не верила. Позвала Зощенку. Он велел кое-что убрать и сказал, что с остальным со¬гласен. Я была рада. Потом, после ареста сына, сожгла вместе со всем архивом».
Встреча Ахматовой и Гаршина на вокзале не была радостной. Только сейчас он сообщил, что квартира на Кировском проспекте не готова и что ей предстоит жить у Рыбаковых. Своей коллеге и будущей второй жене, Капитолине Григорьевне Волковой, Гаршин, по ее сло¬вам, описал встречу кратко: «Встретил. Едва ли у нас с ней что-нибудь получится». Точно спешил сообщить мне это известие». Говорил Гаршин Капитолине Григо¬рьевне и о том, что он не потерпит потери самостоя¬тельности, если женится на Анне Андреевне, и о ее бес¬хозяйственности и безалаберности в быту**.
О разрыве отношений между Ахматовой и Гарши-ным, происшедшем в июне 1944 г., подробно рассказа¬
* Об Анне Ахматовой. С. 240.
** Волкова К.Г. и Г а р ш и н А.В. Дополнения к биографи¬ческому очерку Ю.И. Будыко (1921—1984) Владимир Георгиевич Гар¬шин. Март 1985 г. ОР ИРЛИ. Там же — Мандрыкина Л.А., Рыбакова О.И. Отзыв на эту работу.
ла О.И. Рыбакова в очерке «Грустная правда»: «Пе¬ред приездом Анны Андреевны Владимир Георгиевич говорил моей матери, что он видит перед собой умер¬шую Татьяну Владимировну (свою покойную жену) и что она запрещает ему жениться на Ахматовой. На такие же галлюцинации он жаловался и врачу 1-го ЛМИ Сусанне Яковлевне Хлапониной. Выглядел в эти дни он совсем больным» (ОР ИРЛИ). После решитель¬ного объяснения в квартире Рыбаковых и громкого кри¬ка Ахматовой: «Вон!» — она вычеркнула его из своей жизни, уничтожила их переписку, сняла посвящения Гаршину со своих произведений и изменила посвящен¬ные ему строки.
По мнению О.И. Рыбаковой, одной из причин раз¬рыва было обвинение в адрес Гаршина, которому по¬верила Ахматова, — что он в блокаду занимался «кабальными обменами», приобретая коллекционные мо¬неты у владельцев, умирающих от голода. О.И. Рыбакова не опровергает этого обвинения, но и не осуждает Гарши¬на: «В то время все эквиваленты были другими, и понять это тем, кто тогда не жил в Ленинграде, трудно».
Как патологоанатом Первого медицинского инсти¬тута, Гаршин имел доступ в годы блокады к «величай¬шим ценностям» тех дней — спирту, мясу убитых лошадей, овсу. Этим кормились и благодаря этому вы¬жили семьи многих врачей и преподавателей мединсти-тута, семьи их друзей. Благодаря Гаршину выжила семья Рыбаковых — дважды он приносил им по литру спир¬та, «мы потом выменяли его на продукты», — писала Рыбакова *.
* Грустная правда / Об Анне Ахматовой. С. 224—226.
З.Б. Томашевская вспоминала, как в конце января 1942 г. благодаря помощи Гаршина выжила их семья. «Были потеряны карточки. Все четверо лежали тихо по своим углам. Было совсем темно и очень холодно. Владимир Георгиевич посидел, как всегда, молча. И вдруг сказал: «Лошадей уже всех съели, но у меня остался овес. Я бы мог его дать вам. … Он дал мне целый мешок овса, вернее — мерку. Так называли ме¬шок, который подвязывали лошадям. Это было кило¬граммов восемь. … Мерка овса спасла нас от вер¬ной гибели. … мы мололи овес в кофейных мель¬ницах» *.
Из доноса осведомительницы, внедренной в бли¬жайшее окружение Ахматовой в 1944 г.: «Ахматова считала, что Гаршин обарахлился антиквариатом во время блокады, торговал казенным спиртом, брал взятки» **.
Трудно сейчас понять, почему Ахматова повери¬ла клевете. Но она поверила… По-видимому, реаль¬ный образ Гаршина не соответствовал созданному воображением образу святого мученика. А его естест¬венная нерешительность в вопросе их брака, обуслов¬ленная и оправданная в тяжкую послеблокадную пору хотя бы тем, что он просто был не в силах взять на себя ответственность за другого, слабого и беспомощ¬ного, человека, когда он сам был слаб и беспомощен и нуждался в опоре, была однозначно расценена ею как предательство.
* «Я — как петербургская тумба» / Об Анне Ахматовой. С. 427—428.
** Госбезопасность и литература. На опыте России и Германии (СССР и ГДР). Материалы конференции. М., 1994. С. 76.
6. АНАФЕМА
Попробуем проследить, что в творческой судьбе Анны Ахматовой предшествовало появлению постанов¬ления ЦК ВКПб «О журналах «Звезда» и «Ленинг¬рад», несправедливого и оскорбительного. Ее стихи регулярно печатались — в журналах «Звезда», «Ле¬нинград», «Знамя», «Огонек», книгах «Красноарме¬ец», «Победа» (Л., 1945), «Ленинградский альманах» (Л., 1945). Газета «Правда» 20 мая 1945 г. напечатала стихотворение Ахматовой «Победа» («Но что нам ска¬зать долгожданной ей…»), газета «Известия» 7 апре¬ля 1946 г. — «Памяти друга» («И в День Победы, нежный и туманный…»). Газета «Вечерний Ленинг¬рад» поместила 4 июля 1946 г. интервью с нею А. Мак¬симова «Разговор с поэтом». В 1945 г. Ахматову выб¬рали в правление Ленинградского отделения Союза пи¬сателей; в списке она была третьей по числу набранных голосов. Это было для нее важно, — спустя двадцать лет, в 1965 г., она помнила об этом и рассказывала М.В. Латманизову, мало знакомому человеку, ее био¬графу-любителю: «Выбрали меня в правление, причем третьей по порядку — по числу голосов. Так же, треть¬ей по порядку, выбрали меня в правление и в 1945 го¬ду — двадцать лет назад. А потом, вскоре, в 1946 году было выступление Жданова» *.
Трагический август 1946 г. был впереди, но в 1944—1945-м и даже в 1946-м, несмотря на появив¬шиеся и нарастающие тревожные признаки, — она ощущала себя независимой, гордой, почти свободной.
В таком состоянии победной и послепобедной эйфории жили тогда многие писатели — Борис Пастернак, Ольга Берггольц, писатели, участвовавшие в боях и писате¬ли-блокадники. Вот один из разговоров в последние месяцы войны, когда люди близкого окружения Анны Ахматовой и она сама много и радостно думали о мире, который скоро настанет и который не может быть по¬хож на предвоенный ежовско-бериевский ужас. Запи-сал И. Бахтерев: «В заключение еще один сюжет, к которому Анна Андреевна сама не раз возвращалась: что будет после войны. Анна Андреевна была перепол¬нена оптимизмом: «Нас ждут необыкновенные дни, — повторяла она. — Вот увидите, будем писать то, что считаем необходимым. Возможно, через пару лет меня назначат редактором ленинградской «Звезды». Я не откажусь» *.
Анна Ахматова выступала в Союзе писателей, в городе Пушкине, перед бойцами воинских частей Ле¬нинградской области, по радио.
Из дневника старой знакомой Анны Ахматовой, Наталии Павловны Колпаковой, фольклориста и ли¬тературоведа, когда-то учившейся в «студии» при из¬дательстве «Всемирная литература» у Лозинского, Гу¬милева и Шилейко: «22 июня 1944 г. На днях у нас в Доме писателя был устроен «Устный альманах». (Это было 19 июня. — Н.К.) Выступали наши блокадные и фронтовые поэты, а также и приезжие. Среди всех, как солнце среди звезд, выделялась Анна Андреевна. … Она читала свои стихи последнего времени.
* Об Анне Ахматовой. С. 223. Другой вариант текста в сб. «Ванна Архимеда» (Л., 1991. С. 453—454).
И в интонациях, в глазах, в звуках ее голоса слыша¬лось что-то такое огромное, выстраданное, чего не смог¬ли вложить в свои стихи все наши ленинградские по¬эты-фронтовики и блокадники» *.
Выстраданная сила ахматовских стихов потрясала слушателей. Это главное, что отмечают все, кто пишет о встрече с послевоенной Ахматовой. И второе, о чем пишут многие, — ее «окруженность», обилие вокруг нее поклонников, суетных почитателей, официальной советской писательской элиты. «Анна Андреевна была весь вечер так окружена и нашими, и москвичами, и другими приезжими, что поговорить с нею так, как бы хотелось, мне не удалось. …», — записала Н.П. Колпакова. О выступлении Ахматовой перед ра¬неными бойцами и офицерами писала «Литературная газета» 3 марта 1945 г., о выступлении в Доме писате¬ля им. Маяковского — «Литературная газета» от 10 марта 1945 г.
В Доме писателя был устроен специальный вечер Анны Ахматовой (лето 1945 г.). «Была уйма наро¬ду», — описывает зал Дома писателя им. Маяков¬ского С.К. Островская. Она называет в числе при¬сутствующих подругу Ахматовой Анту (Антонину Михайловну Аранжерееву), переводчицу Татьяну Гри¬горьевну Гнедич, литературоведов Тамару Юрьевну Хмельницкую и Александра Петровича Могилянско-го. «На эстраде Ахматова, средневековая, черная и прекрасная, мудро и благородно несущая в старость свою женскую прелесть и странное очарование древ¬ней статуи и змеи, сидела между Саяновым и Лиха-ревым* … Глядя на такое окружение, мне пришло в голову, что следовало бы написать картину и назвать ее «Арест государыни».
После чтения стихов был перерыв, затем обсуж¬дение услышанного «писательской общественностью». «Сейчас меня будут ругать…» — сказала Ахматова. «На ее лице был легкий смугловатый румянец. Улыбка, как и всегда, казалась горькой, недоброй и презритель¬ной» **. Это написала женщина, которая очень скоро будет завербована НКВД для слежки за Ахматовой по подозрению в шпионаже в пользу англичан — после ее встречи с Исайей Берлином. Бывший генерал КГБ Олег Калугин писал об этом: «Дело по шпионажу, 1945 год. Поводом для заведения дела послужило посещение ком¬мунальной квартиры Ахматовой первым секретарем Посольства Великобритании в Москве, профессором Оксфордского университета Берлином. Берлин проявил повышенный интерес в Ахматовой, и, как сообщили местные стукачи, даже признавался ей тогда в любви. После этого эпизода Ахматова была обставлена аген¬турой, в квартире у нее, на Фонтанке, 34, была обору¬дована техника прослушивания. Среди агентов, кото¬рые ее окружали, особой активностью отличалась не¬кая переводчица, полька по происхождению, и научный работник-библиограф …
Ахматова становится объектом тщительной провер¬ки, но на наш, чекистский, лад. Дотошно устанавлива¬ются, в первую очередь, ее связи. Но они, как на под¬бор, все находятся в поле зрения МГБ. Борис Пастер-
* Редакторы журналов «Звезда» и «Ленинград». «Остро вская С.К. Встречи с Ахматовой (1944—1946) — ВРХД. 1989. Т. 156. С. 167.
нак тоже подозревается в контрразведке, как английс¬кий агент. Илья Эренбург, Ольга Берггольц, Эфрос, Кет¬линская — как злостные антисоветчики. На всех этих и многих других лиц ведутся дела. Таким образом, Ах¬матова сразу же попадает в определенную атмосферу, и здесь пришлось немало поработать ленинградским че¬кистам, чтобы ввести к ней лиц, которым можно было доверять. Выше упомянутые две фигуры были наиболее эффективны, с точки зрения доносительства» *.
Стукачи сообщают о негативном отношении Ах¬матовой к Союзу писателей: «Союз писателей — это идиотский детдом, где всех высекли и расставили по углам. Девочка Аня не хочет играть со всеми и ку¬шать повидло». И еще один донос, более разверну¬тый: «Заботится о чистоте своего политического лица, гордится тем, что ею интересовался Сталин. Очень русская. Своим национальным установкам не изме¬няла никогда. Стихами не торгует. Дом писателя не¬навидит как сборище чудовищных склочников. Хо¬рошо пьет и вино, и водку» **.
Не любя атмосферу писательского дома, Ахмато¬ва тем не менее в 1944—1946 гг. регулярно бывала там, участвовала в работе секции поэзии — была, напри¬мер, на обсуждении новых стихов молодых тогда по¬этов Глеба Семенова и Леонида Хаустова. «Это пока эскизы», — сказала она об их стихах.
И по-прежнему, как в
