Адам Корнелий Смит
Шотландия. Автобиография
Шотландия всегда находилась в тени могущественной южной соседки Англии, в борьбе с которой на протяжении многих столетий страна пыталась отстоять собственную независимость. Это соседство, ставшее причиной бесчисленных кровопролитных сражений, определило весь ход шотландской истории. И даже сегодня битва продолжается — уже не вооруженная, а экономическая, политическая, спортивная. Впрочем, борьбой с Англией история Шотландии вовсе не исчерпывается; в ней немало своеобычных ярких и трагических страниц, о которых и рассказывает автобиография этой удивительной страны, одновременно романтической и суровой, сдержанной и праздничной, печальной и веселой.
Прошлое возможно увидеть либо как бесконечные беды и несчастья, либо как беспрерывную вереницу религиозных противоречий и войн, либо восхищаться техническим гением, либо сосредоточиться на великих людях, от исследователей до романистов и предпринимателей. Можно еще более сузить поле зрения, ограничившись интеллектуалами, или трактовать прошлое как историю стоического терпения и безжалостного угнетения.
Разумеется, в истории Шотландии присутствует все вышеперечисленное. Эта антология призвана показать, как появилась и развивалась наша страна. Истинная автобиография Шотландии, пусть безмолвная, скрывается в ее горных формациях и хребтах, в ее вулканических скалах и утесах из песчаника, в ее кернах, названиях, руинах древнейших поселений, где впервые на территории страны зазвучали человеческие голоса.
Тому и Мари
Шотландия мала? Наша многообразная, наша бесконечная Шотландия мала?
Точно так же участок на склоне холма может заставить глупца вскричать: «Один лишь вереск, и больше ничего!»
Р. Горинг
В обставленном по-спартански кабинете в северном крыле здания университета Сент-Эндрюс, в дни пребывания у власти в Великобритании Маргарет Тэтчер, можно было найти за работой одного из тех людей, которые творили историю современной Шотландии; он сидел за письменным столом вблизи окна, выходившего на сумрачную бухту, где ветер гнал череду волн. Обычно этот человек носил джинсы и свитер, его волосы словно не знали расчески, а выражение его лица было по-совиному отстраненным, и все же в нем с первого взгляда угадывался острый ум, сочетавшийся с искренним добродушием и мягким голосом. В отличие от премьер-министра Тэтчер, этот человек верил в общество; верил столь страстно, что посвятил свою жизнь поиску бесчисленных свидетельств, способных раскрыть прошлое людей самой разной социальной принадлежности.
Этого человека звали профессор Т. Ч. Смаут; он считается отцом шотландской социально-экономической истории и в 1980 году перебрался из Эдинбурга в Сент-Эндрюс, который благодаря ему приобрел в конце XX столетия репутацию альма-матер современной шотландской исторической науки. Пожалуй, едва ли можно было бы найти лучшее место для изучения прошлого Шотландии, нежели этот городок на скалистом восточном побережье. Немногие места в стране способны сравниться с ним в многообразии и драматизме происходивших в них событий. Неподалеку от кабинета Смаута был некогда повешен, а затем сожжен тихий и добросердечный Джордж Уишарт, на прощание поцеловавший своего палача; всего в нескольких милях от университета раскинулась пустошь, где изменника архиепископа Шарпа выволокли из кареты и затоптали насмерть разъяренные ковенантеры. Джон Нокс в свое время укрывался в замке Сент-Эндрюс, до которого от кабинета Смаута буквально подать рукой, а история гольфа, утвердившегося в обществе в викторианскую эпоху, разворачивалась, так сказать, в двух шагах от здания исторического факультета. Здесь также учился будущий король Уильям Виндзор, вслед за которым в город хлынули толпы папарацци и светловолосых и белозубых искательниц счастья, а секретная служба в стремлении обезопасить персону принца запечатала все городские канализационные люки.
Целый год в начале 1980-х я была студенткой Т. Ч. Смаута, одной из дюжины тех, кто стремился получить степень по социально-экономической истории — и одной из тех двоих (вторым был юноша из Ливерпуля), кто решил прослушать курс профессора об истоках истории Шотландии. Из курса мы узнали, что хотя историю по большей части пишут те, кто находится у власти, возможно все же узнать и мнение тех, кто был этой власти лишен. Церковные и судебные книги, к примеру, дают редкую возможность заглянуть в жизни простых людей, будь то служанка, осужденная за распутство, муж, обвиненный в убийстве собственной жены, или нищий, которого не желали терпеть ни в одном приходе. Читая строки завещания некоего крестьянина, словно наяву слышишь его голос… Изучая подобный материал, мы, что не удивительно, выходили с лекций по-настоящему заинтригованными. Скажу так: после прослушивания этого курса Шотландия стала восприниматься иначе.
И это было оправданно. Когда в 1969 году Смаут опубликовал свою книгу «История шотландского народа, 1560–1830 гг.», история Шотландии словно открылась нам с новой стороны. Эта работа, глубокая, изобилующая прозрениями и размышлениями, изменила не только подход к историографии, но и взгляды шотландцев на самих себя и наследие предков. Пусть в Шотландии и до Смаута многие обращались к исследованию социально-экономической истории страны, никто из прежних авторов не предпринимал попытку «перекалибровать» эту историю в социальной перспективе, то есть не пытался понять чувства и оценить деяния простых шотландцев, а не только правящей элиты; никто не изучал повседневную жизнь, а не экстравагантные привычки власть предержащих. Смаут принадлежал к исследователям новой волны, захлестнувшей Европу и Америку; в этих работах жизнь маленького человека, жизнь народа, наконец-то обрела свое законное место в истории. Наконец-то на исторической арене появились те, кого можно назвать фундаментом истории любой страны.
В последующие десятилетия многие молодые историки тщательно разыскивали свидетельства, проливающие свет на социальную историю нашей страны, заполняя бесчисленные досадные лакуны, озвучивая умолчания и восполняя упущения. И тот факт, что именно англичанин затеял эту революцию, лишь упрочил влияние Смаута на академическое сообщество. Воспитавший целую плеяду блестящих последователей, среди которых особняком стоит профессор Том Девайн, Смаут вместе с соратниками сделал для шотландцев, пожалуй, больше, нежели представители любой другой науки или даже истеблишмента. Пускай изучение истории вышло из моды в школах, но, как показывают издательские каталоги и рейтинг документальных телепередач, жажда познания прошлого, особенно в социально-экономической перспективе, по-прежнему остается неутоленной. Как, должно быть, отлично известно журналистам, человеческий голос, излагающий собственную историю, ничуть не утратил притягательность.
До книги Смаута, если не считать таких редких исключений, как замечательная работа Г. Дж. Грэма «Общественная жизнь Шотландии в восемнадцатом столетии», шотландская история обычно трактовалась как история королевских домов и правителей — прежде всего Уильяма Уоллеса, королевы Марии и Красавца принца Чарли, как история аристократии, политики, с упоминанием десятка общенациональных катастроф, сказавшихся на простом народе, например голода конца XVII века или «зачистки» Хайленда, совершенно не затронувшей Низины. Подход основывался на так называемой истории жертв, которую преподавали в школах, словно в надежде, что чем отвратительнее материал, тем привлекательнее он будет для поколения, в котором несправедливо предполагали нулевой интерес к прошлому.
Но чем настойчивее становились требования деволюции, ограниченной автономии, тем яснее оказывалось, что рассказ о прошлом страны как о беспрерывной веренице убийств мало кого устраивает. Люди желали переписать национальную историю в духе американского историка Артура Хермана, который утверждал, что в зените «шотландского Просвещения» шотландцы фактически создали современный мир, предложили миру каркас философской мысли, экономические технологии и научные открытия, за которые охотно ухватились другие нации. Эта «локализованная», «самоориентированная» и «приоритетная» версия истории пользовалась особой популярностью среди националистов — например, среди тех, кто уверял, что сегодня именно шотландцы управляют Великобританией. Многие теперь пользуются плодами двух, возможно, важнейших изобретений современности, телефоном и телевидением, сделанных шотландцами, да и первые шаги в процессе, призванном изменить мир, то бишь в клонировании, предприняты в окрестностях Эдинбурга, в той части страны, которая прежде была известна только как местонахождение Рослинской часовни, окруженной религиозными предрассудками (последние нашли отражение в романе «Код да Винчи»).
В зависимости от того, какой комплект линз вы выбираете, возможно увидеть прошлое либо как бесконечные беды и несчастья, либо как беспрерывную вереницу религиозных противоречий и войн, либо восхищаться техническим гением, либо сосредоточиться на великих людях, от исследователей до романистов и предпринимателей. Можно еще более сузить поле зрения, ограничившись интеллектуалами, или трактовать прошлое как историю стоического терпения и безжалостного угнетения.
Разумеется, в истории Шотландии присутствует все вышеперечисленное. Эта антология призвана показать, как появилась и развивалась наша страна. Чтобы и без того широкий холст не расползся, мне пришлось исключить из антологии историю шотландской диаспоры, то есть тех, кто добился успеха в жизни, только покинув родные места (а ведь среди них есть известнейшие люди, например, эколог Джон Мюир и основатель американских ВМС Джон Пол Джонс). Единственным исключением стал филантроп Эндрю Карнеги, чей вклад в создание сети библиотек принес значительную пользу многим поколениям шотландцев. Что касается тех, кто оправлялся за рубеж по профессиональной надобности, будь то солдаты, первооткрыватели, ботаники или миссионеры, их исключать было нельзя, поскольку они сыграли немаловажную роль в создании международного образа Шотландии.
Основная цель этой книги — показать историю глазами тех, кто наблюдал, как она творилась, чтобы создать яркую и поистине живую картину прошлого. Многие из приведенных в книге текстов написаны непосредственно по следам событий или же некоторое время спустя, когда события уже были осмыслены; тем не менее они, конечно, содержат неизбежные преувеличения и ошибки. Надо признать, история открывает перед нами возможность судить, насколько истинным является то или иное свидетельство. Ни один из текстов этой книги не лишен личного отношения к происходящему, однако тяжелее всего определить истинность тех, где рассказчиком выступает записной лжец или человек, привычный к «перекраиванию» истории на собственный лад, а не невольный исказитель. Таков советник королевы Марии сэр Джеймс Мелвилл, который больше рассказывает, как предупреждал королеву относительно благоволения Давиду Риччо, чем вдается в подробности убийства последнего; таков и неприкрытый ура-патриотизм «Таймс» в отчете о затоплении «Звезды Арандоры» в годы Второй мировой, когда якобы ссора между немецкими и итальянскими военнопленными стоила жизни прочим пассажирам.
Несмотря на то что сегодня мы сознаем, сколь богатые пласты истории еще ожидают исследования или таятся в свежеобнаруженных документах, антология, подобная нашей, опирающаяся на повествовательные тексты, вряд ли может использовать эти открытия для ранних периодов истории. В результате для рассказа о многих ранних событиях выбраны тексты комментаторов, к которым на протяжении столетий обращались историки, будь то хроники Аилреда из Риво, Уильяма Мальмеберийского, Уолтера Боуэра или Матвея Парижского; впрочем, там, где это представлялось возможным, я искала и в них позицию простого человека.
Изучая многие ранние документы и ранние переводы с латыни, сталкиваешься с той трудностью, которую литературный критик Генри Маккензи обнаружил в сочинениях молодого Роберта Бернса, — с едва ли не полной непостижимостью языка шотландцев. Чтобы сделать эти тексты доступными, я перевела их на современный язык. В некоторых ранних документах мы находим удивительно прозрачный язык; это означает, что они были в свое время переведены с латыни.
Истинная автобиография Шотландии,
