Но ветер рванул, распахнулось — и прямо
Всем стало понятно: кончается драма,
И это не третья осень, а смерть.
6 ноября 1943
Ташкент
***
ПАМЯТИ ВАЛИ
И все, кого сердце мое не забудет,
И страшные дети, которых не будет,
Которым не будет двадцать лет,
А было… — Довольно, не мучь себя,
И все, кого ты вправду любила,
Живыми останутся для тебя.
6 ноября 1943
50 I
***
Когда я называю по привычке
Моих друзей заветных имена,
Всегда на этой странной перекличке
Мне отвечает только тишина.
8 ноября 1943
Ташкент
***
ЕЩЕ ОДНО
ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Все небо в рыжих голубях,
Решетки в окнах — дух гарема…
Мне не уехать без тебя —
Беглянка, беженка, поэма.
Но, верно, вспомню на лету,
Как запылал Ташкент в цвету,
Весь белым пламенем объят,
Горяч, пахуч, замысловат,
Невероятен…
Так было в том году проклятом,
Когда опять мамзель Фифи*
Хамила, как в семидесятом.
А мне переводить Лютфи
Под огнедышащим закатом.
* «М-elle-Fifi» (фр.) — в одноименном рассказе Мопассана —
прозвище немецкого офицера, отличавшегося изощренной жестокостью
(примеч. Анны Ахматовой).
***
И яблони, прости их, Боже,
Как от венца в любовной дрожи.
Арык на местном языке,
Сегодня пущенный, лепечет.
А я дописываю «Нечет»
Опять в предпесенной тоске.
До середины мне видна
Моя поэма. В ней прохладно,
И окна заперты от зноя,
И где пока что нет героя,
Но кровлю кровью залил мак…
8 ноября 1943
Ташкент, Балахана
***
ГОСТИ
«… ты пьян,
И все равно пора нах хауз…»*
Состарившийся Дон-Жуан
И вновь помолодевший Фауст
Столкнулись у моих дверей —
Из кабака и со свиданья!..
Иль это было лишь ветвей
Под черным ветром колыханье,
Зеленой магией лучей
Как ядом залитых, и все же —
На двух знакомых мне людей
До отвращения похожих?
// ноября 1943
Ташкент, Балахона
хауз — nach Hause (нем.) — домой.
***
А в книгах я последнюю страницу
Всегда любила больше всех других —
Когда уже совсем не интересны
Герой и героиня, и прошло
Так много лет, что никого не жалко,
И, кажется, сам автор
И даже «вечность поседела»,
Как сказано в одной прекрасной книге.
Все кончится, и автор снова будет
Бесповоротно одинок, а он
Еще старается быть остроумным
Или язвит, — прости его Господь! —
Прилаживая пышную концовку,
Такую, например:
… И только в двух домах
В том городе (название неясно)
Остался профиль (кем-то обведенный
На белоснежной извести стены),
Не женский, не мужской, но полный тайны.
И, говорят, когда лучи луны —
***
Зеленой, низкой, среднеазиатской —
По этим стенам в полночь пробегают,
В особенности в новогодний вечер,
То слышится какой-то легкий звук,
Причем одни его считают плачем,
Другие разбирают в нем слова.
Но это чудо всем поднадоело,
Приезжих мало, местные привыкли,
И, говорят, в одном из тех домов
Уже ковром закрыт проклятый профиль.
25 ноября 1943
Ташкент
56 I
***
Все опять возвратится ко мне:
Раскаленная ночь и томленье
(Словно Азия бредит во сне),
Халимы соловьиное пенье,
И библейских нарциссов цветенье,
И незримое благословенье
Ветерком шелестнет по стране.
10 декабря 1943
Ташкент
***
Важно с девочками простились,
На ходу целовали мать,
Во все новое нарядились,
Ни плохих, ни хороших, ни средних.
Все они по своим местам,
Где ни первых нет, ни последних…
Все они опочили там.
1943
Ташкент
***
… И на этом сквозняке
Исчезают мысли, чувства…
Даже вечное искусство
1943 ?
Ташкент
***
И ты ко мне вернулась знаменитой,
Темно-зеленой веточкой повитой,
Изящна, равнодушна и горда…
Я не такой тебя когда-то знала,
И я не для того тебя спасала
Из месива кровавого тогда.
Не буду я делить с тобой удачу,
Я не ликую над тобой, а плачу,
И ты прекрасно знаешь почему.
И ночь идет, и сил осталось мало,
Спаси ж меня, как я тебя спасала,
И не пускай в клокочущую тьму.
6 января 1944. Сочельник
Ташкент
60 I
***
…Последнюю и высшую отраду —
Мое молчанье — отдаю
Великомученику
Ленинграду.
16 января 1944
Ташкент
***
«ЛЕНИНГРАДСКОГО ЦИКЛА»
Разве не я тогда у креста,
Разве не я утонула в море,
Разве забыли мои уста
16 января 1944
Ташкент
62 I
***
Разве я стала совсем не та,
Что там, у моря,
Разве забыли мои уста
На этой древней сухой земле
И все знакомо…
Гляжу, дыхание тая,
На эти склоны,
Я знаю, что вокруг друзья —
Их миллионы.
На крыльях ночи —
То сердце Азии стучит
И мне пророчит,
Поля Кашмира.
16 января — до 14 мая 1944
Ташкент
***
И в памяти, словно в узорной укладке:
Седая улыбка всезнающих уст,
Могильной чалмы благородные складки
И царственный карлик — гранатовый куст.
16 января 1944
***
Не оттого, что зеркало разбилось,
Не оттого, что ветер выл в трубе,
Не оттого, что в мысли о тебе
Уже чужое что-то просочилось, —
Я на пороге встретила его.
22 февраля 1944
Ташкент
***
ПОБЕДИТЕЛЯМ
Сзади Нарвские были ворота,
Впереди была только смерть…
Так советская шла пехота
Прямо в желтые жерла «берт».
Вот о вас и напишут книжки:
«Жизнь свою за други своя»,
Незатейливые парнишки —
Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки,
Внуки, братики, сыновья!
29 февраля 1944
Ташкент
66 I
***
27 ЯНВАРЯ 1944 ГОДА
И в ночи январской беззвездной,
Сам дивясь небывалой судьбе,
Возвращенный из смертной бездны,
Ленинград салютует себе.
2 марта 1944
***
De profandis! * — Мое поколенье
Мало меду вкусило. И вот
Только ветер гудит в отдаленьи,
Только память о мертвых поет.
Наши были часы сочтены,
До желанного водораздела,
До вершины великой весны,
До неистового цветенья
Оставалось лишь раз вздохнуть…
Две войны, мое поколенье,
23 марта 1944
Ташкент
Из бездны (взываю) (лат.).
68
***
INTERIEUR
Когда лежит луна ломтем Чарджуйской дыни
На краешке окна, и духота кругом,
Когда закрыта дверь, и заколдован дом
Воздушной веткой голубых глициний,
И в чашке глиняной холодная вода,
И полотенца снег, и свечка восковая —
Как для обряда все. И лишь, не уставая,
Грохочет тишина, моих не слыша слов, —
Тогда из черноты рембрандтовских углов
Склубится что-то вдруг и спрячется туда же,
Но я не встрепенусь, не испугаюсь даже.
Здесь одиночество меня поймало в сети.
Хозяйкин черный кот глядит, как глаз столетий,
И в зеркале двойник не хочет мне помочь.
Я буду сладко спать. Спокойной ночи, ночь!
28 марта 1944
Ташкент
***
Как ни стремилась к Пальмире я
Золотоглавой,
Но суждено здесь дожить мне до
Первой розы.
Персик зацвел, и фиалок дым
Черно-лиловый…
Кто мне посмеет сказать, что здесь
Злая чужбина?
18 апреля 1944
70 I
***
Третью весну встречаю вдали
От Ленинграда.
Третью? И кажется мне, она
Будет последней.
Но не забуду я никогда,
До часа смерти,
Как был отраден мне звук воды
В тени древесной.
Персик зацвел, а фиалок дым
Все благовонней.
Кто мне посмеет сказать, что здесь
Я на чужбине?!
Апрель ? 1944 1955
***
Справа раскинулись пустыри,
С древней, как мир, полоской зари,
Слева, как виселицы, фонари.
Раз, два, три…
И помертвелого месяца лик
Совсем ни к чему возник.
Это — из жизни не той и не той,
Это — когда будет век золотой,
Это — когда окончится бой,
Это — когда я встречусь с тобой.
29 апреля 1944
Ташкент
12
***
Там по белым дурманным макам
Серой тучей ползут войска,
И невидимая рука
Роковым отличает знаком
Тех, кого позовет домой,
Когда будет окончен бой.
Апрель—май ? 1944
Ташкент
***
Но ничего не изменилось…
Все так же льется Божья милость
С непререкаемых высот,
Все те же хоры звезд и вод,
Все так же своды неба черны,
И так же ветер носит зерна,
И ту же песню мать поет.
Он прочен, мой азийский дом,
И беспокоиться не надо…
Еще приду. Цвети, ограда,
5 мая 1944
74 I
***
Ты, Азия, родина родин!
Вместилище гор и пустынь…
Ни с чем предыдущим не сходен
Твой воздух — он огнен и синь.
Невиданной сказочной ширмой
И стаи голубок над Бирмой
Летят в нерушимый Китай.
Великая долго молчала,
И вечную юность скрывала
Под грозной своей сединой.
Но близится светлая эра
К навеки священным местам.
Где ты воспевала Гесера,
Все стали Гесерами там.
И ты перед миром предстала
С оливковой ветвью в руках —
И новая правда звучала
На древних твоих языках.
До 14 мая 1944 1955
Ташкент
***
ТАШКЕНТ ЗАЦВЕТАЕТ
Словно по чьему-то повеленью,
Сразу стало в городе светло —
Это в каждый двор по привиденью
Белому и легкому вошло.
И дыханье их понятней слова,
А подобье их обречено
Среди неба жгуче-голубого
На арычное ложиться дно.
В сияньи вечных слав
И маленьких баранчуков
У чернокосых матерей
На молодых руках.
До 14 мая 1944
***
ИЗ «ТАШКЕНТСКОЙ ТЕТРАДИ»
Блаженный мир — зеленый мир
За каждым поворотом.
Багдад ли то или Каир?
Лечу, как пчелы к сотам.
Каир ли то или Багдад?
Нет, то обыкновенный сад,
И голос шепчет: «Кто там?»
Над белоснежною стеной
Слегка качались ветки эти
С изяществом и простотой,
Которых нет на свете.
В пустыню из пустыни
[Для…….как на картине]
И там я видела орлов
И маленьких баранчуков
У чернокосых матерей
На молодых руках.
До 14 мая 1944
Ташкент
***
… И со всех колоколен снова
Пели медные языки…
До 14 мая 1944
Ташкент
78 I
***
С САМОЛЕТА
1
На сотни верст, на сотни миль,
На сотни километров
Чернели рощи кедров.
Как в первый раз я на нее,
На Родину, глядела.
Я знала: это все мое —
14 мая 1944
Ташкент—Москва
2
Белым камнем тот день отмечу,
Когда я о победе пела,
Когда я победе навстречу,
Обгоняя солнце, летела.
14 мая 1944
Ташкент—Москва
***
3
И весеннего аэродрома
Шелестит под ногой трава.
Как все ново, и как знакомо,
Сладко кружится голова…
В свежем грохоте майского грома —
Победительница Москва!
14 мая 1944
Ташкент—Москва
***
Отстояли нас наши мальчишки,
Кто в болоте лежит, кто в лесу.
А у нас есть лимитные книжки.
Черно-бурую носим лису.
До конца мая 1944
***
ГОРОДУ ПУШКИНА
И царскосельские хранительные сени…
Пушкин
О, горе мне! Они тебя сожгли…
О, встреча, что разлуки тяжелее!..
Здесь был фонтан, высокие аллеи,
В апреле запах прели и земли,
Июнь 1944 8 ноября 1945
г. Пушкин Фонтанный Дом
82 I
***
Вспыхнул над молом первый маяк,
Других маяков предтеча, —
Заплакал и шапку снял моряк,
Что плавал в набитых смертью морях
Вдоль смерти и смерти навстречу.
Июнь ? 1944
***
Лучше б я по самые плечи
Вбила в землю проклятое тело,
Если б знала, чему навстречу,
Обгоняя солнце, летела.
Июнь ? 1944
Ленинград
84 I
***
Ленинградскую беду
Руками не разведу,
Слезами не смою,
В землю не зарою.
За версту я обойду
Ленинградскую беду.
Я не взглядом, не намеком,
Я не словом, не попреком,
Я земным поклоном
В поле зеленом
Помяну.
После 1 июня 1944
Ленинград
***
ПОСЛЕДНЕЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
У меня одна дорога:
От окна и до порога.
Лагерная песня
День шел за днем — и то и се
Как будто бы происходило
Обыкновенно — но чрез все
Уж одиночество сквозило.
Припахивало табаком,
Мышами, сундуком открытым
И обступало ядовитым
Туманцем…
25 июля 1944
Ленинград
86
***
Наше священное ремесло
Существует тысячу лет…
С ним и без света миру светло.
Но еще ни один не сказал поэт,
Что мудрости нет, и старости нет,
А может, и смерти нет.
25 июля 1944
Ленинград
***
Опять подошли «незабвенные даты»,
И нет среди них ни одной не проклятой.
Но самой проклятой восходит заря…
Я знаю: колотится сердце не зря —
От звонкой минуты пред бурей морскою
Оно наливается мутной тоскою.
И даже сегодняшний ветреный день
Преступно хранит прошлогоднюю тень,
Как тихий, но явственный стук из подполья
И сердце на стук отзывается болью.
Я все заплатила до капли, до дна,
Я буду свободна, я буду одна.
На прошлом я черный поставила крест,
Чего же ты хочешь, товарищ зюйд-вест,
***
_
Что ломятся в комнату липы и клены,
Гудит и бесчинствует табор зеленый
И к брюху мостов подкатила вода? —
И все как тогда, и все как тогда.
Все ясно — кончается злая неволя,
Сейчас я пройду через Марсово Поле,
А в Мраморном крайнее пусто окно,
Там пью я с тобой ледяное вино,
И там попрощаюсь с тобою навек,
Мудрец и безумец — дурной человек.
Лето 1944. 1945 21 июля 195
9Ленинград
***
И, как всегда бывает в дни разрыва,
К нам постучался призрак первых дней,
И ворвалась серебряная ива
Седым великолепием ветвей.
Нам, исступленным, горьким и надменным,
Не смеющим глаза поднять с земли,
Запела
