Скачать:PDFTXT
Собрание сочинений в шести томах. Том 5. Биографическая проза. Pro domo sua. Рецензии. Интервь

сделала я. Когда он вернулся из Пари¬жа во время войны, я почувствовала, что мы чужие, и объя¬вила ему, что нам надо разойтись. Он сказал только — ты свободна, делай, что хочешь, — но при этом страшно по¬бледнел, так, что даже побелели губы. И мы разошлись…» (Эльга. С. 20).

О том, что развод попросила Ахматова, см. в замеча¬нии И. Одоевцевой по поводу воспоминаний А.А. Гуми-левой-Фрайганг («На берегах Невы»), В своих антиме-муариях Ахматова резко полемизирует с С.К. Маковским, известным и авторитетным в эмигрантских кругах литера¬турно-художественным критиком, допустившим в своих мемуарах ряд неточностей и, как была убеждена Ахмато¬ва, некорректностей. Особенно ее раздражали суждения о себе, как о «покинутой» жене, а о Гумилеве, как об иници¬аторе развода: «.. .Ахматова в своих стихах называла себя «дурной матерью», но всею своею последующей жизнью она показала, что это неправда. Она любила сына самоот¬верженно; скорее Гумилев мог считать себя «дурным от¬цом», хотя еще в 1918 году, в Лондоне, покупал Левушке игрушки, — ведь это ему не помешало сейчас же по воз¬вращении в Россию развестись с Анной Андреевной и жениться на Анне Николаевне Энгельгардт, молодой, хо¬рошенькой, но умственно незначительной девушке, у ко¬торой вскоре родилась дочь» (М аковский С. Нико¬лай Гумилев (1886—1921)//Николай Гумилев в воспоми¬наниях. С. 64—65).

Однако Ахматова не просто резка в своей полемике с Маковским, написавшим интересные, благожелательные мемуары, но и не всегда справедлива. Приводим несколь¬ко страниц из его воспоминаний. Сопоставление рассказов Маковского с маргиналиями Ахматовой позволяют понять меру ее неудовольствия, вызванного свободным и доста¬точно безответственным изложением фактов биографии и прочтением ряда стихотворений Гумилева. Ахматова все¬рьез опасалась, и не без оснований, что суждения Маков¬ского будут восприняты не только читающей публикой, но и зарубежными исследователями как достоверность, перей¬дут из мемуаров в литературоведческие исследования, ис¬казив не только историю отношения ее с Гумилевым, но и приведут к неверной трактовке их творческих биографий. Кроме глав в книге «На Парнасе Серебряного века», вы¬шедшей на русском языке в Мюнхене в 1962 г., незадолго до смерти автора, Ахматова читала последние воспомина¬ния Маковского на французском языке — «Николай Гу¬милев по личным воспоминаниям». На русском языке опуб¬ликованы в «Новом журнале». 1964. № 77. Вошли в кни¬гу: «Николай Гумилев в воспоминаниях». С. 73-103.

… Во время своей первой поездки в Париж Гумилев на¬чал было выпускать русский журнальчик «Сириус», где напеча¬тал несколько своих стихотворений (под псевдонимом), затем он ненадолго съездил в Африку, о которой с детства грезил, в Египет и Судан и, возвратясь в Париж, издал вторую книжку стихов «Ро¬мантические цветы» (1907 г.). Лишь два-три стихотворения за¬служивают внимания в этой пейзажной по преимуществу лирике, хотя в ней и живет уже будущий поэт «дальних странствий» и любовных приключений — задор его парадоксальных метафор и звон романтических перебоев, влюбленность в парнасскую сло¬весную живопись и зачарованность Левантом… Иностранных языков Гумилев не знал, но вслед за Валерием Брюсовым, Ан-ненским, Коневским, гр. Василием Комаровским с помощью сло¬варя и подстрочников приобщился к красочной пышности Лекон-та де Лиля, Эредиа, Бодлера, Тёофиля Готье, прославлял их, пе¬реводил ревностно, особенно — последнего (позже выпустил от¬дельной книжкой «Эмали и камеи», — 1914 г.).

Тогда же сочинил он первые рассказы прозой — «Тень от пальмы»; написаны они в 1907 году, первые три — посвящены Анне Андреевне Горенко, его будущей жене (Ахматовой). Ею он увлекался давно, еще гимназистом. Была она тремя годами моложе, родилась на Большом Фонтане, под Одессой. Отец ее был инженер-механик. Ребенком ее отвезли родители в Царс¬кое Село (1903 г.) и определили в женскую гимназию, где она и училась до шестнадцати лет, но окончила среднее образование в Фундуклеевской гимназии в Киеве (1907 г.), куда перебралась семья Горенко. В Киеве же поступила Анна Андреевна нена¬долго на Высшие Женские курсы; наконец, в 1907 году пере¬ехала она с семьей опять на север и поступила на петербургские литературные курсы Раева.

Так коротко говорит о своей юности Ахматова в предисло¬вии к избранным своим стихам, вышедшим в 1961 году. Следо¬вательно, в Царском Селе, девочкой, она могла встречать Гуми¬лева, после приезда его из тифлисской гимназии, с 1903 до 1906 г. Вероятно, в 1907 году летом Гумилев съездил к Горенко на берег Черного моря, под Севастополем. Там, близ древнего Херсоне¬са, обычно проводили Горенко летние месяцы. Тогда-то, вероят¬но, и стал Николай Степанович подумывать о женитьбе на Анне Андреевне… Однако долго не решался.

Ахматова с молодых лет писала стихи, но из скромности редко кому их показывала. К тому же Гумилев, которого она сразу полюбила («как сорок тысяч сестер», — из ее стихотворения «Гамлет»), не сочувствовал ее писательству, «не женское это дело», — заявлял он (не дело для его жены, во всяком случае: в любви он был эгоистом безусловным). Вероятно, между ними уже тогда началась глухая борьба. Вспоминая одно из еще доб¬рачных свиданий с Гумилевым, Ахматова не удержалась от при¬знания:

Как забуду? Он вышел, шатаясь, Искривился мучительно рот. Я сбежала, перил не касаясь, И бежала за ним до ворот.

Задыхаясь, я крикнула: «Шутка Все что было. Уйдешь, я умру». Улыбнулся спокойно и жутко, И сказал мне: «Не стой на ветру». А вот, после их последней встречи пятью годами позже, ставшая знаменитая ахматовская строфа:

Так беспомощно грудь холодела, Но шаги мои были легки. Я на правую руку надела Перчатку с левой руки…

Печататься в серьезных журналах Гумилев жене «не по¬зволял»; после их брака мне стоило много усилий уговорить Анну Ахматову поместить несколько стихотворений в «Аполлоне» (1910).

В1907 году Николай Степанович уже провозглашал себя, хоть и без особого права, «мэтром», выпустил две книжки сти¬хов и готовил третью и четвертую: «Жемчуга» и «Чужое небо». Многие из более зрелых произведений в этих книгах были хоро¬шо известны «царскосельскому Малларме» Анненскому.

Первое чтение Гумилевым своих «Капитанов», поэмы, на¬веянной Бодлером и Анри де Ренье, состоялось при мне. Ан¬ненскому понравился буквенный звон этих стихов: звуки разле¬тающиеся, как брызги морских волн, гремящая инструменталь¬ная насыщенность рифмованных строф:

И, взойдя на трепещущий мостик, Вспоминает покинутый порт, • Отряхая ударами трости Клочья пены с высоких ботфорт,

Или, бунт на борту обнаружив, Из-за пояса рвет пистолет, Так, что сыпется золото с кружев, С розоватых брабантских манжет.

Гумилев был тогда «своим человеком» у Анненских и зап¬росто приводил к ним своих друзей и знакомых.

… С отрочества, видимо, развил он свою волю к само¬утверждению, к игре в поэта властного, все по-своему познаю¬щего, в повелительного почти-чародея. У поэта-чародея не дол¬жно было быть ни оседлости, ни удовлетворенной самоограни-ченности супружеской любви, он «пленяет и покоряет», на все смеет дерзнуть, уходит от жалкой действительности и скитается в странах неведомых, в неоткрытых «Америках», по землям и морям, еще не загрязненным цивилизацией, в мирах первород¬ного Адама, что сродни «нездешней отчизне»; в своем одино¬ком к ней восхождении он преображает явь чудом своего твор¬чества, покоряя красивых девушек в предчувствии небесных гу¬рий…

Этого Гумилева я почти не знал, когда мы приступили к общей редакционной работе. Лишь после нашумевшей в Петер¬бурге дуэли его с Волошиным, с которым он дружил вначале, открылся мне этот второй его лик. Он еще не был тогда женат на А.А. Горенко; в «Романтических цветах» только намечался его задорно-фантастический эротизм.

Трещина в их любви обозначилась с первого года брака. Они были слишком «разные». В плане поэтическом, мо¬жет быть, только дополняли друг друга, но в жизни… С отроче¬ства Гумилев мнил себя «конквистадором». После поездки в Африку пышным цветом расцвели его экзотические восторги, и так хотелось ему увлечь жену мечтой о далеком волшебстве мира, о красоте пустынь под небом южного полушария с созвездием «Креста», и о первобытном человеке, божественно-сильном, неистертом так называемой цивилизацией, живущем в согласии с природой и ее тайнами. От Анны Андреевны он требовал по¬клонения себе и покорности, не допускал мысли, что она суще¬ство самостоятельное и равноправное. Любил ее, но не сумел понять. Она была мнительно-горда и умна, умнее его; не смеши¬вала личной жизни с поэтическим бредом. При внешней хруп¬кости была сильна волей, здравым смыслом и трудолюбием. Коса нашла на камень. Возвратясь из Слепнева в Царское, он только и мечтал умчаться поскорее в новое «странствие» и, недолго ду¬мая, исчез опять на несколько месяцев в Абиссинию. Вернулся с почти готовым к печати сборником «Чужое небо».

Тогда, после этого второго путешествия, впервые попал я к нему в царскосельский дом, где жили его мать, Анна Ивановна, и другие Гумилевы, в верхнем этаже. Молодые занимали четыре комнаты — в нижнем. Чтобы попасть на их половину, надо было пройти довольно большую пустынную гостиную (с окнами на улицу и на двор), где никто не засиживался. Первая комната, библиотека Гумилева, была полна книг, стоящих на полках и по¬всюду набросанных. Тут же — широкий диван, на котором он спал. Рядом в темно-синей комнате стояла кушетка Ахматовой. В третьей, выходившей окнами во двор, висели полотна Алек¬сандры Экстер, подарки ее Гумилеву. В этой комнате стояла ме¬бель стиль-модерн, в остальных — старосветская мебель крас¬ного дерева, а вовсе не карельской березы, как вспоминает Г. Месняев в «Возрождении» № 119. Четвертая комната, окна¬ми тоже во двор, служила Гумилеву рабочим кабинетом: мне за¬помнился поместительный письменный стол и стены, сплошь по¬крытые «абиссинскими картинами», среди которых были наве¬шаны широкие браслеты слоновой кости.

Гумилев ^ыл еще «одержим» впечатлениями от Сахары и подтропического лрсэ; с ребяческой гордостью показывал он свои «трофеи», вывезенные из «колдовской» страны: слоновые клы¬ки, пятнистые шкуры гепардов и картины-иконы на кустарных тканях, некое подобие большеголовых романских примитивов. Только и говорил он об опасных охотах, о темнокожих колдунах, о крокодилах и бегемотах — там, в Африке, доисторической ро¬дине человечества, что висит «исполинской грушей» на дереве древней Евразии.

Анну Андреевну не очень увлекала эта экзотическая бута¬фория. На жизнь она смотрела проще и глубже. К тому же во время отсутствия мужа она сама выработалась в поэта вдохновен¬но-законченного, хоть и по-женски ограниченного собой, своей болью. Гумилев должен был признать право ее на звание поэта, но продолжал раздражаться все больше ее равнодушием к его кон-квистадорству. Никакой блеск собственных его рифм и метафор не помог убедить ее, что нельзя вить семейное гнездо, когда на очереди высокие поэтические задачи. Помощница нужна ему, ну¬жен оруженосец, спутник верный, любовь самоотреченная нуж¬на, а не женская, ревнивая, к себе самой обращенная воля. Что делать? Он даже готов покаяться, обуздать свой нрав, только бы чувствовать ее частью самого себя, воплощенной грезой своей. Но она безучастна, хотя еще любит его, — чужда ему и завоеван¬ной им славе. Стоя

Скачать:PDFTXT

Полное собрание сочинений Том 5 Ахматова читать, Полное собрание сочинений Том 5 Ахматова читать бесплатно, Полное собрание сочинений Том 5 Ахматова читать онлайн