старалась сделать вид, что я ничего не видела. Мне казалось, что иначе они исчезнут»*.
Итог этому первому периоду ахматовской сла¬вы подвел критик и поэт, ставший ближайшим дру¬гом Ахматовой, — Н. В. Недоброво. Он написал большую статью об Ахматовой после выхода ее второго сборника «Четки». О книге «Вечер» говори¬лось в начале этой статьи:
«Первый сборник Анны Ахматовой «Вечер», изданный в начале 1912 года, был вскоре распро¬дан. (…) По выходе первого сборника на стихах Ахматовой заметили печать ее личной своеобраз¬ности, немного вычурной; казалось, она и делала стихи примечательными. Но неожиданно личная складка Ахматовой, и не притязавшая на общее значение, приобрела, через «Вечер» и являвшиеся после стихи, совсем как будто не обоснованное влияние. В молодой поэзии обнаружились признаки возникновения ахматовской школы, а у ее основа¬тельницы появилась прочно обеспеченная слава.
* РНБ. Ф. 1073. № 69. Л. 2.
Если единичное получило общее значение, то, очевидно, источник очарования был не только в за¬нимательности выражаемой личности, но и в искус¬стве выражать ее: в новом умении видеть и любить человека. Я назвал перводвижную силу ахматовско-го творчества» (Русская мысль. 1915. № 7).
19 декабря 1912 г. Анна Ахматова написала стихотворение, которое тоже можно рассматривать как подведение итогов периода своей первой славы:
Дал Ты мне молодость трудную.
Столько печали в пути.
Как же мне душу скудную
Богатой Тебе принести?
Долгую песню, льстивая,
О славе поет судьба.
Господи! я нерадивая,
Твоя скупая раба.
Ни розою, ни былинкою
Не буду в садах Отца.
Я дрожу над каждой соринкою,
Над каждым словом глупца.
Это стихотворение включено во вторую книгу ее стихов — «Четки», вышедшую весной 1914 г. В книге—четыре раздела, не имеющих названий, и пятый, содержащий «Стихи из книги «Вечер» — тридцать стихотворений. Отныне и вплоть до пос¬ледней прижизненной книги «Бег времени» 1965 г., первый сборник стихотворений будет печататься Ахматовой только в виде «избранного».
Если первая книга «Вечер» вышла тиражом всего 300 экземпляров, то вторая—«Четки» —имела уже тираж 1000 экземпляров, и примечательно, что в том же году потребовалось ее переиздание. Затем последовали книги «Белая стая», «Подорожник», отдельное издание поэмы «У самого моря», «Аппо Domini МСМХХ1», «Аппо Domini». Этот небольшой список на самом деле был значительно больше, ибо включал в себя многочисленные переиздания, осу¬ществленные с ведома или без ведома автора («конт¬рафакция»). Хронологически это выглядело так:
1912 — «Вечер». Стихи. (СПб., «Цех поэтов»).
1914—«Четки». Стихи (СПб., «Гиперборей»).
1915 — «Четки». Стихи. Изд. 2-е (Пг., «Гиперборей»).
1916—«Четки». Стихи. Изд. 3-е (Пг., «Гиперборей»). «Четки». Стихи. Изд. 4-е (Пг., «Гиперборей»).
1917—«Белая стая». Стихотворения (Пг., «Гиперборей»).
1918—«Четки». Стихи. Изд. 5-е (Пг., «Прометей»).
«Белая стая». Стихотворения. Изд. 2-е (СПб., «Про¬метей»).
1919—«Четки». Стихи. Изд. 6-е (Берлин, изд. С. Эфрон, контрафакция).
«Четки». Стихи (Одесса, перепечатка с 4-го изд., контрафакция).
«Четки». Стихи (Баку, «Акмв» и «Книжный посред¬ник», контрафакция).
«Белая стая». Избранные стихотворения (Тифлис, контрафакция).
1920 — «Четки». Стихи. Изд. 7-е (Пб.; Берлин, «Петро-
полис»).
1921 — «Подорожник». Стихотворения (Пб.; Берлин, «Пет-
рополис»).
«У самого моря» (Пб., «Алконост»). 1922—«Четки». Стихи. Изд. 8-е (Пб.; «Алконост»).
«Белая стая». Стихотворения. Изд. 3-е (Пг., «Ал¬коност»).
«Аппо Domini МСМХХ1» (Пб.; Берлин, «Петропо¬лис», на титуле 1921). 1923 — «Четки». Стихотворения. Кн. 1. Изд. 9-е, доп. (Пб.; Берлин, «Петрополис» и «Алконост»). «Белая стая». Стихотворения. Кн. 2. Изд. 4-е, доп. (Пб.; Берлин, «Петрополис» и «Алконост»). «Аппо Domird». Стихотворения. Кн. 3. Изд. 2-е, доп. (Пб.; Берлин, «Петрополис и «Алконост»).
Книги, изданные в 1923 г., печатались в Бер¬лине. Из-за все ужесточавшейся политики советской власти в области культуры, массовой высылки ин¬теллигенции из страны в 1922 — 1923 гг. и пр.— большие части тиражей книг Ахматовой, равно как и книг других авторов, выпущенных в Берлине рус¬скими издательствами, не были допущены в Рос¬сию*. Поэты и писатели потеряли лучшую и пос¬леднюю возможность издавать свои книги так, как им хотелось. В жизни поэта Анны Ахматовой насту¬пил новый этап, новый этап начался в середине 1920-х годов и для всей русской культуры.
Но это случится через десять лет. Годы же 1912—1923 были для Ахматовой периодом творчес¬кого расцвета, уверенного пути в сиянии славы, полноты женского очарования и счастья, которым оборачивались даже неудачи, даже измены, даже сомнительный выбор…
Я улыбаться перестала, Морозный ветер губы студит, Одной надеждой меньше стало, Одною песней больше будет. И эту песню я невольно Отдам на смех и поруганье, Затем, что нестерпимо больно Душе любовное молчанье.
Темы стихов Анны Ахматовой в первое ее поэ¬тическое десятилетие — любовь, Муза, судьба Рос¬сии. От книги к книге будет меняться герой любов¬ной лирики Ахматовой, обретет новые черты героиня, но навсегда останется ахматовское умение запечатлеть словом трепетное и неясное состояние,
* Ахматова часто рассказывала об этом. Однако, как следует из записей П. Н. Лукницкого, и в 1925 г. все три книги, изданные в Берлине, можно было свободно приобрести в Ленинграде (см. об этом записи П. Н. Лукницкого—I, 66; II, ПО).
сложные взаимоотношения, едва формирующееся чувство. Размышления о поэтическом даре, который определяет избранность героини-автора, в стихах этого периода возникают все чаще и чаще. Ах¬матова нередко говорит о себе именно как о пи¬шущей стихи женщине, которая поэтому занимает особое положение в судьбе любимого:
И если я умру, то кто же Мои стихи напишет Вам, Кто стать звенящими поможет Еще не сказанным словам?.. (…)
Лишь голос твой поет в моих стихах, В твоих стихах мое дыханье веет… (…)
Когда шуршат в овраге лопухи
И никнет гроздь рябины желто-красной,
Слагаю я веселые стихи
О жизни тленной, тленной и прекрасной…
В книге «Четки» писание стихов Ахматова все чаще называет пеньем, стихи — песнями, песенкой. «Я спою тебе, чтоб ты не плакал,//Песенку о вечере разлук»; «Что, красавица, что, беззаконница,//Разве плохо я тебе пою?»; «В этой жизни я немного виде-ла,//Только пела и ждала»… Муза для нее—сестра, дева с флейтой в руках, сменяющая на жизненном пути деву живую, радующуюся жизни. Герой «Че¬ток»—тоже чаще всего поэт, для которого герои¬ня—всего лишь «строка» в его славной биографии. Имена реальных поэтов, к которым обращена ах-матовская лирика, известны: это и Н. В. Недоброво, и М. Л. Лозинский, и, разумеется, Н. С. Гумилев. Особое место принадлежит в этом перечне А. Бло¬ку, к которому обращены два стихотворения: «Гость» и «Я пришла к поэту в гости…». Последнее даже было напечатано с посвящением: «Александру Б^к),.. И легенда-молва объединила для современ¬ников и их потомков всех героев-поэтов в один собирательный образ, —и прочно утвердилась вер¬сия о великом романе: Ахматова—Блок, —связав на¬всегда два самых известных, самых славных имени 1910-х годов…
Во второй книге «Четки» продолжалась и едва намеченная в «Вечере» линия «исторической живо¬писи»—«Стихи о Петербурге».
Все более точным становится выбор детали, образ раскрывается с помощью нового сравнения или неожиданного наблюдения:
Он мне сказал: «Я верный друг!» И моего коснулся платья. Как не похожи на объятья Прикосновенья этих рук.
Так гладят кошек или птиц,
Так на наездниц смотрят стройных…
Герои стихотворений «Все мы бражники здесь, блудницы…», «В ремешках пенал и книги были…» или «Я пришла к поэту в гости…» различны по характеру и совсем не похожи друг на друга, про¬тиворечив и характер героини: в нем и тяга к греху, и раскаяние («Протертый коврик под иконой…», «Исповедь»), и твердая христианская вера в нравст¬венное начало:
В этой жизни я немного видела, Только пела и ждала. Знаю: брата я не ненавидела И сестры не предала.
Выход «Четок» принес Ахматовой широчай¬шую известность в читающей России. Этой книге были посвящены блестящие статьи.
Но вместе с тем реакцию критики на «Четки» нельзя назвать единодушно хвалебной. Многочислен¬ными были упреки в узости тем, в замкнутости мира, в излишней занятости любовными переживаниями:
В. Я. Бр юсов—«Однако поэтический гори¬зонт «Четок» почти тот же, что и «Вечера», и теперь уже можно опасаться, что он так и останется до¬вольно ограниченным» (Русская мысль. 1914. № 7).
Д. Тальников — «Эгоцентрическая поэзия (…), не знающая иных отношений, кроме любовной игры, (…) не знающая природы. (…) Это, в сущнос¬ти, проза—рассудочные настроения, не волнующие, не трогающие» (Современный мир. 1914. № 10).
В. Кранихфельд— «Как страшно ограничен их круг, как тягостно со стороны их однообразие» (Современное слово. 1915. 1 января).
А. Г и з е т т и — «Ахматова остается среди поэ¬тов наших дней, может быть, самой чуткой и полной выразительницей жизни настоящего, но жизни толь¬ко личной, а потому оторванной от прошлого и бу¬дущего» (Ежемесячный журнал. 1915. № 12).
На этом фоне тем важнее оказываются статьи-прозрения, раскрывающие глубину своеобразия та¬ланта Анны Ахматовой, и в первую очередь уже упоминавшаяся статья Николая Владимировича Не-доброво, поэта, критика, блестящего знатока рус¬ской поэзии. Когда он познакомился с Ахматовой весной 1913 г., она была активной участницей «Цеха поэтов», автором книги стихов, студенткой Высших женских историко-литературных курсов Н. П. Раева. Недоброво же вместе со своими универ-ситетскими друзьями основал «Общество поэтов», куда они пригласили и Ахматову. По свидетельству В. Пяста, она «всегда бывала» на заседаниях этого Общества. Знакомство вскоре переросло в дружбу, окрашенную нежным чувством. Тесному общению способствовали близкие литературные вкусы (так, по-видимому, увлеченность Недоброво поэзией Тют¬чева передалась и Ахматовой, что отразилось в сти¬хах ее сборника «Белая стая»).
Недоброво дал глубокий анализ творчества Ах¬матовой и сделал пророческие предсказания отно¬сительно ее поэтической судьбы.
Главной чертой ахматовской лирики Недобро¬во называет «струнную напряженность пережива¬ний и безошибочную меткость острого их выраже¬ния». «Напряжение переживаний и выражений Ахматовой дает иной раз такой жар и такой свет, что от них внутренний мир человека скипается с внешним миром. Только в таких случаях в стихах Ахматовой возникает зрелище последнего, оттого и картины его не отрешенно пластичны, но, прони¬заны душевными излучениями, видятся точно глаза¬ми тонущего:
Рассветает, и над кузницей Поднимается дымок. Ах, со мной, печальной узницей, Ты опять побыть не смог»*.
Недоброво уловил «властную над душою силу» стихов Ахматовой даже тогда, когда это стихи сла¬бого или о слабости, — для выражения этой слабости находится «слово, гибкое и полнодышащее и, как слово закона, крепкое, стойкое». «Жестокий це¬литель Аполлон именно так блюдет Ахматову. Не будь этого «сдерживающего крепкого панциря слов», распалась бы живая душа той усталой женщи¬ны, которая говорит этими словами. «И умерла бы,
* Об Анне Ахматовой. Л., 1990. С. 56. Далее страницы указаны в тексте.
когда бы не писала стихов», —говорит она каждою страдальческою песнью, которая оттого, чего бы ни касалась, является еще и славословием творчест¬ву» (С. 57).
Признавая, что Ахматова—мастер изображе¬ния «несчастной любви», критик видит в этой теме особую ахматовскую сущность: «Она—творческий прием проникновения в человека и изображения неутолимой к нему жажды». Любовь в русской культуре до сих пор говорила о себе как бы от лица мужчины с его тоской по вечной женственности. В поэзии Ахматовой впервые заговорила женщина, стремящаяся к идеалу «вечномужественности», пы¬тающаяся соотнести с этим идеалом каждый муж-ской образ.
«Необычна та любовь, которою
