Гольдман к совершению акта». Конечно, разве она не подстрекала к насилию еще до своего рождения и разве она не будет продолжать это делать после своей смерти? У этих анархистов все возможно!
Теперь, 9 лет спустя после этой трагедии, после чего было сто раз доказано, что Эмма Гольдман не имела ничего общего с этим делом, и что нет никаких доказательств того, чтобы Жолгож когда–либо называл себя анархистом, ясно, что перед нами опять та же ложь, сфабрикованная полицией и раздутая прессой. Ни одна живая душа не слыхала, чтобы Жолгож сделал такое заявление, и нет ни одного документа, подтверждающего обвинение. Все сводится к невежеству и истерии, которые никогда и нигде не могли разрешить ни одного самого простого дела.
Президент свободной Республики убит! Каково же может быть объяснение этого события кроме того, что или преступник сумасшедший, или его подстрекнули на убийство.
Свободная республика! Как этот мир может еще держаться, как он может обманывать и дурачить даже сравнительно интеллигентных людей, не уясняющих себе чудовищной абсурдности этого названия! Свободная Республика! Однако в течение последних 30 лет небольшая кучка паразитов сумела ограбить американский народ и топтать ногами основные принципы, заложенные основателями Америки, которые обещали каждому мужчине, женщине и ребенку «жизнь, свободу и счастье». В течение 30 лет они увеличивали свое богатство и власть за счет громадной массы рабочих, увеличивая в то же время армию безработных, голодных, бездомных людей, не имеющих друзей, которые бродили по всей стране с востока на запал и с севера на юг, напрасно ища работы. В течение многих лет дома их были оставлены на попечение маленьких детей, пока родители выбивались из сил, работая и получая жалкую милостыню. В течение 30 лет молодые, крепкие сыны Америки приносились в жертву на поля битвы индустриальной войны, а дочери оскорблялись в развращенной фабричной атмосфере. В течение долгих лет продолжался этот процесс, подрывавший здоровье, силу и гордость нации. Обезумев от успеха и сознания победы, денежные короли нашей «свободной страны» сделались еще более смелыми и дерзкими в их жестоких бессердечных стараниях конкурировать из–за верховенства с прогнившими и разложившимися тираниями и Европе. Напрасно лживая уличная пресса называла Леона Жолгожа иностранцем. Юноша был чистейшим продуктом американской почвы. Кто может сказать, сколько раз он участвовал в праздновании праздника 4–го Июля или «дня украшений», когда чествуются умершие за нацию герои? Кто знает, что он также хотел «сражаться за свою страну и умереть за свободу», пока его не осенила мысль, что рабочие к которым он принадлежал, не имели родины, ибо у них было отнято все, что они производили; пока он не понял, что свобода и независимость, игравшие такую роль в его юношеских мечтах, есть ничто иное, как пустой фарс и издевательство. Бедный Леон Жолгож! Твое преступление состоит в том, что ты слишком чувствовал общественную совесть; ты не походил на твоих безыдейных и безмозглых американских братьев; твои идеалы возвышались далеко над интересами желудка и кармана. Не удивительно, что Жолгож произвел совершенно особое впечатление на одну корреспондентку, бывшую на его процессе среди других озлобленных против него журналистов, – он показался ей идеалистом, мечтателем, совсем забывшим об окружающей его обстановке. Его большие мечтательные глаза видели в это время перед собой новую светлую зарю будущего.
Теперь обратимся к недавнему примеру сфабрикованного полицией анархического заговора. В Чикаго один молодой человек по имени Авербух покушался на жизнь начальника полиции Шиппи. Немедленно было разослано сообщение во все концы света, что Авербух был анархист, и что на анархистах лежит ответственность за этот акт. Каждый, про кого только было известно, что он придерживается анархических взглядов, подвергся усиленному надзору; многие были арестованы, библиотека анархической группы конфискована, и митинги стали невозможны. Само собой разумеется, что, как и во всех предыдущих случаях, я должна была считаться ответственной за случившееся. Очевидно американская полиция считает меня обладающей оккультными силами. Я не знала Авербуха, никогда раньше не слыхала его имени, и, если я вела с ним «конспирацию», то очевидно только в виде астрального тела. Но полиции не нужна ни логика, ни справедливость. Они ищут только мишень, чтобы замаскировать свое полное незнание дела и психологии политического акта. Был ли Авербух анархистом? Доказательств этого нет. Он был в Америке всего три месяца, не знал языка, насколько я могла удостовериться, не был совершенно известен анархистам Чикаго.
Что привело его к преступлению? Авербух, как и большинство молодых русских эмигрантов, без сомнения верил в мифическую свободу Америки. Он получил свое первое крещение, когда полицейский избил его палкой в момент, когда полиция грубо рассеивала толпу на демонстрации безработных. Дальше он испытал на себе, что такое американское равенство и свобода во время напрасных поисков работы. Коротко говоря, три месяца пребывания в этой чудесной стране поставили его лицом к лицу перед неоспоримым фактом, что обездоленные в Америке находятся в том же ужасном положении, как и везде на свете. В своей родной стране он вероятно узнал, что необходимость не знает законов, – не было никакой разницы между русским полицейским и американским.
Для человека, изучающего социальные науки, вопрос не в том, практичны ли действия Жолгожа и Авербуха или пет, как нельзя обсуждать, практична ли гроза или нет. Каждый думающий и чувствующий человек неизбежно понял бы, что один вид грубой полицейской расправы над невинными жертвами в так называемой «свободной республике» и унизительная борьба за кусок хлеба дали ту искру, которая воспламенила накопившиеся горючие материалы в переутомленной исстрадавшейся душе Жолгожа и Авербуха. Никакое преследование, сажание в тюрьму или другое наказание не могли уже остановить эту вспышку.
Часто задают вопрос, а разве настоящие убежденные анархисты не совершали политических убийств? Конечно, совершали, но они были всегда готовы взять на себя всю ответственность за свои действия. Я утверждаю, что они были побуждаемы к этому не учением анархизма, как таковым, но давлением обстоятельств, которое делало жизнь невыносимой для чувствительных натур. Очевидно, что анархизм как и всякая другая социальная теория, превращая человека в сознательную общественную единицу, действует на него, как революционные дрожжи. Это не только мое утверждение, но факт, проверенный на опыте. Более подробное рассмотрение всех деталей вопроса в дальнейшем выяснит еще более мою точку зрения.
Теперь мы обратимся к рассмотрению важнейших анархических актов в течение последних 20 лет. Читателям может быть покажется странным, что одно из самых значительных деяний политического насилия произошло именно в Америке в связи с стачкой в Хомстэде в 1892 г.
В это время Стальная Компания Карнеджи задумала раздавить Ассоциацию железо–и сталелитейных рабочих. Директор Компании Генри Клэй Фрик получил инструкции выполнить эту благородную задачу. Он не терял времени и сразу же приступил к проведению политики уничтожения рабочего союза, в чем он с успехом практиковался уже раньше, наводя террор во время своего управления угольными копями. Под шумок переговоров с рабочими, которые он намеренно затягивал, он сделал необходимые военные приготовления, – укрепление фабрики, возведение высокого деревянного забора с гвоздями наверху и отверстиями для ружейных стволов. Затем среди глухой ночи он ввел туда армию пинкертоновских молодцов, что повело к ужасной бойне. Недовольный смертью 11 жертв, убитых во время стычки, Фрик, как добрый христианин и свободный американец, начал кампанию против беззащитных вдов и сирот расстрелянных рабочих, приказав немедленно выбросить их вон на улицу из жалких помещений, которые давала им компания.
Вся Америка была взволнована этими бесчеловечными насилиями. Сотни голосов раздались, протестуя и призывая Фрика прекратить его политику и не заходить слишком далеко. Но эти сотни людей протестовали лишь на словах, небрежно, как отмахиваются от назойливых мух. Нашелся только один человек, который активно ответил на преступления Фрика, – это был Александр Беркман. Да, он был анархист. Он гордился этим, потому что это была единственная сила, дававшая ему душевное спокойствие. Однако не анархизм, как таковой, а зверское убийство 11 рабочих заставило Беркмана сделать покушение на жизнь Фрика.
История политических убийств и покушений в Европе дает нам много ярких примеров влияния окружающей обстановки на восприимчивого человека.
Речь в суде Вальяна, который в 1894 году бросил бомбу в Палате Депутатов, дает ясное представление о психологии таких актов.
«Господа присяжные заседатели», сказал он, «через несколько минут вы должны будете нанести мне ваш удар, но, принимая ваш вердикт, я по крайней мере буду иметь удовлетворение, что я ранил нынешнее общество, – это проклятое общество, в котором можно часто видеть, как один человек, беспечно тратит деньги, на которые можно прокормить тысячи голодных семей; бесстыдное общество, которое позволяет немногим отдельным лицам монополизировать в своих интересах все общественное богатство в то время, как есть сотни тысяч несчастных бедняков, не имеющих даже куска хлеба, который бросают собакам, и в то время, как целые семьи совершают самоубийства, потому что у них нет самого необходимого для жизни.
«Да, господа, если бы только правящие классы могли спуститься вниз к этим несчастным! Но нет, они предпочитают оставаться глухими к их мольбам. Очевидно сама судьба неудержимо влечет их, как королевскую власть в XVIII веке, в пропасть, которая поглотит их, ибо горе тем, кто, считая себя высшими существами, присваивают себе право эксплуатировать тех, кто ниже их! Наступает момент, когда народ больше не рассуждает, а поднимается, как ураган, и сметает перед собой все, как вихрь. Тогда мы видим окровавленные головы, надетые на пики.
«Среди эксплуатируемых, господа присяжные, есть два рода людей. Одни, которые не понимают, что они представляют собой, и чем вообще они могут быть, которые полагают, что они рождены быть рабочими и довольствуются тем немногим, что им дается в награду за их труд. Но есть другие, которые наоборот думают, изучают и видят социальное неравенство. Виноваты ли они, что ясно видят и страдают от вида страданий других? Они бросаются с головой в борьбу и являются глашатаями народных требований.
«Господа присяжные, я принадлежу ко второму разряду. Куда бы я не ехал, где бы я не был, везде я встречал несчастных, согбенных под игом капитала. Везде я видел те же раны, вызывавшие у меня кровавые слезы, даже в отдаленнейших уголках Южной Африки, где я имел право думать, что человек, уставший or болезней цивилизации, может отдохнуть под тенью пальм и обратиться к изучению природы. Но даже и там и более чем где бы то ни было, я видел, что капитал, как вампир, высасывал кровь из несчастных рабов.
«Затем я приехал назад во Францию, где мне было суждено видеть, как ужасно страдала моя семья. Это
