P. 56—57; «Памяти Анны

Ахматовой». С. 27, публикация Л.К. Чуковской. Стро¬ки 1—4 — «Вопросы литературы». 1970. № 1. С. 176, публикация Э.Г. Герштейн. Автографы — в собрании В.Г. Адмони с датой — 1957. Москва, РНБ и РГАЛИ: РТ 96 л. 14 — строки 1—4 с эпиграфом; РТ 114, л. 239 — полный текст; перед текстом: «Из цикла «Ши¬повник цветет»; два эпиграфа: «Вижу я, // Лебедь те¬шится моя» и зачеркнутый: «Humility is endiess. T.S. Eliot» («Смирение бесконечно. T.C. Элиот»). Без разделения на строфы, варианты строк:

5: Разве этим развеешь обиды 14: Срама, скуки и той пустоты,

Варианты пунктуации, например:

17: Что ж, прощай! — Я живу не в пустыне.

Без даты, место написания — Москва, Ордынка. Печ. по автографу в рукописи кн. «Бег времени» (РГАЛИ), где имело неверную дату — 1958. Уточнение даты — по автографу РНБ.

Л.К. Чуковская записала в дневнике 13 апреля 1957 г., что стихи были ей прочитаны 12 апреля: «Вчера у Анны Андреевны. Она прочитала мне новые стихи, страшнова¬тые. «А за нею темнеет дорога, / / По которой ползла я в крови». И последние строки я запомнила:

Так спаси же меня от гордыни! В остальном я сама разберусь».

(Ч у к о в с к а я, 2. С. 252).

В 1963 г., по свидетельству Л.К. Чуковской, ей было продиктовано это стихотворение и одновременно подаре¬ны машинописные листы с текстами стихотворений под загл. «Еще пять, или Стихотворения из цикла «Сожженная тет¬радь (Шиповник цветет)» (Ч у к о в с к а я, 3. С. 82—83). Шестое — примыкало к этому циклу.

Эпиграф из «Сказки о царе Салтане» А.С. Пушкина.

Ты напрасно мне под ноги мечешь… — По наблю¬дениям Э.Г. Герштейн, глагол «мечешь» пришел в ахма-товскую поэзию из Пушкина. В ее экземпляре однотомни¬ка против подчеркнутых ею строк:

А перед ним воображенье Свой пестрый мечет фараон —

помечено ее рукой: «Ср. «мечут нам чистый баламут» (пись¬мо к Вяземскому 5 ноября 1830 г.) — Э.Г. Герштейн. При¬мечания. В кн.: Ахматова А. О Пушкине. М., 1989. С. 303.

Не притронусь я дулом к виску. — По мнению М.М. Кралина (БО 1. С. 421), перекликается со строками В.И. Нарбута: «Обиду стерла кровь.// И ты, ты дума¬ешь, по нем вздыхая, / / Что я приставлю дуло (я!) к вис¬ку?» (стихотворение «Самоубийца»).

196 «Янад ннмн склонюсь, как над чашей…» Впер¬вые строфы 3 и 4 как отдельное стихотворение «О, как пря¬но дыханье гвоздики…» — «Стихотворения», 1961. С. 289, № 6 в цикле «Тайны ремесла», без разделения на строфы, без посвящения; то же — «Бег времени». С. 299, с посвя¬щением: «Осипу Мандельштаму»; № 9 в цикле «Тайны ре¬месла», в разд. «Седьмая книга». Варианты строк:

11: Там, где кружатся Эвридики; 13: Там, где наши проносятся тени; 15: Там, где плещет Нева о ступени, —

Дата под стихотворением отсутствует; общая дата ко всему циклу из десяти стихотворении: 1936—1960. Впер¬вые полный текст из пяти строф — журн. «Звезда Восто-ка». 1966. № 6. С. 42, под загл. «Из «Венка мертвым». В БП — оба варианта текста: восьмистишие «О, как пря¬но дыханье гвоздики…» в основном тексте. С. 205—206, в цикле «Тайны ремесла», с датой — 1957; полный текст — в разд. «Другие редакции и варианты». С. 405 — 406. Автографы полной редакции — Фонтанный Дом и РГАЛИ. Включалось Ахматовой в планы неосуществ¬ленных книг и циклов. Впервые в 1950-е годы было вклю-чено в кн. «Тростник», которую составляли стихи 1924— 1940 гг., вслед за стихотворением «И город весь стоит оле¬денелый…» («Воронеж»). В рукописи кн. «Бег времени» — под номером IV в цикле «Венок мертвым». Первая и пятая строфы как отдельное стихотворение под загл. «Пожелтелые листы», с посвящением О.М. — в цикле «Милые тени» «(ОтЬгае adoratae)» вместе со стихотворе¬нием «Поздний ответ» («Невидимка, двойник, пересмеш-ник…»), посвященным М. Цветаевой, и «Прощание» («Умолк вчера неповторимый голос…»), посвященным Б. Пастернаку, — автографы РГАЛИ и Фонтанного Дома. Варианты строк:

4: Это вещая грозная весть; 17: Там и ключики от квартиры; 19—20: Там и зовы таинственной лиры, На посмертном гостящей лугу.

(См. этот вариант текста в БО 1. С. 415, в комментариях М.М. Кралина). В автографах собрания В.Я. Виленкина и М.С. Лесмана (Фонтанный Дом) — две даты — 10 мая 1957. Москва — 5 июля 1957. Комарове В плане «До¬бавления к книге 1958 г.» (РНБ) — дата — 5 июля 1957. Комарове Варианты исправления строк в черновом авто¬графе собрания М.С. Лесмана (Фонтанный Дом):

2: В них знакомых заметок не счесть 4: [Грозовая и] Это черная нежная весть

Строки 13 — 16 отсутствуют. 19— 20: Это [самой] голос таинственной лиры

На загробном [звучащей] гостящей лугу.

Печ. по автографу РГАЛИ. Дата — по автографам в со¬браниях В.Я. Виленкина и М.С. Лесмана (Фонтанный Дома) и дневникам Л.К. Чуковской.

Я над ними склонюсь, как над чашей. — Над руко¬писями Мандельштама, которые сохранила и показывала Ахматовой в 1957 г. Н.Я. Мандельштам. И мая 1957 г. Ахматова дала прочесть Л.К. Чуковской восторженные строки Мандельштама, посвященные ее поэзии. «В печа¬ти, в 1923 году, Осип дважды меня обругал, — сказала Анна Андреевна. — «Столпник паркета» и еще как-то. Подумайте: если бы эти листочки не нашлись, было бы из¬вестно об отношении Мандельштама к поэзии Ахматовой только то, напечатанное. Оно и вошло бы в учебники, только оно. Этот случай навел меня на грустные размышления об истории литературы вообще: какова же степень нашей ос¬ведомленности об отношении друг к другу литераторов XIX века? Выходит, все зависит от случая. Не найди Надя случайно эти листочки — и не только другие — я сама не узнала бы никогда, как относился к моей поэзии Осип» (Ч у к о в с к а я, 2. С. 256—257). По-видимому, впечат¬ление, которое произвели на Ахматову строки Мандельш¬тама о ней, дало толчок к началу работы над стихотворени¬ем. Окровавленной юности нашей… —Ахматова и Ман¬дельштам знакомы с 1911 г.; одновременно в журн. «Аполлон» появились их первые стихи, одновременно они стали посещать «башню» Вяч. Иванова, вошли в первый «Цех поэтов» и стали «акмеистами». Сходным было и их восприятие революции, — см. об этом в стихотворении Мандельштама «Кассандре» (1917), которое Ахматова счи¬тала обращенным к ней:

И в декабре семнадцатого года Все потеряли мы, любя: Один ограблен волею народа, Другой ограбил сам себя …

Касатка милая, Кассандра, Ты стонешь, ты горишь — зачем Сияло солнце Александра, Сто лет назад, сияло всем?

Когда-нибудь в столице шалой, На скифском празднике, на берегу Невы, При звуках омерзительного бала Сорвут платок с прекрасной головы…

(Мандельштам. О. Собр. соч.: В 4 т. М., 1993. Т. 1. С. 132.)

Мандельштам относился с глубоким уважением к Н.С. Гумилеву, которому он посвятил одно из лучших ран¬них стихотворений «Над желтизной правительственных зданий…» (1913). Арест и расстрел Гумилева восприняты Мандельштамом как трагедия. В 1928 г., 25 августа, в го¬довщину смерти Гумилева, он послал Ахматовой письмо из Крыма: «Знайте, что я обладаю способностью вести вооб¬ражаемую беседу только с двумя людьми: с Николаем Степановичем и с вами. Беседа с Колей не прерывалась и никогда не прервется» (М андельштам О.Т. 4. С. 101). Письмо приводится Ахматовой в ее воспоминани¬ях о Мандельштаме «Листки из дневника».

Н.Я. Мандельштам связывает с высоким понятием дружбы поэтов, в круг которых входила и Ахматова, сти¬хотворение Мандельштама «В Петербурге мы сойдемся снова…» (1920):

…В черном бархате советской ночи, В бархате всемирной пустоты Все поют блаженных жен родные очи, Все цветут бессмертные цветы.

(Мандельштам О.Т. 1. С. 149.)

Ахматовой посвящены семь стихотворений Мандель¬штама; о нежной дружбе между поэтами в 1917—1918 гг., закончившейся предостережением Ахматовой, что частые их встречи могут быть неправильно поняты окружающи¬ми (см. также в воспоминаниях Ахматовой о Мандельш¬таме «Листки из дневника», над которыми она начала работать в 1957 г.). В папке с надписью: «0сип Ман-дельштам. 1957. Москва» (РНБ) — имеется лист чер¬нового автографа текста ахматовского стихотворения. В 1957 г. была создана комиссия по литературному насле¬дию Мандельштама при Союзе писателей, куда в мар¬те 1957 г. вошла и Ахматова.

Это кружатся Эвридики… — Здесь и далее Ахма¬това использует образы из стихотворения Мандельштама; ср., например: «Ничего, голубка Эвридика» из стихотво-рения «Чуть мерцает призрачная сцена…» (1920). Эври¬дика — в греческой мифологии — супруга поэта и певца Орфея, который после ее смерти отправился в подземное царство, своим пением покорил его владык и убедил вер¬нуть ему любимую. Однако, возвращаясь с Эвридикой из подземного царства, Орфей, вопреки запрету, взглянул на нее и потерял ее навсегда. В опере Глюка «Орфей», постав¬ленной В.Э. Мейерхольдом в 1911 г. на сцене Мариинско-го театра, хоровод Эвридик танцует на загробном лугу. В стихотворении Мандельштама «Чуть мерцает призрач¬ная сцена…» (1920), возможно, речь идет об этом спек¬такле. Бык Европу везет по волнам… — Сюжет гречес¬кого мифа о похищении Зевсом, принявшим образ Быка, дочери финикийского царя Европы использован художни¬ком В.А. Серовым в картине «Похищение Европы», кото¬рая послужила поводом для стихотворения Мандельштама «С розовой пеной усталости у мягких губ…» (1922), обра¬зы которого использовала Ахматова (ср.: «Нежные руки Европы, берите все! // Где ты для выи желанней ярмо най¬дешь?») — Мандельштм О.Т. 2. С. 37. Это клю¬чики от квартиры… — Образ перекликается со строкой Мандельштама «Полночный ключик от чужой кварти¬ры… » из стихотворения «Еще далеко мне до патриарха…» (1931, при жизни поэта не печатавшегося), рукопись кото¬рого была опубликована Н.Я. Мандельштам в 1966 г. — журн. «Простор». 1966. № 11. С. ПО. Это голос таин¬ственной лиры, // На загробном гостящей лугу. — Лиры погибшего Мандельштама, которого Ахматова упо¬добляет Орфею. Ср. строки Мандельштама: «О, широкий ветер Орфея…» из стихотворения «Отчего душа так певу¬ча…» (1911) и «Я в хоровод теней, топтавших нежный луг, //С певучим именем вмешался…» (1920).

197 «я подымаю трубку. Я называю город…»

Впервые — альм. «День поэзии». М. 1973. С. 259, с да¬той — 1956, публикация Н.А. Жирмунской. Автограф — РНБ. По мнению М.М. Кралина (БО 2. С. 335), стихот¬ворение является «воспоминанием о телефонном разговоре с И. Берлином». Печ. по автографу в альбоме Л.Д. Боль-шинцовой (Фонтанный Дом).

Автограф черновой, с датой — 19 июня 1957 года. Варианты строк с правкой:

Я подымаю трубку. Я вызываю город [И] Мне отвечает голос — какого на свете нет… [И] Я не так одинока, [И мне почти что не страшно] проходит смертельный холод [И] нежный вокруг струится, едва голубея, свет. [И] я говорю: «О Боже, кто мог бы еще [подумать]

не верю,

Что будет такая встреча в эфире двух голосов». И ты отвечаешь [твердо, уверенно