получат ярлык «формалистов» и их направление в советском литературоведении будет разгромлено. Партийная пресса и критики пролетарских писательских организаций в 1920-е годы все чаще начинают ставить Ахматову на край¬ний правый фланг. Против Ахматовой, ее поэтической системы как ненужной и вредной выступили «лефов-цы», «пролетарские поэты», «напостовцы»: Б. Ар-ватов, Г. Лелевич, В. Перцов, Г. Горбачев, А. Дым-шиц, Р. Иванов-Разумник и др. Владимир Маяков¬ский, по многим свидетельствам близких к нему людей любивший и часто цитировавший и «рас-певавший» дома стихи Ахматовой, не упускал воз¬можности высмеять ее в своих выступлениях. От¬разилось это полемическое настроение и в его стихах, —см., например, в стихотворении «Вер¬саль», опубликованном в 1925 г.:

Смотрю на жизнь —ах, как не нова! Красивость—аж дух захватывает! Как будто влип в акварель Бенуа К каким-то стишкам Ахматовой*.

* Маяковский В. Поли. собр. соч.: В 13 т. М., 1957. Т. 6. С. 217.

Критики этого «лагеря» не могли найти у Ах¬матовой сочувствия революции, восторга перед строительством новой жизни, «революционного чу¬тья». Лишь единицы из них высоко оценивали при¬сутствие в лирике Ахматовой патриотического на¬чала, любви к Родине, неприятия пути эмиграции. В 1922 г. в центральной партийной газете «Правда» (№ 148) появилась статья «Побеги травы». Ее автор Н. Осинский (псевдоним князя Валериана Оболен¬ского), заместитель народного комиссара земледе¬лия, утверждал, что после смерти Блока именно Ахматовой принадлежит первое место среди русских поэтов: «Хотя мы тут имеем дело с человеком не на¬шего склада, но у него есть важнейшее, что нужно хорошему поэту, — честная душа и гражданское со¬знание». В том же году на страницах той же газе¬ты—«вне Октября» поставил Ахматову Л. Д. Троц¬кий (в серии статей «Внеоктябрьская литерату¬ра»—Правда, 1922, № 210, 221, 222 и 224; в более полном виде в кн. «Литература и революция». М., 1923). Троцкий писал: «Лирический круг Ахмато¬вой, Цветаевой, Радловой и иных действительных и приблизительных поэтесс очень мал. Он охваты¬вает самое поэтессу, неизвестного в котелке или со шпорами и непременно Бога—без особых примет».

Троцкому решил тогда же возразить Н. Н. Пу¬нин—статьей «Революция без литературы». Эта ста¬тья не публиковалась, но, по-видимому, была из¬вестна Ахматовой. Н. Н. Пунин полемизирует с все¬властным тогда Троцким очень резко, объявляя его точку зрения и методологию несостоятельной. Но¬вая культура, по мнению Лунина, не должна сти¬рать с лица земли прекрасную культуру прошло¬го,—не разрушает же советская власть ни Зимнего дворца, ни святой Софии Новгородской, ни даже

Успенского собора: «значит, в памятниках этих есть что-то и сверхклерикальное, нужное и Октябрьской революции, и даже пролетариату, согласно много¬численным заявлениям Наркомпроса». Почему же надо зачеркивать поэзию Ахматовой или Цветаевой только за то, что они проникнуты идеей Бога и пра¬вославия? Научное сознание установило, что Бога нет. Неужели Троцкий боится, что религиозное со-знание поэта может возродить его?

Вторая причина объявления в статье Троцкого Ахматовой «вне Октября» —ее дворянско-классовое происхождение. В этом, по мнению Пунина, тоже нет логики: «Пушкин, несмотря на всю очевидность в его творчестве дворянско-помещичьих традиций, распространяется через Госиздат, а Ахматова, при достаточном, и по мнению Троцкого, даровании — вне Октября?» Процитировав фразу Троцкого об узости лирического круга трех поэтесс, Пунин иро¬низирует: «Ну, а что если бы лирический круг Ахматовой охватывал самую поэтессу, неизвестного в кожаной куртке или с красноармейской звездой и какого-нибудь Бога—с приметами, например, рели¬гиозного сознания Луначарского, — была бы тогда Ах¬матова в Октябрьском состоянии или не была? Боюсь, что была бы. И это страшно, не смешно и не глупо, как, вероятно, думают многие, а страшно».

Пунин утверждает, что нельзя отвергать совре¬менную литературу только по признаку бедности ее «лирического круга». «Почему славить Бога орато¬рией Баха или миниатюрой Фуке более художест¬венное занятие, чем делать то же самое стихами Ахматовой? Или только потому стал скучен хорей, что бог, которого он воспевает, умер? Ну, а что, если хорей или ямб окажется вообще и без бога, и без пролетариата, и вообще без всего, что тогда

делать с таким искусством? А ведь такое искусство есть, и недаром его не увидел Троцкий; что бы он стал с ним делать, с живым и современным, да только никак не измеряемым ни аршином содержа¬ния, ни костылем публицистики»*.

В одной из бесед с П. Н. Лукницким Ахматова сказала, что в настоящее время (июнь—июль 1926) из поэтов ее круга в таком положении, как она, пожалуй, лишь М. Кузмин, —даже А. Белый не в та¬ком, потому что действие его романа «Петербург» относится к 1905 г., «и это имеет значение». Ее же поэзия —современная, написанная после 1917-го и, главное, после 1921 г. —признана чуждой (II, 202).

«Как АА определяет существующее о ней в ны¬нешней критической печати мнение, относящее ее к правому флангу советской литературы:

В «Жизни искусства» — АА опять на самом-са-мом правом «фланге».

Началось это со статьи Чуковского «Ахматова и Маяковский», где впервые АА была противопо¬ставлена революции. Тогда, в 1920 г., все (интел¬лигенция) были против, но никто этого не опреде¬лял, не подчеркивал. Были эмигрировавшие, но они и отпадали… Был хаос. Но из этого хаоса родилась статья Чуковского. Зарубежная печать очень ругала его, но ругала за то, что он посмел наравне со старой Россией поставить все новое, советское— Маяковского. (…)

Второй пункт: хвалебная статья Осинского. Все левые были ею возмущены, началась буча и травля АА. Это был третий пункт.

И после четвертого—статья Лелевича—мнение об АА как о самом правом фланге утвердилось,

* Тайны ремесла / Ахматовские чтения. Вып. 2. М., 1992. С. 264 — 270.

и —совершенно независимо от истинной сущности ее творчества. (…)

И было полное отсутствие собственной мысли у писавших, и никто из них не задумывался о том, в чем, в сущности, «правизна» АА.

А в действительности? Символика икон, цер¬ковность и пр. Разве ее не было у других? Ведь это было принято как прием всеми в определенную эпоху. Разве у Есенина, у Клюева, у Гумилева, у Блока, у Сологуба и т. д., и т. д. —этого не было? Но Клюев играл в Ленина, Есенин «хотел» (!) быть большевиком, Блок написал «Двенадцать» (и умер). Сологуб — написал «Благовест» (?). АА молчала. Она непонятна. А раз непонятна — значит, она не из их стана. Глупо. И вот АА твердо и всегда критикой ставится на самый правый фланг» (II, 202 — 203).

Середина 1920-х —конец 1930-х гг. —первый из двух тяжелейших в жизни Ахматовой периодов го¬сударственного остракизма и изоляции, когда ее творчество попало под удар идеологической маши¬ны ВКП(б), ужесточающей политику перевоспита¬ния непролетарских писателей. В 1924 г. три ее книги: «Четки», «Белая стая» и «Анно Домини» (так! — русскими буквами. — Н.К.) — были внесены в список изданий, подлежащих изъятию из библиотек и с книжного рынка (список составили Н. К. Круп¬ская, П. И. Лебедев-Полянский и др.).

В том же году, после опубликования в журнале «Русский современник» двух стихотворений — «Но¬вогодняя баллада» и «Лотова жена» — и после блис¬тательного успеха выступлений Ахматовой в Моск¬ве на вечере в ее честь и на вечерах этого журнала, Ахматова оказалась в «черном списке», в который попали и все авторы «Русского современника», при¬знанного буржуазным и вредным. Отдел печати

ЦК РКП(б) провел 9 мая 1924 г. совещание, посвя¬щенное политике партии в области художественной литературы. В нем приняли участие представители всех «более или менее значительных организаций, групп и течений в современной художественной литературе». В докладах Воронского и Вардина и в прениях разгорелась острая полемика по воп¬росам о пролетарской литературе и о писателях-«попутчиках», о предоставлении им печатных три¬бун. В прениях имя Ахматовой упоминалось нес-колько раз как имя писателя, не входящего в число «попутчиков», поддерживающих революцию. С из¬девками выступающие цитировали статью Осинско-го двухлетней давности, в которой он назвал Ах¬матову «первой писательницей земли русской после Блока» (речь С. Родова от имени группы РАПП и журнала «На посту»). Были объявлены «перешед¬шими в лагерь буржуазной литературы» все, кто печатался в журнале «Русский современник» («мы знаем, (…) что за «Русский современник» стоит Эфрос и заграничный капитал и что этот журнал враждебен рабочему классу». —С. Родов). В резо¬люции, принятой совещанием, попутчики дифферен¬цировались по степени их близости к пролетарской и коммунистической идеологии. Там же содержался призыв — усилить партийную критику ошибок «по¬путчиков», — ошибок, вытекающих из «недостаточ¬ного понимания этими писателями характера совет¬ского строя»*.

Во время этого совещания большая группа писа¬телей, чье социальное положение не было пролетар¬ским, направила в адрес Отдела печати ЦК ВКП(б)

* В тисках идеологии. Антология литературно-политических до¬кументов. 1917- 1927. М., 1922. С. 260, 261, 279.

письмо от 9 мая 1924 г., в котором клялась в своей солидарности с «путями Советской, по-октябрьской России». Среди подписавших это письмо имени Ахматовой нет.

Резолюция совещания почти дословно была принята и XIII партийным съездом, прошедшим 23-31 мая 1924 г. («О печати», § 19).

В 1925 г. журнал «Русский современник» уже называли в прессе «реакционнейшим», а имя Ах¬матовой становится символом буржуазности вку¬сов—см. статью Г. Горбачева «Открытое письмо редактору «Звезды» (Звезда. 1925. № 1). 18 июня 1925 г. ЦК РКП (б) принимает известную резолю¬цию «О политике партии в области художественной литературы». В ней снова говорится о дифференциа¬ции «попутчиков», к которым надо относиться «так¬тично и бережно», но в то же время—«отсеивая антипролетарские и антиреволюционные элементы (теперь крайне незначительные)». Предлагалось разделить оценку революционного содержания и формы произведений: «распознавая безошибочно общественно-классовое содержание литературных течений, партия в целом отнюдь не может связывать себя приверженностью к какому-либо направлению в области литературной формы»*. До конца года в «Журналисте» (№ 8 — 9, 10) печатаются отклики писателей на это постановление. Его приветствова¬ли Леонов, Пастернак, Пильняк, Либединский, Шкловский, А. Толстой, Лелевич, Асеев, Чужак, Безыменский и др. Анны Ахматовой в числе «при¬ветствовавших» постановление не было.

Ее вновь и вновь называют как поэта, безусловно чуждого партийной идеологии. Даже В. Вересаев,

* В кн.: «Вопросы культуры при диктатуре пролетариата». М., 1925. С. 215 -220.

писатель старой культуры, ощущающий на себе давление цензуры, пишет об Ахматовой именно с этих позиций: «Общий стон стоит почти по всему фронту современной русской литературы: «Мы не можем быть самими собой, нашу художественную совесть все время насилуют, наше творчество все больше становится двухэтажным: одно мы пишем для себя, другое —для печати. (…)

Что же говорить о художниках, идеологически чуждых правящей партии! Несмотря на эту чуж¬дость, нормально ли, чтоб они молчали? А молчат такие крупные художники слова, как Ф. Сологуб, Макс. Волошин, А. Ахматова»*.

В 1927 г. рапповский журнал «На литератур¬ном посту» подвел итоги: «Два года резолюции ЦК ВКП(б)». По мнению авторов этой статьи, «истек¬шие два года были временем острой и обостря¬ющейся классовой борьбы и в