мы собирали грибы и чернику». Эта цитата заставляет меня напомнить тебе о твоем обещании быстро дописать твою поэму и прислать ее мне. Право, я по ней скучаю». И добавляет: «… Вам совершенно не надо беспокоиться, если обо мне не будет известий. Трое вольноопределяющихся знают твой адрес, и если со мной что-нибудь случится, напишут тебе немедленно. (…) Целую тебя, моя дорогая Аничка, а также маму, Леву и всех. (…) Твой Коля»*.

Ахматова пишет мужу регулярно, посылает ему свои новые стихи. Когда же стихов в письме не ока¬зывалось, он выговаривает ей: «Что же ты мне не прислала новых стихов? У меня, кроме Гомера, ни одной стихотворной книги, и твои новые стихи для меня была бы такая радость. Я целые дни повторяю «где она, где свет веселый серых звезд ее

* Гумилев Н. Соч.: В 3 т. Т. 3. С. 239 — 240.

очей» и думаю при этом о тебе, честное слово»*. Последняя фраза лукава…

В письмо от 16 июля Ахматова вложила два новых стихотворения —«Ведь где-то есть простая жизнь и свет…» и «Не хулил меня, не славил…». Отзыв о них Гумилева знаменателен — это и разбор техники стихописания, и признание масштаба та¬ланта поэта Анны Ахматовой, и легкий оттенок недоумения —в стихах появилась новая интонация, новое жизненное наполнение. Они —другому, неиз¬вестному, ему не знакомому адресату: художнику, воину, поэту, «лихому ярославцу» Борису Василье-вичу Анрепу.

«Стихи твои, Аничка, очень хороши, особенно первое, хотя в нем есть неверно взятые ноты, напр(имер), стр(ока) 5-я и вся вторая строфа; зато последняя строфа великолепна; только [это не] опис¬ка?—«Голос Музы еле слышный…» Конечно, «ясно или внятно слышный» надо было сказать. А еще лучше «так далеко слышный».

Второе стихотворение или милый пустячок (размер его четырехстопный) хорей говорит за это), или не ясно. Вряд ли героине поручалось беречь душу от Архангела. И тогда 9-я и 10-я строчки возбуждают недоуменье.

В первом стихотворении очень хороша (что ново для тебя) композиция. Это мне доказывает, что ты не только лучшая русская поэтесса, но и просто крупный поэт»**.

Критика Гумилева в адрес второго ахматовско-го стихотворения понятна: он не мог знать фабуль¬ной его основы, которая ныне известна нам из вос¬

* Гумилев Н. Собр. соч.: В 3 т. Т. 3. С. 241. ** Там же. С. 243.

поминаний Б. В. Анрепа: «Я дал ей рукопись своей поэмы «Физа» на сохранение; она ее зашила в шел¬ковый мешочек и сказала, что будет беречь как святыню»*. Знаменательно и восхищение Гумилева композицией первого из присланных ему стихотво¬рений, которое сейчас считается одним из шедевров ахматовской лирики. Удивительно, что он не оценил трагической мощи второй строфы, без которой теря¬ла силу заключительная третья:

2-я строфа: А мы живем торжественно и трудно

И чтим обряды наших горьких встреч, Когда с налету ветер безрассудный Чуть начатую обрывает речь,—

3-я строфа: Но ни на что не променяем пышный Гранитный город славы и беды, Широких рек сияющие льды, Бессолнечные, мрачные сады И голос Музы еле слышный.

Стихотворение написано 23 июня 1915 г., но в нем —уже предугадываются будущие драмати¬ческие события, связанные с проблемами выбора, который вскоре предстоит сделать российской ин¬теллигенции. С ними Анна Ахматова столкнется раньше других, в своих личных отношениях с Бори¬сом Анрепом, европейцем, убежденным поклонни¬ком упорядоченного строя жизни, свойственного Франции и особенно Англии, где он жил с 1908 г. И Ахматова дает единственно возможный для нее ответ: «Но ни на что не променяем…» 31 марта 1916 г. в зале Тенишевского училища в Петрограде устраи¬вался «Вечер поэтесс». Анна Ахматова не значилась

* Ахматова А. Сочинения. Париж, 1983. Т. 3. С. 439.

в программе, но ее уговорили выступить. Она прочла одно стихотворение—«Ведь где-то есть простая жизнь и свет…»*.

Началась новая эпоха в творчестве Анны Ах¬матовой—стихи о России, о зарождающейся истин¬ной всепоглощающей любви, о Боге.

В июне 1916 г. об этой новой Ахматовой напи¬сал О. Э. Мандельштам — в статье «О современной поэзии (К выходу «Альманаха Муз»)»: «…стихи» «Альманаха» мало характерны для «новой» Ахма¬товой. В них еще много острот и эпиграмм, между тем для Ахматовой настала иная пора. В последних стихах Ахматовой произошел перелом к гиератичес-кой важности, религиозной простоте и торжествен¬ности: я бы сказал, после женщины настал черед жены. Помните: «смиренная, одетая убого, но ви¬дом величавая жена». Голос отречения крепнет все более и более в стихах Ахматовой, и в настоящее время ее поэзия близится к тому, чтобы стать одним из символов величия России»**. Мандельштам от¬мечает сочетание в поэзии Ахматовой «тончайшего психологизма (школа Анненского) с песенным ла¬дом», утверждает, что «психологический узор в ах-матовской песне так же естественен, как прожилки кленового листа:

И в Библии красный кленовый лист Заложен на Песни Песней…»

В «Альманахе Муз» было напечатано четы¬ре ахматовских стихотворения: «Ты мне не обещан

* Биржевые ведомости. 1916. 2 апреля. Печ. по: Черных В. А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. С. 90.

** Мандельштам О. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1. С. 208. Отзыв о стихотворении «Из памяти твоей…» —вычеркнут автором и взят пуб¬ликаторами из чернового варианта статьи.

ни жизнью, ни Богом…», «Под крышей промерзшей пустого жилья…», «Из памяти твоей я выну этот день…» и «Муза ушла по дороге…». Мандельштам особо выделяет третье: «Отметим, как властительно, по-тютчевски звучит начало третьего стихотворе-ния: «Из памяти твоей я выну этот день…», что довольно необычно для автора, охотно заостряюще¬го свои стихи эпиграмматическими окончаниями. Почти во всех этих стихах Ахматовой звучит забота о своем голосе».

Эта статья не была напечатана. Ахматова по¬знакомилась с нею много позже, когда Надежда Яковлевна Мандельштам показала ей неразобран¬ные бумаги погибшего поэта, —см. в стихотворении Ахматовой 5 июля 1957 г.: «Я над ними склонюсь, как над чашей…» Ахматова была очень рада узнать о такой высокой оценке Мандельштамом ее стихов, говорила о том, как было бы несправедливо, если бы об их отношениях потомки судили только по опуб¬ликованным его о ней отзывам, которые были ино¬гда и весьма нелестными («столпник паркета»…).

Одно за другим выходили новые издания «Четок», но уже в начале 1916 г. Ахматова нача¬ла думать о следующей книге. 15 января 1916 г. Б. М. Эйхенбаум, в недалеком будущем автор блес¬тящих работ о творчестве Анны Ахматовой, пишет о ней после посещения дома Гумилевых в Царском Селе: «Читала стихи будущего сборника, где она и о «ребеночке» говорит, и Христовой невестой называется, — гораздо дальше «Четок», в самую глубь»*. В. М. Жирмунский на основании стихов 1914—1916 гг. в статье «Преодолевшие символизм»

* РГАЛИ. Цит. по: Ч е р н ы х В. А. Летопись жизни и творчества Анны Ахматовой. С. 89.

назвал Ахматову «наиболее значительным поэтом молодого поколения»*.

Сборник «Белая стая» готовился к печати долго и должен был выйти в издательстве «Гиперборей», которым заведовал М. Л. Лозинский. Именно он взял на себя заботу о составлении книги, —то есть о ее композиции, об отборе стихов для нее. Он же держал корректуры и расставлял знаки препина¬ния. Работа продолжалась почти весь 1917 г., с ян¬варя по август. В архиве М. Л. Лозинского—не¬сколько писем Ахматовой к нему о разных стадиях их совместной работы, — отрывки из них опублико¬ваны И. В. Платоновой-Лозинской в юбилейном «ахматовском» номере журнала «Литературное обозрение» (1989. № 5. С. 64-66).

2 января 1917: «В книге должно быть всего восемь печатных листов. (…) Следовательно, при¬дется выбросить несколько стихотворений, посове¬туйте, какие? Вообще я очень хочу знать Ваше мнение об этой книге, не бойтесь быть жестоким. И вообще, пора ли ее издавать!»

4 января 1917: «Пунктуацию в стихотворении о бессмертнике Вы указываете правильно. Книгу можно показать после того, как мы решим, какие стихотворения исключить, а Вы исправите руко¬пись, потому что я не согласна показываться в таком виде кому-нибудь, кроме Вас…»

И. В. Платонова-Лозинская утверждает, что «все материалы «Белой стаи» для типографии под¬готовлены Лозинским в виде макета книги, им сде¬ланы окончательные исправления некоторых слов и строф, несомненно согласованные с автором»**.

* Русская мысль. 1916. № 12. Цит. по: Жирмунский В. М. Теория литературы. Поэтика. Стилистика. Л., 1977. С. 121. ** Литературное обозрение. 1989. № 5. С. 65 — 66.

Об этом свидетельствуют краткие записи вопросов и предложений, адресованные Ахматовой. Она от¬вечала на них в письмах.

16 января 1917: «Конечно, я не включила в «Бе¬лую стаю» множество стихотворений (20 — 30), но надеюсь, что она от этого только выиграет. Стихо¬творение «Земная слава…» следует тоже исключить, я вполне с Вами согласна. Очень благодарна Вам за Ваши замечания. Поколдую непременно, ведь времени еще много. Места новоприсланных стихо¬творений я не знаю, но так как в конце января я по разным делам буду в Петербурге, то хотела бы составить оглавление с Вашей помощью: мой прин¬цип позорно провалился…»

Новоприсланные стихотворения —это, возмож¬но, написанные в Слепневе в январе 1917 г. «Тот голос, с тишиной великой споря…», «Высокомерьем дух твой помрачен…», «Там тень моя осталась и тоскует…», «Двадцать первое. Ночь. Понедель-ник…», «Да, я любила их, те сборища ночные…» и «Не оттого ль, уйдя от легкости проклятой…» — они вошли в книгу «Белая стая». О том, что рабо¬та по составлению книги велась вплоть до апреля 1917 г., свидетельствует наличие в ней двух стихо-творений, датированных мартом («Мы не умеем прощаться…») и апрелем («Еще весна таинственная млела…»). Стихи июня —июля 1917 г. в «Белую стаю» уже не включались, они вошли позже в книгу «Подорожник» (1921).

12 июня 1917 г. Ахматова «внимательно про¬чла» корректуру «Белой стаи» —«почти ничего из¬менять не буду». 11 августа она поздравляет Лозин¬ского с благополучным окончанием трудов —«Белая стая существует!» «А так как с устройством книги может быть много хлопот, которые уж слишком

бесчеловечно возлагать на Вас, то можно ее пока и не выпускать. (…) Я постараюсь побывать в Петер¬бурге и устрою «Белую стаю». Однако и по этому вопросу жду Вашего совета…»

15 сентября 1917 г. Ахматова сделала надпись— по-видимому, на первом экземпляре «Белой стаи», только что вышедшей в свет: «Михаилу Леонидови¬чу Лозинскому от его друга Ахматовой. Малый дар за великий труд». 19 сентября датируются надписи еще на двух книгах, подаренных Ахматовой крити¬кам, наиболее высоко оценившим ее творческий дар: «Виктору Максимовичу Жирмунскому с дружеским приветом» и «Борису Михайловичу Эйхенбауму, мо¬ему снисходительному критику, с приветом».

Сегодня мы не можем сказать, что имела в виду Анна Ахматова, когда говорила, что ее принцип композиции «Белой стаи» «позорно провалился». Во всяком случае ясно одно: стихи в книгу отбира¬лись очень тщательно. Многое: двадцать — тридцать стихотворений, — по словам Ахматовой, было отбро¬шено. В результате получилась книга о Памяти, о прошлом, «которое над