не отличались, особенно под утро, когда «собачники» слегка одуревали – от шампанского, духоты, табачного дыма. Но ни блуда, ни тотального бражничества в «Собаке» не было. Во всяком случае до войны. Сама Ахматова, во избежание недоразумений, неоднократно напоминала, что «Все мы бражники…» – стихи скучающей и капризничающей девочки, а не роковой соблазнительницы или дамы полусвета.
«Вижу выцветший флаг над таможней…» (1913)
Гумилев перестал относиться к стихам жены как к развлечению любимой уже весной 1911 года, недаром «Вечер» вышел под грифом основанного им литературного объединения «Цех поэтов». Однако прошло еще два года, прежде чем он признал в Анне Большого Поэта. Случилось это после того, как Николай Степанович весной 1913 года по дороге в свое последнее африканское путешествие прочел «Вижу выцветший флаг над таможней…». Уезжал он из Петербурга тяжело больным, но как только ему стало чуть легче, тут же отправил Анне Андреевне восторженный отзыв: «Я весь день вспоминаю твои стихи о „приморской девчонке“, они мало что нравятся мне, они меня пьянят. Так просто сказано так много, и я совершенно убежден, что из всей послесимволистской поэзии ты, да, пожалуй, (по-своему) Нарбут окажетесь самыми значительными…»
На великолепные катки Царского Села приезжали из Петербурга и конькобежцы, и любители фигурного катания. В зимние праздники и уик-энды это было самое модное место в окрестностях столицы. Однако Ахматова конькам предпочитала лыжи. На лыжах она умудрялась ходить даже в Ленинграде. Дочь Луниных Ирина вспоминает: «В конце двадцатых годов А.А. охотно устраивала для меня лыжные прогулки по Фонтанке. В такие дни, бодро встав, она одевалась, брала легкие беговые мамины лыжи, а я – свои неуклюжие детские, и мы спускались на лед реки. На лыжах Акума (домашнее имя А.А. Ахматовой. – A.M.) шла легко, свободно скользя по лыжне. Я отставала, падала, мерзла. Самые счастливые прогулки кончались заходом к Срезневским. У них была большая квартира на Моховой…»
«Со дня Купальницы-Аграфены…» (1913)
Со дня Купальницы-Аграфены, то есть с 23 июня по старому стилю, на Руси начинали купаться и даже закупываться. День рождения Ахматовой приходился на 23 июня, но… по новому стилю. Однако А.А.А. жила по своему календарю и в народном месяцеслове особо отмечала Аграфену-Купальницу, потому что тоже была купальницей: купалась в любую погоду, а плавала так далеко, что в отрочестве среди сверстников слыла «русалкой».
«Высокие своды костела…» (1913)
Считается, что стихотворение посвящено памяти Михаила Александровича Линдсберга, который «кончил жизнь самоубийством» в декабре 1911 года. Однако этот романтический юноша был не первым самоубийцей, чья смерть произвела на Анну Андреевну тяжелое впечатление. Во-первых, в том же 1911 году застрелился поэт Виктор Гофман, которого Ахматова встречала в Париже весной 1911 года. Об этой смерти она упоминает в одном из вариантов очерка об Амедео Модильяни. Во-вторых, дважды пытался покончить с собой Николай Гумилев, одна из этих попыток была настолько серьезной, что он выжил почти чудом.
«Не будем пить из одного стакана…» (1913)
Посвящено Михаилу Лозинскому, поэту и переводчику, дружба с которым продолжалась до самой его смерти. Уже смертельно больная, Ахматова написала воспоминания о нем.
«Вместо мудрости – опытность, пресное…» (1913)
Обращено к подруге детства Валерии Сергеевне Тюльпановой, в замужестве Срезневской.
«Я с тобой не стану пить вино…» (1914)
Посвящено (предположительно) композитору Артуру Лурье, с которым Ахматова познакомилась 26 января (по старому стилю) 1914 года. Лурье в ту зиму было всего двадцать лет, поэтому Анна Андреевна и называет его «мальчишкой». В первые послереволюционные годы Артур Сергеевич жил одним домом с подругой Ахматовой Ольгой Глебовой-Судейкиной и даже считал свои отношения с ней гражданским браком. Брак этот, как и все романы «Коломбины десятых годов», был мимолетным, однако до самой эмиграции (лето 1922 года) Лурье продолжал заботиться и об Ольге Судейкиной, и об Анне Андреевне, которую в период бездомья та приютила. Столь же мимолетной была и его влюбленность в Ахматову. Однако с годами воспоминания обогатились, и в старости Артуру Сергеевичу стало казаться, что это была великая любовь, и притом взаимная.
«Я пришла к поэту в гости…» (1914)
В ноябре 1913 Ахматова и Блок выступали на поэтическом вечере в помещении Бестужевских женских курсов. По-видимому, на этом вечере Блок и пригласил Ахматову в гости. Историческое свидание состоялось 15 декабря 1913 года. В автобиографическом очерке Ахматова описала его так: «В одно из последних воскресений тринадцатого года я принесла Блоку его книги, чтобы он их подписал. На каждой он написал просто: „Ахматовой – Блок“… А на третьем томе написал посвященный мне мадригал: „Красота страшна, вам скажут…“. Разумеется, Блок подписывал книги не во время визита, Анна Ахматова получила трехтомник только 6 января 1914 года. В ответное письмо и было вложено стихотворение „Я пришла к поэту в гости…“.
«Целый год ты со мной неразлучен…» (1914)
Есть основания предполагать, что стихотворение посвящено поэту Михаилу Зенкевичу, тому самому «златокудрому Мишеньке», чей сборник «Дикая порфира» вышел одновременно с ахматовским «Вечером». Зенкевич, по воспоминаниям его жены, был долго и безнадежно влюблен в А.А.А. и посвятил ей несколько замечательных стихотворений, которые никогда не публиковал. Например:
В полях бывает лишь такая
Грозе затишьем потакая,
Как изваянье, ты стоишь.
С губ несорвавшееся слово —
Трубой змеящаяся медь, —
Средь мертвой тишины готово,
Как выстрел, гулко прогреметь.
Без слез, без жалоб, без молений
Твои из мрамора колени
Сквозь черный щелк поцеловать.
Осталась в архиве и такие, посвященные А.А.А. стихи:
По прихоти небес сошла,
Слилась на миг в любовной дрожи
И вознеслась, чиста, светла.
Она – с богами в светлом круге,
А он блаженством с ней сожжен
И не найдет себе подруги
Средь девушек земных и жен.
«Из памяти твоей я выну этот день…» (1915)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«Думали: нищие мы, нету у нас ничего…» (1915)
Посвящено Н.С. Гумилеву.
«Есть в близости людей заветная черта…» (1915)
Посвящено Николаю Владимировичу Недоброво, с которым у А.А.А. был недолгий роман, перешедший после появления в ее жизни Бориса Васильевича Анрепа в род влюбленной дружбы.
«Выбрала сама я долю…» (1915)
Как и «Будем вместе, милый вместе…», посвящено Н.С. Гумилеву.
«Широк и желт вечерний свет…» (1915)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«Нет, царевич, я не та…» (1915)
Царевич – Б.В. Анреп.
«Я не знаю, ты жив или умер…» (1915)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«Всё мне видится Павловск холмистый…» (1915)
Посвящено Н. В. Недоброво.
«Тот август, как желтое пламя…» (1915)
брат – Николай Гумилев, ушедший добровольцем в первый же месяц войны.
«Ты мне не обещан ни жизнью, ни Богом…» (1916)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«Словно ангел, замутивший воду…» (1916)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«Я знаю, ты моя награда…» (1915)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«Эта встреча никем не воспета…» (1915)
Имеется в виду встреча с Борисом Анрепом ранней весной, в Вербную субботу, 1915 года. Ахматова воспоет этот день в стихотворении «Ждала его напрасно много лет…»
«Небо мелкий дождик сеет…» (1916)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«А! Это снова ты. Не отроком влюбленным…» (1916)
Посвящено Н.С. Гумилеву.
Памяти 19 июля 1914 (1916)
19 июля 1914 г. по старому стилю (1 августа по новому) Россия вступила в войну с Германией.
«Вновь подарен мне дремотой…» (1916)
Осенью 1916 года Ахматова приезжала в Крым для последнего свидания с тяжело больным Николаем Владимировичем Недоброво.
«Всё обещало мне его…» (1916)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«Судьба ли так моя переменилась…» (1916)
Посвящено первой жене Анрепа, Юнии, на крымской даче которой Ахматова некоторое время гостила, когда приезжала в Севастополь осенью 1916 года.
«Высокомерьем дух твой помрачен…» (1917)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«Там тень моя осталась и тоскует…» (1917)
Речь идет о доме Гумилевых в Царском Селе, который был продан в 1916 году.
Синяя комната – комната Ахматовой.
«По твердому гребню сугроба…» (1917)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«Мы не умеем прощаться…» (1917)
Посвящено Б.В. Анрепу.
«Ты – отступник: за остров зеленый…»(1917)
Согласно фактам – документам и письмам, собранным Аннабел Фарджен, автором биографии Бориса Анрепа, ни предателем, ни отступником он не был. По-видимому, Ахматова, как и ближайший друг отступника Николай Недоброво, ничего не знала ни о его семейных обстоятельствах (вторая, английская жена и двое крошечных детей), ни о тех служебных (секретных) обязанностях, для исполнения которых Анреп как начальник отдела взрывчатых и химических веществ (в лондонском Русском комитете, созданном «для содействия» экпорту английского оружия для безоружной русской армии) и приезжал в Петербург. Больше того, как следует из переписки Б.В.А. фронтовых лет (1914—1916) с матерью своих детей Хелен Мейтленд, он очень хотел, когда окончится война, перевезти семью в Россию. Смущала его лишь невозможность зарабатывать на родине своим ремеслом. В одном из писем к Хелен (1915) он признается: «Я чувствую себя таким беспомощным в России, не работником, а человеком из общества… В Англии я чувствую себя гораздо свободнее. Кроме того, положение художника, которое есть у меня в Англии, совершенно не признается в России». (Аннабел Фарджен. С. 92.) Даже после Октябрьского переворота, в течение многих лет, мнимый отступник не принимал британское подданство, все еще надеясь, что большевики не удержат власть и можно будет вернуться на родину. Единственное, что можно поставить Ахматовой на вид, так это утверждение, будто «лихой ярославец» «отдал за остров зеленый… наши иконы». В действительности, Борис Анреп, единственный из офицеров Южной армии, пользуясь передышками между боями, с риском для жизни, по ночам, с помощью своей отчаянной казачьей команды не только собирал иконы и предметы культа в разрушенных галицийских церквях, но и сумел переправить собранное в Петербург – ныне спасенные им реликвии находятся в Эрмитаже. О чем-о чем, а уж об этом Анна Андреевна не могла не знать, ибо подаренный ей Борисом Анрепом большой деревянный крест того же происхождения, что и вывезенные им из Галиции древние иконы.
«Ты всегда таинственный и новый…» (1917)
Обращено к Владимиру (Вольдемару) Шилейко.
«От любви твоей загадочной…» (1918)
Обращено к В.К. Шилейко.
«Для того ль тебя носила…» (1918)
В 1918 году до Ахматовой дошел глухой слух, что ее младший брат Виктор, морской офицер, расстрелян в Крыму. Слух оказался ложным, Виктору Горенко удалось выбраться из окружения и добраться до Дальнего Востока. Но об этом Ахматова узнала лишь несколько лет спустя.
«Не бывать тебе в живых…» (1921)
Написано 16 августа 1921 года. Гумилев и его товарищи по делу о контреволюционном заговоре были еще живы, друзья надеялись на благополучный исход следствия, но Ахматова чуяла: на этот раз Гумилеву не выбраться из лап смерти.
«Чугунная ограда…» (1921)
Написано 27 августа 1921 года. Гумилева уже два дня как нету в живых, но об этом никто еще не знает, а вещему сердцу Ахматовой уже все ведомо.
«А Смоленская нынче именинница…» (1921)
Александр Блок похоронен в Петербурге на Смоленском кладбище в день праздника Смоленской Божией Матери 10 августа по новому стилю в 1921 году.
«В тот давний год, когда зажглась любовь…» (1921)
Стихотворения написаны от лица казненного Гумилева.
«Небывалая осень
