изменение в обществе быта, форм, отношений, условий, понятий, нравов, и есть именно то, что называется «цивилизацией». Поэтому понятие о цивилизации всегда противополагается понятию о дикости и грубости, и даже — как заключающее в себе начало условности и искусственности — понятию о простоте. Но никакой абсолютной, безотносительной сущности — понятие о цивилизации само в себе не имеет и не предносит пред человечеством никакого определенного, положительного идеала. Поэтому мерка цивилизации всегда — позади ее, а не впереди, то есть она измеряется сравнительно с прошлым, а не по отношению к будущему или к какой-либо идеальной задаче будущего, которой сама в себе не содержит и которая, если живет в сознании человечества, то потому что дана ему извне, от цивилизации независимо. Были цивилизации ассирийская, индийская, египетская и пр., разных степеней развития; наконец, высокая цивилизация эллинская и римская, давшие все, что мог дать сам собою, своими собственными усилиями, языческий мир — вне Божественного Откровения. Но как ни велико было это все, языческий мир пришел к сознанию тщеты накопленного им богатства, утратил сам веру в свою высокую цивилизацию, не обретая в ней ни высшего духовного идеала, ни той нравственной силы, которая бы способна была спасти его от расслабления, разврата и гибели. Раздалась проповедь христианская — «Эллинам (то есть мудрости, науке, цивилизации языческого мира) соблазн» и покорила мир. Новое вино потребовало и мехов новых; явились варвары, — начался новый процесс цивилизации, но уже под воздействием новых духовных начал. Цивилизация уже перестала быть всем для человека; человеческому обществу был дан свыше нравственно-религиозный идеал, к которому цивилизация и стала, естественно, в духовно зависимое, так сказать, служебное отношение.

Вот этого-то духовно зависимого, служебного отношения цивилизации к высшему нравственно-религиозному, христианскому идеалу и не хотят теперь признавать многие, едва ли не большинство «передовых» мыслителей; можно даже сказать, что таково господствующее направление мысли и духа в современном обществе. Обнаруживается словом и делом, проповедуется, возводится в систематическое учение — бунт против Бога, против всякого свыше обязательного нравственного закона. Вместе с тем провозглашается поклонение «цивилизации» — эмансипированной от всякой связи с высшим сверхчеловеческим, указующим путь началом: цивилизации стараются возвратить ее прежнее, самостоятельное, языческое, почти царственное значение: она — «источник света, разума, высших идеалов и общего блага»…

Это учение, эта проповедь нашли, разумеется, отголосок и у нас в России. Каковы именно воззрения редакции «Новостей» определить трудно; но судя по ее статьям и по многим в них противоречиям, можно прийти к заключению, что авторы их страдают более путаницею понятий, чем резко и определенно отрицательными убеждениями, и только повторяют чужие возгласы (вроде приведенного в кавычках выше), отрывочно, не отдавая себе в них строгого отчета.

Дело в том, что все эти поклонники цивилизации смешивают ее с нравственностью, забывая, что эти понятия сами по себе вовсе не тождественны. В наше время, конечно, нам даже трудно отделить чистое представление об европейской цивилизации (о ней, собственно, и идет речь) от христианских нравственных начал, глубоко залегших в сознание человеческое как высший обязательный для человека закон; но что они даны не цивилизацией, — этого исторического факта, думаем, и газета «Новости» отрицать не станет. Для ясности же, что оба понятия не одно и то же, представим себе опять цивилизацию римскую. Она могла создать римское право, и это здание внешней, формальной правды поистине величественно, но и сам римлянин написал на фронтоне его: sum-mum jus — summa injuria; но цивилизация не создала и не была способна создать идеи братства и равенства в смысле христианском; но она не могла указать древнему миру высшей цели бытия, на которую томительно намекал ему нравственный, врожденный человеку инстинкт; но она не выделила из себя такого нравственного незыблемого идеала, к которому бы он мог устремиться. Какому догмату цивилизации противоречила идея рабства в дохристианском мире? И если она противоречит теперь современной цивилизации, так не ей собственно, а тому, что внесено в человеческое сознание христианством. Но являются ли понятия о нравственности и цивилизации тождественными и в современной цивилизации — там где ослабело или заглушено воздействие на нее христианского идеала, искажено почему-либо самое о нем представление? Ведь утонченность нравов не только не препятствует, но и не противоречит развитию утонченного же разврата.

Пар и электричество разве усилили, да и способны ли усилить сами по себе в душах человеческих, чувство взаимной братской любви? Известно выражение даже Джона Стюарта Милля, что в наше время, при богатстве технических усовершенствований, при необычайном развитии материальных удобств — «душа убывает». Формы общежития, благодаря цивилизации, могут стать мягче, вежливее, личный произвол может замениться правовым порядком и т.д., но люди оттого не становятся добродетельнее, а если и становятся, так не от того. И смертная казнь, и братоубийственные войны и т.п. могут претить нашим вкусам, нашим умягченным нравам, даже рациональным понятиям о внешней справедливости, но могут быть точно также рационализмом и оправданы. Во всяком случае ведь не рационализм же научит людей жертвовать жизнью «за други своя»!

Это вовсе не значит, будто сама цивилизация есть начало необходимо развращающее и ведущее к погибели; мы утверждаем только, что сама по себе она бессильна против людского порока и не содержит в существе своем каких-либо твердых основ для противодействия разврату или насилию именно потому, что она вырабатывает истины только условные и относительные, и для совести не обязательные. Цивилизация подлежит развитию, следовательно, видоизменению, и то, что теперь признается расцветом цивилизации, может быть со временем названо грубым варварством, как XVII век называл время средних веков, как век XXV назовет, вероятно, наше XIX столетие, и может быть, пожалуй, в том же смысле, в каком и Рим в эпоху падения империи называл первые века республики!

Не то — нравственный идеал христианский. Он вечен и неизменен и не подлежит сам в себе никакому развитию. Цивилизация, какой бы высоты она ни достигла, ничего ни прибавить к нему, ни убавить из него не может. Хотя бы со временем человечество стало летать по воздуху и добралось до Луны, нравственный христианский идеал и тогда, как изначала, будет один и тот же… С понятием о цивилизации соединяется понятие о неравенстве: с точки зрения цивилизации человек предшествующих веков стоит ниже человека позднейшего времени, а последний выше первого; точно то же неравенство и между людьми во всякую данную минуту — по степени их цивилизации. Человек, получивший образование высшее, например в университете, цивилизованнее человека, прошедшего курс только элементарной школы; а как невозможно же все народные массы прогонять чрез университет, то общество необходимо делится на цивилизованных, менее цивилизованных, полуцивилизованных и совсем нецивилизованных. Но христианство дарует людям всех веков, всех состояний, всех степеней образования возможность полного равенства. Истинный христианин I века стоит на равной нравственной высоте (и по обетованию Спасителя приобщается равного спасения и равного воздаяния), как и истинный христианин XIX и сотого и всех будущих веков; на равной же нравственной высоте могут стать «и раб и господь», и богатый и нищий, и кандидат университета и вовсе безграмотный. Ибо христианство не «образует», не цивилизует, а просвещает, подает внутренний свет — равно удобоприемлемый всем и всякому без различия.

Понятна ли теперь разность между цивилизациею и нравственностью, — разность в существе, разность в задачах? Понятно ли, что цивилизация сама по себе, вне нравственного идеала, не ею порожденного и от нее независимого, бессильна дать общественному бытию ту нравственную основу, без которой немыслимо самое его существование? Представим себе только, что ни откровения, ни проповеди нецивилизованных рыбаков вовсе в мире и не было: как бы обошлась без этого последнего исторического факта цивилизация и какова бы была судьба мира? Пробовали ли задавать себе этот вопрос наши слепые адепты цивилизации?

Впрочем, г. Нотович, в конце первой своей статьи (в которой назвал цивилизацию «источником света и высших идеалов»), возражает нам, что «и христианство, будучи основано на величайших принципах любви и равенства», произвело инквизицию с пытками, истребительные религиозные войны и т.д. и что если, по мнению г. Аксакова, это не умаляет просветительного значения христианства, то и «цивилизация, являющаяся только дальнейшим развитием основных идей божественного учения», не может быть ответственною за деяния коммунаров и анархистов… Важно здесь не возражение г. Нотовича, а слова его, поставленные нами курсивом, о котором после. Что касается до возражения, то оно более чем странно: инквизиция и пытки и пр. находятся в прямом противоречии с сущностью христианства. Завет Христа дает миру идеал определенный, непреложный, положительный, никогда вполне недостижимый, но лишь отчасти человечеством достигаемый и уже в самом себе заключающий мерило всякого от него уклонения. Ни такой положительной сущности, ни такого определенного незыблемого идеала, ни такого мерила или критерия в цивилизации не имеется. Где ж ее, независимо от христианства, нравственный, обязательный для совести кодекс, обличающий уклонения и противоречия? И в чьих же это понятиях цивилизация и строгость или целомудренность нравов, например, одно и то же, и во имя первой можно требовать последней?! Не «цивилизация» сама по себе ответственна, а безумное возведение цивилизации на степень верховного, самостоятельного руководящего начала, исключающего начало высшее и вечное, преподанное верой.

Но возвратимся к курсивным словам г. Нотовича. Современная цивилизация, говорит он, «является только развитием основных идей христианства» (выше он называл ее источником!). Чего же по-видимому лучше? «Является» или должна являться, это все равно. Но если он признает «идеи божественного учения» лежащими в основании настоящей цивилизации, так о чем же он спорит? Почему же так ожесточенно нападает на нас? Ведь мы, как уже было сказано, и не утверждаем, что цивилизация сама по себе зло, а зло лишь именно в том направлении, которое ей в позднейшее время дается и при котором именно она и уклоняется от развития «основных идей божественного учения»; зло в том, что так называемый «прогресс», «последнее слово науки» и «образования» в данную минуту отвергают «божественность христианского учения», вследствие чего цивилизация (в смысле «развития основных христианских идей») впадает с собою в противоречие и порождает явления чудовищной дикости. Оставалось бы, кажется, г. Нотовичу только присоединиться к нам в чувстве негодования на такое искажение «основ» цивилизации?.. А между тем наше выражение им цитуемое, что «новое и последнее слово есть старое слово Божественного Откровения» приводит его чуть не в ярость. Да ведь если по толкованию самого г. Нотовича цивилизация только «развивает основные идеи божественного учения», то ведь это и значит, что «последнее слово цивилизации» должно быть только полнотою развития того именно,