Разные люди, разные судьбы, разные поиски смысла жизни. Крестьяне, странники, скоморохи, староверы, интеллигенты разных мастей. И среди них – Махонька.

Ей все интересно, ей все любопытно. Она ко всем льнет и всех одаряет своим великим жизнелюбием, своим искусством. Все ищут, все выходят из себя. А ей чего разоряться? Она счастлива. Ее устраивает вполне своя судьба, своя жизнь.

Она знает – не умом – всем существом своим: как ни переделывай жизнь, ничего не сделаешь. Все зависит от того, какой ты сам. Взыскан судьбой, золотом осыпан – а несчастен, жалок и беден. И наоборот: гол как сокол (вроде нее), а счастлив. Счастье в тебе самом.

Конечно, она не против того, чтобы была справедливость в жизни (много несправедливости), но еще важнее себя на правильную дорогу поставить. А правильная дорога – жизнь по душе – и с коробкой на руке хорошо…

А самое удивительное: Махонька – верховный судья!

Все томился: нет интеллигентной вышки в «Братьях», вот будет в «Чистой книге», когда введу интеллигенцию. Ан нет. Махонька всему судья. Она выше оказалась и интеллигентов, и людей из народа. Выше и мудрее.

Поразительно: у Махоньки, неграмотной Махоньки, свой широкий и самый правильный взгляд на мир, на жизнь, на человека. А впрочем, чему удивляться? Ведь она (в отличие от других) наиболее полно несет в себе исторический опыт всей нации.

Махонька, как Платон Каратаев, но только во плоти.

В Махоньке три начала смыкаются: языческое, христианское и революционное. Кто из других героев способен вместить в себе это?

Везде и всюду, с людьми и животными, с травами и птицами, с лесом и вещами, домашней утварью, в монастыре и в церкви, в домах богатых и бедняков, среди детей и взрослых, среди ссыльных и власть имущих – везде Махонька ведет себя естественно, независимо и свободно, сообразно своему миропониманию и мироотношению. Но для нее все и всё интересно, и всех она оценивает одной мерой – совести, чистоты, доброты, красоты.

И хотя живет она подаянием, она не считает себя обездоленной. Она равнодушна к богатству, ибо уверена: богатство человека не в сундуках. В самом себе. Когда ты нищий духом – ты бедный, хоть золотом тебя осыпь. А божья краса – разве не богатство. Леса, луга, поля. Да это золото не каждому дается. Для этого надо быть богатым изнутри. Сколько в человеке богатства, настолько он и богат.

На замечания ссыльных, что они хотят помочь бедным, «чтобы такие, как ты, не были нищими», Махонька отвечала:

–Ну, я-то не нищая. Самая богатая… Все леса, все небеса, все земли мои. И в прошлом, и в настоящем, и в будущем… Хорошо бы пожить хорошей жизнью. Кто против. Но только эта хорошая жизнь не через кровь. На крови ничего хорошего никогда не рожалось.

…Махонька была самый счастливый человек. Да и самый богатый человек… А что – разве все леса, все луга пинежские не вотчина ее? Разве она нищенкой по ним идет? Нет-ко. Каждая береза, каждый кустик, каждая травинка ей в пояс кланяются. Да свои песни поют. И птицы – ох как хорошо привечают…

Никакой зависти и жадности к богатству. Мера всех людей. Неграмотная, но духом выше всех грамотных…

И еще одно богатство Махоньки – ее память, способность жить одновременно в разных мирах.

Самый страшный враг человека – время. Оно не дается ему. Он не может преодолеть его.

Махонька из породы тех редких людей, которые научились преодолевать время. Она может путешествовать из одной эпохи в другую.

–А, скучно у вас. Не сходить ли на пир ко князю Владимиру.

И запела былину… И она была уже в Киевской Руси. И постепенно и слушателей увела туда.

По дорогам истории она так же легко и свободно расхаживала, как по своим, пинежским.

Как и где умещалась в этой старушонке-ребенке вся память нации, народа?…

Махонька. Путь человечества. Она может перебраться на другие миры. Она несет в себе весь земной мир. В ней, в этой маленькой старушонке, уплотнена вся Россия. Ее история. Она сродни той уплотненной частице материи (квазары?), до которой сжимается Земля, Вселенная…

Махонька обладала способностью переноситься в воображении из XX столетия в X, во дворец, из зимы – в лето.

–Что-то надоела зима, напою я себе лето, в лете захотелось побывать…

Махонька садилась с ними за стол.

–Сыта я.

–Где наелась?

–У Владимира-князя на пиру была. Всего наелась. И красной рыбки поела. И меду пила, сколько хотела. И пироги такие мягкие да удачливые. Апракся хорошо печет.

–Ну, Махоня, опять тебя занесло.

А занесло ли? Странно, но Махонька и в самом деле не хотела есть…

Махонька легко, весело несла свою нищету…

Махонька, к моему удивлению, не тяготится нищетой, бродяжничеством. Ну-ка, привяжи ее к дому – да она все проклянет и жизни не рада будет. Странник в крови русского, а что уж говорить о таком поэте, как Махонька.

Из дома в дом, из деревни в деревню, каждый день с новыми людьми – это стало ее потребностью. И потребностью стало рассказывать людям сказки, петь былины, песни. Посмеются, повеселятся люди от ее слова, от ее забав – а она и рада.

Набожные старухи (староверки-фанатички) проклинают: беса веселишь, бесу служишь. А почему бесу? Людям радость, облегчение даешь словом своим – разве это не божье дело?

Всё оттого: Богово созданье человек или сатанинское?… Бог любит человека. На радость человеку жизнь дал. И жизнь должна быть веселой, красивой. Нельзя задавливать дар Божий. А жизнь – дар Божий. И любовь – дар Божий. Зачем Господь Бог создал Еву для Адама? А затем, чтобы веселее было. Затем, чтобы радости да счастья больше было.

–Сосуд сатаны жена. Зачем святые-то отцы в пустыни уходили? А в монастырях-то? Пошто спасение-то через отречение от грехов плотских?

Марьюшка строжила людей – взыскивала за все, ибо люди для нее – мерзкие, все в грехах, как в коростах. А Махонька любила людей и прощала им все слабости.

–Человек и так бьется всю жизнь, а тут я еще буду гнетить его – нет. Нет, я ему батожок в руки дам, легче идти.

–С этим батожком да со своими небывальщинами ты в ад заведешь.

–Пошто в ад-то? Пусть на земле поживет-покрасуется.

–Гости мы здесь, вечное житие – там…

–А зачем тогда Бог землю сотворил?

–Для испытания.

–Нет, нет. Божьему творению человек радоваться должен.

Да, все вечера в Копани, все встречи Махоньки с Марьюшкой кончаются диспутом, распрей. И ради этих-то диспутов да словесных потасовок Махонька и шла в Копани, в Лаю, в Верховье Ельчи, где окопались староверы. Позлить хулителей веселья, радости. Постоять за Христа. Далеконько. Тяжело. А шла, попадала.

Люди в Копанях, и прежде всего Анисимова, рады были Махоньке. Веселье, радость в скудную жизнь приносила. Распрямлялись. А Федосья особо рада была. Поддержка духовная.

Из всех людей Федосья выделяла как святых батюшку Аникия и Махоньку. Бог – это любовь. И они – одна любовь к человеку, ко всему сущему.

Махонька и Марьюшка – обе ветошки старые, внешне похожи. Обе маленькие, высохли. Одна от злости высохла, другая от доброты.

Махонька – глаза ходячие. Радость, озорство на ногах. Колобком покатилась.

Огнейка:

–Ты пошто такая худая да маленькая?

–А пото что ходить много надо. По людям. Толстая-то как бы я от деревни к деревне шлепала. В снегу бы застряла. А я как заюшко-горностаюшко. Меня каждый снежок держит. Я везде пройду.

Да, Махонька ходила по земле, излучала добро, несла людям радость. Даже нищенствуя, Махонька не кусочки собирала, радость. Чтобы потом снова ее разнести людям. Ворохом вывалить.И к ней особенно тянутся дети. Огнейка ощущала: от Махоньки особый аромат. Аромат веков, чистой и мудрой старости. Огнейка не отпускает Махоньку, Федосья успокаивает дочь:

–Не плачь. Тебе нужна Махонька, да и людям нужна.

Перед уходом из Копаней ее спрашивают:

–Не тоскливо одной-то?

–Пошто одной-то? Я одна-то не хаживала. Все ордой. Пойдет коровушка-белодонышко, сивко-бурко… Олешонко… Царевна-лягушка… Да Илья Муромец будет провожать со своей дружиной. А скучно будет, дак и ко князю Владимиру на двор заеду.

–К какому князю?

–Забыла, как пропевала старину-то?

–Дак ведь то в старине он…

–А я могу и в старину съездить. Для меня никакие дороги не заказаны. Ни в леса, ни в города, ни назад, ни вперед… А в лесу-то. Приглашенье от медведя с детками повидаться…

–Да ведь он в берлоге.

–Мой не в берлоге. В храме лесном.

–Ну, Махонечка, опять ты заговариваться стала.

–Не скучаю, не скучаю я, девушка. Че скучать-то. Ворону увидела – с вороной поговорила. Я ведь все языки знаю…

Все для нее было живым. Лес, поля, щелья… Зайки, живые и сказочные, лисы, волки… Вороны, сороки… Со всеми разговаривала, ибо была убеждена, что все они по-своему умные, всё понимают.

–Махонька, ты глупая, что ли? Ведь зайцы-то да лисы не говорят, а ты все с ними разговариваешь?

–Как не говорят. В сказках-то все говорят. Они говорят. И люди с ними разговаривают. Да они-то с людями не хотят разговаривать.

–Пошто?

–А пото что злые люди-то. Обидчиков много среди людей. А я чего? Я ни одного заюшка не обидела, ни одного горностаюшка. Да и надоест всю дорогу молчать. Вот я и поговорю.

–И отвечают?

–А всяко. Иной зайко остановится. Ворона прокаркает, проверещит сорока. Святые-то отцы как в пустыне жили? Разговаривали с медведем. Люди чужие языки учат, и человеку надо знать языки птичьи да звериные.

В лесу зайкам да лискам хлебца оставляет. Воронам. Муравьям.

–Ты как из сказки добрая падчерица. Всем помогаешь. А тебе-то помогают?

–Помогают. Всегда веселят душу.

Идет по дороге, любуется земной красой. Разговаривает с деревьями, травой, рекой. Поднялся ветерок.

–Ну что, шалун, отдохнул за ночь, выспался в вершинах сосен?

Настоящее, быль у нее часто переплетается со сказкой.

Захотела рыбы – пошла с удилищем на реку. Разжилась удачей. Заловила ерша. Но вспомнила, как о нем рассказывается в сказке («Ерш Ершович»),– отпустила. Так ни с чем и вернулась домой.

Она может не только умом, сердцем ощутить вымышленное бывшим, но и плотскими чувствами.

Махонька о еде:

–Не капризь. Ешь знай, скусно.

–Паренки-то скусно?

–А ты не думай, что паренки ешь. Ты думай – изюм да семгу ешь.

–Да разве оттого, что подумаешь, паренка перестанет быть паренкой?

Махонька добиралась до дому целых