на¬писанное Гумилевым в годы войны и по другому поводу. Из его визионерских стихотворений она выделяла: «Пра-память» («Только змеи сбрасывают кожу…»), «Дева-птица» (в упоминании Ахматовой «Мальчик-птица» по строке «Хоть мальчик-птица,//Исполненный давних желаний…»), «Родос» (в ее упоминании «На тяжелых и гулких машинах…»), «Заблудившийся трамвай».

Или:

… Когда-нибудь при лунном свете, Раб истомленный, я исчезну.

Я побегу в пустынном поле Через канавы и заборы, Забыв себя и ужас боли, И вес условья, договоры.

И не узнаешь никогда ты, Чтоб в сердце не вошла тревога, В какой болотине проклятой Моя окончилась дорога.

(«Ты пожалела, ты простила…»)

Ко всему написанному о Гумилеве Ахматова отно¬силась не только ревностно, но и ревниво, с «бегом вре¬мени» в ней проснулось чувство неизбывной вины перед поэтом-царскоселом, полюбившим ее гимназисткой 4-го класса, много раз отвергнутом, не раз оскорбленном в своей мальчишеской гордости, и теперь, как ей представ¬лялось, унижаемом мемуаристами, неверно трактующи¬ми их отношения. А отношения эти, как пишет Ахмато¬ва, были «особенными, исключительными», являясь «не¬понятной связью, ничего общего не имеющей ни с влюб¬ленностью, ни с брачными отношениями» — и добавля¬ла, что «для обсуждения этого рода отношений действи-тельно еще не настало время».

Здесь мы подошли к ахматовской тайне. Слово тайна много раз встречается в ее записных книжках, перетекая в маргиналии к автобиографической прозе.

По-видимому, в слове «тайна» содержится «ключ» к тайнописи записных книжек Анны Ахматовой. См. ее запись для интервью с «Литературной газетой: « Белая стая» вышла 21 [ноября] сентября 1917 (т.е. 48 лет тому назад). Лучше не надо: Тайна тайн…»*.

* Записные книжки Анны Ахматовой. С. 672.

И если не наше дело ее разгадывать: «Пусть читатель потрудится», — говорил Достоевский, о котором Ахма¬това много думала, то наше дело обратить внимание чи-тателя на то, что остается неразгаданным. Приведем два фрагмента: «В течение своей жизни любила только один раз. Только один раз. «Но как это было!» В Херсонесе три года ждала от него письма. Три года каждый день, по жаре, за несколько верст ходила на почту, и письма так и не получила»*.

«Когда в 1910 г. люди встречали двадцатилетнюю жену Н. Гумилева, бледную, темноволосую, очень стройную, с красивыми руками и бурбонским профилем, то едва ли приходило в голову, что у этого существа за плечами уже очень большая и страшная жизнь, что сти¬хи 10—11 г. не начало, а продолжение»**.

После окончания киевской Фундуклеевской гимна¬зии Ахматова в июне 1907 г. живет под Севастополем на даче доктора Шмидта, там ее навещает Гумилев, уезжав-ший в Париж. «На даче Шмидта были разговоры, из которых Николай Степанович узнал, что АА не невин¬на. Боль от этого довела Николая Степановича до по¬пытки самоубийства в Париже»***.

В своих записках о Гумилеве, прямо не касаясь фак¬та этого разговора, Ахматова прослеживает сюжет обо¬жествления девушки в поэзии Гумилева, который «при¬знавал только девушек». Отсюда Ахматова в его стихах, как она не раз напоминает — «женщина-вамп», «Лилит»,

* Лукницкий П.Н. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 1. 1924-25 гг. Paris: YMCA-Press. 1991. С. 44.

** Записные книжки Анны Ахматовой. С. 220. *** Лукницкий П.Н. Встречи с Анной Ахматовой. Т. 1. С. 143.

«отравительница», «киевская колдунья с Лысой Горы» и т.д.

В первой половине марта 1964 г. запись о разговоре с Вадимом Андреевым (сыном Леонида Андреева) по поводу «Поэмы без героя», явно понравившемся Ахма¬товой: «Вадим Леонйдович Андреев сказал мне: «Я думал, что здесь есть тайна и я ее разгадаю, если при¬еду. Нет, здесь нет тайны. Тайна — это вы». На его дру¬гое высказывание я ответила: «Я не стажирую сь на Елену Троянскую» (О холодной войне)*». По-видимо¬му, под «холодной войной» подразумеваются строки из Третьего посвящения к «Поэме без героя» — «Но мы с ним такое заслужим,//Что смутится двадцатый век». Как известно, Ахматова видела в своей встрече с Исаей Берлином причину не только постановления 1946 г., пре¬давшего ее анафеме, но и похолодание в отношениях меж¬ду Советским Союзом и Западом.

Благодаря полемике Ахматовой с «псевдомемуари-ями» мы имеем строго продуманную летопись акмеизма, его историю, записанную участницей литературного дви¬жения, прекрасно знающей и помнящей причины многих неприязней к Гумилеву как главе нового направления, утверждавшего себя в спорах с символизмом.

Отсюда некоторые характеристики Вячеслава Ива¬нова, обидевшегося на Гумилева не только за отказ от символизма, но и за рецензию в «Аполлоне» на его по¬этические сборники «Сог ardens»**, стихами которых мэтр символизма очень дорожил. Ахматова не простила

* Записные книжки Анны Ахматовой. С. 152. «Иванов В. Cor ardens. Ч. 1. М.: «Скорпион». 1911; Ч- 2. См. рецензию Н. Гумилева: Письма о русской поэзии. М., 1990. С. 124-126,147-148.

Вяч. Иванову и резкий отзыв о поэме Гумилева «Блуд¬ный сын», подвергнутой на «башне», как она писала, уни¬чижительной критике.

Открытая Ахматовой полемика доходила до ее за¬рубежных адресатов, вынуждая их к защите. Уже пос¬ле смерти Ахматовой, близкий друг Вяч. Иванова О. Дешарт пытается «защитить» мэтра от язвительных суждений Ахматовой, пишет об отношении Иванова к молодым, о его завете — «нежными и вещими должны быть творческие прикосновения» — возвращается к пер¬вой встрече хозяина «башни» с Ахматовой: «Как-то в 1911 году поэт Гумилев на башню привел свою молодую жену, писавшую стихи. Ей, как всем поэтам, В.И. пред¬ложил «прочесть», она «решилась», прочла …. Все ждали, что скажет В.И., какой даст «разбор». Он мол¬ча подошел к молодой женщине, поцеловал ей руку: «Приветствую Вас и поздравляю. Ваши стихи — собы¬тие в русской словесности. Вы будете знаменитой по-этессои » .

Дешарт напоминает, что Вяч. Иванов отрицательно относился к «Петербургским зимам», к описанию того вечера, на котором Ахматова впервые читала стихи, и приводит цитату: «Георгий Иванов сообщал, что Гуми¬лев смотрел на ее стихи как на причуду «жены поэта». Когда их хвалят, он насмешливо улыбается — «Вам нра¬вится? Очень рад. Моя жена и по канве прелестно вы¬шивает»» (И в а н о в Г. «Петербургские зимы. Па¬риж, 1928. С. 66, 67). «Вопрос, здесь возникающий, — продолжает Дешарт, — вопрос об отношении В.И. к ак¬

* Иванов Вяч. Собр. соч.: В 4 т. / Под ред. Д.В. Иванова и О. Дешарт. Брюссель, 1971-1979. Т. 1. С. 125.

меистам …. К сожалению, по сей день еще раздают¬ся «голоса», утверждающие его вражду к представите¬лям акмеизма …. Выяснять взаимоотношения сим¬волистов и акмеистов здесь, конечно, не место. Но, од¬нако, не следует забывать: как бы ни отзывался В.И. на акмеизм в период его возникновения, он всю жизнь свою, непосредственно, неизменно любил трех главных пред¬ставителей этого литературного направления. Угадав сра¬зу Ахматову, он впоследствии радовался ее духовному росту и поэтическому усовершению. Мандельштама он не только признавал поэтом подлинным, но питал к нему, хрупкому, горящему, большую, почти отеческую не¬жность. А Гумилева, не говоря уже о высокой оценке его творчества, В.И. горячо любил, порою бывал в него вос¬торженно влюблен, в его безумную дерзость, в его ры¬царское бесстрашие. Когда Гумилев рассказывал ему о своих абиссинских походах на львов и леопардов, В.И. слушал его, замирая от волнения,-как дети слушают сказ¬ки. А военные доблести Гумилева, его два Георгиевских креста вызывали в душе В.И. восторг и умиленье …. Возможно, что в будущем какие-нибудь воспоминания или, по открытии архивов, какие-нибудь письма и обна¬ружат (восходящие к десятым годам) отрицательное от¬ношение суждения В.И. о направлении или об отдель¬ных акмеистах… »*

Записки Ахматовой раскрывают подоплеки многих конфликтов в литературной среде, вспоминая которые она неизменно отстаивала правоту Гумилева. Так, ссора Куз-мина с Гумилевым, после того как последний назвал кни¬

* Та м ж е. С. 848-849

* В печатном тексте — «салонной».

гу его стихов «будуарной»**, была усугублена отношения¬ми Михаила Александровича с поэтессой и переводчицей Анной Радловой. Ахматова была убеждена, что Кузмин плел против нее интриги и хотел отдать ее «престольнре место» в поэзии другой поэтессе. И самоубийство Всево¬лода Князева, одного из прототипов поэта-самоубийцы в первой части «Поэмы без героя» (Петербургской повес¬ти), — лишь повод изображения Кузмина в поэме как воп¬лощения зла. Ахматова до конца дней своих не простила Кузмину ни Гумилева, ни Анны Радловой, ни Всеволода Князева. Хотя другой виновнице трагедии — «Коломби¬не», в которой нельзя было не узнать Ольгу Афанасьевну Глебову-Судейкину, все простила, обозначила ее во Вто-ром вступлении к «Поэме без героя» и даже назвала сво¬им двойником, согласившись разделить с ней вину за ра¬зыгравшуюся в 1913 году трагедию.

В пристальном анализе поэзии Гумилева, расшиф¬ровке «адресаток» его любовной лирики и восстановле¬ния своего, главного, сюжета в ней Ахматова преподала урок глубокого проникновения в психологию личности и творчества. Критика «псевдомемуариев» стала поводом прочтения Гумилева на новом уровне, в контексте био¬графии эпохи, т.е. их общей биографии. Не написав це¬лостной работы о Гумилеве, Ахматова выстроила как бы жесткий каркас, по которому будущие исследователи смогут возвести свои новые здания.

Обратившись к воспоминаниям «родных и близ¬ких» — родственников, соседей по Слепневу (куда она приезжала вместе с Гумилевым и где бывала после раз¬вода с ним), к воспоминаниям царскоселов Н. Оцупа и Вс. Рождественского, аполлоновца С. Маковского, млад¬ших современников, входивших в поздние «Цехи по¬этов», она отмечает все ошибки — в датах, в оценках, в системе родственных и дружеских отношений, ничего не пропуская. Редко ошибаясь в фактах, Ахматова тем не менее далеко не всегда справедлива в оценках. В значи¬тельной части мемуаров (исключение составляют воспо¬минания золовки Н.С. Гумилева, жены брата Дмитрия, тоже Анны Андреевны, и Веры Неведомской, не всегда корректных в описании молодой жены Н.С. Гумилева и их отношений), к Ахматовой отношение почтительное, если не сказать подобострастное. Во всяком случае, за¬ведомого стремления исказить ситуацию и унизить Ах¬матову в них трудно найти. Однако в разгар работы над «антимемуариями», после прочтения только что вышед¬шей книжки воспоминаний С.К. Маковского «На Пар¬насе Серебряного века», где Гумилеву и ей отведена гла¬ва, Ахматова в ярости обращается ко всем грядущим ис¬следователям (запись от 29 апреля 1963 г.): «Предупредить против:

1) Маковского (85 лет, дурное окружение).

2) В. Неведомской — случайная слепневская соседка (Дурища).

3) АЛ.. Гумилева (Вдова брата, с которой всю жизнь был в никаких отношениях. Ничего не знала. Все путает. Я — с ней 10-ти слов не сказала.

4) Страховский — просто самозванец.

5) Г. Иванов должен быть дезавуирован как обо¬лгавший всю эпоху, весь «серебряный век», неграмот¬ный и бездельный хулиган.

…Легенда о ревности просто смехотворна»*. С зарубежными же корреспондентами Ахматова была исключительно корректна, отвечала всем, надеясь

Т4*__1,1,,

* Записные книжки Анны Ахматовой. С. 318.

спасти ситуацию, оградив «биографии» от неожиданно¬стей. Своему постоянному корреспонденту Алексису Ранниту в письме от 15 февраля 1962 г. она писала: «Труд¬но понять, зачем кому-то понадобилось тревожить мой прах и сообщать бредовые легенды о моем пребывании в Париже в 1938 г. На