совершать их? Конечно, нет. Они относились к этому, как к предмету изучения, как люди, которые знают, что за каждым политическим преступлением есть какая–нибудь важная причина.
Бьернстьерне Бьернсон во второй части своей пьесы «Свыше человеческих сил» указал, что именно среди анархистов мы должны искать современных мучеников, которые платят за свои убеждения кровью, которые приветствуют смерть улыбкой, так как верят, как верил Христос, чти их мученичество искупит человечество.
Французский писатель, Франсуа Коппэ говорит о психологии политического преступника следующее:
«Чтение описания казни Вальяна заставило меня задуматься. Я представлял себе, как он расправлял свою грудь под веревками, как он шел твердим шагом, напрягал свою волю и собирал свою энергию и с глазами, устремленными на гильотину, бросил свое последнее проклятие обществу. Однако, против моей воли другое зрелище встало внезапно перед моими глазами. Я видел толпу мужчин и женщин, робко жмущихся друг к другу посреди арены цирка под взором тысячи глаз, в то время, как со всех ступень громадного амфитеатра несется уносный вопль: «отдать их львам на съедение!», а внизу арены уже растворяются клетки зверей…».
«Я не думал, что Вальян будет казнен. Прежде всего, ни одна жертва преступления убита не была, а у нас давно образовалась традиция не наказывать виновников неудавшегося покушения высшей формой наказания. Затем это преступление, как бы отвратительно оно не было, не преследовало никаких выгод и совершено ради отвлеченной идеи. Прошлое преступника, его заброшенность в детстве, полная лишений жизнь говорили в его пользу. В независимой прессе громко раздавались многочисленные голоса в его пользу. Кто–то с презрением сказал: «чисто литературное течение!». Однако люди искусства и мысли считают честью выразить лишний раз свое отвращение к эшафоту.
Золя также в своих романах «Жерминаль» и «Париж» описывает нежность и мягкость, глубокую симпатию к человеческим страданиям у этих людей, которые кончают свою жизнь отчаянным преступлением против всей нашей системы.
Наконец, лучше всех, может быть, понимает психологию политического преступника М.Амон, автор блестящего труда «Психология профессионального военного», который пришел к следующим выводам:
– «Позитивный метод, подтверждаемый рациональным методом, дает нам возможность установить идейный тип анархиста, духовная физиономия которого является собранием обычно распространенных психологических особенностей. Каждый анархист заимствует от этого идеального типа достаточно черт, чтобы отличить его от других людей. Итак, типичный анархист может быть охарактеризован следующим образом: человек, одержимый мятежным духом в одной из 4 его форм: сопротивление, исследование, критика и новаторство; к этому нужно еще прибавить сильную любовь к свободе, и большую любознательность. Эти черты дополняются также пылкой любовью к ближним, высоко развитой моральной чувствительностью, глубоким сознанием справедливости, соединенным с миссионерским пылом».
К этой характеристике, как говорит в своей работе «Париж и социальная революция» Альвин Ф. Санборн, должны быть прибавлены еще следующие ценные качества. Редкая любовь к животным, необычайная мягкость во всех обычных житейских отношениях, исключительная трезвость и чистота поведения, бережливость и аккуратность, аскетизм в личной жизни и выдающееся мужество.
– «Есть одна общеизвестная истина, которую однако люди обыкновенно всегда забывают, когда они бранят анархистов или какую–нибудь другую партию, которая в данный момент возбуждает их ненависть, как виновница какого–нибудь только что совершенного преступления. Это неоспоримый факт, что политические убийства всегда с самых незапамятных времен являлись ответом со стороны раздраженных и впавших в отчаянье классов и раздраженных и доведенных до отчаянья людей; – ответом на несправедливости от их сограждан, которые они сочли невыносимыми для себя. Таким образом, эти акты суть далеко не насилие, а последнее отчаянное средство борьбы оскорбленных и униженных людей за право дышать на свете. Их поступок не есть результат особых убеждений, объяснение его нужно искать в глубине самой человеческой природы. Вся политическая и социальная история является доказательством этого. Чтобы не ходите далеко, возьмем три наиболее известных примера политических партий, принужденных прибегнуть к насилию за последние 50 лет: мадзинианцы в Италии, синфейнеры в Ирландии и террористы в России. Разве они анархисты? Ничего подобного. Имеют ли они все одинаковые политические убеждения? Также нет. Мадзинианцы были республиканцы, синфейнеры – сепаратисты, русские – социал–демократы или конституционалисты. Но все они были заставлены силой ужасных обстоятельств начать террористическую борьбу. Когда от партий мы переходим к отдельным личностям, действующим таким же образом, то нас поражает количество людей, которые с отчаянья бросились па путь, очевидно противный их общественным инстинктам».
«Теперь, когда анархизм сделался новой двигающей силой в обществе, террористические действия иногда совершались анархистами, а иногда людьми других убеждений. Ибо как бы человечно и мирно не было новое учение, его первое появление на земле всегда приносит не мир, а меч, и не потому, что оно заключает в себе что–либо насильственное и противообщественное, а только потому, что каждая новая творческая идея возбуждает брожение в умах людей независимо от того, принимают ли они ее или отвергают. Идея анархизма, который с одной стороны угрожает всем существующим интересам, а с другой рисует идеал свободной и благородной жизни, которую нужно еще выиграть в борьбе против теперешних зол, должен, конечно, вызвать самое яростное сопротивление приверженцев старины, которые употребляют всю свою силу, все средства против нового бурного движения».
«Когда человек живет в ужасных условиях, всякая перспектива возможности улучшения их делает для него нынешнюю жизнь еще более невыносимой и заставляет его решиться на самые отчаянные средства, чтобы только улучшить свою судьбу; если же это не удается и приводит к ухудшению его положения, то он впадает в полное отчаянье. В нашем обществе, например, если рабочий, живущий заработной платой, начиняет понимать, какова могла и должна быть его жизнь и работа, то его теперешняя работа и нищета становится дли него невыносимой. И даже если он мужественно решается продолжать работать и ждать, когда новые идеи проникнут в общество и проложат дорогу к светлому будущему, то уже один тот факт, что он имеет такие идеи и старается распространять их, приводит его к столкновению с его хозяевами. Сколько тысяч социалистов и особенно анархистов потеряли работу из–за того лишь, что они имеют свои политические убеждения. Только особо квалифицированные и талантливые рабочие могут надеяться на получение работы, несмотря на, что они пропагандисты. Можно себе представить, что происходит с человеком, голова которого полна новых идей, который мечтает о заре нового будущего для рабочих, и который знает, что страдание его и его товарищей по несчастью не есть простая случайность, а результат несправедливости других людей, – что должен он чувствовать, когда не только он сам голоден, но и дорогая ему сердцу семья страдает? Некоторые люди в таком положении становятся способными на самые отчаянные поступки, хотя бы они вовсе не были настроены противообщественно; при этом они даже чувствуют, что совершают насилье не против общества, а ради общества, что, нанося удар, как и чем они могут, они делают это не ради самих себя, а ради человека вообще, оскорбленного и униженного в их лице и в лице их сотоварищей. И можем ли мы, которые не переживаем этого ужасного положения, стоять равнодушно в стороне и осуждать этих жалких жертв отвратительного общественного строя?
Можем ли мы называть преступниками этих людей, которые действуют с героической преданностью, жертвуя своею жизнью в виде протеста против общественных зол там, где другие менее преданные долгу и энергичные люди смиряются и униженно пресмыкаются перед несправедливостью и злом? Неужели мы присоединимся к подлым и невежественным выкрикам о том, что эти люди – чудовища преступности, вносящие по своей воле без всякого к тому повода насилие и преступление в тихое невинное общество, где царствует мир и гармония. Нет! Мы ненавидим убийство такой ненависти, которая покажется абсурдной и преувеличенной тем, кто оправдывает убийства матабелов, примеряется с виселицами и бомбардировками, но мы не можем согласиться на то, чтобы в случаях политических убийств вся ответственность была возложена на лицо, совершившее его, – это было бы чудовищной несправедливостью. Вина этих убийц лежит на каждом мужчине и женщине, которые умышленно или вследствие холодного равнодушия помогают поддерживать социальные условия, доводящие человека до страданья. Человек, который вкладывает всю свою жизнь, рискуя ее потерять, в попытку протестовать против страданий своих ближних есть святой по сравнению с активными и пассивными сторонниками, жестокостей и несправедливостей, хотя бы его протест повел к смерти других людей. Пусть тот, кто в обществе без греха, бросит в него первый камень».*)
*) Из брошюры изданной лондонской группой «Freedom».
Нас нисколько не удивляет, что каждый акт политического насилия приписывается теперь анархистам. Однако всем, кто знаком с анархическим движением, известно, что очень много актов, за которые анархисты должны были пострадать, или были созданы капиталистической прессой или спровоцированы, если не прямо совершены полицией.
В течение многих лет в Испании совершались политические преступления, ответственность за которые возлагалась на анархистов, поэтому их ловили, как диких зверей, и бросали в темницы. Затем было раскрыто, что виновники этих преступлений были не анархисты, а члены департамента полиции. Скандал сделался настолько гласным, что консервативные испанские газеты потребовали предания суду и наказания начальника шайки Жуана Рулля, который был затем присужден к смерти и повешен. Сенсационные показания, сделанные на суде, заставили инспектора полиции Моменто оправдать совершенно анархистов и отрицать какую бы то ни было их связь с преступлениями за долгий период. Это повело к увольнению многих полицейских чиновников, среди которых был инспектор Трессольс, который в отместку раскрыл факт, что сзади полицейской шайки бомбометчиков были другие, занимавшие более высокие посты, которые снабжали их средствами и защищали их.
Это один из многих ярких примеров того, как создаются мнимые анархические конспиративные заговоры.
Неоднократно было доказано, что американская полиция может лгать на суде под присягой с такою же легкостью, что она столь же жестока, груба и хитра, как и ее европейские собратья. Стоит только вспомнить трагедию 11 ноября 1887 года, известную более под именем «беспорядки в Хэймаркет».
Все, кто знает это дело; убеждены, что анархисты, убитые по суду в Чикаго, умерли жертвами лживой и кровожадной прессы и заговора жестокой полиции. Судья Гари сам сказал: «Вы привлекаетесь к суду не потому что именно вы бросили бомбу в Хеймаркет, но потому что вы анархисты».
Беспристрастный и детальный анализ губернатором Ольтгельдом этого пятна на американской юстиции только подтверждает грубое откровенное заявление судьи Гари. Этой заставило Ольтгельда помиловать трех анархистов, чем он заслужил навсегда уважение всех свободолюбивых граждан в мире.
Когда мы приближаемся к трагедии 6 сентября 1911 года, мы сталкиваемся с одним из самых поразительных примеров того, как мало социальные теории ответственны за акт политического насилия. «Леон Жолгож, анархист, был подстрекаем Эммой
