Около 25 лет тому назад я услыхала первого великого анархистского оратора – несравненного Джона Моста. Мне казалось тогда и в продолжение многих лет спустя, что слово, брошенное в толпу с таким удивительным красноречием, с таким энтузиазмом и огнем никогда не может быть изглажено из человеческой души. Как могли все те люди, которые стекались на митинги Моста, избежать магнетического влияния его пророческого голоса. Казалось, достаточно для них послушать его, чтобы отбросить прежнюю веру и увидеть истину и красоту анархизма.
Мое тогдашнее единственное желание сводилось к тому, чтобы я могла говорить, как Джон Мост, и чтобы я также могла захватить своим красноречием народные массы. О, наивность и энтузиазм юных дней! Это – момент в жизни человека, когда самые трудные вещи кажутся совсем легкими. Это, может быть, единственный период, когда стоит жить. Увы, он продолжается недолго. Как и весна в природе, это бурное время в жизни пропагандиста дает затем нежный, слабый росток, который или крепнет или гибнет смотря по тому, насколько он способен сопротивляться тысяче неблагоприятных обстоятельств.
Моя вера в чудодейственную силу устного слова уже исчезла. Я поняла, насколько оно слабо, чтобы вызвать в слушателе мысль или даже внешнее волнение. Постепенно и не без борьбы я пришла к заключению, что устная пропаганда в лучшем случае есть лишь средство к тому, чтобы только пробудить людей от сна, – но она не оставляет никакого длительного впечатления. Уж один тот факт, что в большинстве случаев люди приходят на митинг или потому, что заинтересованы газетными сенсациями, или потому, что хотят просто развлечься, есть ясное доказательство того, что у них нет серьезного желания научиться чему–либо.
Совершенно другое приходится сказать о писанном или печатном слове. Никто не станет браться за серьезные книги, если он на самом деле не интересуется передовыми идеями. Это приводит меня к другому открытию, сделанному мною после многих лет общественной деятельности, – именно, что несмотря на все влияние воспитания человек воспринимает только то, в чем заинтересован его ум. Эта истина уже признается теперь многими современными авторитетами в педагогике по отношению к детям. Но я думаю, что то же можно сказать и о взрослых. Анархистов или революционеров можно сделать не больше, чем музыкантов. Все, что можно сделать, это лишь заронить семена мысли. Разовьется ли из этого что–либо сильное и здоровое или нет, зависит от плодородности человеческой почвы, хотя имеет значение также и качество идейного семени.
На митингах внимание аудитории отвлекается тысячами посторонних вещей. Оратор хотя он был очень красноречив, не может не подпасть под влияние беспокойной толпы, и в результате он не в состоянии затронуть глубокие струны в душах слушателей. Часто он не может даже проявить все свои достоинства.
Отношение между писателем и читателем более интимно. Правда, книги являются только тем, чем мы хотим, чтобы они были, или скорее тем, что мы хотим в них найти. Это доказывает, насколько писанное слово важнее устного. Именно это соображение и заставило меня собрать в одном томе мои идеи на различные темы. Они рисуют процесс моего умственного и душевного развития в течение 21 года и представляют собою выводы, к которым я пришла после многих перемен и обдумываний.
Я далеко не надеюсь, что мои читатели будут столь же многочисленны, как и слушатели, приходившие на мои лекции. Но я предпочитаю иметь дело с немногими, которые на самом деле желают научиться, чем с толпой, которой являлась на митинги, ища развлечения.
Что касается книги, то пусть она говорит за себя. Пояснительные заметки лишь отвлекают внимание от излагаемых мыслей. Однако, я желала бы заранее предупредить два возражения, которые будут без сомнения выдвинуты против меня. Одно из них относится к главе «Анархизм», а другое к главе «Меньшинство против большинства».
– Почему вы не говорите о том, как все будет устроено при анархизме? – вопрос, который я слышала тысячу раз. Потому что я верю, что последовательный анархизм не может навязывать точно выработанную программу или метод действия на все будущее время. Предрассудки, против которых должно бороться каждое новое поколение и которые оно в конце концов может преодолеть, являются пережитком прошлого, которое держит нас всех в своих сетях. Анархизм, как я его по крайней мере понимаю, предоставляет потомству свободу развивать свои системы соответственно своим нуждам. Наше самое пылкое воображение не может предвидеть все возможности, которые встанут перед человечеством, освобожденным от всякого внешнего принуждения. В таком случае, как можно браться за то, чтобы вырабатывать линию поведения для тех, кто придет после нас? Мы, которые платим так дорого за каждый глоток чистого свежего воздуха, должны воздерживаться от тенденции стеснять будущее свободное развитие. Если мы достигнем хотя бы того, что расчистим почву от остатков и обломков прошлого и настоящего, то мы оставим потомству величайшее и надежнейшее наследство.
Самая неприятная черта, часто встречающаяся среди читателей, – это вырвать какую–нибудь фразу из книги и пользоваться ей, как критерием мыслей автора или его личности. Фридриха Ницше, например, называют ненавистником слабых, потому что он верил в «сверхчеловека». Мелочным критикам этого гигантского ума даже не приходит в голову, что идея о сверхчеловеке подразумевает такое состояние общества, в котором не может быть ни слабых, ни рабов.
Та же узкая точка зрения видит в Максе Штирнере только апостола теории «каждый для себя, и пусть дьявол берет себе отсталых». При этом совершенно игнорируется, что индивидуализм Штирнера содержит величайшие социальные возможности. Тем не менее верно, что, если общество когда–либо будет свободно то это произойдет благодаря освободившимся индивидуумам, свободные усилия которых создают общество.
Эти примеры приводят меня к возражению, которое делается по поводу главы «Меньшинство против большинства». Без сомненья на меня будут указывать, как на врага народа, но я отрицаю значение масс, как творческого фактора. Я предпочитаю такое обвинение и не стану говорить демагогических общих фраз, которые часто употребляются для привлечения на свою сторону симпатий народа. Я понимаю слишком хорошо горькое чувство придавленного и обездоленного народа, но я отказываюсь преподносить обычные смешные паллиативы, которые не дают пациенту ни жить, ни умереть. В борьбе против социальных зол допустимы все крайности, ибо крайние взгляды большею частью самые правильные. То, что я не верю в большинство, диктуется моей верой в возможности отдельного человека. Только когда последний сможет свободно выбирать себе товарищей для достижения общих целей, мы можем надеяться на водворение порядка и гармонии вместо хаоса и несправедливости, царящих теперь в мире.
В дальнейшем пусть моя книга говорит за себя.
Эмма Гольдман
Анархизм. За что он стоит
Всегда оклеветанная, проклинаемая, никогда не понимаемая,
Ты являешься свирепым ужасом нашего времени.
«Ты – разрушение всякого порядка», кричит толпа,
«Война и безудержная злоба убийств».
Пусть они кричат. Тем, кто никогда не стремился
Найти истину, скрывающуюся за словом,
Тем не дано понять его истинное значение.
Они останутся навсегда слепыми среди слепых.
Но ты, о слово, такое ясное, такое сильное и чистое,
Ты провозглашаешь все, что я поставил себе целью,
Я отдаю тебя будущему! Ты будешь жить,
Когда каждый пробудится в самом себе.
Придет ли это при свете солнца или под свист бури,
Я не могу сказать, но земля это увидит.
Я – анархист! Поэтому я не стану
Управлять, но не желаю и быть управляемым.
Джон Генри Макей
История человеческого развития есть в то же время история отчаянной борьбы каждой новой идеи, возвещающей более светлое будущее. В своей упорной любви к укоренившимся традициям приверженцы старины никогда не колеблются пустить в ход самые подлые и жестокие методы борьбы, чтобы только задержать наступление нового, в какой бы форме оно ни выражалось. Нам не нужно обращаться к далекому прошлому, чтобы видеть, какая сильная оппозиция, какие громадные трудности и препятствия стоят по пути к осуществлению каждой прогрессивной идеи. Дыба, машина для завинчивания пальцев и кнут – еще живы среда нас; рядом с этим платье арестанта, общественная злоба – все работает против духа, смело идущего вперед.
Анархизм не мог надеяться избежать судьбы всех других новаторских идей. Наоборот, как самое революционное и некомпромиссное течение, анархизм должен был встретиться с невежеством и злобой мира, которые он имел в виду перестроить.
Чтобы коснуться хотя бы вскользь всего, что было сказано и сделано против анархизма, пришлось бы писать целый том. Поэтому я разберу только два главных возражения. Делая это, я попутно постараюсь объяснить, за что стоит анархизм.
Странной чертой оппозиции анархизму является то, что при этом выявляется отношение между так называемым развитым интеллектом и невежеством, хотя, если принять во внимание относительность всего существующего, это не должно казаться странным. Невежественные массы имеют в свою пользу то, что они и не претендуют на знание или терпимость. Они всегда действуют импульсивно, рассуждая как дети. «Почему?» – «А потому что». Однако оппозиция невежественных масс анархизму заслуживает такого же внимания и обсуждения, как и оппозиция интеллигентных людей.
Каковы же возражения? Во–первых, анархизм непрактичен, хотя и является прекрасным идеалом. Во вторых, анархизм стоит за насилие и разрушение и поэтому должен быть отвергнут, как преступный и опасный путь. И интеллигенция, и невежественный народ судят не на основании точного знания предмета, а понаслышке или вследствие ложного толкования.
Практическая схема, как сказал Оскар Уайльд, есть такая, которая или уже существует в действительности или может быть осуществлена при настоящих условиях. Но анархизм именно протестует против этих самых условий, и всякая схема, которая примиряется с ними, уже по одному этому неправильна и не разумна Истинный критерий практичности поэтому заключается не в том, чтобы предлагаемая схема оставляла нетронутыми то, что неправильно и неразумно, а в том, имеет ли она в себе настолько силы и жизненности, чтобы уничтожить стоячие воды старины и построить и поддержать новую жизнь. При свете такой логики анархизм является совершенно практичным. Более чем какая бы то ни было другая идея, он помогает отделаться от неправильного и неразумного старого и построить и поддержать новую жизнь.
Вражда и ненависть в невежественном человеке постоянно подогреваются самыми ужасными рассказами и историями, от которых кровь стынет, относительно анархизма и анархистов. О них считается возможным говорить самые скверные вещи. Поэтому для неинтеллигентного человека анархизм является чем–то вроде буки для детей – чудовищем, которое все пожирает и несет в себе разрушение и насилие.
Разрушение и насилие! Но откуда же знать обыкновенному человеку, что самым свирепым элементом в обществе, несущим в себе, насилие, является невежество, что анархизм выступает именно против разрушающей силы невежества? Он не знает также, что анархизм, который основывается на самой природе, разрушает не здоровые ткани общественного организма, а паразитические наросты, вытягивающие все
