я внутри себя

Всю жизнь боролась, получило жизнь

Отдельную и воплотилось в эти

Слепые стены, в этот черный сад.

А в ту минуту за плечом моим

Мой бывший дом еще следил за мною

Прищуренным, неблагосклонным оком,

Тем навсегда мне памятным окном.

Пятнадцать лет — пятнадцатью веками

Гранитными как будто притворились,

Но и сама была я как гранит:

Теперь моли, терзайся, называй

Морской царевной. Все равно. Не надо…

Но надо было мне себя уверить,

Что это все случалось много раз,

И не со мной одной — с другими тоже —

И даже хуже. Нет, не хуже — лучше.

И голос мой — и это, верно, было

Всего страшней — сказал из темноты:

«Пятнадцать лет назад ты песней

Встречала этот день, ты небеса,

И хоры звезд, и хоры вод молила

Приветствовать торжественную встречу

С тем, от кого сегодня ты ушла…

Так вот твоя серебряная свадьба:

Зови гостей, красуйся, торжествуй!»

1942. Март

Ташкент

Так отлетают темные души…

«Я буду бредить, а ты не слушай.

Зашел ты нечаянно, ненароком —

Ты никаким ведь не связан сроком,

Побудь же со мною теперь подольше.

Помнишь, мы были с тобою в Польше.

Первое утро в Варшаве… Кто ты?

Ты уж другой или третий? — «Сотый!»

А голос совсем такой, как прежде.

Знаешь, я годы жила в надежде,

Что ты вернешься, — и вот — не рада.

Мне ничего на земле не надо:

Ни громов Гомера, ни Дантова дива.

Скоро я выйду на берег счастливый:

И Троя не пала, и жив Эабани.

И все потонуло в душистом тумане.

Я б задремала под ивой зеленой,

Да нет мне покоя от этого звона.

Что он? — то с гор возвращается стадо,

Только в лицо не дохнула прохлада.

Или идет священник с Дарами,

И звезды на небе, и ночь над горами,

Или сзывают народ на вече?»

«Нет, это твой последний вечер».

1940

Нет, это не я, это кто-то другой страдает.

Я бы так не могла, а то, что случилось,

Пусть черные сукна покроют,

И пусть унесут фонари.

Ночь.

1939

ПОДВАЛ ПАМЯТИ

Но сущий вздор, что я живу грустя

И что меня воспоминанье точит.

Не часто я у памяти в гостях,

Да и она всегда меня морочит.

Когда спускаюсь с фонарем в подвал,

Мне кажется — опять глухой обвал

За мной по узкой лестнице грохочет.

Чадит фонарь, вернуться не могу,

Я знаю, что иду туда, к врагу.

И я прошу как милости… Но там

Темно и тихо. Мой окончен праздник!

Уж тридцать лет, как проводили дам,

От старости скончался тот проказник…

Я опоздала. Экая беда!

Нельзя мне показаться никуда.

Но я касаюсь живописи стен

И у камина греюсь. Что за чудо!

Сквозь эту плесень, этот чад и тлен

Сверкнули два живые изумруда.

И кот мяукнул. Ну, идем домой!

Но где мой дом и где рассудок мой?

1940. 18 янв.

PRO DOMO МЕА

I

Один идет прямым путем,

Другой идет по кругу

И ждет возврата в отчий дом,

Ждет прежнюю подругу.

А я иду (за мной беда)

Не прямо и не косо.

А в никуда и в никогда,

Как поезда с откоса.

II

Но я предупреждаю вас,

Что я живу в последний раз.

Ни ласточкой, ни кленом,

Ни тростником и ни звездой,

Ни родниковою водой,

Ни колокольным звоном —

Не стану я людей смущать

И сны чужие навещать

Неутоленным стоном.

1940

DANTE

…mio bel San Giovanni.

Inferno

Он И после смерти не вернулся

В старую Флоренцию свою.

Этот, уходя, не оглянулся,

Этому я эту песнь пою.

Факел, ночь, последнее объятье,

За порогом дикий вопль судьбы.

Он из ада ей послал проклятье

И в раю не мог ее забыть, —

Но босой, в рубахе покаянной,

Со свечой зажженной не прошел

По своей Флоренции желанной,

Вероломной, низкой, долгожданной.

17 авг. 1936

Разлив

РАСПЯТИЕ

1

Хор ангелов великий час восславил,

И небеса расплавились в огне.

Отцу сказал: Почто меня оставил!

А матери: О не рыдай мене…

2

Магдалина билась и рыдала,

Ученик любимый каменел,

А туда, где мать твоя стояла,

Так никто взглянуть и не посмел.

[1940] 1943

ДВА СТИХОТВОРЕНИЯ ИЗ ЦИКЛА

«РАЗРЫВ»

I

Не недели, не месяцы — годы

Расставались, и вот, наконец,

Холодок настоящей свободы

И седой над висками венец.

Больше нет ни измен, ни предательств,

И до света не слушаешь ты,

Как струится поток доказательств,

Несравненной моей правоты.

II

И, как всегда бывает в дни разрыва,

К нам постучался призрак первых дней,

И ворвалась серебряная ива

Седым великолепием ветвей.

Нам, исступленным, горьким и надменным.

Не смеющим глаза поднять с земли,

Запела птица голосом блаженным

О том, как мы друг друга берегли.

1944. 23 сент.

НАДПИСЬ НА «ПОДОРОЖНИКЕ»

Совсем не тот таинственный художник,

Избороздивший Гофмановы сны,

Из той далекой и чужой весны

Мне чудится смиренный подорожник.

Он всюду рос, им город зеленел,

Он украшал широкие ступени,

И с факелом свободных песнопений

Психея возвращалась в мой придел.

А в глубине четвертого двора

Под деревом плясала детвора

В восторге от шарманки одноногой.

И била жизнь во все колокола,

А бешеная кровь меня к тебе вела

Сужденной всем единственной дорогой.

1941. 18 янв.

258 I Анна Ахматова. Собрание сочинений _

ЛЕНИНГРАД ВЕСНОЙ 1941

Cadran solaire на Меншиковом Доме.

Подняв волну, проходит пароход.

О, есть ли что на свете мне знакомей,

Чем шпилей блеск и отблеск этих вод.

Как щелочка чернеет переулок,

Садятся воробьи на провода.

У наизусть запомненных прогулок

Соленый привкус. Тоже не беда…

ИЗ ПОЭМЫ «1913 ГОД»

I

Все равно подходит расплата —

Видишь там, за вьюгой крупчатой,

Театральные арапчата

Затевают опять возню.

А вокруг старый город Питер,

(Что народу бока повытер,

Как тогда народ говорил),

В гривах, в сбруях, в мучных обозах,

В размалеванных чайных розах

И под тучей вороньих крыл.

Но летит, улыбаясь мнимо,

Осиянна, непостижима,

Над Маринскою сценой прима,

И острит опоздавший сноб.

Звук оркестра, как с того света, —

Не предчувствием ли рассвета

По рядам пробежал озноб.

II

Были святки кострами согреты,

И валились с мостов кареты,

И весь траурный город плыл

По неведомому назначенью,

По Неве иль против теченья, —

Только прочь от своих могил.

На Галерной чернела арка,

В Летнем тонко пела флюгарка,

И серебряный месяц ярко

Над серебряным веком стыл.

Оттого, что по всем дорогам,

Оттого, что ко всем порогам

Приближалась медленно тень —

Становилось темно в гостиной,

Жар не шел из пасти каминной,

И в кувшинах вяла сирень.

И всегда, в духоте морозной,

Предвоенной, блудной и грозной,

Потаенный носился гул,

Но тогда он был слышен глухо,

Он почти не касался слуха

И в сугробах невских тонул.

ПУТЕМ ВСЕЯ ЗЕМЛИ

…и настало ему время идти путем всея земли.

Кн. Царств

…и Ангел поклялся живущим,

что времени больше не будет.

Апокал.

I

Прямо под ноги пулям,

Расталкивая года,

По январям и июлям

Я проберусь туда…

Никто не увидит ранку,

Крик не услышит мой. —

Меня — китежанку

Позвали домой.

И гнались за мною

Сто тысяч берез,

Стеклянной стеною

Струился мороз.

У давних пожарищ

Обугленный склад.

«Вот пропуск, товарищ,

Пустите назад».

И воин спокойно

Отводит штык —

Как пышно и знойно

Тот остров возник:

И красная глина,

И яблочный сад, —

О salve, Regina! —

Пылает закат.

Тропиночка круто

Взбиралась, дрожа.

Мне надо кому-то

Здесь руку пожать…

Но хриплой шарманки

Не слушаю стон, —

Не тот китежанке

Послышался звон.

II

Окопы, окопы, —

Заблудишься тут.

От старой Европы

Остался лоскут,

Где в облаке дыма

Горят города.

И вот уже Крыма

Темнеет гряда.

Я плакальщиц стаю

Веду за собой.

О, тихого края

Плащ голубой…

Над мертвой медузой

Смущенно стою;

Здесь встретилась с Музой,

Ей клятву даю,

Но громко смеется,

Не верит: «Тебе ль?»

По капельке льется

Душистый апрель.

III

Вечерней порою

Сгущается мгла.

Пусть Гофман со мною

Дойдет до угла.

Он знает, как гулок

Задушенный крик

И чей в переулок

Забрался двойник.

Ведь это не шутки,

Что двадцать пять лет

Мне видится жуткий

Один силуэт.

В какой бы кровати

И где б ни спала,

Из страшных объятий

Вставала бела.

Так, значит, направо —

Вот здесь, за углом.

Спасибо…

— Канава

И маленький дом.

Не знала, что месяц

Во всё посвящен.

С веревочных лестниц

Срывается он,

Спокойно обходит

Покинутый дом,

Где ночь на исходе

За круглым столом

Гляделась в обломок

Разбитых зеркал

И в груде потемок

Зарезанный спал.

IV

Черемуха мимо

Прокралась, как сон,

И кто-то: Цусима!

Сказал в телефон.

Скорее, скорее…

Кончается срок:

«Варяг» и «Кореец»

Пошли на восток.

Там ласточкой реет

Старая боль,

А дальше темнеет

Форт Шаброль, —

Как прошлого века

Заброшенный склеп,

Где старый калека

Оглох и ослеп.

Суровы и хмуры,

Его сторожат

С винтовками буры —

Назад, назад!

(Чистейшего звука

Высокая власть,

Как будто разлука

Натешилась всласть —

Знакомые зданья

Из смерти сквозят,

И будет свиданье

Печальней стократ

Всего, что когда-то

Случилось со мной…

Столицей распятой

Иду я домой).

V

Великую зиму

Я долго ждала,

Как белую схиму

Ее приняла.

И в легкие сани

Спокойно сажусь…

Я к вам, китежане,

До ночи вернусь.

За древней стоянкой

Один переход.

Теперь с китежанкой

Никто не пойдет:

Ни брат, ни соседка,

Ни первый жених, —

Лишь хвойная ветка

Да солнечный стих,

Оброненный нищим

И поднятый мной.

В последнем жилище

Меня упокой.

1940. 10-13 марта

II

ЛЕНИНГРАДСКИЙ ЦИКЛ

I

И та, что сегодня прощается с милым,

Пусть боль свою в силу она переплавит,

Мы детям клянемся, клянемся могилам,

Что нас покориться никто не заставит.

Июль 1941

II

ПЕРВЫЙ ДАЛЬНОБОЙНЫЙ

В ЛЕНИНГРАДЕ

И в пестрой суете людской

Все изменилось вдруг,

Но это был не городской,

Да и не сельский звук.

На грома дальнего раскат

Он, правда, был похож, как брат,

Но в громе влажность есть

Высоких нежных облаков

И вожделение лугов —

Веселых ливней весть.

А этот был, как пекло, сух,

И не хотел смятенный слух

Поверить по тому,

Как расширялся он и рос,

Как равнодушно гибель нес

Ребенку моему.

1941. Сентябрь

III

Птицы смерти в зените стоят.

Кто идет выручать Ленинград? —

Не шумите вокруг, он дышит,

Он живой еще, он все слышит,

Как на влажном балтийском дне

Сыновья его бредят во сне.

И из недр его вопли: «Хлеба!»

До седьмого восходят неба.

Пусть отворят райскую дверь,

Пусть помогут ему теперь.

1941. 28 сент.

Самолет

IV

NOX

СТАТУЯ «НОЧЬ» В ЛЕТНЕМ САДУ

Ноченька!

В звездном покрывале,

В траурных маках, с бессонной совой,

Доченька!

Как мы тебя укрывали

Свежей садовой землей.

Пусты теперь Дионисовы чаши,

Заплаканы взоры любви…

Это проходят над городом нашим

Страшные сестры твои.

30 мая 1942

Ташкент

V

Памяти моего соседа,

ленинградского мальчика

Вали Смирнова

1

Щели в саду вырыты,

Не горят огни.

Питерские сироты,

Детоньки мои.

Под землей не дышится,

Боль сверлит висок,

Сквозь бомбежку слышится

Детский голосок.

2

Постучись кулачком — я открою.

Я тебе открывала всегда.

Я теперь за высокой горою,

За пустыней, за ветром и зноем,

Но тебя не предам никогда.

Твоего я не слышала стона,

Хлеба ты у меня не просил.

Принеси же мне ветку клена

Или просто травинок зеленых,

Как ты прошлой весной приносил.

Принеси же мне горсточку чистой,

Нашей невской студеной воды,

И с головки твоей золотистой

Я кровавые смою следы.

1941. 23 апр.

Ташкент

VI

ПОБЕДИТЕЛЯМ

Сзади Нарвские были ворота,

Впереди была только смерть,

Так советская шла пехота

Прямо в желтые жерла берт.

Вот о вас и напишут книжки:

«Жизнь свою за други своя»,

Незатейливые парнишки —

Ваньки, Васьки, Алешки, Гришки —

Внуки, братики, сыновья.

1944. 29 февр.

Ташкент

VII*

27 ЯНВАРЯ 1944

И в ночи январской, беззвездной,

Сам дивясь небывалой судьбе,

Возвращенный из смертной бездны,

Ленинград салютует себе.

ПРИЧИТАНИЕ

Ленинградскую беду

Руками не разведу,

Слезами не смою,

В землю не зарою.

За версту я обойду

Ленинградскую беду.

Я не взглядом, не намеком,

Я не словом, не попреком,

Я земным поклоном

В поле зеленом

Помяну.

1944

Ленинград

Под № VII первоначально было записано стихотворение «А вы,

мои друзья последнего призыва…», затем перенесенное в другой раздел

книги (см. с. 288).

ИЗ ЭПИЛОГА

Моему городу

Так под кровлей Фонтанного Дома,

Где вечерняя бродит истома

С фонарем и связкой ключей,

Я аукалась с дальним эхом,

Неуместным смущая смехом

Непробудную сонь вещей,

Где, свидетель всего на свете,

На закате и на рассвете

Смотрит в комнату старый клен

И, предвидя нашу разлуку,

Мне иссохшую черную руку

Как за помощью тянет он.

А земля под ногой гудела,

И такая звезда глядела,

В мой еще не брошенный дом,

И ждала условного звука:

Это где-то там, у Тобрука,

Это где-то здесь за углом.

Ты не первый и не последний

Темный слушатель светлых бредней,

Мне какую готовишь месть?

Ты не выпьешь, только пригубишь

Эту горечь из самой глуби —

Это вечной разлуки весть.

Положи мне руку на темя,

Пусть теперь остановится время

На тобою данных часах.

Нас несчастие не минует,

1942 авг.

БЕЗ ДАТЫ

А человек, который для меня

Теперь никто, а был моей заботой

И утешеньем самых горьких лет, —

Уже бредет как призрак по окраинам,

По закоулкам и задворкам жизни,

Тяжелый, одурманенный безумьем,

С оскалом волчьим.

Боже, Боже, Боже!

Как пред Тобой я тяжко согрешила,

Оставь мне жалость хоть…

(13 янв. 1945)

И кукушка не закукует

В опаленных наших лесах.

А не ставший моей могилой,

Ты, гранитный, кромешный, милый,

Побледнел, помертвел, затих.

Разлучение наше мнимо:

Я с тобою неразлучима,

Тень моя на стенах твоих,

Отраженье мое в каналах,

Звук шагов в Эрмитажных залах,

И на гулких сводах мостов —

И на старом Волковом Поле,

Где могу