того, чтобы опровергать ее. Опровержением были вся ее жизнь и все ее творчество. Анна Ахматова всегда понимала, кто она, — осознавала свое место в ис¬тории русской культуры, так как была не только поэтом, но и историком, «мастером исторической жи¬вописи»*, биографом (в стихах и прозе) Серебряного века русской культуры. Так же ее воспринимали окружающие и запоминали ее облик, ее афористи¬чески точные высказывания, ее справедливые или несправедливые, но всегда отточенно сформулиро¬ванные суждения. Пожалуй, ни об одном из ее современников не сохранилось такого количест¬ва воспоминаний, дневниковых записей, отзывов в письмах, устных рассказов, записанных ее со¬беседниками и их более поздними слушателями.
* Слова об Ахматовой Корнея Ивановича Чуковского, начавшего ими статью о «Поэме без Героя».
Сегодня мы можем воссоздать почти каждый год ее жизни, а в некоторые периоды — почти каждый ме¬сяц, неделю, день. На фоне реальной судьбы ярче обрисовывается судьба-легенда, и получают допол¬нительный подтекст и комментарий великие стихи Ахматовой.
Ахматовский архив—число ее рукописей — так¬же чрезвычайно велик. Автографы, авторизованные списки, авторизованные машинописи, магнитофон¬ные записи, воспроизведения стихов по памяти близ¬кими к Ахматовой людьми—все это существует, «ти¬ражированное» во многих экземплярах по воле самой Ахматовой, и принадлежит разным лицам. Некото¬рые из них уже передали свои коллекции в государ¬ственные хранилища, другие—держат их в тайне, отказываясь показывать издателям и исследовате¬лям даже описи. Легенда растет и, по мере того как уходят из жизни последние близко знавшие Анну Андреевну люди, становится все более далекой и от реальной правды, и от стилизованной, мифологизиро¬ванной правды-легенды, которую создавала сама Ах¬матова и которая составляла часть ее жизни.
Попробуем описать жизненный путь поэта воз¬можно более точно, а легенду о ее жизни — возмож¬но ближе к тому образу, который хотела оставить для современников и потомков сама Ахматова, па¬мятуя ее неоднократно повторяемые слова: «Я хочу знать о своих друзьях ровно столько, сколько они бы хотели, чтобы я знала».
1. «И НИКАКОГО РОЗОВОГО ДЕТСТВА…»
С самого детства в судьбе будущего поэта при¬сутствует тайна. Она содержится даже в дате рож¬дения— 11 июня по старому стилю и 23 или 24 июня по новому стилю 1889 г. Неуверенность в дате—23 или 24—возникла из-за того, что по новому стилю (григорианскому календарю) к дате по старому стилю в XIX в. надо было прибавлять 12 дней, а в XX в.—13. Анна Андреевна праздновала свой день рождения то в один, то в другой из этих дней, а в автобиографических заметках писала, что роди¬лась в ночь с 23 на 24-е, «в ночь Ивана Купалы», в таинственную колдовскую Иванову ночь, когда расцветает папоротник, действуют чары и снимают заклятья*. «Я родилась в один год с Чарли Чапли-ном, «Крейцеровой сонатой» Толстого, Эйфелевой башней и, кажется, Элиотом. В это лето Париж праздновал столетие падения Бастилии — 1889. В ночь моего рождения справлялась и справляется древняя Иванова ночь — 23 июня (Midsummer Night)»— (ночь летнего солнцестояния, середина ле¬та—англ. — Н. К.)**. Элиот, положим, на самом деле родился в предыдущем, 1888 г., но эта кажу¬
* А. Г. Наймам, автор книги «Рассказы о Анне Ахматовой», также обратил внимание на «путаницу» с числами: он пишет, что Ахматова «любила заметить мимоходом, что родилась в праздник Владимирской иконы Божьей Матери, установленный в память избав¬ления Руси от ордынского хана Ахмата, ее легендарного предка, на котором кончилось татарское иго. Но этот день—23 июня по старому стилю, 6 июля по новому» (Найман А. Рассказы о Анне Ахматовой. М., 1989. С. 54). Найман упоминает об Ивановой ночи и ее колдовских чарах, в которых якобы черпала силу Муза Ахматовой, о том, что день своего рождения Ахматова связывала не с христианскими праздниками, а с языческими: Аграфены-купальницы, кануна Ивановой ночи. «Это усвоение, как сейчас принято говорить, народных традиций, сложив¬шихся вокруг культа Ивана Купалы, а по сути языческой, т. е. демони¬ческой, реальности его культа, было отнюдь не безобидным. Тем более что оно переплеталось проникновением или намерением проникнуть в области действия тех таинственных сил, проявление которых описыва¬ют главным образом мифы, объединенные культами луны и воды. (…)
Тут была игра —и не игра. Шутка —и питательная среда ее поэзии» (там же. С. 55).
** Ахматова А. Соч.: В 2 т. Т. 2. С. 269.
щаяся небрежность была стилистически нужна Ах¬матовой; в некоторых других перечислениях она называла Адольфа Гитлера и Габриелу Мистраль, чилийскую поэтессу. Исторические имена менялись, волшебная Иванова ночь упоминалась почти всегда, хотя именно с нею все было не вполне отчетливо: как следует из «Толкового словаря живого великорусско¬го языка» Вл. Даля (1881. Т. 2. С. 5), и в XIX в., при исчислении по старому стилю, Иванов день прихо¬дился на 24 июня, соответственно «Иванова ночь», о которой Даль говорит, что она «замечательна мнимым цветом папоротника и кладои еканьем», — это ночь с 23 на 24, но девочка Аня Горенко, будущая Анна Ахматова, родилась по этому исчис¬лению 11-го… Так формировалась легенда, вер¬нее—продолжалась тема, заданная стихами Гуми¬лева: «Из логова змиева, //Из города Киева// Я взял не жену, а колдунью…»*, где героиня—ведьма с Лысой горы, а «днепровские омуты», «очасть, Богом заклятая» и желание топиться в лунную ночь напоминают волшебные украинские сюжеты Гоголя. В стихах Гумилев говорит о себе как о «чародее, ведающем тайны», о себе в детстве—как о колдов¬ском ребенке:
(…) некрасив и тонок, Полюбивший только сумрак рощ, Лист опавший, колдовской ребенок, Словом останавливавший дождь**.
В рассказах о детстве, в автобиографических набросках Ахматова также подчеркивала свою кол¬довскую странность: в детстве умение угадывать события, о которых ей не говорили, пророческие бреды и сновидения:
* Гумилев Н. Соч.: В 3 т. М., 1991. Т. 1. С. 131. ** Там же. С. 288.
Себе самой я с самого начала То чьим-то сном казалась, или бредом, Иль отраженьем в зеркале чужом, Без имени, без плоти, без причины. Уже я знала список преступлений, Которые должна я совершить. И вот я, лунатически ступая, Вступила в жизнь и испугала жизнь.
Это написано в 1955 г. — именно с этого време¬ни Ахматова начала особенно часто и подробно вспоминать о своем детстве.
Анна была третьим ребенком в семье. Старше нее были Инна (1883-1905) и Андрей (1886¬1920), младше-Ирина (1892-1896), Ия (1894 — 1922) и Виктор (1896 — 1976). Инна, Ия и четырех¬летняя Ирина (Рика) умерли от туберкулеза,— о смерти последней записала рассказ Ахматовой Аманда Хейт: «Рика жила у тетушки, и ее смерть держалась в тайне от остальных детей, но Анна тем удивительным чутьем, каким обладают только дети, догадалась, что случилось, и впоследствии говори¬ла, что эта смерть пролегла тенью через все ее детство»*. Возможно, именно с болезнью Рики и ее отправкой в дом тети связано одно из ранних стихо¬творений Ахматовой:
Всю ночь не давали заснуть, Говорили тревожно, звонко, Кто-то ехал в далекий путь, Увозил больного ребенка, А мать в полутемных сенях Ломала иссохшие пальцы И долго искала впотьмах Чистый чепчик и одеяльце.
Под стихотворением поставлена дата: «1909 год» —и указано место написания —Киев. Впрочем,
* X е й т А. Анна Ахматова. Поэтическое странствие. Дневники, воспоминания, письма А. Ахматовой. М.: Радуга, 1991. С. 22.
«первая (Киевская) тетрадь» Ахматовой 1909 г. не сохранилась, и стихотворение «восстановлено» ею по памяти в 1960-е годы.
Рассказывая о своем детстве, Ахматова вспоми¬нала о «таинственном недуге» — болезни, которая поразила ее в десять лет и во время которой она неделю «пролежала в беспамятстве», затем времен¬но была поражена глухотой, а вскоре после этого, в одиннадцать лет, начала писать стихи. Эти стихи также утрачены.
Вспоминала она и о своем лунатизме—болезни, во время которой бродила по коридорам и кар¬низам, не помня себя, и из-за которой родителям пришлось забрать ее из Смольного института благо¬родных девиц.
«В детстве, лет до 13—14, АА была лунатич¬кой, — записывал П. Н. Лукницкий со слов Ахмато¬вой. — Еще когда была совсем маленькой, часто спала в комнате, ярко освещенной луной. Бабушка (кажет¬ся, бабушка. — П.Л.) говорила: «А не может ли ей от этого вреда быть?» Ей отвечали: «Какой же может быть вред!»
…) А потом луна стала на нее действовать.-Ночью вставала, уходила на лунный свет в бессозна¬тельном состоянии. Отец всегда отыскивал ее и при¬носил домой на руках.
«У меня осталось об этом воспоминание—запах сигары… И сейчас еще при луне у меня бывает это воспоминание о запахе сигары…»*
О ней, как о «деве Луны», писал Гумилев.
И рядом с этой романтизацией — реальные ло¬пухи и крапива возле дома, где жила семья в Царском
* Лукницкий П. Н. Acumiana. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 1. 1924 —25 гг. Париж: Ymca-Press, 1991. С. 56. Далее том (римская цифра) и страница указываются в тексте.
Селе, французские пули и обломки старинных гре¬ческих ваз, которые девочка находила в Крыму, вблизи Херсонеса, и первое историческое потрясе¬ние—при известии о гибели русского флота при Цусиме в 1905 г.
Татарская княжна Ахматова, в память о кото¬рой Анна Горенко взяла свой псевдоним, тоже была частью легенды, — прабабушка Прасковья Федосе-евна Ахматова происходила из семьи симбирских дворян Ахматовых, которые никогда не имели кня¬жеского титула и род которых едва ли восходил к хану Ахмату, убитому в 1481 г.*. А вот связи семей Стоговых и Горенко с морем, с российским фло¬том—подлинные исторические факты. Сведения о предках, о своих исторических корнях, всегда были очень интересны Ахматовой.
Флотскими офицерами были ее дед по отцов¬ской линии, Антон Андреевич Горенко, и отец Анд¬рей Антонович; был связан с флотом брат Виктор Андреевич Горенко**.
Дед Ахматовой — Антон Андреевич Горенко (1818 — 1891) умер, когда Анне было два года.
* Впрочем, о том, почему Ахматовы не имели княжеского титу¬ла, — Ахматова также знала и охотно рассказывала семейное предание: «Ее прабабушка Прасковья Егоровна (правильно: Федосеевна.—Н. К.) из симбирского рода Ахматовых, которые крестились только при Анне Иоанновне. Они происходят от последнего эолотоордынского хана Ахмата, потомка Чингиза. День убийства Ахмата потом отмечали как церковный праздник. Говоря о крещении своих предков, А. А. передает старинную шутку —татарских ханов при крещении награждали зи¬мой—шубой, летом — княжеским титулом. На вопрос —почему титул получали только летом, — следует ответ—тогда шуба была не нужна» (Б уды к о М. Рассказы Ахматовой//3веэда. 1989. № 6. С. 73).
** Подробно о морской биографии Горенко говорится в работе В. А. Черных, посвященной родословной Ахматовой — «Памятники культуры. Новые открытия». М., 1993. С. 71—84, а также в статье В. Лобыцына и В. Дядичева «Три поколения Горенко»—в журн. «Мор¬ской сборник». 1995. № 3. С. 87-90.
В семье, почти каждое лето проводившей в Крыму близ Севастополя, сохранялась память о нем как о герое обороны Севастополя,
