могла воспользоваться самопроизвольно возникшим у нас движением, но не она, конечно, его первоначально вызвала. Долго назревавший нарыв наконец лопнул, и об этом назревании одни ли народные русские сказания свидетельствуют? Всякий честный, серьезно образованный еврей (мы знавали таких и с некоторыми из них были даже в приязненных отношениях) подтвердит наши слова о том вреде, который наносит населению хищнический инстинкт невежественной еврейской массы, нередко преисполненной злого религиозного фанатизма, под влиянием своих цадиков, крепко сплоченной и организованной. Даже в некоторых издаваемых в России еврейских журналах можно найти статьи, молодые авторы которых обращаются с горячими, хотя и бесплодными увещаниями к большинству своих единоверцев: «не навлекать на себя своим образом действий справедливой ненависти христианского населения». Выходит, что некоторые наши петербургские газеты, отрицающие недоброкачественность еврейской эксплуатации sont plus juifs que Juifs eux-memes!
Кстати, в одной московской газете было сказано, что «жиды-шинкари имеются только в Заднепровье» и что крестьяне не менее, если не более, разоряются там, «где евреев не пускают и где кабаком орудует православный целовальник». Несправедливость первого положения доказывается следующими достоверными цифрами, которые нам удалось достать от некоторых еврейских комиссий: отношение евреев-кабатчиков к кабатчикам-неевреям в губернии Витебской составляет 77%; общее же число в ней евреев-кабатчиков 1342; в Черниговской – 78%, общее число – 2368, да сверх того тайных кабаков, исключительно содержимых евреями, – 1389; в Минской– 95%, общее число евреев-кабатчиков – 1639; в Виленской – 98%, общее число – 1468; в Гродненской – 98%, общее число – 2250; стало быть, жиды-шинкари или кабатчики не только в Заднепровье, да и не малочисленны… Что же касается до «православного целовальника», то это обвинение несколько тождественно с ходячим, модным у нас теперь негодованием на русских сельских «кулаков». Положим, негодование это вполне законно и делает честь негодующим; но почему же, спрашивается, ограничивают они свое негодование только русскими «кулаками», а как скоро дело касается «кулаков»-евреев, то благородный гнев их обрушивается не на сих последних, а на тех, которые хотят от этого кулачества избавиться! Русский «кулак» – явление единичное, порозь стоящее, а тут в лице евреев – целая корпорация, целая крепкая организация кулачества, целые миллионы «кулаков», солидарных между собой, друг друга поддерживающих, – которых вся профессия, все призвание заключается в кулачестве или эксплуатации христианского населения. Русский «кулак» (хотя бы и целовальник) может и перестать быть кулаком, может раскаяться; кулачество в нем – извращение его духовной природы, уклонение от исповедуемых им или врожденных ему, как и всей окружающей его среде, общих начал христианской, нравственности. Для еврея же кулачество не есть грех, а почти всякой долг, отчасти предписываемый или по крайней мере разрешаемый его Талмудом, – долг, исправное исполнение которого гарантируется ему катальным устройством. Наконец, между русскими «кулаками» возможна конкуренция, которая более или менее парализует вред их чрезмерного хищничества и не дает образоваться монополии. Между евреями, напротив, всякая конкуренция кагалом запрещена; ни один еврей не смеет ни продать дешевле, ни купить дороже другого еврея или вообще сбить ему цену: это – колоссальная стачка, это монополия миллионов людей, действующих по отношению к христианскому населению, как один человек. Некоторые газеты у нас в своей заботе о благе русского крестьянства, требуют особых специальных законов против деревенских «кулаков». Прекрасно, но пусть же они требуют таких же законов в ограждение русских крестьян и от «кулаков»-евреев, а в этом ведь и заключается вся суть так называемого еврейского вопроса! Удивительное дело: наши социалисты ораторствуют против владычества капитала, возбуждают даже почти и не существующий у нас «рабочий вопрос» – и совершенно молчат о еврейском вопросе, тогда как нигде и ни в ком так не воплотилась ненавистная им идея «капитала» – живьем и гольем, – как в еврействе!…
Но неужели, скажут нам, вид разоряемых, гонимых евреев не способен возбуждать сострадание? И способен, и должен, но для чего же гуманность и сострадательность направлять только с одной стороны – еврейской? Мы не видим, почему только несчастье, постигшее десятки тысяч евреев в недавнее время, заслуживает участия, а муки, в течение веков претерпеваемые русским населением, даже и внимания не достойны? Для нас, русских, кажется, на первом плане все-таки должно быть благо русского народа, а не пришлого чуждого племени…
Вовсе, однако ж, не для того, чтобы «разжигать племенную или религиозную вражду между русским населением и евреями», как, может быть, воскликнут некоторые, пишем мы эти строки. Мы желаем именно утвердить вопрос на экономической и социальной почве, хотя и не можем отрицать, что подпочва его – не у русских, а именно у евреев – все-таки племенная и религиозная. Не обвинительный акт составляем мы против евреев и вовсе устраняем из настоящего спора интерес племенной и религиозный. Мы хотим, напротив, если не мира, то перемирия или мировой сделки, возможного компромисса. Мы хотим предотвращения новых безобразных проявлений народной расправы, которыми мы гнушаемся не менее, как и наши поборники иудаизма, но которых не предотвратят они способом защиты, ими избранным. Те, которые выставляют евреев как оклеветанную, угнетенную невинность и отрицают аномалию во взаимных отношениях обеих сторон, только поощряют евреев к упорствованию в той пагубной системе действий, которая неизменно ведет к столкновению с русским сельским населением, которая делает их ненавистными народу: следовательно, не во благо, а во вред действуют самим же евреям; следовательно, не предупреждают возможности новых возмутительных сцен крестьянского мщения, а накликивают ее… Науськивая теперь энергию правительства на виновников разгрома еврейских жилищ, глумясь беспрестанно над администрацией, зачем она действовала не с достаточной будто бы энергией, не заставила солдат штыками и пулями защищать еврейское имущество против христианского населения (т. е. зачем не ввела солдатское чувство дисциплины во искушение!); издеваясь над судом, зачем наказания не довольно будто бы строги, – неужели наши ревнители еврейства воображают, что чрезмерным усилением строгости и вооруженным покровительством евреям не нарушится истинное правосудие, – водворится между обеими сторонами мир и любовь, а не сильнейшая ненавистью. Нет, для того, чтобы устранить всякую возможность самовольной народной расправы, нужно, чтоб была законная на евреев управа, а ее-то и нет!…
Итак, прежде всего следует поставить вопрос нормально ли положение евреев на нашем западе и юге и их отношение к местному населению? Но неужели, после всего нами изложенного, это еще может быть вопросом? Неужели в чудовищной аномалии этого положения и этих отношений может кто-либо серьезно и по совести сомневаться? Мы не думаем. Но раз существование аномалии признано, сам собою возникает и другой вопрос каким образом прекратить эту аномалию? Как упорядочить взаимные отношения христиан и евреев и установить правильный или по крайней мере сносный modus vivendi? В более простой форме это значит – поставить вопрос не о какой-то эмансипации евреев от русских христиан, а об эмансипации от еврейского гнета русского населения на нашем юге и западе – о том, каким вернейшим способом обезвредить евреев? Это вопрос серьезный, мудреный, сложный, над которым и следует поработать, в интересе столько же евреев, сколько и русского народа, не увлекаясь мечтами о радикальном разрешении «еврейского вопроса вообще»: таковое едва ли и возможно, хотя в этом своем виде, как вопрос общеевропейский, мировой – и в то же время роковой, – он уже начинает сознаваться и возбуждаться в Германии. Нам пока впору остановиться на первой его стадии, т. е. разрешить его отчасти как вопрос местный и исторический.
«Вместо того, – сказали мы еще в прошлом году (№ 48 „Руси“), – чтобы в разрешении еврейского вопроса в России бродить вокруг да около, не лучше ли, не пора ли наступить на самую его сердцевину, т. е. обратиться прежде всего к пересмотру существующих законов и перестать узаконять и ограждать бытие той чудовищной аномалии, какую представляют отношения еврейства к христианскому населению (с кагалом, бет-дином, меропией, хазакой, гахлатом, херемом)", „той исполинской могущественной стачки, разоряющей десятки миллионов русского народа, того государства в государстве, той тайной космополитически-племенной иудейской организации, которая опирается, с одной стороны, на свой политический национальный центр, на „Всемирный еврейский союз“ в Париже, с другой – на русское же правительство, на Свод законов самой Российской империи“! Вот что говорили мы еще в прошлом году; в этом же отчасти смысле высказались на днях и „Московские ведомости“. Очевидно, что до отмены действующего ныне законоположения невозможно толковать ни о допущении свободного расселения евреев по всей России (ибо это значило бы распространять на всю Россию действие кагала), ни о полной их равноправности с прочими русскими подданными (ибо это значило бы дать права русских подданных подданным чужой, т. е. тайной еврейской державы, т. е. наделить евреев общими нам всем правами, в придачу к тем особенным важным преимуществам племенной могущественной организации, которыми они теперь пользуются, – стало быть, ставить их не в равноправное, а в привилегированное положение).
Но ошибочно было бы думать, что кагальное устройство было навязано евреям нашим законодательством. Напротив – все русские законы, благоприятствующие организации, от которой «Московские ведомости» предлагают теперь эмансипировать самих евреев, были искусным и хитрым образом внушены и подсказаны правительству не кем иным, как самими евреями… Именно отмены этих законов и опасаются евреи, страхом отмены и вызвана теперь вся эта агитация, а не только разгромом имущества и «беспорядками»! В этом легко убедиться, вникнув в смысл всех возгласов нашей иудофильской прессы (она же и «либеральная») и того негодования, которым были встречены евреями и нашими иудофилами разоблачения Брафмана.
О том, как бы обезвредить евреев для христианского народонаселения
Москва, 15 сентября 1883 г.
Когда, года полтора тому назад, произошли в России так называемые антиеврейские беспорядки, т. е. когда в Елисаветграде, Одессе, Киеве и во многих местах нашего юго-запада, в черте еврейской оседлости, народные толпы совершали разгромы еврейских жилищ и имуществ, притом большей частью без малейших корыстных побуждений; когда, одним словом, происходило то печальное и безобразное явление, которое гуманный и либеральный «Вестник Европы» – устами, правда, своего сотрудника, г. Костомарова – назвал так отвратительно грубо, но и метко: «жидотрепкой», – тогда не только в русском обществе, но и по всей Европе поднялся такой шум, свист и гам, такой визг и даже рев негодования, что бедная Россия, оглушенная, опозоренная, сконфуженная, не знала куда от стыда и деваться. Русская печать (в большинстве своих органов), не желая остаться позади европейской, напротив, усердствуя показать себя «на высоте призвания», громко, настойчиво, во имя культуры и цивилизации, требовала «энергического подавления» беспорядков и осуждала тех из местных начальников, которые несколько медлили стрелять по
