чему тратить время на излишне малые порции — мы едим все и оставляем столько объедков, что пришедшей после нас собаке питаться будет нечем…
Теперь наполнить фляжки (я сказал, фляжки? — скорее, бочонки, эти миленькие современные изобретения со стеклянными днищами, сквозь которые виден напиток). Для мучимых жаждой слуг это, несомненно, мучительная придумка, ведь если вы надежно запрете краник, они не смогут даже смочить губы дразнящей жидкостью. Но наши слуги не мучились, поскольку хотя мы привезли из Танбриджа бочоночек редкого горького эля и у нас имелись разнообразные вина и прочие спиртные напитки, мы предпочитали наполнять бочонки чаем с молоком или сахаром, узнав на обширном опыте, что для долгого и утомительного дня охоты этот напиток освежает самым лучшим образом.
Слуги, разумеется, подобного решения не одобряют, потому что ваш слуга-шотландец или, во всяком случае, тот, кто родом из Кайтнесса, еще не приобрел знания, что фунт чая, который можно купить за три шиллинга и шесть пенсов, способен придать намного больше сил, чем галлон виски, который стоит шестнадцать шиллингов. Итак, мы или, скорее, они берут с собой дополнительные фляжки, наполненные горячительным виски, который они пьют с той же беспечностью, как ребенок выпивает чашку молока. В самом деле, я думаю, чем крепче спиртное, тем больше его ценят.
Догкарты стоят у порога, собаки, после массы хлопот, засунуты в ящики за сиденьями, слуги готовы — не забыто, как мы считаем, ничего, и мы отправляемся на место охоты. Нам предстоит долгая поездка, ибо наши охотничьи угодья находятся возле Броула; отдельные места облавы отстоят на десять миль, самое ближайшее — в четырех. День превосходен; по небу бегут облака, и приятный ветерок задувает с запада. В конце аллеи наш отряд разделяется; каждому желают удачи, и мы устремляемся прочь по поросшей вереском местности… Все дальше и дальше, через обширные заросли, и вот мы выходим к деревушке Дейл. Здесь охотники покидают свои догкарты, и через несколько минут мы оказываемся в краю граусов, шотландских тетеревов…
Как мы и предполагали, наша охота предстает отнюдь не в розовом свете. У вас слабые руки или ноги? Тогда и не думайте охотиться в болотах Броула. Ибо здесь есть «болотины», которые кажутся островами, а в торфяниках можно пропасть бесследно, а потом, в будущих веках, вас откопают, вероятно, как некое ископаемое, как образчик чудного животного, занимающего место того вида, которое ныне заполняет человек.
Осмелюсь сказать, что нигде, кроме как среди болот Кайтнесса, вы не познаете верности поговорки «в единстве сила». Ибо нигде больше не найдется в таком изобилии этих маленьких оживших диковин, комаров и мошек. И бросьте разговоры об одиночестве на болотах! С чего бы это, ведь каждый квадратный ярд населен миллионом маленьких гарпий, что сосут из вас кровь с поразительной свирепостью и ненасытностью. Откуда они берутся — загадка. Пока вы двигаетесь, ни одного кровососа не видно, но стоит вам остановиться, как вокруг ваших ног словно сгущается кружащийся туман, это облачко поднимается, одновременно разрастаясь, и вот вы с болезненным ощущением понимаете, что оказались в туче гнуса.
А теперь читатель-охотник с нетерпением ожидает, когда же перед ним откроется содержимое наших сумок; ибо оно служит подлинной проверкой качества охотничьих угодий, будь то суша или вода. Что ж, наш предводитель, который аккуратнейшим образом ведет книгу добытой дичи, говорит мне, что наша охота приносит в среднем по пятнадцать пар тетеревов в день на ружье, но помимо граусов в наших ягдташах всегда отыщутся бекасы и зайцы, а порой — дикие утки и вальдшнепы. Указанные цифры и вправду выглядят весьма незначительными рядом с теми поразительными сообщениями, какими славятся шотландские газеты, рассказывая о возвращении охотников с подлинного побоища, которое бывает, случается, на отдельных болотах. Но я согласен с Кристофером Нортом и не собираюсь признавать охотничьим угодьем то, что походит на птичий двор, считая, что для обнаружения скрытых богатств потребны умение и добрые собаки…
Разумеется, тетеревов убивают больше, чем мы можем съесть. Большую часть добычи покупает у нас мистер Данбар, но немало мы отсылаем и друзьям в Англию. И возможно, стоит заявить, что, если упаковывать только что подстреленную птицу в ящики по шестнадцать пар, без вереска или ячеек, то они всегда достигают пункта назначения в превосходном состоянии, хотя обычно им предстоит дорога до самого Лондона.
Эдинбургский детектив за работой, 1861 год
Джеймс Маклеви
Местом рождения Шерлока Холмса вполне мог стать и Эдинбург, но в этом городе были свои, очень даже реальные детективы. Джеймс Маклеви, сыщик викторианской эпохи, имел впечатляющий послужной список, отправил на скамью подсудимых многих преступников и без ложной скромности описал свою увлекательную карьеру, опубликовав рассказы о самых интересных делах.
Однажды… уже под вечер, в главное управление, где находились несколько детективов, готовых к любым непредвиденным случаям, пришел крайне взволнованный джентльмен… Он заявил, что утром того же дня вместе с женой покинул свой дом на Хаддингтон-плейс (квартиру), чтобы отправиться за город, где они намеревались прожить какое-то время. Присматривать за детьми и вести домом они поручили надежной служанке, молодой девушке, к которой, из-за ее доброты, набожности и вообще хорошего поведения, питали безграничное доверие. По какой-то причине, о коей, по-моему, упомянуто не было, джентльмен вернулся днем и, к своему ужасу, обнаружил запертую дверь и никаких следов ключа. Он постучал, но услышал лишь плач и вопли своих детей, всех еще очень маленьких, из которых один только-только был отнят от груди. Даже имея столь весьма красноречивое доказательство того, что происходит нечто нехорошее, он ни в тот миг, ни какое-то время после того, не мог заподозрить в преступлении кроткую Хелен, но, прождав еще немного, он услышал, как кто-то из юных созданий всхлипывает за дверью и кричит, что Нелли давным-давно ушла. И что у них нечего есть. Теперь джентльмен был убежден, что происходит что-то не то, и поспешил сбегать за кузнецом. Они вскрыли замок, и дверь открылась.
Войдя, он увидел необычную картину. Самый младший ребенок лежал в колыбели, едва не ослепнув от плача — глаза опухли, лицо было мокрым от слез. Другой, скорчившись, лежал на полу, охваченный ужасным страхом; третий сидел, с тоской глядя в окно, которое не открывалось, стучал по стеклу и криком звал прохожих, но за прошедшие часы на его вопли никто не отозвался; двое остальных бегали туда-сюда, не понимая, за чем, а просто повинуясь некоему порыву, который не позволял им успокоиться. Но что было еще более странным, если они испытывали голод, то, несомненно, с жадностью съели бы каравай хлеба, однако хлеб был нетронут, словно бы страх подавил всякое желание что-либо есть, и хотя желудок требовал еды, мышцы рта отказывались подчиняться даже важнейшему инстинкту. Но это было еще не все. Продолжая осматривать дом, одолеваемый подозрениями, слыша возбужденные рыдания и сбивчивые слова сквозь плач бедных маленьких детей, он обнаружил, что бюро, где хранились деньги, взломано кочергой и оттуда украдено шестнадцать фунтов. Теперь он слишком хорошо все понял и, дав детям поесть и вверив их заботам соседа, поспешил в управление. Капитан Стюарт, выслушав странный рассказ, допросил джентльмена обычным порядком.
— Скорее, хорошенькая, лет девятнадцати, темные глаза, орлиный нос, маленький рот и родинка на левой щеке.
— Как она была одета?
Вопрос посложнее — на него легче было бы ответить жене джентльмена. Он едва сумел что-то сказать.
— Никак не вспомню, — ответил джентльмен, — но мне почему-то представляется, что у нее на белой соломенной шляпке были красные ленты. Большего я не скажу; и если бы миссис Б. не заметила этого и не сказала мне днем ранее, что Нелли несколько разряжена (и следовательно, она, наверное, подумала «легкомысленна»), судя по этим ярким красным лентам, я бы не сумел подсказать вам и этой приметы, поскольку слишком мало внимания уделяю подобным вещам.
Капитан Стюарт принял его слова к сведению, и были разосланы несколько полицейских, а я пока сидел и размышлял.
«Всех этих примет вполне достаточно, — думал я, — но девушка уже могла исчезнуть из города». Подойдя к джентльмену, я прошептал (так как хотел, чтобы ответ слышал только я — не то чтобы у меня недоставало веры в такт капитана Стюарта, но порой я обнаруживал, что удобнее действовать по-своему, а докладывать после):
— Девушка из Эдинбурга?
— Нет, — ответил он, также приглушенным тоном, вероятно, понимая мои намерения.
— Тогда откуда она родом? — был мой следующий вопрос.
— Из Глазго.
— Я появлюсь у вас, наверное, утром, — сказал я капитану, чьим доверием пользовался, однако я не желал раскрывать прочим свои замыслы, каковы бы те ни были.
— Очень хорошо, — воскликнул он. — Я надеюсь лишь, что ты поймаешь эту девицу с родинкой.
— И не таких ловили, — сказал я, собираясь уходить. Но мне требовался ответ и на другой вопрос.
— Есть ли у вас какая-то причина предполагать, — продолжил я расспросы, — что девушка подозревает, что вам известно местопребывание ее друзей в Глазго?
— Нет, — ответил джентльмен, — потому что я никогда этого и не знал, и моя жена тоже этого не знает.
— Из какого банка были банкноты?
— Из «Бритиш линен компани».
— Достаточно. — В голове у меня уже зародилась идея, что не составит труда ее отыскать, ведь вообще-то большинство животных, будь то кроты, или беспризорники, или люди (и большинство женщин), когда их преследуют, ищут свои старые норы и убежища, — и я отправился на розыски. Я знал, что дневной дилижанс в Глазго отбывает в этот самый час и предполагал прийти вовремя; но, прибыв в контору, выяснил, что экипаж отбыл всего несколько минут назад. Я понимал, что не смогу нагнать его пешком, и потому подозвал кэб. Пока он подъезжал, я кое-что выяснил, по-быстрому задав несколько вопросов клерку, — не было ли среди пассажиров молодых девушек, каковы они из себя, и так далее, — и одна подходила под мои приметы, но не по родинке, по темным глазам или по орлиному носу, а по красным лентам.
— Насчет красных лент на шляпке не могу ошибиться, — сказал служащий, — только думаю, девушек было двое — одна внутрь села, другая снаружи.
— Кто-то из девушек платил банкнотами?
— Да, одна из них.
— Дайте взглянуть.
— «Бритиш линен компани», — заметил клерк, протягивая ее мне.
— Та, что платила, сидит снаружи или внутри? — спросил я.
— Снаружи.
— Хорошо, — сказал я и взобрался в кэб. — Теперь, кэбмен, тебе нужно во что бы то ни стало догнать дилижанс на Глазго, даже если придется загнать лошадь, сломать шею себе или ключицу мне.
И кучер, хорошо понимая, кто я такой, рванул с места галопом, да таким бешеным, что гонка едва не выбила меня из размышлений — а думал я не о чем ином, как о проверке всех
