было последней каплей, переполнявшей чашу. Уставши вести такую горькую и подлую жизнь, я бросил бомбу в тех, кто был в первую голову ответственен за социальные бедствия.
«Меня упрекают, что многие были ранены этой бомбой. Позвольте мне указать, между прочим, что, если бы буржуа не убивали и не громили во время Революции, то весьма вероятно они до сих пор пребывали бы под игом дворянства. С другой стороны, представьте себе всех убитых и раненых в Тонкине, Мадагаскаре и Дагомее, прибавьте сюда тысячи и миллионы несчастных, которые умиряют на фабриках, в рудниках и везде, где чувствуется мельничный жернов капитала. Присоедините сюда еще тех, кто умирает от голода, – и все это с согласия наших депутатов. Как мало рядом с этим значат упреки, которые вы мне делаете.
«Совершенно верно, что нельзя убивать друг друга. Но разве мы не осуществляем наше право на самооборону, когда отвечаем на удары, получаемые нами сверху? Я хорошо знаю, что мне скажут, что я должен был ограничиться устными выступлениями в защиту прав народа. Но что же делать! Нужно иметь слишком громкий голос, чтобы мертвые вас услышали. Слишком долго они отвечали нам на наши требования тюрьмами, виселицами и ружейными залпами. Не делайте ошибки, – взрыв, моей бомбы не есть лишь голос бунтаря Вальяна, но голос целого класса, который требует своих прав и скоро присоединит к своим словам действия. Будьте уверены, что господа депутаты напрасно проводят законы. Идеи мыслящих людей не останавливаются, как в прошлом столетии, все силы правительства не могли помешать Дидро и Вольтеру распространять свои идеи среди народа, точно также теперь все силы правительства не помешают Реклю, Дарвину, Спенсеру, Ибсену и Мирбо распространить их идеи справедливости и свободы, которые уничтожат предрассудки, держащие массы в невежестве. Эти идеи, дорогие для сердца несчастных, распустятся затем пышными цветами в бунтарских актах, как это уже случилось со мной, и это будет продолжаться до того времени, пока не наступит день, когда уничтожение власти позволит всем людям организоваться свободно по своему выбору, когда каждый человек будет в состоянии пользоваться плодами своих трудов, и когда все нравственные болезни, называемые предрассудками, исчезнут, позволяя человеческим существам жить в полной гармонии, не имея никаких других желаний и интересов кроме изучения наук и любви к своим ближним.
«Я кончаю, господа присяжные заседатели, и говорю, что общество, в котором наблюдается такое социальное неравенство, как у нас, в котором мы каждый день видим самоубийства, вследствие нищеты и голода, и проституцию, процветающую на каждом углу, общество, в котором главные здания – казармы и тюрьмы, – такое общество должно быть преобразовано как можно скорее, потому что иначе ему грозит в самом ближайшем будущем исчезновение с лица земли. Слава тому, кто работает какими бы то ни было средствами ради этой цели. Именно эта идея привела меня к единоборству с правительством, но так как в этом поединке я только ранил своего врага, то теперь он в свою очередь нанесет мне удар.
«Господа присяжные, мне совершенно все равно, к какому наказанию вы меня присудите, ибо, смотря на вас глазами разума, я не могу не улыбаться, видя, как вы, атомы, затерянные в материи, и мыслящие только потому что у вас есть удлинение спинного мозга, присваиваете себе право судить одного из ваших сограждан.
«Как мало значит ваше собрание и ваш приговор в истории человечества; и как мало история человечества значит в том вихре, который несется в бесконечности, и которому суждено исчезнуть или по крайней мере подвергнуться преобразованию, чтобы начать сызнова ту же историю и тот же процесс, – вечная игра космических сил, постоянно возрождающихся и преобразующихся».
Кто посмеет сказать, что Вальян был невежественный, скверный человек или сумасшедший? Разве его ум не обладал поразительной ясностью и способностью анализировать? Не удивительно, что лучшие интеллигентные люди во Франции высказались в его пользу и послали петицию президенту Карно, прося его смягчить смертный приговор Вальяна.
Карно не пожелал слышать никаких просьб и настаивал на более чем на фунте мяса; он требовал жизни Вальяна, и тогда – случилось неизбежное. Президент Карно был убит, а на ручке кинжала, который был употреблен для этого убийцей было выгравировано многозначительное имя Вальян!
Санто Казерио был анархист. Он мог бежать и спастись, но остался на месте и подвергся всем последствиям своего поступка.
Его основания дня убийства были высказаны в такой простой, достойной, детской форме, что невольно вспоминается трогательный отзыв о Казерио его сельской учительницы Ады Негри, известной итальянской поэтессы, которая говорила о нем, как милом нежном растении с слишком тонкой чувствительной структурой, чтобы он мог вынести жестокое напряжение в этом мире.
«Господа присяжные заседатели», сказал он, «я не имею в виду защищать себя, но хочу лишь объяснить мой поступок.
«С самой ранней юности я начал понимать, что настоящее общество плохо организовано, так плохо, что ежедневно многие несчастные налагали на себя руки, оставляя жен и детей в самых ужасных обстоятельствах. Рабочие тысячами ищут работы и не могут найти. Бедные семьи просят милостыню и мерзнут от холода; они страдают ужасным образом, дети просят у своих несчастных матерей пищи, а матери не могут им дать, потому что у них ничего нет. То немногое, что было… <далее часть абзаца неразборчива> … были принуждены работать по 15 часов в день за ничтожную плату в 20 сантимов. Молодые женщины 18 или 20 лет также работали по 15 часов в день за небольшую до смешного плату. И это случается не только с моими согражданами, но и со всеми рабочими, которые работают в поте лица весь день из–за корки хлеба, в то время, как они своим трудом создают большие богатства. Рабочие принуждены жить в самых ужасных условиях и их пища состоит из небольшого количества хлеба, нескольких ложек риса и воды; так что к 30 или 40–летнему возрасту они уже истощены и отправляется умирать в госпиталь. Кроме того, вследствие дурной пищи и переутомления, эти несчастные создания умирают сотнями от проказы, болезнь, которая в моей стране, по словам врачей, поражает тех, кто плохо питается и ведет жизнь, полную труда и лишений.
«Я понял, что очень многие голодают и много детей страдает от холода, в то время, как в городах есть в изобилии и хлеба, и платье. Я видел много больших магазинов, полных костюмами и шерстяными материями; я видел товарные склады, полные хлеба и индийского зерна, подходящего для тех, кто нуждался. С другой стороны я видел тысячи людей, которые не работают, ничего не производят и живут трудом других, которые тратят ежедневно тысячи франков на свои забавы и развлечения; которые развращают дочерей рабочих и имеют квартиры в 40 или 50 комнат, 20 или 30 домов, много слуг, – вообще пользуются всеми удовольствиями жизни.
Я верил в бога, но когда я увидел такое большое неравенство между людьми, я понял, что не бог создал человека, а человек бога. И я понял, что те, кто хотят, чтобы их собственность была цела, и заинтересованы в пропаганде рая и ада и в том, чтобы народ продолжал коснеть в невежестве.
«Недавно Вальян бросил бомбу в Палате Депутатов, чтобы протестовать против существующей системы общества. Он никого не убил, и только несколько человек были ранены. Однако буржуазная юстиция присудила его к смерти. Не удовлетворившись осуждением виновного, буржуа начали преследовать анархистов и арестовывать не только тех, кто знал Вальяна, но даже тех, кто присутствовал на любой анархистской лекции.
«Правительство не заботилось о их женах и детях, и не подумало о том, что страдают не только те, кто был посажен в тюрьму, но и их семьи, в которых маленькие дети просили хлеба. Буржуазная юстиция не считала нужным позаботиться об этих невинных созданиях, которые еще не знают, что такое общество. Не их вина, что их отцов посадили в тюрьму, они только хотят хлеба.
«Правительство продолжало обыскивать частные дома, вскрывать частные письма, запрещать лекции и митинги и вообще начало против нас самые ужасные репрессии. Даже теперь сотни анархистов арестованы за то, что поместили статью в газете или выразили публично свое мнение.
«Господа присяжные заседатели! Вы – представители буржуазного общества: Если вы хотите моей головы, берите ее, но не воображайте, что этим вы остановите анархическую пропаганду. Берегитесь, ибо люди пожинают то, что они сеют».
Во время религиозной процессии в Барселоне в 1896 году была брошена бомба. Сейчас же были арестованы 300 человек мужчин и женщин. Некоторые из них были анархисты, но большинство члены профессиональных союзов и социалисты. Всех их бросили в ужасную тюрьму Монтжуих и подвергли самым невероятным пыткам. После того, как многие из них были убиты или сошли с ума, дело их было поднято либерально прессой в Европе, и в результате несколько человек были освобождены.
Человек, главным образом ответственный за это возрождение инквизиции, был премьер–министр Испании Кановас–дель–Кастильо. Это он приказал пытать несчастных, – их тела жгли, кости раздавливали, языки им вырезывали и т. д. Кановас напрактиковался в этом жестоком искусстве еще во время своего управления на острове Кубе и оставался совершенно глух к просьбам и протестам пробудившегося сознания цивилизованного мира.
В 1897 году Кановас–дель–Кастильо был убит юным итальянцем Анджолильо. Он был редактором газеты на своей родине и его смелые статьи скоро привлекли внимание властей. Начались преследования, и Анджолильо из Италии в Испанию, затем во Францию и Бельгию, и наконец поселился в Англии. Здесь он нашел работу в качестве наборщика и сразу же сделался любимцем всех своих <неразборчиво>. Один из них так описывал Анджолильо:
«Его <неразборчиво> журналиста, чем наборщика. Его нежные руки показывали, что он не чернора6очий. С красивым открытым лицом, темными мягкими волосами, смелым выражением он имел вид типичного живого южанина. Анджолильо говорил по итальянски, испански и французски; английского языка он не знал; мое скудное знание французского языка было недостаточно, чтобы вести продолжительный разговор. Однако Анджолильо скоро начал осваиваться с английским; он учился быстро, шутя и в скором времени стал очень популярен среди наборщиков. Его вежливые, хотя и простые манеры, его всегда внимательное отношение к товарищам сделали его всеобщим любимцем».
Анджолильо скоро ознакомился с английской прессой. Он прочел о волне всеобщей симпатии к беспомощным жертвам Монтжуихской тюрьмы. На Трафальгарской площади он увидел своими глазами результаты ужасных пыток, когда несколько испанцев, избегнувших когтей Кановаса–дель–Кастильо, приехали в Англию искать себе убежище. Здесь на большом митинге они открыли свои рубашки и показали ужасные шрамы от поджигания. Анджолильо видел это, и
