Разные люди, разные судьбы, разные поиски смысла жизни. Крестьяне, странники, скоморохи, староверы, интеллигенты разных мастей. И среди них – Махонька.
Ей все интересно, ей все любопытно. Она ко всем льнет и всех одаряет своим великим жизнелюбием, своим искусством. Все ищут, все выходят из себя. А ей чего разоряться? Она счастлива. Ее устраивает вполне своя судьба, своя жизнь.
Она знает – не умом – всем существом своим: как ни переделывай жизнь, ничего не сделаешь. Все зависит от того, какой ты сам. Взыскан судьбой, золотом осыпан – а несчастен, жалок и беден. И наоборот: гол как сокол (вроде нее), а счастлив. Счастье в тебе самом.
Конечно, она не против того, чтобы была справедливость в жизни (много несправедливости), но еще важнее себя на правильную дорогу поставить. А правильная дорога – жизнь по душе – и с коробкой на руке хорошо…
А самое удивительное: Махонька – верховный судья!
Все томился: нет интеллигентной вышки в «Братьях», вот будет в «Чистой книге», когда введу интеллигенцию. Ан нет. Махонька всему судья. Она выше оказалась и интеллигентов, и людей из народа. Выше и мудрее.
Поразительно: у Махоньки, неграмотной Махоньки, свой широкий и самый правильный взгляд на мир, на жизнь, на человека. А впрочем, чему удивляться? Ведь она (в отличие от других) наиболее полно несет в себе исторический опыт всей нации.
Махонька, как Платон Каратаев, но только во плоти.
В Махоньке три начала смыкаются: языческое, христианское и революционное. Кто из других героев способен вместить в себе это?
Везде и всюду, с людьми и животными, с травами и птицами, с лесом и вещами, домашней утварью, в монастыре и в церкви, в домах богатых и бедняков, среди детей и взрослых, среди ссыльных и власть имущих – везде Махонька ведет себя естественно, независимо и свободно, сообразно своему миропониманию и мироотношению. Но для нее все и всё интересно, и всех она оценивает одной мерой – совести, чистоты, доброты, красоты.
И хотя живет она подаянием, она не считает себя обездоленной. Она равнодушна к богатству, ибо уверена: богатство человека не в сундуках. В самом себе. Когда ты нищий духом – ты бедный, хоть золотом тебя осыпь. А божья краса – разве не богатство. Леса, луга, поля. Да это золото не каждому дается. Для этого надо быть богатым изнутри. Сколько в человеке богатства, настолько он и богат.
На замечания ссыльных, что они хотят помочь бедным, «чтобы такие, как ты, не были нищими», Махонька отвечала:
–Ну, я-то не нищая. Самая богатая… Все леса, все небеса, все земли мои. И в прошлом, и в настоящем, и в будущем… Хорошо бы пожить хорошей жизнью. Кто против. Но только эта хорошая жизнь не через кровь. На крови ничего хорошего никогда не рожалось.
…Махонька была самый счастливый человек. Да и самый богатый человек… А что – разве все леса, все луга пинежские не вотчина ее? Разве она нищенкой по ним идет? Нет-ко. Каждая береза, каждый кустик, каждая травинка ей в пояс кланяются. Да свои песни поют. И птицы – ох как хорошо привечают…
Никакой зависти и жадности к богатству. Мера всех людей. Неграмотная, но духом выше всех грамотных…
И еще одно богатство Махоньки – ее память, способность жить одновременно в разных мирах.
Самый страшный враг человека – время. Оно не дается ему. Он не может преодолеть его.
Махонька из породы тех редких людей, которые научились преодолевать время. Она может путешествовать из одной эпохи в другую.
–А, скучно у вас. Не сходить ли на пир ко князю Владимиру.
И запела былину… И она была уже в Киевской Руси. И постепенно и слушателей увела туда.
По дорогам истории она так же легко и свободно расхаживала, как по своим, пинежским.
Как и где умещалась в этой старушонке-ребенке вся память нации, народа?…
Махонька. Путь человечества. Она может перебраться на другие миры. Она несет в себе весь земной мир. В ней, в этой маленькой старушонке, уплотнена вся Россия. Ее история. Она сродни той уплотненной частице материи (квазары?), до которой сжимается Земля, Вселенная…
Махонька обладала способностью переноситься в воображении из XX столетия в X, во дворец, из зимы – в лето.
–Что-то надоела зима, напою я себе лето, в лете захотелось побывать…
Махонька садилась с ними за стол.
–Сыта я.
–Где наелась?
–У Владимира-князя на пиру была. Всего наелась. И красной рыбки поела. И меду пила, сколько хотела. И пироги такие мягкие да удачливые. Апракся хорошо печет.
–Ну, Махоня, опять тебя занесло.
А занесло ли? Странно, но Махонька и в самом деле не хотела есть…
Махонька легко, весело несла свою нищету…
Махонька, к моему удивлению, не тяготится нищетой, бродяжничеством. Ну-ка, привяжи ее к дому – да она все проклянет и жизни не рада будет. Странник в крови русского, а что уж говорить о таком поэте, как Махонька.
Из дома в дом, из деревни в деревню, каждый день с новыми людьми – это стало ее потребностью. И потребностью стало рассказывать людям сказки, петь былины, песни. Посмеются, повеселятся люди от ее слова, от ее забав – а она и рада.
Набожные старухи (староверки-фанатички) проклинают: беса веселишь, бесу служишь. А почему бесу? Людям радость, облегчение даешь словом своим – разве это не божье дело?
Всё оттого: Богово созданье человек или сатанинское?… Бог любит человека. На радость человеку жизнь дал. И жизнь должна быть веселой, красивой. Нельзя задавливать дар Божий. А жизнь – дар Божий. И любовь – дар Божий. Зачем Господь Бог создал Еву для Адама? А затем, чтобы веселее было. Затем, чтобы радости да счастья больше было.
–Сосуд сатаны жена. Зачем святые-то отцы в пустыни уходили? А в монастырях-то? Пошто спасение-то через отречение от грехов плотских?
Марьюшка строжила людей – взыскивала за все, ибо люди для нее – мерзкие, все в грехах, как в коростах. А Махонька любила людей и прощала им все слабости.
–Человек и так бьется всю жизнь, а тут я еще буду гнетить его – нет. Нет, я ему батожок в руки дам, легче идти.
–С этим батожком да со своими небывальщинами ты в ад заведешь.
–Пошто в ад-то? Пусть на земле поживет-покрасуется.
–Гости мы здесь, вечное житие – там…
–А зачем тогда Бог землю сотворил?
–Для испытания.
–Нет, нет. Божьему творению человек радоваться должен.
Да, все вечера в Копани, все встречи Махоньки с Марьюшкой кончаются диспутом, распрей. И ради этих-то диспутов да словесных потасовок Махонька и шла в Копани, в Лаю, в Верховье Ельчи, где окопались староверы. Позлить хулителей веселья, радости. Постоять за Христа. Далеконько. Тяжело. А шла, попадала.
Люди в Копанях, и прежде всего Анисимова, рады были Махоньке. Веселье, радость в скудную жизнь приносила. Распрямлялись. А Федосья особо рада была. Поддержка духовная.
Из всех людей Федосья выделяла как святых батюшку Аникия и Махоньку. Бог – это любовь. И они – одна любовь к человеку, ко всему сущему.
Махонька и Марьюшка – обе ветошки старые, внешне похожи. Обе маленькие, высохли. Одна от злости высохла, другая от доброты.
Махонька – глаза ходячие. Радость, озорство на ногах. Колобком покатилась.
Огнейка:
–Ты пошто такая худая да маленькая?
–А пото что ходить много надо. По людям. Толстая-то как бы я от деревни к деревне шлепала. В снегу бы застряла. А я как заюшко-горностаюшко. Меня каждый снежок держит. Я везде пройду.
Да, Махонька ходила по земле, излучала добро, несла людям радость. Даже нищенствуя, Махонька не кусочки собирала, радость. Чтобы потом снова ее разнести людям. Ворохом вывалить.И к ней особенно тянутся дети. Огнейка ощущала: от Махоньки особый аромат. Аромат веков, чистой и мудрой старости. Огнейка не отпускает Махоньку, Федосья успокаивает дочь:
–Не плачь. Тебе нужна Махонька, да и людям нужна.
Перед уходом из Копаней ее спрашивают:
–Не тоскливо одной-то?
–Пошто одной-то? Я одна-то не хаживала. Все ордой. Пойдет коровушка-белодонышко, сивко-бурко… Олешонко… Царевна-лягушка… Да Илья Муромец будет провожать со своей дружиной. А скучно будет, дак и ко князю Владимиру на двор заеду.
–К какому князю?
–Забыла, как пропевала старину-то?
–Дак ведь то в старине он…
–А я могу и в старину съездить. Для меня никакие дороги не заказаны. Ни в леса, ни в города, ни назад, ни вперед… А в лесу-то. Приглашенье от медведя с детками повидаться…
–Да ведь он в берлоге.
–Мой не в берлоге. В храме лесном.
–Ну, Махонечка, опять ты заговариваться стала.
–Не скучаю, не скучаю я, девушка. Че скучать-то. Ворону увидела – с вороной поговорила. Я ведь все языки знаю…
Все для нее было живым. Лес, поля, щелья… Зайки, живые и сказочные, лисы, волки… Вороны, сороки… Со всеми разговаривала, ибо была убеждена, что все они по-своему умные, всё понимают.
–Махонька, ты глупая, что ли? Ведь зайцы-то да лисы не говорят, а ты все с ними разговариваешь?
–Как не говорят. В сказках-то все говорят. Они говорят. И люди с ними разговаривают. Да они-то с людями не хотят разговаривать.
–Пошто?
–А пото что злые люди-то. Обидчиков много среди людей. А я чего? Я ни одного заюшка не обидела, ни одного горностаюшка. Да и надоест всю дорогу молчать. Вот я и поговорю.
–И отвечают?
–А всяко. Иной зайко остановится. Ворона прокаркает, проверещит сорока. Святые-то отцы как в пустыне жили? Разговаривали с медведем. Люди чужие языки учат, и человеку надо знать языки птичьи да звериные.
В лесу зайкам да лискам хлебца оставляет. Воронам. Муравьям.
–Ты как из сказки добрая падчерица. Всем помогаешь. А тебе-то помогают?
–Помогают. Всегда веселят душу.
Идет по дороге, любуется земной красой. Разговаривает с деревьями, травой, рекой. Поднялся ветерок.
–Ну что, шалун, отдохнул за ночь, выспался в вершинах сосен?
Настоящее, быль у нее часто переплетается со сказкой.
Захотела рыбы – пошла с удилищем на реку. Разжилась удачей. Заловила ерша. Но вспомнила, как о нем рассказывается в сказке («Ерш Ершович»),– отпустила. Так ни с чем и вернулась домой.
Она может не только умом, сердцем ощутить вымышленное бывшим, но и плотскими чувствами.
Махонька о еде:
–Не капризь. Ешь знай, скусно.
–Паренки-то скусно?
–А ты не думай, что паренки ешь. Ты думай – изюм да семгу ешь.
–Да разве оттого, что подумаешь, паренка перестанет быть паренкой?
Махонька добиралась до дому целых
