истинная любовь къ отечеству предполагаетъ несомн?нное любовное отношеніе къ отечеству другихъ и пониманіе въ другихъ «ихъ» любви къ своему отечеству.
Только тотъ, кто любитъ свою страну, свой языкъ — можетъ по настоящему понимать любовь къ другой стран?, ибо знаетъ, какой могучій отрадный источникъ радостныхъ, счастливыхъ, благородныхъ челов?ческихъ чувствъ заключенъ въ ней.
Любовью къ своей родин?, пониманіемъ нравственной красоты и прелести чужой страны — мы лишній разъ незримо приближаемся къ познанію высшаго челов?ческаго чувства — челов?ческаго братства.
Творческая работа всегда идетъ черезъ индивидуальное и конкретное къ общему и идеальному. Только черезъ личный, непосредственный опытъ постигаешь себя членомъ союза равноправныхъ индивидуальностей. Жизнь прогрессирующей національности, какъ жизнь освобождающейся личности, должна избирать средства, соотв?тствующія т?мъ нравственнымъ началамъ, коимъ она считаетъ себя призванной служить. И только такой націонализмъ, не противор?чащій нравственному сознанію ни ц?лаго, ни его частей, не считаетъ, по чудесному опред?ленію В. Соловьева, «истиннымъ и прекраснымъ утверждать себя и свою національность, а прямо утверждаетъ себя въ истинномъ и прекрасномъ».
Такъ каждый народъ, сознавая свою міровую роль, пріобщается къ общечелов?ческому творчеству. И, какъ свободный челов?къ не мирится съ существованіемъ рабовъ, такъ свободный народъ не можетъ мириться съ теоріями о зависимыхъ, второстепенныхъ народахъ и ихъ фактическимъ существованіемъ.
Сознаніе общности нравственныхъ ц?лей должно соединить и оравноправить отд?льные народы. Никто, не отказываясь отъ «себя» и «своего», будетъ служить «себ?» и вс?мъ.
Зам?чательный русскій лингвистъ Потебня, съ свойственной ему глубиной однажды писалъ: «… Если цивилизація состоитъ, между прочимъ, въ созданіи и развитіи литературъ, и если литературное образованіе, скажемъ больше, если та доля грамотности, которая нужна для пользованія молитвенникомъ, библіею, календаремъ на родномъ язык?, есть могущественн?йшее средство предохраненія личности отъ денаціонализаціи, то цивилизація не только сама по себ? не сглаживаетъ народностей, но сод?йствуетъ ихъ укр?пленію.» («Мысль и языкъ»).
Наоборотъ, формулы космополитизма звучатъ безнадежной схоластикой. Это — отвлеченныя догмы, бл?дные призраки. Въ нихъ н?тъ реальнаго содержанія и па?осъ ихъ — чисто риторическій. Въ данныхъ намъ формахъ психологическаго развитія космополитъ все еще остается существомъ «метафизическимъ».
Не было и н?тъ еще людей вн? определенной народности. Челов?къ, если онъ не анекдотическое исключеніе, не можетъ не им?ть любви къ своей стран?, своему языку, своей народной культур?. Никогда — за исключеніемъ р?дчайшихъ случаевъ — «чужое» ему не можетъ быть такъ доступно, какъ «свое». Вспомнимъ Герцена, Печерина… и сколько другихъ…
Космополитизмъ можетъ уживаться разв? только съ абсолютнымъ индивидуализмомъ, такъ какъ посл?дній въ своемъ безграничномъ эгоизм?, отвергающемъ свободу и равенство, разум?ется, самъ свободн?е отъ какихъ-либо обязательствъ и какой либо отв?тственности въ обширномъ универзум?, ч?мъ въ относительно узкихъ рамкахъ опред?ленной общественности или народности.
Въ этомъ смысл?, наибол?е посл?довательнымъ и неуязвимымъ космополитомъ является бездушный капиталъ, который въ погон? за большей прибылью не разбираетъ странъ и ту назоветъ своимъ отечествомъ, которая обезпечитъ ему наивысшій процентъ.
Такими космополитами киш?ла зам?чательная историческая эпоха — эпоха перехода къ новому времени. «Онъ не былъ ни н?мцемъ, ни швейцарцемъ, ни фламандцемъ, ни французомъ, ни испанцемъ — пишетъ Ж. Орсье про знаменитаго авантюриста XVI-го в?ка Агриппу Неттесгеймскаго. — Онъ былъ вс?мъ сразу, судя по сторон?, откуда дулъ в?теръ удачи». Эти люди ?хали туда, гд? имъ хорошо платили за ихъ талантъ, и тамъ устраивали они свое отечество. Но этотъ торгашескій индивидуализмъ давно исчезъ, и даже современные капитаны индустріи, помимо капиталистической «гордости», им?ютъ въ своемъ челов?ческомъ баланс? немного и «любви къ отечеству».
И, если мы склонны утверждать анархизмъ, какъ реалистическое міросозерцаніе, какъ любовь къ живой личности, а не къ мистическому м?сиву по трафаретной рецептур?, мы должны будемъ согласиться съ старымъ мыслителемъ Гердеромъ, предпочитавшимъ энергичнаго, полнаго жизни и любви къ своему племени дикаря — «цивилизованной т?ни», увлекаемой восторгомъ передъ «призракомъ рода челов?ческаго».
Да, анархизмъ есть философія жизни, культъ всего реальнаго, индивидуальнаго, своеобразнаго въ ней и потому «націонализмъ», какъ живое, здоровое чувство любви къ своей родин?, не можетъ не быть однимъ изъ элементовъ его всеобъемлющаго міросозерцанія.
«Пожал?й меня, братъ мой! — говоритъ одинъ изъ героевъ Барбье. Мое горе — смертельно, ибо отечество перестало быть для меня прекраснымъ!»
ГЛАВА IX. Анархизмъ, какъ общественный идеалъ. (Анархо-гуманизмъ).
Анархизмъ — міросозерцаніе динамическое. Анархизмъ в?ритъ въ непрерывность мірового развитія, въ неостанавливающійся ростъ челов?ческой природы и ея возможностей.
И в?ра эта — плодъ не отвлеченныхъ разсужденій, не романтической горячности, а результатъ непосредственныхъ наблюденій надъ вс?мъ, что насъ окружаетъ. Разв? мы — люди ХХ-го стол?тія — не чувствуемъ въ себ? пробужденія новыхъ чувствъ, не роемъ пропастей между нами и нашимъ прошлымъ, не сознаемъ, что каждымъ шагомъ нашимъ мы д?лаемъ все бол?е необъятными богатства міра, открываемъ въ себ? неизсякаемую готовность къ новымъ опытамъ и т?мъ отодвигаемъ грани конечнаго.
Наши потребности чудесно растутъ, челов?къ становится полемъ для всевозможныхъ открытій, онъ по истин? — неисчерпаемъ. Физіологическіе пред?лы жизни становятся т?сны. Правъ былъ Гёте, что земной жизни — не довольно, чтобы достигнуть совершенства.
И анархическій идеалъ вытекаетъ изъ этого уб?жденія неисчерпаемости челов?ческихъ способностей. Потому анархическій идеалъ не знаетъ конечныхъ формъ, не можетъ дать точнаго описанія и опред?ленія типа общественности, который бы являлся точнымъ его выраженіемъ.
Анархизмъ — неограниченное движеніе къ общественнымъ формамъ, не знающимъ насилія, въ которыхъ н?тъ иныхъ препонъ къ посл?довательнымъ, расширяющимся творческимъ исканіямъ, какъ въ ясномъ сознаніи ненарушимости правъ другого на творческое самоутвержденіе.
И никакая опред?ленная общественная форма не можетъ дать посл?дняго удовлетворенія, за которымъ нечего желать. Мыслить такъ — значило бы подчинить челов?ческій духъ безусловному, т.-е. смерти.
Полная гармонической прелести библейская картина насъ не смущаетъ: «Тогда волкъ будетъ жить вм?ст? съ ягненкомъ, и барсъ будетъ лежать вм?ст? съ козленкомъ, и молодой левъ и волъ будутъ вм?ст?, и малое дитя будетъ водить ихъ. И корова будетъ пастись съ медв?дицею, и д?теныши ихъ будутъ лежать вм?ст?, и левъ, какъ волъ, будетъ ?сть с?но. И младенецъ будетъ играть надъ норою аспида, и дитя протянетъ руку свою на гн?здо зм?и. Не будутъ д?лать зла и вреда на всей святой гор? моей, ибо земля будетъ наполнена познаніемъ Ягве, какъ воды наполняютъ море» (Пророкъ Исаиія» II., 1—9).
Но эта идиллія поддерживается могущественнымъ стражемъ — Ягве. И для Исаиіи, Ягве — и стражъ и неограниченный владыка. И міръ, полный гармоническихъ чудесъ, живетъ, пока угоденъ Ягве.
Это — не идеалъ анархизма!
Разв? — не высшее счастье, доступное намъ, жажда в?чности, жажда новаго, неизв?стнаго, все высшаго, все совершенн?йшаго. Разв? не источникъ счастья — трепетъ безпокойства, который говоритъ въ насъ въ наши лучшія минуты, минуты творческаго экстаза, далеко уносящія насъ за грани относительнаго! Какимъ-бы малоц?ннымъ былъ міръ въ нашихъ глазахъ, если бы мы знали напередъ, что онъ им?етъ опред?ленный конецъ, а что наша жизнь есть только подготовка къ этому концу съ его окамен?вшими совершенствами. Что могло бы воспитать въ насъ подобное знаніе — кром? презр?нія къ собственнымъ судьбамъ или сытаго фатализма?
Н?тъ! В?чная борьба, призывъ къ будущимъ творцамъ, безкрайность будущаго, вотъ — маяки анархиста! И пусть всегда будутъ и новая земля, и новое небо и новая тварь!
Обратимся къ непосредственному изсл?дованію содержанія анархическаго идеала.
Анархизмъ строится на принцип? личности. Эта личность — не раціоналистическій призракъ, но од?тый въ плоть и кровь, живой, конкретный д?ятель во всемъ своеобразіи качествъ его и устремленій.
Среди разнородныхъ соціальныхъ образованій, загромождающихъ нашъ міръ, только онъ является подлинной реальностью; вс? образованія обязаны ему своимъ происхожденіемъ. Онъ — творецъ. Вce, что мы называемъ соціальнымъ творчествомъ, только черезъ него возникаетъ и реализуется въ мір?. Какъ хорошо сказалъ одинъ изъ величайшихъ артистовъ современности — Эдуард Мане, самыя «вещи прекрасны, потому-что он? живыя, потому — что он? челов?чны..»
И потому первое положительное требованіе анархическаго идеала заключается въ созданіи условій, обезпечивающихъ возможность сохраненія и непрерывнаго, безграничнаго развитія индивидуальности.
Эти условія должны прежде всего заключаться въ ея свобод?. Свобода — основной инстинктъ личности; только въ свобод? можетъ быть выявлено ея своеобразіе, только въ свобод? она находитъ самое себя.
Но рядомъ съ этимъ инстинктомъ въ челов?к? говоритъ другой основной инстинктъ — инстинктъ общительности, инстинктъ челов?чности. Не къ уединенію и отобщенію отъ вс?хъ другихъ влечетъ челов?ка живущій въ немъ духъ свободы, но къ сближенію и сліянію въ ц?ляхъ совм?стныхъ творческихъ достиженій.
Свободное самосознаніе утверждаетъ свободу и для другихъ. И анархическое общеніе есть союзъ равноправныхъ, равно свободныхъ личностей. Ограниченіе правъ одного есть ограниченіе права личности вообще и, сл?довательно, ограниченіе правъ вс?хъ. Моя свобода становится немыслимой вн? свободы всякаго другого.
Такъ анархизмъ утверждаетъ себя въ свобод?, равенств? и солидарности.
И ч?мъ шире тотъ общественный кругъ, которому принадлежитъ личность своими интересами и связями — т?мъ бол?е выигрываетъ ея независимость, т?мъ большій размахъ и глубину пріобр?таютъ ея творческія устремленія.
Анархизмъ есть, такимъ-образомъ, глубоко-жизненный, а, сл?довательно, и культурный идеалъ.
Анархизмъ долженъ объявить себя насл?дникомъ многов?ковой міровой культуры. В?дь, ему — анархическому духу, жившему во вс? времена и у вс?хъ народовъ, обязаны своимъ существованіемъ величайшія культурныя ц?нности. Все то, что въ прошлой культур? — носитъ на себ? печать подлинной свободы и подлинной челов?чности, не можетъ не быть дорогимъ анархизму, ибо безпокойный, ищущій челов?ческій духъ, пробившійся сквозь вн?шнія историческія формы насилія и рабства, и бросившій намъ слово, которое говоритъ еще сейчасъ, есть духъ анархическій, близкій и дружественный намъ.
Его отрицанія — чужды раціоналистическому нигилизму. Его отрицанія — творческія. Онъ отметаетъ все, что враждебно его духу; вн? челов?ка для него н?тъ фетишей и безусловныхъ ц?нностей, но впередъ онъ идетъ, вооруженный всей предшествующей культурой, черезъ преодол?ніе, а не черезъ механическое отс?ченіе ея. Анархизмъ есть революція, анархизмъ есть созиданіе, но не пляска дикарей надъ поверженнымъ кумиромъ.
Въ чемъ сущность революціи, ея значеніе, ея радость?
Прежде-всего въ томъ, что она несетъ намъ — новое, небывалое, что она — разрывъ съ прошлымъ, «прыжокъ» въ царство свободы.
Въ природ? все, какъ будто, подчинено естественнымъ, неизм?ннымъ законамъ развитія, все рождается, растетъ и умираетъ, переливаясь въ новыя формы.
Отъ зерна б?гутъ ростки, оно пробьетъ землю и выброситъ растеніе. Растеніе покроется цв?тами, дастъ плоды… И разв? не ту же постепенность наблюдаемъ мы въ жизни челов?ка и челов?ческихъ обществъ? Непрерывная ц?пь формъ, переходящихъ одна въ другую. Non facit saltus natura!
Но приходитъ день… взрывъ, толчекъ, революція уносятъ все, что было наканун?, и міру неожиданно открывается новое.
«Да» — писалъ когда-то Реклю — «природа не д?лаетъ скачковъ, но каждая изъ ея эволюцій осуществляется посредствомъ перем?щенія силъ въ новомъ направленіи. Общее движеніе жизни въ каждомъ отд?льномъ существ? и каждомъ ряд? существъ никогда не им?етъ вида безпрерывной ц?пи, а всегда представляетъ прерывающуюся, такъ сказать, революціонную см?ну явленій. Одна в?твь не увеличиваетъ длины другой. Цв?токъ не есть продолженіе листа, а пестикъ — тычинка, завязь по существу отличается отъ