перехожу.

«Вчера вечером, под покровом тьмы, прискакал Уолтер Скотт из Хардинга, глава клана Боклю, вместе с пятьюстами всадниками из Боклю и дружками Кинмонта; вооружены они были пиками, кинжалами, топорами и складными лестницами и подобрались к наружному углу замкового двора, где расположены задние ворота. Они быстро и смело подкопались под эти ворота и завладели замковым двором, после чего ворвались в камеру, где находился Уилл из Кинмонта, и увели его, а когда обнаружила их стража, принялись отбиваться и убили двух стражников, ранили несколько слуг и одного надзирателя и бежали прежде, чем их заметила стража внутреннего двора и прежде чем успели поднять прочих.

Стражи, возможно, по причине грозовой ночи, то ли спали, то ли укрылись от непогоды внутри; в итоге это немало облегчило шотландцам исполнение их замысла. Камера, где содержали Кинмонта, считалась надежной, а надзиратели заверяли вдобавок, что он поклялся не сбегать. Я положился на эти заверения и никак не ожидал, что кто-либо осмелится в мирное время штурмовать замок, принадлежащий ее величеству, место столь укрепленное. Если Боклю и вправду стоял во главе этого набега — а некоторые слуги говорили мне, что слышали, как выкрикивают его имя (истину я поспешу выяснить), — тогда я смиренно молю ее величество обратиться к королю (Шотландии. —Ред.)и потребовать у него ответа, что означает это выступление и каково должно быть возмещение: ведь оставлять подобное преступление безнаказанным значит подавать дурной пример… Полагаю, следует примерно покарать зачинщиков этого бессовестного и дерзкого набега».

Шотландская кухня, 1598 год

Файнс Морисон

Ученый путешественник из Линкольншира Файнс Морисон побывал в Малой Азии и Палестине и объездил всю Европу. Ниже он предлагает свой взгляд на шотландские привычки в еде и обиходе.

Что касается их питания. Они едят много красной капусты, но мало свежего мяса, обыкновенно солят баранину и гусятину, из-за чего мне тем более удивительно, что говядину они едят несоленой. Джентльмены меряют свои богатства не доходами и деньгами, а количеством еды, и семьи тут многочисленны, однако питаются в основном зерном и кореньями, а на мясо предпочитают не тратиться. Я был в доме одного рыцаря, у которого множество слуг, все в синих шапках, и ему подавали к столу дичь, а стол при этом на треть был заставлен большими блюдами с овсяной кашей, к коим прилагались маленькие тарелочки с мясом. А когда на стол накрыли, слуги сели вместе с нами, и ели они прежде всего ту самую кашу, потом служанка принесла похлебку. Я не заметил у них никакой гастрономии, никакой подобающей обстановки, они словно намеренно этим пренебрегают… Они вульгарно питаются овсяными лепешками, но в городах есть и пшеничный хлеб, каковой по большей части покупают придворные, джентльмены и наиболее зажиточные из горожан… Вино они пьют не с сахаром, как англичане, но на праздниках бросают в вино засахаренные плоды… Кровати у них приделаны к стенам и опускаются, как створки буфета, по желанию, а постели они застилают единственной простыней, открытой с боков и сверху, но подшитой снизу, из-за чего она получается как бы двойной…

Первое празднование Нового года, 1600 год

В 1600 году Шотландия наконец приняла европейский календарь, и Новый год стали отмечать 1 января, а не 25 марта. Этот праздник пришелся шотландцам по душе.

Его королевское величество и лорды Тайного совета, сознавая, что во всех иных благоуправляемых странах и землях днем, в каковой начинается год, считается первый день января, обычно называемый Новым годом, и что наше королевство отличается от прочих лишь обыкновением считать годы и дни, и желая, чтобы впредь не было разногласий в этом между владениями его королевского величества и соседними странами, и чтобы везде соблюдался один и тот же закон и обычай, особенно же в определении времен года, наиболее пригодных к тем или иным работам, и чтобы не возникало никаких недоразумений и предрассудков, его королевское величество, по обсуждению с лордами Тайного совета, постановляет, что отныне первым днем года будет считаться первый день января, и настоящий указ вступает в действие с первого января будущего года, каковым окажется первый день года тысяча и шестисотого от рождества Христова…

Союз двух корон, 24 марта 1603 года

Роберт Кэри

Спустя несколько часов после смерти Елизаветы, королевы Английской, хранитель границы Роберт Кэри выехал из Лондона в Эдинбург, чтобы известить шотландского короля Джеймса VI: отныне он также — король Англии.

Королеве становилось все хуже и хуже… Надежд на исцеление не осталось, потому что она отказывалась от всех снадобий. В среду, двадцать третьего марта, она утратила дар речи. В тот же день она знаками велела собрать совет и приложила руку к голове, когда ее наследником назвали короля Шотландии, и все поняли, что именно этого человека она желает видеть на троне…

Около шести вечера она, снова знаками, велела привести архиепископа и духовника, и я вошел вместе с ними и преклонил колени, а глаза мои наполнились слезами от столь печального зрелища… После я ушел и распорядился известить меня, если сочтено будет, что она умирает, и дал привратнику монету, чтобы он впустил меня в любое время. Между часом и двумя в ночь на четверг мне передали, что королева скончалась.

В пятницу вечером я вернулся в свой дом в Уитерингтоне и велел своим помощникам продолжать наблюдение за границей, что они и обещали исполнить, а сам велел на следующее утро объявить короля Шотландии королем Англии в Морпете и Олд-вике. Рано утром в субботу я поскакал в Эдинбург и прибыл в Норэм около полудня, рассчитывая застать короля за вечерней трапезой, однако по дороге я упал, а моя лошадь копытом ударила меня по голове, и из раны потекла кровь. Я настолько ослабел, что далее пришлось ехать совсем медленно, так что король уже отправился почивать, когда я постучался в ворота.

Меня быстро впустили и отвели в королевские покои; я преклонил колени и обратился к нему как к правителю Англии, Шотландии, Франции и Ирландии. Он протянул мне руку для поцелуя и тепло меня приветствовал. После он долго выспрашивал о недуге королевы и об ее кончине и справился, привез ли я бумаги от совета. Я сказал, что не привез, и поведал, как едва ускользнул от них (члены совета не хотели, чтобы Кэри лично извещал Джеймса. —Ред.).Но я привез ему кольцо от «прекрасной дамы», каковое, по моему мнению, должно было его убедить. Он взял кольцо, посмотрел на него и сказал: «Этого достаточно. Я верю вашим словам». Потом он препоручил меня заботам милорда Хьюма и строго наказал, чтобы я ни в чем не нуждался. Он послал за врачами, чтобы те меня осмотрели, а когда я поцеловал его руку перед уходом, обратился ко мне со следующими достойными словами: «Я знаю, вы потеряли близкую родственницу и любимую госпожу, но вот вам моя рука — клянусь быть справедливым господином и щедро вознаграждать за честную службу».

Так я расстался с ним и отправился с милордом Хьюмом в отведенные мне покои, где уже было приготовлено все, что требуется человеку, утомленному дорогой. Когда мне забинтовали голову, я сердечно поблагодарил милорда и прочих и лег спать…

Когда было объявлено о кончине королевы, на восточной границе начались беспорядки, слухи о которых дошли и до короля. Я страстно желал лично подавить эти беспорядки, но был настолько слаб, что меня никуда не отпустили; зато я отправил двух своих помощников с наказом утихомирить мятежи, что в скором времени и было сделано.

Зло табакокурения, 1604 год

Джеймс (Иаков) VI и I

Король Джеймс не любил не только ведьм, но и много чего еще, например, табак. Впрочем, несмотря на королевское неприятие, табакокурение быстро приобрело популярность в обществе, как у мужчин, так и среди женщин.

Должны ли те, кто не желает подражать нравам нашей соседки Франции (и ее якобы первейшего среди королей), и те, кто не выносит испанцев (а его король по величине владений едва ли не превзошел великого императора турок), — должны ли мы, спрашиваю я, предаваться пагубным привычкам дикарей-индейцев, испанских рабов, чуждых нашему миру и заветам Господа? Почему бы иначе нам не ходить голыми, как ходят они? Почему бы не наряжаться в стекляшки, перья и прочие безделицы и не отказаться от золота и драгоценных камней, как они? И почему бы, в конце концов, не отринуть Господа и не начать поклоняться дьяволу, как они?

…И вовсе не только из соображений благоприличия и чистоты за столом, каковой есть средоточие приличий, чистоты и скромности, люди не должны набивать табаком трубки и выдыхать клубы табачного дыма, заставляя окружающих вдыхать сей вонючий дым, который проникает в блюда и отравляет воздух, из-за чего многие не желают долее пребывать в таком помещении…

Привычка, омерзительная глазу, ненавистная обонянию, вредная для разума, опасная для дыхания… И черный вонючий табачный дым разве не напоминает нам дым стигийский, что поднимается из бездонной пучины?

Бен Джонсон в Шотландии, 1618–1619 годы

Уильям Драммонд из Готорндена

Одна из самых знаменитых литературных встреч в истории — та, что состоялась между выдающимся драматургом Беном Джонсоном и шотландским поэтом-отшельником Уильямом Драммондом. Страдавший от лишнего веса и чрезмерно самоуверенный Джонсон отправился в Шотландию пешком из Лондона летом 1618 года и, по всей вероятности, достиг замка Готорнден, где жил Драммонд, ближе к Рождеству. Причина этого его поступка неизвестна; впрочем, предполагают, что Джонсона отправил в путь король, будто бы поручивший ему составить описание Шотландии. С Драммондом он провел несколько дней, и поэт вел дневник этих встреч. Джонсон отличался весьма саркастическим взглядом на мир и не щадил никого из великих литераторов той эпохи; досталось и молодому хозяину Готорндена: «Он сказал мне, что слишком добр и доверчив и что зачастую скромность делает из человека глупца», — так записал Драммонд в дневнике.

1. Он имел намерение сочинить эпическую поэму под названием «Герология», о достопримечательностях сей страны, прославленных по всему свету, и хотел бы посвятить ее сей стране, а текст представить в двустишиях, ибо презирает все прочие строфы.

2. Он посоветовал мне читать Квинтиллиана (каковой, сказал он, выявит все недостатки моих стихов, как если бы был живым слушателем), а еще Горация, Плиния Секунда, Тацита, Ювенала и Марциала, чьи эпиграммы он самолично перевел на английский язык.

3. Его суждение об английских поэтах таково: Сидни заставляет всех говорить так, как говорит сам. Строфы Спенсера его не радуют, как и предмет его сочинений, о чем он подробно написал сэру Уолтеру Рэли… Стихи Донна мирские и полны богохульств, и он как-то посоветовал мистеру Донну писать о Деве Марии, на что тот ответил, что восхваляет образ женщины,