пред Богом?
Мне снится, что меня ведет палач
По голубым предутренним дорогам.
<<16 ноября>> 1913
* * *
За узором дымных стекол
Хвойный лес под снегом бел.
Не простившись улетел?
Слушаю людские речи.
Говорят, что ты колдун.
Стал мне узок с нашей встречи
А дорога до погоста
Во сто раз длинней,
Чем тогда, когда я просто
Шла бродить по ней.
Ноябрь<>> 1913
* * *
Простишь ли мне эти ноябрьские дни?
В каналах приневских дрожат огни.
Трагической осени скудны убранства.
<<Ноябрь>> 1913
Петербург
* * *
1912-й, начавшийся путешествием в Италию и окончившийся рождением сына Льва (друзья тут же окрестили его гумильвенком), был последним годом относительно надежного семейного союза двух поэтов. Весной 1913 года Николай Степанович вновь укатил в Африку. Анна Андреевна, разбирая по просьбе свекрови бумаги мужа, обнаружила на его письменном столе увесистую связку женских писем. Достаточно красноречивых… А вскоре узнала, что отправительница любовных посланий ждет от Гумилева ребенка. Впрочем, делать из случившегося драму не стала, понимая, что и сама во многом виновата. Договорились, что разводиться не будут, а попробуют жить хотя и вместе, но так, чтобы не мешать друг другу. Отпущенный на волю Гумилев тут же, на глазах у жены, стал ухаживать за сестрой своего ученика Георгия Адамовича. Вскоре Таня Адамович стала его официальной любовницей. С тех пор Ахматова на амурные приключения милого друга Коли перестала реагировать. Однако день этой измены запомнила. П. Лукницкий отмечает в Дневнике, что, диктуя ему сообщения о Гумилеве, упомянув, что 6 января 1914 года он познакомился с Таней Адамович, Анна Андреевна «чуть вздохнула», и ему «показалось, что этот вздох был не случайным».
* * *
Пустые белы святки.
Мети, метель, мети.
Пусть дороги гладки, —
Мне не к кому идти!
<<7–19 января>> 1914
* * *
Высокие своды костела
Синей, чем небесная твердь…
Прости меня, мальчик веселый,
Что я принесла тебе смерть —
За розы с площадки круглой,
За глупые письма твои,
За то, что, дерзкий и смуглый,
Мутно бледнел от любви.
Я думала: ты нарочно —
Как взрослые хочешь быть.
Я думала: томно-порочных
Но все оказалось напрасно.
Когда пришли холода,
Следил ты уже бесстрастно
Как будто копил приметы
Моей нелюбви. Прости!
Зачем ты принял обеты
Страдальческого пути?
И смерть к тебе руки простерла…
Скажи, что было потом?
Я не знала, как хрупко горло
Под синим воротником.
Прости меня, мальчик веселый,
Совенок замученный мой!
Сегодня мне из костела
Ноябрь 1913
Царское Село
* * *
Считается, что стихотворение «Высокие своды костела…» посвящено памяти Михаила Линдеберга, молодого офицера, застрелившегося 23 декабря 1911 года. Анна Ахматова убедила себя, что виновна в этой катастрофе: знала, что романтически настроенный юноша влюблен в нее, но, по легкомыслию молодости, не сделала ничего, чтобы предотвратить развязку.
Но, думается, не только этот трагический случай лег в основу стихотворения.
В 1908 году Анна Горенко и Николай Гумилев расстались, как им казалось, навсегда. Николай Степанович вернулся в Париж, Анна уехала в Севастополь. Там и получила известие из Парижа: Коля пытался покончить с собой, врачи борются за жизнь, но положение серьезное. Успокаивающая телеграмма пришла через несколько дней… Этот случай конспективно отражен Ахматовой в «Записных книжках»:
…Рассказ Т<<олст>>ого о самоуб<<ийстве>> в 1908 г. я знаю очень давно. Т<<олст>>ой подтверд<<ил>> его в Ташкенте (1942). Эту историю знает и М.Зенкевич. Tel<
Гибель юного поклонника не могла не вернуть Анну в те трагические дни 1908 года, когда она, получив телеграмму о попытке Гумилева покончить с собой, почти неделю не знала, выживет ли ее Николай.
О том, что Линдеберг не является единственным героем этого стихотворения, свидетельствует несколько деталей. Во-первых, героиня оплакивает бедного влюбленного в костеле, тогда как Михаил был лютеранином и похоронен в лютеранской части Волкова кладбища. Зато Гумилев восхищался католической храмовой архитектурой и в Италии, и в Польше, научил и Анну понимать ее высокую красоту.
Кроме того, обращаясь мысленно к самоубийце, Ахматова называет его «веселым мальчиком» («Прости меня, мальчик веселый, что я принесла тебе смерть»). Между тем те же самые слова уже год как произнесены и подарены Гумилеву (которому она чуть было не принесла смерть!) – в поэтическом воспоминании об их первой встрече в Царском Селе:
Эти липы, верно, не забыли
Нашей встречи, мальчик мой веселый.
И вряд ли это небрежность или забывчивость: Анна Андреевна никогда ничего не забывала. Зато, как и Пушкин, свято верила в неслучайность и судьбоносность «странных сближений», в мистику роковых совпадений. А здесь и впрямь было что-то и мистическое, и роковое. Аня Горенко и Коля Гумилев познакомились 24 декабря 1903 года. Почти в тот же самый день календаря– 23 декабря – застрелился Михаил Линдеберг.
Таким образом – по воле рока – две незабвенные для Анны Ахматовой даты сцепились, совпали, слились в одно поэтическое переживание. Мое предположение (адресат стихотворения «Высокие своды костела…» – не только Михаил Линдеберг, но и Николай Гумилев) подтверждает и такая подробность. Ахматова пишет: «Я не знала, как хрупко горло под синим воротником». Синий воротник – тоже гумилевская примета. Когда Анна Горенко и Николай Гумилев в 1909 году, после его парижской попытки «самоубиться», снова встретились, он был уже студентом Петербургского университета и носил форменный мундир с высоким синим воротником!
* * *
На шее мелких четок ряд,
В широкой муфте руки прячу,
Глаза рассеянно глядят
И больше никогда не плачут.
И кажется лицо бледней
От лиловеющего шелка,
Почти доходит до бровей
Моя незавитая челка.
И непохожа на полет
Походка медленная эта,
Как будто под ногами плот,
А не квадратики паркета.
Неровно трудное дыханье,
И на груди моей дрожат
Цветы небывшего свиданья.
1913
* * *
Когда вышли «Четки», читатели, а особенно читательницы, стали гадать, кто же тот счастливец, к кому обращены любовные послания дамы в лиловеющих шелках. Тем, кто задавал этот вопрос лично ей, Анна Андреевна отвечала: многим. И, по всей вероятности, не лукавила. У нее в те годы действительно было много увлечений, да и в нее многие влюблялись: художник Сергей Судейкин, поэт и критик Николай Недоброво, граф Зубов. Нет, нет, она вовсе не считала, как некоторые поэты серебряного века, что и жизнь, и слезы, и любовь – всего лишь средство для ярко-певучих стихов. Однако уже догадалась: чем больше она, на опыте своего сердца, узнает о том, что происходит между мужчиной и женщиной, когда они любят друг друга, тем лучше становятся ее стихи. Эту тайну («разгадку жизни моей») Анна никому не открывала, но Николай Недоброво, друг и возлюбленный, поэт и критик, загадку разгадал. В 1915-м он подарил Ахматовой такие стихи:
Как ты звучишь в ответ на все сердца,
Ты душами, раскрывши губы, дышишь,
Ты, в приближенье каждого лица,
В своей крови свирелье пенье слышишь!
* * *
Сергею Судейкину
Спокоен ход простых суровых дней,
Покорно все приемлю превращенья.
В сокровищнице памяти моей
Твои слова, улыбки и движенья.
Весна 1914
Петербург
* * *
<<Сергею Судейкину>>
…это тот, кто сам мне подал цитру
В тихий час земных чудес,
Это тот, кто на твою палитру
Бросил радугу с небес.
1914<>>
И при луне новорожденной
<<Б.Садовский>>
<<Борису Садовскому>>
Я получила письмо,
Не поверила нежным словам,
Читала, смотрела в трюмо,
Удивлялась себе и Вам.
Вплывал, и пахло зимой…
Знаю, что Вы поэт,
Значит, товарищ мой.
Как хорошо, что есть
Вами зажженных свеч.
Думайте обо мне,
Я живу в западне
И боюсь неожиданных встреч.
1913
* * *
Графу В. П. Зубову
Как долог праздник новогодний,
Как бел в окошках снежный цвет.
О Вас я думаю сегодня
Пускай над книгою в подвале,
Где скромно ночи провожу,
Мы что-то мудрое решали,
Я обещанья не сдержу.
А Вы останьтесь верным другом
И не сердитесь на меня,
Ведь я прикована недугом
К моей кушетке на три дня.
И дом припоминая темный
На левом берегу Невы,
Смотрю, как ласковы и томны
Те розы, что прислали Вы.
1910-е годы
* * *
Это немного кокетливое стихотворение требует комментария.
Подвал – поэтическое кабаре «Бродячая Собака», куда завсегдатаи собирались за полночь, а разъезжались на рассвете. Георгий Иванов так описывает ночи в «Бродячей Собаке»:
«Комнат… всего три. Буфетная и две «залы» – одна побольше, другая совсем крохотная. Это обыкновенный подвал… Теперь стены пестро расписаны… В главной зале вместо люстры выкрашенный сусальным золотом обруч. Ярко горит огромный кирпичный камин. На одной из стен большое овальное зеркало. Под ним длинный диван – особо почетное место. Низкие столы, соломенные табуретки. Все это потом, когда «Собака» перестала существовать, с насмешливой нежностью вспоминала Ахматова:
Да, я любила их – те сборища ночные,
На низком столике стаканы ледяные,
Над черным кофеем голубоватый пар,
Камина красного тяжелый зимний жар…
Есть еще четверостишие Кузмина, кажется, нигде не напечатанное:
Здесь цепи многие развязаны —
Все сохранит подземный зал.
И те слова, что ночью сказаны,
Судя по новогодней записочке графу Зубову, Анна Андреевна не была исключением: она, как и все, вполне могла говорить ночью то, чего утром бы ни за что не сказала…
Анна Андреевна называет дом графа Зубова темным не потому, что там происходило что-то нехорошее, а потому, что этот дом, точнее, дворец, был облицован черным мрамором. В своем роскошном дворце Валентин Платонович, богач, искусствовед и меценат, основал в 1912 году Институт истории искусств, где читали лекции самые известные деятели культуры, а в легендарном Зеленом зале с малахитовым камином регулярно устраивались концерты. Георгий Иванов в очерке о Сергее Есенине так описывает атмосферу этих вечеров:
«Шелест шелка, запах духов, смешанная русско-французская болтовня… Рослые лакеи в камзолах и белых чулках разносят чай, шерри-бренди, сладости…»
Он же оставил нам и поэтическую зарисовку: Анна Ахматова в голубой гостиной зубовского дворца:
В пышном доме графа Зубова
О блаженстве, о Италии
Тенор пел. С румяных губ его
Звуки, тая, улетали и…
…Абажур светился матово
В голубой овальной комнате.
Нежно гладя пса лохматого,
Предсказала мне Ахматова:
Этот вечер и Анну Андреевну в период ее короткого романа с хозяином черно-мраморного дворца запомнил не только Георгий Иванов, но и еще один знаменитый современник – философ и литератор Ф. Степун. Вот только, в отличие от Иванова, который считал жену своего учителя Гумилева одной из самых прелестных женщин дореволюционного Петербурга, Степун нашел ее слегка жеманной:
«Анна Ахматова мне при первой и единственной встрече не понравилась… Быть может оттого, что она как-то уж слишком эффектно сидела перед камином на белой медвежьей шкуре, окруженная какими-то на петербургский лад изящными, перепудренными и продушенными визитками».
Как правило, в поздние свои годы Ахматова легко и откровенно рассказывала о своих молодых романах. А вот об отношениях с графом Зубовым говорить не любила, хотя и называла его имя (в разговорах с Павлом Лукницким) в числе тех мужчин, с которыми была близка. Лукницкий, решив, что эти воспоминания Анне Андреевне неприятны, прекратил расспросы. Между тем, судя по мемуарному очерку Никиты Струве «Восемь часов с Анной Ахматовой», именно к этому своему поклоннику Анна Андреевна и в старости относилась с нежностью. Вот что пишет Струве,