спектаклем и всей художе¬ственной работой Узбекского театра оперы и балета при¬несло участие народного артиста СССР орденоносца

С.М. Михоэлса. … Каждый раз, когда меркнет свет в зрительном зале и на сцене возникают ярко осве¬щенные стены древнего Самарканда — резиденции Улугбека, — чувствуешь все величие борьбы советско¬го народа с фашистскими варварами» *.

Итак, это был современный антифашистский и про-сталинский спектакль. В феврале 1944 г. на «декаде советской музыки республик Средней Азии» объеди¬ненный симфонический оркестр исполнял еще одно про¬изведение Козловского — симфоническую поэму о Сталине «Великий полководец» (композиторы Мух-тар Ашрафи и А.Ф. Козловский, дирижер лауреат Ста¬линской премии, народный артист УзССР Мухтар Ашрафи). Такова была единственная форма выжива¬ния для творца, высланного из Москвы в чужую стра¬ну и чужую духовную среду.

Анна Ахматова понимала это, не осуждала, тя¬нулась к этим одаренным, не сдающимся людям, пы¬тающимся сохранить себя и творить в условиях почти невозможных для творца. Г.Л. Козловская написала об этом в одном из вариантов своих воспоминаний, созданных еще до «перестройки» и до распада ком¬мунистической системы: «И все же, несмотря на очень тяжелую обстановку, в доме нашем шла интенсивная творческая жизнь. Писалась музыка, ставилась наша опера «Улугбек». Люди шли к нам во множестве, са¬мые разные. Шли те, кто ничего не уступал и не от¬ступался от своей духовной сущности. И даже гофма-ниана нашей порой фантастической жизни не прини¬жала, не уничтожала нас, а лишь усиливала и обостряла

* Правда Востока. 1942. 26 ноября.

наше чувство времени, что тоже дар, который надо хранить» *.

Из многих воспоминаний известно, что Ахматова в Ташкенте часто слушала музыку. Сонаты, этюды, отрывки из симфоний играли ей Козловский и Иза Ханцин, насвистывала (она изумительно умела это де¬лать) Ф.Г. Раневская. Ахматова любила Баха и Ви¬вальди, Моцарта и Шопена, Стравинского и Римско¬го-Корсакова. «Алексей Федорович рассказывал ей однажды, как на основе кантат Баха ученый-музыкант Швейцер и Болеслав Яворский обнаружили общность символов в его инструментальных произведениях. Анна Андреевна была этим очень увлечена и часто просила играть и объяснять, что каждый из этих символов оз¬начает» **. И еще она любили романсы — «Для бере¬гов отчизны дальной» Бородина, «Пророк» Римско¬го-Корсакова, «Сирень» Рахманинова. «Многое уйдет, а «Сирень» останется», — говорила Анна Андреев¬на… В доме Козловских Ахматова могла встречаться с певицей Большого театра Ксенией Георгиевной Дер-жинской, лучшей Девой Февронией в «Сказании о не¬видимом граде Китеже».

«Как хорошо слушала она музыку! Она почти каж¬дый раз просила Алексея Федоровича играть ту или иную вещь, что он, при своей редкостной памяти, де¬лал легко и просто»***. «Вообще Алексей Федорович почти всегда ей играл, когда она приходила. После бе¬сед и разговоров все кончалось музыкой» ****.

* Воспоминания об Анне Ахматовой. С. 385. ** Новый журнал. С. 368. «»Там же. С. 359. *»*Т а м ж е. С. 362.

И еще Ахматова любила слушать в исполнении Г. А. Козловской сочинения Козловского на ее стихи — «Пролог» к «Поэме без героя», «А я росла в узорной тишине…», «Царскосельскую статую». Специально приводила послушать ее исполнение Раневскую.

И, наконец, совершенно особым было отношение Ахматовой к музыке Шостаковича. Его музыка зазву¬чала в Ташкенте с первых же выступлений там эвакуи¬рованной из Ленинграда Консерватории.

Статья В. Викторова в «Правде Востока» расска¬зывала о начале учебного года в Ленинградской кон¬серватории в ноябре 1941 г. и большом концерте, дан¬ном ее творческим коллективом под руководством дирижера И.А. Мусина: первое отделение концерта началось «Интернационалом» — в очень интересной и новой для ташкентского слушателя оркестровке Д.Д. Шостаковича. Далее следовали «Торжественная увертюра» Глазунова, «Песня о Сталине» Хачатуряна и другие произведения *. По мнению рецензента, этот концерт означал «начало контакта между консервато¬рией и общественностью города».

Подводя итоги деятельности Ленинградской кон¬серватории за 1942 г., «Правда Востока» в статье проф. С.Л. Гинзбурга «Концерты Ленинградской консерва¬тории» отмечала чрезвычайное богатство имен компо¬зиторов, чья музыка звучала в Ташкенте: Бах, Моцарт, Бетховен, Шуберт, Шуман, Дебюсси, Глинка, Боро¬дин, Чайковский, Танеев, Глазунов, Скрябин. Особым успехом пользовались камерные вечера из произведе¬ний Д.Д. Шостаковича и Л.В. Николаева. « Достой ¬

* Правда Востока. 1941. 23 ноября.

ным завершением концертного сезона явилось испол¬нение седьмой симфонии Шостаковича» *.

Седьмая симфония Шостаковича заняла особое место в поэзии Ахматовой 1940-х годов и в ее творчес¬ком мироощущении.

Запись в дневнике Л.К. Чуковской 22 июня 1942 г.: «Вчера вечером с Лидочкой зашла к NN. Она была усталая, разбитая и недобрая. Утром она слушала с Раневской репетицию симфонии Шостаковича.

«— Я так разбита, так устала, что хоть ложками собирай. Какая страшная вещь… Вторую и третью ча¬сти нужно слышать несколько раз, чтобы проникнуть¬ся ими, а первая доходит сразу. Какой ужас эти гнус¬ные маленькие барабанчики… Там есть место, где ске¬леты танцуют фокстрот… Радостных нот нет, победы радости нет никакой: ужас сплошь. Вещь гениальная, Шостакович — гений, и наша эпоха, конечно, будет именоваться эпохой Шостаковича. Раневская сказала о симфонии: так страшно, точно ваша поэма… Несколь¬ко человек так говорили» (1, 465).

Любопытно сравнить первое впечатление Ахмато¬вой от Седьмой симфонии с рассказом о ней А.Н. Тол¬стого, услышавшего ее на генеральной репетиции в Куй¬бышеве и вскоре написавшего о ней одну из лучших своих рецензий «На репетиции Седьмой симфонии Шостаковича» **. Г.Л. Козловская писала: «Помню, как он рассказывал моему мужу о своем впечатлении от Седьмой симфонии Шостаковича …. Толстой

* Правда Востока. 1942. 30 октября.

«Правда. 1942.16 февраля. Впоследствии перепечатана во мно¬гих газетах, в том числе и в ташкентской «Правде Востока» (1942. 25 февраля).

волновался, выколачивал трубку и как-то наивно, по-детски повторял: «А потом все барабанщики, барабан¬щики». Услышав эту симфонию, мы поняли, что он имел в виду — неумолимо нарастающую смертоносность фа¬шистской поступи» *.

25 июня 1942 г. Седьмая симфония Шостаковича исполнялась в Ташкенте в большом зале Оперного теат¬ра — оркестром Ленинградской ордена Ленина Государ¬ственной консерватории, состоящим из профессоров и сту¬дентов. Дирижер — заслуженный артист республики, про¬фессор-орденоносец И.А. Мусин. Сбор от продажи билетов поступил в пользу эвакуированных детей. 29 июня исполнение было повторено в помещении Дворца культу¬ры, бывшего клуба швейников, на ул. Чехова. Возможно, Ахматова была на одном из этих исполнений.

Запись Ф.Г. Раневской — о встрече в больнице с Д.Д. Шостаковичем: «Я рассказала ему, как мы с Ахматовой слушали знаменитую «Ленинградку» в Ташкенте, в эвакуации, как дрожали обе, слушая его гениальную музыку. В ней было все: было время наше, время войны, бед, горя. Мы плакали. Она редко пла¬кала» **.

По воспоминаниям К. Курносенкова, домой Ах¬матову провожала толпа молодежи***. В день премье¬ры, приуроченной к годовщине начала войны, было очень жарко — 44 0 в тени. «Зал, раскаленный от жары, был переполнен. В финале … торжественность пе-

* Новый журнал. 1987. № 168—169. С. 357.

» Раневская Ф.Г. Разговор с собой. Дневник на клочках / Лит. газета. 1996. 21 августа.

*** «Лик Анны Ахматовой», из цикла очерков «Незабытое»/ Правда Востока. 1987. 7 января. *г

редавалась залу, который тоже поднимался в едином порыве» *.

Позже Анна Ахматова напишет Шостаковичу на книге своих стихов: «Дмитрию Дмитриевичу Шоста¬ковичу, в чью эпоху я живу на земле».

Незадолго до этих симфонических вечеров, на пер¬вомайском вечере 1942 г., в помещении балетной шко¬лы Тамары Ханум, где располагался И МАИ, впервые в Ташкенте прозвучало ахматовское «Мужество».

«И я, уходя на фронт, взял с собой ахматовское «Мужество» и с симоновским «Жди меня» пронес его через всю войну», — писал К. Курносенков.

Этим стихотворением откроется книга стихов Ахматовой «Избранное», составленная в Ташкенте в 1942-м и изданная в 1943 г.

В ноябре 1941 г. к только что приехавшей в Таш¬кент Ахматовой пришла ташкентская поэтесса Светла¬на Александровна Сомова, работавшая тогда в Союзе писателей консультантом и собиравшая стихи для аль¬манахов, которые начали издаваться в Ташкенте. Ах¬матова читала ей стихи. «Да, в тяжкие дни войны, в тревоге, в бедности, в холоде и болезни она читала стихи впервые увиденной неизвестной женщине! Зву¬чали слова: «Ив пестрой суете людской…», «Легких рифм сигнальные звоночки…», «Ноченька! В звезд¬ном покрывале…». Тогда же она мне их дала, и мы с Луговским включили их в сборник «Родной Ленинг¬рад», который тогда выпустили» **.

«Хентока С. Шостакович. Жизнь и творчество. Т. 2. Л., 1986. С. 94.

** Воспоминания об Анне Ахматовой. С. 369—370.

14 июля 1942 г. Ахматова читала «Поэму без ге¬роя» и стихи о Ленинграде литературоведам Я.З. Чер¬няку и Д.И. Еремину. Я.З. Черняк записал в дневни¬ке: «Какой поэт! Весь в музыке, в сдержанной музыке, которой искусаны губы, измучены прекрасные руки. Сдержанный, закованный порыв. Извержение, оста¬новленное чеканщиком. Читала поэму «1913 года, или Поэма без героя». Посвящение. Вступление. Первая глава, вторая. Третья — «Решка» — послесловие. … Это поэма о том, как жизнь шла вне жизни и становилась трагическим звуком.

Еремин говорит: как старинная постройка — с ба¬шенками, пристройками, балконами. Нет — как лири¬ческие поэмы Байрона. … Читала лирику. Стихи о Ленинграде. О погибшем ребенке, о закопанных в землю статуях Летнего сада. О дальнобойном ленин-градском — громе орудия. Удивительные восьмисти¬шия. Лаконизм потрясающий. И сила поэтическая нео¬быкновенная. Слово — как молния, как меч, как ста¬ринная важная дверь, закрывающаяся тяжко, как бы навсегда» *.

Позже Я.З. Черняк будет регулярно получать тек¬сты новых стихов Ахматовой в письмах к нему актри¬сы Натальи Александровны Вишневской, читавшей стихи Ахматовой в концертах (ее письма к Черняку хра¬нятся в РГАЛИ).

Ахматовой читали свои стихи ташкентский поэт В.В. Державин и В.А. Луговской, переводчики В.В. Левик и А.С. Кочетков. Поэтесса и переводчица Е.Я. Тарановская (сестра С.Я. Парнок) знакомила

Воспоминания об Анне Ахматовой. С. 376—377.

Ахматову с подстрочниками и своими переводами сти¬хов Рахили Баумволь, — позже Ахматова также пере¬ведет несколько ее стихотворений. 30 сентября 1942 г. Ахматова навестила в день ее именин больную поэтес¬су Веру Александровну Меркурьеву, которую знала еще по Старкам. Ахматовой читали стихи Саша Гинзбург (будущий Александр Галич) и Наум Рамбах (будущий переводчик Наум Гребнев).

Со второй половины 1943 г. Н.Я. Мандельштам, которой надоели занятия английской поэзией в офици¬альной обстановке, стала все чаще приводить своих уче¬ников — В. Берестова, Э. Бабаева и 3. Туманову — «на балахану», в комнату Анны Ахматовой. Теперь на занятиях звучали уже не английские, а русские стихи — А. Фет, К. Случевский, И. Анненский, В. Хлебни¬ков, Б. Пастернак и, разумеется, О. Мандельштам. При этом не просто «звучали». Замечательные «учитель¬ницы» — Анна Ахматова и Надежда Мандельштам — подсказывали, как увидеть в поэзии истоки образа, родство и единство поэтического языка. Н.Я. Мандель¬штам читала собравшимся «Лето» Пастернака — «.. .и поняли мы, / / Что мы на пиру в вековом прото¬типе — // На пире Платона во время чумы». В. Бе¬рестова поражает «сочетание Пира Платона с пиром во