и к службе. Это живая, увлекательная лекция из уст гениального вождя. Надобно просить Академию Генерального штаба, которая на громадном венке, красовавшемся у скобелевского гроба, начертала лаврами слова: «Полководцу, Суворову равному» (а Академия — судья компетентный), чтоб она распорядилась собранием и напечатанием всех приказов по войскам, отданным в разное время Скобелевым, и особенно, конечно, по 4-му корпусу, военным воспитанием которого он преимущественно занимался. Ведь это одно составит самый назидательный военный курс великого мастера, образует новую, скобелевскую школу!
Все указанные нами военачальнические черты Скобелева уже сами по себе, по-видимому, достаточно объясняют восторженное отношение к нему русских войск. Но, однако же, и не в них лишь тайна всевластной обаятельности его имени, не только для русских солдат, но и для всего Русского народа! Это был человек не только первоклассного военного гения, не только великого духа, но и великого сердца… «На войне сердце значит все», — однажды писал он нам. Для русского же человека в особенности, прибавим мы. А по русской пословице — «сердце сердцу весть подает». В его душе жила искренняя, не надуманная, а непосредственная, великая любовь к солдату, которую слышал сердцем солдат, чутко распознающий заботливость о нем начальства — по долгу ли службы, по благоразумному ли расчету или даже по великодушному снисхождению, — от того, что само собою бьет живым ключом из груди, роднит и равняет человеков всех состояний. И это-то равенство в любви к себе сознавал и чувствовал в Скобелеве солдат, — а что же такое солдат, особенно теперь, при кратком сроке службы, как не тот же Русский народ?
И именно его, т.е. Русский народ, видел Скобелев в русском войске, не отделял интересов армии от интересов народных и задач военного ведомства от задач общерусских. Это был не только военный гений вообще, но русский военный гений, — с русским сердцем, с тою широкою русскою душою, какую создает подчас беспредельно широкая Русь… Да, он был от народа, был порождением его мощного исторического духа, который создал Русское государство. В нем, по прекрасному выражению Преосвященного Амвросия, «бился пульс народной жизни». Вот почему он понимал, и более чем понимал, — слышал, чувствовал всем существом своим, что вся сила, залог всей будущности России — ни в чем, как в росте и развитии русской народности, — что этот серый русский солдат-мужик творил там, за Дунаем, великое историческое призвание России. Вот почему Скобелев и сливался с ним так нераздельно трудом и любовью, — вот почему этот человек, этот закаленный в бою вождь, обставленный всеми утехами почестей и славы, способен был рыдать, рыдать, как малое дитя, когда после восьмимесячного стояния в виду Св. Софии пришлось русским войскам отвернуться от Царьграда и отступать, отступать назад!.. Это святые слезы, это слезы народные — это болело в нем само народное сердце!.. Вот где она — истинная тайна обаятельности Скобелева, его значения для Русского народа и этой беспредельной любви к нему Русской земли!
Пламенно верил он в Россию, выше всего на свете дорожил ее честью, ее величием, ее призванием как православной славянской державы. Поистине он был «носителем русских народных исторических идеалов», которые пребывают в массах на степени исторического инстинкта, но о которых явственно вещает язык целого ряда исторических событий, — которые нашли себе выражение и в заветнейших чаяниях Пушкина, Хомякова и всех лучших наших поэтов… Зато как и любил Скобелев эти их поэтические пророческие чаяния! Но нашлись же, к позору нашего общества и литературы, жалкие умы и ничтожные душонки, эти «скопцы сердцем», по выражению Пушкина, которые, ввиду настоящего всенародного горя, позволили себе поглумиться над Скобелевым именно за его увлечение будто бы «славянофильскою теориею»! «Славянофильская теория»! Да, эта теория тысячелетней нашей истории, начиная с Олега, да, эта теория — самый тот нерв современного мира, прикосновения к которому в неотвратимом будущем чают со страхом и трепетом все народы, в котором таится жизнь грядущих времен! Хороша «теория»! Таким «славянофильством» заражено все стомиллионное славянское племя; во имя этих «славянофильских» фантазий готово во всякий миг всколыхаться из края в край и до дна необъятное русское море, как всколыхалось оно и в 1876, и в 1877 гг. при клике: «За веру и за братьев!» — при указании на Царьград и Св. Софию!.. Этого пульса народной жизни, этой души народной не ведают, не чтут, не слышат, не понимают лишь петербургские дипломаты с бюрократической канцелярией да наши убогие умом и душою, вольные и невольные отступники русской народности… (Да не взыщут с них Бог и Русский народ!) Страстно, неутомимо работала мысль Скобелева над разрешением славянского и восточного вопроса, и не как поэта, а как глубокого политика и гениального стратега. Все сводил он, все внутренние вопросы к этой исторической задаче. Взор его непрестанно вперен был на Босфор: там видел он ключ всего положения, разрешение всех вопросов, к нему примыкала сеть многосложных политических его комбинаций. Необычайною зоркостью, меткостью и точностью отличались его соображения. Никогда его «общий взгляд» и постижение вопроса «в целом» не упускали из виду частностей и подробностей — и какой еще план обширных работ и изучений предполагал он себе впереди! Немало было у нас (и есть) его писем и заметок. Как часто на полях какой-либо записки общего политического содержания, спешно и горячо писанной, встречались беглые отметки, обличавшие совместную работу военного гения! Политическая комбинация в мысли военачальника как бы невольно искала на ходу воплотиться в конкретную стратегическую форму, и на углу, сбоку, на память, начертывался — непонятный для неспециалиста — какой-то план местности, отрывочный арифметический расчет военных строевых частей, орудий и т.д.!
Целая заря будущего всходила, казалось, в лице Скобелева над Россией и Славянским миром, — это чуял и Русский народ, и всякая славянская душа… И эта заря угасла. Тяжелое испытание посылается нашей вере… Но пусть живет ее память о Скобелеве. Твой образ, Русский народ,
Твой образ был на нем означен,
Он духом создан был твоим!..
Но дух Русского народа не умер. Прибыло скорби, но сила не оскудела, и в самом выражении скорби, в самой этой силе любви народной слышится его животворящая мощь…
Впервые опубликовано: «Русь», 26 июня, 3 июля 1882 г.
