правды. Лично обо мне он ничего не помнит. Был кузминский мальчик. Знал, что я не признавала его как поэта, ни разу с ним не говорила, в издании 1928 г. пишет (следу-ет? окаменелая цитата), в издании 1952 г. (Чехо¬ва) снимает эту цитату. Он циник — ему все равно. В честь Одоевцевой «ссаживает меня с трона» (20-ые годы), в 50-ых, узнав поэму через Гуля, вещает: «Оста¬лось два громких петербургских голоса — Гумилев и Ахматова». Отрекается от сделавшего его («Петр отрекается и предает Иуда…») Гумилева (позорит его в

2g г. — снимает в 52 г.), и мертвая девочка оказыва¬ется в «Разложении атома», очевидно, его собственная жертва.

Показать все вранье о «Тучке» и объяснить, что вся книга на этом уровне. Отношение к серсбряному веку (лицеисты [и], правоведы и нрзб); (в скобках: Поз¬нер с будуарным столом, который оказывается тю¬ремными нарами. Издали не рассмотрел); (в скобках: Никакой реконструкции (см. Ло Гатто) поэмы Б. Филиппов не делает. Ни с чем она не связана, кроме («Или вышедший вдруг из рамы». «Cin.que») и чего-то относительно «гостя» из будущего — но он жи¬вой, и я им не заведую).

Глеб Струве непонятно мягко пишет о «Зимах». Это — вреднейшая книга. Как можно [отдать] русское Возрождение отдать в руки глупому, злому и абсо¬лютно безграмотному педерасту и позволить ему разыг¬рывать роль учителя жизни, он не упоминает ни одной вышедшей тогда книги, не подозревает о религиозно-фи-лософском обществе, о жизни духа вообще. См. Бердяе¬ва. Это пустой снобик из кузмкнекой своры — сплетник и мелкий, но довольно хитрый дьяволенок. Этот портрет отразился в «Зимах», и больше ничего там нет. Написав это, он сам себя казнил, и на этом надо с ним проститься. Недаром он выбрал или вернее выдумал себе под стать и героиню — Веру Александровну (жену Пронина), наде¬лил ее красотой, умом и т.д., хотя в самом деле это была накрашенная, как литовская девка, мошенница, мелкая спекулянтка, от которой даже Луначарский отказы¬вался в газетах. (Что-то о векселях или о детях…)

Ни Одоевцева, ни Оцуп Петербурга и не нюхали. Они появились в 19 г., когда все превратилось в свою

* Так у Ахматовой.

противоположность и, во-первых, все уехали. Если Одоевцева и Оцуп дожили до начала нэп’а — это не меняет дела. Нэп был дьявольской карикатурой на 10-е годы.

Культ экслибрисов и аресты целых семей и полное их уничтожение.

К СТАТЬЕ Г. СТРУВЕ (О ГУМИЛЕВЕ)

I. Три безумные старухи (А.А. Гумилева, Вера и Н Одоевцева). Это не конкурс красоты. П. Волошин и Кузмнн — враги.

III. Два критика: один его ненавидел (Вяч. Иванов), другой — не понимал (В. Брюсов). Надо было дать В.М. Жпрмунскому.

IV. Мнимая объективность. Все его стихи —- пре-ображенная жизнь.

V. Я — в ранних стихах Гумнлева (и в биогра¬фии, что следует из «Биографической канвы», кото-рая существует), начиная с портрета в «Пути кон-квистадоров ».

VI. Замазывание акмеизма — большой грех перед страдальческой тенью. Автор должен забыть собствен-ные пристрастья. Вяч. Иванов — в Цехе не бывал.

VII. К чему ложные и непроверенные сведе-ния об аресте Л.Н. Гумилсва.

IX.* Бредовые сказки о конце препятствуют выхо¬ду Гумилева на Родине.

А.

Несколько слов об «Петербургских зимах» (за которые автор был бит). См. стр. Черубина де Габ-риак. После дуэли Вячеслав Иванов и Анненский были у Гумилева, а Волошин скрылся с петербург-ского горизонта и стал ездить в Москву.

Лизавета Ивановна все же чего-то не рас¬считала. Ей казалось, что дуэль двух поэтов из-за нее сделает ее модной петербургской дамой и обеспечит почетное место в литературных кругах столицы, но и ей почему-то пришлось почти навсегда уехать (она возник¬ла в 1922 г. из Ростова с группой молодежи…). Она написала мне надрывное письмо и пламенные стихи Ни-колаю Степановичу. Из нашей встречи ничего не вышло. Всего этого никто не знает. В Коктебеле бол¬тали и болтают чушь.

Очевидно, в то время (09—10 г.) открылась какая-то тайная вакансия на женское место в русской поэзии. И Черубина устремилась туда. Дуэль или что-то в ее сти¬хах помешали ей занять это место. Судьба захотела, что¬бы оно помешала ей занять это место. Судьба захотела, чтобы оно стало моим. Замечательно, что это как-то по-лупонимала Марина Цветаева. (Найти в ее «Прозе» это место) стр. 152.

Какой, между прочим, вздор, что весь «Аполлон» был влюблен в Черубину. Кто? — Кузмин, Зноско-Бо-ровский? — И откуда этот образ скромной учительни¬цы. Дмитриева побывала уже в Париже, блистала в Коктебеле, дружила с Марго, занималась провансальс¬кой поэзией, а потом стала теософской богородицей.

А вот стихи Анненского, чтобы напечатать ее, Ма¬ковский^* действительно выбросил из первого но¬

Я делаю это не для себя, но неверное толкование 1б истоков поэзии Гумилева, это отсечение начала его пути, ведут к целому ряду самых плачевных заблуждений. Выбросить меня из творческой биографии Гумилева так же невозможно, как Л.Д. Менделееву из биографии Блока. Я не претендую ни на что после «Ямбов» (1913). О своей «страшной» любви Гумилев вспоминает по¬том только два раза:

1) «Эзбекие» (1918) (Ровно десять лет назад)

2) «Память (1920)

первый раз с ужасом, второй, особенно значительный, звучит так:

Был влюблен, жег руки, чтоб волненье

Усмирить, слагал стихи тогда,

Ведал солнце ночи — вдохновенье,

Дни окостенелого труда.

Он совсем не нравится мне — это

Он хотел быть богом и царем,

Он повесил вывеску поэта

Над дверьми в мой одинокий дом.

Это последние слова Гумилева о его царскосельско-парижской трагедии, и которые дурные критики при¬нимали за леконтделиливщину.

мера, что и ускорило смерть Иннокентия Феодо-ровича. (См. Анненский — Маковскому пись¬мо…) «Не будем больше говорить об этом и постараем¬ся не думать». Об этом Цветаева не пишет, а разводит вокруг Волошина невообразимый очень стыдный сюсюк.

Дгкабрь, 1962

ГУМИЛЕВ И АФРИКА

«Шатер» — заказная книга географии в стихах и 17 никого отношения к его путешествиям не имеет.

В 1908 был в Каире (Эзбекие). Путешествия было два, одно длилось полгода. Уехал он осенью 1910 г., а вернулся 25 марта старого стиля 1911 г. Был в Аддис-Абебе через Джибути.

Второй раз он уехал в 1913 г. с открытым листом от Академии наук с племянником Николаем Леонидо¬вичем Сверчковым (*|*19) (сыном сестры) для приобре¬тения предметов быта (этнография).

Статья «Ловля акулы» (в «Ниве»). Был африкан¬ский дневник. В «Трудах и днях», что-то в «Ниве («Со¬мали»), могут быть какие-нибудь подробности. Афри-канские охоты. (Нарбут в Абиссинии) Африкан¬ская лихорадка. Триптих подарил профессору Турае-ву. Песни записывал.

X был очень силен и мать X плачет очень громко

М.6., существуют письма с пути и с места.

Забавные плакаты — запрещенье охов.

Книга Сверчкова о путешествии 1913 г. была отдана в Издательство Гржебинаи, по-видимому, там пропала.

Из нее вырос тот поэт, которого сейчас так це¬нят, оттуда его донжуанство, его страсть к путешестви¬ям, которыми он лечил душу, и оттуда — Стихи.

7января —el час. 1963

Это лекарство — «Рощи и пальмы» (1908?)

Сопоставить это стихотворение с «Эзбекие», 1918 (Париж), когда новая несчастная любовь напомнила ему то, что было с ним ровно десять лет назад, т.е. в 08 голу.

О скорой смерти я молился Богу И сам ее приблизить был готов.

Две мои фотографии (зимняя и летняя в Царскосельском Екатерининском парке на той самой скамейке, где Николай Степанович сказал мне, что любит меня, когда он был гимназистом 7 класса. (Февраль…)

ЕЩЕ ДЛЯ М. МАЛИЯ

Сохранились письма Ларисы Рейснер («К сожале-18 нию, я ничем не могу огорчить мою жену», — так пере¬дала мне Лариса слова Николая Степановича, это когда она сказала, что боится огорчить меня, выйдя за него замуж. Как я теперь думаю, весь мой протест в этом деле было инстинктивное желание сохранить себя, свой путь в искусстве, свою индивидуальность. Действи-тельно поразительно, как девочка, 10 лет нахо¬дившаяся в непосредственной близости от такого власт¬ного человека и поэта, наложившего свою печать на не¬сколько поколений молодых, ни на минуту не поддалась его влиянию, и, наоборот, он от внимательного наблюде¬ния за ее творчеством как-то изменился (имею в виду «Чужое небо»), но это уже другая тема, которая ско¬рее относится к зарождению акмеизма.

В «Сне Адама» тот же ахматовский комплекс «Чу¬жая, чужая» (1909 г.)

В 1915 г., когда уже давно все было кончено, он пи¬шет в очень ответственном месте (с фронта)

Я вижу записи судеб моих

И ведаю, что обо мне, далеком,

Поет Ахматова сиренный1- стих

До 3 января Ш3

ДЛЯ М АЛИЯ

1. Поэма — волшебное зеркало, в котором каждый 19 видит то, что ему суждено видеть (4-примера —Чу-

ковский, Михайлов, Blot, Филиппов).

2. Про Гарвард — снять.

3. Зачем смазывать акмеизм, зачем писать, что Вя¬чеслав Иванов был в Цехе. (Все о Маше.) В. Ива-нов об акмеизме в восп.? сестры Герцык.

4. Кузмин и Волошин не друзья, а враги. К чему три дементные старухи.

5. Зачем приводить цитаты из Вяч. Иванова и Брю-сова. Один его ненавидел, другой не понимал.

5.** Русалка потому, что я жила у моря и плавала, (Посвящения.) Мой первый портрет 1904. Сравни. Мой последний портрет — в «Ямбах» (1913). Затем:

+ Au voix de sirene Villon*

* Голосом сирены. Внллон (фр.), ** Так у Ахматовой.

Я ведаю, что обо мне, далеком,

Поет Ахматова сиренный стих (1915?)

Донжуанство как результат нашего «романа».

Освобождение через стихи «Чужого неба». Итог — «Ямбы» (1913). Два поздние воспоминания: 1) «Эзбек-ские» 1918 — ровно 10 лет назад. 2) «Память» 1920 —

Был влюблен, жег руки, чтоб волненье Усмирить, слагал стихи тогда, Ведал солнце ночи — отдохновенье, Дни окостенелого труда.

И тут же отрекается от того:

Мне совсем не нравится он — это Он хотел быть богом и царем, Он повесил вывеску поэта Над дверьми в мой молчаливый дом.

[В этом нельзя не видеть] Из этого следует, что из той любви вырос поэт. Но из нее же вырос и Дон Жуан и Путешественник. И донжуанством и странствиями он лечил себя от того смертельного недуга, который так тяжело поразил его и несколько раз приводил к попыт¬кам самоубийства. В сущности, все рассказано в стихах всеми словами, такой молодой и неопытный поэт, конеч¬но, еще не умел шифровать свои стихи. Стоит только выбрать нужные цитаты и сопоставить их, может быть, даже разделив на периоды.

I. «Путь конквистадоров».

(«Русалка» (от плаванья и морского детства, ав-тограф у меня) — первый портрет — стр…

Дева Луны (от лунатизма — эта линия идет довольно далеко, и ее легко проследить до «Чужого неба».

А выйдет Луна — затомится… и т.д.).

II. «Романтические цветы (парижское по¬священие). В письме к Брюсову пишет, что не включил «Маскарад», потому что его посвящение (де Орвиц За-нетти) противоречит общему.

В этой книге весь ужас этой любви — все ее кошма¬ры, бред и удушье. Призрак самоубийства неотступно идет за Поэтом. К этому следует прибавить, что это толь¬ко «избранные» стихи того периода. (См., например, «Анна Комнена»