь близко был утес с сквозной пещерой: Зимой там можно было под защитой Скалы на солнце греться, а в палящий Жар летний там гулял не преставая Прохладный ветерок и в сон приятный Своим дыханьем погружал. Вблизи Бил ключ; но, может быть, уж он давно От времени иссяк. Ты осторожно Приближься, посмотри, не тут ли он. Неоптолем Твое желанье, Одиссей, не трудно Исполнить мне: пещера тут. Одиссей Где? Где? Я сам забыл — вверху? внизу? Неоптолем Вверху. Но человеческих следов не видно. Одиссей Гляди, быть может, он заснул. Неоптолем Все пусто; В пещере никого. Одиссей Но нет ли гам Остатков жизни, утварей каких? Неоптолем Рассыпано сухого листья много Здесь на земле, как будто б чья постель. Одиссей Еще что? Неоптолем Кружка из коры; для топки Беремя хворосту. Одиссей И все тут? Неоптолем Боги! Кровавые развешаны тряпицы По ветвям! Одиссей Так, его жилище здесь; И сам он должен быть недалеко: Куда ему забресть с своей больной Ногой; быть может, где-нибудь вблизи Сбирает он целительные травы Иль пищу скудную на берегу Морском. Один из вас, на высоту Взойди и стереги. Как скоро он Покажется, тотчас уведомь нас. Беда, когда он встретит здесь меня. Из Греков я противнейший ему. Теперь, Неоптолем, сойди и слушай: То дело, за которым мы сюда Приплыли из-под Трои, мы не силой, А хитростью одной исполнить можем. И на тебя, Ахиллов сын, теперь Надежда греков. Неоптолем Что ж я должен сделать? Одиссей Ты должен обмануть его словами Притворными. Когда он спросит: кто ты? Откуда? Правду всю скажи: что ты Ахиллов сын, что был в Ахейском стане; Но притворись, что будто войско греков Покинул с злобою за то, что, бывши Им вызван из отчизны, чтоб разрушить Враждебный Илнон, ты от него Не наречен достойным получить Оружие отцовское в наследство, И что оно досталось Одиссею. Меня ж в делах гнуснейших обвинять Не бойся; тем меня не оскорбишь. Вот все; исполни; если ж отречешься, То в гибель все повергнешь войско: зНай, Что нам без Филоктета и без стрел Алкидовых не одолеть Пергама. Двадцать четвертое февраля Действующие лица: Кунц Куррут Анна, его жена Курт, путешественник. Действие происходит в Шварбахе', в уединенной альпийской гостинице, находящейся на вершине Генны2 в Швейцарии. Горница и чулан, разделенные перегородкою, на которой висят боевые часы, коса и большой нож; в углу соломенная постель и спшрые большие креслы; на столе горит ночник. Ночь. Часы бьют одиннадщть. Явл.(ение) I Анна (одна за самопрялкою). Анна Одиннадцать часов, а Купца нет; Он в Лейк пошел еще до петухов. Чтоб с ним беды не сделалось! Какая Кура! Так все и ломит ветер; скажешь, Что враг нечистый с Геильгорна свищет И хочет прямо в Гемми им швырнуть, Как Кунц швырнул в отца ножом... Прости Мне, Господи! Что вздумалось об этом Теперь мне помянуть? А ведь оно Случилось, помнится, об эту пору; Отец... да, так... в исходе февраля Он умер? Столько лет прошло с тех пор, А вспомню только, так и подерет Мороз по коже. Но куда же он Запропастился? Боже мой! Лавины Так и гремят, мне сграшно; и огня Развесть здесь нечем, нет лучинки в доме, Нет крошки хлеба; горе да беда; Последнюю рубашку с тела сняли Злодеи. Как мне нынче тяжело! Ах, Господи, отцовское проклятье На нас лежит горою; велика Здесь заповедь четвертая. На сына 32 — 4488 499 Другая радуется мать; а наш Сынок пропал еще ребенком; он Отцом проклятым проклятый и кровью Сестры обрызганный, бежал... куда Бог знает; слух пронесся, что погиб он. Ох, для чего и я не вмесге с ним Погибла? В гробе было бы спокойней... Как тяжко мне и сграшно! Спеть бы песню, Авось с души свалится злая дума. Твой меч в крови! Скажи, в какой, Эдвард, Эдвард! Наш сокол был зарезан мной. В его крови меч острый мой. Ух! Что за песня... И конец ее Такой ужасный... Шум? В окно стучатся. Посмотрим, уж не муж ли? Нет, сова; В оконницу вцепилась; знать, от бури И ей приюту нет; как на меня Она глядит и страшно хлопает глазами! Прочь! Прочь! Оторвалась и полетела; Ух, как кричит! Подумаешь, что кличет... Уж не меня ль? Давно б, давно пора; Тогда б и все тревоги унялися. А говорят, что совы чуют мертвых, И мне самой как будто все могила Мерещится, и ужас давит душу. Хоть бы задохнуться. И в самом деле, На Гемми здесь,так пусто, так далеко Наш дом от всякого жилья, ведь на три Часа кругом пустыня. Мы одни Живые люди здесь. Против зимы Все ищут верного себе приюта В долине. Мы ж, как будто злые духи Здесь оковали нас, одни гнездимся На высоте, между сугробов сцежцых И льдов. Теперь же мне страшнее вдвое Одной, в такую бурю, с черной думой. Споем-ка песенку повеселее, Чтоб хоть немного душу отвести. Светлые, вешние Дни ворогилися, К нам, пастухи! Пажити зелены, На горы, на горы Коз и коров! Да что ж такое, Господи помилуй! Не эту ль песню пел мой бедный муж, Пока точил свою он косу?... Чу! Стучатся! Он! Явл.(ение) II Входит Кунц, весь в снегу, с фонарем в руках и с длинной палкой. Анна Наконец ты возвратился! Где ж ты Так долго пробыл? Кунц Весь издрог, скорей Развссть огня. Анна Да чем? Кунц Да, правда, нет У нас ни щепки в доме, так и быть. Ну, веселись же, Анна! Анна Веселиться? Кунц Да, веселись, конец, все решено. Вот мне какой дал письменный приказ Наш фохт, когда я у него в ногах 80 Валялся и просил Христом да Богом Отсрочки хоть на месяц. На, читай. Анна Что ж, согласился? Кунц Вот, возьми, читай. Анна Ах, Господи! Да для чего же ты Сам не сходил к скупому Югеру и сам Не попросил отсрочки? Кунц Да! Таков Он человек; скорей смягчится камень, Чем этот старый скряга; мало ль Его просил я; он был глух как мертвый. Мне места нет от ваших слез и плача — Он отвечал; когда не принесешь Мне денег завтра, быть тебе в тюрьме. Анна Да мало ли у нас родных, знакомых! Чего-нибудь у них бы попросил. Кунц У всех дверь на замке. Анна И вот родные. Кунц Родным зовут того, кто нам помог Последним, а кусает первым. Анна Правда! А сколько раз и как радушно их Мы угощали. Кунц Тот, кто сыт, тот может Все позабыть. Анна И что ж? Ты не принес С собою ничего? Кунц Принес вот эту Краюшку хлеба; бедный Гейни дал. Последним поделился. Не по слухам О голоде он знает. Нынче нам Благодаря ему не умереть Еще от голода. Анна А завтра? Кунц Завтра Нас поведут в тюрьму... Но Последняя сцена Москва. Красная площадь. Между Спасскими и Иверскими воротами теснится народ. Вся площадь полна. На кровлях домов и на стенах люди. Из Иверских ворот в Спасские ход. Хор в отдалении I Славься, славься, святая Русь! Ныне восходит на русский трон Наш русский законный Белый-царь! Гряди к нам во славе, Наш царь православный, наш царь-государь! II Славься, славься, ликуй, Москва! Блеском оденься, престольный град! К тебе светоносцем твой царь грядет... Царя-государя приветствуй, народ! (Через сцепу идет войско.) III Славься, славься победой, рать! Ты отстояла святой престол! Торжественным кликом спеши принять Царя-государя, могучая рать. (Входит семейство Сусанина.) Антоиида Ах, если б жил родимый наш! Ваня Если б жил!.. Антонида Жить бы ему в сей красный день. Сабинин Надо бы жить ему! Ваня Жить бы ему... Хор О чем у вас 20 Тоска-печаль, Когда вся Русь В веселии И в радости? Жених Добрые люди, Мы поминаем Душу отца. Он за Россию, За государя Жизнь положил! Хор 80 Кто он? Жених Сусанин! Хор Буди Сусанину Вечная память. Антонида Погиб, погиб Родитель наш; Мучительски Истерзанный, В глухом лесу, Покинутый, Без сродников, Без ближнего. Один, один, Терзался, гас И умер он. Хор Он погиб за царя; Не забудет о нем Благодарная Русь! Антонида Не мне, дочери, — Ветру бурному Довелось принять Вздох последний его! Не к моей он груди, — К неприветной земле, Умирая, приник. Хор Он погиб за царя; Не забудет его Благодарная Русь! Дети Сусанина Успокой, успокой, Царь небесный, его. Царь увенчан — а он, Кем России спасен Царь, избранник ея, Кто за Русь жития Не жалел своего — Нет его! нет его!.. Хор в Кремле Славься, славься, державный Кремль! Песнью венчальной звучи, греми! — Свершилось, свершилось, бедам конец! Наш царь-государь восприял свой венец! Дети Сусанина и хор 70 Буди Сусанину Вечная намять! Весь народ Славься, славься, наш русский царь, Господом данный царь-государь! Да будет бессмертен твой царский род! Да им благоденствует русский народ! Финал Ура царю! Воссел, во славе он воссел на трон, На славный русский трон! В венце глава, Греми, Москва! ура царю! Греми ура! Царю! Москве! Ура! ура!.. (Царь Эдип) I Эдип Зачем сюда вы, дети, собрались, Вы, Кадма древнего младое племя, С молебными оливами зачем Вы к моему теснитесь алтарю? В беде ль какой вы ищете защиты У вашего царя? Повсюду вижу Я жертвы дым; со всех сторон слышны И вопль, и крик, и жалобные плачи. И ныне сам, прославленный ваш царь Эдип, от вас узнать я прихожу, В какой могу напасти вам помочь. Ты, старец, жрец верховный, говори, Будь изъяснителем передо мною Желаний моего народа; с ним Хочу делить и радость и печаль. Верховный Жрец Владыка Фив, державный царь Эдип! Смотри, пред алтарем твоим простерт Молящийся народ твой! Здесь младенец, Едва умеющий ходить, там старец, К земле нагбенный дряхлостью; там красны Девицы, юноши, здесь мы, жрецы Зевеса — дале на площадке Толпа другая с ветками оливы, Собравшаяся пред дверями храмов Паллады и Йемена. Город наш Волнует буря смерти: погибает С людьми. Плоды засохли в семенах И мрут стада. Бог язвой раздраженно Опустошает нашу землю. Царский Дом Кадма скоро весь исчезнет. Стенаньями и жалобами мрачный Аид разбогател. Вот для чего Здесь собрался народ твой сокрушенный Перед твоим домашним алтарем. Хотя тебя мы наравне не ставим С богами, но для нас во дни напасти, Ниспосланной судьбою строгой На жизненном изменчивом пути, Ты первый из людей. Уж раз тобою Мы были спасены. Когда сбирала Здесь дань кровавую с народа Сфинкса, Ты, чужеземец, нам явился, в бой Как говорит молва, дерзнул один И победил — не с помощью людей, А волею Богов — и наша вся Страна тогда опять спокойна стала. И ныне мы, наш многочтимый царь Эдип, опять спасения в напасти Ждем от тебя — к оракулу ль Богов, Иль к человеку мудрому, Богам Любезному, прибегнешь. На тебя Мы все свои надежды обращаем — Не медли ж! Мы тебя доныне славим Своим спасителем: гы наше царство Упадшее воздвиг; не дай же снова Ему упасть — досель твоя хвала От современности, не изменяясь, В потомство перешла, и времена Позднейшие услышали ее. Когда над нашею землей быть хочешь Царем, то царствовать лишь только гам Уместно, где живет народ счастливо, Нет славы обладать пустыней мертвой. У нас же скоро всюду воцарится Пустыня — мор неумолим, он близко Свои хватает жертвы. Эдип Дети, ваши Желания я знаю и делю. Вы все страдаете, но между вами Нет никого, кто б более меня Страдал: у каждого из вас одна Печаль лишь только за себя; а я Один за весь наш край, за весь народ И за себя скорблю, и ваши слезы Не из беспечносладос гного сна Меня незапно вырвали. Уж много Я пролил слез об вас и много разных Путей спасения в тревожных мыслях Протек — и, наконец, один из них Мной избран. Уж давно Креон, мой шурин, Жены Иокасты брат, мной послан в Дельфы, У Пифии спросить, что Аполлон Велит нам предпринять; какое слово, Какое дело нас и нашу землю От гибели должно избавить. Жду Креона я с мучительной тревогой. Он близко; вот мне присланный гонец, Он скоро сам здесь будет. Верховный жрец Он уж здесь! Его вдали я вижу; вкруг него Народ теснится. Он идет сюда! Эдип О Аполлон! Да будет во спасенье Нам всем твое пророческое слово! Верховный жрец Я мыслю: он спасительную весть Несет нам; взор сто блестит весельем, На нем венец из ветвей плодоносных Лавровых: доброе знаменованье! II Эдип Теперь мы все услышим и узнаем! (Креон подходит.) Креон, Менекиев достопочтенный Сын, благородный князь, скажи, какое От Аполлона нам принес ты слово? Креон Благое слово. Все, что нас должно Спасти, чту благом я, хотя б оно И тяжко было. Эдип Что ж сказал оракул? Меня смутил неясный твой ответ. Креон Велишь ли мне с тобой наедине Иль здесь, при всем народе говорить? Эдип Здесь говори, при всех: лишь о народе Скорблю я, о себе не помышляю. Креон Итак, внимайте все: царь Феб велел, Чтобы очистили мы землю нашу От святотатца, уж давно ее Сквернящего виною бедоносиой. Эдип Но как очистить, чем и от чего? Креон Изгнанием очистить, кровь за кровь Пролить. На нас кровавая лежит Вина. Эдип Но за кого должны свершить Кровавый мщенья суд? Креон Ты знаешь, Лайос Владел здесь до тебя. Эдип По слухам знаю, Но Лайя самого я не видал. Креон Лай от руки неведомых убийц Погиб. Их гибели желают Боги. Эдип Но где они? Кто темные отыщет Следы давно свершившейся вины? Креон Бог говорит, чтобы свою мы землю Очистили, итак убийца здесь. Ищи — найдешь; что мы пренебрегаем, То в руки не дается нам. Эдип Но где Свершилося убийство? В доме ль царском Иль в поле? Здесь ли иль в земле чужой? Креон Затем, чтоб вопросить оракул (так Сказал он сам), покинул Фивы Лайос; Но с тех нор он сюда не возвращался. Эдип Но разве спутников он не имел? Ужель никто случившемуся не был Свидетелем, и с вестью о царевой Погибели никто не приходил? Креон Сопутники царевы с ним погибли Все, кроме одного, который в страхе Бежал, и об одном лишь, что своими Глазами видел, может рассказать. Эдип О чем? Одно ко многому иривесть Нас может. Что рассказывает он? Креон Он говорит, что на царя напали Разбойники, что был он не одним, А множеством убит. Эдип Но как могли Они дерзнуть на мысль цареубийства? Здесь тайный враг их, верно, подкупил? Креон И здесь так думали. Но бременила В то время нас всеобщая беда. Отмщенья за царя никто не мыслил. Эдип Беда? Какая? Что могло в забвенье Привесть такой священный долг? Креон Мы были Угнетены загадочною Сфинксой; Всяк видел только то, что было близко, Не думая о скрытом, отдаленном. Эдип И это скрытое велят нам Боги Теперь разоблачить. Но кто узнает З'бийцу тайного? Кто след к нему Укажет нам? С подъятой головою В сиянье Гелиоса он, быть может, Меж нами ходит, смело издеваясь Над нашею бедою! Как открыть Его в толпе народа? Креон Нам самим Его открыть нельзя! Но здесь давно Живет Богам любезный человек, Слепец Тиресий. Взор его покрылся Густою тьмой, но внутренним он оком Все видит; обратись к нему. Эдип Немедля За ним послать гонца и колесницу. Креон Исполнится. Его жилище близко. Он скоро будет здесь. (Креон уходит.) III Эдип. Верховный жрец. Народ. Эдип О верный мой Народ! Над нами сжалилося небо, И путь спасенья нам указан; скоро Дни светлые опять нам воссияют. Мне до сих пор из чаши роковой Завидный выпал жребий. Чужеземец, Отечества лишенный, произвольный Изгнанник, здесь отечество и славу, И царский трон из рук благого бога Я разом получил: то было мне Наградою Dubia Разговор о том, что всякий член общества необходимо обязан служить ему, отправляя в нем какую-нибудь должность Reveille loi, Mortel, deviem utik an monde Sors de Vindifjerence ой languissent tes jonn. Le temps fuit. Hate toi! Demain Ы nuhprofovde Tengloutit pour toujours. Thomas1 Разговаривающие2: Праводум — г. Жуковский Одинокое — г. Мятнев Дурвиль — г. Порошин Читан В Императорском Университетском Благородном Пансионе, в публичном акте, 1797 года, декабря 19 дня* Праводум, Одинокое. Одинокое. Как я рад, любезный Праводум, что тебя вижу; давно ис¬кал я случаю говорить с тобою. Наконец... Праводум. Что такое? без околичностей. Я сам не менее рад наше¬му свиданию. Да и кто не рад видеть своего друга; видеть того, с кем можно говорить со всею искренностью, можно разделять горе и весе¬лье, счастье и несчастье; кому можно открывать свои мысли, свои чув¬ства, свои желания. Одинокое. Так, Праводум; я тебе открою свои мысли, свои чувства, свои желания. Будь поверенным души моей; наставь меня, если я за¬блуждаюсь. Праводум. Одиноков, с которым Праводум вместе родился, вместе растет, вместе воспитывается; с которым он в самых юных еще летах связан стал приятнейшим узлом дружбы — Одиноков может требовать от меня всех услуг. (Пожимая его руку.) Говори, друг мой; я готов сде¬лать все, что могу. Одиноков. Ты видишь, любезный Праводум, что я, подобно тебе, на¬чинаю выходить из детства; я расту не только телом, но и духом. Но¬вые сведения питают мой разум, новые чувства рождаются в моем серд¬це — я начинаю мыслит!). Праводум. Мыслить! Мыслить есть благороднейшее упражнение; есть то, что человека делает человеком; однако и мыслить нам не совсем без¬опасно. Незрелый плод бывает горек. Ну, далее. Одиноков. Начинаю сравнивать, разбирать, судить. На все смотрю я другими глазами; на все обращаю свое внимание. Но люди, но об¬щественная жизнь, обязательства, обыкновения чаще и более, нежели что другое, занимают мои мысли. Нередко помышляю я и о том, что не все будут так жить, как теперь; что скажут мне, и может быть ско¬ро: «Тебе надобно избрать должность и вступить в службу: долг и честь того требует». Праводум. Ну что ж? ты вступишь в службу. Знатность твоего рода дает тебе право на высокие степени; а твои дарования и способности, твой просвещенный разум, твое благородное и чувствительное сердце, твоя неустрашимость и мужество суть вернейшие поруки, что ты везде отличишься. На поле славы ты будешь Герой; в храме Фемиды4 — По¬борник истины, при делах государственных — прозорливый Министр; у самого престола будешь ты стоять прямо, и всегдашним языком тво¬им будет правда. Ты везде принесешь пользу. Одиноков. Видно, ты худо меня знаешь, Праводум, когда так судишь! Праводум. Что бы это значило? Одиноков. Я буду героем, я буду защитником истины; буду прозорли¬вым минисгром и проповедником правды у престола Царей! Так, так; но это разве тогда, когда Москва-река пойдет вверх. Праводум. Как! ты не хочешь служить отечеству; ты хочешь остаться в праздности, в бездействии? Самое благородное намерение! Одиноков. Не обвиняй меня, Праводум, не выслушавши. Рассмотрим сперва... Праводум. Итак, у тебя есть причина? Одиноков. Есть, сударь, и может быть важнейшая, нежели как ты ду¬маешь. Праводум. Изрядно... Те же и Дурвиль. Дурвиль (подходя с поспешностью). Слуга покорнейший. (Кланяется и шаркает.) Я без памяти бежал к вам, чтобы разделить с вами мои вос¬торги. Вчера купил я пару английских лошадок3. Что за лошади! вели¬чавы, статны, красивы и в быстроте не уступают птице. Я теперь только от них. Облетал всю Москву, и не осталось ни одной улицы, ни одного 33 — 4488 5'5 переулка и перекрестка, который бы не видал нового Фаэтона". Ха! ха! ха! только этот новый Фаэтон чуть было не задавил дряхлой старушон¬ки. Ништо ей, старая хрычовка! Не ходи там, где мне нужен простор. А кафтанчик на мне каков? {Повертывается.)1 Сам Кроль8 изволил тру¬диться. Что вы скажете о моих пряжках, о моих башмаках*'... (Выстав¬ляет ноги.) Ну, господа, не в самом ли последнем вкусе я одет? Ба! Вы оба молчите, оба так серьезны, вид ваш показывает такое глубокомыс¬лие — я парирую своих лошадей, что вы до меня рассуж... Праводум. Нет, г. Дурвиль, ничего; мы только на вас засмотрелись. Вы совершенная картина, или совершенная... Дурвиль. О! много чести, много чести, государь мой. Только я никак не могу поверить, чтобы Праводум и Одиноков, будучи одни, захотели говорить о пустяках. Нет, это быть не может. Признайтесь, г. мудрецы, что вы рассуждали о чем-нибудь важном, и я очень жалею, что помешал вам. — Пардон, пардон! Одиноков. Не беспокойтесь, г. Дурвиль. Это правда, что мы до вас го¬ворили кое о чем; но ведь мы и теперь можем продолжать свой разго¬вор. Вы нам не помеха. Дурвиль. Прекрасно! Это должен быть самый ученый разговор; (иро¬ническим тоном) и, по крайней мере, о множестве миров?и) Одиноков. Нет, сударь, это слишком высоко; опуститесь немного по¬ниже. Дурвиль. Ну, так о бессмертии души?и Одиноков. Все не то. Еще извольте спуститься градусов на пять. Дурвиль. Тьфу, пропасть! так о чем же? Конечно, о верховном благе?12 или... Праводум. Я вижу, что вам никогда не угадать. Вы все берете свысо¬ка, а мы говорили о самых обыкновенных делах. Дурвиль. А о чем бы это — смею ли я спросить? Праводум. О людях, с которыми мы живем; о взаимных наших друг к другу обязанностях; и о том, что нам скоро надобно избрать род служ¬бы и вступить в должность. Дурвиль (с поспешностью). Вступить в должность! прекрасно! Я сочту того первым глупцом в свете, кто с вами согласится. Праводум. И немудрено, г. Дурвиль! вы гак здраво рассуждаете! Да вот и г. Одиноков такого же мнения. Дурвиль. И г. Одиноков? браво! (Подвигаежя к нему ближе и становится с ним рядом.) Соединим силы свои, ударим вместе на своего противника, пустим в него тучу стрел и заставим сто признаться, что он ошибается. Одиноков. Не горячитесь, г. Дурвиль! Правда, я с вами согласен, что не надобно вступать ни в какую должность; но у меня причины, а у вас другие; или лучше сказать, мы в этом так друг от друга далеки, как Мо¬сква от Перу. Дурвиль. Тьфи! как вы важны, г. Философ! Да мне нет нужды до ва¬ших причин; для меня и своих довольно. Молодому человеку нашего состояния вступить в должность, то есть ввязаться в дела, трудиться, хлопотать, не досыпать ночей и не знать в чем проводить то драгоцен¬ное время, которое дано нам единственно для забав и увеселений — о! это самая прекрасная находка! Тот должен быть совершенный сума-сброд, кто взвалит себе на спину тягость, не будучи никем принуждаем и не имея в том ни малейшей надобности. Нет, нет; благодарю покор¬нейше. Пусть носит эту тягость тот, кому есть нечего; а у меня, кажется, четыре тысячи душ, да сверх того... Праводум. Довольно, г. Дурвиль; не извольте распространяться. При¬чины ваши известны. В самом деле вам не для чего вступать в должность, да, правду сказать, и некогда. Вы, думаю, и не видите, как время летит. Визиты, балы, маскарады, клобы, спектакли не дают вам и опомниться. Дурвиль. Совершенная правда. Вы так верно расчислили мои упраж¬нения, как будто камердинер мой дал вам всему тому роспись. Повери¬те ли, господа, что я возвращаюсь домой в 3 и 4 часа пополуночи, зато уж принужден спать до двух часов заполдень. Лишь только проснусь, то первый визит делаю английским своим лошадям и борзым собакам. Повидавшись с ними, чешусь, убираюсь, лечу в модный свет и опять начинаю свою ролю. Когда ж тут думать еще о должности? Праводум. Какая уж тут должность, г. Дурвиль? Вы рассуждаете пре¬красно; и доказали неоспоримым образом, что я ошибаюсь. Ну, теперь посмотрим, что скажет нам г. Одиноков. (Ироническим тоном.) Только я наперед знаю, что его доказательства перед вашими ничто. Как бы то ни было, выслушаем его, г. Дурвиль. Дурвиль. Со всею охотою. Я не из числа тех скучных людей, кои сами, болтая без умолку, не дают другим рта разинуть, Я столько ж лю¬блю слушать, как и говорить. Праводум. Ну, любезный Одиноков, начинай. Ты сказал, что у тебя есть причины, и очень важные. Посмотрим, какие бы это? Одиноков. И ты не знаешь их, Праводум? Праводум. Не знаю. Как могу я знать твои причины? Одиноков. Так взгляни ж со мною внимательными глазами на челове¬ка. (Помолчавгии.) Жизнь его кратковременна. Она проходит и не остав¬ляет по себе следа. Жизнь его кратковременна, и большая часть ее проте¬кает в горести и страданиях. Болезни, беды и напасти суть неразлучные почти ее спутники. Редко счастье посещает нас; редко сердечная улыб¬ка показывается на лице нашем. А если так; если мы осуждены в иодлун- зз¬ном мире сем воздыхать; если почти вся жизнь наша проходит в неиз¬бежных мучениях — в мучениях, которых мы никакими средствами от¬вратить не сильны; если это так, то скажи мне, Праводум — ты, который всегда любил правду — не безрассудно ли б было хотеть добровольно увеличивать сумму своих беспокойств, принимая на себя какую-нибудь должность? Ибо ты по крайней мере согласишься со мною, что всякая требует времени, внимания, труда; всякая сопряжена с пожертвовани¬ем некоторых удовольствий, а часто и спокойствия. (Помолчавши.) И без того много у нас забот и попечений; мы собственных своих дел почти не можем исправлять; на что ж нам мешаться еще в чужие? Дурвиль. Охо! хо! это уж не по-моему. Он говорит, как добрая книга. Вот тут-то держитесь, г. Праводум. Праводум (внимательно смотря на Одинакова). Ты рассуждаешь хоро¬шо, хорошо; однако посмотри, нет ли в Философском твоем магазине еще чего-нибудь, что бы ты мог сказать в свою пользу. Одиноков. Думай, как хочешь, я держусь твердо своего мнения. Не много спокойных минут найдется в нашей жизни, но гем должны они быть для нас драгоценнее. Употребим их с пользою: будем жить для себя. Пусть другие гоняются за призраком славы и за пустые титла пла¬тят потом и кровью: я смеюсь им. Праводум. Не здесь ли кончаются твои доказательства? Одиноков. Нет, сударь, не здесь. Если мало того, что уже сказано, то посмотрим еще на людей с другой стороны, то есть, на людей в обще¬ственном состоянии. Не страсти ли суть главнейшею пружиною их дей¬ствий и поступок? Не предрассудки ли ими владычествуют? Не везде ли гордость и самолюбие имеют свои олтари? Не везде ли корысть пишет законы? Ласкательство и низость не берут ли преимущества над ираво-душием, искренностью, прямым благородством духа и истинными до-стоинствами? Вот пышная картина общественной жизни! И мне взять на себя должность? мне идти в службу — мне, которого душа отвра¬щается всякой несправедливости, всякого презренного поступка? мне участвовать в отправлении дел общественных там, где терпеть не могут правды, где зависть преследует достоинства и где истинная заслуга ча¬сто не имеет насущного хлеба — хлеба, Праводум, для подкрепления бытия своего. (С жаром.) Ах, друг мой! ты знаешь меня; ты знаешь, что я пламенно люблю отечество свое и душевно рад его блаженству; но служить ему — не могу. Сыщи такой пост, где бы не должно было кри¬вить душою, где бы не должно было ползать — и я готов, со всею охо¬тою готов занять сто. (Дурвиль смотрит то на того, то на другого с удивлением.) Праводум. Признаюсь, задача твоя довольно важна. Может быть, я и мог бы тебе сказать что-нибудь на это; но не хочу перерывать тебя. Ты после — скоро — узнаешь мое мнение, и доказательства мои, надеюсь, не останутся без действия. Теперь положим покаместь, что ты прав, что намерение твое не вступать в должность основывается на благораз¬умии — ну, скажи, пожалуйста, что ты хочешь из себя сделать, и какой будет план твоей жизни? Одиноков. Я сам нередко об этом думал и выбрал, кажется, лучшее. Деревня, друг мой, деревня будет местом моего пребывания; и если сердце меня не обманывает, го я надеюсь быгь в ней счастлив. Остав¬лю город; оставлю пышность и великолепие; гордость и честолюбие за мною не последуют; шум и житейские волнения не станут меня трево¬жить; вопль и стон несчастных, от голоду умирающих, не будет разди¬рать моего сердца. Все это я покину в белокаменных стенах Москвы ва¬шей. Книги, вернейшие, неразлучные мои друзья — одни книги будут делить со мною время. Вот, любезный Праводум, что хочу я с собою сделать, и вот план моей жизни. Праводум. План прекрасный! Дурвиль. Но вместе и самый чудной! (К Одинокову.) Я боюсь, чтоб вы этак не вздумали удалиться в какую-нибудь каменную пещеру, и не сде¬лались бы затворником. Браво, г. Одиноков! Праводум. Шутки на сторону — только ты, право, задумал что-то странное. Между тем, как многие нашего состояния люди боятся и по¬думать оставить город и с трудом могут прожить в деревне несколько недель — ты... Одиноков (с поспешностью). Оставим этих людей, Праводум. Это не¬вольники, любящие свое рабство и полагающие в нем единственное удовольствие. Рассеянная жизнь, шумные собрания, в которых непри¬метно пролетает время; удобность насыщать свои страсти, бесчислен¬ные случаи блистать и ослеплять наружностью глаза невежд — вот зо¬лотые цепи, привязывающие многих к городским стенам. Перестань же, друг мой, удивляться, что я хочу идти не тою дорогою, какою боль¬шая часть ходит. Мои правила, мои склонности, мои чувсгва мне одно¬му, может быть, сродны, и деревня будет предметом моих желаний. Праводум. Пусть и так; но скука... Одиноков. Скука! Разве может скучать мыслящее существо? Право-дум! Стыдись делать мне такого роду возражения. Мне скучать! но раз¬ве природа опустела? разве свод небесный не украшается более тьмою блестящих светил? разве земля перестала покрываться зеленью? и цве¬ты не испещряют более лугов? и разве миллионы живущих тварей — великих и малых — не существуют уже на обитаемом нами шаре? Нет, Праводум; природа все та же. (Помолчавши.) Она преисполнена чудес, возвещающих славу великого Зиждителя мира; и если б жизнь наша продолжалась бесчисленные веки, то и тогда бы не обозрели мы про¬странной области творения, и любопытство наше ежеминутно находи¬ло бы себе новую пищу. Былинка, листочек, едва приметное насекомое могут подать повод к бесконечным размышлениям и привести в недо¬умение самый высокий разум. Что же величественные и ужасные явле¬ния натуры? Что гром, потрясающий основания гор? молния, раздира¬ющая черные тучи? дождь, шумящий из облаков? Что они? какие могут подать мысли и возбудить чувства? (Помолчавши.) Праводум! Скажи, что благороднее рассматривания природы1 * и где удобнее заниматься им, если не в деревне? Дурвиль (про себя). Это мне и в мысль не приходило. Я сам бываю ино¬гда в деревне, только не с книгами, а с собаками, и не для рассматри¬вания природы, а для того, чтобы вести войну с зайцами и лисицами11. Праводум. (к Одинокову) Ты с таким жаром говоришь, такими живы¬ми красками описываешь любимые свои предметы, что я насилу могу выдерживать твою атаку и начинаю бояться, чтобы ты не заставил и меня последовать своему примеру. Однако что еще скажет любезный мой пустынножитель? Одиноков. Шути, друг мой, сколько хочешь; только мне трудно пере¬менить свое расположение. Я наперед восхищаюсь, представляя мыс¬ленно, как я буду жить в уединении. Вместе с зарею встану и пойду на¬сладиться свежестью утреннего воздуха. В ожидании солнечного восхо¬да сяду я на зеленом холмике и дам волю глазам моим перебегать от предмета к предмету и рассматривать картину пробуждающейся нату¬ры. Когда же появится величественный царь светил и прольет жизнь и радость на все творение, когда цветы подымут головки и пошлют ему в дар приятнейшее благоухание, когда птички пением своим начнут сла¬вить животворящий его приход — тогда, Праводум, дух мой вознесет¬ся горе, и я в благоговейном восторге воспою хвалебную песнь велико¬му Мироправителю. Жертва сокрушенного сердца будет Ему благопри¬ятна, и успокоевающий мир снидет в душу мою. Гут встану я, пойду хо¬дить и наслаждаться. Ни один предмет не останется без моего внима¬ния — все будет доставлять приятнейшую пищу моему сердцу и раз¬уму. Так пролетит первая половина дня. Обед мой будет умеренный. Краткое отдохновение за ним последует. Вставши, пойду я в поле или на луг к работающим поселянам. Буду смотреть, с каким удовольствием трудолюбивый земледелец собирает жатву или вверяет семена земле. Буду примечать, как он в простоте сердца благодарит Посылающего на нивы его дождь и Оплодотворяющего посев его; между тем как гор¬дый мудрец чает видеть недостатки в природе и в буйстве своем пред¬писывает законы Непостижимому. А там, когда день начнет склонять¬ся к вечеру, пойду я в маленький свой садик и займусь часа на два рабо¬тою. А там... Но можно ли исчислить все приятности сельской жизни? Иногда я буду давать советы и наставления простодушным поселянам; иногда пойду навестить бедную семью, или томящегося в болезни стар¬ца, или сына, огорченного потерею отца — разделю с ними скорбь их и облегчу их участь, если буду в состоянии. Так, друг мой, так протекут дни мои. Смерть не страшна после такой жизни. Я спокойно лягу в не¬дра сырой земли, и на гробе моем напишут: «Здесь покоится прах лю¬бителя природы». (Помолчавши, с восхищением.) К вам, мирные сельские тени, убежище простоты и невинности! к вам простираю свои объятия. Я ваш, примите меня13. (Удивление Дурвилево усугубляется.) Праводум. Ну, насилу ты кончил. Я боялся дышать, чтобы не пре¬рвать твоего восторга. Прекрасно, любезный мой Одиноков, прекрас¬но! Ты так живо, так пленительно описываешь уединенную деревен¬скую жизнь, что в состоянии всем вскружить головы. Одиноков. Опять шутки! не стыдно ли тебе, Праводум? Праводум. Хорошо; станем же говорить не шутя. Теперь, кажется, мой черед? Одиноков. Думаю. Праводум. Я тебя слушал со вниманием; обещаешь ли ты мне го же с своей стороны? Одиноков. Со всею охотою. Праводум. А если я разрушу твой воздушный замок и выведу тебя из заблуждения, то оставишь ли ты странное свое намерение удалить¬ся от света? Одиноков. И на это согласен. Но посмотрим... Праводум. Что касается до ваших возражений, г. Дурвиль, то это пыль и прах, который с падением замка г. Одинокова сам развеется и исчезнет; и вы, конечно, долее упорствовать не станете? Дурвиль. Я всегда уступаю тому, кто сильнее меня. Извольте начи¬нать; я готов вас слушать. Праводум (к Одинокову). Итак, к делу, любезный Одиноков. Нельзя не признаться, что доказательства твои имеют вид блистательный; но не все то хорошо, что блестит. Гнилое дерево светится, но только в темноте. По¬добным образом и некоторые наши мнения имеют для нас наружность привлекательную и правдоподобную. Поднеси ж к ним свечку здравого разума, и увидишь — гнилое дерево. Не думай, чтобы это относилось только к тебе: я говорю вообще. Не думай также, чтобы я сам не одо¬брял деревенской жизни и твоих об ней мыслей. Ты в самом деле опи¬сываешь ее мастерски. Уединение хорошо, но не для всех; хорошо, но с некоторыми ограничениями и выключениями. То же можно заметить и о прочих твоих рассуждениях и доказательствах. Но войдем в некото¬рые подробности. Не сказал ли ты, мой друг, что ты любишь рассматри¬вать природу? Одинокое. Это всегда составляло величайшее мое удовольствие. И кто, какое разумное существо может погружено быть в таком усыпле¬нии, чтоб не пробудиться при воззрении на стройность и порядок, по¬всюду царствующий в области творения? Праводум. Очень хорошо. Теперь скажи мне: при таком твоем рас¬сматривании натуры не приметил ли ты, что в ней все соединено не¬разрывным союзом; что нет ни одной твари ненужной; что все они по¬дают друг другу руку помощи и что всякая из них — как бы она велика или мала ни была — имеет свое определенное место, свою пользу, свой круг действия, свой конец? Ветры, например, очищают воздух; воздух содер¬жит в равновесии воды; вода разливается, так сказать, по всем жилам земли и уплодотворяет ее; огонь все живит и питает, и все служит пи¬щею огню. Одиноков. Совершенная правда. В этом никто спорить не может. Праводум. Итак, неужели ж один человек, сие разумное существо, на коем сияет печать бессмертия, неужели он один произведен в мир без намерения и как бы случайно брошен в обитаемый нами шар? Одиноков. Кто ж тебе это сказал? Я так далек от этой мысли, как Си¬риус от той точки земли, в которой мы теперь стоим. Праводум. Итак, ты согласен, что и человек имеет свою цель, свое определение? Одиноков. Я всегда был таких мыслей. Определение его благороднейшее. Оно состоит в том, чтобы он беспрестанно упражнял дарованные ему силы — чтобы мыслил и действовал. Праводум. Правда. Но скажи мне: что, если б солнце вздумало пере¬менить свое течение и заступить место луны, а луна бы заступила ме¬сто солнца; или если б другие тела небесные захотели выйти из своих кругов; либо если б вода переменила сущность свою и начала бы жечь, а огонь бы начал холодить — скажи мне, Одиноков, что бы тогда про¬изошло? Одиноков. Как это можно, Праводум! Праводум. Положим, однако ж, для примера, чтобы это могло статься! Одиноков. Тогда бы естественно всеобщему смятению и неустройству произойти надлежало. Праводум. А из сего не явствует ли ощутительнейшим образом, что всякая вещь в мире должна непременно действовать так, а не иначе} Одиноков. Неоспоримая правда. Мы и прежде то же сказали. Праводум. Тем лучше. Следовательно, и человек должен действо¬вать не случайно, не так, как ему вздумается, но сообразно с тою целью, которая ему предназначена, и в том круге, в котором поставлен он от Провидения? Одиноков. И на это согласен. Праводум. Теперь ты сам произнес собственный свой приговор. Ска¬жи, не нарушаешь ли ты порядка, повсюду в природе царствующего, желая переменить свое определение, желая совсем в чуждый для тебя круг деятельности, желая отказаться от тех должностей, от тех обязан¬ностей, которые необходимо должен ты исполнять, будучи рожден в сем, а не в другом состоянии? (Одиноков задумывается и молчит.) Дурвиль. А! а! г. пустынножитель, я вижу, что вы начинаете отсту¬пать и готовы положить ружье. Одиноков (к нему). Нет, сударь, к этому не так-то легко меня прину¬дить. (К Праводуму.) Признаться, ты завел меня в Дедалов лабиринт, но я нашел Ариаднину нитку16. Праводум. Я очень рад; тем лучше для тебя. Одиноков. Ты говоришь, что всякая вещь в мире должна действовать сообразно с тою целью, которая однажды ей предназначена. Согласен; но, подумавши, нахожу, что человек из сего всеобщего закона исклю¬чается. Он одарен разумом и волею; следовательно, может независимо располагать своими поступками, может избирать лучшее, может пере¬менять свое место и сферу своей деятельности, имея к тому достаточ¬ные причины. Праводум. Ты говоришь некоторым образом правду. Но то, что я сказал, все остается в своей силе. Разум есть искра божества, и все его внушения — когда он чист и не поврежден, когда страсти и предрассуд¬ки им не владычествуют, должны мы принимать за глас божественный. Но сколь редкие слышат сей небесный глагол! Мы всегда почти пови¬нуемся испорченной своей воле; и там наипаче, где думаем совершенно быть правы, там-то мы и заблуждаемся. Одиноков. Как! неужели, ж те причины и доказательства, на коих утверждаюсь я, ничего не стоят? Праводум. Выйди из заблуждения, Одиноков. Вся твоя философия, все умствования твои суть не иное что, как гнилое дерево, светящее¬ся только в темноте. Ты говоришь, что не надобно вступать в должность для того, что жизнь кратковременна и преисполнена горестей, что у нас и своих множество забот и попечений и что безрассудно мешаться еще в чу¬жие дела. Ах, друг мой! весил ли ты на весах здравого разума сии сло¬ва? рассуждал ли когда-нибудь о следствиях, из сего проистекающих? Скажи мне, что было бы, если бы все люди в сем случае согласно с то¬бою думали? На что бы тогда Государю, прияв тяжкое бремя правле¬ния, бодрствовать день и ночь и непрестанно пещися о благе своего народа? На что бы Воину, оставив любезную отчизну, нести грудь свою против шумящих ядр и проливать кровь для того, чтобы мы спокойно могли здесь разговаривать? На что бы Судье мечом правосудия пора¬жать преступника, нарушившего общую тишину и устройство? На что бы великим оным Гениям, просветителям рода человеческого, в уеди¬ненных сенях, при свете тихой лампады, предаваться размышлени¬ям и творениями своими устроять блаженство вселенной? На что бы? Но сего не довольно. Если бы все люди согласно с гобою думали, то не было бы ни городов, ни селений, ни домов, ни наук, ни тех прекрас¬ных искусств и художеств, кои доставляют нам тысячи выгод и при-ятностей и облегчают бремя жизни нашей. Люди бы, подобно диким зверям, скитались по лесам и укрывались в пещерах. И что было бы с тобою, с тобою, любезный мой Одиноков, если б при рождении твоем оставлен ты был самому себе и если б чуждая рука не поддержала сла¬бого бытия твоего? Вот, друг мой, куда заводят нас незрелые наши рас¬суждения! Одиноков (с смущением). Ах, любезный Праводум! я стыжусь сам себя, чувствую силу твоих рассуждений, но... Праводум. Понимаю. Ты борешься с предрассудками своими, и не можешь еще преодолеть их. «Как с добрым, чувствительным сердцем при¬нимать участие в общественных делах там, где царствуют порок и окамене¬лость, и как одолжать неблагодарных? то сущая невозможность^. Так ду¬маешь ты, но не так думали Сократы11, не так думали Аристиды™ и Ка¬миллы19, когда они в темнице, в узах, в изгнании любили неблагодар¬ных своих соотечественников, благословляли своих гонителей и пла¬менно желали их блаженства. Зато они бессмертны; зато слава их сияет светом немерцающим, как солнце с тверди небесной. Последуй их при¬меру. От них научись, что добродетель тогда только добродетель, ког¬да она испытуется противностями и остается непоколебима. И что бы было, если б она удалилась от среды людей и оставила бы торжество¬вать дерзновенный порок? Нет, друг мой, нет. Вооружись всею бодро¬стью своею и приготовь себя к мужественному прехождению предле¬жащего тебе поприща. Быть может, что неблагодарность тебя ожидает. Но смотри: не поминутно ли мы прогневляем небесного нашего Отца; однако ж Он не отъемлет от нас света Своего и посылает нам плоды земные. Лучше одолжить тысячу неблагодарных, нежели пропустить случай сделать добро одному, достойному вспоможения. И пусть оскор¬бляет тебя неблагодарность; ты тем будешь еще больше: с тобою оста¬нется твоя добродетель, Бог твой. Притом надобно тебе сказать, что ты смотришь на людей слишком мрачным оком. Число добрых не так мало, как ты думаешь; но они не столько приметны. Скромность со¬провождает все их поступки, между тем как кичливый порок дерзно¬венно возвышается. Везде есть благотворные души, везде есть чувстви¬тельные сердца, везде найдешь ты людей, приверженных ко благу об¬щему... Одинокое. Остановись, Праводум, ты торжествуешь. Я вижу свое за¬блуждение и благодарю тебя от всего сердца, что ты вывел меня из него. (Помолчавгии.) Простите, сладостные мечты, толь долго обольщав¬шие мое воображение и восхищавшие мое сердце; прости, любезное уе¬динение: я тебя не увижу... Праводум. Ты увидишь его, Одиноков. Когда, исполнив долг зва¬ния своего, посетишь ты мирные сельские поля, леса и рощи, в ко¬торых некогда отдыхали знаменитые предки твои, то они покажутся тебе еще любезнее, еще восхитительнее. Дух твой успокоится там от трудов и подвигов, в служении отечеству подъятых, и укрепится но¬вою бодростью. Теперь ты видишь, что и я признаю пользу уедине¬ния, а только не одобряю злоупотребления его. Удалиться навсегда от общества, чтобы влачить в неизвестности и бездействии жизнь свою — не то ли же есть, что перестать жить? «Я буду в тишине сельской рассма¬тривать природу» — говоришь ты. Поверь, друг мой, что точное испол¬нение своих обязанностей благоугоднее небесному нашему Отцу, не¬жели бесплодное рассматривание дел Его. Оставим сие рассматрива¬ние избранным к тому от самого Провидения умам. Тебе совсем дру¬гой назначен жребий. Жизнь твоя точка, между двух бездн поставлен¬ная — между временем прошедшим и временем будущим. Да ознаме¬нуется же она... Одиноков. Довольно, довольно! Каждое слово твое укоряет меня в моем неразумии. Но верь, любезный Праводум, что я не недостоин тво¬их наставлений. Все чувства, все мысли, все дела, всю жизнь свою по¬свящаю я отныне служению отечеству. Будь только всегда моим руко¬водителем. Праводум. Я буду всегда твоим другом; не скрывай от меня своего сердца. (Молчит, смотрит на Дурвиля, который кажется погруженным в глубокую задумчивостгу; уютом [говорит].) Что-то скажет нам теперь достой¬ный ученичок Эпикуров, любитель рассеянности, забав, веселий, а? Дурвиль (как будто пробуждаясь). Пощадите меня, друзья мои. Чув¬ствую, чувствую совершенно, что я до сих пор ничем не отличался от английских своих лошадей20; что, равно как и многие другие мне по¬добные, был я не иное что, как гнилой член общества, лишняя тягость земли. Но клянусь вам, что нынешний день сделал меня совсем другим человеком. Дух истинного благородства пробуждается во мне, и я чув¬ствую довольно в себе бодрости, чтобы идти по следам вашим. Праводум. Не вы одни, много есть людей, кои всячески уклоняют¬ся от служения отечеству и выискивают к тому разные причины, из ко¬торых истинная всегда почти есть желание нровождать жизнь свою в неге, праздности и бездействии. Пожалеем об них. Я сердечно рад, что вас обратил на путь правый. (С чувствительностью берет обоих за руки.) Те¬перь вы достойны знаменитого вашего происхождения, достойны моей дружбы. Ступайте исполинскими шагами в предлежащее вам попри¬ще.Будьте Героями, будьте ревностными Патриотами. Отечество про¬стирает к вам свои объятия, Слава отверзает вам храм свой, и Бессмер¬тие готово написать имена ваши на нетленных деках своих. (Тут Одиноков всходит на кафедру и чппшет.) 10 Цвети, отечество святое21, Сынам любезное, драгое! Мы все боготворим тебя, И в жертву принести себя Для пользы твоея готовы. Ах! смерть ничто, когда оковы И стыд грозит твоим сынам! Так древле Кодры умирали22, Так Леониды погибали2'* Союз родства и узы крови В пример Героям и друзьям. Не так священны для сердец, Как свят закон твоей Любови. Оставит милых чад отец, И сын родителя забудет, Спеша отечеству служить; Умрет он — но потомство будет Героя полубогом чтить. Хор1[ Цвети, отечество святое, Сынам любезное, драгое! Мы все боготворим тебя, И в жертву принести себя Для пользы твоея готовы, Для пользы твоея готовы. ПРИЛОЖЕНИЯ О. Б. Лебедева ДРАМАТИЧЕСКИЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ В. А. ЖУКОВСКОГО За более чем полвека творчества В. А. Жуковского известно мно¬жество фактов, свидетельствующих о глубоком и постоянном интере¬се первого русского романтика к драматургии и театру. Одно из пер¬вых художественных произведений Жуковского, о котором сохрани¬лись сведения в воспоминаниях его современников — это трагедия «Камилл, или Освобожденный Рим», написанная им в 10—12-летнем возрасте1; далее последовали драматические переводы первого де¬сятилетия XIX в.: комедия А. Коцебу «Ложный стыд» и зингшпиль Генслера-Мюллера «Чертова мельница на Венской горе», которую Жу¬ковский «склонил на русские нравы» под названием «Алеша Попович, или Страшные развалины» (1806). На рубеже 1800—1810-х гг. в ре-дактируемом им журнале «Вестник Европы» поэт опубликовал целый ряд литературно-критических работ, поевященных проблемам драма¬тургии и театра: цикл театральных рецензий на гастрольные спектак¬ли знаменитой французской актрисы Жорж Веймер («Московские за¬писки», 1809), критический разбор перевода трагедии П. Кребийона С. И. Висковатовым («Радамист и Зенобия», 1810) и рецензию на ори-гинальную русскую трагедию А. Н. Грузинцева («Электра и Орест», 1811): этот литературно-критический ряд закономерно увенчан пере¬водом теоретического эссе Д. Юма «Рассуждение о трагедии» (1811). Мемуаристы засвидетельствовали увлечение Жуковского домашним театром в 1811—1814 гг., когда он жил попеременно й Мишенском, Бе-леве, Муратове и Долбине и принимал активное участие в театральных увеселениях своего ближайшего друга этих лет, А. А. Плещеева2. Для домашнего театра Плещеева Жуковский написал несколько драмати¬ческих шуток, одна из которых — «Коловратно-куриозная сцена меж¬ду Леандром, Пальясом и важным господином Доктором» — до нас до¬шла; следы этих увеселений сохранились и в домашней лирике поэта: 1 В. А. Жуковский в воспоминаниях современников / Сост., подгот. текстов, вступит, ст. О. Б. Лебедевой, А. С. Янушкевича. М.: Наука — Школа «ЯРК», 1999. С. 104—105; см. также: Резанов В. И. Из разысканий о сочинениях В. А. Жуковско¬го. СПб., 1906. Вып. 1. С. 6—9. 2 Там же. С. 144—148; 205—206. 34 — 4488 55» И твой пиит Лекенем стал! В Орле играл В Филине он! И был смешон! Под париком, Как под шатром, На двух ногах, Как на клюках, Он в первый раз Для трехсот глаз (Хоть и не рад) — Был адвокат'. В начале 1820-х гг. творческое наследие Жуковского обогатили дра¬матические переводы: трагедия Ф. Шиллера «Орлеанская дева» (1821) и комедия Э. Скриба «Валерия, или Слепая» (1823). 1830-е гг. ознаме¬новались еще двумя драматическими переводами: в эти годы Жуков¬ский перевел «драматическое стихотворение» Л. Уланда «Норманский обычай» (1832) и драматическую поэму Ф. Гальма «Камоэнс» (1839). Самих по себе этих фактов была бы уже достаточно, чтобы счесть Жу¬ковского одним из тех, кто определял в своем творчестве пути развития русской драмы в литературном процессе первой трети XIX в. Если же обратиться к материалам библиотеки и архива поэта, то круг этих фак¬тов неизмеримо расширяется: к нему добавляются испещренные мар¬гиналиями труды теоретиков драмы и покрытые читательскими поме¬тами издания драматургов от античности до современности в составе библиотеки Жуковского4, следы редакторской правки поэта в изданиях драматических сочинений его современников', «Конспект по истории литературы и критики» (1805—1810)ь, содержащий обширный раздел, специально посвященный эстетике драмы, и, наконец, художествен¬ные тексты: 13 фрагментарных переводов драматических произведе¬ний П. Корнеля, Ж.-Ф. Лагарпа, Ж.-Б. Мольера, К. Гольд они, Ф. Шил¬лера, 3. Вернера и Софокла объемом от 10 до 180 стихов, созданные 3Жуковский В. А. Поли. собр. соч. и писем: В 20 т. М.: Языки русской культуры, 1999. Т. 1. С. 167. Далее отсылки к этому изданию даются с указанием аббревиату¬ры ПССиП, тома и страницы. 4 Библиотека В. А. Жуковского в Томске. Ч. 2. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1984. С. 75—96, 155—166, 312—336; Ч. 3. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1988. С. 464—568. 5 Там же. Ч. 1. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1978. С. 124—146. 6Жуковский В. А. Эстетика и критика. М.: Искусство, 1985. С. 101—157; коммент. С. 385—386. в хронологическом диапазоне от 1811 до 1843 г., а также текст заклю¬чительной сцены для либретто онеры М. И. Глинки «Жизнь за царя» (1834) и свидетельства замыслов, не осуществленных далее во фрагмен¬тарном виде: план-конспект трагедии А. Мюльнера «Вина» и план ори¬гинальной драмы на исторический сюжет из эпохи Смутного времени7. Эти материалы библиотеки и архива Жуковского не только допол¬няют общеизвестные факты, говорящие о беспрецедентной устойчиво¬сти и о творческом характере интереса первого русского романтика к драме и театру: они заставляют иначе оценить масштаб и результаты этого интереса, прежде всего — как факта творческой эволюции самого Жуковского. На протяжении более чем сорока лет — от элегии «Сель¬ское кладбище» и перевода комедии А. Коцебу (1802) до стихотворных повестей 1840-х гг. и переложения трагедии Софокла «Царь Эдип» (1843 г.) интерес к драматургии, перерастающий в творческий экспери¬мент, лабораторный опыт или реализующийся в самостоятельно значи¬мом произведении, неизменно сопутствует основным формам творче¬ства Жуковского — лирике, лиро-эпосу и стихотворному эпосу. Долго-временность, количество драматургических опытов и их особое эстети-ческое назначение позволяют видеть в драматической поэзии Жуков¬ского сквозную тенденцию его творческой эволюции и одну из важней¬ших характеристик его романтического метода. Однако на протяжении долгого времени эта мощная тенденция оставалась совершенно недостаточно изученной, может быть, в силу того, что текстовые свидетельства театральных интересов Жуковского и абсолютное большинство его драматических произведений не поки¬дали творческой лаборатории поэта ни при его жизни, ни долгое вре¬мя после его смерти: кроме статей периода «Вестника Европы» (в со¬став прижизненных собраний сочинений не вошедших) при жизни по¬эта были напечатаны только три его крупных драматических перевода: «Орлеанская дева», «Норманский обычай» и «Камоэнс»8. 7 Большинство этих текстов было впервые опубликовано в разных изданиях (сведения о первых публикациях см. в коммент.); вместе они собраны в прило¬жении к монографии: Лебедева О. Б. Драматургические опыты В. А. Жуковского. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1992. С. 178—196. 8 Следствием этого обстоятельства явилась чрезвычайная скупость научно-исследовательской традиции осмысления драматургических произведений Жу-ковского. Кроме обязательных страниц, посвященных драматическим поэмам «Орлеанская дева» и «Камоэнс» в крупных монографиях о творчестве Жуковско¬го А. Н. Веселовского, П. Загарина, Н. С. Тихонравова, К. К; Зейдлица, И. М. Се-менко и комментариев к ним Н. В. Измайлова и И. М. Семенко в изданных в XX в. собраниях сочинений Жуковского (см. соответствующие ссылки в коммента¬риях к этим текстам в наст, изд.), до недавнего времени единственными снециаль- Памятные даты рубежа XIX—XX вв. (1883 г. — столетие со дня рож¬дения, 1902 г. — пятидесятилетие со дня смерти Жуковского) и, глав¬ным образом, предпринятая И. А. Бычковым систематизация и описа¬ние основного массива архива поэта обогатили наше представление об этой грани дарования первого русского романтика публикацией закон¬ченных текстов других его драматических ноизведений: перевода ко¬медии А. Коцебу «Ложный стыд», онеры «Богатырь Алеша Попович, или Страшные развалины», перевода комедии Э. Скриба и Мельвиля (А.-0.-Ж. Дюверье) «Валерия, или Слепая», финальной сцены оперно¬го либретго «Жизнь за царя». Все эти тексты были впервые напечатаны А. С. Архангельским в первом полном собрании сочинений Жуковского4 за одним исключением: текст последней сцены не осуществленного Жу¬ковским замысла либретто оперы Глинки был опубликован И. А. Быч¬ковым в описании «Бумаги В. А. Жуковского». И. А. Бычков опублико¬вал также и дневники Жуковского10: в плане интересующей нас пробле¬мы особенно примечательны дневниковые записи периода загранич¬ных путешествий (начиная с 1820 г. и до окончательного переселения поэта в Германию), обнаруживающие в Жуковском страстного театра¬ла, завсегдатая европейских театров: при всем их лаконизме эти днев¬никовые театральные рецензии являются важным источником рекон¬струкции эстетических взглядов поэта в их драматургическом разделе. Начало систематического изучения библиотеки В. А. Жуковского, двухсотлетняя годовщина со дня рождения поэта (1983 г.) и проект изда¬ния полного собрания его сочинений и писем, стимулировавшие систе¬ но посвященными проблеме драматургических интересов Жуковского работами оставались статьи: Сакулгш П. Н. «Орлеанская дева» Шиллера в переводе В. А. Жу-ковского II Жуковский В. А. Орлеанская дева. Пг., 1915. С. V—XIX; Гозеппуд А. А. Театральные интересы В. А. Жуковского и его опера «Богатырь Аеша Попович» // Труды Ленинградского гос. ин-та театра, музыки и кинематографии. Вып. 2. Л., 1967. С. 171—209; Лапкипа Г. А. У истоков русской театральной критики. В. А. Жуковский // Очерки истории русской театральной критики. Л., 1975. С. 60— 65; Мухина С. Л. «Орлеанская дева» Жуковского и Шиллера // Ошскнй пед. ин-т. Науч. конф. преподавателей: Мат-лы. Вып. 7. Ош, 1968. С. 174—184; Мухина СЛ. «Орлеанская дева» Жуковского и проблемы народности // Проблемы эстетики и творчества романтиков: Межвузовский тематический сб. Калинин, 1982. С. 123— 137; Киселева Л. Н. «Орлеанская дева» В. Л. Жуковского как национальная трагедия // Stuclia Russica Helsingiensia et Tartuensia, VIII: История и историософия в литера¬турном преломлении. Тарту, 2002. С. 134—162. 9Жуковский В. А. Поли. собр. соч.: В 12 т. / Под ред., с биографическим очерком и примеч. А. С. Архангельского. СПб., 1902. Его выход в свет был приурочен к 50-й годовщине смерти поэта. 10 Дневники В. А. Жуковского. С примеч. И. А. Бычкова. СПб., 1903. 11 О русской романтической драме см.: Архипова А. В. Историческая трагедия эпохи романтизма // Русский романтизм. Л., 1978; Бочкарев В. А. Русская истори-ческая драматургия начала XIX в. (1800—1815). Куйбышев, 1959; Бочкарев В. А. Русская историческая драматургия периода подготовки восстания декабристов (1816—1825). Куйбышев, 1968; Бочкарев В. А. Трагедия А. С. Пушкина «Борис Го¬дунов» и отечественная литературная трагедия. Самара, 1993; Берн штейн Д. И. «Бо¬рис Годунов» Пушкина и русская историческая драматургия в эпоху декабризма // Пушкин — родоначальник новой русской литературы. М.; Л., 1941; Кургинян М. С. Поэтика романтической драмы // История романтизма в русской литературе: В 2 т.. М., 1979. Т. 2; ЛотмапЛ. М. Драматургия 30—40-х гг. XIX в. // История русской литературы. М.; Л., 1955. Т. 7; Манн Ю. В. Поэтика русского романтизма. М., 1976; Слонимский А. Л. «Борис Годунов» и драматургия 1820-х гг. // «Борис Годунов» А. С. Пушкина: Сб. ст. / Под ред. К. Н. Державина. Л., 1936; Фельдман О. М. Судьба драматургии Пушкина. М., 1975; История русской драматургии. XVII — первая половина XIX века. Л., 1982. матическое обследование архивов, обогатили представление об этом на¬правлении его творчества ранее неизвестными фактами, позволяющими говорить об интересе к драматургии и драматических опытах Жуковско¬го как о сквозной тенденции его творческой эволюции. Благодаря этой работе в научный оборот был введен основной массив перечисленных выше материалов библиотеки и архива Жуковского, которые не только окончательно подтвердили тот факт, что Жуковский в эпоху всеобщего увлечения театром и драмой отнюдь не остался в стороне от одного из самых характерных эстетических явлений русского литературного про¬цесса, но и позволили выявить мощный субстрат драматизма — во всей полноте смысла этого понятия — лежащий в основе и психологической лирики, и стихотворного эпоса «Коломба русского романтизма». Однако степень адекватности наших представлений о месте и значе¬нии драматических произведений и в творчестве Жуковского, и в ли¬тературном процессе первой трети XIX в. все же оставляет желать луч¬шего еще и по той причине, что, будучи отражением эволюции рус¬ской драмы в 1820—1830-х гг., драматургия первого русского роман¬тика разделила и ее судьбу в научно-исследовательской традиции. Рус-ская драматургия XIX в., закономерности ее эволюционного станов¬ления вообще и особенности поэтики русской романтической драмы в частности, равно как и функции этой последней в литературном про¬цессе первой трети XIX в. интересуют отечественную филологию не¬сравненно меньше, чем поэзия и проза этого же времени11. Таким об¬разом, судьба драматургии Жуковского в литературном процессе его эпохи и ее проблема в научно-исследовательской традиции — это до некоторой степени еще и проблема изученности судьбы русской роман¬тической драматургии в литературном процессе первой трети XIX в. и См. об этом: Всеволодсшй-Герпгросс В. Н. Театр в России в эпоху Отечествен-ной войны 1812 г. СПб., 1912; Эйхенбаум Б. М. С. П. Жихарев и его дневники IIЖи-харев С. П. Записки современника. М.; Л., 1955; История русского драматическо¬го театра: В 7 т. М., 1977. Т. 2; Лотман Ю. М. Театр и театральность в строе культу¬ры начала XIX века; Лотман Ю. М. Сцена и живопись как кодирующие устройства культурного поведения человека начала XIX столетия // Лотман К). М. Об искус¬стве. СПб.: Искусство-СПБ, 1998. С. 617—644. Русская драма эпохи романтизма — одно из самых сложных и мало¬исследованных явлений классического периода русской литературы. Ее роль словно бы «затенена» бурным расцветом лирики в 1810—1820-е и прозы в 1830—1840-е гг. По сравнению с лирикой и эпосом драма оста¬ется как бы на периферии русского литературного движения. В то же время драматургия — это литературная форма, в которой антиномиче¬ское мышление эпохи романтизма находит свое наиболее органичное воплощение. Тезис этот вряд ли нуждается в особом доказательстве, если вспомнить, какую исключительную роль играла драматургия в становлении западноевропейского (в частности, немецкого и француз¬ского) романтизма. Поэтому понятно, что видимо периферийное поло¬жение драматургии в жанровой системе русского романтизма не может быть отражением ее сущностной роли. Об этом свидетельствует атмос¬фера всепроникающей театральности русской культуры первых двух десятилетий XIX в., многочисленные и бурные театральные полеми¬ки на страницах журналов, существование особых драматических пе¬риодических изданий, культ актрисы Е. С. Семеновой и всеобщая влю¬бленность русских писателей в театр, выплескивающаяся в театрализо¬ванные формы бытового поведения и жизнестроительства12. Однако же становление романтической драмы в русской литерату¬ре первой трети XIX в. шло извилистыми и грудными путями. В отли¬чие от высокой комедии, имеющей прочную традицию в литературе XVIII в. и увенчанной грибоедовским «Горе от ума» и комедиографией Гоголя, высокая трагедия и романтическая драма как бы не давались русским писателям, сбиваясь или на классицистический канон, или на «склонение» западноевропейского образца на «русские нравы». Тем не менее (характерное обстоятельство!) среди романтиков 1820—1830-х гг. трудно найти хоть одного поэта или прозаика, который не был бы отчасти и драматургом или не обращался бы в замыслах, планах, набро¬сках, в эстетических штудиях или переводах к этому особо романтиче¬скому роду. Однако не менее характерно и почти полное отсутствие «чистых» драматургов среди русских писателей первой трети XIX в. — по сути дела, первым драматургом par excellence после «отца русского театра» А. П. Сумарокова в русской литературе стал А. Н. Островский. ИГ Становление романтической драматургии высоких жанров в рус¬ской литературе 1810—1820-х гг. дало крайне мало даже просто закон¬ченных оригинальных произведений, не говоря уже о шедеврах — соб¬ственно говоря, если не считать таковым «истинно-романтическую» трагедию А. С. Пушкина «Борис Годунов», которая, будучи несомнен¬ным драматургическим шедевром русской литературы, все же не яв¬ляется романтическим произведением, то из романтических драм пер¬вой трети XIX в. практически ни одна не пережила своего времени: все они остались фактом истории литературы —т кроме «Орлеанской девы» Жуковского, которая продолжила свою жизнь на подмостках русского театра в качесгве оперы на музыку П. И. Чайковского (сим¬волично то, что при первом своем возникновении замысел Жуковско¬го на этот сюжет был именно замыслом оперы). В романтической дра¬ме 1810—1820-х гг., как и в творчестве Жуковского-драматурга, абсо¬лютно преобладают планы, замыслы, наброски, фрагменты, и в лучшем случае — переводы, что свидетельствует о лабораторном характере и до некоторой степени — о незавершенности этого литературного про¬цесса, отразившегося в экспериментальное™ и незавершенности дра¬матических произведений каждого имплицитного или потенциально¬го драматурга 1810—1820-х гг. Трудное вызревание романтической драмы в середине 1820-х гг. было в определенном смысле прервано на полпути: или тем, что из ли¬тературы выбыли потенциальные драматурги (К. Ф. Рылеев, В. К. Кю¬хельбекер), или тем, что произведения, созданные в эти годы, по раз¬ным причинам не стали фактами современного им литературного про¬цесса («Андромаха» П. А. Катенина, «Ермак» А. С. Хомякова), или же тем, что пути развития русской романтической драмы очень рано оказа¬лись блокированы пушкинской трагедией «Борис Годунов». Историче¬ская трагедия Пушкина, задуманная им как «истинно-романтическое» произведение, обогнала становление русской драмы на целый поря¬док, и сложный жанровый синтез трагедии и комедии* имеющий к по¬этике романтической драмы лишь частичное отношение, но зато проч¬но укорененный в национальной драматургической традиции высокой комедии XVIII в., в русской драматургии был осуществлен с опереже¬нием — до того, как в литературе 1830-х гг. окончательно сформирова¬лась жанровая модель романтической трагедии. Поэтому и позднеромантическая драматургия, поразительно четко локализованная в первом пятилетии 1830-х гг., тоже оказалась особен¬но сложным литературным явлением. Ее жанровая модель испытала сильнейшее влияние пушкинской трагедии. Романтизм 1830-х гг., вос¬становивший для русской драмы пропущенный Пушкиным.в 1820-х гг. этап драматургического психологизма11, существовал рядом с русской «натуральной школой» и подчинялся всеобщей тяге к «поэзии действи¬тельности», питаясь их открытиями и достижениями. И если драмати¬ческая поэзия 1820-х гг. была генетически связана с лирикой и лиро^ эпосом (ср. характерное соседство поэмных и драматических замыслов на один сюжет в творчестве Пушкина и Рылеева), то позднеромантиче-ская драма 1830-х гг. со всей очевидностью тяготеет к эпосу (ср. такие своеобразные жанры, как «истории в лицах» М. П. Погодина и «драма¬тические фантазии» Н. В. Кукольника). Сосуществование драматических и эпических жанров с общей тема¬тикой в русской литературе 1830-х гг. (историческая драма — истори¬ческий роман и повесть; драма, повесгь и цикл повестей о художнике) привело к оригинальному явлению в драматургии: опытам в области эпической драмы. Публикация в 1831 г. пушкинской трагедии «Борис Годунов» активизировала этот процесс. Н. А. Полевой, Н. И. Надеж-дин, В. Г. Белинский — ведущие критики эпохи, заметили его, свя¬зав с бурным расцветом романа, повести и повествовательной прозы вообще. Многочисленные «исторические сцены», «истории в лицах» и хроники заполнили русские журналы и получили свое эстетическое обоснование. Повествовательное начало, повышенный интерес к со¬бытию, философская проблематика властно ворвались в драматургию. Поэтому, часго не обладая высоким художественным уровнем, русская романтическая драма 1830-х гг. все же взяла на себя функции подготов¬ки и русского эпоса, и нового тина русской драмы. Характернейшим звеном этого процесса стала так называемая «тра¬гедия рока», возродившая типологию сюжетосложения античной тра¬гедии. Из всех жанровых разновидностей романтической драмы «тра¬гедия рока» обладает наиболее значительным и эксплицитным эпиче¬ским потенциалом в силу субстанциальности своего конфликта, в ко¬тором сталкиваются свобода личности и необходимость исторического процесса или миропорядка, скрещиваются личностно-лирический и событийно-эпический аспекты драматургической эстетики. Наиболее яркое выражение эта тенденция нашла как в переводах на русский 13 Пушкин тоже восстановил в своем творчестве этот пропущенный им перед «Борисом Годуновым» этап драматургического психологизма, причем одновре¬менно с русской романтической драмой 1830-х гг. Однако это опять было сделано на качественно ином поэтологическом уровне. Психология личности и категория страсти выступают в «Маленьких трагедиях» как национально, исторически и со¬циально мотивированные явления. Таким образом, решая сходные с массовой дра¬матургией проблемы, Пушкин это делал на уровне, далеко превосходящем общий драматургический уровень эпохи. Ср.: «К жанру трагедии близко примыкала драматическая поэма, представ¬ленная главным образом переводами. От трагедии она отличалась большим лириз¬мом и несколько ослабленным драматическим действием». (Бочкарев В. А. Русская историческая драматургия первой четверти XIX в. АДД. Куйбышев, 1961. С. 37). См. также: Неупокоева И. Г. Революционная романтическая поэма первой половины XIX в. М, 1971. С. 73—96, 189—197: исследователь анализирует драматические элементы в структуре лиро-эпической поэмы-монодии и жанровое своеобразие так называемой «трагедийной поэмы», главным образом на примере творчества западноевропейских романтиков. ь Тынянов Ю. Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977. С. 94—95. язык западноевропейских образцов жанра (трагедии 3. Вернера и Ф. Грильпарцера), так и в оригинальной драматургии (ранние траге¬дии М. К). Лермонтова, юношеская трагедия В. Г. Белинского «Дми¬трий Калинин»), И, наконец, эта общая картина становления русской драматургии в первой трети XIX в. осложнена еще и тем, что в ней соседствовали две разные эстетические тенденции: драматические тексты писателей этой эпохи имеют разную рецептивную установку в своей конечной ориен¬тации на театральное зрелище или на чтение. Отчасти развивая тради¬ции стихотворной трагедии классицизма, отчасти в связи с преимуще¬ственно лирическим и поэтическим характером литературной эпохи, русская драматургия первой трети XIX в. была в основной своей мас¬се стихотворной. И это единообразие внешнего облика классицистиче¬ской, преромантической и романтической драмы во многом сглажива¬ет ее внутриродовую жанровую дифференциацию: русская драматур¬гия первого тридцатилетия XIX в. знала не только традиционные жан¬ровые разновидности стихотворной драматургии — жанры трагедии и комедии; рядом с ними существовала разветвленная система жанров драматической поэзии, практически не изученной как характерное яв¬ление русского литературного процесса первой трети XIX в.14 В свое время на ее существование указал Ю. Н. Тынянов, выделив в русской драматургии две параллельно функционирующие традиции: стиховой драмы и драматической поэзии, различающихся своими ис¬токами и конечными целями. Если стиховая драма в своем развитии опирается на драматургические и театральные традиции, то драмати¬ческая поэзия генетически связана с лирикой и лиро-эпосом15. Про¬должая мысль исследователя, можно заметить, что и функциональность их была различной. Если стихотворная драма принадлежала в первую очередь театру, формируя основу театрального репертуара особенно в 1810-х гг. XIX в., то драматическая поэзия, будучи текстом, предназна¬ченным прежде всего для чтения, в большей мере была связана с лите- — О. Б. Лебедева — ратурным процессом, где у нее была особенная роль (при этом ее воз¬можная репертуарная активность отнюдь не исключалась, скорее даже напротив, была весьма значительной). И в научно-исследовательской недифференцированности русской драмы эпохи романтизма на стихот¬ворную драматургию и драматическую поэзию, в неизученности родо¬вой специфики и функций драматической поэзии в литературном про¬цессе заключается коренная причина неадекватности представлений о месте и значимости драматических сочинений и опытов тех писателей эпохи, которые вошли в историю русской литературы не как драматур¬ги, а как поэты или прозаики: с точки зрения стихотворной драматур¬гии их тексты не выдерживают критики, а как произведения драмати¬ческой поэзии они оказываются вне жанрово-родовой системы русско¬го романтизма, несмотря на эдиционную практику той эпохи, демон-стрирующую закономерность размещения текстов драматических поэм и драматических стихотворений в рубриках «Поэмы» или «Стихотвор¬ные повести». Таким образом, роль романтической драматической поэзии в рус¬ской литературе сложна и своеобразна. Ее лирический генезис и ее тес¬ное взаимодействие с эпосом обнаруживают особенную функциональ¬ность драматической поэзии в литературном процессе 1820—1830-х гг.: ее роль промежуточного звена между лирикой и эпосом и функцию своего рода формы подготовки последнего. Не случайно русская ро-мантическая драматическая поэзия прекратилась именно в гот момент, когда окончательно окрепла и завоевала ведущую роль в литературе повествовательная проза. В контексте национального литературного процесса драматургиче¬ские опыты В. А. Жуковского, центральной фигуры русского романтиз¬ма, приобретают особенную значимость. Хотя в свое время Н. А. По¬левой и назвал «Орлеанскую деву» лучшим произведением Жуковско¬го16, все же драматический род не был ведущим в творчестве поэта. Ли¬рика и эпос Жуковского абсолютно преобладают над драмой. Это за¬ставляет предположить определенную подчиненность драматургиче¬ских опытов поэта лирической и эпической эстетике в разные пери¬оды его творчества. И в этой общей картине драматургических инте¬ресов и опытов крупнейшего русского романтика трудно не усмотреть аналогии с судьбами русской романтической драмы вообще: как про¬блема русской драматической поэзии эпохи романтизма — это пробле-ма ее отношения к лирике 1810—1820-х гг. и к эпосу 1830—1840-х, так и проблема драмы в творчестве Жуковского становится прежде всего 16 Полевой Н. А. Очерки русской литературы. СПб., 1839. Ч. 1. С. 117. 7 Шевырев С. П. О значении Жуковского в русской жизни и поэзии // Речи и отчег, произнесенные на торжественном собрании Императорского Моск. ун-та 12 января 1853 г. М., 1853. С. 51. проблемой ее места в жанровой системе поэта и ее роли в эволюции этой системы. Подобная аналогия делает драматическую поэзию Жу¬ковского своеобразным индикатором общелитературных тенденций и их наиболее наглядным воплощением. Лирик в 1810—1820-х гг. и эпик-повествователь в 1830—1840-х, Жу¬ковский в своей творческой эволюции и жанрово-родовой системе как никто из его современников точно отразил эти тенденции. При этом он всегда шел как бы на шаг впереди своей литературной эпохи, чут¬ко улавливая перспективные пути литературного развития и предла¬гая в своем переводном и оригинальном творчестве жанровые этало¬ны элегии и баллады, лиро-эпической поэмы-монодии и романтиче-ской драмы, повести и эпопеи для становящихся оригинальных рус¬ских жанров. В этом — исключительно важная роль переводов Жуков¬ского как фактов истории национальной литературы, позволяющая без сомнения именовать драматические переводы Жуковского — каковыми они в строгом смысле слова и являются —драматическими произведени¬ями русского поэта, поскольку его представления об актуальных жан¬ровых моделях и перспективных путях развития русской драматургии воплощены в стратегиях отбора текстов и переводческих трансформа¬циях, как правило, имеющих своим результатом изменение жанровой структуры транслируемого текста. Драматические произведения Жуковского принципиально важны своим особенным положением в сто жанрово-родовой системе. Под¬спудные размышления поэта о закономерностях драматургического психологизма и реализующие их творческие эксперименты, остающие¬ся в основном фактом творческой лаборатории, образуют очевидный субстрат жанрового своеобразия и лирики, и эпоса Жуковского. Уже современники отметили этот особенный драматизм ведущих форм творчества поэта: «Драматическая стихия пробивалась всего более в содержании баллад, но ограничилась (...) только зародышем сильно¬го действия, которое быстро схвачено чувством, перенесено из мира действительного в фантастический и потому остается без развития»17. Наиболее наглядно драматический потенциал баллад и лирики Жуков¬ского выразился в том, что многие произведения этих жанров имели не только литературную, но и сценическую судьбу: на сюжет балла¬ды «Эолова арфа» Шарль-Луи Дидло создал балетный спектаткль; по мотивам баллады «Светлана» в 1822 г. была поставлена «волшебная 18 Либретто А. П. Вешнякова, музыка Ш.-С. Кагеля и К. А. Кавоса: История рус-ского драматического театра: В 7 т. М.: Искусство, 1977. Т. 2. С. 518. 19 История русского драматического театра. Т. 2. С. 522. 20 Там же. Т. 3. С. 272. 21 См. об этом:. Библиотека В. А. Жуковского в Томске. Ч. 2. Томск, 1984. С. 532—536; Ч. 3. Томск, 1988. С. 555—563. Ф опера-баллада» «Светлана, или Сто лет в один день»18, а в 1825 г. — «волшебно-аллегорическое представление» «Сон Светланы»10; сюжет баллады «Людмила» стал основой для «драматического представления» в трех отделениях Р. М. Зотова и Н. П. Мундта, пользовавшегося по¬пулярностью в 1830—1843 гг.20; А. Н. Верстовскому принадлежат опера «Вадим, или Пробуждение двенадцати спящих дев» (1832) и романти¬ческая опера «Громобой» (1858), созданные по мотивам балладной ди¬логии Жуковского «Двенадцать спящих дев». Поздний эпос поэта также обнаруживает драматургическую подо¬плеку своего жанрового своеобразия. Особенно это касается стихотвор¬ных повестей 1840-х гг. и перевода «Одиссеи», в связи с которым Жу¬ковский основательно штудировал не только материалы по истории, ге¬ографии и мифологии Древней Греции, но и творчество древнегрече¬ских трагиков. Он даже сделал попытку переложить некоторые траге¬дии Софокла и Еврипида на сюжеты Троянского цикла в стихотворную «Повесть о войне Троянской» — эта повесть должна была служить сво-его рода введением в мифологическую историю Греции, которое Жу¬ковский собирался предпослать своему переводу «Одиссеи»21. Драма¬тизированный психологизированный эпос, в формы которого Жуков¬ский перекладывает древнегреческий подлинник, сложился как тип эпического повествования в результате синтеза лирических и драмати¬ческих жанров и определил своеобразие перевода «Одиссеи», ставшего для русской литературы не только эталоном эпоса странствий, но и эта¬лоном «духовной одиссеи» с ее драматичным пафосом морального са¬мосовершенствования и нравственной стойкости перед лицом судьбы. Таким образом, несмотря на то что драма никогда не являлась ве¬дущей формой в жанровой системе Жуковского, она никогда не была изолированной в этой системе. Вступая в активное двустороннее взаи¬модействие с продуктивными жанровыми моделями этой системы, ли¬рическими, лиро-эпическими и эпическими, драма создавала субстрат и потенциал психологического искусства Жуковского. Именно глубин¬ным драматизмом, напряженной конфликтностью взаимоотношений человека с миропорядком определяется своеобразие таких исключи¬тельно важных для Жуковского и русской литературы жанров, как эле- 22 Эйхенбаум Б. М. С. П. Жихарев и его дневники // Жихарев С. П. Записки со-временника. М., 1955. С. 657. гия, баллада, лиро-эпическая поэма, стихотворная повесть, эпическая поэма. Для функциональности драмы в жанровой системе Жуковского, для понимания законов эволюции этой системы очень показательно неу¬коснительное возникновение драматургических опытов в ключевые, переломные моменты жанровой эволюции поэта. Как правило, цепоч¬кой драматургических фрагментов отмечается сам момент перелома и обозначено то общее направление, в котором в его сознании и творче¬стве вызревает новое эстетическое качество. Это новое качество рав¬ным образом выражается и в драме — будь то экспериментальный пе¬ревод или целостное произведение, ставшее достоянием литературной эпохи — ив том новом жанре, становление которого она готовит. Как правило, эстетическая содержательность таких переломных моментов связана с укрупнением жанра и объективацией романтического мето¬да Жуковского. Так, самыми драматургически насыщенными являются годы эстети¬ческого самоопределения (1805—1811 гг.), годы перехода от преиму¬щественного господства лирических жанров к романтическому лиро-эпосу (конец 1810-х — начало 1820-х гг.) и годы становления эпиче¬ского миросозерцания как этико-эстетической основы всего позднего творчества поэта (1830-е гг.). Эстетические доминанты этих моментов впрямую связаны с основными драматургическими категориями: если раннего Жуковского в основном интересует театр как метод «сгущен¬ного изображения чувств»22, а трагедия — как развернутый в действии во всей сложности и противоречивости психологического процесса ха¬рактер, то следующие два этапа определяются синтезом субъективного и объективного начал: поисками героя особого типа, героя-гуманиста, противостоящего эгоцентрической замкнутости романтического инди¬видуалиста, и анализом взаимоотношений человека с объективными законами Природы и социума. Это своеобразное положение драматических произведений Жуков¬ского, особенно стихотворных, в его жанровой системе — отчасти под¬чиненное, отчасти обнажающее сущностные тенденции сто творчества, их роль своего рода водораздела между лирикой, лиро-эпосом и эпосом, приводит к выводу о принадлежности их к традициям драматической поэзии, более функциональной в литературе, нежели на театральных подмостках. Более того, поскольку драматическая поэзия Жуковского в целом предшествует аналогичным опытам его младших современни- ков, можно сказать, что именно она во многом и формирует эту тради¬цию в русской литературе первой половины XIX в. Аналогичное со¬отношение лирики, драмы, лиро-эпоса и эпоса, где драма возникает в процессе укрупнения и объективации жанра, будет характеризовать творчество большинства русских писателей первой трети XIX в., не ис¬ключая Пушкина и Гоголя, исключая, может быть* только драматургов кружка Шаховского и Грибоедова, но именно потому, что их традиция не столько литературна, сколько театральна и в качестве стихотворной драматургии противостоит драматической поэзии. Даже в масштабах литературного процесса первой половины XIX в. в целом, когда имеет значение уже не авторская индивидуальность, а эволюция жанровой системы в национальной литературе in toto, массовая драматическая поэзия в начале 1830-х гг. берет на себя роль подготовки русского эпоса и знаменует своим интенсивным, но кратковременным расцветом сам процесс и момент перехода русской литературы от преимущественной лирики 1810—1820-х гг. к преимущественному эпосу 1830—1840-х гг. При том, что драматургия Жуковского насыщена эстетическим со¬держанием, позволяющим видеть в ней репрезентативное явление рус¬ского литературного процесса 1810—1840-х гг., она, бесспорно, облада¬ет и самостоятельной ценностью. Во-первых, в высшей степени характерны ее полный жанровый со¬став и очевидная в стратегиях переводческого отбора смена жанро¬вых пристрастий Жуковского-драматурга, в последовательности ко¬торых обнаруживает себя движение русской эстетической мысли в ее театрально-драматургическом разделе. Мещанская драма («Ложный стыд»), волшебно-богатырская опера («Алеша Попович, или Страшные развалины»), неоклассицистическая трагедия («Филоктет» Лагарпа), литературно-полемическая комедия-пародия («Коловратно-куриозная сцена...»), историческая трагедия («Дон Карлос», «Дмитрий Самозва¬нец», «Пикколомини», «Смерть Валленштейна», «Лагерь Валленштей-на», «Орлеанская дева»), трагедия рока («Двадцать четвертое февраля», «Филоктет» и «Царь Эдип» Софокла), идеологическая драма — эстетиче¬ский манифест («Камоэнс») сменяют друг друга строго сообразно тому ге¬неральному пути, по которому движется русская драматическая поэзия. Во-вторых, весьма симптоматично то, что Жуковский, в общем, не обошедший своим творческим вниманием и комедию, уделял ей не¬сравненно меньше внимания: все его переводы комедийных текстов имеют или прагматический (фрагменты комедий Гольдони и Молье¬ра), или вынужденный («Валерия, или Слепая») характер: очевидно, что это явление концептуально значимое. В отличие от драматургии высоких жанров, русская комедиография первой трети XIX в. (в лице драматургов кружка Шаховского, Грибоедова и Гоголя), опирающая¬ся на мощную национальную традицию комедиографии XVIII в., не нуждалась в эталонных жанровых моделях классического европейско¬го образца, которыми Жуковский обогащал русскую лирику и русский эпос; очень возможно также и то, что сам но себе жанр комедии, будучи максимально эквивалентным национальной менталыюсти, был чужд Жуковскому ровно в той мере, в какой поэт был провозвестником ев¬ропейского романтизма для русской литературы. В-третьих, отдельного разговора заслуживают вершинные достиже¬ния Жуковского-драматурга, переводы трагедии Ф. Шиллера «Орлеан¬ская дева» и драматического стихотворения Ф. Гальма «Камоэнс», каж¬дое из которых подготовлено цепочкой фрагментов, при жизни Жуков¬ского не вышедших из пределов его творческой лаборатории. В них (то есть в немногих напечатанных при жизни Жуковского драматических произведениях) на поверхность литературного процесса выходят ре¬зультаты, казалось бы, подспудных и значимых лишь в масштабах инди¬видуальной творческой эволюции драматических опытов Жуковского: формирование продуктивной модели драматической поэмы как жанра. Жуковский вполне сознательно преследовал эту цель. Особенно его переводы 1810—1820-х гг. устремлены к выработке жанрового эталона русской романтической драмы. И его перевод «Орлеанской девы» до¬стиг этой цели сполна. Несомненно, что он стал одним из важнейших факторов подготовки и пушкинской трагедии «Борис Годунов», и мас¬совой романтической драматической поэзии 1830-х гг., причем во всех ее жанровых модификациях: трагедия рока, историческая трагедия и драматическая фантазия в равной мере обязаны драматической поэме Жуковского и с ее метрическим новаторством (истинно-романтический метр, белый пятистопный ямб, впервые ставший достоянием русской литературы в качесгве эксклюзивного метра антиклассицистической трагедии), и с ее жанровой, стилевой и проблемной полифонией. Может быть, лучше всего об истинной роли перевода Жуковского для русской литературы говорит его беспрецедентная цензурная исто¬рия. Известно, что перевод не понравился Александру I, по непосред¬ственному волеизъявлению которого на сценическую постановку «дра¬матической поэмы» Жуковского был наложен запрет, продержавший¬ся вплоть до начала 1860-х гг.: по этой части сценическая судьба рус-ской «Орлеанской девы» мало чем уступает судьбе комедии Грибое¬дова «Горе от ума». Официальная мотивировка запрета — в трагедии слишком много говорится о Пресвятой Деве, а в ее действии выведе¬ны на сцену царственные особы — не выдерживает никакой критики и выглядит явной отговоркой в духе мистико-экстатической религиоз¬ности императора. Но если попробовать посмотреть на текст перево¬да Жуковского глазами Александра I, учитывая общеизвестные факты истории его царствования и его кульминационный период — русско-наполеоновские войны, то сюжет трагедии Шиллера немедленно обна¬руживает животрепещущую и весьма неприятную для императора ал¬люзию не только на обстоятельства Отечественной войны 1812 г., но и на события, которые последовали (применительно к русской исто-рии вернее будет сказать — не последовали) за победой России. По¬жалуй, в этом смысле к «Орлеанской деве», переведенной Жуковским, вполне можно применить пушкинскую характеристику X—XI томор карамзинской «Истории Государства Российского», подвигнувших его на трагедию «Борис Годунов»: «c*est palpitant comme la gazette cPhier» [это злободневно, как свежая газета]*'. Первые же стихи трагедии в переводе Жуковского: «Так, добрые со¬седи, нынче мы // Еще Французы, граждане, свободно // Святой зем¬лей отцов своих владеем» сосредоточивают внимание на том факте, что крестьяне во Франции свободны и что в кульминационном эпи¬зоде Столетней войны Франция оказалась обязана крестьянке своим освобождением от вражеского нашествия. Пожалуй, в этой связи из¬лишне говорить об общеизвестных фактах — то есть о том, что избав¬лению от Наполеона Россия была обязана крестьянам, что от царя-освободителя Европы ожидали дара свободы крепостным избавите¬лям отечества и что общественное разочарование, вызванное полным отсутствием долгожданного от самого начала царствования Алексан¬дра I манифеста, дарующего политическую свободу крепостному кре-стьянству, было слишком сильным. При том, что Шиллер заметно ви¬доизменил в сюжете своей трагедии исторические факты заключитель¬ного эпизода Столетней войны, надо полагать, они были вполне из¬вестны людям 1820-х гг. в своем истинном виде, и трагедия, написан¬ная на этот сюжет, оживляла воспоминания об исторической реально¬сти. На фоне таких воспоминаний о фактах Александр I но неизбеж¬ной исторической аллюзии предстает в безусловно малоприятной для него ассоциативной параллели с Карлом VII, отблагодарившим свою спасительницу-крестьянку предательством, которое привело ее к смер¬ти на костре. С этой точки зрения становится понятным и энтузиазм, с которым будущие декабристы встретили мистическую и исполненную 23 Пушкин А. С. Поли. собр. соч.: В 17 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937—1959. Т. 13. С. 211; весьма симптоматично, что это суждение высказано Пушкиным в письме, адресованном именно Жуковскому (письмо от 17 августа 1825 г.). 35_4488 547 религиозного пафоса трагедию Шиллера в переводе элегического и ме-ланхоличного, да к тому же еще и придворного Жуковского (всего это¬го они, как известно, не жаловали: «Из савана оделся он в ливрею...»), и упорная продолжительность цензурного запрета на постановку, тяго¬тевшего над «Орлеанской девой» ровно 60 лет. Трудно сказать, имел ли в виду такой ход мысли своих зрителей и читателей сам Жуковский. Однако фактом остается текстовая реаль¬ность созданного им перевода, в котором слов «отечество», «свобода», «гражданство», «правосудие» и «народ» ничуть не меньше, чем слов «тишина», «мечта», «звезды», «развалины», «благоговение», «благосло¬вение» и «привидение» — и, безусловно, первых заметно больше, чем соответствующих им немецких лексических эквивалентов в оригина¬ле Шиллера. Второй вершиной драматургии Жуковского стало созданное им в 1839 г. «подражание» драматической поэме Ф. Гальма (псевдо¬ним австрийского драматурга Ф. Мюнх-Беллинггаузена) «Камоэнс». В каком-то смысле «Камоэнс», не являясь последним в строгом хро¬нологическом отношении драматургическим произведением Жуков¬ского, все же стал итогом размышлений поэта о драме и жанровых формах драматической поэзии. Итоговый характер «Камоэнса», зна¬чительность изменений, внесенных русским поэтом в оригинальный текст, напряженность выраженной в «подражании» эстетической мыс¬ли и уникальность жанровой модели этого текста наряду с его слож¬ной включенностью в русский литературный процесс 1830-х гг. дела¬ют это произведение подлинным репрезентантом драматургии Жу¬ковского в ее неявной, но принципиальной роли и для творческой эволюции самого поэта, и для глубинных закономерностей развития русской литературы. Несмотря на психологизацию образа Камоэнса, драма Гальма не становится психологической под пером Жуковского; напротив, перео¬смысление ее конфликта придает подражанию Жуковского иную драма¬тургическую содержательность: столкновение характеров интерпрети¬ровано Жуковским как идеологическое противостояние меркантильно-практического и креативно-идеалистического мировоззрений, а образ поэта предстает как воплощение типа человека двойцого бытия, раз¬дираемого дисгармонией социальной зависимости и творческой свобо¬ды. Этот идеологический накал русского «Камоэнса» сделал последнее напечатанное при жизни поэта драматическое произведение подлин¬ным эстетическим манифестом позднего Жуковского: отголоски поэти¬ческих афоризмов «Камоэнса» и обширные автоцитаты живут в публи¬цистических текстах Жуковского вплоть до 1848 г. Таким образом, в контексте творчества Жуковского «Камоэнс» занимает исключительно важное место. Эволюция драматургических интересов поэта обретает в нем свое логическое завершение. Психологический анализ характе¬ра окончательно утрачивает в «Камоэнсе» свою самодовлеющую роль, полностью подчиняясь мировоззренческому и идеологическому пафосу драмы. Синтез личностного, событийного и социально-философского аспектов в разработке темы художника свидетельствует об объектива-ции творческого метода Жуковского. Статус эстетического манифеста придает «Камоэнсу» не только про¬блематика, но и жанровое определение: в единственной сохранившей¬ся рукописи, в первой журнальной публикации и в предпоследнем, четвертом прижизненном собрании сочинений Жуковского «подража¬ние Гальму» имело жанровый подзаголовок «драматический отрывок», которым русский поэт заменил оригинальное жанровое определение «драматическое стихотворение». В первую очередь жанровый подзаго-ловок, включающий в себя слово «отрывок», ассоциативно связывает «Камоэнса» с другими «отрывками» русского поэта, его эстетическим манифестом «Невыразимое»24 и фрагментом «из письма о Дрезденской галерее» «Рафаэлева Мадонна» — а еще с целым рядом других насы¬щенных эстетической проблематикой «отрывков» русской литературы 1830-х гг. — тех незавершенных пушкинских текстов, первым читате¬лем которых Жуковский сделался при трагических обстоятельствах, разбирая архив Пушкина после его смерти и готовя к публикации его поздние произведения: стихотворения «Я памятник себе воздвиг неру¬котворный...» и «Осень. Отрывок», повесть «Египетские ночи» и неза¬вершенную драму «Сцены из рыцарских времен»25. Стихотворение «Невыразимое», генетически являясь отрывком из «Послания императрице Марии Фсодоровне» и имея этот подзаголовок в рукописи, получи¬ло жанровый подзаголовок «Отрывок» лишь при вторичной публикации в 1836 г., будучи напечатано в 6 томе четвертого собрания сочинений Жуковского (ПССиП. Т. 2. С. 536—538). 2;> То, что «Камоэнс» был связан для Жуковского с мыслью о Пушкине, под-тверждает история прижизненных публикаций этого произведения. В 9 том чет-вертого собрания сочинений, вышедший в 1844 г. и объединяющий в своем соста¬ве произведения Жуковского 1839—1841 гг. (повесть «Наль и Дамаянти», драмати¬ческий отрывок «Камоэнс», второй перевод элегии Т. Грея «Сельское кладбище», стихотворения 1839 г. «Молитвой нашей.Бог смягчился» и «Бородинская годовщи¬на») Жуковский включил стихотворение «Цвет завета» с датой: «1819». Стихотво¬рение «Цвет завета», действительно написанное в 1819 г., было впервые опублико¬вано под заглавием «Цветок» в 5, мемориальном номере журнала «Современник», собранном и выпущенном друзьями Пушкина после его смерти. В этом контек¬сте старое павловское стихотворение поэта приобрело смысл реквиема по Пушки- Со всеми этими текстами «Камоэнс», этот в глубинном своем смысле реквием по Пушкину, созданный Жуковским по горячим следам погру¬жения в пушкинскую творческую лабораторию, имеет очевидные про¬блемные, образно-лексические и структурные параллели. Содержание всех перечисленных текстов связано с эстетическими проблемами, тай¬нами вдохновения и творчества; их поэтика определена особым худо¬жественным приемом — автореминисцентностью, их структура обяза¬тельно диалогична, и все это вместе предлагает русской литературе но-вую синтетическую структуру, принципиально внежанровую и внеро-довую — структуру «фрагмента», декларирующего своей незавершен¬ностью ту же идею «поэзии действительности», которая была теорети¬ческим знаменем русской эстетики 1830-х гг., на переломе русской ли¬тературы от лирики к эпосу. В этом процессе фрагментарность ран¬ней романтической драмы, заложенная незавершенными опытами Жу¬ковского, подхваченная первыми драматическими планами Пушкина, сценами и прологами декабристов — одно из первых явлений, пока еще бессознательно-интуитивных, русского литературного фрагмента, внежанрового и внеродового, синтезирующего в себе признаки разных жанров и разных родов, с его особенным, универсально-запредельным взглядом в пути развития русской литературы, жизнеподобием, емко¬стью и синтетизмом. В русском литературном процессе своей эпохи «Камоэнс» выступает в далеком от драматургии окружении: во второй половине 1830-х гг. массовая романтическая драматургия утратила свою кратковременную роль одного из факторов подготовки эпоса. Эта роль перешла к повести и циклу повестей, «формам времени» 1830—1840-х гг., на фоне которых творчество позднего Жуковского обычно воспринимается как отход от генеральной линии литературного процесса. Но свойственная поэту острота литературной интуиции не изменила ему: чтобы понять это, до¬статочно соотнести жанровое определение «Камоэнса» — «отрывок» — со знаменитым определением жанра повести, данным В. Г. Белинским в 1835 г. в статье «О русской повести и повестях г. Гоголя»: «(...) по¬весть — распавшийся на части, на тысячи тетей, роман; глава, вырванная из романа (...) она перелетает с предмета на предмет, дробит жизнь на мелочи и вырывает листки из великой книги этой жизни»2*. Оставшись по¬этом в эпоху торжествующей прозы, что и дает видимость принадлеж¬ности его текстов главным образом предшествующему периоду русской ну, стало метафорическим «цветком» на его могилу и обрело ассоциативную связь с именем погибшего поэта (ПССнП. Т. 2. С. 541—542). 2fi Белижкий В. Г. Поли, собр соч : В 14 т. М, 1958. Т. 1. С. 271—272; Курсив мой. — О. Л. литературы, Жуковский и в 1830-х гг. был на уровне принципиальных эстетических новшеств эпохи. Абсолютное преобладание в сто позднем творчестве жанра повести, пусть не прозаической, а стихотворной, сви¬детельствует о том, что поэт был по-прежнему чуток к запросам лите¬ратурного момента. Его стихотворные повести вырабатывали эстетику эпического повествования и эпическое миросозерцание точно так же, как и прозаические «формы времени». Поэтому «драматический отры¬вок» Жуковского «Камоэнс» безусловно должен быть осмыслен в ряду русской повести о художнике, жанровым аналогом которой он является. В ряду русской повести 1830-х гг. «Камоэнс» занимает весьма сво¬еобразное положение. Герой Жуковского — человек двойного бытия, социальная единица и вдохновенный надмирный поэт, жертва об¬стоятельств реальной жизни, на мгновение усомнившийся в тех ду¬ховных ценностях, которые он исповедует, и в необходимости своей жизни с точки зрения житейского практицизма. Такой социально-психологический поворот темы сильно отличается от ранней обще¬романтической концепции художника, «{...) жреца и провидца, ни на мгновение не расстающегося со своей божественной миссией»27, кото¬рая воплотилась в основном в романтической лирике 1820-х гг. и была от нее унаследована любомудрами. Особенности концепции творче¬ской личности роднят «Камоэнса» с нозднеромантической и реалисти¬ческой повестью 1830-х гг., выразившей неизбежность власти обще¬ства над художником. Общим местом романтической повести 1830-х гг. было противопо¬ставление творческой личности обществу. На основе этого противо¬поставления в повестях В. Ф. Одоевского, М. П. Погодина, Н. А. По¬левого, К. С. Аксакова формировался трагический конфликт непони¬мания и неприятия художника обществом, разрешавшийся его гибе¬лью. От Жуковского-романтика естественно гоже было бы ожидать по¬добного конфликта. Но конфликт «Камоэнса» не сводится к концеп¬ции трагической изоляции художника, напротив: трагизм «Камоэнса» лишен безысходности, свойственной русской романтической повести, именно благодаря тому, что общество, властное над земной судьбой художника, его человеческим бытом, не властно ни над сто вдохнове¬нием, ни над вечным бытием его творения. В этом, безусловно, ощу¬тим усвоенный и унаследованный Жуковским опыт пушкинских эсте¬тических манифестов от «Разговора книгопродавца с поэтом» до «Еги¬петских ночей» и стихотворения «Я памятник себе воздвиг нерукот¬ворный...». Гинзбург Л. Я. О лирике. Л., 1974. С. 187. 1,8 Маймгш Е. Л. Владимир Одоевский и его роман «Русские ночи» // Одоев¬ский В. Ф. Русские ночи. Л., 1975. С. 263 (сер. «Литературные памятники»). Концепция художественного творчества, сугубо романтическая, основанная на романтических мотивах невыразимости, воспомина¬ния и воображения (впрочем, интенсивно продолжающих свою жизнь и в пушкинской мифологии вдохновения и творчества), дополняется в «Камоэнсе» мыслью об огромной общественной («глагол правды») и воспитательной («лекарство душ, безверием крушимых») роли поэзии, которой можно найти соответствия в гоголевском «Портрете». Острая дискуссионность «Камоэнса» тоже сближает «драматический отрывок» с повествовательной традицией, нашедшей свое наиболее полное воплощение в диалогической части «Русских ночей» В. Ф. Одо¬евского. Диалоги «Русских ночей» «(...) оформляют речь внутренне не столько диалогическую, сколько монологическую. На ней заметен сильный начет дидактизма. В спорах приятелей явственно выступает на первый план авторский взгляд на вещи и прямой авторский урок»28. Это же качество, свойственное диалогу платоновского типа, характе¬ризует диалоги «Камоэнса», яаляющие собой образец «ложного» дра¬матургического диалога. «Камоэнса» роднит с «Русскими ночами» и то обстоятельство, что главным героем произведения оказывается не ха¬рактер, но воплощенная в нем философская, эстетическая и этическая идея: проблема искусства и художника в современном мире. «Камоэнс» как бы сливает воедино художественные «аргументы» и философские диалоги «Русских ночей». Таким образом, драматический отрывок Жуковского «Камоэнс» явился своеобразным «символом веры» поэта, его эстетической про¬граммой в поздний период творчества. Но не подлежит сомнению и тот факт, что «Камоэнс» отразил в индивидуальном преломлении одну из ведущих тенденций становления русских эпических жанров — об¬ращение к теме художника как к своеобразной «форме времени», ее интерпретацию в социально-философском плане. По своей жанровой природе «драматический отрывок» Жуковского явился промежуточ¬ным звеном между драматической поэмой и стихотворной повестью, той особой разновидностью повести, которая займет ведущее место в жанровой системе поэта в 1840-х гг. Жанровое определение «отрывок», данное русским поэтом сто по¬следней напечатанной драме, заключает в себе еще один эстетически содержательный фактор поэтики «Камоэнса»: оно знаменует собой акт драматургического самосознания Жуковского. Любопытно, что фрагментарность абсолютного большинства его драматургических за- мыслов и текстов, будучи первоначально объективным и эстетически нейтральным свойством незавершенных драматических набросков, была до некоторой степени эстетически осознана и манифестирована Жуковским в жанровом определении «Камоэнса». И в этой связи не¬обходимо упомянуть один из главных замыслов Жуковского, который, зародившись на самых ранних этапах драматургических эксперимен¬тов русского поэта, сопровождал его практически в течение всей его творческой жизни и в результате так и не обрел своей реализации в законченном драматическом тексте — но зато обрел свою реализацию в шедевральных эпических переводах Жуковского 1840-х гг. В библиотеке Жуковского сохранилось 9 изданий трагедий Софок¬ла в немецких и французских переводах, вышедших в свет с 1808 по 1851 г.29 — и среди них два издания трагедии «Царь Эдип», послед¬нее из которых относится к последнему году жизни поэта: о том, что Жуковский (или, вернее, его камердинер Василий Кальянов, читавший Жуковскому вслух после того, как поэт ослеп) держал эту книгу в руках, свидетельствуют 56 разрезанных в ней страниц*0. Обозначенный года¬ми самого раннего и самого позднего изданий Софокла период — это время беспрецедентного по своей устойчивости и постоянству интереса Жуковского к трагедии «Царь Эдип». Сквозь многие рабочие тетради поэта лейтмотивом проходит имя героя и название трагедии Софокла; Жуковский видит отблески характера и ситуации греческого образа-символа в персонажах и сюжетах современной ему драматургии и ори-ентируется на характер этого эталонного трагического героя в соб¬ственном неосуществленном замысле оригинальной исторической дра¬мы. Стратегия переводческого отбора Жуковского — а именно типоло¬гия сюжетосложения переведениях им полностью или фрагментарно текстов —. позволяет предположить, что привлекавшие его внимание и побуждавшие его к переводу (безразлично, фрагментарному или пол¬ному) драматические тексты вызывали его интерес в том числе и вари¬ациями на тему архетипического сюжета трагедии Софокла и экспли-цитностью проблемы катастрофических эксцессов во взаимоотношени¬ях «отцов и детей», составляющей или основную сюжетную линию дей¬ствия («Дон Карлос» Ф. Шиллера и все образцы немецкой «трагедии рока»), или побочный обертон сюжетосложения («"Орлеанская дева" Ф. Шиллера»). Собственно говоря, вне этой сюжетно-тематической ли¬нии остаются только комедийные переводы — в сюжетном потенциале всех остальных драматических произведений, выбранных Жуковским, 29 Библиотека В. А. Жуковского. Описание / Сост. В. В. Лобанов. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1981. № 2146—2151. 30 Там же. № 2146—2151. С. 294. 1 Трагедии на сюжеты Фиванского цикла были созданы Софоклом в разное вре¬мя и в последовательности, обратной логике сюжета: «Антигона» — 442 г. до н. «Царь Эдип» — 429—425 г. до н. э., «Эдип в Колоне» — 406 г. до н. э. так или иначе прослеживаются рефлексы этого архетииически траге¬дийного сюжета в его прямом или инвертированном варианте. Перевод пролога и фрагмента первого эиисодия трагедии Софок¬ла, предпринятый Жуковским в 1843 г., закономерно венчает собой этот стойкий творческий импульс. И судя по плану всего задуманно¬го произведения, который сохранился в рукописи перевода, поэт со¬бирался объединить в одно сюжетно-жанровое целое три формально не связанных в цикл трагедии Софокла: «Царь Эдип», «Эдип в Коло¬не» и «Антигона»41; таким образом, если бы произведение, задуман¬ное Жуковским но мотивам трагедий Софокла на сюжеты Фиванско-го цикла, было написано, оно намного превысило бы традиционный драматургический объем, став своего рода эпосом в диалогической форме, эпической «историей в лицах». Измененные по сравнению с оригиналом психологические акценты, лексическое, стилевое и ме-трическое оформление этого последнего опыта поэта в жанре траге¬дии рока, широкие рамки общего замысла, подменяющего установку на действие повествовательной установкой — все это свидетельствует о тесной взаимосвязи драматургии и эпоса в эстетическом сознании позднего Жуковского. Поэтому незавершенность этого драматического произведения Жуковского — только кажущаяся: не создав полного перевода траге¬дии «Царь Эдип», Жуковский все же создал то произведение — или лучше сказать, те произведения, к которым телеологически устремлен этот первый и последний его драматический замысел в своем высшем эстетическом смысле: сюжетная ситуация трагедии Софокла реализо-валась в стихотворных повестях «Маттео Фальконе» и «Рустем и Зо-раб», а ее моральный пафос противостояния человека могуществен¬ному враждебному року — противостояния, увенчанного не гибелью, но нравственной победой человека над самим собой — нашел свое воплощение в переводе «Одиссеи», в процессе работы над которым Жуковский и попытался осуществить свою самую заветную драмати¬ческую идею. Трудно сказать, по какой причине трагедия Жуковского «Царь Эдип» не была написана. Но факты позднего творчества Жуковского 1840-х гг. свидетельствуют о том, что основной пафос этого замысла оказался воплощен в стихотворном эпосе поэта, которому предстояло сыграть свою очень значительную роль в становлении классического русского романа — роль, до сих пор еще не оцененную в ее истинном масштабе. На протяжении пяти литературных эпох первой половины XIX в., в 1800—1840-х гг. Жуковский, один из наиболее самосознающих русских писателей, стоял у истоков своеобразия русской литературы, опреде¬лял своим творчеством направление литературного процесса, тонко чувствовал, предвидел и отражал его тенденции. Конечно, это не зна¬чит, что он был все это время его главной фигурой. Но русский ро-мантизм как творческий метод, как эстетическая и, что очень важно, этическая система, определившая национальное своеобразие русской классической литературы, сформирован прежде всего его усилиями. В этом отношении каждая тенденция романтизма Жуковского являет¬ся индикатором общелитературных тенденций в их индивидуальном творческом преломлении. И драматические произведения Жуковского в их жанровом своеобразии, в их взаимодействии с лирикой и эпосом, в самой их кажущейся незавершенности и при этом глубокой эстети¬ческой значимости — все это верное зеркало не только русской драма¬тической поэзии эпохи романтизма, но и всего русского литературного процесса этой эпохи в его наиболее неявных и глубинных закономер¬ностях и путях развития. ПРИМЕЧАНИЯ К ТЕКСТАМ ДРАМАТИЧЕСКИХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ Эдиционная практика собраний сочинений В. А. Жуковского не предлагает со-ответствующей традиции в отношении драматических произведений поэта: они никогда не выделялись в особую жанровую группу ни в прижизненных собрани¬ях сочинений поэта, скомпонованных но жанровому принципу, ни в посмертных (не исключая и самые авторитетные и полные по составу текстов издания второй половины XIX в.: Сочинения В. Жуковского/ Под ред. К. С. Сербиновича. Изд. 6-е. СПб., 1869. Ч. 1—6; Сочинения В. А. Жуковского: В 6 т. / Под ред. П. А. Ефремо¬ва. Изд. 7-е, испр. и доп. СПб., 1878; Поли. собр. соч. В. А. Жуковского: В 12 т. / Под ред., с биографическим очерком и примеч. А. С. Архангельского. СПб., 1902), ни, наконец, в изданиях XX в., предлагающих жанрово-хронологические подбор¬ки текстов поэта (Жуковский В. А. Собр. соч.: В 4 т. / Вступит, ст. И. М. Семенко. М.; Л.: ГИХЛ, 1959—-1960; Жуковский В. А. Собр. соч.: В 3 т. / Сост., вступит, ст. и коммент. И. М. Семенко. М., 1980). Между тем у нас есть основание полагать, что уже сам Жуковский к концу своего творческого пути был склонен счесть драматические переводы особым жанровым разделом своего художественного наследия: в составленном им в 1849 г. и впер¬вые опубликованном С. А. Матяш «Общем оглавлении» к пятому (последнему при-жизненному) собранию его сочинений поэт выделил три опубликованных при его жизни драматических перевода («Орлеанская дева», «Норманский обычаи» и «Ка-моэнс») в особую жанровую рубрику, озаглавленную «Драматические стихотворе-ния», н сделал это впервые в своей эдиционной практике (См. об этом: Матяш С. Л. Неизданное «Общее оглавление» последнего прижизненного собрания сочинений В. А Жуковского (К вопросу о жанровой системе поэта) // Русская литература. 1974. № 2. С. 150—154. Ранее, в своих предыдущих собраниях стихотворений (третьем и четвертом), драматическую поэму «Орлеанская дева» Жуковский всегда помещал изолированно; драматическое стихотворение «Норманский обычай» в четвергом издании отнес в рубрику «Повести», а драматическую поэму «Камоэнс» в том же четвертом издании поместил в последнем, 9 томе, имеющем общий титул «Разные стихотворения», вместе со своими произведениями 1830-х гг.). Таким образом, выделение драматических произведений в самостоятельную группу в настоящем издании, но сути дела, является исполнением последней ав-торской воли поэта, зафиксированной в его «Общем оглавлении». В состав тома «Драматические произведения» включены все законченные про-изведения Жуковского в драматическом роде (комедия «Ложный стыд», волшеб¬ная опера «Богатырь Алеша Попович, или Страшные развалины», шуточная пье¬са для домашнего театра «Коловратно-куриозная сцена между господином Леан¬дром, Пальясом и важным господином Доктором», драматическая поэма «Орлеан¬ская дева», комедия «Валерия, или Слепая», драматическая повесть «Норманский обычай», драматическая поэма «Камоэнс»), которые составляют основной корпус драматического наследия поэта. В отделе «Драматические фрагменты, планы, конспекты» собраны незавершен¬ные драматические произведения Жуковского: в основном это фрагментарные пе¬реводы западноевропейских и античных трагедий и комедий. Кроме того, в со¬став отдела включены ранее не публиковавшийся конспект трагедии А. Мюльне-ра «Вина» и план оригинальной исторической драмы на сюжет из эпохи Смутного времени. Кроме того, в данный отдел вошел фрагментарный перевод диалога Пла¬тона «Федон», выполненный Жуковским с его свободного немецкого перевода, осу¬ществленного Мозесом Мендельсоном, и помещение этого текста в корпус незавер¬шенных драматических произведений требует особой мотивировки. Не будучи драматическим произведением в строгом жанровом смысе, диалог Платона в своей жанровой специфике и литературной форме является выразитель¬ной характеристикой эстетических основ драматургического мышления Жуковского, тяготеющего не столько к театрально-сценичным жанровым формам драмы, сколь¬ко к диалогической форме мировосприятия и миромоделирования. Использование диалогических форм в лирике и лиро-эпосе, документальной прозе и публицистике Жуковского — это одна из характернейших примет его психологизма и антиномиче-ской природы эстетического мышления первого русского романтика. В отделе «Dubia» впервые с момента перйой публикации в 1797 г. переиздан «Разговор о том, что всякий член общества необходимо обязан служить ему, от¬правляя в нем какую-нибудь должность». Несмотря на то что этот текст был впер¬вые напечатан без указания на сто автора и без подписи Жуковского, перу молодо¬го поэта, несомненно, принадлежи! та часть текста диалога, которая написана от имени одного из его участников, Праводума, роль которого Жуковский исполнял во время пансионского акта. Мотивировкой включения текста «Разговора...» в кор¬пус драматических произведений Жуковского служит не только его диалогическая форма, но и явно присутствующие в нем элементы театрализации: наличие в его тексте постановочных и интонационных ремарок и использование? характерологи¬ческих приемов драмы (значащие антропонимы); кроме того, подзаголовок этого текста в сборнике работ воспитанников Университетского Благородного Пансио¬на («Читан в Императорском Университетском Благородном Пансионе...») свиде¬тельствует о театральной форме презентации «Разговора...»: во время публично¬го акта он, несомненно, был прочитан по ролям. Таким образом, «Разговор...» яв¬ляется не только одним из самых ранних текстов Жуковского^ но и первым свиде¬тельством актуальности драматизированных форм эстетического мышления пер¬вого русского романтика. Текстологические принципы издания мотивированы двумя факторами: наличи¬ем или отсутствием эдиционной традиции и той литературной формой, в которую облечены драматические тексты Жуковского. Тексты, опубликованные при жиз¬ни Жуковского, воспроизведены по дефинитивному источнику, которым является последнее прижизненное собрание сочинений Жуковского (изд. 5). Источником дефинитивного текста в тех случаях, когда эдициониая традиция отсутствует, яв¬ляется рукопись — автограф или копия, сверка по которым произведена с учетом самого позднего соя правки. Тексты стихотворных драм и тексты стиховых вставок в прозаические дра-матические произведения подготовлены в соответствии с общими текстологиче¬скими принципами данного издания применительно к поэтическим текстам Жу¬ковского; эти принципы изложены в редакторском предисловии к т. 1 (Жуков¬ский В. А. Полное собрание сочинении и писем. М.: Языки русской культуры, 1999. Т. 1. С. 10—14). Особым случаем текстологии является графика драматической поэмы «Орле¬анская дева». При общей тенденции к написанию номинативов «Король», «Пэр», «Герцог Бургундский», «Архиепископ» и т. п., а также этнонимов «Французы», «Британцы» и слов «Ангел», «Херувим» и пр. с прописной буквы, дефинитивный текст С 5 не является унифицированным: в «Прологе», где действующими ли¬цами являются крестьяне, номинативы, как правило, даны со строчной буквы, а в текстах всех 5 действий, где все персонажи аристократы, очевидно преобла¬дание написания с прописной — при этом и в «Прологе», и в текстах действий встречаются исключения из этой общей закономерности. Эта особенность гра¬фики поэмы сохранена в настоящем издании: в тексте «Пролога» указанные но¬минативы унифицированы в написании со строчной, в тексте действий — с про¬писной буквы. При подготовке прозаических текстов составитель руководствовался следую¬щими принципами: 1) Орфография. Согласно современной норме унифицированы и исправлены: • вариативные написания слов, заканчивающихся на йотированный глас¬ный (счастие-счастье) и падежные окончания слов с окончанием на мягкий со¬гласный (робостию-робостъю, сепию-сеныо, важиостию-важпостъю); • устаревшее окончание прилагательных мужского рода на -ой (милой-милый, верной-верпый) и числительных мужского рода wd-ый (седьмый-седьмой, девятой-девятый); • вариативное слитное или раздельное написание существительных, на¬речий и местоимений с предлогом (по неволе-поневоле, с начала-с начала, в вечеру-ввечеру, по шому-поэтому, от чего-отчего) и предлогов с отрицательной частицей -не (не смотря-песмтпря); • вариативное написание различных приставочных форм глагола «идти» (выдти-выйти, выду-выйду, поди-пойди) за исключением формы императива «поди» в единственном и множественном числе; • притяжательные и указательные местоимения женского рода и их падеж¬ные формы (ея-ее, иея-нее) • множественное чисо указательного местоимения женского рода (оие-они); • вариативное написание союза «если» (есть ли, естьли, если)', • частица «ни» в значении «7/erthold, Vogt auf der Stauffenburg [Бер-тольд, управляющий Штауфенбурга] Тороп, первый служитель Громобоя Ritter Otto von Lobenstein [Рыцарь Отто фон Лебенштейн] Калита, богатырь Fust von Klceberg [Фуст фон Клееберг] Добрыня Никитич, богатырь Ritter Bodo [Рыцарь Бодо] Чурило Пленкович, богатырь Wallberg [Вальберг] Василий Богуслаевич, богатырь Ritter Boodsheim [Рыцарь Бодсгейм] Еруслан Лазарович, богатырь Junker Eckard von Trausnitz [Юнкер Экгарт фон Траусниц] Илья Муромец, богатырь Frowald, ein Minnesanger [Фровальд, минне¬зингер] Соловей, певец Veit Sclmeck, der Wirth am Wienerberge [Фейт Шнек, трактирщик на Венской горе] Силуян, содержатель гостиницы близ Киева Martchen, seine Tochter [Мартхен, его дочь] Мария, его дочь Hans, sein Kellerbube [Ганс, его кельнер] Провор, его мальчик Jeriel, ein Schutzgeist [Иериэл, гений-хра¬нитель] (S. 160) Добрада, благодетельная волшебница Как показали исследования А. Н. Веселовского, В. И. Резанова и А. Н. Соко¬лова, антропонимика «Алеши Поповича» восходит к сборнику Кирши Данилова «Древние российские стихотворения», вышедшего первым изданием в Москве, в 1804 г. (изд. А. Якубович), к сборникам В. А. Левитина «Русские сказки, содержащие древнейшие повествования о славных богатырях, сказки народные и прочие остав¬шиеся чрез пересказывание в памяти приключения» (М., 1780—1783. Ч. 1—10), М. Д. Чулкова «Пересмешник, или Славянские сказки» (М., 1766—1768), а также к опытам систематизации славянской мифологии, предпринятым несколькими рус¬скими литераторами на рубеже XVIII—XIX вв.: это «Краткое описание славянско¬го баснословия, собранного из разных писателей, снабженного примечаниями и в азбучный порядок приведенного» М. В. Попова (Досуги, или Собрание сочине¬ний и переводов Михаила Попова. СПб., 1772. Ч. 1. С. 175—208), «Абевега рус¬ских суеверий, идолопоклонничества, жертвоприношений, свадебных, простона¬родных обрядов, колдовства, шаманства и проч.» М. Д. Чулкова (М., 1786), «Древ¬няя религия славян» Г. Глинки (Митава, 1804) и Versuch einer slavischen Mythologie in alphabetischer Ordnimg, von Andrey von Kaysarov. Gottingen, 1804 [Опыт славян¬ской мифологии в алфавитном порядке, Андрея Кайсарова. Гетгинген, 1804]; автор этого последнего труда — соученик Жуковского по Московскому Университетско¬му Благородному пансиону. Перевод-переделка Жуковского, соединивший в себе нравы и обычаи сред-невековой германоязычной Европы с приметами баснословной русской древно¬сти в ее условно-литературном варианте, продолжает традицию русской поэмы-травести («Душенька» И. Ф. Богдановича) и вписывается в литературную тради¬цию русской сентименталистской волшебно-богатырской поэмы, повести и драмы, представленной произведениями Н. М. Карамзина «Илья Муромец» (Аглая. Кн. 2. М., 1795), И. И. Дмитриева «Причудница» (Дмитриев И. И. И мои безделки. М., 1795), Г. П. Каменева «Отрывок из героической повести Громобой» (Муза. 1796. Ч. 2. № 4), Н. А. Львова «Добрыня. Богатырская песня» (Друг просвещения. 1804. № 9), А. Н. Радищева «Бова» (1799), Н. А. Радищева «Альоша Попович. Богатырское неснотворение» и «Чурила Пленкович. Богатырское песно! ворение» (Изд.: Бога-тырские повести в стихах: В 2 ч. М., 1801), М. М. Хераскова «Бахарняна» (М., 1803). Возможно, именно стихотворные повести Н. А. Радищева имеются в виду в одной из записей на страницах книги из библиотеки Жуковского, а именно — «Мимики» И.-Я. Энгеля (Описание. № 984), которую Жуковский проштудировал внимательнейшим образом и в которой оставил роспись своих ежедневных заня¬тий на нижних крышках переплетов 1 и 2 томов: в этих записях фамилия «Ради¬щев» симптоматично соседствует с записью «Комедия» (БЖ. Ч. 2. С. 161). Но осо¬бенно близко опера Жуковского в своем жанрово-стилевом своеобразии соотносит¬ся с драматическим сочинением Г. Р. Державина — волшебно-богатырской опе¬рой с музыкой, хорами и речитативами «Добрыня» (изд.: СПб., 1804). О поэтике русской сентименталистской волшебно-богатырской литературы см.: Веселовский. С. 513—515; Резанов. Вып. 2. С. 29—60; Соколов А. Н. Очерки по истории русской поэмы XVIII и первой половины XIX века. М.: Изд-во Московского университета, 1955. С. 283—372). В творческой эволюции самого Жуковского опера «Богатырь Алеша Попович» вписана в жанрово-тематический контекст оригинальных и переводных произве-дений, разрабатывающих фольклорный или исторический сюжет в осснаннческн-романтическом ключе и характеризующихся интенсивностью как нравственной проблематики (грех и его искупление, неэгоистический герой, верная и преданная любовь), так и мрачной средневековой фантастики (привидения, нечистая сила, дьявольское искушение, вмешательство потусторонних сил в человеческую судьбу). Это прежде всего повесть «Вадим Новогородский», баллады «Людмила» и «Свет-лана», замысел эпической поэмы «Владимир» и стихотворное переложение готи-ческого рыцарского романа Христиана Генриха Шписа (1755—1799) «Двенадцать спящих дев. Роман о духах и рыцарях» (Die zwolf schlafendcii Jungfrauen. Geister-Ritter Roman. Bde 1—3. Leipzig, 1795—1796) в старинной повести в двух балла¬дах «Двенадцать спящих дев» (см. об этом: Веселовский. С. 516—517, 523—535; В. И. Резанов в качестве контекста, в котором возникла повесть Жуковского «Вадим Новогородский», приводит обширную сводку материалов и делает сравнительный анализ произведений, связанных с этой жаирово-стилсвой линией русского лите-ратурного процесса на рубеже XVIII—XIX вв., см.: Резанов. Вып. 2. С. 10—104). Стратегию переводческих трансформаций Жуковского наиболее очевидно обу-словило перенесение действия из средневековой Европы в Киевскую Русь. Гуд рун Лангер отмечает такие сквозные новации, как замена реалий («Дунай» — «Днепр», частое упоминание Новгорода, «турки» — «печенеги», «чертова мельница» — «страшные развалины», «рыцарь» — «богатырь», «бог» — «боги» с конкретизацией именами языческих славянских богов: «Чернобог», «Лада», «Световид»). Но кроме этих сюжегно необходимых замен очевидно стремление Жуковского минимизиро¬вать комический характер текста (не случайно Жуковский зачеркнул на титульном листе жанровый подзаголовок «комическая опера», оставив в качестве жанрового определения слово «опера» без эпитета). Больше всего это стремление сказалось на роли традиционного австрийского комического персонажа Касперля, «гаера» вен¬ской волшебно-сказочной оперы, написанной в жанре «представления для карна¬вального вторника» (Faschingsdienstagsstuck), дня перед «пепельной средой», когда происходят последние перед великим постом шумные празднества. У Жуковского этот персонаж носит имя Барма и выступает в роли глуповатого и трусливого обжо¬ры; народно-диалектальная, каламбурно-юмористическая стихия речевой характе¬ристики Касперля, родственного по своему генезису немецкому фольклорному ге¬рою Гансвурсту (Langer Gudrun. Ор. cit. S. 432), совершенно сглажена в переводе. Переводческими новациями акцентированы также все элементы действия, свя-занные, с одной стороны, с ужасными мистическими яалениями и нагнетающие ат-мосферу страха, а с другой — усиливающие эмоциональную насыщенность речевой характеристики героя-искупителя (в оригинале — Gunther von Schvvarzenau, у Жу-ковского — Алеша Попович). И особенно вольный характер имеют переводы сти-хотворных вставок. Рифмованные полиметрпческие стихи Генслера, подтекстован-ные на музыку Мюллера, Жуковский переводит с сохранением ритма (А. А. Гозен-пуд отмечает, что стихи в переводах Жуковского столь же легко подтекстовываются на музыку зингшпиля: Гозеппуд А. А. Указ. соч. С. 187), но как правило белыми сти¬хами, в крайнем случае чередуя рифмующие пары стихов с нерифмующими: в дан¬ном случае белый стих является принципиально важной новацией, поскольку соот-ветствует белому стиху русских былин и фольклорных несен. Одну из арий Жуковский не перевел вообще (ария Провора в действии 2, явл. 1): как полагает Гудрун Лангер, причинен! послужило то, что ария является пане¬гириком веселью и юмору (Langer Gudrun. Ор. cit. S. 437). Тем не менее о намерении Жуковского заполнить этот пропуск или переводом, или его компенсацией другим текстом собственного сочинения, свидетельствует пробел, оставленный в рукописи вслед за соответствующей ремаркой. Однако в данном случае равно возможны как концептуальные соображения Жуковского, воспрепятствовавшие переводу арии, так и объективное обстоятельство— прекращение работы над рукописью. Две стихотворные вставки (ария Добрады, действие 2, явл. 5 и романс Силуяна, действие 3, явл. 5) Жуковский практически переписал заново, поскольку их тексты не имеют ничего общего с композиционно соответствующими им текстами арий оригинала «Чертовой мельницы». Наконец, еще одну музыкальную вставку (ария Провора «Вся наша жизнь как летний день!», действие 3, явл. 5) русский поэт до¬писал вполне самостоятельно вместе с предшествующей ей репликой: эквиваленты этих элементов текста Жуковского в оригинале Генслера отсутствуют (подробнее об этих отступлениях см. примечания). Но даже переводы тех куплетов, которые композиционно и тематически соот-ветствуют оригиналу, отличаются крайней степенью свободы и насыщенностью ти-пичными для лирики Жуковского образно-лексическими мотивами и стилевыми особенностями. Для примера общего направления переводческих трансформаций приводим текст первого хора, открывающего действие в оригинале, с подстроч¬ным переводом и в переложении Жуковского, который внес в этот текст не только смысловые и содержательные, но и композиционные изменения, поменяв местами второй и третий куплеты: Frohlicher JHnhchor Веселый хор Nehmt den Humpen in die Hand, Пейте сладкое вино, Singet frohe Eieder. Пойте песни хором! Uns umschlingl der Kintraclu-Band, Кто не любит пить вино, Wackre, dentsche Bruder! 'Гот живет напрасно! Sclienket ein! В добрый час Trinkt den Wcin! Wer uns Boses wunschen kann, Ist kein braver, deutscher Mann. Наливай! Чашу вместе разопьем! Душу, сердце оживим! Wer ein deutsches Madchen liebt ln der Jugend-Feuer, Ftir die er sein Leben giebt, l)ie ihm einzig theuer, Dessen Brust FiilJt nur Lust! Trinkt auf aller Madchen Wohl, Die von reincr Liebe voll! Кто с людьми, как нежный брат. Страждущих помога — Гот приди в наш тесный круг! Мы того с весельем В знак любви Обоймем — Другом, братом назовем, С ним союз свой заключим! Wer's mit Jedem ehrlich meint, Leidende erquicket; Dern erzeiget euch als Freund, Wo ihr ihn erblicket. Reicht die Hand, Ihm zum Pfand! Deutscbe Treu und Redlichkeit Macht ims geltend weit und breit. (8. 161). Кто красавицей любим, Кто пылает страстью, Тот блаженство испытал, Гот прямой друг славы! О любовь, Жизнь сердец, Спугник воина в бою — В нас свой пламень изливай! [Перевод: Веселый застольный хор. Возьмите в руки кубки, // Пойте веселые песни. // Нас связывают узы единодушия, // О, бравые братья-немцы! // Наливайте! // Пейте вино! // Кто может пожелать нам зла, // Тот недостоин зваться бравым немцем! // Кто любит немец¬кую девицу, // Пылающую огнем юности, // За которую он готов отдать жизнь, // Которая ему дороже всего —//В его груди // Только радость! // Пейте за здоровье всех дсвнц, // Ис-полненных настоящей любви! // Тот, кто честен со всеми, // Кто утешает страждущего, // Гот будет вам другом, // Где бы вы его ни встретили. // Подайте ему руку // В залог (дружбы)! // Немецкая верность и честность, // Прославьте нас повсюду! (нем.)]. Подробное сравнение всего текста переложения Жуковского с оригиналом см.: Langer Gudrun. V. А. Zukovskij und der Wiener Dramatiker K. F. Hensler // Die Welt der Slaven. 1983. Bd. 28. S. 418—445; Гозеппуд А. А. Театральные интересы В. А. Жу-ковского и его опера «Богатырь Алеша Попович» // Театр и драматургия. Л., 1967. С. 181—186. О сравнительно долговременной популярности волшебной оперы Генслера-Мюллера «Чертова мельница» в России свидетельствует существование еще одно¬го ее русского перевода, гораздо более близкого к оригиналу и выполненного че¬рез 10 лег после того, как Жуковский создал ее русифицированную переделку. В 1816 г. оперу Генслера перевел Г. В. Сокольский (?—1819), возможно, по зака¬зу дирекции московских театров: на это указывает информация о постановке опе¬ры в Москве, введенная в ее титул: Чертова мельница, опера в четырех действи¬ях, почерпнутая из древней Австрийской повести Г-на Леопольда Губера и обра¬ботанная Карлом Фридрихом Генслером, переведенная с немецкого Герасимом Сокольским. Музыка г-на Венцель Мюллер. Представлена в первый раз И мне¬риторскими актерами в бенефис актера г-на Фрыгина Ноября 2 числа 1816 года. Москва, в Университетской типографии, 1817 (Фрыгнн И. И. — оперный певец и драматический актер, годы жизни неизвестны, выступал в театрах Москвы и Пе¬тербурга в 1810—1820-х гг. преимущественно в комических и волшебных операх во время второй кульминации популярности этого жанра: «Домовые» И, Перине и В. Мюллера— 1815, «Чертов камень в Медлингене» К.-Ф. Генслера и В. Мюл¬лера — 1817, «Чертенок розового цвета в отпуску» П. Га во — 1818, «Волшебный барабан, или Благодетельный дервиш» К. Кавоса, Ф. Антонолпни и И. Шнейде-ра—1819). 1 Опера — Жанровое определение «Опера», которое Жуковский дал своей пе-ределке зингшпнля Генслера-Мюллера, не соответствует жанровой специфике текста, в основном своем действии драматического, с отдельными музыкальными вставками. Более точно этой специфике отвечает определение, характерное для комбинированных театральных представлений первых десятилетий XIX в.: «Коме¬дия с хорами, пением, сражениями, превращениями и великолепным спектаклем» (последний подразумевает сценические эффекты, многочисленные в такого рода постановках). Первоначальный вариант жанрового определения — «Онера коми-ческая» — Жуковским отвергнут. 2 [Действующие лица:] — Текст оперы Жуковского впервые опубликован А. С. Ар¬хангельским с первоначальными, впоследствии зачеркнутыми и исправленными Жуковским в афише, вариантами имен двух персонажей: Ксении, мамки ЛкЯжми¬ры, и Ольги, дочери Силуяна, измененными Жуковским на «Ольга» и «Мария» со-ответственно. Однако в самом тексте оперы Жуковского все реплики мамки Люби-миры (первоначальный вариант: «Ксения») обозначены более поздним вариантом антропонима: «Ольга», причем без других зачеркнутых вариантов, тогда как прав¬ка, требуемая изменением в афише имени дочери Силуяна на «Мария», в текст опе¬ры Жуковским внесена не была: в рукописи все реплики дочери Силуяна, также без вариантов, обозначены антропонимом «Ольга». Поэтому А. С. Архангельский в своей публикации везде последовательно заменил имя мамки Любнмпры на «Ксе¬ния» во избежание одноименности двух персонажей. Руководствуясь тем соображе¬нием, что имя мамки Любнмиры в тексте онеры — везде «Ольга», что соответству¬ет последовательности вариантов антропонимов в афише («Ольга» более поздний) в нашей публикации мы, соответственно, исправили более ранний вариант име¬ни дочери Силуяна «Ольга» на более поздний вариант «Мария», зафиксированный правкой в афише. Л Ольга, ее мамка... — Первоначальный вариант антропонима в афише — «Ксе-ния». Зачеркнут и исправлен на «Ольга». 4 Тороп, первый служитель Громобоя... — В таком графическом варианте антро-поним «Тороп» обозначен только в афише; в тексте оперы реплики персонажа обо-значены другим графическим вариантом: «Тароп». Написание антропонима уни-фицировано по всему тексту в соответствии с афишей, поскольку в характерологи-ческом отношении вариант «Тороп», как имеющий-очевидную внутреннюю форму, более функционален. ;> Мария, его дочь... — Первоначальный вариант антропонима в афише — «Оль-га». Зачеркнут и исправлен на «Мария». ь ...ходил молиться Перуну... — Перун — главное божество восточных славян, бог молнии и грома; соотвстствуст Зевсу и Юпитеру древних греков и римлян. Перун соединял в себе креативную и карающую функцию верховного божества. Деревян¬ный истукан Перуна с серебряной головой стоял в Киеве на Перуновой горе, ана¬логичный кумир находился и в Новгороде Великом. Ср. у Г. Глинки: «Перун, дви¬жение эфира, гром» (Глинка Г. Древняя религия славян. Митава, 1804. С. 12). 7 Знаешь ли, куда заносила тебя нелегкая? в страшные развалины... — В рукопи¬си словосочетание «страшные развалины» везде подчеркнуто. Поскольку печатным эквивалентом подчеркивания в XIX в. являлся курсив, в настоящем издании кур¬сивом заменены кавычки, в которые А. С. Архангельский заключил это словосоче¬тание в своей публикации. 8 Там видят огромных волотов с огненными глазами... — Волот — гигант, великан, богатырь, человек необычайного роста и силы: «Сии страиньчища были великаны (...) то же, что у греков гиганты» (М. Д. Чулков); «В волотах сказочных, в богаты¬рях, сила соединяется с ростом и дородством: остатки их народ видит в костях до¬потопных животных, а в Сибири говорит, что целый народ волотов заживо ушел в землю» (Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1978. Т. 1. С. 235—236). 9Избранный Чернобогом... — Чернобог — злое божество славянской мифологии, мститель и источник несчастья. Ср. у Г. Глинки: «Чернобог, бог отмщения» (Глин¬ка Г. Указ. соч. С. 15). 10 Когда же нас.Лада детьми наградит... — Лада (Ладо) — имя, возможно, вымыш-ленной позднейшими мифологами богини славянской мифологии, покровительни¬цы красоты, любви и брака. Припев «ладо», от которого произошло это имя, встре¬чается в весенних, летних и свадебных песнях. Ср. у Г. Глинки: ъада, красота» (Глинка Г. Указ. соч. С. 12). 11 Прелестный, как бог Световид!.. — (Святовид, Свентовит, Сварог) — древнес-лавянское небесное божество, отец Солнца и огня. Храм Свентовита находился на острове Рюген, в городе Аркона. Традиционные изображения Свентовита были с 4 головами, смотревшими в разные стороны света, его атрибуты — меч, рог с медом, конская сбруя и священный белый конь, связанные с воинственной природой это¬го бога-воителя, защитника и покровителя славян. Ср. у Г. Глинки: «Световид, солн¬це, жизненная теплота» (Глинка Г. Указ. соч. О. 12). 12 Провор (поет.) — В рукописи оставлен пробел для текста песни, но самого тек-ста нет. Приводим его в оригинале и в переводе Г. Сокольского: Ein froher Humor kommt ja йЬ'таП durch dWelt, Da isst man, und trinkt man, und braucht gar kein Geld. Man lebt in den Tag so verstolen hinein, Und was ein' nicht kummert, das lasst man halr sein. Die Madeln — die baben das Lustig sein gern. Sie laufen davon bei den gramlichten I lerrn. Geht's drunter und clrubcr bei ibnen im Hans, Ein Kusserl, ein Druckerl — da machen's nichts draus. Веселость приятна на свете для нас; С ней самый бедняк пьет и ест в добрый час, С веселостью жишь неприметно течет, И счастие прочное с нею живет. Красавицы любят веселых мужчин; Не любят угрюмых, не любят морщин. С печалью за ними гоняйся хоть век — Напрасно! для них скучный ты человек. Drum sag ich halt immer — und s'bleibt schon dabei, Ich bleib in mein'm Leben drei Sachcn geireu. Ein Madel, ein Tan/.el, ein Glasel mit Wein, Da bleibt man gesund, und kann lustig nur sein. (S. 171.)______ я буду веселым каза!ъся всегда; С печалью угрюмой спознаться беда. Красавиц любить, поплясать и попить — Вот как я намерен на свете сем жить! (Чертова мельница... М., 1817. С. 31—32.) 1Л Ария «Милый мой Барма, останься!..» — Ария, вложенная в уста волшебницы Добрады, предстающей в образе «молодой певицы с маленькою арфою» в 5-м явле¬нии 2-го действия, настолько не соответствует оригиналу ни своим тоном, ни сво¬им смыслом (прямо противоположным), что ее вполне можно назвать оригиналь¬ным текстом Жуковского. Для сравнения приводим более близкий тексту подлин¬ника перевод Г. Сокольского: Ein Suppen mit Fleckerl, stebt hier aufgeschvieben, Kin Rindfleisch mit Semmelkrenn und rothen Riiben. Ein Kraut mit Pofesen, ein Eing'machts mit Krebsen, Gebratene Tauben, ein Ragout von Schopsen, Kapauneln und Hiihneln, gebratene Vogerl, Ein Antel, ein Gansel, ein kalbernes Sclilegerl. Ein guts Karmonadl, Ein gfulltes Rostbratel, Ein g'stoppts Indianerl, Ein scbones Fasanerl. Gebackene Karpfen, gesottene Forellen, Ein walsches Salatel mit frischen Sardellen — Pasteten und Torten, Von allerlei Sorten. Das ware fur eucb wohl ein kostJichcr ScbmauB, War nur von dem Allem ein Bissen zu Haus. (S. 179—180.)__ Читайте! Вот суп здесь написан с клецками, С морковью говядина и со гренками, С бараниной соус, с картофлем другой, И раки печены, и голубь жаркой. Индюшки младые, и нежны цыпляты. И вкусные рябчики, дрозды, утяты. Гусь жирно начинен. На вертеле спечен; Здесь лучшие фазаны. Здесь карпы и сазаны; Здесь свежие стерляди, сельди, форели, Приправлены лучшим салатом сардели; Паштеты и торты — Их разные сорты: Я все приготовлю немедля для вас. Лишь только бы в доме остался припас. (Чертова мельница... М., 1817. С. 59.)_ 14 Служители хотят, схватить Любимиру... — В заключительной ремарке 10 яв-ления и в тексте 11—12 явлений 2 действия в рукописи реплики этого персона¬жа обозначены не антропонимом «Любимира», но оригинальным именем героини оперы Генслера: «Матильда». В публикации А. С. Архангельского и в настоящем издании имя этого персонажа унифицировано в соответствии с антропонимом афи¬ши и остального текста всей пьесы. ь Романс «Прохожий шел дорогой...» — К тексту романса в рукописи сделана ка-рандашом пометка: «№ 11». Этот романс по сути дела не является переводом соот-ветствующего текста оригинала: Жуковский написал другое стихотворение, совер-шенно новое по содержанию и эмоциональной насыщенности; юмор оригинала оно переводит в поэтику «страшной» баллады. Для сравнения приводим текст ори¬гинала с подстрочником: 37 — 4488 5Г9 Lang spuckCs in einein Hause, В одном доме что-то потрескивало, Da ging es; trap! trap! trap! А потом нечто — топ-тон-топ! Mit schrecklichem Gebrause Со страшным шумом Die Treppe auf und ab. Начинало бродить вверх и вниз по лестнице. Ein Zaubrer schritt zuni Werke, В дело вмешался волшебник Und bannte kiihn den Geist, И с помощью неведомой силы Durch unbekaimte Starke, Мужественно заклял духа, Und der sprach, wie cs hcisst: Который поведал ему следующее* «Mein VVeib bab ich erstochen. «Я заколол свою жену, Sie brach den Eid der Treu. Нарушившую супружескую верность. Schwer ward die Tat gerochen. Мщение за преступление было тяжким: Ich wird' vom Fluch nicht frei. Я скован проклятием. Ein Weib nur kann erlosen Освободить меня от власти духов Mich von der Geister-Macht, Может только женщина, Die immer treu gewesen, Которая всегда была верна мужу. Schickt sie um Mitternacht». Если ты пришлешь ее ко мне в полночь». Ein jeder Mann nun fragte, [Волшебник] опросил всех мужчин, Und bar. sein Weib zu Haus. Л те просили своих жен дома [о помощи]. Man denke! keine wagte Но подумать только! ни одна не решилась Sich zu dem Geist hinaus. Пойти к духу. () VVeiber! eure Treue О жены! вашу верность Zerstiebt der Wind wie Sand, Ветром уносит, как песок, Ihr liebet gern auf s neue, Вы охотно любите вновь и вновь, Dann reisst der Iiebe Band. А потом разрываете узы любви. (S. 192-193.) 16 Провор. Желал бы знать, откуда берут люди смелость].. — В тексте оригинала эта реплика Провора, равно как и текст следующей за ней арии «Вся наша жизнь как летний день!..» отсутствуют; реплика и ария являются оригинальными текстами Жуковского. В рукописи оригинальная ария «Вся наша жизнь как летний день!..» сопровождается пометкой: «№ 12». 17 Ария «Любовь — веселие души!..» — В рукописи пометка: «№ 13». 18 Хор «Ругателям награда — бич!..» — В рукописи пометка: «№ 14». И1 Ария «Красотка шестнадцатилетняя...» — В рукописи пометка: «№ 15». 20 Канон из пяти голосов «Где радость в хижине простая...» — В рукописи помет-ка: «№ 16». 21 Преступник будь наказан ~ Загладится оно!.. — вслед за этим куплетом хора ду-хов в рукописи записан и зачеркнут следующий куплет, вставленный в основной текст несколько ниже, в эпизод сражения между богатырем Калитой и Аешей По-повичем: Преступникам ужасен Богов бессмертных суд Рукою их сорвется Личина с их чела! 22 Муж мой служил в войске Святослава!.. — Святослав Игоревич (942—972) — ве¬ликий князь киевский, сын князя Игоря и княгини Ольги, правившей за него до его совершеннолетия. Прославился своими походами против хазар (на этот сю¬жет А. Ф. Воейков написал стихотворную повесть «Свегослав» — Иппокрена. 1800. Ч. 4. С. 502—512; см. о ней: Резанов. Вып. С. 22—28) и болгар (на стороне Визан¬тии); успех этого последнего похода был огромным, Святосчав занял множество болгарских городов и имел полную возможность овладеть Болгарией. Во избежа¬ние этого византийский император направил на Киев печенегов, и, пока Святос¬лав сражался с ними, Византия заключила мир с болгарами, так что вернувше¬муся в 971 г. в Болгарию Святославу пришлось сражаться с соединенными сила¬ми болгар и греков. Эта кампания закончилась заключением мира, но на возврат¬ном пути, когда Святослав со своим войском пошел в лодках к Днепровским поро¬гам, он был задержан занявшими пороги печенегами. При второй попытке прой¬ти Днепровские пороги Святослав погиб в битве с печенегами; по преданию, они Сделали чашу из его черепа. 23Ария «Мой Сила прекрасен, как утренний свет!..» — В рукописи пометка: «№ 21». Коловратно-куриозная сцена между господином Леандром, Пальясом и важным господином Доктором («Что делать! О Пальяс! Подай мне стул, скотина...») (С. 216) Автограф неизвестен. Коп и и: 1) РНБ. Оп. 1. № 26. Л. 87—88 об. — рукою М. Д. и А. А. Протасовых, автори-зованная, с правкой Жуковского и заглавием «Коловратно-куриозная сцена меж¬ду господином Леандром, Пальясом и важным господином Доктором», вписанным рукою Жуковского. 2) ПД. № 27.795 (CXCVIII. б. 66). Л. 5 об.—6 — рукою М. Л. Протасовой; фрагмент, ст. 1—42 до ремарки: «Леаидр (с чувством)». При жизни Жуковского не печаталась. В п е р в ы е: Бумаги Жуковского. С. 59—60 (ст. 1—9). Впервые полностью: ПСС. Т. 1. С. 94—97. Печатается по тексту первой полной публикации, со сверкой по копиям. Датируется: 1811 — не позднее августа 1814г. Датировка предположительная. Первая дата (1811 г.) предложена И. А. Быч¬ковым, описавшим рукопись, и принята Л. С. Архангельским, впервые полностью опубликовавшим текст «Коловратно-куриозной сцены...» в подборке произведе¬ний 1811 г. (коммент.: ПСС. Т. 1. С. 109— 110). Эта дата установлена на основании особенностей оформления копии № 1 в архивной единице хранения: она выпол¬нена обеими сестрами Протасовыми на типичной для автографов и копий текстов Жуковского 1810-х гг. синей бумаге с водяным знаком «1810». В папке, озаглавлен-ной рукою Жуковского «Сочинения» и содержащей разрозненные рукописи раз¬ных лет (РНБ. № 26), эта копия является первым текстом отделения «Б. Пропз¬ведения неизданные», в котором сосредоточены автографы и копии не опублико¬ванных при жизни Жуковского произведений (ей предшествует практически за¬вершающая отделение'«А. Произведения изданные» копня последнего стихотво¬рения Жуковского «Розы» (см. коммент.: ПССиП. Т. 2. С 744). В обоих отделени¬ях тексты собраны в хронологическом порядке: таким образом, копия № 1 должна быть и самым ранним произведением отделения «Б. Произведения неизданные». Однако на следующих листах, собранных в этом отделении, записаны черновые автографы стихотворений, относящихся к 1815—1818 гг.: (К А. А. Проконовичу-Антонскому) («Хранитель, друг моих весенних дней...», 1815. Л. 90—92 об.; см. ком¬мент.: ПССиП. Т. 2. С. 758) и (А. А. Плещееву) («Друг милый, оставь прихотливой судьбе...», 1818. Л. 91—92 об.; см. коммент. в: ПССиП. Т. 2. С. 51 б-—517). Это обсто¬ятельство заставляет предположить более позднее время создания «Коловратно-куриозной сцены...». Вторая дата (не позднее августа 1814 г.) предлагается на основании оформле¬ния и состава рукописи, содержащей копию № 2. Рукопись представляет собою тетрадочку, сшитую из белых листов, свернутых пополам (в сгибе 13x21 см), бу¬мага без водяных знаков. Всего в тетради 16 листов; из них заполнены 6, и фраг¬мент «Коловратно-курнозной сцены...» — последний текст; остальные листы чи¬стые. Все копии выполнены одной рукой, без помарок, аккуратным почерком, чер¬нилами одного цвета, возможно, в один день. Тексту сцены предшествуют копии следующих стихотворений: «К Плещееву («Ты, Плещепун, // Весьма не глуп...» (л. 1—1 об. — с датой в конце: «1812»); «Плещеиупу («Есть ли же толк? // Что ты при¬молк?...» (л. 2—2 об., 3—3 об. Б. д., датируется: первая половина 1812 г. ПССиП. Т. 1. С. 585); «К Саше», «К Маше», «К Воейкову» («Хвала, Воейков! крот, сады // Де-лилевы изрывший...»), «К нему же» («Воейков-брат! //Ты славно в шахматы игра¬ешь...!» (л. 4. Б. д., датируется: начало января 1814 г. ПССиП. Т. 1. С. 649); «Отве¬ты на заданные вопросы» (1. С чем сравнить гремушку? (...); 2. У Жуковского к Мак¬симу страсть или просто милая привязанность? (...) — л. 4 об. Б. д., датируется: ян¬варь 1814 г. ПССиП. Т. 1. С. 661); «К Л. И. П. 3 августа 1812» (л. 5.). Таким образом, «Коловратно-куриозная сцена...» помещена в массив текстов шутливых стихотворений и экспромтов Жуковского, относящихся к периоду вре¬мени с начала 1812 г. по январь 1814 г. В пределах этих лет (1812—1814) наи¬более возможным временем создания сценки представляется промежуток от ян¬варя 1813 г. (6 января Жуковский вернулся в Муратове) после участия в кампа¬нии 1812 г.), до весны 1814 г. — это время апогея и расцвета домашней поэзии Жуковского и наибольшей близости поэта с семейством Л. А. Плещеева, в именин которого Большая Чернь в основном происходили все театральные увеселения родственно-дружеского кружка обитателей Муратова, Долбина и Черни. В кон¬це августа 1814 г. Жуковский, получивший в апреле 1814 г. категорический отказ Е. А. Протасовой в руке М. А. Протасовой и оскорбленный интригами А. Ф. Воей¬кова, женившегося на А. А. Протасовой в середине июля 1814г., покинул Муратове) (см.: Даты жизни и творчества В. А. Жуковского, ПССиП. Т. 14. С. 344—345). По¬сле этого его шутливая домашняя поэзия прекратилась. Самые ранние следы увлечения Жуковского домашним театром сохранились в стихотворениях 1811 г. «П. А. Вяземскому» («Мой милый друг...») и «Стихи, при-сланные с комедиями, которые К*** хотели играть» (см. коммент.: ПССиП. Т. 1. С. 559, 565), ср.: И твой пиит Лекенем стал! В Орле играл В Филине он! И был смешон! Под париком, Как под шатром, На двух ногах, Как на клюках, Он в первый раз Для трехсот глаз (Хоть и не рад) — Был адвокат (ПССиП. Т. 1.С. 167). Вот вам, прелестные сестрицы, Дюваль, и с ним какой-то Госс-Степан; Взяв на себя чужие лнцы, На час введите нас в обман, Что будто вы не вы мы будем любоваться, Увидя невзначай переодетых вас! (ПССиП. Т. 1.С. 176). Вторая половина 1811 г. — время первого расцвета домашней поэзии Жу¬ковского, в которой начала оформляться поэтика «галиматьи», особенно очевид¬ная в одной из первых автопародий поэта, «греческой балладе» «Елена Иванов¬на Протасова, или Дружба, нетерпение и капуста. Греческая баллада, преложен¬ная на русские нравы Маремьяном Даниловичем Жуковятниковым...», написан¬ной в ноябре-декабре 1811 г. (см. коммент.: ПССиП. Т. 1. С. 560). Однако подлин¬ной своей кульминации домашняя поэзия Жуковского и поэтика «галиматьи» до¬стигают в 1813— 1814 гг. В этом же духе галиматьи выдержана и «Коловратно-куриозная сцена...». Све¬дения о ней сохранились в воспоминаниях П. А. Вяземского: «Было время, что Жуковский живал у Плещеева в Орловской деревне. Тут, вероятно, стихам и раз¬ным литературным проказам и шуткам был весенний и полный разлив. В деревне был домашний театр: на нем разыгрывались произведения двух приятелей. Пом¬ню, что Жуковский говорил мне о какой-то драме своей: содержанием ее были несчастные любовные похождения влюбленного и обманутого Импрезарио. Ему изменила любовница его. Режиссер труппы приходит к нему и предлагает ре¬пертуар для назначения пиэсы к следующему представлению. Сердитый и груст¬ный содержатель все отвергает. Наконец, именуется известная в то время драма Ильина: "Лиза, или Торжество благодарности". На это Импрезарио восклицает в порыве отчаяния: Нет благодарности! нет торжества! нет Лизы! Все женщины одни надутые капризы и пр., и пр. Тогда же разыграно было тут же представление его под заглавием: "Скачет груздочек по ельничку (из старинной русской песни)". Знаю об этом произведе¬нии только по одному заглавию. Но можно представить себе, какое открывалось тут раздолье своевольному и юмористическому воображению Жуковского. Надоб¬но было видеть и слышать, с какою самоуверенностию, с каким самодовольствнем вообще скромный и смиренный Жуковский говорил о произведениях своих в этом роде и с каким добродушным и ребяческим смехом певец "Сельского кладбища", меланхолии, всяких ведьм и привидений цитовал места, которые были особенно ему по сердцу. Жуковский не только любил в часы досуга и отдыха упражняться иногда в забавном и гениальном вранье, но уважал эту доблесть и в других» («Вы¬держки из старых бумаг Остафьевского архива // РА. 1866. Стб. 875—876. См. так¬же: Жуковский в воспоминаниях. С. 205). А. А. Гозенпуд называет «Коловратно-куриозную сцену между Леандром, Па-льясом и важным господином доктором» переводной, но при этом не указывает никакого иноязычного источника этого текста (Гозеппуд Л. А. Театральные инте¬ресы В. А. Жуковского и его опера «Богатырь Алеша Попович» // Труды Ленннгр. гос. ин-та театра, музыки и кинематографии. Вып. 2. Л., 1967. С. 177). Нам так¬же не удалось обнаружить в западноевропейском комедийном репертуаре никаких даже отдаленных параллелей. Но и в том случае, еси она действительно не явля¬ется оригинальным текстом Жуковского, ее насыщенность полемикой с современ¬ным Жуковскому состоянием русской драматургии не подвержена никакому со¬мнению. «Коловратно-куриозная сцена...» стала показателем неудовлетворенности поэта жанрами сентиментальной драмы и трагедии классицизма: при том, что для ранних драматургических опытов поэта эти жанры актуальны, комическая сцен¬ка как бы закрывает тему перечисленных жанров в драматургических пристрасти¬ях Жуковского своей острой пародийной направленностью на жанровый реперту¬ар русского театра 1810-х гг. Александрийский стих — высокий метр трагедии классицизма — совмещен с бурлескным содержанием, пародирующим устойчивые элементы эпигонской тра¬гедии классицизма и мотивы сентиментальной драмы. Комическое снижение лю¬бовного конфликта, структурообразующего для обоих жанров, осуществляется че¬рез его сопряжение с типично фарсовым мотивом еды: С домашним поваром преступница ушла — Обед мой, и любовь, и счастье унесла (...). Объектом осмеяния становятся стилевые штампы и традиционные развязки трагедии и сентиментальной драмы. Речевые характеристики героев сцены на¬сыщены типичными риторическими экскламативами н интеррогативами, харак¬терными для стиля высокой трагедии: «О небо!», «О страх! О скорбь! О смерть!», «Увы!», «И что же?», «Благодарю богов! Свершилась мера бед!», «Что хочет он на¬чать?» (о типичности этого последнего речевого оборота для русской классицисти¬ческой трагедии и о степени его частотности см.: Западав В. А. Функции цитат в ху-дожественной системе «Горя от ума» // Л. С. Грибоедов. Творчество. Биография. Традиции. Л., 1977. С. 67—68) и т. д. Пародия на финал, исполненный трагическо¬го ужаса, воплощаемого как внешними постановочными атрибутами, так и стабиль¬ным образно-лексическим комплексом (ужас, безумие, смерть) очевидна в финаль¬ной реплике обезумевшего Леандра: Но что, какая тьма мои покрыла очи? О страх! Вот фурии! Богини мрачной ночи! Свистят на их главах бумажные ужи! Их страшные клыки как тульские ножи! (I, 95). Роль традиционной дидактической развязки сентиментальной драмы, осущест-вляемой благородным резонером, произносящим вразумительную речь, которая проясняет запутанные обстоятельства и предлагает нравственный урок, берет на себя невероятно бессмысленная и нечленораздельная, скомпонованная в основном из служебных частей речи финальная реплика слуги Пальяса, который пытается урезонить своего безумствующего господина: Иль, так сказать, в связи... То есть... Ни дать, ни взять, Как нечто... или вам ясней растолковать, Вот так... как например... Видали ль вы коклюшки?.. Ну право! Женщина не стоит ни полушки! Под общим наименованием «вздора» в сцене упоминаются образцы русской сентиментальной драмы: «Рекрутский набор», «Лиза, или Торжество благодарно¬сти» Н. И. Ильина, а также трагедия А. Н. Грузинцева «Электра и Орест», резко от-рицательно оцененная Жуковским в статье этого же 1811 г. Пародийная направленность «Коловратно-куриозной сцены...» усугубляется тем, что ее персонажи — это традиционные маски-буфф итальянской commedia dell'arte, жанра, пародийного в самой своей основе и расцветшего во второй по¬ловине XVIII в. под пером Карло Гоцци, члена пародийного литературного об¬щества «Академия Гранеллески», деятельность которого полвека спустя порази¬тельно напомнит литературная буффонада «общества неизвестных людей» «Арза¬мас» (см.: Мокульский С. Карло Гоцци и его сказки для театра //Гоцци Карло. Сказ¬ки для театра. М., 1956. С. 7—9; Вацуро В. Э. В преддверии пушкинской эпохи // Арзамас-2. С. 19—23): незадачливый любовник Леандр, комический резонер Док¬тор, комический слуга Пальяс (это последнее имя представляет собой нетрадици¬онную транслитерацию имени — Паяц, или Паяс, как было принято писать его в XVIII в., одной из масок итальянского народного театра марионеток, которое ста¬ло впоследствии устойчивым амплуа commedia dellarte: ит. Pagliaccio — от paglia, солома; pagliaccio — мешок соломы, тюфяк, сенник). Явное созвучие этой формы имени персонажа Жуковского с латинским словом «palliata», которое в древнеримском театре было жанровым обозначением буффонной народной комедии на греческий сюжет, обнаруживает еще одну подспудную жан-ровую ассоциацию «Коловратно-куриозной сцены...». Благодаря этому устойчивые штампы трагедии и сентиментальной драмы, включенные в сцену, попадают под сво-еобразный двойной обстрел пародического комизма и фарсовой перелицовки. Появлением автопародий и буффонной галиматьи в творчестве Жуковского, как правило, ознаменованы моменты сдвигов и переломов внутри жанровой си-сгемы поэта (ср. автопародню «Тульская баллада», 1814, отмечающую момент из¬менения жанровой структуры баллады от «страшной» к «этической»; ср. также дол-бинскую домашнюю поэзию и арзамасскую галиматью, которые предваряют эпо¬ху эстетических манифестов, наследуя в то же время традиции муратовской и чер-ненской шутливой поэзии). «Коловратно-куриозная сцена...» — это гоже в некотором смысле автопародия, поскольку ранние драматургические Опыты Жуковского связаны в основном с жан-рами, осмеиваемыми в сцене; таким образом, она становится свидетельством и не-приятия поэтом жанровой системы русской драматургии в целом, и его отказа от собственных ранних драматургических пристрасти. Эстетическое содержание сле-дующей) цикла драматургических опытов Жуковского будет определено поисками жанровой модели романтической трагедии и переводами из драматургии Шиллера. Ст. 1. Что делать! О Пальяс! Подай мне стул, скотина!.. — Реминисценция знаме-нитой полемики В. К. Тредиаковского и А. П. Сумарокова по поводу первой рус¬ской оригинальной трагедии «Хорев», принадлежащей перу последнего. Крайне резкий полемический отзыв Тредиаковского о трагедии «Хорев»: «(...) Кий просит, пришед в крайнее изнеможение, чтоб ему подано было седалище (...). Знает Автор, что сие слово есть савенское, и употреблено в псалмах за стул: но не знает, что сла-венороссийский язык, которым Автор все свое пишет, соединил с сим словом ныне гнусную идею, а именно то, что в писании названо у нас афедроном. Следователь¬но, чего Кий просит, чтоб ему подано было, то пускай сам Кий, как трагическая персона, введенная от Автора, обоняет» (Тредиаковский В. К. Письмо, в котором со¬держится рассуждение о стихотворении, поныне на свет изданном от автора двух Од, двух Трагедий и двух Эпистол» писанное от приятеля к приятелю // Купи к А. А. Сборник материалов для истории Императорской Академии наук в XVIII в. СПб., 1865. Ч. 2. С. 483) вызвал не менее резкий полемический пассаж в комедии Сума¬рокова «Чудовищи»: «Дюлиж. (...) Апропо! Русскую-то трагедию видел ли ты? Кри-тициондиус. Видел, за грехи мои. (...) Кию подали аул, бог знает на что, будто как бы он в таком был состоянии, что уж и стоять не мог. (...) Стул назван седалищем, будто аулом назвать было нельзя (Сумароков А. П. Поли. собр. всех соч. в стихах и прозе. 2-е изд. М., 1787. Т. 5. С. 263). Ст. 15—17. Пойдешь гулять — в лесу ты ищешь лишь грибов; ~ Ни горестно грустить, смотря в струи потока!.. — В этом пассаже Жуковский, в том же жанре драматиче¬ской пародии-шутки и при помощи того же приема каламбура, иронически обыгры¬вает те же самые штампованные модели бытового поведения сентиментального пу¬тешественника, которые впервые осмеял А. А. Шаховской в комедии «Новый Стерн» (премьера: 1805, изд.: 1807), ср.: «Судьбин. (...) что вы делаете? Ипат. (...) Смотря по погоде: вздыхаем, плачем, восхищаемся, умиляемся, трогаемся. Ясное солнце согре¬вает наши чувства, (...) быстрый ручей мелодиею своею питает нашу меланхолию, тихое озеро служит зеркалом нашей сантиментальности; (...)»; «Граф. Добрая жен¬щина, ты меня трогаешь! Кузьминишна. Что ты, барин, перекрестись! я до тебя и не дотронулась» (Шаховской А. А. Комедии. Стихотворения. Л., 1961. С. 736, 744). Ст. 20—23. Увы! с холодностью па окорок свиной ~ О! Изабелла! о!.. — Ироническая реминисценция приема сатирической дискредитации бытового персонажа в мо¬тиве еды (Ср. в «Недоросле» Д. И. Фонвизина: «Еремеевна. Он уже и так, матушка, пять булочек скушать изволил. (...) Митрофан. Да что! Солонины ломтика три, да подовых, не помню, пять, не помню, шесть» (действие I, явл. IV), позже подхвачен¬ного и обыгранного в буффонном приеме шуготрагедии И. А. Крылова «Подщниа» в соединении мотива еды со стилевыми штампами трагедии и трагедийным алек¬сандрийским стихом, ср.: Чернавка Склонитесь, наконец, меня, княжна, послушать: Извольте вы хогя телячью ножку скушать. Подщипа Чернавка милая, петиту нет совсем; (...) Сегодня поутру, и то совсем без смаку, Насилу съесть могла с сигом я кулебяку. Ах! в горести моей до пищи ль мне теперь! (Крылов И. Л. Соч.: В 2 т. М., 1984. Т. 2. С. 248). Ст. 35. Вот —роля днесь моя!.. Рекрутский вот набор... — имеется в виду драма Н. И. Ильина «Великодушие, или Рекрутский набор»; премьера: 13 ноября 1803, СПб., изд.: М., 1804. Одна из самых репертуарных пьес русского театра первой чет¬верти XIX в.: она шла в театрах Петербурга и Москвы вплоть до 1825 г. и выдержа¬ла почти 150 представлений (ИРДТ. Т. 2. С. 459). Ст. 51—52. Вот благодарности вам русской торжество, II То ж Лиза... — Драма Н. И. Ильина «Лиза, или Торжество благодарности» (премьера: СПб., 1802; изд.: СПб., 1803). По своей популярности она не уступала «Рекрутскому набору» и не сходила с петербургской и московской сцен вплоть до 1825 г. (ИРДТ. Т. 2. С. 487). Чрезвычайную популярность ньес Н. И. Ильина «Лиза, или Торжество благодар¬ности» и «Великодушие, или Рекрутский набор» засвидетельствовал С. Т. Аксаков: «(...) пиесы точно с некоторым достоинством, особенно последняя, производили при своем появлении и в Москве и в Петербурге такое сильное впечатление, даже восторг, какого не бывало до тех пор, как мне сказывали старожилы-театралы. Я видел много раз эти пьесы на сцене, когда они были уже не новость, и могу за¬свидетельствовать, что публика и плакала навзрыд, и хлопала до неистовства: в Пе¬тербурге поменьше, в Москве побольше, Говорят, вызов авторов на сцену начался с Ильина»: Аксаков С. Т. Литературные и театральные воспоминания II Аксаков С. Т. Собр. соч.: В 3 т. М., 1968. С. 376. Ст. 63—64. Вот женщина!.. Увы!.. Электра и Орест, II Трагедия в пяти... — Име-ется в виду трагедия А. Н. Грузинцева «Электра и Орест» (1810). Премьера траге¬дии в Петербурге состоялась 10 ноября 1809 г., спектакль был повторен 15 ноября 1809 г. и 16 февраля 1810 г. (см.: ИРДТ. Т. 2. С. 540). Александр Николаевич Грузинцев (ок. 1779 — не ранее мая 1819, не позднее 1821), поэт и драматург, автор эпических поэм и трагедий, был объектом эпиграмм и отрицательных рецензий будущих арзамасцев: творчество Грузинцева в кругу Жуковского воспринималось как полемическая антитеза драматургии В. А. Озе¬рова, тем более что апологетом Грузинцева, возможно, выступил А. А. Шаховской (см.: Заборов П. Р. Русская литература и Вольтер. Л., 1978. С. 164). Поэмы и траге¬дии Грузинцева («Петриада» — 1812, «Спасенная и победоносная Россия» — 1813, «Электра и Орест» — 1809, «Эдип-царь» — 1811), стали символами тяжеловесно¬сти и эпигонства. В 1811 г., по случаю выхода в свет отдельного издания трагедии «Элек1ра и Орест» («Электра и Орест». Трагедия в пяти действиях, в стихах с хорами А. Н. Гру-зинцева. СПб.: В товариществе Т. Дрехслера, 1810) Жукокжий посвятил ей рез¬ко отрицательную рецензию, опубликованную в журнале «Вестник Европы» (ВЕ. 1811. Ч. 56. № 7. С. 205—222, поди.: «Ж.»): «Мы хотели сначала рассмотреть все пять актов этой трагедии; но такой подробный разбор мог бы завести нас слишком далеко; сверх того, и предыдущих замечаний, кажется, довольно будет для дока¬зательства, что неизвестный издатель «Электры» напрасно называет ход ее превосхо¬дным, ибо и самые первые сцены этой трагедии уже показывают, Что автор ее, же¬лая сделать лучше Вольтера, сделал гораздо хуже. Где же превосходство? Что ж ка¬сается до характера Клитемнестры, то А. Н. Грузинцев, без сомнения, имеет право называть себя его творцом: портить старое превосходное не есть ли творить новое дурное?» (Эстетика и критика. С. 272). Внимание поэта к трагедии Грузинцева было вызвано тем, что в 1811 г. он особенно интенсивно интересовался древнегреческой драматургией, в частности творчеством Софокла. В архиве Жуковского сохранились план трагедии «Эдип» с указанием на одноименную трагедию Вольтера как на источник подражания и 49 стихов, переведенных им из трагедии Ж.-Ф. Лагарпа «Филоктет», которая в свою очередь является близким, хотя и не эквивалентным переводом одноименной тра¬гедии Софокла (РНБ. Оп. 1. № 23; см. текст перевода и коммент. в наст. томе). Та¬ким образом, к самой идее восприятия древнегреческой трагедии через посредство трансформирующей позднеклассицистической французской интерпретации Жу-ковский не мог отнестись отрицательно, и неприятие трагедии Грузинцева было вызвано не только слабостью поэтических возможностей последнего, но и умолча-нием об источнике подражания, и произвольным обращением эпигона с текстом Вольтера. Вслед за рецензией Жуковского в ВЕ (1811. № 9) было опубликовано «Возраже¬ние на критику трагедии "Электра и Орест"», подписанное крип гонимом «М. С». Его анонимный автор берет Грузинцева иод защиту и обвиняет Жуковского в за¬висти и мелочности. П. А. Ефремов приписывает этот ответ самому Грузннцеву, однако без каких-либо конкретных доказательств (см.: С 7. Т. 6. С. 564). Вслед за «Возражением...» М. С. в том же номере ВЕ помещен ответ на него за подписью А. Ф. Воейкова, однако К. Н. Батюшков в письме к Н. И. Гнедичу от 11 мая 1811 г. приписывает этот ответ самому Жуковскому (см.: Батюшков. Т. 2. С. 170). Отрицательное отношение Жуковского к трагедии Грузинцева оказалось стой¬ким. Трагедия «Электра и Орест» в пародийно-сниженном контексте упоминает¬ся в послании «К Воейкову» («О, Воейков! Видно, нам...» — 1814), где автор траге¬дии назван антропонимом «Груздочкин», а его трагедия оказывается разорванной на папильотки для завивки парика: см.: ПССиП. Т. 1. С. 393, 390). Очень возмож¬но, что упоминаемое П. А. Вяземским в цитированном отзыве о домашней поэзии Жуковского представление «Скачет груздочек по ельничку», текст которого не об-наружен, гоже было литературно-пародийным выпадом против эпигонской траге¬дии Грузинцева-«Груздочкина». Ст. 65—68. Но что, какая тьма мои покрыла очи?.. ~ Их страшные клыки, как туль-ские ножи!.. — Фурии (римск. — «гневные», «яростные»; греч. — эвмениды, «мило-стивые», «благожелательные») — одно из названий женских божеств, которые яв-ляются хранителями исконной морали и устоев семьи, преследуют нарушителей этих устоев и мстят им. Иконографическая традиция изображает фурий ужасны¬ми и внушающими отвращение: старые, седые, с острыми торчащими изо рта зу¬бами и злобными кровавыми глазами, со змеями в волосах, с бичом в руке и с фа¬келом, освещающим путь в погоне за жертвой их мщения. С момента соверше¬ния преступления фурии преследуют виновного, причиняя ему физические и ду¬шевные страдания даже за гробом. Традиционно также отождествление фурий с богинями судьбы. В русской классицистической трагедии фурии — непременный словесно-образный мотив характеристики пли самохарактеристики злодея и тира¬на (ср. в трагедии А. П. Сумарокова «Димитрий Самозванец»: «Зла фурия во мне смятенно сердце гложет». — Сумароков А. П. Поли. собр. всех соч. в стихах и про¬зе. 2-е изд. М., 1787. Ч. 4. С. 70, 126). См. также:Лебедева О. Б. Русская высокая ко¬медия XVIII в.: Генезис и поэтика жанра. Томск: Изд-во Томского университета, 1996. С. 214). Ст. 70. Ты здесь, Эгист! какой ты рот разинул!.. — Персонаж трагедии Грузинце¬ва, написанной на сюжет микенского мифологического цикла и мифов о прокля¬тии Пелопидов. Согласно гомеровскому изложению мифа, Эгист в отсутствии ми¬кенского царя Агамемнона, возглавляющего осаду Трои, соблазнил его жену Кли¬темнестру. По своем возвращении из-под стен побежденной Трои в Микены Ага¬мемнон был вероломно убит Эгистом и Клитемнестрой. После смерти Агамемно¬на Эгист царствовал в Микенах 7 лет, пока сын Агамемнона Орест не отомстил за отца, убив мать и ее обольстителя. У Гомера история Эгиста описана в третьей пес¬не «Одиссеи»; в качестве действующего лица он выведен в трагедиях Эсхила («Ага¬мемнон» и «Хоэфоры»), Софокла и Еврипида («Электра»), П. Кребийона «Электра», Вольтера «Орест», В. Альфьери «Орест». Роли и характеру Эгиста в интерпретаци¬ях этих трагиков специально посвящен обширный фрагмент статьи Жуковского «Электра и Орест», см.: Эстетика и критика. С. 268. Ст. 105. Грех! Сам Галей за то в Талмуде осуждает!.. — Гален Клавдий (131 — ок. 200) — древнеримский философ и — после Гиппократа — знаменитейший врач античной древности. Один из разделов учения Галена о гигиене гласит, что основ¬ным залогом здоровья и долголетия является способность человека владеть своими страстями, препятствующая выходу из естественного физического состояния под воздействием сильного эмоционального аффекта. Талмуд (древнеевр. — «учение», «объяснение») — главный памятник раввинской письменности, содержащий, кро¬ме религиозно-правовых норм еврейства, все, что было создано еврейскими учены¬ми в области теософии, этики, поэзии, истории, экзегетики, естествознания, мате¬матики и медицины приблизительно от 300 г. до н. э. вплоть до 500 г. н. э. Гален и Талмуд не имеют друг к другу никакого отношения. Ст. 114. Хотите ль мненье знать о том Аристеиета?.. — Аристенет (Аристанет) — представитель греческой софистики второй волны (IV—V по Р. X.) — своего рода античного литературного маньеризма, возникшего в эллинистическую эпоху под воздействием риторики Днона Хризостома, одного из самых выдающихся орато¬ров, философов и стилистов этого времени (I—II вв. н. э.). Аристенет родился в Никее, погиб во время землетрясения в Никомидии в 358 г. Его считали автором 50 эротических писем, собранных в две книги. К 1810-м гг. Жуковский мог знать этот текст или по английскому переводу Р.-Б. Шеридана, изданного дважды, в 1771 и 1773 гг. (The love epistles of Aristaenetus. London, 1771; ,1773), или по французско¬му переводу А.-Р. Лесажа, изданному в 1795 г. (Lettres galantes d'Aristenete. Lille, 1795). Несколько позже (в 1822 г.) эротические письма Аристенета были изданы одним из известнейших французских эллинистов рубежа XVIII—XIX вв., Жаном-Франсуа Буассонадом де Фонтарабен (1774—1857). Следующая далее цитата — ми-стифицированная и пародийная, в текстах «Любовных писем» Аристенета не толь¬ко нег подобного утверждения, но и вообще отсутствует мотив ума применительно к женщине, которая предстает исключительно в своем телесном плотском облике; см.: Аристенет. Любовные письма // Византийская любовная проза (Лит. памятни¬ки. Малая серия). М.: Наука-Ладомир, 1995. С. 7—88. Ст. 141. Вот так... как например... Видали ль вы коклюшки?.. — Коклюшка — точе¬ная палочка, используемая для плетения кружев. С одного конца коклюшка утол-щена, а на другом имеет шейку с пуговкой для наматывания ниток. Ст. 152. Пальяс не Буцефал, а ты не Александр!.. — Имеются в виду Александр Ма¬кедонский и его знаменитый конь. Ст. 160. Я вспять вас обращу отселе голиком!.. — Образ голика (веника или мет¬лы) весьма продуктивен в домашней поэзии Жуковского, в шутливых экспром¬тах 1811—1813 гг. Встречается в стихотворениях (К П. А. Вяземскому) («Князь Петр, жилец московский!», 1811—18J2), «Похождения, или Поход первого апре¬ля» («Был на свете Букильон...», 1814), «К Воейкову» («О Воейков! Видно, нам...», 1814). См.: ПССиП. Т. 1. С. 212, 323, 390. Ст. 161. Или, геройствеино снабдившись шаропехом... — Шаропех — биллиард-ный кий. Пародийный неологизм Жуковского, высмеивающий принцип корнес¬ловия адмирала Шишкова — замену варваризмов русскими неологизмами, состав¬ленными из исконно славянских корней. Слово «шаропех» у Жуковского встреча¬ется также в стихотворениях «Речь (А. А. Плещееву)» («О Братья! хлеб соль ешь...», 1812) и (Александре Андреевне Протасовой. Описание поездки Жуковского к сво¬ему Другу А. А. Плещееву) («По кочкам, каменьям...», 1814). См.: ПССиП. Т. 1. С. 205,319. Ст. 163. Очиститесь отсель! — Восстану, встал, пошел!.. — Пародийная реминис-ценция знаменитого асиндетона (бессоюзного предложения, от греч. «бессвязный») «Veni, vidi, vici» («Пришел, увидел, победил»), которым, как сообщает Плутарх в сво-их «Изречениях царей и полководцев», Юлий Цезарь уведомил своего римского друга Алшнция о победе, быстро одержанной им над Фарнаком, сыном Мит ридата. Орлеанская дева Драматическая пота. Из Шиллера («Так, добрые соседи, нынче мы...») (С. 223) Автографы: 1) Пролог: ПД. 27.807 (Книга Александры Воейковой). Л. 53 об. — 59 — черно¬вой, с заглавием «Пролог» и датами: «19 апреля» и «1 июня 1818. Долбино». 2) Действие I, явл. V (от стиха № 710: «Скажу ли все? Был день коронованья») — Действие IV, явл. II: РНБ. Оп. 1. № 3. Л. 1—27 об. второй пагинации — беловой с последующей правкой. 3) Действие IV, явл. III — Действие V: РНБ. Он. 1. № 4 в. Л. 32—50 об. — чер-новой, с датами: «9/21» [марта] — «I Апреля. Берлин». 4) Действие IV, явл. III — Действие V: РНБ. Оп. 2. № 13. Л. 1—26 — беловой, с заглавием: «Лалла Рук. № II» и датой в конце: «Берлин. 3 Апреля 1821». Впервые фрагменты: 1). Список действующих лиц и пролог: ЕУДН, 1818. № VI (6) (цензурное разре-шение от 3 июня 1818 г.). С. 5—28. 2). Пролог (заключительный монолог Иоанны от ст. «Простите вы, холмы, поля родные»): ПЗ на 1823 г. С. 101—103, с заглавием: «Прощание Иоанны с своею ро-диною», с подзаголовком: «Отрывок из Орлеанской Девы, Трагедии Шиллера» и с подписью: «Жуковский». 3). Действие IV, явл. I: ПЗ на 1824 г. С. 15—19, с заглавием «Сцена из Орлеанской Девы» и с подписью: «Жуковский». Впервые полностью: С 3. Т. 1. С. 1—221, с подзаголовком: «Драматиче¬ская поэма. Соч. Шиллера». В прижизненных и з д а и и я х: С 4. Т. 1. С. 5—205, с подзаголовком: «Дра-матическая поэма. Соч. Шиллера», с ошибочной датой: «1822»; С 5. Т. 3. С. 75— 264. В подборке произведений 1821 г., с подзаголовком: «Драматическая поэма. (Из Шиллера)». Датируется: 19 апреля 1818 г.— 1 апреля 1821 г. Перевод трагедии Ф. Шиллера (1759—1805) «Die Jungfrau von Orleans» («Орле-анская дева», 1801). Трагедия Шиллера «Орлеанская дева» написана в 1801 г. и высоко оценена И.-В. Гёте: «Она так хороша и удачна, что я не знаю, с чем сравнюь ее» (Письмо от 20 апреля 1801 г. Гёте И.-В., Шиллер Ф. Переписка: В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 351). Пре¬мьера «Орлеанской девы» состоялась в Лейпциге 11 сентября 1801 г., первое пред¬ставление в Веймаре — 23 апреля 1803 г. При том, что немецкий поэт основатель¬но изучил исторические источники (о работе с ними Шиллер пишет Гёте в письме от 2 августа 1800 г.: Гёте И.-В., Шиллер Ф. Переписка. Т. 2. С. 309), в сюжете своей трагедии он сместил акцепт с объективных событий судьбы Жанны д'Арк на пси¬хологию героини, руководствуясь своими эстетическими представлениями о сути трагического и полагая ее не в истории и происшествиях внешнего мира, но в мо¬рали и нравственных конфликтах. Согласно мнению Шиллера, содержание траге¬дии должны составлять «(...) два бесконечно разнородных объекта, то есть влече¬ние к добру и влечение к чувственному благополучию (...). Вообще же эти неясные моменты в природе человека отнюдь не маловажны для поэта (в особенности для трагического поэта) (...)» (письмо к Гёте от 31 июля 1799 г. Гёте И.-В., Шиллер Ф. Переписка. Т. 2. С. 240). Результатом этой переакцентировки стали довольно мно¬гочисленные анахронизмы и исключительная сосредоточенность действия, особен¬но в двух заключительных актах трагедии, на нравственном конфликте в душе ге¬роини, борющейся со своей зависимостью от «чувственного» мира. Однако цензур¬ные препятствия, которые пришлось поэту преодолеть в Веймаре в связи с неже¬ланием герцога Веймарского Карла-Август а видеть новую трагедию на сцене Вей¬марского театра (см. письмо к Гёте от 28 апреля 1801 г.: Гёте И.-В., Шиллер Ф. Пе¬реписка. Т. 2. С. 352), свидетельствуют о том, что уже современники Шиллера вос¬приняли народно-патриотический пафос «Орлеанской девы» как своего рода поли¬тическую декларацию. О популярности трагедии Шиллера в России до появления полного перево¬да Жуковского, который с хмомента публикации навсегда блокировал попытки об-ращения русских переводчиков к этому тексту, свидетельствуют два синхронных перевода: фрагментарный стихотворный перевод С. Старынкевича (отрывок из «Пролога» под названием «Прощание Иоанны Д'Арк с родиною» // Благонамерен¬ный. 1821. Ч. 13. № 2. С. 122—124) и полный прозаический перевод Д. Е. Кашкнна «Дева Орлеанская» (ОРиРК ГТБ. I XV 4 47. № 10721, цензурное разрешение от 25 сентября 1817 г.). Этот последний перевод, выполненный в 1817 г., не был опубли¬кован, но стал основой театральных постановок в Санкт-Петербургском Импера¬торском театре (премьера 1 нюня 1822 г., спектакль был повторен 4 июня и 4 сен¬тября этого же года) и в Москве 8 и 20 декабря 1822 г. и 12 января 1823 г. (Арапов FL Летопись русского театра. СПб., 1861. С. 319; ИРДТ. Т. 2. С. 470; об истории пере¬вода Д. Е. Кашкина и постановок на его основе см. подробно: Киселева Л. Н. «Орле¬анская дева» Жуковского как национальная трагедия // Stndia russica Helsingiensia et Tartuensia. VIII: История и историософия в литературном преломлении. Тарту, 2002. С. 150—154). Описание рукописей Автограф перевода пролога трагедии «Орлеанская дева» (в дальнейшем № 1) находится в «Книге Александры Воейковой»; он расположен между черновым ав-тографом послания «Государыне Великой княгине Александре Федоровне на рож-дение в. кн. Александра Николаевича» («Изображу ль души смятенной чувство?..», датируется: 17—20 апреля 1818 г., см.: ПССиП. Т. 2. С. 507) и автографом «Пес¬ни» («Минувших дней очарованье...»; датируется: не позднее 24-го ноября 1818 г., см.: ПССиП. Т. 2. С. 514). На левом поле л. 53 об. в столбец выписаны чисча и дни недели с субботы 18 апреля по вторник 4 мая [1818 г.]. При дате «в(оскресеиье) 19 [апреля]» стоит пометка «нач.(ал)»; в конце текста перевода, на л. 59 — дата «1 июня 1818. Долбино». Параллельно календарю на левом поле этого же листа в столбец составлен список' Действующих лиц (в рукописи имена с сокращениями, здесь приводим в полном написании): Карл Седьмым Королева Изабелла Агнеса Сорель Филипп Добрый Граф Дюнуа Ла Гир Дюшатель Архиепископ Шатилгюи Рауль Тальбот Лионель Фастольф Монгомери Чиновники Орлеанского совета Английский герольд Тибо Д'Арк Марго Луизой Иоанна Этиепп Томас Мишель Арман Раймонд Бертран Угольщик и его жена Тексту перевода пролога предшествует ремарка: Сельское место. Впереди, па правой стороне часовня и в ней образ; на левой сто-роне высокий ветвистый дуб. Тибо д'Арк. Этьенн. Мишо. Раймонд. Марго. Луизой. Иоанна. Беловой автограф перевода пролога неизвестен. Автограф перевода первой части основного текста трагедии, выполненного в 1818—1819 гг. (далее № 2), записан чернилами с обратной стороны тетради, в ли¬цевой части которой находится дневник Жуковского, веденный им с 22 октября 1817 по сентябрь 1819 г. Поскольку этот автограф начинается только с V явл. I дей¬ствия, есть основания предполагать, что существовали еще и отдельные, не сохра¬нившиеся, черновая и беловая рукописи перевода первых 4-х явлений 1-го дей¬ствия. Характер автографа первой части перевода трудно определить понятиями «черновой» — поскольку текст его записан очень аккуратно и разборчиво, основ¬ная часть его чистая, без поправок — или же «беловой», поскольку правка, време¬нами значительная, в нем все же содержится, но она внесена чернилами.и имеет как минимум два слоя: зачеркивания, дополненные в строку — вероятно, эта прав¬ка вносилась по ходу переписывания, и зачеркивания, дополненные между строк и на свободном поле страницы: характерный для рукописей Жуковского признак нового чтения и правки рукописи. Таким образом, этот автограф отражает промежуточный этап работы над тек¬стом перевода на переходе от первых черновых набросков к перебеленной ру¬кописи дефинитивного текста. Разночтения с печатным текстом (см. постишный коммент.) очень незначительны. Текст перевода обрывается ст. 2628 («Единый всем, и сей единый — мой!» — в печатном тексте стих в другой редакции, см. по¬стишный коммент.): текст последних пяти реплик И явл. IV действия (30 стихов) в автографе № 2 отсутствует; черновые иди беловые автографы этого фрагмен¬та неизвестны. Сведения о существований отдельной беловой рукописи первых двух действий перевода «Орлеанской девы» приводит Н. К. Кульман: I и II дей¬ствия трагедии были записаны Жуковским в альбом графини С. А. Самойловой между декабрем 1819 г. и июнем 1820 г. (№ 36 но списку.Кульмана; № 35 — бал¬лада «Узник», законченная 30 ноября 1819 г., № 37 — «Песня» «Отымает наши ра¬дости...», датируемая июнем 1820 г. См.: Кульман. С. 1087, 1135—1142; ПССиП. Т. 3. С. 373; Т. 2. С. 585—586). В своей публикации Кульман приводит не полный текст этого автографа, но только стихи с разночтениями относительно канониче¬ского печатного текста С 5. Разночтения по публикации Кульмана приведены в постишном комментарии. Черновой автограф второй части перевода, начиная с III явл. IV действия (да¬лее № 3) находится в тетради с дневником за декабрь 1820 — декабрь 1821 г., не-посредственно вперемежку с дневниковыми записями от 10/22 марта — 22/3 марта-апреля 1821 г. и начинается сост. 2658 («Мы за тобой, Иоанна; все готово...»). Беловой автограф двух заключительных актов перевода (в дальнейшем № 4) оформлен как номер рукописного журнала «Лалла Рук» (см. о нем дневниковую за-пись от 6/18 апреля 1821 г.: «Чтобы кончить нынешний день лучше, и я перечитал в моей Лалла Рук то, что написано великою княгинею, и написал кое-что свое» — ПССиП. Т. 13. С. 163; ср. упоминание рукописного журнала в письме к великой княгине Александре Федоровне: «Предвижу, что будет еще несколько № Лалла Рук и Для немногих» — РС. 1902. № 5. С. 355; см. также: Алексеев М. П. Русско-английские литературные связи: XVIII век — первая половина XIX века // Литера¬турное наследство. М., 1982. Т. 91. С. 663): рукопись переплетена в картон, на ти¬тульном листе заглавие: Лалла Рук №11 1821. Апрель. Берлин На л. 2, перед заглавием перевода, повторено заглавие рукописного журнала: «Лалла Рук. № И». Все разночтения в тексте этой беловой копии с печатным тек¬стом первой публикации (варианты см. в постишном коммент.) подчеркнуты ка¬рандашом: однако подчеркивания, как об этом свидетельствует отсутствие правки поэта в тексте рукописи, принадлежат, скорее всего, не самому Жуковскому, но бо¬лее позднему владельцу рукописи, которая сразу же после ее окончания была по¬дарена поэтом великой княгине Александре Федоровне. Ни автографа, ни писар¬ской копии, ни полной наборной рукописи перевода «Орлеанской девы», которые отражали бы последнюю стадию работы поэта над его текстом, так же как и руко¬писей начального фрагмента первой части перевода (первые 4 явления I действия), не сохранилось. Творческая история Творческая история перевода трагедии Шиллера начинается задолго до непо-средственного обращения Жуковского к ее тексту. В архиве поэта сохранился за-писанный на синей бумаге с филигранью «1808» план либретто оперы «Орлеанская дева», относящийся к концу 1800-х гг. (РНБ. Оп. 1. № 78. Л. 1 об.; см. также: Бума¬ги Жуковского. С. 154); возможно, идея оперного либретто по мотивам текста Шил¬лера была инспирирована законченной незадолго до возникновения этого замысла волшебной оперой «Богатырь Алеша Попович, или Страшные развалины» (1806). Как показала Л. Н. Киселева, впервые опубликовавшая текст плана, его пункты точно соответствуют композиции трагедии Шиллера: Пролог 1. (Свадьба). 2. Тиб.(о). Райм.(онд). Иоанна. 3. Бертранд и пр. (ария изобража-ющая?) войска) — (пророч.(еская) песнь Иоанны) 4. Иоанна одна (ария). Опера I 1. Люнуа. Карл. Дюшатель. 2. Те же и Ратсгеры Орлеанские. 3. Те же и Агне¬са Сорель [сверху написано: квартет] 4. Лагир и нр. 5. Карл. Агнеса. Дюшатель. 6. Карл и Агнеса (дуэт). 7. Лагир и ир(очие). 8. Те же и Дюнуа, архиепископ. Дю¬шатель и Рауль. 9. Иоанна (хор) — (ария Иоанны). II Английск.(ий) лагерь, — Тальбот. Лионель. Бургундск.(ий) Г.(ерцог) — Монго-мери — Иоанна, Монгомери (Дуэт) —? Иоанна (ария) — Бургуидск.(ий Герцог) и Иоанна — Те же, Дюнуа и Лагир (ария Иоанны). III Дюнуа и Лагир — Карл, Агнеса, Дюшатель и Шатильон — Герцог бургундск. (ий) (марш и хор) — Иоанна (ария) — Рыцарь и те же — Тальбот — Карл. Бургун. (дский Герцог) Дюнуа и Дюшатель (печальная музыка, выносят Тальбот а) — Иоан¬на и черный рыцарь (мелодрамма) — Лионель. (Дуэт) — Иоанна. Дюнуа. Лагир (финал). IV Иоанна (в задумч(пвости)). (Романс) — Иоанна и Агнеса (Дуэт. Ария Агнесы. Ария Иоанны) — Дюнуа. Дюшатель. Лагир — Бертранд, Клод и Эгиен, Марго, Луизон (вдали марш) — Марш — печальная Иоанна со знаменем) — Луиза, Марго, Клод, Этьен, Бертранд — Тибо и Раймон, потом Иоанна — Иоанна и сестры (трио. Ария) — Карл и народ — Тибо (финал). V (Буря) Угольщик — Раймонд и Иоанна — Угольщик и те же — Иоанна и Рай¬монд (ария, дуэт) — Фальстофф и Лионель — (франц(узский) лагерь). Дюнуа и Дю¬шатель — Те же и Раймонд — Башня. Иоанна и Лионель (ария и дуэт) [приписано ниже, под именами Иоанны и Лионеля] — Фальстоф — Иоанна — Фальегоф (ария описания сражения) — те же без Иоанны (дать арию) — Иоанна (смерть ея). (Комментированную публикацию плана либретто см.: Киселева Л. Н. Указ. соч. С. 135—136). В относящихся к концу 1800-х гг. списках произведений, кото¬рые Жуковский собирался переводить, дважды упоминается Иоанна (РНБ. Оп. 1. № 78. Л. 3). Непосредственно перед тем, как приступить к работе над переводом, в 1817 г., предпринимая отдельное издание «Старинной повести в двух балладах» «Двенадцать спящих дев», Жуковский предпослал эпиграф из «Пролога» трагедии Шиллера «Орлеанская дева» балладе «Громобой» («Leicht aufzuritzen ist clas Reich der Geister; // Sie liegen wartencl unter clunner Decke // Und, leise hdrend, sttirmen sie herauf»: «Нам в области духов легко проникнуть; // Нас ждут они, и молча сте¬регут, // И, тихо внемля, в бурях вылетают»; ст. 152—154); во всех последующих прижизненных переизданиях вплоть до БиП эпиграф давался на-немецком языке (см. ПССиП. Т. 3. С. 335). Обращению к переводу трагедии «Орлеанская дева» предшествует, частично пересекаясь со временем работы Жуковского над переводом, экспериментальный период фрагментарных переводов четырех других трагедий Шиллера: в 1815— 1820 гг. Жуковский переводит начальные фрагменты трагедий Шиллера «Дон Кар¬лос», «Дмитрий, или Кровавый брак в Москве» (таково название трагедии Шиллера в точном переводе: название «Дмитрий Самозванец» является аберрацией русской 38 — 4488 595 национальной традиции, заложенной А. П. Сумароковым; свой перевод трагедии Шиллера Л. А. Мей также озаглавил «Дмитрий Самозванец»), «Пикколомини» и «Смерть Валленштейна» (см. коммент. в разделе «Фрагменты»), в которых, на уров¬не стратегии отбора текстов для перевода, определяются актуальные для русского поэта эстетические критерии драматического жанра: центральный характер, обла¬дающий потенциалом эмоционального воздействия («Дон Карлос»); острый психо¬логический конфликт как условие раскрытия этого характера; меняющиеся обсто¬ятельства (перипетия), источник которых находится в душе или в поступках героя ('«Смерть Валленштейна») — в качестве условия его развития. В переводной фраг¬ментарной трилогии Жуковского в первом приближении формируется тип героя-гуманиста и подспудно намечается тенденция к политической окраске трагедийно¬го сюжета, поскольку исходная ситуация каждого из переведенных отрывков — это ситуация неблагополучия власти. Еще один выразительный факт творческой истории перевода дают материалы библиотеки Жуковского. Практически невозможно установить, когда именно в би-блиотеке поэта появилось издание трагедий Эсхила в немецком переводе Л. Штоль-берга (Vier Tragodien des Aschylos. Ubersetzt von Fr. Leopold Grafen zu Stolbcrg. Wien: L. Grund, 1817), но, скорее всего, это произошло именно в период первого загра¬ничного путешествия (1820—1822). В тексте трагедии «Прометей прикованный» сохранились пометы русского поэта, а на обороте нижнего форзаца — следующая запись (подробнее об этом: БЖ. Ч. 3. С. 523—525): Человек, постигнувший свое назначение Несет с молчанием Не приемлет жалости Презирает рассудочность Одни чувства человеческие Океаниды Гефест Гермес Ио Жалоба на пророчество Взор пророческий Основные лексические мотивы этой записи и интерпретация характера героя античной трагедии позволяют соотнести чтение трагедии Эсхила с работой над завершением перевода «Орлеанской девы». Внимание Жуковского сосредоточено на этических проблемах самоотречения и стоицизма, характерных для романтиче¬ского героя-гуманиста: «Человек, постигнувший свое назначение» — это не толь¬ко осведомленность о своей судьбе: это знание своего места в жизни и цели сво¬его существования, которое дает нравственную силу и герою Эсхила, и героине Шиллера и Жуковского. Эсхиловского титана роднят с девой-воительницей Шил¬лера жертвенность и пафос всепоглощающей альтруистической страсти, пророче¬ская осведомленность о будущем («Судьба держав, народов и царей // Ясна душе младенческой моей» -т- ст. 1447—1448), нравственный стоицизм, диктующий от¬каз от земных благ («Страшись надежд, не знай любви земиыя; // Венчальных свеч тебе не зажигать; // Не быть тебе душой семьи родныя; // Цветущего младенца не ласкать» — ст. 413—416) и вызывающий элегическую скорбь об этих благах («Ах, почто за меч воинственный // Я мой посох отдала»; «Там я пасла стада свои бес¬печно; // Там счастлива была я, как в раю, // И не видать уж мне такого счастья» — ст. 2527—2528; 2856—2858), наконец, та же твердость в искуплении вины: подоб¬но Прометею, Иоанна своп жребий «несет с молчанием» и «не приемлет жалости» («Я той судьбе в молчанье покорилась, // Которую мой Бог, мой Повелитель, // На¬значил мне...» — ст. 3115—3117). Название трагедии Шиллера «Орлеанская дева» периодически упоминается в дневниках: контекст этих упоминаний позволяет уточнить представление о стади¬ях работы Жуковского над переводом и конкретизирует специфику его восприятия трагедии Шиллера лаконичными, но недвусмысленными эстетическими оценка¬ми — последнее особенно ценно, поскольку в литературногкритических работах поэта нет никаких суждений о трагедии Шиллера. Возможно, именно начало работы над переводом I и II действий трагедии за-фиксировано в дневниковых записях от 13, 15 и 16 сентября 1819 г. (см. ПССиП. Т. 13. С. 132, коммент. С. 491), в которых трижды встречается слово «поэма»: соот¬нести это жанровое определение с трагедией Шиллера позволяет, во-первых, от¬сутствие образцов жанра поэмы в литературной продукции Жуковского за указан¬ный год, во-вторых, упоминание о работе Жуковского над переводом «Орлеанской девы» в письмах А. И. Тургенева П. А. Вяземскому от 13 августа 1819 г.: «Между тем и Орлеанская ... его, которую на немецком ... Шиллер, поспевает. Удивитель¬ная верность в переводе и, следовательно, в поэзии»: ОА. Т. 1. С. 288), в-третьих, свидетельство Н. А. Кульмана о существовании белового автографа двух первых действий трагедии в альбоме С. А. Самойловой 1819 г., записанного между ноябрем 1819 и июнем 1820 г. (Кульман. С. 13, 27—28, 61—68). Далее, дневниковые записи дают возможность восстановить хронику работы Жуковского над заключительной частью перевода «Орлеанской девы». Стимулом к ее возобновлению стал спектакль Берлинского Королевского театра, впечатление от которого отозвалось в дневниковой записи от 26/8 ноября 1820 г. довольно об¬ширной рецензией: «В театре. "Johanna von Orlcans",, игранная в первый раз М-е11е Franz. Нельзя сказать решительно, чтобы она имела, что называется, великий та¬лант; этого не видно из ее игры, особливо из ее чтения, но она играла хорошо, осо¬бливо много действовало ее прелестное лицо, которым она действует лучше, неже¬ли языком и руками. В большом монологе пролога она не сохранила цадлежащей постепенности. «Исполнилось, и шлем, сей послан им» — этот стих и прочие последние были мало отделены. В четвертом акте в начале ей не должно выходить, а уже быть на сцене; во время марша она не должна так театрально шататься» а идти в глубо¬кой задумчивости и шагом, отличным от других. Роль Раймонда я дал бы Вольфу. «Mit xvas denn?» сказано было не так, -как должно: это слово она должна произносить не с удивлением и неудовольствием, а с чувством дружеского сожаления к товари¬щу, которого вопрос есть величайшее доказательство любви и пожертвования. Она рано встает в последней сцене. Надобно непременно, чтобы зритель чувствовал, что она держится на ногах не собственною, а сверхъестественною силою. Действие этой трагедии, имеет что-то магическое, отличное от всякого другого действия. Мне жаль сцены с Монгомери; в прологе много напрасно выпущено; особенно сердит облако, или светлая тряпка, которая спускается так некстати и разрушает действие последнего монолога, —г Nichts von Vertragen» (ПССиП. Т. 13. С. 151—152). 38' 597 Черновому автографу перевода IV и V действий предшествует дневниковая запись от 9/21 марта 1821 г.; 21/2 марта-апреля перевод был закончен, 23/4-м и 24/5-м марта-апреля датировано его переписывание набело (ПССиП. 7'. 13. С. 161). Название трагедии Шиллера еще несколько раз появляется в дневнике 1821 г.: 28/9 марта-апреля 1821 г. (уже после окончания перевода) Жуковский еще раз смо¬трит спектакль по трагедии Шиллера с другой исполнительницей главной роли: «Ввечеру "Jungfrau". М-е Stich», а 3/15 мая 1821 г., по-видимому, предпринимает правку рукописей законченного в полном объеме перевода: «Дома. "Jungfrau von Orleans"» (ПССиП. Т. 13. С. 161, 168). Наконец, в августе 1821 г. Жуковский спе¬циально задержался на несколько дней в Милане, чтобы посмотреть в театре Ла Скала «большой балет "Jeanne сГАгс" (взятый из Шнллеровой 'JungfraiO», который ему, впрочем, не понравился (ПССиП. Т. 13. С. 207). После этого упоминания трагедии Шиллера надолго исчезают из дневников Жуковского, но в записи от 27 марта 1840 г. вновь зафиксировано посещение те-атральной постановки трагедии «Орлеанская дева» в Веймарском театре: запись примечательна окончательным подтверждением той жанровой интерпретации, которую Жуковский дач трагедии Шиллера в своем переводе и которая не измени¬лась в эстетическом сознании поэта за прошедшие 20 лег: «В театр: 'Jimgfran von Orleans". Большой ensemble. Излишняя живость Дюнуа. Это лирическая поэма, а не драма. Иоанна в живых местах прекрасна. Дюнуа — Genast, Raul — Дюран. Изабо. Агнеса. Иоанна отлично» (ПССиП. Т. 14. С. 197). Особенности перевода На протяжении долгого времени считалось, что для Жуковского в трагедии «Ор-леанская дева» более всего были важны монархический и религиозно-мистический аспекты ее сюжета, что и предопределило особенности его перевода: эта точка зре¬ния абсолютно преобладает и в дореволюционной литературной критике, обра¬щающейся к особенностям перевода и предлагающей вышеупомянутую интерпре¬тацию трагедии Шиллера в переводе Жуковского (Зейдлиц. С. 129—30; Загарин. С. 307—308; Тихоправов Н. С. Жуковский // Тихонравов Н. С. Сочинения. М., 1898. Т. 3. Ч. 1. С. 380—503; Чешихгш В. Е. Жуковский, как переводчик Шиллера: Крити¬ческий этюд. Рига, 1895. С. 68—136), и в немногих литературоведческих исследова¬ниях, посвященных этому произведению в XX в. (Сакулин П. Н. «Орлеанская дева» Шиллера в переводе В. Л. Жуковского //Жуковский В. А. Орлеанская дева. Пг., 1915. С. V—XIX; СС 1. Т. 3. С. 531—537. Коммент. Н. В. Измайлова; СС 2. С. 531—537. Коммент. И. М. Семенко; Семенко. С. 230—233; см. также: Мухина С. А. «Орлеан¬ская дева» Жуковского и Шиллера // Ошский пед. ин-т. Науч. конф. преподавате¬лей. Мат-лы. Вып. 7. Ош, 19681 С. 174—184; Мухина СЛ. «Орлеанская дева» Жу¬ковского и проблемы народности // Проблемы эстетики и творчества романтиков: Межвузовский тематический сб. Калинин, 1982. С. 123—137). Наиболее четко эта точка зрения сформулирована В. И. Кулешовым (см.: Кулешов В. И. Литературные связи России и Западной Европы в XIX веке. М., 1977. С. 90—91). Единственная же концептуально-полемичная по отношению к этому мнению и уже упоминавшаяся работа Л. Н. Киселевой (Киселева Л. Н. «Орлеанская дева» Жуковского как нацио¬нальная трагедия // Studia russica Helsingiensia et Tartuensia. VIII: История и исто¬риософия в литературном преломлении. Тарту, 2002. С. 134—162) не поднимает вопроса об особенностях перевода Жуковского. Между тем сама поэтика перевода, типология образно-лексических средств, из-бранных в качестве эквивалентов соответствующих элементов оригинала и пере-водческая стратегия трансформаций последнего являются единственным ключом к возможным интерпретациям переводного текста. С этой точки зрения перевод «Орлеанской девы», как обычно у Жуковского, имеет двойственный характер од-новременной близости ритмико-интонационным и смысловым элементам ориги¬нала и радикального стилевого, образно-лексического и — как следствие — жан¬рового от него отличия (подробное сравнение перевода Жуковского с оригиналом Шиллера, констатирующее основные пропуски и трансформации см.: Чешихип-Ветрипскии В. Е. Жуковский как переводчик Шиллера: Критический этюд. Рига, 1895. С. 68—136; Лебедева. С. 69—93). В метрическом отношении перевод Жуковского точен: в нем сохранен основ¬ной метр трагедии Шиллера — белый пятистопный ямб с необязательной цезурой (о драматическом белом пятистопном ямбе Жуковского см.: Матяш С. А. Метрика и строфика В. А. Жуковского // Русское стихосложение XIX века: Материалы по метрике и строфике русских поэтов. М.: Наука, 1979. С. 14—97). В переводе драма-тургического текста Жуковский впервые употребил этот метр очень рано, в 1805— 1811 гг., в пору интенсивных штудий западноевропейских эстетических трактатов. В составе библиотеки Жуковского сохранилось содержащее пометы поэта издание «Лицея» Лагарпа, которым он пользовался при составлении «Конспекта по исто¬рии литературы и критики»: Lycee, ou cours de la litterature ancienne et moderne, par J. F. Laharpe. 16 t. en 19 v. Paris, An. VII (179&—1805). На нижнем поле с. 165, т. 5 этого издания в главе, посвященной драматургии Расина (содержание этой главы изложено Жуковским в «Конспекте по истории литературы и критики»), находится набросок перевода пяти начальных стихов трагедии Расина «Аталия» («Гофолия»), выполненный именно белым пятистопным ямбом: Уж восемь лет, как скипетром Давида Безбожная владеет иноземка, Льет кровь царей без наказанья, внуков Своих убийца и рукою пылкой На Бога самого дерзает (Lycee... parj. F. Laharpe. Т. 5. Р. 165). Эти пять строчек, разумеется, нельзя рассматривать как свидетельство каких-либо серьезных намерений Жуковского по переводу трагедии Расина. Но все же этот опыт «примерки» белого пятистопного ямба к драматическому тексту является не только одним из самых ранних в истории русской драматургии случаев исполь¬зования белого пятистопного ямба, но и характерным индикатором направления, в котором эволюционирует драматургическая эсгешка молодого поэта. Как отме¬чают исследователи русской драматургии первой трети XIX в., перевод «Орлеан¬ской девы» в истории русской романтической драмы стал одним из первых опубли¬кованных произведений, целиком написанных белым пятистопным ямбом — если вообще не первым. Как один из ритмических вариантов вольного ямба белый пя¬тистопный ямб впервые в истории русской драматургии употребил В. Т. Нареж¬ный в трагедии «Кровавая ночь, или Конечное дадение дому Кадмова» (1800); бе¬лые пятистопные ямбы как ритмический вариант драматургического стиха ис¬пользовали П. А. Катенин («Пир Иоанна Безземельного», J820), В. К. Кюхельбе¬кер («Аргивяне», 1822—1824). и А. А. Жандр (перевод трагедии Ж. Ротру «Венцес-лав», 1824; полный текст перевода неизвестен, отрывки в альманахах: «Русская Та¬лия» на 1825 год, «Радуга» на 1830 i). Перевод Жандра был запрещен к постанов¬ке театральной цензурой так же, как за два года до того — перевод «Орлеанской девы» В. А. Жуковского; оба эти запрета послужили основанием для постановления 1824 г. о запрещении принимать к постановке на русском театре стихотворные пье¬сы, написанные белым пятистопным ямбом (СС 1. С. 533; Семенко. С. 233). На этом фоне постепенного проникновения белого пятистопного ямба в поэ¬тику русской романтической драмы только перевод «Орлеанской девы» стал пер¬вым опытом унификации метра русской романтической трагедии, формальным ин-дикатором эстетического противостояния романтической трагедии классицистиче-скому канону жанра, непременным формальным признаком которого был алексан-дрийский стих (см.: Архипова А. В. Историческая трагедия эпохи романтизма // Рус-ский романтизм. Л., 1978; Бочкарев В. А. Русская историческая драматургия нача¬ла XIX в. (1800—1815). Куйбышев, 1959; Бочкарев В. А. Русская историческая дра-матургия периода подготовки восстания декабристов (1816—1825). Куйбышев, 1968; Бернштейн Д. И. «Борис Годунов» Пушкина и русская историческая драма¬тургия в эпоху декабризма // Пушкин — родоначальник новой русской литерату¬ры. М.; Л., 1941; Кургипяп М. С. Поэтика романтической драмы // История роман¬тизма в русской литературе: В 2 т. М., 1979. Т. 2; Лотман Л. М. Драматургия 30—40-х гг. XIX в. // История русской литературы. М.; Л., 1955. Т. 7; Манн Ю. В. Поэти¬ка русского романтизма. М., 1976; Слонимский А. Л. «Борис Годунов» и драматургия 1820-х гг. // «Борис Годунов» А. С. Пушкина: Сб. ст. / Под ред. К. Н. Державина. Л., 1936; Фельдман О. М. Судьба драматургии Пушкина. М., 1975; История русской драматургии. XVII — первая половина XIX века. Л., 1982). После выхода в свет перевода «Орлеанской девы» и публикации трагедии А. С. Пушкина «Борис Году-нов», на стих которой драматургический перевод Жуковского оказал несомненное влияние (ср. письмо А. С. Пушкина Л. С. Пушкину от 4 сентября 1822 г., в кото¬ром особо отмечен метр перевода Жуковского: «б-стоп(ные) стихи без рифм требу¬ют совершенно новой декламации» — Пушкин; Т. XIII. С, 45), белый пятистопный ямб становится эстетической универсалией русской позднеромантической драмы и исторической трагедии. Метрические отклонения от оригинала присутствуют в переводе двух сцен трагедии: использованный Шиллером в VI и VII явл. II д. немецкий аналог ан¬тичного триметра (нерифмованный тонический трехударный стих со сплошными мужскими клаузулами) Жуковский заменил русским его аналогом — бесцезурным белым шестистопным ямбом с нерегулярным чередованием женских и мужских клаузул при доминанте мужских; в заключительной части открывающего I явл. IV действия монолога Иоанны (ст. 2527—2559) Шиллер чередует мужские и жен¬ские рифмы; русский поэт, сохранив мужские рифмы, заменил женские дактили¬ческими. Некоторым изменениям подверглась антропонимика оригинала; колебания Жуковского в выборе антропонимов зафиксированы всей творческой историей пе-ревода в диапазоне от точного следования антропонимике Шиллера (см. план ли-бретто оперы по мотивам трагедии «Орлеанская дева») до вариаций в первом спи¬ске действующих лиц в автографе № 1 и в печатном тексте перевода, в котором полностью заменено имя одной из сестер Иоанны: Марго — Алина, и модифици-рована форма имени второй сестры: Лунзон — Луиза. Изменено также имя жениха Луизой: у Шиллера — Клод-Мари, у Жуковского — Арман. Кроме того, из списка действующих лиц в переводе исчезли некоторые шиллеровские пояснения, напр.: «бастард Орлеанский» (Дюнуа), «богатый поселянин» (Тибо д'Арк), «его [короля] возлюбленная» (Агнеса Сорель). В обозначениях реплик действующих лиц Жуков-ский как правило заменяет антропонимы «Карл» и «Изабо» на «Король» и «Коро-лева». Опущены ремарки Шиллера, касающиеся внешних форм выражения интим¬ных отношений Карла VII и Агнесы Сорель: («спешит к ней с распростертыми объ¬ятиями» и проч.). В самом тексте трагедии Шиллера Жуковский снял деление «Пролога» на 4 яв-ления, опустил некоторые ремарки, не перевел отдельные стихи и реплики: по¬добные пропуски имеются и в основном тексте (действие I, явл. VII, VIII, IX, X; действие II, явл. II; действие III, явл. И, III; действие V, явл. IX и XI). Большая часть купюр относится к роли королевы Изабеллы. Реконструкцию пропущенного текста см. в параграфе «Эдициоиная традиция». Более серьезными и значительными по своим последствиям для трансформа¬ции стиля, эмфатикн и — как следствие — жанра оригинала становятся образно-лексические новации перевода Жуковского, которые осуществляются в двух основ-ных направлениях. С одной стороны, насыщенность текста перевода узнаваемыми поэтизмами эле-гического стиля оригинальной лирики самого Жуковского — «тишина», «мечта», «приют», «звезды», «развалины», «благоговение», «благословение», «привидение», «стран-пик», «таиться», «вздыхатг>», «молчать», «задумчивый», «туманный», «темный», «пе¬чальный», «тихий», «милый», «младая», «святой», в большинстве своем не имеющих соответствия в образно-лексических мотивах оригинального текста, демонстрирует стремление Жуковского усилить эмоциональное воздействие трагедии и придать ее стилю элегическое звучание. Свое наиболее яркое воплощение эта тенденция нашла в регулярной замене слова «Herz» («сердце») словом «душа». В системе по¬этической образности Жуковского оно является крайне многозначным, а в глазах современников было универсальным атрибутивным символом творчества и лич¬ности Жуковского, ср. отзыв П. А. Вяземского: «У Жуковского все душа и все для души» (ОА. Т. 2. С. 170; см. также Семенко. С. 121—122). В этих переводческих трансформациях нашел свое выражение глубокий психологизм романтизма Жу-ковского, в наибольшей мере проявившийся в интерпретации характера главной героини: в речевой характеристике Иоанны Жуковский максимально акцентиро¬вал интенсивность духовной эмоциональной жизни. С другой стороны, русский поэт не только сохраняет политические намеки в тексте Шиллера (ср. политическое пророчество Иоанны о будущей Великой фран-цузской революции в IV явл. III действия, ст. 2034—2039); но и вводит в свой пере¬вод многочисленные архаизмы — индикатор высокого стиля русской литератур¬ной традиции, а также политически окрашенные слова-сигналы, концентрация которых определяла стиль гражданственной лирики поэтов-декабристов и тирано¬борческой драмы: «пыл души», «выгииее избраны», «клас», «мощь врагов», «роковой час», «надменная власть», «лаупы бое'выя», «честь ратных», «глас», «отеческие нивы» «свобод¬но», «честь отечества», «отчизна», «народ», «родина», «свобода», «гражданство», «право¬судие», «справедливость», «право», «мужество». Благодаря такой интенсивности слов-сигналов русской гражданской поэзии 1810—1820-х гг. народно-патриотическая и гражданственная идея «Орлеанской девы» Шиллера в переводе Жуковского кон¬кретизируется как национальная не только аллюзионностью ее исходного сюжета недавним событиям русской истории (Отечественная война 1812 г.), но и самим словарным составом текста перевода, спроецированным на высокую стилевую тра¬дицию русской гражданственной лирики. Перечисленные лексические мотивы в абсолютном большинстве случаев своего возникновения являются лексическими новациями перевода: как правило, им нет соответствия в тексте Шиллера. И эта вторая стилевая тенденция тоже нашла свое концентрированное воплощение в за¬кономерной и постоянной замене слов «Frankreich» (Франция) и «Land» (страна, земля) словами «отчизна», «родина», «отечество»: эти переводческие трансформа¬ции дают возможность аллюзионных проекций конфликта и пафоса исторической трагедии на национальную русскую современность. Таким образом, функция главного действенного элемента драмы в переводе Жуковского принадлежит жанрово прикрепленному, эмоционально окрашенно¬му, лирически насыщенному, ассоциативно нагруженному и аллюзионному слову, что согласуется и с национальной драмат ургической традицией «действия в слове», «игры в языке», требующих «такого же художественного исполнения языка, как и исполнение действия» (Гончаров И. А. «Мильои терзаний» // Гончаров И. А. Собр. соч. М., 1978. Т. 8. С. 46—47), и с традициями в равной мере эмоционально насы-щенных «поэзии чувства и сердечного воображения» и гражданственной лирики. В переводе Жуковского произошло органичное слияние наиболее ярких сти¬левых особенностей «унылой элегии» и патетической оды, которые до появления «Орлеанской девы» не мыслились враждебными, может быть, только Пушкину (ср: «Мы ждем с томленьем упованья // Минуты вольности святой» — Пушкин. Т. II. С. 72). Этому новшеству — то есть единству синтетического стиля текста и сверх¬задаче его интенсивного эмоционального воздействия на зрителя в переводе Жу¬ковского принесена в жертву даже драматургическая характерология: индивидуа¬лизированные речевые характеристики персонажей Шиллера в переводе унифи¬цированы патетико-элегической эмфашкой, которая захватывает речевые харак¬теристики не только протагонистов (Иоанна, французские рыцари), но и антагони¬стов сюжета (англичане, королева Изабелла), чья речь в подлиннике заметно огру¬блена. Это вновь указывает и на сверхзадачу перевода — вызвать соответствующую эмоциональную реакцию зрителя, и на самый активный элемент драматургиче¬ской поэтики Жуковского — слово, В переводе «Орлеанской девы» психологизм как способ изображения драмати-ческого характера соединяется с патриотическим содержанием этого характера, высокий гражданственный пафос одушевляется тонким и проникновенным элеги-ческим лиризмом. Благодаря этому традиционно рационалистическая категория гражданского долга становится таким же точно проявлением интимной эмоцио-нальной жизни человека, как любовь или элегическая меланхолия. Это — откры¬тие, уже совершенное русской лирикой 1810-х гг. (и здесь прежде всего следует назвать гражданскую лирику самого Жуковского и далее — Пушкина), но еще абсо¬лютно новое для русской драмы. В результате перевод «Орлеанской девы» кладет начало сближению двух ведущих тенденций становящейся русской романтической драмы, делая высокий гражданский пафос как содержание драматического харак¬тера объектом психологического анализа в эмоциональном искусстве настроения. В лексико-стилевых принципах перевода трагедии «Орлеанская дева», в стилевой полифонии ее текста, где есть и чудесное, и мистическое, и элегическое, но есть и общественно-политическое, гражданственное начала, слились ведущие жанровые тенденции интроспективно-психологической и общественно-политической лири¬ки Жуковского и русской поэзии 1800—1810-х гг. Конечным результатом этой стратегии переводческих трансфор*маций стало видоизменение жанровой содержательности перевода. Жанровое определение «Драматическая поэма», заменившее в переводе Жуковского жанровое определе¬ние оригинала «Romantische Tragodie», концентрирует в себе суть произведенной Жуковским адаптации текста Шиллера к русскому литературному процессу его современности: в качестве поэмы, хотя бы и драматической, «Орлеанская дева» Жуковского входит в лиро-эпический поэмный контекст русской литературы 1820-х гг. Вполне возможно, что эталоном этой жанровой номинации послужила драмати-ческая трилогия Шиллера «Валленштейн», имеющая именно такое жанровое опре-деление в своем полном составе: «Ein dramatisches Gedicht» (букв.: драматическое стихотворение; первая часть трилогии, «Лагерь Валленштейна», не имеет жанро¬вого подзаголовка, для второй — «Пнкколомини» — указано только количество дейсгвий: «In funf Aufztigen» [«в пяти актах»], и лишь третья часть, «Смерть Валлен¬штейна», определена с жанровой точки зрения: «Ein Trauerspiel in fiinf Aufziigen» [«Трагедия в пяти актах»]). В период работы над переводом «Орлеанской девы» Жуковский читал трилогию Шиллера и предпринял два фрагментарных перево¬да двух ее частей, «Смерти Валленштейна» и «Пнкколомини» (см. коммент. к этим текстам в наст. томе). Цензурная история и история постановок После возвращения из первого заграничного путешествия (конец февраля 1822 г.) Жуковский представил законченный перевод «Орлеанской девы» в два цензурных ведомства: в общую цензуру для разрешения печати и в цензуру ди¬рекции императорских театров — для получения разрешения на постановку: см. записку Н. И. Гнедичу (март-апрель 1822 г.): «Милый Николай Иванович, я забыл тебя предуведомить (...), что Иоанна еще находится в когтях цензуры: прошу тебя взять на себя труд спросить о ней у Фока, которого я просил ее тебе передать. У Фока два экземпляра Иоанны один для печати, другой для театра» (РНБ. Оп. 2. № 94. Л. 8). О серьезной подготовке поэта к предполагавшейся постановке свидетельствует и то, что он дважды изложил Гнедичу свои пожелания относительно оформления спектакля и состава исполнителей в шутливой дружеской записке и в официальной письменной форме, ср.: «Комисии для Николая Ивановича Гнедича от чертопис-ца Жуковского. (...) 6. Взять под свое» сохранение костюмы и ноты, принадлежаише к Иоанне и отдать их Майкову, когда пьеса пойдет в ход. 7. Переговорить о Иоанне с Шаховским. 8. Отдать манускрипт Иоанны Семеновой» (РНБ. Оп. 2. № 95. Л. 11 — 11 об.); «Записку о Декорациях и Актерах здесь прилагаю: та же, которая была у тебя. Прикажи переписать и отдай Майкову» (РНБ. Оп. 2. № 94. Л. 8. Упоминае¬мая Жуковским «Записка о Декорациях и Актерах» в архивах поэта не обнаруже¬на). О том, что не только намерение Жуковского предложить свой перевод к поста¬новке на сцене, но даже и его желание видеть в главной роли Е. С. Семенову было хорошо известно в ближайшем родственном, дружеском и литературном окруже¬нии поэта, свидетельствуют письмо М. А. Мойер, адресованное Е. А. Протасовой и А. А. Воейковой, май 1822: «(...) скоро ли выйдет Иоанна?» (УС. С. 273) и письмо А. С. Пушкина Л. С. Пушкину от 4 сентября 1822 г.: «С нетерпением ожидаю успе¬ха Орлеанской .... Но актеры, актеры! (...) Слышу отсюда драммо-торжественный рев Глухо-рева. Трагедия будет сыграна/гоном Смерти- Роллы. Что сделает велико¬лепная Семенова, окруженная гак, как она окружена? (...) возьми от Жуковского билет для 1-го представления на мое имя» (Пушкин. Т. XIII, С. 45). Однако в разрешении на театральную постановку «Орлеанской девы» Жуковско¬му было отказано: когда именно это произошло, сказать трудно, запрет последовал, очевидно, к концу лета 1822 г. Как указывает Л. Н. Киселева, ссылаясь на архивное «Дело о разрешении нового издания ранее напечатанных сочинений В. А. Жуков¬ского без нового цензурного рассмотрения и о цензурном рассмотрении всех нена-печатанных его произведений», Цензурный комитет начал рассмотрение вопроса об издании нового собрания сочинений Жуковского (имеется в виду С 3, в состав ко-торого вошел перевод трагедии «Орлеанская дева») 11 августа 1822 г. (Киселева А. Н. Указ. Соч. С. 148, 161; РГИА. Ф. 777. Оп. 1. Д. 390). 19 сентября 1822 г. в письме А. П. Елагиной Жуковский замечает: «(...) Иоанна (которую NB запретили пред¬ставлять в театре) (...)» (Переписка В. А. Жуковского и А. П. Елагиной. 1813—1852 / Сост., подгот. текста, ст. и коммент. Э. М. Жнляковой. М., 2009. С. 242). Публика¬ция же перевода в полном объеме, по утверждению А. М. Скабичевского, стала воз¬можной только благодаря личному ходатайству великого князя Николая Павлови¬ча (см.: Скабичевский А. М. Очерки истории русской цензуры. СПб., 1892. С. 166). В первом томе С 3, где полный текст перевода «Орлеанской девы» был опубли-кован впервые, кроме подписанного цензором СПб. Цензурного комитета Л. Би-руковым общего разрешения на печать издания с датой «6 декабря 1822», имеет¬ся еще и отдельное цензурное разрешение от 4 декабря 1822 г. на «Орлеанскую деву» за подписью В. Соца, цензора особенной канцелярии министерства внутрен¬них дел, ведавшего драматической цензурой (С 3. Т. 1. С. 2). Цензурный запрет на постановку «Орлеанской девы» отозвался в письмах Жуковского Н. И. Гнедичу: «И Иоанна попала в узники к такому тюремщику, что уж не видать ей свободы! Мы, кажется, не в Европе, а у черта в жопе» (май 1822 г.: РНБ. Оп. 2. М> 95. Л. 12—13); «Об "Иоанне" нам думать нечего: Кочубей не хочет ее пропускать, разумеется, за¬претил для театра! Хвала ему! Я и не подумал делать никаких сокращений, ибо на что они? Теперь "Иоанна" спасена от милых театральных треволнений: жаль толь¬ко тех стихов, которые достались бы в уста Екатерины» (май 1822 г.: РНБ. Оп. 2. № 94. Л. 4), а также в письме А. П. Елагиной (после 8 января 1823 г.): «Ценсура по¬ступила с нею [«Орлеанской девой»] великодушно quant а 1 irnpression [что касает¬ся печатания (букв.: тиснения)] и неумолимо quant а la representation [что касается представления]! Все к лучшему: здешние актеры уходили бы ее не хуже ценсуры!» (Переписка В. А. Жуковского и А. П. Елагиной. 1813—1852. С. 250). Цензурная история постановки «Орлеанской девы» на сцене имела продолжение и при жизни, и после смерти Жуковского. В 1830 г. театральная цензура отказала ак-трисе Петербургского Императорского театра А. М. Каратыгиной, просившей разре-шения сыграть «Орлеанскую деву» в свой бенефис; актриса П. И. Орлова, вскоре по-сле смерти Жуковского сменившая А. М. Каратыгину на сцене этого театра, в 1853 г. получила возможность сыграть несколько отрывков из «Орлеанской девы» во время своих дебютных спектаклей только по личному разрешению управляющего III от-делением Собственной Е. И. В. канцелярии и члена Главного управления цензуры графа Л. В. Дубельта (КиселеваЛ. И. Указ. соч. Примечание № 60; ср. соответствую-щее дело: РГИА. Ф. 776. Оп. 25. Д. 268. Л. 6 об. — 7). В 1878 г. Дирекция император-ских театров вошла в цензурный комитет с ходатайством о постановке «Орлеанской девы» в бенефис актрисы М. Н. Ермоловой; пьеса для бенефиса была выбрана самой актрисой. Но несмотря на то что разрешение на постановку было в 1878 г. дано, пре-мьера «Орлеанской девы» с М. Н. Ермоловой в главной роли состоялась в москов¬ском Малом театре только через 6 лег, а именно 29 января 1884 г., в 101 годовщину со дня рождения Жуковского; ровно за год до премьеры, 28 января 1883 г., на вече¬ре в честь 100-летия со дня рождения Жуковского, был сыгран «Пролог». Роль Жанны д'Арк стала триумфом М. Н. Ермоловой, спектакль имел такой успех, что его пришлось перенести на сцену Большого театра, но на петербургской сцене «Орлеанская дева» поставлена так и не была. Подробно о цензурной истории «Орлеанской девы см: Скабичевский Л. М. Очерки истории русской цензуры. СПб., 1892. С. 166—167; Киселева Л. Н. «Орлеанская дева» Жуковского как национальная трагедия // Studia russica Helsingiensia et Tartuensia. VIII: История и историософия в литературном преломлении. Тарту, 2002. С. 148—149. Первую драматическую постановку трагедии Шиллера в переводе Жуковского опередила премьера оперы П. И. Чайковского «Орлеанская дева» (1879; премьера в СПб в 1881), источником либретто которой стал текст перевода Жуковского. Пар¬тию Иоанны д'Арк исполняла выдающаяся солистка М. Д. Каменская (1854—1925; ее меццо-сопрано считалось одним из лучших не только в России, но и в Европе. Каменская была Признанной исполнительницей онер и романсов П. И. Чайковско¬го), однако опера не имела особого успеха и не стала репертуарной. История прижизненных публикаций и отзывы современников История прижизненных публикаций «Орлеанской девы» заслуживает особого внимания: ее факты свидетельствуют о характерной и до сих нор недооцененной политической тенденциозности восприятия перевода Жуковского современника¬ми поэта — и это хорошо согласуется с цензурными затруднениями на пути «Орле¬анской девы» к читателю и зрителю. После того, как «Пролог» был напечатан в FW/ДН (1818. № VI. С. 5—28), от¬рывки из переведенных Жуковским к этому времени первых трех актов «Орле¬анской девы» читались 8 июня 1820 г. на заседании «Вольного общества любите¬лей российской словесности» (Литературно-эстетические позиции «Полярной звез¬ды» // Полярная звезда, изданная А. Бестужевым и К. Рылеевым (Лит. памятни¬ки. Большая серия) / Изд. подгот. В. А. Архипов, В. Г. Базанов и Я. Л. Левкович. М.; Л., 1960. С. 911); сведения об этом чтении и его инициаторах сохранились в за¬писке Жуковского Н. И. Гнедичу: «Плетнев просил меня доставить тебе Иоанну для прочтения в Обществе соревнователей по желанию г. членов. Очень рад это- му, ибо живое чтение дает об ней хорошее понятие. Только прошу тебя немедлен¬но возвратить манускрипт и ничего не давать из него для напечатаиия. На это со-гласиться не могу» (РНБ. Оп. 2. № 94. Л. 3). Тем более примечателен тот факт, что единственные публикации фрагментов перевода, предшествовавшие обнародова¬нию его полного текста в С 3 — (Прощание Иоанны с своею родиной) и монолог Иоанны, открывающий IV действие: «Молчит гроза военной непогоды...» — ноя-вились в альманахе «Полярная звезда» (ПЗ на 1823 г. С. 101—103; ПЗ на 1824 г. С. 15—19). Если учесть недвусмысленно выраженное нежелание Жуковского печа¬тать перевод фрагментами, то две публикации в «Полярной звезде» обретают де¬кларативный смысл: особенно если иметь в виду хорошо известный факт обостре¬ния эстетических разногласий между Жуковским и поэтами декабристской ориен¬тации в первой половине 1820-х гг., негативное отношение декабристов к элегиче¬ской лирике Жуковского и практически абсолютное отсутствие других драматурги¬ческих отрывков на страницах альманаха Бестужева и Рылеева. Очень вероятно, что именно перевод Жуковского инспирировал публикацию посвященного трагедии Шиллера фрагмента книги г-жи де Сталь «О Германии» в переводе О. М. Сомова на страницах «Соревнователя просвещения и благотворе¬ния»: перевод Жуковского, еще не известный в полном виде русским читателям, упомянут в этой публикации (см.: Дева Орлеанская. Трагедия Шиллера // Труды Вольного общества любителей российской словесности. Соревнователь просвеще¬ния и благотворения. 1823. Ч. 21. Кн. 2. С. 174—202). Полная публикация перевода «Орлеанской девы» в С 3 вызвала широкий ре¬зонанс в русской критике 1820—1830-х гг. Мысль о том, что перевод «Орлеан¬ской девы» — это крупное литературное событие, впервые демонстрирующее рус¬скому читателю романтическую трагедию, очевидна уже в анонсе о выходе пе¬ревода в свет: «Перевод сей должен быть тем драгоценнее для нашей публики, что мы доныне знали одну только классическую французскую трагедию и не име¬ли ни одного хорошего поэтического перевода Драмы романтической» (СО. 1824. Ч. 93. № 15. С. 86). Аналогичным образом перевод оценен в незавершенной ста¬тье В. К. Кюхельбекера «Минувшего 1824 года военные, ученые и политические достопримечательные события в области российской словесности»: «Март [1824]. Жуковский издает третьим тиснением свои стихотворения. Шиллерова «Иоанна д'Арк». Первая романтическая трагедия в стихах на русском языке». (Кюхельбе¬кер В. К. Путешествие. Дневник. Статьи (Лит. памятники. Большая серия) / Изд. подгот. Н. В. Королева, В. Д. Рак. Л., 1979. С. 499). Н. М. Карамзин в своем эпи¬столярном отзыве о переводе Жуковского от мет ил лиро-эпическую тенденцию пе¬ревода, подтвердив тем самым жанровую трансформацию оригинала: «это роман в разговорах, а не драма» (Письма Н. М. Карамзина к П. А. Вяземскому. СПб., 1897. С. 129, 131). Специальную рецензию новому произведению Жуковского посвятил П. А. Плетнев; прежде чем быть опубликованной, рецензия обсуждалась на засе¬дании «Вольного общества любителей российской словесности» 3 ноября 1824 г. (см.: Литературно-эстетические позиции «Полярной звезды» С. 911): «Вниматель¬ные наблюдатели всего прекрасного, конечно, согласятся, что появление "Орле¬анской девы" на русском языке составляет эпоху в нашей драматической поэзии. (...). Это мнение мы основываем особенно на двух причинах: во-первых, только со времени перевода "Орлеанской девы" мы увидели на своем языке романтиче¬скую трагедию со всеми совершенствами плана, действия, характеров и красок (...); во-вторых, переводчик (...) столько победил трудностей в разговорном язы¬ке, которого формы у нас, сравнительно с другими родами поэзии, совсем еще не утверждены, и тем столько облегчил путь другим драматическим писателям, что, вероятно, они, даже при недостатке высших дарований, пользуясь сим прекрас¬ным образцом, будут теперь писать трагедии ровнее и естественнее прежних» (Со¬ревнователь просвещения и благотворения. 1824. Ч. 28. № 12. С. 261—307. О зна¬чении этой рецензии в истории русской театральной критики см.: Яворская Л. К. П. А. Плетнев о драме Шиллера «Орлеанская дева» в переводе В. А. Жуковского // Русская критика и историко-литературный процесс. Куйбышев, 1983. С. 39—48; см. также: Очерки истории русской театральной критики. Л., 1975. С. 92). Таким образом, в истории обсуждения перевода Жуковского русской критикой и в исто¬рии его публикаций очевидно преобладание литературных кружков и изданий де¬кабристской ориентации. Более поздние современники Жуковского восприняли его перевод не толь¬ко как образец для подражания русским драматургам, но и как лучшее создание творческого гения поэта. Особенно отчетливо эту мысль выразили Н. А. Полевой: «Главнейший труд в переводах Жуковского, бесспорно, составляет "Орлеанская дева" (...)» (Полевой Н. А. Очерки русской литературы. СПб., 1839. Т. 1. С. 117) и В. Г. Белинский: «(...) Жуковский давно уже показал, как должно переводить Шил¬лера (особенно переводом "Орлеанской девы")»; «Не будем распространяться о до¬стоинстве перевода "Орлеанской девы" Шиллера: это достоинство давно и всеми единодушно признано. Жуковский своим превосходным переводом усвоил русской литературе это прекрасное произведение. И никто, кроме Жуковского, не мог бы так передать этого по преимуществу романтического создания Шиллера, и никакой другой драмы Шиллера Жуковский не был бы в состоянии так превосходно пере¬дать на русский язык, как превосходно передач он "Орлеанскую деву"» (Белин¬ский. Т. 2. С. 426; Т. 7. С. 200). Перевод «Орлеанской девы» Белинский неизменно включает в свои перечни лучших произведений Жуковского. История, личность н судьба Иоанны д'Арк продолжали волновать Жуковско¬го практически до конца его творческой жизни. Следы подготовительной рабо¬ты Жуковского к созданию поэмы о жизни Иоанны д'Арк содержатся в неопубли-кованном письме В. А. Жуковского к Л. И. Тургеневу от февраля 1843 г.: «О ви¬дах моих на "Орлеанскую деву" говорить теперь нельзя, ибо эти виды не нашли еще никакого определенного вида; но присылай скорее материалы; на особенной страничке прилагаю записку о том, чего желаю» (ПД. Ф. 309. № 562. Л. 7). Днев-никовая запись В. Ф. Одоевского от 4 августа 1847 г., сделанная в Дюссельдор¬фе, после посещения В. А. Жуковского, и опубликованная М. А. Турьян, позво¬ляет конкретизировать жанр (поэма) и сюжет (видение Жанны д'Арк) этого позд¬него замысла Жуковского: «Он рассказывал мне содержание двух поэм; одна в роде легенды: Монах, бывший духовник Иоанны д'Арк, рассказывает [об ней] ее историю» (Туръяп М. В. Ф. Одоевский и В. А. Жуковский: Из архивных разыска¬ний // На рубеже двух столетий. Сборник в честь 60-летия Александра Василье¬вича Лаврова. М., 2009. С. 739). По мнению исследовательницы, повествовате¬лем должен был выступить духовник Жанны д'Арк, отец Жан Паскерель, назна¬ченный дофином Карлом сопровождать Деву во время военных действий; имен¬но его свидетельство, зафиксированное в материалах реабилитационного про¬цесса 1455 г., является авторитетным источником сведений о видении, побудив¬шем Жанну вступить на путь освобождения Франции: это было явление послан¬цев божественного покровителя Жанны, повелевших ей изготовить стяг с изо¬бражением Господа, благословляющего лилию в руках ангелов (Турьян М. Указ. соч. С. 735). Лилия — символ девственности, символ Девы Марин, три белые ли¬лии — герб дома Валуа. Эдиционная традиция В изданиях сочинений Шиллера на русском языке, в которых трагедия «Ор-леанская дева» печатается в переводе Жуковского, пропуски, сделанные им в тек¬сте, обычно восстанавливаются в примечаниях или в самом тексте в переводах Л. А. Мея, П. Загарина (Л. И. Поливанова) и др. См.: Собрание сочинений Шилле¬ра / Под ред. С. А. Венгерова. СПб.: Изд-во Брокгауз-Ефрон, 1901. Т. II. С. 557— 563; Шиллер Иоганн Христоф Фридрих. Собр. соч.: В 8 т. М.; Л.: Гослитиздат, 1949. Т. V. С. 510—511, 515—526. Ниже приводим пропущенные Жуковским ремарки и стихи по последнему изданию собрания сочинений Ф. Шиллера (Шиллер Фридрих. Собр. соч.: В 7 т. / Под ред. Н. Н. Внльмонта и Р. М. Самарина. М.: ГИХЛ, 1956. Т. III. Драмы / Переводы под ред. Н. Н. Внльмонта и В. В. Левика. С. 655—665). Ст. 44. Твои, Жаиета, сестры... — С этого стиха начинается явл. II «Пролога»; в переводе Жуковского отсутствует предшествующая ему ремарка «Тибо, Раймонд, Иоанна». Ст. 157. Молчи, идет Бертранд; он возвратился... — начало явл. III «Пролога». Ст. 342. Вы слышите?.. Откуда вдруг открылся... — В оригинале этой реплике Бертранда предшествует ремарка: «Удивленно». Ст. 385. Простите вы, холмы, поля родные... — С этого стиха начинается явл. IV «Пролога». Ст. 435. Нет, доле не стерплю; пора покинуть... — Реплике Дюнуа, открываю¬щей явл. I действия I, в оригинале предшествует опущенная Жуковским ремарка: «Ставка короля в Шпионе». Ст. 618. Скорей! беги, не медли, Дю Шатель... — В переводе Жуковского отсутству¬ет следующая за этим стихом ремарка: «Велит ему уйти». Ст. 679. Сказки, Ла Гир, надежда или смерть?.. — Реплике Короля в оригинале предшествует ремарка: «Идет ему навстречу». Ст. 710. Скалсу ли все?.. Был день коронованья... — В оригинале реплику Ла Гира предваряет ремарка: «После краткого раздумня». Ст. 742. Исчадие безумного отца... — В оригинале за этим стихом следует ремар¬ка: «Король закрывает лицо руками, Агнеса устремляется к нему и заключаег его в объятия; все предстоящие выказывают негодование». Ст. 743. Вы слышали, друзья... — В переводе отсутствует ремарка, предваряющая реплику Короля: «После паузы, обращаясь к чиновникам». Ст. 751. О Государь, не отнимай от нас... — В оригинале реплике Чиновника предшествует ремарка: «Падая на колена». Ст. 864. О Государь! останови его... — В оригинале ремарка: «Удерживает его». Ст. 876—-877. Стой, Дюнуа!.. Теперь мы беззащитны!.. //Беги за ним, Ла Гир, смяг-чи его... — В переводе опущены предшествующая реплике Агнесы и заключающая ее ремарки: «В отчаянии ломает руки»; «Ла Гир уходит». Ст. 908. Иду. // Не унывай, моя Агнеса... — В оригинале явл. VI действия I закан-чивается отсутствующей у Жуковского ремаркой: «Агнеса разражается слезами», а реплике Короля, открывающей явл. VIII, предшествует ремарка: «Берет ее руку». Ст. 909. Есть Франция для нас и за Луарой... — В оригинале Шиллера далее сле-дуют еще 5 стихов: В благословенный край с тобой мы едем. Смеется там безоблачное небо, И воздух легче там, и мягче нравы С тобою я навду; звучат там песни, Прекраснее цвет ут жизнь и любовь. Перевод соответствующих стихов сохранился в автографе М? 2; в рукописи двух первых актов «Орлеанской девы» в автографе из альбома гр. С. А. Самойловой так¬же присутствует этот фрагмент, не вошедший в дефинитивный текст перевода: см. коммент. к ст. 909 в постишных примечаниях. Ст. 923. Дано сражение; мы победили... — В оригинале далее следует реплика Агнесы: «Победа! О божественное слово!», отсутствующая в каноническом тексте перевода, но сохранившаяся в автографе № 2 и воспроизведенная в публикации Н. К. Кульмана. См. коммент. к ст. 923 в постишных примечаниях. Ст. 930. Граф, Государь... — Реплике архиепископа, открывающей явл. IX дей-ствия I, в оригинале предшествует опущенная в переводе ремарка: «Подводит Дю¬нуа к королю и соединяет их руки». Ст. 1001. Она сама откроет Короля... — За этим стихом у Шиллера следует за-ключающая яал. IX ремарка, не переведенная Жуковским: «Дюнуа садится на трон. Король становится но правую руку, с ним рядом Агнеса; епископ и прочие занима¬ют места на противоположной стороне, так что середина сцены остается пустой». Ст. 1107. Единый Бог подобное творит... — в оригинале далее следует реплика Дюнуа: Нет, не словам — ее глазам я верю И чистоте девической ее, отсутствующая в каноническом тексте перевода, но сохранившаяся в автографе № 2 и воспроизведенная в публикации Н. К. Кульмана. См. коммент. к ст. 1107 в постишных примечаниях. Ст. 1126. Сам Бог побед пойдет с тобою рядом... — Далее следует выпущенная Жу-ковским ремарка: «Рыцари бряцают оружием и выступают' вперед». Ст. 1160. Слепцы... — Не переведена следующая за этим стихом ремарка «Иоан¬на подымается с колен». Ст. 1161. Введи; Господь приводит к нам его... — В переводе отсутствует ремарка, заключающая явл. X действия I: «Король делает знак пажу, тот удаляется». Ст. 1176. Позволь мне именем твоим... — Отсутствует' предшествующая реплике Иоанны ремарка: «Выступает вперед». Ст. 1347. Велит мне гнев правдивый укротить... — В оригинале далее следует непереведенная Жуковским реплика Королевы Изабеллы: И хорошо; скорей запечатлейте Союз ваш крепким братским поцелуем — И на ветер все гневные слова, заключенная ремаркой: «Герцог и Тальбот обнимаются», которую Жуковский за-менил на: «Дают друг другу руку». Ст. 1368. //вы меня согласны уж отречься... — За этим стихом следовала не пере-веденная Жуковским реплика Тальбота: Мадам, уйдите! Мы не побоимся И черта, если только вас не будет. Ст. 1414. Иду на суд; пусть судит свет... Простите!.. — Далее в оригинале следую-щий текст, не переведенный Жуковским: Герцог То правда! Вы мненье света подтвердить сумели. Королева Во мне есть страсти, кровь во мне кипит, Как и у всех; сюда как королева Явилась я, чтоб жить, а не сиять! Должна ль от радостей я отказаться Из-за того, что отдала судьба Безумцу мужу молодость мою? Свобода мне дороже самой жизни, И кто меня поносит... Но к чему Мне с вами спорить о своих правах? У вас густая кровь коснеет в жилах, Не наслажденье, ярость вам знакома. А этот герцог вечно меж добром И злом колеблется, и не умеет Любить и ненавидеть всей душой. В Мелун я еду. Дайте мне его (укалывает на Лионеля) Как провожатого для разалеченья. Решайте,, как хотите! Мне нет дела Ни до бургундцев, ни до англичан. (Кивает своему пажу и хочет уйти.) Лионель Не беспокойтесь! Юношей отборных Из пленников мы к вам пришлем в Мелун. Королева (останавливаясь) Вы годны лишь владеть мечом; французы Одни умеют говорить галантно. (Уходит). Ст. 1454. Бог и дева!.. — В переводе Жуковского отсутствует следующая за этим стихом ремарка: «Слышен гром барабанов и звук трубы». Ст. 1629—1639. Твои рок привел тебя ко мне... прости, несчастный!.. ~ Владычеству¬ет сам трепещущей рукой... — В оригинале Шиллера этот монолог Иоанны выделен и занимает собой явл. VIII действия III. Объединив монолог с предыдущим явлени¬ем, Жуковский сократил количество явлений во II действии до 9 (у Шиллера — 10). Ст. 1660—1661. Мы защищать пророчицу клялися; II Нам прежде грудь пронзить твой должен меч... — В оригинале эти слова принадлежат не Дюнуа, а Ла Гиру. Ст. 1838. Спасительный союз сей утвердит... — В оригинале далее следует опу-щенная Жуковским реплика Короля: Не будь мне счастья в Царствии Небесном, Когда моя рука и сердце врозь. Какой еще залог желает герцог? Ст. 1886. Моя земля — отечество красавиц... — В изд.: Шиллер Фридрих. Собр. соч.: В 7 т. М.: ГИХЛ, 1956. Т. III, по которому восстановлены пропуски Жуков¬ского, не учтен и не дополнен следующий за этим стихом пропуск текста Шилле¬ра; пропущенные в переводе Жуковского стихи приводим по изд.: Собрание сочи¬нений Шиллера / Под ред. С. А. Венгерова. СПб.: Изд-во Брокгауз-Ефрон, 1901. Т. II. С. 561: Герцог Мы, государь, издревле торговцы! Все, что цветет, красуется под солнцем, Все напоказ на нашем рынке в Брюгге. А красота — товар у нас отборный. Агнеса Ценнее есть! Хоть женская бы верность; Да жаль, нельзя ее купить на рынке. Ст. 1908. Прекрасный любви и примирения.4. — Далее следует еще одна не учтен-ная в собр. соч. Шиллера 1956 г. изд. купюра перевода Жуковского, восстановлен¬ная здесь но изд. под ред. С. А. Венгерова (Собрание сочинений Шиллера. СПб.: Изд-во Брокгауз-Ефрон, 1901. Т. II. С. 561): Герцог (вплетая ей в волосы алмазную розу) Жаль, что теперь в руках моих цветочек, А не венец французской королевы: Как возложил бы я его любовно На эту несравненную головку... 39 —448S б!1 (Значительно пожимает руку Агнесы.) И ежели понадобится друг, Вы на меня рассчитывайте смело. Ст. 1917. Заглажу все; поверьте, все заглажу... — Этой реплике Герцога Бургунд-ского в оригинале предшествует не переведенная Жуковским ремарка: «Взяв его руку». Ст. 1989. Не правда ль, друг?.. Войди же, Дю Шатель... — В оригинале далее следу-ет не переведенная Жуковским ремарка: «Она открывает дверь и вводит Дю Шаге-ля, который становится поодаль». Ст. 1991. Яшм прощен.., —далее опущена ремарка: «Дю Шатель приближается». Ст. 2275. Тальбот, прости; дань слез моих тебе... — Предшествующая ремарка: «Подает ему руку» — в переводе Жуковского отсутствует'. Ст. 2306. Всей Франции обширной было мало!.. — В.оригинале Шиллера отсутству¬ет следующая за этим стихом ремарка: «Преклоняет меч перед королем». Ст. 2740—2741. Сестра Иоанна, без вести от пас//Пропавшая... — В оригинале да-лее ремарка: «Музыка доносится все громче», опущенная в переводе. Ст. 3095—3096. Правда;/IНо должно бы тебе войти в себя... — В оригинале за эти-ми стихами ремарка: «Берет ее за руку», отсутствующая в переводе Жуковского. Ст. 3182. Как, тебя изгнали?.. — В оригинале за этим стихом отсутствующая в пе-реводе ремарка: «В изумлении». Ст. 3351. // вашего могущества уж нет... — В переводе выпущена реплика Короле-вы Изабеллы, следовавшая за этим стихом: «С безумною речей не стоит тратить!». Ст. 3356. Идут, идут! теперь вооружись... — В оригинале этой реплике Иоанны предшествует не переведенная Жуковским ремарка: «С воодушевлением». Ст. 3384. Пойдем, пойдем... — Реплике Фастольфа в оригинале предшествует от-сутствующая у Жуковского ремарка: «Настойчиво». Ст. 3426. Сражением, повелевал... — Далее в оригинале следующий текст, не пере-веденный Жуковским: Солдат О горе! Что вижу я! Наш вождь стеснен отвеюду. Королева (замахиваясь кинжалом на Иоанну) Умри, несчастная! Солдат (торопливо) Освободили!.. Фастольф на них с затылка налетел: Он мнет врагов, он врезался в их гущу. Королева (прячет кинжал) Есть ангелы-хранители! Историческая справка Трагедия Шиллера написана на исторический сюжет, почерпнутый из заключи-тельного периода гак называемой Столетней войны между Англией и Францией в XIV—XV вв. (1337—1453), которую спровоцировали претензии английского коро¬ля Эдуарда III (1327—1377) на французскую корону. После того, как во Франции мужская линия королевской династии Капетингов прекратилась по смерти трех не оставивших мужского потомства сыновей Филиппа IV Красивого (Людовик X, Фи-липп V, Карл IV, один за другим правившие во Франции в 1314—1316, 1316—1322 и 1322—1328 гг. соответственно), Эдуард III, сын английского короля Эдуарда II и Изабеллы, дочери французского короля Филиппа IV Красивого, остался старшим в потомстве Капетингов по женской линии, что и послужило основанием для его пре-тензий. После коронации в Реймсе племянника Филиппа IV Красивого, Филиппа Валуа (1293—1350, коронован в 1328 г. под именем Филиппа VI), Эдуард III на ко-роткое время признал его своим сюзереном (1331). Но уже в 1337 г. Эдуард III зая¬вил в английском парламенте о своем намерении потребовать французскую корону, в том же году провозгласил себя французским королем и объявил войну Франции. Основное содержание трагедии Шиллера «Орлеанская Дева» относится ко вто¬рому периоду Столетней войны и связано с кульминационным пунктом ее исто¬рии: победой Франции под Орлеаном (1429), ключевой крепостью на пути англий¬ских войск вглубь Франции. Это был переломный момент в истории Столетней войны: победа под Орлеаном, положившая начало освобождению Франции от ан¬глийской оккупации, тесно связана с личностью и судьбой самой яркой участни¬цы этих событий, народной героини Франции, Жанны д'Арк, возглавившей фран¬цузские войска в самый неблагоприятный и поистине критический для Франции период войны. После сокрушительных поражений Франции в битвах при Креси (1346), Пуатье (1356), Азенкуре (1415) и Креване (1423), после начала во Франции междоусобной войны между перешедшим на сторону Англии герцогом Бургунд¬ским и наследником французского престола (дофином), будущим королем Кар¬лом VII (1419—1435), особенно же после поражения французских войск при Вер-нейле (1424), Франция оказалась расколотой на две части: вся страна к северу от реки Луары целиком перешла под власть англичан, южные провинции поддержи¬вали дофина. В октябре 1428 г. английский полководец граф Солсбери приступил к осаде Орлеана: падение этого города означало бы полное господство Англии на всей территории Франции. Спасительницей Франции явилась Жанна д'Арк; имен¬но ее вмешательство в войну обусловило коренной перелом развития событий: в апреле 1429 г. английские войска потерпели сокрушительное поражение под Орлеаном, 16 июля этого же года дофин Карл был коронован в Реймсе под име¬нем Карла VII; после этого военное счастье перешло на сторону Франции, и хотя военные действия на территории Франции продолжались еще более 20 лет, их це¬лью и результатом было освобождение северных французских городов и терри¬торий от войск и власти англичан. Столетняя война закончилась в 1453 г. битвой при Кастийоне, взятием города Бордо французскими войсками и смертью одного из крупнейших английских полководцев заключительного периода войны, Таль-бота, возглавлявшего в том числе и осаду Орлеана. Более подробные историче¬ские справки о главных персоналиях эпохи см. в комментарии к списку действую¬щих лиц и постишном комментарии. Драматическая поэма — Жанровый подзаголовок трагедии Шиллера: «Roman-tische Tragodie» («Романтическая трагедия»), который, несомненно, имел эстетиче¬ское значение для Жуковского, сознательно отвергнувшего в своих предшеству¬ющих драматургических опытах и эстетических штудиях классицистическую и сентименталистскую традицию, русский поэт, тем не менее, заменил на жанровое определение «Драматическая поэма». В этом подзаголовке зафиксирована основ¬ная жанровая новация перевода, сближенного по своим жанровым особенностям с лиро-эпосом (баллада и лиро-эпическая поэма) и самого Жуковского, и русской ли¬тературы 1810--1820-х гг. Д е й ствующ и е лиц а: Карл Седьмый, Король Французский (род. в 1403 г., умер в 1461 г., царствовал с 1422 г., коронован в Реймсе в 1429 г.) — король из династии Валуа, сын Кар¬ла VI и Елизаветы (Изабеллы, или Изабо) Баварской. После смерти Карла VI и в ответ на провозглашение королем Франции малолетнего наследника английского престола Генриха VI, а регентом Франции — герцога Бедфордского (см. примеч. к ст. 723) Карл VII провозгласил себя французским королем в Мелене, в 1422 г. Владения Карла VII во Франции в это время ограничивались несколькими про¬винциями к югу от реки Луары. В 1423—1424 гг., после поражений французских войск при Креване и Вернейле, и особенно после начала осады Орлеана англий¬скими войсками (1427) положение Карла VII стало совсем критическим. Именно в этот момент явилась Жанна д'Арк, и Столетняя война приобрела национально-освободительный характер. По завершении Столетней войны победой Франции вторая половина царствования Карла VII прошла сравнительно благополучно. Королева Изабелла, или, Изабо, его мать — Елизавета, принцесса Баварская (1371—1435; французский вариант имени: Изабо, Изабелла), дочь герцога Стефа¬на II Ингольштадтского — французская королева. В 1385 г. она была помолвлена с семнадцатилетним королем Франции, Карлом VI. Когда он утратил рассудок (1402), Изабелла при участии своего любовника, герцога Людовика Орлеанского, занялась политическими интригами, опираясь на своего брата, Людовика Баварского: в част-ности, добилась от своего безумного мужа регентства и передачи власти Государ-ственному совету, во главе которого встала сама. Известно, что она ненавидела сво¬его сына, дофина Карла, и сделала все для того, чтобы лишить его нрава на фран¬цузский престол. В 1420 г., еще при жизни своего мужа, она заключала с англий¬ской ветвью Капетингов договор («Трактат Труа»), согласно которому английский король Генрих V должен был жениться на старшей дочери Изабеллы и Карла VI, Екатерине: вследствие этого брака Генрих V на время жизни Карла VI Французско¬го получил право быть регентом Франции, а после его смерти — право наследова¬ния французской короны. Изабелла была известна своей распущенностью, расточи-тельностью и жестокостью. После смерти своего мужа, Карла VI, она провела оста¬ток жизни в Париже, отвергнутая даже своими английскими союзниками. Агнеса Сорель — (1409—1450) — известная своей красотой возлюбленная фран-цузского короля Карла VII. Присутствие Агнессы Сорель среди персонажей траге¬дии Шиллера — анахронизм, она стала возлюбленной Карла VII уже после собы¬тий, связанных с именем и деятельностью Жанны д'Арк. Будучи фрейлиной Иза¬беллы Лотарингской, герцогини Анжуйской, Агнесса Сорель очаровала своей кра¬сотой Карла VII и стала его любовницей в 1431 г. История Агнессы Сорель име¬ет полулегендарный характер, а ее личность вызывает- прямо противоположные оценки: с одной стороны, ей ставят в вину расточительность и дурное влияние на короля, с другой — видят в ней единомышленницу Жанны д'Арк и продолжатель¬ницу ее дела. Известно четверостишие короля Франциска I, в котором Агнессе Со¬рель приписывается главная заслуга в освобождении Франции от англичан. По не-достоверным данным, была отравлена Жаком Кером (1400—1456), государствен¬ным деятелем и крупнейшим финансистом эпохи Карла VII. Филипп Добрый, Герцог Бургундский — Филипп III Милостивый, или Добрый (1396—1467) — герцог Бургундский, сын Иоанна Бесстрашного и Маргариты Ба-варской. Он стал герцогом Бургундским в 1419 г., после убийства отца, в органи¬зации которого подозревал дофина (будущего короля Карла VII). Из ненависти к этому последнему герцог Бургундский, после подписания в 1420 г. «Трактата Труа», заключил договор с Генрихом V Английским и сражался в союзе с ним про¬тив Карла VII, пока не признал прав последнего по договору, заключенному меж¬ду ним и Карлом VII в Аррасе, в 1435 г. Карл VII даровал Филиппу Бургундскому полную независимость, часть провинции Пикардия к северу от Соммы и графства Оксерр и Макон. Граф Дюнуа — Дюнуа Жан, граф де Лонгвилль (1402—1468), по прозвищу «Ба-стард Орлеанский» — незаконный сын герцога Орлеанского Людовика (второго сына короля Карла IV, младшего брата Карла VI, дяди Карла VII), убитого по при¬казанию герцога Бургундского Иоанна Бесстрашного. Граф Дюнуа, по отцу двою¬родный брат короля Карла VII — один из самых талантливых и успешных фран¬цузских полководцев заключительного периода Столетней войны. Особенно отли¬чился при взятии Орлеана (1429) и Мелена (1436); следствием этой второй круп¬ной победы французских войск стала капитуляция Парижа и освобождение столи¬цы Франции от английских войск. Принял активное участие в освобождении Нор¬мандии. Ла Гир — Ла Гир Этьен де Виньоль (1390—1443) — французский военачальник, в 1418 г. примкнул к партии дофина, сражался с английскими и бургу адскими во-йсками, в 1429 г. вместе с Жанной д'Арк освободил от осады Орлеан. В 1430 г. он пытался спасти Жанну д'Арк, захваченную в плен англичанами, сам попал в плен, но сумел спастись бегством. Позже отличился смелыми походами в Нормандии. Дю Шатель — Дю Шатель Таннеги (ок. 1368—1458) — военачальник, сторон¬ник Карла VII, считающийся организатором и главным участником убийства бур-гундского герцога Иоанна Бесстрашного, отца Филиппа Доброго (убийство прои-зошло в 1419 г. на мосту Монтеро, во время свидания Иоанна Бесстрашного с до-фином Карлом). Тальбот, главный вождь Англичан — Тальбот Джон, граф Шрусбери (ок. 1373— 1453) — один из наиболее выдающихся английских полководцев эпохи Столетней войны. Вскоре после освобождения Орлеана Тальбот был не убит, как это изобра¬жено в трагедии Шиллера, а ранен и взят в плен французами, но вскоре выпущен Карлом VII на свободу. Тальбот погиб намного позже: он был убит в сражении при Кастнйоне (1453), где англичане потерпели последнее сокрушительное поражение, завершившее войну в пользу Франции. Фастольф — или Фальстаф, сэр Джон (1377—1459) — английский военачальник и дипломат, гофмейстер герцога Бедфордского, является личностью вполне исто-рической, хотя его реальный облик перекрыт образом шекспировского персонажа (Фальстаф — персонаж исторической хроники Шекспира «Генрих IV» и комедии «Виндзорские проказницы»). После снятия английской осады с Орлеана Фальстаф впал в немилость за то, что не поддержал войск Тальбота своим отрядом и отступил перед Жанной д'Арк. Опала не была продолжительной: уже в 1430—1436 гг. Бед¬форд поручал Фальстафу важные дипломатические миссии; в частности, он способ¬ствовал заключению мира между Англией и Францией. Иоанна — Жанна д'Арк, или Орлеанская дева (1412—1331) — национальная ге-роиня Франции. Родилась в крестьянской семье, в деревне Домремн ла Пюсель, расположенной в Вогезском департаменте, на границе Лотарингии. Подлинная фамилия Жанны — Дарк; после пожалования ей дворянства фамилия была пе¬ределана соответственно с правилами транскрипции французских аристократиче¬ских фамилий: д'Арк. Под влиянием трагических обстоятельств Столетней войны, вызванной ею религиозной экзальтации и упования на чудо, единственное спасе¬ние Франции, Жанна уверовала в свое божественное призвание и назначение быть спасительницей Франции. Известно, что ее отец ничего не хотел слышать о ее при¬звании, но ее дядя поверил в нее и привел ее к военному коменданту замка Воку-лёр, который, после некоторого колебания, способствовал ее представлению коро¬лю в его замке Шинон 23 февраля 1429 г., где она заявила, что призвана снасти Ор¬леан. После успешно пройденного ею испытания комиссией теологов и дамским комитетом, которые должны были засвидетельствовать искренность ее убеждения в божественности ее миссии и ее чистоту, Жанна получила собственное знамя с изо¬бражением двух ангелов и королевских лилий и возможность принимать участие в военных действиях по снятию осады с Орлеана. Осада была снята 8 мая 1429 г., а далее, меньше чем через месяц (18 июня), французские войска под предводитель¬ством Жанны одержали над армией англичан под командованием лорда Тальбота крупную победу при Патэ: тем самым было освобождено среднее течение Луары и открыт путь к Реймсу, который Жанна стремилась отвоевать у англичан для коро¬нации дофина Карла по древнему французскому обряду. Завоевание Реймса ей уда¬лось, несмотря на кажущуюся безнадежность этого мероприятия, и 16 июля Карл вступил в Реймс, где и состоялась коронация, во время которой Жанна стояла воз¬ле короля. По преданию, после коронации она просилась домой; другие источни¬ки, напротив, утверждают, что она вызвалась докончить освобождение Франции. После коронации Карла VII военное счастье покинуло Жанну: при осаде Парижа она потерпела поражение и была ранена. Весной следующего 1430 г. под Компье-нем она была взята в плен бургундцами, тогда еще воевавшими на стороне англи¬чан, и выдана ими противнику. Масса английских солдат видела в ней колдунью; их вожди были чужды суеверия, но охотно поддерживали подобные взгляды, рас¬пространяя слухи о том, что Жанна была орудием дьявола и одерживала свои побе¬ды при помощи адских сил. По приказу англичан французская католическая цер¬ковь обвинила Жанну д'Арк в ереси и колдовстве и начала против нее судебный процесс. После длительного расследования она была приговорена к сожжению на костре; казнь состоялась в Руане 30 мая 1431 г. В 1450 г. Карл VII велел пересмо¬треть ее процесс, и Жанна была оправдана. В XX в. Жанна д'Арк причислена като¬лической церковью к лику святых. Все остальные персонажи — вымышленные, за исключением отца Жанны д'Арк, о котором известно только то, что он был крестьянином и не верил в боже¬ственное призвание дочери. Ремарка: Действие происходит в 1430 году. — Анахронизм Шиллера, стянувше¬го в один хронологически-сюжетный узел три происшествия разных лег: явление Жанны д'Арк к дофину Карлу и победу французских войск под ее предводитель¬ством в битве при Орлеане (1429), пленение Жанны д'Арк англичанами в битве при Компьене (1430) и ее казнь (1431). Ст. 7. Истоптаны отеческие нивы... — В публикации КШДН: «Притоптаны оте-ческие нивы». Ст. 9. И древняя корона Дагоберта... — Дагоберт I (?—638), полулегендарный французский король, сын франкского короля-меровинга Хлотара II; в 622 г. полу¬чил от отца Австразию (во времена Меровингов — название части Франции к вос¬току от Арденнских гор и реки Маас, главный город Мец); правил под влияни¬ем мажордома Пипина и епископа Арнульфа. После смерти отца (631) стал главой всей Франкской монархии. При нем были объединены все земли франков; его имя является символом древней власти королей Франции. О Дагоберте I известно мало достоверного; в сказаниях же он очень популярен. Ст. 10. Досталася в добычу иноземцу... —Анахронизм Шиллера. Имеется в виду английский король Генрих VI (1422—1461), который в 1431 г., уже после каз¬ни Жанны д'Арк, был коронован французской короной в десятилетнем возрасте. См. коммент. к ст. 720—724. Ст. 11. Внук королей без трона, без принппа... — Имеется в виду будущий король Карл VII, представитель боковой линии (Валуа) французских королей из династии Капетингов; до коронации имел титул дофина. Ст. 13. Знатнейший Пэр, ближайший из родных... — Подразумевается Филипп Добрый, герцог Бургундский, вступивший в союз с англичанами против Карла (см. биографическую справку в коммент. к списку действующих лиц). Ст. 15. Родная мать ему готовит гибель... — Елизавета Баварская, у французов Изабо, или Изабелла. См. коммент. к списку действующих лиц. Ст. 24. Этьен, тебе понравилась Алина... — В публикации ЕУДН: «Этьен, тебе понравилась Марго»; далее в тексте Пролога в этой публикации вместо «Алина» везде: «Марго». Ст. 35. Твой навсегда... — В автографе № 1 и публикации Е№ДН: «На жизнь и смерть!» Ремарка: (Алина, Луиза, Арман и Этьен уходят) — В ЕШДН: «К Иоанне». Ст. 43. Твои, Жаннета, сестры... — В переводе Пролога и IV—V действий «Ор-леанской девы» Жуковский по-разному транслитерирует днминутив имени «Иоан¬на» («Жанна»): в Прологе он употребляет форму «Жаннета», в переводе IV—V дей¬ствий — «Жанета». Эта же разность написания сохраняется в С бив современных изд. СС 1, СС 2. В наст. изд. форма диминугива имени «Жанна» унифицирована по варианту «Жан нега». Ремарка: (указывая на Раймонда) — В публикации ЕШДН имя вымышленного жениха Иоанны везде: «Раймон». Ст. 54. Ты холодно сама в себе таишься... — В автографе № 1 и публикации ЕШДН: «Ты холодно в самой себе таишься...». Канонический вариант начиная с С 3. Ст. 83. Чтобы бродить по высотам пустынтлм... — В автографе: «Скитается по высотам пустынным...»; канонический вариант начиная с публикации КУДН. Ст. 87. В туманное жилище привидений... — В автографе № 1: «В туманную оби-гель привидений»; канонический вариант начиная с публикации FW/IH. Ст. 93. Под этим деревом Друидов, где... — Друиды — древние кельтские жрецы. В христианские времена деревья друидов — дубы, под которыми они совершали жертвоприношения — считались обиталищем злых духов. Ст. 94. Боится быть счастливое созданье... — В автографе № 1: «Боятся быть счастливые созданья...»; канонический вариант начиная с публикации ЕШДН. Ст. 118. И из него три белые лилеи... — Три белые лилии — герб дома Валуа, к которому принадлежал Карл VII. Ст. 132. И ею враг в свои пас ловит сети... — В автографе: «И ею враг свои нам сет и расставляет...». Канонический вариант начиная с публикации ЕШДН. Ст. 135. Сестрам она с веселым сердцем служит... — В публикации FW/ДН: «Се-страм она веселым сердцем служит...». Исправлено начиная с С 3. Ст. 148. Но остеречь мой долг... Оставь сей дуб... — В автографе № 1: «Но остеречь мой долг... Не знайся с этим дубом...». Канонический вариант начиная с ГУДН. Ремарка: (Бертранд входит с шлемом в руках) — В публикации ЕУДН имя персо-нажа в транскрипции «Бертранд» встречается только в списке действующих лиц, в тексте везде «Бертран». Унификация транскрипции согласно варианту «Бер¬транд» — начиная с С 3. Ст. 157. Молчи, идет Бертранд; он возвратился... — В рукописи и публикации ЕУДН: «Молчи, идет Бертран; он воротился...». Ремарка: (Иоанна ~ становится внимательнее и подходит ближе) — В ЕУДН: «Ио-анна ~ становится внимательною и подходит ближе». Ст. 165.Железные изделья в Вокулёре... — Вокулёр — город в Лотарингии, на реке Маас, близ деревни Домреми, где жила семья Тибо д'Арка. Ст. 170. С усилием я продирался... вдруг... — В автографе № 1: «С трудом старался я продраться... Вдруг...». Ст. 192. Не девичьей назначен голове... — В автографе № 1: «Не девичьей присто-ен голове...». Канонический вариант начиная с публикации КУДН. Ст. 195. В пей мужеством наполнена душа... — В автографе № 1: «В ней мужеством исполнена душа...». Канонический вариант начиная с публикации КУДН. Ст. 198—202. Она в горах здесь волка одолела, ~ Исторгнула из челюстей крова-вых... — Аллюзия на библейскую легенду о первом подвиге Самсона, который он совершил, будучи вдохновлен Богом: «И сошел на него Дух Господень, и он рас¬терзал льва как козленка, а в руке у него ничего не было» (Суд., XIV, 6). Сюжетно-композиционной параллелью повествованию Пролога о первом подвиге Иоанны является эксплицитная реминисценция этого же библейского предания в финале, где героиня совершает свой последний подвиг в действии трагедии: подобно Сам¬сону, плененная англичанами Иоанна, воззвав к Богу, с нечеловеческой силой из¬бавляется от оков и приходит на помощь французам, принеся им победу (см. ком¬мент. к ст. 3452—3453). Ст. 200 Одна, одна, душою львица, дева... — В публикации FVV/ДН: «Одна, одна, с душою львицы, дева...». Исправлено на канонический вариант начиная с С 3. Ст. 202. Исторгнула из челюстей кровавых... В автографе № 1 и при публикации К\/ДН: «У челюстей кровавых отняла...». Канонический вариант начиная с С 3. Ст. 205—206. Бертранд, какая Л Беда аце случилась? Что сказали... — В автографе № 1: «Скажи, Бертран, // Что новое случилось?». Ст. 208. Мы в двух больших сражениях разбиты... — Вероятно, имеются в виду крупные поражения французов в период с 1422 по 1429 г., когда англичане и бур-гундцы взяли город Мелен и несколько других крепостей. Особенно, тяжелым было поражение французов при Вернейле (1424 г.), после него вся страна на север от Луары перешла иод его власть герцога Бедфорда (см. коммент. к ст. 723). Анах¬ронизм Шиллера. Ст. 211. Со всех сторон сошлись под Орлеан... — Осада Орлеана была начата англо¬бургундской коалицией в 1428 г. Ст. 216. Со всех сторон придвинут к Орлеану... — В автографе № 1: «Со всех кон-цов придвинут к Орлеану...». Ст. 221. Так Орлеан бесчисленно народы... — В рукописи и публикации 1ГУДН: «Так Орлеан бесчисленны народы...». Ст. 227—233. Ил Литтиха, из Генего, из Тента ~ От северных Фризлаидии преде-лов... — Перечисление городов и земель, присоединенных к Бургундскому герцог¬ству Филиппом Добрым и находящихся под его властью в описываемый период. Ст. 223—224. От множества племен разноязычных II Наполнен стаи глухим, не-внятным шумом... — В автографе № 1: «Наполнен стан глухим, невнятным шумом // От дивного смешенья языков...». Ст. 245. Как некогда Иезавель погибла... — Иезавель — жена израильского царя Ахава, отличавшаяся деспотическим высокомерием, кровожадной жестокостью и фанатической преданностью культу Астарты. Сделавшись царицей израильского народа, она презирала его религию и стремилась вытеснить ее культом Астарты. Религии Иеговы грозила полная гибель, если бы на защиту ее не выступил пророк Илия (3 Цар., гл. XVIII и XIX). Жестокость Иезавели и ее преданность языческому культу спровоцировали бунт ее подданных: царица была выброшена из окна, рас-топтана всадниками и растерзана собаками (4 Цар., гл. IX). IIмя «Иезавель» стало нарицательным обозначением вероотступничества (Апок. II, 20). Ст. 247. Рушитель стен, ужасный Салисбури... — Граф Томас Солсбери, английский полководец, руководивший осадой Орлеана, под которым он и был убит в 1428 г. Ст. 250. Свершающий убийственным мечом... — В автографе № 1 и публикации ЕУДН: «Решающий убийственным мечом...». Канонический вариант начиная с С 3. Ст. 263—265. Весь Орлеан стоит теперь над бездной ~ Гремящая, разверзится и вспыхнет... — В автографе № 1: И город весь стоит* теперь над бездной, Смиренно ждет, что вдруг иод ним она Гремящая, разверзнется ц вспыхнет... В публикации ЕШДН ст. 263 и 264 в каноническиом варианте; ст. 265 приобрел окончательный вид начиная с С 3. Ст. 266. Но где Сантраль? Что сделалось сЛа Гиром?.. — Сантраль (Сентраль) По-гон де (?—1461) — французский военачальник, участник Столетней войны; изобра¬жая его смерть во время осады Орлеана, Шиллер допускает" анахронизм. Известно, что после победы под Орлеаном, в период с 1435 до 1444 г., когда война продолжа¬лась в разных местностях Франции, Сентраль вместе С Ла Гиром сражался в Нор¬мандии, охваченной мятежами; таким образом, известие о смерти Сентраля в Ор¬леане в явл. III действия I — анахронизм ШиЛлера. Ст. 268. С победою вперед стремится враг... — В автографе № 1: «С победою враги идут навстречу...». Ст. 272. Король теперь с двором своим в Шииопе... — Шинон — город и одноимен¬ный королевский замок в Южной Франции, на реке Луаре. Ст. 278. Все скрылося; все вызовы напрасны... — Этот стих отсутствует в основном тексте автографа № 1; после выносного знака «*», проставленного слева от преды¬дущего стиха, он приписан внизу листа, с разночтением: «Все вызовы напрасны! Все таится!..»; в публикации КУДН: «Все отзывы напрасны! Все таится!..». Канони¬ческий вариант начиная с С 3. Ст. 281. Так, древней чести изменив, Французы... — В автографе № I и публика-ции К?ДН:«Так, изменив законной славе, франки...». Канонический вариант на¬чиная с С 3. Ст. 286. Кто этот рыцарь? Бодрикур; но трудно... — Бодрикур, Робер де — комен-дант города Вокулёра; принял Иоанну и помог ей получить доступ к Карлу VII. Ст. 292. Ты говоришь о том, чего не смыслишь... — В автографе № 1: «Иоанна, что тебе // Расспрашивать о том, чего не смыслишь?». Ст. 301. Как скоро мир опять меж ними будет ... — В автографе № 1: «Как скоро мир опять меж ними утвердится». Ст. 307—309. Пожнет она кичливые надежды ~ Взнесенную безумцами к звез¬дам ... — В автографе № 1: Она пожнет кичливые надежды, С небес она сорвет безумных славу, Продерзостно взнесенную к звездам... Ст. 311—312. Еще на пиве клас, и круг луны II На небесах еще не совершится... — В ав¬тографе № 1: «Еще на ниве клас и рог луны // Исполниться на небе не успеет...». Ст. 321. Сторукого громителя небес... — Английский полководец отождествлен с мифологическим сторуким великаном гекатонхейром. Гекатонхейры принимали участие в войне олимпийских богов против титанов. Ст. 322. С ругателем святыни Салисбури... — В автографе № 1: «Сквернйтеля свя-тыни Салисбури...». Ст. 325. Господь в пей будет! Бог всесильный брани... — В автографе № 1 и пу-бликации КУДН: «Господь с ней будет! Бог всесильный брани...». Канонический вариант начиная с С 3. Ст. 329. Какой в пей дух пророчит?.. — В автографе № 1: «Какой в ней дух вселился...». Ст. 338. Здесь рухнула неверных сила; здесь... — В 451 г. в битве на Каталаунекой равнине (в окрестностях Шалона-на-Марне и невдалеке от Орлеана) соединенны¬ми силами вестготов и римлян под командованием Аэция были разгромлены во¬йска гуннов под предводительством Аттилы; в 732 г. в битве у Пуатье Карл Мар-тель, майордом франкский, нанес сокрушительное поражение арабским войскам; эта битва остановила мавританскую экспансию в Европе и решила вопрос о доми¬нирующей европейской религии в пользу христианства. Ст. 341. Иерусалим отсюда завоеван... — Первый крестовый поход (1096*—1099), в котором принимало участие многочисленное лотарингское войско, закончился взятием Иерусалима. Протекторат над городом получил герцог Нижней Лотарин¬гии Готфрид Бульонский, которому предание приписывает главную роль в кресто¬вом походе и завоевании Иерусалима. Ст. 347—348. Для пас король нам должен умереть, II Неумирающий... — Не умира-ющий, поскольку по французским законам в момент смерти короля его наследник становится королем; ср. французскую ритуальную формулу преемственности коро-левской власти: «Le roi est. mort, vive le roi!» («Король умер, да здравствует король!»). Ст. 357. Для слабого приют; при нем па страже... — В автографе № 1: «Приют по-кинутых; при нем на страже...». Ст. 364. Кто нашим юношам товарищ не был... — В публикации ЕШДН: «Кто на-ших юношей товарищ не был...». Канонический вариант начиная с С 3. Ст. 374, В священном Реймсе, кто приял державу... — В автографе № 1: «В священ-ном Реймсе, кто увенчан будет»; в публикации КУДН: «В священном Реймсе, кто приял корону...». Канонический вариант начиная с С 3. Реймс — город к востоку от Парижа, в знаменитом готическом соборе которого начиная с Филиппа-Августа (1179) короновались французские короли. Ст. 375. Над древними гробами Сен-Дени... — Сен-Дени — город в 7 км к северу от Парижа, где находится великолепная готическая церковь Сен-Дени, усыпальница французских королей начиная с Дагоберта I (638). Ремарка: (долго стоит в задумчивости) — в публикации К?ДН отсутствует. Ст. 385. Простите вы, холмы, поля родные... — В публикации ПЗ: «Простите вы, поля, холмы родные...». Ст. 388. Навек она вам говорит: прости... — В автографе и публикации ЕУДН: «Она навек вам говорит: прости...». Канонический вариант начиная с публика¬ции ПЗ. Ст. 392. Так часто здесь игравшее со мной... — В публикации ПЗ: «Столь часто здесь игравшее со мной...». Ст. 396. Отныне вы со мной разлучены... — В публикации ПЗ: «Отныне мы навек разлучены». Ст. 401. Так вышнее назначило избранье... — В автографе № 1: «Так вышнее ре-шило прорицанье...». Ст. 402. Меня стремит не суетных желанье... — В автографе № 1 и публикации КШДН: «Меня стремит нетленное желанье». Канонический вариант начиная с ПЗ. Ст. 403—405. Кто некогда, гремя и пламенея ~~ Кто на Царя воздвигнул Мош;ея... — Моисей — библейский пророк, первый законодатель еврейского народа й освобо-дитель его из плена египетского, живший в конце XVI и начале XV Вв. до Р. X. В этих и следующем стихах Иоанна уподобляет свою освободительную миссию, воз-ложенную на нее Богом, тем фактам священной истории, которые повеет вуют о яв-лении Бога своим пророкам и избранникам и служат самыми яркими свидетель¬ствами непосредственного вмешательства Бога в дела людей во имя восстановле¬ния справедливости и освобождения угнетенных: явившись Моисею в горящем и несгорающем кусге (неопалимой купине) на вершине горы Хорив, Бог повелел ему предстать перед фараоном и вывести евреев из земли Египетской (Исход; III—V). Ст. 406. Кто отрока Давида укрепил... — В автографе № 1: «Кто отрока Исайю ополчил...»; в публикациях ЕУДН и ПЗ: «Кто отрока Давида ополчил...». Канони-ческий вариант начиная с С 3. Давид, второй царь израильский (царствовал с 1055 по 1015 г. до Р. X.), младший сын Иессея из Вифлеема, в отрочестве нас овец; его ис-кусная игра на арфе привела его ко двору царя Саула, где он и совершил свой знаме-нитый подвиг: в единоборстве с филистимским гигантом Голиафом убил его из пра¬щи и тем спас иудейский народ от нашествия филистимлян (I Царств: XVI—XVII). Ст. 410. Иди о Мне свидетельствовать, дева! — В автографе № 1 н публикации FW/ДН: «Поди о мне свидетельствовать, дева!». Канонический вариант начиная с публикации ПЗ. Ст. 418. Всех выше дев земных тебя поставлю... — В публикации ПЗ этот стих от-сутствует. Ст. 421. Возьмешь мою ты орифламму в длани... — Орифламма (aureaflamma — «зо¬лотое пламя») — небольшой штандарт французских королей, изначально бывший за¬престольной хоругвью в церкви Сен-Дени (см. коммент. к ст. 375). Орифламма была главнейшим военным знаменем королевских французских войск. Впервые орифлам¬ма была взята из Сен-Дени Филиппом I и употреблялась в войсках вплоть до 1415 г., когда в последний раз появилась в сражении при Азенкуре. Носилась она почетным хоругвеносцем (porte-oriflanime) и поднималась на копье лишь в момент боя. Ст. 422. И мошь врагов сорвешь, как жница клас... — В автографе № I: «И мощь врагов сожнешь, как жница клас...». Ст. 426. И Карла в Реймс введешь принять корону... — В публикациях ЕШДН и ПЗ: «И Карла в Реймс введешь надеть корону». Ст. 431. В кипящий бой песет души стремленье... — В автографе № 1 и публикации ПЗ: «В кипящий бой влечет души стремленье...». Канонический вариант в публи¬кации ЕУДН и далее начиная с С 3. Ст. 432. Как буря, пыл ее неукротим... — В автографе № 1 и публикации КУДН: «Как буря, пыл его неукротим...». Канонический вариант начиная с публиации ПЗ. Ст. 441. Старинные жилища чести, делят... — Кульман. С. 1135: «С монархией состаревшие, делят...». Ст. 444. В бездействии покоя расточаем... — Кульман. С. 1135: «В бездейственном покое расточаем...». Ст. 454. Как будто все спокойно!.. Коннетабль... — Коннетабль — изначально глав¬ный конюший короля, позднее — звание главнокомандующего французскими ко-ролевскими войсками. При Карле VII коннетаблем был граф Артюр де Ришмон, герцог Бретонский (1393—1458), видный деятель войны против англичан: в 1415 г. он был взят в плен при Азенкуре; в 1435 г. заключил аррасский мир; в 1448 г. за¬воевал Нормандию. Ст. 459. Наш коннетабль прислал мне меч свой; он... — Кульман. О. 1135: «Наш коннетабль прислал ко мне свой меч...» Ст. 469. Но в пору он узнал сие искусство... — Кульман. С. 1135: «Но в нору он узнал сию науку...». Ст. 473. Король Репе прислал ко мне послов... — Содержание эпизода с упоминани¬ем короля Рене — анахронизм Шиллера. Рене Анжуйский, герцог Лотарпнгскнй, граф Прованский по прозванию Добрый (1408—1480), стал королем Неаполя и Си¬цилии только через 8 лет после описываемых в трагедии событий, в 1438 г., когда овладел Неаполем военной силой после смерти своего брата, Людовика III Анжуй¬ского и королевы Неаполя, Иоанны II, завещавшей Рене свои права на неаполитан¬ское королевство. С 1431 по 1437 г., то есть во время событий междоусобной войны между англо-бургундской и французской партиями к концу Столетней войны, Рене еще не имел прав на неаполитанский престол и был пленником графа Антона Во-демона, претендующего на Логарингское герцогство. Обещание передать права на Неаполь Карлу VII относится ко времени уже после окончания Столетней войны, к периоду осады Меца (1444), для которой Рене просил союза у Карла VII. В резуль¬тате этой безуспешной кампании Рене утратил власть над Неаполем, отказался от права на неаполитанское королевство в пользу своего сына Иоанна Калабрнйского и удалился в Прованс, где и начал вести ту самую жизнь, о которой говорится в тек¬сте трагедии: наслаждаться искусствами, поэзией, устраивать суды любви, писать баллады, рисовать картины и сочинять статуты для турниров. Ст. 482. Для нас при нем наш мертвый жезл цветет... — Кульман. С. 1135: «При нем царей бесплодный жезл цветет...». Ст. 487. Из легких снов себе он зиждет троп... — Кульман. С. 1135: «Из легких он желаний зиждет трон...». Ст. 490. О Государь, до сих пор я щадил... — Кульман. С. 1135: «О Государь, досе¬ле я щадил...». Ст. 517. Который он душе своей готовит... — Кульман. С. 1135: «Который он дает своей душе...». Ст. 521—522. Призвать назад то время старины, II Те дни любви, когда любовь езды-мала... — Кульман. С. 1135: «Призвать назад старинны времена, // Лета любви, когда любовь вздымала...». Ст. 526. В сих временах живет незлобный старец... — Анахронизм: в описывае¬мый период Рене Анжуйскому было 22 года, и он еще не был королем Неаполи¬танским. Ст. 532. Где рыцарей дела судимы будут... — Кульман. С. 1135: «Где рыцари на суд сбираться будут...». Ст. 536—539. Не столько я етр забыт природой — Ив областях любви мое наслед-ство... — Граф Жан Дюнуа-н-Лонгвилль, по прозвищу Бастард Орлеанский (1402— 1468), был незаконным сыном герцога Орлеанского Людовика (второго сына коро¬ля Карла V). Ст. 545—548. Случалось мне читать, что неразлучны ~ За круглый стол садились в древни годы... — Имеются в виду рыцари Круглого стола короля Артура. Кульман. С. 1135: Случалось мне читать, что неразлучна Была любовь и рыцарская доблесть, Не пастухи, слыхал я от отцов, За круглый стол садились в древни годы... Ст. 573—574. В такой беде высокий Рошепьер, II Наместник твой... — Вымышлен-ное лицо. Ст. 577. Когда к нему не подоспеет войска... — Кульман. С. 1136: «Когда к нему в сей срок не будет войска...». Ст. 579—580. Двенадцать дней! как мало! Неприятель II Нас пропустил, и мы приш¬ли тебя... — Кульман. С. 1136: «Двенадцать дней! как мало! Мы к тебе// Под непри¬ятельской пришли защитой...». Ст. 584—585. Возможно ль? Как Сантраль мог согласиться II На гнусный шот до-говор? О пет!.. — Кульман. С. 1136: «О стыд! Но как Сантраль мог согласиться // На договор столь гнусный? Государь...». Ст. 587. Пока был жив Сантраль великодушный... — О времени смерти Сентраля см. коммент. к ст. 266. Ст. 592. К тебе прислал Дуглас: его Шотландцы... — Анахронизм Шиллера. Шот-ландский граф Арчибальд III из рода Дуглас действительно принимал участие в Ото-летней войне на стороне Карла VII, приведя с собой 5000 войска; за свою помощь он был пожалован герцогством Турень, но это произошло за 5 лег до изображенных в трагедии событий. Граф Дуглас был убит в 1424 г., в битве при Вернейле. Ст. 620. Я беден? Нет... Взгляните па нее... —- Кульман. С. 1136: «Я беден? Я кра-сою жен владею!..». Ст. 634. И бочку Данаид наполнить мыслит... — Кульман. С. 1136: «И черпает из бочки Данаид...». Данаиды — 50 дочерей аргосского царя Даная, силой взятые за¬муж 50 сыновьями царя Египта; в первую брачную ночь, по приказанию Даная, все они, кроме одной (Гипермнест ры), убили своих мужей. За это преступление они были осуждены вечно наполнять водой бочку без дна в подземном царстве Аида. «Бочка Данаид» — метафора бессмысленной, безрезультатной работы. Ст. 637. Он жертвовал тебе стократно жизнью... — Кульман. С. 1136: «Жизнь от-давал стократ он за тебя...». Ст. 646. Преобрати свой двор в военный стан... — Кульман. С. 1136: «Преобрати свой двор во стан военный...». Ст. 655. Свою беду, когда король пример... — Кульман. С. 1136: «Свою нужду, когда король примером...». Ст. 657. Итак, должно обещанное сбыться... — Кульман. С. 1136: «Итак, должно предсказанное сбыться...». Ст. 659. В пророческом жару мне предсказала... — Кульман. С. 1136: «В пророче-ском жару мне предвещала...». Ст. 671. Мой родственник, Бургундский герцог... — См. биографическую справку в коммент. к списку действующих лиц. Ст. 676. Сейчас сошел с коня он у крылгща... — Кульман. С. 1136: «Сейчас с коня со¬шел он у крыльца...». Ст. 687. Что Дю Шатель убил его отца... — Кульман. С. 1137: «Что рыцарем убит его отец...». Биографическую справку см. в коммент. к списку действующих лиц. Ст. 688. Когда ж такой постыдный договор... — Кульман. С. 1137: «Когда же сей постыдный договор...». Ст. 692. У Моитеро, где пал его отец... — Имеется в виду убийство Иоанна Бес-страшного (1371—1419), отца герцога Бургундского Филиппа III Доброго, которое и послужило основной причиной его перехода на сторону англичан. Иоанн Бес-страшный, герцог Бургундский, сын Филиппа Смелого — один из наиболее ярких политических лидеров своей эпохи. Герцогом Бургундским стал в 1404 г. При дво¬ре душевнобольного французского короля Карла VI оспаривал влияние у Орлеан¬ского дома, вражду к которому унаследовал от отца. По его приказанию в 1407 г. в Париже был убит его главный соперник, брат короля, герцог Людовик Орлеан¬ский. После этого к Иоанну Бесстрашному перешло управление Францией н над¬зор за воспитанием дофина. В 1409 г. наследники, герцога Орлеанского вынуждены были с ним примириться, но мир оказался непрочным: в борьбе с Орлеанами Ио¬анн вступил в союз против дофина (впоследствии король Карл VII) с французской королевой Изабеллой и с национальным врагом, англичанами; в результате этого союза под его контролем оказался Париж. В 1419 г. для примирения герцога с дофином было назначено свидание близ Монтеро, во время которого Иоанн Бес¬страшный и был убит рыцарем из свиты дофина, Таннеги Дюшателем (см. при¬мечание к списку действующих лиц). Сын и преемник Иоанна, Филипп Добрый, явился мстителем за убийство отца. Ст. 705—706. Парламентом и ты и весь твой род // Отрешены навеки от престо¬ла... — Акт парламента (высшего судебного органа Франции в эпоху Столетней войны), лишавший дофина Карла прав на французский престол, был издан в 1420 г. Ст. 707. Безумное властительство толпы!.. — Кульман. С. 1137: «Безумное власти-тельство граждан...». Ст. 711. Когда вошел я в Сен-Дени; граждане... — В автографе № 2: «Когда достиг я Сен-Дени; граждане...». Ст. 713. Я видел ряд торжественных ворот... — Кульман. С. 1137: «Везде я зрел торжественные врата...». Ст. 720. Таясь в толпе, я видел, как Ланкастер... — Кульман. С. 1137: «Я видел сам, как Гарри Ланкастер...». Анахронизм Шиллера. Генрих VI Ланкастер (1421— 1471) — английский король, сын Генриха V и Екатерины Французской, стал ко¬ролем Англии в 8-месячном возрасте, после смерти отца. Французской короной Генрих VI был коронован десятилетним ребенком, в декабре 1431 г., то есть почти через два года после победы французов под Орлеаном и коронации Карла VII в Реймсе (1429). Ст. 722. Святого Людвига, как близ него... — Людовик IX Святой (Saint Louis, 1215—1270), с 1226 г. король Французский, организатор крестовых походов (1248— 1254), прославившийся своим демократизмом, гуманностью своего правления и успехами внешней политики, законодательными инициативами, а также покрови-тельством наукам и искусству. Похоронен в аббатстве Сен-Дени, канонизирован в 1297 г. буллой папы Бонифация VIII. Ст. 723. Стояли гордые Бедфорд и Глостер... — Бедфорд — герцогский титул тре-тьего сына английского короля Генриха IV, Иоанна Плантагенета Ланкастерского. Получил титул герцога Бедфордского в 1414 г., на втором году царствования свое¬го брата, короля Генриха V, и был практически правителем Англии все время, пока король сражался во Франции. После смерти брата (1422) он провозгласил королем Англии и Франции несовершеннолетнего Генриха VI, а сам стал регентом Фран¬ции. Один из самых успешных английских полководцев последнего периода Стч> летней войны, чему во многом способствовал его союз с Бургундией. Суд и казнь взятой в плен Жанны Д'Арк были главным образом делом герцога Бедфордско¬го. Вскоре Цосле казни народной героини распался союз Англии с Бургундией, и в 1435 г. Бедфорд был вынужден начать переговоры о мире. В 1435 г. он умер, не успев подписать мирного договора. Хэмфри, герцог Глостерский (1391—1447), второй сын короля Генриха IV. По¬сле смерти своего брата Генриха V (1422) был регентом при малолетнем Генрихе VI; сначала правил Англией вместе со своим братом, герцогом Бедфордом, а после его смерти в 1435 г. стал единоличным регентом. Ст. 724. Как наш Филипп, Бургундский герцог, брат твой... — Автограф № 2; Куль¬ман. С. 1137: «Как нагЦ Бургунд, упавши на колена...». Ст. 732. О вечный стыд!, приблизилась... скажу ли?.. — В автографе № 2: «Бесстыд¬ная приблизилась... скажу ли...». Ст. 757. Разбиты?.. Мы ль покинем поле чести... — В автографе № 2: «Разбиты? Нам оставить поле брани...». Ст. 759—760. Как? Не пролив пи капли крови, ты II Осмелишься ничтожным словом вырвать... — Автограф № 2; Кульман. С. 1137: «Как? не пролив единой капли кро¬ви // Ты думаешь ничтожным словом вырвать...». Ст. 780—781. Ужасная свершается судьба // Над родом Валуа... — Валуа — династия французских королей, сменившая Капетингов и начатая в 1328 г. Филиппом VI (1293—1350), во время царствования которого началась Столетняя война. Послед-ней представительницей династии Валуа на французском престоле была Маргари¬та Валуа, жена короля Генриха IV (Бурбона), умершая в 1615 г. Ст. 787. Погибнет все Шестого Карла племя... — В автографе № 2: «Разрушит¬ся Шестого Карла племя...». Имеется в виду отец Карла VII, король Французский Карл VI Безумный (1368—1422), взошедший на престол в 1380 г. Ст. 794. Есть избранный целитель тяжких ран... — Кульман. С. 1137: «Есть ис-тинный целитель тяжких ран...». Ст. 801. Счастливить мог бы я парод спокойный... — Кульман. С. 1137: «Счастли-вить я могу народ спокойный...». Ст. 809. Она всегда жива и неизменна... —Автограф № 2; Кульман. С. 1137: «Она всегда живет не изменяясь...» Ст. 822. За мой венец... по вызов мой отвергнут... — Автограф № 2; Кульман. С. 1137: «За мой венец... но выаов мой отринут...». Ст. 825—827. Иль, матери свирепой уподобясь ~ Нет, лучше сам погибну, их спа-сая!.. — В автографе № 2: Иль, матери чудовищной иодобясь, Свое дитя на жертву сам я брошу? Нет, нет, спасет его моя погибель! В публикации Н.К. Кульмана приведена эта же редакция, с незначительным разночтением в ст. 827: «Нет! нет! спаси его моя погибель!..» (Кульман. С. 1137). Ст. 833. Во времена войны междуусобиой!.. —Автограф № 2; Кульман. С. 1137: «Во времена междуусобиой брани...». Ст. 843. Итак, отбрось изнеженную жалость... — Кульман. С. 1137: «Итак, отринь изнеженную жалость...». Ст. 845. Пускай война сама свой огнь потугиит... — Автограф № 2; Кульман. С. 1137: «Пусть догорит зажженная война...». Ст. 860. Геройство —; ты ж не мужем быть рожден... — Кульман. С. 1137: «Герой-ство — ты ж не мужески рожден...». Ст. 865. Он на словах жесток, по сердцем верен... — В автографе № 2: «Словами он жесток, но сердцем верен...». Ремарка: (Уходит с чиновниками) — В автографе № 2: «Быстро.уходит с чинов-никами». Ст. 876. Стой, Дюнуа!.. Теперь мы беззащитны!.. — В автографе № 2 этой репли¬ке предшествует ремарка: «Ломая руки». Ст. 879. Ужель расстаться с ним. так тяжело?.. — Автограф № 2: «Ужели с ним расстаться так несносно». Ст. 888. Склонись на мир с Филиппом, Государь... — Автограф № 2; Кульман. С. 1138: «Склонись на мир с Бургуидцем, государь...». Ст. 891. Что жизнь твоя ценою примиренья?.. — В автографе № 2: «Что кровь твоя за этот мир заплата...»; Кульман. С. 1138: «Что жизнь твоя за этот мир заплатой?..». Ст. 909. Есть Франция для нас и за Луарой... — В автографе № 2 за этим стихом следуют еще 4, впервые опубликованные Н. К. Кульманом (Кульман. С. 1138): Мы там найдем счастливейший приют, Там небеса безоблачно спокойны, Там чище воздух, гам невинней нравы, Прекрасней гам цветет любовь и жизнь. Ст. 910. Какой должна я страшный встретить день!.. — В автографе № 2: «По¬что должна я страшный день сей встретить!..»; Кульман. С. 1138: «Почто должна я страшный день сей видегь!..». Ст. 923. Дано сражение; мы победили... —> В автографе № 2 и в публикации Н. К. Кульмана (Кульман. С. 1138) за этой репликой следует реплика Агнесы: «Не¬бесная гармония! Победа!». Ст. 925. Мы победили? Нет, то слух неверный... —Автограф № 2; Кульман. С. 1138: «Я победил? Не верю я победам!». Ст. 930. Согласие и мир! Граф, Государь... — Автограф № 2; Кульман. С. 1138: «Спокойствие и примиренье! Принцы, // Забудьте гнев, друг другу дайте руку...». Ст. 940—942. Но только мы достигли Фермантонских II Высот и в дол, Ионной оро¬шенный... — Ионна — река на северо-западе Франции, левый приток Сены, впада-ет в нее при Монтеро. Фермантонские высоты — холмы в долине Ионны. Ст. 952—953. Выходит к нам девица, яркий шлем II На голове; идет, как божество... — В автографе № 2: «Выходит девица, на голове // Шелом, как божество она сияет...»; Кульман. С. 1138—1139: «Выходит девица; на голове// Шелом; как Божество, она идет...». Ст. 956. Летают волосы... и вдруг чело... — В автографе № 2: «Летают волосы... и голова...». Ст. 970. Очами он па гибельное чудо... — В автографе № 2: «Глазами он на гибель-ное чудо...». Ст. 974. В единый миг все войско разметалось... — Кульман. С. 1139: «В единый миг все войско растолпилось...». Ст. 975. Забыто все; невнятен клик вождей... — В автографе № 2: «Напрасно все; невнятен клик вождей...». Ст. 988. Врага и спять осаду Орлеана... — В автографе № 2: «Врага и Орлеан очи-стить...». Ст. 990. И скоро здесь она сама явится... — Кульман. С. 1139: «И скоро здесь сама она явится...». Ст. 991. Вы слышите... шумит народ... Она!.. — В автографе № 2: «Она! Ее народ встречает плеском!». Ст. 1002. Ты ль, дивная... Ты Бога шпытуешь... — Реплика Дюнуа, ответ Иоанны и вся сцена «испытания» заимствованы Шиллером из хроники Шекспира «Король Генрих VI» (д. I, явл. II; см.: СС 1. Т. 3. С. 536. Коммент. И. М. Семенко). Ремарка: (прерывает его, величественно) — В автографе № 2 ремарка с разно-чтением: «(прерывает его, устремив на него величавый взор)». Ремарка: (Решительно приближается к королю, преклоняет пред ним колено, потом встает и на несколько шагов отступает. Дюнуа сходит с места. Король остается один по¬среди сцепы.) — В автографе № 2 ремарка с разночтением: «(Все молчат удивленно. Дюнуа сходит с места. Король остается один)». Ст. 1027. Но кто же ты, чудесная?.. Откуда?.. — В автографе № 2: «Кто ты, чудес-ная?.. Откуда?». Ст. 1040. В каком краю родилась? Кто и где... — В автографе № 2: «В каком краю ты родилась и кто...»; Кульман. С. 1139: «В каком краю ты родилась? и кто...». Ст. 1056—1057. Есть чудотворный лик Пречистой Девы — IIК нему толпой прихо¬дят богомольцы... — В автографе № 2: «Есть древний лик Пречистой Девы — он // К нам привлекает толпы богомольцев...». Ст. 1066. И раз — всю ночь с усердною молитвой... — В автографе № 2: «И раз — всю ночь с молитвою усердной...». Ст. 1073—1074. Возьми мое святое знамя, меч //Мой опояшь и им неустрашимо... — Кульман. С. 1139: «Возьми сие святое знамя, меч // Сей опояшь и им неустрашимо...». Ст. 1083. Когда земной любви она не знает... — В автографе № 2 вслед за этим сти-хом находятся еще три, впервые опубликованные Н. К. Кульманом с незначитель-* ным разночтением во втором стихе (Кульман. С. 1139): Как ты, была я девой непорочной, И мной Господь Божественный родился (Кульман: «И мной Господь, Божественный, рожден»), И я сама божественною стала. Ст. 1098. И с словом сим Она с себя одежду... — В автографе № 2: «Сказав, Она сми¬ренную одежду...». Ремарка: (Все тронуты. Агнеса в слезах закрывает лицо руками.) — В автографе № 2 эта ремарка с разночтением: «Агнеса в счезах прижимает лицо к груди ко¬роля». Ст. 1103. К обители блаженства полетела... — Кульман. С. 1139: «К обителям бла-женства полетела...». Ст. 1107. Единый Бог подобное творит... — В автографе № 2 и публикации Куль-мана (Кульман. С. 1139) далее следует реплика Дюнуа: «Ее глазам, невинности пре-красной // Ее лица я верю, а не чуду...». Ст. 1116. Скорей назад Луара потечет... — Кульман. С. 1139: «Скорее вспять Луа¬ра потечет». Ремарка: (Все предстоящие рыцари, показывая мужество, гремят копьями и щита-ми.) — В автографе ремарка с разночтением: «Все предстоящие рыцари, с видом мужества, гремят копьями и щитами». Ст. 1120. За дивною мы бросимся вослед... — Кульман. С. 1139: «Мы бросимся за дивною вослед...». Ст. 1127. Так, я тебе свое вверяю войско... — Кульман. С. 1139: «Так, я тебе свое вручаю войско...». Ст. 1136. Чудесным сном мне этот меч указан... — Кульман. С. 1139: «Чудесным сном указан мне сей меч...». Ст. 1140. На древнем том кладбищу есть палата...— В автографе № 2: «А на клад-бище том стоит палата...». Ст. 1143. Меж ними скрыт мой меч обетованный... — В автографе № 2: «Меж ними скрыт обетованный меч...». Ст. 1153. В Ее руке такое было знамя... — В автографе № 2: «С таким Она мне знаменем являлась...». Ст. 1192. Теперь скажи: в чем ваше предложенье?.. — Автограф № 2; Кульман. С. 1139: «Теперь скажи: какой ваш договор?». Ст. 1208—1209. Святую Францию — но моему // Владыке, Карлу; он от Ьога из-бран... — В автографе № 2: «Святую Францию — но Карлу, моему // Владыке — он помазанник Господень». Ст. 1213. Но знай, когда с сей вестию до стана... — В автографе № 2: «Но прежде чем с сей вестию до стана...». Ст. 1215. С кровавою свободой Орлеана... — В автографе № 2: «И будет враг бежать от Орлеана». Ремарка: Место, окуужеииоеутесами. Ночь. Тальбот, Лионель, Герцог Бургундский, Фастольф, Шатильон, солдаты. — В автографе № 2: «Место, окруженное утесами. Ночь. Тальбот, Лионель, герцог Бургундский, рыцарь Фастольф, Шатильон с сол¬датами и знаменем». Ст. 1230. Честь Англии погибла пред тобой!.. — Кульман. С. 1140: «Честь Англии упала пред тобой!». Ст. 1234. При Пуатье, Креки и Азиикуре?.. —Три крупнейшие поражения, нане-сенные англичанами французам в Столетней войне. Битва при Кресп (У Жуков¬ского: Креки) была хронологически первой: она состоялась в 1346 г., английский король Эдуард III и его старший сын Эдуард по прозвищу «Черный принц» наго¬лову разбили французские войска, предводительствуемые королем Филиппом VI. Битва при Пуатье состоялась 9 сентября 1356 г. В ней погиб весь цвет французско¬го рыцарства: в числе убитых были герцог Бурбонский, коннетабль Франции, епи¬скоп Шалонский, а король Иоанн II Добрый (второй из династии Валуа) был взят в плен и доставлен в Лондон. Битва при Азенкуре (25 октября 1415 г.), в которой англичанами командовал король Генрих V, а французами — коннетабль граф Ар¬тур де Ришмон, герцог Бретонский, довершила разгром Северной Франции; кон¬нетабль был взят в плен. Ст. 1243. Не вы ли в лагерь к нам вломились с воплем... — В автографе № 2: «Не вы ли к нам вломились в лагерь с воплем...». Ст. 1244. «Пропали! ад за Францию воюет!» — Кульман. С. 1140: «Погибли! ад за Францию воюет!». Ст. 1249. Что робкие и храбрых увлекут... — В автографе № 2: «Что робкие н сме-лых увлекут...». Ст. 1250. Как?.. Я ль один виною пораженья?.. — В автографе № 2: «Как?.. Я ль один виновник пораженья...». Ст. 1293. Разил, не ждав союзников неверных... — В автографе № 2: «Разил, не ждав помощников неверных,..». Ст. 1322. Тому знаком и лжи язык бесстыдный... — Кульман. С. 1140: «Тежу зна-ком язык бесстыдной лжи...». Ст. 1336. Не обвиняй горячности минутной... — В автографе № 2: «Не обвиняй минутного забвенья». Ст. 1340. Пока раздор ещ>. не разгорелся... — В автографе № 2: «Пока раздор не стал неисцелимым...»; Кульман. С. 1140: «Пока не стал раздор неисцелимым...». Ремарка: {Дают друг другу руку.) — В автографе № 2 с разночтением: «Обни-маются». Ст. 1384. Вы честь свою готовы посрамить... — В автографе № 2: «Скорее честь свою вы посрамите...». Ст. 1388. Чем ближе к сердцу враг — и будь он сын... — Автограф № 2; Кульман. С. 1140: «Чем ближе враг — и будь он сын родной...». Ст. 1391. Дерзнул пронзить в (югоотступиой злобе... — В автографе № 2: «Дерзнул пронзить в своей безумной злобе...». Ст. 1397. Он па себя навлекгоненье вате?.. — В автографе № 2: «Он на себя навлек от вас гоненье...». Ст. 1432—1433. Чтоб истребить мечту, перед которой /I Все нате войско в страхе це¬пенеет... — В автографе № 2: «Чтоб истребить мечту, пред коей бодрость // Бездей-ствует и войско цепенеет...»; Кульман. С. 1140: «Чтоб истребить мечту, пред коей бодрость// Бездейственна, и войско цепенеет...». Ст. 1435. Осмелится ль отведать чародейка?.. — В автографе № 2: «Отважится ль ль изведать чародейка?..». Ст. 1440. Дай мне, Тальбот, с пей выйти в поединок... —Автограф № 2; Кульман. С. 1140: «Мне уступи сей легкий поединок». Ст. 1442. В виду всего их войска принесу... — Автограф № 2; Кульман. С. 1140: «Хочу унесть в виду всего их войска...». Ст. 1445. Ее ласкать рука'моя не станет..; — В автографе № 2: «Моя рука ласкать ее не станет...». Ст. 1450—1451. Нам мрак не изменил; теперь пора // С себя сложить покров безмолв¬ной ночи... — В автографе № 2: «Пора теперь покров безмолвной ночи // С себя сло¬жить; нам мрак не изменил». Ст. 1452. Пусть в ужасе погибельную близость... В автографе № 2: «Мы здесь! Пу-скай погибельную близость...». Ремарка: (гремя оружием) — В автографе № 2: «гремя оружием и восклицая». Ст. 1455. К оружию! Огня! зажечь шатры!.. — Автограф № 2; Кульман. С. 1140: «К ружью! К ружью! Огня! зажечь шатры!» Ст. 1469. Мной властвующий Дух?.. Лети, стрела... — В автографе № 2: «Меня стремящий Дух?.. Лети, стрела...»; Кульман. С. 1140: «Меня влекущий Дух? Лети, стрела...». Ст. 1487—1490. Бегут; врагу отпора нет; весь лагерь ~ Л все вокруг меня в чаду безум¬ства?.. — В автографе № 2: Бегут; и нет врагу отпора; Вдруг вырос враг, как будто из земли, И лагерь весь погибель охватила. Ужель один я память сохранил, А все вокруг меня в бреду безумства... В публикации Н. К. Кульмана ст. 1487—1489 в каноническом варианте, ст. 1490 в варианте автографа (Кульман. С. 1141). Ст. 1504. Куда бежать?.. Кругом враги, везде погибель!.. — Автограф № 2; Кульман. С. 1141: «Куда бежать?.. Кругом враги, повсюду смерть...». Ст. 1508. Губительный, она свирепствует... И нет... — Автограф № 2; Кульман. С. 1141: «Погибельный, она свирепствует... И нет...». Ст. 1510. Зачем переплывал я море?.. Бедный! бедный!.. — Автограф № 2: «Зачем переплывал я море?.. Бедный! бедный я!»; Кульман. С. 1141: «Зачем переплывал я море?.. Бедный я!». Ст. 1525—1526. Опутал ноги; я прикован к месту, силы I/Для бегства нет; я принуж¬ден — хоть вся душа... — В автографе № 2: «Опутал ноги; я прикован к месту, нет// Для бегства сил; я принужден — хоть вся душа...». 6-$о Ремарка: (Хоче7п идти к ней навстречу; Иоанна быстрыми тагами к нему подступа¬ет.) — В автографе № 2: «Хочет к ней приблизиться». Ремарка: (падает пред нею на колени) — В автографе № 2: «(у ног ее)». Ст. 1547. Когда бы трепетал под тяжкой лапой тигра... — В С 5 явная опечатка: «Когда ты трепетал под тяжкой лапой тигра...». Ст. 1548. Или детей младых у львицы истребил... — Кульман. С. 1141: «Или птен-цов младых у львицы истребил...». Ст. 1556. И, зримая вблизи, уже ты не страшна... — Автограф № 2; Кульман. С. 1141: «И, зримая вблизи, ты боле не страшна...». Ст. 1565—1568. Душевластительным, святым любви законом, *~ Прекрасная, как ты, в прекрасном цвете жизни... — В автографе № 2: Душевластительным, святым любви законом, Перед которым все смиряется, молю смягчиться; На родине младая ждет меня невеста, Прекрасная, как ты, во цвете милой жизни (...) В публикации Н. К. Кульмана ст. 1566: «Пред коим все смиряется, молю: смяг-чися!..» (Кульман. С. 1141). Ст. 1604. Которую безумно вы переступили... — В автографе № 2: «Зачем ее в безу-мье преступили?»; Кульман. С. 1141: «За кою вы в безумии переступили...». Ст. 1606. Умри, друг... и зачем так робко трепетать... — Кульман. С. 1141: «Умри, друг... и почто так робко трепетать...». Ст. 1627. Л ты, призвав на помощь весь твой страшный ад... — Кульман. С 1141: «Аты, призвав к себе на помощь весь твой ад...». Ст. 1637. Но только повелит мой долг — готова сила... — Кульман. С. 1142: «Нотолько повелит нужда — готова сила...». Ст. 1640. Ты здесь, отступница?.. Твой чт ударил... — В автографе № 2: «Ты здесь, отступница?.. Настал твой час...»; Кульман. С. 1142: «Ты здесь, отступница?.. Твой час настал...». Ст. 1647. Бургундский герб ты носишь па щите... — В автографе № 2: «Ты на щите бургундский носишь герб...». Ст. 1652. На плахе умереть — не с честью пасть... — Кульман. С. 1142: «На плахе умереть — не славно пасть...». Ст. 1663. Ни вас, рабов презренных чародейства... — Кульман. С. 1142: «Ни вас, ра¬бов постыдных чародейства...». Ст. 1664. Стыдшя, Дюнуа; красней, Ла Тир... — В автографе № 2: «Стыдися, Дю-нуа; стыдись, Ла Гир...». Ст. 1669. Отчаялся, кто ад зовет на помощь... — В автографе № 2: «Отчаялся, кто аду покорился...». Ст. 1676. Зачем ты мой удерживаешь меч?.. — В автографе № 2: «Почто ты мой остановила меч?». Ст. 1680. Ни слова, Дюнуа...Ла Гир, умолкни... — Автограф № 2; Кульман. С. 1142: «Ни слова, Дюнуа... Ла Гир, ни с места...». Ст. 1693. Мы зрим черты любимого Монарха... — В автографе № 2: «Мы зрим родство с любимым королем...». Ст. 1705. Влечет к твоим стопам, и не пощады... — В автографе № 2: «Влечет к твоим ногам, и не пощады...». Ст. 1718. Господь за пас! все Ангелы Его... — В автографе № 2: «За нас Господь! все ангелы его...». Ст. 1726. И адский дух, вселившийся в нее... — В автографе № 2: «И хитрый бес, вселившийся в нее...»; Кульман. С. 1142: «И хитрый дух, вселившийся в нее...». Ст. 1731. Союзник мой... но разве миротворство... — В автографе № 2: «Сообщник мой... но разве миротворство». Ст. 1735. Святой борьбы за родину? Давно ли... — Кульман. С. 1142: «Святей борь-бы за родину? Давно ли...». Ст. 1738. Когда же то, что я сказала, свято... — Автограф № 2; Кульман. С. 1142: «Когда же то, что я рекла, есть благо...». Ст. 1739. Кто мог внушить его мне, кроме неба?.. — Кульман. С. 1142: «Кто мог его внушить мне, кроме неба?». Ст. 1745. Теперь тебя должна я убедить... — В автографе № 2: «Теперь тебя мне должно убедить...». Ст. 1764. Ужель теперь любовь нас разлучит... — В автографе № 2: «Ужель теперь любовь разрознит нас...». Ст. 1776. Любви моя упорная душа... — В автографе № 2: «Моя душа упорная любви...». Ст. 1812.Желаем пасть Филипп, Бургундский герцог... — В автографе № 2: «Желает пасть Филипп, мой повелитель...». Ст. 1820. Готов склонить свои колена Герцог... — В автографе № 2: «Он прекло-нить готов свои колена...». Ст. 1&27.Аигиъ ясные дни в будугцем я вижу... — В автографе № 2: «Лишь ясны дни я в будущем предвижу...». Ст. 1830. Всем! всем! они опять мое семейство!.. — В автографе № 2: «Всем! всем! я всех в мою семью приял!». Ст. 1831—1832. Не исключать и Королевы, если II На мир с тобой она согласна бу-дет... — В автографе № 2: «Не исключать и самой королевы, // Когда на мир с то¬бой она склонится...». Ст. 1858. Нет сил для этой радостной минуты... — В автографе № 2: «Нет сил для сей минуты долгожданной...». Ст. 1872. Агнеса, укрепись; восторг твой сильный... — В автографе № 2: «Агнеса, укрепись; твое веселье...». Ст. 1875—1878. Ты пас предупредил; тебе навстречу ~ Несли меня... — Сцена при-мирения Карла VII и герцога Бургундского — анахронизм Шиллера: это прими¬рение состоялось в Аррасе, в 1435 г., то есть на 5—6 лет позже событий, легших в основу сюжета трагедии. Ст. 1894. Вы здесь, отец; вы вечно там, где честь... — В автографе № 2: «Вы здесь, отец; вы вечно там, где должность...». Ст. 1926. Ее слезам кто б мог не покориться?.. — В автографе № 2: «Кто б мог ее слезам не покориться...». Ст. 1931—1932. В союзе вы — и Франция, как Феникс, II Подымется из пепла сво-его... — В автографе № 2 далее следовал стих: «Прекрасный мир в грядущем пе¬ред нею...». Феникс — мифическая птица, каждые 500 лет прилетающая из Индии в Египет, где она сгорает на костре из благовоний, возрождается из пепла и вновь улетает в Индию. Ст. 1945—1947. Его могущества не испытуйте; раз ~ Как сокол, с вышины па крик знакомый... — В автографе № 2: Страшитесь с ним спознаться. Раз с войною Исторгнувшись, оно уже как сокол Из вышины на крик ему знакомый... Ст. 1954. Почто в торжественно-счастливый миг... — В автографе № 2: «Почто в сей миг торжественно-счастливый...». Ст. 1960. Скрывается от взоров любопытных... — В автографе № 2: «Себя таит от взоров любопытных...». Ст 1971—1972. Доселе нам в пожарном блеске брани // Являлся ты кометой бедошн-ной... — В автографе № 2: «До сей поры в своем ложарном блеске // Ты зрелся нам коме той бед оносной...». Ст. 1978. Кто он? Каким тяжелым преступленьем... — В автографе № 2: «Но кто он? И какой виною тяжкой...». Ст. 2006. О тень отца, что руку я свою... — В автографе № 2: «Святая тень отца, что руку я...». Ст. 2011. Не бьется сердце; там все вечно, все... — В С 5 с опечаткой: «Не бьется сердца...». Ст. 2037—2039. И в низкой хижине, откуда ныне ~ Для правнуков виновных истре¬блены... — В этих стихах заключен самый очевидный политический намек траге¬дии Шиллера: так называемое «пророчество Иоанны» о Великой Французской ре¬волюции 1789—1793 гг., в ходе которой была свергнута королевская власть и каз-нен Людовик XVI. Ст. 2043. Продлится ли величие его?.. — В автографе № 2: «Величие назначено ему?». Ст. 2048. И сильная рука из высоты... — В автографе № 2: «Но сильная рука из высоты...». Ст. 2051—2057. Он девою для славы сохранится ~ Еще за мглой морей иепереплы-тых... — Имеется в виду брак внучки герцога Филиппа Доброго, дочери Карла Смелого, Марии Бургундской (1457—1482), с императором Максимилианом I Гер-манским (1459—1519), заключенный в 1477 г. Один из ее сыновей, Филипп Краси-вый, был отцом двух сильнейших европейских монархов: Карла (1500—1558), ко¬роля Испанского (царствовал под именем Карла I с 1516 по 1556 г.) и императора Священной Римской империи (под именем Карла V, в 1519—1558 гг.), и Фердинан¬да I (1503—1564), императора Священной Римской империи, родоначальника Габ-сбургского дома, наследовавшего своему старшему брату (правил с 1558 но 1564 г.). Ст. 2060—2061. Продлится ль он, чтобы и внукам нашим, // Как нам, благотво-рить?.. — В автографе № 2: «Продлится ль он, чтобы и поздних внуков, // Как нас, соединить?» Ст. 2076. Но что ж тебе самой назначил Бог?.. — В автографе № 2: «Но что ж тебе назначено самой?». Ст. 2089. И самый прах отцов твоих прославлен... — В автографе № 2: «И прах тво¬их отцов облагорожен...». Ст. 2105. Возможно все; ты в этом гордом сердце... — В автографе № 2: «Нет невоз¬можного: в сем гордом сердце...». Ст. 2107.Любовь произвела... — В автографе № 2: «Любовь ты родила...». Ст. 2111. И почестей блестпицш ничтожность... — В автографе № 2: «И суетность блистательных чесгей...». Ст. 2118. Меня лишишь друзей моих вернейших?.. — В автографе № 2: «Моих дру-зей вернейших раздружишь?». Ст. 2131. Нет, Государг*, мои пылают иц'.ки... — В автографе № 2: «Нет, государь, мои ланиты рдеют...». Ст. 2136. Великую мне делаете честь... — В автографе № 2: «Даруете великую мне честь...». Ст. 2172. Теперь тебе лишь голос Духа внятен... — В автографе № 2: «Теперь тебе лишь голос Божий внятен...». Ст. 2175—2176. Утихнет брань; победа приведет II К нам цсный мир; в сердца вольет¬ся радость... — В автографе № 2: «Утихнет меч; победа приведет// Веселый мир; в сердца вольется радость...». Ст. 2184. И одному тогда ты будешь счастьем... — В автографе № 2: «Единому тогда ты будешь счастьем...». Ст. 2197. Отдам любви, от Бога запрещенной... — В автографе № 2: «Предам люб-ви, от Бога запрещенной.,.». Ст. 2205—2206. Спокойствие меня теснит и мучит; II Стремительно зовет моя судь¬ба... — В автографе № 2: «Меня теснит и мучит сей покой; // Стремительно судьба моя влечет...», Ст. 2209. Что сделалось? Близ Марны неприятель... — В автографе № 2: «За Мар-ной неприятель,..». Марна — река на севере Франции, правый приток Сены, впа¬дает в нее чуть выше Парижа. В департаменте Марны находится город Реймс (см. историческую справку и коммент. к ст. 374). Ст. 2224. Не плачу я; моя душа спокойна... — В автографе № 2: «Не плачу я; мое спокойно сердце». Ст. 2227—2229. Спасенья их, чтоб после нам погибнуть? — Ив Реймсе нам назначе¬но свиданье... — В автографе № 2: Защиты их, чтоб посе нам погибнуть? Ты победишь; я верую душою, И в Реймсе мы увидимся с тобою. Ст. 2278. Когда о(пишусь цел... теперь иду... — В автографе № 2: «Когда от ней остануся... иду...». Ст. 2283—2284. Минута кончит все; отдам, земле IIИ солнцу все, что здесь во мне сливалось... — В автографе № 2: «Минута кончит все; возьмут земля // И солнце все, что здесь во мне сливалось...». Смерть Тальбота под стенами осажденного Орлеа¬на — анахронизм Шиллера. См. коммент. к списку действующих лиц. Ст. 2299. Не приближайтесь, прочь! почтенье к смерти... — В автографе № 2: «Прочь! Далее! почтенье к смерти...». Ст. 2301. Что вижу я? Тальбот лежит в крови... — В автографе № 2: «Что вижу я? Тальбот окровавленный». Ст. 2302—2303. Не подходи, предатель ненавистный! II Твой вид смутит последний взор героя... — В автографе № 2: «Не подходи; изменника лицо // Должно ль смутить последний взор героя?». Ст. 2308. Теперь приветствую вас Королем... — В автографе № 2: «Теперь скажу вам смело: вы король». Ст. 2321. Я пленник ваш... — В автографе № 2: «Вот вам мой меч». Ст. 2353—2355. Скажись, кто ты? Открой забрало. Если б ~ Тогда бы я сказала: ты Тальбот... — В автографе № 2: Скажись, кто ты? Открой свое забрало. Когда б Тальбот в сраженье предо мною Не нал, тогда сказала б: ты Тальбот. Ст. 2369—2371. Могучая, ты все ниспровергаешь; ~ От боя; мне поверь, пока не позд¬но... — В автографе № 2: Могучая, ты все превозмогаешь; Покорен бой тебе — но берегись И в новый бой отселе не дерзай; Моим словам поверь, пока не поздно. Ст. 2380. В ту церковь; мне поверь и возвратись... — В автографе № 2: «В сей храм, поверь мне, возвратись!». Ст. 2388. Чтобы, смутить во мне святую веру... — В автографе № 2: «Смутить в моей душе святую веру...». Ст. 2390. Кто страшен? Нет, иду; зовет победа... — В автографе № 2: «Кто стра-шен? Нет, победа ждет, аду...». Ст. 2405. Что медлишь? Что удар твой задержало?.. — В автографе № 2: «Но что же твой удар остановило?». Ст. 2413. Не медли, поражай того, кто сам... — В автографе № 2: «Что медлишь ты? Рази того, кто сам...». Ст. 2457. Но что она?.. Шатается, бледнеет... — В автографе № 2: «Но что же с ней?.. Шатается, бледнеет...». Ст. 2490. Любить врага моей отчизны?.. — В публикации ПЗ: «Любить врага сво¬ей отчизны...». Ст. 2519—2520. Увы! почто дерзнула я приметить //Его лица младую красоту?.. — В автографе № 2: «Увы! почто очам дала я волю // Узреть его младую красот у?». Ст. 2525. // от тебя щит Кожин отклонился... — В автографе № 2: «И зрела ты — щит Божий отклонился...». Ст. 2533. И венец мне обещала Ты... — В автографе № 2: «Мне венец свой обеща¬ла ты...». Ст. 2555—2558. Бурный путь мне указала Ты, ~ Я ль сама то избрала?.. — В авто-графе № 2 и в публикации ПЗ: В бурну жизнь меня умчала ты, В дом Владыки привела! Но... лишь гибель указала ты!.. Я ль сей жребий избрала? Ст. 2566—2567. Сюда введен; готов обряд венчанья; // Стоит Король в торжествен-ной одежде... — В автографе № 2: Сюда введен; здесь будет он увенчан, Свершится то, чего не мнила видеть Я и вовек! Готов обряд венчанья... Ст. 2571. Повсюду клик и звон колоколов... — В автографе № 2: «Повсюду клик, зву¬чат колокола...». Ст. 2587. Мне, мне себя обезоружить? Нет... — В автографе № 2: «Теперь себя обезоружить? Нет...». Ст. 2603. Чего ж тебе недостает для счастья?.. — В автографе № 2: «Чего ж тебе для счастья не достало?». Ст. 2605—2608. С победою, торжественно в свой Реймс ~ Во всех устах твоя хвала; ты гений... — В автографе № 2: С победою, в венчательный свой Реймс Вступил король, и честь твоя добыча, Тебя народ боготворит неложно, Из уст в уст а хвала твоя летает. Ст. 2614. И ныне кто ж взглянуть дерзнет на свет... — В автографе № 2: «И кто дерзнет смотреть в сей день свободно...». Ст. 2617—2618. Не смеющей и мыслит постигнуть II Величия души твоей прекрас-ной... — В автографе № 2: «Не смеющей и в мыслях притязать // На высоту души твоей подняться...». Ст. 2623. Мне радости причина; нет, один... — В автографе № 2: «Днесь радуют меня; один, один...ж Ст. 2628. И он, для всех единственный — он мой... — В автографе № 2: «Единый всем, и сей единый — мой». Ст. 2668. Кому ж, Иоанна? Чья рука посмеет... — В автографе № 4: «Кому ж, Ио-анна? Чья рука дерзнет...». Ст. 2684. Обманчивым испугана; тот образ... В автографе № 4: «Обманчивым ослеплена; Сей образ...». Ст. 2692. Что слышу я! какой язык ужасный!.. — В автографе № 4: «Что слышу я! какие страшны речи...». Ст. 2694. Я вижу то, чего давно боялся... — В автографе № 4: «Я вижу то, чего дав-но страшился...». Ст. 2699—2700. Иль ужас тот, который разливала II Ты знаменем своим, оборотил-ся... — В автографе № 4: «Иль ужас тот, который исходил // Из знамени сего, обо-ротился...». Ремарка: (Принуждают ее взять знамя; она берет его с видимым отвращением и ухо¬дит; все прочие за нею.) — В автографе № 4 с разночтением: «Принуждают ее взять знамя; она берет его с видимым отвращением и уходит; все прочие за нею следуют ». Ст. 2710. Остановиться? Там, на плоищди... — В автографе № 4: «Остановиться? Там ли, на площадке...». Ст. 2730. Тот не Француз, кто в этот славный день... — В автографе № 4: «Тот не француз, который в этот день...». Ремарка: Впереди идут музыканты; за ними дети в белых платьях, с венками в руках ~ марш умолкает... — В автографе № 4: «с ветками в руках». Ст. 2752. И в почести; по кто б мог то подумать... — В автографе № 4: «И в поче-сти; но кто 6 мог это вздумать...». Ст. 2755. Что в Реймсе оп и мы пред Иоанной... — В С 5 явная опечатка, нарушаю-щая стихотворный ритм: «Что в Реймсе он и мы перед Иоанной...». Ст. 2760. Ах!мне она жалка, мне тяжко видеть... — В автографе № 4: «Ах! мне она жалка, мне страшно видеть.,.». Ст. 2763. Нам в церковь? Там увидим весь обряд... — В автографе № 4: «Нам в цер-ковь, чтоб увидеть весь обряд...». Ст. 2789—2791. Но час настал ее спасти, я им II Воспользуюсь. Куда? Чего ты хо-чешь?.. — В автографе № 4: «Но час настах спасти мое дитя. // Я им воспользуюсь. Куда ты? Стой!». Ст. 2803. Что для меня навек она пропала... — В автографе № 4: «Что для меня навек она погибла...». Ст. 2830. О чудесах твоих дошла и к нам... — Во всех прижизненных публикациях явная опечатка: «О чудесах твоих сошла и к нам». В автографах № 3 и 4: «О чудесах твоих дошла и к нам». Стих выправлен по автографам. Ст. 2878. Опомнись, погляди вокруг себя... — В автографе № 4: «Опомнись, погля-ди кругом себя...». Ремарка: Король выходит из церкви в короне и порфире, Агнеса, Архиепископ, Герцог Бургундский, Дюнуа, Ла Гир, Дю Шатель, рыцари, придворные, народ... — В автографе № 4 ремарка, открывающая явл. X, с разночтением: «Король выходит из церкви во всем облачении...». Ст. 2956. Губящему детей своих, поверит?.. — В автографе № 4: «Губящему дитя свое, поверит?». Ст. 2959—2960. Не усомнимся; пас единым словом II Из уст твоих ты можешь убе-дить... — В автографе № 4: «Не усомнились; нас единым словом // Из уст своих ты можешь убедить...». Ст. 2973. Почто дрожит народ? Чего (тратится... — В автографе № 4: «Чего дро¬жит народ? Чего страшатся...». Ст. 2987. Ты слышала гремящий Божий голос?.. — В С 5 с опечаткой: «Ты слыша¬ла гремячий Божий голос?» Ремарка: (Он уходит; Дюнуа несколько времени молчит, потом бросает взгляд па Иоанну и медленно удаляется; Иоанна остается одна; наконец является Раймонд; он останавливается в отдалении, смотрит на нее в горестном молчании; потом подходит к ней и берет ее за руку.)... — В автографе № 4 ремарка с разночтением: «Он ухо¬дит; Дюнуа через несколько времени приходит в себя, бросает взгляд на Иоанну и удаляется; Иоанна остается одна; наконец является Раймонд; он останавлива¬ется в отдалении, смотрит на нее в горестном молчании; наконец подходит к ней и берет ее за руку». Ремарка: Густой, дикий лес; вдали хижина угольщика; темно; ужасная гроза; слыш-ны выстрелы... — В автографе № 4: «Густой, дикий лес; вдали хижины угольщиков; темно; ужасная гроза; слышны выстрелы». Ст. 3070. 7 м принесла?.. Ведь это чародейка... — В автографе № 4: «Ты принесла?.. Ведь это дева! ведьма!». Ст. 3091. Целебные от вредных отличать... — В автографе № 4: «Целебные от вредных различать...». Ст. 3126. То не обман; то было испытанье... — В автографе № 4: «То не обман; то было назначенье...». Ремарка: (Увидя Иоанну, невольно содрогается.) — В автографе № 4: «Видит Иоан¬ну и невольно вздрагивает». Ст. 3225. Нам новых бед? Что подняло врага?.. — В автографе № 4: «Сих новых бед? Что подняло врага?». Ст. 3235. Но кто ж из нас мог веру сохранить... — В автографе № 4: «Но кто бы мог не пошатнуться в вере...». Ст. 3238—3239. Мы были все поражены; кто мог // При ужасе таком не обезу-меть?.. — В автографе № 4: Мы были все поражены; удар Был слишком силен! Кто умом свободным Мог рассуждать при ужасе таком?.. Ст. 3254. Рассеять мрак ужасной этой тайны... — В автографе № 4: «Рассеять мрак ужасной тайны сей...». Ст. 3264. Известие принес. Скорей ввести... — В автографе № 4: «Известие принес. Скорей введи...». Ст. 3295. В залоге честь; обругана корона... — В автографе № 4: «В залоге честь; украдена корона...». Ст. 3297. В руках врага палладиум святой... — Палладиум в Древней Греции — изображение вооруженной копьем и щитом богини Афины Паллады, покрови-тельницы города, гарантирующей его обороноспособность. В Афинах Палладиум находился в Акрополе; особенной известностью пользовался Палладиум Трон, по одной версии похищенный из города Одиссем и Диомедом, в результате чего Троя пала, а по другой — вывезенный Энеем в Италию и хранившийся в храме Весты. В данном случае палладиуму уподоблена героиня, а стих имеет в виду плен Иоан¬ны — в нарицательном смысле она являлась символом и залогом победы францу¬зов над англичанами. Ст. 3309. Они сюда вломились? Мы погибнем... — В автографе № 4: «Они сюда во¬рвались? Мы погибнем...». Ст. 3324. Сразиться... Мне казалось прежде... — В автографе № 4: «Пойти на бой... Казалось прежде мне...». Ст. 3327. А ныне я единственный твой друг... — В автографе № 4: «А нынче я единственный твой друг...». Ст. 3358. Ударил час; увидим, чья победа!.. — В автографе № 4: «Ударил час; уви-дим, чья возьмет!». Ст. 3363—3366. Я презираю их; во всех сраженьях ~ Одна была достойна уваже-нья... — В автографе № 4: Я презираю их! Они бежали От нас во всех сражениях, покуда Сия рука за них не поднялась. Одна из них была достойна чести! Ст. 3396. Победа Франции! Британцам гибель!.. — В автографе № 4: «Погибель Ан¬глии! Победа франкам!». Ст. 3452—3453. 7 w дивный Бог, с Тобой слепец Самсон II И в слабости могущество низринул... — В автографе № 4: «Ты дивный Ног, ты дал слепцу Самсону // Могуще¬ство бессилием сразить...». Самсон — судья народа израильского, благословленный Богом и отличавшийся нечеловеческой силой. Все свои подвиги (растерзание льва и многочисленные победы на филистимлянами, под властью которых находился Израиль во время жизни Самсона) он совершил, вдохновленный духом Господ¬ним. Здесь имеется в виду последний подвиг Самсона, с которым отождествлен по¬следний подвиг Иоанны: полюбив женщину по имени Далила, Самсон открыл ей секрет своей силы, которая заключалась в его длинных волосах, не стриженных от рождения, как знак посвященности Богу. Далила остригла Самсона, когда он спал, и выдала его филистимлянам, которые ослепили обессилевшего героя и держали его в темнице. Во время великой жертвы филистимлян богу Дагону они привели Самсона в храм на жертвенный пир и заставили его забавлять пирующих. Слепой Самсон, волосы которого успели отрасти за время заключения, воззвал к Богу, дух Божий снизошел на него, и Самсон обрушил столбы храма, на которых держалась его кровля: вместе с ним погибли все пирующие н все веселящиеся на кровле. При этом он умертвил столько врагов, сколько не умерщвлял за всю свою жизнь (Суд.; XIII—XVI). Так же, как и библейского героя, Иоанну погубила измена; подобно ему, погибая сама, Иоанна уносит с собой огромное множество вражеских жизней (см. также коммент. к ст. 198—202). Ст. 3466. Бежит и падает — Французы стали... — В автографе № 4: «Бежит и валится — французы стали...». Ст. 3477. Обороняйтесь! стойте!.. — В автографе № 4: «Обороняйтесь, т русы!». Ст. 3489—3490. Она лежит, и райский мир сияет II В чертах ее лица; уже дыха-нье... — В автографе № 4: «Она лежит, и райский мир играет// Кругом ее лица; уже дыханье...». Ст. 3509. Так! все теперь опять я узнаю... — В автографе № 4: «Так! все теперь я распознала ясно!». Ст. 3512. Без знамени явиться не могу... — В автографе № 4: «Без знамени явить¬ся мне нельзя...». Ст. 3517. Подайте знамя... вот оно; возьми... — В автографе № 4: «Подайте зна¬мя ей...». Ремарка: (Она берет его, подымается и стоит, никем не будучи поддерживаема: небо сияет ярким блеском.) — В автографе № 4: «(...) небо сияет ярким розовым блеском». Ст. 3523. О, что со мною?.. Мой тяжелый панцирь... — В автографе № 4: «О, что со мной?.. Тяжелый панцирь мой...». Ст. 3527. Минута скорбь, блаженство бесконечно... — В автографе № 4: «Минут на скорбь, блаженство бесконечно». Ремарка: (Знамя выпадает из рук ее ~ пиис, что она совершенно ими закрыта.) — В автографе № 4: «Знамя выпадает из рук ее, и она, мертвая, опускается на него — все стоят в горестном молчании. Король подаег знак, и тихо опускают па нее все знамена, так, что она совершенно ими закрыта». Валерия, или Слепая Комедия. В трех действиях. Перевод с французского («Вы здесь, Генрих! каким случаем...») (С. 374) Автограф: РНБ. Оп. 1. № 31. Л. 1—9 — беловой, неполный (1—2 действия), с заглавием: «Валерия» и подзаголовком: «Комедия в трех действиях». Копия: ОРиРК ГГБ. I. XX. 2. 105 (№ 14811) — писарская, с правкой Жуков¬ского, с заглавием: «Валерия, или Слепая», с подзаголовком: «Комедия. В трех дей¬ствиях. Перевод с французского» и цензурным разрешением: «Позволяется. № 200. 29 ноября 1823 г. Секретарь В. Соц». При жизни Жуковского не печаталась. Впервые: Бумаги Жуковского. С. 96 (список действующих лиц и первые 4 ре-плики). Впервые полностью: ПСС. Т. 11. С. 112—128. Печатается по тексту первой полной публикации, со сверкой по копии. Датируется: октябрь (не ранее 3-го) — 10-е числа ноября 1823 г. Перевод комедии Э. Скриба и Мельвиля (А.-0.-Ж. Дюверье) «Valerie, ou 1'Aveugle» («Валерия, пли Слепая», 1822). Беловой автограф содержит незначительную правку; в копии имеются отдель¬ные разночтения с автографом, все исправления в копии внесены рукою Жуков¬ского и учтены в данной публикации; разночтения автографа приводятся в приме¬чаниях. На обороте первого листа копии, в списке действующих лиц, сохранились приписки с фамилиями актеров, занятых в спектакле: Каролина Блумфильд, молодая вдова г. Валберхова Валерия, ее родственница г. Колосова м.(еньшая) Граф Эрнест Розенталь г. Брянский Установить время, раньше которого Жуковский не мог предпринять этот пере¬вод, позволяет существование петербургского издания ее оригинального француз¬ского текста, имеющего цензурное разрешение от 3 октября 1823 г.: несмотря на то что в составе библиотеки Жуковского это издание не сохранилось, скорее все¬го, поэт воспользовался именно им: Valerie, comedie en trois actes et en prose, par MM. Scribe et Melesville, representee pour la premiere fois par les comediens ordinaires du Roi, snr le theatre francais, le 21 decembre 1822. Conforme a la seconde edition imprimee chez Fain a Paris. Reimprimee a St.-Petersbourg chez A. Pluchart. 1823. (Ва¬лерия, прозаическая комедия в трех актах, гг. Скриба и Мельвиля, представлен¬ная впервые актерами придворного театра комедии на французском театре 21 де¬кабря 1822. Перепечатана со второго парижского издания в С.-Петербурге, в ти¬пографии А. Плюшара. 1823). Конец работы Жуковского над переводом комедии Генрих Мильнер Герман, старый слуга Каролинин г. Каратыгин г. Сосницкий г. Хотяинцов Скриба приблизительно определяется по дате цензурного разрешения: «29 ноя¬бря 1823 г.», проставленной в единственном экземпляре полного текста перево¬да — в его копии, которая, по всей вероятности, послужила рабочим постановоч¬ным экземпляром. О чрезвычайной сжатости времени, в течение которого Жу¬ковский осуществил перевод, и о краткости срока его прохождения через цензур¬ный комитет свидетельствует упоминание об этой работе в записках Жуковского к Н. И. Гнедичу (не датированных самим Жуковским, но, бесспорно, относящих¬ся к концу октября 1823 г.): «Через неделю Примусь и в неделю кончу — итак (если ничего неожиданного не случится), через две недели все получишь» (РНБ. Оп. 2. № 95. Л. 19); «С завтрашнего дня примусь за нее. Надеюсь, что поспеет в неделю. Половину вчерне пришлю прежде. Могут начать разучивать, ибо надеюсь, что цен¬зуре здесь похлебать нечего» (РНБ. Оп. 2. № 95. Л. 20 об.). Скриб Огюстен-Эжен (1791—1861) — французский драматург, прославивший¬ся в жанре легкой комедии и водевиля, автор более 350 пьес. Период самой гром¬кой славы Скриба приходится на 1820—1850 гг. Своим успехом Скриб был обязан достоверности бытописания, мастерству ведения интриги, легкости и ост роте дна-лога. Довольно часто Скриб писал свои комедии в соавторстве; одним из таких со-авторов Скриба был Анн-Оноре-Жозеф Дюверье (1787—1865), писавший под псев-донимом «Melesville» («Мельвиль»). Комедия «Валерия» принадлежит к числу наи-более известных и пользовавшихся наибольшим успехом соавторских работ двух драматургов. Наряду с архивным беловиком первых двух актов, письма Н. И. Гнедичу — это единственный источник, позволяющий атрибутировать перевод Жуковскому, поскольку сам поэт предпринял эту работу не по собственному выбору и жела¬нию и предпочел бы скрыть свое авторство: письма к Н. И. Гнедичу, в которых перевод упомянут, позволяют реконструировать его творческую историю, кото¬рую, пожалуй, уместнее назвать не творческой, а прагматической, поскольку коме¬дию Скриба-Мельвиля «Валерия, или Слепая» Жуковский перевел не потому, что она интересовала его сама по себе, но по просьбе санкт-петербургского генерал-губернатора графа М. А. Милорадовнча для бенефиса акт рисы А. М. Колосовой, ср.: «(...) скажи Колосовой, что пьеса ее у меня. Я обещал Милорадовичу найти пе¬реводчика, но до сих нор не было возможности. Уверь ее, что перевод будет, но только желал бы я знать, к которому времени решительно желает она иметь его: спроси и уведомь. Если никто не возьмется переводить, то переведу сам, ибо же¬лаю, чтоб эта пьеса была сыграна хорошо, а если она будет переведена дурно, то ее и играть нельзя. Обнадежь Колосову. Только это, т. е. мое намерение перево¬дить, должно остаться между нами: не хочу выезжать на сцену в пустом переводе посредственной комедии. (...) Ты же будешь хранителем тайны — к тебе приш¬лю перевод; велишь переписать, а оригинал мне возвратишь» (РНБ. Оп. 2. № 95. Л. 18—19). Из следующих писем становится ясно, что Гнедич просьбу Жуковского не вы-полнил и разгласил секрет поэта: «Прочитав твое письмо, я уверился, что ты имен¬но не умеешь читать по-русски. В моем письме я именно просил тебя, чтобы мое намерение переводить "Валерию" осталось между нами, а ты, по щучьему веленью, да не по моему прошенью, обратившись в какую-то колокольню, вдруг разбубенил об нем и даже прозвучал в услышание Медеи. (...) Вот история этого перевода. Мн-лорадович просил найти хорошего переводчика для Колосовой — я бы и нашел кого-нибудь. Но в это самое время, когда меня просил Милорадович о комедии, я просил его об избавлении одного бедняка от ссылки, н чтобы дать весу моей прось¬бе, обещал ему угодить переводом. (...) Я же и теперь ожидаю от него другой услу¬ги, не мне личной, но весьма для другого важной. Итак переведу пьесу. (...) Тебя же прошу продолжать быть колокольнею и разбубенить противное тому, что ты уже соблаговолил разбубенить: именно, что перевожу не я, а другой. Скажи только Колосовой тайну, но за тайну. Имени на афишке не будет. Одним словом, не хочу выезжать в публику на Валерии» (РНБ. Оп. 2. № 95. Л. 20—21 об.). Нежелание Жуковского предавать огласке свое авторство и досада по пово¬ду того, что слухи о его новой работе для театра дошли до слуха Е. С. Семено¬вой («Медеи»), более чем понятны не только в связи с заурядностью пьесы Скри¬ба и Мельвиля: чуть больше года назад рухнули надежды поэта увидеть на сце¬не Петербургского театра свой перевод «Орлеанской девы», главная роль в кото¬ром была предназначена им Е. С. Семеновой. Жуковский мыслил постановку «Ор¬леанской девы» своим театральным дебютом, дебют этот не состоялся, и в таком контексте перспектива поставить свое имя на афише спектакля но совершенно за¬урядной однодневной пьесе, переведенной им для бенефиса протеже Милорадо-вича Колосовой, для поэта была, безусловно, неприемлемой. Впрочем, к работе этой он отнесся вполне профессионально: «Посылаю последний акт: отдай его Ва¬лерии, сказав ей мое почтение. Повторяю просьбу, приехать мне прочитать белый список. Будут верно ошибки и иное могу поправить. Уведомь, когда будет дана эта пьеса?» (РНБ. Оп. 2. № 95. Л. 22). Сохранившиеся рукописи перевода «Валерии» (беловой автограф двух первых актов и писарская копня с правкой Жуковского) совершенно соответствуют сведениям об истории перевода, которые дают письма Жуковского к Гнедичу. Перевод практически точный, никаких принципиальных смысловых и образ¬ных отклонений от оригинала не содержит, поскольку пьеса Скриба-Мельвпля не интересовала поэта сама по себе. Единственное, что Жуковский изменил — это антропонимы: в оригинале слуга носит имя Амбруаз (в переводе — Герман), ти¬тул и фамилия Эрнеста — граф Гальцбург [Halzbourg] (в переводе — граф Розен¬таль): имя персонажа, названного Жуковским «Генрих Мильнер» в оригинале име¬ет французскую огласовку «Анри Мильнер». Таким образом, Жуковский устранил все признаки французского генезиса пьесы, герои которой являются немцами, а действие происходит в Германии. Премьера комедии состоялась в Петербурге 17 декабря 1823 г. (повторена 15 января, 9 и 23 сентября 1824 г., 5 и 18 ноября 1825 г.; примерно через год спектакль пошел и в Москве: первое представление зафнксирвано в репертуар¬ных сводках под датой 17 ноября 1824 г., следующие спектакли — 27 ноября и 3 декабря этого же года (ИРДТ. Т. 2. С. 458). Пьеса «Валерия, пли Слепая» ста¬ла репертуарной — с некоторыми перерывами она шла в Петербурге и Москве вплоть до 1840 г. (всего более 40 спектаклей: ИРДТ. Т. 2. С. 458; Т. 3. С. 226) О ее популярности свидетельствует и то, что в 1835 г. был выполнен новый перевод: Валерия, или Слепая. Комедия в 3-х действиях. Переведена с французского из соч. Г. Скриба. Действит. Студ. Андреем Павловым. М.: В типографии Лазаре¬вых Института Восточных языков, 1835. В этом новом переводе несколько видо¬изменен финал: Граф Это утро, Валерия; вы видели блистательное его существование! Валерия 'Гак, в первый раз моего рождения — (он берет ее за /уку и ведет постепенно в комнату; Ганри и Каролина, ставши па колена, благодарят Провидение за открытие Валерии ярения — напоследок Каролина подает Га при jtyKy). Каролина Сия счастливая минута принадлежит тебе. Ганри Боже! Ты наградил меня другом за постоянную любовь двух милых существ!.. 1 Комната с окнами и большою дверью в сад и с двумя боковыми дверьми... — В авто¬графе: «Комната с окнами и большою дверью в сад и с двумя боковыми дверями». 2 Что же вам помеишло сказать мне о своем важном деле!.. — В автографе: «(...) и вам бы нетрудно было сказать мне о своем важном деле!». л Я не мог... — В автографе: «Не трудно, правда! Но я не мог». 4 ... да сверх того ему же досталось и все имение моего упрямца Советника... — В ав¬тографе: «(...) да сверх того ему же досталось и наследство моего упрямца Советни¬ка (...>». 5 ... в своей духовной требует непременно, чтобы его наследник па мне женился для прекращения нашего спора... — В автографе: «(...) в своей духовной требует непремен¬но, чтобы он на мне женился для прекращения нашего спора...». 1*Но он, при всех своих совершенствах, может не иметь именно тех качеств, которые бы сделали мое счастье... — В автографе: «Но он, при всех своих совершенствах, может быть не таким человеком, который бы сделал мое счастье!». 7 Что вы говорите, Каролина.. — В автографе: «Возможно ли?». 8Впрочем, может быть и то, что граф) Розенталь имеет эти нужные для счастья мо-его качества... — В автографе: «Впрочем, может быть и то, что граф Розенталь имеет все те качества, которые бы мне хотелось найти в моем муже (...)». 9 ... но знайте, что сделаю это не для себя... — В автографе: «(...) только не для себя (...>». 10 ... как в той французской опере, которую читала мне Каролина! — в «Рихарде» — ты мой Антонио... — Имеется в виду оперетта французского композитора, по про-исхождению бельгийца, А.-Э.-М. Гретрн (1741—1813) «Richard Coeur de Lion» [«Ричард Львиное Сердце»] (1785) на текст известного французского драматурга-либреттиста Ж.-М. Седэна (1719—1797). Действие оперы происходит в Германии в XII веке, в период почти двухлетнего плена вождя третьего крестового похо¬да 1190—1192 гг., английского короля Ричарда Плантагенета по прозвищу «Льви¬ное Сердце» (1157—1199): на возвратном пути из Палестины в Англию Ричард был схвачен близ Вены австрийским герцогом Леопольдом и передан им германско¬му императору Генриху VI, который заключил его в замок Трафельзее. По сюже¬ту оперы трубадур Блондель дё Нель, верный друг английского короля, ищет его, притворяясь слепым странствующим музыкантом, а поводырем ему служит маль¬чик Антонио. 8 парижском дневнике Жуковского в записи от 15/27 мая 1827 г. зафиксирова¬но посещение представления одной из самых популярных оперетт Гретри «IJaimnt jaloux» [«Ревнивый любовник»], либретто Э.-М. Леви, на сцене театра «Орега Comique» (в записи театр обозначен по названию улицы Feydo, на которой он рас-положен) с кратким комментарием: «Я застал последний акт. Эта музыка еще не устарела» (ПССиП. Т. 13. С. 262). Через месяц, 12/24 июня, Жуковский, осматри-вавший в Сен-Дени памятные места Ж.-Ж. Руссо, познакомился с дочерью Грет ри, жившей в Эрмитаже, где в 1756—1757 гг. жил Руссо, написавший здесь роман «Но¬вая Элоиза» (ПССиП. Т. 13. С. 270). 11 Да... дряхлый Антонио... — в копии 1ТБ отсутствует страница с текстом начи-ная от этой реплики Германа и до реплики Валерии «Что же ты ему отвечал?» Этот фрагмент перевода печатается по тексту автографа. 12 Что отвечал! — «]а, mein Herr!»... — [Перевод: «Да, господин!» (нем.)]. 13 «Знаешь ли Ольбрюк?»... — В автографе: «Знаешь ли замок Ольбрюк?». 14 Можете сами представить... — В автографе: «Можете сами посудить предста-вить (...)». 15 ... человека, который знал мою родину и любил ее... — В автографе: «(...) челове¬ка, который любил мою родину (...)». 16 ... а у меня ничего нет; живу одним жалованьем... — В автографе: «(...) а у меня ничего нет, кроме моего жалованья». 17 Ремарка: (Задумывается.)... — В автографе: «(Она задумывается.)». 18Вы уедете... — В автографе: «Вы хотите ехать, если не скажу вам моей тайны!». 19 ... могу рассказывать только о том, что чувствую во глубине сердца!.. — В автогра¬фе: «(...) могу только сказать то, что чувствую во глубине сердца!». 20 Я воспитывалась в Ольбрюке, в замке графини Ринсберг... — В автографе: «Я вос¬питывалась в Ольбрюке, у графини Ринсберг (...)». 21 Я не размышляла... — В автографе: «Я не мыслила...». 22 ... па публичном празднике, который дан был в Ольбрюке... — В автографе: «(...) на публичном празднике, который дан был в замке Ольбрюке (...)». 23 Мы подружились... — В автографе: «Мы скоро подружились». 24... по я прекрасна... — В автографе: «(...) но я молода, прекрасна...» 25 Я тотчас угадала, кто из них истинно тебя любит... — В автографе: «Я гот-час угадала того, который истинно тебя любит». 26 ... добрый, милый Генрих Мильнер... — В автографе: «И кому же быть иному, как не доброму, милому Генриху Мильнеру!». 27 Такой раздел никому не в убыток!.. — В автографе: «Такой раздел никого не де-лает беднее!». 28 При малейшей неосторожности — все угадает!.. — В автографе: «Немного не остерегись — и тотчас все угадала!». 29 Как мне жаль, что упы не можешь видеть... — В автографе: «Как мне жаль, что ты этого не можешь видеть». 30 Мне надобно принарядиться... — В автографе: «Мне надобно надеть другое платье». 31 Выйду тотчас... — В автографе: «Выйду в минуту». 32 Дорога негодная... — В автографе: «Дорога страшная...». 33 Мне еъце нынче ввечеру надобно поспеть в Ольбрюк... — В автографе: «Мне еще нынче ввечеру надобно поспеть в замок Ольбрюк (...)». 34 ... он страшный болтун... — В автографе: «(...) он страшный говорун (...)». 35 ... я не хотел бы, как она говорит, первый начинать войну... — В автографе: «(...) я не хотел бы, как она говорит, первый объявлять войны (...)». 3fi Однако здесь не останусь!.. — В автографе: «Но здесь не пробуду и часу долее!». Иногда, если понадобится написать в то же время и свадебный контракт и духов-ную... — В автографе: «Так что, если понадобится написать в то же время и свадеб¬ный контракт и духовную...». 38 ... виноваты ли они, что не имеют одипаких с ним преимуществ... — В автографе: «(...) виноваты ли они, что не имеют счастья быть слепыми...». 39 Когда бы я послушалась только своего сердца, то, может быть... — В автографе: «Когда бы я послушалась только своего сердца, тогда, может быть (...)». 40 ... по дорого бы стоили той, которая была бы их предметом... — В автографе: «(...) но дорого бы стоили той, которая бы их принимала!». Норманский обычай Драматическая повесть. Из У лайда («Твое здоровье, мой хозяин добрый...») (С. 417) Автограф: РНБ. Оп. 1. № 37. Л. 44 об. — 46 об. — беловой, чернилами по карандашному черновику, с заглавием «Норманский обычай», с датами: «8 ноября» в начале текста и «Tour de Peitz. 12 ноября (известие о родинах императрицы)» в его конце. Впервые: БдЧ. 1834. Т. 1. С. 4—13, с заглавием «Норманский обычай» с под-заголовком: «Драматическая повесть. Из Уланда», с датой «8 ноября 1832. Верне, на берегу Женевского озера» и с подписью: «В. Жуковский». В прижизненных и з д а и и я х: С 4. Т. 5 (Повести). С. 211—222, с подзаго¬ловком: «Драматическая повесть. Из Уланда»; С 5. Т. 5. С. 1—14, с подзаголовком в оглавлении: «Драматическая повесть. Из Уланда», в тексте: «Повесть». Датируется: 8—12 ноября 1832 г. Перевод «драматического наброска» Л. Уланда «Normannischer Brauch» («Нор-мандский обычай», 1814—1815; впервые опубликован: 1815). Людвиг Уланд (1787—1862) — немецкий поэт, историк литературы и вюртем-бергский политический деятель. Первый сборник стихотворений Уланда вышел в 1815 г. и не сразу привлек внимание публики, однако с конца 1820-х гг. переизда¬ния начали выходить почти ежегодно. Поэтическая драма «Норманский обычай» (оригинальный жанровый подзаголовок: «Dramatisches Entwurf», источник — ста-рофранцузское фаблио, при первом издании драма посвящена Ф. де ла Мотт Фуке, автору повести «Ундина», работу над переводом которой Жуковский начал через месяц, в декабре 1832 г.: ПССиП. Т. 4. С. 471) принадлежит к числу творческих удач поэта: известно, что драма неоднократно ставилась на сцене Штутгартского придворного театра (см.: Немецкая поэзия в переводах В. А. Жуковского. М., 2000. С. 617). В период с 1816 по 1832 г. Жуковский выполнил 20 переводов из Уланда, вы¬брав исключительно те тексты, которые вошли в первое издание (об особенностях переводов см.: Шестаков С. Заметки к переводам В. А. Жуковского из немецких и английских поэтов (1903) // Чтения в Обществе любителей русской словесности в память А. С. Пушкина (при Казанском университете). Казань, 1903. Т. 23. С. 1—97). «Норманский обычай» — своеобразный жанровый синтез 'баллады и повести, облеченный в драматическую форму. Обращаясь к этому произведению Уланда, Жуковский в полном смысле слова «взял свое там, где его нашел». В незавершен¬ном драматическом наброске Уланда типично балладный сюжет соединился с драматической формой, а поскольку об основном событии повествуется в моноло¬ге героя, Бальдера, «Норманский обычай» обладает и ярко выраженным сказово-повесгвовательным потенциалом. Наличие же событийной неожиданности и узна-вания в финале отрывка придает ему явный новеллистический колорит. В своем переводе Жуковский почти не допускает существенных лексико-семантических отклонений от подлинника: драматическая форма, метр (белый пя-тистопный ямб), имена героев, — все, с чем поэт обычно обращался очень вольно, на сей раз осталось без изменений. Единственное отступление от буквы оригина¬ла содержится в переводе песни Торильды, в которой русский поэт изменил метр (трехстопный хорей в оригинале, четырехстопный в переводе) и увеличил ее текст на один куплет за счет детализации описания девушки, сидящей с удочкой на бе¬регу моря (куплет 2). Несмотря на общую близость к оригиналу, в переводе Жуковского есть оче¬видные лексические новации, конечной целью которых является эпизация пове¬ствования. Главным фактором является изменение времени повествования. Вво¬дя оригинальные лексические мотивы и меняя видо-временные формы глаго¬лов, Жуковский создает эпическую дистанцию между событием и повествовани¬ем о нем, а также придает сказочный колорит сюжету, относя события к давно¬прошедшему времени периодически возникающими в повествовании Бальдера отсылками к «старине» и «преданию», вводя эпитеты «старинный» и «наследствен-иый», заставляя персонажей адресоваться к авторитету «предков» и т. д. Еще одна характерная новация перевода — это отсутствующий в оригинале мотив прови¬денциальной предначертанности судеб, которая проявляется в кажущейся слу¬чайности, ср.: So scheinbar still die See, so wellenlos, Doch spriihl sie weiter stets den Kahn hinaus. (L. Uhlands Gedichte und Dramen: Jn 2 Bdn. Stuttgart, s. a. Bd. 2. Dramen und dramatische Entwtirfe. S. 215). И море, сколь ни тихим Казалося оно дотоле, тянет Какою-то неведомою силой Его вперед (...) [Перевод: Море, как будто такое тихое и не взволнованное, // все же постоянно относит челнок дальше (нем.)]. «Норманский обычай» Уланда характеризуется драматизмом несколько иного рода, чем напряженный драматизм психологического процесса, обычно интере-совавший Жуковского. Он обусловлен самой остротой ситуации: кажущаяся веч¬ной утрата невесты определяет трагизм скитальческой жизни героя; сюжет раз¬вязан типичной новеллистической неожиданностью, весьма близкой и к драма¬тургической перипетии комедийного типа: неожиданным обретением невесты в рыбачьей хижине на нормандском побережье, узнаванием по песне и перстню. В оригинале и утрата, и обретение — это все случайности, несчастные и счастли¬вые. Под пером Жуковского они обретают закономерность, как проявления пад¬личностной воли. В событийный диалог утраты и обретения вмешивается третий субъект действия и основной двигатель событий — судьба. Не случайно в переводе Жуковского этот оригинальный провиденциальный мот ив возникает неоднократ¬но: все, что происходит в жизни героев, происходит сообразно с высшим предна¬чертанием их судеб: In gleiche Trauer beide tief vcrsenkt (...); Mein teures Pflegekind (...) Uhland E. Op. cit. S. 213, 215 И им одну печаль послало Небо (...); Сокровище, мне посланное Небом (...); [Перевод: Оба глубоко погруженные в одинаковую скорбь (...); Моя дорогая воспитанница (...)(нем.)]. Эти новации двояким образом влияют на жанровую природу «Норманского обычая»: они углубляют драматизм события, уже не зависящего от человеческой воли, и усиливают его эпический потенциал в результате выявления его субстанци¬альных основ. Это направление трансформации текста оригинала зафиксировано в новом жанровом определении, которое «драматический набросок» Уланда получа¬ет начиная со второй прижизненной публикации в С 4: «Драматическая повесть». Заглавие: Норманский обычай — В эдиционной практике XX в. (см. СС 1, СС 2) принято написание «Нормандский обычай». В рукописи и в прижизненных изда¬ниях Жуковского, в том числе и в С 5, заглавие: «Норманский обычай»; так же в сг. 29 («Норманский наш обычай не таков»). В настоящем издании написание за¬главия восстановлено согласно С 5. Подзаголовок: Драматическая повесть — Жанровое определение «Драмат иче-ская повесть» отсутствует в рукописи и в первой публикации БдЧ. Ст. 2. Признаться ли? Я благодарен буре... — В автографе: «Поистине я благода¬рен буре...». Ст. 9. Но вдвое нам. по сердцу гость такой... — В автографе: «Но вдвое по сердцу нам гость такой...». Ст. 14. В преданиях и песнях сладкозвучных... — В автографе: «В сказаниях и пес-нях сладкозвучных...». Ст. 25. Пленяющие взор блистаньем перьев... — В автографе: «Пленяющие взор сияньем перьев...». Ст. 70—73. И девочке и мальчику на шею Повешены два перстня дорогих... — В ру¬кописи порядок стихов обратный: «На легких золотых цепочках были // Повешены два перстня дорогих // И девочке и мальчику на шею...». Ст. 81. Был лет пятнадцати; был силен, ловко... — В автографе: «Был лет пятнад-цати; был силен, статен...». Ст. 87. Невеста же была еще младенец... — В С 5: «Невеста же была младенец...»; в рукописи и в публикации БдЧ: «Невеста же была еще младенец...». В данном случае текст С 5 исправлен по рукописи и публикации БдЧ на том основании, что в варианте С 5 нарушен ритм повествовательного белого пятистопного ямба: абсо- лютно преобладающее количество стихов «Норманского обычая» — одиннадцати-сложные, тогда как сгих в варианте С 5 имеет лишь 9 слогов. Ст. 95. И камешки блестящие сбирали... — В автографе: «И камушки блестящие сбирали...». Ст. 104. Прислужницы малютку уложили... — В автографе и публикации БдЧ: «Прислужницы малютку положили...». Ст. 128. И седока умчал с собой обратно... — В автографе: «И всадника умчал с со-бой обратно...». Ст. 146. Нет. Послушай дале... — В автографе: «Ничего. Послушай...». Ст. 195. О рыцарях, о герцогах Нормапских... — В рукописи и первой публикации: «О рыцарях, о герцогах норманских...». Ст. 196. Любимец мой был наш Рихард Бесстрашный... — Рихард Бесстрашный (Ришар I Бесстрашный, 935—996) — герцог Нормандский, сын Вильгельма, про-званного «Длинный меч». После смерти отца (в 943 г.) Ришар попал в плен к фран-цузскому королю Людовику Заморскому, но сумел бежать и при помощи короля датского Эгрольда и Гуго Великого (отца Гуго Капета, основателя династии Ка-петингов) принудил Людовика признать свою власть над Нормандией. Позднее Ришар I способствовал возвышению Гуго Капета. Содействовал развитию торговли и промышленное! и в своем герцогстве. Ст. 214—215. Тихой утренней порою, /( Над прозрачною водою... — В автографе: «С наклоненной головою// Над спокойною водою...». Ст. 254. Я угадал развязку, добрый витязь... — В автографе: «Я угадал развязку, бодрый витязь» Ст. 256. Сокровище, мне посланное Небом... — В автографе: «Сокровище, мне по-сланное Богом...». Ст. 257—258. Храни ее могучею рукою: // В пей верное прижмешь ты к сердцу серд¬це... — В рукописи и публикации БдЧ: «Держи ее могучею рукою: // Ты верное прижмешь ко груди сердце...». Ст. 260. Запутался в сетях моей Торильды... — В автографе: «Запутался в сетях своей невесты». Камоэнс Драматическая поэма. Подражание Тальму («Ой, ой, как высоко! Неужто выше...») (С. 425) Автограф: ПД. Р. I. Оп. 9. М> 25. Л. I—17 — беловой, с заглавием: «Камо-енс», подзаголовком: «Драматический отрывок» и датами на л. 17: «1839 2/14 мар¬та — 7/19 марта». Впервые: ОЗ. 1839. Т. VI. М> 10 (ноябрь). Отд. III. С. 1—30, с подзаголовком: «Драматический отрывок», с подписью: «В. Жуковский». В прижизненных и з д а и и я х: С 4. Т. 9. С. 193—234, с датой: «1839», с под-заголовком: «Драматический отрывок, подражание Гальму»; С 5. Т. 5. С. 283—322, с ошибочной датой: «1838», с подзаголовком «Драматическая поэма (подр.(ажание) Гальму)». Датируется: 2/14 марта — 7/19 марта 1839 г. Перевод драматического стихотворения («Dramarisches Gedicht») Фридриха Гальма (псевдоним драматурга Ф.-Э. Мюнх-Беллинггаузена) «Camoens» («Камо¬энс», 1838). Беловой автограф «Камоэнса» находится в отдельной тетрадке; бумага без во¬дяных знаков. Датирован на основании записи Жуковского, сделанной в нижней части последнего, 17-го листа рукописи: «1839 2/14 марта — 7/19 марта. Сочинял дорогою. (Переписал 1839 13/25 апреля Га(а)га)»; ср. соответствующую дневнико¬вую запись от 12/24 апреля 1839 г.: «Вечер все у принца Оранского, а я дома до¬писывал "Камоенса"» (ПССиП. Т. 14. С. 165; в комментарии Ц. С. Вольпе месяц и название города прочитаны неверно: «июль» и «Рига», см.: Стихотворения. Т. 2. С. 540). На обороте л. 1 вверху карандашная запись Жуковского: «Везде вместо Жозе — Иозе». Слово «госпиталь» в автографе во всех случаях пишется как «гош-питаль», слово «нумер» — везде как «номер». Автограф содержит правку чернила¬ми, вносившуюся по ходу перебеливания рукописи, небольшую в первом-втором явлениях и увеличивающуюся к концу (начиная с реплики Васко «Что мне до них // Бесчувственных жильцов земли» — ст. 675). Последние две октавы заключитель¬ного монолога Камоэнса в автографе отсутствуют; на последнем листе (17) нахо¬дится неполный черновой карандашный набросок первой из них (7 стихов: «На рубеже земли и неба снова» ~ «Но и она лицом преобразилась»; см. постишный коммент.). Беловая рукопись «Камоэнса» почти безусловно была выполнена на основе чер-нового карандашного автографа на страницах издания, описанного в каталоге би-блиотеки Жуковского, но в составе библиотеки не сохранившегося: Camoens. Dra-matisches Gedicht in einem Aufzuge. Wien: Gerold, 1838 (Описание. № 1220. Списа¬но по акту 1930 г.). Мюнх-Беллинггхаузен Элигий Франц, псевдоним Фридрих Гальм (1806— 1871) — австрийский драматург, генеральный интендант венских придворных те¬атров. Приобрел известность в 1835 г. сентиментальной драмой «Гризельда» (на русский язык была переведена в 1840 г. П. Г. Ободовским; публ.: Пантеон русско¬го и всех европейских театров. СПб., 1840. Ч. III. № 7; «Гризельда» очень невы¬соко оценена Белинским: «Мы уже не раз имели случай высказать наше мнение о переводах г. Ободовского. Оно и теперь то же самое: переводы г. Ободовского вообще больше хороши, чем дурны, но выбирать он не мастер»: Белинский. Т. 4. С. 322). О том, что драматическая поэма Гальма «Камоэнс» отвечала общему умо¬настроению русских литераторов конца 1830-х гг., говорит существование син¬хронного перевода, принадлежащего перу П. Г. Ободовского и опубликованно¬го несколькими месяцами раньше «подражания» Жуковского («Камоенс». Драма¬тическая фантазия // СО. 1839. Т. 8 (апрель). С. 5—26, цензурное разрешение от 10 апреля 1839 г.). Перевод Ободовского, в отличие от «подражания» Жуковско¬го, почти дословный. Жанровое определение «фантазия», которое дал своему пе¬реводу Ободовский, указывает на ту эстетическую традицию, в русле которой его перевод был выполнен, традицию «драматических фантазий» Н. В. Кукольника, впервые создавших ассоциативную связь этого оригинального жанрового опре¬деления с сюжетно-тематическим аспектом драмы, посвященной жизни художни¬ка (ср. «драматические фантазии» Кукольника «ТоркватоТассо», «Джакобо Санна-зар», «Доменикино»). Творческая история перевода Жуковским драматического стихотворения Ф. Гальма «Камоэнс» документирована К. К. Зейдлнцем: «Драматическая поэма Фр. Гальма (бар.(он) Мюнх-Беллингаузен) "Камоэнс", только что вышедшая тогда [1838 г.] в свет и, может быть, виденная им [Жуковским] на Бургтеатре в Вене, сдела¬ла на него глубокое впечатление, так что поэт тотчас же начал ее перевод на русский язык. Мысли, высказанные в драме Камоэнсом, и некоторые обстоятельства жизни этого знаменитого поэта побудили Жуковского вести работу поспешно, как знамение собственного memento mori. Действительно, он чувствовал себя не совсем здоровым и был в очень мрачном расположении духа. Портрет, снятый с него в то время в Ве-неции и присланный мне в подарок, представляет его сидящим в скорбном раздумьи у письменного стола. Он подписал под этим портретом слова умирающего Камоэнса: Поэзия есть Бог в святых мечтах земли! Даже в переводе видно, как много изменилось настроение его духа. Начало дра¬мы по большей части прямой перевод с немецкого; но под конец Жуковский приба¬вил к подлиннику так много своего, что явно намекал на самого себя. В рассказах Ка¬моэнса он выпусгил обстоятельства, которые не соответствовали событиям его соб¬ственной жизни: так, вместо слов Камоэнса, описывающего счастье первой любви к знатной особе при португальском дворе, Жуковский заставляет его говорить так: О святая Пора любви! Твое воспоминанье И здесь, в моей темнице, на краю Могилы, как дыхание весны, Мне освежило душу. Как тогда Все было в мире отголоском звучным Моей любви! каким сияньем райским Блистала предо мной вся жизнь с своим Страданием, блаженством, с настоящим, Прошедшим, будущим!.. О Боже! Боже!.. Соображая все обстоятельства последнего периода жизни Жуковского с этой; исповедью Васко Квеведы, мы замечаем, что в то время, когда писался "Камоэнс", у нашего поэта начала ясно проявляться та религиозная мечтательность, которая под старость заменила романтизм его молодости. Поэзия всегда казалась ему даром небесным; но теперь она стала для него прямо "земною сестрой небесной религии". Поэтому Жуковский совершенно переменил последнюю минуту кончины Камоэн¬са, по Гальму. Вместо гения Португалии над головой умирающего является в обра¬зе молодой девы, увенчанной лаврами и с сияющим крестом на груди, сама Рели¬гия» (Зейдлиц. С. 162—163). Отзыв Зейдлица, соединяющий в себе свидетельство о творческой истории с опытом анализа и оценки перевода, имел определяющее влияние на все последу¬ющие интерпретации «Камоэнса», число которых очень невелико: все, что до не¬давнего времени было написано русским литературоведением о «Камоэнсе» Жу¬ковского, исчисляется несколькими страницами в монографиях П. Загарина (Зага-рин. С. 530—536), А. Н. Веселовского (Веселовский. С. 252, 410—411) и Е. А. Май¬мина (Маймгш Е. Л. О русском романтизме. М., 1975. С. 34—35), а также коммен¬тариями Ц. С. Вольпе (Стихотворения. Т. 2. С. 540—541) и И. М. Семенко (СС 1. Т. 2. С. 483—-484, СС 2. С. 487), повторяющими мнения Зейдлица в своем основном содержании и в самом общем виде определяющими основное направление пере¬водческих трансформаций Жуковского. Между тем для самого поэта перевод «Ка-моэнса» был принципиальным фактом его творческой биографии: об этом свиде¬тельствует обширная автоцнтата из «Камоэнса» (контаминация заключительных реплик Васко Квеведо, ст. 657—669, 675—706, 716—723, 830—831) в эстетическом манифесте Жуковского 1848 г. «О поэте и современном его значении» (Эстетика и критика. С. 338—339). Критерии, которыми Жуковский руководствовался в выборе объекта перевода, очевидны: одноактное драматическое стихотворение («Dramatisches Gedicht») Галь-ма созвучно драматургии позднего русского романтизма не только своей формой (белый пятистопный ямб, небольшой объем, острый психологический конфликт), но и содержанием: это крайне актуальная для русской литературы 1830-х гг. про¬блема художника, цели его искусства, его места в обществе. Сам Жуковский опре¬делил технику своего перевода термином «подражание» — так он называл толь¬ко наиболее свободные переводы, удаляющиеся от подлинника настолько, что их можно назвать оригинальными произведениями. Без изменений в переводе оставлен только основной метр оригинала, белый пя-тистопный ямб. Жуковский не воспроизводит рифмовку тех реплик Камоэнса, ко-торые в оригинале написаны рифмованным пятистопным ямбом. Единственный четко метрически оформленный фрагмент «подражания» — это финальный моно¬лог Камоэнса, метр которого, однако, не соответствует метру оригинала: у Гальма этот монолог написан астрофическим пятистопным ямбом с прихотливой систе¬мой чередующихся парной, перекрестной и охватной рифм; у Жуковского — окта¬вами шестистопного ямба. Васко Квеведо в драматическом стихотворении Гальма назван Пересом, хотя в авторском примечании, дающем историческую справку об этом португальском поэте, упомянуто его подлинное имя: Жуковский восстанавли¬вает его в своем переводе (в переводе П. Ободовского Васко Квеведо переимено¬ван в Гусмана). Об изначальной свободе обращения Жуковского с текстом Гальма не только на уровне метрики и антропонимики говорит еше и то, что 647 стихам подлинни¬ка в переводе Жуковского соответствует 831 стих: объем русского «Камоэнса» пре¬вышает объем исходного текста почти на 200 стихов. Ни о каком «прямом перево¬де с немецкого» (Зейдлиц) даже в первых явлениях «драматического стихотворе¬ния» говорить не приходится: в «подражании» Жуковского содержится такое ко¬личество образно-лексических и смысовых новаций, что это позволяет счесть его драму вполне оригинальным произведением. Отдельные отступления, замеченные Ц. С. Вольпе во втором явлении «Камоэнса» (замена воспоминаний Камоэнса сво¬ими собственными: Стихотворения. Т. 2. С. 540) и И. М. Семенко — в четвертом (распространение темы поэзии и ее сакрализация: СС 1. Т. 2. С. 484), складываются в целостную картину переосмыохения текста второстепенного европейского дра¬матурга и превращения его в эстетический манифест Жуковского. Из текста явл. 2 (первое, диалог Иозе Квеведо и смотрителя госпиталя, име¬ет абсолютно служебный экспозиционный характер) Жуковский удаляет прак¬тически все психологизированные ремарки, характеризующие взаимоотноше¬ния Камоэнса и Иозе Квеведо («finster und unfreundlich» [«хмуро и недружелюб¬но»], «lachelnd» [«улыбаясь»], «lebhaft» [«оживленно»], «sich die Augen trocknend» [«утирая глаза»], «mit heftiger Bewegung» [«с сильным движением»] (Halm Friedrich. Camoens. Wien, 1843. S. 14—34. Текст «Камоэнса» в оригинале цитируется по это¬му изд. с указанием страницы). В русском тексте явл. 2 присутствуют всего три ску¬пые ремарки: ремаркой «помолчав» дважды отмечены паузы, одной из реплик Ка¬моэнса предпослана весьма значащая ремарка «не слушая его». В результате этих трансформаций все явл. 2 превращается из диалога двух персонажей в два парал¬лельно следующих монолога, которые призваны раскрыть два типа сознания и мировоззрения: профанный и креативный. С самого начала перевода Жуковский не только увеличивает объем поэтического текста, детализируя и распространяя речевые характеристики персонажей за счет оригинальных лексических мотивов и целых синтаксических единиц, но и сдвигает центр тяжести с реальных обсто¬ятельств жизни Квеведо и Камоэнса на их истолкование, с психологического ана¬лиза — на идеологический. Таким образом простое контрастное противопостав¬ление биографий обывателя и поэта заменяется противопоставлением социаль¬ных оценок их жизней с двух точек зрения — прагматической и несколько да¬лее — эстетической: (...) Dort Hegt ег abgezehrt, Verraubt des einen Augen, bleich und hager, Der grosse Mann, der die Lusiade sang (...) Was war sein l,eben? Noth und Elend war's! (...) lch aber, ich, den er verhohnt, verspottet, lch, den er Kurbskopf schakt und Ellenritter, lch, der Rosinen wagt, Orangen zahlt, Und rasch Crusaden macht aus Maravedi's; Ich bin ein reicher, wohlbeleibter Mann (...) S. 15. (...) Здесь в госпитале В отрепье нищенском, лежит с Своими Он лаврами — седой, больной, иссохший, дряхлый, Безглазый, всеми брошенныщ великий Твой человек, твой славный Лузиады Певец (...) Зачем он жил? И что он нажил? (...) А я, над кем так часто он, бывало, Смеялся, я, которого ослом, Телячьей головой он называл. Который на вес продаю изюм, Да виноград, да в добрые крузады Мараведисы превращаю, я — Я человек богатый, свеж, румян И пользуюсь всеобщим уваженьем (...) [Перевод: Там лежит он, истощенный, //Лишенный одного глаза, бледный и худой, // Вели¬кий человек, певец Лузиады (...) Что была его жизнь? Нужда и нищета! (...) Но я, я, которого он презирал, высмеивал, // Я, которого он обзывал аршинником и голова-тыквой // Я, который взвешиваю изюм и считаю апельсины // И ловко делаю крузады из ма-раведи; //Я — богатый, упитанный человек (...) (нем.)]. Реплики Камоэнса, в которых изложены его воспоминания, насыщены ориги-нальными лексическими мот ивами, восходящими к семиосфере романтической ми-фологии вдохновения и творчества эстетических манифестов Жуковского 1818— 1824 гг.: категории духовной жизни («воспоминание», «страдание», «стремление», «предчувствие невыразимого», «прелесть красоты», «душа», «гармония», «минута чудная») заменяют собой происшествия реальной биографии Камоэнса, перечисляемые в оригинале. Биографическое событие, описанное в тексте оригинала, для перевод¬чика становится не более чем поводом к воссозданию сопряженных с ним пережи¬ваний. Цель этой новации Жуковского — обрисовать духовные вехи жизни Камо¬энса, подчеркнуть те психологические особенности, которые свойственны поэтиче¬скому типу личности, в отличие от биографического, событийного плана, присуще¬го воспоминаниям Камоэнса в поэме Гальма. Ср.: I)a sah ich sie, und Nebekluft umfloss Der Krone Glanz, des Hofes Pracht und Schimmer; Wie Gottes Athem in des Chaos Trummer Oes Lebcns Keim, des Lichtes Segnung goss, So drang ihr Fruhlingsblick in meine Seele Und Eden ward aus ihrer Tiefe Schoss! S. 23. (...) в это время встретил я Ее... О Боже! Как могу теперь, Разрушенный полумертвец, снести Воспоминание о том внезапном, Неизглаголанном преображении Моей души!.. Она была прекрасна, Как Бог в своей весне, животворящей И небеса, и землю! [Перевод: Тогда я увидел ее, и небесное благоухание овеяло // Блеск короны, роскошь и блистание двора. // Как Божье дыхание среди хаоса // Пробились ростки жизни, разлилось благословение света, // Так ее весенний взор проник в мою душу // И рай возник из ее глу¬бокого лона (нем.)]. Auch ich fand Trost (...) S. 25. (...) все переживешь На свете... Но забыть? Блажен, кто носит В своей душе святую память, верность Прекрасному минувшему! Моя Душа ее во глубине своей Как чистую лампаду засветила, И в ней она поэзией горела. И мне была поэзия отрадой (...) [Перевод: Я тоже утешился (нем.)]. Перенося этапные моменты биографии Камоэнса в сферу духовной жизни многочисленными образно-лексическими, мотивнымн и семантическими новация¬ми, отдавая герою свои собственные воспоминания (ср. автобиографизм, отмечен¬ный еще Зейдлицем), акцентируя мотивы воспоминания, страдания и творческого вдохновения, Жуковский упразднил саму возможность биографических паралле¬лей между Камоэнсом и Квеведо, на контрасте которых выстроен оригинал; стрем¬ление торговца оценить итоги жизни поэта общепринятыми мерками оказывается вдвойне несостоятельно: Mein armer Freund, wie schlimm erging es dir! So kargen Lohn fand nimmermudes Streben, Und upp'ge Rliithe — so geringe Frucht! Des Vaterlandes Sanger, musstest du Im Hospital dein hiilflos Siechthum retten! — So kehrst du heim, der so hinausgetretten! S. 28-r29. Сердечный друг, тебе удел нелегкий Достался, нечего сказать: ты славил Отечество, и чем же заплатило Оно тебе за славу? Нигце^пой. С надеждами пошел ты в путь, а с чем Пришел назад? Ровнехонько ни с чем (...) [Перевод: Мой бедный друг, как плохо тебе пришлось! // Такую скупую плату нашло не¬устанное стремление, // И столь бедный плод принесло пышное цветение! // Певец отече¬ства, ты принужден // Спасать свою беспомощную хворь в госпитале. // Так ты кончаешь, ты, который так начинал! (нем.)]. Doch Dinge gibt es unterm Himmelszek, Zu zart, nach Loth und Prund sie abzuwegen, Zu hoch, der Elle Mass daran zu legen; Dies merke, Freund! Sprich du von Lorbeerblat- tern, Doch Lorbeerkriinze lasse unberuhrt! S. 29. (...) но на свете много есть Вещей возвышенных, не подлежащих Ни мере, ни расчетам торгаша. Лить выгодой определять он может Достоинство; заметь же это, друг; Лавровый лист скупать ты па вес можешь. Но о венках лавровых не заботься (...) [Перевод: Но под сводом небес есть вещи // Слишком нежные, чтобы взвешивать их на весах, // Слишком высокие, чтобы измерять их аршином, // Заметь это, друг! Говори о лав¬ровом листе, // Но не трогай венков из лавра! (нем.)]. Основная композиционная и смысловая часть «подражания 1 альму» — это тре¬тье и четвертое явления; здесь русский поэт наиболее далек от текста оригинала. Так, например, слово «Gluck» [счастье] Жуковский; везде переводит словосочетани¬ем «земное счастье». При этом постулируется не невозможность для поэта счастья вообще, как в оригинале, а лишь невозможность «земного» счастья, счастья в его житейски-бытовом понимании, которое свойственно здоровому, богатому и уважа-емому Квеведо. В 3-м явлении Камоэнс Гальма готов признать правоту Квеведо: нет иного счастья, кроме того, которое заключено в радостном довольстве действи-тельностью. Трагедия Камоэнса Жуковского глубже: в своих запоздалых сожалени¬ях о земном счастье он близок к тому, чтобы усомниться в счастье поэтическом, от¬вергнуть духовные ценности высокого и прекрасного, в которых он до сих пор чер¬пал силу и уверенность в необходимости своей жизни: Unsel'ges Lied, das meinem Geisr entspross, UnseCger Kranz, der meine Stirn umschloss! Fiir euch, Trotz bietend feindlichem Cieschick, Entsagte ich des Lebens stillen Freuden Und euretwillen mit gebroclVnem Blick Erkenn ich erst: es gibt kein wahres Gluck, Als mit der Wirklichkeit sich froh bescheiden, Als nicht beneidet sein, und nicht beneiden! S. 34—35. Час роковой! Погибельная песнь! Погибельный венец, мне данный славой! Для них от мирного земного счастья Офекся я — и что ж от них остал<х:ь? Разуверение во всем, что прежде Я почитал высоким и прекрасным (...) [Перевод: Неправедная песня, рожденная моим духом! // Неправедный венец, обхватив¬ший мое чело! // Для вас, противясь враждебной судьбе, // Я отказался от тихих радостей жизни, // И из-за вас, прозрев лишь теперь, // Я впервые признаюсь: нет истинного сча¬стья, // Кроме того, чтобы радостно довольствоваться действительным, // Не вызывать за¬висти и не завидовать (нем.)). Самая примечательная черта поэтики «Камоэнса» в явл. 4, где представлен диа¬лог двух поэтов — очевидная автореминисцентность этого позднего текста Жуков¬ского. В «Камоэнсе» оживает устойчивый комплекс мотивов романтической эстети¬ки и мифологии поэтического творчества, впервые сложившийся в стихотворени¬ях Жуковского 1818—1824 гг.: «Лалла Рук», «Таинственный посетитель», «Элегия на кончину Ея Величества королевы Виртембергской», «Опять ты здесь, мой благо-датный Гений,..» (Посвящение к старинной повести в двух балладах «Двенадцать спящих дев»), отрывок «Невыразимое». В этот комплекс входятлейтмотивные образы покрывала (символ романтическо¬го двоемирия), путеводной звезды, страдания, воспитывающего поэтическую душу, скоротечности земной красоты, мотивы воспоминания, вдохновения и творчества. Воз¬никая в тексте «Камоэнса» в качестве образно-лексических новаций относительно оригинала, эти автореминисценции ассоциативно соотносят произведение, в осно¬ве своей переводное, с оригинальными стихотворениями Жуковского — его эсте-тическими манифестами 1818—1824 гг. В «подражание Галыму» из оригинальных текстов русского поэта переходят и характерный прием поэтики эстетических ма-нифестов Жуковского — лейтмотивность, и характерная жанровая форма отрывка, в которую облекались поэтические трактаты Жуковского о тайнах вдохновения и творчества. Эта поэтологическая и жанровая ассоциация особенно очевидна на примере употребления слова «невыразимое», одного из фундаментальных понятий роман-тической эстетики Жуковского. В «Камоэнсе» мотив невыразимости возникает не-однократно, и каждый раз он связан с описанием творческого процесса: «И мне во грудь предчувствие чего-то // Невыразимого впилося»; «Того, что происходит // Теперь во мне, и что я сам такое, // Я изъяснить словами не могу»; «Невыразимое для мысли и для слова...» (Ст. 222—223; 595—597; 820). Октавы, которыми написан финальный монолог Камоэнса, также ассоциатив¬но соотнесены с поэтикой эстетических манифестов Жуковского первого периода творчества, таких как «Цвет завета», «Элегия на кончину Ея Величества королевы Виртембергской», «Опять ты здесь, мой благодатный Гений...» (Посвящение к ста-ринной повести в двух балладах «Двенадцать спящих дев»), «Взошла заря. Дыха¬нием приятным...» (перевод стихотворения Гёте «Zueignung», которое печаталось в качестве поэтического посвящения к собраниям произведений Гёте и стало эсте¬тическим манифестом немецкого поэта), финальный монолог Иоанны в прологе трагедии «Орлеанская дева» и пр. За счет этих типичных для эстетических манифестов Жуковского 1818— 1824 гг. мотивно-образных и метрико-сгрофических комплексов текстовый объ¬ем реплик и Камоэнса, и Васко Квеведо в явл. 4 увеличен почти вдвое, при¬чем реплики обоих персонажей оказываются в равной мере насыщены лейтмо¬тивами оригинальной лирики Жуковского 1818—1824 гг. В результате проти¬вопоставление Камоэнса и Васко, в оригинале имеющее целью констатировать интеллектуально-эмоциональное и возрастное различие старого и молодого по¬этов, интерпретировано Жуковским как внутренняя раздвоенность поэтической личности, сосуществование в ней вдохновенного, свободного и социального, за¬висимого начал. Статус эстетического манифеста поддержан и первоначальным авторским жан-ровым определением «Камоэнса»: в автографе, в первой публикации ОЗ и в С 4 «подражание Гальму» имело жанровый подзаголовок «драматический отрывок» (ПД. Р. 1. Оп. 1. № 25; ОЗ, 1839. Т. 6. С. 1; С 4. Т. 9. С. 195). Трижды настой- — ПРИМЕЧАНИЯ — чиво именуя вполне законченное как в оригинале, так и в переводе произведе¬ние «отрывком», Жуковский, разумеется, сделал это не случайно: в первую очередь этот жанровый подзаголовок ассоциативно связывает «Камоэнса» с другим отрыв¬ком русского поэта, стихотворением «Невыразимое» (см. коммент. в ПССиП. Т. 2. С. 536—538). Однако по сравнению со стихотворениями 1818—1824 гг. эстетической концеп-ции «Камоэнса» присуще нечто принципиально новое: это внимание Жуковского к социальному положению поэта и общественной функции искусства. В ранних эстетических манифестах Жуковского возможностью показать прекрасное и напом-нить о высоком назначении человека обладал аллегорический символ творчества, персонифицированное в условном образе поэтическое вдохновение — «знакомый гений», «таинственный посетитель», «пленнтель безымянный»; в «Камоэнсе» это становится делом поэта, и основным тезисом эстетической концепции «Камоэнса» является мысль о социальной активности искусства, позднее с афористической чет-костью определенная в статье Жуковского 1848 г. «О поэте и современном его зна-чении» формулой Пушкина «Слова поэта суть уже дела его» (Эстетика и критика. С. 328, коммент.: С. 416—417). Таким образом, имя и опыт Пушкина, входящие в эстетические взгляды позднего Жуковского, соседствуют с автоцитатой из «Камо-энса», ретроспективно указывая на пушкинский субстрат поэтики «драматического отрывка», написанного вскоре после того, как Жуковский закончил разбирать ру-кописи Пушкина. Реминисценции пушкинских текстов в «Камоэнсе» очевидны и многочисленны: во вводной ремарке воспроизведена обстановка жилища импровизатора («Египет¬ские ночи». — Пушкин. Т. VIII/1. С. 268); описание творческого процесса Камоэн¬са («И мне была поэзия отрадой ~ Живая песня», ст. 291—311) реминисцентно со¬относится с пушкинскими «формулами вдохновения» («Египетские ночи», «Осень. Отрывок»); мысль о спасительности поэзии («Исчезла ночь во мне и вкруг меня ~ Утеху, свет, терпенье и замену», ст. 312—318) заключает в себе ассоциативную от¬сылку к черновым вариантам отрывка «Вновь я посетил...» («Но здесь меня таин¬ственным щитом // Святое провиденье осенило. // Поэзия, как ангел-утешитель, // Спасла меня, и я воскрес душой». — Пушкин. Т. Ш/2. С. 996). Роль великого поэ¬та и участь его наследия в веках Жуковский тоже осмысляет в формулировках, пре¬дельно приближенных к пушкинским, ср.: Но не умрет живая песнь твоя; (...) Нет, весь я не умру — душа в заветной лире И не развеется, как прах ничтожный, Мой прах переживет и тленья убежит — Жизнь вдохновенная моя; бессмертны И славен буду я, доколь в подлунном мире Мои мечты, их семена живые Жив будет хоть один пиит (III, 424). Не пропадут на жатве поколений. Таким образом, поэтика, эстетическая концепция и художественная структура «Камоэнса» оказываются типологически близки жанрово-тематическим особенно¬стям пушкинских лирических и эпических отрывков 1830-х гг. С незавершенны¬ми же драматическими работами Пушкина («Сцены из рыцарских времен») «под¬ражание Гальму» сближается по типу драматического конфликта, приобретающего не столько психологический, сколько мировоззренчески-идеологический характер (подробно об этом см.: Лебедева. С. 165—167). Все упомянутые тексты Пушкина, в большинстве своем подготовленные к печа¬ти и опубликованные Жуковским (см.: Смирнов-Соколы:кии Н. П. Рассказы о прижиз-ненных изданиях Пушкина. М., 1962. С. 450—451, 465—466), внутренне объедине¬ны рядом общих признаков, которые в восприятии Жуковского становятся фунда¬ментом жанровой типологии «отрывка». Их содержание связано с эстетическими проблемами, тайнами вдохновения и творчества; их лирическим героем, персона¬жем или действующим лицом является поэт, носитель креативного типа сознания; их поэтика определена особым художественным приемом — автореминисцент-ностью (особенно очевидна автореминисцентная поэтика в повести «Египетские ночи», которая почти полностью вобрала в себя болдинский прозаический «Отры¬вок» 1830 г. и «формулу вдохновения», впервые отлившуюся в «Разговоре книго¬продавца с поэтом», а наиболее афористичное свое воплощение нашедшую в сти¬хотворении «Осень. Отрывок», которое тоже, в свою очередь, насыщено лирически¬ми автореминисценциями; то же самое можно сказать о стихотворении «Я памят¬ник себе воздвиг нерукотворный...», в котором откликнулись авторемпнисценци-ями практически все эстетические манифесты Пушкина); их структура обязатель¬но диалогична («Осень» — это диалогически выстроенная параллель державинско-му посланию «Евгению. Жизнь Званская», см.: Гуковский Г. А. Пушкин и проблемы реалистического стиля. М., 1957. С. 112; «Вновь я посетил...» Я. Л. Левкович назы¬вает монологом, организованным по законам сценической, т. е. по определению диалогической речи: Левкович Я. Л. «Вновь я посетил...» // Стихотворения Пушки¬на 1820—1830-х годов. Л., 1974. С. 313; на диалогическую природу повествования и конфликта в «Египетских ночах» указывает Н. Н. Петру ни на: Петруиипа Н. Н. «Египетские ночи» и русская повесть 1830-х гг. // Пушкин. Исследования и матери-алы. Л., 1978. Т. 8. С. 22—50). Формальная незаконченность пушкинских фрагмен¬тов Жуковским могла быть воспринята программно: как формально-структурный символ вечного непредсказуемо^ движения искусства. Высокую оценку «Камоэнсу» Жуковского дал В. Г. Белинский: «Прочтите отры-вок из довольно посредственной драмы Гальма «Камоэнс» — и вы опять удивитесь стиху Жуковского и поймете, что поэт, владеющий таким стихом, может быть не слишком строгим в выборе пьес для переводов» (Белинский. Т. 8. С. 347). Действующие: Дон Лудвиг Камоэнс — В публикации С 5 имя персонажа в афише и в тексте дано в различной транскрипции: «дон Людвиг Камоэнс» в афише, «дон Лудвиг Камо¬энс» в тексте. В настоящем издании транскрипция унифицирована в соответствии с текстом. Луис Камоэнс (1524—1580) — великий португальский поэт. Сведения о его жиз¬ни чрезвычайно скупы. Камоэнс происходил из старинного и богатого галисийско¬го рода. Дед поэта был женат на родственнице мореплавателя Васко да Гама. Ка¬моэнс учился в Коимбре, сначала в монастырской школе, потом в университете, где изучал древние и новые языки, античную и современную литературу. После окончания университета Камоэнс Получил место домашнего учителя в доме графа Норонха и переселился в Лиссабон. Здесь в 1544 г. он страстно влю¬бился в дочь высокопоставленного придворного, фрейлину королевы, Катарину да-Атаида, увидев ее издали в церкви. Желание чаще видеться с ней побудило Ка¬моэнса искать доступа ко двору — ему это удалось благодаря содействию графа Но-ронха. При дворе Камоэнс состоял в качестве поэта-импровизатора, драматурга, режиссера и актера в устраиваемых им во время придворных празднеств спекта¬клях. Любовь его не осталась тайной; она вызвала негодование семьи да-Атаида, и в начале 1549 г. Камоэнс был выслан из Лиссабона по указу короля. Безвыходное положение и отсутствие средств к существованию заставили его поступить на военную службу. Определенный в гарнизон Сеуты, он храбро сра¬жался в стычках с маврами; в одной из них он потерял глаз. В 1551 г. Камоэнс вернулся в Лиссабон. Здесь, во время церковной процессии, он тяжело ранил вы-сокопоставленное придворное лицо, был посажен в тюрьму и 9 месяцев находился под следствием; наконец, он был помилован королем, но лишь при условии, что он уедет служить в Индию. Во время 6-месячного плавания (1553) поэт начал писать первые песни прославившего его эгкх:а — поэмы «Лузиады». За время службы в Индии и Африке Камоэнс завершил поэму, но его служба в Индии закончилась неудачно: будучи крупным административным чиновником в Макао, поэт был обвинен комендантом города в должностных проступках, аресто¬ван и пленным увезен на корабле. Буря разбила этот корабль, который пошел ко дну; поэт спасся и спас рукопись «Лузпад». Добравшись после кораблекрушения до Гоа, Камоэнс потребовал суда и был полностью оправдан. В 1572 г. появилась в печати поэма «Лузиады» («Os Lusiadas»), которая принесла Камоэнсу мгновенную громкую славу, но не принесла материального благосостоя¬ния. Камоэнс посвятил свою поэму королю Себастьяну, который назначил ему не¬большую, но все же спасавшую его от нужды пенсию. После различных злоключе¬ний Камоэнсу в 1570 г. удалось вернуться в Португалию. Несмотря на то, что его поэма вызвала общее восхищение, последние 10 лет жизни поэта прошли в бедно¬сти. Камоэнс умер 10 июня 1580 г. во время эпидемии чумы; он похоронен в мона¬стыре иеронимитов в Белеме: гробница Васко да Гамы находится слева, а гробни¬ца Камоэнса — справа от памятника королю Себастьяну. Васко, его сын — Во всех прижизненных и посмертных публикациях «подража-ния» Жуковского имя этого персонажа сопровождается следующим примечанием, оригинальный текст" которого принадлежит Фридриху Гальму: Васко Мусиихо де Квеведо Кастель Брапка, по свидетельству знатоков португальской литературы, более всех других поэтов Португалии приблизился [в рукописи: «приближал¬ся»] к Камоэнсу. Его эпическая поэма «Альфонс Африканский», в которой особенно замеча¬тельны изображение мучений Фердинанда и описание сражения Алх>кассарского, издана в 1611 году. Примечание) соч.{инителя) [В рукописи: Примечание) авт.(ора)]». Васко Мусинхо де Квеведо-и-Каштелу-Бранку (даты рождения и смерти неиз-вестны, умер и похоронен в Сетубале) — португальский поэт рубежа XVI—XVII вв. Обучался юриспруденции в Коимбре. Посвятив себя поэзии, стал крупнейшим эпическим поэтом Португалии после Камоэнса. Его лирические стихотворения (сонеты) отмечены печатью маньеризма. Сборник стихов «Рассуждения о жизни и смерти Изабеллы, королевы Португальской, и другие стихотворения» издан в Лис-сабоне в 1596 г. Прославился героической поэмой «Альфонс Африканский» (1611), написанной октавами; автор поэмы «Триумф короля Филиппа III при его счастли-вейшем вступлении в Лиссабон» (1619). Ремарка: Тесная горница ~ за поясом связка ключей, подмышкой большая книга... — В рукописи: «Тесная горница в большом лазарете лиссабонском: стены голы, кое¬где обвалилась штукатурка: с одной стороны стол с бумагами и стул; с другой боль¬шие кресла [в публикации ОЗ «большое кресло»! и за ними, ближе к стене, бедная полу изломанная кровать. На ней лежит Камотс и спит; к кровати прислонен меч; над изголовьем висит на стене лютня, покрытая пылью. Справа [зачеркнуто: В пра¬вой стене] дверь. Входит дон Иоле Квеведо вместе с смотрителем, госпиталя. У послед-него за поясом связка ключей, подмышкой большая книга». Ст. 25—27'. К безумным? поделом ~ Ты расторопный человек... — В рукописи: К безумным? дельно! - Ты поступил благоразумно. Ты, Как видно, умный человек... Ст. 54. В отрепье пшцепском лежит с своими... — В С 5 с опечаткой: «В отрепье нищенском лежит своими». Ст. 55. Он лаврами — седой, больной, иссохший, дряхлый... — В рукописи: «Он лав¬рами — седой, больной, исчахлый». Ст. 56. Безглазый, всеми брошенный, великий... — В публикации ОЗ опечатка: «Безгласный, всеми брошенный, великий». Ст. 58—59. Певец, сражавшийся перед Ораном II И перед Цейтою. Вот, полюбуй-ся... — Оран — провинция и город в Алжире. Оран основан маврами в 903 г.; в 1512 г. захвачен испанцами, ко времени господства которых относится возрожде¬ние н второй расцвет Орана. Цента (Сеута — Ceuta) — укрепленный порт и глав¬ный город испанских владений (Presidios) в Марокко, на северном берегу Афри¬ки, против Гибралтара, расположенный на месте одного из древних Геркулесовых столпов (Abila). В эпоху владычества арабов Сеута была крупным торговым цен¬тром; завоевана португальским королем Иоанном I в 1415 г., после чего войска ара¬бов периодически и безрезультатно осаждали Сеуту вплоть до 1580 г. (год смерти Камоэнса), когда Сеута вместе с Португалией подпала под власть Испании. Ст. 70—71. Да виноград, да в добрые крузады IIМараведисы превращаю... — Крузадо (португ. cnizado, crusado) — португальская золотая и серебряная монета, имела хож¬дение до XVIII в. Название «крузадо» (букв: крестоносная; рыцари-крестоносцы также именовались «cruzado») монета получила по изображению креста на реверсе. Мараведи — старинная испанская монета, введенная арабами. Ст. 98. Не боле, за пиесу... — В рукописи и публикации ОЗ: «Не более, за пиесу...». Ст. 111. В Калвасе мы ходили вместе в гиколу... — Калвас — возможно, имеется в виду город Келуш (порт.: Qiteluz), входящий ныне в административный округ «Большой Лиссабон». Место рождения Камоэнса точно не установлено: честь счи-таться его родиной оспаривают четыре города: Алемкер, Сантарем, Лиссабон и Ко-имбра. Ст. 130. Ты худ, как мертвый труп. А я — гляди... — В рукописи: «А я — смо-три...». Ст. 135. Больной птумертвец, безглазый, нищий... — В публикации ОЗ опечатка: «Больной полумертвец, безгласный, нищий». Ст. 204—205. И злейший враг мой, мне тебя теперь II Обнять от сердщ должно... — В рукописи: «Мой злейший враг, тебя теперь прижать // Мне к сердцу должно...». 42 — 4488 659 Ст. 209. Калвас и в Фигуэру ехать. Там... — Фигуэра (Figueras) — город в испан-ской провинции Герона (в Каталонии), в 20 км от французской границы, располо-женный на большой военной дороге во Францию в центре Ампурдана, широкой долины, целиком покрытой масличными рощами и плодовыми садами. Стратеги-ческий узел франко-испанской границы. Ст. 212. Меня судьба перевела в Коимбру... — В Коимбре находился единствен¬ный в Португалии университет, который был основан в 1290 г. в Лиссабоне, потом перенесен в Коимбру, затем опять в Лиссабон и, наконец, в 1537 г. окончательно в Коимбру. Ст. 214—215. Услышал я Гомера; Маптуапский II Певец меня гармонией своей... — Мантуанский певец — Публий Вергилий Марон, родившийся близ Мантуи. Ст. 266.Ее намерен выдать: дочь на то... — В рукописи и первой публикации: «Ее отдать намерен: дочь на то...». Ст. 322—323. Я в той земле, где схоронил ее, II Не мог остаться. Вслед за Гамой слав¬ный... — Анахронизм Гальма: возлюбленная Камоэнса умерла в 1661 г., то есть через 8 лет после отъезда поэта в Индию, где он и получил известие о ее смерти. Васко да Гама (Vasco cla Garaa, 1469—1524) — знаменитый португальский море¬плаватель, первооткрыватель морского пути в Индию вокруг Африки, герой эпи¬ческой поэмы Камоэнса «Лузиады». Камоэнс был в родстве с Васко да Гамой (его дед был женат на родственнице Васко да Гамы). Ст. 323 следует понимать в двой¬ном смысле: буквальном (имеется в виду реальное плавание Камоэнса из Порту¬галии в Индию) и метафорическом: подвиг Васко да Гамы описан в поэме «Лу¬зиады». Ст. 327. Был повторен волнами Тайо; вдруг... — Тайо (Тахо, Tajo), самая длинная из рек на Пиренейском полуострове, впадает в Лиссабонский залив. Здесь — мета¬фора популярности поэмы «Лузиады» во всей испаноязычной Европе. Ст. 329. И изумилась; до пределов Туле... — Туле (Фула, Thule) — легендарный остров в Северном море, малоплодородный и негостеприимный, открытый грече¬ским путешественником Пифеем (IV в.), который счел его северной оконечностью земли. Поскольку местонахождение Туле не идентифицировано однозначно, этот топоним обрел метафорический смысл края обитаемого мира. Ст. 354. Король наш Себастьян взошел па трон... — Себастьян I — король пор-тугальский (1557—1578). Воспитанный иезуитами, Себастьян возглавил религиоз¬ную войну против магометан как врагов христианства. В 1574 г. он предпринял экспедицию в Танжер, где безуспешно боролся с маврами. Камоэнс посвятил Себа-стьяну свою поэму «Лузиады», напечатанную в 1572 г. Ст. 360. Все погубил день бинты Алькассарской... — В 1578 г., когда в Марокко на¬чалась борьба за престол, португальский король Себастьян явился с войском на по-мощь изгнанному властителю Мулей-Мохаммеду. В битве при Алькассар-Квивире португальское войско было разбито, а король пропал без вести и был объявлен по-гибшим, хотя тело его так и не было найдено. Ст. 362—364. И Португалия добычей стала ~ Я дожил до тебя!.. — В результа¬те гибели короля Себастьяна, не оставившего наследников, португальский пре¬стол в 1580 г. отошел к испанскому королю Филиппу II, и Португалия на 60 лет утратила свою независимость. Это случилось в последний год жизни Камоэнса: известны его слова по этому поводу: «Я умираю не только в отечестве, но и с ним вместе». Ст. 367—368. Прогневался. По крайней мере, ты // Похвастать счастием не мо-жешь... — В публикации ОЗ: «Прогневался. По крайней мере, мы // Похвастать сча-стием не можем...». Ст. 419. Постой, уж попадись ко мне ты в руки... — В рукописи и публикации ОЗ: «Постой, уж попадись ко мне на хлебы...». Ст. 595—597. Того, что происходит ~ Я изъяснить словами не могу... — В рукописи и публикации ОЗ: Не то, что я теперь, Могу тебе я изъяснить, но то, Как я тем сделался, что я теперь (...). Ст. 631. Обруганы завидуюиигй злобой?.. — В рукописи: «Обруганы и завистью и злобой?». Ст. 639. Под лаврами пронзительные терны... — Образ тернового венца, увито¬го лаврами, повторяется несколько ниже, в ст. 755: «Прекрасней лавра, мученик, твой терн!» и представляет собой многоплановую ассоциативную отсылку. Ее пер-воисточником является оригинальный поэтический образ Жуковского из стихотво-рения «К кн. Вяземскому и В. Л. Пушкину. Послание» (1814): в этом образе обрела свое символическое воплощение трагическая судьба В. А. Озерова: Зачем он свой сплетать венец Давал завистникам с друзьями? Пусть Дружба нежными перстами Из лавров сей венец свила — В них Зависть терния вплела; И торжествуег: растерзали Их иглы славное чело... (ПССиП. Т. 1. С. 347, коммент. С. 705). К образу венца из лавров и терний из послания Жуковского восходит пушкин¬ский образ «терна славы» в эстетическом манифесте «Разговор книгопродавца с по¬этом»: Блажен, кто молча был поэт' И, терном славы не увитый, Презренной чернию забытый, Без имени покинул свет! (Пушкин. Т. II. С. 326). Наконец, в стихотворении М. Ю. Лермонтова «Смерть Поэта» в этом же образе воплощена судьба самого Пушкина: И прежний сняв венок, — они венец терновый, Увитый лаврами, надели на него: Но иглы тайные сурово Язвили славное чело (...). (Лермонтов М. Ю. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1. С. 373). 42" <>6. Таким образом, автореминисценция своего собственного образа одновременно является у Жуковского и пушкинской реминисценцией, и реминисценцией текста, посвященного Пушкину: это акцентирует и усиливает имплицитный субстрат па¬мяти о Пушкине, его биографии и текстах в эстетическом манифесте позднего Жу¬ковского. Ст. 664—668. И сторожем, нетленной той завесы -~ Являть во всей ее красе небес-ной... — Ср. мотив покрывала в стихотворениях «На кончину Ея Величества Коро-левы Виртембергской»: «Задернулось за нею покрывало... // В божественном святи-лище она...» (ПССиП. Т. 2. С. 122); «Призвание» («В робком сердце ожиданье...»): «Очи тайный мир узрели, // И печать с него снята; (...) // Вдруг простерлось покры-вало// Над моею головой...» (ПССиП. Т. 2. С. 187); «Лалла Рук»: «Чтоб о небе серд¬це знало // В темной области земной, // Нам туда сквозь покрывало // Он дает взгля¬нуть порой...» (ПССиП. Т. 2. С. 223); «Привидение»: «Вдруг... покрывало подня¬ла... // Трикраты им куда-то поманила... // И скрылася... как не была!» (ПССиП. Т. 2. С. 236); «Таинственный посетитель»: «Часто в жизни так бывало: // Кто-то светлый к нам летит, // Подымает покрывало //Ив далекое манит» (ПССиП. Т. 2. С. 240). Ст. 681—682. И справедлив; обителей есть много //В дому Отца — всем будет воздая-нье... — «В доме Отца Моего обителей много. А если бы не гак, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам» (Иоанн; 14, 2). Одна из любимых Жуковским цитат из Евангелия от Иоанна. Предшествующий стих («Да ие смущается сердце ваше; веруй¬те в Бога, и в Меня веруйте» — Иоанн; 14, 1) но желанию Жуковского был высечен на надгробных памятниках М. А. Мойер в Дерпте и А. А. Воейковой в Ливорно; оба стиха высечены на надгробии В. А. Жуковского в Александро-Невской Лавре. Ст. 694—695. О Камоэнс! Поэзия небесной //Религии сестра земная... — Ср. реми-нисценцию этих стихов в поэме «Странствующий жид»: (...) поэзия — земная Сестра иебесныя молитвы, голос Создателя, из глубины созданья К нам нисходящий чистым отголоском В гармонии восторженного слова! (ПССиП. Т. 4. С. 306—307). Ст. 733. Певца твоей великой Лузиады... — В публикации ОЗ: «Певца твоей "ве-ликой Лузиады"». Ст. 772. Пророчишь?.. Повтори ж мне, буду ль я... — В рукописи: «О, скажи ж мне, буду ль я...». Ремарка: В эту минуту совершается видение ~ За нею яркий свет. — В рукописи текст ремарки приписан карандашом внизу листа, с разночтением: «В эту минуту совершается видение: над головою Камоэнса является дух в образе молодой девы, в лавровом венце, на груди сияющий крест. Камоэнс один видит ее. Васко падает на колена». Ст. 812. Моя звезда, мой путевадец милый!.. — В рукописи и публикации ОЗ: «Моя звезда, мой путеводчик милый...»; ср. в стихотворениях «Славянка»: «Взор к небу устремлен; над юною главой // Горит звезда преображенья» (ПССиП. Т. 2. С. 24); «Жизнь»: «Правь ко пристани желанной // За нопутною звездой» (ПССиП. Т. 2. С. 151); «Лалла Рук»: «А когда нас покидает, // В дар любви у нас в виду // В нашем небе зажигаег// Он прощальную звезду» (ПССиП. Т. 2. С. 223); «Ангел и певец»: «Кто ты, ангел светлоокой, // С лучезарною звездой? (...) Светлый ангел с лучезарной // Путеводноюзвездой!» (ПССиП. Т. 2. С. 232—233); «Я музу юную, бывало...»: «Ноты знаком мне, чистый Гений! // И светит мне твоя звезда!» (ПССиП. Т. 2. С. 235). Ст. 816. Тебя, на рубеже земли и неба, снова ~ Мне стало верою, надеждой и любо-вью... — В рукописи отсутствуют две заключительные октавы финального моно¬лога Камоэнса, начиная от ст. 816 дефинитивного текста «Тебя, на рубеже земли и неба, снова...» до ст. 831 «Поэзия есть Бог в святых мечтах земли». Черновой вари¬ант второй октавы набросан карандашом на последнем, 17 листе рукописи: На рубеже земли и неба снова Ты ангелом стоишь передо мной. Я вижу Небо Божье без покрова, Открыто мнелюбовию святой; Его, его в одежде тайной слова Являла мне поэзия порой, Но и она лицом преобразилась... Ст. 831. Поэзия есть Бог в святых мечтах земли... — Этот стих Жуковский под-писал под своим портретом, подаренным им К. К. Зейдлицу в 1839 г., ср.: «(...) он [Жуковский] чувствовал себя не совсем здоровым и был в очень мрачном располо-жении духа. Портрет, снятый с него [Жуковского] в это время в Венеции и при-сланный мне в подарок, представляет его сидящим в скорбном раздумье у письмен-ного стола. Он подписал под этим портретом последние слова умирающего Камо¬энса (...)» (Зейдлиц. С. 173—174). Вероятно, речь здесь идет о портрете, который в феврале 1839 г. был написан венским художником Маггиасом Иоганном Ранфтлом. В конце марта — начале апреля 1839 г. Жуковский послал выполненную с него гра¬вюру не только Зейдлицу, но и А. П. Елагиной (УС. С. 64—65. См. также: Жуков¬ский в воспоминаниях. М., 2004. С. 561). ДРАМАТИЧЕСКИЕ ФРАГМЕНТЫ, ПЛАНЫ. КОНСПЕКТЫ Серторий и Помпей («Вражда не помрачит в глазах моих героя...») (С. 455) Автограф: РНБ. Он. 1. № 12. Л. 45 — черновой, с заглавием: «Серторий и Помпей» и ремаркой: «Помпей»; в нижней части листа перебелен до стиха 11 («Числом венков, побед! Хочу открытым быть!»). При жизни Жуковского не печатался. Впервые: Бумаги Жуковского. С. 22 (ст. 1—3). Впервые полностью: ПСС. Т. 11. С. 130. Печатается по тексту первой полной публикации, со сверкой по автографу. Датируется: 1807 г. Перевод монолога Помпея (явл. 2, действие III) трагедии П. Корнеля (1606— 1684) «Sertorius» («Серторий», 1662). Датировка предположительная, на основании положения автографа драматур-гического фрагмента в рукописи среди автографов датированных текстов Жуков-ского, относящихся к концу 1806 — первой половине 1807 г.: «Послание Элоизы к Абеляру» (Л. 20—21), «Сафина ода» (Л. 22), «Идиллия» (Л. 22), «Вечер» (Л. 23—27), «Песнь барда над гробом славян-победителей» (Л. 28—38 об.), басни «Орел и жук» (Л. 34), «Каплун и сокол» (Л. 35), «Похороны львицы» (Л. 39), «Тоска по милом» («Дубрава шумит...»). (Л. 40). Следующий после «Сертория и Помпея» текст—фраг-мент неоконченной стихотворной сказки «Сокол», датируемый февралем-мартом 1807 г. (ПССиП. Т. 4. С. 563). Самый поздний из датированных текстов этой еди¬ницы хранения — песня «Тоска по милом» (дата рукой Жуковского «18 февраля [1807]», ПССиП. Т. 1. С. 514). Непосредственно переводу монолога Помпея предшествует записанный на л. 43—43 об. недатированный и не опубликованный в ПССиП текст незакончен¬ного стихотворения, озаглавленного «Песня», тематически близкого «Песне бар¬да...» и, возможно, являющегося не вошедшим в нее фрагментом (опубликован: Ре¬занов. С. 496—497): Прости, супруг мой незабвенный! Прости, хранитель гений мой! Шелом подайте оперенный С булатной грозною броней! Пускай дрожащею рукою Одену в сталь главу твою! Власы под бранный шлем сокрою И грудь слезами оболью. В последний раз тебя лобзаю, Моя защита, мой покров! В последний раз себя пленяю Знакомым звуком милых слов! Содержание фрагмента, выбранного из контекста трагедии Корнеля (встре¬ча молодого полководца с опытным н прославленным, побежденного — с по¬бедителем), а также тесное соседство этого драматического фрагмента с первым опытом батально-исторической лирики Жуковского, «Песнью барда...», позволя¬ет предположить аллюзионную связь перевода из Корнеля с событиями русско-наполеоновских войн 1805—1807 гг., в которых Россия потерпела поражение, и, в частности, с заключением Тильзитского мира (8 июля 1807 г.), условия которого бо¬лезненно переживались русскими. В таком случае, время создания перевода можно конкретизировать как вторую половину (не ранее конца июля) 1807 г. Сохраняя метрический признак жанра трагедии — александрийский стих, и формальный признак драматического диалогизма — ремарку, номинирующую субъект речи, Жуковский сильно сокращает текст Корнеля за счет облегчения сложного синтаксиса и упрощения вычурных перифрастических оборотов ори¬гинала; даже лексических соответствии подлиннику в переводе почти нет. Рус¬ский поэт создает совершенно оригинальный лексический комплекс: вражда, герой, поле Марсово, огнь, бой, победитель, вождь, в котором нетрудно узнать характерные для преддекабриегской драматургии и гражданственной лирики 1810—1820-х гг. слова-сигналы, обладающие широким спектром свободных эмоциональных ассо¬циаций, превышающих их прямое лексическое значение (см.: Гуковский Г. А. Пуш¬кин и русские романтики. М., 1965. С. 179 и далее). Стилистическую доминанту перевода составляют славянизмы: чело, вождь, зреть, сраженный, посрамить и т. д., закрепленные традицией за высоким стилем трагедии классицизма. Кроме того, в переводе Жуковского очевидно убыстрение темпа стихотворного дискурса, усиление динамики мысли. Благодаря этому граж¬данская патриотическая идея монолога приобретает более отчетливое звучание, афористичность формулировок прекрасно сочетается с мелодикой александрий¬ского стиха, его жестким бинарным ритмом, подчеркнут ым парной рифмой и цезу¬рой в середине стиха, ср.: I,'inimite, qui regne entre nos deux partis, N'y rend pas de 1'honneur tous les droits amortis. Comme le vrai merite a ces prerogatives, Qui prennent le-dessus des haines les plus vives, Uestime et le respect sont des justes tributs, Qu'aux plus fiers ennemis arrachent les vertus. (Corneille P. Oeuvres avec commentaives de Vol-taire. Paris, 1817. T. 8. R 73—74). Вражда не помрачит в глазах моих героя. На поле Марсовом, в огне, в смятенье боя Сертория своим противником я чту, Но друга я всегда врагу в нем предпочту. [Перевод: Вражда, царящая между нашими двумя партиями, // Не лишит доблесть заслу¬женных ею прав. // Как истинная заслуга имеет свои преимущества, // Которые одерживают верх над яростной ненавистью, // Так уважение и почет суть истинная дань, // Которую самые гордые враги приносят добродетели (франц.)]. В. И. Резанов очень точно определил сугь отклонений Жуковского от оригина¬ла Корнеля, назвав фрагмент, переведенный Жуковским, «пересказом» (Резанов. Вып. 2. С. 498). Несмотря на то что «Серторий и Помпей» Жуковского — это лишь фрагмент пятиактной трагедии Корнеля, перевод представляет собою вполне завершенное в своей внугренней логике произведение. Выбранная и переведенная Жуковским реплика Сертория изолирована от контекста трагедии, и в этой связи родовая при-надлежность фрагмента (драма) оказывается факультативной, акцент переносится на жанровую форму монолога, использование которой крайне характерно для ли¬рики Жуковского 1806 г. (см.: Янушкевич. С. 53—55). Но если абсолютное большинство стихотворений-монологов 1806 г. выражает различные опенки и состояния любовной страсти, то монолог «Серторий и Пом¬пей» — это столь же концентрированное воплощение идеи гражданского и воин¬ского мужества: не случайно этот перевод выполнен Жуковским не только близ¬ко по времени к первому образцу батальной патриотической лирики поэта, «Пес¬ни барда над гробом славян-победителей», но и в той же самой рабочей тегради, в которой находится черновой автограф этого стихотворения (ПССиП. Т. 1. С. 471). При том, что «Песнь барда...» лишена формальных признаков диалогизма, ее со¬держательной и композиционной основой является чередование повествовательно-описательных фрагментов с лирическими монологами, драматизирующее структу¬ру лирического жанра. В переводе же фрагмента из трагедии Корнеля лирическая в контексте творчества этих лет жанровая форма монолога обретает новое содер¬жание в связи со своим драматургическим генезисом, а пафос любви уравнивается по своему качеству с пафосом патриотическим. Это — преддверие открытий граж¬данской лирики Жуковского (драматизированная кантата «Певец во стане русских воинов») и индикатор направления, в котором развиваются его драматургические поиски: сплав глубокого психологизма и высокой патетики будет характерен для перевода трагедии Шиллера «Орлеанская дева». Серторий и Помпей — В основу сюжета трагедии Корнеля легли события исто¬рии Древнего Рима: гражданская война между партиями Цинны-Мария, к которой принадлежал полководец и политический деятель Серторий, и Суллы, на стороне которого сражался Гней Помпей Великий (II—I вв. до н. э.). Ст. 3. Серториясвоим противником я чту!.. — Серторий Квинт (123—72 до н. э.) — римский полководец I в. до н. э. В 88 г. добивался должности народного трибуна, но потерпел неудачу в результате противодействия Суллы. С этого времени прим¬кнул к партии Цинны и Мария и принял активное участие в гражданской войне против Суллы. После победы Суллы Серторий в 83 г. бежал в Испанию, с помощью сформированных из изгнанников войск быстро овладел провинцией, установил не-зависимый от Рима режим и начал готовиться к войне против Рима. Талант полко-водца, которым обладал Серторий, позволил его современникам сравнивать его с Ганнибалом. В 80 г. Серторий во главе войска, организованного по образцу рим¬ского, предпринял войну с римлянами, в которой последние потерпели несколь¬ко сокрушительных поражений. После 8 лет безуспешной для Рима войны, в 72 г. до н. э. при участии одного из полководцев Сертория, Перпенны, римляне соста¬вили заговор против Сертория, и он был предательски убит во время пира по слу¬чаю ложного известия о крупной победе над римлянами. Биографию Сертория из¬ложил в своих «Параллельных жизнеописаниях» Плутарх. Ст. 8. В беседе искренней, с Помпеем — не врагом!.. — Гней Помпей Великий (106— 48 до н. э.) — знаменитый римский полководец. Принял участие в гражданской во¬йне Мария против Суллы на стороне последнего; своей победой над Марием Сулла обязан таланту и энергии Помпея. После провозглашения Суллы диктатором Пом¬пей был осыпан наградами и удостоен звания императора (в древнем Риме «импе¬ратор» — почетный титул главнокомандующего римской армией). В 82 г. на Сици¬лии Помпей разгромил остатки войск Мария, которыми командовал Псрпенна, бе¬жавший после этого поражения в Испанию и вступивший в войска Сертория, ко¬торого он впоследствии предал; за эту кампанию Помпей и был удостоен звания «Великого». В 79 г. он первым в римской истории получил триумф, не будучи сена¬тором. Летом 77 г. Помпей вторгся в Испанию и принял активное участие в вой¬не против Сертория, дважды потерпев от него серьезные поражения в 75 г. После убийства Сертория Помпей быстро рассеял войска инсургентов, а Перпенну взял в плен; блистательная государственная карьера Помпея, приведшая его к консуль¬скому званию (вместе с Крассом) и участию в триумвирате с Крассом и Цезарем, началась уже после Испанской кампании. Биографию Помпея Плутарх изложил в «Параллельных жизнеописаниях». Ст. 20. Ах! если б примирил ты Рим с собой! — имеется в виду оппозиционность Сертория режиму правящего диктатора Суллы. Сократовы разговоры о бессмертии души («Скажи мне, Федон, видел ли ты Сократа в последнюю минуту его жизни...») (С. 455) Автограф: РГАЛИ. Оп. 1. № 20. Л. 5—20 — черновой, с многочисленными по-правками, с заглавием: «Сократовы разговоры о бессмертии души». Копия: РГАЛИ. Оп. 1. № 26. Л. 1—22, рукою А. П. Киреевской (Елагиной) и двух неустановленных лиц (возможно, В. И. Губарева и А. А. Прогасовой), с незна-чительной правкой Жуковского на л. 1—3. Впервые: Жуковский и время. Русская классика. Исследования и материалы. Вып. 4. Томск: Изд-во Томского ун-та, 2007. С. 292—318 (публикация О. Б. Лебе¬девой). Печатается по тексту первой публикации со сверкой по рукописям. Д ати руется: вторая половина ноября — первая декада декабря 1811 г. Перевод фрагмента философского диалога Платона «Федон» с немецкого пере¬вода М. Мендельсона «Phadon, oder Uber die Unsterblichkeit cler Seele» («Федон, или О бессметрии души», 1767). Основанием для датировки этого текста Жуковского служит упоминание о нем в неопубликованном письме к Д. Н. Блудову от 5—11 декабря 1811 г.: «(...) ввече¬ру перево.мсу, и теперь занят мендельзоновым "Федоном", которого уже около поло¬вины переведено. Это добыча "Вестника Европы"; но добыча прекрасная, ибо "Фе¬дон" в своем роде единственная книга; я прочитал его с жадностию два раза сря¬ду, перевожу его с особенным удовольствием и, вероятно, буду ему обязан тем, что моя деятельность несколько порасполыхалась» (РГАЛИ. Ф. 72. Д. Н. Блудов. Оп. 1. № 5. Л. 1—1 об.). Выражаю благодарность А. С. Янушкевичу за сообщение этого факта и возможность воспользоваться текстом обнаруженного, расшифрованного, датированного и прокомментированного им письма В. А. Жуковского к Д. Н. Блу-дову. Письмо датировано А. С. Янушкевичем на основании упоминания о работе над переводом поэмы К. М. Виланда «Оберон». Перевод 80 начальных стихов поэ¬мы сохранился в архиве Жуковского (РНБ. Ф. 286. Оп. I. № 22. Л. 1—5) с датами на титульном листе рукописи: «1811. Декабря 5» и «6 декабря» на его обороте, а так¬же с датами 6, 7, 10 и 11 декабря в самом тексте рукописи. По своему объему пере¬вод «Федона» составляет менее четверти объема текста оригинала — оценка соотно¬шения переведенного текста с размерами оригинального в письме Блудову являет¬ся отражением скорее намерения, чем реального положения вещей, но свидетель¬ство самого поэта о значительности выполненного объема работы заставляет отне¬сти вероятное время ее начала ко второй половине ноября 1811 г. Черновой автограф «Сократовых разговоров о бессмертии души» выполнен на больших двойных листах синей «сахарной» бумаги с водяным знаком «1810», перегнутых пополам и лишь отчасти сложенных тетрадью. Этот совершенно само-стоятельный блок с авторской нумерацией листов «1—13» соединен в одну архивную единицу хранения с черновыми рукописями стихотворения «Песнь барда над гро¬бом славян-победителей» и басни «Мартышка, показывающая китайские тени» (РГА-ЛИ. Ф. 198. В. А. Жуковский. Оп. 1. № 20. Л. 1—4 об.) и имеет общую дату «1806». Архивная датировка, соответствующая времени создания двух упомянутых стихот-ворных текстов Жуковского, противоречит, однако, филиграни на бумаге черново¬го автографа: «1810», которая указывает на более позднее время создания «Сократо-вых разговоров», что подтверждается и оформлением копии, выполненной на голу¬бой бумаге с филигранью: «1811», что совершенно соответствует сообщению о пред-принятом переводе в цигарованном выше письме Жуковского к Блудову. «Сократовы разговоры о бессмертии души», как это явствует из вычеркнутых в черновике элементов заглавия (первоначальный вариант, отвергнутый Жуков¬ским — «Федон. Сократовы разговоры о бессмертии души. Сочинение Мозеса Мен¬дельсона»; зачеркнуты начало и конец) являются фрагментарным переводом фи¬лософского диалога Мозеса Мендельсона «Федон, или О бессмертии души», в свою очередь, восходящего к диалогу Платона «Федон», вольным переводом которого на немецкий язык он и является. Мендельсон Мозес (1729—1786, традиционная русская транслитерация име¬ни — «Моисей») — еврейский германоязычный философ, экзегет, переводчик би¬блейских текстов, основоположник идеологии «еврейского просвещения»; друг Г.-Э. Лессинга и один из прототипов главного героя драмы Лессинга «Натан Мудрый». При жизни был известен под прозвищем «Немецкий Сократ». Первый русский пе¬ревод трактата Мендельсона «Федон, или О бессмертии души» вышел в 1841 т. (Мен¬дельсон Моисей. Федон, или О бессмертии души в трех разговорах. СПб., 1841). Произведение Мендельсона было извеано Жуковскому по меньшей мере с 1797 г.: оно косвенно упомянуто в одной из самых ранних литературных работ Жуковского, в «Разговоре о том, что всякий член общества необходимо обязан служить ему, отправляя в нем какую-нибудь должность» (1797; текст и коммент. см. в этом томе). Экземпляр издания этого диалога, послуживший Жуковскому ис¬точником перевода и содержащий многочисленные пометы в тексте (они сконцен¬трированы на с. 17—97 второй пагинации), а также несколько записей на форза¬цах, шмуцтитуле и крышках переплетов, сохранился в личной библиотеке поэ¬та (Phadon, oder Uber die Unsterblichkeit der Seele. Von Moses Mendelssohn. Berlin u. Stettin, Fr. Nicolai, 1776. ИРЛИ РАН, 87 J/18> Онегинское собрание. Описание, № 2701). Эта книга хорошо известна в исследовательской традиции — о ней, в част¬ности, упоминает А. Н. Веселовский: «Жуковский (...) душевно любил Машу [Про¬тасову] — и давал ей читать Мендельсона, Uber die Unsterblichkeit der Seele» (Весе¬ловский. С. 134. См. также с. 68). Пометы в книге как раз и представляют собой следы совместного чтения ди¬алога Мендельсона Жуковским и М. А. Протасовой. На шмуцтитуле книги сохра¬нилась запись ее руки: «Marie de Pratassoff, 1813. Commensee а Иге а Orel, le 15 de Septembre» [«Мария Протасова, 1813. Чтение начато в Орле, 15 сентября»]; на с. 1 второй пагинации, непосредственно перед титулом, еще одна принадлежа¬щая ей запись: «Marie de Pratassoff. 1813, le 12 octobre» [«Мария Протасова. 1813, 12 октября»]. На верхнем форзаце книги находятся следующие записи Жуковско¬го: «О влиянии мысли бессмертия на прелесть жизни», «NB О пользе несчастия, к усовершенствованию служащего»; на нижней крышке переплета рукой Жуков¬ского написано: «Федон. Похвальное слово Марку Аврелию». Таким образом, ка¬рандашные пометы и записи в тексте диалога (за исключением, может быть, толь¬ко крайне характерных для читательских помет Жуковского значков NB, корот¬ких горизонтальных черточек и волнистых вертикальных отчеркиваний на полях) не могут бьпь однозначно идентифицированы как принадлежащие Жуковскому, поскольку книга хранит очевидные следы внимания двух читателей. Невозмож¬но также сказать, в какой последовательности вносились в книгу помет ы и записи, явно принадлежащие Жуковскому: были ли они сделаны при первом чтении, пред¬шествующем переводу, в процессе перевода, или год спустя, в то время, когда диа¬лог Мендельсона читала Маша Протасова. Тем не менее эти пометы вкупе с особенностями оформления рукописи позво¬ляют утверждать, что творческий интерес Жуковского к «Сократовым разговорам о бессмертии души», имевший своим следствием опыт перевода, не ограничен зи¬мой 1811—1812 гг. В октябре 1813 г. Жуковский переехал из своего имения Холх в имение Е. А. Протасовой Муратово (Даты жизни и творчества В. А. Жуковского. ПССиП. Т. 14. С. 344), и октябрьская запись Маши, возможно, фиксирует совмест¬ное чтение книги. В конце апреля следующего года Е. А. Протасова категориче¬ски отказала Жуковскому в руке Маши, и время с мая тю сентябрь 1814 г. поэт про¬вел в основном в Черни, Долбине, Орле и Белеве, лишь изредка и ненадолго за¬езжая в Муратово, а 2 октября 1814 г. окончательно переселился в Долбпно, име¬ние А. П. Киреевской (Елагиной), где в течение трех последних месяцев года пере¬жил невиданный подъем творческого вдохновения. Поскольку перевод Мендель¬сона не упомянут ни в одной из многочисленных росписей Долбинских стихотво¬рений, в которых зафиксированы не только абсолютно все произведения, над кото¬рыми поэт работал в это время, но и замыслы будущих текстов, надо полагать, что к этому времени Жуковский окончательно отказался от продолжения этой работы. Однако тот факт, что копия перевода «Федона» выполнена в основном рукою крайне редко переписывавшей тексты Жуковского А. П. Киреевской (часть копни выполнена, возможно, А. А. Протасовой и В. И. Губаревым, переписывавшими на-бело все долбинские тексты Жуковского, см.: ПССиП. Т. 1. С. 679) — в основном переписчицами произведений Жуковского 1811—1813 гг. были сестры Протасо¬вы — может быть косвенным свидетельством того, что этот незавершенный замы¬сел продолжал оставаться для Жуковского актуальным настолько, что он попросил А. П. Киреевскую сделать копию переведенного им текста. О том, что Сократ и его философия, бесспорно, занимали умы Жуковского и Маши в промежутке времени от сентября 1813 (ср. ее записи в книге) до весны 1814 г., свидетельствует и упоминание имени греческого философа в домашних стихотворениях Жуковского: в «Ответах на вопросы в игру, называемую секретарь» (январь 1814 г.; № 12 «Для чего Сократ был не длинноносый?») и в стихотворении (К Марии Андреевне Протасовой), датируемом январем-мартом 1814 г.: Сократ был длиннонос, осмелюсь вам сказать! Но длинный нос его имел премного дела: Он мудрость стал клевать! А мудрость нос огьела! (ПССиП. Т. 1. С. 314, 661), Давно Сократ сказал: Счастлив, кому послал Создатель в жизни друга, Подобного тебе! (ПССиП. Т. 1. С. 328, 674—675). Далее, записывая на нижней крышке переплета книги «Федон. Похвальное слово Марку Аврелию», Жуковский, конечно, имел в виду известное произведение Антуана Леонара Тома (1732—1885; см. коммент. к «Разговору о том, что всякий член общества необходимо обязан служить ему, отправляя в нем какую-нибудь должность» в наст, изд.) «Eloge de Marque Aurele»: «Похвальное слово Марку Авре¬лию» Тома напечатано во 2 томе четырехтомного собрания сочинений французско¬го писателя 1802 г. изд., сохранившемся в библиотеке русского поэта с его много¬численными пометами (см.: Описание. № 2255). Аналогичная запись: «Похвальное слово Марку Аврелию», свидетельствующая об очень раннем возникновении интереса Жуковского и к личности Марка Авре¬лия, и к посвященной ему апологии А.-Л. Тома, находится и на верхнем форзаце 3 тома собрания сочинений И.-Я. Энгеля (1741—1802) 1802 г. изд. (см.: БЖ. Ч. 1. С. 484—485). В ноябре 1805 — апреле 1806 г., в составе своей незаконченной хре¬стоматии «Примеры слога, выбранные из лучших французских прозаических пи¬сателей и переведенные на русский язык Василием Жуковским», поэт перевел не¬сколько фрагментов из «Похвального слова Марку Аврелию» («Сон Марка Авре¬лия», «Тиранство и доносы в Риме», «Смерть Марка Аврелия»: см.: Резанов. С. 528, 529, 536), а также фрагмент, посвященный смерти Сократа, извлеченный из гл. 8 «De Platon considere comme panegyriste de Socrate» [«О Платоне как панегиристе Со¬крата»] сочинения Тома «Essai sur les eloges» («Опыт о похвальных словах»; Резанов. С. 541—542. См. коммент. к «Примерам слога...» в т. 8 наст. изд.). Уже эти факты свидетельствуют о том, что имена Марка Аврелия и Сократа, так же как нравственный облик и судьбы этих столь разных по своему социальному положению, но близких по мировоззрению героев классической древности в со¬знании Жуковского были соединены неразрывной ассоциативной связью, которую как раз и знаменует имя их общего панегириста Антуана-Леонара Тома. Однако же очень вероятно и то, что запись на нижней крышке переплета книги М. Мендель¬сона имеет в виду нечто другое — а именно, оформляющийся замысел будущего послания «Императору Александру», о котором Жуковский писал. А. И. Тургеневу из Черни во второй половине мая 1814 г. буквально следующее: «Я, однако, не¬смотря на свой паралич, подумываю иногда о послании к нашему Марку Аврелию. Какой прелестный характер! И какие страницы для истории 1814 год приготовил! (...) если бы счастье, что бы я написал!» (ПЖТ. С. 120. Курсив мой. — О. Л.); если до¬пустить, что иод эвфемизмом «наш Марк Аврелий» подразумевается Александр I, то эта фраза из письма Тургеневу — первое в творческой истории послания сви¬детельство возникновения замысла послания «Императору Александру» (Ср. ком¬мент.: ПССиП. Т. 1.С. 722). Наконец, запись Жуковского на верхнем форзаце книги: «NB О пользе несча¬стия, к усовершенствованию служащего» слишком хорошо согласуется не толь¬ко с тягостными биографическими обстоятельствами поэта весной 1814 г., но и с его жизненной позицией и нравственной философией, предписывающей не про¬сто стойкость перед лицом несчастья, но и самосовершенствование в неблаго¬приятных обстоятельствах. Эта философия неоднократно изложена им в пись¬мах к А. И. Тургеневу за указанный период и в адресованных Маше Протасовой письмах-дневниках, которые Жуковский и его ученица начали вести именно вес¬ной 1814 г. (см. (Письма-дневники) 1814 г. // ПССиП. Т. 13). Перевод Жуковского достаточно близок к тексту оригинала, т. е. к немецкому тексту вольного перевода диалога Платона «Федон» М. Мендельсоном. В плане от-ступлений можно отметить лишь усиление эмфатики перевода Жуковского, выра-жающееся в очевидной экспрессивности пунктуационных средств. Однако если го-ворить о степени близости немецкого перевода к первоисточнику, то есть непо-средственно к диалогу Платона «Федон», то здесь необходимо отметить, что Мен-дельсон значительно трансформировал текст Платона за счет распространения не-которых его фрагментов, особенно таких, которые дают возможность интерпре¬тации греческого оригинала в категориях христианской религиозной философии (периодическая подмена античного политеизма христианским монотеизмом, ан-тичного рока христианским божественным промыслом). Судя по читательским по-метам в тексте книги из библиотеки Жуковского, которые раскрыты далее в при-мечаниях, именно эта христианизированная интерпретация текста Платона при¬влекла особенное внимание читателей и переводчика диалога Мендельсона. 1 Ни один из жителей Флеоции... — Имеется в виду Флиунт, маленький город по-близости от Афин. 2 (...) обстоятельства смерти Сократовой... — Смертный приговор над Сократом был исполнен спустя месяц после его вынесения. Задержка в исполнении приго¬вора была вызвана затянувшимся праздником Феории (Священного посольства) — ритуального ежегодного жерт вонриношения Аполлону и вопрошения его оракула на острове Делосе (см. примеч. № 4). :* (...) обстоятельств его осуждения... — Обстоятельства осуждения Сократа ча-стично изложены в произведении Платона «Апология Сократа», написанном в форме трех речей Сократ-а перед афинским судом: защитительной речи, речи но вопросу о мере наказания, речи после вынесения смертного приговора. Формально Сократ был обвинен в развращении юношества и в поклонении «ложным богам», но основной причиной его осуждения стал скрытый политический фактор: к чис¬лу учеников Сократа принадлежали некоторые деятели афинской аристократиче¬ской оппозиции, в частности, Алкивиад, изменивший полису в Пелопоннесской во¬йне, и Критий, глава правительства Тридцати тиранов (тридцать олигархов, захва-тивших власть в Афинах после поражения полиса в Пелопоннесской войне и на 3 года установившие тиранический репрессивный режим). При судебном голосо¬вании Сократ был признан виновным лишь незначительным большинством голо¬сов, но его вторая защитительная речь (по вопросу о мере наказания) раздражила судей своим независимым тоном, поэтому смерт ный приговор ему был вынесен по¬давляющим большинством голосов. 4 Корабль, отправляемый ежегодно афинянами в Делос ~ и ни один преступник не казнится смерпью... — В этом фрагменте диалога описаны происхождение и ри¬туал праздника Феории, установленного, по преданию, в честь победы Тесея над критским чудовищем Минотавром, избавившей Афины от позорной дани, которая выплачивалась полисом критскому царю Миносу: семь афинских юношей и семь афинских девушек раз в 9 лег отправлялись на остров Крит в жертву Минотавру, и, когда Минос приехал за данью в третий раз, Тесей отправился на Крит' сам и убил Минотавра в Лабиринте. 5 (...) па мрачные брега Орка... —Анахронизм Мендельсона, повторенный Жу-ковским. Орк, Оркус — божество смерти и название царства мертвых в римской мифологии, соответствующее греческому Аиду: в оригинале Платона номинация царства мертвых, разумеется, греческая — Аид. 6 Лполлодор — персонаж диалога Платона «Пир». 7 Аполлодор, Критобул с отцом ~ Клеомброт и Аристипп... — В четырех последова¬тельных репликах Федона и Эхекрата перечислены основные персонажи диалогов Платона, ученики, друзья и слушатели Сократа. Критобул (Критовул) вместе с от¬цом своим Крит оном (О Критоне См. ниже, примеч. № 11) принадлежал к кружку ближайших друзей Сократа; Антисфен (ок. 444—366 до н. э.) — афинский философ, второй по известности после Платона ученик Сократа, материалист и основатель школы киников; именем Менексена Платон назвал один из своих диалогов; Кте-зипп — один из непосредственных учеников Сократа; Симмиас — фиванец, друг и слушатель Сократа, философ-этик; Цебес (Кебет), родом из Фив — ученик Сократа. Ему приписывается диалог «niva?» («Картина»), отличающийся нравоучительно¬стью содержания и аллегоричностью формы, но, вероятно, этот текст принадлежит более позднему времени; печатается обыкновенно вместе с сочинениями Эпнктета; Эвклид из Мегар — ученик Сократа, глава мегарской школы философии; Клеом¬брот — ученик Сократа, по преданию, так увлекся учением последнего о бессмер¬тии души, что бросился в море, желая скорее обрести это бессмертие (Клеомброт упомянут в кн. 3 поэмы Дж. Мильтона «Потерянный рай»); Аристипп (Старший) из Кирены (ок. 435—455 до н. э.) — греческий философ, ученик .Сократа, основатель школы киренаиков и автор ее этического (гедонизм) и гносеологического (сенсуа-листский агностицизм) учений. 8 Они находились в Эгине... — Эгина — остров в Сароническом заливе, распо-ложенный между Арголидой и Аттикой; его жители периодически враждовали с афинским полисом. Причиной войн служило политическое соперничество и взаим¬ная вражда между аристократическим государством Эгина и афинской демократи¬ей. В 455 г. до н. э. Эгина принуждена была сдаться Афинам, но в 404 г., после ро¬кового для Афин поражения в Пелопоннесской войне, эгинеты возобновили враж¬ду с афинянами. Упоминание Эгины как местопребывания учеников Сократа кор-респондирует с обвинением Сократа в приверженности аристократии. 9 (...) одиннадцать судей... — В Афинах ежегодно избирались одиннадцать долж-ностных лиц, в чьи обязанности входило наблюдение за содержанием заключен¬ных в тюрьмах и контроль над исполнением судебных приговоров. 10 Ксантиппа — жена Сократа, имя которой стало нарицательным обозначени¬ем сварливой жены, возможно, без реальных на то оснований. 11 Сократ оборотился к Критону... — Критон — афинянин, ученик Сократа. По свидетельству Диогена Лаэртского, ему принадлежало 17 диалогов, ни один из ко-торых не сохранился. Будучи богатым и влиятельным гражданином, он задумал план бегства для осужденного Сократа. Именем Критона назван один из диалогов Платона. 1 Эзоп — греческий баснописец VI в. до н. э., основоположник жанра литератур-ной басни. 13 (...) поэт Эвеп... — Эвен с острова Парос — ритор, софист и поэт-элегик — был, по преданию, наставником Сократа в поэтическом искусстве. 14 «Сократ, старайся усовершенствовать себя в музыке»... — В широком пони-мании слово «музыка» (т.е. искусство, покровительствуемое Музами), обозначает любой вид эстетической деятельности, в том числе и поэзию и философию — по-скольку в мировоззренческой системе древней Греции науки тоже находились иод покровительством Муз и были, следовательно, разновидностью эстетической дея-тельности. ь (...) наставление мудрого Филолая... — Филолай из Тарента в Южной Италии (по Диогену Лаэртскому, Филолай был родом из Кротона) — ученик Пифагора, современник Сократа и Демокрита. Ученик Пифагора, Филолай был одним из крупнейших представителей пифагорейской философии, ему принадлежит уче¬ние о противоположностях как источнике развития, а его космогонические пред¬ставления тяготеют к планетарной теории. Ему приписываются также фрагменты музыкально-теоретических сочинений. Эхекрат из Флиунта, основной собеседник Федона в одноименном диалоге, был непосредственным учеником Филолая. 1ЬВ таинствах наших... — Здесь разумеется внутренняя, «эзотерическая» доктри¬на пифагорейского учения, доступная только тем, кто достиг высшей степени посвя-щения: главным образом, таинства связаны с такими отраслями пифагорейства, как математический символизм, учение о переселении душ и магия чисел (нумерология). 17 В книге из библиотеки Жуковского, описанной во вступительной части ком-ментария, последние два предложения абзаца отчеркнуты на нолях волнистой вер-тикальной чертой (С. 17 второй пагинации). 18 Слова «вселив разумное существо в чудесное здание тела» в книге отмечены под¬черкиванием (С. 18). 19 В книге подчеркнута часть фразы: «не полагать им насильственным образом ни-какой преграды», и против нее на полях находится полустершаяся карандашная за-пись, в которой читаются только слова «награда» и «душа» (С. 19). 20 Весь этот абзац отчеркнут на полях вертикальной волнистой чертой (С. 20). 21 Слова «Силы природы не суть ли служители Колсества» и «Они провозвестники» от¬мечены в тексте книги подчеркиванием (С. 20). 22 (...) вы вместе со мною признаете богов ~ не следует ли, что глупый скорее нежели мудрец должен радоваться приближению смерти!.. — Этот обширный фрагмент немец¬кого оригинала представляет собой отступление от текста Платона и христиани¬зированную трансформацию идей греческого философа. Именно с этой части диа¬лога начинаются читательские пометы в тексте книги из библиотеки Жуковского. 2:4 (...) буду стараться, чтобы моя теперешняя защитительная речь была усладитель-нее той, которую говорил я перед моими судиями... — Здесь подразумеваются три речи, которые изложены Платоном в «Апологии Сократа». 24 Против этого абзаца на полях читается запись: «La nous favorise la vie» (С. 20. [Перевод: Она благоприятствует нашей жизни (франц.)], относящаяся, по всей ви-димости, к надежде на бессмертие души и хорошо согласующаяся с надписью ана-логичного содержания на верхнем форзаце. 2о Весь этот абзац помечен короткой горизонтальной чертой на полях, а слова «научиться умереть» подчеркнуты (С. 25). 26 (...) наши чувства обманчивы — говорят стихотворцы... — Скорее всего, речь здесь идет не столько о поэтах, сколько о философах, принадлежавших к чис¬лу пифагорейцев и излагавших свои взгляды в стихотворной форме: Эмнедокле (ок. 495—435 до н. э.) и Парменидс (540—480 до н; э.; поэма «О природе»). Их фило-софские учения (особенно идеалистические взгляды Парменида) оказали большое влияние на Платона. Возможно, имеется в виду и поэт Эпихарм (550—460 до н. э.), греческий драматург, живший в Сиракузах и снискавший репутацию философа чрезвычайной моралистической сентенциозностью своих текстов. 27 Соответствующая фраза оригинала отмечена короткой горизонтальной чер¬той на полях (С. 29). 28 Следующий за этой репликой обширный фрагмент диалога (от слов «Я поста-раюсь представить это всем с большею ясностью» до слов «чистая истина, чистое до-бро, чистое совершенство!» представляет собой еще одну новацию Мендельсона от-носительно текста Платона. 29 Слова «Кто же мне скажет, какими средствами приобрели мы сии понятия?» от-черкнуты на полях короткой горизонтальной чертой (С. 31). ло Часть фразы («(...)узнать того живописца, который начертал сию восхититель-ную картину») отчеркнута на полях. 31 (...) позволим себе, говорил он, заимствовать у Гомера те два сосуда, которые, по сло¬вам его, «стоят в преддверии Зевесовых чертогов»... — Неточная цитата из Илиады: Две великие урны лежат перед прагом Зевеса, Полны даров: счастливых одна и несчастных другая. Смертный, которому их посылает, смесивши, Кронион, В жизни своей переменно и горесть находит, и радость (...). Илиада, песнь 24, ст. 527—530. Цит по: Гомер. Илиада / Пер. Н. И. Гнедича (Лит. памятники. Большая серия). Л., 1990. С. 353. 32 Соответствующий пассаж оригинала помечен на полях дважды подчеркну¬тым значком NB. ™ Но из чего же извлекает она понятие о существе высшем., например, о Демоне? — Знаменитый «демон» Сократа — одно из центральных понятий его философии, по-служившее, в частности, основанием для обвинения в поклонении ложным (или новым) богам. О Демоне часто упоминается в беседах Сократа, изложенных его учениками и последователями. По словам Платона, Демон удерживал Сократа от дурного, а по словам Ксенофонта, побуждал его и к добру. Что касается представ¬ления Сократа о своем Демоне, то это понятие не должно быть истолковано ни как олицетворение голоса совести, ни как проявление патологической мономании: Сократ верил в существование реальных, хотя и невидимых существ, представля¬ющих посредствующее звено между богами и человеком. Следуя увещанию свое¬го Демона, Сократ отказался от политической деятельности и занялся философ¬ским анализом. По свидетельству Платона и Ксенофонта, Демон являлся философу с помощью звука и знака, притом с самого детства и до конца жизни. По содержа¬нию внушений Демона, всегда целесообразных (в высшем нравственном смысле), их нельзя признать простыми галлюцинациями, а но ощутительной форме этих яв¬лений их нельзя отождествить с нематериальными в своих проявлениях голосом совести или категорическим императивом. 34 Слова «тень представления», являющиеся не совсем точным переводом вы-ражения «Schimmer der Vorstellung» («отблеск представления»), выделенные под-черкиванием в рукописи Жуковского (в печати — курсив), подчеркнуты и в кни¬ге; в тексте предшествующих абзацев отмечены двумя короткими горизонтальны¬ми чертами на полях следующие слова: «душа наша, рассматривая самое себя, получа¬ет понятие о духах, с нею сходных» и «которое, дабы выразить все одним словом, ее совер¬шеннее» (С. 34—35). 35 Начало этого абзаца помечено в книге дважды подчеркнутым NB (С. 40). зг> Предложение отмечено на полях короткой горизонтальной чертой (С. 41). 37 Предложение отчеркнуто на полях (С. 42). 38 Слова «достигнуть к прямому назначению бытия» отмечены на полях короткой горизонтальной чертой (С. 43). 39 Этот абзац отмечен на полях коротким горизонтальным отчеркиванием (С. 45). 40 (...) праздник Таинств или совершенного примирения... — По-видимому, Пла-тон имеет здесь в виду мистерии орфиков — адептов учения, которое выделилось в качестве самостоятельного течения из фракийских дионисийских мистерий около VI в. до н. э. и провозгласило мифического певца Орфея создателем обрядов и ав¬тором орфических поэм. Орфики исповедовали веру в бессмертие души, которая после освобождения от оков земной плот и должна наслаждаться блаженством веч¬ного духовного пиршества. Посвященные жрецы орфиков (орфеотелесты) считали бога вина и виноделия Диониса освободителем души от тела (эпитет Дионис Ли-сей, то есть Отрешитель). 41 (...) много носящих тирсы, но мало вдохновенных... —Орфический стих. Тирс — жезл Диониса из плюща или из виноградной лозы, обвитой плющом. Смысл стиха в данном контексте сопоставим со смыслом известного евангельского стиха: «много званных, а мало избранных» (Матфей; XX, 16). 42 В этом месте рукопись копии содержит композиционный сбой: заключитель-ный лист рукописи (последний по содержанию записанного на нем текста перево¬да) пронумерован и подшит перед тремя последними листами, которые по логике повествования должны ему предшествовать. Порядок листов и логическая связь текста восстановлены по черновому автографу. 43 Аристофан (ок. 445—386) — великий греческий комедиограф. Его сатириче-ские комедии отличаются острозлободневной актуальностью. Его комедия «Облака» (423), направленная против системы софистического воспитания, содержит резкий сатирический выпад против Сократа, представленного в виде бездельника, поклоня-ющегося новому божеству «Вихрю» и оказывающего дурное алияние на молодых лю-дей. Именно эти обвинения — в поклонении ложным богам и в развращении юно-шества — были предъявлены Сократу, и в 399 г., более чем 20 лет спустя после пред-ставления комедии «Облака» послужили причиной его осуждения на смерть. 44 Фраза отчеркнута на полях короткой горизонтальной чертой (С. 50). ъ Слова «из двух противоположных назначении ее» отмечены в тексте книги под-черкиванием и короткой горизотальной чертой на полях (С. 51). 46 Абзац отмечен дважды подчеркнутым NB (С. 52). 47 Фраза отмечена дважды подчеркнутым NB (С. 52). 48 Соответствующий пассаж оригинала отчеркнут на полях (С. 52). 49 Абзац отмечен коротким горизонтальным отчеркиванием на полях (С. 53). 43 — 4488 (>?5 э0 Но, друзья мои, я утверждаю, что все, подверженное изменению, не может минуты пробыть не изменяясь... — Эта фраза отчеркнута на полях двойной короткой гори¬зонтальной чертой (С. 54), под которой стоит явственно различаемая точка; следу-ющая помета находшся на с. 60. Вероятно, помета на с 54 означает перерыв в ра¬боте над переводом, который сделался ее фактическим окончанием. Филоктет («Мы в Лемне наконец! О, Пирр! Уж десять лет...») (С. 474) Автограф: РНБ. Оп. 1. № 23. Л. 2 об. — 4 — черновой, с заглавием: «Фило¬ктет» на л. 2 и с датой в верхней части л. 3: «10 Марта». При жизни Жуковского не печатался. Впервые: Бумаги Жуковского. С. 54 (ст. 1—6). Впервые полностью: Лебедева О. Б. Неопубликованные переводы Жуков¬ского из Софокла // Жуковский и русская культура. Л., 1987. С. 273—274. Печатается по тексту первой полной публикации, со сверкой по автографу. д а т и р у е т с я: 10 марта [ 1812— 1814] г. Перевод 49 начальных стихов трагедии Ж.-Ф. Лагарпа «Philoctete» («Филоктет», 1781). Датировка предположительная. Единственное основание для определения года, когда был выполнен этот перевод, дает синяя бумага с водяным знаком «1811», идентичная той, на которой записаны датированные автографы произве¬дений Жуковского, относящиеся к первой половине 1810-х гг. Поскольку в 1811 г. Жуковский жил в основном в Муратове, Мишенском, Белеве и Холхе, представля¬ется очень маловероятным, что бумага, выпущенная в продажу в 1811 г., могла ока¬заться в его распоряжении уже в марте этого года — начальная дата предложена на этом основании. Вторая крайняя дата (наиболее вероятная в указанных пределах) предложе¬на исходя из фактов, зафиксированных в мемуаристике и в дневниковых записях Жуковского. В 1814 г. в имении А. А. Плещеева Большая Чернь во время празд¬ника, данного Плещеевым по случаю дня рождения его жены, А. И. Плещеевой (3 августа), и, скорее всего, но инициативе Жуковского, состоялось представление трагедии «Филоктет»: «(...) общество получило приглашение на спектакль. Дава¬ли "Филоктета", трагедию Софокла, переведенную на французский язык» (Топы-чева Т. Из «Воспоминаний» // Жуковский в воспоминаниях. С. 147; см. также: Со¬ловьев. Т. 1. С. 32. Н. В. Соловьев относит представление «Филоктета» к 16 янва¬ря 1814 г., явно путая два праздника, данных А. А. Плещеевым в 1814 г.: праздник 16 января был посвящен годовщине возвращения Жуковского из армии, и о нем сохранились воспоминания А. Ф. Воейкова — см. ПССиП. Т. 1. С. 644; праздник же 3 августа, даваемый по случаю дня рождения А. И. Плещеевой, был ежегодным). II хотя мемуаристка не указывает, по какому именно переводу был поставлен спек¬такль, с уверенностью можно предположить, что это был именно перевод Лагарпа. В конце того же 1814 г. название трагедии Софокла-Лагарпа появляется в плане совместной жизни Жуковского с семейством Протасовых-Воейковых в Дерите (раздел плана «Прибавление», графа «Сочинения», в которой перечислены творче¬ские замыслы Жуковского: ПССиП. Т. 13. С. 06, 470): возможно, именно спектакль в Черни стимулировал опыт реализации этого замысла, восходящего к еще более раннему времени. Первые свидетельства интереса Жуковского к трагедии «Филоктет» относятся к периоду так называемого «Белевского уединения» (1805—1807), когда поэт уси¬ленно занимается самообразованием и составляет списки книг, которые считает не-обходимым прочесть, и произведений, которые собирается написать и перевести. В одном из таких списков, составленном на рубеже 1805—1806 гг., в рубрике «Дра-матическая поэзия» стоит название трагедии «Филоктет» (Резанов. Вып. 2. С. 252). Фрагментарный перевод трагедии был осуществлен 5—6 лет спустя. На л. 1—2 рукописи набросаны следующие вводные замечания Жуковского, свидетельствующие о предпринятой поэтом подготовке к этому переводу. На л. 1 под заглавием «Замечания о Эдипе и Филоктете» выписана цитата из «Лицея» Ла-гарпа о трагедии Вольтера «Эдип» и записан план самой трагедии (текст этих запи¬сей см. в коммент. к переводу фрагмента трагедии Софокла «Царь Эдип»); на л. 2 под заглавием «Филоктет» две записи: «План Лагарпова Филоктетп» и «План Софо-клова Филоюпета», но самих планов нет. Черновой автограф записан на л. 3—3 об. и перебелен на л. 2 об. Лагарп Жан-Франсуа де (1739—1803) — знаменитый французский критик и теоретик классицизма, член Французской академии (1776), автор многотомного литературно-критического труда, известного в традиции иод сокращенным назва¬нием «Лицей» (Lycee, ou cours de la litterature ancienne et modenie: 16 t. en 19 v. A Paris: H. Agasse, an. VII (1799—1805); русский перевод: Ликей, или Круг словес¬ности древней и новой: В 4 т. СПб., 1810—1814). Основой для этого кодекса иозд-неклассицистической нсторико- и теоретико-литературной мысли послужили лек¬ции, читанные Лагарпом в качестве профессора литературы в Парижском лицее начиная с 1786 г.; как литератор Лагарп известен своими драматургическими про¬изведениями и героидами. Одна из самых популярных трагедий Лагарпа, «Филоктет» (1781), является близким, хотя и не вполне эквивалентным переводом одноименной трагедии Со¬фокла на французский язык. Изменения, внесенные Лагарпом в текст Софокла, свелись к тому, что он придал греческому оригиналу каноническую форму класси¬цистической трагедии: вместо античного триметра использовал александрийский стих, деление на эписодии и стасимы заменил делением на явления и действия, упразднил хор как действующее лицо, опустив хоровые партии текста (отдельные сюжегно значимые реплики хора вложены в уста Пирра), дописал несколько экс¬позиционных реплик, а также использовал латинские эквиваленты греческих ан¬тропонимов персонажей (Одиссей — Улисс, Неоптолем — Пирр). Несмотря на эти изменения, Лагарп сам считал свое произведение «верным переводом» (traduction fidelle) и в предисловии к трагедии подчеркнул новаторство своего намерения не «подражать» трагедии Софокла, а именно перевести ее стиха¬ми: «Се serait peut-etre un genre de nouveautc assez piquant et assez digne cTatteittion; se serait au moins la premiere fois, qu'on aurait vu sur le theatre francais ime tragedie grecque, telle a peu pres, quelle а еЧё jouee sur le theatre d'Athenes» [Перевод: (...) это будет, можег быть, новость, достаточно занимательная, достаточно заслуживающая внимания; это будет по меньшей мере первый случай, когда на французской сцене можно будет увидеть греческую трагедию почти такой, какой она игралась на теа¬тре Афин (франц.)]: Lalmrpe J. Fr. Oeuvres choisies et posthumes: En 4 volumes. Paris, 1806.Т. 1. P. 213—214. В результате этих трансформаций Лагарпа основная психологическая коллизия «Филоктета» — трагическая необходимость выбора Неоптолема между обманом и предательством — приобрела вид традиционного классицистического конфликта между личными убеждениями героя и его общественным долгом, а сама трагедия по своей жанровой специфике приблизилась к русской неоклассицистической тра¬гедии в том виде, в каком она сложилась в драматургии В. А. Озерова, дополнив¬шего высокий гражданский пафос политической трагедии русского классицизма тонким психологизмом и напряженностью эмоционального звучания. Характерно, что и Озеров на пути модернизации классицистической трагедии в эпоху позднего русского сентиментализма также воспользовался древнегреческими сюжетами: его трагедии «Эдип в Афинах» и «Поликсена» вызвали в свое время явный интерес Жуковского, зафиксированный в читательских пометах в книге из его библиотеки (БЖ. Ч. I. С 124—146; см. также: ПЖТ. С. 51—52). В статье «О критике» Жуковский, высоко ценивший монументальный историко-литературный и теоретический труд Лагарпа «Лицей...» (подробно об отношении Жуковского к литературно-критическому наследию Лагарпа см.: БЖ. Ч. 2. С. 75— 96; Эстетика и критика. С. 183, 384—386), назвал его «посредственным трагиком» (Эстетика и критика. С. 222). Тем не менее из всего репертуара классицистического театра страстей и характеров Жуковский, за единственным исключением фрагмен¬та «Серторий и Помпей» никогда не пытавшийся переводить драматургию даже корифеев французского классицистического театра — Расина, Корнеля, Вольтера, выбрал именно «Филоктета» Лагарпа: очевидно, что кроме оригинального источ¬ника, то есть трагедии Софокла, его заинтересовали и те изменения, которые внес в свой перевод Лагарп. В противном случае русский поэт мог бы воспользоваться другим переводом-посредником. К 1811 г. Жуковский был хорошо знаком и с немецкой традицией интерпре¬тации и эквивалентного перевода древнегреческой трагедии (подробнее о фран¬цузской и немецкой традициях классической филологии в восприятии Жуков¬ского см.: БЖ. Ч. 3. С. 466—498): в его библиотеке сохранилось берлинское из¬дание трагедий Софокла в эквнритмичных и лексически эквивалентных перево¬дах К.-В.-Ф. Золы ера, для начала XIX в. наиболее авторитетных в научном отно¬шении: Des Sophokles Tragodien. Ubersetzt von K.-W.-F. Solger. Berlin, 1808 (Описа¬ние. № 2149). Косвенным доказательством знакомства поэта с немецкой традици¬ей эквивалентного перевода греческих трагиков стала такая особенность перево¬да «Филоктета», как колебания в лат и неких и греческих вариантах антропонимов: если в обозначениях реплик Жуковский использует латинские варианты (Улисс, Пирр), то в тексте реплик — греческие (Одиссей, Неоптолем). Все это позволя¬ет счесть, что основной причиной, обусловившей выбор Жуковского, стала имен¬но контаминация содержания античного оригинала с современной драматургиче¬ской формой, которая акцентировала и психологическую природу конфликта гре¬ческой трагедии, и субстанциальный источник этого конфликта: не случайно в тек¬сте перевода трижды возникает лексический мотив судьбы, являющийся перевод¬ческой новацией. В переводе «Филоктета» Жуковский сохранил жанровую константу классици-стической трагедии, александрийский стих оригинала; стиль перевода определен доминантой лексических и синтаксических архаизмов; в переводе появляются и политически окрашенные слова-сигналы, выводящие на первый план проблема-гики фрагмента общественно-политическую и патриотическую значимость миссии Улисса и Пирра (по мифологическому сюжету Одиссей, заставляющий Неоптоле-ма обманом увезти Филоктета под стены осажденной Трои, действует во испол¬нение оракула, предсказавшего, что без участия Филоктета, обладающего луком и стрелами Геракла, победа греков невозможна): «подвиг», «враг», «низложить», «назначенный судьбою». Обращение Жуковского к гражданской патетике класси¬цистической трагедии соответствует оживлению одических традиций в его лирике 1806—1812 гг. Так же, как фрагмент «Серторий и Помпей» соседствует с «Песнью барда...», перевод «Филоктета» создан в непосредственной хронологической близо¬сти к другим образцам патриотической лирики Жуковского, кантататам «Певец во стане русских воинов» (13—20 октября 1812 г.. См.: ПССиП. Т. 1. С. 595) и «Певец в Кремле» (12 декабря 1814 — I ноября 1816 г.: ПССиП. Т. 2. С. 459). Эти хроно¬логические сближения не случайны: в атмосфере гражданской экзальтации рубежа 1800—1810 гг. Жуковский в своей лирике обращается к одической традиции рус¬ского классицизма, и его интерес к трагедии классицизма, реализовавшийся в этот же период в двух названных драматических фрагментах, безусловно соотносим с оживлением одической поэтики в его лирическом творчестве. Подробно о перево¬де «Филоктета» Лагарпа см.: БЖ.Ч. 3. С. 502—517. Закономерность интереса Жуковского к «Филоктсту» Лагарпа и актуальность этого текста для русского литературного процесса 1810-х гг. убедительно коммен-тируют факты, свидетельствующие о том, что Жуковский был не единственным рус-ским литератором, чье внимание привлек перевод Лагарпа из Софокла. В 1810 г. «Филоктета» Лагарпа собирался переводить К. Н. Батюшков, ср.: «Нет ли лучше у тебя перевода из "Филоктета"? Я бы стал его переводить от скуки, потому что он мне очень по сердцу, но переводитиь отрывками, а на все и целой моей жизни не¬достанет» (Батюшков. Т. 2. С. 143, 609; письмо Н. И. Гнедичу, (сентябрь) 1810). В 1812 г. полный перевод Лагарпова «Филоктета» выполнил молодой С. Т. Акса¬ков (отд. изд.: М., 1816). Наконец, и Пушкину трагедия Лагарпа была хорошо из¬вестна: в 1825 г., в процессе работы над трагедией «Борис Годунов», размышляя об условности драматического рода и театрального искусства, Пушкин процити¬ровал «Филоктета» в черновом письме, написанном Н. Н. Раевскому-сыну во вто¬рой половине июля (после 19-го) 1825 г.: «Напр.(имер), у Лагарпа Филоктет, выслу¬шав тираду Пирра, произносит на чистейшем французском языке: "Увы! Я слышу сладкие звуки эллинской речи" и проч.» (Пушкин. Т. XIII. С. 197, 541, подлинник по-французски). Перевод фрагмента из трагедии Лагарпа «Филоктет» в 1811 г. — первое сви-детельство устойчивого интереса Жуковского к древнегреческой драматургии, ко-торый постепенно превратится в одну из характерных тенденций его творческой эволюции и проявится в многочисленных читательских пометах на страницах из-даний древнегреческих драматургов и в поздних фрагментарных переводах траге¬дий Софокла «Филоктет» и «Царь Эдип» (см. об этом подробно: БЖ. Ч. 3. С. 523— 569). В 1831 г. Жуковский снова перевел тот же начачьный фрагмент трагедии «Фи¬локтет», воспользовавшись на сей раз уже другим переводом — русским подстроч¬ным прозаическим переводом И. И. Мартынова (текст и коммент. см. в наст, изд.), и создал эпическое переложение того же самого начального фрагмента трагедии Софокла «Филоктет» (25 гекзаметрических стихов; текст и коммент. см.: ПССиП. Т. 2. С. 381, 777; см. также: БЖ. Ч. 3. С. 536—540). Ст. 1. Мы в Ленче наконец! О Пирр! Уж десять лет... — Лемнос, остров в Эгей¬ском море, территориально принадлежащий Фракии. Остров был посвящен Ге¬фесту (лат. Вулкану), который, будучи сброшен с Олимпа Зевсом, разгневанным уродством и хилостью этого своего сына, упал на Лемнос. В восточной части остро¬ва в древности находился действующий вулкан Мознхл (в настоящее время в ре¬зультате извержения опустился в море), кратер которого считался трубой кузни¬цы Гефеста. Ст. 2—4. Как здесь ахейцами покинут Филоктет! ~ Снедаем язвою, в терзаньях ад-ской боли... — Филоктет, сын Пэанта, царь фессалийского города Мелибеи, друг Ге-ракла, который единственным отважился поджечь погребальный костер великого героя и в награду получил от него лук и не знавшие промаха стрелы, отравленные ядом Лернейской гидры. Филоктет, бывший одним из претендентов на руку Елены Спартанской и связанный клятвой, данной всеми ее женихами, не питать вражды к ее избраннику, принял участие в походе ахейцев под стены Трои, но был покинут ими на пустынном острове Лемносе (по другим версиям — Хризе) из-за страшной зловонной язвы, которая образовалась, когда он самому себе случайно нанес рану одной из отравленных стрел Геракла (это было наказанием богов за то, что Фило¬ктет не сохранил тайну места погребения Геракла; по другой мифологической вер¬сии, во время жертвоприношения его укусила ядовитая ехидна или змея). В тече¬ние 10 лет осады Трои Филоктет влачил одинокое мучительное существование на безлюдном острове; после прорицания оракула, предрекшего ахейцам победу над Троей только в том случае, если в осаде примет участие Филоктет со стрелами Ге¬ракла, он был увезен под стены Трои Одиссеем и Неоптолемом (по другой вер¬сии — Диомедом), и от его стрелы пал Парис. Дон Карлос («Веселые Аранжуэца дни...») (С. 475) Автографы: 1) ПД. № 27.807. («Книга Александры Воейковой»). Л. 4 об. — черновой. 2) РНБ. Оп. 1. № 28. Л. 1 об. — беловой, с последующей правкой, к концу зна-чительной, с заглавием: «Дон Карлос» (л. 1). При жизни Жуковского не печатался. Впервые: Бумаги Жуковского. С. 81 (ст. 1—3). Впервые полностью:Лебедева О. Б. В. А. Жуковский — переводчик драма¬тургии Ф. Шиллера// Проблемы метода и жанра. Вып. 6. Томск, 1979. С. 141—142. Печатается по тексту первой полной публикации со сверкой по автографу. Датируется: 23—28 сентября 1815 г. Перевод фрагмента трагедии Ф. Шиллера «Don Carlos, Infant von Spanien» («Дон Карлос, инфант Испанский» (1787). Основание для датировки этого текста дает автограф № I: черновой вариант пе-ревода первых 17 стихов трагедии Ф. Шиллера «Дон Карлос» записан между стро-фами 21 и 22 элегии «Славянка» (л. 4—5): ее черновой автограф датирован в нача¬ле — дата на л. 4: «23 сентября 1815» и в конце — дата на л. 5: «28 сентября [1815]» (ПССиП. Т. 2. С. 439). Следовательно, перевод фрагмента трагедии «Дон Карлос» был предпринят в процессе работы Жуковского над текстом элегии. Автограф № 2, по объему вдвое больший, по всей вероятности, был создан вскоре посе первого. Он записан на л. 1 в отдельной тетради, в которой, кроме недатированного автогра¬фа перевода трагедии «Дмитрий Самозванец» на следующих двух листах, нет боль¬ше никаких записей. Трагедия Шиллера «Дон Карлос» основана не столько на исторических данных, сколько на новелле французского историка аббата де Сен-Реаля (1639—1692) «Дон Карлос» (Париж, 1673), излагающей историю инфанта Испанского в романтизиро-ванном виде. В процессе работы над замыслом Шиллер отказался от первоначаль¬ного намерения обработать сюжет в духе семейно-любовной драмы и акцентиро¬вал его политическое содержание; в результате на первый план вышел образ бла¬городного рыцаря свободы маркиза Позы. Дон Карлос (1545—1568) — инфант Испанский, сын короля Испании Филиппа II и его первой жены, Марии Португальской. В 1558 г. Филипп II собрался же¬нить сына на Елизавете Валуа, дочери французского короля Генриха II, но по¬том переменил решение и сам женился на невесте сына. Этот брак, заключен¬ный в 1560 г., послужил поводом к обострению взаимоотношений в семье Фи¬липпа II. Молодая королева питала дружеское расположение к Карлосу; он от¬вечал ей взаимностью, что вызывало ревность Филиппа, отказавшего Карлосу в праве принимать участие в делах правления и не давшего сыну разрешения на брак с младшей сестрой королевы Елизаветы. Возможно, Карлос принял уча¬стие в заговоре нидерландских провинций против власти Филиппа, возглавляе¬мом фландрским послом Монтиньи; после ареста и казни последнего инфант ре¬шил бежать из Испании, но его духовник, которому Карлос покаялся в замысле восстания против отца, нарушил тайну исповеди: вследствие этого Карлос был арестован и заключен в тюрьму, где и умер — естественной или насильственной смертью, неизвестно. Таким образом, история Карлоса очевидно заключает в себе возможность аллю¬зий на события русской истории XVIII в.: это не только очевидная параллель ис¬панского сюжета с историей взаимоотношений Петра I и его наследника, цареви¬ча Алексея Петровича, но и более скрытая^ и одновременно хронологически бо¬лее близкая Жуковскому параллель — с историей взаимоотношении Екатерины II и Павла Петровича; сохранились свидетельства интереса «меньшого двора» Пав¬ла Петровича к сюжету, обработанному Шиллером в трагедии «Дон Карлос» (по¬ставленная в сентябре-октябре 1787 г. при дворе Павла опера Д. С. Бортнянского «Сын-соперник, или Новая Стратоника», написанная на либретто Лафермьера по сюжету новеллы де Сен-Реаля — история любви молодого человека к своей маче¬хе; И. М. Долгорукий, сообщающий о постановке этой оперы при дворе Павла Пе¬тровича, называет ее по имени главного героя «Дон Карлос», см.: Долгорукий И. М. Повесть о рождении моем, происхождении и всей жизни. Пг., 1916. С. 129; см. так¬же: Данилевский. С. 6—8). Трагедию «Дон Карлос» высоко оценил в «Письмах рус¬ского путешественника» Н. М. Карамзин: «Сия Трагедия есть одна из лучших не¬мецких драматических пиес и вообще прекрасна» (Карамзин Н. М. Письма русского путешественника (Лит. памятники. Большая серия) / Изд. подгот. к). М. Лотман, Н. А. Марченко, Б. А. Успенский. Л., 1984. С. 45): этот отзыв, несомненно, был хо¬рошо известен Жуковскому. Творческая исторця фрагментарного перевода Жуковского восходит к време¬нам Дружеского литературного общества и всеобщего увлечения его членов (в осо-бенности Андрея Тургенева, А. Ф. Мерзлякова и А. С. Кайсарова) драматургией Шиллера: самые ранние свидетельства знакомства с трагедией «Дон Карлос» и вос-хищения ею в близком дружеском кругу Жуковского относятся именно к этому вре-мени. Из писем Андрея Тургенева явствует, что тремя поэтами Дружеского лите-ратурного общества, Тургеневым, Жуковским и Мерзляковым, был замыслен кол-лективный перевод трагедии, ср. письмо Ан. И. Тургенева Жуковскому от 4 июля 1799 г.: «Жуковский! Переводи прилежно, чтобы поспеть к сроку; и что сцена из "Дон Карлоса"? (...) Не переведет ли от досуга Мрзлкв [анаграмма Мерзлякова] той сцены, где Поза говорит с королем?» (Ж. и русская культура. С. 365). Сентя¬брем 1800 г. датирована следующая запись в неопубликованном дневнике Андрея Тургенева: «Сегодня очень сильно овладела мною мысль перевести "Дон Карлоса". Кажется, нужно бы для удержания всей красоты перевести его стихами» (ИРЛИ. Ф. 309. № 271. Л. 70 об.; цнт. по: Данилевский. С. 43). Название трагедии «Дон Карлос» присутствует в рубрике «Драматическая поэзия» списка произведений, ко¬торые Жуковский собирался перевести, составленном на рубеже 1805—1806 гг. (Ре¬занов. Вып. 2. С. 252). Поскольку перевод Жуковского не охватывает даже одного первого явления трагедии, говорить об <>собенностях его интерпретации шиллеровского оригинала не представляется возможным. Тем не менее сам факт выбора текста для перевода является, как и в предшествующих случаях, выразительным свидетельством того, что для русского поэта жанр трагедии подразумевал не просто политическую, но осгрозлободневную проблематику, дающую возможность аллюзий на националь¬ную историю и современность. Несмотря на фрагмент-арность перевода, его текст характеризуется интонационной и смысловой законченностью: в нем четко обо-значена суть конфликтной ситуации и дан исчерпывающий эмоциональный пор¬трет героя. Особенного замечания заслуживает эквиритмичность этого перевода: как и у Шиллера, в переводе Жуковского использован бесцезурный белый пятистопный ямб. При всей самоочевидности принципа эквиритмии как закона стихотворно¬го перевода, в истории русской стихотворной трагедии это — практически самый ранний случай употребления белого пятистопного ямба как основного метра, если не считать наброска перевода начальных 5 стихов трагедии Ж.Расина «Аталия» («Гофолия») на страницах 5 тома «Лицея Лагарпа» (см.: БЖ. Ч. 2. С. 77; см. также коммент. к переводу трагедии Ф. Шиллера «Орлеанская дева» в наст. томе). Начи¬ная с перевода фрагмента трагедии «Дон Карлос» Жуковский все свои драматиче¬ские произведения (и некоторые стихотворные диалоги, напр., «Тленность», 1818) будет писать белым пятистопным ямбом. Общее направление переводческих трансформаций в интонационно-лекси¬ческом плане — усиление эмфатики и заострение контрастности психологиче¬ских состояний. Усиливая эмоциональную насыщенность словесных мотивов Шиллера, описывающих состояние души героя в момент трагической перипе¬тии перехода от счастья к несчастью: trunknes Aug (упоенный взгляд) — «горящий взор»; %п Wonne hrechen (утопая в блаженстве) — «восторга полный»; gesattigt (насы¬щен, удовлетворен) — «я счастлив»; Киттег (забота, грусть) — «тихая, глубокая пе¬чаль» (Schiller. Bd. 3. S. 7—8), Жуковский выстраивает резко контрастный эмоци¬ональный ряд. Эмоциональную доминанту отрывка определяют типично элегические моти¬вы прошедшего счастья, одиночества, неизвестности будущего, тайны грядущего и тайны внутренней жизни души; характерно и то, что фрагмент завершается во¬просительной репликой, на которую не следует ответа. И если вопросно-ответная структура свойственна большинству элегий Жуковского и составляет характерную особенность его поэтического стиля (Эйхенбаум Б. М. Мелодика русского лириче¬ского стиха // Эйхенбаум Б. М. О поэзии. Л., 1969. С. 348—390), то вопроситель¬ная интонация финала является типологическийм признаком русской драмы кон¬ца XVIII — первой четверти XIX в. Таким образом, элегический контекст творче¬ства Жуковского, в котором создан перевод фрагмента трагедии «Дон Карлос», на¬ложил на его поэтику свой отпечаток и акцентировал еще одну составляющую жан¬ровой структуры трагедии в интерпретации Жуковского: типологию характера ге¬роя, обладающего элегическим строем души и способного эмоционально увлечь зрителя (читателя). Ст. 1. Веселые Араилсуэца дни... — Аранжуэц (Аранхуэс) — летняя резиденция ис> панских королей, построенная при Филиппе II. Ст. 8. Я помню день, когда Карлос в Толедо... — Толедо — древняя резиденция ка-стильских королей и столица Испании с XI по XVI в. В 1560 г. в Толедо состоялась церемония провозглашения Карлоса наследником престола; у Шиллера, относяще¬го это событие ко времени действия трагедии (1568 г.) — анахронизм. Ст. 12. Вдруг шесть держав к ногам его упали!.. — Имеются в виду подвластные ис¬панской короне территории: Испания, Иерусалим, Королевство Обеих Сицилии, острова Майорка и Минорка, Индия (Южная Америка). Ст. 17—18. Мой первый вздох, мой первый взгляд на жизнь // Был смертью мате-ри... — Мать Карлоса, Мария Португальская, умерла через несколько дней после его рождения. Ст. 30—31. Другая мать... О, уж давно лишила //Меня любви родительской она... — Мачеха Карлоса, Елизавета Валуа, вторая жена Филиппа II, бывшая невеста самого Карлоса. По преданию, использованному Шиллером в сюжете трагедии, именно взаимная любовь Карлоса и Елизаветы, не прошедшая и после заключения брака, послужила главной причиной неприязни Филиппа к старшему сыну и престоло-наследнику. Ст. 34. Теперь у них есть дочь... — Инфанта Клара-Евгения. В XVI в. в Испа¬нии не действовал салический закон, устранявший женщин от наследования пре¬стола, поэтому в случае разногласий короля и его наследника младшая сестра на¬следного принца, если она являлась старшей дочерью короля, была вполне ре¬альным конкурентом и обладала равными правами на наследование королевской власти. (Дмитрий Самозванец) («Наш бурный сейм счастливо приведен...») (С. 477) Автограф: РНБ. Оп. 1. 28. Л. 2 об. — 3 об. — черновой. При жизни Жуковского не печатался. Впервые: Бумаги Жуковского. С. 81 (ст. 1—4). Впервые полностью: Лебедева О. Б. В. А. Жуковский — переводчик драма¬тургии Ф. Шиллера // Проблемы метода и жанра. Вып. б. Томск, 1979. С. 142—144. Печатается по тексту первой полной публикации со сверкой по автографу. Д ати руется: вторая половина 1815 — январь — март 1817 г. Перевод фрагмента трагедии Ф. Шиллера «Demetrrus oder Die Blnthochzeit zu Moskau» («Дмитрий, или Кровавый брак в Москве», 1804—1805). В рукописи перевод заглавия не имеет, название редакторское, с учегом интер-претации названия трагедии самим Жуковским в письме Д. В. Дашкову от 1817 г. (см. ниже). Датировка предположительная. Начальная дата предложена на основании по-ложения текста перевода на л. 2 об. и 3 об. в рукописи ОР РНБ, представляющей собою отдельную тетрадь (бумага с филигранью «1812»), в которой заполнены всего 3 начальных листа: автографу перевода «Дмитрия Самозванца» предшествует рас-положенный нал. 1 об. автограф перевода фрагмента трагедии «Дон Карлос», дати-рующийся 23—28 сентября 1815 г. по черновому автографу этого перевода в «Кни¬ге Александры Воейковой» (см. коммент.). Очевидно, что оба текста в этой едини¬це хранения двуслойные: оба они представляют собой первоначально беловые ав-тографы, которые, судя по характеру почерка, толщине пера и цвету чернил, были записаны в тетради одновременно, а впоследствии одновременно же подверглись правке: чернила, которыми внесена правка, более светлые, а перо — более мягкое в обоих автографах. Вторая дата — 1817 г.«— предложена на основании упомина¬ния этого произведения среди задуманных переводов для предполагавшегося Жу¬ковским альманаха: «Demetrius der Falsche (отрывок начатой Шиллеровой траге¬дии) перевести теми же стихами, как и в оригинале, ямбами без рифм. Наши крн-тикусы зарычат, но пусть рычат. (...) Свою же часть постараюсь кончить к концу марта» письмо Жуковского Д. В. Дашкову от января 1817 г. (С 7. Т. 6. С. 442). Трагедия Шиллера «Demetrius...», замысел которой относится к 1804 г. (ср. за¬пись в рабочем календаре Шиллера от 10 марта 1804 г.: «(...) решил писать "Деме-триуса"»; цит. по: Шиллер Ф. Собр. соч.: В 7 т. М., 1956. Т. 7. С. 759) — последнее, незавершенное произведение немецкого поэта. Поводом для интереса Шиллера к русской истории стала женитьба наследно¬го принца Веймарского на великой княгине Марии Павловне, сестре императо¬ра Александра I. Герцог Веймарский был очень заинтересован в том, чтобы новая трагедия Шиллера стала чем-то вроде свадебного подарка Веймарской династии русскому императорскому двору. Однако Шиллер не собирался менять свой замы¬сел: «Да, у меня самый подходящий случай сказать много хорошего императорской семье — ведь молодой Романов играет в "Деметриусе" благородную роль — но нет, я этого не сделаю. Произведение должно остаться совершенно чистым» (Шиллер Ф. Указ. изд. Т. 3. С. 683). «Деметриус» — это логическое завершение стойкого, начиная с трагедии «Заго¬вор Фиеско в Генуе», интереса Шиллера к «смутным временам» европейской исто¬рии и фигурам бунтовщиков и узурпаторов власти; в той или иной мере эта про¬блема присутствует в трилогии о Валленштейне, трагедиях «Дон Карлос», «Орле¬анская дева», «Мария Стюарт». О своем намерении написать трагедию «Кровавая свадьба в Москве» Шиллер упоминал еще в 1802 г. (Шиллер Ф. Указ. изд. С. 684). Из написанной части трагедии (два первых действия и несколько недоработанных набросков реплик последующих действий), а также из ее планов, явствует ориги-нальность шиллеровской интерпретации личности Самозванца, который до опре-деленного момента убежден в своем царском происхождении и законном праве на московский престол. Эта интерпретация позволила Шиллеру соединить в кон¬фликте трагедии субъективизм психологической коллизии с объективностью исто¬рического процесса: в центре его замысла стоит на сей раз не внутренняя борьба в душе героя, как в «Орлеанской деве», но острая политическая проблема нацио¬нальной независимости народа и непрочности непопулярной власти. Любопытно, что в случае с выбором сюжета и собиранием подготовительных ма-териалов для работы над этой трагедией очень вероятен косвенный контакт Шил¬лера и Карамзина, чья «История государства Российского» через 20 лет даст мгно¬венный и стойкий творческий импульс русской драматической литературе начиная с Жуковского и Пушкина, Этот контакт мог осуществиться через общего знакомого русского и немецкого писателей, веймарскою дипломата Вильгельма фон Вольцо-гена (1762—1809), находившегося в 1804 г. в Петербурге (Карамзин познакомился с Вольцогеном в Париже; в начале XIX в. Вольцоген трижды посещал Петербург и встречался с Карамзиным; с Шиллером Вольцогена связывали узы школьной друж¬бы и родства: Вольцоген был женат на сестре жены Шиллера, см.: Карамзин Н. М. Письма русского путешественника / Изд. иодгот. Ю. М. Лотман, Н. А. Марченко, Б. А. Успенский (Лит, памятники. Большая серия). М., 1984. С. 660; Данилевский. С. 12, 35). Вольцоген был хорошо осведомлен о замысле Шиллера: в своем пись¬ме от 16 июня 1804 г. Шиллер просил Вольцогена об исторических материалах, касающихся эпохи Лже-Дмитрия (Шиллер Ф. Указ. изд. Т. 7. С, 597). Как отмеча¬ет Р. Ю. Данилевский, «можно предполагать, что, выполняя поручение Шиллера, Вольцоген обращался за советом к Карамзину». По мнению исследователя, шилле-ровская интерпретация характеров персонажей, <хх>бенно Бориса Годунова, оче¬видно перекликается с карамзинской (Данилевский. С. 35). В данном случае критерии выбора Жуковским текста для перевода не требуют особой мотивировки: лабораторно-экспериментальный характер этого опыта удо-стоверен обращением к заведомо незавершенному произведению, а переводческие новации свидетельствуют, что русский поэт в полной мере воспринял и воспро¬извел суть шиллеровского замысла. При том, что в целом перевод очень близок к тексту Шиллера, в нем есть две значительных новации, которые видоизменяют структуру действия в этом отрывке. Первая — в единственной оппозиционной к общему мнению реплике Леона Сапеги: «(...) я сему решению противлюсь, // Я говорю: оно зажжет войну II Меж¬ду Москвой и польскою державой», ср.: «Ich mache Einspruch gegen dies Verfahren // Und gegen alles, was draus folgt, zuxvidsr II Dem Frieden Polens mit der Kron zu Moskau» [Перевод: Я возражаю против этого действия // и всего того, что из него следует*, // противного миру между Польшей и московской короной (нем.). Курсив мой. — О. Л.]; (Schiller. В. 5. S. 518). Этот фрагмент имеет два черновых варианта: «Я сему реше-нию противлюсь // И следствиям его, противным миру»; «Я говорю: оно разрушит мир». В третьей, последней редакции слово «мир» заменено своим антонимом — «война», и это не оставляет никаких сомнений относительно следствий появления Лже-Дмитрия на польском сейме. Второе отступление — в монологе Дмитрия, чье само- и правосознание остро акцентировано в переводе «Преосвященный! Я наследник трона, II Пришел искать отцовским державы», ср.: «Herr Erzbischofl ich stehe hier ein Reich II Zu fordern, und ein konigliches Zepter» [Перевод: Господин архиепископ! я стою здесь, // Чтобы потребо-вать государство и королевский скипетр (нем.). Курсив мой — О. Л.]; «Забудьте, что случилось! (...) // Я здесь стою, лишенный трона царь — // Защиты мне», ср.: «Vergessei edelmutig, was geschehen (...)// Ich stehe vor euch, ein beraubter Fiirst, II Ich suche Schutz (...)» [Перевод: Забудьте великодушно то, что было (...) // Я стою пред вами, огра-бленный князь, // Я ищу защиты (нем.). Курсив мой. — О. Л.]; (Schiller. В. 5. S. 519). Эта акцентирован но-требовательная позиция героя превращает его энергию в ак-тивный генератор действия. Интонационно-лексические изменения влияют на драматургическую специ¬фику перевода: резкое противопоставление мнения Сапеги большинству сейма и акцентуация требовательной модальности реплик Дмитрия обостряет конфликт переведенного фрагмента, что и отражается на его эмфатике: количество вопро-сительных и восклицательных конструкций в переводе почти вдвое превышает их количество в оригинале. Таким образом, характер, помещенный в остроконфликт¬ную ситуацию, получает потенциальную возможность самораскрытия, очевидную даже в таком незначительном фрагменте основного действия. Переводом фрагмен¬та трагедии «Дмитрий Самозванец» предварен длительный интерес Жуковского к этому историческому сюжету, продиктовавший опыт перевода фрагментов из три¬логии Шиллера «балленштейн» и завершившийся планом оригинальной драмы (тексты и коммент. см. в этом томе). Впервые полностью трагедия Ф. Шиллера «Дмитрий, или Кровавый брак в Мо-скве» была переведена на русский язык Л. А. Меем под названием «Дмитрий Само-званец» (Изд.: СПб., 1887). Действующие лица Архиепископ Гнезенский — Гнезен (нем.; польск.: Гнезно), город в провинции Познань (бывшая Восточная Пруссия). В Средние века Гнезен, в котором находи¬лось основанное еще в 1000 г. архиепископство, был церковной столицей Поль¬ши: со времени основания Гнезенского архиепископства польская католическая церковь получила независимость от немецкой; вплоть до 1319 г. Гнезен был ре¬зиденцией польских королей. В 1360 г. архиепископ Гнезенский был провозгла¬шен первым князем королевства Польского. Со времени смерти Сигизмунда Авгу¬ста (1572) и после первого междуцарствия архиепископ Гнезенский получил пра¬во управлять государственными делами до избрания нового короля и полномочия организации и руководства самими выборами. На это время ему присваивался ти¬тул «Interrex» («временный король»). Краковский кастеллан — Военный комендант Краковского замка. Краков (нем.: Кракау) город и крепость на территории, исторически принадлежавшей Галиции (Австрия). С 1319 по 1610 — столица Королевства Польского, королевская рези¬денция и место крещения, коронации, бракосочетания и погребения польских ко¬ролей. Своего высшего расцвета город достиг в эпоху Ягеллонов; после переноса столицы в Варшаву (1619 г.) остался местом коронации польских королей. Епископ Вермелаидский — Всрмланд — шведская провинция. Присутствие чина шведской духовной иерархии на польском сейме объясняется тем, что король поль-ский Сигизмунд III (1566—1632), внук шведского короля Густава Вазы и сын прин-цессы из дома Ягеллонов, избранный в короли польские на основании его родства с Ягеллонами по женской линии, во время описанных событий был одновременно королем польским (1587—1632) и шведским (1592—1604). Леон Сапиега — Саиеги (Саниеги) — литовский княжеский род, владевший огромными земельными богатствами и пользовавшийся большим влиянием в XVI—XVIII вв. Лев Сапега (1557—1633), воевода виленский, великий гетман ли¬товский и великий канцлер Литовский, принимал активное участие в войнах и пе¬реговорах Польши с Московским государством в эпоху Смутного времени. Сведе¬ния о позиции Сапеги в отношении русских самозванцев противоречивы: с одной стороны, считается, что ему принадлежал план подчинения Московского государ¬ства Польше при помощи самозванцев; с другой стороны, известно, что это имен¬но он советовал сендомнрскому воеводе Юрию Мнишку не поддерживать первого самозванца, Лже-Дмитрия. Возможно, здесь произошла аберрация исторических фактов, поскольку известно, что другой представитель рода Сапег, Ян-Петр (1611— 1659), принял самое активное участие в смутах эпохи самозванцев: он поддержи¬вал Тушинского вора, на помощь которому пришел со своим отрядом вопреки рас¬поряжению короля. Одовальский — Л. А. Мей, переведший незаконченную трагедию Шиллера, пе-ревел фамилию этого вымышленного персонажа как «Одоевский» и сделал следу¬ющее примечание: «Некоторые собственные имена искажены у Шиллера: так, на¬пример, вместо Одоевский — у него Одовальский (Odowalsky). Вообще, как ино¬странный писатель тогдашнего времени, незнакомый с русским бытом и с русской историей, он неминуемо должен был впасть в погрешности и анахронизмы»: Шил¬лер Ф. Собр. соч.: В 7. т. М., 1956. Т. 3. С. 430. Одоев, княжеский удел Одоевских, находился под властью Речи Посполитой в течение первой половины XV в. Великий канцлер — В описываемое время Великим канцлером Польши был Ян Замойский (1541—1605), один из самых крупных государственных деятелей в исто¬рии Польши. Ст. 1—2. Наш бурный сейм счастливо приведен // К желанному концу; король и шта¬ты... — Сейм — название исторического польского высшего законодательного ор-гана, сформированного по принципу представительства сословий и состоящего из двух палат. Верхней палатой сейма был сенат, в состав которого входили все ар-хиепископы, епископы, воеводы, кастелланы и 10 министров (в том числе два ве-ликих канцлера, Польский и Литовский), нижней — так называемая посольская изба (представители местных сеймиков). В трагедии Шиллера действие начина¬ется в так называемом Бальном сейме, то есть общем собрании короля, его рады (совета), сената и посольской избы. Штаты — юридический термин, обозначающий или чины государственной иерархии, или сословия, имеющие право представи¬тельства в выборных органах, или являющийся названием самого этого предста¬вительного органа. Штаты в Польше XVI—XVII вв. — это общее собрание короля, сената и посольской избы. Ст. 5. Рассеяться готов упорный Рокожь!.. — Анахронизм Шиллера. Рокожь (Ро-кош, бунт польской знати против государственной и религиозной политики коро¬ля Сигизмунда III) под предводительством Николая Зебр жидовского (1553—1620), воеводы сендомирского, сменившего Юрия Мнишка на этом посту, относится к бо¬лее позднему времени, уже после смерти Яна Замойского: основные события Роко-ша произошли в 1606 г. Рокош Зебржидовского считается одним из первых про¬явлений глубокого кризиса польской государственности в XVII в. Однако еще при жизни Яна Замойского, в 1601—1602 гг. в Польше происходили предшествующие Рокошу беспорядки, вызванные восстанием воевод, в подавлении которого вели¬кий канцлер Замойский принял активное и эффективное участие. Ст. 28—29. Я говорю: оно зажжет войну // Между Москвой и Польскою державой... — В 1600 г. Лев Сапега ездил с посольством в Москву для выработки условий и заклю¬чения мирного договора между Польшей и Московским царством и был гарантом этого договора с польской стороны. Ст. 47. Етккопы, вельможи, палатииы... — В Польше XVI—XVII вв. палати-ны — воеводы, наместники отдельных территориальных округов государства и во-еначальники выставляемых этими территориями ополчений. Die Schuld von Adolf Mtillner [«Вина» Адольфа Мюльнера] (Жена К.(вериндура), беременная, слабая здоровьем, должна была ехать в южный климат...») (С. 480) Автограф: ПД. 27.813. Л. 11 об. — черновой, с названием: «Die Schnld von Adolf Mtillner». При жизни Жуковского не печатался. Публикуется впервые. Датируется: между 7 июля 1816 г. и 23 июня 1817 г. Конспект стихотворной трагедии Амадеуса-Готфрида-Адольфа Мюльнера «Die Schuld» («Вина», 1813). Основанием для датировки этого текста является его положение в рукописи дневника Жуковского, веденного в Дерпте, Риге, Ревеле и Петербурге в 1815— 1817 гг. (описание рукописи см.: Гофман. С. 141). Тексту конспекта трагедии Мюль¬нера предшествует запись «Отчего не вижу я ясно того, что мне делать должно?» с датами «Рига 1816. Июнь» и «Ревель. Июля 7»; следующая за текстом конспекта запись «Нелединский имеет ум необыкновенный (...)» датирована: «1817. Июня 23» (См.: ПССиП. Т. 13. С. 122—123). Амадей Готфрид Адольф Мюльнер (1774—1829) — немецкий драматург и кри¬тик. Особенно популярны были его «трагедии рока» «1)ег 29 Februar» [«29 февраля»] и «Die Schukl» [«Вина»], сюжеты которых основаны на мотиве инцеста и являются ьгг вариациями эдипова сюжета; в действии этих трагедий обильно представлены ро-ковые совпадения, символические заклятые предметы и исполняющиеся в фина¬лах катастрофические пророчества. Конспект трагедии Мюльнера — самое раннее свидетельство интереса Жуков¬ского к жанру «трагедии рока», особенно популярному в позднем немецком ро¬мантизме. Второе издание трагедии «Вина» (Mtillner Amadeus Gottfried Adolf. Die Schuld. Trauerspiel in 4 Akten. Zweite Auflage. Leipzig: G.-J. Goschen, 1816, в конво¬люте с: MtiHner A.-G.-A. Konig Yngurd. Trauerspiel in 5 Akten. Leipzig: G.-J. Gosclien, 1817) сохранилось в библиотеке Жуковского (Описание. № 1713—1714). В тексте трагедии помет нет. Конспект Жуковского, оформленный как сплошной текст почти без абзацев, ло-гически, композиционно и содержательно распадается на три части (в публикации отмечены редакторской нумерацией в квадратных скобках): в ч. [I] Жуковский ко-ротко излагает сюжет в реальной хронологической последовательности его проис-шествий; в ч. [II] воспроизводит фабульное развитие сюжета в действии трагедии; ч. [III] является своеобразной оригинальной корректировкой сюжета Мюльнера и изложением представлений самого Жуковского о том, какой должна быть развязка этой трагедии исходя из общего смысла ситуации и психологических особенностей характера главного героя. Эта заключительная часть конспекта является вполне оригинальной вариацией Жуковского на тему финального акта трагедии Мюльне¬ра. Несмотря на то что в архивах поэта не обнаружено даже фрагментарных набро¬сков перевода трагедии, а в его переписке не сохранилось никаких свидетельств со-ответствующего намерения, последняя, [III] часть конспекта дает представление о том направлении, в котором Жуковский, если бы он предпринял этот перевод, трансформировал и переакцентировал бы текст оригинала, сосредоточившись на движениях души персонажей и сделав доминантным не событийный, но психоло-гический компонент действия. Сам факт существования конспекта, впервые обозначающего собой креативный потенциал творческого интереса Жуковского к позднеромантическому жанру тра-гедии рока, основанному на ннцестуозном сюжете, ирегекстом которого явилась трагедия Софокла «Царь Эдип», мотивирован соотнесенностью проблематики это¬го жанра с любовной драмой Жуковского и Маши Протасовой, тем более что и сам конспект находится в составе дневника поэта, Начатого в Дерите в заключитель¬ный момент этой драмы. Всем стадиям любви Жуковского к Маше и безуспешным попыткам добиться разрешения ее матери (единокровной по отцу сестры поэта) на брак неуклонно со-путствовало пристальное внимание поэта к мифологическим и литературным нн-цестуозным сюжетам. Свое наиболее явное выражение биографический субстрат эстетических пристрастий Жуковского нашел в пометах на страницах французско¬го издания «Библиотеки» Аполлодора (Bibliotheque d'Apollodore l'Athenien. Traduc-tion nouvelle, avec le texte grec revu et corrige, des notes et Типе table analytique, par E. Clavier. Т. 1—2. Paris, chez Delance, an. XIII (1805). Описание. № 558). На полях с. 71 в т. 1 повествование о браках Крегея и Тиро, Амитаона и Идомены прокоммен¬тировано двукратной записью Жуковского «племянница»; на с. 73 по поводу брака Бианта и Перо поэт замечает: «почти родная сестра»; на с. 77 запись «племянница» вновь сопровождает рассказ о браке Талая и Лисимахи; эти пометы в книге, свиде-тельствующие о направлении мысли читателя, соотносятся с дневниковой рефлек¬спей Жуковского о влюбленности в Машу (ПССиП. Т. 13. С. 15) и относятся, скорее всего, к тому времени, когда он периодически делал безуспешные попытки сватов¬ства (1812—1814). В 1833 г. трагедию А. Мюльнера «Вина» перевела в стихах Е. Хотяннцова (Пре-ступление. Трагедия в 4 действиях. Перевод в стихах Е. Хотяинцовой. СПб., 1833); в ее переводе трагедия была поставлена на сцене Санкт-Петербургского импера¬торского театра 26 и 31 июля 1833 г. (ИРДТ. Т. 3. С. 299). Издание перевода Хотя¬инцовой, не полностью разрезанное, сохранилось в библиотеке Жуковского (Опи¬сание. № 247). 1 Жена К.(вериидура)... — Антропоним оригинала — «Oerindur», его транслите-рация в переводе Хотяинцевой — «Эриндур», начальный гласный которой более близок к звуку «6», предполагаемому графикой оригинала. 2 ...приняла фамилию немецкого католического дома... — Необходимость путеше-ствия инкогнито под вымышленным именем в трагедии Мюльнера мотивирована конфессиональным конфликтом: будучи знатной дамой королевской крови и про-тестанткой по вероисповеданию, шведская графиня Эриндур опасалась под своим собственным именем путешествовать по католической Испании. 3 ...с женою Валероса... — Валерос — отец первого мужа Эльвиры, дона Карло¬са, и ее второго мужа — убийцы своего брата Карлоса, Гуго, усыноаленного графа¬ми Эриндур вместо их умершего во младенчестве единственного сына, последне¬го в роде Эриндуров. 4Лаура имела сына и была опять беременна... — Лаура — жена Валероса и мать Карлоса и Отто, который, будучи усыновлен графиней Эриндур, получил имя ее умершего сына Гуго. ° Вместе с графинею Сальм... — Графиня Анна Сальм — псевдоним, который приняла графиня Эриндур для путешествия по Испании. 6 ...к водам Барежским... — Бареж (Бареж ле Бэн) — знаменитый курорт у под-ножия Пиренеев на территории бывшего графства Вигор (деп. Верхние Пиренеи), на границе с Испанией. Бареж принадлежит к сильнодействующим целебным ис-точникам Европы; водами Барежа лечат кожные болезни и ревматизм. Целебные воды Барежа были известны уже римлянам; в 1550 г. здесь был построен бассейн, в 1630 г. открыты две лечебницы; европейскую известность курорт приобрел после того, как в 1677 г. сын Людовика XIV, в сопровождении г-жи де Ментенон, посетил Бареж и с успехом лечился его водами. ' Встреча с цыганкою и предсказание последней... — Цыганка предсказала Лауре Валерос, что ее младший, еще не рожденный сын (будущий Отто-Гуго) убьет сво¬его брата и станет причиной смерти своей сестры; в дальнейшем выясняется, что имелась в виду не родная сестра Гуго, но Эльвира, жена его брата Карлоса, страсть к которой толкнула Гуго на убийство и которая вместе с Гуго кончает самоубий¬ством в финале трагедии. 8 Эрна, сестра Гуго... — Антропоним оригинала — «Jerta» («Йерта»), в переводе Хотяинцевой — «Эрга». Эрна любит Гуго, но, будучи убежденной в том, что Гуго — ее брат, скрывает эту любовь. После признания Гуго Эрне в том, что он не явля¬ется ее кровным родственником, конфликт трагедии осложняется соперничеством Эрны и жены Гуго, Эльвиры, страстно любящей своего мужа. 9 Все сие страшно поражает Карлоса и пробуждает в старом Валеросе подозрение... — В этом контексте антропоним «Карлос» — описка Жуковского; имеется в виду Гуго и его явный ужас при появлении Валероса, в котором он еще не видит своего отца, но видит сходство с чертами лица убитого им Карлоса и узнает, что Валерос — отец Карлоса. 10 В начале второго акта Валерос с мальч.(иком) опять входит в комнату ~ Он при-знается в убийстве и говорит в отчаянье, что хочет предать себя правосудию... — В этом абзаце изложено содержание 2 и 3 действий трагедии. 11 ...ом помышляет только об убийстве м, наконец, о предательстве... — Предатель-ство Гуго двоякого характера — вероотступничество, поскольку протестант Гуго хочет просить отпущения грехов у папы Римского, и измена королю, поскольку, отправляясь на войну, он помышляет свергнуть шведского короля, узурпировать престол и возвести на него Эльвиру. 12 Приходит к ним сын, рассказывает свой сон пророческий... — Отто, сын Эльвиры от первого брака; по кровному родству он приходится Гуго племянником, а Вале-росу — внуком. В пророческом сне Отто видит Гуго таким веселым и счастливым, каким он никогда не был со времени смерти Карлоса, и Эльвиру, сияющую незем¬ным блаженством, подобно иконе Преображения Богоматери, венчающей алтарь домашней капеллы Эриндуров в фамильной усыпальнице. 1,4 Валерос, Эрна и отец приходят быть свидетелями их смерти... — Слово «отец» в данном контексте — описка Жуковского, имеется в виду сын, Отто, поскольку «отец» — это упомянутый в начале фразы Валерос. 14 Узнав судьбу свою, как Эдип, Гуго велит всем удалиться... — Сравнение героя тра¬гедии Мюльнера с Эдипом в оригинальной части конспекта свидетельствует о том, что Жуковский хорошо чувствовал органичную связь сюжетосложения позднеро-мантической немецкой трагедии рока с архетипическим сюжетом трагедии Софок¬ла «Царь Эдип». Инцестуозный сюжет (в общем смысле это конфликт между ре¬бенком и родителем, приводящий их или к взаимной ненависти, или к реальному убийству по неведению, или к убийству метафорическому), маркированный име¬нем Эдипа, является для Жуковского таким же сквозным, как и мотив инцестуоз-ного брака. Помимо прямых упоминаний имени Эдипа, лейтмотивом проходящих через многие драматические опыты поэта (см. коммент. к фрагменту «Царь Эдип» в наст, томе), сюжет гибельных отношений отца и сына эксплицировался, прежде все¬го, в незавершенные драматургические опыты: именно он определяет сюжстос-ложение трагедий «Дон Карлос» (сын, казненный по распоряжению отца), «Дми¬трий Самозванец» (сын, искренне верящий в свое родство, но ненавидящий отца), «Двадцать четвертое февраля» (случайное отцеубийство и сыноубийство по неведе-нию). Характер героя оригинального драматического замысла Жуковского (план драмы на сюжет из русской истории эпохи Смутного времени) мотивирован тем, что он является подлинным, но неведомым отцу и не ведающим отца сыном, ср.: «Сын Иоанна, никому и себе самому не известный, воспитан в ссылке. (...) Чувство месги на царя И.(оанна) на его род (...). Он Эдип, но с тою только разницею, что он не невинный, а только невольный злодей» (тексты и коммент. см. в наст. томе). Реф¬лексы архетипического сюжета Софокла очевидны в одной из побочных сюжетно-психологических линий трагедии «Орлеанская дева» (взаимоотношения королевы Изабо и ее ненавистного ей сына, дофина Карла). Наконец, и эпические произве- 44 - 4488 69I дения Жуковского 1840-х гг. «Маттео Фальконе», «Русгем и Зораб» свидетельствуют об актуальности этого сюжета для позднего периода его творчества. Поливариантность эдипова сюжета (сын, не знающий отца — незаконный сын — сыноубийца по неведению — сознательный сыноубийца — отцеубийца по неведению) и его длительная актуальность (хронологические рамки бытования сю¬жета охватывают почти все время активной творческой деятельности Жуковского с 1805—1806 гг., когда он впервые появляется в поле зрения поэта, и но 1847 г., когда Жуковский заканчивает работу над поэмой «Русгем и Зораб»), несомненно, мотивированы личной биографической драмой поэта — незаконного сына, воспи-танного вдали от отца, без отца. ь ...начинается буря, и молнии видны в одну большую растворенную дверь, которая над самым морем... — Оригинальный пейзажный мотив Жуковского, симметрич¬ный картине осенней бури в первом действии трагедии Мюльнера. 16 Чувство любви чисто — говорит он Эльвире... — Предполагаемая сцена объяс-нения Гуго с Эльвирой по поводу любви Гуго, вероятно, связана с любовным тре-угольником Гуго-Эльвира-Эрна и представляет собой сюжетно-композициониую параллель к аналогичной сцене первого действия (явл. 6), в которой выясняется, что Эрна и Эльвира — соперницы в любви к Гуго. 17 Признание Эрие в сцене свиданья на гробе ~ Эрна извиняет, не ревность, а страх... — Эта запись свидетельствует о намерении Жуковского снять конфликтность любов¬ного треугольника трагедии в ее финале. В фамильной усыпальнице Квериндуров Гуго признается Эрне в своей чистой любви, Эрна и Эльвира объясняются между собой, и психологическая деталь характеристики Эрны, которой непонятна рев¬ность Эльвиры, но понятен ее страх предстоящей разлуки с мужем и утраты его любви, соответствует психологическому рисунку характера идеальной героини в оригинале. 18 Молния раздвояет небо ~ произносит проклятие... — Этот последний фрагмент плана предполагаемого финала свидетельствует о том, что его очерк был Жуков¬скому не совсем ясен, и он оборвал запись, не доведя план до конца: мот ив прокля¬тия Ваероса и мщения за убитого Карлоса соответствует содержанию 4 акта ори¬гинала, но в записи Жуковского нет мотива примирения Гуго и Валероса, предше* ствующего финалу трагедии: самоубийству Гуго и Эльвиры. Дорваль и Геронт («Давай играть и не говори об нем более ни слова...'») (С. 482) Автограф: РНБ. Оп. 1. № 98. Л. 2—5 об. — черновой, с заглавием «Дорвачь и Геронт». При жизни Жуковского не печатался. Публикуется впервые. Д ати р у етс я: вторая половина сентября 1818г. Перевод 1 явл. 2 действия комедии Карло Гольдонн «Le bourru bienfaisant» («Ворчун-благодетель», 1771). Перевод датируется на основании заглавного положения его автографа в ра¬бочей тетради Жуковского, содержащей дидактический материал для занятий русским языком с великой княгиней Александрой Федоровной. Предпоследним автографом этой тетради является расположенный на л. 8 об. — 9 об. перевод фрагмента 6 явл. 2 действия комедии Мольера «Мещанин во дворянстве», датируе¬мый последними числами сентября — 5 октября 1818 г. на основании дат, предше¬ствующих его продолжению в другой рабочей тетради аналогичного назначения (РНБ. Оп. 1. № 96. Л. 2—3, 4—4 об., см. коммент. к отрывку «Учитель философии и господин Журден» в этом томе). Между строк перевода из Гольдоии красными чернилами вписаны француз¬ские эквиваленты отдельных слов и выражений, под текстом перевода, на каждом из занимаемых им листов, находятся планы уроков и заданий для великой княги¬ни. Нал. 1 об., непосредственно предшествующем переводу фрагмента из комедии Гольдоии, находится следующая запись: Переводы. Чтение — ученье наизусть Сочинение на заданные слова и после чтения Рассказ посе чтения Грамматика и фразы Анализ, склонения, спряжения Письмо Выбор лучших мест стихов и прозы Стихотворения Иоанна Гапсбург etc. Чтение истории Кар.(амзина) Между переводами фрагмента комедии Гольдоии «Ворчун-благодетель» и фрагмента комедии Мольера «Мещанин во дворянстве» (л. 5—8) записаны 5 проза-ических анекдотов: Известный лорд Честерфильд находился в Париже; он встретился однажды с Вольтером в блестящем обществе, где было множество дам, ужасным образом разрумяненных. Честерфильд смотрел на них с некоторым удивлением. Вольтер, заметив это, подошел к нему и сказал: «Милорд, я уверен, что теперь никто луч¬ше вас разрешить не может, кому принадлежит преимущество в красоте, англи¬чанкам или француженкам». «По чести, — отвечал лорд с своим обычным при¬сутствием духа, — я не знаток в живописи!». Вольтер через несколько времени отправился в Лондон. Там встретился он с Честерфильдом, и опять в обществе женщин. Одна из них, очень любезная, и с которой Вольтер говорил более нежели с другими, была нарумянена. «Не по¬падитесь в плен» — шепнул ему Честерфильд. «Милорд, — отвечал Вольтер, — я не боюсь английского корабля под флагом французским». Давид Юм жил в Эдинбурге в новом городе, отделенном от старого топким болотом. Через это болото сделан был мост. Но Юму захотелось однажды нрой-титься по тропинке, проложенной в самом болоте. Он пошел, оступился и увяз в грязи. Крик его услышала старушка. Она подошла нему, и философ начал умо¬лять, чтобы она его вытащила. «Да кто ты?» — спросила старушка. «Я Давид Юм». — «А! Ты Юм? Сиди же в грязи! Не хочу тебе помогать! Ты богоотступ-ник». — «Нет! нет! Ты ошибаешься! Я христианин!» — «Увидим! Знаешь ли "Ве¬рую во единого"?» — «Знаю». — «Читай!» — И Юм начал читать «Верую во еди¬ного». По счастью он не ошибся ни в одном слове. «Теперь вижу, что меня обма¬нули! Тебе можно помочь», —сказала старушка и подача руку философу. Фридрих Второй весьма мало думал об одежде, и часто имел большой недо¬статок в платье. Отравившись на смотр войска в Силезию, он взял с собою один только мун¬дир. На смотре застал его проливной дождик, и на нем не осталось сухой нити. Возвратясь на квартиру, он разделся и приказах господину Цейзингу, который при нем тогда находился, постараться, чтобы его мундир был высушен к обеду, к которому приглашены были все находящиеся на смотре генералы. Цейзннг взял мундир; надобно было сушить его тотчас, но боялись, чтобы сукно от такой по¬спешности не село и для избежания этого уговорили [На этой незаконченной фразе тексг анекдота обрывается.] Доктор Фовлер, епископ Глочестерский, очень часто спорил с адвокатом По-влером о привидениях. Епископ утверждал, чю они существуют, адвокат утверж-да, что нет. Однажды разговор опять коснулся этого предмета, и Повлер, которому дав¬но уже он сделался скучен, сказач епископу с важностью: «В самом деле, я начи¬наю думать, что вы правы. Вот что случилось со мною в прошедшую ночь. Я ле¬жал в посгеле и не мог заснуть. Пробило полночь. Вдруг слышу шорох; кто-то идет по лестнице!..» — «В самом деле!» — «Без шуток!» — «Я отдергиваю зана¬вес кровати! Шорох ближе! Вдруг показался бледный свет». — «И, верно, голу¬боватый!» — «Да! Я смотрю! Кто-то вошел: высокий, сухой, бледный; брови, на¬висшие на впачые глаза, щетинистая борода; два или три клока седых волос на плешивой голове; в руке суковатая палка — словом, мертвец, вставший из гро¬ба! Я затрёпетач, и меня облил холодный пот. Медленным шагом приблизил¬ся к постеле моей ужасный призрак». — «Можно ли? Но скажите скорее, гово¬рили ли вы с ним?» — «Он не дал мне времени и первый начал говорить: три раза стукнув своею клюкою в пол так, что окна задрожали, осветил он мне лицо своим огнем и сказал гробовым голосом: "Я ночной сторож! Пришел тебе ска¬зать, что ты забыл запереть дверь и что тебя непременно обокрадут V. — Фов¬лер не ожидал такой развязки; он не сказал ни слова и с тех пор никогда не спо¬рил о привидениях. Вот забавное завещание, оставленное графом Пемброком. Я Филипп граф Пемброк и Монгомери, имею в очабом теле очень твердую память; помню, что я пять лет тому назад подал голос против старого Кантербу-ри; и что за год перед этим видел государя своего на эшафоте. Смерть меня го¬нит, и я, привыкнув во всем уступать моим гонителям, спешу написать свою ду¬ховную. In primis. Что принадлежит до души, то признаюсь, что я очень часто счыхач о душе. Но что такое душа и к чему она счужит, это знает один Ног. Итак, если по смерти моей найдется у меня душа, то возвращаю ее тому, от кого получил ее. Item. Оставляю по себе свое тело. Удержать его за собою не могу, потому что доктора порезали его в куски. Прошу похоронить его как водится в земле, а зем¬ли на то у меня довольно, и с церквами; только не класть меня за оградою церк¬ви, а на святой земле, на кладбище: не хочу, чтобы я был похоронен там, где ро¬дился полковник Прайд. К драматическим отрывкам, автографы которых находятся в описываемой ра¬бочей тетради, эти анекдоты не имеют прямого отношения, но имеют косвенное, являясь таким же дидактическим материалом, предназначенным для чтения вслух, заучивания и пересказа, как и переводы фрагментов комедий Гольдони и Молье¬ра и прозаические переложения баллад Жуковского; таким образом, свойственное Жуковскому понимание комедии как жанра, предназначенного для прагматически-бытовых целей (см. об этом: Лебедева О. />. Неопубликованный перевод отрывка из комедии Мольера «МеЩанин во дворянстве» В. А Жуковского: К постановке про¬блемы комедии в творчестве поэта // Проблемы метода и жанра. Вып. 7. Томск: Изд. ТГУ, 1980. С. 172—173), в данном случае подтверждается стратегией переводческого отбора, поставившей фрагмент комедийного действия в ряд с бытовыми анекдотами. Гольдони Карло (1707—1793) — знаменитый итальянский комедиограф, автор более чем 200 комедий, реформатор итальянского театра и драмы, основополож¬ник бытовой народной комедии, придававший особенное значение комедии ха¬рактеров (за что он и стяжал звание «итальянского Мольера»). Комедия «Ворчун-благодегель» была написана в 1771 г. на французском языке (оригинальное загла¬вие: «Le bourru bienfaisant»), в 1789 г. переведена на итальянский язык самим Голь¬дони («И burbero di buon cuore»). Комедия посвящена четвертой дочери Людови¬ка XV, мадам Аделаиде. Впервые представлена на сцене Комеди Франсез 4 ноября 1771 г., 5 ноября 1771 г. — в Фонтенбло, впервые напечатана в Париже, в изд. Дю-шен, в 1771 г. Комедия «Ворчун-благодетель» сразу же была признана во, всей Европе одним из лучших произведений Гольдони. По свидетельству самого драматурга (письмо Вольтеру от 16 марта 1771 г.), в комедии «Ворчун-благодетель» он стремился сле-довать классической традиции французской комедиографии, не упуская из виду и современных драматургических веяний: «Это, как видите, не модная пьеса, однако она не оскорбила слух приверженцев слезной комедии (...) я применил те же самые принципы, (...) которым Мольер и вы меня научили» (цит. по: Гольдоии К. Комедии. М.; Л.: ГИИ, 1959. Т. 2. С. 708). В Италии французская комедия Гольдони удостои¬лась похвалы Мегастазио: «Лица всех персонажей правдивы, приятны, постоянны; действия естественны и проникнуты большим чувством (...). Диалог пленителен (...)» (Мемуары Карло Гольдони, содержащее историю его жизни и его театра. Л.: Academia, 1933. Т. 2. С. 370) и даже главного противника Гольдони, драматурга Карло Гоцци — возможно, впрочем, что его похвала является более иронией, чем одобрением: «Эта комедия мне нравится, потому что я нахожу ее превосходной» (Мемуары Карло Гольдони.,. Т. 2. С. 515). В России комедия «Ворчун-благодетель» стала известна практически сразу же и пользовалась особенным успехом. В 1772 г. ее перевел М. В. Храповицкий (Благо-детельный грубиян, комедия игранная на Парижском театре, сочинения г. Голь¬дони; переведена с французского Михаилом Храповицким. В Санктпетербур-ге 1772 года; русифицированная переделка; имена персонажей соответственно: Герман-Жеронт, Мягкосердов-Даланкур, Прямиков-Дорваль, Прелеста-Анжелика, Миловндов-Валер, Марфа-Марта, Андрей, слуга Германов). Первая постановка ко-медии в переводе Храповицкого состоялась в Санкт-Петербурге в 1775 г., в Мо¬скве — 11 сентября 1782 г. (ИРДТ. Т. 1. С. 440; Т. 2. С. 456). Кроме того, в журнале «Драмматический словарь» сохранилось упоминание о ранней постановке комедии Гольдонп «Le bonrru bienfaisant» на языке оригина¬ла в Москве: «Эта комедия, замеченная в лучших на Парижском театре (...), была представлена на французском языке во время знаменитого торжествования мира на Ходынке в Москве в 1775 году и на нашем языке на российских театрах была часто представляема (...)» (Драмматический словарь. М., 1787. С. 25). 31 октября 1796 г. в Санкт-Петербурге была поставлена опера «Благодетельный грубиян», на¬писанная по мотивам комедии Гольдони; новый перевод комедии, специально для оперного либретто, был выполнен Иваном Вианом (см.: Архив дирекции импера¬торских театров. Вып. 1. Отд. 3. С. 181). В 1798 г., рецензируя в «Московском жур¬нале» только что вышедшее издание мемуаров Карло Гольдони, Н. М. Карамзин за¬метил: «Слава комедии "Благодетельный грубиян", сочиненной им на французском языке, была ему [Гольдони] приятнее всех похвал, которыми осыпали его дарова¬ние в Италии» (Московский журнал. Ч. 2. Май. С. 211—212). Второе издание «Мо¬сковского журнала» (М., 1801—1803), в котором этот отзыв воспроизведен, сохра¬нилось в составе библиотеки Жуковского (Описание. № 231). Комедия Гольдони периодически ставилась на Московском Императорском театре (есть сведения о представлениях 23 мая и 27 августа 1802 г. — ИРДТ. Т. 2. С. 456) и входила в репертуар московской французской т руппы: С. П. Жихарев упо¬минает о постановке 1 февраля 1807 г. (Жихарев С. П. Записки современника: В 2 т. Л.: Искусство, 1189. Т. 2. С. 115). Вполне возможно, что Жуковский мог знать комедию Гольдони не только по ее оригинальному тексту, но и по прозаической немецкой переделке ее сюжета: в 1801 г. Иоганн Якоб Энгель (1741—1802), немецкий писатель, директор Бер¬линского королевского театра и воспитатель прусского престолонаследника, бу¬дущего короля Фридриха-Вильгельма III, написал по мотивам комедии «Ворчун-благодетель» семейно-бытовой роман под названием «Herr Lorenz Stark», опу¬бликованный в альманахе Ф. Шиллера «Оры» за 1801 г. Роман Энгеля пользо¬вался в Европе большой популярностью; надо полагать, что этот роман не про¬шел и мимо внимания Жуковского, очень увлеченного эстетикой Энгеля в конце 1810-х гг. (см.: БЖ. Ч. 2. С. 160—165). Среди книг, сохранившихся в библиотеке Жуковского, и, в частности, в неполном комплекте посмертного собрания сочине¬ний Энгеля (в котором отсутствуют т. 1 и 2), этого романа нет; тем не менее возмож¬ность знакомства Жуковского с его текстом достаточно велика. И именно то обстоятельство, что и комедия Гольдони, и особенно роман Энге¬ля с высокой степенью вероятности могли быть знакомы царственной ученице Жу-ковского, великой княгине Александре Федоровне, которая была дочерью воспи-танника Энгеля, прусского короля Фридриха-Вильгельма III, может служить моти-вировкой выбора текста для занятий русским языком с великой княгиней: в сво¬ем абсолютном большинстве тексты, использованные Жуковским в качестве дидак-тического материала (баллады Шиллера, лирика Гете, трагедия «Орлеанская дева» и др.), принадлежат к самым значительным явлениям немецкой литературы рубе¬жа XVIII—XIX вв. В мотивации выбора Жуковским фрагмента комедии Гольдони могло, впрочем, иметь значение и чисто биографическое обстоятельство: сюжет комедии заключает в себе явную контрастную биографическую аллюзию на реальные обстоятельства жизни Жуковского после того, как его надежды добиться от Е. А. Протасовой раз¬решения на брак с Машей рухнули. Главным героем Гольдони является вспыль¬чивый, нетерпеливый и упрямый Жеронт, в сущности, обладающий очень добрым сердцем — и, несмотря на все сложности комедийной интриги и упорное сопро¬тивление Жеронта чувству его племянницы Анжелики, ее счастье устраивает в ко¬нечном счете он, и именно так, как этого хочется самой девушке. Перевод Жуковского очень близок к оригиналу за исключением нескольких не-значительных изменений, которые касаются транслитерации антропонимов (Же¬ронт — Геронт, Анжелика — Ангелнка) и заострения речевой характеристики Ге¬ронта за счет усиления эмфатики его реплик и их распространения повторами и лексическими новациями (в примерах выделены курсивом): «Геронт. Не трудись] Возьми стул и сядь»; «Геронт. Я говорю об игре. Садись! Слышишь ли, садись]»; «Ге¬ронт. О чем тут думать! Препятствий нет! Если ты ее любишь, если ты ее уважа¬ешь, если находишь, что жениться на ней тебе прилично, то все решено»; «Геронт. Очень уверен. Перестань болтать, и кончим»; «Геронт (с сердцем). Ну! Что? Чего тебе хочется? Раздразнить меня! Огорчить? Измучить своею медленностию, своим хладнокровием?»; «Геронт (кричит). Хочу! хочу! хочу!». 1 Геронт. Да! Да! Хочу дать тебе жену, прекрасную, добрую, милую, с приданым на сто тысяч ефимков и в подарок сто тысяч ливров па свадьбу... — Ефимок — русское на¬звание европейской монеты «талер», бытовавшее до середины XVIII в. и происхо¬дящее от первой части ее полного названия «иохимсталер» по названию местности в Германии, где такие монеты впервые были отчеканены. В оригинале Гольдони употреблено название французской монеты «экю» (по стоимости в конце XVIII в. соответствовала 6 ливрам). Учитель философии и г. Журден («Начнем урок свой...») (С. 485) Автографы: 1) РНБ. Оп. 1. № 98. Л. 8 об. — 9 об. — черновой, с заглавием: «Учитель фило-софии и г. Журден». 2) РНБ. Оп. 1. № 96. Л. 2—3,4—4 об. — черновой, продолжение, с датами: «6, 7, 8 октября 1818». При жизни Жуковского не печатался. Впервые:Лебедева О. Б. Неопубликованный перевод отрывка из комедии Мо¬льера «Мещанин во дворянстве» В. А. Жуковского. К постановке проблемы коме¬дии в творчестве поэта // Проблемы метода и жанра. Вып. 7. Томск: Изд. ТГУ, 1980. С. 173—175. Печатается по тексту первой публикации, со сверкой по автографу. Датируется: конец сентября — первые числа (не позднее 5) октября 1818 г. Перевод фрагмента 6 явл. 2 действия комедии Ж.-Б. Мольера (1622—1673) «Bourgeois gentilhomme» («Мещанин во дворянстве»; постановка: 1670, изд.: 1671). Автографы двух последовательных фрагментов перевода из комедии «Мещанин во дворянстве» записаны в рабочих тетрадях Жуковского, содержащих подгото¬вительные материалы для занятий русским языком с великой княгиней Алексан¬дрой Федоровной. Автографу № 1 (начало) предшествуют следующие тексты: пере¬вод отрывка комедии Карло Гольдони «Ворчун-благодетель» и записанные далее на л. 6—8 пять анекдотов из жизни знаменитых людей (Вольтер, Давид Юм, Фри¬дрих И, Епископ Глочестерский, граф Иемброк; см. коммент. к отрывку «Дорваль и Геронт»). После текста перевода из Мольера, на л. 10, Жуковский начал записы¬вать продолженный и в автографе № 2 прозаический пересказ баллады «Граф Пит-сбургский» на немецком языке. Основание для датировки дает автограф № 2 (окончание), на листе 2 которо¬го вверху проставлен год: «1818», ниже находятся даты: «1-е октября. Гапсбург. 2-е октября. Гапсбург. 3-е октября», под которыми записано окончание прозаиче¬ского пересказа баллады «Граф Гапсбургский» на немецком языке. В середине ли¬ста вновь проставлены даты с обозначением тематики урока: 4—5 октября. Повтор. Гапсбург. Сцена первая [возможно, имеется в виду фрагмент «Дорвачь и Геронт», открывающий тетрадь с автографом № 1. — О. А]. 6, 7, 8 — перевод на Мольера B.(ourgeois) gent.(illhomme) — и далее записан текст перевода второй части 6 явл. 2 действ, комедии Молье¬ра, который на л. 3 об. — 4 прерван прозаическим пересказом баллады «Светла¬на» на русском и немецком языках, продолжающимся и после завершения перево¬да из Мольера. Даты в этой записи, скорее всего, относятся не ко времени работы Жуковского над текстом перевода, но обозначают дни уроков русского языка, на которых этот перевод читался. Учитывая то обстоятельство, что Жуковский готовил дидактиче¬ский материал заранее и что уроки, во время которых использовался его перевод из «Мещанина во дворянстве», состоялись 6—8 октября 1818 г., а перевод первой части фрагмента из Мольера предшествует в автографе № 1 началу прозаического пересказа баллады «Граф Гапсбургский», которой были посвящены предшествую¬щие уроки 1—5 октября, можно предположить с достаточной долей уверенности, что перевод из Мольера был выполнен в течение двух-трех последних дней сентя¬бря — первых дней октября и закончен не позже 5 октября 1818 г. Выбор эпизода, сюжетом которого является урок орфоэпии и стилистики, четко соотнесен с прагматическим назначением перевода, призванного служить дидакти-ческим материалом на уроке русского языка во время занятий с великой княгиней Александрой Федоровной. Этим же назначением объясняется и сделанная Жуков¬ским в тексте Мольера вставка, в которой излагаются правила произношения рус¬ских йотированных гласных и специфического гласного «ы» (см. примеч.). В осталь¬ном перевод Жуковского, за исключением некоторых частностей, очень точен. Тем не менее необходимо отметить определенную стилевую русификацию, в целом ориентированную на воспроизведение стилистики русской бытовой раз-говорной речи: так, в реплике г-на Журдена «Вэ! Точнехопько! Ах! покойники, покой-пики! Батюшка с матушкой! Как мне на вас не сердиться!» лексическими новациями являются типично русский речевой оборот «Ах! покойники, покойники!» и димину-тив наречия «точно»; в его же реплике «Как! когда я скажу: Варвара, принеси туфли и подай колпак—это проза}» антропоним «Варвара», вполне возможный в русской ан-тропонимике, заменяет собой оригинальный экзотический для русского слуха ан-тропоним Мольера «Николь» (имя служанки г-на Журдена); наконец, в тексте за¬писки г-на Журдена изменен титул его возлюбленной («маркиза» у Мольера, «гра¬финя» у Жуковского) и употреблена русская форма обращения к знатной скобе: «Ваше Сиятельство». В эту же тенденцию вписываются такие имитирующие про¬сторечный стиль разговорные обороты, как «смертная охота», «блаженной памяти мой отец и блаженной памяти моя мать»; «ненароком», «Господи боже мой» (вместо «честное слово!»); «не подумавши»', «Благодарствуйте, благодарствуйте. Завтра прихо¬дите поране». К 1818 г., когда Жуковский перевел фрагмент комедии Мольера «Мещанин во дворянстве», русская литература располагала только одним, в значительной мере устаревшим, переводом этой комедии, выполненным в 1758 г. П. С. Свистуновым (изд. М., 1788): именно в этом переводе комедия Мольера шла на сценах Санкт-Петербургского и Московского театров; один из таких спектаклей состоялся в Мо-сковском театре 9 мая 1818 г. (ИРДТ. Т. 2. С. 492): в это время Жуковский находил¬ся в Москве при великокняжеском дворе, задержавшемся в Москве после родин ве¬ликой княгини Александры Федоровны (17 апреля 1818 г.). 1 ...я напишу сатиру во вкусе Ювенала... — Ювенал Децим Юний (55/56— 131/132 гг. н. э.) — древнеримский сатирик, чьи произведения отличались чрез¬вычайной резкостью и личным характером обличения развращенных нравов Рим¬ской империи эпохи Флавиев. 2 ...четвертая: правильно извлекать заключение посредством фигур... — Слово «чет¬вертая» — вероятно, описка Жуковского, поскольку выше речь идет о «т рех опера¬циях ума». ,н Barbara, Celarent, Darii, Ferio, Baralipton etc. — Мнемонические имена, изобретен-ные в средневековых школах для обозначения и запоминания фигур и модусов силлогизмов формальной логики; гласные звуки в этих словах обозначают после-довательность терминов в посылках. Barbara, Celarent, Darii, Ferio — четыре моду¬са первой фигуры категорического силлогизма; Baralipton (или Bramantip) — пер¬вый модус четвертой фигуры. 4 А потом календарю, чнюбы я мог знать, не спрашиваясь ни с кем, когда есть луна и когда ее нет... — Этой репликой заканчивается первая часть перевода, находящая¬ся в тетради, описанной под № 98. Последующий текст находится в тетради, опи¬санной под № 96. 5 Гласных девять а, э, и, о, у, я, е, ы, ю... — В оригинале Мольера гласных 5: а, е, и, о, у. (> Остаются ще четыре гласных, их мы произносим, помогая губам языком. ~ Свер¬нуть язык! Смотри какая выдумка! ы! Ваша правда... — Этот фрагмент текста явля¬ется вставкой Жуковского, не имеющей эквивалента во французском оригинале. 7 В произносится, когда прижмешь верхние зубы к нижней губе — Вэ... — В ориги¬нальном тексте Мольера так описано произношение звука «Ф». (Смерть Валленштейна) («Довольно, Сени! Утро. Марс владеет...») (С. 490) Автограф: РНБ. Оп. 2. № 23. Л. 3 об. — 7 об. — черновой и беловой. При жизни Жуковского не печатался. Впервые: Огчет Императорской Публичной библиотеки за 1891 год. СПб., 1894. С. 155—157 (9 первых стихов явл. 1 и 12 стихов явл. 3). Впервые полностью: Лебедева О. />. В. А. Жуковский — переводчик драма¬тургии Ф. Шиллера // Проблемы метода и жанра. Вып. 6. Томск, 1979. С. 144—146. Печатается по тексту первой полной публикации, со сверкой по автографу. Д а т и р у е т с я: 29 октября 1820 г. Перевод 1—2 и начала 3 явл. I действия трагедии Ф. Шиллера «Wallcnsteins Tod» («Смерть Валленштейна», 1799). В рукописи без заглавия, название редакторское. Датировка предположительная. В дневнике Жуковского периода первого за-граничного путешествия есть запись, датированная 29 октября 1820 г: «Весь день дома за таблицами. " Балле нштейп"» (см.: ПССиП. Т. 14. С. 147, коммент. С. 49(5— 497; курсиву соответствует подчеркивание в рукописи). Поскольку в этой запи¬си отсутствует обычное для дневников периода путешествия 1820—1822 гг. ука¬зание «в театре» или «ввечеру в театре», неизменно предшествующее всем номи¬нациям пьес (с вариантами по названию пьесы или по имени главного героя), по¬становки которых Жуковский видел на сцене, имя главного героя шнллеровской трагедии, упомянутое в записи, нельзя интерпретировать как информацию о посе¬щенном Жуковским спектакле, тем более что ему предшествует прямое указание на то, что поэт весь этот день провел дома. Следовательно, запись содержит информа¬цию или о чтении, или о переводе трагедии Шиллера. Поскольку все черновые пе¬реводы Жуковского, выполненные карандашом на страницах книг, были сделаны, как правило, в периоды путешествий и переездов, к октябрю 1820 г., вероятно, от¬носится первый и самый ранний слой перевода — карандашный черновик между строк печатного текста и на полях страниц. Установить время создания перебелен¬ного текста не представляется возможным. Черновой автограф перевода выполнен в брошюре, отделенной от полного пе-чатного изд.: Wallenstein. Ein dramatisches Gedicht von Schiiler. Zweiter Teil. Funf-te Auflage. In der J. G. Gottaschen Buchhandhmg. Tnbingen, 1816 и переплетенной вперемежку с чистыми листами. Черновой вариант текста записан карандашом на свободных полях страниц и между строк печатного текста. Позднее текст был пе-ребелен чернилами на чистых листах, вплетенных в брошюру; этот второй вари¬ант содержит два слоя правки, чернилами и карандашом. По характеру рукописи очевидно, что карандашная правка в перебеленном тексте является его наиболее поздним слоем, поскольку слова перебеленного чернилами текста, к которым отно-сится карандашная правка, перечеркнуты карандашом, и следующий вариант впи¬сан карандашом же между строк чернильного слоя текста; перестановки слов пе-ребеленного варианта также от мечены вписанными карандашом сверху цифрами. В основу реконструкции последнего варианта текста положен учет' этого наиболее позднего слоя правки. Драматическая трилогия «Валленштейн» (1796—1799; «Лагерь Валлен¬штейна», премьера: октябрь 1798 г.; «Пикколомини», премьера: январь 1799 г.; «Смерть Валленштейна», премьера: декабрь 1799 г.; полное изд.: 1800) выросла из обширного исторического труда Шиллера «История Тридцатилетней войны» (1792). Упоминания Шиллера о работе над трилогией периодически встречают¬ся в его переписке с Гёте за 1796—1798 гг. Драматическая трилогия Шиллера на¬писана на сюжет из эпохи Тридцатилетней войны (1618—1648), вызванной по¬литическим соперничеством Австрии (Католическая лига) и Германии (Еванге¬лическая уния), усугубленным конфессиональным расколом католической и про¬тестантской церквей в германоязычной Европе. Военные действия происходили на землях Чехии, Пфальца и Нижней Саксонии; на разных этапах в войне уча¬ствовали военные силы Дании и Швеции. Главным героем драматической трило¬гии Шиллера стал один из самых ярких полководцев этой войны, главнокоман¬дующий имперскими австрийскими войсками, герцог Фридлаидский и Меклен-бургский Альбрехт фон Валленштейн, отличавшийся непомерным честолюбием и, возможно, питавший замыслы отпадения от австрийской имперской короны и создания собственного государства. Таким образом, трилогия о Валленштейне продолжает и развивает преимущественно политическую проблематику поздней драматургии Шиллера. Подробные сведения о творческой истории, поэтике, пер¬соналиях и реалиях трилогии Шиллера см.: Шиллер Фридрих. Валленштейн. Дра¬матическая поэма. / Изд. подгот. Н. А. Славятинский. М.: Наука, 1981 (Лит. па¬мятники. Малая серия). Новое драматическое произведение Шиллера стало известно в близком друже¬ском кругу Жуковского практически сразу же по выходе в свет полного издания трилогии: 30 января 1802 г. Андрей Тургенев писал Жуковскому: «На сих днях прочел я Шиллеров перевод "Макбета", его "Марию Стуарт", его "Валленштей¬на". Сколько красот и как все занимательно! (...) В "Валленштейне" много кра¬сот. Прочти!» (Ж. и русская культура. С. 395). Косвенным свидетельством ранне¬го хорошего знакомства Жуковского с текстом трилогии Шиллера является пере¬водная лирика поэта. В 1807 г. Жуковский сделал свободный перевод стихотво¬рения Шиллера «Des Madchens Klage» («Тоска по милом»), два куплета которого вошли в трагедию «Пикколомини» (романс Теклы, явл. 7 действия 3). В 1817 г. на смерть Юлии фон Бок Жуковский написал стихотворение «Голос с того света», в ко¬тором очевидны ассоциативные переклички со стихотворением Шиллера «Thekla. Ein Geisterstirnme» (1802), написанным в форме лирического монолога от имени духа героини трагедии «Пикколомини» дочери Валленштейна, Теклы, и заключа¬ющим в себе сюжетные реминисценции с трагедией «Валленштейн» (ПССиП. Т. 1. С. 514; Т. 2. С. 471). В переводе Жуковского сохранен шиллеровский метр — белый пятистопный ямб; в смысловом отношении перевод очень близок к оригиналу, характеристи¬кой переводческой интерпретации текста могут послужить только стратегия отбо¬ра (содержание переведенного отрывка) и интонационно-стилистические новации, акцентирующие те элементы драматического действия, которые особенно важны для Жуковского в этом фрагменте. К 1820 г., которым он датируется, Жуковский перевел не только отрывки из трагедий «Дон Карлос» и «Дмитрий Самозванец», но и первые три действия «Орлеанской девы». Поэтому сам смысловой объем пере¬веденного им фрагмента трагедии «Смерть Валленштейна» демонстрирует вполне Г<>» сложившиеся представления Жуковского о составных элементах и принципах раз-вития драматического действия: как и два предшествующих перевода, фрагменты трагедий «Дон Карлос» и «Дмитрий Самозванец», перевод фрагмента «Смерти Вал-ленштейна» соединяет сюжетную открытость с исчерпанностью психологической характеристики героя. Однако фрагмент «Смерти Валленштейна» отличается от предшествующих фрагментарных драматических переводов Жуковского тем, что в его содержа¬нии зафиксирована типично трагедийная перипетия — момент резкого пере¬лома от благоприятных обстоятельств к неблагоприятным; перевод Жуковско¬го заканчивается в гот момент, когда для Валленштейна окончательно выясняет¬ся невозможность отказа от своих планов, и герой вынужден сделать первый шаг к своей финальной гибели. Акцентуации этого перелома способствуют стилиегико-интонационные новации Жуковского. Экспозиционный монолог Валленштейна насыщен многосложными архаизмами, напоминающими составные эпитеты гоме¬ровского стиля; «благотворящая чета» — «beide Segenssterne» [«обе благопиятные звезды»], «бедоносящий Марс» — «tuckscher Mars» [«коварный Марс»] (Schiller. В. 4. S. 153); начальное положение многосложных слов в ямбическом стихе способству¬ет приподнятой торжественности его звучания. Тем более очевидными становят¬ся интонационные новации в явл. 2 переведенного отрывка, где Жуковский усили¬вает эмфатику дроблением речевой характеристики персонажей (количество син-таксических единиц в переводе почти вдвое больше, чем в оригинале) и обилием вироснтельно-восклицательных конструкций:, ср.: Валленштейн Кто схвачен? Кто отправлен? Говори! Терцки Тот, кто все тайны знает. С кем саксонцы И шведы были в переписке! Тот, Через чьи руки шло все наше дело! Валленштейн Сезин? Не может быть! Не он! Неправда! Wallenstein Wer ist gefangen? Wcr ist ausgelieiert? Terzky Wer unser ganz Geheimniss weiss, um jede Verhandlung mil den Schweden weiss und Sachsen, Durch dessen Hande allcs ist gegangen.— WaUenstein Sesin doch nicht? Sag nein, ich bitte dich. (Schillcr. B. 4. S. 155). [Перевод: Кто пойман? Кто отправлен? // (Тот,) кто зияет нашу тайну, (знает) о каждом // Сношении со шведами и саксонцами, // Через чьи руки все шло. // Но не Оезин? Я прошу тебя, скажи нет (нем.)]. Во втором явлении, под воздействием изменившихся обстоятельств (раскры¬тие заговора), герой вынужден принять решение и совершить поступок. Поэтому второе явление становится ключевым для изображения характера Валленштейна: его первоначальной уверенности противопоставляется нерешительность, одна из предпосылок гибели героя. Из третьего явления Жуковский перевел ровно столь¬ко, сколько нужно для завершения ситуации: перевод оборван на реплике Илло, отрицающей возможность другого выхода для главного героя: «Но кто // Поверит, чтоб твой зять мог без тебя // Отважиться начать такое дело?»; весьма симптоматич¬но, что и этот перевод заканчивается вопросом, на который нет ответа. Таким об¬разом, драматургическим содержанием переведенного отрывка становится имен¬но драматическое действие, понимаемое как волеизъявление характера под влия¬нием обстоятельств. Перевод фрагмента из трагедии «Смерть Валленштейна» прямо связан с раз-мышлениями Жуковского о русской истории и о родстве типов европейского и рус-ского политического авантюриста; о том, что в творческом сознании поэта исто¬рия жизни Валленштейна, современника русского Смутного времени, была ассо¬циативно соотнесена с личностями Бориса Годунова и Григория Отрепьева, сви¬детельствует следующая запись в одной из его рабочих тертадей 1818—1820-х гг.: вначале в столбец четыре раза написано: «WaJlenstein», а затем друг за другом на¬бросаны два небольших плана: «Смерть Бориса. Низвержение Дмитрия. Пожар¬ский»; «Сейм. Смерть Бориса. Ксения» (РНБ. Оп. 1. № 26. Л. 24; см. также ком¬мент. к (Плану оригинальной трагедии на сюжет из эпохи Смутного времени) в наст. томе). О том, что трагедию «Смерть Валленштейна» Жуковский считал не только од¬ним из лучших произведений Шиллера, но и до некоторой степени эталоном дра¬мы вообще, свидетельствует дневниковая запись от 30 мая 1826 г.: «Шекспировы и большая часть немецких трагедий не для представления. Нет общего эффекта, кроме некоторых Шпллеровых, особенно "Валленштейна". Выходишь без главно¬го — чувства» (ПССиП. Т. 13. С. 248). (Де йствующие лиц а) Валленштейн — Альбрехт Венцеслав Евсевпй фон Вальдштейн (1583—1634), герцог Фридландский и Мекленбургскпй, главнокомандующий имперскими воо-руженными силами во время Тридцатилетней войны. По происхождению чех и протестант, принял католическую веру в период обучения в иезуитском коллеже в Ольмюце. После блестящей военной карьеры, которой Валленштейн был обязан в том числе и браку с дочерью графа Гарраха, сделавшему его одним из богатейших людей Австрии, и за многочисленные услуги, оказанные им австрийскому импера¬торскому дому Габсбургов, в 1623 г. получил звание имперского князя и титул гер¬цога, а в 1625 г. возглавил имперскую армию Католической Лиги и одержал ряд блестящих побед над войсками Евангелической унии, выведя, в частности, из ак¬тивных военных действий Данию (мирный договор между Данией и Австрией был заключен в 1629 г.). Этот успех усилил свойственное Валленштейну высокомерие, которое, вкупе с недовольством имперских князей тем, как наемные войска Валленштейна вели себя на завоеванных территориях, послужило причиной отрешения Валленштейна от должности главнокомандующего на Регенсбургском сейме 1630 г. Опала Валлен-штейна длилась недолго: успехи армии шведского короля Густава-Адольфа, всту-пившего в войну на стороне Евангелической унии, заставили императора Ферди¬нанда II снова обратиться к Валленштейну. Вновь приняв командование и набрав новые войска, Валленштейн взял Прагу, очистил от саксонских войск Богемию, но потерпел поражение от шведских войск и вступил на путь сепаратных перегово¬ров с союзниками короля Густава-Адольфа (в частности, с курфюрстом саксонским). Достоверно неизвестно, составил ли Валленштейн заговор против императо¬ра Фердинанда II и имел ли он узурпаторские намерения, но его действия (осво¬бождение взятого им в плен графа Турна, главы чешского восстания против им¬ператора в Богемии и заключение Пильзенского договора между Валленштейном и старшими офицерами его армии, которые противились добровольной отставке полководца и обязались верно служить ему при условии не предпринимать ни¬чего против императора) дали повод для обвинения в измене. Фердинанд II уви¬дел в этих действиях политический заговор, отрешил Валленштейна от должно¬сти, передал командование имперскими войсками генералам Октавио Пикколоми¬ни и Маттеусу Галласу, которым было приказано доставить мятежного полководца в Вену живым или мертвым. Валленштейн бежал в богемский замок Эгер с немно¬гими верными ему воинскими частями и офицерами, где и был предательски убит начальником своего конвоя, полковником Бутлером, подкупленным Пикколоми¬ни и Галласом. Последним дням Валленштейна посвящен цикл картин немецко¬го художника Карла Пилота (1826—1886), близкого к группе назарейцев: «Валлен¬штейн на пути в Эгер», «Въезд Валенштейна в Эгер», «Сени пред трупом Валлен¬штейна» (1855—1861). В июне 1821 и в августе 1826 г. Жуковский дважды посетил Эгер: «Из Эгры, осмотрев все то, что служит памятником Валленштейна, (...) поехал я в Барейт (...)»; «Эгра: горницы Валленштейна» (ПССиП. Т. 13. С. 191, 251). Сени — Сени Джованни Баггиста (Джамбаттиста Дзенно, 1600—1656) — ита-льянский астролог, известность приобрел в г. Падуе. В 1629 был приглашен ав-стрийским полководцем Альбрехтом фон Валленштейиом и стал его личным астро-логом. Функция Сени в сюжете трилогии Шиллера не соответст вует историческим реалиям: у Шиллера Сени предупредил Валленштейна о готовящемся покушении, но полководец не последовал его советам из гордости. На самом деле Сени был, как и многие офицеры Валленштейна, подкуплен Галласом: он знал о готовящемся покушении на Валленштейна, но умолчал об этом. Терцки — Тершка Адам Эрдман, граф фон (?—1634), австрийский генерал эпо¬хи Тридцатилетней войны, один из приближенных и самых верных соратников Валленштейна, женатый на Максимилиане Гаррах, третьей дочери графа фон Гар-раха и сестре Екатерины-Изабеллы фон Гаррах, герцогини Фрндландской, жены Валленштейна. Убит в Эгере вместе с Валленштейиом. Илло — Иллов Христиан, барон (1580—1634) — генерал имперской австрий¬ской армии во время Тридцатилетней войны и сподвижник Валленштейна; достиг чина фельдмаршала и получил дворянство. Инициатор подписания Пильзенского договора 1634 г. между Валленштейиом и сто офицерами. После опалы Валлен¬штейна Иллов бежал с ним в Эгер и там был убит вместе с другими доверенными лицами полководца в 1634 г. Ст. 1, Довольно, Сени! Утро. Марс владеет... — Астрологические суеверия Валлен-штейна, долго колебавшегося в ожидании благоприятной констелляции планет, послужили одной из причин провала его честолюбивых планов. Излишняя довер-чивость Валленштейна к астрологическим предзнаменованиям упомянута как при¬чина его катастрофы в стихотворении Шиллера «Текла. Голос духа», ср.: «Там его не обманула вера // В роковые таинства светил...» {Шиллер Ф. Собр. соч.: В 7 т. М., 1955. Т. 1. С. 348. Пер. А. Григорьева). Ст. 28. И силою во тьме созревший замысл... — По недостоверным сведениям, Валленштейн стремился к личной и политической независимости от Габсбургов и мечтал о том, чтобы сделаться чешским королем: во всяком случае, именно это на-мерение вменялось ему в вину. Ст. 37. Ты слышал ли? Он схвачен!Уж Галлас... — Галлас Маттеус (1589—1647) — фельдмаршал имперских австрийских войск в Тридцатилетней войне. Основные заслуги Галласа связаны с кампанией на территории Ломбардии: он командовал австрийскими войсками в Италии, где овладел Мантуей в 1630 г. По возвращении в Германию он сделался главным преследователем, обвинителем и орудием гибе¬ли Валленштейна; после убийства последнего получил начальство над имперской армией. Ст. 43. Сезин? Не может быть! Не он! Неправда!.. — Ярослав Сезина (Сезима) — чех, участник восстания под предводительством графа Турна. После подавления восстания в 1620 г. бежал к Валленштейну; в 1630-х гг. был посредником Валлен-штейна в его переговорах с шведским королем Густавом-Адольфом. В действитель-ности Сезин был шпионом императора Фердинанда II при Валленштейне. Ст. 44. Он!— на дороге в Регенсбург, где шведы... — Отступление от Регенсбурга, за¬хваченного шведскими войсками зимой 1633—1634 гг., в Богемию сыграло роко¬вую роль в судьбе Валленштейна: именно этот эпизод дал возможность его недру¬гам обвинить его в притязаниях на чешскую корону и независимость от Австрии. Ст. 47—48. Мои и к Кипе кому, и к графу Турну, //И к Оксенштпрну, и кАрнгейму взяты!.. Вильгельм, граф фон Кински, происходящий из старинного чешского дворян¬ского рода и женат ый на сестре графа Терцки, был посредником в сношениях Вал-ленштейна с Францией и Швецией; убит в Эгере в 1634 г. вместе с Валленштейном. Граф фон Турн Генрих Маттеус (1580—1640) — предводитель чешского восста¬ния при Фердинанде II (1618—1620). В 1619 г. граф фон Турн встал во главе чешско¬го народного войска, с которым в июне дошел до Вены. После разгрома чехов в бит¬ве при Белой Горе бежал в Трансильванию. В конце 1620-х гг. примкнул к войскам шведского короля 1 устава-Адольфа; вскоре после гибели Густава-Адольфа в битве шведов с войсками Валленштейна при Люценс (1632) граф Турн со своей шведской армией был окружен и захвачен в плен, но вскоре освобожден Валленштейном; эта акция подала повод к обвинению последнего в государственной измене. Оксенштирн (Оксеншерна) Аксель, граф фон (1583—1654) — прославленный первый министр Швеции; при короле Густаве-Адольфе — государственный кан¬цлер и руководитель внешней и внутренней политики Швеции. Был одним из са¬мых активных деятелей того периода Тридцатилетней войны, когда Швеция при¬няла в ней непосредственное участие на стороне немецких протестантских князей (1630—1635). Когда шведские войска, после ряда блестящих побед, продвинулись вглубь Германии, Оксеншерне было поручено командование рейнской группиров¬кой шведского войска; после гибели Густава-Адольфа (1632) Оксеншерна был про¬возглашен главой Евангелической унии. Арнгейм (Арнхайм, Арнпм) Ганс-Георг, граф фон (1581—1641) — австрийский генерал в период Тридцатилетней войны, но вероисповеданию протестант. Оп на¬чал свою карьеру в шведских войсках, в 1626 г. в чине полковника перешел на службу к австрийскому императору. Одно время Арнгейм был доверенным лицом Валленштейна, но, не сочувствуя политике католического императора, сначала вы¬шел в отставку, а в 1631 г. постудил на службу к одному из вождей Евангелической унии курфюрсту Саксонскому Иоганну Георгу и способствовал заключению союза между этим последним и королем шведским Густавом Адольфом. На протяжении всех военных действий 1630—1634 гг. находился в постоянных тайных сношени¬ях с Валленштейном. Ст. 52—53. Надеешься от Фердинанда мира IIИ возвратить доверенность его?.. — После Пильзенского собрания и клятвы старших офицеров Валленштейн, узнав о конфискации своих имений, об обвинениях, ему предъявленных, и о грозящей ему опасности, направил императору Фердинанду II в Вену реверс, гласящий, что «ни-когда и в мыслях не имел предпринимать что-либо против императора и религии», вместе с заявлением о своей готовност и сложить с себя звание главнокомандующе¬го и дать отчет в своих действиях перед судом. Но его реверс не был представлен императору, и судьба Валленштейна была решена. Ст. 54. Оставь теперь свой план — они уж знают... — Неизвестно, замышлял ли Валленштейн поход на Вену и посягал ли на императорскую корону, но его двойственно-уклончивая политика в отношении шведов, перемирие с курфюрстом Саксонским и великодушие по отношению к протестантским союзникам Швеции дали повод для таких подозрений. Ст. 60. Поверит, чтоб твой зять мог без тебя... — Валленштейн и Терцкп были женаты на родных сестрах — дочерях графа Гарраха. (Пикколомини) («Промедлили вы долго, Изолани...») (С. 493) Автограф: РНБ. Оп. 1. № 29. Л. 58 об. — черновой, без заглавия. При жизни Жуковского не печатался. Впервые: Бумаги Жуковского. С. 88 (ст. 1—3). Впервые полностью:Лебедева О. Б. Драматургические опыты В. А. Жуков¬ского. Томск: Изд-во Томского университета, 1992. С. 182. Печатается по тексту первой полной публикации со сверкой по автографу. Д а т и р у е т с я: первая половина 1822 г. Перевод первых двух реплик трагедии Ф. Шиллера «Die Piccolomini» («Два Пик-коломини», 1798). В рукописи перевод без заглавия; название редакторское, по титулу трагедии Шиллера в соответствии с переводческой традицией: более точный перевод, учи¬тывая определенный артикль множественного числа в ее оригинальном названии, звучал бы по-русски «Два Пикколомини», но классический перевод Н. Славятин-ского озаглавлен «Пикколомини». Датировка предположительная, на основании положения автографа в рабо¬чей тетради Жуковского 1820-х гг. Черновому автографу перевода начальных стихов второй части шиллеровской трилогии о Валленштейне, трагедии «Пикко¬ломини», предшествуют наброски предисловия к переводу поэмы Байрона «Ши-льонский узник» (л. 57 об. — 58). Заключительная фраза чернового варианта пре¬дисловия: «Переводчик с поэмою Байрона в руке посетил сей замок и подзем¬ную темницу Бонивара: он может засвидетельствовать, что описания поэта имеют прозаическую точность» (РНБ. Оп. 1. № 29. Л. 57 об.) позволяет предположить, что предисловие создавалось Жуковским после завершения перевода, по возвра¬щении из первого заграничного путешествия (Жуковский приехал в Петербург 6/18 февраля 1822 г. — см. ПССиП. Т. 13. С. 238; см. также коммент. к поэме «Ши- льонский узник»: ПССиП. Т. 4. С. 417). Далее, на л. 59, находится текст стихот-ворения «Оставьте вы свою привычку», а на л. 58 об. — 60 об. записан текст сти-хотворения «Прощальная песнь воспитанниц института, при выпуске»: в ПССиП (Т. 2. С. 579—580) оба эти стихотворения датированы 1820 г. явно ошибочно, по¬скольку от массива летних стихотворений 1820 г. (на основании которого про¬изведена датировка) весь этот блок текстов (предисловие к поэме «Шильонский узник», фрагментарный перевод из трагедии «Два Пнкколомини», стихотворе¬ния «Оставьте вы свою привычку» и «Прощальная песнь воспитанниц институ¬та, при выпуске» отделен чистыми листами (56, 56 об., 57), а в блоке находится один текст, несомненно относящийся к началу 1822 г. (предисловие к поэме «Ши¬льонский узник», впервые опубликованной отдельным изданием в СПб. в пер¬вой половине 1822 г. (цензурное разрешение от 14 апреля 1822 г.: см.: ПССиП. Т. 4. С. 415). Таким образом, перевод фрагмента трагедии «Два Пнкколомини» — второй по времени возникновения фрагментарный перевод трагедии, входящей в шиллеров-скую трилогию о Валленштейне. Перевод эквиритмичный (белый пятистопный ямб), без каких-либо значительных переводческих трансформаций. Слишком не-значительный по своему объему, этот перевод имеет значение только как факт, сви-детельствующий о прочности и постоянстве интереса русского поэта к драматиче¬ской т рилогии Шиллера. Ст. 1. Промедлили вы долго, Изолани!.. — Изолани Иоанн Людвиг Гектор, граф (1580—1640) — генерал австрийских имперских войск, командующий легкой хор-ватской конницей в войсках Валленштейна. В 1634 г. изменил Валленштейну; по¬сле его смерти был пожалован титулом графа и получил недвижимость из конфи-скованных земель опального полководца. Ст. 6. Проведали в Доиауверш мы... — Донаувёрт — город в Баварии, принад-лежащий герцогу Баварскому Максимилиану I (1573—1651), который возглавил Католическую лигу. В Тридцатилетней войне войска Баварии принимали участие на стороне австрийского императора Фердинанда И; войска Максимилиана под командованием Тилли, одного из крупнейших полководцев этой эпохи, разбили войска чешских инсургентов в битве при Белой Горе (1620) и завоевали Пфальц. Максимилиан был одним из самых упорных преследователей Валленштейна: пер¬вая отставка полководца в 1630 г. была спровоцирована им. В описываемый в тра¬гедии «Пнкколомини» период войны Донаувёрт был под властью шведских войск, занявших Баварию в 1632 г. (План оригинальной трагедии на сюжет из эпохи Смутного времени) (1. Что прочитать?..) (С. 493) Автограф: РНБ. Оп. I. № 123. Л. 1 об. — 3 об. второй пагинации (Л. 9—7 пер¬вой) — черновой, с датой «14 Апреля 1824». При жизни Жуковского не печатался. Впервые: БЖ. Ч. 1 С. 305—307 (публикация О. Б. Лебедевой). Печатается по тексту первой публикации, со сверкой но автографу. Датируется: 14 апреля 1824 г. План замысла оригинальной неосуществленной трагедии Жуковского на сюжет из эпохи Смутного времени; название редакторское. Автограф плана находится в Записной книжке, заполнявшейся с обоих концов: в первой пагинации, расположенной в оборотной части книжки, содержатся замет¬ки, относящиеся к занятиям с наследником. Поскольку воспитателем наследника Жуковский был назначен только в 1826 г., рукопись плана исторической драмы яв-ляется более ранним слоем записей; о том, что книжка изначально была предназна¬чена именно для этого замысла Жуковского, свидетельствует расположение плана в ее лицевой части (на обороте верхней крышки переплета наклеена торговая мар¬ка Английского магазина «Nicholls & Plincke. Magazin Anglais. А St. Petersbonrg»). Весьма симптоматично, что через два года именно эту книжку, хранящую следы творческих размышлений поэта о природе и серьезном кризисе русской самодер¬жавной власти, он использовал для того, чтобы наметить основные направления своей воспитательной деятельности при наследнике русского престола. Стимулом, определившим сюжет и материал замысла, явился выход в свет X и XI томов «Истории государства Российского» Н. М. Карамзина (март 1824 г.). Из примечаний к этим томам Жуковским почерпнуты перечисленные во вводной части плана исторические источники (см. коммент.): самой примечательной чертой этого списка является то, что его состав детально и точно совпадает с составом исто-рических источников, которыми пользовался Пушкин в своей работе над трагеди¬ей «Борис Годунов» (сводку информации о пушкинских источниках см.: Лотман, Фомичев. С. 136—140). Дата «14 апреля 1824», крупно выписанная в самом начале текста, удостоверяет мгновенность и значимость творческого импульса, опиравше¬гося, тем не менее, на долговременный интерес поэта к русской истории вообще и ее кризисным моментам в частности. Замысел русской исторической трагедии занимал Жуковского на протяжении довольно продолжительного времени: начиная с 1817 г. (перевод фрагмента тра¬гедии Шиллера «Дмитрий Самозванец»; см. коммент.) рукописи поэта хранят сле¬ды его постоянного внимания к сюжетам эпохи Смутного времени. В концепции личности героя очевидно влияние драматургии Шиллера (прямые реминисцен¬ции трагедии «Валленштейн» содержатся в вариантах плана, см. реальный ком¬мент.; см. также коммент. к переводу фрагмента трагедии «Смерть Валленштей¬на» в наст. томе). Главный герой драматургического замысла Жуковского — заведомо вымыш¬ленное лицо; ключевая идея его личности — реальное родство с монархом Иоан¬ном Грозным: генетически это шиллеровская концепция Самозванца, привлекшая внимание Жуковского в 1817 г. и слегка усиленная в плане русского поэта. Само¬званец Шиллера — не сын Иоанна Грозного, но он искренне убежден в этом вплоть до своего свидания с матерью Димитрия, царицей Марией Нагой; герой Жуковско¬го — действительный сын Иоанна и законный наследник престола, однако воспи¬танный в ссылке, в ненависти к царю и царской власти. Это — источник противо¬речивости его характера, в котором синтезировались психологические черты типа личности трех романтических традиций: западноевропейского романтизма (бай¬ронизм), романтизма Жуковского (элегический психологизм) и декабристского ро¬мантизма (герой-одиночка, бунтарь и свободолюбец). В своем жанровом облике драматургический замысел Жуковского очевидно тя-готеет к лиро-эпосу: об этом свидетельствуют имена Вальтера Скотта и Байрона в перечне литературных образцов, на которые поэт предполагал ориентировать¬ся; в то же время о драматической — пли, как минимум, диалогической форме за-мысленного произведения свидетельствует название трагедии Гёте «Фауст» в этом ряду. Жанровой тенденции драматизированного лиро-эпоса соответствует преи¬мущественное внимание к духовной жизни центрального героя: содержание пла¬на исчерпано описанием характера, постоянно отмечаются и даже разрабатывают¬ся его психологические подробности. Акцент на внутренней жизни героя, постав¬ленный на первой же стадии осуществления замысла, дает основание предпола¬гать, что в случае своей реализации текст имел бы жанровое определение «драма¬тическая поэма». Наиболее интересным аспектом этого замысла Жуковского является его чрез-вычайная хронологическая близость к замыслу и началу работы Пушкина над трагедией «Борис Годунов». В высшей степени выразителен и сам факт практиче¬ски одновременной разработки двумя крупнейшими русскими поэтами 1820-х гг. одного и того же сюжета, почерпнутого из одного и того же источника, в одной и той же драматической форме (к работе над трагедией «Борис Годунов» Пушкин приступил в декабре 1824 г.: Пушкин. Т. VII. С. 377). О замысле Пушкина и его работе над трагедией Жуковский был хорошо осве-домлен, ср. его письма А. С. Пушкину от сентября (не позднее 23) 1825 г. и 12 апре¬ля 1826 г.: «Дух же твой нужен мне для твоего Годунова (...) напишешь такого Го¬дунова, что у нас всех душа будет прыгать: слава победит обстоятельства»; «Пиши Годунова и подобное: они отворят дверь свободы» (СС 1. Т. 4. С. 513—515). Именно Жуковского Пушкин информировал о своей работе над трагедией и просил прислать ему необходимые для его работы над трагедией материалы (ср. письмо от 17 августа 1825 г.: «(...) трагедия моя идет, и думаю к зиме ее кон¬чить; в следствии чего, читаю только Карамзина да летописи. (...) Одна просьба, моя прелесть: нельзя ли мне доставить или жизнь Железного колпака, или житие какого-нибудь юродивого» — Пушкин. Т. XIII. С. 211—212). Вполне возможно, что и Пушкин был осведомлен о замысле Жуковского, и бо¬лее того: возможно, что именно это совпадение замыслов не только заставило Жу¬ковского отказаться от осуществления своего намерения написать историческую трагедию на сюжет из эпохи Смутного времени, но и предложить Пушкину «пер¬вое место на русском Парнасе» (СС 1. Т. 4. С. 510—511. Письмо от 12 (?) ноября 1824 г.): в 1820 г. аналогичная ситуация отказа Жуковского от замысла поэмы «Вла¬димир» в связи с завершением пушкинской поэмы «Руслан и Людмила» вызвала сходную по смыслу знаменитую декларацию «Победит ел ю-ученику...». История о мятежах — Имеется в виду «Летопись о многих мятежах и о разо¬рении Московского государства от внутренних и внешних неприятелей, и от про¬чих тогдашних времен многих случаев по преставлении царя Иоанна Васильевича, а паче о межгосударствованнп по кончине Феодора Иоанновича и о учнненин ис¬правления книг в царствование благоверного государя царя Алексея Михайловн- 45* Г°9 ча в 7163 [1655] году» (первое изд. подготовлено М. М. Щербатовым и напечатано в типографии Н. И. Новикова, М., 1771). Жуковский располагал вторым изданием «Летописи...» (М., 1788. См.: Описание. № 195). 2 Петрей — Петрей де-Эрлесунда Петр (1570—1622) — шведский путешествен-ник, дипломат и историк, автор одного из важнейших источников сведений об эпо¬хе Смутного времени: «Regin Muschowitici Sciographia» или «Muscliowitiske Cronika» («История о великом княжестве Московском, происхождении великих русских князей, недавних смутах, произведенных там тремя Лжедимитриями, и о москов¬ских законах, нравах, правлении, вере и обрядах»). В 1601 г. Петрей был отправлен в Россию, где прослужил четыре года, затем еще дважды ездил в Москву (1608, 1611) посланником короля Карла IX. По возвра¬щении в Швецию на основе своих донесений Петрей в 1608 г. опубликовал сочине¬ние «Достоверная и правдивая реляция», описывающее события в России со вре¬мени смерти Ивана Грозного до воцарения Василия Шуйского. В 1615 г. напечатал в Стокгольме «Regin Muschowitici Sciographia»; в 1620 г. сделал авторизованный пе¬ревод этой книги на немецкий язык. Особенную ценность представляют переданные Петреем мнения русских об Иоанне Грозном: круг информаторов хрониста, по его собственному утверждению, составляли князь В. И. Шуйский, царица Мария Нагая, окружение Лжедмитрня I, москвичи различных сословий, жители Немецкой слободы и некоторые иностран¬цы, в том числе, вероятно, пастор Мартин Бэр и его тесть, ландскнехт Конрад Бус-сов, автор «Московской хроники. 1584—1613» (см. коммент.), рукописью которой Петрей владел и активно использовал изложенные в ней факты в своем сочинении, называя ее автором Мартина Бэра. Возможно, среди информаторов Петрея был и Исаак Масса (см. коммент.), который сам упоминает, что сообщал сведения шве¬дам. См. подробно:Лимонов Ю. А. «История о великом княжестве Московском» Пе¬тра Петрея // Скандинавский сборник. Вып. XII. Таллин, 1967. С. 260—269; Реля¬ция Петра Петрея о России начала XVII в. / С<х:г.: К). А. Лимонов, В. И. Бутанов. М., 1976. С. 10—22; Алпатов М. А. Русская историческая мысль и Западная Европа. XVII — первая четверть XVIII века. М., 1976. С. 54—70. * Вер — Бэр Мартин (1577—1646) — зять ландскнехта Конрада Буссова, вплоть до середины XIX в. считавшийся автором «Московской хроники. 1584—1613» на основании соответствующего указания Петрея. В 1601 г. Бэр приехал в Россию, служил учителем в московской Немецкой слободе, с 1605 — пастор лютеранской церкви. В период Смутного времени жил сначала в Москве, затем в Козельске и Ка-луге. Покинул Россию в 1611 г. Участвовал в создании «Московской хроники» Бус-сова: очевидно, что в плане Жуковского имя «Бер» имеет в виду «Московскую хро-нику» и ее автора — то есть именно Конрада Буссова. Буссов Конрад (?—1617), уроженец герцогства Люнебургского, ландскнехт, ав¬тор «Chronicon Moscoviticum, continens res a mortejoannis Basilidis Tyranni, omniurn quos sol post natos homines vidit immanissimi et truculentissimi, an. Christi 1584—1612» (нем. загл.: «Relatio, das ist summarishe Erzehlung vom eigentlichen Ursprung dieses itzigen blutigen Kriegs-Wesens in Moscowiter Land oder Reussland u. s. w.» [«Хроника Московская, начиная от смерти Иоанна Васильевича Грозного содержащая дела самые чудовищные и жестокие, какие только видело солнце от рождения чело-веков, от Р. X. 1584—1612» (лат.); «Реляция, спречь краткое повествование о на¬стоящем поводе к нынешней кровавой войне в стране Московитов, или Руссни» (нем.)]), которое является одним из важнейших источников сведений о Смутном времени. В конце XVI в. Буссов служил в Швеции; после завоевания Швецией Ливонии был назначен интендантом лифляндскпх крепостей. В 1601 г. Буссов вступил в за-говор с целью передачи русским городов Мариенбург и Нарва, но измена была от-крыта, и ему пришлось бежать в Россию; в Швеции он был заочно приговорен к смертной казни. В 1601 г. он вместе с другими немецкими дворянами, потерявши¬ми поместья в Ливонии, приехал в Россию. Царь Борис Годунов принял его ласко¬во; Буссов завел свой дом в Москве и выдал свою дочь замуж за пастора московской Немецкой слободы, Мартина Бэра. В 1605 г., по смерти Бориса Годунова, дома иностранцев были разграблены, и в числе пострадавших был Буссов; в период правления Лжедмитрия I он снова занял видное положение. Буссов присутствовал при смерти Лжедмитрия I; после жил в Угличе, Туле и Калуге, где стал соратником второго Самозванца. За службу Лжедмитрпю II Буссов был награжден поместьями в Подмосковье и на Смоленщи¬не; в 1608 г. эти поместья были разгромлены поляками. В 1612 г. Буссов переселил¬ся в Ригу и в течение двух лет написал на немецком языке свою «Хронику...». Хро¬ника Буссова, не напечатанная в России вплоть до 1831 г., когда ее (в качестве со¬чинения Мартина Бэра) перевел Н. Г. Устрялов и включил в т. I своих «Сказаний современников о Димитрии Самозванце» (СПб., 1831), существует в нескольких ре¬дакциях. Источником для Петрея послужила редакция 1612 г.; ею же пользовал¬ся и Карамзин по списку второй половины XVIII в., принадлежащему Император¬ской Академии наук. См. об этом: Смирнов И. И. Конрад Буссов и его хроника II Бу(-(ов К. Московская хроника. 1584—1613. М.; Л., 1961. 4 Курбский — Курбский Андрей Михайлович, князь (1528—1583) — политиче-ский деятель и писатель эпохи Ивана Грозного; из его многочисленных произве¬дений Жуковского в данном случае могли интересовать два текста: «История князя великого Московского о делех, яже слышахом у достоверных мужей и яже видехом очима нашима» и, конечно, его знаменитые послания к Иоанну Грозному. Участник осады Казани, Курбский командовал правым флангом осадного вой¬ска и проявил выдающуюся храбрость. В это время он был одним из самых близ¬ких Иоанну IV людей; сблизился также с партией Сильвестра и Адашева. На рубеже 1550—1560-х гг. стал участником административных реформ середины XVI в. Курб¬ский был главнокомандующим русских войск в Ливонской кампании, после ряда побед над тевтонцами и поляками царь назначил Курбского воеводой в Дерпте. С начала 1560-х гг., и «хобенно после смерти сосланного в Дернт Адашева, начались репрессии Иоанна IV против партии, и Курбский, хотя и ни в чем особенно не по¬винный, решил бежать в Литву, тем более что король польский Сигизмунд-Август настойчиво предлагал ему свое покровительство, если он перейдет на сторону по¬ляков. Курбский бежал в Литву в 1563 г. (по другим сведениям — в 1564 г.), явился к королю Сигнзмунду с многочисленными приверженцами; был принят ласково и пожалован несколькими имениями. Желая обосновать свой отъезд из России, Курб¬ский обратился к Иоанну IV с посланиями; Иоанн ответил, и так завязалась знаме¬нитая переписка (см. подробно: Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским / Изд. под гот. Я. С. Лурье и К). Д. Рыков. М., 1981. (Лит. памятники. Большая серия). 1 Маржерет — Маржере Жак (около 1550 или 1560 — не ранее 1618) — военный наемник, авантюрист, автор записок о России «Estat de 1'Empire de Russie et Grand Duche de Moscovie. Avec ce que s'y est passe de plus memorable et tragique, pendant le regne de quatre Empereurs; a scavoir depuis Гап 1590 jusques en Гап 1606 en Semp-tembre» (Paris, 1607; переиздания на французском языке: 1669, 1821 и далее; пере¬вод: Состояние Российской державы и великого княжества Московского с присово-куплением известий о достопамятных событиях, случившихся в правление четы¬рех государей, с 1590 по сентябрь 1606 // Устрялов И. Г. Сказания современников о Дмитрии Самозванце. Ч. 1. СПб., 1831—1834). Парижское издание записок Мар-жерета 1821 г. сохранилось в библиотеках Жуковского (Описание. № 1599) и Пуш-кина (Модзалевский Б. А. Библиотека А. С. Пушкина. Библиографическое описание. СПб., 1910. С. 281). Сведения о жизни Маржерета отрывочны. Известно, что во Франции он уча-ствовал в религиозных войнах Лиги на стороне протестантов и Генриха Наваррско-го (будущего короля Генриха IV), в 1590-х гг. покинул Францию, состоял на служ¬бе в Трансильвании, у императора австрийского и польского короля. В 1600 г. по рекомендации русского посланника Афанасия Власьева был принят на службу ца¬рем Борисом Годуновым и возглавил конницу иноземных наемников. Участвовал в битве при Добрынпчах (Добрунская битва), разгромил войско Дмитрия Самозван¬ца; позже, однако, сочтя его истинным сыном Иоанна Грозного, перешел к нему на службу и возглавил его личную охрану. В 1606 г., после гибели Лжедмитрия I, Мар-жерет вернулся во Францию, в 1607 г. издал свою хронику, но вскоре вновь вер¬нулся в Россию и принял участие в войнах Смутного времени на стороне Польши; в 1612 г. предлагал свои услуги Пожарскому против поляков, но Пожарский, подо¬зревая в нем возможного польского шпиона, от его услуг отказался. А. С. Пушкин сделал Маржерета действующим лицом в трагедии «Борис Годунов» (сцена «Равни¬на близ Новгорода-Севсрского»; ср. также в письме П. А. Вяземскому от 7 ноября 1825 г.: «(...) Прочие также очень милы; кроме капитана Маржерета, который все по-матерну бранится; цензура его не пропустит» (Пушкин. Т. XIII. С. 240). н Немцевич — Немцевпч Юлиан-Урсин (1758—1841) — польский политический деятель, историк и писатель; внося имя Немцевича в список подготовительных ма-териалов по истории Смутного времени, Жуковский, скорее всего, мог иметь в виду два его произведения: 1). «Известия об Истории государствовання Снгизмунда III, короля польского» («Dzieje panowania Zygmunta III krola polskiego», 1819), рецензия на которое была напечатана в ВЕ (1819. Ч. 108. № 22. С. 112—118); 2). Самое знаме¬нитое из литературных произведений Немцевича, «Исторические песни» («Spiewy historyczne»), изданные впервые в 1816 г. и в течение трех лет переизданные дваж¬ды: к началу 1820-х гг. в России песни (или «думы») Немцевича были свежей лите¬ратурной новинкой. В 1822 г. К. Ф. Рылеев перевел «Думу о князе Михаиле Глннь-ском» («Глинский», впервые: Соревнователь просвещения и благотворения. 1822. Ч. 19. № 17. С. 314—321) и отослал перевод Немцевичу со следующим сопроводи¬тельным письмом: «Любовь к правде и ко всему родному вдохновила меня пред¬ставить вниманию моих соотечественников великие деяния русских героев и дру¬зей всего человечества, и ваши "Исторические песни" были для меня отличным образцом (...)» (Рылеев К. Ф. ИСС. М.; Л.: Academia, 1934. С. 467; см. также с. 585, 774—776). Соратник и адъютант Тадеуша Костюшко (1746—1817), знаменитого вождя польского восстания 1794 г., Немцевпч вместе с Костюшко попал в плен при Ма-цеевичах (Мацейовпцах), полтора года оба польских инсургента сидели под аре¬стом в Петропавловской крепости; освобождение амнпешей Павла I в 1796 г., они вместе эмигрировали в Северную Америку. В 1802 г. Немцевич вернулся в Поль¬шу. Творчество писателя явилось выражением его политических взглядов идео¬лога прогрессивной польской шляхты; кроме уже упоминавшихся «Исторических несен» особенно известны его басни и драматические произведения («Возвраще¬ние депутата», 1791; «Казимир Великий», 1792). Жуковский лично познакомился с Немцевичем в мае 1829 г. (ПССиП. Т. 13. С. 308), известно также его письмо к Немцевнчу от 6—9 нюня 1829 г. См.: Ланда С. С. Ю. У. Немцевич и В. А. Жуков¬ский // Пушкин и его время: Иссчедованпя и материалы. Вып. 1. Л.: Изд. Гос. Эр¬митажа, 1962. С. 227—231. 7 Авраамий Полиции — (в миру Палицын Аверкпй Иванович, в иночестве Авра-амий; дата рожд.-неизвестна, ум. в 1625, по др. данным — в 1626 или 1627 г.) — ке-ларь Троицко-Сергиева монастыря, известный политический деятель и писатель Смутного времени, автор «Сказания об осаде Троицко-Сергиева монастыря от по¬ляков и литвы, и о бывших потом в России мятежах, сочиненное оного же Троиц¬кого монастыря келарем Авраамием Палицыным» (изд.: М., 1784) и более обшир¬ной хроники под названием «Историа вкратце в память предидущим родом, како грех ради наших попусти Господь Бог праведное свое наказание по всей Росии, и сказание вкратце от начала царства блажен наго великого государя царя Феодора Ивановича, и о убиении царевича Дпмнтриа Ивановича, и о начале царства Бори¬са Годунова и о изгнании Федора Никитича Юрьева з братьею» (ок. 1620), в кото¬рую «Сказание» вошло как одна из ее частей. В XVII—XIX вв. «Историа...» поль¬зовалась большой популярностью. Очевидно, Жуковский имел в виду одно из этих двух сочинений Авраамия. Сведения о жизни Авраамия начинаются с 1588 г., когда он, возможно, в связи с заговором Шуйских, попал в опалу, был сослан в Соловецкий монастырь и там по-стрижен в монахи. Во время царствования Бориса Годунова переведен в Тронцко-Сергиеву лавру, в 1608 г. счал келарем. Вместе с другими руководителями мона¬стыря Авраамий много содействовал победе ополчения под руководством К. Ми¬нина и Д. Пожарского, активно участвовал в освобождении Москвы (1612) и в по-ставлении на царство Михаила Романова (1613). Последние семь лет жизни Пали¬цын провел на покое в Соловецком монастыре. 8 Летопись Соловецкая — Подразумевается «Летописец соловецкий»: летопись, составленная в Соловецком монастыре во второй половине XVI в. и позже дове¬денная до 1762 г. на основании офнцначьных документов. Содержит хронологиче¬ский перечень событий русской истории с года основания монастыря (1429). Изда¬валась в 1790, 1815, 1821, 1833, 1847 гг. 9 Жития некоторые — Возможно, здесь имеются в виду жития святых Дими¬трия Ростовского: среди них содержится и житие царевича Димитрия, повествова¬ние которого обнаруживает несомненную близость к «Летописи о многих мятежах» и «Сказанию» Авраамия Палицына. Известно, что Четьи Минеи, которые на столе Пушкина в Михайловском видел И. И. Пущин, принадлежали Димитрию Ростов-скому; см. об этом: Бочкарев В. А. Трагедия А. С. Пушкина «Борис Годунов» и оте-чественная литературная трагедия. Самара, 1993. С. 7—8. См. также: Лотман, Фо-мичев. С. 137—138. 10 О Москве Массово — Скорее всего, Жуковский имеет здесь в виду «Краткое из-вестие о начале и происхождении современных войн и смут в Московии, случив-шихся до 1610 года за короткое время правления нескольких государей», принад-лежащее перу голландского торговца, хрониста и картографа Исаака Массы (око¬ло 1587—1635). Исаак Масса, по вероисповеданию кальвинист, выходец из знатного итальян¬ского рода, переселившегося в Нидерланды во время реформации; в 1600 г. он был послан с торговыми целями в Москву, где прожил восемь лег и стал свиде¬телем событий царствований Годунова, Лжедмитрия I и Шуйского. Вернувшись в Нидерланды, он составил свое описание исторических событий в Московии на¬чиная со времени Ивана Грозного, приложив к нему карту Южной части Моско¬вии и посвятив свой труд штатгальтеру Нидерландов, принцу Морису Оранско¬му. С 1612 по 1634 г. Масса периодически бывал в Москве по торговым и дипло¬матическим делам; кроме хроники событий Смутного времени ему принадлежит свод известий о Сибири. См. о нем подробнее: Алексеев М. П. Сибирь в известиях западно-европейских путешественников и писателей XIII—XVII вв. Новосибирск, 2006. С. 203—229. 11 Прибавление к деяниям, — Вероятно, Жуковский так обозначил труд извест-ного историографа XVIII в. И. И. Голикова (1735—1801) «Дополнения к Деяни¬ям Петра Великого» (М., 1790—1797), который явился 18-томным прибавлени¬ем к основному труду Голикова, «Деяния Петра Великого, мудрого преобразн-теля России, собранные из достоверных источников и расположенные но годам» (изд.: М., 1788—1789). Первый том «Дополнений» открывается главой «Изображе¬ние предшествующих времен Петру Великому», которая начинается с царствова¬ния Бориса Годунова. О том, что этим историческим источником мог пользоваться также и Пушкин, см.:Листов В. С, Тархова Н. А. Труд И. И. Голикова «Деяния Пе¬тра Великого...» в кругу источников трагедии «Борис Годунов» // Временник Пуш-кинской комиссии. Вып. 18. СПб., 1980. С. 113—118. См. также: Лотман, Фомпчев. С. 138—139. 12 Вальтер Скотт (1771—1832) — Английский романист и поэт. Его имя откры-вает список художественных образцов, намеченных Жуковским для осуществле¬ния своего замысла. Вероятно, с творчеством Вальтера Скотта Жуковского познакомил С. С. Уваров (ср. письма Уварова Жуковскому от 17 августа 1813 г. с предложением «препро¬водить лучшие книги» В. Скотта Жуковскому: РА. 1871. Стб. 016, и от 20 декабря 1814 г.: «Теперь у Англичан их [поэтов] только два: Walter Scott и Lord Byron. По-следний превышает, может быть, первого»: Там же. Стб. 0163). Первые упоминания имени английского поэта и романиста в письменном на-следии Жуковского относятся к эпохе его работы над замыслом поэмы «Владимир» (1814—1815): как отмечает Э. М. Жилякова, это период активного знакомства Жу-ковского с творчеством Вальтера Скотта, и в эти годы внимание Жуковского со-средоточено на поэзии («Дева озера»* «Мармион», «Песнь последнего менестреля»; см.: Жилякова Э. М. В. Скотт в библиотеке Жуковского // БЖ. Ч. 3. С. 301—302; син-хронное этой работе издание поэмы В. Скотта «The Lord of the isles». Edinbourgh, 1815 [«Повелитель островов»] сохранилось в его библиотеке: Описание. № 2098). Затем, вероятно, именно в промежутке времени, отделяющем лиро-эпический замысел на исторический сюжет от драматического, Жуковский обзавелся и не-сколькими изданиями романов «Автора Уэверли»: Novels and Tales of the Author of Wawerly. T 1—12. Edinbourgh, 1819; Historical Romances of the Author of Wawerly. Т. 1—6. Edinbourgh, 1822; годом возникновения замысла исторической драмы да-тировано третье собрание романов английского писателя: Novels and Romances of the Author of Wawerly. T. 1—7. Edinbourgh, 1824, см.: Описание. № 2758—2760). В дневнике периода первого заграничного путешествия- в записях от 17 и 24 декабря (н. ст.) 1821 г. зафиксировано чтение Вальтера Скотта (ПССиП. Т. 13. С. 234—235); в 1822 г.* Жуковский перевел балладу В. Скотта «Замок Смальгольм», опубликованную в начале 1824 г. в журнале «Соревнователь просвещения и бла-готворения» (1824. № 2. С. 131—138: ПССиП. Т. 3. С. 384; коммент. Э. М. Жиля-ковой). Таким образом, к концу 1824 г. Жуковский был хорошо знаком не только с лиро-эпосом, но и с историческими романами В. Скотта, и с теми особенностями их поэтики, которые Пушкин, весьма симптоматично объединив имена Шекспира, Гёте и Вальтера Скотта, описал следующим образом: «Главная прелесть романов Walter Scott состоит в том, что мы знакомимся с прошедшим временем не с enflure [напыщенностью] французских трагедий — не с чопорностию чувствительных рог манов — не с dignite [достоинством] истории, но современно, но домашним обра¬зом (...) Shakespeare, Гёте, WalterScott не имеют холопского пристрастия к королям и героям» (Пушкин. Т. XII. С. 195). Скорее всего, для замысла драмы Жуковского имели первостепенное значение не только баллады и поэмы Вальтера Скотта как образцы лиро-эноса, но и принципы соединения исторических фактов с повество¬ванием вымышленного сюжета, реализованные в типологии романной поэтики ан¬глийского писателя. Характерно, что романистика Вальтера Скотта в качестве художественного об-разца или даже источника подражания упомянута в анонимной рецензии на траге¬дию Пушкина «Борис Годунов» («Замечания на комедию о царе Борисе и Гришке Отрепьеве»), составленной по распоряжению Николая! в 1826 г. при первой по¬пытке Пушкина получить разрешение на публикацию своей трагедии и послужив¬шей основанием для цензурного запрета: «Это не есть подражание Шекспиру, Гёте или Шиллеру; ибо у сих поэтов в сочинениях, составленных из разных эпох, всег¬да находится связь и целое в пиесах. У Пушкина это разговоры, припоминающие разговоры Валтера Скотта. Кажется, будто это состав вырванных листов из романа Валтера Скотта!» (цит. по: Лотман, Фомичев. С. 486). Литературный ряд, в который вписана здесь трагедия Пушкина (Шекспир, Гёте, Шиллер, Вальтер Скотт) не толь¬ко очень точно отражает пушкинские эстетические ориентиры, но и очевидно кор-респондирует с эстетическими установками Жуковского-драматурга. ,:* Бейроп — Байрон Джордж Гордон Ноэль (1788—1824) — Английский поэт-романтик. Ц. С. Вольпе относит первое увлечение Жуковского творчеством Байро¬на к 1819 г. (Стихотворения. Т. 1. С. 402—403). Свидетельства о нем сохранились в переписке П. А. Вяземского и Ал.'И. Тургенева, ср.: «По ночам наслаждался Жу-ковским (.;.). По всем признакам он точно воскресает, и гений воскресения его есть Вугоп (...)»; «Я восхищался уродливым произведением Байрона: "Манфред", траге¬дия. Жуковский хочет выкрасть из нее лучшее» (письмо Ал. И. Тургенева П. А. Вя-земскому от 13 августа 1819 г.: ОА. Т. 1. С. 286, 288); «Ты проповедуешь нам Бай¬рона, которого мы все лето читали. Жуковский им бредит и им питается» (письмо А. И. Тургенева П. А Вяземскому от 22 октября 1818 г.: Там же. С. 334); «Дай бог, чтобы Жуковский впился в Байрона. Но Байрону подражать не можно (...). Я боюсь за Жуковского: он станет девствовать, а никто не в силах,- как он, выразить'Байро¬на» (письмо П. А. Вяземского Ал. И. Тургеневу от 1 ноября 1819 г.: Там же. С. 343). 46 --4488 7'5 В библиотеке Жуковского, среди многочисленных изданий Байрона, необхо¬димо отметить несколько ранних, которыми поэт, по всей видимости, располагал к 1824 г.: Lara, а tale by G. Byron. —Jacqueline, a tale by S. Rogers. Poems. London: Murray, 1814 (списана по акту 1930 г.); Manfred. А tragedy by Lord Byron. — Manfred. Trauerspiel von Lord Byron. Deutsch von A Wagner. Leipzig: F. A. Brockhaus, 1819; Der Gauer. Bruchstuck eines turkischen Erzahlung. Von Lord Byron. Berlin: F. Dum-mler, 1819: Britishe Dichterproben. № 1. Nach Thomas Moor und Lord Byron. Leipzig: F. A. Brockhaus, 1819 (Описание. № 759, 758, 761, 731). Записи в дневнике Жуковского от 26 и 29 августа 1821 г. документируют разго-воры о Байроне с К. Бонстеттеном и чтение драмы Байрона «Марино Фальеро, дож венецианский» (ПССиП. Т. 13. С. 211, 212). В записи от 11 сентября 1821 г. Жуков-ский во время своего первого путешествия по Швейцарии, оказавшись в описан¬ных Байроном местах (действие трагедии Байрона происходит в Бернских Аль¬пах, вершина Юнгфрау упомянута в ремарке ко второй сцене 1 действия и в тре¬тьей сцене 2 действия), вновь вспоминает трагедию «Манфред»: «Сквозь решетку листьев (Манфред) — звено над жерлом Штаубаха — черные стволы дерев; трепет листьев; одно огромное дерево, как призрак с раскинутыми руками. Вершина Юнг¬фрау и Манфред» (ПССиП. Т. 13. С. 218, 522). К 1824 г. Жуковский перевел сти¬хотворение Байрона «Stanzasfor Music» под заглавием «Песня» («Отымает наши ра¬дости...», 1820; ПССиП. Т. 2; коммент.: С. 587—589) и поэму «Шильонский узник» (1821—1822; ПССиП. Т. 1. С. 415). Наконец, характерно и то, что замысел Жуковского относится к концу того са¬мого 1824 г., весной которого (19 апреля) Байрон погиб в Греции: его смерть, как известно, имела огромный резонанс в кругу русских литераторов. Наиболее веро¬ятно предположение, что для замысла драмы Жуковского был важен прежде всего характерологический аспект поэм и драм Байрона: набросанный русским поэтом очерк характера центрального персонажа несет на себе явный отпечаток черт бай-ронического типа героя. Особенного внимания среди известных Жуковскому драм Байрона заслуживает драматическая поэма «Манфред», и не только но вышеприве-денному свидетельству Тургенева о творческих планах Жуковского в связи с ней. Подобно тому, как имена драматургов Гёте и Байрона соседствуют в плане дра¬мы Жуковского и конкретизируются через трагедии «Фауст» и «Манфред», эти же имена, с той же конкретизацией, будут соседствовать и в чуть более поздних раз¬мышлениях Пушкина о поэтике трагедии в связи с его работой над трагедией «Бо¬рис Годунов», ср.: «Шекспир понял страсти; Гёте — нравы (...) Байрон в траге¬дии распределил между своими героями отдельные черты собственного характе¬ра (...) — это вовсе не трагедия» (письмо Н. Н. Раевскому от июля 1825 г., под¬линник по-французски: Пушкин. Т. XIII. С. 407, 572—573). Через два года, в на¬броске статьи о драмах Байрона (1827), Пушкин выразится еще определеннее: «(...) в Manfred*e подражал он Фаусту (...) но Фауст есть величайшее создание [18 века] человеческого духа, он [есть фарос новейших времен] служит представи¬телем новейшей поэзии (...)» (Пушкин. Т. XI. С. 321). С. А. Фомичев отмечает реми¬нисценции из «Манфреда» в монологе Пимена и в «Сцене из Фауста» (Фомичев С. Л. «Сцена из Фауста»: История создания, проблематика, жанр // Временник Пушкин¬ской комиссии. 1980. Л., 1983. С. 25-т26). 14 Фауст — Имеется в виду первая часть трагедии И.-В. Гёте «Фауст» (закончена в 1806 г. и напечатана в т. 8 второго прижизненного собрания сочинений Гёте, вы-ходившего в 1806—1808 гг. в издательстве Котты в Веймаре). По собственному сви-детельству Жуковского, он располагал первым прижизненным собранием сочине¬ний Гёте (1787—1790): в письме Д. В. Дашкову от января 1817 г., перечисляя заду¬манные им переводы из Гёте для предполагавшегося альманаха («Гёте: Romischer Carneval. Miirchen. Отрывки: Reisen nach Italien. Werthers. Briefe tiber Schweiz. Aus meinem Leben»), Жуковский заметил: «У меня он [Гёте] полный» (С 7. Т. 6. С. 442). В составе библиотеки Жуковского это издание не сохранилось, но один том из пего (J. W. Goethes Schriften. Bcl. 3 Wien u. Leipzig: J. Stachel & G. J. Goschen, 1787) с вла-дельческой надписью «Basile de Joukovsky» ныне находится в коллекции М. С. Лес-мана (Описание. № 2807). Следовательно, текст трагедии «Фауст» был знаком Жу-ковскому еще по отрывку, опубликованному в т. 7 этого издания, который вышел в 1800 г. (см.: Копради К. О. Гёте. Жизнь и творчество: В 2 т. М., 1987. Т. 2. С. 344—345). В июне 1817 г. Жуковский неревел посвящение к первой части трагедии «Фа¬уст» («Zueignung» — «Опять ты здесь, мой благодатный гений...»; см.: ПССиП. Т. 3. С. 330—332), и этот перевод удостоверяет если не факт обладания вторым при-жизненным изданием собрания сочинений Гёте 1806—1808 гг., где оригинал Гёте впервые был напечатан (этого издания в составе библиотеки поэта тоже нет), то во всяком случае знакомство с полным текстом первой части трагедии «Фауст». На¬ряду с шиллеровским «Валленштейиом» Жуковский считал «Фауста» Гёте этало¬ном сценичности драмы, ср.: «"Фауст" удивительно сценичен», — сказал как-то Жу-ковский» (Цит. по: Веселовский. С. 537); «Шекспировы и большая часть немецких трагедий не для представления. Нет общего эффекта, кроме некоторых Шилле-ровых, особенно "Валленштейна". Выходишь без главного — чувства» (ПССиП. Т. 13. С. 248. Запись от 30 мая 1826 г.); подробно о переводах Жуковского из Гёте см: Жирмунский В. М. Гёте в русской литературе. Л., 1982. С. 77—89. Еще Один принципиально важный момент, дающий возможность не только представить себе всю степень новаторства драматургического мышления Жуков¬ского исходя из особенностей поэтики его эстетического образца (в данном случае, трагедии «Фауст»), но и отметить еще одну общую черту, объединяющую его замы¬сел с трагедией Пушкина «Борис Годунов» — это композиция трагедии Гёте, не имеющей деления на традиционные акты и явления, но состоящей из ряда сцен, озаглааленных по времени («Ночь») или поместу («Рабочая комната Фауста», «У во¬рот» и пр.) действия. В плане драмы Жуковского нет никаких признаков предпо¬лагаемого деления драмы на действия и явления, зато есть очень много номина¬тивов, обозначающих места протекания ее действия. И именно по этому принци¬пу, абсолютно нетипичному для эпохи «действий» и «явлений» в русской драма¬тургии, скомпоновал свою трагедию «Борце Годунов» Пушкин, работавший над ней с ноября 1824 по ноябрь 1825 г., и написавший в процессе этой работы «Сце¬ну из Фауста» (май-июль 1825 г. см.: Фомичев С. А. «Сцена из Фауста»: История соз¬дания, проблематика, жанр. С. 26—27; Летопись жизни и творчества А. С. Пушки¬на. 1799—1826 / Сост. М. А. Цявловский. Л,, 1991. С. 680). Единственная позиция, по которой Жуковский и Пушкин расходятся в своих представлениях об эталоне драматического жанра — это Шекспир, чье имя воз-главляет пушкинскую триаду (Шекспир, Гёте, Байрон) и место которого у Жуков¬ского занял Шиллер (Шиллер, Гёте, Байрон), и даже более конкретно — драма¬тическая трилогия «Валленштейн», в которой Шиллер наследовал шекспировские принципы хроникальности. Достоин, однако, специального замечания факт от- 46' 7*7 сутствия имени Шиллера в списке художественных образцов драмы, на которые Жуковский собирался ориентироваться в реализации своего замысла. И даже воз-никающее несколько ниже в плане имя героя трилогии Шиллера «Валленштейн» здесь ничего не меняет, поскольку это не столько формально-структурная, сколько сюжетно-сит уативная реминисценция, не столько образец драматургического ха¬рактера, сколько исторически сходный типаж. 15 Second sight — провидение, ясновидение (англ.). Расшифровка предположи-тельная, второй возможный вариант прочтения: Legend sight — взгляд с точки зре¬ния легенды, поэтический вымысел. 16 Чувство мести па царя И.(оапиа) па его род и па всех... — В библиотеке Жуков-ского сохранилась «Царственная книга, то есть Летописец царствования царя Ио¬анна Васильевича, от 7042 году до 7061» в издании Императорской Академии наук (СПб., 1769 г.). Хронологические рамки замысла Жуковского предположитель¬но можно определить как период с 1584т. (смерть Иоанна Грозного — посколь¬ку опальный при Иоанне герой мог вернуться в Москву только псх*ле его смерти) по 1605 (падение Лжедмитрия I; при этом не совсем ясно, отождествлял ли Жу¬ковский личности Григория Отрепьева и Димитрия Самозванца). В этом случае комментируемый пункт плана под «родом царя Иоанна» имеет в виду двух его сы¬новей: Феодора Иоанновича, младшего сына Иоанна от первого брака с царицей Анастасией Романовной, женатого на Ирине Годуновой и правившего с 1584 по 1598 г., и Димитрия (1581—1591), сына Марии Нагой. Поскольку Иоанн Грозный был женат 7 раз (Анастасия Романовна, ум. в 1560 г.; Мария Темрюковна, ум. в 1569 г.; Марфа Васильевна Собакина, ум. в 1571 г. вскоре после брака; Анна Алексеев¬на Колтовская, пострижена в 1577 г., ум. в 1626 г.; Анна Васильчикова, годы жизни неизвестны; Василиса Мелентьева, сведений о ней нет; Мария Федоровна Нагая, мать Димитрия, ум. в 1610 г.), вымышленный герой Жуковского должен быть сы¬ном второй или третьей жены Иоанна Грозного. 17 ...и при виде Ксении... — Ксения Борисовна Годунова (в постриге инокиня Ольга; 1582—1622) — русская царевна, дочь царя Бориса Годунова и Марии Григо-рьевны'Скуратовой-Бельской, внучка Малюты Скуратова и сестра царя Феодора II. После смерти Бориса Годунова (13 апреля 1605) Москва присягнула Ксении наря¬ду с Феодором и царицей Марией Григорьевной; через полтора месяца семья Го¬дунова была свергнута, и Ксения была отвезена вместе с родными в прежний бояр¬ский дом. 10 июня у нее на глазах были убиты ее мать и брат, царь Феодор II; счи¬тается, что в течение следующих 5 месяцев Ксения была наложницей Лжедмитрия и родила от него сына в Кир илло-Белозерском монастыре, КуДа она была отправ¬лена незадолго до приезда Марины Мнишек и где приняла постриг под именем Ольги. В 1606 г., когда тела Бориса Годунова, его жены и сыйа были торжествен¬но перенесены в Троицко-Сергиеву Лавру, инокиня Ольга приняла участие в ходе и с 1608 г. переселилась в Лавру, пережив в ней осаду поляков под предводитель¬ством Яна-Петра Сапеги. Похоронена там же, вместе с родителями и братом. 18 Оп Эдип, по с тою только разницею:.. — Называя своего героя Эдипом, Жуков-ский, вероятно, имеет в виду не столько конкретное отцеубийство и кровосмеше¬ние, сколько преступление против кровных родственников вообще (в интерпрета¬ции Жуковского герой его трагедии — главный инициатор убийства царевича Ди¬митрия) и провиденциальное предначертание человеческой судьбы в» частности. Трагедия Софокла «Царь Эдип» заинтересовала Жуковского еще в 1811 г.; в пору самых ранних драматургических опытов; последний же его драматургический текст — свободный перевод начальных эписодиев этой трагедии (см. текст и ком¬мент. в этом томе). 19 Сон преследующий, сливающийся с видением Гермогена. — Ср. сон, преследующий пушкинского Григория Отрепьева: «Все тот же сон! Возможно ль? в третий раз // Проклятый сон!» («Ночь. Келья в Чудовом монастыре»; Пушкин. Т. VII. С. 18). Гермоген (ок. 1530—1612), патриарх всероссийский с 1606 по 1612 г. В сане митро¬полита Казанского был одним из главных участников обретения чудотворной ико¬ны Казанской Божьей матери (1579), автор «Повести о честном и славном явлении образа Пречистой Богородицы в Казани и о чудесах, бывших от него» (ок. 1594). В период царствования Лжедмитрия I Гермоген был вызван в Москву, но за насто-ятельные требования крестить Марину Мнишек по православному обряду выслан из столицы обратно в свою епархию. В сан патриарха возведен царем Василием Шуйским; наиболее важный период политической деятельности Гермогена начал¬ся после низложения Шуйского (1610): в эти годы Гермоген был одним из немно¬гих высших иерархов государства, твердо державшихся идеи общественного бла¬га России. Занимал резко антипольскую позицию, отраженную в его проповедях и грамотах, рассылаемых по бунтующим городам. Умер от голода в заключении в Чу¬довом монастыре, причислен клику святых православной церкви. В плане Жуков¬ского Гермоген — символ будущего чуда и спасения, поскольку все время его ак¬тивности находится за пределами хронологических рамок замысла. 20 Связь с Басмановым. Причина и победы,и измены Басманова. — Петр, Федоро-вич Басманов (1568—1606), сын опричника н фаворита Иоанна. Грозного, Федо¬ра Алексеевича Басманова (?—1571), стольник Феодора Иоаиновича, окольничий и воевода царя Бориса Годунова. Карьера П. Ф. Басманова началась после того, как царь Федор Иоанновнч освободил его от опалы, наложенной на его семью Ио¬анном Грозным. В 1604 г. Басманов успешно сражался с войсками Лжедмитрия I и нанес ему поражение под Новгородом-Северским, За эту победу был пожало¬ван боярином и Награжден из собственных рук царя Бориса Годунова; после смер¬ти последнего П. Ф. Басманов,, в котором молодой царь Феодор Борисович и все его приближенные видели надежного защитника отечества, возглавил русские во¬йска, принес присягу Феодору и привел к присяге ему свое войско. Будучи назна¬чен вторым воеводой царских войск, в сражении под Кромами (7 мая 1605 г.) пере¬шел вместе со всем войском на сторону Самозванца, открыв ему путь на Москву. На всем протяжении.недолгого торжества Лжедмитрия I П. Ф. Басманов был одним из самых верных его сподвижников и, защищая его от заговорщиков, погиб вместе с ним 17 мая 1606 г. Тело П. Ф. Басманова вместе с останками Самозванца было вы¬ставлено на Лобном месте, родственники Басманова получили разрешение похоро¬нить его тело только через несколько дней. 21 Христианская Немезида — Немесида — карающая, богиня судьбы в греческой мифологии, дочь Никты (богини ночи). Воздает наказание за вину, в особенности преследует гордыню и несправедливость. 22 Волхвоваийе. — Этот пункт плана, характеризующий личность Бориса Годуно-ва и настойчиво повторяющийся в связи с образом Бориса Годунова во всех мате-риалах архива Жуковского, относящег(х:я к этому замыслу (ср. пункт раздела плана «Жизнь»: «Встреча в минуту волхвования с Борисом»), опирается на свидетельство Морозовской летописи, процитированное Н. М. Карамзиным в гл. 2 т. 10 «Исто- рии государства Российского», о том, что Борис Годунов прибегал к помощи гада-телей и предсказателей, вопрошая их о своем будущем в период царствования Фе-одора Иоанновича: «Летописец рассказывает следующее, любопытное, хотя и со-мнительное обстоятельство: "Имея ум редкий, Борис BepiL однако ж искусству га-дателей; призвал некоторых из них в тихий час ночи и спрашивал, что ожидает его в будущем? Льстивые волхвы или звездочеты ответствовали: тебя ожидает венец... но вдруг умолкли, как бы испуганные дальнейшим предвидением. Нетерпеливый Борис велел им договорить; услышал, что ему царствовать только семь лет, и, с жи¬вейшею радостию обняв предсказателей, воскликнул: хотя бы семь дней, но только царствовать"»', ср.: «Призвав к себе волхвов и волшебниц, и вопросил их: "Возмож¬но, ли вам сие дело усмотрети... могу лй я свое желание получити?... Буду ли я Ца¬рем?'*. Врагоугодннцы ему же сказаша: "Истинно тебе возвещаем, что получнши желание свое; будеши на царствии Московском, только на нас не прогневайся...". Он же им рече: "О любимые мои гадатели! Отнюдь не убойтися мене: ничего ино¬го не получите, кроме чести и даров, только скажите мне правду". Они же рекоша ему: "Недолго твоего царствия будет: только седмь лет ". Он же рече им с радостию великою, и лобызав их: "Хотя бы седмь дней, только бы имя царское положит и и желание свое свершити"» (цит. по: Горбове кий А. А. Колдуны. Целители. Пророки. М., Мысль, 1993). Несомненно, этот эпизод истории Бориса в творческом сознании Жуковского был соотнесен со сценой гадания по звездам в 1 явл. 1 действия трагедии Шиллера «Смерть Валленштейна», переведенной русским поэтом в 1820 г. Более того: сама личность Бориса Годунова, в интерпретации Карамзина узурпатора законной цар¬ской власти и злоумышленника на царя, несомненно воспринималась Жуковским на фоне личности и литературного образа Альбрехта фон Валленштейна; младшего современника Бориса Годунова и типологически родственного ему исторического персонажа. Эта ассоциативная связь очевидна в вариантах плана Жуковского, ср.: «Колдовство. Встреча, Волхвы. Wallenstein» (РНБ. Оп. 1. № 30. Л. 22 об.) и в запи¬си на страницах одной из рабочих тетрадей 1818—1820-х гг.: четырежды выписан¬ное в столбец имя героя трилогии Шиллера «Wallenstein» сопровождается двумя на¬бросками последовательных событий русской истории периода Смутного времени: «Смерть Бориса. Низвержение Дмитрия. Пожарский»; «Сейм. Смерть Бориса. Ксе¬ния» (РНБ. Оп. 1. № 26. Л. 24). А. С. Пушкин в трагедии «Борис Годунов» упоминает о «любимых беседах» Бо-риса Годунова с «кудесниками, гадателями, колдуньями» (сцена «Царские палаты»; Пушкин. Т. VII. С. 25): это упоминание основано на другом свидетельстве совре-менников (членов польского посольства в Москве в 1600 г.), также процитирован¬ном Карамзиным: «Годунов полон чар и без чародеек ничего не предпринимает, даже самого малого, живет их советами и наукой, их слушает (...)». Летописное свидетельство о том, что волхвы предсказали Борису царство, было использовано и А. К. Толстым в действии 5 его т рагедии «Смерть Иоанна Грозного» (1863; изд: ОЗ. 1866. № 1. С. 1—116; премьера: СПб., 12 января 1867): в трагедии Л. К. Толстого это предсказание отнесено к 1584 г. — году смерти Иоанна Грозно¬го, в то время как Морозовская летопись приурочивает это предсказание ко време¬ни царствования Феодора Иоанновича (1584—1598); сама сцена свидания Годунова с волхвами у А. К. Толстого обнаруживает несомненные реминисценции из траге¬дии Шиллера «Смерть Валленштейна» (ср. мотив констелляции трех светил: «Спле¬таются созвездия твои // С созвездьями венчанных государей, // Но три звезды пока¬мест затмевают// Величие твое»: Толстой Л. К. Собр. соч.: В 4 т. М., 1963. Т. 2. С. 234). 2:* Прошение к Борису. — В этом пункте плана подразумевается обращение па-триарха Иова и Земского собора к Борису Годунову с просьбой принять царскую власть. Годунов Борис Феодорович (ок. 1551—1605) начал службу при дворе Иоанна Грозного; в 1571 г. он был дружкой царя на его свадьбе с Марфой Васильевной Собакиной. Примерно в это же время сам Годунов женился на дочери Малюты Скуратова-Вельского, Марии Григорьевне — это упрочило его положение при дво¬ре, с 1576 по 1579 г. он был кравчим Иоанна Грозного. Сестру Бориса, Ирину Году¬нову, царь Иоанн Грозный выбрал в жены своему сыну Феодору, а сам Борис был пожалован в бояре и сделался доверенным лицом Иоанна Грозного, который пе¬ред смертью назначил его опекуном к своему сыну Феодору, еще в 1581 г. ставше¬му наследником престола после смерти старшего сына царя, Иоанна Иоаниовнча. В самом начале царствования Феодора его младших! сводный браг, царевич Ди-митрий, малолетний сын Иоанна от его последней венчанной жены, Марии На¬гой (в постриге Марфы), был сослан в Углич, где погиб в 1591 г.: это событие име¬ло огромное влияние на судьбу Бориса Годунова, которого обвиняли в смерти Ди¬митрия. Прямых доказательств вины Бориса Годунова не существует, однако, по свидетельству многих современников, покушение на жизнь последнего представи¬теля династии Рюриковичей (брак Феодора был бездетен) приписывалось честолю¬бивым замыслам Годунова. Эту точку зрения разделил и Карамзин в своей «Исто¬рии государства Российского». После смерти Димитрия Борис Годунов, как опекун слабовольного и недея-тельного царя Феодора, достиг всей полноты негласной высшей власти: все, что де-лалось московским правительством, делалось по его воле. После смерти царя Фео¬дора (1598 г.), с которым прекратилась династия Рюриковичей, все бояре присяг¬нули царице Ирине, но на девятый день по смерти Феодора она удалилась в Ново¬девичий монастырь; за ней в монастырь последовал и Борис. Во главе правитель¬ства встал патриарх Иов, созвавший Земский собор для избрания царя и произ¬несший на нем речь в пользу Бориса, шх:ле которой собор единогласно постано¬вил «бить челом Борису Феодоровнчу», и 1 сентября 1598 г. он венчался на царство. Самое начало его царствования было вполне благополучным, но с 1601 г. в Рос¬сии три года подряд были неурожайными, и начался страшный голод, сопрово¬ждаемый эпидемией чумы и многочисленными разбоями под Москвой; его пре¬кратил только урожай 1604 г. За это время массовое недовольство народа прав¬лением Бориса Годунова, несмотря на все его популистские меры (раздача хле¬ба, строительные работы, успехи в международной политике) приняло масшта¬бы периодически вспыхивающего бунта (восстание иод предводительством Хлоп¬ка — см. ниже). В начале 1604 т. слухи о том, что царевич Димитрий жив, начав¬шие ходить, по свидетельству Маржерета, с 1600 г., увенчались известием о явле¬нии в Литве человека, называющего себя царевичем Димитрием, и осенью того же года Самозванец во главе польского войска вступил в пределы Московского госу¬дарства. После нескольких поражений он снова собрал силы, и в войне царило не¬устойчивое равновесие, когда 13 апреля 1605 г. Борис Годунов неожиданно ско¬ропостижно скончался (по некоторым источникам, покончил с собой), перед смер¬тью приняв схиму. 24 Слухи о смерти Дим.(итри я). — Имеется в виду царевич Димитрий Иоанно-вич (1581—1591), младший сын Иоанна Грозного от последней его венчанной жены, Марии Федоровны Нагой (брак этот, однако, церковью признан не был). Сразу по смерти Иоанна Грозного по решению опекунов царя Федора Иоанновн-ча (среди которых первое место принадлежало Борису Годунову), Димитрий был отправлен в Углич (город, назначенный ему в удел Иоанном Грозным) вместе с матерью и всеми родственниками, во избежание возможной смуты в его пользу. По свидетельству летописцев (Никоновская летопись, Летопись о мятежах, «Ска¬зание...» Авраамия Палицына), считавших, что царевич представлял постоянную опасность если не для Феодора, то для Бориса Годунова, замысел устранения Ди¬митрия принадлежал последнему, подославшему к нему убийц: Михаила Бит ягов-ского с сыном Данилой и племянником Никитой Качаловым. 15 мая 1591 г. они зарезали царевича, игравшего во дворе дома, и тут же были убиты сбежавшимся народом. Следствие по делу об убиении царевича возглавил Василий Шуйский; по ито¬гам его было выдано заключение о случайности смерти Димитрия, наткнувшегося на нож в припадке эпилепсии (известно, что он страдал этой болезнью). В русской историографии нет единого мнения о причинах смерти царевича. Г. Ф. Миллер, М. М. Щербатов, Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев и Н. И. Костомаров поддержива¬ют версию о виновности Бориса Годунова в смерти царевича Димитрия; Н. С. Ар-цыбашев, М. П. Погодин, Е. А. Белов признают достоверность материалов след¬ственного дела. Если же говорить о современниках происшествия, то, по свиде¬тельству летописцев, народная молва однозначно винила Бориса Годунова в смер¬ти царевича потому, что его смерть была особенно выгодна именно Годунову, по¬скольку устраняла последнее препятствие на его пути к престолу. 25 Встреча с Отрепьевым... — Сведения о личности Григория Отрепьева цели¬ком восходят к грамотам правительства Бориса Годунова. Григорий (Юрий) Отре¬пьев, сын галицкого дворянина, жил в Москве, в холопах у бояр Романовых; на¬влек на себя подозрение царя Бориса и был пострижен в монахи: в 1601—1604 гг. был чернецом в Чудовом монастыре, бежал в Литву, и поступил на службу к кня¬зю Адаму Вишневецкому, в доме которого и объявил о своем царском происхожде¬нии. Эти сведения, на которых настаивал в своих посланиях и патриарх Иов, дока¬зывавший, что Лжедмитрий есть не кто иной, как беглый чудовский монах Гришка Отрепьев, повторенные затем в грамотах правительства царя Василия Шуйского, основаны на «Извете» инока Варлаама, вместе с которым Григорий бежал в Литву. Они вошли в большую часть русских летописей и сказаний об эпохе Смутного вре¬мени. В XVIII—> первой половине XIX в. русские историки не подвергали их со¬мнению и отождествляли личность Лжедмитрия I с личностью Григория Отрепье¬ва, равно как и русские драматурги, обращавшиеся к этой теме (А. П. Сумароков. «Димитрий Самозванец», 1771; А. С. Пушкин. «Борис Годунов», 1825). 26 Сражение под Москвой. — Вероятно, в этом пункте плана Жуковский имеет в виду происшедшее летом 1603 г. сражение войск Бориса Годунова под командова¬нием воеводы Ивана Федоровича Басманова с разбойничьими шайками Хлопко-Косолапа (ср. пункт раздела «Жизнь»: «Битва у Москвы — старший Басманов убит»; см. коммент.). 2' Добру некая битва. — Битва при местечке Добрыничи (Добрынь, Добрунь) Ор-ловской губернии, Севского уезда. 21 января 1605 г. у Добрыннч произошло сра¬жение между войсками Бориса Годунова под командованием князя Василия Шуй¬ского, и ратью Лжедмитрия, причем последний был наголову разбит и потерял бо¬лее половины своего отряда. 28 Сцепа с Марфою и Борисом. — Марфа — Мария Федоровна Нагая (?—1610, имя Марфы приняла в иночестве), седьмая жена царя Иоанна Грозного, мать цареви¬ча Димитрия Иоанновича; ее брак с царем не был признан церковью: Вышла за¬муж в 1580 г., вскоре стала «неугодной» царю; после смерти Иоанна Грозного была отослана вместе с сыном в Углич; в 1591 г., после смерти царевича, была обвинена в недосмотре за сыном и попустительстве к убийству Битяговскпх, сослана в Ни-коловыксннскую пустынь и пострижена в монахини. Когда начались слухи о явле¬нии в Литве человека, называющего себя Димитрием (1604 г.), Борис Годунов вы¬зывал Марфу в Москву, но вскоре отправил ее обратно, поскольку она не могла ска¬зать ничего определенного. Летом 1605 г. Марфу вызвал в Москву Лжедмитирнй I, 18 июля она публично признала его своим сыном; после его смерти отказалась от этого признания и через год торжественно встретила в Москве мощи царевича Ди¬митрия, перевезенные из Углича в столицу по приказу царя Василия Шуйского. Умерла в Москве и похоронена в московском Вознесенском монастыре. 29 Прокажеппичество. Бунт в Москве. — Анахронизм Жуковского: в этом пункте плана зафиксированы события трех голодных лет, 1601—1603. Голод сопровождал¬ся эпидемией чумы в Москве и народными волнениями. Перенося события этих лет на 1604—1605 гг. (ср. также соответствующий пункт раздела плана «Жизнь», где эпидемия чумы и бунты отнесены ко времени торжества Лжедмитрия I), Жу¬ковский не только концентрирует события Смутного времени, но и усиливает про-виденциальные элементы интерпретации сюжета (ср. «Христианская Немезида»), поскольку чума традиционно считалась божьей карой за человеческие преступле¬ния, а народное возмущение («vox populj»)с античных времен уподоблялось откро¬вению воли богов («vox dei»). 30 Убийство Димитрия. — Под именем «Димитрий» Жуковский в данном случае подразумевает Лжедмитрия I. м Бежит к Хлопку. — Хлопко Косолап — атаман разбойников в 1601—1603 гг. Три неурожайных года на излете царствования Бориса Годунова вызвали страш¬ный голод; в эти годы крестьяне и холопы бежали из боярских вотчин и объеди¬нялись в разбойничьи отряды, грабившие на дорогах. Одним из таких отрядов под самой Москвой командовал Хлопко: в 1603 г. он угрожал захватить Москву. Осенью 1603 г. против банды Хлопка было послано войско под командованием И. Ф. Басманова (см.), Басманов погиб в сражении, а Хлопко был захвачен в плен и, вероятно, повещен. О Хлопке и сражении под Москвой упоминают, в частности, М. М. Щербатов и Н. М. Карамзин. :*2 Битва у Москвы — старший Басманов убит. — Ошибка Жуковского: под Мо-сквой в сражении с Хлопком в 1603 г. был убит не старший, а младший Басманов, Иван Федорович (?—1603), младший сын опричника Федора Алексеевича Басма¬нова, брат Петра Федоровича. И. Ф. Басманов также был иод опаой после каз¬ни отца, получил освобождение одновременно со старшим братом. Был прибли¬жен ко двору Бориса Годунова, служил сначала дворянином, в 1603 г. был произ¬веден в окольничие и во главе отряда послан против банды Хлопка. В этом бою И. Ф. Басманов погиб, но большая часть банды Хлопка была истреблена его отря¬дом, а сам Хлопко захвачен в плен. И. Ф. Басманов, один из всей семьи, с честью погиб за отечество, и по приказанию Бориса Годунова его тело было погребено в Троицко-Сергиевой Лавре. 33 Новгород Северский... — Уездный город Черниговской губернии на реке Дес-не. В декабре 1604 г. под Новгородом Северским, занятым войсками под командо-ванием воевод П. Ф. Басманова и князя Мстиславского, состоялось сражение пра-вительственных войск с войском Лжедмитрия I, переломившее ход кампании. Обе сражавшиеся армии отступили, обе интерпретировали итог сражения как победу (см.: Лотман, Фомичев. С. 329). (Лагерь Валленштейна) («Дедушка, нам с тобою здесь несдобровать...») (С. 495) Автограф: РНБ. Оп. 1.М26.Л. 128 — черновой. При жизни Жуковского не печатался. В п е р в ы е: Бумаги Жуковского (ст. 1—3). Впервые п о л н ост ь ю: Лебедева О. Н. Драматургические опыты В. А. Жуков-ского. Томск: Изд-во Томского университета, 1992. С. 191. Печатается по тексту первой полной публикации, со сверкой по автографу. Датируется: между мартом и началом сентября 1831 г. Перевод первых девяти стихов трагедии Ф. Шиллера «Wallensteins Lager» («Ла¬герь Валленштейна», 1798). Датировка предложена на основании особенностей оформления и положения перевода среди других материалов архивной единицы хранения № 26: текст пе¬ревода записан на листке желтой линованной бумаги, которой Жуковский пользо¬вался в 1831—1833 гг. На двух предшествующих листках такой же бумаги (л. 126 и 127), находятся автографы эпического фрагмента «Филоктет» и перевода 22 сти¬хов элегии Ф. Шиллера «Помпея и Геркуланум», п<х:ледний из которых точно дати¬руется мартом 1831 г. (см. коммент. в ПССиП. Т 2. С. 657). Следующий лист такой же бумаги (л. 129) содержит неполный автограф стихотворения «Русская слава», что позволяет конкретизировать датировку, поскольку в росписи стихотворений 1831 г. Жуковский отметил «Русскую славу» датой: «12 сентября» (РНБ. Оп. 1. № 35. Л. 8 об.; см. коммент.: ПССиП. Т. 2. С. 668). Перевод начала трагедии «Лагерь Вал¬ленштейна» соотнесен еще с одним замыслом Жуковского начала 1830-х гг.: в верх¬ней части листка находится перечеркнутая запись: «Отрывки из Гомера», а под ней — «Отрывок из Илиады». Самой примечательной черт ой этого маленького перевода Жуковского являет¬ся его эквиритмия: для эквивалентной передачи шиллеровского четырехударно-го тонического стиха Жуковский пользуется дольником с вариациями количества ударений в стихе от 3 до 4 — в результате получается метр, очень близкий раеш¬ному стиху пушкинской «Сказки о попе и работнике его Балде». Как известно, сказ¬ка была прочитана Пушкиным Жуковскому во время «сказочного соревнования» двух поэтов летом и осенью 1831 г. Сам факт существования перевода из «Лагеря Валленштейна» свидетельствует о том, что в эстетическом сознании Жуковского произошли решительные изменения, и монодрама на исторический сюжет усту¬пает место хроникальным «народным сценам» без определенного сюжета, без цен¬трального характера, со скупой, хотя и яркой разработкой психологических дета¬лей. Возможно, обращение Жуковского в 1831 г. к этой части трилогии Шиллера инспирировано выходом в свет трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов» (январь 1831 г.); возможно также, что пролог драматической трилогии Шиллера привлек внимание русского поэта, обратившегося к переводам гомеровского эпоса, типоло¬гией своего сюжета, развернутого в пространстве военного лагеря. Ст. 6. Новые вошка принты от Саля и от Майна!.. — Зааль, река в Баварии (Ниж-няя Франкония), правый приток Майна; во время Тридцатилетней войны дей¬ствия на территории Баварии развернулись в начале 1630-х гг. Курфюрст Бавар¬ский Максимилиан, глава Католической Лиги, был одним из главных противников Валленштейна; на Регенсбургском сейме 1630 г. Валленштейн был временно отре¬шен от командования имперскими войсками по его инициативе. В 1633—1634 гг. северо-восточная часть герцогства Баварского (в том числе и Регеисбург) была за¬хвачена шведскими войсками. Одиссей и Неоптолем («Неоптолем, мы наконец в Лемносе...») (С. 496) Авто г р а ф неизвестен. Копия: РНБ. Оп. 1. № 26. Л. 128 — писарская копия с правкой Жуковского, с заглавием: «Одиссей и Неоптолем». При жизни Жуковского не печатался. В п е р в ы е: Бумаги Жуковского С. 54 (ст. 1—12). Впервые п о л н о с т ь ю: Лебедева О. />. Неопубликованные переводы Жуков-ского из Софокла // Жуковский и русская культура Л., 1987. С. 279—280. Печатается по тексту первой полной публикации, со сверкой по копии. Датируется: конец марта — начало апреля 1831 — не позднее середины апреля 1834 г. Перевод фрагмента трагедии Софокла (495—405 до н. э.) «Филоктет» (поставле¬на в Афинах в 409 г. до н. э.). Начальная дата, наиболее вероятная в предлагаемых пределах, предложе¬на на основании датировки одного из незавершенных текстов Жуковского, име¬ющих прямое отношение к данному фрагменту: это отрывок эпического произве¬дения на тот же самый сюжет, написанный гекзаметром ((Филоктет) «Мрачен Лем¬нос, хромоногого бога Ифеста обитель...», датируется: конец марта — начало апре¬ля 1831 г.; текст и коммент. см.: ПССиП. Т. 2. С. 381, 777, о соотношении драматур¬гического и эпического текстов см. подробно: БЖ. Ч. 3. С. 537—541). Основание для определения времени, позднее которого перевод не мог быть создан, дает оформление беловой рукописи: писарская копия фрагментарного пе-ревода трагедии «Филоктет» выполнена на бумаге с вытисненным вензелем импе-ратора Николая I в правом верхнем углу листа. Эта бумага идентична той, на кото¬рой тем же почерком переписчика выполнены еще три копии, произведений Жу* ковского: копия перевода трагедии 3. Вернсра «24 февраля» (РНБ. Оп. I. № 26. Л. 149—151 об.), копия отрывка трагедии Е.Ф. Розена «Осада Пскова» (действие 5, явл. 10) с правкой Жуковского (РНБ. Оп. I. № 26. Л. 152—155 об.) и,стихотворе¬ние «Песнь на присягу наследника» (РНБ. Оп. I. Л. 132—135 об.). Последние две работы Жуковского датируются с достаточной степенью точности: известно письмо Е. Ф. Розена В. А. Жуковскому от 4 февраля 1834 г. по поводу этой правки (РС. 1903. № 8. С. 455, см. также: БЖ. Ч. 1. С. 126—128), а сама правка в основном учтена в издании трагедии «Осада Пскова» (СПБ., 1834, цензурное разрешение от 12 марта 1834 г.); «Песнь на присягу наследника» написана в середине апреля (до 22 апреля) 1834 г. (ПССиП. Т. 2. С. 684). Весьма вероятно, что все эти четыре копни на оди¬наковой бумаге были выполнены одновременно одним и тем же переписчиком и вскоре после того, как были написаны сами тексты. Источником перевода Жуковского является, скорее всего, прозаический пере¬вод И. И. Мартынова, изданный в 1825 г. (Филоктет. Трагедия Софокла, переве¬денная с греческого Иваном Мартыновым, с примечаниями переводчика. СПб., 1825. С. 11—12), с лексическим составом которого перевод Жуковского обнаружи¬вает очевидную близость, ср.: Мартынов Одиссей! Требуемое гобою ие трудно испол¬нить1. Мнится, вижу ту пещеру. Вверху яп или внизу} Я не понимаю. Ил самой вершине. Но следа никакого ие видно. Зрю жилище пустое, нет в нем никого. Нет ли там каких признаков домашней жизни? На земле постлано листвие, как бы кто стгал на нем (...) Должно тебе обманывать Филоктета. Если он вопросит, кто ты и откуда пришел, вещай, что ты сын Ахилла (...) (...) говори на меня все, какие хочешь, хулы и поругания: тем не оскорбишь меня нимало Жуковский Твое желанье, Одиссей, не трудно Исполнить мне: пещера тут. Я сам забыл: вверху? внизу? Вверху. Но человеческих следов не видно. Все пусто. В пещере никого. Но нет ли там Остатков летни, утварей каких? Рассыпано сухого листья много Здесь но земле, как будто б чья постель. Ты должен обмануть его словами Притворными. Когда ои спросит, кто ты? Откуда? Правду всю скажи, что ты Ахиллов сын (...) Меня ж в делах гнуснейших обвинять Не бойся: тем меня не оскорбишь Несмотря на то что этой книги в библиотеке Жуковского нет, имя классическо¬го филолога И. И. Мартынова было поэту хорошо известно: в его библиотеке со-хранились четыре книги Мартынова, в том числе переводы «Илиады» и «Одиссеи». (См.: Описание. № 87, 88, 214, 215). Одна из книг — с дарственной надписью ав¬тора. В архиве Жуковского (ОР ИРЛИ) хранятся письма Жуковского к И. И. Мар¬тынову, свидетельствующие об их хорошем личном знакомстве. Серию подстроч¬ных переводов из древнегреческих классиков, предпринятую Мартыновым, Жу¬ковский хорошо знал; в своем «Обзоре русской литературы за 1823 т.» он отрецен¬зировал ее следующим образом: «Греческие классики И. И. Мартынова. Перевод¬чик, желая облегчить для нас чтение греческих поэтов, переводит с буквальною точностию, не заботясь нисколько о-слоге. Книга его избавляет от скучного труда рыться в лексиконе — вот главное ее достоинство. Она не обогащает нашей словес¬ности, но может'быть полезна для тех, которые занимаются классической поэзией греков» (Эстетика и критика. С. 316). После того, как в 1811 г. Жуковский перевел фрагмент трагедии Лагарпа «Фи-локтет», это название периодически появляется в списках задуманных пронзведег ннй в течение почти 20 лет (РНБ. Оп. 1. № 30, 35—37), а в 1812—1814 гг. поэт даже включает название трагедии Софокла в план-проект т рет вето тома задуманного им Собрания сочинений и переводов, куда должны были войти также оригинальная поэма «Владимир» и переводы поэм Виланда «Оберон» и «Музарион» (РНБ. Оп. 1. № 78. Л. 3). Второй перевод «Филоктета»'реализует этот устойчивый интерес Жу-ковского, наглядно демонстрируя изменения драматургической эстетики, кото¬рые произошли в творческом сознании Жуковского за 20 лет, отделяющих первое обращение к сюжету от второго: перевод выполнен белым пятистопным ямбом, стабильно используются греческие топонимы и антропонимы, объем вторично пе-реведенного фрагмента несколько больше: ровно настолько, чтобы полностью об-рисовать суть драматической коллизии, наконец, в переводе акцентирована идея рока, волей которого для героя трагедии создается безвыходное положение. В целом два разновременных перевода драматического фрагмента модели¬руют очень типичную для Жуковского ситуацию текстов-дублетов (перевод-оригинальное произведение, два перевода одного оригинала), особенно продук¬тивную для лирики («Сельское кладбище 1802 и 1839 гг.) и баллад («Людмила» — «Светлана» — «Ленора», «Кассандра» — «Ахилл»). И тот факт, что источником но¬вого перевода послужил не художественный немецкий или французский перевод-посредник, но прозаический подстрочник текста Софокла, сближает второй пе¬ревод Филоктета со стихотворными переложениями прозы, столь характерными для творчества Жуковского 1830-х гг. и служащими индикаторами процесса типиза¬ции его мировоззрения и жанрового репертуара (см. об этом:Лебедева О. Б.,Янушке¬вич А. С. Неопубликованные стихотворные переложения западноевропейской про¬зы в творчестве В. А. Жуковского 1830—1840-х годов // РЛ. 1982. № 2. С. 153—163). Подробно о переводе фрагмента трагедии Софокла «Филоктет» в сопоставлении с эпическим отрывком на этот же сюжет см.: БЖ. Ч. 3. С. 527—542. Ст. 1—2. Неоптолем, мы наконец в Лемносе, II Бесплодном, диком острове Ифе-ста... —Лемнос, остров в северной части Эгейского моря, посвященный Гефесту: в греческой мифологии — местонахождение подземной кузницы Гефеста; на Лемно¬се существовало святилище этого бога (культ земли и огня). Ст. 4—5. Оставлен был Пеанов сын, сопутиикII Алкидов, Филоктет... — Пеан (Пэ-ант) — аргонавт, отец Филоктета, который случайно оказался на горе Эте в тот момент, когда Геракл, отравленный ядом крови кентавра Несса, решил избавиться от страданий и сжечь себя на костре. Спутники Геракла отказались поджечь костер, Пеант сделал это (или поручил поджечь костер своему сыну Филоктету) и в награду получил лук и стрелы Геракла, от равленные ядом Лернейской гидры и не знавшие промаха, которые и унаследовал от него Филоктет. В различных изложениях мифа (в частности, у Софокла) фигура Пеанта подменяется фигурой его сына, Филоктета. (-< Жуковский пользовался источниками, приписывавшими Филоктсту дружбу с Гера¬клом и функцию наследника стрел и хранителя тайны его погребения: в оригиналь¬ном эпическом отрывке (Филоктет) («Мрачен Лемнос, хромоногого бога Ифеста оби¬тель...» — ПССиП. Т. 2. С. 381) излагается Ихменно эта последняя версия мифа. Ст. 48. Ил Греков я противнейший ему... — Ненависть Филоктета к Одиссею в ин-терпретации Жуковского имела своей причиной не только то, что по совету послед-него он был покинут на Лемносе, но и то, что именно Одиссей хитростью проник в тайну Филоктета и выведал у него место погребения Геракла, ср.: Верный сотрудник Иракла, Долго молчал Филоктет о месте, где скрыл он священный Пенел великого друга; но острый взор Одиссея Тайну ироникнул, и был Филоктет небесами наказан: Сам он себя уязвил одною из стрел, напоенных Ядом гидры Лернейской и вверенных другу Ираклом (...). (ПССиП. Т. 2. С. 318). Ст. 63—65. Не наречен достойным получить ~ И что оно досталось Одиссею... — После смерти и погребения Ахилла его оружие не было отдано сто сыну, Неопто-лему, но, по решению матери Ахилла, богини Фетиды, было предназначено хра-брейшему из греков после Ахилла; на оружие претендовали два героя, защищав¬шие тело Ахилла от троянцев и вынесшие его из боя, Аякс Теламонид и Одиссей. Подвиг Одиссея был признан более значительным, и оружие получил он. Ст. 70—71. Что нам бел Филоктепш н бел стрел II Алкидовых не одолеть Пергама... — На десятый год осады Трои, после гибели Ахилла и Аякса, греческий прорицатель Калхас (по другим версиям — троянский прорицатель Гелен) произнес пророче¬ство о том, что Трое суждено пасть только при участии Неоптолема, сына Ахил¬ла, и Филоктета, друга Геракла и обладателя его стрел, которым Троя однажды уже покорилась. За Неоптолемом на Скирос был отправлен Одиссей, за Филок те¬гом на Лемнос — Диомед. В трагедии Софокла эти два посольства сконтамнниро-ваны (см.: Софокл. Драмы / Пер. Ф. Ф. Зелинского; Изд. подгот. М. Л. Гаспаров и В. Н. Ярхо. М., 1990. С. 568—569. (Лит. памятники. Большая серия). См. также: Грейвс Р. Мифы Древней Греции: В 2 т. М., 2001. С. 305—308). Пергам — название троянской цитадели, городского акрополя. Двадцать четвертое февраля («Одиннадцать часов, а Кунца нет...») (С. 499) Автограф: Werner F. L. Z. Der vierundzwanzigste Februar. Leipzig und Alten-burg: F. A. Brockhaus, 1815. S. 25—39. Библиотека В. А. Жуковского. Отдел редких книг Научной библиотеки Томского государственного университета. Шифр 12992. (Описание. № 2386). Копия: РНБ. Оп. 1. № 26. Л. 149—151 об. — писарская, с правкой Жуковско¬го, с заглавием: «Двадцать четвертое февраля». При жизни Жуковского не печатался. Впервые: Бумаги Жуковского. С. 80 (ст. 1—5). Впервые полностью: БЖ. Ч. 1. С. 310—313. Публикация О. Б. Лебедевой. Печатается по тексту первой полной публикации, со сверкой но автографу и копни. Датируется: 1832 — не позднее конца апреля 1834 г. Перевод фрагмента (явл. 1 и начало явл. 2 действия I) трагедии Ф. Л. 3. Верне-ра «Der vierundzwanzigste Februar» («Двадцать четвертое февраля», 1810). Первую крайнюю дату, ранее которой перевод Жуковского не мог быть пред-принят, установить фактически невозможно, хотя в русской периодике нача¬ла 1830-х гг. есть одно загадочное указание на существующий перевод трагедии «Двадцать четвертое февраля», относящееся к 1831 г. Имя Жуковского в нем не упомянуто, но перифрастическая характеристика переводчика позволяет предпо¬ложить, что мог иметься в виду именно он; это указание, возможно, основано на ин¬формации если не о переводе как таковом, то о намерении подразумеваемой пер¬соны заняться переводом трагедии Вернера: «Произведение сие ["Двадцать чет¬вертое февраля"] переведено на русский язык одним из известнейших наших пи¬сателей и будет помещено в "Телескопе"» (Телескоп. 1831. № 8. С. 456, редактор¬ское примечание к статье о творчестве 3. Вернера, переведенной нз английско¬го журнала «Foreign rewiew») — однако обещанная публикация в «Телескопе» не состоялась. Автор уже существующего к этому времени первого полного перево¬да «Двадцать четвертого февраля», выполненного в 1831 г., Александр Ардальоно-вич Шишков, во-первых, не мог быть назван «одним из известнейших на/них пи¬сателей», а во-вторых, в этой же публикации, в другом редакторском примечании к этой же статье чуть ниже, он прямо назван по имени как переводчик трагедии Вернера «Аттила» («И это произведение Вернера ["Аттила"] переведено на наш язык А. Шишковым 2-м и войдет в состав "Избранного немецкого театра", кото¬рый печатается. Отрывки из него будут помещены в "Телескопе"» (Там же. С. 465). Перевод Жуковского датируется предположительно, на основании особенно¬стей оформления двух рукописей перевода: черновой на страницах книги из би¬блиотеки поэта и авторизованной писарской копии. Судя по тому, что черновой автограф перевода находится на страницах книги, можно предположить, что пере¬вод был выполнен во время путешествия — а поскольку сюжет трагедии Вернера развернут в Швейцарии, логично будет и следующее предположение — что этим путешествием был период первого длительного пребывания Жуковского в Швей¬царии, с сентября 1832 по июль 1833 г. (см.; Даты жизни и творчества В. А. Жуков¬ского. ПССиП. Т. 14. С. 372—375). Вторую крайнюю дату — время, позже которого перевод не мог быть создан — дает возможность установить характерное оформление его копии, которая в лю¬бом случае знаменует собою последний этап работы Жуковского над его текстом. Копия выполнена на бумаге с вытисненным в правом верхнем углу листа вензе¬лем Николая I; точно гак же оформлены еще три рукописи, выполненные одним и тем же переписчиком на точно такой же бумаге; две из них находятся в той же пап¬ке, озаглавленной рукою Жуковского «Сочинения» (РНБ. Оп. 1. № 26), что и ко¬пия «Двадцать четвертого февраля»: это правка Жуковского в трагедии Е. Ф. Ро-зена «Осада Пскова» (Л. 152—155 об.; см.: БЖ. Ч. 1. С. 126—129) и стихотворение «Песнь на присягу наследника» (Л. 132—135 об.). Третья, копия перевода фрагмен-та трагедии Софокла «Филоктет» (РНБ. Оп. I. № 24: см. коммент. к отрывку «Одис¬сей и Неоптолем»), является отдельной единицей хранения. Две из этих рукопи¬сей датируются сравнительно точно: правка в трагедии «Осада Пскова» была пред¬принята не позже начала февраля 1834 г. (ср. письмо Е. Ф. Розена к Жуковскому от 4 февраля 1834 г.: РС. 1903. № 8. С. 455), а «Песнь на присягу наследника» написа¬на в середине (до 22) апреля 1834 г. (ПССиП. Т. 2. С. 684). Вернер Фридрих Людвиг Захарня (1768—1823) — немецкий поэт и драматург, ро-мантик гевдельбергской школы, по своему литературному окружению и личным свя-зям близкий к Э. Т. А. 1х[)ману и А. В. Шлегелю. Его трагедии «Крест на Балтийском море», «Аттила», «Сыны долины» проникнуты мистикой, фатализмом и мрачной фан-тастикой. Самая знаменитая его ту>агедия — «Двадцать четвертое февраля» (1810, изд.: 1815) — связана с личной биографической трагедией писателя: 24 февраля 1804 г, он лишился матери, а на два дня раньше — своего друга. Трагедия «Двадцать чегеер-тое февраля» уже для современников Вернера стала эталоном позднеромантического жанра «трагедии режа» (ср.: Мацципи Дж. О роке как элементе драмы // Мацципи Дж Эстетика и критика. М., 1976. С. 265—290, ср. также: Мгпог J. Die Schicksalstragoriie in ihren Hauptvertretern. Frankfurr a/M., 1933; Stuckeit F. Das Drama Zacharias' Werners. Frankfurt a/M., 1926). Ближайшими последователями Вернера считаются драматурги Франц Грильпарцер (1791—1872) и Амадей Готфрид Август Мюльнер (1774—1829). В России трагедия «Двадцать четвертое февраля» была очень популяр¬на: в 1823 г. ее первое явление перевел М. П. Погодин (публикация: Суждение г-жи Сталь о Вернеровой трагедии: Двадцать четвертое (февраля и отрывок из оной // ВЕ. 1823. Ч. 133. № 23—24. С. 286—289), в 1831 г. полный перевод выполнил А. А. Шишков-2-й (отд. изд.: СПб., 1832, цензурное разрешение от 17 нюня 1831 г.), в 1840 г. второй полный перевод трагедии опубликовал А. Н. Струговщнков (Пан¬теон русского и всех европейских театров. 1840. № 2. С. 69—80). Трагедия Вер¬нера имела определенное влияние на русскую романтическую драматургию на¬чала 1830-х гг. и юношескую драму В. Г. Белинского «Дмитрий Калинин» (см.: Майи Ю. В. Поэтика русского романтизма. М., 1976. С. 293—305). Первые свидетельства интереса Жуковского к трагедии рока как к жанру от¬носятся к 1818 г., когда он создал план-конспект трагедии А.-Г.-А. Мюльнера «Die Schuld» («Вина»; текст и коммент. см. в наст. томе). Во время первого загранично¬го путешествия Жуковский неоднократно видел театральные постановки «трагедии рока» на сцене берлинских театров: «В театре. (...) "Ahnfrau" [«Праматерь», траге¬дия Ф. Грильпарцсра]. Удивительное совершенство декораций. Игра актеров неу-довлетворительна»; «В театре; новая трагедия "Der Lewhtthurm" von Ouvald [траге¬дия «Маяк» Эрнста фон Гоувальда]. Много поэзии, есть сцены разительные; но род этих трагедий есть уродство: цель ее для меня еще не очень понятна»; «В театре: "Kdnig Yngurd" [трагедия А.-Г.-А. Мюльнера «Король Ингурд»] — великолепная бес-смыслица»; «Leuchtthurm»', «В театре: "Sappho" [трагедия Ф. Грильпарцсра "Сапфо"]»; «В театре "Fluch und Segen" [драма Э. Гоувальда "Проклятие и благословение"; упо-мянута дважды]» (дневниковые записи от 19 октября, 27 октября, 9 ноября, 23 но¬ября, 28 ноября, 7 декабря 1821 г. и 10 января 1821 г. соответственно, см.: ПССиП. Т. 13. С. 142, 147, Г50, 151, 152). В библиотеке Жуковского имеются тексты трагедий практически всех представителей этого направления: и Мюльнера, и Грнльпарце-ра, и Вернера, и Гоувальда (Описание. № 1175, 1345, 1713—1714, 2386—2387). Перевод Жуковского имеет тенденцию к универсализации конфликта и психо-логизации речевой характеристики героини (имя которой он изменил: в оригина¬ле имя героини — Труда). Подобно большинству позднеромантических произведе¬ний, трагедия «Двадцать четвертое февраля» предлагает возможность двойной мо-тивировки событий: причины несчастья героев можно интерпретировать как след-ствия отцовского проклятия, и в этом случае она — трагедия рока; но можно уви¬деть эти причины и в характере неблагоприятных социальных отношений: разоре¬ние и бедность героев трагедии, толкающие их на убийство, объясняются не толь¬ко фатальным предопределением или небесным возмездием за грех, но и жестоко¬стью заимодавцев, к которым они вынуждены обратиться — ив этом случае траге¬дия Вернера характеризуется отчетливым социальным звучанием. Для Жуковского»более важной оказывается субстанциальная мотивировка кон-фликта: «Noth» (нужда) Вернера у Жуковского превращается в более абстрактную «беду», «Die harten Glaubiger» (неумолимые кредиторы) — в абстрактных «злодеев». Стихи, в которых героиня ясно говорит о характере ожидаемого несчастья: «Ein Gesang soll frommen, // Als mit dem Schulclbnch uns der bose Feincl bedroht» [«Пес¬ня помогает, когда злобный враг угрожает нам долговой книгой»] Жуковский переводит вполне вольно: «Спеть бы песню, // Авось с души свалится злая дума» (Werner К L. Z. Der vierundzwanzigste Februar. Leipzig und Altenburg: F. A. Brockhaus, 1815. S. 26—-28); в результате пение героини обретает не конкретную мотивировку в обстоятельствах действия, как в оригинальном тексте, а внутреннюю, психологи¬ческую, перемещая драматическое действие из внешних обстоятельств во внутрен¬ний мир героини. В результате этой новации Жуковский значительно трансформи¬рует логику и направление развития действия. Функция вводного монолога героини — экспозиционная, поэтому и все упомя-нутые в нем явления внешнего мира, и две включенные в него песни важны тем, что они предваряют основное действие трагедии (убийство сына) его предысторией (убийство отца). В переводе Жуковского, углубляющего психологический контраст настроений, на первый план выходит внутренняя жизнь человека, оказавшегося во власти роковых обстоятельств. Психологическая локализация двупланового кон-фликта оригинала способствует его универсализации: будучи избавлена от соци-альных мотивировок, тема рока приобретает расширенное философское звучание. С особенной наглядностью эта тенденция выразилась в переводе второй песни ге¬роини, который «переводом» в строгом смысле слова назвать нельзя: это вполне оригинальный текст, подчиненный не логике двойной социально-психологической мотивировки событий оригинала, а логике философски-психологической интер-претации оригинала переводчиком, ср.: Und weiin der Bau*r ein Bauer ist, So fuhrt er einer Pflug. Und wenn er ein Hutli und Hemdli hat, So hat er Kleider g'nug. Hudi auf, Federli drauf, Hirthemdeli an, Bunt Banderli dran. Der Bauer ist kein Edclmann, Der Bauer ist ein Bau'r, Das Leben wird ihm sau r. (WernerEL. X. ()p. cit. S. 30—31) [Перевод: И если крестьянин — крест ьянин, // 'Го он идет за плу¬гом. // И если у него есть шля¬па и рубашка — // Ему довольно одежды. // Надел шляпу, // Вот¬кнул в нее перо, // Надел пасту¬шью рубашку,// На нее пестрый бант. // Крестьянин — не дворя-нин, // Крестьянин — крестья¬нин. // Жизнь ему горька (нем.)]. Светлые, вешние Дни воротилиси. К нам, пастухи! Пажити зелены, На горы, па горы Коз и коров! 47 — 4488 7V В абсолютно оригинальном тексте песий, написанном Жуковским, эстетический и эмоциональный гон задают два начальных стиха: «Светлые, вешние // Дни во-ротилися», где все эпитеты принадлежат элегическому словарю, а мотив возврата радости антонимичен элегическому мотиву скорби о безвозвратно ушедшем про¬шлом. В результате этой новации в звучании русского перевода появляется новый психологический обертон. Если у Вернера общее настроение безысходности сохра-нено и в песне, и в вызванном ею воспоминании о дне убийства и отцовского про-клятия, то у Жуковского очевиден контраст настроений; общая мажорная тональ¬ность песни резко контрастирует с элегической скорбью следующих стихов, из кото¬рых выясняется, что и «песенка повеселее» столь же неизбежно влечет за собой вос-поминание о роковом дне отцовского проклятия. Особенности перевода Жуковско¬го (устранение двойной мотивировки в пользу ее фаталистического аспекта и драма-тизация духовной жизни героини) свидетельствуют о преимущественном внимании к психологии человека во власти роковых обстоятельств. Подробнее о переводе тра-гедии Вернера «Двадцать четвертое февраля» см.: БЖ. Ч. 1. С. 310—328. 1 Действие происходит в Шварбахе... — В оригинале: «Действие происходит в Шваррбахе, уединенной горной гостинице, между Кандерштегом и Ленком вбли¬зи от горного перевала Гемми». Ленк — курорт в Швейцарии, в Бернском канто¬не, расположенный на высоте свыше 1100 м над уровнем моря в защищенной от ветров долине. 2 ...па вершине Генпы в Швейцарии... — Написание «Генны» — ошибка перепис-чика. В оригинале и черновом автографе на страницах книги — «Гемми». Гемми, горный перевал в Бернских Альпах, 2314 м над уровнем моря, связывает Кандер-штег и Лейкербад в кантоне Валлис. Северные склоны Гемми замыкают долину реки Кандер. Ст. 2. Он в Лейк пошел еще до петухов... — Написание «Лейк» — ошибка пере-писчика: в оригинале — «Ленк», в черновом автографе на страницах книги также «Ленк». Тем не менее Лейк, Лейкербад или Люэш ле Бэи — это реально существу-ющий в Швейцарии горный курорт в кантоне Валлис. Лейк расположен на высоте 1415м над уровнем моря, в долине с суровым и непостоянным горным климатом. Ст. 4. Кура! Так все и ломит ветер; скажешь... — Кура (куржа, куржак) — измо¬розь, иней, мерзлые блестки в воздухе (Даль В. И. Толковый словарь живого вели-корусского языка: В 4 т. М., 1979. Т. 2. С. 164). Ст. 5—6. Что враг нечистый с Геильгорна свищет IIИ хочет прямо в Гемми им швыр¬нуть... — Геллигорн, 2289 м над уровнем моря — вершина Бернских Альп, замы-кающая долину Кандерталь в Бернском Оберланде. Ст. 23. Здесь заповедь четвертая. На сына... — Четвертая заповедь так называе¬мого «Десятословия»: «Почитай отца твоего и мать твою, чтобы тебе было хорошо и чтобы продлились дни твои на земле, которую Господь, Бог твой, дает тебе» (Ис¬ход; XX, 12). Ст. 79. Наш фохт, когда я у него в ногах... — Фогт — светское должностное лицо в цер¬ковной вотчине, наделенное судебными, административными и фискальными функ¬циями. В Германии и Швейцарии фогт — чиновник, наместник императора. Различа¬лись городской фоп и земский фогт, обладавший полномочиями судьи. В Швейцарии с историей областных имперских фогтов связаны легенды о Вильгельме Телле. Ст. 82. Что жу согласился? Вот, возьми, читай... — На этом стихе текст в писар-ской копии обрывается. Следующие 24 стиха приводятся по черновому автографу на страницах книги. Последняя сцена («Славься, славься, святая Русь...») (С. 503) Автограф: РНБ. Оп. 1. 26. Л. 136—137 об. — беловой, с правкой Жуковского, с заглавием: «Последняя сцена». При жизни Жуковского не печатался. В п е р в ы е: Бумаги Жуковского. С. 74—77. Печатается по тексту первой публикации, со сверкой по автографу. Д а г и р у е т с я: ноябрь-декабрь 1834 г. Заключительная сцена для задуманного, но не написанного Жуковским либрет¬то оперы М. И. Глинки (1804—1856) «Жизнь за царя» (премьера 27 ноября 1836 г.). Датируется на основании свидетельства М. И. Глинки об истории замысла опе¬ры «Жизнь за царя», относящегося к зиме 1834—1835 гг.: «Когда я изъявил свое же¬лание приняться за русскую оперу, Жуковский искренно одобрил мое намерение и предложил мне сюжет "Ивана Сусанина". Сцена в лесу глубоко врезалась в моем воображении; я находил в ней много оригинального, характерно русского. Жуков¬ский хотел сам писать слова и для пробы сочинил последние стихи: Ах, не мне бедному, Ветру буйному Из трио с хором в эпилоге Занятия не позволили ему исполнить своего намерения, и он сдал меня в этом деле на руки барона Розена, усердного литератора из немцев, бывшего тогда се¬кретарем е.(го) и.(мператорского) в.(ысочсства) государя цесаревича... Жуковский и другие в насмешку говорили, что у Розена по карманам разложены вперед уже заготовленные стихи (...). Барон Розен ретиво приступил к делу, и, из уважения к Жуковскому, мне нельзя было избегнуть его содействия. (...) Жуковский, хотя и не писал для либретто, не изменил, однако ж, внимательно¬му участию в труде моем; он объяснил машинисту и декоратору Роллеру, как устро¬ить последнюю сцену в Кремле, вместе ездили мы в мастерскую (atelier) Ролле¬ра. Жуковский внимательно рассматривал и расспрашивал. Успех вполне увенчал дело, и в последней сцене вырезанные из картона разнородные группы отдален¬ной толпы превосходно обманывают зрение и кажутся продолжением оживлен¬ной толпы народа, стоящего на авансцене» (Жуковский в воспоминаниях. С. 260; по свидетельству М. И. Глинки, Жуковский даже сделал два наброска декораций последней сцены, см.: Глинка М. И. Поли. собр. соч. М., 1973. Т. 1. С. 388). Автор либретто, барон Егор Федорович Розен (1800—1860) — поэт, драматург, литературный критик, мемуарист, покровительствуемый пушкинским кругом пи-сателей (см.: Русские писатели. Т. 5. С. 341—344; А. С. Пушкин в воспоминаниях со-временников: В 2 т. М., 1985. Т. 2. С. 310—327, 501—503; Черейский. С. 374—376). Место секретаря при наследнике было доставлено Розену в начале 1835 г. В. А. Жу-ковским; в 1833—1835 гг. Жуковский активно участвовал и в литературной дея-тельности Розена, правя и редактируя его исторические драмы («Россия и Бато-рий», СПб., 1833, цензурное разрешение от 15 июля 1833 г.; «Осада Пскова», СПб., 1834); издание трагедии Розена «Россия и Баторий» с редакторской правкой Жу¬ковского сохранилась в его библиотеке (Описание. № 328; см. также другие произ¬ведения Розена в библиотеке Жуковского: Описание. № 326, 327, 329—331; см. так¬же: БЖ. Ч. 1. С. 126—129). Материалы архива Жуковского свидетельствуют о том, что поэт принял дея¬тельное участие в переделке трагедии «Россия и Баторий» для постановки ее на сцене Санкт-Петербургского театра: копия отрывка трагедии (действие 5, явл. 10), которая после переделки получила название «Осада Пскова», сохранилась в бума¬гах поэта с правкой рукою Жуковского (РНБ. Оп. 1. № 26. Л. 152—155 об.). Судя по письму Розена Жуковскому от* 4 февраля 1834 г., Жуковский был посредником между Розеном и императором Николаем I, который очень одобрил трагедию «Рос¬сия и Баторий» и предложил автору переделать ее с тем, чтобы она могла быть по¬ставлена на сцене (постановку трагедии в первоначальном текстовом варианте ис¬ключало присутствие среди действующих лиц царских особ: Иоанна Грозного, ца¬рицы Марии, царевича Иоанна; см.: Русские писатели. Т. 5. С. 342): «Если толь¬ко одну последнюю сцену представить на высочайшее внимание, то попросил бы я вас представить ее в таком виде, какой вы ей дали в наше последнее свидание: отдельно так она имеет более весу!» (РС. 1903. № 8. С. 455). Второй вариант траге¬дии, под названием «Осада Пскова» (изд.: СПб. 1834; Описание. № 329) был пред¬ставлен на сцене Санкт-Петербургского императорского театра 1, 4 и 10 октября 1834 г. (ИРДТ. Т. 3. С. 289). Текстом Жуковского, написанным для заключительной сцены онеры «Жизнь за царя», Е. Ф. Розен частично воспользовался, включив в свое либретто отдельные стихи и реплики из «Последней сцены», ср.: Текст Жуковского Текст Розена III 1-й хор Славься, славься победой, рать! Славься, славься, честная рать! Ты отстояла святой престол! Ты отстояла престол царей! Торжественным кликом спеши принять У царского дома идешь принять Царя-государя, могучая рать. Царя-Государя, могучая рать! Хор 2-й хор О чем у вас О чем у вас Тоска-печаль, Тоска-печаль, Когда вся Русь Когда вся Русь В веселии В веселье И в радости? Да в радости? Антонида Ваня Не мне, дочери, — Не ко мне на грудь — Ветру бурному Он к сырой земле, Довелось принять Умирая, приник! Вздох последний его! Не рыданье детей Не к моей он груди, — И не стоны родных. К неприветной земле. Но вопли врагов Умирая, приник. Раздавались над ним. Весь парод 1-й хор Славься, славься, наш русский царь. Славься, славься, наш русский Царь! Господом данный царь-государь! Господом данный нам Царь-Государь! Да будет бессмертен твой царский род! Да будет бессмертен твой царский род! Да им благоденствует русский народ! Да им благоденствует русский народ! (Текст либретто Розена цит. по изд.: Жизнь за царя. Большая опера в четырех действиях, с эпилогом, М. И. Глинки. Текст барона Розена. СПб., 1874). Иван Осипович Сусанин (?—1613) — русский национальный герой, крестья¬нин принадлежавшего Романовым села Домнино К<хтромского уезда. На протя¬жении всего XIX в. единственным источником сведений о его личности и подвиге была жалованная грамота 1619 г., которой царь Михаил Феодорович Романов да¬ровал зятю Ивана Сусанина, Богдану Сабинину, половину деревни Деревищи за подвиг его тестя. Предания о подвиге Сусанина гласят, что вскоре после избрания Михаила Феодоровича на престол, когда он жил в своей родовой вотчине, селе Домнпне, в Костромской уезд пришли польские и литовские войска с целью убить нового соперника польского наследного принца Владислава (старший сын короля Си-гизмунда III, по договору с Василием Шуйским претендент на русский престол в 1610—1617 гг.; после свержения Шуйского Москва присягнула Владиславу, од¬нако его воцарению деятельно воспротивился патриарх Гермоген; Владислав от¬рекся от претензий на русский трон только в 1635 г., уже будучи избран королем Польши). Недалеко от села Домнина Сусанин, наткнувшийся на польское войско, согла¬сился быть проводником поляков, но завел войско в противоположную сторону, в дремучий болотистый лес. Перед уходом Сусанин послал своего зятя Богдана Сабинина к Михаилу Феодоровичу с советом укрыться в укрепленном Ипатьев¬ском монастыре; утром он раскрыл полякам свой обман, несмотря на пытки, не вы¬дал места убежища царя и был убит. В 1633 г. его дочери Антониде было пожало¬вано село Коробово. Костромское предание о подвиге Сусанина изложено А. Ще-катовым в «Словаре географическом российского государства» (М., 1807. Ч. III) и С. Н. Глинкой в «Русской истории в пользу воспитания» (М., 1817. Ч. IV). Подвиг Ивана Сусанина в 1820—1840-х гг. стал одним из излюбленных лите-ратурных сюжетов: наиболее известны дума К. Ф. Рылеева «Иван Сусанин» (1823), опера К. А. Кавоса «Иван Сусанин» (1815, либретто А. А. Шаховского), опера М. И. Глинки «Жизнь за царя» (1836, либретто Е. Ф. Розена) и драма Н. А. Нолево¬го «Костромские леса» (1841). (Царь Эдип) («Зачем сюда вы, дети, собрались...) (С. 506) Автограф: РНБ. Оп. 1. № 49. Л. 8—13 об. — черновой, без заглавия. При жизни Жуковского не печатался. В п е р в ы е: Лебедева О. Б. Неопубликованные переводы Жуковского из Софокла // Жуковский и русская культура Л., 1987. С. 285—290. Печатается по тексту первой публикации со сверкой по автографу. Датируется: июль 1843 г. Перевод фрагмента трагедии Софокла «Царь Эдип». Точных сведений о време¬ни постановки «Царя Эдипа» не сохранилось. В современной классической фило¬логии принято считать временем постановки трагедии хронологический промежу¬ток от 429 до 425 г. до н. э. См.: Софокл. Драмы / Пер. Ф. Ф. Зелинского; Изд. под-гот. М. Л. Гаспаров и В. Н. Ярхо. М.: Наука, 1990. С. 545. (Лит. памятники. Боль¬шая серия). Перевод в рукописи заглавия не имеет, название редакторское, по названию оригинального текста. Перевод точно датирован в дневниковой записи Жуковского от 10 июля 1843 г.: «Поутру переводил "Эдипа"» (ПССиП. Т. 14. С. 273). Но одним днем работа Жу-ковского, судя по объему переведенного отрывка и двуслойному характеру ру¬кописи, по всей вероятности, не ограничилась. Предшествующие переводу даты («8/20 мая», «23 мая» на л. 8—8 об.), скорее всего, относятся не к нему, а к заключи¬тельным стихам повести «Капитан Бонн», записанным карандашом в верхней ча¬сти л. 8 и на л. 8 об. Сам Жуковский датировал работу над текстом повести «Капи¬тан Бопп» 27 апреля — 22 мая 1843 г. (ПССпП. Т. 4. С. 506). Автограф выполнен на отдельных листах бумаги в клетку и гладкой, вложен¬ных в переплетенную с чистыми листами брошюру печатного изд.: Sophokles. Von J. J. G. Donner. In 2 Bdn. Erster Band. Zweite verbesserte Auflage. Hciclelberg: Akade-mische Verlaghandlung von G. F. Winter, 1847. В библиотеке Жуковского сохрани¬лось это издание Софокла (Описание. № 2148). Первый том его был разобран на 4 отдельные брошюры, пронумерованные римскими цифрами и переплетенные вперемежку с чистыми листами, каждая брошюра содержала одну из 4-х трагедий Софокла, входящих в состав этого тома: «Царь Эдип», «Эдип в Колоне», «Антиго¬на» и «Филоктет»; в составе библиотеки Жуковского в томском собрании сохрани¬лись только две такие брошюры: №11 — «Эдип в Колоне» и № IV — «Филоктет». Фрагмент брошюры № I из этого издания, содержащий часть печатного немецкого текста трагедии «Царь Эдип» и выполненный Жуковским перевод пролога и нача¬ла первого эписодия является описываемой архивной единицей храпения. Текст перевода крайне неразборчичво записан чернилами по карандашу и со-держит значительную правку. На л. 7 и 8 об. — столь же неразборчивые наброски плана всего задуманного Жуковским произведения, объединяющего в своем сюже¬те три трагедии Софокла на сюжеты Фиванского цикла («Царь Эдип», «Эдип в Ко¬лоне» и «Антигона»): Жертва Эдип и Антигона Вестник и Антигона Тиресий-слепец Жители Колона Антигона и Йемена Эдип. Иокаста Тесей Эмон Коринфский посол Креонт Вестник Паегух Поли ни к Креонт и Антигона Хор Тетей Креонт и Эмон Вестник Вестник Тиресий Эдип и Креонт Ант игона Антигона Этот самый поздний — и вообще последний из известных на данный момент драматический перевод Жуковского имеет очень продолжи тельную предысторию, практически охватывающую весь период экспериментов поэта в драматическом роде и его драматургического творчества. Первое свидетельство интереса Жуковского к сюжету Софокла относится к 1805 г., когда поэт, получив от Д. Н. Блудова, двоюродного брата драматурга В. А. Озерова, рукопись трагедии последнего «Эдип в Афинах», выправил рукопись и передал ее управляющему московским театром М. П. Волконскому (см. пись¬мо к Д. Н. Блудову от мая-нюня 1805 г. // Радуга. Альманах Пушкинского дома. Пб., 1922. С. 18). В 1806—1809 гг. Жуковский включил сцену из трагедии Озерова «Эдип в Афинах» в пятую часть своего «Собрания русских стихотворений». Первый опыт самостоятельной обработки сюжета трагедии Софокла «Царь Эдип», воспринятой в это время через иосредрво французской классицистиче¬ской традиции, относится к 1812—1814 гг., когда был выполнен фрагментарный перевод трагедии Лагарпа «Филоктет», являющейся свободным переводом одно¬именной трагедии Софокла (см. коммент. в этом томе): одновременно с предпри¬нятым переводом «Филоктета» Жуковский сделал выписку суждения Ж. Ф. Лагар¬па о трагедии Вольтера «Эдип» и составил план задуманной им трагедии «Эдип», отчасти оригинальный, отчасти опирающийся на трагедию «Эдип» Вольтера, в ко¬торой французский драматург предпринял опыт объединения в одном драматиче¬ском действии двух самых популярных сюжетов Софокла и текстов двух наиболее высоко ценимых драматургами нового времени трагедий древнегреческого траги¬ка, «Царь Эдип» и «Филоктет»: Замечания о Эдипе и Филоктете. Эдип Вольтеров. Лагарп: La tragedie d'Oedipe fbrnie deux pieces distinctes. La premiere ronle sur Philoc-tete et sur ses ennueux amours avec locaste; la seconde sur le developpement de la destinee cFOedipe, accuse par le grand pretre du nieurtre de L(aius). L'une commence ou l'autre finit, c'est a dire a la 4 scene du III acte. 11 ne s*agit donc en supprimer toutc celle 1 part, d'en reserver la derniere scene du premier acte et d'y joindre la belle ex-position des evenements qui ont prccedcs raction. (РНБ. Оп. 1. № 23. Л. 1). [Перевод: Трагедия «Эдип» составлена из двух различных пьес. Первая осно¬вана на судьбе Филоктета и его скучных амурах с Иокасгой, вторая — на разви¬тии участи Эдипа, обвиненного великим жрецом в убийстве Лая. Одна начина¬ется там, где заканчивается другая, то есть в 4 явлении 3 действия. Все дело со¬стоит в том, чтобы убрать эту первую часть, оставив от нее только последнее яв¬ленис первого действия и добавив хорошую экспозицию предшествующих дей¬ствию событий (франц.)]. Эта запись представляет собой сжатый пересказ развернутого суждения Ла¬гарпа о трагедии Вольтера «Эдип», изложенного в начале IX тома «Лицея», кото¬рый целиком посвящен театру Вольтера (Lycee, ou cours cle la Httcralurc ancienne et moderne»: 16 t. en 19 v. A Paris: H. Agasse, an. VII (1799—1805). Т. IX. P. 5—6). В эк¬земпляре издания «Лицея...», принадлежавшем Жуковскому, соответствующий фрагмент целиком отчеркнут на полях. Вслед за выпиской из «Лицея» на этом же листе записан следующий план: 1. Рассказ. 2. Обоюдная конфиденцня. 3. Последний монолог Эдипа. Явление I. Эдип. Иокаста. Жрец. Народ. Креон. Посылает за Тиресием и за Форбасом. Из Вольт.(ера). Народ. Хор. О Эдипе. Молитва. II. Тиресий и хор. Эдип. Тиресий. Иокаста. Креон. Пророчество. Нз Вольтера. Эдип один. Эдип. Иокаста. Конфиденцня. Из Вольтера. Хор. III. Эдип и Иокаста. Форбас. Иокаста. Эдип. Из Вольтера. Креон. Коринфянин и те же. Из Вольтера. Эдип. Креон. Народ. Из Вольтера. Креон. Хор. Вестник и те же. Приносят жезл прав.(игеля). Эдип и те же. Дети Эдипа и те же. Однако в 1812—1814 гг. дальше плана трагедии Жуковский не продвинулся. Тем не менее на протяжении более чем 30 лет название «Эдип» периодически воз¬никает в списках задуманных и назначенных к переводу сочинений и присутству¬ет во многих лабораторных драматургических работах поэта, а имя героя трагедии Софокла обретает почти что нарицательный смысл и выполняет функцию характе-рологического комментария в эстетических суждениях Жуковского. Так, в 1818 г. реминисценция эдиповского сюжета возникает в оригинальной части конспекта трагедии Мюльнера «Вина», в 1824 г. Жуковский уподобляет Эди¬пу героя своей неосуществленной трагедии на сюжет из эпохи Смутного времени. Такой устойчивый интерес к трагедии Софокла неизбежно должен был реализо¬ваться в попытке перевода, которую Жуковский и осуществил летом 1843 г. К этому времени поэт располагал пятью изданиями трагедий Софокла, в общем составе которых текст трагедии «Царь Эдип» представлен во множестве вариантов: в издании en regard, дававшем поэту возможность пользоваться греческим орнгп- налом, в нескольких немецких и французских художественных переводах и в под-строчном переводе на французский язык (парижское изд. 1828 г.): 1) Des Sophokles Tragodien. Ubersetzt von К. W. F. Solger. Th. 1—2. Berlin, 1808; 2) Sophokles. Oedipe roi. Texte en regard. Avec deux traductions, Tun interlineaire e Tautre correcte (...) Par E. Boutmy. Paris, 1828; 3) Sophokles Werke. Ini Versmass der Urschrift uberserzt von Dr. Minkwitz zu Leipzig. Stuttgart, 1835—1844; 4) Des Sophokles Antigone. Ubersetzt von Victor Strauss. Bielefeldt, 1842; 5) Sophokles [Werke. Ubersetzt] von J. J. G. Donner. Bde 1—2. Heidclberg, 1842. (Описание. Ж2149, 2146, 2147, 2150, 2148). Таким образом, приступая к переводу, Жуковский имел совершенно адекват¬ное и исчерпывающее представление о метрике, специфике композиционных форм и поэтике древнегреческого оригинала. И через 8 лет после того, как Жу¬ковский отказался от этого замысла, в 1851 г. в библиотеке поэта появился еще один новый немецкий перевод трагедии «Царь Эдип», что свидетельствует о преж¬ней силе интереса Жуковского к этой трагедии: Des Sophokles Kdnig Oedipus. Nach пеней Grundsatzen der Prosodie bearbeitet nnd herausgegeben von Dr. E. Eyth. Stutt-gart, 1851 (Описание. № 2151). Известно письмо Жуковского к Эйту от 5 сентя¬бря 1851 г., из которого явствует, что эта книга была подарена русскому поэту са¬мим переводчиком и что Жуковский прочитал если не весь перевод, то, во всяком случае, его значительную часть: «Je m'empresse de vous presenter mes remerciments pour votre obligeante lettre et pour le cadeau, qne vons у avez ajoute. Votre Oedipe se lit bien facilement et on sent en meme tems que la lang(u)e de 1'original iVest pas sacrifiee а celle du traducteur, qui en meme tems, en conservant tout son caractere individuel, у а ajoute sans se denaturer la physionomie de la langue qu'elle a du fidetement reproduire. Je vous remercie encor une fois pour le plaisir, que vous m'avez procure par la lectnre de votre ouvrage» (Eichstadt H. Zwolf Briefe V. A. Znkovskijs // Die Welt der Slaven. Bd. 14. 1969. S. 310—311); [Перевод: «Спешу выразить Вам мою благодарность за Ваше лю¬безное письмо и приложенный к нему подарок. Ваш Эдип читается замечательно легко — в то же время чувствуется, что язык оригинала не принесен в жертву язы¬ку переводчика; а язык переводчика, сохранив свой собственный характер и не из¬менив своей природе, вобрал в себя нечто от выражений того языка, который он столь верно воспроизвел. Еще раз благодарю Вас за удовольствие, доставленное мне чтением Вашего сочинения» (франц.)]. Многолетий опыт работ ы Жуковского с древнегреческой трагедией сказался в том, что этот поздний и вообще последний его драматургический перевод опосре-дован максимально сохраняющим характерные формальные признаки жанра ан¬тичной трагедии эквиритмичным, вполне эквивалентным и притом весьма автори¬тетным в научном и художественном отношении переводом Иоганна Якоба Дон-нера (1799—1875), крупнейшего немецкого классического филолога, переводчика и комментатора древнегреческих и латинских авторов. Тем более показательно, что перевод Жуковского не является эквиритмичным и существенно отклоняется от оригинала в композиционном отношении. Перевод Доннера выполнен метрическим аналогом античного триметра в новейшей поэ¬зии, белым шестистопным ямбом со сплошными мужскими клаузулами, перевод Жуковского — белым пятистопным ямбом. Традиционные элементы композиции древнегреческой трагедии (парод, строфы, антистрофы, стасимы хоровых партий, эписодии) заменены традиционными явлениями (следовательно, и действиями в перспективе реализации замысла в полном виде). Из переведенного им текста про¬лога Жуковский исключил парод — партию хора, обращающегося к Афине Пал-ладе; две предшествующие пароду реплики Эдипа и верховного жреца в перево¬де также опущены. Последние 25 стихов фрагмента Жуковского являются вполне оригинальной компоновкой отдельных сюжетно значимых смысловых элементов пролога, хора и стихомифии Эдипа и корифея хора из второго эписодпя. В частно¬сти, совет призвать прорицателя Тиресия, в оригинале высказанный устами корн-фея, Жуковский переносит в реплику Креонта, а саму акцию посольства к Тиресню переводит из сообщения в действие. Это нарастание чисто композиционных отсту-плений от исходного текста приводит к важным содержательным переменам в ин-терпретации софокловской трагедии, поскольку все переводческие новации оказы-ваются сосредоточены в речевой характеристике главного героя. Монолог Эдипа, открывающий третье явление трагедии Жуковского, по смысу соответствует нескольким стихам из монолога Эдипа в первом эписодии оригинала (текст немецкого перевода И.-Я. Доннера цит. по изд.: Sophokles von J. J. G. Donner. Bd. 1. Heidelberg, 1842), ср.: (...) Чужеземец, Отечества лишенный, произвольный Изгнанник, здесь отечество и славу И царский трон из рук благого бога Я разом получил. То было мне Наградою (...) Doch nun den Burgern als der nachste beigezahlt Erklar ich ofTen dies vor ench Kadmeiern hier. (...) Aber nuii vvard mir das Amt Des Oberherrschers, welches Er zuvor besass, Ward mir dasselbe Lager bei derselben Frau (...) [Перевод: Но, как я это открыто объявляю перед вами, потомки Кадма, // Причисленный к гражданам, как близкий человек (...) // Но теперь моей стала верховная власть, // Которой раньше обладал он; // Моими стали сто ложе и его супруга (...) (нем.)]. Эдип Софокла считает своим долгом мстить за убитого Лая потому, что он яв-ляется наследником его власти и его дома. Жуковский, снимая мотив наследования и распространяя мотив гражданства, придает побуждениям Эдипа иной психоло-гический смысл: корпоративный долг Эдипа-властителя перед властителем Лаем уступает место долгу благодарности перед новой родиной. Жуковский последова-тельно убирает из своего перевода эгоистические мотивы мести Эдипа за убитого Лая, которые наиболее очевидно явствуют из опущенной Жуковским последней реплики Эдипа в прологе: Und nicht entfernten Freunden ja, mir selber nur, Vom eig'nen Leben treib ich diesen Greue ab. Denn wers gewesen, der den Mann erschlug, vielleicht Will er mir selbst auch Ubel thun mit solcher Hand. Drum, wenn ich jenen rache, ntitz* ich selber mir [Перевод: И не отдаленным друзьям, мне самому это нужно, // От собствен¬ной жизни отвожу эту угрозу. // Кто бы ни убил того мужа, возможно, // Он и мне самому захочет повредить тою же рукою. // Поэтому, отомстив за того, принесу пользу себе (нем.)]. Благодаря этой перестановке акцентов в речевой характеристике Эдипа на первый план выступают его человеческие качества: гражданское чувство и высокое нравственное достоинство. Властитель Жуковского — это прежде всего человек, тогда как Эдип Софокла и Дониера — это мудрый и справедливый, но все же пре¬жде всего царь. Комплекс переживаний Эдипа заметно модернизирован лексиче¬скими новациями перевода, насыщенного эмоционально монохромными мотива¬ми, нагнетающими атмосферу предчувствия и страха: «беда», «папастг>», «мрачный», «сокрушенный», «неумолимый», «жертвы», «строгий», «неясный», «смутный», «темный», «вина» и т. д. Русский поэт существенно усиливает тему народа в переведенном им фрагмен¬те: само слово «народ» встречается в его тексте девять раз, тогда как Эдип Софокла и Доннера не произносит его ни разу, ограничиваясь указательными местоимения¬ми «те» и «эти» или же обращением «дети», подчеркивающим дистанцию между правителем и подданными и характеризующим отношение правителя к поддан¬ным: благожелательное, но снисходительное и свысока. Эдип Жуковского не вы¬деляет себя из среды народа: «О верный мой // Народ! Над нами сжалилося небо, // И путь спасенья нам указан. Скоро // Дни светлые опять нам воссияют!». Все от меченные особенности свидетельствуют о силе трансформирующей тен-денции в переводе Жуковского: ее основное направление можно определить как стремление переложить античную трагедию в современные драматургические формы, точнее, в форму русской позднеромантической трагедии с акцентирован¬ным универсальным конфликтом человеческого характера, наделенного исключи¬тельной нравственной высотой, с неумолимым роком. Тема судьбы, кары, возмездия, как бы ни сильна она была в оригинале, в пере¬воде Жуковского усиливается. Слова «бог», «боги», «судьба», «оракул», «пророчество», «святотатец», «вина», «роковой», «рок», «жребий», «напасть», «Дельфы», «пифия», «Апол¬лон» (последние три здесь — символические эквиваленты понятия «судьба»), «беда», «небо», «отмщение» лейтмотивами пронизывают весь текст написанного Жуковским отрывка и организуют его основную идею, создавая вокруг этой центральной семы поливариантное лексическое поле. Акцентуация мотива судьбы расширяет смысл трагедии, вводя в нее тему изменчивого жизненного пути и посланных на нем судь¬бой испытаний. Это сближает драматургический фрагмент Жуковского с пробле¬матикой стихотворных повестей 1840-х гг. и с переводом «Одиссеи», работу над ко¬торым поэт начал в 1842 г. Таким образом, процесс жанрового взаимодействия драмы с другими жанрово-родовыми моделями в контексте творческой деятельности Жуковского 1840-х гг. вновь оказывается амбивалентным: исключительно эпическое окружение, в ко¬тором создается последний драматургический опыт поэта, имеет влияние на его жанровую специфику, а проблеме нравственной стойкости человека перед лицом враждебного рока — основной проблеме «Эдипа» — предстоит очень скоро вопло¬титься в моральном пафосе «Одиссеи». Но особенно очевидно сближение пробле¬матики «Эдипа» Жуковского со стихотворной повестью 1846—1847 гг. «Русгем и Зораб», варьирующей один из элементов архетипического Эдипова сюжета: тему убийства кровного родственника (сыноубийство). Характер Рустема выстроен Жу¬ковским по конструктивной схеме трагической утраты: подобно Эдипу, Русгем, те¬ряя сына, славу и высокое положение, обретает самого себя; подобно Эдипу, нака¬зывающему себя за невольное преступление добровольным изгнанием, Русгем по¬сле убийства сына уходит в пустыню, становится скитальцем (этот мотив странни¬чества является оригинальным в переводной стихотворной повести Жуковского), чтобы «себя размыкать», т. е. обрести вновь нравственное достоинство. Как об этом свидетельствует общий план произведения, объединяющий сюже¬ты трех трагедий Софокла, написанных по мотивам Фиванского мифологического цикла, но формально в трилогию не связанных, Жуковский в замысле своей тра¬гедии (Царь Эдип) собирался полностью изложить не только историю Эдипа, но и историю его детей: таким образом, полностью реализованный текст намного пре¬высил бы обычный драматургический объем. И это, как и доминанта идеи рока не только в судьбе Эдипа, но и в судьбах его потомков (что-то подобное можно на¬блюдать в трилогии Эсхила «Орестейя»), безусловно, способствовало бы возраста¬нию эпического потенциала сюжета, развернутого в последовательности и завер¬шенности слагающих его происшествий (об «Орестейе» как образце именно эпи¬ческой драмы в восприятии романтиков см.: Мацципи Дж. Эстетика и критика. М., 1976. С. 274—275). Характерным лексическим воплощением эпической тенденции в тексте фрагмента стали составные эпитеты «беспечногладостный», «бедопоспьш», «мпогочти-мый»: типологическая примета гомеровского стиля русской литературы начиная от первых русских его создателей, Тредиаковского и Гнедича, и весьма актуаль¬ная для перевода «Одиссеи» (см.: Егупов А. Н. Гомер в русских переводах XVIII— XIX веков. Л., 1964. С. 367—373). Подробно об особенностях перевода трагедии «Царь Эдип» см.: БЖ. Ч. 3. С. 542—555. Ст. 2. Вы, Кадма древнего младое племя... — Кадм, основатель города Фивы (пер-воначальное название «Кадмея»), сын финикийского царя Агенора и брат Европы, похищенной Зевсом, принявшим облик белоснежного быка. Будучи послан на по¬иски Европы, Кадм после долгих и безуспешных скитаний обратился к дельфий¬скому оракулу Аполлона и получил указание прекратить поиски и следовать за ко¬ровой, которая повстречается ему у выхода из святилища. Где корова ляжет, гам Кадм должен основать город. Корова легла в Беотии; но прежде, чем основать го¬род, Кадму пришлось вступить в бой с охранявшим эти земли драконом, посвящен¬ным богу войны Аресу. После убийства дракона Кадм по совету богини Афины за¬сеял поле зубами дракона: из зубов выросли вооруженные воины, которые немед¬ленно вступили в схватку друг с другом и почти все погибли; пятеро оставшихся в живых стали сподвижниками Кадма и основателями знатнейших фиванских ро¬дов. От брака с Гармонией, дочерью бога войны Ареса, у Кадма было пятеро детей; его сын Полидор наследовал фиванское царство, дочь Семела, возлюбленная Зев¬са, стала матерью бога Диониса, а дочь И но — супругой беотнйского царя Афаман-та и мачехой его детей Фрикса и Геллы, с именами которых связаны история золо* того руна и древнее название Дарданелл — Геллеспонт'. В старости Кадм и Гармо¬ния удалились из Фив и были превращены в змей. Ст. 25. Паллады и Йемена. Город наш... — Паллада — потрясающая мощью, эпи¬тет богини Афины; Йемен — название источника вблизи Фив. В историческое вре¬мя в Фивах были известны два храма богини Афины: храм Афины Онки и храм Афины Исменийской. Храм Афины в древнегреческих городах как правило был местонахождением палладиума — гарантирующего обороноспособность города изображения богини Афины Паллады, вооруженной копьем и щитом. Вблизи реки Йемен в Фивах находился также храм Аполлона Исменийского, где жертвователи могли получить предсказание своего будущего. Ст. 32. Аид разбогател. Вот для чего... — Аид (Гадес) — в греческой мифологии один из старших олимпийских богов, сын Крона, брат Зевса и Посейдона, влады¬ка царства мертвых. Аидом называлось и его подземное царство, обитель теней умерших. , т Ст. 41. Здесь дань кровавую с парода Сфинкса... — Сфинга (Сфинкс, ж. р.) — в гре¬ческой мифологии чудовище, порожденное Тифоном и Эхидной, с телом льва, кры-льями птицы, лицом и грудью женщины; олицетворение неизбежности судьбы и смертной муки. Сфинга была наслана на Фивы для опустошения страны в наказа¬ние за преступление царя (по одним версиям — за убийство Кадмом дракона, по-священного богу войны Аресу, по другим — за преступление Лая, совратившего юношу). Поселившись в горной пещере на дороге к Фивам, Сфинга подстерега¬ла всех проходящих и загадывала им загадку: «Кто ходит утром на четырех ногах, днем на двух, а вечером на трех?» (разгадка: человек в детстве, в зрелом возрасте и в старости). Тех, кто не мог ответить, Сфинга или душила, или сбрасывала в про¬пасть. Загадку разгадал Эдип, после чего Сфинга бросилась в пропасть и погибла, а Эдип стал фиванским царем. Ст. 80—81. Жены Иокасты брат, мной послан вДельфы, IIУ Пифии спросить, что Аполлон... — Имеется в виду Креонт, брат Иокасты, жены фиванского царя Лая, матери Эдипа. После гибели Лая брат Иокасты Креонт пообещал ее руку, вместе с Фиванским царством в придачу, тому, кто избавит Фивы от Сфинги; таким обра¬зом Эдип, разгадавший загадку Сфинги, стал мужем своей матери. Дельфы — город в Фокиде, у подножия горы Парнас, местонахождение святилища Аполлона Дель-фийского, знаменитого своим оракулом. Без вопрошения Дельфийского оракула древние греки не принимали серьезных решений ни в общественной, ни в част¬ной жизни. Пифия — жрица храма Аполлона Дельфийского, прорицательница, по-средница между богом Аполлоном и людьми. Ст. 94—95. На нем венец из ветвей плодоносных //Лавровых: доброе знаменованье!.. — У древних греков лавр был посвящен Аполлону. Отсюда многообразное употре¬бление его ветвей и листьев при богослужении; в руках вестника ветка лавра с яго¬дами была символом хорошей новости. Лавровый венок был непременным атри¬бутом человека, прибегавшего за помощью к дельфийскому оракулу, венок нельзя было снимать вплоть до возвращения домой. Ст. 97—98. Креон, Менекиев достопочтенный // Сын... — Имя Менекея носил не только отец Креонта и Иокасты, но и сын Креонта, пожертвовавший собою в войне семерых против Фив во исполнение предсказания прорицателя Тнресия, гласив¬шего, что гибель Менекея спасет город от разорения. Ст. 116—117. Ты знаешь, Лайос//Владел здесь до тебя... —Лай (Лаий) — внук По-лидора, сына Кадма, фиванскнй царь, отец Эдипа. Лаю было предсказано, что его сын убьет его и женится на его вдове, покрыв позором весь царский фиванскнй дом. Во избежание судьбы, когда родился Эдип, Лай приказал рабу отнести ново¬рожденного младенца на гору Киферон и там убить; однако раб пожалел ребенка и оставил его в живых: Эдип был найден пастухом коринфского царя Полиба и от¬дан в царский дом, где Полиб воспитал подкидыша как собственного сына. Когда Эдип вырос, он узнал о том, что ему предначертано отцеубийство и кровосмеше¬ние, покинул дом Полиба и направился в Фивы. Дорогой он встретил Лая, поссо¬рился с ним и убил; после избавления Фив от Сфинги в награду от спасенного им города получил руку вдовы Лая, фиванекой царицы Иокасты, и стал царем Фив. Ст. 159. В сияпъи Гели оса он, быть может... — Гелиос — бог солнца у древних греков; здесь: при свете солнца, среди бела дня. Ст. 165. Слепец Тиресий. Взор его покрылся... —Тиресий — фиванский прорица-тель, сын нимфы Харикло; в юности он случайно увидел обнаженной купающуюся богиню Афину, которая в гневе лишила его зрения. Но по просьбе его матери Ха¬рикло богиня возместила Тиресию потерю зрения даром предвидения и прорица¬ния. Тиресий играет большую роль в мифах фиванского цикла; после своей смерти он не утратил дар прорицания и стал единственным обитателем Аида, сохраняю¬щим сознание и память. Именно Тиресия вопрошает о своем будущем Одиссей, спускающийся в царство Аида, чтобы узнать, удастся ли ему вернуться на родину. DUBIA Разговор о том, что всякий член общества необходимо обязан служить ему, отправляя в нем какую-нибудь должность («Как я рад, любезный Праводум, что тебя вижу...») (С. 514) Автограф неизвестен. Впервые: Речь, разговор и стихи, читанные в публичном акте, бывшем в Бла-городном университетском пансионе. Декабря 19 дня, 1797 года. М.: В Универси-тетской типографии у Хр. Ридигера и Хр. Клаудия, 1797. С. 13—17 первой паги¬нации. В прижизненные и посмертные собрания сочинений не входил. Печатается по тексту первой публикации. Датируется: вторая половина 1797 г. Датировка предложена на основании даты, обозначенной в заглавии «Разгово¬ра...» при его первой публикации. Никаких свидетельств принадлежности этого текста в его полном объеме Жу-ковскому не сохранилось, но точно так же невозможно доказать, что в создании этого текста принимали участие соученики Жуковского, испонявшие вместе с ним эту сценку во время пансионского торжественного акта и что реплики разговора написаны тремя его участниками соответственно их ролям. - Однако степень вероятности того, что реплики Праводума и Одинокова (со-ставляющие большую часть объема текста) написаны Жуковским, весьма велика: проблематика и образность этой части «Разговора...» очень близки доминирую¬щим эстетическим и читательским интересам поэта 1800-х гг.; в частности, про¬блема уединения и общества уже в это время становится для него одной из са¬мых актуальных. В 1805 г. поэт будет читать трактат немецкого философа и эсте¬тика Христиана Гарве «Об уединении и обществе»: в библиотеке Жуковского со¬хранились многочисленные издания трудов Гарве, испещренные читательскими пометами поэта (Описание. № 1072—1080; среди них заслуживает особого внима¬ния издание, практически синхронное времени написания «Разговора...»: Versuche uber verschiedene Gegenstande aus der Moral, der Literatur, und dem gesellschaftlichen Leben. Von Christian Garve. Th. 1—5. Breslau: W.-G. Korn, 1797—1802). Трактату Гарве Жуковский посвятит обширную рецензию на страницах своего дневника (ПССиП. Т. 13. С. 21—23, запись от 21 июля 1805 г.; см. также: БЖ. Ч. 2. С. 155); мысли об уединении отзовутся в письме А. И. Тургеневу от 8 января 1806 г. (ПЖТ. С. 22); итогом всех этих многолетних размышлений и занятий станет программ¬ная статья «Писатель в обществе» (ВЕ. 1808. Ч. 42. С. 18—135. Коммент.: Эстетика и критика. С. 388). С другой стороны, описание сельского уединения в репликах Одинокова и по-следовательность ежедневных занятий деревенского жителя лексически и эмфати-чески чрезвычайно реминнсцентны сюжету и поэтике элегии Томаса Грея, к пере¬воду которой Жуковский обратится во второй половине 1800-го г. (ПССиП. Т. 1. С. 432—433); авторство Жуковского для этой части разговора тем более вероятно, что исполнитель роли Одинокова, «г. Мятнев», не оставил по себе никаких следов в истории русской словесности. Относительно реплик третьего персонажа, Дур-виля, роль которого исполнял «г. Порошин», можно высказать предположение, что их автором явился именно исполнитель: не чуждый словесности по родству и происхождению из семьи литератора XVIII в., Порошин известен и своими соб-ственными публикациями (см. коммент.). В «Словаре псевдонимов» И. Ф. Масано-ва в качестве псевдонимов Жуковского, Мятнева и Порошина учтены антропони¬мы участников «Разговора...»: Масанов И. Ф. Словарь псевдонимов: В 4 т. М., 1960. Т. 4. С. 187 (В. А. Жуковский — Праводум); С. 328 (Мятнев — Одинокой); С. 385 (С. И. Порошин — Дурвиль). 1 Эпиграф Перевод: Смертный, пробудись, стань полезен миру, /I Оставь безучастность, в ко-торой влекутся твои дни. // Время летит. Торопись! Завтра глубокая ночь // Поглотит тебя навеки. Тома Антуан Леонар (1732—1785) французский писатель, поэт и критик; ав¬тор широко известных похвальных слов, из которых особенной популярностью пользовалось «Похвальное слово Марку Аврелию» (переведено Д. II. Фонвизиным в 1776 г., изд.: Слово похвальное Марку Аврелию, сочиненное г. Томасом, членом Французской академии. СПб., 1776), поэм и од, а также литературно-критических эссе «Опыт о похвальных словах», «Опыт о поэтическом языке» и др. Эпиграф к «Разговору...» взят из первой строфы оды Тома «Devoirs de la Societe, ode addressee a un homme qui veut passer sa vie clans la solitiide» (1762) [«Обязанности перед об¬ществом, ода, адресованная человеку, желающему провести свою жизнь в уедине¬нии»], переведенной в 1769 г. поэтом Василием Петровичем Петровым под назва¬нием «Должности общежития. Из сочинений господина Томаса» (публикация: Ни то ни сио, 1769. Лист 8, 11 апреля. С. 57): Проснись, о смертный человек! И сделайся полезным свету; Последуй истины совету: В беспечности не трать свой век. Летит, не возвращаясь, время, Спеши пороков свергнуть бремя. Заутра смерть тебя ссечет, Во гроб заутра вовлечёт. (Поэты XVIII века. Библиотека поэта. Малая серия. Л., 1958. С. 369). Имя Ангуана Леонара Тома и его сочинения были хорошо знакомы Жуков¬скому на рубеже 1790—1800-х гг. В библиотеке поэта сохранились прижизнен¬ное и посмертное издания сочинений Тома (Oeuvres de М. Thomas, de 1'Academie Francaise. Т. 1—2. Paris, 1773; Oeuvres posthnmes de Thomas, de TAcadeniie Francaise. Т. 1—2. Paris, 1802; см.: Описание. № 2255, 2256); в прижизненном издании — мно¬гочисленные читательские пометы и записи, свидетельствующие о внимательном изучении произведений Тома. О том, что и с принадлежащим Петрову переводом оды «Должности общежития...» Жуковский был, по всей вероятности, знаком, сви¬детельствует наличие второго издания сочинений Петрова в его библиотеке: Пе¬тров В. Я. Сочинения: В 3 т. СПб., 1811 (Описание. № 287). В середине 1800-х гг, (1805—1807), составляя «Конспект по истории литерату¬ры и критики», в разделе «Эпическая поэма» Жуковский сделал обширные выпи¬ски из «Фрагмента об эпической поэме Вольтера», входящего в обширный трактат Тома «Опыт о поэтическом языке» (см.: Эстетика и критика. С. 99—101, 383, 385). В. И. Резанов описал фрагментарные наброски переводов Жуковского из похваль¬ных слов Тома, относящиеся к середине 1800-х гг. (Резанов. Вып. 2. Указ. имен). И особенного упоминания заслуживает устойчивый интерес Жуковского к «По¬хвальному слову Марку Аврелию»: название этого произведения Тома периодиче¬ски появляется в записях Жуковского на ст рапидах книг из его библиотеки и в его переписке вплоть до 1814 г. (см. коммент. к диалогу «Сократовы разговоры о бес¬смертии души» в наст. томе). 2 Разговаривающие: Праводум — г. Жуковский — Антропоним «Праводум» не просто является зна-чащим: это контаминация двух фонвизинских антропонимов: «Правдин» и «Ста-родум», что удваивает интенсивность моральных коннотаций амплуа благородно¬го резонера применительно к речевой характеристике этого персонажа. Позднее, в своей программной редакторской статье «Письмо из уезда к издателю» (ВЕ. 1808. Ч. 37. № 1. С. 35) Жуковский вновь обратится к антропонимике комедии «Недо¬росль», назвав одного из персонажей своей статьи «Стародумом». Одиноков — г. Мятиев — Об исполнителе роли Одинокова, «г. Мятневе», сведе-ний обнаружить не удалось, за исключением упоминания в списках калужских дво-рянских родов двух представителей этого дворянского рода: «Мят невых Григория Григорьевича с сыном Андреем», занесенных в списки по определению Дворян¬ского собрания Калужской губернии 19 марта 1826 г. и 29 мая 1845 г. соответствен¬но. Возможно, Григорий Григорьевич Мятнев как раз и является соучеником Жу¬ковского по Университетскому благородному пансиону. См.: Булычов И. Калужская губерния. Список дворян, внесенных в дворянскую родословную книгу по 1 октя¬бря 1908 года, и Перечень лиц, занимавших должности по выборам дворянства с 1785 года. Калуга, 1908. Ч. III. С. 133. Дурвиль — г. Порошии. — Порошин Степан Иванович (1782—1834) — одно-кашник Жуковского по Университетскому благородному пансиону. Племянник Семена Андреевича Порошина (1741—1769), переводчика, писателя и мемуариста XVIII в., одного и:* постоянных членов свиты вел. кн. Павла Петровича (впослед-ствии императора Павла I) и автора знаменитых «Записок», фрагмент которых под названием «Некоторые известия о детаве покойного императора Павла ^Первого» был напечатан с предисловием М. Т. Каченовского в 1810 г. в «Вестнике Европы» (ВЕ. 1810. Ч. 52. С. 193—240). Ср. письмо П. А. Вяземского к Жуковскому от 4 но¬ября 1844 г., удостоверяющее факт причастности Жуковского к этой публикации: «Я поручил Плетневу отправить к тебе записки Порошина, некогда тобою издан¬ные в извлечении» (Гиллельсон. С. 50). Как явствует из письма П. А. Плетнева В. А. Жуковскому от 26 ноября 1845 г., «Записки» Порошина были Жуковскому посланы: «Посылаю вам, Василий Андре-евич, экземпляр Записок Порошина. Я взял их для вас у издателя, внука сочини-телева, товарища моего по университету. Книга эта вам знакома уже отчасти. Мне помнится, что вы поместили из нее отрывки в Вестнике Европы» (Переписка. Т. 3. С. 541). В письме от 2 марта 1845 г. Плетнев, отвечая на вопрос Жуковского, рас-сказывает о семье С. И. Порошина, уже к тому времени умершего: «О Порошине, кажется, я писал вам несколько. Этот' издатель — внук сочинителя записок, не по прямой от него линии, а от брата его. Мать нынешнего Порошина — родная тетка Одоевской, урожденная Ланская. У него хорошее состояние — и по русским поня¬тиям ему следовало бы, как и сделали братья его, служить в гвардии. Но он пред¬почел профессорство и преподает у нас политическую экономику и статистику. Он образован и учен отлично» (Переписка. Т. 3. С. 549). Здесь идет речь об одном из сыновей С. И. Порошина — Викторе Степановиче (1811—1868), который был в Санкт-Петербургском университете профессором по-литической экономии и статистики и одним из самых популярных среди пет ербург-ского студенчества профессоров: по свидетельству историка Петербургского уни-верситета, В. С. Порошин в Петербурге «(...) приобрел почти такое же значение, как Грановский в Московском университете» (Григорьев В. В. Санкт-Петербургский университет за первые 50 лет. СПб., 1871. С. 169). Другой сын С. И. Порошина, Сергей Степанович — автор «Заметок о семейных преданиях рода Порошиных» (РС. 1882. № 10), сообщает, что С. И. Порошин по окончании Университетского благородного пансиона вступил в гвардию, служил в Лейб-гвардии Преображен¬ском полку и вышел в отставку в чине полковника. С. И. Порошин имел поместья в Симбирской губернии, был женат на Анне Николаевне Ланской, дочери генерала Н. С. Ланского, и имел шестерых детей. Следы литературных упражнений самого С. И. Порошина в период обучения в Университетском благородном пансионе — перевод «Письма ла Гарпа к Лакомбу о Ломоносове (перевод с французского Сте¬пана Порошина)» сохранились в альманахе «Утренняя заря» (1800. № 1. С. 73—81). s Читан в Императорской Университетском Благородном Пансионе, в публичном акте, 1797 года декабря 19 дня — Отчет о пансионском публичном акте был напеча¬тан в газете «Московские ведомости» (1797. 23 декабря. № 102. Стб. 2003—2004). В нем, в частности, сообщалось о том, что «После танцев и фехтования двое из вос¬питанников читали стихи своего сочинения: 1). Александр Чемизов. К счастливой юности; 2). Василий Жуковский Оду: «Благоденствие России, устрояемое великим ее самодержцем Павлом Первым». 4 ...в храме Фемиды... — Фемида — богиня права и законного правопорядка в Древней Греции; в храме Фемиды — в суде. J ... пару английских лошадок... — Реминисценция из журнала И. А. Крылова «По-чта духов», ср.: «Поздравь меня, любезный друг, (...) с тем, что я сыскал цуг луч¬ших английских лошадей, прекрасную танцовщицу и невесту, а что еще более, так мне обещали приехать (...) маленького прекрасного мопса; вот желания, которые давно уже занимали мое сердце!» (Письмо XVII от гнома Зора к волшебнику Ма-ликульмульку II Крылов И. А. Соч.: В 2 т. М., 1984. Т. 1. С. 116). Ср. также характер¬ное совпадение словоупотребления в конце комментируемой реплики Дурвиля: «(...) я парирую своих лошадей, что вы до меня рассуж...» — «(...) за собачку пари¬рую тебе всем, что она будет любить меня как родного брата» (Крылов И. Л. Там же. Курсив мой. — О. Л.). ь ... который бы не видал нового Фаэтона... — Игра слов: фаэтон (разг.) — род од-номестного конного экипажа; Фаэтон (миф., в буквальном переводе с греч. —си-яющий, блестящий) — в греческой мифологии земной сын бога солнца Гелиоса. Желая доказать свое происхождение от бога, Фаэтон упросил Гелиоса предоста¬вить ему на один день управление солнечной колесницей. Гелиос, связанный дан¬ной им клятвой исполнить любую просьбу сына, доверил ему солнечную колесни¬цу, но слабый земной юноша не сумел справиться с огнедышащими конями бога и, не зная дороги, сбился с пути, чуть не задавив обитателей небесных сфер и вызвав страшный пожар; чтобы предотвратить дальнейшие несчастья, Зевс поразил без¬рассудного ударом молнии; пылая ярким огнем, его тело упало в реку Эридан. Та¬ким образом, здесь имеется в виду и новый экипаж Дурвиля, и разрушения, при¬чиняемые его безоглядной ездой. 7 А кафтанчик на мне каков? (Повертывается.) — Реминисценция сцены пример¬ки кафтана из 1 явл. I действия комедии Д. И. Фонвизина «Недоросль». 8 Сам Кроль изволил трудиться — В тексте публикации подстрочное примечание: «Имя портного». Модный мехжовский портной Кроль упомянут в стихотворении Жуковского (К П. А. Вяземскому) («Князь Петр, жилец московский!..», 1812), ср.: И так пусть твой сертук, Сиятельный мой друг, Для Кроля или Грея Послужит образцом (...). (ПССиП. Т. 1. С. 211. В т. 1 с опечаткой: «Для Проля»). 9 ...о моих пряжках, о моих башмаках... — Ср. в «Почте духов» И. А. Крылова: «Не угодно ли (...) посмотреть еще аглинских стальных цепочек, женских поясных и шляпных пряжек и шляпных петель (...)» (Крылов И. А. Указ. изд. С. 120). Ср. так¬же комедию А. П. Сумарокова «Пустая ссора»: «Финета. Что, сударь, у вас нового? Фатюй. Одни только башмаки (...)» (Сумароков А. П. Драматические сочинения. Л., 1990. С. 335). 10 ...о множестве миров... — Имеется в виду знаменитое научно-популярное произведение французского писателя и ученого Бернара Фонтенеля (1657—1757) «Entretiens sur la pluralite des mondes», написанное в изящной форме разговоров и излагающее важнейшие сведения о строении Вселенной. Изданный в Пари¬же в 1686 г., труд Фонтенеля был в 1730 г. переведен на русский язык Антнохом Кантемиром под названием «Разговоры о множестве миров господина Фонтене¬ля парижской академии наук секретаря» (перевод издан в СПб., 1740, с предисло¬вием и многочисленными комментариями переводчика). Это издание стало важ¬ным литературно-политическим событием: Фонтенель активно пользовался тео¬рией «вихрей» Декарта и много внимания посвятил проблеме обитаемости дру¬гих миров (в том числе Луны, Меркурия, Венеры, Марса, Юпитера и Сатурна). Поскольку выводы Фонтенеля коренным образом противоречили космографии, принятой православной церковью той эпохи, через три года после своего выхо¬да в свет книга Фонтенеля в переводе Кантемира была запрещена по цензурному уставу 1743 г. как «противная вере и нравственности»; перевод Кантемира был пе¬реиздан в 1802 г., одновременно с изданием нового перевода, выполненного кня¬гиней Е. А. Трубецкой. Имя и наследие Кантемира были хорошо известны Жуковскому; в 1809— 1810 гг. он посвятил памяти первого русского светского писателя статью «О сатире и сатирах Кантемира» (опубликована с заглавием «Критический разбор Кашеми¬ровых сатир с предварительным рассуждением о сатире вообще»: ВЕ. 1810. Ч. 48. № 3. С. 199—214; Ч. 50. № 5. С. 42—61; № 6. С. 126—150), написанную к 100-летню со дня рождения сатирика; Кантемиров перевод «Разговора о множестве миров» упомянут Жуковским в (Конспекте по истории русской литературы) (1826—1827; Эстетика и критика. С. 318). 11 ...о бессмертии души... — Имеется в виду диалог Платона «Федон», хорошо из-вестный Жуковскому по его свободному немецкому переводу, выполненному Мо-зесом Мендельсоном: Phadon, oder Uber die Unsterblichkeit der Seele [Федон, или О бессмертии души]. Von Moses Mendelssohn. Berlin u. Stettin, Fr. Nicolai, 1776. Это издание сохранилось в библиотеке Жуковского (Описание, № 2701), и вполне воз-можно, что в период написания «Разговора...» поэт им уже располагал. В 1811 г. Жуковский предпринял перевод этого произведения; весной 1813 г. он перечи¬тывал диалог Платона вместе с Машей Протасовой (текст перевода и коммент. см. в этом томе). 12 ...о верховном благе... — Возможно, здесь подразумевается один из наибо¬лее знаменитых богословских трактатов французского философа и богослова Пье¬ра Абеляра (1079—1142) «Tbeologia summi boni» [«Теология Высшего блага, или О единстве и троичности Бога»], написанный в период с 1118 по 1120 г. В 1121 г. трактат- Абеляра как еретическое сочинение был осужден на сожжение Суассон-ским поместным собором, главным образом, за идею эквивокацин (двусмысленно¬сти), с позиций которой Абеляр интерпретировал догмат единства и троичности Бога. На основании этой идеи Абеляр выделил четыре значения термина «пер¬сона»: 1) теологическое (бытие Бога в трех лицах), 2) риторическое (юридиче¬ское лицо), 3) поэтическое (драматический персонаж) и грамматическое (три лица, представляющие одного и того же человека: 1-е лицо — человек, говорящий о себе, 2-е лицо — человек, к которому обращена речь, 3-е лицо —> человек, о котором не¬кто сообщает другому), Таким образом, не будучи диалогическим по своей форме, труд Абеляра, тем не менее, посвящен проблемам имплицитно диалогическим, и,в этом отношении его упоминание хорошо согласуется и с жанром комментируемого текста («Раз¬говор...», в котором принимают участие три собеседника), и с упоминанием двух формально-диалогических текстов Фонтенеля и Мендельсона. В комедии Августа Коцебу «Ложный стыд», переведенной Жуковским в 1801 г., имя и история несчаст¬ной любви Абеляра возникают в каламбурно-ироническом контексте в связи с раз¬говором персонажей о романе Руссо «Юлия, или Новая Элоиза» (см. примеч. № 30 к комедии «Ложный стыд» в этом томе). Письма Андрея Тургенева к Жуковскому 1802 г. свидетельствуют о том, что два молодых поэта в 1802 г. спорили о том, кто из них переведет знаменитое произве-дение А. Попа «Eloisa to Abelard» (Ж. и русская культура. С. 418,420); его начальный фрагмент Жуковский в 1806 г. перевел под названием «Послание Элоизы к Абеля¬ру» (ПССиП. Т. 1. С. 69, 455—457. См. также: Резанов. С. 320—331). Подчерки¬вая автобиографический характер перевода, В. И. Резанов заметил: «В Белёве наш поэт, пав учителем девиц Протасовых, очень скоро почувствовал себя в положе¬нии, до известной степени аналогичном положению Абеляра, влюбившись в стар¬шую из племянниц (...)» (Там же. С. 327). О намерении Жуковского вернуться к это¬му переводу свидетельствует упоминание названия оригинала («Eloisa to Abelard») в плане совместной жизни Жуковского с семейством Протасовых-Воейковых в Дер-пте (1814; ПССиП. Т. 13. С. 66, 470). 13 ...что благороднее рассматривания природы... — Возможно, здесь имеется в виду знаменитый труд швейцарского философа и натуралиста Шарля Бонне (1720— 1793) «Contemplation de la nature» [«Созерцание природы»] (Амстердам, 1764), во-шедший в полное собрание его сочинений (Oeuvres d*histoire naturelle et de philoso-phie de Charles Bonnet: T. 1—18. Neuchatel, chez S. Fauche, 1779—1783). чЭго издание сохранилось в библиотеке Жуковского (Описание. № 703); время его выхода в свет позволяет допусгить, что поэт уже располагал им к концу 1790-х гг. В любом случае, имя Бонне и основное содержание «Созерцания природы» были, несомненно, хорошо известны Жуковскому по переводам Карамзина, опу-бликованным в журнале «Детское чтение для сердца и разума» (М., 1789. Ч. 18. С. 3—69. Ч. 19. С. 165—198) и по соответствующим фрагментам «Писем русского пу-тешественника», печатавшимся в «Московском журнале» (1792); первые 4 тома пер-вого отдельного изд. «Писем русского путешественника» вышли в январе 1797 г. (Марченко Н. А. История текста «Писем русского путешественника» II Карамзин И. М. Письма русского путешественника / Изд. подгот. Ю. М. Лотман, Н. А. Марченко, Б. А. Успенский. Л., 1984. (Лит. памятники. Большая серия) С. 609): то есть ко вре¬мени создания «Разговора...» это издание было самой свежей литературной новин¬кой. Том VII полн. собр. соч. Ш. Бонне, в который вошел трактат «Созерцание при¬роды», хранит следы внимательнейшего изучения Жуковского: читательские поме¬ты и многочисленные записи в тексте (см. подробно: БЖ. Ч. I. С. 331—346). 14 ...вести войну с зайцами и лисицами.,. — Реминисценция из ложного панегири-ка И. А. Крылова «Похвальная речь в намять моему дедушке», ср.: «Едва появил¬ся он здесь, как объявил открытую войну зайцам и набрал многочисленную армию псов; (...)» (Крылов И. А. Соч.: В 2 т. М., 1984. Т. 1. С. 366. 1;> Одинокое. Шути, друг мой, сколько хочешь ~ Я ваш, примите меня... — Вся эта реплика Одинокова представляет собой прозаический парафраз стихотворения Т. Грея «Элегия, написанная на сельском кладбище» («Elegy, Written in а Country Church-Yard», 1751), работать над переводом которой Жуковский начал с 1801 г. (ПССиП. Т. 1.С. 432). 16 .. Дедалов лабиринт, но я нашел Ариаднину нитку... — Дедал — мифологиче-ский персонаж, скульптор и архитектор, построивший критскому царю Мино-су огромное и чрезвычайно запутанное здание Лабиринт, в котором содержался получеловек-полубык Минотавр, сын жены Миноса Пасифаи и быка. Минос еже¬годно отдавал Минотавру людей на растерзание: Афины принуждены были пла¬тить позорную дань Миносу, раз в 9 лет отправляя на Крит по 7 афинских юно¬шей и девушек до тех пор, пока среди обреченных в жертву не оказался Тесей, сын афинского царя Эгея. Тесей убил Минотавра и вышел из лабиринта при помощи клубка ниток, который ему тайно дала алюбившаяся в него дочь Ми носа, Ариад¬на. Эта уловка была подсказана царевне Дедалом: разгневанный Минос заключил Дедала вместе с его сыном Икаром в темницу, откуда им удалось бежать при помо¬щи крыльев, изготовленных Дедалом из птичьих перьев и воска. Летя над морем, Икар неосторожно приблизился к солнцу, от жара -которого растаял воск, скре¬плявший перья, упал в море и погиб; Деда же благополучно достиг Сицилии. 17 Сократы... — Сократ (470—399 г. до и. э.) — афинский философ, не оставив¬ший письменных трудов; его философские взгляды известны только по диалогам его учеников, главным образом Платона и Ксенофонта. Основным интересом Сот крата была этика, основной сферой деятельности — воспитание, основным дидак¬тическим методом — разговор. Самое характерное положение этики Сократа за¬ключается в утверждении тождества знания и добродетели; Сократ исповедовал монотеизм, и с этой позиции первым из греческих философов интерпретировал идею Божества как персонификацию нравственного начала. Своей главной целью Сократ считал воспитание гражданина. Отчасти из-за его религиозных взглядов, отчасти из-за того, что правящая демократическая партия Афин была недовольна большим количеством аристократов среди учеников философа, отчасти из-за того, что Сократа считали главой школы софистов, он был обвинен афинскими властя¬ми в безбожии и растлении юношества и приговорен к смерти: в мае 399 г. Сократ во исполнение приговора выпил кубок с ядом цикуты. Гордость и непреклонность, проявленные Сократом во время процесса и при исполнении смертного пригово¬ра, сделали его образ символом гражданского мужества и стоицизма. Пребывание Сократа в темнице и его предсмертные беседы с друзьями описаны в знаменитом диалоге Платона «Федон», фрагмент которого Жуковский перевел в 1811 г. (текст перевода и коммент. см. в этом томе). 18Аристиды... — Аристид (540—467 до н. э.) — афинский полководец и государ-ственный деятель, один из основателей республики в Афинах. Назначенный одним из десяти афинских стратегов, он отличился в войне с персами, в битве при Мара¬фоне. В 489 г. стал архонтом; в результате разногласий с Фемистоклом в 483 г. был подвергнут остракизму, осужден и на три года изгнан из Афин. По окончании сро¬ка изгнания вернулся в Афины и принял активное участие в войне с персами (уча¬ствовал в сражениях у Саламина и при Платее). Плутарх и Корнелий Непот, соста¬вившие жизнеописание Аристида, описывают его как неподкупно честного челове¬ка и прозорливого государственного деятеля. 19 Камиллы... — Камилл Марк Турий — знаменитый римский полководец V и IV вв. до н. э., полулегендарная личность. Прославился своими победами над эква-ми, вольсками, этрусками, латинами и галлами, а также своим великодушием: из¬вестно предание о том, что во время осады города Фалерий Камилл возвратил знат¬ным фалерийцам их детей, изменнически выданных местными жителями римля¬нам в качестве заложников; результатом этого акта стала капитуляция фалерийцев и заключение союза Фалерий с Римом. В данном контексте имеется в виду следую¬щий эпизод биографии Камилла (скорее всего, легендарный): незадолго до наше¬ствия галлов под предводительством Бренна (имеется в виду то самое знаменитое нашествие в 390 или 388 г. до н. э., которое предо! врат или священные гуси, содер¬жавшиеся в Капитолийском храме Юноны и своим громким криком разбудившие Манлия, организовавшего оборону и отбросившего галлов от Капитолия) Камилл был обвинен в сокрытии и несправедливом распределении военной добычи, при¬сужден к крупному штрафу и изгнан из Рима. Но в период нашествия галлов рим¬ляне вспомнили об изгнанном полководце и назначили его диктатором. Камилл разбил галлов, вернул выкуп, заплаченный Римом Бренну, и освободил Рим. На сюжет этого предания Жуковский в 1794—1795 гг. написал свое первое дра-матическое произведение «Камилл, или Освобожденный Рим», сведения о кото¬ром сохранились только в передаче мемуаристки, описавшей ранние годы детства и отрочества Жуковского, А. П. Зонтаг: «(...) он сам [Жуковский] взял себе роль Ка¬милла (...). Я [мемуаристка] была консул Люций Мнестор. Сестра Марья Петров¬на была вестник Лент ул. Все прочие были сенаторы, Patres conscripti. (...). Я, кон¬сул Люций Мнестор, сказала какую-то речь сенаторам о жалком состоянии Рима и о необходимости заплатить Бренну дань; но прежде, нежели сенаторы успели про-лепетать свое мнение, влетел Камилл с обнаженным мечом, и в гневе объявил, что не соглашается ни на какие постыдные условия и сейчас идет сражаться с галла¬ми, обещая прогнать их. И в самом деле, он прогнал очень скоро неприятеля. Тот¬час по его уходе явился вестник Лентул с известием, что галлы разбиты и бегут. Не успели мы, отцы Рима, изъявить своего восторга, как вбежал победитель и красно¬речиво описал нам свое торжество. Но вот наступила самая торжественная минута. Наша родственница Бунина (...) введена была на сцену двумя прислужницами (...). Она предстала пред диктатора Камилла и произнесла слабым голосом: "Познай во мне Олимпию, ардейскую царицу, принесшую жизнь в жертву Риму!" (клюквен¬ный морс струился по белой рубашке). Кажется, содействие этой Олимпии решило судьбу сражения. Камилл воскликнул: "О боги! Олимпия, что сделала ты?" Олим¬пия отвечала: "За Рим вкусила смерть!" —- и умерла. Тем и кончилась пиеса (...)» (см. подробнее: Зонтаг А. П. Несколько слов о детстве В. А. Жуковского // Жуков¬ский в воспоминаниях. С. 104—105; см. также: Резанов. Вып. 1. С. 6—9). 20 ...я до сих пор ничем, не отличался от английских своих лошадей... — Ср. в «По¬хвальной речи в память моему дедушке»: «(...) год тому назад (...) свернулся он в ров и разделил смертную чашу с гнедою своею лошадью прямо по-братски. (...) мир между тем потерял лучшего дворянина и статнейшую лошадь. О ком из них более должно нам сожалеть? Кого более восхвалить? Оба они не уступали друг дру¬гу в достоинствах; оба были равно полезны обществу; оба вели равную жизнь и на¬конец умерли одинаково славною смертью» (Крылов И. А. Указ. изд. С. 359). 21 Цвети, отечество святое... — В тексте публикации подстрочное примечание: «Стихи эти взяты из "Аглаи". См. кн. II, стр. 43». В финале «Разговора...» проци-тировано стихотворение Н. М. Карамзина «К Отечеству» из повести «Афинская жизнь» (1795; см.: Карамзин Н. М. Стихи. Библиотека поэта. Большая серия. Л., 1966. С. 131). О популярности стихотворения Карамзина в кругу близких друзей Жуковского свидетельствует цитата из него («Так древле Кодры умирали, //Так Ле-ониды погибали // В пример героям и друзьям») в дневниковой записи Ал. И. Тур-генева от 27 февраля / 11 марта 1803 г. (цит. по: Веселовский. С. 87). 22 Так древле Кодры умирали... — Кодр, сын Меланфа (1069 г. до н. э.) — ми-фический последний царь Аттики (Афин). Во исполнение пророчества Дельфий¬ского оракула, предсказавшего, что Афины не будут завоеваны дорийцами, если погибнет их царь, Кодр переоделся, в рубище, затеял ссору с врагами и в схватке погиб; тем самым оп спас Афины. 23 Так Леониды погибали... — Леонид — царь Спарты в 488—480 гг. до н. э. Ко-мандовал союзным войском греческих полисов в битве греков с персами при Фер-мопилах. После того, как из-за предательства Эфиальта войско греков было окру¬жено войсками Ксеркса, Леонид отдач приказ основным силам отступить, а сам во главе 300 спартанцев остался защищать горный проход в Фермопилах. В этой бит¬ве Леонид и все его воины героически погибли. Подвиг Леонида воспет в стихот¬ворении Симонида, многократно переводившемся и, в частности, переведенном Ф. Шиллером. Об устойчивости интереса Жуковского и его друзей и соучеников по Московскому университетскому благородному пансиону к личности Леонида и свя¬занному с его именем историческому сюжету свидетельствует такой факт: находясь в 1825 г. в Париже, Ал. И. Тургенев посетил премьеру спектакля по пьесе драма¬турга Мишеля Пиша (1790—1828) «Леонид», чрезвычайному успеху которой спо¬собствовали всеобщий интерес к судьбе восставшей Греции и актерское дарование Франсуа-Жозефа Тальма (1763—1826), исполнявшего главную роль. Свое впечат¬ление от спектакля Тургенев изложил в письме к Н. М. Карамзину от 30/18 ноября 1825 г.: «Автор воспользовался всеми историческими чертами спартанского патри¬отизма, и есть стихи, которые только перенесены из истории в трагедию» {Ларионо¬ва Е. О. Н. М. Карамзин по материалам архива братьев Тургеневых // НЛО. 1997. № 27. С. 149). Через два года, уже после смерти Тальма, с Пьером Лигре в глав¬ной роли, этот же спектакль посетил и В. А. Жуковский: соответствующая запись от 13/25 июня 1827 г. сохранилась в его Парижском дневнике (ПССиП. Т. 13. С. 270). 24Хор — В тексте стихотворения Карамзина этого рефренного повтора, испол-няемого хором, нет. Однако, само но себе такое изменение текста Карамзина ав¬тором «Разговора...» может послужить еще одним косвенным свидетельством ав¬торства Жуковского, который в своих поэтических текстах, главным образом общественно-патриотического содержания, будет склонен к композиционной фор¬ме монологической прямой речи лирического субъекта, подхваченной хоровым рефреном (ср. «Певец во стане русских воинов», «Певец в Кремле»). Архивохранилища ПД — Отдел рукописей Института русской литературы (Пушкинский дом) Российской академии наук (С.-Цетербург). РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства (Москва), ф. 198 (В. А. Жуковский). РГБ — Российская государственная библиотека (Москва), ф. 104 (В. А. Жуковский). РГИА — Российский государственный исторический архив (С.-Пете¬рбург). РНБ — Российская Национальная библиотека (С.-Петербург), ф. 286 (В. А. Жуковский). ОРиРК ГТБ — Отдел рукописей и редких книг Государственной теа¬тральной библиотеки (С.-Петербург). Печатные источники АбТ — Архив братьев Тургеневых. СПб.: Изд. Отд. рус. яз. и словесно¬сти Рос. Академии наук, 1911—1921. Вып. 1—VI. Арзамас-2 — «Арзамас»: Сборник в 2 кн. М.: Худ. лит., 1994. Батюшков — Батюшков К. Н. Сочинения: В 2 т. М., 1989. БдЧ — Библиотека для чтения. Белинский —Белинский В. Г. Поли. собр. соч.: В 13 т. М.: Изд-во АН СССР, 1953—1959. БЖ — Библиотека В. А. Жуковского в Томске: В 3 ч. Томск: Изд-во Том¬ского ун-та, 1978—1988. БиП— Баллады и повести, сочинение В. А. Жуковского: В 2 ч. СПб., 1831. Бумаги Жуковского — Бычков И. А. Бумаги В. А. Жуковского, поступив¬шие в Ими. Публичную библиотеку в 1884 г. // Отчет Имп. Публичной би¬блиотеки за 1884 г. Приложение. СПб., 1887. Вацуро — Вацуро В. Э. Лирика пушкинской поры: «Элегическая шко¬ла». СПб., 1994. ВЕ — Вестник Европы. Веселовский — Веселовский Л. /7. В. А. Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения». СПб., 1904. ВЛ — Вопросы литературы. Вяземский — Вяземский П. А. Поли. собр. соч.: В 12 т. СПб., 1878—1896. Галюн — Гамой //. /7. К вопросу о литературных влияниях в поэзии B. А. Жуковского. Киев, 1916. Гиллельсон — Гиллелъсон М. И. Переписка П. А. Вяземского и В. А. Жу¬ковского (1842—1852) // Памятники культуры: Новые открытия. Ежегод¬ник 1979. Л.: Наука, 1980. С. 34—75. Гоголь — Гоголь Н. В. Ноли. собр. соч.: В 14 т. М.; Л., 1937—1952. Гофман — Гофман М. Л. Пушкинский музей А. Ф. Онегина в Париже: Общий обзор, описание и извлечения из рукописного собрания. Париж, 1926 (Hoffmann Modeste. Le Musee Pouchkine cTAlexandre Oneguine a Paris: Notice, catalogue, extraits de quelques manuscrits. Paris, 1926). Данилевский —Данилевский Р. К). Шиллер и становление русского ро¬мантизма// Ранние романтические веяния. А.: Наука, 1972. С. 3—95. Дневники — Дневники В. Л. Жуковского / Примеч. И. А. Бычкова. СПб., 1903. Ж. и русская культура — Жуковский и русская культура: Сб. науч. тру¬дов. Л.: Наука, 1987. Жуковский в воспоминаниях — В. А. Жуковский в воспоминаниях совре-менников / Сост., подгот. текстов, вступит, сг. О. Б. Лебедевой, А. С Януш¬кевича. М., 1999. Загарин — Загарин П. (Поливанов Л. И.). В. А. Жуковский и его произве¬дения. М., 1883. Зарубежная поэзия — Зарубежная поэзия в переводах В. А. Жуковско¬го: В 2 т. / Сосг. А. А. Гугнин. М.: Радуга, 1985. Зейдлиц — Зейдлиц /С. К. Жизнь и поэзия В. А. Жуковского. 1783—1852: По неизданным источникам и личным воспоминаниям. СПб.^ 1883. Зонтаг — Зонтаг А. П. Воспоминания о первых годах детства В. А. Жу¬ковского / Вступит, заметка П. Висковатого // Русская мысль. 1883. № 2. C. 266—285. Иезуитова — Иезугтюва Р. В. Жуковский и его время. Л.: Наука, 1989. ИПБ — Императорская Публичная библиотека (Санкт-Петербург; 1795—1917). ИРДТ — История русского драматического театра: В 7 т. М.: Искусство, 1977—1987. Кульман — Кульман Н. К. Рукописи В. А. Жуковского, хранящиеся в би¬блиотеке гр. Александра Алексеевича и Алексея Александровича Бобрин-ских // Известия 2-го Отделения Императорской АН. Т. 5. Кн. 4. СПб., 1900. С. 1076—1145. Лебедева —Лебедева О. />. Драматургические опыты В. А. Жуковского. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1992. Левин —Левин Ю. Д. Английская поэзия и литература русского сенти¬ментализма // От классицизма к романтизму: Из истории международных связей русской литературы. Л., 1970. С. 195—297. Лотман, Фомичев — А. С. Пушкин. Борис Годунов/ Коммент. Л. М. Лот-мана и С. А. Фомичева. СПб., 1996. ЛИ — Литературное наследство. М., 1931—1989. Т. 1—97. Матяш — Матяш С. А. Неизданное «Общее оглавление» последнего прижизненного собрания сочинений В. А. Жуковского: К вопросу о жан¬ровой системе поэта // Русская литература. 1974. № 2. С. 150—154. МВ — Московский весгник. МТ — Московский телеграф. НЛО — Новое литературное обозрение. ОА — Остафьевский архив князей Вяземских. СПб.: Изд. гр. С. Д. Ше¬реметьева, 1899—1913. Т. I—IV / Под ред. и с примеч. В. И. Саитова; 1909—1913. Т. V. Вып. 1, 2 / Под ред. и с примеч. И. Н. Шеффера. ОЗ — Отечественные записки. Описание — Библиотека В. А. Жуковского: Описание / Сосг. В. В. Ло¬банов. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1981. Переводы в прозе — Переводы в прозе Василия Жуковского. М., 1816—1817. Ч. 1—5. Переписка — Сочинения и переписка П. А. Плетнева. СПб., 1885. Т. 1—3. ПЖТ — Письхма В. А. Жуковского к Александру Ивановичу Тургеневу. М., 1895. ПЗ — Полярная звезда, карманная книжка для любительниц и любите¬лей русской словесности [на 1823, 1824, 1825 гг.], изданная Л. Бестужевым и К. Рылеевым. СПб., 1823—1825. ПМиЖ — Проблемы метода и жанра. Томск: Изд-во ТГУ, 1979—1997. Вып. 6—19. ПСС — Полн. собр. соч. В. А. Жуковского: В 12 т./ Под ред., с биографи¬ческим очерком и примеч. А. С. Архангельского. СПб., 1902. ПССиП —Жуковский В. А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. Т. 1—6; 13—14. М., 1999—2009. Пушкин — Пушкин А. С. Полн. собр. соч.: В 16 т. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1937—1949. РА — Русский архив. РБ — Русский библиофил. РВ — Русский вестник. Резанов — Резанов В. И. Из разысканий о сочинениях В. А. Жуковского. СПб.-Пг., 1906—1916. Вып. 1—2. РЛ — Русская литература. РМ — Российский музеум. РС — Русская старина. Русские писатели — Русские писатели. 1800—1917. Биографический словарь. Т. 1. А—Г (М., 1989); Т. 2. Г—К (М., 1992); Т. 3. К—М (М., 1994); Т. 4. М—П (М., 1999); Т. 5. П—С (М., 2007). С 1 — Стихотворения Василия Жуковского: В 2 ч. [ 1 -е изд.]. СПб., 1815— 1816. С 2 — Стихотворения Василия Жуковского: В 3 ч. 2-е изд. СПб., 1818. Ч. 4: Опыты в прозе. М., 1818. С 3 — Стихотворения Василия Жуковского: В 3 т. 3-е изд., испр. и умно¬женное. СПб., 1824. С 4 — Стихотворения Василия Жуковского: В 9 т. 4-е изд., испр. и умно¬женное. СПб.: Изд-во Л. Ф. Смирдина, 1835—1844. С 5 — Стихотворения Василия Жуковского: В 13 т. 5-е изд., испр. и умноженное. Т. 1—IX. СПб., 1849. Т. X—XIII. СПб., 1857. С 6 — Сочинения В. Жуковского / Под ред. К. С. Сербииовича. 6-е изд. СПб., 1869. Ч. 1—6. С 7 — Сочинения В. А. Жуковского: В 6 т. / Под ред. П. А. Ефремова. 7-е изд., испр. и доп. СПб., 1878. С 8 — Сочинения В. А. Жуковского: В б т. / Под ред. П. А. Ефремова. 8-е изд., испр. и доп. СПб., 1885. С 10 — Сочинения в стихах и прозе В. А. Жуковского: В 1 т. / Под ред. П. А. Ефремова. 10-е изд., испр. и доп. СПб., 1901. Семенко — Семенко И. М. Жизнь и поэзия Жуковского. М.: Худ. лит., 1975. СО — Сын Отечества. Совр. — Современник. Соловьев — Соловьев Н. В. История одной жизни: А. А. Воейкова — «Светлана». Пг., 1916. Т. 1—2. СС 1 —Жуковский В. А. Собр. соч.: В 4 т. / Вступит, ст. И. М. Сехменко. М.;Л.: ГИХЛ, 1959—1960. СС 2 —Жуковский В. А. Собр. соч.: В 3 т. / Сост., всгупит. ст. и коммент. И. М. Семенко. М., 1980. Стихотворения —Жуковский В. А. Стихотворения: В 2 т. / Вступит, ст., ред. и примеч. Ц. Вольпе. Л.: Сов. писатель, 1939—1940 (Б-ка поэта. Боль¬шая сер.). СЦ — Северные цветы. Тургенев — Тургенев А. И. Хроника русского. Дневники (1825—1826 гг.) / Изд. подгот. М. И. Гиллельсон. М.; Л., 1964. УЗ — Утренняя заря. УС — Уткинский сборник: Письма В. Л. Жуковского, М. А. Мойер и Е. А. Протасовой / Под ред. А. Е. Грузинского. М., 1904. Черейский — ЧерешкийЛ. А. Пушкин и его окружение. 2-е изд., доп. и перераб. Л,: Наука, 1988. Эстетика и критика — Жуковский В. А. Эстетика и критика / Вступит, ст. Ф. 3. Кануновой и А. С. Янушкевича; Подгот. текста, сост. и примеч. Ф. 3. Кануновой, О. Б. Лебедевой и А. С. Янушкевича. М.: Искусство, 1985. Янушкевич —Янушкевич А. С. Этапы и проблемы творческой эволюции В. А. Жуковского. Томск: Изд-во Томского ун-та, 1985. Eichstadt — Eichstadt Н. Zukovskij als Uebersetzer. Munchen, 1970 (Forum slavicum. Bd. 29). FW4H — Ftir wenige. Для немногих. M., 1818. № 1—6. Январь-июнь. Schiller — Schillers Werke: In ffinf Banden. Aufbau-Verlag Berlin und Weimar, 1969.