Виктор Нетесов да Соня-агрономша заявление накатали в область. До ручки, мол, дожили. Принимайте срочные меры.
Михаил опять усмехнулся:
– Хорошо бы! Только Виктор-то Нетесов с каких пор стал на амбразуру кидаться?
– С каких… Разве не слыхал, как они сено принимать на Пашу ездили? Таборский: пиши тридцать тонн для ровного счета, а Виктор: нет, тут, на Паше, и в травные-то годы двадцати тонн не было. Вот у них расстыковка и вышла.
– Ясно, – сказал Михаил и полез на коровник: не кричать же во все горло от радости.
Но за работой его снова стали одолевать сомнения, и он едва дождался обеда.
– Ребята, за папиросами хочу сперва забежать! – махнул рукой в сторону сельпо, чтобы объяснить напарникам свой необычный маршрут.
А на самом-то деле порысил к Виктору Нетесову, чтобы от него, из первых рук, узнать все как было.
3
Виктора Нетесова не зря прозвали немцем. Машина-человек. На работу ни на минуту не опоздает, но и на работе лишней минуты не задержится. Было четверть второго, когда Михаил перешагнул за порог нетесовского дома, а он уж за столом сидел. На гостя посмотрел хмуро, с нескрываемой досадой: дескать, что за пожар – пообедать спокойно не дадут? И Михаил даже растерялся от такого приема.
– Заправляйся, заправляйся, а я покурю тем временем.
На улице с любопытством огляделся: а ну-ко, немец, нрав-то ты свой показывать научился, а чему меня твоя усадьба научит?
Научила.
Перво-наперво деревянные мостки. Невелик труд – от крыльца к хлеву, к сараю, к бане доски перекинуть, а ведь толково. Всегда, в любую погоду, под ногой сухо, и грязи не натащишь в дом. А второе, что он тоже сразу принял на вооружение, – ягодники. В Пекашине не принято на усадьбе разводить малину да смородину – дескать, в лесу этого добра хватает. И зря. Не каждое лето в лесу родится ягода, нынче, к примеру, из-за засухи что найдешь на нашем бору, а у Виктора Нетесова до сих пор еще малина краснеет в огороде, а черной смородины столько навалило, что кусты ломятся.
В сарае тихонько позвякивало железо – молотком били, – и Михаил пошел туда.
Старик – Илья Нетесов – трудился. А над чем – не надо спрашивать. Железную ограду собирал, чтобы заново, в который уже раз обнести могилы дочери и жены.
Да, так вот. Люди хлопочут о живых – о себе, о детях, о внуках, – а у Ильи Максимовича одна забота: как бы получше устроить могилы дочери и жены. И устраивает. Каждое лето что-нибудь меняет – то столбики, то оградку, то надгробия, нынче специально в город ездил по половодью, гранитные привез.
– Где оградку-то делали? (Старик расширял на наковальне железное кольцо.) Не в леспромхозе? – закричал Михаил.
Илья повернул к нему худое бородатое лицо, заморгал по-детски голубыми глазами.
– Где, говорю, такую шикарную ограду раздобыл? – крикнул он еще громче.
Но в ответ старик только улыбнулся беззубым ртом. Артиллерист, всю войну из пушек палил – ничего ушам не делалось, а умерла дочка, умерла жена – и за один год оглох. Начисто.
Да, вот как бежит время, подумал Михаил. Давно ли еще вся деревня бегала к Нетесовым, чтобы посмотреть на живого победителя, а сегодня этого победителя самого подпорками подпирать надо.
– Пряслин! – подал голос с крыльца Виктор.
– Иду! – живо откликнулся Михаил и, как мальчишка, кинулся к нему. Потом вспомнил, что тот на добрых пятнадцать лет моложе его, и притормозил.
Сели на скамейку под дощатый раскрашенный грибок неподалеку от крыльца, и Виктор первым делом взглянул на свои часы.
– Без двадцати два, – объявил деловито. То есть учти: разговаривать с тобой могу не больше десяти минут.
– Ясненько, – без всякой обиды сказал Михаил.
А чего обижаться? Да надо бога молить, что такой человек в Пекашине завелся. Ведь нынешние работяги что за народ? Утром иной раз на разводе заведутся, начнут анекдоты травить – про всякую работу забыли. А Виктор Нетесов без десяти девять, хоть земля под ним провались, заведет свой трактор. А раз один завел, что же остается делать другим?
В общем, Михаил хорошо был знаком с причудами Виктора Нетесова, а потому начал без всякой прокладки:
– Это верно, что вы с Соней-агрономшей письмо накатали?
– Верно, – кивнул Виктор.
– Думаю, не о том, что хорошо живем по сравнению с довоенным? – Михаил слегка подмигнул.
– Не о том. Мы проанализировали наиболее важные показатели пекашинской экономики за последние годы и пришли к выводу, что тут у нас явное неблагополучие…
– Неблагополучие?! – с жаром воскликнул Михаил. – Скажи лучше: бардак!
Виктор выждал, пока Михаил немного успокоился, и все тем же ученым языком (не иначе как наизусть свое письмо шпарит) продолжал:
– В частности, мы подробно остановились на вопросе о кормовой базе как ключевом вопросе всей нашей экономики…
– Ерунда все эти ключевые вопросы! – опять не выдержал Михаил. Ключевой-то вопрос знаешь какой у нас? Таборский! Покамест Таборский да его шайка будут заправлять Пекашином, считай, все ключевые вопросы – одна трепотня…
И вот в это самое время, когда они только-только* разговорились, Виктор поднялся: вышло время.
Михаил на чем свет стоит клял про себя эту двуногую машину, но что делать? – скорее солнце повернет с запада на восток, чем Виктор изменит себе.
Уже дорогой, заглядывая Виктору в лицо сбоку, Михаил спросил:
– А чего же мне-то не дали подмахнуть свою бумагу? Думаю, лишняя подпись не помешала бы. Мы, бывало, с твоим отцом когда-то одной стеной шли. Дан времена-то тогда какие были!
– У вас с Таборским больно нежные отношения. – Тут Виктор вроде как улыбнулся. – А это, знаешь, всегда лазейка – личные счеты сводит…
– Понятно, понятно, Витя! Ну и жук же ты колорадский! Все продумал, все учел, голыми руками тебя не возьмешь.
С похвалой, от всего сердца сказал Михаил, но у Виктора к этому времени кончились последние минуты обеденного перерыва, и он свернул к механическим мастерским, на свой объект, как он любил выражаться.
Михаил на мгновение задумался: а ему что делать? Бежать домой да хоть что-нибудь бросить на зубы?
Пошел на коровник. Можно до вечера потерпеть, можно. Зато когда драка в Пекашине пойдет, а он теперь верил в это, ему не заткнешь с ходу глотку. Не скажешь: «Ты-то чего надрываешься, когда у тебя у самого с производственной дисциплиной минус?»
И тут Михаил еще раз посмотрел на Виктора Нетесова, подходившего в эту минуту к окованным дверям мастерской. Посмотрел нежно, с любовью. А как же иначе? Ведь этот самый Виктор Нетесов, можно сказать, веру в человека у него воскресил.
Да, думал, в Пекашине все исподличались, всех подмял под себя Таборский, а тут на-ко: дай ответ по самой главной сути!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Жизнь Пекашина вот уже сколько лет катилась по хорошо накатанной колее. Зашибить деньгу, набить дом всякими тряпками-стервантами, обзавестись железным коником, то есть мотоциклом, лодкой с подвесным мотором, пристроить детей, ну и, конечно, раздавить бутылку… А что еще работяге надо?
Теперь вдруг все это отошло, отодвинулось в сторону, вспомнили, что помимо рубля и своего дома есть еще Пекашино, земля, покосы, совхоз.
Разговоры вскипали на работе, за столом, в магазине – везде ООН.
У Пряслиных прения открыла Раиса. Утром, когда пили чай, как указание дала мужу.
– Язык-то там не больно распускай. У Таборского оборона от Пекашина до Москвы.
– Ну уж и до Москвы! – хмыкнул Михаил.
– А как? Сколько раз ты на него наскакивал, а чем кончалось?
– Значит, худо наскакивал. Раиса по-бабьи всплеснула руками:
– Ну-ну, давай! Лезь на рожон. Умные люди будут в сторонке стоять, а ты опять горло драть изо всех сил.
– Да плевать я хотел на твоих умных людей! – Михаил тоже начал выходить из себя. – Умные люди, умные люди! Больно много этих умных людей развелось вот что я скажу. Кабы этих умных людей поменьше было, небось не рос бы лес на полях.
– А раньше не рос, да что с этих полей получали? – без всякой заминки отрезала Раиса.
– Это другой вопрос, – буркнул Михаил.
– А такой! Ты с четырнадцати лет землю не пахала, не сеяла, дак тебе все равно. Пущай лесом зарастает. А у меня эти поля – вся жизнь. Понимаешь ты это, нет?
– Что ведь, тако время. В других деревнях не лучше.
– В других деревнях другие люди есть. Иван Дмитриевич Лукашин как, бывало, говорил? Во всей стране навести порядок – это нам, говорит, из Пекашина не под силу, кишка тонка, а сделать так, чтобы в Пекашине бардака не было, – это наш долг.
– Ну наводи, наводи порядок, – вздохнула Раиса. – На войне вырос, месяца без войны прожить не можешь…
– Да чего ты хочешь? – закричал Михаил, уже окончательно выходя из себя. – Чтобы я ни гугу? Чтобы Таборский со своей шайкой еще пятнадцать лет в Пекашине заправлял? Да меня дети мои презирать будут, верно, Лариса?
Лариса – она как раз в эту минуту вошла в кухню – поставила ведро с водой у печи, но ничего не сказала. Это не Вера. Этой отцовские дела неинтересны.
2
В это утро на разводе только и разговоров было что о начальстве, которое понаехало в Пекашино. Небывало, неслыханно! Пять головок сразу, да каких! Второй секретарь райкома (первый был в отпуске), начальник районного управления сельского хозяйства, директор совхоза – этих-то, положим, видали, может, только не в таком скопе. А завотделом обкома да главный зоотехник области! Ну-ка, когда, в какую деревню заплывали такие киты?
– Н-да, крепко, видно, клюнул Виктор Нетесов.
– Вот тебе и немец!
– Этот немец научит жить, ха-ха!
– А что, у нас отец, бывало, с войны пришел, об етой Германии много рассказывал.
– Где Виктор-то – не видно сегодня.
– Хо, где Виктор… Виктор теперь на самом юру. С директором совхоза да с начальством из области на Сотюгу поехал.
– Насчет сена?
– А насчет чего же? Коров-то тема тоннами, которые у Таборского на бумаге, кормить не будешь.
– Ну на этот раз за Таборского взялись.
– Вывернется! Не впервой.
– Не знаю, не знаю. Шуруют по всем линиям. На скотных дворах были, на телятнике были. А сегодня с Соней-агрономшей в навины собираются.
– Да ну?!
– Да ты понимаешь, нет – из самой области приехали! Когда это было?
Филя-петух, когда плотники, работавшие на ремонте коровника, после развода потащились к болоту, дорогой попризадержал Михаила, оглянулся на всякий случай по сторонам и под большим секретом (у Фили всегда секреты) сообщил:
– Вчерась, говорят, уж кое-кого вызывали.
– Куда вызывали?
– В совхозную контору. К начальству приезжему.
– Ну и что?
– Да ничего. Я думаю, раз в разрезе всей жизни пашут, дак тебя перво-наперво спросить должны.
– Спросят, когда дойдет очередь, – отмахнулся Михаил, хотя сам-то в душе был того же мнения. С сорок второго года в сельском хозяйстве вкалывает – кого и спрашивать как не его!
Однако не спрашивали.
В томлении, в постоянных поглядах на деревню (вот-вот запылит оттуда уборщица) прошел один день, прошел другой. Забыли про него? Таборский, его дружки постарались?
Михаил пошел в контору сам. Прямо с работы,
