Скачать:PDFTXT
Серебряная ива

самого моря», в которой Анна Андреевна, по ее словам, предсказала себе встречу с заморским принцем – т. е. Борисом Анрепом.

Хочу обратить внимание читателей и вот на какой момент: в стихотворении Есенина, кроме упоминания живущего за морем возлюбленного женщины в розовом платке, есть и еще одна почти цитата из Ахматовой.

Сравните:

Есенин

А ты, склонившаяся ниц,

Передо мной стоишь незримо,

Шелка опущенных ресниц

Колышут крылья херувима.

Ахматова

Так я, Господь, простерта ниц:

Коснется ли огонь небесный

Моих сомкнувшихся ресниц

И немоты мой чудесной?

* * *

По странному совпадению в том же 1916 году Цветаева написала посвященные Ахматовой стихи, где Анна Андреевна также предстает перед нами в образе богомолки, только не в розовом, а в темном, с цветиками, платке, а Марина Ивановна, как и Есенин, просит помолиться за нее:

* * *

В темном, с цветиками, платке

– Милости удостоиться

Ты, потупленная в толпе

Богомолок у Сергий-Троицы.

Помолись за меня, краса,

Грустная и бесовская,

Как поставят тебя леса

Богородицею хлыстовскою.

Чем хуже этот век предшествующих? Разве

Тем, что в чаду печали и тревог

Он к самой черной прикоснулся язве,

Но исцелить ее не мог.

1919

ПЕТРОГРАД, 1919

И мы забыли навсегда,

Заключены в столице дикой,

Озера, степи, города

И зори родины великой.

В кругу кровавом день и ночь

Долит жестокая истома

Никто нам не хотел помочь

За то, что мы остались дома,

За то, что, город свой любя,

А не крылатую свободу,

Мы сохранили для себя

Его дворцы, огонь и воду.

Иная близится пора,

Уж ветер смерти сердце студит,

Но нам священный град Петра

Невольным памятником будет.

1920

* * *

Ты всегда таинственный и новый,

Я тебе послушней с каждым днем.

Но любовь твоя, о друг суровый,

Испытание железом и огнем.

Запрещаешь петь и улыбаться,

А молиться запретил давно.

Только б мне с тобою не расстаться,

Остальное все равно!

Так, земле и небесам чужая,

Я живу и больше не пою,

Словно ты у ада и у рая

Отнял душу вольную мою.

Декабрь 1917

* * *

На разведенном мосту

В день, ставший праздником ныне,

Кончилась юность моя.

1917–1919

* * *

25 октября 1917 года Анна Андреевна бродила по Петрограду и почти оторопела, выйдя к Неве: среди бела дня были разведены мосты. Только на следующее утро знающие люди объяснили ей, что это сделали большевики по приказу Ленина. Дабы не дать войскам Временного правительства задушить пролетарскую революцию. Впрочем, Ахматовой в том октябре было не до политики. Она была совсем одна в переставшем быть своим городе. Анреп уехал. Гумилев – за границей. Обещал весной вызвать ее в Париж и как в воду канул… Сын со свекровью в Бежецке. Родные – где-то в Крыму, отрезанном от центральной России революционным хаосом, и живы ли – неизвестно. Ни денег, ни крыши над головой… Приютили подруги: Валечка Тюльпанова, теперь мадам Срезневская, да Ольга Судейкина, точнее, их оборотистые мужчины; особенно старался Оленькин экс-муж– композитор Артур Лурье, он когда-то, еще во времена «Бродячей Собаки», был сильно неравнодушен к жене Гумилева.

А вскорости на ахматовском горизонте объявился и еще один старый друг – Вольдемар Шилейко. Собственно, дружил Вольдемар Каземирович, интеллектуал, полиглот и почти гений, не с Анной, а с Гумилевым и Лозинским, а в нее был давно, безнадежно и слегка истерично влюблен. Деньги и у него не водились, но жилплощадь имелась, и обширная – в Мраморном бывшем дворце. И как-то само собой случилось, что Анна Андреевна не устояла перед шилейковским напором и дала слово выйти за него замуж.

* * *

Проплывают льдины, звеня,

Небеса безнадежно бледны.

Ах, за что ты караешь меня,

Я не знаю моей вины.

Если надо – меня убей,

Но не будь со мною суров.

От меня не хочешь детей

И не любишь моих стихов.

Все по-твоему будет: пусть!

Обету верна своему,

Отдала тебе жизнь, но грусть

Я в могилу с собой возьму.

Апрель 1918

* * *

Весной 1918 года в Петроград неожиданно вернулся из Лондона Николай Степанович и первым делом разыскал жену. И та, как и обещала Шилейке, попросила мужа дать ей развод, похоже, не без тайной надежды, что Коля воспротивится. Гумилев не воспротивился, поскольку перед венчанием сказал невесте, что она свободна от каких-либо перед ним обязательств и вольна поступать как ей заблагорассудится. И тут же – стремительно, словно назло ей, женился на очень хорошенькой, но совершенно ничтожной барышне. В положенный срок новая жена родила ему нового ребенка, и Гумилев закрутился, чтобы прокормить разросшееся семейство.

* * *

От любви твоей загадочной,

Как от боли, в крик кричу,

Стала желтой и припадочной,

Еле ноги волочу.

Новых песен не насвистывай —

Песней долго ль обмануть,

Но когти, когти неистовей

Мне чахоточную грудь,

Чтобы кровь из горла хлынула

Поскорее на постель,

Чтобы смерть из сердца вынула

Навсегда проклятый хмель.

Июль 1918

* * *

Младший брат Ахматовой окончил столичный Морской корпус в 1916 г. и сразу же был отправлен в Констанцу, на румынский фронт. Анна Андреевна несколько раз и в «Записных книжках», и в разговорах с Павлом Лукницким вспоминала, как она вместе с родными стояла на берегу, на пристани, когда Виктор уходил на своем миноносце в море, вглядывались, стараясь угадать, какой из уходящих кораблей миноносец «Зоркий». Революция застала Виктора в Севастополе. С тех пор о нем до 1924 года не было никаких известий. В 1918-м Анна Андреевна, думая, что Виктор погиб, написала стихотворение, посвященное его памяти.

Похороненные заживо, по народной примете, живут долго. Виктор, как и Анна (а ее тоже «хоронили» заживо; в ее личном архиве хранилась московская афиша, объявлявшая о поэтическом вечере ее памяти), оказался долгожителем. Добравшись до Дальнего Востока, в 30-х гг. он через Харбин переместился в Америку. В начале шестидесятых, когда уже можно было не скрывать наличие «американских родственников», брат и сестра обменялись несколькими письмами.

* * *

<<Виктору Горенко>>

Для того ль тебя носила

Я когда-то на руках,

Для того ль сияла сила

В голубых твоих глазах!

Вырос стройный и высокий,

Песни пел, мадеру пил,

К Анатолии далекой

Миноносец свой водил.

На Малаховом кургане

Офицера расстреляли.

Без недели двадцать лет

Он глядел на Божий свет.

1918

Петербург

Осенью 1918 года, получив разводные бумаги, Ахматова выходит замуж за В. К. Шилейко. На немедленном оформлении брака настаивал Вольдемар Каземирович, он, видимо, опасался, что Анна передумает.

Мужем гениальный Шилейко оказался никудышным – глупо и грубо ревнивым, мелочным, капризным. Однако Анна Андреевна почти два года не хотела признаться в этом ни себе, ни друзьям.

* * *

Корней Иванович Чуковский, навестив «молодоженов», был почти шокирован и послушностью Анны Андреевны, и нищетой их семейного быта – чудовищной даже на фоне всеобщего обнищания. Известны его дневниковые записи:

19 января. Вчера – у Анны Ахматовой. Она и Шилейко в одной большой комнате, – за ширмами кровать. В комнате сыровато, холодновато, книги на полу. У Ахматовой крикливый, резкий голос, как будто она говорит со мною по телефону. Глаза иногда кажутся слепыми. К Шилейке ласково – иногда подходит и ото лба отметает волосы. Он зовет ее Аничка. Она его Володя. С гордостью рассказывала, как он переводит стихами – a livre ouvert[21] – целую балладу, – диктует ей прямо набело! «А потом впадет в лунатизм».

25 января. Мороз ужасный. Дома неуютно. Сварливо. Вечером я надел два жилета, два пиджака и пошел к Анне Ахматовой. Она была мила. Шилейко лежит больной. У него плеврит. Оказывается, Ахматова знает Пушкина назубок – сообщила мне подробно, где он жил. Цитирует его письма, варианты. Но сегодня она была чуть-чуть светская барыня; говорила о модах: а вдруг в Европе за это время юбки длинные или носят воланы. Мы ведь остановились в 1916 году – на моде 1916 года.

* * *

Я горькая и старая. Морщины

Покрыли сетью желтое лицо.

Спина согнулась, и трясутся руки.

А мой палач глядит веселым взором

И хвалится искусною работой,

Рассматривая на поблекшей коже

Следы побоев. Господи, прости!

1919

Петербург. Шереметевский дом

* * *

Путник милый, ты далече,

Но с тобою говорю.

В небесах зажглися свечи

Провожающих зарю.

Путник мой, скорей направо

Обрати свой светлый взор:

Здесь живет дракон лукавый,

Мой властитель с давних пор.

А в пещере у дракона

Нет пощады, нет закона.

И висит на стенке плеть,

Чтобы песен мне не петь.

И дракон крылатый мучит,

Он меня смиренью учит,

Чтоб забыла дерзкий смех,

Чтобы стала лучше всех.

Путник милый, в город дальний

Унеси мои слова,

Чтобы сделался печальней

Тот, кем я еще жива.

22 июня 1921

Петербург. Сергиевская, 7

* * *

О, жизнь без завтрашнего дня!

Ловлю измену в каждом слове,

И убывающей любови

Звезда восходит для меня.

Так незаметно отлетать,

Почти не узнавать при встрече.

Но снова ночь. И снова плечи

В истоме влажной целовать.

Тебе я милой не была,

Ты мне постыл. А пытка длилась,

И, как преступница, томилась

Любовь, исполненная зла.

То словно брат. Молчишь, сердит.

Но если встретимся глазами —

Тебе клянусь я небесами,

В огне расплавится гранит.

29 августа 1921

Царское Село

* * *

Пусть голоса органа снова грянут,

Как первая весенняя гроза:

Из-за плеча твоей невесты глянут

Мои полузакрытые глаза.

Семь дней любви, семь грозных лет разлуки,

Война, мятеж, опустошенный дом,

В крови невинной маленькие руки,

Седая прядь над розовым виском.

Прощай, прощай, будь счастлив,

друг прекрасный,

Верну тебе твой сладостный обет,

Но берегись твоей подруге страстной

Поведать мой неповторимый бред, —

Затем, что он пронижет жгучим ядом

Ваш благостный, ваш радостный союз…

А я иду владеть чудесным садом,

Где шелест трав и восклицанья муз.

Август 1921

Царское Село, больница

* * *

Тебе покорной? Ты сошел с ума!

Покорна я одной Господней воле.

Я не хочу ни трепета, ни боли,

Мне муж – палач, а дом его – тюрьма.

Но видишь ли! Ведь я пришла сама…

Декабрь рождался, ветры выли в поле,

И было так светло в твоей неволе,

А за окошком сторожила тьма.

Так птица о прозрачное стекло

Всем телом бьется в зимнее ненастье,

И кровь пятнает белое крыло.

Теперь во мне спокойствие и счастье.

Прощай, мой тихий, ты мне вечно мил

За то, что в дом свой странницу пустил.

Август 1921

Царское Село

НОЧЬЮ

Стоит на небе месяц, чуть живой,

Средь облаков струящихся и мелких,

И у дворца угрюмый часовой

Глядит, сердясь, на башенные стрелки.

Идет домой неверная жена,

Ее лицо задумчиво и строго,

А верную в тугих объятьях сна

Сжигает негасимая тревога.

Что мне до них? Семь дней тому назад,

Вздохнувши, я прости сказала миру.

Но душно там, и я пробралась в сад

Взглянуть на звезды и потрогать лиру.

Осень 1918

Москва

* * *

Кончилось скоропалительное замужество Ахматовой так, как и должно было кончиться: Анна Андреевна сбежала от В. К. Шилейко и поступила на работу в библиотеку Агроэкономического института. Здесь же и квартировала, в служебном помещении. Потом Ольга и Артур Лурье перевезли ее к себе. Словом, жизнь была пестрой, странной, а какой она могла быть в те годы, голодные, холодные – без завтрашнего дня? Но поэты продолжали писать стихи, а издатели их издавать. В апреле 1921-го у Ахматовой в издательстве «Петрополис» вышел «Подорожник», шла работа и над пятым сборником «Anno Domini». И вдруг все рухнуло. Наступил август. Сначала Гумилев, чудом выбравшись из Крыма, привез ей известие о самоубийстве брата Андрея. В августе же умер Блок. А на похоронах Блока Ахматова узнала об аресте Николая Степановича. Друзья были настроены оптимистично, но Анна Андреевна сердцем чуяла беду.

ИСКРА ПАРОВОЗА

Я ехала летом 1921 из Ц<<арского>> С<<ела>>

Скачать:PDFTXT

самого моря», в которой Анна Андреевна, по ее словам, предсказала себе встречу с заморским принцем – т. е. Борисом Анрепом. Хочу обратить внимание читателей и вот на какой момент: в