я не видела его до 1917 г. (или до 1916-го?).

Я не могла остаться с ним, и моя любовь и ему принесла

муку.

А мне?! До самой смерти Н.С. я не могла читать его сти¬хов, а если брала книгу — плакала весь день. После смерти стала читать, но до сих пор больно.

Я была виновата перед ним, но он забыл, отбросил и стал поэтом. Он не был виноват передо мною, очень даже оскорбив меня, он еще любил, но моя жизнь была смята им, — он увел от меня и стихи, и любовь…

И вот с тех пор я жила неживой; — шла дальше, падала, причиняла боль, и каждое мое прикосновение было ядом.

Эти две встречи всегда стояли передо мной и заслоняли все: и я не смогла оставаться ни с кем.

Две вещи в мире для меня всегда были самыми святыми:

СТИХИ и

ЛЮБОВЬ.

И это была плата за боль, причиненную Н.С: у меня на¬всегда были отняты

И любовь и

стихи.

Остались лишь призраки их…

Ч.

СПб. 1926. Осень

Два стихотворения Е.И. Дмитриевой [Васильевой], посвященные Гумилеву

1

Да, целовала и знала Губ твоих сладкий след, Губы губам отдавала, Греха тут нет.

От поцелуев губы Только алей и нежней. Зачем же были так грубы Слова обо мне?

Погас уж четыре года Огонь твоих серых глаз, Слаще вина и меда

Был нашей встречи час.

Помнишь, сквозь снег над порталом Готической розы цветок? Как я тебя обижала,

Как ты поверить мог!

5 дек. 1925 г.

2

ПАМЯТИ АНАТОЛИЯ ГРАНТА *

Памяти 25 августа 1921 **

Как-то странно во мне преломилась пустота неоплаканных дней. Пусть Господня последняя милость Над могилой пребудет твоей.

Все, что было холодного, злого, это не было ликом твоим. Я держу тебе данное слово и тебя вспоминаю иным.

Помню вечер в холодном Париже, Новый мост, утонувший во мгле… Двое русских, мы сделались ближе, вспоминая о Царском Селе.

В Петербург мы вернулись — на север. Снова встреча. Торжественный зал.

* Анатолий Грант — один иэ псевдонимов молодого Гумилева. ** 25 августа 1921 г. — предполагаемый день казни Н.С. Гуми¬лева.

Черепаховый бабушкин веер ты, читая стихи мне, сломал.

После в «Башне» привычные встречи, разговоры всегда о стихах, неуступчивость вкрадчивой речи и змеиная цепкость в словах.

Строгих метров мы чтили законы и смеялись над вольным стихом, мы прилежно писали канцоны и сонеты писали вдвоем.

Я ведь помню, как в первом сонете ты нашел разрешающий ключ… Расходились мы лишь на рассвете, солнце вяло вставало меж туч.

Как любили мы город наш серый, как гордились мы русским стихом… Так не будем обычною мерой измерять необычный излом.

Мне пустынная помнится дамба, сколько раз, проезжая по ней, восхищались мы гибкостью ямба или тем, как напевен хорей.

Накануне мучительной драмы…

Трудно вспомнить… Был вечер… И вскачь

над канавкой из Пиковой Дамы

полетел петербургский лихач.

Было сказано слово неверно… Помню ясно сияние звезд… Под копытами гулко и мерно простучал Николаевский мост.

Разошлись… Не пришлось мне у гроба помолиться о верном пути, но я верю — ни гордость, ни злоба не мешали тебе отойти.

В землю темную брошены зерна, в белых розах они расцветут… Наклонившись над пропастью черной, ты отвел человеческий суд.

И откроются очи для света. В небесах он совсем голубой. И звезда твоя — имя поэта неотступно и верно с тобой.

16.IX. 1921

Какой, между прочим, вздор, что весь «Аполлон» был влюблен в Черубину… — Однако по сви¬детельству ряда современников, сила воздействия приду¬манной красоты неведомой и никем невиданной Черуби-ны, магия ее образа были безграничны: «Где-то в Петер¬бурге, через ров рода, богатства, католичества, девичества, гения, в неприступном, как крепость, но достоверном — стоит же где-то! — особняке живет девушка. Эта девушка присылает стихи, ей отвечают цветами, эта девушка по вос¬кресеньям поет в костеле — ее слушают. Увидеть ее нельзя, но не увидеть ее — умереть.

И вот началась эпоха Черубины де Габриак. Влюбился весь «Аполлон» — имен не надо, ибо носи¬тели иных уже под землей — будем брать «Аполлон» как единство, каковым он и был — перестал спать весь «Апол¬лон», стал жить от письма к письму весь «Аполлон», захо¬тел увидеть весь «Аполлон». Их было много, она — одна.

Они хотели видеть, она — скрыться. И вот — увидели, то есть выследили, то есть изобличили. Как лунатика — ок¬ликнули и окликом сбросили с башни ее собственного Че-рубинного замка — на мостовую прежнего быта, о кото¬рую разбилась вдребезги» (Ц в е т а е в а М. Живое о живом. Впервые — журн. «Современные записки». Париж. 1933, № 52,53. Печ. по: Собр. соч. Т. 4. С. 172).

Еще одно свидетельство гостившего в России, близкого к «Аполлону» немецкого поэта Иоганнеса фон Гюнтера, ко¬торому Е.И. Дмитриева призналась в мистификации: «Од¬нажды Маковский получил письмо на элегантной бумаге с траурной каймой, посланное неизвестной дамой, подписавшей¬ся «Черубина де Габриак»; к письму были приложены стихи, которые были найдены хорошими. Адрес указан не был. Че¬рез некоторое время пришло еще письмо, с еще лучшими сти¬хами, и опять без адреса. Третье письмо. Потом — звонок по телефону: низкий, влекущий женский голос, иногда слегка шепелявящий. И еще письма, телефонные звонки, разгово¬ры — по телефону — по полчаса. Она — испанская аристок¬ратка, одинокая, чувствительная, жаждущая жизни, ее духов¬ник — строгий иезуит; мать умерла давно… Маковский влю¬бился в нее по уши; барон Врангель, Зноско, Ауслендер тоже. Гумилев вздыхал по экзотической красавице и клялся, что по¬корит ее. Вся редакция горела желанием увидеть это сказоч¬ное существо. .. . Были, впрочем, и противники, которые издевались над влюбленной редакцией. Коллективная страсть заразительна: скоро и я вошел в число рыцарей обожаемой Черубины» (Николаи Гумилев в воспоминаниях. С. 136).

109 ЗноскО’Боровский Евгений Александрович (1884-1954) — литературный критик, одно время был секретарем журнала «Аполлон».

109 и откуда этот образ скромной учительни¬цы. — Е.И. Дмитриева закончила Петербургский женс¬кий педагогический институт по специальности средняя история и французская средневековая литература.

…дружила с Марго… — Маргарита Васильевна Са¬башникова (1882—1973) — художница, поэтесса, первая жена М.А. Волошина.

А вот стихи Анненского… — В рабочих тетрадях Ахматовой, в планах ее неосуществленных книг не раз встречается тема «Последняя трагедия Анненского», по¬священная смерти поэта, причины которой она непосред¬ственно связывала с заменой его стихов в «Аполлоне» сти¬хами Черубины де Габриак.

110 …разводит вокруг Волошина… невообрази¬мый очень стыдный сюсюк. — Имеется в виду очерк М. Цветаевой о М. Волошине «Живое о живом».

16

Впервые «Записные книжки». С. 279. Печ. по авто¬графу РГАЛИ (РТ 107).

110 Был влюблен, жег руки, чтоб волненье… —

Ахматова цитирует один из ранних вариантов текста сти¬хотворения «Память» (ныне известен по автографу из со¬брания Вс. Рождественского). См.: Гу милев Н. Сти-хотворения и поэмы. СПб., 1988. Б-ка поэта. Большая сер. С. 512.

Это последние слова Гумилева о его царскосельс-ко-парижской трагедии… — Ахматова имеет в виду свои отказы на предложения Гумилева и попытки его уйти из жизни.

17

Впервые «Записные книжки». С. 279—280. Печ. по автографу РГАЛИ (РТ 107).

111 «Шатер» — последняя книга Гумилева, увиден¬ная автором. Имела подзаголовок «Стихи 1918 г.» и по¬священие: «Памяти моего товарища в африканских стран¬ствиях Николая Леонидовича Сверчкова». Была издана в Севастополе, куда Гумилев ездил в 1921 г., по приглаше¬нию флаг-секретаря наркома морских сил контр-адмирала А.В. Немитца (подробности издания книги см.: Г у м и -л е в Н. Стихотворения и поэмы. С. 583—584).

…заказная книга географии в стихах и никакого отношения к его путешествиям не имеет. — В данном случае мнение Ахматовой совпадает с точкой зрения о се-вастопольском издании Э.Ф. Голлербаха (см.: Путеводи¬тель по Африке//Жизнь искусства. 1921. 30 августа). Другая оценка принадлежит Иннокентию Оксенову: «Уже один перечень стихов — «Сомали», «Дагомея», «Либерия», «Экваториальный лес» — пестрый каталог географических имен, облекающихся живой плотью и кровью в почти бе¬зупречных пьесах» (см.: Письма о современной поэзии// Книга и революция. 1921,1). По-видимому, оценка Ахма¬товой связана с отсутствием в книге интересовавшего ее лирико-биографического сюжета.

Сверчков Николай Леонидович (1895—1919) — пле¬мянник Н.С. Гумилева, путешествовал с ним по Эфиопии, участник войны 1914—1918 гг. Умер от воспаления легких в Екатеринодаре.

Африканский дневник, Африканские охоты. —

В письме от 25 апреля 1913 г. Ахматовой Гумилев писал:

«Мой дневник идет успешно, и я пишу его так, чтобы пря¬мо можно было печатать…» В середине июня Ахматова по просьбе мужа продала очерк в журнал «Нива», но на¬чавшаяся вскоре война задержала публикацию. «Африкан¬ская охота» была напечатана только в 1916 г. в приложе¬ниях к журн. «Нива».

111 Тураев Борис Александрович (1868—1920) — востоковед.

18

Впервые «Записные книжки». С. 272—273. Печ. по автографу РГАЛИ (РТ 107).

112 Сохранились письма Ларисы Рейс¬нер… — См. публикацию Н.А. Богомолова «Из перепис¬ки Ларисы Рейснер с Гумилевым»//В мире книг. 1987. №4.

«К сожалению, я ничем не могу огорчить мою жену»… — В беседах с П.Н. Лукницким Ахматова рас¬сказывала об этом разговоре с Л. Рейснер в августе 1920 г. в Фонтанном Доме: «.. .потом он предлагал Л.Р. женить¬ся на ней, и Лар. Рейснер передает АА последовавший за этим предложением разговор так: она стала говорить, что очень любит АА и очень не хочет сделать ей неприятное. И будто бы Н.С. на это ответил ей такой фразой: «К со¬жалению, я уже ничем не могу причинить АА неприят-ность». АА говорит, что Л.Р., это рассказывая, помнила очень всю обиду на Н.С, и чувство горечи и любви в ней еще было…» (Л у к н и ц к и й, 1. С. 178).

19

Впервые — «Записные книжки». С. 287—289, Печ. по автографу РГАЛИ (РТ 107).

из Поэма — волшебное зеркало… — См. коммент. к «Поэме без героя» — т. 3. С. 246.

Михайлов Михаил Семенович — лингвист, тюрколог.

Blot — Бло Надин — французская переводчица.

Про Гарвард. — Ахматова полемизировала со сла¬вистами Гарвардского университета.

Сестры Гёрцык. — См. о них коммент. к с. 26.

115 Орвиц-Занетти де — баронесса, парижская зна¬комая Н. Гумилева. Ей посвящено стихотворение «Цари¬ца Содома», опубликованное под заглавием «Маскарад»: «… И я танцевал с куртизанкой Содома, / /О чем-то грус¬тил я, чему-то смеялся…» (В «Весах» — 1907, № 7 — с посвящением баронессе де Орвиц-Занетти. Вошло в кни¬гу «Романтические цветы»). В письме к Брюсову от 7 фев¬раля 1908 г. Гумилев объяснял, почему он не включил сти¬хотворение в сборник «Романтические цветы»: «Неоро¬мантическая сказка» осталась за флагом потому, что я из¬дал книгу на свой счет и экономил место, а «Маскарад» из-за своего посвящения, которое несогласно с общим» (Гумилев Н. Неизданные стихи и письма. С. 37).

«Падаль» — стихотворение LLI. Бодлера (1843) из книги «Цветы зла».

Но вспомните: и вы, заразу источая,

Вы трупом ляжете гнилым, Вы, Солнце глаз моих, звезда живая,

Вы, лучезарный серафим.

И вас, красавица, и вас коснется тленье, И вы сгниете до костей,

Одетая