Как блаженный. Как ангел, сошедший на землю. Душой служит.
И Махонька со смирением искренне подошла к нему под благословение, и так ей хорошо стало на душе. Как из бани вышла.
Единственный человек, в котором находит опору Федосья,– отец Аникий.
Аникию она верила. Аникий верил ей, даже прихожан пытался расположить в ее пользу (о вреде суеверий, о пережитках язычества).
К отцу Аникию Федосья всегда обращалась за советом.
Но прихожане косо смотрели на ее приход в церковь. Сторонились. Всегда пустота вокруг нее образовывалась.
От этого страдал Ваня, хотя и не говорил. Но еще теснее прижимался к матери. Толкал ее руку, и по этому толканью она понимала, что происходит в его душе.
Великодушие Аникия должно было раскрыться в эпизодах с молодой учительницей, которую унизил Иван, взяв ее силой.
Весной учительница идет к отцу Аникию. Рассказывает о своей беде. Трудно было чем-либо удивить Аникия, но тут и он удивился.
–Надо уезжать.
После исповеди учительницы Аникий всю ночь не спал. Затем идет к учительнице, утешает и предлагает деньги. Перед отъездом отдает учительнице все свои сбережения.
–Я не должен выделять никого. Но мой грех – вас любил больше всех. И Ивана – первый ученик, ходил чай пить.
Учительница уезжает…
Весной возрождение природы вызывает потребность возрождения, обновления, чистоты помыслов, поступков в каждом.
Возрождение в природе, видимо, всегда звало к возрождению всего человеческого в человеке.
Это захватывает всех в деревне. И к исповеди – очереди. Да особенно к Аникию. Монастырские злятся. Монастырские выработали план пострижения Аникия в монахи. Тогда можно завести в монастыре что-то вроде старчества. А Аникий не хочет. Аникий любит жизнь.
–Да ведь от тебя жизнь-то и в монастыре не уйдет. Только чище будешь видеть. Больше чистоты в жизни будет.
–Людей меньше будет.
–Ну я не про то. Я ведь в деревне-то каждого знаю, с каждым могу поговорить. И зайти в избу… А то и на покос… А службу-то служить. Какая краса. Как посланец Господа Бога каждый раз выходишь.Придут по обязанности. Ненависть в глазах… А потом, как словом-то Божьим прожжешь его,– в глазах-то у него лето проглянуло. И весь он обмяк, добром напитался. И это добро домой принесет – сколько там-то радости.
В одном из ранних набросков (3 июня 1960 года) Абрамов пишет о поведении Аникия в Гражданскую войну, когда он стал настоятелем монастыря.
Обстреливать монастырь не рискнули и большевики… Собрались богачи в монастырь, хотят ответа, что делать. А что может сказать Аникий? Святая, голубиная душа. Летом плывут пароходы по реке, сидит на горе – благословляет крестом. И сейчас как дитя. Все упования на Артемия Праведного – не допустит…
А когда вскрыли мощи, Аникий страшно удивился – не карает. А потом, как увидел, что в раке вместо мощей кости, утешился, возликовал:
–Не допустил посрамления своих мощей. Ушел.Монастырь
Федор Абрамов хотел ввести в книгу главы о монастырях Севера, о их роли в освоении северных земель.
В архиве сохранилась объемная папка «О монастырях» с подборкой разных материалов по истории монастырей (Веркольского, Красногорского, Сурского, Сийского), об Иоанне Кронштадтском, о протопопе Аввакуме, о чудесах Артемия Праведного, о Сергии Радонежском, Андрее Рублеве, об иконах и иконописи.
Особенно интересовали писателя личности протопопа Аввакума и Иоанна Кронштадтского. «Эти две фигуры должны проходить через всю книгу,– записал он еще 19 ноября 1965 года.– Кто-то из Макаровых (первоначальная фамилия Дурыниных.– Л. К.– Л. Крутикова-Абрамова) специально ездит на место сожжения Аввакума. Уголь приносит. Ищут власти.
А в 30-е годы разговор о мощах Иоанна Кронштадтского.
Аввакум – против властей, а Иоанн Кронштадтский – за власти. Вот в чем дело. Две России».
По рассказам старожилов писатель воссоздает эпизод, происшедший в Веркольском монастыре.Берегись, Артюшка, опалю!
Тимофеевичи были самыми богатыми в Верколе. Скота имели до 10–15 голов.
Николай Тимофеевич, когда, молодцуя, приходил в церковь или монастырь, покупал горсть свечей.
Однажды Иван Тимофеевич, продвигаясь с горстью свечей к иконе Артемия Праведного, закричал на весь собор:
–Берегись, Артюшка! Опалю!– И тут же упал замертво на пол. Упал от собственного страха.
Монахи прекратили службу, а когда богохульник пришел в себя, запели: чудо, чудо совершил Артемий Праведный.
В книжечке об Артемии Праведном сто с лишним чудес. Но это не попало.
Интересовала писателя и история староверов, их взаимоотношения с монастырем.
Почему преследовало староверов царское правительство? Ведь староверы – самая работоспособная, самая порядочная, самая предприимчивая часть русского народа. Не пьют, не курят. Не работать – грех…
Три центра в деревне: монастырь, старообрядчество, скоморошество. В праздник так: в монастырь – православные, к Алексичам (Дурыниным.– Л. К.)– староверы, на Ежемень (Лаю.– Л. К.)– скоморохи. У скоморохов своя служба, бесовская.
Старчество. В Веркольском монастыре вынашивалась идея старчества (на манер Оптиной пустыни). Уже был и подобран кандидат в старцы. Одни прочили Аникия, белого священника (но тот сам не хотел идти в монахи), а другие монаха Козлова, но тот вдруг впал в ересь и был сослан в скит.
Идея старчества стала вынашиваться при Варсонофии, который решил поднять престиж Веркольского монастыря.
Варсонофий. Окончил Санкт-Петербургскую духовную академию. Утонченный светский человек. Аристократ.
Абрамов хорошо понимал роль церкви, соборной молитвы в нравственном очищении людей.
Церковь. Многолюдье. Если верующие – духовный костер. И в этом костре выгорают все мерзости. Взаимодействие верующих людей.
В статье Игоря Долгополова «Всепобеждающая сила добра» об Андрее Рублеве («Огонек», 1980, №5) писатель отмечает близкие ему размышления автора о древней иконописи, о духовном влиянии Сергия Радонежского на будущего иконописца, о великом искусстве Рублева. Привожу несколько отрывков из статьи, подчеркнутых в тексте рукой Абрамова.
«Истощенные постами апостолы словно вопрошали – что тебе надобно, инок? Живописец знал, что ему предстоит создать нечто свое, что не должно отгораживаться от жизни. Не пугать, не стращать верующих, а беседовать с ними сокровенно…
Как дивное эхо давным-давно ушедших времен, завораживают взор творения Андрея Рублева, открывшего людям прелесть неяркой красы Руси… Редкой красотой любы нам творения Рублева, ибо угадываем в них душу пращуров наших…
Любовь к ближнему, простосердечие – вот сила, которая подвигла Андрея Рублева на сотворение немеркнувших шедевров… В его произведениях говорят не почерк, не мазок, удар кисти, а сердце художника…
В искусстве древнерусской иконописи сходились самые сокровенные, заветные мечты народа, его стремление к поэзии, правде, не потому ли русская икона потрясает своей напряженной духовностью…Сергий Радонежский. Он дал художнику юное по чистоте восприятие мира (на полях Абрамов добавляет – мудрость.– Л. К.)… В ту пору, когда люди ожесточались ходом событий, междоусобица и распри одолевали Русь, Сергий находил тихие, задушевные слова… Не мечом, топором, дубиной, не криком оголтелым – словом заветным покорял Сергий. Уверял в надобности сплочения, веры и неотвратимости победы над злом. И вот эти слова Сергия Радонежского воплощены в пластические формы Андреем Рублевым, иконы которого и через шестьсот лет потрясают проникновением в суть явления, мудростью и гуманизмом…
«Троица»… Сергий Радонежский построил Троицкий собор для утверждения идеи «единожития» всех людей земли – дабы воззрением на Святую Троицу побеждался страх ненавистной розни мира сего… Подвиг Рублева в том, что он еще раз подтвердил: идеи света бессмертны…
Суровые по письму лики старых икон на первый взгляд отражали историю Руси. Но они лишь замечали мрак окружающих человека событий. Где был выход? И этот ответ дали творения Рублева – светлые, полные радости жизни и веры в победу над силами мрака…
«Троица» – это заглавное русское творение. Рублев – не только отец нашей национальной живописи, он один из зачинателей философии Руси – всепобеждающего деяния добра» (стр. 24, 25, 26).
В материалах к «Чистой книге» сохранилось восторженное описание Абрамовым главного собора Веркольского монастыря.
Главный собор. Двухэтажный. Наверху – летний.
Особенно красив верхний храм. Очень высоко и очень светло. Громадный и уютный.
Иконостас новый, с большими, молодыми, но очень хорошо написанными иконами.
Стены расписаны хуже. Но расписаны не сплошь, как в старых храмах (Ростов Великий, Василий Блаженный), а с промежутками, по-картинному, по-современному.
Много цветастых бордюров, разных лент (роспись) вокруг окон.
Иной у храма и колорит: розово-малиновые и голубые краски. В окнах – витражи (цветные стекла).
Все удивительно жизнерадостно. В общем, храм настраивал не на отказ от жизни, а наоборот. Он заражал жизнью.
Любите жизнь! Она и есть рай настоящий – вот какой смысл, кажется, вкладывал художник в росписи. Ваш край суровый. Но жизнь хороша.
Да, удивительно радостные службы были в этом храме.
А хор? С огромным балконом. Краски. Благоухающий ладан. Веселые росписи (никакой строгости). Даже Иоанн Предтеча в косматой шкуре не внушает ужаса. Добрые, веселые люди… Прославляющие жизнь. Красиво. Чудно!
А раззолоченные одежды служителей! Лев Толстой не видит в них красоты. А это было красиво. Черная мантия монаха здесь была неуместна. Выпадала из общего плана. И монахи редко вступали на второй этаж. Этот храм был целиком предназначен для мирских, для гостей. Радостью наполнялось сердце. Неожиданно.
Художник рассуждал: хватит суровости вокруг! А в храме надо красоты побольше. Чтобы верующие получали хороший заряд жизненной энергии. Чтобы им хотелось вернуться сюда.
Да, суровый север. И вдруг райские кущи. Выходить не хочется из храма.
И вход на второй этаж тоже радостный. Двускатное крыльцо.
Копаневы и Дурынины
Копаневы и Дурынины не только разными нитями связаны с семьей Порохиных и монастырем. В их среде тоже вырастают сложные, разные по характеру и устремлениям люди, часто трагической судьбы. Одни – взыскующие правды и истины, другие – настоящие земледельцы, влюбленные в крестьянский труд, третьи – либо гуляки, либо стяжатели, мечтающие лишь о приумножении богатства.
Копаневы зажили с расчисток. Дед великий специалист был по копке полей, он отыскал черное золото в навинах. Низину все обходили: сыро. А он канавы раскопал – за одно лето воду спустил. Сена навалило – некуда девать. А потом и хлеб стал рожаться. Завел коров, скот. И все под боком.
Затем выгодно женил сына на низовке… У них было четыре взрослых сына, и все четыре погибли. Старшего сына убили на Русско-турецкой войне, одного сына задавило деревом на расчистке, а двое сыновей утонули вместе с лошадью при переправе за только что ставшую Ельчу – поехали молоть зерно за реку по первому льду, чтобы не стоять потом в очереди на мельнице. А зерно – чтобы в лес ехать задержки не было.
