«присутствующая в со¬знании любого поэта», в художественном мышлении Ахматовой имеет свои глубокие культурно-литературные истоки. Нами и ранее отмечалась связь ахматовской по¬эзии с поэзией европейского романтизма. Идея фрагмен¬та, как художественной единицы, связана с именем СТ. Колриджа, Новалнса, Ф. Шлегеля и отвечала, как тогда, так и ныне, потребностям новых свободных форм лирической выразительности.
Немецкий писатель и мыслитель Г. Форстер, один из последних представителей Просвещения, в известной мере предвосхитивший теории романтизма и почитаемый романтиками, обосновал свое понятие литературного фрагмента. Он писал: «Многие сочинения древних ныне стали фрагментами. Многие сочинения новых писателей были фрагментами уже при своем возникновении. … Диалог есть цепь или венок фрагментов. Переписка есть
Диалоги с Иосифом Бродским. С. 268.
диалог большего масштаба, мемуары же — целая систе¬ма фрагментов…» (Из «Атенейских фрагментов». 1798)*.
Современный исследователь видит в системе фраг¬ментов «переходную стадию на пути к некой универсаль¬ной книге, которая так и не была написана ни Новали-сом, ни Ф. Шлегелем» (Махов А. Фрагмент. Из неопубликованной работы).
В литературе XX века принцип фрагментарности обретает новое дыхание: маргинальные жанры — пись¬ма, дневники, обрывки сновидений — вводятся в высо-кую литературу. Как прием он широко используется ли¬тературой постмодернизма в виде «иерархически неупо¬рядоченных фрагментов»**.
С осознанной или подсознательной установкой на фрагмент связан в художественном мире Ахматовой и принцип эстетической незавершенности: фрагментарны «Северные элегии», последняя из которых — «Седь¬мая» — имеет несколько редакций, но остается незавер¬шенной. За пределами последней редакции «Поэмы без героя» осталось несколько великолепных строф, каждая из которых содержит в себе целый мир новеллы или даже трагедии. Не была завершена трагедия «Энума элиш. Пролог, или Сон во сне», вобравшая в себя опыт миро¬вой поэзии от древневавилонского эпоса до абсурдист-скои литературы нашего века .
* Цит. по кн.: Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980. С. 55-56.
** Ильин И. Постструктурализм. Деконструктивизм. По¬стмодернизм. М, 1996. С. 205.
*** Коваленко С. Свершившееся и недовоплощенное. Поэмы и театр Анны Ахматовой//Ахматова А. Собр. соч.: В 6 т. Т. 3. С. 452-459.
Эстетический прием незавершенности, как один из принципов поэтики ахматовской прозы, связан с творче¬ством западноевропейских романтиков, с их осознанием ценности фрагмента в искусстве и архитектуре, с внима¬нием к древним руинам, осколкам ушедших миров. К по¬эзии 1910-х годов не без оснований так часто применяли частицу нео: неоклассицизм, неоромантизм. Называя Ахматову «русской Сафо», эстетическая критика имела в виду не только прелесть, но и фрагментарность формы ее лирических миниатюр.
Создавая, или восстанавливая, свою биографию, Ахматова при верности детали и целого, как и в поэзии, творила свой «ахматовский миф», в котором немалую роль занимает детство, проведенное на берегу древнего «античного» Херсонеса. В литературную родословную ее лирической героини включены и Дидона, и Кассанд¬ра, и Антигона. Художественное сознание Ахматовой плотно насыщено аллюзиями, ассоциациями, совпадени¬ями, пророчествами, как историко-культурными, так и реально-событийными. В одной из биографических за¬меток она пишет, что нашла в парке брошку в виде лиры и бонна предсказала ей судьбу поэта. По ряду воспоми-наний Ахматова рассказывала, что ребенком принесла с морского берега обломок мрамора с греческими письме¬нами. Этот фрагмент утраченного текста был передан в городской музей Херсонеса.
Думается, что ближе других к истине в определении прозы Ахматовой подошел В.Б. Шкловский, когда пи¬сал предисловие к незавершенной книге автобиографи-ческой прозы Юрия Олеши «Ни дня без строчки», со¬бранной и изданной после смерти автора*.
* О л е ш а Ю. Ни дня без строчки. М., 1965. С. 5.
Шкловский увидел в ней прозу, «соединяющую в одно целое новеллу, статью, философское исследова¬ние»* . В одном из писем Олеши матери в 1954 г. Читаем: «Я пишу между прочим сейчас книгу воспоминаний, глуб¬же чем воспоминания, но форма этой книги ближе всего именно к воспоминаниям. Там фигурирует Одесса с дет¬скими и гимназическими ее годами. Так что я сейчас на¬хожусь в сфере детства, в близости с тобой»**.
Очевидно сходство недовоплощенных замыслов Анны Ахматовой и Юрия Олеши, обусловленное не только близостью судеб писателей современников — Олеша бедствовал: после знаменитых произведений «Три толстяка» (1924 г.) и «Зависть» (1927 г.) его перестают печатать. Перебиваясь случайными заработками, писа¬тель живет в нищете.
Юрий Олеша умер от инфаркта 10 мая 1960 г. В годы вынужденного молчания и забвения в отечестве был весьма популярен и широко издавался за рубежом, а почитатели его таланта и те, кому довелось оставаться с ним в годы гонений, столь же пристрастны в оценке его значения в литературе XX века, как и близкие Ах¬матовой.
Сама Ахматова скорее всего читала книгу Олеши, о чем свидетельствует ее запись, видимо, сделанная после 18 сентября 1965 г.: «Ю. Олеша. Ни дня без строчки»***. И, как можно полагать, не могла не заметить некой общ¬ности в подходе к осмыслению жизненного материала.
В бумагах Юрия Карловича Олеши остались не¬оконченные пьесы и груды папок, полные вариантов. Осталось несколько планов книги, письма о ней. Его пос-
* Та м ж е. С. 5. ** Та м ж е. С. 7.
*** Записные книжки Анны Ахматовой С. 743.
ледняя книга собиралась уже после смерти «по строкам, строки переписывались, досоздавались, но рукопись не была разобрана, на многих кусках ее нет даты, а книга писалась семь лет. Рукописи пришлось долго разби¬рать…» — писал В.Б. Шкловский*.
Как видим, ситуация, судьба публикации биографи¬ческой прозы двух современников, каждый из которых писал и не дописал свою книгу, — семь лет трагического времени подведения итогов. В это время поколение Ах¬матовой, как бы готовясь уйти из жизни, осмысляло про¬шлое и будущее. В. Луговской уже завершил книгу поэм «Середина века», назвав ее «исповедью сына века». Классик американской литературы Роберт Пени Уоррен написал трагическую поэму раздумий о судьбах челове¬ка в XX веке.
Ахматова была величайшим поэтом, и ее проза преж¬де всего — проза поэта, при этом существенно, что не в смысле лиризации (те, кому Ахматова читала или давала читать фрагменты написанного, называли ее прозу «су¬ровой»), но в смысле неизбывной связи ее с ахматовской поэзией. На эту особенность в свое время обратил вни¬мание Р.Д. Тименчик, исследователь творчества поэта, уловивший эту взаимосвязанность как отличительную черту художественного мышления Ахматовой. В частно¬сти, он писал, что проза Ахматовой была опытом форму¬лирования проблем, вставших перед ней самой. Прежде всего проблем — как писать прозу. «»Таинство прозы» раскрывалось для нее в соположении с великими образ¬цами стихотворной речи» .
* О л е ш а Ю. Ни дня без строчки. С. 8. ** Тименчик Р. Неопубликованные прозаические замет¬ки Анны Ахматовой. С. 66.
Для понимания этой важнейшей проблемы, как им¬пульса в возникновении поэтических строк, строф, глав поэм Ахматовой, неоценимым источником являются ра¬бочие тетради, при «медленном чтении» раскрывающие перед читателем или исследователем процесс взаимодей¬ствия поэзии и прозы в сознании писателя, возникнове¬ния поэтической строфы как итога размышления, слито¬го с переживанием во всем многообразии чувства, едине¬ния памяти с сиюминутным состоянием души.
«Улисс» Джойса был одним из читаемых и перечи¬тываемых Ахматовой романов. Ее рабочие тетради, со¬бранные в огромный том и изданные как «Записные книжки», с их сложнейшим лабиринтом авторской мыс¬ли, «сердца горестными заметами», где за каждым сло¬вом, поэтической строкой или строфой, ответом на пись¬мо, адресами и указаниями мест, где когда-то жил поэт, скрывается до конца не разгаданная тайна, это своего рода «Улисс» Ахматовой.
Большая часть ахматовской прозы вкраплена в текст ее рабочих тетрадей, а сами они пока ждут своего вдум¬чивого и внимательного комментатора, поскольку в них представлен тот «мировой текст», к постижению кото¬рого стремились акмеисты. Пушкин, Лермонтов, Блок, Врубель, Гумилев, Мандельштам, Мейерхольд, Данте, Гёте, Джойс — вечные спутники Ахматовой в ее поисках высшей и, как она говорила «горьчайшей», художествен¬ной и бытийной истины.
Светлана Коваленко
Автограф АА. Ахматовой (РГАЛИ. РТ109, л. 12)
КОММЕНТАРИИ
Работа над биографической прозой, «Рго domo sua», как назвала ее Ахматова, занимала значительное место в последние годы жизни поэта. В т;е рабочих тетрадях, или «Записных книжках», многие страницы отведены воспо¬минаниям и размышлениям о природе мемуарного жанра. Задумав книгу «Мои полвека», которая не была заверше¬на, Ахматова ставила перед собой определенную творчес¬кую и нравственную задачу — восстановить истину в из¬ложении фактов историко-литературной жизни и репута¬ции, как своей, так и близких ей людей, вычеркнутых из литературы того времени или представленных в заведомо искаженном виде. Отлученные от читателя в своем отече¬стве, крупнейшие русские поэты XX века — Н. Гумилев, О. Мандельштам, сама Ахматова (которую долгие годы замалчивала и порочила официальная критика) мифологи¬зировались, образы их искажались, с ее точки зрения, в мемуарах русского зарубежья и некоторых работах зару¬бежных исследователей.
Новеллы Ахматовой, как она называла главы из не¬осуществленной книги «Листки из дневника» о современ¬никах — Амедео Модильяни, Осипе Мандельштаме, Ми¬хаиле Лозинском, — раскрывают возможности лаконич¬ного и глубокого письма Ахматовой-прозаика. Ее литера¬турно-критические очерки о Николае Гумилеве, которого она называла «самым непрочитанным поэтом XX века», выявляют дарование Ахматовой как исследователя-поле¬миста.
Среди бумаг Ахматовой сохранилось множество пла¬нов ее неосуществленных книг. Однако, судя по разверну¬тому и детально разработанному плану-проспекту, пред¬почтение отдавалось ею грандиозному замыслу — «Мои полвека», вобравшему в себя другие замыслы.
Готовя материалы к публикации, мы следовали, по воз¬можности, жанрово-хронологическому принципу в распо¬ложении материала. Наиболее же значимые планы книг помещены в разделе «Из планов неосуществленных книг прозы Анны Ахматовой», за исключением ее «Пушкин¬ских штудий».
В приложении к тому воспроизводятся мемуары B.C. Срезневской, любезно предоставленные Д.Л. Файн-бергом из семейного архива Л.Д. Большинцовой-Стенич, а также отделом рукописей Фонтанного Дома.
В настоящем томе печатается значительная часть из выявленных на сегодняшний день фрагментов биографи¬ческой прозы Ахматовой. При составлении тома учтены публикации и консультации Л. Мандрыкиной, Е. Лямки-ной, Р. Тименчика, А. Лаврова, В. Виленкина, Н. Край¬невой, М. Кралина, В. Черных, А. Хейт и др., а также рукописи и авторизованные списки из государственных архивов и частных коллекций: отделов рукописей РГАЛИ (Москва), ГЛМ (Москва), РНБ (Петербург). Выража¬ем глубокую благодарность А. Богдановскому (собрание В.Я. Виленкина) и Д.Л. Файнбергу (собрание Л.Д. Боль¬шинцовой-Стенич), безвозмездно предоставивших в пользование хранящиеся у них материалы.
К сожалению, не все источники текста сверены по ав¬тографам, поскольку материалы фонда Ахматовой в Рос¬сийской национальной библиотеке (Петербург) частично находятся на реставрации.
Примечания к тексту, принадлежащие Ахматовой, сохраняются внизу страницы и обозначаются применяемой ею пометой «+».
Сокращения и условные обозначения, принятые в «Комментариях»
КНИГИ АННЫ АХМАТОВОЙ
Б01.Б0 2
БП
РТ (ед хр )
(РГАЛИ, РНБ)
Соч (с указанием тома)
Сочинения В 2 т /Сост и подгот тек¬ста М М Кралина М Правда, 1990 (Б-ка «Огонек»)
Стихотворения и поэмы/Сост , под¬гот текста и примеч В М. Жирмун¬ского 2-е изд Л • Сов писатель, 1976 (Б-ка поэта. Большая сер )
Рабочие тетради А Ахматовой.
Сочинения В 3 т Т. 1/Общая ред , вступ ст , примеч и библ Г П Стру¬ве и
