Все обещало мне его (Сборник стихов). Анна Андреевна Ахматова
Всего прочнее на земле печаль.
А. Ахматова
Творческая судьба Анны Ахматовой сложилась так, что только пять ее поэтических книг – «Вечер» (1912), «Четки» (1914), «Белая стая» (1917), «Подорожник» (1921) и «Anno Domini» (в двух редакциях 1921-го и 1922–1923 гг.) составлены ею самой. В течение последующих двух лет ахматовские стихи изредка еще появлялись в периодике, но в 1925-м, после очередного Идеологического Совещания, на котором, по выражению самой Анны Андреевны, она была приговорена к «гражданской смерти», ее перестали печатать. Лишь через пятнадцать лет, в 1940-м, почти чудом прорвался к читателям томик избранных произведений, и выбирала уже не Ахматова, а составитель. Правда, Анне Андреевне все-таки удалось включить в это издание в виде одного из разделов фрагменты из рукописного «Тростника», шестой своей книги, которую собственноручно составила в конце 30-х годов. И все-таки в целом сборник 1940 года с безличным названием «Из шести книг», как и все остальные прижизненные избранные, включая и знаменитый «Бег времени» (1965), авторской воли не выражали. Согласно легенде, инициатором этого чуда был сам Сталин. Увидев, что его дочь Светлана переписывает в тетрадь стихи Ахматовой, он якобы спросил у кого-то из людей своей свиты: почему же Ахматову не издают. Действительно, в последний предвоенный год в творческой жизни Ахматовой наметился некоторый перелом к лучшему: кроме сборника «Из шести книг», – еще и несколько публикаций в журнале «Ленинград». Анна Андреевна верила в эту легенду, считала даже, что своим спасением, тем, что ее вывезли из блокадного города осенью 1941-го на военном самолете, она также обязана Сталину. На самом деле, решение об эвакуации Ахматовой и Зощенко подписано Александром Фадеевым и, видимо, по настойчивой просьбе Алексея Толстого: красный граф был прожженным циником, но Анну Андреевну и Николая Гумилева знал и любил с юности и никогда об этом не забывал… Толстой, похоже, поспособствовал выходу и ташкентского сборника Ахматовой в 1943 году, что, впрочем, было ему совсем не трудно, так как это произошло после публикации в «Правде» ее стихотворения «Мужество»… В том, что именно автор «Петра Первого», пусть и не слишком, а слегка защищал Ахматову, подтверждает и такой факт: после его смерти в 1944 году ей уже никто не смог помочь, ни Николай Тихонов, ни Константин Федин, ни Алексей Сурков, несмотря на все свои немалые литературные чины…
В настоящее издание включены тексты первых пяти книг Анны Ахматовой, в той редакции и в том порядке, в каком они впервые увидели свет. Правда, из «Четок» исключен раздел «Из книги «Вечер», а в сборник «Anno Domini» не включен «Подорожник». Тем не менее у читателя есть возможность самому восполнить этот технический пробел, поскольку в приложении к «Четкам» и «Anno Domini» приведен список перепечаток из предшествующих им «Вечера» и «Подорожника».
Первые четыре сборника – «Вечер», «Четки», «Белая стая» и «Подорожник» публикуются по первому изданию, «Anno Domini» – по второму, более полному, берлинскому, отпечатанному в октябре 1922-го, но вышедшему с пометкой: 1923. Все остальные тексты следуют в хронологическом порядке, без учета тех тонких связей и сцеплений, в каких они существуют в авторских «самиздатовских» планах: до самой смерти Анна Ахматова продолжала и писать стихи, и складывать их в циклы и книги, все еще надеясь, что сможет выйти к своему читателю не только с главными стихами, которые неизменно застревали в вязкой тине советской цензуры, но и с книгами стихов. Как и многие поэты Серебряного века, она была убеждена, что между лирическими пьесами, объединенными лишь временем их написания, и авторской книгой стихов – «дьявольская разница». Первая попытка издать эти предполагаемые книги уже сделана – в четвертом томе собрания сочинений А. А. Ахматовой, выходящем в издательстве «Эллис Лак» (составление, подготовка текста, комментарии, статьи Н. В. Королевой).
В нашем издании, рассчитанном на массового читателя, при выборе текстов для второй части сборника предпочтение отдано тем произведениям, какие Анна Ахматова считала лучшими.
Первый сборник Анны Ахматовой «Вечер» вышел в самом начале марта 1912 года, в Петербурге, в акмеистском издательстве «Цех поэтов». Чтобы издать 300 экземпляров этой тоненькой книжечки, муж Анны Ахматовой, он же глава издательства, поэт и критик Николай Степанович Гумилев выложил из собственного кармана сто рублей. Почти одновременно в том же издательстве, в типовом оформлении, появились еще два сборника членов «Цеха поэтов» – «Дикая порфира» Михаила Зенкевича и «Скифские черепки» Елизаветы Кузьминой-Караваевой. Наибольший интерес профессиональной критики вызвали стихи М. Зенкевича, однако читатели решили иначе… Читательскому успеху «Вечера» предшествовали «триумфы» юной Ахматовой на крохотной эстраде литературного кабаре «Бродячая собака», открытие которого учредители приурочили к проводам 1911 года. Художник Юрий Анненков, автор нескольких портретов молодой Ахматовой, вспоминая на склоне лет облик своей модели и ее выступления на сцене «Интимного театра» (официальное название «Бродячей собаки»: «Художественное общество Интимного театра»), писал: «Анна Ахматова, застенчивая и элегантно-небрежная красавица, со своей «незавитой челкой», прикрывавшей лоб, и с редкостной грацией полу-движений и полу-жестов, – читала, почти напевая, свои ранние стихи. Я не помню никого другого, кто владел бы таким умением и такой музыкальной тонкостью чтения…». Воспоминаний Анненкова Анна Андреевна не успела прочесть, «Дневник моих встреч» вышел в год смерти Ахматовой, в одном из нью-йоркских издательств, однако ее собственный автопортрет той же самой поры – стихотворение «Рисунок на книге стихов» (1958) – кажется репликой именно на эту мемуарную книгу:
Он не траурный, он не мрачный,
Полуброшенной новобрачной
А под ним тот профиль горбатый,
И парижской челки атлас,
И зеленый, продолговатый,
Ровно через два года после выхода в свет первого издания, а именно в марте 1914-го на прилавках книжных магазинов Петербурга появились «Четки», эту книгу Ахматовой уже не пришлось издавать за свой счет… Она выдержала множество переизданий, в том числе и несколько «пиратских». Один из таких сборников датирован 1919 годом. Анна Андреевна очень дорожила именно этим изданием. Голод, холод, разруха, а людям все равно необходимы стихи. Ее стихи! Гумилев, как выяснилось, был прав, когда сказал, прочитав корректуру «Четок»: «А может быть, ее придется продавать в каждой мелочной лавке». Марина Цветаева довольно спокойно встретила первый ахматовский сборник, ведь ее собственная первая книга вышла двумя годами ранее, разве что подивилась совпадению названий: у нее – «Вечерний альбом», и у Анны – «Вечер», зато «Четки» привели ее в восторг. Она влюбилась! И в стихи, и, заочно, в Ахматову, хотя и почувствовала в ней сильную соперницу:
Ты солнце в выси мне застишь,
Все звезды в твоей горсти.
Тогда же, после «Четок», Цветаева назвала Ахматову «Анной Всея Руси», ей же принадлежат и еще две поэтические характеристики: «Муза плача», «Царскосельская Муза». И что самое удивительное, Марина Ивановна угадала, что судьба выписала им, таким разным, одну подорожную:
И одна в пустоте острожной
Подорожная нам дана.
Нет, не совершенству стиха, не мастерству или тембру поэтического голоса белой завистью завидовала Цветаева – тому завидовала, чего была лишена сама – умению говорить вроде бы о себе, а на самом деле – за многих:
О муза плача, прекраснейшая из муз!
О ты, шальное исчадие ночи белой!
Ты черную насылаешь метель на Русь,
И вопли твои вонзаются в нас, как стрелы.
И мы шарахаемся, и глухое: ох! —
Стотысячное – тебе присягает. Анна
Ахматова! – Это имя – огромный вздох,
И в глубь он падает, которая безымянна.
Мы коронованы тем, что одну с тобой
Мы землю топчем, что небо над нами – то же!
«Четки» самая знаменитая книга Анны Ахматовой, именно она принесла ей славу, не просто известность в узком кругу любителей изящной словесности, а настоящую славу. Между тем сама Ахматова из ранних своих книг куда больше «Четок» любила «Белую стаю» и «Подорожник»… И дело тут не просто в том, что в этих двух книгах больше стихов, которые она считала «лучшими», а потому, что в зрелые годы не любила себя такой, какой запечатлели ее «Четки». В «Поэме без героя» об этом сказано с завидной самокритичностью:
…войду сама я,
Кружевную шаль не снимая,
Улыбнусь всем и замолчу.
С той, какою была когда-то,
В ожерелье черных агатов,
До долины Иосафата,
Снова встретиться не хочу…
Поэтический автопортрет в кружевной шали, сделанный Ахматовой в 1940 году, отсылает нас к автопортрету периода «Четок», в первой публикации он назывался «Дама в лиловом»:
На шее мелких четок ряд,
В широкой муфте руки прячу.
Глаза рассеянно глядят
И больше никогда не плачут.
Стихи эти, написанные весной 1914-го и тогда же появившиеся в периодике, Ахматова в «Белую стаю» не включила, они выглядели бы там чужеродно, потому что героиня этой книги, в отличие от дамы в лиловом, знает, что такое любовь. Не страсть, не забава, как в «Четках», и не влюбленность в любовь, как в «Вечере», и не ко многим, разным, а к одному единственному… И пусть человек, которому посвящены «Белая стая» и «Подорожник» – Борис Васильевич Анреп, как выяснилось через много-много лет, оказался не достойным этой великой земной любви и поэма судьбы Анны Всея Руси осталась без главного Героя, что с того? Миновали войны и цари, а стихи о безнадежной любви самой прелестной женщины «серебряного Петербурга» к «лихому ярославцу», променявшему родные перелески на бархатную зелень английских газонов, не прошли, не утратили своей первозданной свежести… В 1945 году, накануне очередной катастрофы, когда в августе следующего 1946 года Анну Ахматову известным постановлением ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград» в очередной раз приговорили к «гражданской смерти», она, прочитав в рукописи роман Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», написала такие провидческие стихи:
Вкусили смерть свидетели Христовы,
И сплетницы-старухи, и солдаты,
И прокуратор Рима – все прошли
Там, где когда-то возвышалась арка,
Где море билось, где чернел утес, —
Их выпили в вине, вдохнули с пылью жаркой
И с запахом священных роз.
Ржавеет золото, и истлевает сталь,
Крошится мрамор – к смерти все готово.
Всего прочнее на земле печаль
И долговечней – царственное Слово.
В ситуации 1945 года, когда после нескольких весенних месяцев всенародного праздника Победы власть снова и круто стала «завинчивать гайки», подобные стихи не только читать вслух, но и хранить в ящиках письменного стола было опасно, и Анна Андреевна, никогда ничего не забывавшая, забыла их, точнее, так глубоко спрятала в подвале памяти, что не могла сыскать целое десятилетие, зато после XX съезда – сразу вспомнила… Друзья недаром называли ее провидицей, она многое предвидела заранее, наперед, и приближение беды чуяла задолго до ее прихода, ни один из ударов судьбы не заставал ее врасплох; постоянно живя «на краю у гибели», она всегда была готова к самому худшему. А вот ее главным книгам везло, они
