могуществом и влиянием делали почти невозможным для свободного бедняка найти рынок для продукта своего труда, когда последнему приходилось конкурировать с продуктами труда рабов богатого человека. Но рабы редко проявляют изобретательность; все более важные улучшения в орудиях труда или в порядке и распределении работы, которые облегчают и уменьшают труд, являлись открытиями свободных людей. Если бы даже раб предложил какое-либо улучшение подобного рода, его хозяин был бы склонен счесть это предложение внушенным леностью и желанием раба сократить свой труд за счет хозяина. Бедный раб вместо награды получил бы, вероятно, на свою долю град ругательств, а может быть, и подвергся бы наказанию. Поэтому в мануфактурах, в которых работают рабы, обычно требуется больше труда для выполнения того же самого количества работы, чем в предприятиях, где применяется труд свободных рабочих. Труд первых должен ввиду этого обходиться дороже, чем труд последних. Как замечает Монтескьё* [* Montesquieu. Esprit des lois. Книга XV, гл. 8], венгерские рудники, хотя они и не богаче расположенных по соседству турецких рудников, всегда разрабатывались с меньшими издержками, а потому и с большей прибылью, чем последние. В турецких рудниках работали рабы, руки этих рабов являлись единственными машинами, которые турки когда-либо думали употреблять в дело. Венгерские рудники разрабатываются свободными людьми, которые применяют много различных машин, при помощи которых облегчают и уменьшают свой труд. Судя по тому немногому, что известно относительно цены мануфактурных изделий в эпоху греков и римлян, кажется, что изделия более высокого качества были чрезвычайно дороги. Шелк продавался на вес золота.
Правда, в ту пору шелк не являлся европейским изделием, и так как он весь привозился из
Ост-Индии, расход на перевозку на такое большое расстояние может в известной мере объяснять высоту его цены. Но цена, которую знатная женщина, по рассказам, готова была иногда платить за штуку очень тонкого полотна, равным образом была, по-видимому, чрезвычайно высокой. А так как полотно всегда было европейским или в крайнем случае египетским продуктом, то такая высокая цена может быть объяснена только большой затратой труда, который надо было употребить на его изготовление, а чрезмерность затраты его, в свою очередь, могла вызываться только несовершенством применявшихся орудий труда. Цена тонких шерстяных материй, хотя и не столь высокая, все же, как кажется, намного превышала цену нынешнего времени. Плиний рассказывает нам, что некоторые материи, окрашенные особым образом, стоили 100 динариев, или 3 ф.
6 ш. 8 п. за фунт по весу* [* Plin., I, IX, с. 39]. Другие материи, окрашенные иным способом, стоили за фунт 1 тыс. дин., или 33 ф. 6 ш. 8 п. Римский фунт, следует иметь в виду, содержал только 12 наших унций. Правда, такая высокая цена обусловливалась главным образом краской. Но если бы сама материя не стоила намного дороже материй, выделываемых в настоящее время, на нее, вероятно, не тратили бы столь дорогостоящей краски. Слишком велико было бы несоответствие между подсобным и основным материалом. Упоминаемая тем же автором* [* Plin., I, VIII, с. 48] цена некоторых триклинарий, особых шерстяных подушек, употреблявшихся для того, чтобы облокачиваться на них во время возлежания за столом, превышает всякое вероятие: некоторые из них стоили будто бы более 30 тыс., другие — более 300 тыс. ф. При этом не упоминается, чтобы такая высокая цена обусловливалась краской. Как замечает доктор Арбутнот* [* John Arbuthnot. Table of ancient Coins, Weights and Measures. 1754], в древние времена в одежде богатых людей обоего пола было гораздо меньше разнообразия, чем в настоящее время. И это замечание подтверждается весьма небольшим разнообразием одежды, какое мы видим на древних статуях. Арбутнот заключает из этого, что их одежда должна была в общем стоить дешевле, чем наша, но такое заклю чение совсем не вытекает из этого. Когда расход на изысканную одежду очень велик, ее разнообразие должно быть незначительно, но когда благодаря увеличению производительности труда и улучшению его методов стоимость того или иного предмета одежды оказывается умеренной, разнообразие становится, естественно, очень значительным. Богатые люди, не имея возможности отличаться дороговизной своей одежды, естественно, будут стараться выделяться большим коли чеством и разнообразием ее.
Самая значительная и наиболее важная отрасль торговли каждой нации, как это уже отмечено, — это та, которая ведется между жителями города и деревни. Жители города получают из деревни сырой продукт, который служит как материалом для труда, так и фондом для их существования; они оплачивают этот сырой продукт тем, что посылают взамен в деревню некоторую часть своих мануфактурных и готовых для непосредственного потребления продуктов. Торговля, ведущаяся между этими двумя различными группами населения, выражается в конечном счете в обмене известного количества сырых продуктов на известное количество мануфактурных изделий. Поэтому чем дороже последние, тем дешевле первые, и все то, что в какой-либо стране ведет к повышению цены мануфактурных изделий, ведет вместе с тем к понижению цены сырого продукта земли и этим замедляет развитие земледелия. Чем меньше количество мануфактурных изделий, которое можно купить на данное количество сырого продукта, или, что то же самое, на цену последнего, тем меньше меновая стоимость этого количества сырого продукта, тем меньше побуждений может быть у землевладельца увеличить его количество улучшением земли, а у фермера — возделыванием ее. Кроме того, все, что ведет к уменьшению в стране числа ремесленников и мануфактуристов, ведет к уменьшению внутреннего рынка, наиболее важного из всех рынков для сырого продукта земли, и этим еще больше задерживает развитие земледелия.
Ввиду изложенного те теории, которые предпочитают сельское хозяйство всем другим занятиям и для поощрения его налагают стес- нения на мануфактуры и внешнюю торговлю, действуют вразрез с той целью, которую ставят себе, и косвенно затрудняют развитие как раз того вида труда, которому хотят содействовать. В этом они, пожалуй, еще более непоследовательны, чем даже меркантилистическая система. Эта последняя, поощряя мануфактурную промышленность и внешнюю торговлю больше, чем сельское хозяйство, отвлекает часть капитала общества от более выгодного к менее выгодному виду труда. Все же на деле и в конечном счете она поощряет именно тот вид труда, который имеет в виду поощрять. Указанные сельскохозяйственные теории, напротив, в конечном счете только задерживают развитие своей излюбленной отрасли труда.
Таким-то образом всякая система, старающаяся чрезвычайными поощрительными мерами привлекать к какой-либо особой отрасли труда большую долю капитала общества, чем, естественно, направлялось к ней, или чрезвычайными стеснениями отвлекать от какой-нибудь отрасли труда ту долю капитала, которая без таких стеснений была бы вложена в нее, в действительности поступает как раз обратно тому, к чему стремится. Она задерживает, вместо того чтобы ускорять, развитие общества в направлении к действительному богатству и величию и уменьшает, вместо того чтобы увеличивать, действительную стоимость продукта его земли и труда.
Поэтому, поскольку совершенно отпадают все системы предпочтения или стеснений, очевидно, остается и утверждается простая и незамысловатая система естественной свободы. Каждому человеку, пока он не нарушает законов справедливости, предоставляется совершенно свободно преследовать по собственному разумению свои интересы и конкурировать своим трудом и капиталом с трудом и капиталом любого другого лица и целого класса. Государь совершенно освобождается от обязанности, при выполнении которой он всегда будет подвергаться бесчисленным обманам и надлежащее выполнение которой не доступно никакой человеческой мудрости и знанию, от обязанности руководить трудом частных лиц и направлять его к занятиям, более соответствующим интересам общества. Согласно системе естественной свободы, государю надлежит выполнять только три обязанности, правда, они весьма важного значения, но ясные и понятные для обычного разумения: во-первых, обязанность ограждать общество от насилий и вторжения других независимых обществ; во-вторых, обязанность ограждать по мере возможности каждого члена общества от несправедливости и угнетения со стороны других его членов, или обязанность установить хорошее отправление правосудия, и, в-третьих, обязанность создавать и содержать определенные общественные сооружения и учреждения, создание и содержание которых не может быть в интересах отдельных лиц или небольших групп, потому что прибыль от них не сможет никогда оплатить издержки отдельному лицу или небольшой группе, хотя и сможет часто с излишком оплатить их большому обществу.
Надлежащее выполнение этих различных обязанностей государя необходимо предполагает известные издержки; эти издержки, в свою очередь, предполагают получение некоторого дохода для покрытия их. Поэтому в следующей книге я попытаюсь выяснить, во-первых, в чем выражаются необходимые издержки государя или государства, какие из этих издержек должны оплачиваться за счет взносов всего общества и какие — только некоторыми определенными его членами; во-вторых, каковы различные методы, посредством которых все общество может быть привлечено к участию в расходах, ложащихся на все общество, и каковы главные преимущества и неудобства каждого из этих методов; наконец, в-третьих, каковы основания и причины, побудившие почти все современные правительства закладывать некоторую часть этого дохода или заключать займы; каково было влияние этих долгов на действительное богатство, на годовой продукт земли и труда общества. Следующая книга, естественно, распадается поэтому на три главы.
Книга 5. О доходах государя или государства
Глава I. О РАСХОДАХ ГОСУДАРЯ ИЛИ ГОСУДАРСТВА
Отдел I. О расходах на оборону
Первой обязанностью государя является защита общества от насилия и посягательства со стороны других независимых обществ; она может быть выполнена только посредством военной силы. Однако расходы как на подготовку военной силы в мирное время, так и на использование ее во время войны весьма различны в разных состояниях общества, в разные периоды его развития.
У охотничьих народов, находящихся на самой низкой ступени развития общества, — что мы видим у туземных племен Северной Америки, — каждый мужчина является настолько же воином, насколько и охотником. Когда он идет на войну, защищать свое общество или мстить за ущерб, нанесенный ему другими обществами, он поддерживает свое существование собственным трудом точно таким же способом, как и живя дома. Его общество — в этом состоянии, собственно говоря, еще нет ни государя, ни государства — не несет никаких расходов ни на подготовку его к походу, ни на содержание его в продолжение войны.
У пастушеских народов, находящихся на более высокой ступени развития, как, например, у татар или арабов, каждый мужчина точно так же есть воин. Такие народы обыкновенно не имеют постоянных жилищ, а живут в шатрах или крытых повозках, которые легко переносятся с места на место. Целое племя или народ меняет свое местоположение в зависимости от времен года и других случайных обстоятельств. Когда их табуны и стада уничтожают корм в одной части страны, они передвигаются в другую, а оттуда — в третью. В сухое время года они спускаются к берегам рек, а в дождливое — уходят на возвышенности. Когда такой народ идет на войну, воины не
