спорт известен также как «Мунро-лазание».
Иногда даже легчайшие из гор одерживают победу. Нет ничего сложного в том, чтобы взойти на Крейг-Мегайд (разве что правильно написать его название), но мне потребовались три попытки, прежде чем я добралась до его вершины.
Лишь в последние годы я научилась использовать прогноз погоды, прежде чем затевать очередной подъем. Миллионы фунтов, израсходованных на спутниковые технологии, кажутся потраченными впустую, когда люди, подобно мне, игнорируют Майкла Фиша, вопящего по телевидению из-за мешков с песком: «Ради Бога спрячьтесь!», когда мы отправляемся покорять пик Мунро с песней в сердцах.
Именно такое вот безрассудство и не позволяло мне, вопреки упорным попыткам, взойти на Крейг-Мегайд. Первую попытку я предприняла зимой, в то темное и гнетущее время года, когда солнце восходит всего на 20 минут, а затем скатывается к горизонту, и наступают сумерки. Погода в тот день казалась идеальной. Густой снегопад завалил склоны, и они выглядели чрезвычайно привлекательными, а небо было ясным и ярко-синим.
Мы вдвоем вышли из Аберардера в поражающее своей беспечностью время — 11:30 утра… Мы достигли Лохан-Квайр в 3 пополудни, когда солнце начало вспоминать, что его присутствие требуется где-то еще. Простая арифметика подсказывала, что даже если мы достигнем вершины, спускаться придется в темноте, как опоздавшим к началу сеанса зрителям, которые ищут свои места в зале кинотеатра.
Когда мы сидели на берегу озера, перекусывая сухим пайком и решая, кто первым обвинит другого в испорченном дне, от утесов, окружающих озеро, донеслись голоса. Примерно на трети пути вверх, у зловещего вида ледника, показались двое мужчин, которые неспешно торили дорогу вниз, пользуясь ледорубами и «кошками». Было уже половина четвертого, свет быстро тускнел, и снежная буря, о которой предупреждал проигнорированный синоптик, грозила вот-вот обрушиться на Хайленд. Как-то странно, подумали мы. Может, эти двое собираются заночевать на горе? Может, они из ведущих альпинистов мира и готовятся к гималайской экспедиции, которая требует постоянных ночевок на ледниках? В общем, мы развернулись и побрели домой. К сожалению, они оказались двумя глупцами, которые ничего вокруг не видели, и спасателям пришлось на следующее утро отправиться на их поиски. К счастью, у них обнаружились при себе комплекты выживания, так что они уцелели, хоть и были немного сонными, когда их отыскали.
Я чувствовала себя виноватой после того эпизода. Когда следует сообщать спасателям, что, по вашему мнению, кто-то находится в опасности? В конце концов, если бы те два человека погибли, это было бы на нашей совести, ведь мы их видели и ничего не предприняли. С другой стороны, вообразите сложности, связанные с полномасштабным поиском кого-то, кто не только не в опасности, но и изрядно набрался, а сигнал побудки ему играет вертолет Королевских ВВС «Си-Кинг», поднимающий винтами клубы снежной пыли… Я побаиваюсь вызывать спасательную команду ради человека на гребне горы; а вдруг это окажется Хэмиш Макиннес, полезший наверх искать потерянную рукавицу?
Такова была первая попытка покорить Кроейг-Мегайд. Вторая, в ветреное воскресенье в октябре, принесла еще большее разочарование. Мы снова проигнорировали прогноз погоды, сложили рюкзаки и двинулись по крутой тропе к Коир-Ардэйр. Тем временем догадливые «мунроисты», лучше нас знакомые со спутниковыми технологиями, предвещавшими погодную депрессию страшнее Рождества в Барлинни, сидели по домам у каминов и лопали тосты с сыром. Мы не собирались отступать и пасовать перед незначительными, как нам казалось, препятствиями. На сей раз я, по крайней мере, миновала озеро и вышла на поле валунов перед вершиной. Это поле отделяет Крейг-Мегайд от другой вершины гор Мунро, Стоб-Пойт-Коир-Ар-дэйр, а также представляет собой своего рода аэродинамическую трубу. Едва мы вышли к склизким валунам, похожие на промокших насквозь мимов, один из нашей группы остановился и сказал: «Пошли обратно».
По крайней мере все мы надеялись, что он сказал именно это. В завываниях бури это прозвучало как: «Ои… о-о-о». Мы вернулись в автомобиле с включенным на полную катушку обогревателем.
Последний промах был человеческой ошибкой. Я положилась на слова своих друзей, что они легко взойдут на Крейг-Мегайд. День был великолепным. Ясное зимнее утро приветствовало нас сверканием снега и мерцанием кристаллов льда. В 9 утра ничто не сулило неприятностей. Теперь-то я понимаю, что тем, кто никогда не ходил в горы, посещение в один день банка, почтового отделения и химчистки может показаться триатлоном. Мои друзья настояли на первой стоянке, едва выйдя из автомобиля. Пришлось подчиниться. К 12:30 мы преодолели березовую рощу и вынуждены были признать поражение. Дружба важнее альпинизма, так что, для их пользы, я сказала, что они молодцы, и мы вернулись к воскресному отдыху с иллюстрированными журналами, кошками, кофе и ковриком у камина. Я бросила прощальный взгляд на утес Коир-Ардэйр, ледяной покров которого искрился в лучах солнца, и пообещала себе, что в следующий раз все получится.
Забастовка шахтеров, март 1984-март 1985 года
Мик Макгейхи
Шахтерская забастовка 1984–1985 годов ознаменовала закат угольной промышленности Великобритании. По всей стране шахты закрывались, так что вскоре отрасль фактически погибла. Годичная забастовка сопровождалась массовыми пикетами, полицейской агрессией и ухудшением условий жизни. Горняки заручились немалой общественной поддержкой, их отличала высокая солидарность. Тех немногих, кто продолжал работать, считали предателями и не желали слушать их объяснения. Мик Макгейхи, работник шахты Билстон-Глен в Восточном Лотиане, был одним из лидеров забастовщиков.
Я родился в Глазго и переехал в Эдинбург в 1967/68 году, оставил школу в пятнадцать лет, пошел работать в Блистон-Глен… в апреле 1971 года и трудился там тринадцать лет и восемь месяцев, пока меня не уволили во время забастовки…
Начало забастовки обернулось немалыми трудностями, но было интересно — и было правильно. Особо отмечу нашу солидарность, особенно в первые шесть месяцев; все рабочие стояли друг за друга горой, как и те, кто входил в другие профсоюзы, в особенности SOGAT (Общество графических и смежных отраслей). Не только денежная помощь, но и практическая поддержка поступали от них, в частности, продовольствие, а также туалетные принадлежности и предметы, которыми пользуются женщины. Ведь бастовали не одни мужчины, страдали также их жены, и многие профсоюзы это понимали, а потому собирали и присылали все необходимое.
Помню, что меня за время забастовки арестовывали девять раз; точнее, пять раз задерживали и девять раз предъявляли обвинения, и по четырем осудили… В то время требовалось совсем немного, чтобы тебя уволили. До известной степени любой проступок грозил обернуться вышвыриванием на улицу…
«Отрывание голов» происходило каждую пятницу, и основная проблема состояла в том, что, под конец забастовки, тридцать или сорок человек стояли у ворот Билстон-Глен и других шахт, а ко второму году таких было всего двое или трое. По-настоящему беда коснулась людей после первых шести месяцев забастовки. Мы поняли, что никто не собирается принимать нас обратно…
Но вплоть до того времени, когда Билстон-Глен закрыли, а это произошло через несколько лет после забастовки, я рассчитывал вернуться на работу. Когда же шахту закрыли, внутри меня словно что-то оборвалось… Я скучал по шахте, скучал по работе. Не по сменам, нет, но по людям, с которыми вместе работал. Даже по предателям. Ну, по некоторым из них.
Признание культурного наследия Глазго, 1986 год
Билли Конолли
Когда в 1986 году Глазго объявили европейской столицей культуры на 1990 год, комик Билли Конолли устроил шоу. Его чувства разделяли многие люди, не просто желавшие признания культурного наследия Глазго, но и мечтавшие о том, чтобы город добился преимущества в вековом соперничестве со столицей, которое обострилось после учреждения Эдинбургского фестиваля.
Мой друг актер рассказал мне однажды, как возвратился домой в Глазго после некоторого успеха в Лондоне и решил посетить итальянское кафе, где нередко бывал в молодости. Владелец кафе, Тони, был на месте, прятался за посудомойкой и кофе-машиной. Он тепло встретил моего друга и, вытирая руки неизменным кухонным полотенцем, спросил, что тот думает о заведении. Мол, сильно ли оно изменилось за то время, пока он завоевывал славу в дальних краях?
Мой друг обвел кафе взглядом и сказал, что все осталось по-прежнему. За одним-единственным жутким новшеством — картиной во всю стену, демонстрировавшей не встречающееся в природе сочетание цветов. Картина изображала хайлендский пейзаж, озеро с горами, на фоне которых резвились непохожие на себя животные и птицы — орлы, олень, барсуки, фазан и куропатка. Под картиной сидел клиент — больше в кафе никого не было — взъерошенный человечек, который шумно прихлебывал суп и что-то бормотал себе под нос.
Тут владелец задал моему другу вопрос, которого тот опасался. Указав на раскрашенную стену, Тони спросил: «Ну, как вам моя фреска?» Мой друг сумел выдавить: «Э-э, неплохо, Тони, неплохо». Услышав эти слова, поедатель супа так и вскинулся: «Неплохо? Неплохо?! Это, по-вашему, фреска? Господи боже, да Венера Милосская перевернулась бы в гробу, если бы это увидела!»
Лучший образчик художественной критики, какой я когда-либо слышал; потрясающая честность, которой не мешало бы поучиться воскресным приложениям к нашим газетам. И эти слова прозвучали в культурном центре западной цивилизации, в Глазго! Что вы там бормочете, в своих захолустных Лондоне, Бирмингеме, Бристоле и Манчестере?
Причина обострения гражданской гордости состоит в том, что, выказав совершенно нетипичную для себя мудрость, Ричард Люс, министр искусства, назначил Глазго центром высокой культуры. Весьма вовремя.
Слишком долго Глазго пребывал в тени Эдинбурга. В умах тех, кто присуждает призы и почести, Эдинбург обладал своего рода привилегией на статус средоточия культурного наследия Шотландии; из-за этого многие жители Глазго точили зуб на столицу.
Глазго, этот город 70 (да, 70!) парков и лужаек, долго негодовал на упоминания о нем как о черной кляксе на теле Европы. Много лет он оставался жертвой кинодокументалистов, которые, когда им недоставало свидетельств о бесчинствах молодежных шаек, терроризирующих невинное население, не упускали случая подкинуть безработным молодым людям монетку-другую, чтобы они изобразили бандитов.
Отрицать бурное прошлое Глазго, конечно, неразумно. Однако мне кажется, что уже пора придать облику города некие положительные черты.
Несколько лет назад Глазго совершил культурный подвиг, отреставрировав Королевский театр — большой викторианский мюзик-холл, который в свое время отдали под телестудию, а потом он вообще сгорел. В отреставрированном театре ныне находится шотландская опера. В мире, поглощенном строительством автостоянок и высотных офисных зданий, это, можно сказать, настоящий шок….
Моя любовь к культуре возникла на самом деле из географической ошибки. Я родился и провел свои детские годы в Патрике, более всего известном, полагаю: футбольным клубом «Патрик Тистл»; это команда несколько сомнительного свойства — мой английский друг, однажды услышав результат матча между «Патрик Тистл» и «Мотеруэллом» (2: 1), сказал: «Господи, я всегда думал, что эту команду называют „Патрик Тистл Ноль“».
У входа в парк Келвингроув в Патрике расположены местная картинная галерея и
