Так называемое крестьянское дело есть в то же время и дворянское дело: оно в равной степени затронуло интересы крестьян и помещиков, оно сдвинуло оба сословия с их векового подножия. Едва ли движение одного не находится в обратном отношении к движению другого, – но, как бы то ни было, несомненно, что все наше дворянство чувствует в настоящую минуту невольную потребность отдать себе отчет в своем современном призвании и значении. Казалось бы, уступка крестьянам части земли и права на личную свободу не должна была бы произвести существенной перемены в быту и общественном положении помещичьего сословия, – точно так же, как произведенный правительством в Пруссии, Саксонии и других странах Западной Европы выкуп крестьянских повинностей помещику, нисколько не изменил и даже в некоторой степени возвысил и очистил значение сословия немецких высокородных, высокоблагородных и просто благородных (Hochgeboren, Hochwohlgeboren, Wohlgeboren). Во всяком случае дворянство на Западе в обстоятельствах, подобных нашим, вовсе не задавало себе тех тревожных вопросов о своей судьбе, какими смущается теперь дворянство у нас в России. Почему же это так? Какая тесная связь существует между крепостным правом и сословным значением дворянства? Отчего мог родиться самый вопрос – что такое русское дворянство в настоящее время? И что же такое, в самом деле, теперь – русское дворянство?
Нам кажется, что разрешение этих вопросов необходимо для нашего общественного сознания, особенно в настоящую минуту, ввиду дворянских съездов и выборов, открытых, открываемых и имеющих открыться, в непродолжительном времени, в разных губерниях России и у нас в Москве.
Ответы на эти вопросы может дать только история, и потому, не вдаваясь в подробности, постараемся представить в общих чертах, как можно яснее и проще, исторический ход дворянского учреждения в России.
В России, – это уже неоднократно было замечено, – не было завоевания, как в Западной Европе, не было ни завоевателей, ни завоеванных, ни феодалов, ни вассалов, вообще никаких тех сословных стихий, какие существовали и еще существуют на Западе. Люди в России делились не столько по происхождению, сколько по наследственному роду занятий, и эта черта проходит сквозь всю нашу историю, до настоящего времени. Даже в современном уставе о податях мы видим, что подлежат записке в ревизию 100 (или даже более) разрядов людей, и каждый из этих разрядов имеет свои права и обязанности. Всякой согласится, что сословиями, в смысле западном, их назвать нельзя, хотя мы и говорим: сословие ямщиков, лашманов, горнозаводских крестьян, наборщиков Московской университетской типографии, служителей архиерейских домов и т. д. Очевидно, что главным основанием делению служит род и вид занятий, сопряженный с элементом наследственности, занятий, свободно и естественно передаваемых от отца к сыну. При этом, однако же, ничего похожего на касту не было, потому что перемена занятий была доступна для каждого.
Народ и дружина, служилое и земское сословие – вот главное деление русского населения в древней Руси, и в основании этого деления лежало то же начало, то есть род занятий, а также и отношение их к государству. Служилое сословие служило непосредственно государственной власти; его занятие было – служебное ремесло. Земля также тянула тягло в отношении к государству, служа ему платою податей, поставкою войска и работою на служилых людей. Ее занятие было: возделывание земли, промыслы и торговля.
Мы не входим здесь в исследование о происхождении дружины: составилась ли она из пришлецов или из туземных, выделившихся родов, – но дело в том, что, когда сложился государственно-гражданский строй России, выступило ярко и это разграничение двух сословий: служилого и земского. Земля жила обычаем, под законом общинного быта и общинного поземельного владения; служилые люди не составляли общины, не знали общинного быта и общинного владения: деятельность их была личная, равно как и отношение к власти; землю получали они от государя, за службу и вместо жалованья, в личное пользование и владение, в пожизненное или потомственное, в поместье или вотчину. В пределах служилого сословия были разные степени или своего рода чины, обусловливавшие и различный вид службы; жильцы, дети боярские, дворяне, и другие; эти чины не передавались наследственно, и сын боярина не был боярином, но, оставаясь в служилом сословии, спускался на несколько ступеней ниже: то есть служилое звание, или, вернее, принадлежность к служилому сословию всегда удерживалась в потомстве и была наследственною, – сначала по обычаю, а потом и по закону. Служилый человек по этому самому, по унаследованному им роду занятий и обязанностей, весь принадлежал государству и, включенный в списки, состоял в его полном распоряжении (en disponibilite), был, так сказать, на службе от рождения до смерти.
Несмотря, однако, на эту наследственность прав и обязанностей, служилое сословие не носило в себе никакой аристократической стихии. Это всего лучше доказывается местничеством, странным учреждением, которое имело для служилого сословия значение связующего и сплачивающего (по замечанию Хомякова) цемента. Действительно, сословие, которого все значение заключалось в наследственной службе, должно было необходимо вести счеты и расчеты своим служебным трудам, потому что на них единственно и основывались их права и преимущества, объем их власти и участия в государственной деятельности. Честь полагалась не в древности рода, хотя и к ней не были нечувствительны наши предки, но в службе предков, – и потомок Рюрика (следовательно, безукоризненный, кровный аристократ с точки зрения западной) уступал Салтыкову или Бутурлину, человеку не столь древнего происхождения, но которого дед или отец исполнял служебное дело, высшее по значению, нежели дед и отец Рюриковича. Понятно, что начало наследственности и предания, взявши силу и породив местничество, естественным ходом вещей и властию обычая преградило вступление в служилое сословие лицам новым, из сословий земских, которые не могли опираться на заслуги предков, – и, действительно, кроме Минина, включенного в служилое сословие с чином думного дворянина, мы других примеров и не припомним.
Первою, значительною реформою в истории этого сословия было уничтожение местничества при царе Федоре Алексеевиче, уничтожение разрядных книг и учреждение бархатной книги, в которую записаны были все древние роды служилого сословия, но уже не на основании службы предков, а на основании родословном. Мы думаем, что такого рода учреждение, возникшее отчасти под влиянием Польши и выдвигавшее вперед древность рода и начало генеалогическое, может быть, и положило бы у нас основание аристократии, которой главным преимуществом была бы служба, то есть участие в делах государственных, – если б принцип аристократический не был противен нашим коренным народным началам. История обличила несостоятельность такой попытки. Скоро в лице Петра эта попытка образовать аристократию в России была сокрушена смертельным ударом.
Табель о рангах, несмотря на свое немецкое происхождение, сделала всякую аристократию в России невозможною. Выдвинув опять на первый план не происхождение, а действительную службу, она исключительную привилегию дворянства, службу, участие в делах государственных и достижение высших государственных званий и почестей сделала доступными для всех сословий без исключения, проводя их по лестнице немецких чинов или рангов. Если бы чин означал только должность и не давал прав дворянских, то дворянство могло бы еще не смешиваться с постоянно прибывавшими во множестве служилыми людьми недворянского происхождения. Так в Германии до сих пор, даже высокий чин, сколько мы знаем, не везде дает право владеть имением Rittergut, – но в России этого различия никогда установлено не было, и чин или ранг получил у нас сословное значение: таким образом, табель разрушала в существе родословный или аристократический характер дворянства. Воспоминания о древности своего служилого рода были праздным утешением потомку древних бояр, сидевшему рядом в совете с пирожником Меншиковым (таково предание), с немецким солдатом Минихом, с немецким пасторским сыном Остерманом и со всеми теми, которых заслуги или милость царская возвели на высшие ступени государственной службы.
Мы забыли сказать, что видовое название дворян, означавшее прежде должность, мало-помалу, силою обычая, перешло на все старое служилое сословие, которое в первое время Петр окрестил было названием шляхетского. Название не удержалось, и очевидно, что он сам не отдавал себе ясного отчета в названии этого сословия. Первые преемники его пытались сделать из служилого сословия шляхетство или немецкую аристократию, думая согласить это начало с табелью о рангах, но попытки их были неудачны; вспомним хоть учреждение майоратов, впоследствии отмененное.
Итак, что же представляется нам в России со введением табели о рангах? Мы видим потомков древнего служилого сословия, записанного в книге древних родов, – с непременною обязанностью, но не с исключительным правом службы. Сохраняя свое служилое значение, но без всякого прежнего влияния на него службы предков и древности рода, – они утратили всякое родовое, генеалогическое или аристократическое значение, безразлично смешиваясь с новопроизведенными военными и гражданскими офицерами самого незнатного происхождения, нередко из крестьян и бывших холопов. Эти последние не могли гордиться ни древностью рода, ни службою предков, но были во всем равны, а нередко имели и преимущество над чиновниками и офицерами из древнего служилого сословия. И те и другие владели крестьянами, и на тех и на других работали крестьяне, видя в них людей служилых, независимо от происхождения, и продолжая считать, по допетровскому обычаю, свою работу жалованьем, данным помещикам от царя за службу. Теперь ясно, что из этих элементов не могло образоваться никакой аристократии, – но тогда это еще не всем было ясно.
Самый гибельный удар нанесен дворянству как сословию тем распоряжением, которому дворяне радовались тогда наиболее, – именно указом Петра III о вольности дворянства, то есть о праве дворян не служить. Древняя дружина была наконец распущена, и таким образом сокрушено было историческое основание дворянского сословия, именно его служилое призвание и значение (родовое, аристократическое значение было еще прежде сокрушено табелью о рангах). Из превосходного исследования г. И. Д. Беляева («Крестьяне на Руси») можно видеть, что этот указ о необязательности службы для помещиков породил волнения между крестьянами, вообразившими, что вместе с службой дворян государству кончалась и их служба дворянству, имевшая одно общее историческое основание.
Вслед за Петром III, Екатерина, подтвердив указ о вольности дворянской, собрала распущенную дружину и связала ее узами привилегированной сословности. Тем не менее ее знаменитая Грамота не могла создать русской аристократии.
Если аристократию полагать в древности рода, то ни граф Разумовский, ни все те, которым фаворитизм давал чины и титулы, не могли бы принадлежать к сословию дворянскому… Но такое распоряжение (относительно древности рода) не только не было возможно после пролома, произведенного табелью о рангах, но едва ли даже и заявлялось в то время кем-либо из дворян как требование: до
