главным основанием наказания? Идея свободной воли, представление, что человек всегда является свободным в смысле выбора добра или зла; если он выбирает последнее, то должен платить за это высокой ценой. Хотя эта теория давно опровергнута и выброшена в корзину для старых бумаг, она продолжает ежедневно применяться всей правительственной машиной, сделавшись самым жестоким и грубым мучителем человеческой жизни. Единственным основанием для ее продолжения является еще более жестокая идея, что чем больший террор наводит наказание, тем верней оно может предупредить преступления.
Общество употребляет самые суровые методы против нарушителя законов. Почему же это не пугает его? Хотя в Америке человек считается невинным, пока не доказана его вина, аппарат закона и полиция наводят террор, производя аресты без разбору, избивая, оскорбляя людей, колотя палками, употребляя варварский способ «третьей степени», запирая в каморках с отвратительным воздухом в полицейских участках, и осыпая еще более отвратительными ругательствами. Однако преступления быстро увеличиваются, и общество платит высокой ценой за свою политику. С другой стороны, мы видим, что, когда несчастный гражданин получил в полной мере «милость» закона и ради безопасности общества запрятан в отвратительную тюремную камеру, тогда начинается его настоящее мучение. Лишенный всех человеческих прав, низведенный до роли автомата без воли и желаний, завися всецело от милости грубых тюремщиков, он ежедневно подвергается процессу «обесчеловечивания», по сравнению с которыми месть дикаря есть детская игра. В Соединенных Штатах нет ни одного тюремного учреждения, где бы людей не мучили, чтобы их «сделать лучше» посредством розог, палок, смирительной рубашки, «лечения водой», «поющей птицы» (приспособление, посредством которого электрический ток пропускается через человеческое тело), карцера и голодной диеты. Воля человека в этих заведениях разбивается, душа унижается, его личность подавляется мертвящей монотонностью и рутиной тюремной жизни. В Огайо, Иллинойсе, Пенсильвании, Миссури и на юге эти ужасы сделались настолько вопиющими, что получили широкую огласку; в большинстве же других тюрем применяются такие же «христианские» методы. Но тюремные стены редко пропускают крики своих жертв, тюремные стены толсты и заглушают звуки. Общество могло бы с большей уверенностью в своей безопасности уничтожить разом все тюрьмы, чем надеяться на защиту путем этих ужасных застенков XX века.
Год за годом тюремные ворота отворяются и возвращают миру истощенных, изуродованных, безвольных людей, потерпевших крушение и жизни с печатью Каина на лбу и с разбитыми надеждами впереди; их естественные наклонности извращены; их ждет на свободе лишь голод и вражда, и они скоро возвращаются на путь преступления, ибо это для них единственный способ существования.
Вполне обыкновенная вещь – встретить мужчин и женщин, проведших половину своей жизни или даже всю жизнь в тюрьке. Я знала женщину на Блэкуелль–Айланд, которая была 38 раз в тюрьме; один мой друг помогал юноше 17 лет, сидевшему в исправительной тюрьме, и не знавшему никогда, что такое свобода. От тюрьмы до исправительного заведения и обратно, – таков был путь его жизни, пока, наконец, он не умер от истощения. Эти личные мои впечатления подтверждаются многочисленными данными, которые вполне доказывают полную бесполезность тюрем, как средства устрашения или исправления.
Некоторые честные хорошие люди работают сейчас над новым направлением в тюремном деле, которое имеет ввиду восстановление человека., возрождение его, предоставление ему возможности сделаться снова членом общества. Как ни похвально это стремление, я боюсь, что не следует возлагать надежды на новое вино, налитое в старые меха. Только полная перестройка общества избавит человечество от язвы преступления. Все же если допустить пока паллиативы, можно пытаться улучшать наши тюремные заведения. Но прежде всего необходимо возродить общественную совесть, которая находится в жалком состоянии. Общество должно пробудиться, сознать, что преступление есть лишь вопрос степени, что мы все носим в себе зародыши преступления более или менее в зависимости от нашей умственной, физической и общественной обстановки; отдельный преступник есть лишь отражение направления всего общества.
Когда общественная совесть пробудится, то люди вероятно откажутся от «чести» быть борзой собакой закона. Человек перестанет преследовать, презирать преступника или не доверять ему и даст ему возможность жить и дышать среди его друзей. Учреждения, конечно, не сразу поддадутся новому течению, – они холодны, непроницаемы и жестоки; однако наверно будет возможно избавить тюремные жертвы от жестокостей начальства, стражи и надсмотрщиков. Общественное мнение – могучее оружие, и тюремщики боятся его. Их можно научить быть хоть немного вежливее, – особенно, когда они поймут, что от этого будет зависеть вся их служба.
Но самый важный шаг состоит в требовании для заключенного права работать, пока он находится а тюрьме, за некоторое денежное вознаграждение, которое даст ему возможность отложить немного денег до дня его освобождения, когда начнется новая для него жизнь.
Смешно надеяться на получение многого от тюремного общества, когда мы вспомним, что рабочие сами выражают протест против работы заключенных. Я не буду разбирать подробно это возражение, и укажу только, что оно не практично. Начать прежде всего с того, что возражение против организованного труда заключенных ломится в открытую дверь, ибо заключенные уже всегда работали; только государство было их эксплуататором совершенно так же, как частный хозяин грабил организованных рабочих. Штаты или заставляли заключенных работать на правительство, или отдавали их в наем частным предпринимателям. 29 Штатов придерживались этой системы. Федеральное правительство и 17 отдельных Штатов отказались от нее также, как и руководящие народы Европы, так как эта система вела к ужасной эксплуатации заключенных и бесконечным злоупотреблениям и лихоимству.
– «Род–Айленд, штат, управляемый Ольдрихом, является, может быть, наихудшим в этом отношении. Согласно контракту, заключенному на 5 лет 7 июля 1906 года и возобновляемому при желании контрагентов еще на 5 лет, труд заключенных в Род–Айлендской тюрьме, а также в Провиденс–Каунтской тюрьме запродан частной компании Релайенс–Стерлинг Ко за ничтожную плату, менее 25 центов в день за человека. Эти компания есть в сущности гигантский трест для эксплуатирования труда заключенных, ибо она берет по контракту труд заключенных в тюрьмах в Коннектикуте, Мичигане, Индиане, Небраске, и Южной Дакоте, а также в исправительных тюрьмах в Иллинойсе, Нью–Джерси, Индиане и Висконсине, – всего в 11 учреждениях.
«О громадности злоупотреблений и лихоимства по этому контракту можно судить по тому, что та же компания в Небраске платит 62,5 цента в день за труд заключенного, и что Теннеси, например, получает 10 долларов 10 пенсов в день за труд заключенного от компании Грэй–Дэлей Хардвер; Миссури получает 70 центов в день от Стар Оверолль Компании; Западная Виргиния получает 65 центов в день от компании Крафт и Мэриленд получает 55 центов в день от компании Оппенгейм Оберндорф; все эти компании занимаются приготовлением рубашек. Такая разница в ценах указывает на громадное лихоимство. Например. Релайенс–Стерлинг Ко приготовляет рубашки, причем свободный труд обходится ей не менее 1 доллара 20 центов за дюжину, между тем как она платит Род–Айленд всего 30 центов за дюжину. Далее, государство не берет с этого треста никакой арендной платы за пользование громадной фабрикой, не берет ничего за двигательную силу, отопление, освещение и даже за канализацию, и. наконец не берет с нее никаких налогов. Что за мошенническая сделка!» (Цитируется из изданий Национального Комитета о труде заключенных).
Высчитано, что трудом заключенных в Америке производится ежегодно рубашек и рабочих передников на сумму свыше 12.000.000 долларов. Это область женского труда, и первая мысль, которая приходит в голову, что громадное количество женщин, благодаря такой организации остается без работы. Вторая мысль та, что заключенные мужчины, которые должны были бы изучать ремесла, которые дадут им возможность поддерживать себя трудом после освобождения из тюрьмы, сидят на … <неразборчиво> … это происходило в исправительных тюрьмах, которые так громко заявляют, что они подготавливают своих заключенных быть полезными гражданами. Третья и самая важная мысль, что огромные прибыли, получаемые таким образом из труда заключенных, являются постоянным стимулом для контрагентов вымогать из своих несчастных жертв таксе работы, которые им совершенно не под силу, и наказывать их жестоко, когда их работа не удовлетворяет чрезмерных требований хозяев.
Кроме того, мы должны осудить попытки заставлять заключенных делать работу, которой впоследствии они не смогут жить по отбытии наказания. Индиана, например, есть штат, который очень много говорил об образцовом устройстве своих тюремных учреждений. Однако, согласно опубликованному в 1908 году отчету школы местной исправительной тюрьмы, оказывается что 135 человек были заняты выделкой цепочек, 207 шитьем рубашек и 255 работали в литейной мастерской: всего 597 человек по 3 специальностям. Но у сидящих в исправительной тюрьме заключенных насчитывалось всего 59 профессий, из которых 39 были связаны с сельским хозяйством. Между тем, Индиана, как и другие штаты, заявляет, что она тренирует своих заключенных, подготовляя к профессиям, которыми они смогут впоследствии зарабатывать себе существование.
Фактически же Индиана посадила их на работу по приготовлению цепочек, рубашек и щеток, – последние изготовлялись для компании Луизвилль Фэнси Гросери Ко. Но выделка щеток есть ремесло, монополизированное главным образом слепыми, а шитье рубашек делается женщинами, и наконец в штате есть только одна фабрика цепочек, на которую выпущенные арестанты не могут даже надеяться попасть на работу. Таким образом весь план обращается о жестокую комедию.
Если таким образом штаты помогают лишь грабить этих несчастных на такие громадные суммы, то не настало ли время дли организованных рабочих прекратить эту пустую болтовню и настаивать на приличном вознаграждении для заключенных, равном тому, которое рабочие требуют для себя? Этим путем они убили бы самую возможность превращения заключенного во врага интересов рабочего класса. Я уже сказала, что тысячи заключенных, не обученных никакому ремеслу, без всяких средств к жизни, выбрасываются назад на общественную арену. Эти мужчины и женщины должны жить, ибо даже бывший арестант имеет потребности. Тюремная жизнь сделала их антиобщественными существами, и наглухо закрытые двери, которые встречают их всюду по освобождении, не смягчают их горечи. Неизбежным результатом всего этого является то, что они образуют те свободные от дела кадры, из которых фабрикуются стачконарушители, сыщики и полицейские, готовые на все по приказу хозяина. Таким образом организованные рабочие своей глупой оппозицией работы заключенных подрывают сами свои собственные интересы и помогают создать те ядовитые газы, «которые мешают всякой попытке улучшить их положение. Если рабочий хочет избежать этого, он должен настаивать на праве заключенных на труд, он должен встретить их, как братьев, принять их к себе в организацию и с их же помощью пойти против той системы, которая давит их обоих.
В заключение я должна указать на то, что все начинают понимать несправедливость и жестокость судебных приговоров. Те, кто верит в грядущую перемену и работает для нее, скоро приходит
